Аннотация: Они прошли вместе почти всю жизнь - с самого детства и до пенсионного возраста и их отношения настолько не сложились, что через 24 года... А лучше, прочитайте эту не придуманную историю и все поймете сами.
Текст
Впервые мы встретились с Генкой еще в шестом классе - так сложилось. Долговязый, худой - он был выше всех в гурьбе одноклассников. Но я обратил внимание на его особенность - во время разговора, он никогда не смотрел в глаза собеседника.
Мне это казалось странным, но не более - это только потом, через много лет у меня стали вызывать недоверие люди, которые при разговоре постоянно отводят взгляд.
Всегда серьезный, правильный, учился он хорошо, но главным для него были оценки - если ставили четверку, то просил задать ему еще вопросы, пока не получал заветную пятерку. Один из таких эпизодов - на уроке химии - как-то запомнился мне на всю жизнь.
На дом задали материал по галогенам и отвечать вызвали именно его. Когда, после опроса, учительница сказала, что ставит ему четверку он начал свое обычное:
- Я учил. Спросите меня еще. - На что учительница ответила:
- Гена, ну ты же не знаешь галоГЕНЫ.
Эта ее фраза немало повеселила класс. Пацаны!
Я не помню, чтобы он с кем-то дружил или приглашал к себе. Причину этого я понял, уже будучи зрелым. Однажды я после уроков зашел к нему домой по какому-то делу без предупреждения - ведь в то время домашние телефоны были далеко не в каждой квартире, а о мобильных-то даже и не слышали.
Дверь открыла его мать - высокая, худая, на вид не "дама из высшего света ". Оказалось, что Генка жил с ней без отца- из разговора я узнал, что она работала уборщицей. Возможно его постоянное стремление быть первым, было вызвано именно потребностью компенсировать ущербность (так, наверное, ему казалось) его семьи.
Через год нашей семье выделили другую квартиру, и я ушел из этой школы.
Наш совместный с Генкой путь продолжился, когда мы случайно оказались в одной группе строительного института. Ее старостой назначили меня, возможно по результатам вступительных экзаменов. Надо сказать, что жаждой первенства или комплексом начальника, я никогда не страдал, а тем более в этом - ведь надо было фиксировать пропуски занятий своих же одногруппников.
В начале учебного года первокурсники отправляли в колхоз - убирать урожай. У меня обстоятельства сложились так, что я поехать не мог и старостой группы вместо меня назначили именно его - Генку.
Проскочило пять лет и наступила пора распределения мест нашей будущие работы. Известно, что старосты групп идут в первую очередь - институт таким образом компенсировал многолетний незавидный труд этих добровольных помощников деканата.
Генка получил направление инженером в проектный институт при облисполкоме и остался в этом же городе, а я поехал мастером на далекую стройку в Коми ССР.
Вернувшись в родной город, я начал работать инженером в филиале союзного проектного института. Со временем Генка прошел ступени рядового, потом старшего инженера и работал руководителем группы в том же институте, куда был направлен. Все нормально, так и должно быть.
Позже он вступил в коммунистическую партию СССР. Для проектировщика тогда это бы очень редкий случай - он предвещал перспективу роста, правда административного. Через какое-то время он стал уже секретарем парт. организации того же института. После ухода на пенсию главного инженера института, его место занял Генка.
К этому времени я тоже прошел все ступени и был уже главным специалистом по строительству в другом проектном институте.
Вот только смущало одно обстоятельство. По работе мне нередко приходилось общаться с Генкой наедине - и не только в его кабинете. Но ни разу не было случая, чтобы он когда-нибудь расслабился и заговорил по-простецки - ведь, из его окружения, я был единственный человек, который знал его еще с детства. Хотя, может быть именно эта моя осведомленность о его незавидной родословной, ему и не нравилось.
Его манера разговора всегда была строго официальной, не позволяющая забывать о служебной дистанции между нами. Я думал, что это только со мной, но из разговоров с одногруппниками, оказалось, что он так общался со всеми, кого он считал ниже не столько по профессиональной лестнице, сколько по приближенности к административным боссам области.
Со временем, он перестал приходить на юбилейные встречи выпускников института нашего года, которые приводились последнее время один раз в пять лет. Это произошло именно после назначения его главным инженером областной проектной фирмы. Не приходил он и на очень юбилейные события одногруппников, когда его еще приглашали. Не звал ребят в гости к себе и он.
При случайных встречах на улице, Генка всегда делал вид, что не заметил их. Он уже ощущал себя "номенклатурным работником", пусть даже всего лишь областного масштаба.
Потом наступили лихие времена развала Советского Союза, и наша организация перестала существовать - как и многие подобные. Найти работу оказалось очень непросто даже мне, имеющему почти 20-летний стаж работы главным конструктором-строителем и более 50 публикаций по специальности в разных изданиях страны.
Я знал, что институт, где работал Генка, принимал к себе - ведь многие работы закрывшихся фирм передали им. У меня не оставалось другого выхода, и я обратился за помощью, но не к Генке, а к моему одногруппнику, который работал тоже там.
Позже я узнал, что вопрос о моем приеме (на должность главного конструктора в один из строительных отделов) решался у директора института и единственным человеком, который возражал - был Генка. Но, несмотря на это, меня приняли.
За время работы там я не раз был в кабинете Генки с глазу на глаз - и он ни разу не отклонился от сугубо официальной манеры общения. Понимаете, ни разу!
Проработал там я недолго - около года - и за это время произошли события, которые закончились отъездом нашей семьи в Израиль. О своих планах эмиграции я не скрывал, так как это было бессмысленно - при подаче заявления о выезде ОВИР сразу же сообщал об этом по месту работы.
О моем уходе и о причине этого Генка, безусловно, знал, но за положенные две недели, которые я еще работал там, он ни разу не вызвал меня для разговора по душам. А ведь стаж нашего знакомства превышал 40 лет - с шестого класса, да еще и пять лет ежедневного тесного студенческого общения.
Откровенно говоря, я еще надеялся, что он попытается узнать обстоятельства, которые вынуждают меня к эмиграции. И при таком разговоре я хотел сказать ему, что одной из главных причин отъезда из страны, было то, что дочка уже год не могла найти работу, - и это несмотря на красный диплом после ее недавнего окончание архитектурного факультета ВУЗа.
Я ожидал, что он предложит свою помощь в ее трудоустройстве - ведь в этой проектной фирме было несколько архитектурных групп. Такая его помощь вполне могла остановить нашу семью от эмиграции из России. Но, повторяю, он даже не попытался поговорить со мной. Не слышал я и о его помощи кому-либо из знакомых.
Вот признаюсь честно, именно эти размышления стали переломом в моем отношении к нему, последней каплей. И я сказал себе - если я переживу его, то приду на похороны только для того, чтобы плюнуть в его могилу. И вот эта мысль превратилась в просто навязчивую на все последующие время.
* * *
Прошло 24 года!
Все это время я был в курсе состояния здоровья Генки.
В Израиле я постоянно поддерживал онлайн-отношения со своими однокурсниками, но ни разу не приезжал в Россию - стремился посмотреть места, где я никогда еще не был. А изменения в своем городе я узнавал, когда изредка бродил по нему благодаря сервиса "Google Планета Земля".
Но потом настал момент, когда за короткое время умерло сразу несколько человек из выпуска нашего года - моих ровесников. Я понял, что если не повидаюсь с оставшимися сейчас, то потом могу или не застать живыми многих, или уже и сам буду не в состоянии вынести нагрузки такого визита. И я начал подбирать даты посещения родины.
Как раз в это время я узнал, что Генка перенес уже второй инсульт и меня это совершенно не удивило - ведь никакая нервная система не может выдержать постоянной серьезности, сосредоточенности, без расслабления улыбкой, шуткой. И так все 79 лет его жизни! Не помогла и прежняя спец. медицина для номенклатурных работников области, без которой прекрасно обошлись пережившие его ровесники.
С учетом всего этого, я решил задержать свой вылет в Россию и постоянно интересовался состоянием Генки. Из очередного разговора по скайпу я узнал, что Генка уже совершенно обездвижен - овощ, за которым постоянно ухаживает дочка. Дни его были сочтены, и я подготовился к экстренному вылету в Россию.
Ребята сообщили мне номер телефона дочери Генки. Я позвонил ей, дал несколько вариантов быстрой связи со мной и просил сообщить сразу, если здоровье его резко ухудшиться - сказал, что собираюсь прилететь на похороны.
Вскоре, весенним погожим днем, меня позвал к компьютеру скайп - теперь он уже был включен у меня постоянно. Дочка Генки сообщила, что он умер. Я тут же выяснил дату, время и место его погребения и сказал, что прилечу и буду ждать у кладбищенских ворот.
Из разговоров с ребятами выяснилось, что никто из них не придет попрощаться с Генкой и причину этого прояснила фраза:
- Он не хотел видеть нас раньше, и мы не хотим видеть его теперь.
Из израильского аэропорта Бен-Гурион я вылетел в 0:40, и в 4:40 утра приземлился в Шереметьево. Этот рейс позволил мне вылететь из этого же аэропорта в 8:45 и в 10:15 я уже был в городе своей молодости. На погребение я успевал.
Вскоре после моего приезда на такси, к воротам кладбища подъехал катафалк, из которого вышли всего несколько незнакомых взрослых - без детей. Выяснив кто это, я присоединился к ним, и пошел со всеми за гробом, который несли люди из фирмы ритуальных услуг.
Когда у могилы поставили гроб на табуретки, я взглянул на Генку - он было совершенно неузнаваем. Расслабленные мышцы лица придали ему такое благодушное выражение, которого я никогда не видел у него.
Я не буду описывать процедуру прощания - она была ничуть не торжественнее похорон самых-самых простых людей - без оркестра, без речей с перечислением его заслуг и должностей. Было видно, что среди присутствующих не было номенклатурных работников, с которыми он старался поддерживать отношения уже после ухода на пенсию. Скорее всего, здесь собрались только самые близкие родственники.
После нескольких обычных прощальных причитаний, высокая худая женщина лет пятидесяти с лишним, повернула ко мне бесконечно измученное лицо, с темными от бессонницы кругами под глазами, и вопросительно взглянула на меня.
- Так вот с кем я говорил по скайпу, - промелькнуло в голове.
Я почувствовал - настал момент, которого я ждал больше двадцати лет, который я прокручивал много раз в своем воображении. Я весь напрягся, уже сделал шаг вперед к его могиле, как вдруг непроизвольно остановился и открыл рот, готовый выплеснуть все, что накопилось за эти долгие годы. Я чувствовал - слова застряли в горле.
Вид дочки и жалкой кучки родственников, для которых Генка сейчас был отмучившимся, которого надо просто похоронить... Да они не услышат и не поймут меня. В сознании промелькнула расхожая фраза: "о покойнике либо хорошо, либо никак".
Несколько секунд я так и стоял - безмолвно, с открытым ртом. Затем махнул рукой, резко повернулся и пошел к выходу из кладбища. В конце концов Генка сам наказал себя - под конец жизни он остался настолько одинок, что в последний путь провожали его лишь родственники. Никому не нужный, он стал обузой даже для своей дочери.
Его смерть ни у кого не вызвала сожаления.
По дороге к выходу из кладбища, в памяти проносились мои прошлые, совершенно ненужные размышления о желанной мести, сожаления об отрицательных эмоциях, связанных с этим. А главное, о потерянном времени - ведь теперь это была самая большая ценность для меня.
Выйдя за ограду кладбища, я продолжал размышлять о никчемности своих мелочных планов отмщения. Всплыли и тяготы почти бессонной ночи перелета из Израиля сюда - и это в моем-то возрасте. Да и ради чего же это все - чтобы увидеть его в гробу?
Я так погрузился в свои размышления, что не заметил, как громко произнес:
- Старый дурак. Граф Монте-Кристо хренов. - и смачно плюнул в сердцах.
При этом почувствовал небывалое облегчение, радостно засмеялся и огляделся вокруг.
Женщина в траурном платье, стоявшая поблизости, недоуменно посмотрела на меня и спешно отошла подальше.
Вокруг кипела жизнь. Мощные кладбищенские деревья были покрыты молодой листвой и оттуда доносилось громкое пение птиц. Солнце приятно ласкало лицо. Я улыбнулся и бодро зашагал к такси, остановившееся поодаль.