День выдался чудесный, и Мадам Валмонд отправилась в Л"Абри повидаться с Дезири и её ребёнком.
Мысль о Дезири с ребёнком вызывала смех. Ведь, кажется, ещё вчера Дезири сама была совсем дитя, когда Господин, проезжая ворота Валмонд, нашел ее, спящую в тени большого каменного столба.
Малышка проснулась в его руках и начала рыдать по "тате". Это было всё, что она могла сказать или сделать. Одни считали, что она потерялась сама, будучи совсем ещё маленьким несмысленышем. Большинство же верило в то, что ее намеренно оставила кучка техасцев, чей крытый холстом фургон на склоне дня пересёк паром Котона Маиса, расположенный чуть ниже плантации. Со временем Мадам Валмонд отбросила все предположения и поняла, что обожаемое чадо Дезири ей послало доброе провидение, зная, что своего ребёнка у неё нет. И девочка росла красивой и мягкой, нежной и искренней - любимицей Валмондов.
Неудивительно, что когда однажды она стояла у каменного столба, в тени которого восемнадцать лет назад лежала спящим ребёнком, проезжавший мимо и увидевший её там Арман Обини, влюбился. Так влюблялись все мужчины рода Обини, как будто сраженные пулей из пистолета. Удивительно было то, что он не полюбил её раньше. Ведь он был знаком с ней с тех пор, как отец привез его, восьмилетнего мальчика, домой из Парижа после смерти матери. Страсть, проснувшаяся в нём в тот день у ворот, понеслась вперёд подобно лавине, пожару в прерии или чему угодно, несущемуся очертя голову, снося всё препятствия на пути.
Господин Валмонд вырос практичным человеком и обычно все хорошо продумывал. А тут неясное происхождение девочки. Арман смотрел в ее глаза, и его это больше не волновало. Ему напоминали, что у нее нет имени. Какое значение могло иметь ее имя, когда он мог дать ей одно из самых старых и гордых в штате Луизиана? Он заказал подношение из Парижа и сдерживал себя, терпя как только мог, дожидаясь прибытия приданого. И они поженились.
2
Мадам Валмонд не видела Дезири и ребенка около четырех недель. Доехав до Л"Абри, она как всегда содрогнулась, лишь завидев поместье. Это было грустное местечко, много лет не знающее нежного присутствия хозяйки, так как старый господин Обини женился и похоронил жену во Франции, а сама Мадам Валмонд слишком любила свою собственную землю, чтобы куда-либо переехать. Крыша почернела и опустилась круто вниз, подобно капюшону простираясь за широкие галереи, окружающие дом, крытый штукатуркой. Большие торжественные дубы росли очень близко от дома, и их длинные, густо покрытые листвой ветви укрывали его тенью, как покровом. Молодой Обини был строгим хозяином, и его негры забыли, как быть весёлыми, такими, какими они могли быть раньше, в лёгкой и снисходительной жизни со старым хозяином. Молодая мать медленно оправлялась после родов и лежала сейчас на диване, вытявнушись во всю длину, в мягкой белой марле и кружевах. Ребенок лежал у неё на руке, заснув у материнской груди. Жёлтокожая нянька сидела у окна, обмахиваясь веером.
Мадам Валмонд склонила свою полную фигуру к Дезири и поцеловала ее, на мгновение нежно подержав в объятии. Потом она обратилась ребёнку.
-Это не ребенок! - изумленно воскликнула она. В те времена в доме Валмондов говорили на французском.
-Я знала, что Вы будете поражены, - засмеялась Дезири - тому, как он вырос. Маленький cochon de lait*! Поглядите на его ноги, мама, а его руки и ногти - настоящие ногти. Зандрина даже вынуждена была их подрезать сегодня утром. Правда, Зандрина?
Женщина величественно склонила голову в тюрбане, - Mais si, Madame**.
- И плачет он так, что можно оглохнуть, - продолжила Дезири. - Арман на днях услышал его аж от домика Ла Бланшей.
Не спуская глаз с ребёнка, Мадам Валмонд подняла его и подошла с ним к самому освещённому окну. Она изучающе всмотрелась в ребенка и с интересом взглянула на Зандрину, пристально вглядывающуюся куда-то за поля за окном.
- Да, ребенок вырос, изменился, - медленно проговорила Мадам Валмонд, укладывая дитя рядом с матерью. - А что говорит Арман?
Лицо Дезири запылало, и пыл этот был самим счастьем.
3
- О, Арман - самый гордый отец в округе. Мне кажется, это в основном потому, что это мальчик, который будет носить его имя, хотя он говорит, что любил бы девочку так же сильно. Но я знаю, что это не так. Я знаю, что он говорит это, чтобы мне было приятно. И, мама, - добавила она шепотом, притягивая голову Мадам Валмонд к себе вниз, - он никого не наказал, ни одного из них, с тех пор как родился ребенок. Даже Негриллона, который симулировал обожённую ногу, чтобы отлынить от работы. Он только засмеялся и сказал, что Негриллон большой проходимец. О, мама, я так счастлива, что мне даже страшно.
Дезири говорила правду. Брак и позже рождение сына существенно смягчили властный и требовательный характер Армана Обини. Именно это сделало нежную Дезири такой счастливой, потому что она его отчаянно любила. Когда он хмурился, она дрожала, но любила. Когда он улыбался, она не просила у Бога большего благословения. Но хмурые взгляды не часто портили смуглое, красивое лицо Армана с тех пор, как он влюбился в неё.
Однажды, когда ребёнку было около трёх месяцев, Дезири проснулась с чётким ощущением витающей в воздухе угрозы её покою. Сначала оно было слишком тонким, чтобы ухватить: вызвавшее лишь беспокойство предположение, ощущение тайны среди чернокожих, неожиданные визиты от отдаленных соседей, которые могли едва обьяснить причину своего прибытия. Затем странная, ужасная перемена в поведении мужа, обьяснения которой она не рискнула попросить. Говоря с ней, он прятал глаза, из которых, казалось, ушёл свет любви. Он стал часто отсутствовать дома, а когда бывал в нём, старался избегать присутствия её и ребёнка, без всякого оправдания. И самый дух Сатаны, казалось, внезапно охватил его в отношениях с рабами. Дезири была так несчастна, что готова была умереть.
В один жаркий полдень она сидела в своей комнате в пеньюаре, вяло протягивая сквозь пальцы концы своих длинных, шелковистых каштановых волос, свисающих до плеч. Полураздетый малыш спал на её большой кровати из красного дерева, своим выровненным атласом полунавесом походившую на роскошный трон. Один из маленьких мальчиков мулатов Ла Бланшей, тоже наполовину голый, стоя медленно обмахивал ребёнка веером из перьев павлина. Дезири смотрела на ребёнка грустным отсутствующим вглядом, одновременно пытаясь пробраться сквозь угрожающий туман, сгущающийся вокруг нее. Она переводила взгляд со своего ребёнка на мальчика, стоящего рядом с ним и вновь на ребёнка, снова и снова. "Ах!" Это был вскрик, который оне не могла сдержать, потому что не осознавала, что произнесла его. Кровь как будто превратилась в лёд в ее венах, и лицо покрылось липкой влагой.
4
Она попыталась заговорить с маленьким мулатом, но ни один звук сначала не удавался. Услышав своё имя, он взглянул на неё и увидел, что хозяйка показывает на дверь. Мальчик отложил роскошный мягкий веер в сторону и послушно заскользил на цыпочках голыми ножками по полированному полу.
Она стояла неподвижно с выражением ужаса на лице, прикованная вглядом к своему ребенку.
Тут в комнату вошёл супруг и, не заметив её, подошёл к столу и начал что-то искать в бумагах, лежащих на столе.
- Арман, - возвала она голосом, который, будь он человеком, должен был ударить его как ножом. Но он не заметил. - Арман, - сказала она снова. Затем она поднялась и пошатнулась к нему. - Арман, - выдохнула она вновь, сжимая его руку, - Посмотрите на нашего ребенка. Что это означает? Скажите мне.
Он холодно, но мягко высвободил свою ладонь из ее пальцев и оттолкнул ее руку.
- Скажите мне, что это означает! - кричала она в отчаянии.
Он тихо ответил, - Это означает, что ребёнок не белый. Это означает, что Вы не белая.
Моментально поняв, что это обвинение означает для нее, она обрела непривычную смелость отрицания, - Это ложь, это неправда, я белая! Посмотрите на мои волосы, они каштановые. И глаза у меня серые, Арман, Вы знаете, что они серые. И кожа у меня бледная, - она схватила его за запястья. - Посмотрите на мою руку, она белее Вашей, Арман, - засмеялась она истерично.
- Такая же белая, как у Ла Бланш, - ответил он безжалостно и ушёл, оставляя ее наедине с ребенком.
Укротив непослушную ручку, она послала отчаянное письмо Мадам Валмонд.
- Матушка, мне говорят, что я не белая. Арман сказал мне, что я не белая. Ради Бога скажите им, что это неправда. Вы знаете, что это неправда. Я умру. Я должна умереть. Я не могу быть так несчастна и жить.
Ответное письмо было кратким:
- Моя родная Дезири, приезжайте домой в Валмонд, вернитесь к Вашей матушке, которая любит Вас. Приезжайте с ребёнком.
5
Он молча пробежал строки холодными глазами и ничего не сказал.
- Мне уехать, Арман? - спросила она пронзительным, страдальческим тоном.
- Да, уезжайте.
- Вы хотите, чтобы я уехала?
- Да, я хочу, чтобы Вы уехали.
Он думал, что Всемогущий Бог поступил с ним безжалостно и несправедливо, и считал, что расплатился с Ним той же монетой, нанеся таким образом удар в душу своей жены. Кроме того, он больше не любил ее из-за неосознанной травмы, нанесенной ею его дому и имени.
Она отвернулась, как оглушенная ударом и медленно пошла к двери, надеясь, что он позовёт ее обратно.
- Прощайте, Арман, - простонала она.
Он не ответил ей. Это было его последним ударом судьбе.
Дезири отправилась искать ребёнка. Зандрина прогуливалась с ним по мрачной галерее. Дезири забрала малыша с рук няньки без слова пояснения, и, спустившись по лестнице, удалилась под ветви дуба.
Стоял октябрьский день, и солнце только начало снижаться. В тихом поле негры собирали хлопок.
Дезири не переодела ни тонкое белое одеяние, ни шлёпанцы, в которых была. Лучи солнца вызвали золотые искры из каштанового беспорядка на её непокрытой голове. Она не пошла по широкой истоптанной дороге, которая вела к отдаленной плантации Валмондов. Она пошла через пустынное поле, где колючки изранили её нежные ножки, так плохо защищённые обувью, и изорвали тонкое платье в клочья.
Она исчезла среди тростников и ив, густо заселивших берега глубокого, вялого рукава реки. И больше не возвращалась.
Несколько недель спустя в Л"Абри произошла любопытная сцена.
В центре гладко выметенного двора полыхал большой костер. Арман Обини сидел в широкой прихожей, возвышающейся над сценой из спектакля. И именно он выдавал материал, поддерживающий огонь, полдюжине негров.
Изящная колыбель из ивы со всеми ее изысканными, сверкающими от полировки частями была положена на костер, уже пожирающий богатство бесценного приданого новорожденного. Туда же были отправлены шёлковые платья, а за ними и бархатные с атласными, и кружева, и вышивки, и шляпы, и перчатки, ведь свадебное подношение было высшего качества.
Последней отправилась тонкая стопка писем - невинные записки, посланные ему Дезири во время их обручения. Кое-что осталось в ящике, из которого он вытащил письма. Но это не были записки Дезири. Это была часть старого письма, написанного его матерью отцу. Он его прочитал. Она благодарила Бога за божий дар в виде любви супруга.
- Но прежде всего, - писала она,- день и ночь я благодарю благого Господа за то, что он так всё устроил, что наш дорогой Арман никогда не узнает, что его обожающая мать принадлежит расе, проклятой клеймом рабства.