Обводный канал \ любовь эпохи постмодерна
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
/
Дмитрий Неизвестный
ОБВОДНЫЙ КАНАЛ
ЛЮБОВЬ ЭПОХИ ПОСТМОДЕРНА
"А книга всё листалась и листалась,
Поверь, судьба решила всё за нас..."
Данте Алигьери "Божественная комедия"
1
Я - ребёнок 90-х годов 20 века, хотя и родился ещё при Советском Союзе. СССР не оставил в памяти почти никаких воспоминаний по причине моих малых лет. Коммунистическая цивилизация, некогда существовавшая на этой земле, конечно, раскидала повсюду множество различных интересных артефактов, - по ним мы можем судить сегодня о прошлом, - однако, сам дух времени кардинально изменился. Старый, дурно пахнущий дух совка покинул наши края, а на его место стремительно, словно заполняющий вакуум воздух, пришёл новый - ещё более невыносимый смрад постсоветского капитализма.
Читателям будущего, начинающим сей манускрипт будет сложно понять, о чём идёт речь, ведь дела давно минувших дней предстают в человеческом сознании не более, чем короткий перечень исторических дат, которые никогда не смогут дать объёмного восприятия эпохи, обладающего цветом, вкусом и запахом. Для меня же, память о суровых 90-х, когда я рос, осознавая окружающий мир, живёт как ностальгическое воспоминание, как временами приходящее дежавю. Вспоминается почему-то старая песня группы ДДТ:
Осень, в небе жгут корабли.
Осень, мне бы прочь от земли.
Там, где в море тонет печаль -
Осень - темная даль.
В середине 90-х одна из бесчисленных банд, наводнивших наши города и сёла, исполнила последнее желание, приговорённого ею к смерти несчастного человека. Перед смертью ему дали выкурить сигарету и поставили его любимую песню - "Осень". После этого ему выстрелили в голову и закопали. Однако, через несколько дней уже самих убийц казнили родственники убитого, задушив их в подвале гаража выхлопными газами работающего автомобиля. Перед казнью им тоже включили "Осень". В этой истории подлинный дух той эпохи. Дух осени.
К счастью, наше повествование относится к другому, пришедшему вслед времени, отмеченному, правда, не меньшей деградацией, но хотя бы позволившему людям "более лучше одеваться", т.е. удовлетворять свои эстетические потребности менее жестоким способом.
2
Я родился на окраине исторического центра Петербурга, в старом, скрипящем зимой от мороза доме, с навечно застывшим наверху проржавевшим флюгером, указывающим на север. Вырос в одном из дворов стороны Обводного канала, в большой полутёмной квартире на верхнем этаже, с огромными вечно запылёнными снаружи окнами, длинным тёмным коридором, старыми пожелтевшими от времени обоями и почерневшей мебелью.
Дом был старым, как и сам город; зимними ночами, когда за сплошь покрытым белым узором мороза окном кружила снежная пурга, дом издавал треск, словно поёживаясь от холода. Ветер протяжно завывал в печных трубах, и лёжа в темноте, я с замиранием сердца вслушивался в таинственные звуки.
У подъезда, в маленьком дворике, образованном домом и неровной каменной стеной, росла яблоня, а за стеной находилась территория огромной, навсегда застывшей долгие годы назад промышленной зоны, - не менее древней, чем всё вокруг. Летом, земля между краснокирпичными цехами с высокими воротами была покрыта мягкой травой, пахучим клевером и ромашками, а в тёмной глубине разбитых заводских окон стояли недвижимые, обросшие мхом гигантские машины, похожие на уснувших металлических исполинов.
Окна выходили на канал. Осенью, по тёмной поверхности воды плыли жёлтые листья, печальным бесконечным караваном дрейфуя в сторону моря. Через Обводный канал они покидали нашу страну, но, не достигая чужих берегов, уходили на дно Финского залива. Именно через созерцание череды лежащих на воде листьев я однажды впервые вошёл в свой первый глубокий trans - состояние психического оцепенения без примеси мыслей, миг преображения миров.
Я рано научился читать, извлекая, любовно собранные родителями тома в твёрдых обложках из высоких стеклянных шкафов. Соединения слов внезапно порождали яркие образы, надолго овладевавшие моими мыслями, и я словно отрывался от земли, воспаряя в неведомых далях, испытывая чувства счастья и восторга. Чтение было для меня волшебным путешествием в загадочные места и предопределило ход всей моей будущей жизни.
В семь лет меня отдали в школу - притаившееся в одном из дворов, двухэтажное здание 18 века, где старые, склеротичные, пропахшие нафталином учителя десять лет обучали меня таким же бесполезным, обветшалым и никому не нужным вещам. Из всех наук я привечал только литературу и отчасти географию. Дальние страны с их городами, островами, реками и горами из учебников казались такими же прекрасными плодами воображения, как и те, что располагались на страницах моих книг.
После занятий я возвращался домой через клубок переулков старинного Петербурга, шёл по гранитной набережной Обводного канала, иногда кидая в чёрную воду камни, не оставлявшие кругов. В моём уединённом районе, где на окраине мёртвой промзоны почти не было жилых домов, казалось, остановилось время. Да, так оно, в сущности, и было.
3
После окончания школы, где я не завёл ни хороших друзей, ни подруг, нужно было принимать решение о будущем. Недолго подумав, я пришёл к выводу, что высшее образование лучше получать в той сфере, которая близка моим интересам, в противном случае я мог быть обречён всю жизнь заниматься нелюбимым делом. Однако вплоть до 18 лет моим любимым занятием оставалось чтение. Так я поступил в Институт литературы.
Это высшее учебное заведение когда-то являлось одним из престижнейших в Ленинграде, уступая только Университету, Финэку и немного Инжэкону. В описываемое время ВУЗ находился в полном морально-экономическом упадке. Во-первых, радикально изменились приоритеты государства, больше не заинтересованного в гуманитарном знании. Поэтому финансирование Института было сокращено в разы, в результате чего его здание стремительно обветшало, а маленький сад перед фасадом зарос сорняками. Во-вторых, сперва умер интерес к высокой литературе среди пассионарной молодёжи, а после приказала долго жить и сама литература, не выдержав наступления Интернета и агрессивной экспансии низкопробного чтива в мягких обложках, тоннами выбрасываемого на рынок сплочёнными командами, работающих по правилам западного маркетинга, литературных негров.
В результате всех исторических перипетий Институт превратился в забытое Богом, государством и людьми учреждение с предельно маргинализированным составом "не вписавшихся в рынок" пожилых преподавателей, и не менее необычным набором учащихся. Поскольку диплом выпускника подобного ВУЗа не предусматривал никаких карьерных перспектив, сюда шли либо подобные мне фанатики печатного слова, либо находящиеся в той фазе духовного развития индивиды, когда проблемы будущего трудоустройства и вообще будущего уже переставали иметь для них какое-либо значение.
Примером последних был Алексей - мой сокурсник и друг с первых дней обучения. Это был высокий юноша с правильными чертами лица, более длинными тёмно-русыми волосами, чем это предполагала современная молодёжная мода и оригинальными культурными пристрастиями. По крайней мере, именно в качестве оригинала его оценивал я - воспитанный сугубо в классических традициях.
В целом Алексей был истинным сыном своего века, фанатеющим от современного искусства и контр-культуры. Он зачитывался произведениями модерновых писателей, посещал нонконформистские выставки и перформансы, поэтические битвы подпольных стихотворцев, андеграундные вечеринки и тому подобные мероприятия. Мы с ним находились на диаметрально противоположных культурных полюсах и оттого тяготели друг к другу, взаимопритягиваясь словно плюс и минус.
Он носил чёрные мартенсы, ещё добавляющие его почти двухметровому росту, волосы до плеч, длинное кожаное пальто, футболки с абстракционистскими логотипами, в ушах - серьги с чёрным индийским камнем, а на шее восточный символ инь-янь. В перерывах между парами его можно было увидеть сидящим на подоконнике в коридоре Института или на граните набережной, с зажжённой палочкой китайских благовоний, читающего Ирвина Уэлша, Стюарта Хоума или Уильяма Берроуза.
Однажды он купил баллончик с чёрной краской и на стене над помойкой у соседнего дома большими буквами написал: "Арт-объект отличается от мусора лишь своим расположением. Так мусор, находящийся в галерее становится настоящим произведением искусства, тогда как шедевр современного искусства, выброшенный на помойку, превращается в подлинный мусор". В чём же смысл искусства, которое так легко спутать с обыкновенным мусором? - недоумевал я, увидев эту надпись.
Алексей читал книги, заведомо написанные с нарушением всех традиционных литературных канонов, и казалось самим своим существованием насмехавшиеся над писательской традицией созданной бесчисленными поколениями авторов прошлого. Я же низко ценил эти книги, предпочитая старую добротную классику, с её зацикленностью на нравственных проблемах, великолепными описаниями природы и медленным ритмом жизни прошлого. Современные авторы, за редким исключением, совсем не цепляли меня - не давали ярких впечатлений от прочтения текстов и оттого казались бездарностями, пускающими пыль в глаза доверчивых читателей с помощью приёмов, призванных шокировать и сбивать с толку.
В отношении современности со мной, наверное, согласились бы многие, если не все наши преподаватели, представлявшие собой законсервированный, с неограниченным сроком годности продукт советского времени. Однако они являлись представителями настолько унылого, серого или бесцветного, лишённого всяческого воображения и фантазии типа, что были также непримиримо враждебны и любезной моему сердцу классике.
Среди преподавателей бултыхались, как рыбы в воде многие реликтового вида персонажи. Здесь особенно выделялся преподаватель кафедры советской литературы Ефим Абрамович Филькенштейн, которого все дружно звали Франкенштейном из-за его внешнего вида и образа мыслей. Это был погружённый сам в себя старик в сером мятом костюме советского пошива и вечно несвежей рубашке. Его застывшее лицо украшали белесые глаза с красными прожилками, а внутри большого, обтянутого серой кожей черепа шевелились здоровенные тараканы старческого маразма.
Франкенштейн был когда-то значительным деятелем литературного мира, публиковался в различных толстых журналах, занимал какую-то должность в Союзе писателей и поговаривали, был автором доносов на Сергея Довлатова и даже участвовал в травле Бродского и Пастернака. В конце нулевых годов нашего века Франкенштейн превратился в ходячее ископаемое, абсолютно оторванное от хода бытия и живущее в соответствии с больше никем не применяемой системой координат.
Словно тень, шаркающей походкой Франкенштейн бродил по коридорам Института, не замечая ничего вокруг, и казался тем самым одиноким безобразным чудовищем, брошенным своим создателем монстром, именем которого старика сегодня называли.
"Франкенштейн! Франкенштейн! Прекращай пугать детей!" - смеялись студенты у него за спиной, но он ничего не слышал, оставаясь ко всему безучастным.
Удивительное дело, но среди преподавателей Института литературы не нашлось авторов сколько-нибудь интересных книг. Они могли долго и въедливо рассуждать о литературном искусстве, о его художественных методах, целях и приёмах, однако не смогли написать ничего достойного встать в один ряд с теми великими творениями, изучение коих являлось предметом деятельности нашего учебного заведения.
Я не поленился и в вузовской библиотеке извлёк на божий свет запылённый номер "Нового мира" полувековой давности с повестью Ефима Абрамовича Финкельшейна "Клятвенный договор". Несмотря, на эффектное название это была предельно скучная, написанная неуклюжим советским языком, но, правда, идеологически выверенная халтура, повествующая о событиях периода становления Монгольской Народной Республики. "Клятвенным договором" оказалось историческое постановление монгольского народно-революционного правительства, ограничивающее власть теократического правителя страны Богдо-гэгэна VIII, что привело к победе социализма в этой далёкой, феодальной стране.
Бездарному "Клятвенному договору", Финкельштейн был обязан своим вознесением на олимп советской литературной элиты, а также награждением монгольским орденом красного знамени. Согласно статуту этой необычной награды, в 1960-м году ему было предоставлено пожизненное право бесплатной охоты и рыбной ловли на всей территории Монголии.
4
Новая студенческая жизнь быстро затянула меня в круговорот свойственного молодости счастливого веселья. Всё наше существование, включая даже лекции и занятия и тем более гуляния в самых разных местах и разговоры - было пронизано духом оптимизма, шутками и смехом. Начало новой жизни новых людей, вчера просто не существовавших на земле, а сегодня вдруг наполнивших её, пришедших на смену старым, клонящимся к могиле, всегда есть торжество, всегда есть весна, всегда есть радость.
Мы не просто учились, гуляли, ели и спали - мы каждый миг открывали для себя что-то новое, проходя этапы вечного жизненного круга, миллионы лет не прерывающегося на нашей планете.
Скоро наша учебная группа, насчитывавшая двадцать парней и девчат, разбилась на небольшие компании, проводившие вместе время и вне стен Института. В нашу тусовку, кроме меня и моего друга вошла ещё одна девушка с курса - миниатюрная блондинка Маша, и ещё девушка Алексея, не учившаяся в нашем ВУЗе, но зато обладавшая змеиным раздвоенным языком и очаровательными маленькими рожками, имплантированными под кожу.
Екатерина Шальная - так звали сиё милое существо - была покрыта татуировками и пирсингом, участвовала в экстремальных съёмках, где на острых стальных крюках, вонзённых по всему телу, её поднимали с помощью специального механизма, дабы она воспаряла над землёй, подобно безвинной жертве маниака или словно крылатый ангел, не нуждающийся в опоре на земную твердь.
Катя носила модные бейсболки и футболки с английскими надписями, экспериментировала с линзами для глаз, меняя цвет и форму зрачков, её волосы были заплетены в африканские косички, на ногах надеты модные кеды и спортивные штаны молодёжного покроя, в ушах вставлены длинные костяные серьги с гирляндами черепов, на запястьях - фенечки и браслеты. Её видеоканал на ютубе имел сотни тысяч просмотров, а твиттер-аккаунт полтора десятка тысяч подписчиков. На видео Катя танцевала в минимальных трусиках, подвешивалась на крюках и смешным голосом читала рэп-стихи, наглотавшись гелия.
Сильная потребность самовыражения и самоутверждения являются причиной таких увлечений - думалось мне, глядя на Катю. Но в обществе, где отклонения превращаются в норму, самым большим оригиналом становится обычный человек, ведущий не эпатажный образ жизни.
Наш институт располагался в старинном особняке на берегу Фонтанки, и весной после занятий и в перерывах между парами наша компания пешком гуляла по центру, наслаждаясь лучами яркого солнца, обмениваясь свежей информацией и новыми приколами.
Пританцовывая, мы слушали уличных музыкантов на Невском и Малой Садовой, жарко спорили и смеялись в тени деревьев, сидя на скамейках в парках и скверах, часами просиживали в бесчисленных кафешках в центре, и, кажется, были счастливы.
Учитывая уровень развития современной молодёжи, о котором я догадывался по обрывкам реплик произносимых встречными компаниями, мне крупно повезло с друзьями. Всё-таки у них были идеалы и стремления к чему-то большему, чем у косного большинства, погрязшего в примитивистском неандертальстве.
Блондинка Маша, например, помимо учёбы писала маслом и акварелью фантастического направления картины и мечтала стать известным художником. Она могла бесконечно говорить о Сальвадоре Дали и Рене Магритте, представлявшихся ей совершеннейшими мастерами и образцами для подражания. По её словам творчество этих известных сюрреалистов несло в себе нечто, способное изменить сознание человека при соприкосновении с ним. Но в какую сторону - положительную или отрицательную - меняются люди, получающие иррациональное послание, зашифрованное в сюрреалистических картинах, для меня являлось вопросом.
Маша принадлежала к редкой породе образованных идеалистов, ещё сохранивших веру в вещи, иллюзорность которых для всех давно перестала быть секретом. В наше время таких часто можно встретить среди участников движений за честные выборы. Нежелание взрослеть, отказавшись от наивных юношеских представлений, чтобы полнокровно войти в жестокую, изобилующую подлостью и цинизмом взрослую жизнь, это одновременно разновидность социального протеста и механизм внутренней психологической защиты. Но, так или иначе, разрыв с реальностью владельцам этого комплекса обеспечен.
Об Алексее я уже писал выше - это был удивительный человек, наполненный странными мыслями и кипучими эмоциями, словно волшебный сосуд, стоящий на полке в каком-нибудь центре современного искусства.
Что же рассказать о себе, я не знаю. На первом курсе мне исполнилось восемнадцать лет, и я был обычным молодым человеком, носил синие джинсы, светлые футболки и рубашки. У меня короткая стрижка, серо-голубые глаза, метр восемьдесят роста, семьдесят килограмм веса, и в целом обычная, ничем не примечательная внешность. Никакого пирсинга, крашеных волос, неформальных одеяний и чего-либо подобного. Я не ищу оригинальных способов самовыражения, я просто живу, учусь и читаю книги. Лишь благодаря неистощимому на выдумки Алексею мне довелось в тот жизненный отрезок побывать в ряде необычных мест при особенных обстоятельствах.
5
В один из прекрасных весенних солнечных дней Алексей привёл нас к торговому центру Галерея на Лиговском проспекте. Здесь у центрального входа должна была пройти сходка подпольных поэтов города.
На площади перед входом в огромное, построенное в античных канонах здание, бурлил народ. Над широкими воротами охраняемыми десятками секьюрити призывно горела яркая неоновая надпись "ВЕРА. ОДЕЖДА. ЛЮБОВЬ" - заповедь потребительского культа. Толпа нескончаемым потоком текла внутрь, стремясь приобщиться к ценностям потребления. Другие, уже отягощённые покупками и впечатлениями, вкусившие святых даров этого храма глобалистической цивилизации, покидали центр, двигаясь в сторону ближайших станций метро. И тех и других поджидали городские уличные массовики-затейники, продолжавшие давние русские скоморошьи традиции, а также представители не менее древней профессии юродивых попрошаек.
Первое место занимал популярный в городе дядя Миша-трубач. Он стоял на складном стуле, поставленном на трансформаторный шкаф у Московского вокзала, и с высоты заводя прохожих весёлыми возгласами, играл на трубе. Дядя Миша давно уже стал символом Петербурга, запоминаясь тем, что всегда забирался для музицирования на различные возвышения - от ограды набережной каналов, до всевозможных технических будок.
Чуть далее сидел на асфальте, прислонившись к стене, представитель нового креативного поколения петербургских бичей - длинноволосый небритый мужик с расстёгнутой до пупа цветастой рубахой и разноцветными бусами на груди. В руках он держал неровный кусок картона с кривой надписью "Помогите Маугли на бухло!"
Следующая группа состояла из трёх молодых людей игравших на подсоединённой к маленькому комбику электрогитаре популярные мелодии. Вокруг музыкантов образовался относительно большой круг слушателей, кидающих мелкие деньги в коробку обходящей толпу девушке.
Поэты же группировались на каменных кубах менее метра высотой, расставленных на площади, словно зубья Стоунхеджа, то ли в качестве сидений, то ли как ограждение от автомобилей. Здесь собралось примерно тридцать молодых людей и девушек слегка неформального вида. Они общались, образовав небольшие кучки, выпивали украдкой коньяк из плоских бутылок, нарушая тем самым городской закон, и адски дымили крепкими сигаретами. Время от времени кто-то из них забирался на куб, чтобы прочитать стихотворение и получить от собравшихся порцию аплодисментов. Читали как свои стихи, так и чужие.
- Привет, для тех, кто меня ещё не знает, меня зовут Наташа Романова, - сообщила очередная выступающая - ставшая в полный рост на кубе невысокая женщина с выкрашенными в ядовито красный цвет волосами, - я прочитаю вам своё новое стихотворение. Оно называется "На съёмных квартирах". Поэты оживлённо захлопали.
- Кто живет на съемных квартирах,
тот деньги относит в ад.
В преисподнюю инвестирует,
кормит дьявольский банкомат.
Твой хозяин не дядя Сережа,
тетя Надя и дядя Андрей,
а Чорт с волосатой рожей
шипящий, как водогрей.
И все эти дяди Сени
и прочие алкаши -
это просто глюки и тени,
которыми ад кишит.
Но будь ты лохом, неудачником,
петухом - что хуже козла -
зато ты являешься вкладчиком
и инвестором Банка Зла.
А это не хуй собачий,
а, можно сказать, гарант,
что ты, как почетный вкладчик,
отправишься прямо в ад.
Там тебя уже поджидают:
тетя Надя, дядя Андрей.
У них рога и копыта,
а вместо башки - водогрей.
Ты понял, скривив ебальник,
что наступил пиздос:
он держит в руках паяльник,
а тетя Надя - насос.
Живешь на съемных квартирах?
Добро пожаловать в ад.
Ты сам себе гарантировал
насос и паяльник в зад.
Вот такая вот перспектива
вас всех ожидает в аду.
И такая альтернатива:
кому в жопу, кому в пизду.
Под бурные аплодисменты поэтесса поклонилась и уступила место следующему оратору. Прохожие удивлённо косились на необычное собрание, впрочем, не замедляя шаг.
Следующим выступил худощавый мужчина средних лет с печальным лицом. Его творение показалось мне намного ближе к классическим образцам, чем у Наташи Романовой.
- Тоньше жаль, игла, пой на столе, стакан!
Вот младенец брошен средь овса и хлеба.
И бежит за колесницею стопа.
Тотчас след в песке затягивает небо.
И дриада с арфой дождевою обвилась,
Где Плутарх все над цитатой засыпает...
И служанка, проходя, свой третий глаз
В кубок с уксусом двоим роняет.
Проползает вдоль руки немой змея,
И глаза закатывает, умирает
Клеопатра, и зеленая звезда
В пухлый локоть ей сквозь рану упадает.
Вдоль другой ладони - бабочка с виска,
Струны лиры, кошка, Нил и дождь последний,
И меж пальцев горсткой потного песка
Прядь Антония, южней звезды предсмертной.
Я от души поаплодировал печальному поэту.
Алексей познакомил нас с Наташей Романовой. Она предложила мне выпить коньяка, я вежливо отказался. Не люблю крепкие алкогольные напитки, от них у меня моментально съезжает крыша.
Тем временем живая река прохожих забурлила сильнее, предвещая какое-то событие. Поэты зашевелились и побросали прикуренные сигареты.
- Товарищи! - обратился к собравшимся, нервно подёргивающийся парень со знаком анархии на шее (буква "А", заключённая в круг). - Мы здесь люди самых разных убеждений и те, у кого они напрочь отсутствуют. Однако есть вещи, которые все мы ненавидим и никогда не сможем принять. Что же мы ненавидим больше всего на свете, будучи свободными и независимыми в своих мнениях людьми?
- Тупых мусоров!!!???
- Пидоров!!!??? - отозвалась толпа.
- Насчёт мусоров согласен, но ведь они только винтики буржуазной системы. Да и как отличить мусора от гея, или хотя бы от садиста? Ну и с пидорами, это ещё вопрос, кто их ненавидит, а кто наоборот, - ответил парень, вызвал хохот толпы. - В конце концов, это вопрос ваших вкусов и предпочтений. Хотя вы почти попали в точку.
- Путина?
- Путина может ненавидеть только тот, кто верит, что он реально что-то решает, а не является наёмником транснационального капитала. На мой взгляд, Путин это всего лишь безмозглая марионетка западных империалистов, исполнитель воли международной кредитно-финансовой олигархии.
- Я вам скажу, что свободные люди ненавидят все без исключений - это гламур! Что может быть омерзительней манерничания мажорной молодёжи, купающейся в кокаине и ездящей, на подаренной папой-чиновников бентли, когда простому поэту не всегда хватает денег на бутылку достойного коньяка и косяк хорошей дури? Богатенькие буратины, возомнившие себя новыми аристократами выдумали гламур для психологического угнетения простого народа! Гламур античеловечен, гламур капиталистичен, гламур продажен, как последняя шлюха! Гламур это фальшь, враньё и полная противоположность всему настоящему, выразителем которого являемся мы. Проституция тела, проституция духа - вот что такое гламур!
- О, да!!! - закричала толпа.
- Но если мы ещё можем понять простых девчушек, нацепляющих на себе мириады фальшивых стразов, манипулируемых модой и эмтиви, то никогда, - парень патетически вскинул растопыренную грязную ладонь, - никогда мы не примем разносчиков массовой культуры отравляющих сознание молодёжи вирусом гламура! Посему больше всего мы ненавидим гламурных пидарасов! И один из них сейчас в Галерее проводит автограф-сессию для своих жалких поклонников. Это Рома Желудь - женоподобный кокетливый пидорас - кумир глупых малолеток и поп-икона соцсети! Так пойдёмте же братья мои и от души поприветствуем его!
- Оооо! - зашумели поэты. - Идём! - и мы двинулись вперёд.
В грандиозном холле торгового центра уже собрались сотни людей, преимущественно молодёжь. Многие держали в руках гаджеты, снимая кумира на фото и видео. Рома Жёлудь - популярный в стране шестнадцатилетний блогер, получивший большую известность в социальных сетях с помощью видеороликов, чьей целевой аудиторией являлись подростки женского пола, не заставил себя ждать. Он вскоре появился у прозрачной шахты широкого лифта, где было оборудовано место для презентаций с небольшим подиумом и микрофоном. Раздался страшный шум.
Оказалось, что помимо поклонников Жёлудя, сюда пришло и немало его ярых противников. Спустя минуту после его появления толпа уже скандировала: "Иди на хуй!" и "Жёлудь - пидор!" Некоторые размахивали плакатами с надписями "Жёлудь соси" и тому подобными оскорблениями. Через две минуты в инфантильного подростка полетели наполненные водой презервативы, яйца и помидоры.
- А ну-ка, давай-ка, уёбывай отсюда! А ну-ка, давай-ка, уёбывай отсюда! - разгорячённую толпу было не остановить.
На втором, третьем и даже на четвёртом этажах Галереи, повисшие на балконах хейтеры также глумились над неудачливым блогером, декламируя нецензурные речёвки в его адрес. Несколько секьюрити в жёлтых жилетах хаотично бегали перед сценой, словно курицы с отрубленными головами.
Жёлудь, весь мокрый, в курином желтке пытался спрятаться за шахтой лифта, но и там его настигали пущенные врагами гламура метательные снаряды. Подростку оставалось только ретироваться, но толпа преследовала его по пятам, отпуская нелицеприятные возгласы в его адрес.
На улице Жёлудь получил последний помидор, попавший пониже спины и наконец, покинул поле публичного унижения, укрывшись в автомобиле.
Мы сидели в кафешке на Лиговском и обменивались мнениями о случившемся. Маша выражала сочувствие звезде.
- Всё-таки мне его жалко, ребята. Пусть он и редкостный мудак, но нельзя же так! В конце концов, мальчик просто самовыражается с помощью своего блога и не виновен в том, что интеллекта и воспитания у него не хватает на то, чтобы делать это иначе.
- А мне его ни капельки не жаль, - ответил Алексей, потягивая из трубочки оранжевый лимонад. - И знаете, последним человеком, искренне расстроенным по поводу сегодняшнего трабла будет сам Жёлудь. Ведь скандалы являются основным средством продвижения интернет-фриков. Теперь он на долгое время окажется в центре обсуждений и его рейтинг и цитируемость в таблоидах только вырастут. По совести ему следовало бы поблагодарить парней за раскрутку. - Здесь мы рассмеялись от неожиданного вывода, соглашаясь с Лёшей.
6
В другой раз он привёл нас на концерт певца Бранимира. Концерт почему-то проходил в помещении кукольного музыкального театра для детей "Вампука" на территории Арт-Центра "Пушкинская, 10", ориентированного на некоммерческое искусство.
В маленьком, плотно набитом людьми зале не было сидений и несколько десятков слушателей расположились прямо на полу, в тесноте, да не в обиде.
Бранимир оказался весёлым парнем в чёрных джинсах и футболке "Lonsdale". В перерывах между песнями он много общался с публикой, отвечал на вопросы из зала, рассказывал истории из жизни, шутил и балагурил. Истории его были сплошь мистификацией, не претендующей на реалистичность.
- Что есть добро? - говорил Бранимир. - Добро это БДСМ. Быть добру сука можно или Безграничная Доброта, Сострадание и Милосердие. Так возвещают муллы с минаретов столицы битломанов - города-героя Грозного,где я играл позавчера вместе с покойными Вячеславом Малежиком и Вахтангом Кикабидзе, на дне рождения у Рамзана Кадырова. На самом деле очень приятно, что молодое поколение втыкается не только по рэпчаге, попсе и тяжёлому року, но и ценит таких корифеев мелодичного рок-н-ролла, какими являются Битлз. Судя по тому, что происходит сейчас в Москве, да и во многих других городах нашей родины, битломания переживает настоящее второе рождение. Ну, вы, конечно, помните этих массивных парней с золотыми стечкинами, напевающих "Let It Be"... Но нигде я не видел такого количества поклонников Битлз, как в Чечне. Настоящий оазис лохматых битломанов!
Творчество Бранимира относилось к жанру, называемому гностическим шансоном. Прежде я никогда не слышал песен этого исполнителя, а когда услышал, то ни с кем не смог его сравнить, настолько он показался своеобразным. Он пел под акустическую гитару, присоединённую к мощным колонкам, пел очень громко, зло и из его песен била чудовищной силы энергия.
Рассказав ещё пару шуточных историй, Бранимир настроил гитару и запёл мрачным, пронизывающим душу голосом. В тёмном зале, сидя у стены на стуле, слабо освещённый направленными на него софитами, он казался медиумом, вошедшим в контакт с мрачными хтоническими силами, передающими через него заставляющий оцепенивать и содрогаться нечеловеческий месседж.
Зорька в озеро упала, сына нянчила Лилит.
Тельце щуплое дрожало - приближался неолит.
Ели травку бронтозавры, мир от холода скрипел.
Змей на дереве елозил, песни скорбные шипел.
Мудрый Каа дитя баюкал, пел про шумный Вавилон:
Где бендюжники-синявки пьют тройной одеколон,
Желчный увалень в мундире бьет по лапкам черенком,
Пиджаки Стабфонды пилят, кормят чернь порожняком:
"Коли выпало быть тебе брахманом - так давай своей скотинке пинка.
Коли выпало быть тебе вайшьею - так до смерти смирно стой у станка,
Коли выпало быть тебе кшатрием - так за Родину иди помирай.
Коли выпало быть тебе шудрою - так толчки зубною щеткою драй!
Коли выпало быть тебе чандала - так парижскою фанерой лети!
Коли выпало быть тебе ангелом - так на Бога, фраерок, не кати!
Коли выпало быть тебе гурией - так скорее под шахида стели!
Коли выпало быть тебе парией - жди свой гроб и бей свой лоб, не юли!
Куда ты гонишь телят, Макар? Там же тартар, ночь, чернее жопы папуаса,
И навсегда с реальным миром рвутся рели...
Дай же детям покурить не брянский самосад, а красочный букварь для правящего класса
Евангелие от Макиавелли...
7
Я много времени провожу в институтской библиотеке, укрытой от любопытных глаз в маленьком флигеле основного здания. Здесь я готовлюсь к зачётам, выискивая на полках нужные труды, да и просто читаю всё, что попадается интересного. У меня есть маленький ноутбук, и нет нужды возиться с бумажными книгами и, тем не менее, я прихожу сюда, повинуясь воспитанному к ним с детства влечению.
История библиотеки берёт начало с создания ВУЗа в конце 1920-х годов. Когда-то здание принадлежало древнему дворянскому роду, эмигрировавшему в 1917-м. Старые книги, собранные представителями этого рода положили основу далее всё пополнявшегося собрания. В 1930-х библиотеку пополнили книги, изъятые у жертв массового террора. Впоследствии архив пополнялся за счёт личных библиотек завещанных некоторыми известными выпускниками Института. Плюс в течение всех десятилетий владычества коммунистической партии всевозможный советский печатный хлам сюда поставлялся прямо из издательств. На высоких, до самого потолка полках библиотеки Института можно было порой найти самые удивительные плоды человеческой мысли.
Заведовал библиотекой Лев Михайлович Голощёкин - согнутый в три погибели, беловласый старик, неизменно одетый в длинный коричневый халат до пят. Ветерана библиотечного дела, будто родившегося среди книг и видимо обречённого здесь же и умереть, сложно было застать у конторки на входе, поскольку он постоянно перемещался со скоростью престарелой черепахи по закоулкам двухэтажного флигеля. Чем занимается он здесь и в каких поисках бесконечно движется по заставленным книгами коридорам и комнатам - для меня оставалось загадкой.
В библиотеке всегда царил покой. Студенты не часто захаживали сюда, а преподаватели вообще никогда не удостаивали библиотеку Института посещениями. Лучи солнца падали сквозь стекло высоких стрельчатых готических окон на корешки тысяч книг, собравших в себе впечатляющий архив печатного слова.
Я испытываю к книгам чувство благоговения. Большинство их намного, в десятки раз старше меня и, несомненно, умнее. За каждой стоит великий труд их авторов, тративших месяцы и годы на их написание. По большей части они давно уже умерли, придя из ниоткуда, отправились в никуда, смешались с землёй, но книги остались на полках и пребудут здесь до скончания времён, как единственное свидетельство реальности бытия, написавших их людей.
Я беру каждую книгу, взвешиваю в руках, постигая её материальность, внимательно рассматриваю обложку, имя автора и название произведения, мысленно произношу их, словно пробуя на вкус, медленно открываю, пытаясь почуять запах прошедших лет, долго представляю, как и когда, при каких условиях писался и редактировался текст, провожу пальцами по страницам, ощущая фактуру бумаги, и наконец, начинаю читать слово за словом, проникая в структуру письма, плывя по течению, иногда бурному и стремительному, а когда и плавному, неторопливому, и вчитываясь, погружаюсь в него, иду вместе с ним страница за страницей, и моё сознание омывает поток слов, а я со всеми своими привычками и потребностями, жизненными обстоятельствами и мыслями словно истончаюсь и вдруг исчезаю, растворившись в холодном потоке.
Уходя в чтение, я исчезаю из этой реальности, отправляюсь в дальнее странствие в неведомые бескрайние дали, забыв себя, но рано или поздно, вместе с последней страницей возвращаюсь в уютную библиотеку Института, где по коридорам шаркает седой хранитель книг. Вновь я сижу за столом маленького читального зала, и он смотрит на меня через стёкла круглых очков, будто вопрошая, из каких краёв я вернулся и с чем.
8
У Алексея была тётка - вдова крутого бандита из нефтеюганской ОПГ, убитого во время битв за передел сфер влияния ещё в конце 90-х. От мужа ей остался большой участок земли на Каменном острове с недостроенным домом в помпезном псевдоантичном стиле. Давным-давно строительство заморозили из-за нехватки средств, вызванной утерей кормильца, и с тех пор участок зарос высокой травой, а особняк стоял заброшен. Сюда в день летнего солнцестояния собрал Алексей друзей на вечеринку.
Мы встретились у станции метро "Чёрная речка", невдалеке от места последней дуэли Пушкина и далее отправились на Каменный остров пешком. По Лёшиному призыву собрались двенадцать девушек и парней, как из нашего Института, так и незнакомых мне.
По Ушаковскому мосту мы перешли Большую Невку и оказались на Каменном острове - удивительном зелёном оазисе, чудом существующем в самом центре Петербурга. Здесь совсем нет прохожих и многоэтажных зданий и посередине огромного парка за высокими заборами стоят причудливого вида солидные частные дома - бывшие номенклатурные дачи, а ныне собственность "новых русских", разбогатевших после развала СССР. На многих особняках лежала печать запустения, т.к. не всем хозяевам в итоге удалось победить в смертельной криминальной схватке, в нашей стране неизменно сопутствующей большим деньгам, другие же - победители, большую часть времени проживали за границей, либо в других своих бесчисленных просторных квартирах и коттеджах.
Огромный участок Алёшиной тётки располагался на берегу реки. За рассыпающимся кирпичным забором в центре заброшенного старого сада стоял недостроенный дом, впечатляющий размахом притязаний и оригинальностью полёта мысли неизвестного архитектора. По сути это должен был быть настоящий античный дворец или храм с колоннами и портиками, служащий материальным подтверждением величия его владельца, достигшего абсолютного успеха в деле присвоения богатств. Однако, восходящую звезду российского истеблишмента, обогатившуюся в ходе многочисленных экспроприаций предприятий нефтегазового сектора, подбили на взлёте, с помощью радиоуправляемого фугаса, заложенного на пути следования его представительского авто. Недостроенный же особняк остался, с годами приняв вид настоящей античной древности.
Июньский вечер оказался удивительно тёплым, и мы устроились прямо на плавно спускающемся к воде берегу за домом, между двумя старыми ветвистыми дубами. Принесли из дома запылившиеся кресла и длинный стол, поставили мангал для шашлыка. Алексей протянул электрический удлинитель, подключил провод к музыкальному центру, и из колонок полилась громкая музыка.
Как это водится в больших компаниях, нас обуяла весёлая неразбериха: пока одни ребята разговаривали, другие затеяли шуточную борьбу на траве, девчонки хозяйничали, готовя кушанья и одновременно танцевали, не в силах сопротивляться ритму музыки. Алёша откупорил бутылки с красным вином и в свойственной ему артистической манере провозгласил тост:
- Это вино я пью за вас мои друзья, за то, что мы собрались здесь на берегу этой могучей тёмной реки, а также за нашу молодость, которой неизбежно придёт конец, о чём мы знаем, пусть и не в силах по-настоящему это осознать. Сегодня особенная ночь, она навевает на нас генетические воспоминания о тех доисторических временах, когда мужчины и женщины собирались посреди мрачных лесов, чтобы сложить высокие костры, отмечая день рождения короля-солнца. Магическая, волшебная ночь, ночь колдовства, разлитого в воздухе...
Скрытая в словах друга поэзия, а может, и вино, быстро опьянили меня. Вокруг происходило нечто потрясающее, словно я оказался в удивительном ином мире, никак не взаимосвязанном с вечно спешащим, переполненным торопящимися людьми, шумным дневным Петербургом. Быть может, та ночь действительно была особой; она открыла способность видеть удивительное, недоступное обычному материалистическому зрению.
Солнце клонилось к закату, окрашивая землю кровавым багрянцем. Город, спящий где-то далеко за рекою, затих, будто умер, и вокруг нас разлилась тёплая тишина, слегка вибрирующая в пространстве. Куда пропала музыка только что гремевшая над водой, куда исчезло моё прежнее обычное настроение?
Я спустился к воде, желая побыть несколько минут в одиночестве. Вода пахла нехорошо, но казалась чище моего родного Обводного канала. На узкой полоске песка темнели предметы слабо различимые в надвигающихся сумерках, вероятно камни лежащие здесь с тех времён, когда двенадцать тысяч лет назад, покрывавший эту местность ледник отступил на север, или просто мусор принесённый течением. На противоположном берегу реки ярко светились окна больших домов. Слабые волны тихо плескались, накатываясь на берег. Я постоял немного на песке, прислушиваясь к звукам ночной реки.
Тем временем совсем стемнело. Друзья разожгли высокий костёр, огненными языками взметающийся вверх и рассеивающий обступивший со всех сторон мрак. Я вернулся к ним.
Девчонок сегодня было пять. Катя Шальная - милая рэперша в татуировках и пирсинге, девушка Алексея. Блондинка Маша. И Виолетта, из нашей институтской группы. Две подруги Оля и Таня, которых я не знал. Когда я подошёл, они негромко напевали, обнявшись и медленно танцуя на траве:
I am the woman
In the window
I am the woman
See the children
Playing
Soldier, sailor, young man on your way
To the summer swimming pool...
In my window
In my window
Can you hear me
In my window...
"Кажется, что-то о любви", - неуверенно подумал я, плохо понимающий по-английски. Другие девочки, кроме татуированной Кати, вместе со своими кавалерами скрылись в недрах тёмного особняка.
Ребята вновь и вновь пили вино, опрокидывая его внутрь целыми стаканами, захмелев, затевали эмоциональные споры-разговоры. Вокруг Алексея собрались самые необычные гости. Здесь был Игорь - худощавый парень-диджей, сочиняющий электронную музыку и стихи, Ярослав из Института кино, Иван - будущий юрист из Академии госслужбы.
О чём говорит между собой современная молодёжь? Непременно о музыке, о новых вышедших синглах и посещённых концертах, о кассовых фильмах, об интервью Саши Грей на первом канале и её значимых работах в порнокино, о новых компьютерных играх и личных успехах в их прохождении, о харизматичном охотнике на педофилов Максиме Марцинкевиче и последних смешных видеороликах с его участием, о наркотиках и подсевших на них друзьях, о плохих и хороших клубах, прошлых вечеринках и приключениях, о совершённых поездках и социальных сетях, хвастаются мобильниками и прочими новомодными гаджетами, обсуждают экстремальные виды спорта, и кто каким из них занимается, спорят, подшучивают друг над другом, иронизируют, смеются, делятся свежими впечатлениями обо всём привлёкшем их внимание. В разговорах молодёжи можно услышать иногда и о крупных общественно-политических событиях, коль их значительность настолько велика, что смогла заинтересовать их. Мы, как подрастающая творческая интеллигенция, как сказали бы о нас в навсегда ушедшем прошлом, ещё немного говорим об искусстве и культуре, о вещах расширивших кругозор нашего сознания. Правда влияние классического искусства в целом оказывается сравнительно небольшим, если сопоставлять его с влиянием искусства современного. В конце концов, мы дети своего времени. Но что такое современное искусство?
Когда я размышляю о современном искусстве, о современной культуре, частью которой оно является, вспоминается статья в Википедии рассказывающая о необычном виде грибов, превращающем поражённых им муравьёв в зомби, называемом"Ophiocordyceps unilateralis" или по-русски "Кордицепс однобокий". Проникая в организмы больше не вольных над собой насекомых, гриб-паразит полностью подчиняет их себе. И делает это гипнотическим способом, так что муравей-хозяин и не подозревает, что оказался под управлением паразита-наездника. Муравей, заарканенный кордицепсом, превращается в зомби, больше не воспринимает свою исконную социально-биологическую муравьиную программу. О таких говорят "отрезанный ломоть", "потерянное поколение". Другие муравьи, оставаясь добропорядочными общественными насекомыми, продолжают вести высокоорганизованный созидательный труд, а зомби навсегда покидают родной муравейник, подчиняясь указаниям коварного манипулятора. Прибывая в места, наиболее удобные для размножения кордицепса, муравьи погибают, гриб прорастает сквозь их тела, а на голове вырастает плодовое тело гриба - репродуктивный орган, предназначенный для заражения новых муравьев. Довольно мрачная история заставляющая вспоминать фильмы о вторжениях космических пришельцев-похитителей тел.
Ну а что делает с нами современное искусство? Заставляет отказываться от традиционных моделей поведения, отвергая наследие прошлого, вступая на путь духовно-нравственного и далее физического самоуничтожения. Оно говорит о свободе, об освобождении от пут идентичностей, только что остаётся от человека потерявшего человеческую идентичность? Мы словно марионетки совершающие телодвижения благодаря подергиваниям нитей кукловода, которого прежде звали Богом, а после - объективной реальностью и вот нити обрезаны и мы лежим без движения на полу заброшенного кукольного театра. Что осталось от нас, заражённых грибком современного искусства, заставляющего отказываться от всего прежде составлявшего смысл нашего земного существования? Уничтожая прежние смыслы, современное искусство не даёт нам новых, ибо оно являет собой не только абсолютное отсутствие формы и содержания, как "Чёрный квадрат" Малевича, но и отсутствие какого-либо движения вперёд, отсутствие какого-либо вектора и ориентиров. Картины, словно намалёванные пациентами сумасшедшего дома, не изображающие ничего и изображающие ничто, скульптуры, склеенные из мусора, бессодержательные и пустые книги, нелепая дисгармоничная архитектура, вступающая в конфликт с законами физики и здравого смысла.
Примерно такие мысли крутились в моей голове, когда я слушал восторженный рассказ Алексея о последних достижениях современного искусства. Буквально несколько недель назад Арт-Группа "Война" провела в Петербурге очередную громкую акцию, нарисовав в день рождения Че Гевары эрегированный фаллос на разведённом мосту напротив здания ФСБ. Ранее популярные акционисты бегали по Кремлёвской набережной в Москве, с привязанными к голове синими ведёрками, символизирующими мигалки автомобилей сильных мира сего, разбрасывали сотни мадагаскарских тараканов в здании Таганского суда, воровали в магазинах куриные окорочка, спрятанные во влагалищах, переворачивали полицейские авто на Дворцовой площади, зацеловывали на улицах ментов, в общем занимались вещами называемыми сторонниками группы яркими художественными акциями, а уголовным кодексом мелким хулиганством. Примечательно, что акция "Хуй в плену у ФСБ" была номинирована на конкурсе "Инновация", учреждённом федеральным агентством по культуре РФ и удостоилась крупной денежной премии. На церемонии конкурса объявлявший лауреатов искусствовед сказал кратко: "Хуй". И удостоился бурных аплодисментов собравшихся.
"Куда же зашла в своём развитии наша современная российская культура, если выдающимся её образцом считается фаллос, нарисованный на мосту? И в каком состоянии находится общество отмечающее наградой подобные "инновации""? - мысленно задавался я риторическими вопросами.
- Ты всерьёз считаешь член на мосту великим произведением искусства? - спросил я Алексея уже вслух.
- Конечно!
- Но в чём его ценность?
- В актуальности, Сергей! В востребованности обществом. Искусство прошлого было преимущественно ориентировано на аристократию, платившую художникам по счетам. Современное же искусство принадлежит всем нам! И создавать его способен уже не только отдельный квалифицированный мастер, долго обучавшийся и кропотливо работавший за счёт денег элиты, а простые люди, любой из нас!
- Если вдуматься, - загоревшись мыслью, Лёша заходил по поляне и огненные блики играли на его вдохновлённом лице, - творцы прошлого учились десятилетиями, без всякой надежды стать известными и знаменитыми художниками. Процесс их обучения продолжался много лет и без всякой гарантии на будущий успех, ведь одного механического заучивания классических приёмов учителей было мало, требовался ещё и талант - явление в высшей степени субъективное и случайное. Аристократия же довлела над искусством, подчиняя его собственным изощрённым вкусам и предубеждениям. Другое дело современный автор - он обращается прямо к людям, реализуя свой талант в свободных формах, понятных каждому простому человеку.
- А разве без длительной учёбы может проявиться настоящий талант? Без долгого труда можно ли создать подлинный шедевр?
- Ну, так создали же, - улыбнулся Алёша. - Я понимаю, тебя беспокоят критерии оценки произведений современного искусства, которых ты совсем не понимаешь. Таких критериев в наше время может быть только два. Первый это вызываемый общественный резонанс. Поистине великое произведение потрясает сами устои общества, становится притчей во языцех, предметом споров и разговоров, объектом для подражания, хвальбы и критики. Данный критерий акцией на мосту, без сомнения, достигнут. Второй обусловлен капиталистической сущностью нашего мира. Поскольку искусство в наши дни, как и всё вокруг, стало часть товарно-производственных отношений, то критерием его оценки являются продажи. Хорошее искусство хорошо продаётся, иначе и быть не может. Конечно, перформанс, длящийся считанные минуты, намного сложнее продать, чем картину или книгу, однако сам факт получения премии подтверждает высокую ценность действа, получившего признание длинного рубля.
- Бабло побеждает зло, - вставил свои пять копеек Игорь.
- Да, - продолжал Алексей, - рынок современного искусства в наши дни является третьим по объёму циркулирующих на нём денег - после наркотиков и оружия. Это ли не свидетельство его нужности для людей?! С другой стороны творчество уже не требует значительных материальных затрат и долгих усилий. Несколько канистр с краской и 23 секунды времени - вот и готов перформанс, наделавший шума и получивший всеобщее признание. И разве то, что мы битый час обсуждаем акцию на мосту, не доказывает её глубокую художественную силу и социальную значимость? - Алексей улыбнулся. - Наш Франкенштейн мог быть доволен моими рассуждениями о социальном значении искусства, если бы проявлял последовательность в данном подходе. Однако он не в силах признать тектонические изменения в нашем обществе и живёт только прошлым.
- И ты думаешь, акцию на мосту будут высоко ценить в будущем?
В ответ он громко засмеялся.
- Серёжа, разве ты не ещё не понял, что никакого будущего у нас нет?
Алексей взял бутылку вина, сделал глубокий глоток прямо из горлышка и во весь голос закричал: Йййй-я-аааа-хоооо-ууу!!! А после сделал ещё один долгий глоток.
- Мы - жители банановой страны, меняющей богатым иностранцам древнее золото на стеклянные бусы и зеркала. Будущее - это точно не про нас. Ты критикуешь современное русское искусство, а каким ещё оно может быть в потерявшем какой-либо внятный жизненный смысл обществе? Здесь может родиться только агрессия, убожество, пессимизм и смерть. Наше бытие это лишь чёрная бездна, всех затягивающая в себя, переламывающая и утилизирующая любые объекты. Штука в том, что депрессия, экспрессия и абсурд нынче ценятся на рынке, только и всего. Но рынок, как и вся наша жизнь - вещи преходящие и впереди нас ждёт лишь тлен. - Он снова отхлебнул из бутылки, видимо понемногу напиваясь.
- А ты думаешь, что на Западе рождается нечто качественно и концептуально другое?
- О нет, конечно! Глобализация коварная штука. Энтропия, угасание духа распространяется теперь на весь глобальный мир разом и никто не властен повернуть движение вспять. Дикари с малым числом зеркал и бус принципиально неотличимы от заморских антиподов имеющих их в изобилии. В духовном отношении, разницы между высокотехнологичным европейцем погрязшем в потребительстве и нищим аборигеном, молящимся на купленный в кредит айфон нет. Если вдуматься, то вся наша так называемая политика это всего лишь карго-культ, призванный обрушить на Россию манну небесную из новых айфонов, однако духовная суть айфона оттого не становится иной. Везде одно и то же дерьмо, а значит выход только один.
- ?
- А что делают дикари с бусами, Сергей? Они просто одевают их и устраивают перфоманс, проще говоря, клоунаду, представление. Танцуют среди пальм, виляя голыми задницами, призывая самолёты белых людей приземлиться и дать им новый груз. И всё это ради того, чтобы однажды стал реальностью миг, когда перед акционистами вдруг откроется желанная дверь, и они словно юная Ассоль радостно уйдут по гуманитарному коридору туда, где нет печали и забот. Единственная цель русского современного искусства в этом.
- Уйдут куда? - недоумевал я.
- Ахахах, - Лёша снова пронзительно засмеялся, - туда, Серёга, они уйдут на Запад. Или ты думаешь, у активистов "Войны" будет другой исход, кроме иммиграции в Европу или в Америку, с получением политического убежища и щедрых западных материальных благ? Поверь, другой исход в существующей реальности просто невозможен.
- Получается, что всё делается ради денег, ради безбедной жизни в цивилизованных странах?
- Получается.
Немного подумав, Алексей добавил:
- Можно конечно представить живущих где-то творцов в старом смысле этого слова, ставящих перед творчеством какие-то моральные вселенские задачи и такие люди наверняка есть. Но они никогда не станут известными и не получат признания. Новых бетховенов и моцартов не оттого нет в нашей современности, что они не родятся, а оттого, что они сейчас никому не нужны, не востребованы на рынке искусства.
Той ночью мы много говорили о всяком. Но этот разговор об искусстве я запомнил навсегда и долго ещё мысленно возвращался к нему. Я думал о средневековой Европе, где соборы строили десятилетиями, а иногда и столетиями. Мастера умирали и на их место приходили другие - продолжавшие дело. Бывшие такими же смертными, как и мы, они не были так чудовищно одиноки и ощущали преемственность созидаемой ими культуры. Теперь же сложно представить нечто подобное и соборы стоят полупустыми. Сегодня мы одиноки не только в пространстве, но и во времени и это относится уже ко всей европейской цивилизации, мир её праху.
9
На понедельник было назначено проведение семинара "Любимая книга". Студенты группы должны были рассказывать и отвечать на вопросы о своих любимых произведениях. Руководил семинаром Франкенштейн и это не вызывало боязни, поскольку старикан был неактивен в общении с учениками и на своих лекция в основном бубнил что-то мало вразумительное себе под нос. Куда большие опасения представляло дальнейшее общение с острыми на язык сокурсниками. "Да и о какой книге следует сделать выступление?" - терзали меня сомнения.
В 18 лет набор прочитанных книг у среднестатистического молодого человека вероятно не слишком велик, однако, я прочитал многое и терялся в попытках выбрать то единственное, о чём действительно стоило бы рассказать в аудитории. Главной проблемой являлся тот факт, что мне нравилось немало романов и повестей, но назвать из них одно и самое лучше произведение у меня не получалось. Я вновь и вновь перебирал в уме названия сочинений произведших на меня сильное впечатление и не мог определиться...
Вероятно такие же волнения сопровождали подготовку к семинару и у других студентов.
В назначенный день я входил в аудиторию с сердцем, бьющимся несоизмеримо быстрее, нежели это соответствовало истинному масштабу ситуации. Нельзя было сказать, что я испытывал боязнь публичных выступлений, как нельзя было сказать и обратное, ведь этот опыт публичности был фактически первым.
Любимой книгой Маши оказались "Алые паруса".
- Я хочу вам рассказать о книге Александра Грина "Алые паруса". Это история маленькой девочки, а после молодой девушки, выросшей в сложных жизненных условиях, в фактической изоляции от общества людей. Её зовут Ассоль, она живёт в доме на берегу моря, с отцом, бывшим матросом, зарабатывающим на жизнь изготовлением моделей кораблей. В деревне, населённой грубыми и духовно ограниченными людьми не любят их маленькую семью, но однажды она встречает странника, зародившего в ней мечту - веру в то, что однажды, когда она станет взрослой, в морской дали вдруг сверкнёт алый парус. На прекрасном величественном корабле, под звуки музыки, приплывёт к ней храбрый принц, чтобы увезти навсегда туда, где её душа не узнает горести и печали. Она сядет на корабль и отправится вместе с принцем в блистательную страну и звёзды, приветствуя её, спустятся с неба... Благодаря удивительному стечению обстоятельств, когда Ассоль выросла, предсказание в точности сбылось.
Маша улыбнулась, румянец играл на её свежем лице.
- Я рассказала вам о моей любимой книге "Алые паруса" Александра Грина.
Франкенштейн за кафедрой сидел неподвижно, словно заснувший старый ворон и только спустя минуту, поняв, что доклад окончен, заговорил скрипучим голосом:
- Хоро-о-шо, Ма-ррр-ия. А что вы можете сообщить о социальном значении данного произведения?
- Социальном? - смутилась Маша.