Аннотация: Санитарам живой природы, в особенности литературным критикам, с любовью и пониманием.
Смейтесь, гиены: скончался король!..
Санитарам живой природы,
в особенности литературным критикам,
с любовью и пониманием.
- Знаете, коллеги, на что это похоже? - сказала первая гиена. - Это похоже на святое причастие.
- О да! - сказала вторая гиена. - Почёт и уважение! Покойный, бывало, рычал так громко, что заглушал рёв водопада. Но он уж больше не зарычит.
- Да бросьте вы, - сказала третья гиена. - Мало ли кем он там был при жизни! А по справедливости право смеяться последними всё равно остаётся за нами.
Гиены хором расхохотались. Они были профессионалами в том, что касалось чёрного юмора.
Когда похоронный патруль уйдёт
И коршуны улетят,
Приходит о мёртвом взять отчёт
Мудрых гиен отряд.
За что он умер, и как он жил -
Это им всё равно.
Добраться до мяса, костей и жил
Им надо, пока темно...
- Нет, вы только гляньте: какая-то сволочь уже выклевала у него глаза! - возмутилась первая гиена, без особой спешки подкрадываясь к добыче.
- Ха! - фыркнула вторая. - Работа стервятников. Терпеть их не могу.
- Спокойней, - молвила третья. - Не нервничайте. Ненужные стрессы разрушительно действуют на психику. Подумаешь, глаза! Да здесь и без глаз на всех хватит.
- Золотые слова, коллега, - согласилась первая гиена. - Ну что, приступим?
Под покровом темноты раздались звуки пиршества.
- Хорошие кости, - спустя некоторое время сказала вторая гиена. - Крепкие. Слегка подпорчены остеохондрозом, а так - ничего.
- Согласна с вашим заключением, коллега. Крепкие кости. Но наши челюсти будут покрепче.
Общий хохот.
- Мышцы дрябловаты.
- Так ведь возраст, милочка! Не забывайте про возраст! Мне бы такие мышцы в его положении...
- Золотые слова. Только не забывайте, что в данный момент это уже не мышцы, а обычнейшее мясо.
- Неплохое мясо.
- Именно. Конечно, степень разложения маловата, слишком недавно наступила смерть. Но - и так сойдёт.
Хруст и чавканье. Челюсти совершают необходимую работу перемалывания и измельчения пищи.
- Тэк-с, а вот и кишочки... Длинны, скажем прямо.
- Вытягивай-вытягивай! Отлично. Люблю потроха! Хотя эти, в целом, далеко не высший сорт.
- Язва губит потроха.
- Да, требуха подкачала... Наша-то собственная будет получше.
- Угу. И здоровее, и лучше адаптирована к трудностям жизни в условиях научно-технического прогресса. Что ни проглоти - всё переварит.
- Наши потроха - лучшие потроха в мире!
- Истинная правда, коллега.
Хруст. Чавканье. Сопенье.
- Вы только посмотрите на эти лёгкие!
- Ничего удивительного. Как-никак, покойный дымил, что твой паровоз. Пристрастился в годы Второй мировой, а потом так и не сумел бросить. И ведь курил-то сплошь всякую дрянь - самосад, махорку...
- Курение - мерзость. - Сказала третья гиена убеждённо. - Усопший годами портил себе здоровье, а мы теперь должны пожинать плоды его стараний. Отвратительно!
- Вот-вот. О себе не думал - ладно, ещё туда-сюда. Но ведь надо же думать и о других!
- Вы слишком многого от него хотите, коллеги. Даже самые преданные из его сторонников не называли покойного гуманистом и филантропом, хе-хе.
- Сторонники, сторонники... - Покачала головой первая гиена. - Ох уж эти сторонники! Пока ты на гребне, от них отбоя нет. Но стоит тебе пасть - и где они, друзья былых времён?! Их сумма со скоростью света падает ниже нуля. И только мы остаёмся верны павшему величию до самого конца...
- Теперь уже недалёкого.
- Истинно так, коллега. Истинно так.
Сопение. Чавканье. Хруст. Звуки неизбежные и естественные, как заход солнца в финале очередного дня.
- Нет, не дорожил покойный своим здоровьем. Вот, гляньте: не печёнка, а один сплошной цирроз. И при такой-то печёнке дотянуть до седин и правнуков! Чудеса!
- Это ещё что! Подумаешь, печень... Вы на его почки поглядите. А? То-то и оно. Это ведь не почки, а просто ужас какой-то!
- Да, вот они, привычек пагубных недобрые плоды. В печени - цирроз, в почках - пиелонефрит, желудок и кишки - в язвах, а в лёгких разве что плесени не найдёшь... Прямо хоть муравьям всё это оставляй!
- Зато сердце у покойного - как у молодого.
- Да? Уделите-ка и мне кусок, будьте любезны.
- И мне, коллега. И мне тоже.
- Ещё чего.
Секунда тишины.
- Коллега, вы это слышали?
- Как будто да. Удивительно, не правда ли?
- Что-то не нравится мне такое отношение к телу.
- И мне тоже не нравится. Ну совсем не нравится. Может, по такому вопиющему случаю принять меры?
- В самую точку. Надо принять... меры. Причём весьма жёсткие.
- Эй, эй! Вы чего, шуток не понимаете? - третья гиена сильно нервничает. И есть отчего - достаточно посмотреть на первую и вторую гиен. - Да бросьте вы, здесь же на всех хватит! Вот, мне не жалко...
- Видите, коллега? Сколь быстро просыпается голос разума в ближнем, когда ближний сей озабочен мнением окружающих! Примечательное, очень примечательное явление.
- Воистину так, коллега. Страх - мать добропорядочности, а боль - её повитуха. Можно проигнорировать голос разума, но проигнорировать боль и страх не так просто...
- Ну что, продолжим?
- Продолжим.
Хруст и чавканье.
- Всё-таки странно это.
- Что именно, коллега?
- Да вот это самое и есть. Как подумаешь о том, кем был этот набор хрящей и мяса - просто оторопь берёт. Ого! Титан, властитель дум и всё такое. Аж лапы подгибаются!.. А посмотришь - падаль и падаль. Малость покрупнее, чем в среднем, постарше, пожёстче. И только. Ничего по-настоящему выдающегося.
- А ведь верно. Интересная мысль.
- О да. И я так думаю. Сравнение явно не в пользу этой, деликатно выражаясь, падали. Где тут квинтэссенция того, за что покойного превозносили и из-за чего перед ним трепетали? Где знаменитый прыжок? Где сила и смелость? Где горделивая поступь, которой столь безуспешно пытались подражать столь многие? Где тот самый громовой рык, в конце концов? Их нет здесь. И даже вот эти клыки, эти когти и грива кажутся какими-то съёжившимися.
- Именно, коллеги! Алчная старуха с косой, явившаяся к нему прежде нас, забрала всё самое главное. А то, что осталось - пфе! Только мясо, кости и шкура.
- Ну-ну. Кто тут недавно говорил о святом причастии, не припомните ли?
- Ну да, - первая гиена щёлкнула челюстями, - было дело. И я не собираюсь отказываться от своих слов. Ведь причаститься плоти и крови может всякий. Другое дело - причаститься иной субстанции, более тонкой и неуловимой. Эта задачка будет потруднее.
- Гм. Мудро. Не то чтобы я жаждала чего-либо помимо вот этой мёртвой плоти, но...
- А, да бросьте вы. - Третья гиена облизнулась и с хорошо скрытым сожалением покосилась на остатки ночного пиршества. - В том, что осталось от усопшего,..
- Что МЫ от него оставили, - вклинилась вторая.
- ...при всём желании больше не найти того, чем стоило бы поживиться. Увы, никаких удобоваримых субстанций здесь уже не сыщешь. Ни грубых, ни тонких.
- Ах, как вы правы, коллега! Пожалуй,..
В ночи разнёсся торжествующий рык - гимн удачной охоте. На несколько секунд этот рык поглотил все звуки тёмного времени: и посвист ветра, выпутывающегося из ветвей, и слова первой гиены, и даже рёв недальнего водопада. Потом обычные звуки вернулись, негромкие и словно пристыженные.
- Поразительно. - Сказала наконец первая гиена, с тайным трепетом косясь на груду обглоданных костей. - Кое-кто, похоже, выхватил из-под носа у старухи её законную добычу.
- Вот именно. - Согласилась вторая гиена. - Король умер - да здравствует король!
- Да-да, пусть здравствует, - молвила третья. - Пока. Право смеяться последними всё равно остаётся за нами.
Переглянувшись, гиены молча разошлись. Они были профессионалами в том, что касалось ожидания.
В тексте использован фрагмент стихотворения Р. Киплинга "Гиены" в переводе К. Симонова.