Аннотация: Друзьям моих студенческих лет посвящается. На конкурс "Нереальная Новелла РТ-2013".
Друзьям моих студенческих лет посвящается
Эта история произошла так давно, что почти никого из свидетелей её уже не найти. Одних нет в живых, другие разъехались по дальним странам. И лишь море шумит всё так же, и по-прежнему играет галькой прибой.
Мы удобно расположились за столиком на втором этаже приморского ресторана с красивым видом на бухту. Мы - это трое отдыхающих из одного города и одного университета: два бывших дипломника и один бывший соискатель, успешно защитившие свои дипломы и диссертацию до начала летней поры. Однако связывала нас не столько университетская принадлежность, сколько пляжное братство и любовь к хорошему обществу. Дело в том, что мы уже не первое лето встречались на Медицинском пляже, облюбованном научными сотрудниками и союзом композиторов.
Видимо, демократичность обратно пропорциональна весу одежды на теле: люди в плавках и купальниках теряли прежние ориентиры и находили себе собеседников по геометрии тела и ширине улыбки.
Итак, мы обедали.
Я и Леван приступили к шашлыку из копченого мяса, а Фред Гельман, кумир молодёжи, читавший нам на третьем курсе теорию поля, ещё не расправился с харчо - рассказывал очередную интересную историю из своего бессчётного арсенала наблюдений и гипотез:
- Вы Эмика знаете? Чечиладзе?
Ну, кто не знал этой колоритной личности! Страстного любителя научных новшеств и авантюриста дартаньяновского типа, Эмиля Георгиевича, который заведовал приморским аквариумом и по совместительству возглавлял лабораторию альтернативных методов лечения, все за глаза звали Эмиком.
- В истории зарождения знаменитого "противоракового" препарата Катрексина-R я, можно сказать, был свидетелем зачатия, - продолжал Гельман. - Дело было так. Однажды, когда вас тут ещё не водилось, приехал на отдых Денис Фунт-Лиховецкий-сын.
Наши с Леваном глаза заблестели в предвкушении интриги. Папу Лиховецкого все знали и любили. Он был ядерной знаменитостью, как Сахаров, а сын, Денис, не только глубоко знал биологию и физику, но и хорошо владел словом: вечно шутил, острил и был душой общества, впрочем, как наш Фред.
- А тут, на пляже, как раз Эмик растянулся - резался в дурака с Микой Таривердиевым. Денис, как бы невзначай, говорит:
- Слыхали, американцы из акул хотят добывать противораковое средство?
- Почему из акул? - оживился Эмик.
- Да потому, что вроде бы они раком не болеют.
- Угу, - сказал Мика, - они же не люди. Каким ещё раком?
- Положим, не человечьим, о котором ты подумал. Просто акулы - самые древние из живущих на Земле животных. Точнее, рыб. Они старше динозавров. Современные акулы доели вымирающих ящеров, а сами, как ни в чём не бывало, остались поджидать человека...
Эмик быстро соображал:
- Вы, Денис, хотите сказать, что за эти миллионы лет они должны были бы вымереть от рака?
- Может, и не хочу, просто пересказываю кулуарные беседы: не желают акулы ни вымирать, ни болеть раком.
Эмик заволновался:
- Значит, в их организме есть вещества, препятствующие бесконтрольному делению клеток. И где бы вы их искали?
- В лаборатории организма - в печени!
Возможно, вся беседа была одним из розыгрышей Дениса, возможно, смесью гипотез и домыслов, но предприимчивый Чечиладзе немедленно решил вступить в соревнование с Америкой: добыть катер, отловить маленьких черноморских акул - катранов, выделить экстракт из их печени и опробовать на безнадёжных больных. Таков был его план.
И предприятие закрутилось. Как обычно, тайное становится явным. "Чечиладзе вроде нашёл эликсир молодости". В таком искажённом виде информация дошла до стареющих членов Политбюро. В прямом и переносном смысле. Препарат испробовали на втором секретаре, у которого... уменьшилась простата со всеми вытекающими последствиями. И - понеслось: выделили средства, открыли лабораторию, спустили штаты. Механизм заработал. И вскоре препарат Катрексин стал новым дефицитом.
- И что? - забыв о шашлыке, спросил Леван. - Хоть одному пациенту помогло?
- Это уже медицинская тайна, - развёл руками Фред. - Увидите Эмика - спросите сами.
Весь вечер мы с Леваном обсуждали рассказ Гельмана.
- Похоже на розыгрыш, - сказал Леван. - Может, Фред нас разыграл?
- Скорее Денис разыграл Чечиладзе.
- Как бы там ни было, Чечиладзе разыграл Политбюро на целую лабораторию.
- Смотри, - заметил Леван, - гипотеза трещит по швам: кто проверял, болеют ли акулы раком? При чём тут вымирание? И раз не вымерли, что, значит, рака нет?
Я тоже подключился:
- Древние акулы как раз вымерли! Ещё до динозавров. А больных акул могут поедать их сородичи, или в очень чистой среде мирового океана заболеваемость низкая...
- Похоже, там, в Политбюро, попались на удочку.
- Не впервой. Вон Лысенко как всех одурачил.
- Одурачить начальство, вообще, нетрудно. У нас электронщик от нечего делать собирал сынишке космическое ружьё. Академик Ш. застал его зачарованным красочным миганием светодиодов и завыванием акустических схем и поинтересовался: "Над чем задумался?" - "Над бластером!" - пошёл ва-банк инженер. - "Сам вижу, что над бластером, - решил не ударить лицом в грязь учёный, - я имел в виду: проблемы с деталями есть?"
- Это - весело, но могут пострадать люди, которые вместо тяжёлого лечения потянутся за волшебным средством.
- А сколько акул теперь погибнет!
Весь вечер мы посвятили дискуссии о науке, природе, лечении, но история на этом не закончилась, а как ни странно, получила неожиданное продолжение.
В те времена большинство курортников селилось в частном секторе. Обычно студенты находили жильё подешевле, на окраинах. Леван регулярно снимал комнату вблизи пляжа и курсировал туда-сюда в одних шортах. Зато вечером он редко появлялся в городе - наслаждался сельской идиллией.
Мне, наоборот, очень нравилось жить в центре: всё близко, включая приморский бульвар - место вечернего моциона. Правда, каждое утро приходилось целый час добираться до любимого Медицинского пляжа, но прогулка на кораблике по морю была мне по душе.
На мою удачу, на работе у родителей появился новый сотрудник, чья тёща владела огромным домом возле бульвара и плантациями в горах. Можно сказать, что проектный институт получил пансионат в центре курорта, или, наоборот, пансионат получил проектный институт в столице.
Самое поразительное, с чем я столкнулся в доме Марго - так звали огромную носатую, но доброжелательную хозяйку - был раб. У меня самого челюсть отвисла, когда Марго представила мне как раба здоровенного мосластого мужика - Василия - с пропитой, коричневой от загара и шершавой как неструганая доска физиономией. Он подметал, когда я вошёл во двор и стал представляться хозяйке.
- Очень рада! У вас чудесные родители. Располагайтесь как дома. Василий, отнеси вещи в голубую спальню.
Мужик, ни слова не говоря, подхватил с земли мой набитый книгами чемодан, играючи закинул его себе на плечо и умчался вверх по лестнице. Я недоумённо взглянул на Марго.
- Не удивляйся, - сказала она, - в разных местах разные обычаи. Этот человек - мой рабочий, слуга. Но работает он не по найму, а по приговору. То есть он - мой раб. Одно моё слово - сядет в тюрьму, за то, что раньше совершил, а с примерным поведением - отработает на воле. Я его кормлю, содержу, семье заработанные деньги перевожу. Они не нарадуются. Заодно Василий от алкоголизма здесь лечится. Смотри, не давай ему денег - тут же пропьёт. Он обязан всем постояльцам помогать, но если очень захочешь его отблагодарить - дай деньги мне. Клянусь - всё до копейки его семья получит.
Я был сражён наповал. Никогда в жизни о таком не слыхивал. Скоро поспеет урожай, и Василия отправят в горы на плантации. Это слово у меня прочно ассоциировалось с его статусом раба. Некоторое время я недоумевал, как это возможно в двадцатом веке? Но потом Василий рассказал, что сам добровольно выбрал такой вариант, вместо суда и отсидки в далёком холодном крае. Вообще, Василий оказался любопытным мужиком. Он описывал квартирантам (а Марго сдавала только знакомым и людям по рекомендации) свои потрясающие истории, которые те принимали за алкогольные конфабуляции.
- Я начал службу весной сорок шестого года, - с удовольствием затягиваясь моими ароматными сигаретами, начал он свой рассказ. - Это был первый призыв в Советскую армию, а не в РККА. А мне не только с названием повезло, но и с родом войск. Попал я в химические войска. Солдаты радовались: войны нет - не убьют! Кто знал, что многие из моих однополчан не вернутся домой? Весной сорок девятого наш полк перевели в Семипалатинск. Дембель задерживался, обещали - к концу лета. Никто не мог и предположить, что солдаты на себе испытают силу ядерного взрыва.
- Василий, - перебил я рассказчика, - ты пережил атомный взрыв?
- Ну да! Никто не верит! От тех, кто ближе к взрыву был, ничего не осталось. Я, конечно, подальше был и в танке. Вовсе и не все померли. Кто выжили - болели. Мучились от ожогов, язв. Всех рвало, волосы выпали, инфекции задолбали.
- И всё прошло?
- Как видишь. Только детей нет, и на коже наросты поганые.
Василий своими грубыми дубовыми руками неловко приподнял рубаху, и я чуть не вскрикнул: на всей поверхности тела, то там, то здесь топорщились серо-коричневые корки, напоминающие кору яблони. В центре груди синими чернилами был неумело наколот противогаз в фаллическом стиле, а под ним - надпись "За мирный атом!"
- Да тебе к врачу нужно! Кожному! Исследоваться! И вообще, выглядит как... - я вовремя прикусил язык.
- Что? Как рак? Не удивлюсь, - вздохнул Василий. - Наши многие от него померли. А мне к врачу нельзя, нелегальный я здесь. И исследоваться не желаю. Довольно на мне опытов поставили. Но главное всё же - не в этом, а в том, что я прекрасно себя чувствую. Не рак это.
Спорить с Василием не хотелось. Как необразованный мужик, лечившийся от алкоголизма, мог знать, рак у него или нет? А если история про Семипалатинск не выдумка, то... Словом, я решил посоветоваться с Эмилем Георгиевичем Чечиладзе.
Фред обещал мне посодействовать. Видимо, он позвонил Эмику, во всяком случае, заведующий лабораторией альтернативной медицины и производитель Катрексина появился на нашем пляже через пару дней после беседы. Он вежливо поздоровался со всеми знаменитостями из союза композиторов, а Плисецкой поцеловал ручку.
- Ну, целители, - весело спросил Эмик, когда мы отошли в сторону, - где же ваш пациент? Он не хочет прийти ко мне в лабораторию?
- Наверное, нет, - вздохнул я и рассказал историю Василия. - Скажу честно: я бы ни за что не попросил препарат, если бы не особые обстоятельства жизни "нашего раба". Его не дома лечить надо, а в НИИ исследовать.
Эмик нахмурился:
- В альтернативную медицину не веришь, а туда же - Катрексин клянчить.
- Оставь парня в покое, - вступился за меня Фред, - он за бедолагу переживает.
- Знаешь, - сказал Чечиладзе, - я сам поговорю с пациентом. Марго я хорошо знаю, она не будет против лечения. Главное, чтобы Василий не отказался.
Мне казалось, что Эмик специально так сказал, ведь он уже знал из моего рассказа об отношении Василия к уколам.
- Не так уж переживай, - посоветовал Леван. - Если пациента не осматривал врач, то пусть хотя бы Чечиладзе это сделает.
- Леван прав, - добавил Фред. - Заочно назначать препарат нельзя. И не забывайте: в приличных странах у больного всегда есть право отказаться от лечения.
Когда я вернулся, Василия уже не было в доме. Его отправили в горы на уборку урожая.
- Тётя Марго, а Чечиладзе не заходил? C Василием не говорил?
- Заходил, конечно. Поговорили они в подсобке, где Василий спал, целитель разложил на столе ампулы, хозяйство для уколов и пошёл руки мыть к крану во дворе. А в это время Василий вылакал бутылочку спирта и закусил Катрексином из пяти ампул. "Жидкой рыбой", - как он сказал. Эмик был вне себя: "Настоящая дубина, этот ваш Буратино, - кричал он, - пускай обратно в полено превращается!" А почему он так сказал, сынок, ты не знаешь?
Я отрицательно помотал головой. Действительно, не знал, а себе объяснил так: съеденная сыворотка либо бесполезна, либо... даже опасна.
На этом, я думал, история об альтернативном лекарстве и необычном пациенте окончилась вместе с летним отдыхом на тёплом и ласковом море.
Мы с женой настроились на приятный вечер. Вечеринки в Рокфеллеровском институте всегда проходят отлично: интригующие сообщения, острые дискуссии, вкусные коктейли и замечательные собеседники. В сегодняшнюю программу входило сообщение доктора У. об открытии гена-модератора, способного включить процесс изменения генома. На десерт демонстрировались отрывки из будущего фильма журнала International Geographer "Разумные приматы". Показали говорящих обезьян в Африке, обезьян-убийц в Южной Америке и вдруг, к моему удивлению, камера перенесла зрителей в хорошо знакомые мне места. Да-да, на зелёные склоны гор, вблизи незабываемого тёплого моря моей юности. Годы разрушили прежние реалии. Изменились страны, люди и, оказывается, обезьяны. Репортёр с оператором из журнала вылетели на разведку, привлечённые сообщениями местных жителей.
Свидетели рассказывали с экрана.
Горожанин: "Война и разруха коснулись заповедников, откуда обезьяны убежали в горы. Там холоднее, но животным прокормиться легче".
Житель горного селения: "Обезьяны появились неожиданно. Наверно, из зоопарка сбежали. Чего удивляться, люди же бегут".
Его жена: "Вначале мы думали, что мальчишки по ночам фрукты на плантациях воруют, а потом муж устроил засаду и узнал в ворах больших обезьян, какие в питомнике были".
Пастух: "Обезьяны поселились вон в тех пещерах на склоне горы, видите, за кладбищем. Деревья здесь уже плохо растут, одна только яблоня на могиле у бездомного появилась, других нет. Животные прячутся в пещерах, а за едой каждый раз спускаются к садам и плантациям".
Репортёр: "Кладбище расположено как раз на границе альпийских лугов. Поэтому обезьяны нашли в пещерах относительно спокойное место для жизни, однако растут там только ягоды на кустах, и за фруктами приходится спускаться на значительные расстояния".
Охотник: "Когда я впервые рассказал друзьям, что у костра грелись обезьяны, приятели посмеялись и посоветовали мне пить меньше чачи".
Репортёр: "Первым сообщениям никто не верил, но теперь жители селений убеждены, что произошло чудо - бог создал нового человека на Кавказе. Некоторые старые и глубоко верующие люди совершают паломничество к месту стоянки обезьян и приносят продукты в качестве поклонения акту творения. Мы с оператором Джоном Робертсоном тоже поднялись сюда, доставив обезьянам рюкзак апельсинов и печенья".
На экране возникли кадры обезьян, разбирающих подарки, а затем камера стала приближаться к входу в пещеру. Темнота.
Оператор: "Узкий вход в пещеру. Сейчас включу фонарик".
Неожиданно просветлело.
Оператор: "К моему удивлению, свет исходит не из фонаря и не из отверстия в своде. Это свет костра, горящего в пещере!"
На экране появляется горящий костёр. Рядом с ним охапки хвороста.
Голос репортёра в наушниках оператора: "Джон, быстрей уходи, к пещере направляются несколько обезьян. Две - с палками в руках".
Быстро мелькают кадры, это оператор ретируется под прикрытие цивилизации.
Репортёр: "Теперь, когда сообщения документально подтвердились, мы надеемся привлечь средства для полноценной научной экспедиции, чтобы понять, с чем мы столкнулись: с врождённым изменением поведения животных или приобретённым, а то и результатом дрессировки. Жители ближайшего села уже внесли поэтический элемент в историю с обезьянами. Они называют убежище обезьян "пещерой Адама". Нам удалось найти истоки легенды, которую поведала нам местная долгожительница, девяностопятилетняя Марго Саная".
Старуха: "Ничего нового я вам не расскажу. Так уже бывало. Чтобы стать людьми, надо вкусить плод с древа познания добра и зла. Такое дерево оказалось здесь. И его единственный плод съели обезьяны".
Репортёр: "А чем отличается яблоня на могиле от других яблонь?"
Мы видим одинокое дерево на простом могильном холмике.
Старуха: "Это дерево само раньше было человеком, который познал много зла, принёс другим немало бед, но, надеюсь, искупил это".
Репортёр: "Большое спасибо за интервью и высказанное мнение. Не кажется ли вам, уважаемые зрители, что любому важному явлению сопутствуют легенды и народное творчество? Но это тема нашего следующего фильма".
Звуки музыки. Титры. В кадре - сиротливое дерево на могиле. Камера приближается.
- Посмотри, - сказала моя жена, - эта страна никогда не изменится. Вроде бы объект поклонения, да и людей там - два с половиной человека, а хрен всё равно пририсовали и приписали, небось, какую-то гадость под ним.
На стволе яблони, между двумя воздетыми, словно руки к небу, ветвями, синим химическим карандашом были символически изображёны круглые очки и ребристый хобот противогаза.
- За мирный атом! - сказал я и допил свой коктейль.