Нехно Виктор Михайлович : другие произведения.

Брачные одежды, кн.2 ч. 1и2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  Виктор Нехно
  
  БРАЧНЫЕ ОДЕЖДЫ
  трилогия
  мужской роман
  Epipitur persona, monet res (лат).
  (Личина исчезает, суть остаётся).
  
  
  Книга вторая
  Стратеги успеха
  
  7.29. Бог сотворил человека правым,
  а люди пустились во многие помыслы.
  Экклезиаст.
  
  Часть первая
  
  Земля и воля
  дачный детектив
  
  
  Глава 1. Шоковая терапия.
  Так называемое первоначальное накопление
   есть не что иное, как исторический процесс
  отделения производителя от средств производства.
  К.Маркс.
  
  Весна 1992 года была в Крыму капризной и ветреной. Случались и тёплые ясные деньки, но не более чем по три-четыре кряду; а затем с запада набегал очередной суматошный циклон. Вновь хлестал дождь пополам с крупитчатым снегом, порывистый ветер вырывал из рук прохожих выворачивавшие наизнанку зонтики, которыми он затем играл в парусные кораблики, назло промокшим хозяевам стремительно гоняя их по бесконечным лужам.
  Циклон, покуролесив пару суток, безнаказанно убегал с территории Крыма за новую государственную границу, на Кубань. В Евпатории устанавливалась холодная, ветреная погода, по небу мчались отставшие от циклона сердитые белые тучки, изливавшие избыток своего раздражения в виде кратких крупнокапельных дождей. Через пару суток поредевшие остатки облаков уходили в эмиграцию, ветер понемногу стихал, и весна, хоть и с трудом, начинала возвращать свои права. Мокрый асфальт городских тротуаров беззаботно дымился парком, булыжные мостовые старых евпаторийских улиц всасывали разлитые по ним лужи в тесные щели между истёртыми камнями. Деревья, всосав корнями потеплевшую влагу, осторожно и недоверчиво раздвигали коричневые чешуйки почек, не спеша выпускать в холодный воздух нежные зачатки будущих цветов и листочков. А у обочин дорог и тротуаров уже зеленела молодая глупая травка, стремительно высовывавшая из земли тонкие зелёные стебельки своих хилых телец, норовивших укрыться от остаточных порывов ветра за серыми бетонными бордюрами либо прильнуть к прогретому солнцем асфальту.
  Но не успевали впитаться лужи и просохнуть дороги, как из-за другой границы, со стороны суверенной Молдовы, прибегал следующий циклон, неся в Крым слякоть, ветер и промозглый озноб. И вновь хлестал дождь, вновь улетали зонтики и суматошно бегали по лужам промокшие растерянные люди.
  А уж неприятностей и хлопот простому люду и без атмосферных неурядиц хватало. Страна Советов, то ли вняв чьему-то странному политическому совету, то ли, как утверждали сами политики, осознанно и самостоятельно, вдруг разорвалась на части, и гражданам любого из обрывков оставалось только завидовать атмосферным циклонам и послушным им тучкам - "вечным странницам", которым не было дела до новых границ и режимов.
  Последствия рукотворного политического катаклизма сказывались на жителях Евпатории ничуть не меньше, чем на обитателях других городов и регионов бывшего Союза. Первыми результаты "незалэжной самостийности" почувствовали на себе рабочие и служащие местных фабрик и заводов.
  Радиотехнический завод, из-за разрывов прежних экономических связей с поставщиками и заказчиками, большинство которых оказалось за границей, резко сократил производство; но, несмотря на это, практически всю производимую продукцию отправлял на собственный склад. Очень быстро склад был переполнен, а рабочие, целыми цеховыми коллективами, отправлены в бессрочный отпуск, закончившийся поголовным увольнением.
  Вслед за тем залихорадило авиаремонтный завод.
  В последнее время завод этот был ориентирован на ремонт двух типов самолётов: юрких фронтовых бомбардировщиков Су-25 и огромных противолодочных амфибий Бе-12. После развала Союза полки бомбардировщиков оказались за границей, в России; а в российском министерстве обороны быстро сообразили, что отдавать боевые самолёты, хотя бы и для ремонта, тяготевшей к НАТО стране нецелесообразно. А вдруг они вернутся на российскую территорию исправными, но с грузом натовских бомб? Лучше уж пусть ржавеют здесь, у себя дома. Всё равно летать не будут: топливо надо экономить. Его ведь можно продать за рубеж, тем же натовцам.
  Амфибии, после раздела стран, стали принадлежать Украине; но оплачивать их ремонт (как и производство какой бы то ни было военной техники) новое украинское правительство не считало нужным. Ведь эпоха конфронтации с Западом закончилась навсегда, и пришла пора заботиться не о починке годного лишь в металлолом старья, а том, чтобы опередить другие осколки Союза в распродаже хотя бы нового вооружения тем дуракам, что всё ещё верят в вероятность каких-то войн.
  Но авиаремонтникам новую прогрессивную стратегию никто из членов ни одного из правительств не объяснил. И они, то ли от безысходности, то ли из бесплодных надежд на несбыточное чудо, какое-то время продолжали доводить до ума самолёты, ремонт которых уже был начат. Но вскоре авиазапчасти перестали поступать (смежники также оказались за границей), оплата за проделанный ремонт не производилась, а если и производилась, то с огромной задержкой. И зачастую получалось, что, когда деньги наконец-то приходили, то, благодаря галопировавшей инфляции, оказывалось, что реальные затраты намного превышают оплату. Опять начиналась переписка с министерством, поставщиками и заказчиками; а самолёты, оставленные военными заказчиками на произвол судьбы, продолжали мирно пылиться в цехах либо активно ржаветь на открытых стоянках. Благо, иных претендентов на эти ремплощади не поступало.
  Нельзя сказать, что заводчане (как радиотехники, так и авиаремонтники) не пытались бороться за самовыживание.
  Радиотехники, привыкшие выпускать точную и надёжную, но дорогостоящую электронику для нужд армии, пытались выпускать электронные часы, электрические чайники и прочую ерунду, которая в условиях дикой инфляции, хронических невыплат зарплаты и дефицита на все жизненно необходимые товары совершенно не пользовалась спросом. К тому же эти надёжные часы и крепкие чайники не выдерживали ценовой конкуренции с заполонившим все рынки дешёвым, хотя и крайне некачественным иностранным ширпотребом.
  Авиаремонтники также, хотя и не столь целенаправленно и спешно, принялись приспосабливать военное производство под выпуск нужных народу товаров; разумеется, таких, какие будут соответствовать высокому имиджу авиационной промышленности и станут залогом процветания родного предприятия. Руководству завода виделось, что в перспективе торжества либерализации и рыночного процветания нужно взяться за производство современных частных самолётов; а для начала, для накопления опыта, - за разработку и производство мотодельтапланов. Подразумевалось, что дельтапланы будут расхватаны фермерами, которые, с их помощью, будут опрыскивать свои поля; а также - инспекторами рыбнадзора, пожарной охраны и прочими заинтересованными структурами. Благодаря большим и скорым доходам от массовых распродаж дельтапланов будет быстро накоплен начальный капитал, усвоен рыночный опыт, приобретена деловая сноровка, после чего доадамовым Ан-2 ничего не останется, как уступить место в небе новым элегантным ЕвА-1.
  К сожалению, не с спустившиеся с неба на землю конструкторы не смогли предусмотреть, что ни великодержавное правительство России, ни самостийно-прозападное правительство Украины вовсе не намеревались вводить в перечень прав и свобод своих граждан обыденное на Западе понятие свободы воздухоплавания. Мол, что немцу Русту - благо, то украинцу и русскому - смерти подобно; уж мы-то знаем и своих дураков, и их лётные пути-дороги.
  Из-за этого политического незачатия оба рождённых для полёта мотодельтасущества оказались юридическими калеками. И, соответственно, не смогли принести предприятию золотые яйца запланированного дохода.
  Конечно, в те смутные времена можно было продать всё что угодно и без соблюдения особых юридических формальностей. Так сказать, по бартеру: мы тебе - дельтаплан, ты нам - картошку, которую мы выдадим нашим рабочим вместо зарплаты. Но к тому времени выяснилось, что обещанный правительством расцвет фермерских хозяйств переносится с весны этого года на осень какого-то другого; а может быть, и отменён вообще. А ни конвульсировавшим в родовых муках фермерским хозяйствам, ни агонизировавшим в реформациях колхозам и совхозам воздушные средства отравления живой природы были ни к чему. Поскольку поля уже и наземными-то средствами не обрабатывались, а ядохимикатов, гербицидов - пестицидов - удобрений, и в помине не имелось. Всё производство этой бесчеловечной продукции, крайне опасной и вредной для здоровья работающих там людей, спешно разваливалось в глобальных целях увольнения (спасения от заражения) рабочего персонала и дальнейшей приватизации заводов спасающими их директорами.
  В силу этих объективных причин лётная жизнь обоих дельтапланов закончилась после нескольких испытательных полётов. Разумеется, незаконных; а потому и не оплачиваемых. Более того, отважным испытателям и их частным спонсорам, из числа коллег и друзей, пришлось понести довольно значительные материальные потери и моральные огорчения: бензин-то надо было покупать, а он уже тогда был страшно дорог. А к тому же - в страшном дефиците, и разбавлен водой, из-за чего один аппарат едва не булькнул в море, а второй потерпел поломку при аварийной посадке. После чего ГАИ пригрозило, что со всех особ, виновных в существовании фактов общественно-опасной езды без прав на неоформленных и незаконно произведённых транспортных средствах, будет взимать особо высокие штрафы. Очень, очень высокие. Аж до неба достанут...
  В итоге дельтапланы плавно, но вполне планомерно спланировали на вечный отдых в один из опустевших самолётных ангаров. А уж о планах строительства самолётов никто и не вспоминал; не до нелепых прожектов, завод спасать надо. Руководители завода взялись за разработку реально осуществимой стратегии конверсии производства.
  Вначале хотели переоборудовать завод под производство легковых автомобилей. В Швеции же на одном из заводов вышло - выпускать вместо самолётов шикарные высококачественные Вольво. А что, в Крыму так нельзя? Тут для этого даже условия лучше. Климат - теплее, рабочая сила пока что дешевле; значит, себестоимость будет ниже, чем у северо-западных конкурентов. А то, что дороги здесь даже летом хуже, чем у них в их вечный гололёд, тоже неплохо: можно будет задействовать пару дополнительных цехов под ремонт.
  Но затем было найдено более оригинальное решение: начать производство малотоннажных элитных яхт. Мол, ладно уж, не будем составлять конкуренцию западным коллегам. Пролетариат ихний жалко: остановим им всё производство, останется у них на заводах по одному цеху, и будет им также погано, как сейчас нам. Так и быть, пусть шведы и прочие немцы ездят на своих Вольвах и Мерседесах, раз уж они к ним привыкли. Но когда они приедут к нам на отдых (а это вот-вот случится, потому как все до одного иностранцы просто изнывают по невиданной ими доселе постсоветской экзотике), то пусть уж покупают себе яхты здесь. В самом деле: не тащить же им яхты оттуда? И им - выгодно, и нам - хорошо.
  А там, смотришь, и у нас, как обещают правительства, собственный средне-богатенький класс подрастёт. Вот тогда и наши земляки начнут яхты расхватывать. Потом - регаты начнутся, круизы по Чёрному и Средиземному морям. К тому времени средне богатые в класс сильно богатых переплывут. Захотят в кругосветные плавания; а для этого нужны яхты побольше и посолиднее... Смотришь, лет через десять завод - в мировых лидерах яхтостроения!
  Надо признать, что с яхтами получилось лучше, чем с дельтапланами. Обе яхты, причём - очень удачно и выгодно, по цене истраченных на производство материалов, приобрели руководители производства по их изготовлению. К сожалению, о том, сколько миль эти яхты проплавали, и сколько шведов перевезли, история умалчивает.
  На этом, к сожалению, успехи закончились. Начался развал предприятия и планомерное сокращение трудящихся. Из всех заводских служб не подверглась сокращению только одна - ВОХР, вооружённая охрана; а из всех цехов в более или менее рабочем состоянии остался лишь один - двадцать первый. Его неожиданно спас российский Аэрофлот, из непонятного альтруизма поставивший сюда на ремонт несколько своих Як-42. Остальные цеха были либо законсервированы, либо в них вяло трудилось по два-три человека на отдельных мелких производствах, обеспечивавших двадцать первый цех какой-нибудь ерундой типа подзарядки самолётных аккумуляторов.
  Вслед за механическими заводами стали рушиться предприятия местной пищевой промышленности.
  Первым занедужил рыбоперерабатывающий завод. Опять же - по той простой причине, что завод остался на территории Украины, а поставщик, рыболовецкий флот, куда-то уплыл. Вначале думалось, что - в ведение России; затем оказалось, что Россия сама в неведении, где и на кого работает её флот. Найти флот так и не удалось, и завод, лишившись возможности консервировать рыбу, законсервировал собственное производство.
  Затем залихорадило мясокомбинат. Хотя вначале, казалось, дела у него пошли как никогда блестяще. Поскольку колхозы, получившие от правивших шоковиков право на бесплановую самостоятельность, вошли в состояние шока и принялись сдавать на мясо всех своих тощих коров. Причина была веской и научно-обоснованной: молока коровы дают мало, потому что им не хватает кормов. А жрут эти крупнорогатые скоты много, из-за чего не хватает кормов более рентабельным свиньям и овцам. А как только коров истребили, из-за растущего прогресса отсутствия тех же кормов были прикончены свиньи и овцы. А также почти все пернатые.
  То было время необычайной деловой активности и небывалой производительности труда работников мясокомбината. Трудились беспрерывно, в три смены; но, несмотря на все старания, не могли со всем сырьём справиться. Приходилось кое-что и растаскивать. А когда, года через три, стало полегче, то выяснилось, что пора сворачивать производство: перерабатывать больше нечего. Живность в колхозах и совхозах истреблена, и надежд на её восстановление нет. Недвижимость - фермы, загоны, комбикормовые цеха и прочее - развалена и, до последней балки и листа шифера, растащена. Руководство мясокомбината взвыло жалостным воем к новому прогрессивному классу сельских производителей, к фермерам: граждане капиталисты-кулаки-эксплуататоры, не будьте скотами, вспомните о том, что тоже были нормальными советскими людьми, сдайте свой скот на питание народу! Но, как оказалось, фермеры, как и их хозяйства, есть только в стратегических планах по дальнейшему прогрессу шока; но конкретных юридических решений по решению намеченных задач ни в одном из шоковых планов нет.
  Это был шок. Тем не менее, нельзя сказать, что мясокомбинат не пытался бороться за самовыживание. Пытался, очень даже пытался. Барахтался, корчился, долго и отчаянно конвульсировал. Причём - даже оставшись без головы, то есть - без своего умного, опытного и умелого руководства, что частью уволилось по собственному желанию, а частью было переведено на другие, более ответственные руководящие посты. Увы, работникам из низшего звена бежать с мясоперерабатывающего корабля было некуда; и они, собрав себя на общее собрание, выбрали себе из себя нового генерального директора. Понравился он им тем, что маркетингово предложил: нужно, воспользовавшись растерянностью конкурентов-рыбопереработчиков, взамен производства мясных изделий наладить на комбинате линию по консервированию мидий, водившихся в окрестных водах.
  Но толку из этого не вышло. Если не считать огромной горы раковин, оставшихся посреди двора мясокомбината на годовую память о неудавшемся новаторстве. Поскольку примерно таковой срок она отравляла всю окружавшую местность отвратительнейшей вонью гниющих мидий.
  Вслед за мясокомбинатом пришла очередь завода по производству пепси-колы. Увы, к тому времени населению, начавшему перебиваться с хлеба на воду, было уже не до пепси.
  Одновременно стал терпеть убытки ликёроводочный завод. Что в первое время казалось вообще невероятным: ведь он, после окончания "эпохи борьбы с алкоголизмом и пьянством", наконец-то заработал в полную силу. Но то, чего не смогла сделать общегосударственная антиалкогольная компания, легко и без особых усилий сделали нищета и голодание. Самые нестойкие и незакалённые из потребителей спиртного бросили пить, самые стойкие - перешли с водки на лосьоны и стеклоочистительные жидкости, самые предприимчивые начали гнать самогонку. Чаще всего - из самой невообразимой дряни, от оставшейся на колхозных полях мёрзлой картошки до пищевых отходов из мусорных баков. Как то ни покажется удивительным, но для простых жителей Украины, крупнейшего производителя сахарной свеклы, сахар вдруг оказался очень дорогим и дефицитным продуктом.
  Последними потерпели поражение в борьбе за существование, достойное западных стандартов, трудовые коллективы санаториев и домов отдыха. А также, хотя и в меньшей степени, частные домовладельцы, втайне от властей сдававшие жилье приезжавшим на летний отдых "дикарям". Обедневшие граждане России и Украины перестали увлекаться туризмом, а немногие разбогатевшие уплыли на курорты и пляжи "дальнего зарубежья".
  Усугубляла ситуацию совершенно одичавшая инфляция. Мало того, что люди сплошь и рядом лишались работы; но и те, что трудились, не покладая рук, на свою зарплату могли приобрести очень и очень мало. Заработные платы хотя и росли, но далеко не такими темпами, как цены. Параллельно с этим процессом росли сроки задержек зарплат, пускаемых директорами и министерскими чиновниками в банковский оборот. В итоге люди, за счёт бешеной инфляции, получали свою зарплату фактически обесцененной. Над населением постсоветского пространства стала нависать угроза элементарного голода. А то и реально придавила.
  Но, конечно, были и процветавшие слои населения; в основном - те, кому и война - мать родна. Благоденствовали депутаты законодательных собраний, не стеснявшиеся назначать самим себе оклады, достойные их высоких аппетитов. Преуспевали крупные чиновники, прежде всего - министерские, которым депутаты, в благодарность за их высокую моральную поддержку и бесперебойное финансовое наполнение официальных депутатских окладов и полускрытых выплат и льгот, утверждали запрашиваемые ими оклады. Далеко не бедствовали бравшие пример с головы областные и районные депутаты и чиновники всех хвостов и мастей. Вполне сносно себя чувствовали директоры и главные бухгалтеры хозяйствующих предприятий, беззастенчиво и на законных (по тем временам) основаниях перекраивавшие доходы и фонды заработной платы подчинённых им трудовых коллективов в свою вящую пользу.
  Но, к слову сказать, в Украине шок от "терапии" был несколько мягче, чем в России. Соответственно и темпы всеобщего обнищания были не столь интенсивными. В частности, продукты питания в Украине (в том числе и в Крыму) были дешевле российских. Особенно различались цены на мясо и мясопродукты. Хотя, надо отметить, уничтожение скота практиковалось и в украинских, и в российских колхозах и совхозах; но, видимо, в Украине его размах и интенсивность, как и относительное количество поголовья на душу населения, были выше.
  В итоге, в течение первых трёх-четырёх лет "шоковой терапии", одним из основных способов добывания жителями приграничных районов хлеба насущного являлась перепродажа украинских продуктов на российской территории. Из Киева и Харькова ходили "мясные" поезда. Из Донецка и Луганска бежали "колбасные" электрички. От Керчи плавал "фаршевый" паром. По бесчисленным автодорогам через весьма условные границы мчались легковые автомобили с багажниками, заполненными мясом и салом домашних и ворованных хрюшек, тряслись грузовики с грустно мычавшими совхозными коровами, солидно шуршали огромные рефрижераторы, забиравшие свою продукцию из дыр в заборах (и, разумеется, из прорех в бухгалтерской отчётности) многочисленных украинских мясокомбинатов.
  Словом, жизнь и в России не погибла, и в Украине не сгинула, а продолжала активно конвульсировать. Конвульсии только с виду казались хаотичными; на самом деле их частота и сила соответствовали разрядам шокостимуляторов, находившихся в руках бригад правивших шокотерапевтов. У российской и украинской бригады механизмы шоковых разрядников были весьма сходными (и даже, поговаривают, идентичными, одного и того же производства), но методы их использования заметно отличались. Сплочённая российская бригада считала нужным воздействовать на своего громадного клиента разрядами редкими, но мощными и всеохватывающими. После чего все шоковики, разом, дружно бросались стаскивать с потерявшего сознание клиента оставшиеся без присмотра вещи. А вот среди украинских шококеривников не было единства во взглядах на методы применения шока и лада во мнениях по поводу политического устройства своего неспокойного клиента. Потому каждый из них предпочитал отложить шоковую растащиловку до того времени, когда политическое устройство наладится в его личную пользу. А до тех пор искали взаимоприемлемый шоко-лад в попытках шокировать так, чтобы конкуренты ничего себе не утянули, а клиент, не почувствовав особой боли, продолжал надеяться, что для него окончится всё ладненько, и голосовал за тех терапевтов, которые позиционировали себя в качестве добреньких. В итоге уровни жизни в этих странах, как и показатели их экономического здоровья (или, скорее, нездоровья) с каждым отчётным периодом всё более разнились между собой. И зачастую трудно было сказать, где в лучшую, где в худшую сторону.
  И лишь у некоего российского подданного украинского происхождения, а также у его сына, украинца по месту проживания и россиянина по месту рождения, уже в апреле девяносто второго года все стороны были уверенно худшими. Проживать в России было невозможно, выживать в Украине - не за что и негде.
  
  Глава 2. Есть ли жизнь на даче?
  1
  После принятия решения уйти с прежней квартиры и обходя, в поисках нового места обитания, квартал за кварталом, Юрий уходил всё дальше и дальше от места расположения школы, в которой учился Алёшка и работал он. К вечеру второго дня поисков он наткнулся на дачный посёлок, приютившийся на окраине города, минутах в двадцати пяти ходьбы от школы. Посёлок этот фактически уже вошёл в состав города; чуть ли не четверть дачников жили там круглогодично, а владельцам дач разрешалось прописываться в своих владениях.
  Уже через пять минут прогулки по аллее посёлка Юрий понял: он хочет жить на даче. Но, конечно, не долго: до окончания курортного сезона. Живя на даче, он всё своё свободное время мог бы заниматься тем, что ему очень нравилось - ковырянием в земле; смотришь, и обеспечил бы себя и сына фруктами и овощами. А неугомонный Алёшка носился бы не по опасному асфальту городских улиц, но по тихим дачным аллеям. А в перерывах угощался бы собственными огурцами и помидорами, да походя щипал бы малинку и клубничку.
  Мечта! Сказка! Увы, не воплотившаяся в Отрядной. Может быть, удастся воплотить её здесь?
  Но, хотя Юрий обошёл весь посёлок, граждан, желавших сдать ему дачу в аренду, не нашлось. Зато, поговорив с дачниками посёлка, он разузнал, что в окрестностях Евпатории есть и другие дачные посёлки. Особенно заинтересовали его те, что располагались вблизи у моря, на берегу Сасыкского лимана. Географически этот район располагался очень далеко от школы, на противоположном от неё конце города; но, подумалось ему, летом Алёшке ходить на уроки не придётся; а если какое-то время и придётся, то можно будет воспользоваться общественным транспортом.
  Во всяком случае, разведать не мешало.
  2
  В тот день ни в одном из трёх ближайших к морю дачных посёлках ничего для себя подходящего Юрий не нашёл. Погода была сырой и ветреной, и желающих добираться по такой погоде за город ради удовольствия поковыряться в липкой холодной земле было не более десятка на посёлок. Но зато эти патриоты дачного труда ни о каких арендаторах и думать не хотели, а иметь в качестве соседа незнакомого, априори подозрительного человека опасались.
  На следующий день Юрий пошёл другим путём: вызнал, в каком из кооперативов его председатель проживает не в городе, а в том же дачном посёлке, и заявился к нему на дом.
  Председатель оказался высоким нескладным мужчиной с улыбчивым лицом. Юрию вначале показалось, что для человека, занимавшего столь ответственную должность, лицо его было слишком улыбчивым; разгильдяйски, пофигистски, безответственно улыбчивым. Но председатель, хоть и заулыбался ещё веселее, сразу же назвал ему адрес некоего Олега, давно ищущего арендаторов или квартирантов.
   Олег оказался небритым полупьяным мужиком за шестьдесят, с нагловатыми манерами и неустойчивыми плавными движениями. Внешность у него была русской: курносый, голубоглазый, пухлогубый; но русский язык он лишь понимал, а изъяснялся в основном матом. Как сам Олег, в ответ на невольное замечание Юрия, пояснил, он всего лишь полгода назад вышел на пенсию с должности строительного прораба, и просто не успел отвыкнуть от профессионального лексикона. Как и (удручённо пожаловался он) не успел отвыкнуть от обычного на его стройке "принятия": "магарычей - то было до ..."
  Зато, похвастался Олег, благодаря своему строительно-начальственному статусу он смог практически бесплатно выстроить себе дачу. Мог бы выстроить и не одну; штук пять, не меньше; но - из-за доброты душевной слишком много стройматериалов раздал, можно сказать, за так. Всего лишь за магарычи. А зря. Лучше бы брал деньгами. Тогда было бы на что пить сейчас. А теперь этой несчастной пенсии даже на водку не хватает. Вот и пришлось сдать квартиру в городе чужим людям, а самому жить на даче. Но денег всё равно не хватает. Человеку же, кроме водки, нужна ещё и закуска. А он, к тому же, человек пожилой, с испорченным желудком, и ему надо питаться не всухомятку, и не консервами, а качественными продуктами. Прежде всего - сытными первыми блюдами: нежирным борщичком, куриным супчиком или, к примеру, каким-нибудь хорошим рагу на постном мясе. А мясо-то дорого стоит! Так что, если Юрий будет платить сто пятьдесят долларов в месяц (всего-навсего по пять долларов в день, что даже немного дешевле, чем в городе - а ведь здесь какой воздух!), то - пусть устраивается. Ему самому и одной комнаты достаточно.
  И Олег широким радушным жестом указал на бетонный пол второй, дальней от входа и большей по размерам комнаты, украшением и единственным содержимым которой являлись сотни две-три пустых водочных бутылок. Юрий, мотивируя свой поступок нежеланием отвлекать уважаемого пенсионера от целенаправленного потребления заслуженного им отдыха, счёл нужным отказаться от любезно сделанного ему предложения. Начались долгие нудные переговоры. В процессе их Олег всё более добрел и, не забывая сокрушаться по поводу своей безмерной щедрости, раз за разом снижал цену, а Юрий всё более скучнел и раз за разом сообщал, что предпочёл бы снять дачу без хозяев и хоть с какой-то мебелью. И что желал бы рассчитываться за своё проживание не деньгами, а частью того урожая, что вырастит он на арендуемом дачном участке.
  В пятый или в шестой раз высказав эти соображения неумолчно бубнившему оппоненту, и сочтя на этом обмен информацией законченным, а время - впустую потраченным, Юрий решительно развернулся к выходу.
  - А какого ж ... ты молчал! - возмущённо заорал Олег; а потом сообщил, что хозяин соседней дачи, бывший коллега Олега по стройке, хочет сдать свою дачу именно на этих невообразимо невыгодных условиях. Самому хозяину заниматься дачей некогда: для строителя тёплое время года - самый хлебный сезон. Особенно - для шабашек. А его жена-домохозяйка и сын-оболтус - лодыри, их к земле кнутом не приучишь. Только если лопатой закопать.
  Соседний дачный домик оказался разграбленным. Дверь была "с мясом" вырвана из рамы, печь разворочена, из неё были выдраны обе топочные дверцы и верхняя чугунная плита. Кроме того, пол рядом с печью местами прогорел; то ли из-за просыпавшихся из печи углей, то ли, более похоже, оттого, что какими-то варварами прямо на полу был разведён костёр.
  Но мебель, состоявшая из стола с обгоревшей ножкой и трёх калек-стульев (эти четыре предмета стояли рядом с печью в первой комнате), а также из двух кроватей со стоптанными матрасами (во второй комнате), вполне могла служить по назначению.
  Альтернативы не было; и Юрий поехал искать стройку, на которой трудился Николай (так звали хозяина дачи). Николай оказался мужчиной лет сорока пяти, шустрым, черноволосым с лёгкой проседью, со слегка горбатым носом и беспрерывно бегающими глазами.
  Сговорились они быстро. Юрий получил право проживания в домике и гарантию беспрепятственного хозяйствования на дачном участке, а Николай - право на треть будущей огородной и садовой продукции, а также гарантию ремонта двери и печи из его, Николая, материалов. Оказалось, их не украли воры, но хозяин сам осенью вырвал их из печи и предусмотрительно отвёз домой.
  К ремонту двери Юрий приступил на следующий день, а ремонт печи пришлось отложить на то время, когда Николай привезёт обещанные топочные дверцы и чугунную плиту.
  Утром следующего дня Юрий приехал на дачу вместе с Алёшкой. Сразу же юный искатель приключений, в целях надёжного обозревания обречённой на его исследования местности, влез на самое высокое на даче дерево (каковым оказалось сливовое) и, раскачиваясь на его макушке, громко запел только что сочинённую им песню неукротимых дачных команчей. А его приземлённый отец, из-за незнания индейских наречий опасаясь, что эта песня - последнего из могикан, прекратил ремонтировать дверь и начал глубоко вскапывать и тщательно рыхлить почву в месте вероятностного приземления самозабвенно распевавшего соловья-разбойника.
  
  Глава 3. Удачи у дачи.
  .
  Во второй половине дня тридцатого апреля Юрий с Алёшкой окончательно переселились на дачу. К тому времени Юрий починил входную дверь дачного домика и вставил в неё выбитый замок, надёжно закрепив его двумя кусками толстой фанеры, притянутыми друг к другу через полотно двери четырьмя крепкими болтами. (Николай почему-то настаивал, чтобы в дверь был вставлен именно этот замок). Также он подремонтировал кровати и стулья, высушил и выбил матрасы. Из купленного им листа древесно-волокнистой плиты и валявшегося во дворе старого штакетника, оставшегося от демонтированного Николаем забора, он сколотил вместительный "шкаф" без дверец; получилось более или менее прилично, а главное, удобно. На дачном участке он перекопал всю землю, а при этом тщательно очистил её от многочисленных корней пырея, на что ушло наибольшее количество трудов и времени. На нескольких небольших грядках он высеял семена зеленных культур, но большую часть площади оставил под посадки огурцов и помидоров.
  Но одно воистину ключевое мероприятие к тому времени так и осталось незавершённым. У Юрия не было ключа от замка входной двери. Хозяин, Николай, многократно обещал привезти ключ на дачу, но столь же многократно забывал это сделать. Из-за чего дверь по-прежнему оставалась не запертой. Во время последних телефонных переговоров по этому поводу Николай сообщил, что ключ он отдал Олегу, для последующей его передачи Юрию; а Олег тридцатого апреля непременно будет дома, в своей даче, так что Юрий в этот день может смело и без раздумий переезжать на новое место жительства.
  Но когда Юрий, с Алёшкой и чемоданами, оказался перед дверью, та (впервые за все встречи с нею) была заперта на ключ. Заперта была и дверь дома Олега; причём - заперта изнутри, на засов. Но на долгий и настойчивый стук Юрия Олег не откликался.
  Надвигался вечер.
  Юрий в задумчивости остановился перед надёжно им починенной и, благодаря этому, столь же надёжно закрытой перед ним дверью. Напрашивавшийся в данной ситуации простой выход: выбив окно, влезть через него в дом - он счёл неприемлемым. Прежде всего - по той причине, что дом этот был чужим; и ещё неизвестно, почему хозяин решил запереть его именно перед приходом Юрия; как и неизвестно, какие претензии, в случае такого самоуправства, он к взломщику предъявит.
  Другой выход - вернуться, со всем скарбом, на ночёвку в дом Тамилы - был практически невыполним. Последний автобус от дач в город по расписанию уходил в семнадцать часов; а о том, чтобы тащить четыре километра два неподъёмных чемодана и огромную сумку, и думать было тяжело. К тому же Юрий знал, что пара враждебных ему экстрасенсов обещали бывшей квартирной хозяйке встретить завтрашний праздник "весны и труда" у неё в доме, а ему очень не хотелось с ними встречаться. Да ещё и в сопровождении сына.
  Юрий в задумчивости, пытаясь найти какое-нибудь альтернативное решение, прошёл по дачному участку.
  Стоявший в углу участка строительный вагончик, по удобному случаю "экспроприированный" Николаем с места одной из стройплощадок, был заперт на замок. Подвальные двери - тоже. Ключи и от сарайчика, и от подвалов имелись только у Николая; опять же - несмотря на его неоднократные обещания дать по одному из этих ключей Юрию, чтобы тот мог взять из вагончика садовые инструменты, а из подвала - газовую плиту. Единственным местом на участке, укрытым от посторонних глаз, являлся прямоугольный приямок близ дверей подвала, частично располагавшегося под домом. Приямок был обложен стенами из ракушечника, вниз вёл бетонный лестничный пролёт, привезённый Николаем с какой-то стройки. Но о том, чтобы остаться на ночёвку в этой открытой бетонной норе, Юрий и думать не хотел: ночи всё ещё были холодными, Алёшка мог простудиться.
  - Да, Алексей Юрьевич. Без ключа тут делать нечего. Придётся отправляться в обратный поход, - взглянув на нетерпеливо вертевшегося рядом с ним сына, огорчённо проговорил Юрий. Он уже решил, что остался единственный выход из данной ситуации: спрятав чемоданы в приямке под сполотым ранее бурьяном (неужто кто-то именно этой ночью будет тут бродить?), идти с покаянной просьбой о последней ночёвке к Тамиле. А завтра, после обязательного участия в первомайской демонстрации (советскую власть к тому времени никто не отменял, а оставить детей без учительского присмотра было бы непозволительно) пытаться решить возникшую проблему.
  - Пап, а гляньте, что я только что возле сарая нашёл, - откликнулся Алёшка; и, достав что-то из кармашка, протянул руку к отцу. На его ладошке лежал позеленелый латунный ключик от английского замка. - Может, этот подойдёт?
  - Давай попробуем, - сказал Юрий; и без особого энтузиазма, скорее из желания поощрить созидательные усилия сына, сунул поданный ему ключик в замочную щель. Тот беспрепятственно вдвинулся, затем послушно повернулся, замок щёлкнул, дверь открылась.
  - Ну, Лёха, ты даёшь! Жди приз: кулёк конфет! - радостно воскликнул Юрий; а Алёшка, подпрыгнув от восторга, затарахтел:
  - А давайте проверим: может быть, мой ключик и к другим дверям подходит?
  - Ну, это было бы слишком хорошо, - усмехнулся Юрий; но огорчать мальчишку отказом не стал, пообещал: - В следующий раз проверим. А сейчас давай-ка заселимся; уже темнеет.
  Занеся багаж в домик, Юрий щёлкнул выключателем возле двери; но электролампочка, двумя днями ранее вставленная им в патрон, уже исчезла. Не оказалось лампочки и во второй комнате. Пришлось им ужинать в темноте; благо, что процесс потребления принесённых с собой вареных яиц и процедура запивания их сырой водой в особом освещении не нуждались.
  День, в связи с состоявшимся переездом, выдался тяжёлым. Оставив не распакованный багаж в первой комнате, начинавшие дачники улёглись во второй комнате на застеленные на ощупь кровати и быстро уснули.
  
  Глава 4. Дачный сервис.
  1
  Где-то около полуночи Юрию, сквозь дрёму, почудилось, что возле дома кто-то ходит. Будто бы протопали гулкие шаги по ступеням в приподвальный приямок; потом из приямка, как из колодца, донёсся бурчливый недовольный голос... Затем тот же голос пробурчал гораздо ближе:
  - Гля, во хитрый: через окно чемоданы позакидывал. Ага, а гвозди обратно забил. Значит, ушёл. А мы это сейчас проверим.
  Окончательно проснулся Юрий от громкого дребезжащего стука в окно веранды. Открыв глаза, он, через проём приоткрытой межкомнатной двери, увидел, что веранда довольно ярко освещена. По направлению теней было понятно, что свет, сквозь её широкие окна, льётся со стороны соседнего домика. Освещён был и ближайший к веранде участок двора; но спальня, где находились Юрий и продолжавший спать Алёша, была обращена к дому Олега глухой стеной, и в ней было по-прежнему тёмно.
  Юрий, приходя в себя, уселся на постели; и увидел какого-то мужчину, шедшего от приямка к углу дома, за которым располагалась входная дверь. Мужчина был одет в тёмную куртку с поднятым воротником и глубоко нахлобученную на голову вязаную шапочку. Лицо его, поскольку источник света располагался за его спиной, находилось в тени и было совершенно неразличимо.
  - Есть там кто? - остановившись и заглянув через окно внутрь веранды, хриплым голосом прокричал мужчина. Юрий хотел было отозваться, но промолчал, не желая будить сладко посапывавшего Алёшку; и молча встал с постели, решив подойти к окну и уж там выяснить, что этому незваному полуночному гостю вдруг понадобилось.
  - Нету его, - тем временем самому себе сообщил мужчина; и, удовлетворённо резюмировав: - Ну и дурак, - покачивавшейся походкой пошёл дальше.
  Юрий, устало зевнув, вновь опустился на постель; и вдруг услышал лёгкий скрежет вставляемого в замок ключа. Мигом позже донёсся звук щёлчка входного замка. Юрий, мгновенно вскочив, метнулся к входной двери. Но не успел он подбежать к порогу спальни, как входная дверь открылась во всю её ширь, и на веранду по-хозяйски ввалился тот же мужчина.
  - Есть тут кто? - ещё раз, на сей раз негромко, спросил мужчина, направляясь к двери в спальню. Юрий неслышно отступил в засаду за косяк двери, в густую тень у стены. Но мужчина в спальню входить не стал, а, взглянув через проём двери на пустую кровать Юрия (Алёшкина кровать, стоявшая справа от входной двери, ему была не видна), опять буркнул:
  - Точно, нету его. Ну, ещё раз дурак.
  Констатировав эту весьма приятную для него новость, мужчина резко развернулся и целеустремлённо направился к стоявшему посреди веранды багажу. Ухватившись за ручки сразу двух чемоданов, он попытался тронуться с ними с места; но оторвать от пола смог только один из чемоданов.
  - Ничего себе. Хорошие чемоданчики. Вот это я сегодня прибарахлился. Ладно, не буду надрываться, торопиться уже некуда. По одному перетаскаю, - оптимистично пробормотал мужчина, отпустив ручку не поддавшегося ему чемодана и хватаясь обеими руками за ручку более лёгкого их них.
  В этот миг Юрий, неслышно, на босых ступнях, выйдя из второй комнаты, резким рывком за локоть и плечо уложил незваного гостя животом на пол; а уж затем узнал в нём Олега.
  - Чемоданчики, значит, понравились? - холодно осведомился Юрий. - А сумочка чем не приглянулась?
  - Да я ж... хотел тебе ключ отдать... а потом гляжу - чемоданы стоят... думаю, надо к себе перенести, чтоб никто не украл... - выворачивая голову в сторону Юрия, торопливо и испуганно забормотал Олег.
  - Где ключ?
  - В правом кармане.
  - Спасибо, - вынув ключ из его кармана, с холодной иронией сказал Юрий. - До свидания, соседушка. Но впредь без разрешения не входи. А то могу не узнать и случайно поломать.
  Вытолкав Олега за дверь, Юрий замкнул дверной замок и отправился досматривать прерванный сон.
   2
  Когда Юрий и Алёшка, около трёх часов дня, вернулись с первомайской демонстрации на дачу, на соседнем дачном участке они увидели Олега и Николая. Те, усевшись за столиком, вкопанным под двумя густыми, необрезанными и неухоженными персиковыми деревьями, пили водку, закусывая её зелёным луком, хлебом и салом.
  Олег, увидев Юрия, что-то тихо буркнул Николаю. Николай встрепенулся, призывно замахал обеими руками, закричал:
  - Эй, новый хозяин! Иди сюда!
  Юрий молча кивнул головой и, отомкнув входную дверь для уставшего от долгой ходьбы Алёшки, направился к паре собутыльников.
  - Ну, рассказывай! Как ты вчера в дом попал?
  - Случайно подошёл другой ключ. Лучше ты расскажи: зачем ты замкнул дверь?
  - Да я ж думал, что Олег тебе ключ отдаст, - заюлил Николай. - А он проспал. Но ты ж всё равно у него ключ забрал? Дай мне, а то он у меня один.
  "Это уже - чуть ли ни извинение. Похоже, уходить с этой дачи не придётся. Во всяком случае, в ближайшем времени", - подавая ключ, подумал Юрий; и почувствовал, как накопившееся в нём нервное напряжение струйками невидимой наэлектризованной воды стекает в прохладный воздух.
  Тем временем Олег на своём матерщинном, по-пьяному косном языке принялся советовать Юрию не оставлять, как предыдущим вечером, чемоданы и какие-то ценные вещи в передней комнате. Мол, лучше прятать всё подальше. А ещё лучше - отдавать ему на хранение. И посмотрел на Юрия выжидающим испытывающим взглядом. Юрий молча пожал плечами.
  - Ну что, Олег, давай по последней, - сказал Николай, а затем, спохватившись, спросил у Юрия: - Тебе налить рюмашечку?
  - Вам и самим уже ничего не осталось, - вежливо возразил Юрий. - Лучше дай ключик от подвала. Пока вы тут сидите, я газовую плиту достану. А то ведь готовить еду совершенно не на чем: ни печки, ни плиты. А баллон с газом, как и договаривались, куплю сам.
  - Ой! Ключи-то от подвалов я потерял! - покаянно воскликнул Николай. - Искал, искал, да так и не нашёл. Приду домой, опять начну искать; а как найду, сразу принесу. Зато я принёс тебе ключик от сарая, - достал он из кармана и подал Юрию ключ. - Там тяпки и грабли лежат. Мне они всё равно никогда не понадобятся; а тебе ж нужны. Может, и в самом деле порядок тут наведёшь, - деловито сказал Николай; и заинтересованно спросил: - А чем, кроме огорода, ты ещё ты хочешь заняться?
  - Если ты не против, хотел бы взять десяток цыплят. Я узнал, что на соседней птицеферме, километрах в четырёх отсюда, близ Каменоломен, продают подращённых петушков. Голландской мясной породы "доминант". И - недорого.
  - О, это - хорошее дело. Слушай! - внезапно загорелся Николай. - И я себе петушков возьму. Курятинка на закусь - ценнейшая вещь; так же, Олег? А то нам обоим сало уже в глотку не лезет. Штук с полсотни... нет, чего мелочиться; шабашку только что сбил, бабло есть: сто! Лишних всегда продать можно. А ты будешь их откармливать. Какая тебе разница, сколько их будет? Насыпал корму, налил воды, и все дела. А я кормами обеспечу и твоих, и своих. Договорились?
  - Да ты ж, за своими заботами, забудешь и про цыплят, и про их корма. А я такую ораву за свой счёт не прокормлю. Я потому и наметил только десяток взять, что на большее количество средств не хватает, - скучным голосом возразил Юрий.
  - Ну, что ты! - оскорбился Николай. - Если думаешь, что будет, как с ключами, то - зря. Ключи были нужны тебе, а мясо - мне. Я же - себе не враг. В общем, договорились, - властным тоном своевольного и капризного сюзерена сказал он, - ты берёшь десять цыплят, я - сто. Уход - твой, корма - мои. - И, схватив бутылку, ловкими привычными движениями разлил остатки её содержимого в два стакана.
  - Ну, Олег, вздрогнем! За успех всего между нами сказанного!
  
  Глава 5. Особенности дачной жизни.
  1
  Дачный посёлок, в котором обосновались Юрий и Алёшка, своей внешней планировкой напоминал большую гребёнку, оброненную каким-то административным гигантом. Уронил он её между автотрассой, уводившей редкий поток автомобилей от Евпатории на север, вглубь полупустынных просторов равнинного Крыма, и широко раскинувшимся Сасыкским лиманом. Основанием гребёнки служила широкая аллея, проложенная вдоль автотрассы. От этой аллеи вниз, к берегу лимана, заросшему густым камышом, вели зубья узких и коротких аллей. Пространство между их отрезками, неравномерно обкусанными ленивым ртом кривой береговой черты, было заполнено прямоугольниками дачных участков, с возвышавшимися на них домиками из местного ракушечника.
  Домики (кроме трёх-четырёх недавно выстроенных) были построены по одному и тому же проекту и походили друг на друга, как однояйцовые близнецы. Все они были одноэтажными, двухкомнатными, общей длиной шесть метров и шириною четыре, с одинаковыми двускатными шиферными крышами и с идентичными по размерам и расположению окнами и дверьми. Строились они в эпоху развитого социализма и присущей ему всеохватной стандартизации, принципиально отвергавшей любые попытки несанкционированной самодеятельности. Контроль за точностью выполнения заложенных в проекте параметров был весьма скрупулёзным, по принципу: "посеешь вольность ляпать кирпичом больше - кирпичом меньше, - пожнёшь волю ляпать языком на родную советскую власть". Поэтому строения, хотя бы в одном из размеров отличавшиеся от проектных параметров на двадцать и более сантиметров, объявлялись злонамеренным самозастроем. После чего их владельцы либо добровольно устраняли выявленные недостатки, либо принудительно, методом механизированного сноса, лишались своего нестандартного, несоциалистического по духу строения. Разумеется, все неприятные последствия падали на долю бывшего владельца, включая выплату им крупного штрафа и оплату произведённых для него разрушительных услуг.
  А пока основная масса дачников строила квадратные метры и стёсывала лишние сантиметры, наступила эпоха перестройки, с её новыми демократическими веяниями, уютно и плодотворно вентилировавшими систему зародившегося ещё при социализме всеохватывающего взяточничества. В итоге недостроенные три-четыре домика (в том числе - и домик Олега) смогли обрести отличный от других дачных строений аляповато-нахальный облик; и только матери-истории судить, архитектурные детища какой из политических эпох достойнее её благосклонного внимания.
  2
  Домик, принадлежавший Николаю, вполне соответствовал скупым социалистическим стандартам. Но дачный участок, на котором домик был выстроен, имел стратегически выгодное расположение, (по соседству с Олегом и на углу двух аллей - главной и боковой). благодаря чему Николай смог получить два заметных преимущества для себя и своей дачной недвижимости. И произошло благодаря его собственному мудрому предвидению.
  Первоначально, по результатам жеребьёвки, Николаю достался участок в середине другой аллеи. Но он, мотивируя тем, что хочет жить рядом с коллегой, предложил человеку, получившему участок на пересечении главной аллеи с третьей боковой, поменяться "номерами". Тот, сообразив, что на углу двух аллей придётся строить две внешних ограды, а в середине аллеи - всего одну, охотно согласился. Но Николай именно из этого обстоятельства и сумел извлечь выгоду. А всё потому, что ещё во время мрачного застоя мыслил категориями будущей перестройки. Причём - раньше Великого Переменатора, который тогда был всего лишь простым секретарём крайкома, и ратовал не за перестройку, а за строительство коммунизма.
  Так вот: ещё во время жеребьёвки глянул Николай на план будущего посёлка перестроечным взглядом опытного советского строителя, и увидел: главная аллея запланирована с грубыми ошибками. Глупые проектировщики определили её ширину с таким расчётом, чтобы на ней могли разъехаться два автомобиля. Но если посмотреть на эту проблему разумно, то почему они должны разъезжаться именно на главной аллее? Пусть один из них свернёт на боковую аллею, пропустит встречный транспорт, а уж потом едет, куда ему надо. И будет выглядеть автомобилем, управляемым водителем с человеческим лицом.
  Проникнувшись этой передовой идеей, Николай, пока не передумал тот недогадливый пентюх, взялся за спешное строительство. Выстроив домик с миллиметровой точностью, и успешно получив аттестат годности, Николай, не откладывая дела в долгий ящик, в течение всего лишь одних суток внедрил в жизнь свою задумку. В течение дня он снёс забор, кое-как сляпанный из деревянного штакета, а в течение ночи возвёл новый, металлический. Стояками этого, словно бы чудом появившегося забора служили утащенные со стройки металлические трубы. На стояки была натянута двухметровой высоты оцинкованная сетка-рабица, которую Николаю тоже удалось "достать" на возводимой им стройке. Но главная идейно-практическая изюминка заключалась в том, что возвёл он этот великолепный забор не на старом, отжившем месте, а прихватил им двухметровую полосу территории главной аллеи. Утром трудовой ночи Николай, несмотря на крайнюю усталость, нашёл в себе силы пересадить вплотную к новому забору куст чёрной смородины. Для подтверждения, что забор стоял тут всегда.
  В результате этой перестройки его дачный участок увеличился на сорок квадратных метров. Десять процентов добавки - как с куста! Пустяк, а приятно. Тем паче что добавка была не только бесплатной, но и не облагалась земельным налогом; ведь в ведомости дачного кооператива осталась прежняя цифра четыре.
  Мудрый почин был мгновенно подхвачен соседями по главной аллее, и вскоре по всей её длине её ширина сделалась одноколейной.
  Другой подарок Николаю (а также себе) сделал Олег. (Он-то и был тем коллегой, под предлогом соседства с которым Николай поменялся участками). Олег в течение завершающего года перестройки руководил бригадой по перестройке дачного кооператива. Перестраивала эта бригада забор, ограждавший дачный посёлок от проходившей рядом с ним автомобильной трассы. Старый забор, сделанный из металлической сетки, к тому моменту обвис, просел, местами был прорезан ночными ворами либо повален подозрительными грузовиками, ездившими по посёлку также по ночам, без разрешений и без правил, а также без включения фар. В общем, по своему состоянию сетка годилась лишь на сооружение куриных загонов на участках членов правления дачного кооператива. Так, посовещавшись, члены правления и постановили: все денежные средства кооператива направить на строительство нового высокого надёжного забора из бетонных плит.
   Забор этот (фактически - крепостная стена), по проекту архитекторов, учившихся искусству зодчества при феодально-уравнительном тоталитаризме, должен был иметь всего один разрыв - в месте центральных въездных ворот. Но Олег также имел передовой взгляд на окружавшие его события; и так же, при первом же взгляде на проект, заметил, что в нём имеется весьма существенная недоработка. А именно: необходимо, чтобы в данном, до тупого глухом заборе появилась добротная металлическая калитка. Калитка эта должна быть вставлена в забор напротив той аллеи, где стоит дача Олега, а ключ от калитки должен храниться в весьма надёжном и, вместе с тем, удобном месте. То есть - в связке личных ключей Олега. Через данную индивидуальную калитку он по ночам, не мозоля глаза дачным сторожам, будет доставлять со стройки на свою дачу кое-какие вещи и материалы. Ведь он намеревался возить их сюда для того, чтобы брать за них магарычи, а не для того, чтобы отдавать за них магарычи сторожам.
  Окончательно осознав выгоду от внедрения в жизнь своей перестроечной задумки, Олег поделился ею с председателем дачного кооператива (председателем тогда был другой человек, не тот, что председательствовал во время прибытия туда Юрия). Председатель сказал, что будет лучше, если Олег поделится не задумкой, а выгодой. И потребовал, чтобы аналогичная калитка появилась рядом с его дачей (его дача располагалась в ближайшем к городу углу кооператива, на пересечении главной аллеи и последней из боковых). Кроме того, те плиты, что, по проекту, должны ограждать от трассы заключительные двадцать метров главной аллеи, пусть будут установлены на председательском участке в форме сарая. А на их законном месте, так уж и быть, пусть останется старый сетчатый забор. Заботы о его ремонте председатель возьмёт на себя, поскольку теперь этот забор будет считаться границей не общественной собственности, а его личного участка.
  Вот так, благодаря применению административного ресурса, бывший председатель дачного кооператива получил огромный бесплатный сарай и почти на треть увеличил территорию своего участка. А тем самым заслуженно вышел на первое место в кооперативе по уровню перестроечной смекалки, оттеснив Николая на вторую позицию. Но при этом, из-за некоторого увеличения объёма и сложности строительных работ, закончить возведение ограды посёлка удалось не к концу июля, как то требовалось по плану, а почти тремя неделями позже.
  Конечно, можно было, как то весьма нередко делалось, подписать акт о приёмке и до окончания работ; но председатель завредничал. Не поверил, что Олег в случае досрочного подписания акта достроит председательский сарай.
  Но вот наконец-то закончили: в последние рабочие часы самоотверженного субботника достроили, доварили, установили. Олег и председатель в ту же субботу поделили между собой ключи от калиток, в воскресенье их хорошенько обмыли вместе с городской приёмной комиссией, и сговорились с нею о завтрашнем подписании акта приёмки ограды. И тут - бац! Надо же: именно в этот день, в тяжёлый понедельник девятнадцатого августа девяносто первого года, приключился ГКЧП.
  Приёмная комиссия страшно перепугалась. Обговоренную вчера сумму денег, только что снятых подельниками со своих сбербанковских счетов, не взяла, забор не приняла и, хуже того, срочно подала на суд. Потом, после ниспровержения узурпаторов и победы демократии, суд, конечно же, замяли; но должностей своих и Олег, и председатель дачного кооператива лишились. Олега, воспользовавшись тем, что ему стукнуло шестьдесят, сняли с должности и отправили на пенсию, а председателя, как "утратившего доверие", перевели на должность дачного электрика. Но этим, утратой доверия, всё и закончилось: ключи от калиток не отобрали, сарай не поломали, ограду на положенные места не вернули
  Новым председателем, по рекомендации снимаемого дачного главы, дачники выбрали его соседа, до того времени числившегося дачным электриком; так сказать, конвертировали их креслами. В итоге, поскольку бывший электрик продолжал оставаться под авторитетным влиянием бывшего председателя, тот, утратив свои властные полномочия де-юре, отнюдь не утратил их де-факто. Более того; каждый из них, по привычке, продолжал исполнять прежние обязанности.
  А вот Олег, хотя и остался при ключах, калитку напротив своей аллеи потерял. Озлобившийся на него бывший председатель, опустившись до уровня мести обычного электрика, самолично приварил электросваркой замок этой калитки к железному столбу. Но сделал он это якобы по той причине, что некие посторонние люди, а попросту - профессиональные дачные воры, дав Олегу всего лишь бутылку на магарыч, по ночам беспрепятственно проникают через эту калитку внутрь дачного посёлка.
   Стерпеть столь наглого и откровенного насилия над своими незаконными интересами Олег, конечно же, не смог. И следующей же ночью, наступившей за днём чиновничьего произвола, с помощью своей электросварки разрезал сделанный электриком шов.
  На следующий день возле спорной калитки разгорелся шумный скандал, весьма похожий на двустороннее объявление войны. Электрик орал на Олега, что привлечёт его к суду за самоуправство, а Олег орал на электрика, что привлечёт его к суду за клевету; и каждый из них орал, что право решать проблемы калитки имеет лишь он один.
  В тот же день электрик вновь приварил калитку, на сей раз - сразу к обоим столбам; и повелел сторожу охранять по ночам не столько ворота, сколько эту калитку.
  Но уже через ночь Олег, предварительно усыпив бдительность сторожа с помощью двух совместно распитых бутылок водки, отрезал калитку от столбов и вышвырнул её в рощу за дорогой.
  Электрик её нашёл и вновь, ещё надёжнее, по всем боковым граням, приварил к столбам.
  Олег вновь, отправив сторожа в глубокий алкогольный нокаут, ещё старательнее вырезал калитку из проёма в заборе - вместе со столбами; после чего, разрезав её на множество мелких частей, издевательски разбросал эти металлические огрызки вдоль внешней стороны забора электрика.
  С тех пор напротив аллеи, на углу которой стояла дача Николая, появился весьма удобный, ни днём, ни ночью не контролируемый проход через практически непреодолимый трёхметровый забор из мощных бетонных плит.
   3
  Поскольку уж речь зашла об индивидуальных особенностях аллеи, в одной дач которой поселился Юрий с сыном, то, пожалуй, стоило бы отметить, что аллея эта являлась одной из наиболее заселённых жильцами, круглогодично жившими в своих дачных апартаментах. Что представлялось Юрию явлением весьма приятным и положительным. Одно дело - если по соседству появляются люди временные, что лишь по выходным прибегают на свой участок, чтобы суматошно прополоть сорняки, полить помидоры и вновь исчезнуть на неделю; и совсем другое, когда рядом живут люди, у которых есть время и желание культурно общаться друг с другом. Но довольно быстро он убедился, что с культурным общением будет не так хорошо, как ему вначале мечталось.
  С ближайшим соседом, с Олегом, Юрию общаться не хотелось. Олег уже при первых двух встречах вызвал у него антипатию, а в дальнейшем это чувство лишь усилилось. Кроме того, между ними неодолимой преградой стоял языковой барьер.
  Ниже дачи Олега стояла дача сожительствовавшей пары, известной в округе под именами Тайка и Пашка.
  Тайка была худощавой, цыганского типа женщиной лет тридцати пяти. Дача принадлежала ей. Пашка, внешне интересный, крепкий, широкоплечий и синеглазый блондин примерно того же возраста, производил впечатление человека скромного, малоразговорчивого, даже замкнутого, но, судя по внимательным взглядам, умного и развитого.
  Увы, такое впечатление Пашка производил только в те редкие моменты, когда бывал трезвым. Когда же он достигал состояния алкогольного опьянения (а достижение такого состояния было основным смыслом и повседневной целью его жизни), то терял всякую скромность, обретал громкую нецензурную речь и впадал в дикую ярость; а при этом имел обыкновение жестоко избивать Тайку. Посторонним добродетельным людям, пытавшимся его усовестить, он, в грубой форме, объяснял своё обыкновение тем, что когда-то сел на три года в тюрьму по её вине. Она, встречаясь с ним, пошла на свидание с другим парнем; а он, будучи боксёром-разрядником, не сдержался и чересчур сильно избил ухажёра. С тех пор вся его жизнь пошла кувырком; вот он и злится.
  Тайка, наученная горьким опытом, при первых же признаках вхождения Пашки в буйную степень опьянения убегала из дому, оставляя сожителя наливаться алкоголем и гневом в гордом одиночестве. Возвращалась она в дом только после неоднократных приглашений Пашки, а в случае их отсутствия - по сигналу его зычного храпа. Несмотря на её осторожность и предусмотрительность, синяки не сходили у неё с лица; что, впрочем, не мешало ей в быту выглядеть довольной, в делах быть активной, а в общении - весьма разговорчивой.
  Тайка и Пашка нигде не работали, жили за счёт ловли и продажи креветок, в изобилии водившихся в слабосолёном и мелком, удобном для лова Сасыкском лимане. На ловлю они уходили среди ночи, во время максимальной охотничьей активности креветок; а возвращались с добычей уже под утро. Придя домой, они сразу же разжигали во дворе костёр, над которым, в подвешенном на распорках ведре, принимались варить пойманных креветок. К восходу солнца костёр гас, а Тайка и Пашка укладывались на отдых и спали до вечера.
  После захода солнца Пашка, с битым эмалированным ведром, завязанным сверху белым, но не слишком чистым женским платком, отправлялся в какой-то ночной пивной бар, где и сдавал свою продукцию оптом. Адрес этого бара ни он, ни Тайка, из вполне понятного опасения ненужной им конкуренции, никому не сообщали. Когда им удавалось поймать особенно крупных креветок, вследствие чего можно было рассчитывать на более солидный доход, то Пашка, помимо ведра, захватывал с собой и большой, но внешне не слишком тяжёлый мешок; а по дороге с угрюмой словоохотливостью жаловался встречным знакомым на Тайку за то, что она ленится стирать одежду и постельное бельё. Из-за чего ему приходится таскать всё это в городскую химчистку, да ещё и тратить зря деньги.
  Если доход и в самом деле был неплохим, Пашка возвращался домой весёлым, довольным и слегка подвыпившим, и нёс в ведре (не завязанном, нарочито открытом для взглядов всех завистников) множество всякой снеди, среди которой непременно находились излюбленные деликатесы: две бутылки водки и палка вареной колбасы. По возвращению Пашки с покупками пара сожителей принималась дружно, весело и голосисто обмывать свою удачу. Постепенно тосты и взаимные здравицы стихали, хотя звяканье стаканов слышалось всё чаще и громче. Вдруг раздавались гневные Пашкины вопли: "Хватит пить! Ты работать сегодня собираешься, а?" Затем слышались обиженные крики Тайки, она выбегала из усадьбы на аллею и, прикрывая одной ладонью подбитый глаз или припухшую щёку, мчалась к лиману. Пашка, свирепо поматерив её вслед, с чувством хорошо сделанного, хотя и не доведённого до конца мероприятия возвращался к покинутой трапезе.
  Однако, в одиночестве трапезничал Пашка недолго. Без Тайки ему быстро становилось скучно, он отправлялся на берег лимана и принимался, крича на весь посёлок, вызывать "на работу" сбежавшую от него подругу. Тайка, через довольно долгое время по каким-то только ей известным признакам уверившись в искренности высказанного им предложения, неприметно и настороженно выныривала из очередного, известного только ей укромного места, и они вполне мирно и дружно отправлялись на ловлю креветок.
  Юрию общение с Тайкой, даже самое краткое и мимолётное (во время случайного уличного "Здрасьте"), не доставляло ни малейшего удовольствия. Уж очень Тайка при этом была приторна, слишком уж слащава, чересчур себе на уме. С Пашкой, и также весьма кратко, он общался пару раз: хотел познать от него начальные премудрости креветочной ловли, чтобы суметь иногда приготовить себе и Алёшке хотя бы небольшую кастрюльку местного деликатеса. Пашка каждый раз бубнил, что рассказывать - бесполезное занятие, надо видеть своими глазами и пробовать самому; и обещал, что, когда он в следующий раз (конкретной даты он никогда и сам не знал) отправится на ловлю, то обязательно, лично, зайдёт за Юрием. Но ни разу о своём обещании не вспомнил.
  Следующая, четвёртая от угла дача на той же стороне аллеи была сдана её хозяевами в аренду. Арендаторами являлись два деловитых и вечно занятых армянина, дядя и племянник. Дяде было лет пятьдесят пять, племяннику - под сорок. Целый божий день они трудились в каких-то коммерческих структурах, появляясь на даче уже под вечер; а исчезали, словно испаряясь, как ночная роса, с первыми же лучами солнца. Никогда ни к кому в гости, ввиду недостатка личного времени, они не ходили, никого из соседей-дачников к себе не приглашали, а пришедших без приглашения в дом не впускали. Поскольку проживали они на даче только ночью, окна их домика были всегда плотно закрыты ставнями, а ставни крепко притянуты к окнам толстыми железными полосами, с пропущенными сквозь стену железными штырями. Было похоже на то, что в вечно запертом, лишённом солнечного тепла доме было весьма прохладно; скорее, даже холодно. Из-за чего теплолюбивые южане вынуждены были ежевечерне растапливать в домике печь. Причём (видимо, по привычке) топили они печь даже летом, в самую что ни есть жару. Случалось даже так, что дядя и племянник, не будучи в силах уснуть в доме, ночевали во дворе, оставляя дверь домика настежь открытой; а при этом над трубой вился еле заметный дымок.
  Иной раз, вместе с дымком из трубы, из открытой двери дома до обоняния соседей доносился еле ощутимый, но очень странный запах. Дядя и племянник охотно объясняли любопытным, что запах этот - от сгорания веточек особо пахучего дерева. По их словам, дерево это растёт только в одном месте в мире - на вершине горы Арарат. На их родине, в Армении, веточки этого дерева добавляют в дрова для улучшения запаха в доме. В их доме запах хороший, но они, из неодолимого чувства ностальгии, всё равно каждый раз сжигают такие веточки. И каждый раз по приезду на родину в множестве покупают их у предприимчивых спекулянтов - турок. При этом как бы ненароком, вскользь, они сообщали любопытным соседям, каких бешеных денег каждая из веточек стоит. После чего у собеседника вмиг исчезали не только вопросы, но и порождавшее их любопытство.
  Иногда, с промежутком в одну - две недели, и так же по вечерам, дядю и племянника навещали их соотечественники. Приезжали они, по четыре-пять человек, на двух чёрных "Волгах". Загнав машины во двор, гости, усевшись посреди двора за длинным столом, предавались оживлённым разговорам, а то и ожесточённым спорам. О чём они спорили, соседи не знали, поскольку арендаторы и их гости разговаривали между собой исключительно на армянском языке. Общий тонус и по-южному темпераментный накал словопрений они охлаждали и разбавляли неторопливыми приёмами какой-то родниково-прозрачной жидкости, обильно закусываемой дорогими сортами колбас, чёрной и красной икрой, а также большим количеством зелени и фруктов.
  Обычно беседы их бывали настолько интересны, что о привезённых с собою подарках гости вспоминали уже тогда, когда наступала ночь. Конечно, им становилось за своё невнимание стыдно перед хозяевами; и они, не включая во дворе электросвета (хотя, возможно, делая так не столько из стыда, сколько из скромности, из нежелания хвастаться своей щедростью перед соседями), начинали переносить из багажников и салонов обеих "Волг" заполненные чем-то тяжёлые мешки. После чего свет включался, и застолье возобновлялось; иной раз - чуть ли не до самого утра.
  Перед утром гостеприимные хозяева принимались отдаривать своих добрых гостей; и, опять же, делали это без всякой рекламы, а значит, и без света.
  Загрузив "Волги" до полного проседания задних рессор, вся дружная компания с первыми же лучами солнца уезжала в неизвестном направлении. Но вечером того же дня жизнь дядя и племянник вновь возвращались на дачу, а вместе с ними и жизнь дачного участка возвращалась в обычное русло.
  Далее, на даче, уныло прятавшейся в глуши аллеи за шумными и весёлыми четырьмя, одинокой и крайне нелюдимой жизнью проживала старуха лет шестидесяти пяти. На аллее, как и в целом в посёлке, она практически не появлялась, поскольку даже хлеб пекла сама; лишь раз в месяц тихой серой мышкой проскальзывала на почту за пенсией и обратно.
  О ней было известно, что иного жилья, кроме этой вот дачи, у неё нет; и что почти всю свою жизнь, ввиду собственной некрасивости и бедности, она прожила одна. Лишь пару лет назад к ней подселился было один мужичок; похоже, бомж. Разумеется, пьющий - а кто сейчас не пьёт? - и гулящий - а кто от такой уродины не станет гулять? Но месяца через три совместной жизни и этот мужичок её покинул; по слухам, сбежал к другой дачнице, более молодой и симпатичной. А при этом, по тихому и несчастному признанию покинутой старушки, прихватил с собою все скромные сбережения своей бывшей возлюбленной.
  С тех пор-то несчастная старуха словно потухла, съёжилась, замкнулась в своём горе, в чувстве собственной ненужности и бесперспективной никчемности; и совершенно перестала интересоваться жизнью других людей.
  Ещё парою участков ниже, в последнем на аллее, ближайшем к лиману домике жила пожилая пара, активно занимавшаяся животноводством. На травяном лугу, раскинувшемся между оградой их усадьбы и прибрежными камышами, паслись двое бычков и несколько коз, бегало сотни полторы кур и прогуливалось от усадьбы к лиману и обратно с полсотни гусей. Бычки мычали, козы блеяли, куры кудахтали, петухи кричали, гуси гоготали и шумно плюхались в воду, а кто-то из хозяев, в порядке внутрисемейной очереди сидевший у края лужка на походной табуреточке, неприязненно молчал и глядел на прохожих холодным взглядом, в котором светилось только одно пожелание: "А не пошёл бы ты отсюда?"
  На другой стороне аллеи постоянно обитал всего один человек: тихий, неприметный, на вид весьма болезненный и понурый парень лет тридцати. Жил он в дачном домике, стоявшем напротив участка, арендуемой выходцами из Армении. О нём было известно, что у него недавно, после долгой тяжёлой болезни, умерла любимая жена, а сам он является инвалидом то ли второй, то ли третьей группы. Из домика он практически никогда не выходил; всё, что ему было нужно, один раз в неделю, обычно - вечером по пятницам, привозила ему на собственных "Жигулях" его мать, строгого интеллигентного вида женщина в возрасте за пятьдесят. А по выходным к нему в гости приходила супружеская чета примерно его возраста; оба супруга - довольно симпатичные, стройные, скромные, хорошо одетые, но, как и их самозаточившийся друг, тихие, усталые и понурые.
  Остальных аллейных дачников можно было смело отнести к "переменному составу", своего рода шумной вахтенной команде, приезжавшей только в выходные дни ради того, чтобы прополоть сорняки и полить грядки, а заодно пожаловаться друг другу на полную безрезультатность своих усилий. Из этого контингента дачных мазохистов больше всех проводил времени на своём участке крепкий пятидесятипятилетний мужчина, владевший дачей, расположенной в самом начале аллеи, напротив дачи Николая.
  Изяслав Иванович (так звали этого мужчину) работал санитарным врачом в одном из евпаторийских санаториев, а все выходные дни посвящал своему хобби, которое он ласково называл "дачуркой". К "дачурке" он обычно приезжал уже в пятницу, по завершению рабочего дня, а уезжал утром в понедельник; и, как он уверял, только благодаря этому обстоятельству оставался здоровым и счастливым. Юрию, глядя на то, как самозабвенно, до самой глубокой ночи, возится Изяслав Иванович на своём участке, и слушая, с каким энтузиазмом и гордостью он рассказывает о сортах выращиваемого им винограда или разведённой им малины, верилось: даже отъявленный и прямо-таки хронический неудачник, родившийся с кривыми ногами и огромным носом, поступивший не в тот институт, в какой хотелось, работавший не по своей престижной хирургической специальности, а в до отвращения неприятной ему санитарии, женатый на нелюбимой и вредной характером женщине, имеющий тридцатипятилетнюю незамужнюю и курящую дочь - и в самом деле, хотя бы два с половиной дня в неделю, может быть по-настоящему счастлив.
  Вот с ним-то Юрий иной раз и перебрасывался через аллею парой приветственных слов; а когда Изяславу Ивановичу очень уж не терпелось похвастаться очередным его достижением, заходил к нему на участок.
  
  Глава 6. Маркиз.
  
  После первомайского разговора, расставившего все точки над ё, дачная жизнь Юрия вошла в напряжённо-деловую колею.
  Первым делом он спешно переоборудовал под сарай для кур строительный вагончик, задолго до описываемых событий умыкнутый Николаем с места его работы. Территорию вокруг вагончика он огородил полутораметровой по высоте проволочной сеткой, рулон которой был в своё время умыкнут Николаем вместе с вагончиком.
  По окончанию этих подготовительных работ, длившихся два дня, компаньоны по куриному бизнесу, в соответствии с достигнутым ранее соглашением, купили на совхозной птицеферме двухмесячных петушков, срочно распродаваемых из-за проводимого среди кур геноцида по половому признаку, а также ввиду дефицита имевшихся на ферме кормов. (Каковой Николай дополнительно усилил, приобретя на той же ферме, причём - по более низкой цене, чем на рынке, несколько мешков пшеничных отрубей и мешок ячменной дерти).
  На дачном участке стало ста десятью беспокойными жизнями больше, и жизнь дачников сделалась более хлопотливой. А хлопот начинавшим дачникам хватало и без цыплят; прежде всего - из-за странной, необъяснимой забывчивости Николая. При каждой встрече он клялся и божился, что в следующий раз обязательно, всенепременно принесёт дверцы и плиту для печи, а также прихватит ключ от подвала, где хранилась газовая плита; но каждый раз забывал. Из-за чего Юрий был вынужден готовить пищу на костре. В качестве топлива он использовал подгнивший штакетник, сваленный Николаем в углу дачного участка, а в качестве кастрюль - два чайника: эмалированный - для приготовления первых либо вторых блюд, и алюминиевый - для чая.
  Через два дня после вселения цыплят на даче появился ещё один жилец.
  В тот день, придя из школы и отобедав, Алёшка выскочил из домика во двор, намереваясь мчаться на берег лимана. Туда в это время обычно приходили двое мальчишек с соседней дачной аллеи, с которыми он уже успел подружиться и с которыми чуть ли не дотемна играл в прятки или догонялки.
  Едва перешагнув через порог во двор, Алёшка впрыгнул обратно в комнату, и, с полушёпотом:
  - Пап, нам котик подарок принёс! - схватил за рукав отца и потащил его к открытой двери.
  В метре от порога, сразу за щебенчатой дорожкой, проложенной от калитки к двери в дом, в строгой, изящной и дипломатично-вежливой позе, опираясь прямыми передними лапками о землю, сидел молоденький кот. Спинка, бока, верх головы и уложенный к передним лапкам хвост были угольно - чёрными, а мордочка от лба и ниже, манишка по передней части шеи и живота, а также кончики всех четырёх лап - белоснежно-белыми.
  Кот, нисколько не испуганный появлением Юрия, даже не шелохнулся, продолжая спокойно сидеть в той же строгой, но и совершенно естественной, раскованной позе, позволявшей ему в любой момент непринуждённо встать и достойно удалиться.
  - Я его знаю! - потянув отца за рукав, зашептал снизу Алёшка. - Я с ним уже играл возле озера. Он сидел спокойно на травке, а на него коза напала, хотела его боднуть. Но её верёвка не пускала. Котик её не боялся, но я её всё равно прогнал: чего она наглеет? Её ж не трогают. А меня за это прогнала оттуда бабка, хозяйка козы. А я всё равно сначала дал котику кусочек пряничка, что у меня с собой был, а только потом ушёл. А теперь он нам, вместо того пряничка, принёс мышку. Видите?
   В самом деле: в полуметре от кота, на середине расстояния между ним и порогом лежала малозаметная на фоне насыпанного там серого щебня свежезадавленная мышка.
   - Это что, подарок? - показав на мышку указательным пальцем, с вежливой усмешкой спросил кота Юрий. Котик, с пару секунд подумав над переводом, неторопливо встал и, не сводя внимательных глаз с Юрия, пошёл к мышке. Подняв мышку аккуратным кусом белых острых зубок, он перенёс её сантиметров на десять ближе к порогу. Затем, исполненным благородства наклоном головы опустив мышку на камешки щебёнки, котик спокойно вернулся на прежнее место, на мягкую тёплую землю за щебёночной дорожкой. Усевшись в прежнюю позу, он вновь спокойным, внимательным и доброжелательным взором посмотрел на Юрия и Алёшу, словно и в самом деле говоря: "Вот вам подарок".
  - Ну, спасибо, - с удивлением и даже с некоторым замешательством произнёс Юрий; и, отшагнув внутрь комнаты, произнёс: - Что ж, заходи, гостем будешь. Таких деликатесов, как ты принёс, у нас вроде бы нет; но уж постараемся чем-то отблагодарить.
  - Заходи, заходи! - отступив вслед за отцом вглубь комнаты, обрадованно пригласил своего нового друга Алёшка. Но котик не двигался с места. Алёшка, слегка растерявшись, обратился к отцу:
  - Что он, нас боится? Может, думает, что мы такие же вредные, как та коза?
  - Он думает, что это не он у нас в гостях, а мы - у него в гостях, в его дворе. Он же раньше нас здесь поселился, - не сводя с кота заинтересованного взгляда, усмехнулся Юрий; и, на ощупь нашарив в стоявшей на столе тарелке один из пряников, подал его Алёшке.
  - На, поломай на кусочки и угости его. Но положи кусочки подальше от входа, чтобы котик нас не боялся, когда будем ходить в дом - из дома. Во-он там положи, на дощечку под деревом. И мышку туда же положи. Только не говори ему, что мы мышек не едим, а то обидится. Подумает, что брезгуем его угощением. Скажи: спасибо, мы уже сыты. Но потом не забудь руки с мылом помыть.
  Через несколько секунд котик, вежливо выслушивая восторженные мурлыкания мальчонки, понемножку и аккуратно, как опытный дипломат от поднесённой ему хлеба-соли, отщипывал зубками крошки от поднесённого ему лакомства. Съел он, как и положено по этикету торжественных приёмов, совсем немного, пару небольших кусочков; после чего неторопливо влез на дерево и, устроившись на толстой горизонтальной ветке, расположенной над учтиво оставленными им съестными припасами, но выше пределов досягаемости Алёшкиных рук, сделал вид, что спит.
  С тех пор эта ветка стала привычным местом его дневного отдыха.
  Алёшка, через пару прыжков убедившись, что кота ни он сам, ни его выдающиеся спортивные достижения не слишком волнуют, несколько обиделся и умчался к лиману. Но вернулся он домой гораздо раньше обычного расписания, всего лишь часа через полтора. Кот, разбуженный его появлением, величественно потянулся, приветственно мяукнул, затем благосклонно спустился вниз и неторопливо доел остатки пряника. После чего он куда-то ушёл; а огорчённый Алёшка уселся за чтение красочной книжки "Кот в сапогах", подаренной ему отцом на прошлый день рождения.
  Минут через пятнадцать кот опять появился во дворе; и опять в зубах у него была мышка. Положив её не рядом с первой, так им и не тронутой, а посередине щебёночной дорожки, на ранее выбранное им место церемониальных подношений, котик пару раз призывно мяукнул. А как только обрадованный Алёшка выскочил из домика на двор, котик неспешно, с чувством честно исполненного долга, через дачный участок Олега опять ушёл в неизвестном направлении.
  После этого события Юрий и Алёша дружно пришли к мнению, что самым подходящим именем для столь аристократичного и хозяйственного кота будет "Маркиз". После чего общими усилиями оборудовали ему достойный его замок (под приподнятым над землёй куриным вагончиком).
  На сей раз отсутствовал котик долго. Вернулся он, когда уже начало темнеть, в десятом часу ночи. Последние перед его приходом полчаса Алёшка простоял у калитки, беспрерывно зовя кота домой, при этом произнося его имя адаптированно к кошачьему вниманию и пониманию: "Мрр-Кис! Мрр-Кис!"; и был сполна вознаграждён за свои тревоги и волнения, увидев, что котик опять пришёл с пойманной мышкой.
  К утру все три принесённые Маркизом мышки куда-то исчезли; но вряд ли их съел сам Маркиз. Очень скоро выяснилось, что ловил он мышей скорее из охотничьего удовольствия да из желания похвастаться своими подвигами; питаться же этот аристократ предпочитал домашней пищей. А при этом странное, необъяснимое, с точки зрения генетической предрасположенности, предпочтение он отдавал вегетарианским блюдам.
  Стоило Юрию начать чистить картошку, как рядом появлялся Маркиз; и молча, но требовательно глядя на вьющуюся из-под ножа кожуру, давал понять, что от этого угощения он бы не отказался. Каждый из доставшихся ему обрезков он тщательно обнюхивал, некоторые сразу же забраковывал, но некоторые весьма охотно грыз. Съедал он совсем немного, но делал это с истинным удовольствием. Причём, к особому удивлению Юрия, ел он только свежесрезанную кожуру от тщательно отмытых картофелин; но к самим картофелинам - ни к очищенным, ни к неочищенным, ни к разрезанным - даже не притрагивался, словно понимая: это - недостойное его чести браконьерство.
  Так же, когда через пару месяцев появились овощи, поступал он с огурцами и помидорами. Особенно любил он помидоры; настолько, что при запахе свежеразрезанных спелых плодов забывал о своей аристократической сдержанности и начинал требовательно мяукать: "Ме-э-э? Ме-э-э-э? Э?"
  Мол, сколько можно меня мучить? Дайте же мне наконец эту вкуснятину!
  "Попок" от обрезанных помидор он мог съесть очень много, с десяток и больше; и из всех достававшихся ему помидорных обрезков выбирал именно их; возможно, потому, что "попка" в спелом помидоре - самая твёрдая часть, а ему процесс их жевания доставлял особое удовольствие. При этом, опять же, к целым помидорам он даже не притрагивался, хотя все помидорные грядки были в его полном распоряжении: выбирай - не хочу.
  Юрия вегетарианские наклонности Маркиза смешили до слёз. А Алёшка, увидев своего котика доедавшим какие-нибудь растительные огрызки, проникался к нему жалостью и норовил подсунуть ему что-нибудь, на Алёшкин вкус, более вкусное. После чего ещё больше огорчался, видя, что Маркиз, не обратив должного внимания на кусочек пряничка или обрезок сальца, продолжает жевать сырую картофельную кожуру или вареный бурачок (сырую свеклу, как и её сырую кожуру, он почему-то не слишком жаловал).
  - У него, наверное, зубки болят, вот он только мягонькое и ест, - жалостливо говорил Алёшка. - Или ему чего-то не хватает. Может, надо купить ему кошачьих витаминов?
  - Просто Маркиз - не какой-нибудь обычный кот, а особой дачной породы, - утешал его отец. - Если бы дачные коты могли питаться только тем, что им люди дают, то все бы за одну зиму вымерли. А так - то картошечные очистки подберут, то морковочку из земли выкопают, то перемёрзший, мягонький и сладкий бурачок найдут; так и дотягивают до весны, когда люди вновь на дачи возвращаются. Вот и Маркиз такой - не хочет отвыкать от привычного рациона, даже летом тренируется.
  - А зачем ему тренироваться? Мы его зимой к себе заберём, - рассудительно говорил Алёшка. - Правда же?
  - Постараемся, - уклончиво отвечал отец. - Сначала надо узнать, где мы будем жить.
  Но особое пристрастие питал Маркиз к абрикосам. Их он любил настолько, что, вопреки своим аристократическим привычкам, добывал самостоятельно.
  Как только фрукты начали созревать, Маркиз целыми днями почти не слезал с абрикосового дерева. Мякоть с абрикос он объедал целиком, иной раз не брезговал даже жёсткой палочкой плодоножки, оставляя от абрикосок лишь их обгрызенные и вылизанные косточки.
  Каждое утро он начинал с того, что, неторопливо лазая по веткам, подолгу и вдумчиво обнюхивал каждую из доступных ему абрикосок, тщательнейшим образом выбирая самую лучшую. Найдя достойнейшую из достойных, он, аккуратно придерживая абрикосу за дальний от него бочок чуткой и хваткой лапкой, снимал её зубами с веточки и уносил на излюбленную горизонтальную ветвь. Там он укладывал абрикоску во впадинку, образовавшуюся в развилке двух веток, и начинал лакомиться.
  Съев первую абрикоску, он целеустремлённо отправлялся за следующей; за той, которую заранее, ещё во время предварительного обхода, наметил в серебряные призёрши устроенного им конкурса вкусноты. И с этого момента поедал их беспрерывно, в активном деловом темпе, одну за другой. Каждый раз памятливый кот, в порядке установленной им строгой очерёдности, прямёхонько отправлялся к одному из тех плодов, которые перед тем он обнюхивал наиболее тщательно и подле которых, незадолго до того, пребывал в наибольшей задумчивости. А уж при повторной встрече срывал их без особых раздумий, с первого же краткого обонятельного опознавания.
  Случалось, что какая-то из абрикосок, в момент её снятия с веточки, срывалась и падала на землю. Маркиз, ни на мгновение не спуская с неё цепкого взора, следил за ней во всё время её падения, отскакивания от веток и последующего качения по земле; а затем, свесив голову с ветки, он начинал вздыхать, поглядывая то на непослушную абрикоску, то, вдоль ветки, в сторону ствола дерева, оценивая: стоит ли ценность потерянного плода усилий по спуску к нему?
  В конце концов доводы лени сдавались под напором требований долга, ответственности и экономии природных ресурсов. Маркиз, то и дело останавливаясь и раздумчиво поглядывая то вниз, на лучшую из оставшихся в живых оранжевых красавиц, то вверх, на чуть худших качеством, но куда больших количеством прелестниц, неторопливо спускался на землю. Спустившись, он быстро и безошибочно находил упущенную им абрикосу среди сутолоки лежавших других, при этом куда больше доверяя носу, чем глазам.
  - Маркиз, похоже, на твоё родословное дерево прокрались белки! - расхохотался Юрий, увидев впервые охоту Маркиза за абрикосами.
  - А я знаю, откуда они к нему пришли, - деловито сказал Алёшка. - Из леса, что за дорогой. Мне один мальчик рассказывал, что там - уйма сосен, а на соснах живут белки. Пап, а давайте пойдём на белок посмотрим? И Маркиза с собой возьмём. Пусть тоже познакомится.
  
  Глава 7. Лес и его обитатели.
  1
   Ближе к вечеру того же дня отец и сын, переложив с ветки дерева на плечо Юрия хорошенько перекусившего, разнежившегося от довольства кота, отправились на прогулку в лес.
  Хотя... пожалуй, называть словом "лес" ту реденькую и невысокую рощицу, что располагалась по противоположную от дачного посёлка сторону автомобильной дороги, было бы неправомерно. Поскольку таковое именование создало бы у читателя преувеличенное впечатление о масштабности антуража описываемой местности и, соответственно, вызвало бы непредумышленное автором предчувствие значительности и важности происходивших там событий. Обитатель средней полосы России, прочтя слово "лес", сразу же представил бы себе привычную картину величественного дубового бора, подневольно ища на следующих страницах данного повествования охотников, ждущих в засадах нагоняемых собаками лосей и кабанов. Наследник покорителей просторов Сибири или Дальнего Востока посмотрел бы из окошка на девятом этаже на раскинувшуюся перед его взором панораму могучей тайги, по дебрям которой пробираются отчаянные добытчики пушнины, выслеживающие соболей и белок, но даже не догадывающиеся, что вслед за ними неслышной поступью крадётся голодный и злой медведь-шатун, а то и тигр - добытчик добытчиков пушнины. Жители безлесных южных краёв и областей умилённо взглянули бы на висевшую в их комнате картину кисти Шишкина, с огромными, подпирающими небо соснами, прохладными прозрачными речками и очаровательными игрунами-медвежатами.
  Увы, ничего подобного в Крыму нет. И тот, кто внимательно посмотрит на карту Крыма, без труда поймёт коренную причину этого явления. В самом деле: ну какие леса, а заодно населяющие их лоси, кабаны, тигры и медведи могут появиться на полуострове, имеющем внешний облик тощей копчёной камбалы, подвешенной на верёвке Перекопского перешейка между палящим солнцем и солящим морем? Стоит только взглянуть на иссушенный рот этого выжаренного и высоленного создания, что раздирающе-широко, от верхней губы мыса Тарханкут до нижней губы мыса Херсонес разинут от нестерпимой жажды, и станет ясно: на верхней, равнинной части этой суши (в прямом смысле данного слова) без целенаправленного полива и кропотливого уход ничто многолетнее и водолюбивое выжить не сможет.
  Практика полностью подтверждает флористические выводы из только что высказанной ихтиологической теории. Все деревья, произрастающие на скудной крымской равнине, выросли там не сами по себе, а были высажены людьми. Природных лесов там никогда не было, нет сейчас и вряд ли появятся в будущем. Есть только рукотворные лесопосадки, требующие постоянного человеческого ухода.
  Искусственной лесопосадкой являлась и роща, куда отправилась смешанная экспедиция, ставившая своей целью поиск беличьих предков кошачьего участника своей команды.
  После перехода через автотрассу перед путешественниками предстал выбор, с какого из участков рощи начать ознакомление с нею: с лиственного или хвойного. Так уж получилось во время закладки рощи, что именно в этом месте роща делилась на две разные части.
  Слева, перпендикулярными к автотрассе рядами, стояли деревья лиственных пород, преимущественно - ясеня и ольхи. Деревья эти были довольно старыми, но небольшими и невысокими, не больше четырёх-пяти метров в высоту и двух-трёх метров по диаметру кроны. Междурядное пространство между ними было вспахано тракторным плугом, а промежутки между деревьями, стоявшими в одном ряду, густо забиты разнообразными кустарниками - довольно низкими, высотою от метра до полутора. Но листва деревьев, даже самых больших и старых, возвышалась над кустарниками совсем немного, а иной раз и сливалась с общей кустарниковой растительностью - по той причине, что многие из деревьев были наполовину сухими. Нижняя их часть, до высоты в полтора - два метра, была живой, со здоровыми ветвями и зелёной листвой; а верхняя была совершенно высохшей. С некоторыми из деревьев, судя по плотной и крепкой коре, сохранившейся на их засохших верхушках, случившееся несчастье произошло не так давно; возможно - в прошлом году. Но на большинстве деревьев кора уже растрескалась, была изъедена древоточцами, а то и совсем отсутствовала.
  Юрий быстро догадался о причине столь странного явления; странного для тех, кто не жил в Крыму. А кто прожил там хотя бы год (а Юрий, к тому моменту, уже начал отсчитывать третий), тот знает, что в июле на равнинной части Крыма начинается "сухой сезон", продолжающийся примерно до середины сентября. Дождей в это время практически не бывает; а те, что случаются, называть дождями можно лишь с большой и большой натяжкой.
  К примеру: в кубанской станице Отрядной за год выпадает более девятисот миллиметров осадков; а в Евпатории, расположенной примерно на той же широте, - около трёхсот. Причём основное количество евпаторийских осадков выпадает зимой, куда более сырой и моросящей в сравнении с континентальной зимой в Отрядной. И что, в таком случае, от этих несчастных трёхсот миллиметров общих поставок небесной влаги остаётся на долю сухого сезона? Даже на росу не хватает.
  Вот и получается: пока деревце небольшое, ему водички надо меньше, а молодого задора эту водичку выискивать да силушек её высасывать и наверх подавать больше; к тому же его в этом возрасте, из сочувствия к его детству и юности, хоть маленько поливают. А как дерево немного постарело, а тут, как назло, сухой сезон чересчур рано начался либо слишком поздно окончился... Хорошо, если хоть нижним веточкам что-то, от скудных соков, с трудом изыскиваемых и посылаемых вверх корнями, на подпитку достанется. А уж верхним ветвям и их листьям, оставшимся на голодном и сухом пайке, даже на испарение не хватает. Так что остаётся верхушкам хоть и не совсем старых, но излишне высоко, за благоприятные сезоны, вытянувшихся деревьев одно: засыхать.
  Но, кроме данного несчастья, наблюдалось, и даже чаще на более сохранившихся деревьях, ещё одно странное и болезненное явление. А именно: многие из наиболее длинных и мощных нижних ветвей деревьев были надломлены вблизи ствола. Напрочь лишившись всей своей листвы, но продолжая удерживаться за общий ствол в местах надломов, эти ветви беспомощно свисали своими некогда верхними концами к земле. Одни из надломленных ветвей уже засохли, другие успели лишиться коры и почернели древесиной, но некоторые ещё продолжали отчаянно бороться за жизнь, пытаясь из последних сил отрастить на себе новую листву; но было ясно, что дни их сочтены.
  О причинах данной аномалии Юрий догадался не сразу; хотя и не намного позже.
  Справа от насаждений деревьев и кустарников лиственных пород располагались посадки сосен. На этом участке ни кустарников, ни хоть какой-то иной растительности не было - из-за густой тени, что отбрасывали сосны своими густыми раскидистыми кронами; а также из-за толстого мульчирующего слоя опавших с них, порыжелых от времени иголок.
  Юрий выбрал путь по участку лиственных деревьев: там было больше простора, света и, соответственно, обзора, весьма необходимого для начального ознакомления с местностью, на которой, вполне вероятно, обитают не только гипотетические родственники кошачьего перерожденца Маркиза, но и двуногие вырожденцы рода человеческого. А встреча с ними в глухом незнакомом месте может быть куда нежелательней столкновения носом к носу с ближайшими, но ужасно дикими родственниками размурлыкавшегося дачного аристократа.
   Во главе партии поисковиков шагал Юрий. На его плече, с истинно аристократической уверенностью в своём праве на особый комфорт, путешествовал тот, ради семейного счастья которого и состоялось данное путешествие. Следом за ними, сея страх и ужас в окружавшей флоре и мелкоразмерной фауне, лихим арьергардным разведчиком носился Алёшка. В самом начале пути по роще он, ревниво дразня кота, зарычал на него, как приглашавший в свою игру тигрёнок. Затем, якобы спасаясь от лениво мяукнувшего в ответ Маркиза, ловко, как рысёнок, взобрался на ближайшее дерево. Там он раскачивался на макушке ствола, как леопард, затеявший стряхнуть с верхней веточки трепещущую обезьянку. Когда же сам он был согнан отцом с дерева, то, как неутомимый гепард, то и дело убегал в сторону от основной части экспедиции, при этом скача одновременно на двух ногах, как кенгурёнок, размахивая руками, как страусёнок крыльями, и визжа, как излавливаемый дикий поросёнок. Словом, вёл себя, как нормальный, здоровый и, в силу этого, активный ребёнок, что по какому-то случайному стечению обстоятельств родился среди приматов вида Homo sapiens.
  Путешественники отправились вглубь рощи по травянистой тропинке, проходившей вдоль одного из рядов лиственных деревьев и густо истоптанной следами огромных сапог и маленьких копытец. Рядом, в кустарнике между деревьями, шныряли по веточкам и перекликались между собою мелкие птички, замиравшие и смолкавшие при приближении путешественников к месту их обитания. Впереди, метрах в трёхстах - четырёхстах от начала тропки, виднелись, сквозь сухие ветви верхушек деревьев, серо-коричневые корпуса какого-то промышленного предприятия. Где-то, чуть поодаль и несколько левее выбранной Юрием тропки, то и дело блеяли козы и изредка стучал топор невидимого дровосека.
  Через какое-то время возле ряда деревьев, стоявшего по левую сторону тропы научно-исследовательской экспедиции, стали видны козы, числом десятка в полтора. Две из них щипали траву, ещё две пытались продраться внутрь густого и колючего кустарника, а остальные торопливо и жадно обгладывали ветки деревьев, заломленные с деревьев к земле.
  Впереди козьего строя неспешно продвигался вдоль ряда деревьев очень крупный по росту и весу мужчина с грубым, маловыразительным и угрюмым лицом. Как только следовавшее за ним козье стадо обгладывало основную часть листвы со свисавшей к земле ветви, мужчина отправлялся к следующему дереву и, продравшись сквозь кустарник, расчётливо тюкал топором под основания одной - двух нижних ветвей; не слишком сильно тюкал, с продуманной целью не срубить ветви, а лишь надрубить их. Затем он, навалившись всем своим весом, пригибал ветви к земле, заламывая, но не до конца сламывая их: чтобы не умирали сразу, чтобы подольше мучились, по мере сил продолжая восстанавливать свою листву для питания коз, принадлежавших современному двуглазому полифему.
  Юрий, словно споткнувшись взглядом об это зрелище, замер на месте. Лесоруб, обломив очередную ветвь, повёл на него злыми насупленными зрачками и, угрожающе покачивая острым, удобно пригнанным к руке топором, негромко и властно сказал:
  - Чего уставился? Топай туда, откуда пришёл. Пока есть чем топать.
  "Странно, что ты до сих пор беспрепятственно здесь топаешь", - неприязненно подумал Юрий.
  Не отвечая на словесный выпад местного скотопредводителя, он отвернулся от него вправо - назад, в сторону приотставшего Алёшки. Того там не было.
  - Лёшка! Ты где? - встревоженно вскрикнул Юрий.
  2
  - Я тут! Я чьё-то укрытие нашёл! - долетел из глубины тянувшегося справа кустарника негромкий Алёшкин голосок. Между сомкнувшейся листвой двух больших кустов был едва заметен узкий промежуток, напоминавший собою нору, в которую короткими поочерёдными рывками вползали белые подошвы алёшкиных кед. Алёшка, передвигаясь на коленках, продвинулся ещё дальше, кеды, вместе с ним, исчезли за густым переплетением листвы и ветвей.
  - Лёшка, хватит там лазать. Напорешься ещё на что-нибудь. Выползай! - подождав с минуту возвращения своего непоседливого потомка, обеспокоенно произнёс Юрий.
  - Пап, лучше Вы сюда ползите. Тут кого-то убили! - перепуганным и дрожащим, а вместе с тем до отчаяния храбрым голосом прошептал из кустов Алёшка. Юрий, торопливо подойдя к найденному Алёшкой проходу, раздвинул верхние ветви и вгляделся внутрь кустарника.
  В продолговатой куполообразной нише, тесной и тёмной, образованной смыкавшимися и переплетавшимися ветвями нескольких кустов, смутно виднелась скорченная фигурка Алёшки, а рядом с ним - лежавшее на земле обезглавленное тело, одетое во что-то пёстрое.
  Юрий непроизвольно оглянулся вокруг.
  Козопас, повернувшись к Юрию спиной, неторопливо продирался к следующей, безмолвно и покорно трепетавшей жертве. Метрах в пятидесяти далее, в самом конце того же, левого ряда деревьев, стоял неизвестно откуда появившийся, внимательно поглядывавший на Юрия сухощавый чернявый паренёк лет шестнадцати - семнадцати. Увидев направленный на него ответный взгляд, паренёк торопливо скрылся за деревом, стоявшем последним в ряду.
  Первым желанием Юрия было - вызвав Алёшку наружу, покинуть лес. Но, подумал он, уйти, не осмотрев Алёшкину находку, тоже нельзя. Возможно, придётся срочно (пусть даже и анонимно, с помощью уличного телефона) вызывать сюда милицию ради раскрытия совершённого здесь преступления; а для этого нужно самому более или менее точно знать, что же в этих кустах спрятано.
  Вызывать Алёшку из кустов Юрий, хотя и после минутных колебаний, не стал, рассудив: Алёшка, выбравшись наружу, будет суетиться, волноваться, задавать вопросы, заглядывать в лаз между кустами и, тем самым, обратит на себя и на содержимое кустов особое внимание глазастого полифема и любопытного паренька. В результате у Юрия может появиться крайне нежелательный шанс оказаться в числе официально допрашиваемых свидетелей. А Юрий никогда не забывал о том, что для него малейший шанс попасть в зону внимания правоохранительных органов равносилен стопроцентной гарантии лишиться возможности растить и воспитывать своего любопытного и вертлявого потомка.
  Сняв разнежившегося и тихонько мурлыкавшего Маркиза со своего плеча и прижав его левой рукой к груди, Юрий опустился на три оставшихся у него конечности и продрался сквозь узкий лаз к нише в глубине кустарника.
  На земле, в узком и тесном пространстве между основаниями густых и колючих кустов, лежал старый, тёмный, полусгнивший матрас, почти неотличимый по цвету от окружавшей его бурой лесной земли и тёмно-коричневых прошлогодних листьев. На матрасе, аккуратно расстеленное вдоль его длины, плечиками вплотную к дальнему от Юрия торцу матраса, лежало мелкоцветастое, слегка подопревшее от ночной сырости, но совершенно не истлевшее сатиновое платьице. Судя по фасону, расцветке и размерам, оно могло принадлежать девочке-подростку. Ниже платьица, на прогнозируемом месте ног, лежала какая-то скомканная и грязная тряпочка.
  - Ф-фу! - облегчённо выдохнул Юрий, смеясь над собою, что принял платье, приподнятое матрасом над уровнем земли, за объёмное человеческое тело. - Ну ты, Лёха, меня напугал! С чего ты решил, что тут кого-то убили? - успокоительно спросил он сына, сидевшего, вжавшись в узкое пространство между двумя кустами, на максимально возможном удалении от матраса.
  - А платье порвато. И всё-всё ножом попробито, - глуховатым и тихим голосом ответил Алёшка; и указал взглядом на какой-то тёмный продолговатый предмет, лежавший у края матраса.
  Юрий всмотрелся: предмет оказался не сучком с обломком коры, как то ему вначале показалось, а заржавевшим кухонным ножом с потускневшей и побуревшей деревянной рукояткой, некогда расписанной "под хохлому" .
  Присев на корточки, Юрий внимательнее вгляделся в расстеленное платье. В самом деле, оно было разорвано на груди; и не заметил этого Юрий потому, что платье было расстелено на матрасе очень ровно и тщательно, а оба разорванных края были аккуратно приложены, с небольшой накладкой, один к другому. Кроме того, платье и в самом деле было сплошь истыкано узкими прорезами. Ширина этих прорезов совпадала с шириной лежавшего неподалёку ножа.
  - Нет, Лёша. Никто никого не убивал, - успокаивающе сказал Юрий. - Следов крови нет. Резали только платье, а не человека. Смотри: прорезы идут насквозь через платье и уходят в матрас. А если бы платье было на ком-то одето, то прорезы были бы только на одной стороне платья. Наверное, дело было так: девчонка за чем-то полезла в эти кусты, да зацепилась за ветку и порвала на себе платье. Её подружка побежала за другим, а она сидела тут одна и переживала. И от скуки и досады протыкала ножом платье, из-за которого, как ей думалось, у неё случились неприятности.
  Алёшка, после секундного раздумья, распрямился и выдохнул с заметным облегчением.
  - Вот глупая! Чего лезть туда, где можно ободраться? - с важной наставительностью, словно обращаясь к воображаемой им глупышке, высказался он; а затем, искоса взглянув на отца, с хитринкой добавил: - Не девчоночье это дело!
  Высказав эти сентенции, мальчишка окончательно успокоился и развеселился. А кот, словно ему передалось недавнее Алёшкино волнение, сердито замяукал и принялся вырываться из-под руки Юрия. Юрий, подумав, что ненароком излишне прижал кота, взглянул на него и слегка ослабил руку; а взглядом мимо кота посмотрел на тряпочку, лежавшую у низа платьица.
  И вдруг он с холодным ужасом понял, что это - женские трусики, искромсанные ещё более свирепо, чем платье, такими же ударами через матрас до самой земли. Отчего трусики и сделались похожими на бесформенную тряпочку.
  "Эге. Да тут, похоже, побывал маньяк-неудачник. В лучшем случае - извращенец-фетишист", - с до рвоты неодолимым отвращением подумал он.
  В этот момент окончательно разнервничавшийся кот резким неожиданным усилием выдрался из-под ослабевшей руки хозяина. С отчаянным "Мяу!" оттолкнувшись от колена Юрия, кот в далёком прыжке перелетел через матрас. Уже почти в конце полёта он ударился левым боком о торчавшую из земли ветку и перевернулся в воздухе, но с невероятной ловкостью сумел завершить своё сальто приземлением на лапки; после чего, испуганно и сердито прошипев, метнулся между кустами в сторону сосновой рощи.
  - Маркизик! Тебе больно? Подожди, я тебя понесу! - вскрикнул Алёшка и, став на коленки, поспешно пополз вслед за Маркизом, пытаясь продраться к соснам между плотно стоявшими кустами.
  Юрий привстал и, раздвинув кусты, помог Алёшке выбраться из их колючих объятий. Тот помчался вслед за котом, убежавшим метров на двадцать вглубь соседней сосновой рощи. Туда же, продравшись через кусты другим, более широким проходом, направился и Юрий.
  3
  Маркиз и гнавшийся за ним Алёшка удалялись всё дальше вглубь сосновой рощи. Кот, то ли сильно испугавшись, то ли разыгравшись, в руки Алёшке не давался; а Алёшке это уже и не нужно было, ему доставлял удовольствие процесс игры в погоню.
  Вскоре котёнок и ребёнок оказались на обширной поляне, посреди которой возвышался высокий насыпной холм. Кот, спасаясь от подкрадывавшегося к нему преследователя, распушил пышный хвост трубой и помчался вверх по крутому склону. Алёшка торопливо покарабкался вслед за ним; и на самом верху холма они наконец-то нашли друг друга.
  Вслед за ними на холм взобрался и Юрий.
  К его удивлению, холм, в горизонтальном плане, оказался не круглым, но похожим на молодой месяц. Холм этот, как позже узнал Юрий, был сооружён нашими бойцами во время боёв с фашистами за Крым. Срединная, самая широкая в плане часть холма являлась и самой возвышенной, а к острым концам оборонительного полукруга высота сооружения плавно уменьшалась до нуля. Склоны месяцеобразного холма были довольно крутыми, и, вне сомнения, сложенными очень надёжно и прочно; настолько, что за долгие послевоенные годы нисколько не осыпались. Единственной неровностью, имевшейся на наружном скате холма, являлась снарядная воронка, оставшаяся со времён боёв; из неё взрывом были выброшены два громадных камня, оставшихся с тех пор лежать у подножия холма.
  Верхняя кромка былого фортификационного сооружения была срезана по горизонту, и в ней виднелись прямоугольные углубления наполовину засыпанных временем окопов. В самом неглубоком, практически засыпанном окопе виднелась горка золы, по краям её стояли на рёбрах два растрескавшихся кирпича и валялись обгоревшие шампуры из древесных прутьев.
  Высотою холм немного превосходил окружавшие его сосны, что было очень удобно для обозревания открывавшейся оттуда перспективы; чем бывший авиационный штурман не замедлил воспользоваться.
  На юго-юго-западе от холма виднелся город, притиснувший свои санатории и дома отдыха вплотную к полукружию береговой черты Каламитского залива. Границей города, с его северо-восточной, ближайшей к холму стороны, служила железнодорожная ветка в сторону Симферополя, проходившая примерно в километре от холма. Через рельсы был проложен автомобильный переезд, со шлагбаумом и будочкой путевого смотрителя.
   Метров через сто от переезда автотрасса делилась на две части. Основная трасса, повернув вправо, по дамбе между двумя мелкими лиманами устремлялась к берегу моря и, в конечном итоге, к Симферополю. Вторая трасса, отклонившись немного влево, убегала в степные крымские просторы. Справа от этой трассы, сразу после её ответвления, располагался большой, поросший сорняками пустырь, за ним - здание местной ГАИ (вскоре переименованной в ДAI - дэржавна автоiнспэкция). Далее, на протяжении километров трёх-четырёх, между автотрассой и волнистой линией Сасыкского лимана разлеглись дачные посёлки.
  Левее этой трассы была сосредоточена основная масса немногочисленной евпаторийской промышленности. Сразу за железнодорожным переездом стоял мясокомбинат. За ним располагался рыбоперерабатывающий завод. Далее, отгородившись длинной полосой рощи от взглядов проезжавших по трассе иностранных шпионов и собственных болтунов-ротозеев, располагались производственные корпуса и взлётно-посадочная полоса евпаторийских авиаремонтных мастерских; их-то, сквозь ветви деревьев, и видели наши путешественники во время похода по роще.
  От холма до территории авиамастерских (самими евпаторийцами гордо именуемых "авиаремонтным заводом") было метров семьдесят. Сразу за заводской оградой, на площади между рощей и производственными корпусами, располагались стоянки огромных противолодочных амфибий "Бе-12". , Самолётов, поставленных там хвостами к роще, было около дюжины. Задние люки одного из них, стоявшего в точности напротив холма, были открыты; в грузовом салоне виднелись суетившиеся там люди, иной раз слышался негромкий, но резкий треск.
  "Неужто начали демонтировать самолёты? - подумал Юрий. - Им же ещё - летать и летать. Демократический Переломатор решил перещеголять тоталитарного Кукурузатора? При том тоже махом порезали чуть ли ни все боевые самолёты; а потом долго и с огромными затратами пытались восстановить хоть что-то из уничтоженного".
  Бывшему авиатору остро захотелось узнать, верны ли его пессимистические предположения. Он оглянулся на своих малых подопечных. Котёнок уже спустился к подножию холма, где, почуяв под одним из двух огромных камней что-то для него интересное, настойчиво пытался достать это лапкой. Мальчишка, забравшись в наименее засыпанный окоп, воображал кота предводителем наступавшей армии, себя - отважным защитником крепости, а обломок ветки - снайперской винтовкой.
  - Лёша, поиграй пока здесь, никуда отсюда не уходи, а я сбегаю вон туда, - махнул Юрий рукой в сторону завода, - и сразу же вернусь. Хорошо? Если что, я тебя позову.
  - Хорошо, - сказал Алёшка, не отрывая взгляда от воображаемого прицела. Юрий запрыгал на сомкнутых ногах вниз по крутому склону внутренней дуги холма.
  4
  Выйдя из рощи и ступив на ближнюю колею петлявшей по краю рощи грунтовой дороги, продавленной колёсами непонятно зачем и куда ездивших здесь грузовиков, Юрий не обращая ни на что другое особого внимания, принялся отряхивать брюки от усеявших их мелких цепких семян какого-то неизвестного ему местного сорняка.
  - Дядя! Тут запретная зона! Застрелить могут! - раздался вдруг звонкий истошный крик. Юрий приподнял голову: метрах в сорока от него, на обочине той же просёлочной дороги, стоял уже виденный Юрием чернявый паренёк. Вид у паренька был крайне испуганный, словно застрелить могли его самого, а не любезно предупреждаемого им "дядю".
  "Да ну; я же - честных правил; зачем в меня стрелять? Кому нужно, чтобы я не в шутку занемог?" - с недоверием к услышанной информации подумал Юрий. Тем временем из-за ближайшей к дороге ольхи, возле которой стоял паренёк, вышел мужчина с топором, также виденный Юрием ранее, и угрожающе прорычал:
  - Я же тебе говорил, чтоб ты топал отсюда!
  Полифем, помахивая при ходьбе топором, грузными шагами направился к Юрию; а за оградой, на территории завода, раздался ещё один крик:
  - Стой, паразит! Ты как сюды прошёл, а?
  Откуда-то со стороны производственных корпусов бежал к ограде краснолицый человек в полувоенной форме: воинского образца рубашка цвета хаки, с пристёгнутыми к ней погонами работника ВОХР, а ниже рубашки - обычные чёрные брюки. В руках у краснолицего вохровца была винтовка.
  - Прикажи ему зайти к тебе, - приостановившись, велел вохровцу мужчина с топором.
  - Иди сюды! - пьяным голосом проголосил вохровец, показывая стволом винтовки направление, куда Юрий должен идти.
  Между дорогой и оградой завода, вплотную к ограде, пролегала нейтральная следовая полоса шириною метров десяти. В сетке ограды, метрах в четырёх левее того места, где стоял Юрий, была прорезана большая дыра; снаружи, от просёлочной дороги, в эту дыру, через пахоту, вели свежие следы нескольких пар мужских башмаков. Невдалеке от дыры, но уже внутри заводской территории, стояли три большие чёрные сумки.
  На крик вохровца, ступая хищными и настороженными шагами, из настежь распахнутого люка самолёта-амфибии вышли на перрон и направились к забору двое мужчин. Ещё один мужчина торопливо ковылял от здания ремонтного цеха; с ладони его правой руки, стуча его по ногам и мешая ему идти так быстро, как хотелось бы, свисала ещё одна чёрная сумка, груженная чем-то очень тяжёлым.
  - Иди сюды! - почувствовав поддержку, ещё раз, и намного повелительнее, выкрикнул вохровец. - А то щас... как шандарахну! При попытке к бегству! - демонстративно перещёлкнул он затвором винтовки.
  "Надо было сразу сообразить, что в наше время ничего не ремонтируют и не демонтируют, а только воруют. К тому же - рабочее время закончилось, так что сейчас здесь всем заправляют только воры и пособствующие им охранники", - запоздало прозрел Юрий.
  Перспектива быть немедленно простреленным ему не нравилась. Но приглашение войти на охраняемую территорию завода, чтобы уже там, на полном законном основании, быть если не убитым, то избитым ворами и впоследствии, вместо них же, оказаться на скамье подсудимых, не нравилось ещё больше.
  Слегка покачнувшись и вытаращив поглупее глаза, а при этом делая вид, что совершенно не замечает направленной на него винтовки, Юрий заголосил пьяным голосом:
  - Спасибо, ребяты! С удовольствием бы к вам зашёл... на пару рюмочек. А можно - и на пару стаканчиков. Но давайте лучше вы - к нам! Мы вон там все собираемся; во-он на той полянке, - махнул он рукой вдоль дороги в направлении, противоположном тому, где стоял полифем с топором. - Но сначала надо их всех дождаться. Они с жёнами от меня немножко отстали. И моя жена тоже там. Я без неё - никуда. А то крику будет... Так что - приходите к нам, гости дорогие, и мы все...
  - Па-па! - донесся с холма Алёшкин зов.
  - О! Жена уже приказала сыну меня звать. Ну, никак от них не оторвёсся! - всплеснул ладонями Юрий, а потом закричал в ответ: - Сынок! А дядя Коля, дядя Петя и дедушка Ваня уже пришли?
  - Нет! - удивлённо выкрикнул Алёшка.
  - Как это - нет? - повернулся к холму Юрий и, не настолько громко, чтобы услышал Алёшка, но достаточно громко, чтобы услышали находившиеся поблизости агрессоры, проговорил: - Вот же они! Идут! Опять от жён отстали. Пьяные; что с них возьмёшь? - показал он рукой вдоль ряда елей. Обзор с левой стороны этого ряда был доступен только ему и Алёшке; все другие зрители, в том числе и стоявшие за его спиной, располагались чуть правее.
  - Что, сразу туда? - изображая полунемой диалог с невидимыми собеседниками, ткнул он ладонью влево, в направлении только что прорекламированной им полянки. - Нет? Потом? Сейчас к вам? - опять ткнул он ладонью вдоль ряда елей. После чего, сильно крикнув не только для воров и охранника, но и специально для Алёшки (чтобы тот, паче чаяния, не вздумал примчаться к нему),
  - Иду! - Юрий плавно, не пугая вохровца, не провоцируя его на поспешные действия, "пьяно" пошатнулся вправо. А затем, якобы для удержания равновесия, пьяно семенившими шажками потопал к ближайшей ели.
  - Не стреляй! - раздался чей-то возглас за забором. - Кому он что сможет сказать! Не видишь - он вырубленный.
  - Никого там, кроме пацана, нет! Стреляй! А пацана потом поймаем! - проревел вохровцу свирепый "полифем".
  - Стой! Стрелять буду! - заполошно выкрикнул вохровец. А Юрий вдруг почувствовал затылком смертельный холод, излучаемый туда зрачком дула винтовки; и, не прекращая изображать из себя пьяного, "споткнулся" правой ногой о левую, нарочито неловко повалившись на правый бок. После касания земли, продолжая вращаться вокруг собственной оси, он прокатился через спину на левый бок, а за это время осмотрел расстановку в стане противника.
  Вохровец, покачиваясь и продолжая держать винтовку прикладом у плеча, недоумевающе шарил взглядом нетрезвых глаз по лицам своих подельников, ища среди них того, чьим указаниям он мог бы подчиниться с полной безответственностью; но не мог такого найти.
   Двое стоявших рядом с ним парней смотрели на него настороженно и осуждающе. Третий парень, самый крупный и физически развитый, оценивающим взглядом рассматривал Юрия, раздумывая: в самом ли деле тот настолько пьян, что ничего не понял и ни о чём не расскажет? Или, на всякий случай, догнать и затоптать? Но мгновенно скользнувшего по нему взгляда Юрия парень то ли не заметил, то ли неправильно этот взгляд оценил. И - остался на месте, а также ничего не сказал растерявшемуся вохровцу.
  Продолжая катиться со спины на левый бок, Юрий взглянул вдоль дороги. "Полифем" со злобой смотрел на вохровца, но молчал и с места не двигался. Чернявый паренёк, уставившись в спину "полифема" смертельно испуганным взглядом, тихонько пятился с дороги в глубину рощи.
  Перекатившись, якобы по инерции падения, на живот, Юрий нарочито неуклюже, но и не теряя времени привстал на полусогнутые ноги и пьяным зигзагом, резко меняя направление движения, с негромкими возгласами "Иду, иду!" побежал вдоль прятавших его елей в сторону холма.
  - Догоните его! - раздался сзади рёв полифема.
  - Да чего зря за ним гоняться? - послышался чей-то неуступчивый голос. - Скоро сам упадёт. Понесём сумки, заодно и догоним.
  5.
  Когда Юрий приблизился к холму, Алёшка дурашливо гонялся за котом у подножия холма. Кот, проскочив у мальчишки между ног, метнулся к ближайшей сосне и мгновенно взобрался на ветку, расположенную метрах в трёх от земли. Алёшка, уцепившись в прыжке за самую нижнюю ветвь сосны, попытался, упираясь ногами в ствол, взобраться на дерево; но сорвался и довольно крепко шлёпнулся спиной на землю.
  Вскочил он на ноги, вопреки опасениям Юрия, довольно быстро, и вновь уцепился за ту же ветку, собираясь повторить неудавшийся эксперимент; но, уже раскачиваясь на ней, увидел отца.
  - Пап! Достаньте Маркиза! - продолжая висеть, хитроватым голоском заканючил сын.
  Юрий оглянулся назад. Тройка воров-"мулов" уже пересекла следовую полосу и быстрыми шагами продвигалась к холму.
  "Убегать от них - глупо, да и бесполезно, - подумал он. - Алёшка быстро бежать не сможет; к тому же будет порываться вернуться за котом. Надо не тратить зря силы на побег, а использовать их для не ожидаемой противником обороны. А для успеха боевой операция, как подсказывает военная теория, весьма важно вовремя воспользоваться тактическими особенностями местности".
  - А зачем его доставать? - пренебрежительно хмыкнул Юрий на насторожившегося на ветке кота. - Пусть теперь он нас достаёт - в крепости. А если мы вперёд него на неё взберёмся, то победа будет за нами. Кто первым крепость захватит? Вперё-од!
  Алешка, оторвавшись от ветки, вновь не удержался на ногах и шлёпнулся на спину, но тут же вскочил и, кося на отца азартными глазёнками, бросился к вершине холма. Юрий, изображая крайнюю степень усердия, устремился следом за ним. Успех достался взрослому расчёту и азартной молодости.
  Гордый победитель в изнеможении рухнул на землю, а Юрий вновь окинул взглядом окружавшую местность.
  "Полифем", нещадно колотя палкой коз, гнал их в сторону автотрассы.
  Чернявый паренёк, размазывая по щекам разжижаемые слезами красные сопли, и не прекращая что-то объяснять и доказывать, суетливо семенил левее и чуть позади порыкивавшего на него "полифема", стараясь держаться на безопасном расстоянии от разгневанного предводителя стад местных расхититителей. Заводской охранник, левой рукой волоча винтовку прикладом по асфальту, а в правой зажав бутылку с прозрачной жидкостью, неверной походкой брёл по перрону к ближайшему ремонтному цеху. Тройка "мулов", переносчиков краденого, была совсем рядом: проходила сравнительно узким и неудобным для них промежутком между холмом и ближайшими к холму соснами.
  Шагали "мулы" в ряд, единой шеренгой. Посредине, ухватив с обеих сторон по одной, ближней к нему лямке двух наиболее тяжёлых сумок, шёл крепкий и сильный парень. Слева и справа от "коренника", стараясь ступать в ритм с его широкими шагами, шли мужчины послабее, постарше, с безвольными испитыми лицами. Каждый из "пристяжных" одной рукой ухватился за вторую лямку какой-то из сумок "коренника", а второй рукой нёс, с внешней стороны дружной упряжки, сумку полегче.
  - Стоп! - выйдя на более широкое пространство за холмом, скомандовал "коренник". "Пристяжные" с облегчением опустили сумки на землю; в средних сумках загромыхало железом, крайние сумки легли без стука.
  - Где этот алкаш и его компания? Смылись, что ли? - растирая ладонями борозды на пальцах, продавленные лямками сумок, недовольно проворчал "коренник".
  - А вот он, - указал пальцем на площадку по верху холма один из "пристяжных".
  - Ты что, уже не пьяный? - взглянув на Юрия, с неприязненной подозрительностью спросил "коренник".
  - Протрезвел со страху, - с вежливой иронией проинформировал его Юрий.
  - А ну, спускайся сюда. Мы тебе ещё нальём, - помрачнев, властно скомандовал "коренник".
  - Я на сегодня свою норму выполнил.
  - А я тебе сказал - спускайся!
  - А ты меня сними.
  В этот момент кот, спрыгнув с нижней ветки сосны, неторопливо потрусил к холму.
  - Маркизик! Беги сюда! Быстрей! - взволнованным голоском позвал его Алёшка.
  - Мальчик, иди забери своего кота. Пока я его не пришиб, - мрачно усмехнувшись, сказал "коренник". Наклонившись к земле, он поднял валявшийся там обломок ракушечника. - Ну? Успеешь спасти - будет жить. Нет - убью!
  - Сиди! - наклонившись вниз, придержал Юрий левой ладонью начавшего вставать Алёшку; а одновременно правой ладонью ухватил с земли обломок кирпича, оставленного здесь неизвестными шашлычниками.
  "Коренник", демонстрируя силу и ловкость, вскочил на один из двух больших камней, со времён войны валявшихся у подножия холма, и, целясь в Маркиза, широко замахнулся правой рукой. Но выпущенный им камень пролетел мимо - потому что за долю секунды до вылета камня из его руки пущенный Юрием обломок кирпича попал ему в левый бок.
  Испуганный кот, зашипев на невдалеке от него отскочивший от земли камень, опрометью метнулся наверх, под защиту и в объятия Алёшки; а "коренник", неистово взревев
  - Я те щас убью вместе с твоим котом! - перепрыгнул с камня на склон холма и, помогая себе руками, стал быстро взбираться вверх.
  - Глянь, есть кто-нибудь с другой стороны, - оберегая детское восприятие сына от предстоявшего ему неприятного зрелища, повернул Юрий левой рукой голову сына к противоположному, внутреннему склону холма; а одновременно и сам крутнулся на левой ступне влево, при этом поставив правую ступню за левую пятку.
  В этот миг мощная фигура "коренника", в позе поднявшего лапы медведя, появилась у края склона.
  - Ха-а...! - со свирепой ноткой предвкушаемого торжества взвыл "коренник", приняв разворот Юрия за неуклюжую попытку сбежать с поединка; в этот момент правая ступня его противника взрывным выстрелом полетела по стремительной дуге бокового удара "йоко-гери" и врезалась в грудь недоторжествовавшего агрессора.
  - Хха! - коротко и энергично выдохнул Юрий.
  - ...ха, - поперхнулся парень; и, взмахнув руками, как крыльями, в красивом планирующем пике улетел с верхнего среза холма. Упав на спину на середине крутого склона, он перекувыркнулся через голову в снарядной выемке, а затем кубарем покатился к подножью.
  - Пап, с другой стороны никого нет, - повернув голову к отцу, доложил Алёшка.
  Парень, продолжая хаотично кувыркаться, врезался правым боком в обломок валуна, необдуманным прыжком с которого он и начинал своё восхождение.
  - Хорошо, - откликнулся Алёшке Юрий.
  Парень захрипел и обмякшим телом ссунулся по шершавому камню к подножию холма, в высокую траву, островок которой буйно зеленел с северной, притенённой стороны валуна.
  - Хорошо-то хорошо. Если обойдётся без жертв, - невнятно пробормотал Юрий.
  - А что этот дядька там делает? От нас прячется? Или что-то ищет? - услышав шум падения и взглянув, по направлению напряжённого отцовского взгляда, вниз, на недвижно лежавшего под камнем человека, с опаской спросил Алёшка.
  - По-моему, он уже нашёл, что искал. А потом поскользнулся, упал. Потерял сознание.
  - А как очнётся, будет носить гипс? - поинтересовался Алёшка, взглядывая то снизу вверх, с ожиданием подтверждения гениальности его догадки, на отца, то, назидательно и сверху вниз, на застывших у подножия холма двоих "мулов". Но отвечать ему было некому: холм и лужайку окутало густое напряжённое молчание.
  Наконец "коренник" шевельнулся и хрипяще застонал. Юрий с облегчением выдохнул:
  - Не знаю. Но носить ворованное будет не скоро.
  - Вот и правильно! - менторским голоском одобрил Алёшка.
  "Пристяжные", словно по команде, прозвучавшей из уст предводителя их тройки, громко и неразборчиво загалдели.
  - Тихо! - прошипел на них Юрий. Привлекать к себе особое внимание остальных, не столь уж удалённых от холма членов этой шайки ему не хотелось. - Тихо, без шума забирайте этого придурка и валите отсюда. Иначе мне придётся заняться и вами.
  - Как это - валите? Что, без сумок? - угрюмо спросил один из "мулов". - Думаешь, этим что-то спасёшь? Ага. Это всё - не краденое, а, можно сказать, купленное. У главного заводского начальства. Понял? Давай, хватай, неси обратно. Тебя же и посадят.
  - А нас вообще поубивают, - нервно воскликнул другой "мул".
  Юрий, услышав его голос, взглянул на него повнимательнее.
  - Ты, что ли, говорил: "Не стреляй?"
  - Ну, я. А что?
  - Тогда так. Забирайте и этого урода, и сумки. Если дотащите. Только - быстро.
  "Пристяжные", суетливо подбежав к стонавшему, пытавшемуся подняться "кореннику", подхватили его и, поставив на ноги, повели к сумкам. Там каждый из "пристяжных" схватил в каждую руку по сумке; "коренник", окончательно согнув своих спутников в три погибели, навалился на их плечи руками, и вся тройка, шатаясь, крякая и охая, побрела, постепенно скрываясь за кронами сосен, к шумевшей моторами автотрассе.
  6.
  Юрий опять окинул взглядом округу.
  "Полифем" уже перегнал коз через автотрассу. Против ожиданий Юрия, гнал он их не к воротам ближайшего дачного кооператива (того, где поселился Юрий), а направлял по тропе, проложенной вдоль бетонной ограды и ведшей к соседнему, более близкому к городу кооперативу.
  Чернявый подросток, то и дело оглядываясь на "полифема" заплаканным и перекошенным лицом, нижняя часть которого была окрашена в свежие красные сопли, мчался метрах в ста впереди козьего стада. Путь его устремлялся по той же тропе, но текущие координаты пробегали вдоль следующего дачного кооператива.
  "Вот это уж точно хорошо, что не за одним забором с двумя этими уродами жить", - обрадованно выдохнул Юрий; и повернулся в сторону авиазавода.
  "Нейтральная следовая полоса" уже была аккуратно разровнена граблями, а возле ограды возились двое вохровцев, старательно придвигая края прорехи один к другому и методично вкручивая между разъединёнными волнами металлической сетки выкрученный ранее виток проволоки.
  Юрий опять принялся следить за процессом тяжкого труда переносчиков краденого.
  Вскоре "тройка мулов", не только лишённая своей основной тягловой силы, но и вынужденная помогать своему "кореннику", остановилась на отдых на небольшой полянке посреди сосновой рощи, метрах в пятидесяти от холма. Минут через пять гужевая кавалькада, судя по удалявшемуся хриплому мату и поочерёдным вздрагиваниям всё более дальних от холма сосенок, вновь отправилась в путь.
  Юрий, на правах главнокомандующего своей малой армией, решил, что пора, оставив холм, перейти от позиционных боёв к скрытной партизанской войне. После чего он предложил Алёшке сыграть в индейцев: незаметно проследить, куда бледнолицые койоты понесут украденные ими томагавки.
  После краткого объяснения, почему эти плохие дяди с красными рожами называются бледнолицыми, и почему они койоты, а также - что такое томагавки, и зачем евпаторийским койотам индейское оружие, они отправились в путь.
  Впереди, стараясь остаться незамеченным кем-то из членов воровской шайки и ориентируясь не только с помощью зрения, но, и даже больше, при посредстве слуха, до которого то и дело доносились стоны контуженного "коренника" и натужное кряхтение его сателлитов, шёл Юрий. В паре метров за ним, таинственно озираясь, пытаясь ступать "след в след" и шёпотом уговаривая кота, вырывавшегося у него из рук, быть нормальным индейцем и не мяукать, пробирался Алёшка.
  Вскоре они вышли на полянку, где, незадолго перед тем, останавливались на отдых "мулы". И вдруг Алёшка, вопреки уговору идти молча, вскрикнул:
  - Пап! Я понял, зачем Маркиз погулять просится! Он родственницу увидал!
  Торопливо опустив кота на подстилку из опавшей хвои, Алёшка освободившейся ладошкой ткнул в направлении ближайшей сосны. На одной из её веток, держа в передних лапках сухую сосновую шишку, сидела, подняв и распушив огромный хвост, голубовато-серая белка.
  - Тш-ш-ш! - прошипел на недисциплинированного сына Юрий.
   - Маркиз! Куда ты пошёл? Вот же твоя родственница! - недоумённо и укоризненно прошептал коту Алёшка, по-прежнему тыча пальчиком в сторону белки.
  Белка, уронив на землю шишку, скакнула на другую ветку, затем в далёком прыжке перелетела на соседнее дерево, после чего, в одно мгновение промчавшись по его ветвям, перепрыгнула на следующую сосенку - и исчезла в гуще деревьев. А Маркиз, не обращая особого внимания на беличье - мальчишечью суматоху, продолжал подкрадываться к яме, оставшейся на месте с корнем выкопанной кем-то сосенки, из-за чего и образовалась эта полянка. Яма почти до верха была заполнена отмершей хвоей; причём хвоя эта была не слежавшейся в единый сероватый пласт, как в других местах, и не сухой сверху, но влажноватой и рыжеватой. А также очень рыхлой, из-за чего отдельные иголки, шурша одна по другой, то и дело соскальзывали в нижние незаполненные пустоты. Этот шорох и привлёк внимание признанного мышелова.
  Стремительно прыгнув на кучу, Маркиз принялся торопливо разгребать хвою. Скоро под его лапками показался кусочек чего-то чёрного; Юрию показалось, что это - хвост какого-то животного, возможно, крота. Но коту так не показалось; и он, мгновенно потеряв всякий интерес к собственной находке, разочарованно мяукнул и, усевшись на подстилку из хвои, задумчиво уставился на сосну, на которой совсем недавно сидела белка.
  - Я понял! Маркиз нашёл нам томагавки, спрятанные бледнолицыми! Вот молодец! - восхищённо воскликнул Алёшка и, бросившись к яме, схватил крота за хвост; после чего и Юрию стало ясно, что это - не хвост, а лямка сумки.
  - Заберём? - деловито спросил Алёшка; и, ухватившись за лямку, потянул её наверх. - Ого, какие тяжеленные! Пап, помогите. А то у меня одного... немного не получается.
  - Зачем они нам нужны? У нас свой топор есть; он лучше. Оставь, - брезгливо поморщился Юрий.
  - Это же Маркиз нашёл! А он - из нашей армии. Значит, это - наши военные трофеи, - принялся вразумлять своего безответственно-расточительного отца его хозяйственный сын; но, поняв, что его доводы не произвели должного воздействия, мальчишка обиженно надулся и разочарованно пробурчал: - Маркизик старался, старался... Что, выходит, зря? Надо... хоть глянуть, какие там томагавки. Может, ненастоящие? А может, там нужные нам топоры.
  Дёрнув за язычок "молнии", Алёшка заглянул в щель, которую мелкозубчатым широко разрезанным и узко раскрытым ртом распахнула перед ним сумка; и, с испуганным возгласом
  - Там змеи! - быстро отпрянул в сторону.
  - Это не змеи, а проволока, - взглянув на сумку, успокоил его Юрий.
  Всё видимое внутреннее пространство сумки было заполнено мотками экранированной авиационной проволоки. Экранирование, защищавшее передаваемую по проволоке информацию от электромагнитных наводок и радиопомех, осуществлялось с помощью чулкообразного чехла, свитого их тонких оцинкованных проволочек, переплетавшихся между собою наподобие косичек. Внешним видом мотки такой проволоки, и в самом деле, весьма напоминали собою тесные тугие клубки серых зимних змеек.
  Юрий, опытным взглядом былого авиатора, сразу же определил: проволока выдрана из-под верхних панелей грузовой кабины самолёта.
  - Что, испугался?
  - Да-а... не-ет...Совсем немножко, - со слегка сконфуженным видом произнёс Алёшка.
  - Ну, если даже ты немножко испугался, то представляешь, как испугаются воришки, когда увидят, что они принесли? - заговорщическим тоном сказал ему Юрий. Алёшка вмиг приободрился и развеселился; а Юрий, швырнув, в качестве символа окончательного приговора, охапку иголок в распахнутый зев сумки, двинулся в сторону автотрассы. Алёшка, ухватив Маркиза на руки, устремился вслед за ним.
  Подойдя к краю рощи, они увидели воровскую "тройку", к тому моменту уже перебравшуюся через автотрассу. В руках у "мулов" было уже не четыре, а три сумки; причём одну из них, вопреки недавним прогнозам Юрия, нёс "коренник". Шагали они по той же тропе, по которой чуть ранее гнал своё стадо местный "полифем".
  7.
  Вечером следующего дня Юрий опять отправился в рощу. Причина этого похода была весьма важной: пришла пора готовить ужин, а запасы штакетника, используемого в качестве дров для костра, подошли к концу.
  Зайдя в середину лиственной рощи и выбрав дерево с наиболее массивной иссохшей верхушкой, он достал из принесённого с собой мешка ножовку и топор и принялся за работу. Высохшая, отвердевшая древесина поддавалась очень неохотно. К тому же и рубка, и пиление казались Юрию актами изощрённого садомазохизма. Рубить было неудобно вследствие того, что наносить удары нужно было не только косо сверху, но и по перпендикуляру к стволу, перерубывая образовавшиеся расколы. Наносить такие удары, ввиду того, что сухая, отмершая часть ствола и, соответственно, место разруба располагались выше головы, было трудно; но без этого ствол дерева рано или поздно раскололся бы до нижней, живой и здоровой части. А пилить было неприятно: мелкие сухие опилки, разносимые лёгкими дуновениями взбалмошного ветерка, непременно, по какую сторону дерева ни стань, летели Юрию в глаза; из-за чего у него вскоре потекли слёзы вида прозрачного древесного сока с древесным же наполнителем.
   Тогда он влез на дерево и, опираясь ногами на нижние, здоровые ветви, а левой ладонью удерживаясь за сухой ствол, откинулся всем телом подальше от дерева и ножовкой, зажатой в правой ладони, принялся пилить в месте уже произведённого заруба. Дело пошло лучше; но минут через двадцать, в самый неожиданный момент сухой ствол в месте пропила отломился от нижней части дерева и повалился на висевшего на нём обидчика.
  Спас лесоруба от жестокого возмездия дважды умершего ствола окружавший дерево кустарник. Юрий во время падения провалился сквозь ветви кустарника к земле, а ствол дерева, наваливавшийся на него сверху, лишь примял своими сухими ветками кустарник; тем самым оставив неопытному лесорубу не только здоровье и жизнь, но и лазейку для того, чтобы выбраться наружу.
  Кое-как выползя на спине из-под спиленного дерева, отдышавшись и облизав раны на руках, ободранных о кустарник во время падения, Юрий вознамерился взяться за обрубку ветвей со ствола с тем, чтобы вытащить их, а затем и хлыст ствола из объятий кустарника; и вдруг услышал треск сухой ветки, сломавшейся под чьей-то ногой. Юрий, наученный приключениями предыдущего дня, настороженно выглянул поверх росших рядом кустов.
  Вдоль соседнего, граничившего с сосновой рощей ряда лиственных деревьев шагал уже знакомый ему чернявый паренёк. На плечах паренька болталась чересчур широкая для него чёрная куртка. Приблизившись к тем кустам, что скрывали в своей глубине матрас и изрезанное платье, паренёк замедлил ход и, крутя головой, стал оглядываться по сторонам. Юрий, упредив его взгляд, пригнул голову чуть ниже; после чего, легонько раздвинув ветви кустарника, продолжил свои наблюдения.
  Уверившись, что его никто не видит, паренёк нырнул в лаз, ведший к матрасу. Около минуты ни в самом кустарнике, ни вокруг него ничего не происходило. Вдруг в середине кустарника полыхнул высокий столб ярко-жёлтого пламени, а одновременно раздался истошный вой. Из лаза на четвереньках выскочил тот же паренёк; нижний задний край его куртки был объят коптившимся пламенем. Паренёк, споткнувшись, упал и покатился по земле; огонь погас, но дым сделался ещё более густым и чёрным. Паренёк, вскочив на ноги, торопливо содрал с себя куртку и, швырнув её наземь, с плачем, воплями и нецензурными проклятиями помчался из рощи.
  Между тем пламя, вначале разбушевавшееся в кустарнике с огромной силой, стало быстро угасать. Когда Юрий подбежал к месту пожара, то горели в основном матрас да остатки платья, судя по доносившемуся оттуда запаху, обильно политые бензином; да невдалеке от матраса корчилась и пылала большая пластмассовая бутыль. От ближайших к матрасу кустов остались лишь обгоревшие и почерневшие ветви, шипевшие кипевшим в них соком; вся трава в округе метра от матраса частью сгорела, частью пожухла и полегла; с крайних веток соседнего дерева сыпались почерневшие, скрутившиеся от жара листья. Единственное, что можно было сделать - окончательно загасить низ куртки, всё ещё курившийся вонючим дымком. Что Юрий и сделал, наступив пару раз башмаком на обгорелое место. После чего, оставив куртку валяться на земле, вернулся к прежней работе. Через полчаса он уже тащил свою добычу к дачному посёлку.
  
  Глава 8. Дом на песке.
  1
  Готовить пищу на огне костров, питаемых лесным сухостоем, дачным квартирантам пришлось ещё две недели. В общем итоге, в ожидании обещанной Николаем газовой плиты, "палить костры" пришлось больше месяца. И вот наконец-то, в первых числах июля, на даче появился Николай.
  Приехал он с комфортом: на пассажирском сидении грузовика. И с достатком: в кузове грузовика лежало с полсотни четырёхметровых арматурных прутьев диаметром в двенадцать миллиметров.
  - Юра, давай, помогай! - выскочив из кабины грузовика, остановившегося на аллее, суматошно закричал Николай. - Надо срочно скинуть эти железки! А то ещё прораб всполошится, что меня нет. Ой, такого дурака вместо Олега дали! Сам не берёт и нам пытается не давать. Давай, тяни снизу, а я буду сверху подавать! А потом сам занесёшь в правый подвал, а то мне некогда. Положишь их вдоль стеночки. А перед тем переложи от стенки на середину то, что будет мешать класть арматуру. Заодно, так уж и быть, газовую плиту возьмёшь. Лови ключ от подвала. О-па! Ну, рассказывай, только быстренько: как тут у тебя дела? О! Сам вижу: почти все абрикосы поспели. А когда помидоры и огурцы подойдут? Недели через две? Я к тому сроку сына подошлю. Как наши цыплята? Нет, некогда смотреть, водитель волнуется. Пока!
  Грузовик умчался, а Юрий, вооружённый долгожданным ключом, открыл дверь правого подвала.
  2
  Всего подвалов на участке было два, вход в каждый из них производился из имевшегося за домом приямка. Дверь подвала, находившегося под домом, при взгляде из приямка располагалась слева. Она была сварена из толстых уголков и листа стали двухмиллиметровой толщины, и закрывалась на один внутренний и два висячих замка. Второй подвал, пристроенный вплотную к основному, фактически располагался уже во дворе, хотя одною из его боковых стен являлась стена фундамента дома. Закрывала этот подвал дверь из миллиметровой стали, и имелся на ней всего один замок.
  Причиной возведения этого запасного подвала явилось то форс-мажорное обстоятельство, что Николай, к моменту начала строительства им своего дачного дома, исполнял обязанности прораба взамен ушедшего на больничный заместителя ушедшего в глухой запой Олега. В первый же день своего руководства, вследствие присущего ему творческого подхода к проблемам государственного строительства, Николаю удалось "сэкономить" три бетонных шестиметровых плиты межэтажных перекрытий. Вечером того же дня Николай перевёз эти плиты на собственный дачный участок.
  В этой поспешности была своя великая мудрость. С большой долей вероятности могло случиться, что произведённая им экономия, и уже предстоявшей ночью, была бы растранжирена кем-то из вороватых коллег. А если этого и не случилось бы, то, ещё более вероятно, уже на следующий день плиты были бы экспроприированы Олегом. Олег воспринимал свою работу наподобие привычного ему похмелья. И, в случае совпадения этих неприятных помех его счастливому существованию, являлся по утрам на строительный участок, дабы продемонстрировать свои права на глубокое уважение со стороны подчинённых. И чтобы навести там полный магарычёвый порядок, с целью добывания средств на предстоявшую похмелку и закуску. Так что депортацию плит Николай провернул своевременно, успешно, умело и смело. Но вот срочно продать эти плиты кому-то из строившихся по соседству дачников (как он на то, по своему малому начальственному опыту, легкомысленно надеялся), у него не получилось.
  В те, тяжёлые для предприимчивых экспроприаторов времена тоталитарного контроля за источниками доходов и статьями расходов, от всех индивидуальных застройщиков требовали документального подтверждения законного происхождения использованных при строительстве стройматериалов. Николай своим потенциальным покупателям выдать оправдательные документы на плиты не мог; и остался при своих интересах. А также при украденных плитах. Что было не только финансово неприятно, но и юридически опасно. Рано или поздно тёмной родословной этих плит заинтересовались бы те, кто, по долгу государственной службы, обязаны были предотвращать хищения нашей родной социалистической собственности. И, даже не ходя к гадалке, было легко предсказать, что их пиковый интерес, сделав незадачливого трефового короля голым, поведёт его по ближней дорожке мимо собственной дачи прямиком в казённый дом.
  Перед Николаем встал вопрос: что делать с этими громоздкими и приметными предметами? Не везти же их обратно! Да ещё и за свои же кровные магарычи. К тому же - обратно, то есть в "сэкономленные", забитые всякими отходами места, над которыми уже воздвигнута половина здания, эти перекрытия не вставишь.
  Простейшим, самим собою напрашивавшимся выходом было: спрятать их до поры, до времени. До лучших времён свободы строительства. Или, ещё бы лучше, до новой прогрессивной эпохи либерализации воровства. Но - куда спрятать? В будущий подвал? А как это сделать, если по проекту, который нужно выполнять со скрупулёзной точностью, внутренняя длина подвала пять пятьдесят, а плиты - шестиметровые?
  Строительный гений Николая и тут подсказал выход: плиты можно спрятать не внутри подвала, а над ним. Да ещё и сделать это так, что ни один из контролёров и обэхээсэсников не сможет их найти, даже наступив на них собственной ногой.
  Проект был сделан мгновенно, а его материально-техническое обеспечение организовано на уровне профессионализма, вполне достойном должности и.о. и.о. прораба. И вскоре усилиями подчинённой Николаю строительной бригады на его дачном участке появились два подвала - вместо планового одного. Разница между ними состояла в том, что левый подвал, выстроенный из снабжённых необходимыми документами стройматериалов, с гордым и непорочным достоинством возвышался над землёй. А правый подвал, сделанный из "левого", "сэкономленного" особо прочного ракушечника-"колпака" и накрытый тремя "левыми" плитами, скромно прятался под слоем обломков мягкого и рыхлого ракушечника, незадолго до того вынутого экскаватором из общего для подвалов строительного котлована.
  Общим для двух подвалов, кроме котлована, была стена между их продольными сторонами. Стена эта, в будущем, послужила фундаментом для задней продольной стены дачного дома; так что никто из проверяющих чиновников, даже находясь внутри левого подвала, не мог догадаться о существовании правого. Тем паче что осторожный Николай вход в правый подвал оставил закрытым и зарытым. Но вот пришла Перестройка. Нравы стали демократичнее и человечнее, а левый подвал, к тому времени, оказался на три четверти объёма заполненным. Николай прорыл ход в приямке до входа в правый подвал, вставил туда металлическую дверь и продолжил напряжённые труды по складированию экспроприированного на стройках. Самое ценное из добычи он размещал в левом подвале, а то, что просто под руку попало, в правом. И прямо-таки нарадоваться не мог той мудрой предусмотрительности, с которою он в своё время его выстроил.
  Но за последние полгода в подвальном хозяйстве Николая обозначились кое-какие, хотя и приятные, но, к некоторой досаде, непредусмотренные им трудности. Проистекали они из того обстоятельства, что процесс Перестройки очень уж круто перешёл в обвал Переломки; а никто из вершителей судеб нашей политической и общественной жизни не предупредил Николая об этом заранее. До начала строительства им дома и подвалов. Если бы таковое предупреждение состоялось, то Николай заложил бы основания своих подвалов хотя бы метром глубже. Затем он засыпал бы пол левого подвала, вместе со сверхнормативным излишком кубометров, мелким ракушечником; а после официального подписания комиссией акта приёма ракушечник вынул бы наружу. Благодаря чему смог бы вместить в свои подвалы гораздо больше тех полезных вещей, что невероятно, не бывало ранее плохо лежали на стройке.
  А теперь, из-за чиновничьей неразберихи с политическими переворотами, у Николая, вместо заслуженного чувства полного удовлетворения, появилось много тяжёлой, нудной и совершенно непроизводительной работы. Приходилось содержимое левого подвала то и дело по-новому сортировать и как можно тщательнее уплотнять, чтобы вместить туда, вместо уже имевшегося там, что-то более ценное. При этом сравнительно менее ценное, но столь же дорогое сердцу он, кряхтя и надрываясь, перетаскивал из левого подвала в правый, вскрыть который было намного проще - из-за того, что Николай, не ожидавший столь чудесных перемен, дверь правого подвала сделал менее надёжной и прочной.
  Конечно, можно было бы, благодаря произошедшим в стране позитивным политическим переменам, часть добытого имущества просто-напросто продать. Но Николай делать этого не хотел. Потому как понимал, что, с учётом возникшей в стране негативной экономической ситуации, делать это было крайне невыгодно. Что деньги? Бумажки. Сегодня они чего-то стоят, а завтра это - труха, просыпавшаяся между пальцами. Пепел, размазанный внутри сберкнижки. Дым, унесённый ветром политических перемен и денежно-финансовых реформ. А вот немецким люстрам и немецкому "зеркальному" стеклу, чешской мебели, венгерским газовым плитам и электроприборам, аргентинским облицовочным плиткам и прочему добру, запасённому в подвалах, не только ничего не сделается, но, по мере разрушения и остановки собственной промышленности, они будут только дорожать.
  А главное - продавать в то время было просто-напросто опасно. В эпоху галопирующей инфляции, страшной дороговизны на всё самое необходимое, обвальной безработицы, всеобщего обнищания населения и небывалой коррупции во всех властных структурах воровство сделалось чуть ли ни единственным и практически безнаказанным способом добывания хлеба насущного. Стыдно такое про нас вспоминать, но кто не знает, что в годы "переломки с перестрелкой", или, иначе, "большого хапка" воровство настолько распространилось, что сделалось чем-то вроде главной добывающей отрасли - взамен практически остановившихся других. И в верхах, и, по приведённому только что примеру Николая, в низах так, как раньше, поодиночке практически никто не воровал. Сделать это, с такой-то плотностью воров на каждый пригодный к обворовыванию квадратный метр, было попросту невозможно. В то время воровали солидно, в промышленных масштабах, солидно "крышуемыми" и технически обеспеченными профессиональными сообществами. И уж кто-кто, а Николай специфику тогдашнего воровства знал не понаслышке. И он отлично понимал: стоит только ему перед кем-то проговориться, дать на самого себя наводку - "Есть у меня кое-где кое-что ценное, могу уступить...", - вмиг умные люди сообразят и вычислят, где это "кое-что" может храниться. В ближайшую же ночь приедут целой бригадой на грузовиках, вскроют любые двери, пробьются сквозь любые стены, вынесут всё, что есть, погрузят, увезут, и - поминай, как звали.
  Но и надежд на то, что, не распродавая добро, нажитое тяжким непосильным трудом, удастся сохранить его для обеспечения собственной достойной старости, у Николая тоже не было. Ведь каждый из членов родной строительной бригады, каждый из водителей тех грузовиков, что привозили добычу на долгое хранение, знали и о том, что в Николаевом подвале есть что-то ценное, и о том, где этот подвал находится. А кто мог дать гарантию, что хотя бы один из них не пожадничает, не покусится на самое святое - на мужскую дружбу, на слово чести и профессиональную солидарность?
  А ведь, кроме друзей-наводчиков и предприимчивых коллег, не меньшую опасность представляла собой и неисчислимая орава воров - "гастролёров", что, в надежде на удачу и счастливый случай, шныряли всюду по ночам. Не было и не могло быть сомнений, что, рано или поздно, кого-то из них заинтересует толстая железная дверь, закрытая на три замка. Как и не возникало сомнений, что ни огромные замки, ни толстая сталь двери, ни хитрый тайный запор их не остановят. Эти наглые шакалы действуют просто, но очень эффективно: пара глухих ночных ударов молотом по стене или по верхней части фундамента - и хрупкий ракушечник развалится. А вскоре вор, через разобранный провал, окажется внутри заинтересовавшего его помещения.
  За один раз всё, имеющееся в подвале у Николая, эти пешие налётчики, конечно же, не унесут. Заберут только самое лёгкое и ценное. Но уже следующей ночью либо они же, либо те из любопытных прохожих, что удосужились днём заглянуть в образовавшийся пролом, приедут целой бригадой и на солидном транспорте. И тогда уж - ни стёклышка, ни плиточки, ни самого мелкого болтика не останется.
  Николай остро осознавал: спасение - в тщательной охране накопленного добра. Но для этого надо ежедневно и круглогодично жить на даче. Так, как это делает Олег. Ведь у него есть шикарная, под его личным руководством построенная трёхкомнатная квартира в центре чудесного курортного города; но там круглогодично живут квартиранты, а Олег, вместо пляжного отдыха летом и житейских удобств зимой, все дни и ночи проводит в своей неухоженной даче. Хотя ему там только и дел, что в одиночестве, неуюте и практически без закуски, без нужных его организму мясных бульончиков, бесконечно пить горькую водку. А почему так? Потому, что ему есть над чем сидеть, и есть за что пить. Хотя - не так уж много у него осталось. Ведь Олег, несмотря на свою гораздо более добычливую должность, в своё время не столько складировал, сколько пропивал. Но и того, что, капая мимо стакана, стекалось к нему в подвал, иному бы на всю жизнь хватило. И Олегу бы хватило - если бы он пил чуть меньше; а главное - если бы не терял контроль над собой. А то ведь, ради жажды похмелья, он иной раз умудрялся отдать отличный электросварочный аппарат за пару бутылок самогонки.
  Но, надо признать, у Олега, в сравнении с Николаем, проблем было гораздо меньше; а те, что ещё остались, решались гораздо проще. С работы его выгнали, но не на улицу, а на пенсию. К тому же ему шли довольно значительные доходы от квартирантов. Женщины его уже не интересовали. С женой он давно расстался и насмерть разругался. Дети расстались и разругались с ним. Так что забот - никаких; сиди на даче и пей. Единственное, чего, вернее, кого ему не хватало - хорошего собутыльника. Хорошего - в том смысле, чтобы тот, как и Олег, не только мог и хотел ежедневно пить, но ещё и имел достаточно средств на оплату этого дорогого и бесконечного мероприятия. Олег неоднократно уговаривал Николая бросить работу и поселиться на даче; мол, всё равно зарплаты сейчас - почти что никакой, а пенсионный стаж Николай уже выработал; почему бы, наконец-то, не пожить для себя? Отдохнуть на свежем воздухе, пообщаться с другом, попить вволю водочки.
  Николай иной раз думал: а что? И в самом деле, неплохо бы. Когда он постареет и выйдет на пенсию, то, пожалуй, так и сделает. Но сейчас просто не может, не имеет права себе этого позволить. Время-то пришло - самое что ни есть добычливое. Что с того, что все стройки, особенно - стройки квартирного жилья, практически заморожены, и зарплаты, считай, никакой? Зато - только успевай брать; надо же себя и семью на всю оставшуюся жизнь обеспечить! Да и - молодой он ещё, рано себя на даче хоронить.
  Но именно поэтому, думал Николай, и нужно хорошенько подумать, как обеспечить свой подвальчик, да и всю дачу, надёжной охраной. Олег-то клянётся, что по-соседски присматривает за Николаевым добром; но, пожалуй, именно от друга Олега и исходит наибольшая угроза. Сколько с ним ни пей, а глаза, на предмет что-то украсть, ему не зальёшь. Всё-таки - тридцать лет в строительных прорабах! Привычка - вторая натура.
  Так что получилось довольно удачно, что Николаю попался приличный квартирант. Мужик, похоже, доверчивый, как дурак, и честный, как идиот; пусть ковыряется, ухаживает за участком, приводит его в приличный вид, чтобы даже случайным прохожим было понятно и видно, что на даче кто-то живёт. А при этом, сам о том не догадываясь, пусть денно и нощно охраняет драгоценные подвалы.
  Юрий, входя в низкую подвальную дверь, наклонился, даже не догадываясь, что поклон от него эти подвалы вполне заслужили. Ибо исключительно благодаря их земному (точнее, подземному) существованию он смог поймать удачу своего вселения на дачу.
  3
  Оказавшись внутри большого, но очень тёмного и низкого сооружения, Юрий невольно обратил особое внимание на правую боковую стену: у этой стены стояли три неказистые газовые плиты львовского завода, неизвестно зачем, видимо, ради коллекции, перевезённые сюда Николаем. Но Юрий был их видом несказанно обрадован; схватив ближнюю, он торжественно отнёс её в дом, а затем вновь вернулся в подвал.
  Под газовыми плитами лежало с десяток длинных плоских картонных ящиков; на каждом из ящиков было написано мелом: "Раздевалка для спортзала". Картон нижних, лежавших на полу ящиков отсырел и развалился, из-под него виднелись разбухшие, шелушившиеся расклеившимися опилками мебельные древесно-стружечные плиты, ламинированные под дуб. Юрий припомнил: Николай, узнав при первом их знакомстве, что его будущий дачный постоялец работает в школе, в порядке укрепления дружеских контактов сообщил, что он, несколько лет назад, тоже работал в школе, занимался ремонтом и отделкой спортзала.
  Браться за это "добро" Юрию не захотелось, и он, переступая через не пользованные, но покрытые давней пылью унитазы, металлические раковины и ящики с бытовой электротехникой, направился к левой стене.
  Вдоль стены, на затоптанном и искрошенном полу из естественного мягкого ракушечника, на котором кое-где виднелись давние следы от зубьев экскаваторного ковша, беспорядочно валялся разнообразный строительный дефицит; в основном - коробки с электрическими выключателями и розетками и пачки кафеля, перемежаемые кучками паркетных дощечек. А вдоль нижнего края стены, словно бы вжавшись под стену, смутно проглядывалась неровная тёмная полоска. Наклонившись к стене, Юрий, как и положено русскому человеку, потрогал полоску рукой; но его пальцы провалились в пустоту. Присмотревшись, он понял: то, что казалось ему вполне материальной полоской, на самом деле - всего лишь щель между полом и стеной; а прерывистый отпечаток её слабой тени на полу обманчиво показался ему вполне материальной опорой располагавшейся над нею стене.
  Взяв одну из паркетных дощечек, Юрий сунул её в наиболее широкую часть щели. Дощечка, без всякого сопротивления, прошла под кладкой, сделанной "в полкамня"; а ладонь Юрия, улёгшаяся на щель, почувствовала лёгкий холодок сквознячка, тянувшегося из щели в открытую дверь подвала. Не веря своим глазам и сделанным выводам, Юрий сунул вглубь щели свою ладонь. Пальцы, без особых усилий проходя сквозь верхний слой ракушечника, рассыпавшийся даже при слабом нажатии, легко сдвигали образовавшиеся мелкие обломки на другую сторону стены.
  Юрию стало не по себе. Он понял: стена между подвалами не стоит на полу, а висит над ним. Похолодев от мысли, что вдруг, как назло, стена именно в этот момент осядет, он инстинктивно вжал свою ладонь в пол и торопливо дёрнул её обратно; горсть ракушечного песка, увлекаемая бульдозером его ладони, высыпалась из щели - и локальный участок щели превратился в заметный провал.
  Юрий решил проверить, есть ли подобные щели под другими стенами, или же таковая аномалия является индивидуальной особенностью центральной стены. Пробираясь вдоль стен, он, с помощью той же дощечки, используемой в качестве щупа, смог убедиться, что щель между стенами и полом имелась практически везде. Разница состояла лишь в том, что под теми стенами, по другую сторону которых находилась не пустота, а слежавшийся грунт, глубина щели доходила примерно до половины толщины кладки стены.
  Приглядевшись внимательнее к качеству поверхности самих стен, Юрий заметил, что по центральной стене, разъединявшей общее подвальное пространство на два отделения, кое-где уже побежали трещинки; пока что тонкие, малозаметные, но они неизбежно будут расширяться... Так что - общие выводы могли быть лишь крайне неутешительными.
  Да, у стен, выложенных по периметру общей кладки, ещё есть какой-то запас прочности; но центральная стена рано или поздно окончательно растрескается и рухнет. И потянет вслед за собой боковые стены, за счёт переплетений с камнями которой она и держится на весу. Вслед за этим и домик, словно карточный, сложится в подвал, с соответствующими последствиями для живущих в нём людей.
  Юрий окончательно понял: дело плохо. И настолько плохо оно потому, что делом этим занимались истинные профессионалы общественного жилищного строительства. То есть - люди, всю свою трудовую жизнь получавшие зарплату не за качество сделанной работы, а за её отчётное количество. И, благодаря этому, вживившие в свои умы, в плоть и в кровь привычку делать свою работу так, чтобы в её процессе минимально расходовать свои силы и максимально "экономить" отпущенные им стройматериалы. Именно такие профессионалы этот дом и строили; и руководил ими такой же профессионал. Ведь непрофессионал, взявшийся строить дом не для закрытия хитрых нарядов и выкраивания дутой "экономии", а для себя и своих близких, первым делом озаботился бы надёжностью фундамента. Сначала бы он прорыл траншею. Траншею он залил бы бетоном. Бетон он не меньше недели спрыскивал бы водичкой, а потом несколько месяцев позволил бы фундаменту побездельничать, устояться и осесть. И уж только после этого начал бы возводить на данном основании стены.
  А профессионалы, судя по результатам проведённого Юрием непрофессионального исследования, сразу, без всякой траншеи, лишь положив полоску цементного раствора на дно котлована, стали возводить стены. Потому что профессионал, в отличие от дилетанта, мудро понимает: дно котлована - из ракушечника; стена - тоже из ракушечника. А если ракушечник шириной в "полкамня" (то есть - уложенный длинной стороной вдоль стены) выдерживает рассчитанную проектантами нагрузку, то уж ракушечник шириной в два подвала тем более её выдержит!
  Может быть, и выдержал бы. Если бы по ракушечнику этого пола никто не топтался. А по нему не только топтались, но били его, мяли, укатывали, утрамбовывали всяческими дефицитными тяжестями. В общем, прессовали до того состояния, что верхний слой ракушечника пола, по обеим сторонам стены, превратился в песок. Метастазы этой деформации, вполне естественно, проникли под стены. Песок из-под стен высыпался на более утоптанные и забитые, а значит, пониженные места; в итоге стены, минимум - наполовину, лишились своих опор. А центральная, самая ответственная стена, служившая, как мифический богатырь Атлас, гарантом жизнестойкости всего этого строения, но обтоптанная с обеих сторон, попросту повисла в воздухе.
  Заносить арматуру в подвал Юрий не стал. Если уж центральная стена общего фундамента надумает рухнуть, то первым делом завалит уложенную вдоль неё арматуру. А при этом, не исключено, похоронит того, кто с этой арматурой будет в тот момент возиться. Вместо этого внепланового захоронения он решил арматуру возвысить: использовать её для сооружения перголы под виноградник. Имевшийся-то на даче виноград, несмотря на все его страдания, был хорош; очень приличного, по тем временам, столового сорта "Кардинал".
  Решив так, Юрий соорудил из привезённой арматуры вполне приличную перголу, скрутил её проволокой в единую конструкцию и развесил по ней лозы трёх кустов винограда, уже с десяток лет мучившихся на трёх покосившихся полутораметровых кольях. А вечером позвонил Николаю, дабы доложить ему о произведённых наблюдениях, сделанных открытиях и проделанных работах.
  - Да ты что, с ума сошёл? - всполошено и гневно вскричал Николай, услышав информацию об обнаружении брака в воздвигнутой им дачной копилке. - Это же - несущая стена!
  - Я с ума сошёл? - несколько обиделся Юрий. - По-моему, сошёл с ума тот, кто не дом поставил на фундаменте, а фундамент подвесил к дому.
  На следующий день, уже с раннего утра, Николай примчался на дачу. Открыв правый подвал (возиться с тремя замками и тайным запором левого подвала, в присутствии Юрия, он не стал), Николай долго и придирчиво осматривал кроки обнаруженного происшествия, при этом напряжённо размышляя: а не вражеские ли это происки зловредного квартиранта? Не пытался ли тот сделать подкоп? Или вознамерился хитрым образом разрушить перегородку между подвалами, чтобы потом, когда стена якобы самопроизвольно обвалится, ограбить сокровища, хранившиеся в левом подвале?
  Утвердившись в облегчавшем душу выводе, что квартирант, конечно, тоже виноват - в том, что сообщил пренеприятнейшее известие, Николай взял лопату и попытался засыпать щель высыпавшимся из той же щели песком. Но, довольно быстро убедившись, что песок, вместо того чтобы честно подпирать стену, безмятежно пересыпается через щель из правого подвала в левый, он окончательно помрачнел, запер правый подвал и, не прощаясь, в целях экономии перед грядущими тратами пошёл пешком к далёкой трамвайной остановке. Ключ от подвала Николай взял с собой.
  
  Глава 9. Страсти по курятине.
  1
  В конце второй декады июля, в воскресение, около девяти утра, на даче появились два хмурых парня возрастом лет восемнадцати. С собой они принесли три пустых эмалированных вёдра. Один из парней назвался Борисом, сыном Николая. Собрав весь урожай помидоров и огурцов (что в сумме составило два ведра) и заполнив третье ведро абрикосами, парни заметно повеселели и торопливо ушли; а перед уходом сурово заявили, что через несколько дней наведаются ещё.
  Вечером того же дня Юрий позвонил на квартиру Николая, чтобы уточнить: а тому ли, кому надо, был отдан урожай? Николай очень недовольным голосом сообщил, что отдал-то Юрий тому, кому надо, но - отдал очень уж мало, пожадничал; два килограмма мятых помидор и три давленых огурца - это что, треть того, что уродило?
  Юрий сообщил, что уродило гораздо больше, просто ещё не всё поспело; но и возразил против количественной оценки уже собранного урожая в два жалких килограмма, настаивая на цифре в три ведра. Николай возразил, что Борис уходил из дому всего с одним пустым вёдром, а не с тремя. Юрий сослался на Олега, как на свидетеля, присутствовавшего при сборе урожая. В ответ Николай вскричал, что теперь он догадался, почему Борька настоял на том, чтобы отправиться за урожаем именно в воскресенье. И почему он пришёл домой в зюзю пьяным, а отцу даже на закусь ничего не принёс. Понятно: этот маменькин сынок опять связался со своим пьющим дружком, и они всё то, что собрали у Юрия, продали на рынке. А деньги пропили.
  После этой возмущённой тирады Николай строгим хозяйским и заботливым родительским голосом велел Юрию, чтобы отныне тот ничего Борису не давал, потому как тем самым он портит ребёнка нетрудовыми доходами. Но привозил бы на квартиру Николая сам.
  Разрешением этим Юрий отнюдь не остался доволен. Трястись с неудобным грузом в переполненном, жарком и пыльном автобусе вместо того, чтобы понежиться в тени сада или погреться вместе с сыном на морском берегу? Но конфликтовать с сюзереном тоже не стоило; и Юрию пришлось согласиться со сделанным ему предложением привезти очередные "дары природы" уже в следующую пятницу. Поскольку к тому моменту подоспеют в достаточном количестве новые помидоры и абрикосы, взамен не доставленных предприимчивым потомком Николая. Согласию поспособствовало то рассуждение, что к пятнице корма для петушков должно останется не более чем на два-три дня, и можно будет завести с Николаем разговор о пополнении кормовых запасов. Раньше этой критической отметки, знал по опыту Юрий, Николай реально что-то делать не станет, будет отделываться пустыми обещаниями; а так, смотришь, во время выходных да и заглянет на рынок.
  Подумав о петушках, Юрий решил, что надо бы. на всякий случай, уточнить их количество. Войдя, после захода солнца, в куриный вагончик, он, аккуратно нащупывая в темноте беспокойно квохчущее, но не слетающее с насеста поголовье пернатых, пересчитал его. Оказалось, что трёх петушков до полного счёта не хватает.
  Юрий, решив, что заметно подросшие петушки, возможно, попросту перелетают через забор, после чего попадают в зубы бродячих собак, утром подрезал всем им перья на левых крыльях. Но когда на следующий день, во вторник, вернувшись к вечеру с пляжа, он опять пересчитал пернатую живность, то убедился, что исчез ещё один петушок.
  В среду Юрий с утра уселся под сливовым деревом в саду: почитать книжку, а заодно проследить, каким образом "летучие голландцы" перебираются через полутораметровую внутреннюю ограду либо двухметровую внешнюю, и постараться понять, в каком направлении, либо в чьих зубах, они после этого исчезают. Так просидел он вплоть до обеда. Убедившись, что все попытки настырных пернатых взлететь на одном крыле заканчиваются аварийными посадками внутри загона, Юрий подумал, что вчера он, возможно, ошибся в своих подсчётах; и несколько успокоился.
  Едва немного спала полуденная жара, Юрий и Алёшка вновь отправились на море. Вернулись они к шести часам вечера. К ужасу Юрия, калитка куриного загона была приоткрыта, проволока, которой Юрий прикрутил калитку к столбу, раскручена, а петушки бродили не только по участку, принадлежавшему Николаю, но и по двум соседним участкам, между которыми не было внутренних заборов.
  К тому времени петушки уже успели полностью склевать или изрядно попортить все помидоры - разумеется, те, что росли на грядках, посаженных Юрием, поскольку на двух смежных участках чего-то для куриного племени съедобного не водилось. На участке Олега культивировались лишь плодовые деревья и малина, уход за которыми сводился к редкому поливу, а на участке Тайки и Пашки ничего не росло, кроме измученных жаждою сорняков.
  Юрий, оставив Алёшку охранять помидорные грядки от их окончательного разграбления вошедшими во вкус петушками, помчался на соседние участки. Начал он репатриирующий обход с самого дальнего из трёх.
  2
  До участка Тайки и Пашки добралось всего трое петушков. Все они, не найдя здесь чего-либо съедобного или познавательного, лениво греблись в огромной куче золы посреди двора. Хозяев во дворе не было, домик был заперт изнутри, и оттуда доносился пьяный Пашкин храп, смешивавшийся с тоненькими повизгиваниями Тайкиного нетрезвого храпка. Юрий подумал, что прерывать отдых уставших, измученных и побеждённых зелёным змием людей только ради того, чтобы испросить разрешения пройти по их неухоженному пустырю, неэтично и даже жестоко; и решился их не тревожить.
  Первым делом он прошёл вдоль ограды, отделявшей дачный участок Тайки от участка, арендуемого дядей и племянником - чтобы убедиться, что настырные петушки через какую-нибудь из дыр не проникли и на следующие участки. Дыр и прорех в сеточной ограде было много, но петушков в соседнем дворе он не заметил. В дальнем от аллеи углу арендуемого закавказцами участка, на его границе с участком Тайки, стоял небольшой сарайчик. Метра за три до этого неказистого сарайчика старую и потрёпанную сеточную изгородь сменял новенький и высокий, вровень со стеной сарая, сплошной деревянный забор. Забор этот был выстроен буквой "Г": одна сторона - вдоль границы участков, вторая - перпендикулярно ей, таким образом, что возле сарайчика образовалось огороженное пространство размером три метра на три.
  Подойдя к этому забору, Юрий насторожился. Из-за забора доносились звуки, что могли бы исходить от кур, гребущихся в бытовом мусоре: звяканье, бульканье, иной раз - хрипы, похожие на квохтанье, и шипы, сходные с шипением драчливых петухов.
  - Эй! Есть там кто? - постучав кулаком по доске, крикнул Юрий. Никто не ответил. Юрий крикнул ещё раз; с тем же результатом. Заметив сучок, торчавший в доске забора, Юрий ткнул в него пальцем. Сучок продавился на другую сторону и выпал, а Юрий, через образовавшийся смотровой глазок, заглянул внутрь деревянного ограждения.
  Перед его взором открылось небольшое пространство, ограниченное с двух сторон деревянным забором, с третьей стороны - сарайчиком, а с четвёртой, противоположной от Юрия стороны - редкой маскировочной сеткой, протянутой между дальним краем деревянного забора и дальней стеной сарайчика. Внутри этого, невидимого со всех сторон закутка, под падавшими сверху и через маскировочную сетку жаркими солнечными лучами стояло с десяток сорокалитровых молочных фляг, Фляги были прикрыты крышками, но крышки не были притянуты к верху фляг имевшимися у них для этого запорами, но прижимались к их сливным ободкам единственно своим весом. И это - несмотря на то, что внутри каждой из фляг явно сидел кто-то сердитый, кто там недовольно пыхтел, шипел, раздражённо бормотал и булькал, скрёбся изнутри о крышку, то и дело приподнимая её и постукивая ею о бидон.
  Юрий поднёс к исследовательскому отверстию свой длинный любопытный нос. "Брага", - уверенно определил он; и опять заглянул внутрь дощатого закутка.
  Сквозь открытую дверь сарайчика было видно, что внутри этого хилого помещения стоит ещё с пяток фляг. По тому, насколько глубоко вдавили эти фляги свои ребристые днища в рассыпанный по земляному полу ракушечный песок, было понятно, что они весьма тяжелы. А следовательно, также полны каким-то содержимым. Но то, что в них внутри содержалось, вело себя куда как более прилично и спокойно: если и побулькивало, то изредка и очень лениво, а пыхтеть, стучать крышкой либо ещё чем-то выражать своё негодование и не пыталось.
  "А эта партия браги почти готова к переработке. Возможно, уже этой ночью пройдёт через змеевик, - подумал Юрий; и даже присвистнул от удивления: - Фью... Да тут, оказывается, целый спиртзавод!"
  3
  Убедившись, что его петушки в производстве контрафактной продукции участия не принимают, Юрий отправился выгонять из золы трёх купавшихся в ней лежебок.
  Два петушка, издали заметив его приближение, неторопливо поднялись и, неспешно отряхиваясь, затрусили на свой участок. Третий, самый хитрый и ленивый, зарывшись в золу в тени ведра, подвешенного над кострищем, и истомно прикрыв глаза, мирно подрёмывал, чуть слышно посапывая клювом. Юрий, понимающе усмехнувшись, молча подошёл вплотную к кострищу, и остановился так, чтобы его тень упала на вытянутое в сторону, освещённое солнцем крыло петуха. Петух, не обращая на него внимания, продолжал подрёмывать; а перед глазами Юрия оказалось висевшее на перекладине ведро.
  Ведро было невероятно закопчённым. Копоть, в прямом смысле слов, висела на нём лохмотьями; причём - не только снаружи, но и внутри. Причина этого состояла в том, дно этого ведра прогорело, и наверняка - ещё в незапамятные времена. Во всяком случае, не могло быть сомнений, что креветки в этом ведре не варились, как минимум, года два.
  "А зачем же Пашка и Тайка чуть ли не каждую ночь разжигают под ним костёр?"- с недоумением подумал Юрий; и внимательнее взглянул на кострище.
   Сверху кострище было засыпано слоем мелкого пепла; но там, где греблись петушки, они выгребли из-под толстого слоя накопившейся золы недогоревшие остатки разнообразных носильных вещей. Виднелся оплавившийся обрывок мехового воротника пальто, несколько больших чёрных пуговиц и множество прочих, менее различимых огарков одежды, в основном - верхней мужской.
  Присмотревшись, Юрий понял, что и верхний, не потревоженный петушками пепел частично сохранил внешние формы множества сгоревших здесь пальто и пиджаков. Остатков же дров либо хвороста, бурьяна, угля, каких-нибудь кочерыжек и прочих, более привычных и стандартных горючих материалов не было и в помине. Несомненно, на этом костре сжигалась только и исключительно одежда; возможно, политая каким-то горючим составом.
  - Ты что там делаешь? - услышал Юрий раздавшийся сзади хриплый крик. Он обернулся. Из раскрытой форточки выглядывало лицо Пашки: перекорёженное, похмельное и очень сердитое.
  - Своего петушка выгоняю! - крикнул в ответ Юрий. В тот же миг проснувшийся петушок с паническим криком "Куку режут!" высоко взлетел из-под золы. Неловко перевернувшись в воздухе через крыло с обрезанными ранее Юрием маховыми перьями, петушок, подняв клубы пепла, шлёпнулся обратно в кострище, но тут же вскочил на ноги и с громким причитающим кудахтаньем помчался к остальной стае. Юрий отправился следом за ним.
  4
  Загоняя, с суетливой, шумной и неумелой помощью Алёшки, петушков в загон, Юрий одновременно, в момент пересечения каждым из них створа калитки, пытался подсчитывать их количество. К его ужасу, сверх исчезнувших ранее не хватало ещё девятнадцати штук. Он пошёл в дежурку дачного сторожа и позвонил оттуда Николаю. Через час Николай появился на даче.
  - А ты их, случайно, не продал? - недоверчиво вгляделся он в лицо Юрия. Юрий с возмущением отверг данное предположение, и Николай, как ни странно, ему поверил.
  - Жена сказала, что Борька сегодня целый день не выходил из дому, - задумчиво проинформировал Николай; и решительно заключил: - Тогда я знаю, где они могут быть. Идём. Только говорить буду я, понял? Ты молчи, ни во что не лезь. Стой! Куда торопишься? Пару мешков надо с собой взять. Вдруг цыплята там; в чём нести будем? Да и вообще: я без тары - никуда. Полезная привычка!
  Взяв по пустому мешку, они отправились к дачному участку, расположенному на пересечении главной аллеи с самой дальней боковой. Участок этот располагался в углу площади дачного кооператива, и в силу этого стратегически удачного расположения его хозяин смог прихватить от главной аллеи к своим территориальным владениям не жалкую двухметровую полоску, как Николай, а весь её конечный кусок. В силу чего площадь дачной территории фактически составляла примерно пять с третью соток. Что, в сравнении с соседними участками, лишь подчёркивало масштабы организованного там запустения. На территории усадьбы не зеленело ни деревца, ни кустика, ни единой травинки. Вся земля была плотно утрамбована козьими копытцами, полита мелкими жёлтыми лужицами и усыпана раздавленными козьими катышками.
  Строений на этом участке было два: жилой дом и хозяйственный сарай.
  Дом, поставленный посредине первоначального, нерасширенного участка, производил впечатление обычной для данного посёлка стандартизированной постройки. Единственное его отличие от привычных параметров состояло в том, что проём входной двери, долженствовавший, по проекту, смотреть в сторону автотрассы, была наглухо заложен. Новый проём был прорезан в соседней стене, расположенной по дальнюю от двух аллей сторону и боком к трассе; так, что ни со стороны какой-то из аллей, ни со стороны автотрассы заглянуть в дом через входную дверь было невозможно. К тому же смотрела эта дверь теперь в боковую стену длинного сарая, окончательно закрывавшему от постороннего мира все взгляды в её проём.
   Большой длинный сарай, выстроенный за домом, вдоль границы с соседним дачным кооперативом, напротив, выглядел довольно оригинальным; во всяком случае, нестандартным. Его нестандартность этого сарая состояла в том, что он был выстроен из двух разных строительных материалов: из кирпича - в местах расположения нескольких дверей и зарешённых узких окон, а во всех остальных участках стен - из бетонных плит, идентичных тем, из которых был выстроена внешняя ограда дачного кооператива. По длине сарай предусмотрительно не выходил за пределы первоначально отведённого участка, его правая торцевая стена располагалась в полуметре от бывшей границы с экспроприированным участком аллеи. Между этим торцом и оградой со стороны автотрассы располагался огороженный металлической сеткой козий загон. Из загона во внешней ограде был проделан проход к автотрассе. Проход закрывался самодельными воротами, небрежно и грубо сколоченными из неошкуренных стволов молодых сосен.
  Когда Николай и Юрий подошли к этому дачному участку, коз на нём не было, а ворота загона были открыты. Открытою была и широкая дверь козьего хлева, расположенная в правом торце сарая; а между хлевом и крытым грузовиком, стоявшим на площадке близ обочины трассы, суетилась четвёрка парней.
  Двое из этих парней выносили из хлева ящики с заполненными полулитровыми бутылками, с надписями "Водка Столичная" на стандартных типографских этикетках. Поставив эти ящики сразу за оградой, парни хватали взамен стоявшие там ящики с пустыми бутылками и торопливо относили их в хлев. А оттуда опять тащили ящики с готовой продукцией. Другие двое работников, видом посильнее и покрепче, подхватывали за оградой поставленные предыдущей парой ящики и, шустро поднявшись по небольшому склону, ставили их в кузов грузовика. Из кузова им кто-то подавал ящики с пустыми бутылками, а они несли их вниз, к ограде.
  Работала вся четвёрка (точнее, пятёрка) молча, но очень шустро и слаженно. Троих из этих "мулов" Юрий сразу же узнал: они, незадолго до нынешней встречи, столь же старательно выносили награбленное с территории авиазавода. Не испытывая особенного желания продолжать с ними знакомство, Юрий предусмотрительно стал позади Николая и отвернулся в сторону, якобы рассматривая что-то в дальнем конце аллеи.
  - Ребята! А Сеня где? - остановившись у калитки, громко крикнул Николай.
  - Не ори! - угрожающе буркнул один из парней; судя по голосу, именно он исполнял функции "коренника" во время переноса тяжестей через рощу.
  - Погнал коз, - на бегу, также уже знакомым Юрию голосом ответил другой парень. - Вон они, метров сто отсюда, на трассе стоят. Беги догоняй, а то он их сейчас с дороги сгонять начнёт, потом в роще долго будешь искать.
  - А хозяйка где? - спросил Николай.
  - В доме.
  - Нам повезло, что Сеньки нету дома, - повернувшись к Юрию, заговорщическим тоном проговорил Николай. - С ним трудно разговаривать. А с Клавкой я знаком давно, с ней мы быстро обо всём перетрём. Подождём немножко; пусть эти ребята уедут.
  Из кабины грузовика высунулся водитель и негромко прокричал:
  - Эй, заканчивайте! Там на каких-то крутых козлов нетерпячка напала, сами Семёново стадо с дороги гонят, сейчас мимо нас поедут.
  - Последние два ящика несём! Всё, с ними - восемь! - выкрикнул выбегавший из хлева парень.
  Парни, погрузив последние ящики, впрыгнули в кузов. Машина заурчала мотором и неторопливо укатила, а Николай и Юрий вошли во двор дачи.
  5
   Дверь дома была настежь открыта; из её проёма, несмотря на царившую во дворе июльскую жару, заметно веяло теплом.
  - Клава! Клава! - покричал у порога Николай. Ответа не было. - Подожди здесь, я мигом, - сказал Николай Юрию и вошёл внутрь дома. Обратно он вышел минут через пять.
  - Ну, Клавка даёт! - вытирая лодонью пот со взопревшего лба, весело воскликнул Николай. - Самогонный аппарат на веранде вовсю работает, а она в спальне лежит, как мёртвая. Я уже думал, её те ребята грохнули; а потом смотрю - потеет. Надегустировалась до полной отключки. Я прыснул на неё водичкой раза три - маленько очухалась. Я ей: Клава, так и так, услышал я, что приносили тебе ребята петушков-доминантов, и хочу их штук двадцать у тебя купить. Только сначала надо бы взглянуть на них: а вдруг больные? Она говорит: а ты откуда узнал? А я: так это ж мои кореши вам их приносили! А она: ну, раз так, иди, смотри. Они там, в сарае, за второй дверью. Двадцать три штуки. Ты понял? Точно, наши! Все до одного тут! Где вторая дверь?
  - Смотря с какого конца считать. Если слева, то вот эта; а если справа, то во-он та.
  - Начнём с этой. Чего зря туда-сюда ходить? - сказал Николай; и, подойдя к намеченной двери, дёрнул за удерживавший её засов.
  Не успел он отодвинуть до конца засов, как за дверью раздался басовитый и очень свирепый собачий лай. Николай, мгновенно побледнев, торопливо задвинул засов обратно. Дверь, сотрясаемая свирепыми толчками собаки и её укусами, суматошно затряслась. Николай, отпрыгнув от двери, сердито воскликнул:
  -Тьфу ты, долбаная Клавка! Чуть из-за неё не выпустил ихнего волкодава. Видал, что делает? Кавказская овчарка, злющая - страшно. Сенька из-за неё даже дверь на ночь не запирает. Кто мимо неё в дом пройдёт! Чего смеёшься? Ты что, не понял? Если бы я не успел закрыть, сейчас бы нас обоих загрызла!
  - Понял. Петушки - за второй дверью справа.
  - Тьфу ты! С этой долбаной Клавкой и этими долбаными петухами. Заморочили голову, я и забыл, что Сенька своего кобеля в сарай загоняет, когда к нему кто-то по делу приходит. Так и инфаркт можно хватануть. Открывай теперь дверь ты; да поосторожнее!
  Юрий, отодвинув очередной засов, слегка приоткрыл дверь, определённую с помощью логического осмысления предыдущего поискового опыта. За дверью что-то зашуршало, зашипело, и в образовавшуюся щель между дверью и косяком не до конца высунулось что-то, весьма похожее на клубок тонких серебристых змеек.
  - Закрывай! - отпрыгнув ещё дальше, чем в первый раз, с истошным ужасом закричал Николай. Но Юрий, напротив, приоткрыл дверь чуть шире. Несколько клубков, с шипящим шуршанием соскользнув в расширившуюся щель, улеглись на отдых во дворе, а через ту же щель стало видно, что вплотную к двери навалено множество мотков экранированной проволоки.
  - Ф-фу! Ну и... - расслабленно пробормотал Николай, но тут же встрепенулся и деловито воскликнул: - Классная проволочка! Я такой ни на одной стройке ещё не встречал. Надо себе немного взять. Всё равно её тут - не меряно.
  И он быстренько побросал к себе в мешок все четыре выкатившихся во двор мотка.
  - Коля, выкинь ты их. Это - ворованное с авиазавода, - с брезгливостью сказал Юрий.
  - С авиазавода? - насторожился Николай и, внимательно оглянувшись по сторонам, прошептал: - Тогда эта проволока - ещё чепуха. Ребята говорят, что оттуда, с военных самолётов, какие-то ценнейшие платы можно уволочь. На которых - то ли платиновая проволока, то ли золотая пайка. А уж Сеня в этом деле маху не даст. Ну-ка, дай я гляну: может, там и этих плат - не считано? - негромко воскликнул он и, торопливо подбежав к двери, распахнул её намного шире.
  В тот же миг в сарае раздался громкий и странный шум, словно от галечного обвала, падающего на надутые воздушные шарики.
  - Да что такое! - с испугом воскликнул Николай и, юркнув обратно за дверь, торопливо нажал на ручку, пытаясь вернуть дверь в закрытое положение. Но это, несмотря на все старания, ему не удавалось; проём двери уже был завален ссыпавшимися туда мотками проволоки.
  - Это петушки тебя перепугались, - успокаивающе произнёс Юрий; а в сарае, подтверждением его слов, послышался полузадавленный петушиный хрип.
  Николай осторожно высунул голову из-за двери и заглянул в сарай. В самом деле, у дальней стены, с паническим ужасом прыгая на стену и вскарабкиваясь на спины впереди стоявших собратьев, безуспешно и настойчиво пытались пробраться как можно дальше от двери петушки-доминанты.
  - Тьфу ты, твою мать... Да что за день такой! Последние нервы порвёшь, - с тяжким вздохом посетовал Николай; но тут же приободрился. - Ха-ха! Во напугались, дурачьё! Думают, что мы пришли головы им откручивать. А мы вас, дураков, спасать пришли, - взглянув на петушков, насмешливо хмыкнул он; и, став одной ногою на мотки проволоки, с любопытством просунул голову внутрь помещения.
  В левом от двери углу сарайного помещения лежала гора мотков проволоки. В основном - таких же, что находились в сумке, найденной дружной командой Юрия в яме сосновой рощи. Куча была разворошена петушками, по исконной куриной привычке взобравшимися на её уютную для них высоту, из-за чего часть мотков и навалилась на входную дверь.
  В правом углу сарая лежали два каких-то прямоугольных параллелепипеда, размером со стандартный брусок ракушечника. Каждый из них был тщательно обмотан куском авиационной перкали и обвязан крест-накрест отрезком всё той же экранированной проволоки.
  - О! Вот они, золотые платы! - плотоядно прошептал Николай.
  - Коля, не вздумай. Это - тюрьма.
  - Ой, да кто узнает? Клавка сейчас такая, что ничего и не вспомнит! - поморщился Николай; но тут же, хитренько взглянув на Юрия, сказал: - А впрочем, ты прав. Но ты вот что скажи: петухи - наши?
  - Вряд ли, - ответил Юрий, вглядываясь в насмерть перепуганных петушков. - Нет, точно не они. Наши крупнее. И чище.
  - Да ты присмотрись как следует!
  - Я уже присмотрелся. Не наши.
  - Ну, и ладно. Значит, с этим не повезло, - без особого огорчения сказал Николай. - Давай дверь закроем.
  Они быстро перебросали мотки, навалившиеся на порог, в общую кучу, после чего Николай аккуратно прикрыл дверь.
   - Ну, что? Ты иди, а я ещё немножко с Клавкой покалякаю. Мы с ней, ещё до её замужества, хорошо пошухарили, - с плутовато-довольным видом подмигнул он Юрию. - Уж мне-то она всё расскажет! А заодно другую банку под аппарат подставлю. А то самогонка скоро через край польётся. Минут за двадцать управлюсь. Потом за тобой зайду, и пройдёмся по другим адресам.
  6.
  Николай вернулся в дом, а Юрий отправился на поиски возможных свидетелей недавней кражи. Первым делом, хотя и без особой надежды на успех, он направился домику дачного правления. Но скучавший там дачный сторож, старый, глухой и полуслепой дедок, ничего не видел, ничего не слышал, ничего разборчиво сказать не мог.
  Затем Юрий направился к хозяину дачи, расположенной напротив дачи Николая. Изяслав Иванович - человек солидный, работящий, непьющий, хозяйственный; значит, не любит воров, как людей, живущих нетрудовыми доходами и впустую пропивающих плоды усилий истинных трудяг. По профессии он - врач; значит, внимательный, наблюдательный; может быть, и заметил что-нибудь патогенно-криминогенное из того, что творилось по соседству.
  Изяслав Иванович поливал из шланга грядки помидор.
  - Заходи, заходи! - увидев у своей калитки Юрия, закричал он. - Рассказывай: как дела?
  - Плохи дела. Петушков среди бела дня украли, - подойдя поближе, огорчённо ответил Юрий.
  - А как ты хотел? Целыми днями по пляжам шляться, и чтобы ничего не украли? - с веселой назидательностью возразил Изяслав Иванович. - Хочешь, чтобы не воровали - следить надо! Охранять! Вот я, к примеру, сегодня одного куриного вора уже поймал. Учись у старших!
  - Что, в самом деле поймали? - обрадованно воскликнул Юрий. - Как?
  - Как, как. Уметь надо. Выгнал сегодня с утра своих десять курочек попастись на аллее - а чего дармовой травке зря пропадать, правильно? А пока они гуляли, сварил одно яичко. Четверть его покрошил, набросал кусочков по дорожке от дома в куриный загончик, а четверть яичка положил в самом загоне. И сел вон там, на верандочке, - показал он самодовольно-лукавым взглядом на веранду своего дома. - Смотрю - идёт, идёт гость незваный. Подбирает дармовые крошки. Как будто у меня для этого своих курочек нет. К загону он быстро подошёл, а вот внутрь идти не хочет. Ты понял? Опытный, ворюга! Знает, чем это пахнет! Но меня-то не проведёшь. Взял я со стола ещё четверть яйца, подошёл к нему потихоньку, чтоб не испугать, кинул в загон почти что половинку четвертинки и говорю: "Киса, киса! Заходи, не бойся!"
  - Так Вы что, кота поймали? - с недоумением спросил Юрий. - Вы хотите сказать, что он у Вас кур таскал? Что-то я таких котов за всю свою жизнь не видывал.
  - Ага, не видел он! Увидишь, когда они всех цыплят у тебя потаскают. В этом деле главное - профилактика. Вот если бы все, как я, делали, у нас бы вообще котов не было. А то развели тут... Но ты не перебивай, слушай дальше. Зашёл он, а я, вслед за ним, тоже в загон вскочил, и дверь - хлоп! - на щеколду. Он сразу понял, чем это для него пахнет. Со страху даже про дармовое яичко забыл! Как бросится на сетку - и вверх, удирать; а у меня ж сверху загона сетка натянута! И вроде ж ни единой щелочки не было; а он, ты представляешь, сволочуга такой, нашёл же, где можно пролезть. Ещё б немножко - и удрал бы; но я его левой рукой за хвост - хвать, да железным прутом в правой руке ка-ак воткну ему ...
  - Я думал, ты - человек, - с отвращением разглядывая увлёкшегося рассказом соседа, сказал Юрий. - А ты...
  Почувствовав, что ещё мгновение - и он, вопреки своему решению не ввязываться ни в какие конфликты, не сдержится и, как минимум, выскажется подробнее и откровеннее, Юрий, не договорив, резко развернулся и пошёл обратно; но через пару шагов остановился и вполоборота, не глядя в лицо Изяславу Ивановичу, глухим голосом спросил:
  - Ты, случайно, не нашего с Алёшкой котика замучил?
  - А-а... какой у тебя котик? - с некоторой растерянностью спросил Изяслав Иванович.
  - Чёрно-белый.
  - А-а... Нет! Тот был рыжий!
  - Покажи.
  - А-а... Я его в мусорный бак закинул!
  - В какой бак? В свой?
  - Нет. В тот, что возле правления. Да стой, куда ты? Всё равно уже не найдёшь: я сверху этого... картофельных очисток насыпал, а потом ещё целая толпа туда же всякого мусора понакидала... Да, чуть не забыл сказать! Только что приезжала мусоровозка, и весь мусор увезла!
  Юрий, до боли сдавив челюсти и до хруста сжав кулаки, зашагал с участка к аллее.
  - А чего ж ты не спросишь, кто у тебя петухов украл? - крикнул ему вслед Изяслав Иванович.- Я видел! Могу подсказать!
  - Я и сам уже знаю. А тебя и слышать не хочу, - не разжимая челюстей, без слов, скрипом зубов ответил Юрий.
  
  Глава 10. Петушиные баталии.
  1
  Через арендуемый им участок Юрий прошёл на участок Олега. Подходя к его дому, он заметил железный совок, валявшийся на земле близ стоявшей невдалеке от порога большой железной бочки, приспособленной Олегом под мусорный бак. Поверх содержимого бочки были расстелены обрывки старых пожелтевших газет, а газеты присыпаны свежими листьями росшей неподалёку алычи.
  Подобрав совок, Юрий отгрёб часть этого камуфляжа в сторону; под ним показались сырые и размякшие красно-коричневые петушиные перья. На их гладких корнях (которые во времена Пушкина назвали бы очинами) висели лохмотья вялой и мягкой, но совершенно не разложившейся, свежей, полусварившейся куриной кожи. Очевидно, тот, кто готовил петушиную тушку к ощипыванию, передержал время предварительного пропаривания её в кипятке; не учёл, что петушок - совсем ещё молодой, с нежной, тонкой и легко рвущейся кожицей.
  Юрий гневно швырнул совок в бочку. Грохот железной бочки словно бы послужил сигналом для ответных действий: дверь дома распахнулась, на её пороге появился Олег, как всегда, полупьяный, но с холодным и твёрдым куском железной арматуры в руках. И громко, на всю округу заорал:
  - Ах ты (...) ворюга! Ты что, (... ... ...), на моей даче делаешь?
  Одновременно с этой тирадой он занёс арматурину над своей головой и незамедлительно, целясь по голове своего нового соседа, изо всей силы махнул ею сверху вниз. Юрий мгновенно отшагнул чуть влево; арматурина, скользнув вдоль его стремительно поднятой и резко крутнувшейся правой руки, врезалась в землю и вырвалась из рук Олега, при отскоке едва не ударив его в лицо. Глаза соседей встретились; лицо Олега из пьяновато-наглого сделалось испуганно-пьяным, он торопливо попятился назад, но, неловко зацепившись пяткой за порог, упал на спину внутрь комнаты.
  - Помогите! Убивают! - с демонстративной уютностью разлёгшись на полу, истошно заорал он. В глазах его, которыми он насмешливо посматривал на Юрия, светилась странная смесь трусости, наглости и чувства большого умственного превосходства.
  - Что там случилось? - донёсся из-за участка Николая, со стороны главной аллеи, встревоженный крик. Там, заглядывая сквозь промежутки в сетке изгороди, с мешком через плечо стоял Николай.
  - Иди, полюбуйся, - пригласил его Юрий. Николай, через свою калитку, направился к участку Олега; но по дороге на пару мгновений заскочил в дверь своего дома. Когда он вновь выскочил во двор, мешка при нём уже не было.
  Став рядом с Юрием, Николай внимательно осмотрел Олега, с кряхтением встававшего на ноги, и разочарованно произнёс:
  - Опять бузишь. - Затем он спросил у Юрия: - А что он там орал насчёт вора? Тоже сочинил?
  - Нет, тут - точно, - мрачно усмехнулся Юрий. - Вот он, вор, - кивнул он головой в сторону Олега.
  - Врёт он! Это он - вор! А нас с тобой хочет поссорить! - взревел Олег, становясь на порог дома. Николай, выбирая, на чью сторону в этом противоборстве стать, завращал головой, поглядывая то на Юрия, то на Олега.
  - Да ты что, в самом деле? Ты знаешь, что Олег - мой друг?- выбрав себе надёжную баррикаду и устремив нарочито-яростный взгляд на Юрия, с патетическим пафосом воскликнул Николай. От его тела несло запахом пота, а из его рта - сильным запахом спиртного; настолько сильным, что было ясно: данный речевой стимулятор произведён кустарным способом, а употреблён минутами назад, к тому же - без воды и закуски. - И ты хочешь сказать, что мой лучший друг мог меня обворовать? Что, ничего умнее не можешь сказать? - уже почти искренне, с самоубедившим негодованием выкрикнул он.
  - Скажу. Штаны застегни. А то лучшего друга простудишь, - негромко буркнул Юрий; а затем, брезгливо сморщив нос, отшагнул от Николая в наветренную сторону.
  - О-о... ёлки-палки...- опустив взгляд и мгновенно потеряв пыл и пафос, а вместе с ними и силу голоса, в замешательстве и с нараставшим страхом пробормотал Николай. - Я что, в таком виде по всей главной аллее прошёл? Ёлки-палки! А там же - народу... Если кто-то Семёну донесёт - всё, мне хана...
  Николай судорожными движениями принялся вправлять в брюки уголок светло-голубой рубашки, не вовремя и в неположенном месте высунувшийся наружу. Юрий скучающе отвернулся в сторону. Олег, не отрывая от него взгляда, сошёл с порога и крадущимся движением потянулся к лежавшей на земле арматурине.
  - Что, старый алкаш, решил бросать пить и переходить на таблетки? - наступив ногой на арматурину, сказал Юрий. Олег испуганно шарахнулся обратно в дом, а Юрий молча показал Николаю на мусорный бак.
  - Это - не моё! Это он туда перьев набросал! - закричал Олег.
  - А куриные следы по всей твоей комнате тоже я набросал? - холодно осведомился Юрий.
  - Твои петухи сами ко мне забежали! Я их еле выгнал!
  - Для этого и зерно на полу насыпал?
  - Оно само рассыпалось!
  - А куриный супчик, что в тарелке на твоём столе, тоже сам сварился? Или петухи его сами из себя сварили?
  - А это уже не твоё дело!
  - Вот это точно. Я его тебе не варил.
  - Гля, точно, - потянул голодным носом Николай, - курятинкой пахнет.
  - Я в магазине купил этих... бройлеров!
  - Олег, да ты уже года два дальше нашего ларька не ходишь, - поморщился Николай. - Слушай, ты что, и правда моих петухов к себе загнал?
  - Да кому ты веришь? Ему или мне? - с громким возмущением воскликнул Олег.
  Николай опять, перебегая взглядом с лица Юрия на лицо Николая, застыл в напряжённом размышлении на заданную вопросом тему.
  - Ну, если не веришь ни мне, ни себе, то пойди спроси у Изяслава. Он видел, кто тут орудовал, - скучно усмехнулся Юрий. - А мне, извини, надо ужин готовить. - И он пошёл к дачному домику.
  - Олег? А ну, колись!
  - А что было с ними делать, раз они по моему огороду ходят?
  - Та-ак... тихо, тихо... - воровато оглянувшись на уходившего Юрия прошипел Николай. - Пойдём-ка в дом, поговорим...
  2
  Юрий и Алёшка заканчивали ужинать, когда в домик ввалился Николай. Не слишком скоординированной походкой пройдя от двери к столу, он, едва не промахнувшись, уселся напротив Юрия на стул и, не дожидаясь вопросов, категорично заявил:
  - Олег ничего не знает. А перья в баке у него ещё с прошлого месяца, - сытно икнул Николай. Изо рта у него пахло уже не самогонкой, а дешёвой водкой и густым куриным супом. - В общем, искать уже бесполезно. Ночью никто и разговаривать с нами не будет, а к утру от петухов и следов не останется. Так что можно считать, что петухов мы пропасли, - столь же категорично произнёс Николай; и с афишируемой беспечностью резюмировал: - Ну, ничего. Как-нибудь и сами разберёмся.
  - "Как-нибудь" мне не подходит, - сдержанно возразил Юрий. Затем, обернувшись к сыну, он сказал:
  - Лёша, возьми свои сказки и пойди к столику под сливой, почитай там.
  - Ага! А там уже темно! - стреляя любопытными глазёнками то на отца, то на Николая, заныл Алёшка. Во дворе, и в самом деле, начинало смеркаться.
  - А я тебе свет включу.
  Юрий воткнул вилку удлинителя в розетку, над столиком вспыхнул свет электролампочки, подвешенной за одну из веток сливы. Алёшка надулся и, прижав к животу раскрытую книжку, побрёл к сливе. Юрий вновь взглянул на Николая.
  - И "мы пропасли" - мне тоже не подходит. Потому что это означает, что виноват в пропаже живности я, - негромким и скучающим голосом заговорил Юрий. - Значит, мне и отвечать за последствия? Выходит: Олег, отговариваясь тем, что он "ничего не знает", и дальше будет воровать, а рассчитываться с тобой, вместо него, буду я?
  - Да что ты на Олега всё нападаешь? Не крал он ничего! Ты что, мне не веришь? - с почти искренней обидой вскричал Николай.
  - Главное - что я тебя уважаю, - с тщательно спрятанной иронией заверил его Юрий. - И с удовольствием поверю. Уже через пять минут. Как только, вместе с тобой, посмотрю, кто же это хлопает крыльями в подвале у Олега. Вот, слышишь? Опять. Нет, ты не через окошко, ты у пола послушай. Твой наружный подвал - недалеко от подвала дома Олега. Вот они и резонируют между собой. Что, услышал? Насеста в подвале нет, а петушки перепуганы; Олег же топотит у них над головой. Вот они и лезут в дальнем углу друг на друга. К утру нескольких обязательно задавят. Надо спасать, переселять обратно. Идём?
  - Ой, да в гробу их видать! Подумаешь, задавят парочку. Что, из-за этого старика обижать? - с некоторой растерянностью пробурчал Николай.
   "Ясно. Дивиденды уже поделены, авансы получены, ответственность за сохранность поголовья возложена на Олега, а ответственность за его пропажу - на меня", - понял Юрий. Но всё же возразил:
  - А петухов не жалко? Живые всё-таки.
  - Я же тебе сказал: в гробу их видать! - с досадой воскликнул Николай. - Не буду я из-за них мелочиться.
  Юрий нахмурился. "Зря загубленные жизни - это не мелочь", - хотел сказать он; но, взглянув на раздражённое лицо Николая, понял, что ни этой репликой, ни какими-то другими попытками воздействовать на совесть оппонента и его чувство жалости не заставит того изменить уже высказанное им мнение, но только придаст дополнительный импульс его упрямству.
  - Как скажешь, - угрюмо произнёс Юрий. - Но, в таком случае, чьи петухи будут задавлены? И чьих петухов Олег съел и будет продолжать есть? В том числе - и тех, что он украдёт позже? Если - твоих, то - не смею возражать. А если моих, то я предпочёл бы помелочиться. Я их покупал для того, чтобы кормить своего сына, а не чужого алкаша.
  - Да ладно, пусть они будут моими, - с ещё большей досадой проворчал Николай. - Я же тебе сказал: я - не такой мелочный, как... некоторые.
  - Что ж, хорошо. Тогда вернёмся к нашим петухам. Остался всего один мешок отрубей. Это - дней на шесть, максимум - на неделю. Надо бы ещё купить.
  -Ты что, хочешь сказать, что цыплята уже сожрали все корма? - с накопившимся и наконец-то праведно выплеснувшимся гневом вскричал Николай. - Не может такого быть! Сколько же они у тебя едят?
  - Сейчас - не меньше ведра отрубей в день. Они ведь уже не цыплята, а почти взрослые петушки. А отруби - это же не зерно, а средство для прочистки кишок. Там же калорий - никаких, одна шелуха. Что склюют, то, почти без изменений, и наружу выходит. Ты посмотри: весь загон словно отрубями усыпан.
  - Да что ты мне рассказываешь? А вот Олег мне говорил, что ты...
  - Что?
  -Сыпешь на землю, они затаптывают, да и всё.
  - Врёт. Посмотри: я даже специальные кормушки сделал, чтобы петушки грестись там не смогли, только головы туда просовывали. Но ты никому не верь, а сам проверь. Покорми хоть день-два, и будешь точно знать, как и сколько они едят.
  - Ладно, - окончательно помрачнев, проворчал Николай. - Через недельку созвонимся, тогда и решим.
  - Коля, решать надо сейчас. Через недельку у них в кормушках будет пусто; а у меня, для приобретения кормов, просто нет средств. Отпускных мне не дали, пообещали выдать после выхода на работу; иначе я бы купил себе не десять цыплят, а, как и ты, сотню. Погубим ведь петушков; а они уже неплохие.
  - У меня сейчас тоже денег нет. А через неделю... ну, может, дней через пять, появятся, - с пьяным упрямством пробурчал Николай. - Я же тебе сказал: созвонимся.
  3
  Между тем дачным посёлком неприметно, но неумолимо завладела южная ночь. В комнате было темно и тихо. Далёкие звёзды почти не проглядывали в окошко сквозь обвитую виноградом перголу, всполохи и шумы не очень близкого курортного города терялись и гасли в листве деревьев, и лишь лампочка под сливой тускло сияла жадно поедаемым темнотою светом, да на каком-то из соседних участков надоедливо и неумолчно стрекотала одинокая, безнадёжно-упрямая цикада.
  - Пора собираться, - вставая со стула, пробормотал Николай; и замер в напряжённом вслушивании. Во дворе раздавались звуки тяжких шагов, неспешно и уверенно приближавшихся со стороны калитки по покорно скрипевшей щебёнке дорожки. Входная дверь резко распахнулась, в её тёмном проёме, занимая своим телом почти всё его пространство, появилась огромная мужская фигура.
  - Сеня! - раненным зайцем вскрикнул Николай.
  - Ты опять приходил к моей жене? - свирепо проревел мужчина, пытаясь в густом полумраке комнаты определить местонахождение объекта своей ярости.
  - Сеня... Это тебе Тамарка и Дашка сказали? Сеня... да ты ж их знаешь... Тамарка слепая, а Дашка всегда только брешет! Они не то увидели... это я на работе... извёсткой заляпался... - попятившись назад и умоляюще прижав руки к груди, сбивчивой скороговоркой залопотал Николай.
  - Я тебя предупреждал, чтоб ты к ней даже не подходил? - грозным голосом перебил его стенания свирепый ночной гость.
  - Сеня... да я же ничего... я даже не собирался...
  - Ещё б ты собирался! Я тебе соберусь! - ещё более страшным рёвом взревел мужчина и, сделав пару шагов вперёд, ударил Николая кулаком по лицу.
  Николай жалобно заскулил. Юрий дёрнулся было придти ему на помощь, но его остановила мысль, что Николай, в общем-то, получает по заслугам. К тому же - получает гораздо меньше, чем заслужил.
  Да, вошедший мужчина громко и свирепо кричит, прямо-таки рычит. Но рёв этот - слишком уж страшный; настолько страшный, что производит впечатление театрального. Словно для этого мужчины не так уж важно, изменяет ему жена или нет; важнее - продемонстрировать, огласить на всю округу свои права на неё. Так же страшно для внемлющей ему саванны и привычно-скучно для него самого рычит лев, загоняющий перепуганных антилоп в нужном ему направлении.
  Да и кулак этого мужчины, несмотря на сильный и демонстративно-широкий размах, лишь скользнул по щеке Николая, наверняка не оставив на его лице никакого следа и не нанеся его организму никакого вреда; во всяком случае, Николай даже не пошатнулся. Возможно, у этого мужчины просто не "поставлен" удар; но Юрию показалось, что удар был нарочито неточным, как бы демонстрационным, "киношным", исключающим причинение травмы. Словно целью этого удара было не нанесение побоев, а всё то же элементарное запугивание. Приведение местной "саванны" в состояние особого страха и трепета. Очевидно, вошедшему мужчине это было зачем-то надо; как и очевидно, что ждать ответа на этот интересный вопрос оставалось недолго.
  - Сеня, да не волнуйся ты так. Успокойся. Может быть, на этот раз он и не виноват. Верить надо людям, - долетел от входного порога голос, по звучанию будто бы выдержанный и спокойный, но из-за некоторой манерности и артистичной напыщенности производивший впечатление старательно скрываемой несерьёзности и даже какой-то безответственности.
  Вслед за звучанием этих слов щёлкнул расположенный у двери выключатель, под потолком вспыхнул яркий свет. Юрий увидел, что в комнату, убирая руку от стенного выключателя, входил высокий худощавый мужчина со слегка нетрезвым лицом, растянутым неотдираемо приклееной на губах, обезличивающе-безразличной "американской" улыбкой. А практически одновременно в агрессивном великане, стоявшем со сжатыми кулаками напротив Николая, Юрий узнал "полифема", уже встречавшегося ему во время прогулки по роще.
  - Он к моей жене лезет, а я - успокойся? Да я его... - с прежним полутеатральным гневом взревел "полифем", вновь занося над головой Николая свой огромный кулак.
  - Сеня, да не виноват я! Я и правда не собирался ничего делать! Что мне, жить надоело? Она - сама! Я сам ничего... - испуганно вобрав голову в плечи, жалобно прокричал Николай.
  - Она и вправду сама разрешила нам посмотреть на ваших кур, - дёрнув Николая за руку и заглушая своим голосом его хлюпающие вскрики, громко сказал Юрий. - Мы, без её разрешения, ничего не делали. Посмотрели на кур - и всё.
  - А это кто здесь? - поворачивая голову в сторону Юрия, проревел "полифем". - А-а! Так это опять ты. А я думаю: кого этот козёл ко мне приводил? А ты, значит, уже и ко мне в дом заявился. Что тебе надо? Что ты здесь делаешь?
  "Похоже, его это волнует куда больше, чем измена жены", - подумал Юрий.
  - Я арендую у Николая эту дачу. К вам во двор мы заходили потому, что хотели купить у вас кур. Взамен украденных наших. Посмотрели на ваших петушков. Разумеется, с разрешения хозяйки. Но вскоре за тем украденных у нас петушков мы нашли, поэтому покупать у вас раздумали. Есть по этому поводу претензии?
  - Украденных петухов вы нашли? Ты что, хочешь сказать, что мои петухи - краденые? - громким театральным голосом взвопил "полифем".
  - Мы нашли своих петухов не у вас, а в другом месте, - возразил Юрий. Но "полифем", нарочито заглушая его слова, продолжал неумолчно орать, и Юрий понял: "полифем" начал новую игру-страшилку, на сей раз направленную не столько против Николая, сколько против него, Юрия.
  - Я что, по-твоему, вор? Или просто обгадить меня задумал? Да какое ты имеешь право меня обвинять! - внимательно следя за выражением лица Юрия и его малейшими движениями, продолжал грохотать "полифем", между тем постепенно приближаясь к Юрию. Юрий, так же внимательно отслеживая его целенаправленные перемещения, возразил:
  - А зачем мне тебя обвинять? Я не прокурор.
  - А-а... вот оно что... ты - не прокурор... - гораздо тише, но ещё злобнее прошипел "полифем". - Я тебя понял. Ты - мент! Следак! Так вот чего ты вокруг меня ходишь... Подглядываешь, высматриваешь, вынюхиваешь... Думаешь, поймать меня удастся? Опять на кичу загнать? Это я тебя туда загоню! Я вас обоих туда загоню! Да я на вас сегодня же заявление напишу! Что вы у меня дом обворовали!
  И, резко обернувшись к Николаю, "полифем" вскрикнул ему в лицо:
  - Что вы у меня взяли?
  - Сеня, да ты что! - с ужасом вскричал Николай. - Чтоб я у тебя что-то взял? Да никогда!
  - Врёшь! А то будто я тебя не знаю. А где тогда то, что у меня пропало? Показывай! Или я сейчас сам найду! Я своё сразу узнаю!
  - Сеня! Это не я! Я не крал! - истошно взвопил Николай.
  - А кто?
  - Не знаю! Если что и найдёшь, это не я взял!
  - Ну, если не ты, то тогда - только он, - показывая пальцем на Юрия, с проницательной улыбочкой произнёс второй из незваных гостей.
  - Не знаю. Я... я.... Я сам хорошо его ещё не знаю. Но... но... я могу поискать! Прямо сейчас. И если что найду, сразу отдам. Но это - не моё! Я не брал! - пролепетал Николай, со страхом и мольбою глядя в ужасавшее его лицо "полифема".
  Юрию стало ясно: сценарий разыгранного "полифемом" действа по возврату блудной овцы в хлев и изгнанию ненавистного козлища с пастбища приближается к запланированному финалу. Сейчас Николай "найдёт" свой мешок и, заявив, что "это" - не его, подаст мешок всевластному на этом дачном островке "полифему". А тот, при активной поддержке со стороны своего сателлита и трусливом содействии со стороны Николая, объявит Юрия вором. После чего его будут ждать вполне конкретные и совершенно неизбежные последствия. Если в мешке лежат только мотки проволоки, его с позором и шумом выгонят за пределы посёлка. Разумеется, официально оформив этот акт как выполнение волеизъявления широкой дачной общественности, с посылкой копий протокола соответствующего решения дачного собрания по месту работы Юрия. Что для него, в чисто практическом плане, будет означать не только потерю единственно доступного здесь жилья, но и потерю места работы. Весьма вероятно, что также и потерю Алёшкой места учёбы. Восстановить всё это будет крайне сложно, а то и невозможно.
  Но если Николай утащил хоть что-то из личного имущества "полифема" или его жены... то для Юрия дело может закончиться ещё хуже: тюрьмой. Чем этот исход обернулся бы для его сына, Юрию даже и подумать было страшно; да и не было для этого времени.
  Выход из данной ситуации нужно было находить немедленно.
  - Послушайте, граждане. Кто вы такие? По чьему разрешению вы ворвались сюда? - громким, но выдержанным голосом спросил Юрий, подчёркнуто обращаясь не к "полифему", а к его спутнику, как к лицу, более достойному внимания.
  - Я - электрик этого кооператива! - обернувшись к нему, взревел "полифем", с непростительной лёгкостью попавшийся на эту простую удочку. - А это - наш председатель. Мы здесь - на работе! И никакого разрешения нам не нужно!
  - На работе? Ваше рабочее уже закончилось. А вы среди ночи ворвались в чужой дом, избили хозяина этого дома, и называете это работой? А вот я считаю это преступлением! И, как школьный учитель, считаю вас по меньшей мере невоспитанными людьми. Немедленно извинитесь перед Николаем и сейчас же уходите отсюда! - воскликнул Юрий с пафосом, достойным звучания в устах самых великих педагогов.
  - А-а! Так ты - учитель! - обрадованной охранной сиреной пропел дачный электрик; новость, что его оппонент - всего-навсего школьный учитель, его заметно приободрила. - А я - двоечник, и мне на твоё мнение на(...). Но если я тебя ещё хоть раз на моих дачах увижу, то так научу! Как...
  Решительно шагнув вперёд, "полифем" размашисто махнул, сверху вниз, правой рукой с очевидным намерением ухватить Юрия за волосы и, наклонив его голову, ударить коленом в лицо. На его грубом лице уже отразилась злобная радость предвкушаемой расправы, когда левая рука намеченной жертвы взлетела вертикально вверх. Одна из костяшек тыльной стороны кулака Юрия очень резко и больно, достав до нервного узла в глубине запястья, ударила по руке "полифема", отбросив её чуть выше. Затем тот же кулак, получив дополнительное ускорение от столкновения с запястьем, полетел к лицу гиганта. В нескольких сантиметрах от лица полусжатый кулак выстрелил двузубцем указательного и среднего пальцев, те на лету шевельнули не успевшие моргнуть ресницы глаз "полифема" - и остановились почти перекрывшими свет пятнышками своих твёрдых концов у остекленевших от ужаса зрачков.
  - Ещё раз махнёшь, увидеть уже не сможешь, - тихо, сухо и с весьма твёрдым обещанием сказал Юрий. Через несколько мгновений, показавшихся очень долгими гиганту, вдруг почувствовавшему себя малым и слабым, пальцы у его зрачков убрались обратно в кулак, кулак улетел к его хозяину, а сам Юрий плавно переместился чуть в сторону, на более дальнюю и оперативно выгодную позицию. И только после этого полуобездвиженная рука "полифема" тяжёлой негнущейся дубиной повалилась вниз.
  - А теперь попрошу вас уйти, - вежливо, но безапелляционно приказал Юрий.
  - Да что ты себе позволяешь? - вскрикнул председатель. - Мы - официальные лица!
  - Я позволяю себе защищаться. И если вы заставите меня продолжать это делать, то оба, и очень скоро, будете лежать своими официальными лицами вот там, в углу, - показал Юрий, в каком именно углу они будут лежать. - А мы официально вызовем наряд милиции. Те определят, что вы ворвались в чужой дом, и что оба вы - пьяные, а я - в арендуемом помещении и абсолютно трезв. После чего официальными лицами вы уже не будете. Всё ясно? До свидания.
   "Официальные лица" замерли на месте, следя за Юрием настороженными и трусливыми, но очень злобными глазами. Повторная схватка обещала быть гораздо более тяжёлой; было ясно, что неприятных последствий, каковыми бы они ни являлись, уже не избежать. А следовательно, не избежать и крайне нежелательного для Юрия обращения к милиции, поскольку обращаться к ней будут пострадавшие администраторы. Было похоже на то, что мирный выход из ситуации уже не возможен; но сделать для этого последнюю попытку не мешало.
   - Вы что, не решаетесь уйти, не извинившись? - сухо осведомился у нынешнего председателя Юрий.
  - А-а... за что извиняться? - нервно произнёс председатель, с растерянностью поглядывая то в лицо Юрия, то в спину электрика, по непонятной для него причине утратившего значительную часть своей агрессивности. - Мы... пришли по работе... счётчик проверить!
  "А это - идея, - подумал Юрий. - Надо дать им возможность воплощения приятной для них иллюзии, что они сделали своё дело и добровольно ушли. Тогда им не будет так стыдно это сделать".
  - Так чего стоите? Проверяйте. Не смею мешать.
  - Сеня! Глянь: счётчик работает? - торопливо воскликнул председатель.
  Электрик, после секундного размышления, попятился, не сводя взгляда с Юрия, к выходной двери. Натолкнувшись спиной на председателя, он вполоборота, одним глазом, взглянул на вращавшийся диск и, буркнув,
  - Работает, - направился во двор. Следом за ним суетливой походкой помчался председатель.
  - Ничего. Ещё встретимся, - донёсся из темноты двора негромкий, но очень злой голос "полифема".
  - Ну что, я тоже пойду, - убедившись, что "официальные лица" ушли, засуетился Николай. - Я... это... мешок здесь оставлю! Ты его... пока что.... спрячь куда-нибудь, - стыдливо пряча глаза, пробормотал он.
  - Нет уж, забирай, - не удержался от гневной гримасы Юрий.
  - Да ты чего? А вдруг Сеня встретит? - испуганным голосом возразил Николай.
  - Отдай Олегу. Или выбрось на помойку.
  - Да ты чего? Да там...
  - Это твои проблемы. Меня, пожалуйста, больше в них не впутывай.
  - А-а... значит, ты в мои проблемы впутываться не хочешь... ну, ладно... ладно... - отворачивая потемневшее обидой лицо, невнятно пробормотал Николай. И, схватив мешок, торопливо выскочил во двор.
  
  Глава 11. Проводы Маркиза, встреча Мурзика.
  1
  Вслед за Николаем во двор вышел Юрий.
  - Алёша! - позвал он. Возле куриного сарая зашевелилась маленькая согнутая фигурка, и оттуда донёсся негромкий возглас:
  - Я тут. А дядьки уже ушли?
  - Да. А что?
  - Они так орали, что Маркизик их испугался и куда-то убежал. Я его тут, возле его домика, жду, жду, а его нету и нету, - несчастным голоском ответил Алёшка. Юрий, вспомнив о сегодняшнем разговоре с соседом-врачом, непроизвольно вздрогнул.
  - Маркиз, наверное, на ночную охоту ушёл, - стараясь говорить беспечным тоном, произнёс Юрий. - Всех мышек поблизости переловил, теперь далеко ходит. Раньше утра не вернётся, даже и не жди. Пойдём спать.
  - А он не заблудится?
  - Н...не должен, - с разоблачительным сомнением ответил Юрий; и, спохватившись, добавил: - А если заблудится, то утром поищем. Что ж мы, не найдём, что ли?
  - Но только пораньше пойдём! Ладно?
  Когда Юрий проснулся, Алёшка сидел посреди комнаты на стуле и смотрел на него тоскливыми глазами.
  - Пап, уже утро! Пойдём Маркиза искать! - увидев, что отец открыл глаза, нетерпеливо воскликнул он. Юрий взглянул на часы: шесть утра. Так рано "совёнок" Алёшка ещё никогда не вставал.
  - А ты что, уже посмотрел, что его нет в его домике? - спросил Юрий, удивлённый тем, что не слышал, как Алёшка открывал входную дверь.
  - Нет, ещё не смотрел. Но его там всё равно нет. Он бы уже на ветке сидел. А ветку и из окошка видно, - мрачно ответил Алёшка.
  Юрий, с трудом уговорив Алёшку, что на поиски Маркиза они пойдут после завтрака, принялся жарить картошку, а Алёшка, громко крича "Мрр-кис! Мрр-кис!", помчался по аллее.
  Вернулся он минут через десять, весь заплаканный.
  - Пап, пойдём Маркизика хоронить. Я его нашёл, - сквозь слёзы сказал он.
  - Может быть, сюда перенесём? - осторожно спросил Юрий.
  - Нет. Тут петухи опять выбегут и его могилку разгребут. А там у него вокруг есть оградка. Туда никто не зайдёт, - сказал Алёшка и ещё горше разрыдался.
  Юрий, выключив огонь под сковородой и взяв лопату, отправился вслед за сыном. По дороге Алёшка рассказал, что найти Маркиза ему помог сосед, дядя Слава. Когда Алёшка проходил мимо его дачи, дядя Слава сказал ему, что точно такого кота, как Алёшка ищет, покусала какая-то бродячая собака. Кот сумел от неё вырваться, убежал от неё за решётку и там умер. А потом дядя Слава позвал Алёшку в свой двор, и через свой забор показал, где Маркиз лежит. Дядя Слава хотел, чтобы Алёшка перелез через забор и достал оттуда Маркиза, а потом отнёс его в мусорный бак; и даже обещал ему помочь перебраться через забор; но Алёшка отказался и побежал с этой новостью к отцу.
  Маркиз лежал внутри высокой ограды, окружавшей трансформаторную будку, стоявшую у тыльной стороны участка Изяслава Ивановича. Юрий сразу понял, что погиб он вовсе не от укусов собаки, а оттого, что был с невероятной, нечеловеческой жестокостью проткнут насквозь металлическим прутом. Также Юрий понял, что забрался Маркиз внутрь ограды вовсе не сам, а упал, зацепившись за верхние ветви сливы, разросшейся на участке Изяслава Ивановича близ ограды вокруг трансформаторной будки. Очевидно, Изяслав Иванович швырнул тело Маркиза со своего участка в направлении мусорных баков, стоявших позади трансформаторной будки, но не рассчитал: тело котика зацепилось за ветку (о чём свидетельствовали осыпавшиеся в этом месте зелёные листья) и упало внутрь ограды.
  Вначале Юрий хотел сходить к дачному сторожу, чтобы, взяв у него ключ от калитки ограды, без помех войти внутрь; но, передумав, предпочёл перелезть через высокую решётку, велев сыну оставаться снаружи. Ему не хотелось, чтобы мальчишка увидел и рассмотрел страшные подробности гибели любимого котика. Внутри ограды он обмотал котика своей старой белой рубашкой, выбрался с ним наружу и пошёл вместе с сыном хоронить несчастного Маркиза у себя на даче. После похорон он строго-настрого приказал Алёшке ни под каким предлогом, ни в коем случае не заходить на дачу к Изяславу Ивановичу и даже не вступать с ним в какие бы то ни было разговоры. Перед глазами у него попеременно возникал то погибший ужасной смертью Маркиз, то вид ограды между дачей Изяслава Ивановича и трансформаторной будкой, через которую Изяслав Иванович уговаривал перелезть Алёшку. Именно этот сегмент ограды, всего один из четырёх, составлявших огороженный прямоугольник вокруг будки, представлял собою ряд вертикальных двухметровых арматурных прутьев. На других участках ограды поверх этих прутьев был, для безопасности, приварен железный уголок; но на том сегменте уголок был старательно отломлен, и прутья хищным заржавленным частоколом скалились на небо.
  2
  Вечером Юрий, взяв с собой Алёшку, отправился на прогулку по дачным аллеям. Сначала они бродили по своему кооперативу, затем, по берегу лимана, перешли в соседний. Там Юрий наконец-то заприметил того, кого искал: котика, очень походившего на Маркиза. Отличие состояло только в том, что у этого котика граница между чёрной и белой окраской проходила не по середине лба, а ниже, под глазами; а вся остальная раскраска, включая манишку на груди и носочки на лапках, была точно такою же.
  - Чей это котик? - спросил он старуху, пасшую неподалёку своих гусей.
  - Да чей он может быть? Ничей. Вон там, под кустом, живёт, - кивнула она в сторону куста колючей ежевики, разросшегося близ дачного забора. - Ежели б там не прятался, давно б собаки сожрали. Сколько таких они уже тут порвали. А этот - хитрый. Только собаки к нему, он - шмыг в куст, а там под забор - и на дачу. Так и спасается. Но когда-то и его поймают.
  - Лёша! Глянь, какой хороший котик. И на Маркиза похож. Наверно, братик его. Давай себе заберём? - предложил Юрий.
  - Маркизик лучше был, - отвернувшись, чтобы скрыть выступившие слёзы на глазах, пробурчал Алёшка; а затем, неприметно, как ему казалось, проведя ладошкой по глазам, буркнул: - Давай.
  Назвали они котика Мурзиком. Право придумать ему имя Юрий предоставил Алёшке.
  Юрий хотел поселить этого котика там же, где жил Маркиз: под куриным сарайчиком; но Алёшка этому категорически воспротивился.
  - Чего он будет мучиться во дворе? Он и так сколько времени под кустом жил. И даже в дождь. И собак боялся. Пусть с нами, в доме живёт, - с надутым видом пробурчал он; но Юрий, по его мгновенно набухшим слезами глазам, понял, что Алёшка, кроме заботы об условиях жизни кота, просто-напросто боится, что и этот котик однажды ночью уйдёт на прогулку, а потом окажется мёртвым.
  Юрий думал, что Мурзик, подобно Маркизу, не захочет заходить внутрь человеческого жилища; но тот, для выходца из рода кошачьих, оказался удивительно дружелюбным и покладистым. Хотя всеми другими привычками и склонностями он, как и положено близнецу, весьма походил на Маркиза. Мурзик так же охотно грыз картофельные очистки и помидорные огрызки (Юрий даже заподозрил, что это свойственно всем котам). Лакомился он и абрикосами, хотя и далеко не с таким энтузиазмом, как Маркиз. Но общим нравом этот котик напоминал не вольную и свободолюбивую белку, а домашнюю добродушную собачку, отличаясь он неё только тем, что в минуты счастья не лаял, а блаженно мурлыкал.
  Вначале котик особенно привязался к Юрию. Видимо, почувствовал: Алёшка, при виде его, исполняется скорби по Маркизу. Куда бы Юрий ни пошёл, что бы ни делал, котик непременно следовал за ним. При этом он не мяукая, не тёрся об ноги, дабы, по исконным кошачьим традициям, обратить на себя особое внимание, но всегда истинно по-собачьи был где-то рядом. Что для него, из-за особенностей трудовой жизни его хозяина, было опасно, а для Юрия - хлопотно.
  Если Юрий переносил какие-то тяжести или вещи, то, прежде чем опустить их или бросить на землю, непременно искал взором котика, чтобы ненароком его не придавить. Когда ковырялся на огороде, котик неподалёку грел спинку на солнышке, скромно и неприметно устроившись где-нибудь на сыроватой прохладной земле среди помидорных кустов или на огуречной грядке. Из-за чего Юрий, к собственному ужасу, во время прополки сорняков несколько раз едва не задел его очень острой тяпкой. Садясь на стул, Юрий также был вынужден искать взглядом Мурзика. А если в последний момент вдруг замечал, что кота нет в поле его зрения, то старался изменить траекторию планирования своей пятой точки с тем, чтобы усесться не посредине сидения, а на его краешек. Ибо по опыту знал, что кот - именно там, вспрыгнул туда во время приближения хозяина к стулу, чтобы быть как можно ближе к главе наконец-то обретённого прайда.
  Но главная опасность для кота состояла в его чисто собачьей привычке провожать Юрия до остановки автобуса, на котором Юрий по тем или иным делам ездил в город. Юрий, увидев, что Мурзик опять идёт следом за ним, пытался прогонять его, относить обратно, но выходило только хуже. Котик всё равно возвращался, а увидев Юрия стоявшим уже по другую сторону автотрассы, опрометью бросался к нему, чудом уворачиваясь от мчавшихся по дороге машин. Пожалуй, единственным теоретическим способом отучить кота от этой, губительной для него привычки было - наказывать его, шлёпать прутиком; но наказывать за искреннюю преданность и бескорыстную любовь рука не поднималась.
  А чисто практический, к тому же, казалось бы, надёжный и простой способ лишить Мурзика возможности подвергать свою жизнь смертельному риску - запирать кота в доме - не срабатывал. С виду самостоятельный, словно бы не обращавший особого внимания на Юрия котик, лишь случайно оказывавшийся где-то неподалёку, удивительным образом предугадывал тот момент, когда обожаемый хозяин не просто выскакивал на минутку из дома, но намеревался отправиться в какое-то путешествие. И, когда Юрий подходил к двери, около неё уже сидел Мурзик и с тревожным видом вопрошал:
  - Ма. А-а-а?
  - Нет, - возражал ему Юрий. - Там для тебя опасно. Оставайся дома.
  - Мме-э-э! - умоляюще отвечал кот. -Мме-э-э! Ме?
  - Ну а почему ты не хочешь остаться здесь?
  - Мма-ма. Ме-е, - с унылой интонацией сообщал кот.
  - Ну, прямо куда там, грустно ему. С Алёшей поиграешь.
  - Давай ты будешь меня ловить? А хочешь - я тебя, - охотно предлагал Мурзику Алёшка.
  - Мяка-а. Э-эв ме-э-э? - с удивлённою укоризной отвечал кот мальчишке.
  - Ой, ну и пожалуйста. Не очень-то и хотелось. Ну и уходи, раз тебе так хочется, - обижался Алёшка. Вмиг надувшись, он хватал какую-нибудь книжку и делал вид, что внимательно вглядывается в её страницы.
  - Ме-э-э-а? Ме-а? - с надеждой спрашивал Мурзик Юрия. Если Юрий, не устояв, отвечал:
  - Ладно уж, пойдём. Только чтоб под машины не лез!
  то котик энергичным и радостным возгласом
  - Ме- эв! - выражал свой полный восторг и принимался сразу двумя передними лапками толкать дверь, торопя вступление в силу долгожданного договора.
  Если же Юрий, обычно - в часы пик автомобильного и людского движения, ему отказывал и, попросив Алёшку придержать на секунду кота, быстро выскакивал на двор и захлопывал за собою дверь, то получалось совсем плохо. Мурзик начинал с криками метаться по комнате, то пытаясь самостоятельно открыть дверь либо выскочить в форточку, то обращаясь с громкими укоризненными речами к Алёшке, а также ко всему окружавшему несчастного кота бездушному миру. Сначала он пытался хитростью выклянчить у Алёшки право выхода на свободу, озабоченно и с быстро усиливавшимся напряжением взывая к его гигиеническому сознанию:
  -М-мя. Ммя-а. Ммя - ав!
  Затем он, уже несколько громче и настойчивее, начинал возмущаться нарушением его законных прав на свободу шествий и демонстраций:
  - Мяв -мя! Мя-а-ав мя! Мя-а-а-а-а!
  После чего переходил к акции гражданского неповиновения, выкрикивая гнусавым и завывающим голосом:
  - Ма-вя-вяв! Ма-вяа! Мавя-аа!
  что на языке кошачьих лозунгов, очевидно, означало: "Да здравствует свобода, равенство и братство всех котов и людей Земли!"
  Если и это не помогало, то потерявший последние надежды Мурзик устало ложился на пол и, горько глядя в сторону, негромким и смиренным голоском произносил:
  - Мек мемев. Мемев.
  Столь ужасного упрёка в свой адрес Алёшка перенести не мог. На его глазах выступали слёзы, он, прекратив все уговоры и объяснения, немедленно открывал дверь, и кот со счастливым и благодарственным "Ммя!" вылетал во двор. По аллее пролетала чёрно-белая комета с распушенным хвостом, и вскоре Мурзик, на потеху всем видевшим это зрелище дачникам, с гордым и независимым видом, подняв хвост трубой, сбоку и чуть позади озадаченного Юрия вышагивал к автобусной остановке.
  Автобус подходил, Юрий уезжал, а Мурзик, усевшись на задние лапки невдалеке от остановки, обычно - на придорожном бордюрчике, с собачьей преданностью и невзирая на ходивших рядом людей, проносившиеся мимо машины и иной раз очень длительный промежуток времени, прошедшего с момента расставания, ждал возвращения своего друга и хозяина. Юрий, выйдя из автобуса на противоположной стороне автотрассы, первым делом спешил перейти к месту первоначальной отправки, чтобы котик, увидев его, по своей привычке сломя голову не помчался через дорогу ему навстречу; а там уж, под смех ожидавших своего рейса пассажиров, брал котика на руки и нёс на дачу.
  Но уже недели через две, выйдя из автобуса, Юрий, к своему удивлению, увидел, что кота на противоположной стороне автотрассы нет. Он повёл ужаснувшимся взглядом вдоль дорожного полотна, ища на нём следы кровавой драмы; и в этот момент услышал блаженное кошачье мяуканье и почувствовал, что котик трётся о его ноги.
  С тех пор сообразительный кот уже не переходил за хозяином на другую сторону автотрассы, но приловчился ждать его на остановке автобуса, идущего из города. Тревога Юрия за его судьбу значительно уменьшилась. А ещё через неделю после этих нововведений Мурзик не меньше, чем с Юрием, подружился с Алёшкой; и уже не столь неудержимо рвался сопровождать Юрия везде и всюду, но, оказавшись лишённым общения с одним из хозяев, с двойной энергией ухаживал и следовал за другим.
  
  Глава 12. Провал плана электрификации и конец света.
  1
  Три дня, последовавшие за посещением "официальных лиц", прошли довольно тревожно; и не столько из-за ожидания Юрием карательных мер со стороны дачного руководства, сколько из опасения, что Мурзик может пострадать так же, как и Маркиз. Юрий постоянно поглядывал в сторону участка Изяслава Ивановича; но там не было ни души.
  Наконец, в субботу среди приехавших рейсовым автобусом дачников Юрий приметил Изяслава Ивановича. Изяслав Иванович свернул с главной аллеи на боковую, к входной калитке на свою дачу, а Юрий, взяв Мурзика на руки, поспешил к нему на перехват.
  - Изяслав Иваныч, обрати внимание на этого кота, - сказал Юрий. - Это - наш с Алёшкой кот, и я очень хотел бы, чтобы он не погиб. Поэтому я тебя очень прошу: если он случайно забредёт на твой участок, то просто прогони его обратно. Хорошо?
  - Конечно! - расплылся в благожелательной улыбке Изяслав Иванович.
  - Изяслав Иваныч, глянь всё-таки внимательнее: ты его запомнил? Очень тебя прошу: не трогай его. Не убей. И не покалечь.
  - Да что ты! Мы же уже договорились.
  - Буду надеяться, что ты своё слово сдержишь, - взглянул Юрий в светлые навыкате глаза напротив; но не увидел там того, что могло бы вызывать у него уверенное доверие. И, сердито отвернувшись, буркнул: - До свидания.
  - Как - до свидания? А ты что, на собрание не пойдёшь? Надо, надо сходить. Как - на какое? А, ты же тут зарылся в землю, как крот, даже объявлений на доске возле правления не читаешь. Сообщаю: через пять, - поднял Изяслав Иванович руку с часами к глазам, - нет, уже через три минуты начнётся общее собрание членов нашего кооператива. Ты хоть и не член, права решающего голоса не имеешь, но как арендатор имеешь право советовать. А мы сейчас строим правовое государство, пора начинать учиться пользоваться своими правами. Так что - отнеси своего кота, запри, чтоб за него не боялся, и пойдём, послушаем, что Сеня и Вадик нам новенького придумали.
  На небольшой площади перед домиком дачного правления, на узком пространстве между мусорными баками, поставленными у углов его фасада, переминалась небольшая толпа. Толпа эта была составлена в основном из дачников пенсионного возраста, только что приехавших из города на очередном автобусе. Среди них каким-то образом оказался Олег - уже заметно нетрезвый, слегка покачивавшийся и самому себе что-то бурчливо объяснявший. Рядом с ним стояли Пашка и Тайка.
  На небольшом постаменте порожек домика возвышался председатель правления и, артистично водя руками, произносил вступительную речь.
  - Товарищи! Предлагаю на повестку нашего собрания два вопроса. Первый - о борьбе с воровством, прежде всего - с хищениями электроэнергии. И второй, примыкающий вопрос - о выдворении с территории нашего садового товарищества подозрительных лиц, поселившихся здесь без разрешения нашей администрации. Кто за? Против? Большинством голосов принято. Перехожу к первому вопросу.
  - Товарищи! Вы знаете, что мы в июне подняли оплату за членство в нашем товариществе, чтобы расплатиться за долги по электричеству, накопившиеся за зимний отопительный период. Напоминаю, кто забыл: если сложить показания всех частных счётчиков, то сумма получается в два с половиной раза меньшей, чем показания общего счётчика, стоящего в нашем правлении. Что это означает?
  - Что ты воруешь, - ответил Олег голосом косноязычным и пьяным, но достаточно громким и внятным для того, чтобы быть услышанным и понятым всеми стоявшими ниже порожек.
  - Что у нас очень развито воровство электричества! - повысил голос председатель. - И если так и дальше пойдёт, то можно повышать оплату за членство до бесконечности, и вся она будет уходить на долги за электроэнергию. Нам, мне и нашему электрику Семёну Степанычу, говорят: "Ловите воров". Да, мы ходим, проверяем, как работают электросчётчики, но всё бесполезно! А почему? Вы сами знаете, почему: потому что сейчас все стали технически грамотными. Приходишь днём, проверяешь, - всё вроде бы как надо. Наступает ночь, хозяин переключает контакты в счётчике, или прижимает диск какой-нибудь вставкой, или ещё что-нибудь сделает - способов много, и я уверен, что многие здесь присутствующие знают их лучше меня! А потом включает обогреватели, или ещё что-нибудь незаконное, и пользуется этим бесплатно. И как с прикажете бороться с такими умельцами? Ходить по ночам? Недавно, три дня назад, пришли мы к одному из самых злостных нарушителей. Так нас, несмотря на то, что мы - представители выбранной вами администрации, пригрозились избить и прогнать! И кто? Даже не хозяин, а его арендатор. Не смейтесь, не смейтесь! Понятно, что не испугались. Но это хорошо, что я, зная горячий нрав нашего Семёна Степаныча, вовремя уговорил его не связываться с... этим человеком. И не отвечать грубостью на грубость. А если бы он не сдержался да разочек приложился как следует? Пришлось бы этого нахала везти в реанимацию, а мы с Семёном Степанычем вполне могли бы оказаться в тюрьме.
  Председатель, задохнувшись от волнения, вытер платочком сначала уголки губ, затем испарину со лба и продолжил:
  - Так мало того! Эти же самые два типа среди бела дня, в отсутствие Семёна Степаныча, пришли к нему во двор и устроили там обыск. Да ещё и с претензиями: вам к нам можно заходить с проверками, а нам к вам нельзя?
  - Ничего себе! За это уже и по морде надо надавать! - выкрикнул один из дачных сторожей.
  - По морде давать мы не имеем права, - строгим голосом возразил ему председатель, - а вот исключить из состава товарищества человека, не подчиняющегося уставу, имеем право. И уж точно имеем право выселить его арендатора. Примем такое постановление - и всё, прощай, не мешай нам жить и работать. Но об этом - чуть позже; сейчас я хотел бы сказать вот о чём.
  - Вы же понимаете, на что нас подобные типы толкают? - в очередной раз вытерев платочком губы, с особым воодушевлением заговорил председатель. - На правовую вакханалию! У них кто-то украл кур, им втемяшилось в голову нелепое подозрение, что украл их Семён Степаныч, и они самоуправно, в его отсутствие, устроили у него обыск. Ну и, понятное дело, убедились, что куры эти - не их, и что Семён Степаныч - не вор. Так это и без обыска было понятно! Как будто Семёну Степанычу нечего делать и не на что жить, кроме как по ночам кур воровать! Так - что они сделали после этого? Успокоились? Хотя бы извинились лично перед Семёном Степанычем? Нет. Пошли с обыском ещё к кому-то. Говорят, что нашли своих кур; но они же перед тем, может быть, половину жителей нашего кооператива обошли! И всех фактически обвинили в воровстве. А это что? Клевета! Уголовно наказуемое преступление!
  - А как иначе найдёшь, если не ходить и не спрашивать? - выкрикнул из толпы маленький сухонький старичок. - Вот у меня в прошлый вторник, ночью, двадцать четыре петушка прямо из сарая пропали; да так и с концами! Вы, правление, ничем не помогаете. В милиции тоже заявление не приняли, сказали: "Все вы там воры". Хоть я им и объяснял, что видел вора, да поймать не смог. Парень, видать, молодой; с виду - худой, но шустрый - страсть! Вжик - и как будто его тут и не было. А куда мне за ним гнаться, с моими больными ногами? А он ещё во всём в чёрном; отбежал, куда-то спрятался, и не видно его, и не слышно.
  - Вот-вот, и у нас такой точно гусей уволок! - закричал кто-то из толпы.
  - А когда у нас воры весь дом обнесли, то соседи через своё окошко такого же в нашем дворе видели! - закричали другие.
  - Да у нас уже половина дач им обворована! - завопил хор перебивавших друг друга голосов. - Прямо уже руки опускаются, ни за что и браться ими не хочется. Трудишься, трудишься, а только, вроде бы, можно начать пользоваться, - хоп, и начинай всё с начала!
  - А вот вам, правлению, взять бы и вычислить, кто такой. Как будто много у нас на дачах молодых, худых да шустрых. Уж вы-то лучше всех нас знаете, кто за счёт чего живёт и кто чем занимается, - с возросшим энтузиазмом продолжил старичок. - Мы-то вас выбирали, чтобы вы порядок наводили, а не просто членские взносы собирали. Не можете поймать самого вора - найдите тех, кто у него этих кур берёт; не сам же вор всё съедает! Пусть они скажут, у кого кур или гусей взяли. А если даже и не скажут, то хотя бы побоятся в следующий раз у воров что-то взять. А если у вора сбыта не будет, то, может, он ко мне в курятник уже и не полезет.
  - Ой, да всё это бесполезно, - со скепсисом поморщился председатель. - Ты что, дед, думаешь, к нам один только вор ходит? Они тут по очереди гастролируют. Всех не переловишь. Надо не ловить, а действовать профилактически. Предупреждать воровство. Не давать ворам возможности украсть. Вот у тебя, дед, какой замок на твоём сарае стоял? Не рассказывай, я и так знаю: такой, что гвоздём открыть можно. А дверь у тебя там какая: железная? Ага, деревянная! А построил бы ты сарай покрепче, с металлической дверью и приличными замками, провёл бы в него сигнализацию - может, воры вообще не полезли бы.
  - В таком сарае только золотых петухов держать. Я те что, миллионер? - буркнул старичок.
  - Вот и всё! Вот и вся причина! - торжествующе воскликнул председатель. - Сами ничего делать не хотим, а от правления требуем: помогите, спасите, поймайте воров! А ловить воров электроэнергии - вообще безнадёжное дело. Ловим, ловим, а их только больше и больше. А мы за них платим и платим. Надо сделать так, чтоб они не могли подключиться мимо счётчика! Вот тогда проблема будет решена. На этом я заканчиваю и предлагаю дать слово нашему электрику Семёну Степанычу.
  Председатель легко и грациозно спустился с порожек, а на освободившийся постамент взгромоздился "полифем" Семён.
  - В общем, мы с нашим председателем посоветовались и решили, что надо принимать самые серьёзные меры, - обводя собравшихся тяжёлым взглядом, проворчал дачный электрик. - Потому что воруют все. Или могут украсть. И ловить воров, как только что сказал Владислав Николаич, бесполезно. Потому что каждый раз одно и то же. Вот я, к примеру, по показаниям тех счётчиков, что стоят в правлении, вижу, что на четвёртой аллее не прекращается воровство электричества. Иногда даже могу точно вычислить, кто ворует. Прихожу в этот дом, проверяю счётчик - вроде бы всё нормально. Ухожу - хозяин тут же делает накидку на внешние токоподводы, или включается в потайную розетку, и снова идёт намотка на наш счётчик. А его счётчик в это время стоит. Бороться с этим можно только одним способом: обязать всех без исключения сделать проводку от столба на аллее до счётчика в доме сплошным, без разрывов проводом с двойной изоляцией. На такой провод накидку уже не сделаешь. И незаметно подключиться к нему тоже не удастся. Этого уже давно требует от нас энергонадзор, но мы всё упирались, не хотели ваши средства тратить. Хотя энергетики каждый год грозятся нас оштрафовать. И когда-то они это сделают. А нам и штраф оплатить будет нечем, все средства уходят на оплату ворованного электричества. Так что - откладывать дальше уже нельзя, пора браться за ум и делать проводку.
  - А пока ты будешь проводку делать, мы что, без света будем сидеть? Может, ты год с ней проковыряешься! - закричали из толпы.
  - Если начинать немедленно, то с парой помощников я с этой работой до холодов управлюсь. А делать будем по частям. Половину одной аллеи отключили - сделали; потом - делаем вторую половину. Сделали - переходим на следующую аллею.
  - А где мы этот хитрый провод должны брать? Тут и обычного нигде не купишь!
  - Об этом можете не беспокоиться, - властным жестом, словно хватая толпу за волосы, протянул руку вперёд дачный электрик. - У меня на базе - надёжные связи. Провода я достану столько, сколько надо. И не просто с двойной изоляцией, а ещё и защищённого особо прочной оплёткой. Такого, что не порвётся.
  - И почём нам это всё обойдётся? - спросил ещё кто-то.
  - Цена провода плюс цена работы, - густым уверенным баритоном ответил электрик. - Цена этого провода, сразу могу сказать, не очень дорогая. Раза в два с половиной дороже обычного. Зато ж и качество другое.
  - Ну, немножко потратимся, - поднявшись на порожки и став рядом с электриком, громко сказал председатель, - так зато ж это - на всю оставшуюся жизнь! Сделаем - и уже не будем выбрасывать деньги впустую, чтобы оплачивать долги тех, кто не хочет сам платить. Голосовать будем? Или можно считать этот вопрос решённым?
  - Чего время зря тратить! Пиши в протокол: большинством голосов, - выкрикнул один из сторожей.
  - Ладно, так и запишем, - охотно согласился председатель. - Тогда я сегодня же выпишу Семёну Степанычу, за счёт нашего товарищества, первоначальный аванс, и оплачу покупку им части провода. А потом, после окончания всех работ, прикинем, сколько каждому из нас придётся доплатить. Ну, всё, решили; поручаем Семёну Степанычу начать производство работ. А теперь переходим ко второму вопросу.
  - Э-э, нет, подожди, - раздался пьяный возглас Олега. - Алюминиевый провод кому достанется?
  - Да какой он там "люминиевый"? - делая вид, что не понял вопроса, насмешливо пробурчал электрик и, достав из кармана небольшой обрезок какого-то провода, подал этот кусок самому молодому и активному из дачных сторожей. - На, передай ему. Пусть посмотрит, что внутри этот провод - медный.
  - Нет! Этот мне не нужен. В нём весу нет. Мне нужен старый, что ты со столбов снимать будешь, - неуступчиво возразил Олег.
  - Положу на хранение, - с видимым спокойствием ответил электрик.
  - Где? У себя во дворе?
  - А где же ещё? Был бы у правления двор, туда бы положил.
  - Я согласен, чтоб поклали в моём дворе. Ко мне удобнее. Ты живёшь на другом конце от правления, а я - рядом.
  - Чего это ради? Снимать буду я, а лежать он будет в твоём дворе?
  - Тогда я против всей этой проводки. Давай нормально голосовать. Я за свой кусок провода уже заплатил, а ты его себе заберёшь? Если хочешь, чтоб я соглашался, клади половину того провода, что снимешь, в мой двор.
  - А тебе он зачем?
  - Зачем мне алюминий? Затем, зачем и тебе. Думаешь, я - дурак?
  - Кто бы сомневался, - с нарочитой грубостью сказал электрик.
  - Не суди по себе! Я его сдам, - оскорблённым голосом выкрикнул Олег.
  - Куда ты его сдашь?
  - За границу. Думаешь, не знаю? Алюминий сейчас целыми поездами туда везут. Скоро и от нас повезут. Скоро, скоро, не сомневайся; я всё знаю. И даже знаю, кто повезёт. А тебе назло не скажу. Хоть я рядом с тобой и живу, а - не дурак. Так вот. Понял?
  - Олег, да сколько там того провода? - торопливо вступил в дискуссию председатель. - А Семён будет использовать его для ремонта проводки между столбами. Правильно, Сеня? Главное - надёжность!
  - Что с этим алкашом говорить. Он уже давно весь ум пропил, - громко, "на публику" пробурчал электрик и, демонстративно повернувшись спиной к продолжавшему протестовать Олегу, пошёл внутрь домика правления.
  2
  Между тем в толпе разгорелся нешуточный спор: отказываться ли от прав на пять - восемь метров алюминиевого провода, что будет снят в промежутке между столбом и вводом в дачный дом, или требовать, чтобы каждому владельцу вернули его родной, давным-давно оплаченный кусок?
  Юрий вгляделся в разгорячённые лица спорщиков, с подсознательным недоумением удивляясь: как могут они волноваться из-за такой ерунды? Тем более - перед тем, как приступать к решению очень важного вопроса об участи арендаторов. Ведь, по сути, им предстоит решать, каковыми будут дальнейшие судьбы живущих рядом с ними, а то и в их домах людей; таких же, в сущности, как и они, божьих тварей, но ещё более обездоленных. В том числе его, Юрия, и его сына нелёгкие судьбы. Будут ли эти люди так же волноваться за их, чужие им живые человеческие судьбы, длиною в будущие, изменяемые этим решением жихни, как волнуются они и переживают из-за нескольких метров своей алюминиевой проволоки? Судя по их сиюминутной опустошающей горячности и искренней зацикленности на этих мелких личных выгодах - вряд ли.
  "А сам я достаточно ли переживаю из-за того, что этих, далеко не богатых людей, несколько сговорившихся, ворующих то же электричество мерзавцев хотят "развести" на совершенно лишние, неоправданные затраты? То есть - попросту ограбить? - промелькнула у него стыдливая мысль. - Ты, Юрочка, и сам полностью зациклился на своей судьбе, на своих неприятностях; а о том, можно ли помочь им, и как это сделать, даже и не думаешь: мол, не до того, своих хлопот хватает. Почему же они должны быть внимательнее к тебе, чем ты к ним?"
  Он попытался хотя бы отчётливее вспомнить и понять, о чём только что шла речь на этом собрании; и вдруг острая и очень неприятная догадка пронзила его голову.
  Подойдя к порожкам и взяв из рук сторожа кусок поданной тому электриком проволоки, он внимательно осмотрел этот кусок, а потом поднял его над головой и громким раскатистым голосом ("под Высоцкого") произнёс:
  - Грраждане дачники! Пррошу минуточку вашего драгоценного внимания!
   Убедившись, что споры притихли, а головы спорщиков повернулись к нему, он громким, но уже своим, естественным для него голосом продолжил:
  - Уважаемый председатель прав: главное - надёжность! То есть вам, прежде чем давать своё окончательное согласие на токоввод в свои дома вот этим проводом, - потряс он обрезком над головой, - нужно получить от энергонадзора официальное разрешение использовать именно этот провод. Иначе энергонадзор может потребовать новой замены проводки, причём - опять за ваш счёт!
  В толпе раздался лёгкий шум.
  - А чего это энергонадзор будет протестовать? - возразил председатель. - У нашего электрика есть перечень требований к такой проводке, и я лично там прочитал: провод должен быть цельный, неразъёмный, с двойной изоляцией. А если он ещё и в дополнительной оплётке, то это, я думаю, только лучше.
  - Провод должен быть рассчитан на напряжение двести двадцать вольт! - громким голосом возразил Юрий. - Так? А этот провод я, как авиационный специалист, хорошо знаю: он рассчитан на сто пятнадцать вольт. А это - в два раза ниже! То есть имеется шанс, что эта изоляция будет пробита, после чего ток, с почти стопроцентной вероятностью, пойдёт по металлической оплётке. Которая настолько толстая, что уже не перегорит. И получится, что голый, неотключаемый и очень прочный токопровод проведён в дом! Пройдёт через стены, будет открыто лежать на потолке, абсолютно открыто пойдёт по стене к счётчику. Если даже никого при этом не убьёт, то пожар гарантирован. И при этом, учтите, виновниками будете считаться вы сами, и ни копейки компенсации не получите.
  - Да как это на базе может быть неправильный провод? - с недоверием спросил один из дачников.
  - Вопрос правильный. На базе такого провода быть не может. Поскольку провод с металлической оплёткой в быту не используется, а только в авиации, потому что там оплётка исполняет роль общего зануления. Соединяется с обшивкой самолёта. Значит, этот провод - не с базы, а украден на авиазаводе! А убедиться в этом очень просто: если чеки, накладные, заявки на покупку этого провода есть, то он - и в самом деле с базы. А если ничего этого нет, то - ворованный.
  - Да будет всё! И чеки, и накладные! - раздался из домика свирепый рёв электрика, а вскоре и он сам вывалился на трибуну порожек.
  - Но все чеки, накладные и предварительные заявки должны быть на покупку именно такого провода: медного, с двойной изоляцией, с металлической оплёткой! А то ведь можно купить совсем другой провод, но проводку сделать этим, а законно приобретённый провод перепродать в соседний кооператив, - громко и спокойно прокомментировал Юрий. - Кроме того, надо учесть, что верхнюю оплётку легко снять! - И он, держа руки над своей головой, показал, как это, и в самом деле, легко делается. - Поэтому надо знать, как выглядит этот провод без оплётки, чтобы вам его не подсунули под видом другого! Держите образец! - выкрикнул он и швырнул в толпу кусок провода.
  - Эй! Порежьте провод на кусочки, раздайте образцы! - прокричали в толпе. В руках у человека, поймавшего кусок провода, появился складной нож, а Юрий, вновь перейдя на голос "под Высоцкого", завершил своё выступление:
  - Грраждане свободные дачники! Не берите на себя грех убийства себя и своих близких! Не совершайте глупость добровольной оплаты за уничтожение своего имущества! Пррошу вас: будьте бдительны! И помните: чаще всего воруют те, кто охраняет и распределяет!
  - Да кого вы слушаете! Он - с той аллеи, где наибольший перерасход электричества. Вот и хочет вас с толку сбить. Его гнать надо отсюда в три шеи! А вместе с ним - всех арендаторов. Они все такие же, как он! - проревел электрик - "полифем".
  - Товарищи! С первым вопросом мы уже закончили, так что успокаивайтесь. Предлагаю перейти ко второму вопросу: о выдворении всех посторонних лиц с территории нашего товарищества! - встрепенувшись от звуков мощного голоса своего соседа, звонким тенором прокричал председатель.
  - А мы ещё по первому вопросу не голосовали! - закричали в толпе. - Пиши: все - против новой проводки!
  - Хотите арендаторов прогнать, чтоб вам самим не мешали воровать? Пусть лучше остаются! Больше вас не украдут! - выкрикнул старичок, жаловавшийся на пропажу петушков. В толпе одобрительно загудели, а Юрий, обращаясь к старичку, громко произнёс:
  - Кстати: я лично видел у электрика в сарае двадцать три петушка, что появились у него несколько дней назад. Может быть, ваши?
  - Доминанты?
  - Доминанты.
  - Так он, значит, одного уже сожрал! - показывая пальцем на "полифема", гневно вскричал старичок.
  Начался всеобщий шум. Полифем заорал, что старый придурок и наглый арендатор против него сговорились, и стал угрожать им судебной расправой. Старичок закричал, что суда он не боится, потому что у его петушков есть особые и тайные, известные только ему метки; и стал ещё пуще требовать немедленной проверки, пока электрик не сожрал и всех остальных петушков. Толпа завопила, что нужно всем, и прямо сейчас, проверить, чьи петушки в сарае у электрика; и дружно двинулась в конец главной аллеи. Председатель закричал, что так делать нельзя, что это - незаконное самоуправство, и что он сейчас же вызовет милицию. Ему ответили, что если он хочет, чтобы было законно, то пусть идёт с ними; не то они сами вызовут милицию и проверят не только то, что спрятано в сарае электрика, но и то, что спрятано в сарае самого председателя. Председатель вмиг смолк, а остолбеневший "полифем", напротив, пришёл в себя и, взревев:
  - Хрен вам всем! - словно неудержимый танк промчался сквозь толпу разлетавшихся от него пенсионеров и грузной трусцой побежал, сопровождаемый хохотом и свистом, впереди всех к своему участку.
  3
  Юрий, решив, что в дело, пахнущее знакомством с милицией, ему ни в коем случае ввязываться не следует, пошёл не с толпой, а в домик правления, чтобы ещё раз по телефону напомнить Николаю о том, что кормить петушков практически нечем. Николай ответил, что на следующий день он привезёт корм, и Юрий отправился домой, на очередную прополку огорода.
  Тем временем электрик Семён, забежав в свой двор, первым делом выпустил из сарая своего свирепого волкодава. После чего боевые действия прекратились, и начались переговоры между хозяином участка и пострадавшим от воровства старичком, при довольно пассивной поддержке последнего медленно таявшей толпой и активном посредничестве председателя, весьма испуганного неожиданным оборотом дела. В конце концов "полифем" согласился с версией председателя, что петушков он, не зная о том, что они - ворованные, купил на рынке у не запомнившихся ему продавцов; после чего выдал половину из их числа, двенадцать штук, бывшему хозяину этой живности. На этом главные действующие лица сговорились разойтись миром; а присутствующие лица, заклеймив старичка как "брестского предателя", разочарованно разошлись восвояси.
  Но на этом боевые действия не прекратились.
  В понедельник, ближе к вечеру, близ бетонного столба электрической опоры, стоявшего на аллее между усадьбами Изяслава Ивановича и Николая, появился электрик в сопровождении двух дачных сторожей. С собою они принесли длинную деревянную лестницу, и один из сторожей, вооружившись плоскогубцами, стал взбираться по лестнице к проводам.
  Первыми обратили на творимый акт энергетической агрессии армяне, дядя и племянник; они в тот момент шли по аллее на арендуемую ими дачу.
  - Что происходит? - дружно закричали родственники.
  - Отключаем подачу электричества на вашу сторону аллеи, - с внешне бесстрастным видом, но с большим внутренним удовольствием сообщил им стоявший под столбом электрик.
  - Почему?
  - Потому что счётчик показывает огромный перерасход электроэнергии. И потому, что кое-кто из арендаторов хамски относится к решениям дачной администрации.
  У горячих южан такая политика администрации вызвала революционное настроение. Электрик был послан к счётчику и ещё куда-то, а лестница, вместе с находившимся на ней сторожем, едва не улетела на участок Изяслава Ивановича.
  На поднявшийся шум и крик прибежали другие дачные обитатели. Самыми шумными из них были Олег и Тайка, самым молчаливым и самым рассерженным - Пашка. Но к тому моменту линия уже была отключена, и противоборствующие стороны, гоня друг друга матерными угрозами и обливая несмываемыми оскорблениями, расстались.
  Последствия этого локального светопреставления оказались для обитателей правой стороны аллеи разными.
  Олег, подобно Пашке и Тайке, стал разводить костёр во дворе, где, уже не таясь, готовил из краденых петушков полезные для его здоровья супы.
  Пашка и Тайка стали разводить костры не в конце ночей, а в их начале, вскоре после захода солнца; и при их свете справляли свои буйные сабантуи. А затем, как обычно, отправлялись на очередную ловлю.
  Родственники - армяне, после нескольких суток деловой суматохи и ночной беготни по аллее и арендуемому участку, восстановили прежний образ жизни. Правда, электролампочку во дворе они уже не включали, но электрический свет внутри их дома (на всякий случай старательно затенённого) по-прежнему не гас целыми ночами. Как сами они объяснили любопытным соседям, сии чудесные метаморфозы целиком и полностью являются заслугой их добрых и верных друзей, которые вначале смогли приспособить все электроприборы под питание постоянным током, а теперь самоотверженно перезаряжают у себя дома и привозят им на дачу особо мощные автомобильные аккумуляторы.
  Об изменениях в образе жизни старушки, дача которой располагалась за дачей, арендуемой предприимчивыми выходцами с Кавказа, не имелось достоверных сведений; хотя имелись основания думать, что отсутствие электричества весьма отрицательно сказалось на её здоровье. Во всяком случае - на её внешнем виде; он сделался гораздо более нервным и болезненным. А судя по нездоровым запахам, доносившимся из её туалета, и на её пищеварении.
  Больше всего подробностей о личных трудностях и дополнительных сложностях, как то ни покажется странным, можно было услышать из уст самых нелюдимых и необщительных аллейных дачников - двух стариков, живших в конце аллеи. Если раньше они работали посменно: кто-то пас живность на лугу у лимана, а кто-то в это время отдыхал у друга-телевизора, то теперь оба целыми днями сидели по разные стороны луга, а при этом громко и бесконечно переругивались. Обычно перебранки начинались с упрёков по поводу того, что опять кто-то из них не вышел по первому же ночному шороху в неосвещённый двор, чтобы проверить, а не лезут ли воры в козий или птичий хлев. При этом каждый из спорщиков упрямо доказывал, что именно в тот раз очередь была не его.
  Общим в жизни пострадавших дачников было одно: демонстративные, совместные или, когда особо настоялось или налилось, одиночные протестные походы к усадьбе электрика. Но результат был неизменно одинаков. Вначале демонстрантам долго отвечала собака, потом на минуту выходил электрик и повторял прежнее утверждение: кто-то из владельцев либо арендаторов дач, расположенных на правой стороне четвёртой аллеи, ворует электричество. Причём - в огромном количестве. И весьма прозрачно намекал на Юрия. Мол, разбирайтесь сами в том, кто у вас на аллее виноват; но я даю гарантию, что, как только этот тип уберётся из нашего кооператива, подачу света к вам можно будет возобновить.
  И лишь во внешнем укладе жизни Юрия и Алёшки всё оставалось по-прежнему. Разве что теперь они вставали с восходом солнца, а ложились с его заходом.
  Зато, словно по очередному мрачному сценарию, навалились другие очень неприятные, по-настоящему трагические обстоятельства.
  
  Глава 13. Школа смерти.
  1
  Корм для петушков к тому времени закончился, а Николай, хоть и клялся чуть ли ни каждый день и по телефону, и во время приездов к нему Юрия в том, что завтра-послезавтра привезёт корма, каждый раз об этом забывал. И даже, как казалось Юрию, получал от этого бесконечного вранья какое-то странное, необъяснимое удовольствие; словно ему было приятно, что он, несмотря на все доводы, убеждения и доказательства, ловко, хитро и умело делает то, что считает нужным.
  Нельзя сказать, что Юрий верил ему. Он давно уже понял: то, что Николай говорит, не имеет ни малейшей прикладной ценности. Но было жаль ни чём не повинных петушков. Он понимал, что их жизни всё равно обречены; но, казалось ему, даже для петушка должно быть не так обидно умереть, если смерть эта будет не напрасной, если она окажется актом самопожертвования, принесшим какую-то пользу оставляемому миру; и совсем другое дело - бесцельно и бессмысленно погибнуть из-за чьего-то равнодушия, беспечности и бессердечия.
  Через два дня голодной диеты петушков Юрий не выдержал и за последние деньги купил два ведра ячменя. Этот запас с трудом удалось растянуть на неделю. Затем Юрий, соорудив из куска проволоки и старой занавески некое подобие трала, отправился ловить креветок. В первую же ночь удалось наловить чуть меньше ведра. Утром Юрий их сварил. В небольшой кастрюльке - самых крупных, с солью и приправами, для себя и Алёшки; остальных, без соли - для петушков. Алёшка и петушки вначале недоверчиво присматривались к новому угощению, чуть-чуть клюнув или куснув, опасливо отбрасывали. Но вскоре Алёшка вошёл вкус, и сразу же пошёл делиться своим опытом с друзьями - хвостатым и пернатыми. Те то ли поверили, то ли поняли сами, но через некоторое время все были сыты и счастливы. За исключением Алёшки, у которого распухли губы, наколотые жёсткими креветочными панцирями.
  Раздосадованный Алёшка заявил отцу, что больше не съест ни одной креветки; и, в прямом смысле этого выражения, как в воду смотрел.
  Тем же вечером началась редкая в тех краях и удивительно мощная гроза. Всю ночь лил дождь, как из ведра, и Юрий на ловлю креветок не пошёл; а когда рано утром, с первыми лучами солнца, он вышел со своими снастями на лиман, то увидел, что по поверхности воды плавает огромное количество дохлых креветок. Собирать их, из опасения отравить ими петушков, Юрий не стал, а вылавливать креветок из числа чудом выживших было жалко и стыдно.
  В городе и в дачных кооперативах по поводу случившейся массовой гибели креветок высказывались неподтверждённые предположения, что виновата в несчастии либо повышенная кислотность прошедшего перед тем дождя, либо его повышенная радиоактивность. Мол, тучи пришли или со стороны Донбасса, или со стороны Чернобыля. Но, как вскоре выяснилось, причина оказалась куда более близкой и, по тем временам, также вполне обыденной.
  Креветок сгубили стоки, добравшиеся до лимана со стоявшего на его берегу склада сельскохозяйственных ядохимикатов: удобрений, гербицидов, пестицидов. Совхоз, которому принадлежал этот склад, разорился и обанкротился, шифер с крыши склада кто-то снял и утащил. А тут - гроза. За ночь беспрерывного ливня почти всё содержимое склада утекло в лиман. А креветки - существа древние, безнадёжно отставшие от современной цивилизации, приспособленные жить в идеально чистой воде, в условиях не загаженной человеком природы...
  Юрий опять позвонил Николаю.
  - Да мне не до твоих петухов - как до лампочки, - высокомерным тоном ответил тот. - Я сейчас занят срочной шабашкой. Обкладываю плиткой кухню, ванную и бассейн у одного нашего воротилы. Я за этот месяц заработаю столько, что смогу полгода одной чёрной икрой питаться. Так как ты думаешь, на что мне сейчас выгоднее потратиться: на корм для этих недомерков, или на то, чтоб закупить плитку? Пока она ещё есть.
  - Но бедные петухи же сдохнут! - с ужасом вскрикнул Юрий.
  - А это уже твои проблемы, - с мстительным удовольствием возразил Николай.
  - Так, может быть, хотя бы продать их?
  - Не надо. Ты говорил, что сможешь ухаживать за ними? Вот и ухаживай. Как сможешь.
  Юрий понял: это - сознательный приговор несчастным птицам. От отчаяния он поймал шестерых наиболее ослабевших петушков и, со вздохами отрубив им головы, повёз их на квартиру Николая. Дверь открыла жена Николая: полная дама в чёрном шёлковом халате, с высокомерным и, несмотря на утро, заметно нетрезвым лицом.
  - Ты что принёс? - едва взглянув на петушков, весьма недовольным тоном сказала она. - Их же надо ощипывать, разделывать, готовить... Кто это будет делать?
  - Наверное ж, вы, - с потемневшим лицом ответил Юрий.
  - Я?
  - Если не Вы лично, то ваш сын или муж.
  - Они? Хе! Они, - хмыкнула женщина. - Их не заставишь. А мне оно тоже не нужно. Как будто мы не можем купить уже готовое. Забирай это дерьмо обратно, - скомандовала она тоном капризной барыни. - А хотя ... оставь парочку; может быть, собака их сырыми съест. Но больше не привози.
  Приехав домой, Юрий, впервые за время дачной жизни, из одной привезённой обратно тушки сварил кастрюлю куриного супа, а из трёх остальных сделал заготовку на зиму: сварил крепкий бульон и закатал его в трёхлитровую банку. На следующий день и остальные шесть петушков, из принадлежавшего Юрию десятка, также очутились в двух банках. Алёшка и Мурзик грызли освобождённые от мяса, но нежные и вкусные петушиные косточки, а Юрию они стояли костью в горле. Он окончательно осознал, что назначен начальником куриного освенцима, но как выйти из этой ситуации, не знал. Продать или, хотя бы, раздать петушков, юридически являвшихся чужим для него имуществом, кому-то из соседей он не имел права. Употребить для собственного питания - тем паче. Сделать это, во-первых, запрещала собственная совесть; а во-вторых, он не сомневался, что при таком исходе Николай непременно потребует от него "возмещения нанесённых убытков"; разумеется, по цене сотни взрослых, откормленных петухов. А он слишком хорошо знал, что платить ему нечем; а если деньги, в виде недополученных отпускных, и появятся, то отдать их Николаю означало бы обречь на голод собственного сына.
  Оставалось сделать единственно возможный, хотя и очень жестокий вывод: поскольку он не может обрекать на голодную смерть себя и сына, то умирать голодной смертью придётся несчастным петухам.
  То, что происходило дальше, навсегда осталось одним из самых тяжёлых воспоминаний в его жизни и легло тяжким грузом греха на его душу и совесть. Кормить петушков было абсолютно нечем: ведь даже трава, в условиях августовской крымской жары, буквально вся выгорела. Юрий срезал росший на лимане камыш и мелко рубил его топором; но петушки эту жёсткую сечку почти не ели. Занять денег, чтобы купить корм, было абсолютно не у кого; в те времена бешеной инфляции, катастрофического падения нравов и абсолютной неуверенности в завтрашнем дне никто никому ничего не занимал.
  Через неделю голодания петушки начали дохнуть. То один, то другой будто бы ни с того, ни с сего падал посреди загона, а когда Юрий подбегал, то петушок, не в силах двинуться, лишь смотрел на него устало гаснувшим взглядом.
  Юрий, презрев будущие неприятности, бросился предлагать всем встречным и поперечным дачникам забрать петушков себе. Но все, включая даже Олега, отказались; все были уверены, что Николай рано или поздно предъявит им свой счёт.
  Петушки продолжали дохнуть. Вначале Юрий закапывал их в саду, затем стал выбрасывать на свалку: пусть хоть бродячим собакам польза будет.
  На участке установилась кладбищенская тишина. Обессилевшие петушки тихо умирали, Юрий был мрачен и неразговорчив, Алёшка ходил с мокрыми глазами, и даже Мурзик, трясь спинкой о ноги хозяев, не мурлыкал и не мяукал.
  2
  В ночь с двадцать второго на двадцать третье августа умерли последние восемнадцать петушков. Юрий, не приступая к завтраку, собрал их в мешок и отнёс на свалку. Когда он, через проём в стене внешней ограды, вернулся на свой участок, к нему подбежал зарёванный Алёшка, и сообщил, что Мурзика задавила машина.
  Юрий, вслед за Алёшкой, поспешил к месту трагедии. Мурзик лежал посреди главной аллеи, напротив участка Изяслава Ивановича. Хозяин участка, как обычно по воскресным утрам, поливал из шланга помидорные грядки.
  - Только что вашего котика, на моих глазах, задавил какой-то грузовик, - увидев Юрия, сочувственным голосом закричал Изяслав Иванович. - Я ему кричу: "Кис-кис! Иди сюда!" Вон, даже пацан твой слышал. А он перепугался, стал, как вкопанный; машина на него и наехала. Как он мявкнет! - с неудержимым удовольствием воскликнул Изяслав Иванович; глаза у него молодо и хищно блеснули, но он спешно потупил их низ, прикрыл ресницами и скорбно произнёс:
  - А потом, слышу, твой пацан меня зовёт: "Это не наш котик у вас кричит?" Ну, я его позвал к себе да и показал, где его кот лежит. А тут, смотрю, ты идёшь. Ну, говорю, иди, зови своего папу.
  Юрий внимательно взглянул на мёртвого Мурзика. Тело его не было раздавлено, а лишь нижняя, соприкасавшаяся с асфальтом часть головы разбита, словно несчастного кота со всего размаху ударили обо что-то плоское и твёрдое. Также было ясно, что погиб котик не на дороге. В ближайшие полчаса ни одна автомашина на территорию кооператива не въезжала и не выезжала, следов крови под Мурзиком не было, а дорожка из редких и густых кровавых капель протянулась от тела Мурзика к изгороди участка, за которой стоял Изяслав Иванович. Куриный загон врача был открыт, но куры находились не на участке, а на аллее, греблись у ограды Изяслава Ивановича в кустах разросшейся там ежевики.
  - Послушай, ты, псевдоврач, - с ненавистью глядя в потаённо-улыбчивые, нагловато выкаченные глаза соседа, сказал Юрий. - Видишь этого мальчика? Если ты ещё хоть раз позовёшь его к себе на участок, или хотя бы просто заговоришь с ним, я тебя изувечу. А если он вдруг упадёт, пропадёт, ушибётся, попадёт под машину, сорвётся с забора или на что-нибудь напорется, я первым делом убью тебя. А уж потом начну разбираться, как и по чьей вине с ним что-то произошло. А тебе, - строго взглянул он на сына, - ещё раз запрещаю заходить на дачу к этому убийце. И к калитке его не подходи, и даже разговаривать с ним не смей; а если будет подходить или заговаривать, сразу же уходи. Если не хочешь умереть так, как Маркиз и Мурзик. Понял?
  - Да что ты ерунду говоришь?- расплывчато ухмыльнулся Изяслав Иванович.
  - Заткнись, урод. Видит Бог, я и так еле сдерживаюсь, чтобы тебя не изувечить, - прорычал Юрий.
  Отвернувшись от ненавистного соседа, он поднял одной рукой трупик Мурзика, другой крепко взял за руку Алёшку и, едва не волоча его за собой, пошёл на свой участок.
  - Пап, давай Мурзика рядом с Маркизом похороним. Им вдвоём не так скучно будет, - сквозь плач сказал Алёшка. Юрий, не имея сил расцепить сжатые зубы, безмолвно кивнул головой.
  Могилку для Мурзика Алёшка пожелал выкопать сам. Он долго и очень старательно ковырял каменистую землю, пока не выкопал глубокую и просторную ямку. Потом аккуратно, чтобы котику не было больно, присыпал его сначала мягкой землицей, а затем, не надавливая, соорудил над ним аккуратный холмик. После чего сел рядом на большой камень и горько заплакал.
  - Никогда не буду заводить котов, - сквозь сотрясавшие его тело рыдания сказал он. - Их всех убивают. И... и больше не хочу жить здесь. Давай отсюда переедем? А?
  - Как выйдет, Лёшенька; но постараемся, - грустно погладил Юрий сына по голове.
  3
  На следующий день сразу после раннего завтрака Юрий вознамерился приступить к поискам иного места обитания. Таскать за собою Алёшку ему не хотелось - намается, бедняжка. Да и возить его с собою на велосипеде просто не получилось бы: велосипед - без рамы, а багажник - хлипкий, ненадёжный. Да и обе камеры - в сплошных заплатках; вдруг какая-то на ходу лопнет? Но и оставить Алёшку в одиночестве на даче Юрий не мог; ведь туда мог незаметно, по-соседски зайти Изяслав Иванович. И тогда он отвёл сына на берег лимана. К сожалению, малолетних друзей Алёшки в такую рань там ещё не было, зато по бережку гуляли белоснежно-пушистые козы и маленький рыжий бычок, которых выпасал их пожилой хозяин. Юрий, понадеявшись, что до момента прихода к лиману другой детворы симпатичная живность отвлечёт Алёшку от одиночества и горестных дум, упросил старика временно взять мальчишку себе в подпаски. Затем он наказал Алёшке к даче не ходить, играть только здесь, на берегу, а сам поехал на поиски.
  Но загрустившему Алёшке всё вокруг казалось опостылевшим и нудным. Козы, отказываясь есть остатки обгрызенной до корней и пожухшей за лето травы, беспрерывно блеяли, игривый бычок то и дело выказывал намерение бодаться с молодым пастушком, а когда Алёшка отогнал бычка от себя, на него накричал дед и самого прогнал от стада. Через некоторое время деда сморило от жары, он загнал своё стадо в сарай и отправился в дом на заслуженный отдых, а Алёшка остался в полном одиночестве. Ни Маркизика, ни Мурзика, ни хоть кого-то из друзей... И отец куда-то уехал... Вроде бы по делам; а может быть, как раньше мать, куда-нибудь на гулянку... на несколько дней... И погода какая-то странная: то слепит солнышко, то снова тень от тучки... То и в майке жарко, а как налетит ветерок, хочется одеться... А идти на дачу отец запретил... Да и самому не хочется... Там всё равно никого нет... Куда бы ещё пойти? Чем заняться?
  Из створа одной из соседних аллей фланирующей походкой вышел к лиману невысокий худощавый гибкий паренёк. Заприметив Алёшку, он внимательно оглянулся по сторонам, потом подошёл к нему и дружелюбно произнёс:
  - Привет, пацан! Чего скучаешь?
  - Жду друзей... А их нет и нет... - вздохнул Алёшка. - А Вы не знаете, где они живут? Их Серёжка и Сашка зовут.
  - Знаю. А ты - Алёшка? На верху вот этой аллеи живёшь? - показал парень взглядом чёрных прищуренных глаз.
  - А Вы откуда знаете? - удивился Алёшка.
  - Да ладно, чего ты выкаешь? Называй меня на "ты". Мы с тобой уже знакомы.
  - Что-то я не помню, - задумался Алёшка.
  - Да ты просто забыл. Я же знакомился не с тобой, а с твоим отцом. И даже подарочек от него получил. На память. А ты рядом был. Так что, можно считать, подарок достался мне от вас двоих. Век вас не забуду.
  - А какой подарок?
  - Потом расскажу. Когда смогу отблагодарить, - задумчиво взглянул паренёк на Алёшку; а затем, внимательно оглядывая безлюдный закоулок лимана, негромко произнёс: - Слушай.... А давай я твоему отцу сегодня через тебя ответный подарок передам?
  - Тяжёлый?
  - Ну... наверно, будет немножко тяжелей, чем мне досталось, - обещающе улыбнулся парень. - Но ты же сильный! Сначала я помогу... тащить... А потом уж сам... как сможешь...
   - А что там? Конфеты? Вкусные?
  - Угу. Такие же, как и у меня, - слегка приоткрыл парень щербатый рот и через дырку на месте двух отсутствовавших зубов коснулся языком левого уголка губ. - До сих пор во рту сладко.
  - Ну... ладно. Приноси сюда, а дальше я сам отнесу.
  - Угу. А если не донесёшь, отец пусть старается. Если найдёт, - с каким-то особым смыслом сказал паренёк; и опять улыбнулся.
  - Так я ж ему покажу, где, - удивлённо возразил Алёшка; но паренёк улыбнулся с явным сомнением. - А ты мне сейчас покажешь, где Серёжка и Сашка живут? - с передавшимся сомнением спросил Алёшка. Паренёк, словно спохватившись, заговорил бодро и весело.
  - А... они тут уже не живут. Родители уже переехали с ними в город. Чтобы они готовились идти в школу. Скоро ж первое сентября. Так что можешь их не ждать. Давай лучше пойдём... в водолаза играть. У меня тут... недалеко... спрятан в воде водолаз... Игрушечный, но как настоящий. Найдём и будем его по дну водить. Вот на этой верёвочке, - выхватил он из широкого кармана штанин небольшой тугой моточек прочного шнура. - А потом пойдём за подарком. Вот твой отец обрадуется, если получит!
  - А-а... он мне не разрешает самому далеко уходить.
  - А что он, до сих пор за маленького тебя принимает? Или, как собачку... или водолаза... на верёвочке водит? - пренебрежительно фыркнул паренёк. - Я, когда был такой, как ты, везде сам ходил. Да ты не волнуйся, тут недалеко! Водолаз - во-он там, под той вербой спрятан. И ты ж не сам пойдёшь, а со мной. А мы с твоим отцом - друзья. Я ему потом так и скажу, что эт я тебя уговорил.
  - Ну... ладно. Только недолго.
  Под указанной пареньком вербой водолаза не оказалось. Паренёк вспомнил, что он сам перенёс его в другое место. Где точно это место находится, он не помнит, но точно, что где-то недалеко. Сейчас они ещё немножко прогуляются по тропинке, он увидит это место и достанет водолаза. А потом они сразу же вернутся туда, откуда ушли, и будут очень интересно играть вплоть до приезда Алёшкиного отца.
  По дороге паренёк неумолчно рассказывал всяческие байки либо хвалил своего водолаза за то, что тот во время ходьбы по дну пускает бульбы воздуха, приманивает этим рыб и сам же заглатывает их вместе с водой. Так что водить его по дну не только интересно, но и очень выгодно; без улова Алёшка не останется. При этом он то и дело похохатывал, и не сильно огорчался, обнаружив отсутствие этой замечательной игрушки в очередном намеченном месте, а ещё быстрее устремлялся дальше по петлявшей вдоль лимана тропке.
  Но после третьей или четвёртой неудачи он всё же заметно расстроился.
  - Всё. Теперь уже не найду. Прости, друг; наверно, кто-то утащил моего водолаза, - сокрушённо сказал он. - Ну... и ладно. Раз уж я тебя так далеко завёл, не буду жадничать, и вместо игрушечного водолаза принесу снаряжение как для настоящего. Оно вообще-то тренировочное, но от настоящего ничем не отличается. Но тяжёлое; аж туда, где ты живёшь, его не потащу. Сделаем так: сегодня немного тут потренируемся, поймаем тебе килограмма два рыбы, а завтра я возьму в городе у деда тачку и привезу аппарат к тебе. И тогда уж наловим, сколько захотим. В общем, так: ты пока что иди потихоньку по дорожке, там как раз есть классное место для тренировок. А я сбегаю за снаряжением, а потом догоню тебя. После тренировки отнесу снаряжение на место, возьму подарок и проведу тебя обратно. А то вдруг заблудишься. Ну, давай, дружище, иди!
  Паренёк скрылся в ближайшей аллее очередного посёлка, но уже через несколько минут догнал медленно шагавшего Алёшку. Лицо парня нервически пылало, глаза светились предвкушаемым удовольствием. Подмышкой левой руки он нёс небольшую, но довольно увесистую хозяйственную сумку из чёрного дерматина.
  - Ну вот, скоро придём. Видишь, вон каюта нашего корабля? Оттуда и пойдём в заплыв.
  5
  Юрий к одиннадцати часам обследовал три соседних кооператива, но итог был нулевым. Единственное, чего он добился - узнал от одного из дачников, что вроде бы в посёлке Сосновый Бор есть некто, желающий сдать свою дачу в аренду. Селиться там и даже ехать туда на разведку Юрию не хотелось: этот посёлок располагался на дальней окраине дачного комплекса, и в условиях навалившегося транспортного коллапса добираться оттуда до города было трудно и сложно. Именно на это обстоятельство списывал он гнетущее чувство навалившейся на него тревоги и странного беспокойства. И лишь когда он с полудороги развернулся и помчался к "своему" посёлку, то понял, что на самом деле ему не давали покоя тяжёлые предчувствия о судьбе сына.
  Ни на даче, ни в договорном месте на берегу лимана Алёшки не было. Старый животновод, вызванный Юрием из дома, ему сообщил, что подходил к его сыну какой-то молодой человек; потом они вроде бы пошли по тропке вдоль лимана. Не на шутку встревожившийся отец помчался на малых колёсах короткорамного, удобного для таких поездок складного велосипеда по кривой и ухабистой прибрежной тропинке.
  Не обнаружив ни заметных следов слева на берегу, ни фигурки сына на мелькавших справа аллеях, Юрий выскочил на большой пустырь между последним из дачных посёлков и круто отступившим на восток лиманом. По инерции он промчался по вихлявшей по пустырю узкой тропке около двухсот метров, но на открывшемся перед ним пространстве не было видно ни души, и он решил, что нужно, не тратя зря времени, мчаться обратно в посёлок. Но на прощание он ещё раз окинул внимательным взглядом берег лимана и закоулки пустыря: вдруг удастся обнаружить застывшего в камыше рыбака или спрятавшегося от солнца под кустиком козопаса, который авторитетно засвидетельствует факт отсутствия здесь двух юных "водолазов". В качестве возможного укрытия он отметил лишь небольшой камышовый шалаш, стоявший метрах в семидесяти от тропы и в двух-трёх метрах от берега лимана. В таких шалашах обычно располагались браконьеры во время ночных бдений у вершей или перемётов; а днём шалаши пустовали. Но в том месте лиман во время весенних штормов размыл насыпанный из камней берег и вновь по крутой дуге приблизился к дачному комплексу; а камыш занять своим зарослями новую территорию не успел. В итоге вдоль берега образовалось свободное водное пространство шириною метров до восьмидесяти; что было очень удобно для ловли рыбы с помощью спиннинга. Идея, что маловероятный спиннингист временно спрятался от жары в шалашике, была довольно абсурдной: и всё же Юрий на всякий случай выкрикнул:
  - Эй! Есть в шалаше кто-нибудь?
  Ему почудился либо послышался какой-то неясный звук, похожий на хрипловатое вскрякиванье одной из уток-нырков, шнырявших неподалёку от камышей. Ветерок косо дул с берега на лиман, и определиться, откуда прилетел звук, было довольно трудно. Юрий, опять же на всякий случай, выкрикнул ту же фразу ещё раз и прислушался: ни звука, кроме еле слышного неумолчного шуршания покачиваемых ветерком камышей. Юрий, приподняв велосипед, развернул его в обратном направлении и, вскочив на седло, нажал на педали. Но проехал он не более двух метров. Неведомо как и непонятно откуда вдруг появилась в его сердце и разлилась по всей груди неодолимая тревога, и возникло странное ощущение, что в шалаше вот-вот произойдёт что-то страшное; и произойдёт это страшное с Алёшкой. Круто развернувшись на ходу, Юрий напрямую, через буераки и заросли колючего высохшего молочая помчался к шалашу.
  Через несколько мгновений этой сумасшедшей езды из шалаша поспешно вышел какой-то молодой человек. Он с виду небрежно, без замаха швырнул в воду что-то блеснувшее на солнце и быстро пошёл вдоль берега прочь от шалаша и мчавшегося по пустырю Юрия.
  - Парень! Ты мальчика здесь не видел? - выкрикнул Юрий. Но молодой человек лишь молча прибавил ходу; хотя ветерок наверняка донёс до него все слова очень громкого выкрика.
  И вдруг сквозь порывы ветерка к Юрию прорвался, словно по частям прокрякался негромкий и необычно хрипловатый, но очень знакомый голос:
  - Пап... я ждеш... в шалаше...
  5
  На ходу спрыгнув с резко заторможенного и поехавшего юзом велосипеда, Юрий вскочил в невысокий щелястый шалаш. В дальнем, самом тёмном углу шалаша копошилась на коленях небольшая мальчишеская фигурка.
  - Пап, помохите верёвху шнять, - гнусаво прошепелявил Алёшка. Юрий бросился перед ним на колени. Тело мальчишки на уровне пояса было обвязано толстой конопляной верёвкой, притягивавшей к телу руки в локтях и стопку из двух белых силикатных кирпичей, дополнительно подвешенных к шее на продолжении той же верёвки. Юрий ухватился за смутно различимый на животе узел, но тот не поддавался.
  - Эту пошле! Шначала шо рта, - опять прошепелявил Алёшка.
  Юрий всмотрелся: между верхними и нижними зубами мальчишки проходила более тонкая верёвка, соединённая на затылке в виде затягиваемой удавки.
  - Что это за игры такие? Он что, собирался тебя повесить? А потом утопить? - сняв и отшвырнув удавку, дрожащим голосом спросил Юрий.
  - Не! Это мы хотели ихрать в водолазов! По этому шланху у водолазов воздух под воду идёт. А Вадик, когда Вас ушлышал, по ошибке дёрнул жа шланх и рот мне жажал, - по-прежнему шепелявя ободранным ртом, но весело и непринуждённо возразил Алёшка. - Он вообще - такой неуклюший! Вот, руки мне примотал вмеште ш балластом. Он хотел в воде отмотать, там легче узлы развязывать, но ушёл и не успел. Наверно, жабыл.
  - А вот я сейчас у него самого спрошу, чего он хотел и что не успел, - тихо прорычал Юрий; и выскочил из шалаша.
  К тому моменту парень уже не шёл, а бежал, и успел отдалиться от шалаша метров на сто пятьдесят. Юрий, вскочив на велосипед, помчался за ним следом. Парень, оглянувшись, помчался вдоль берега наутёк; но, поняв, что убежать от велосипеда не удастся, свернул влево и, поднимая ногами буруны, побежал наискосок по мелкой воде к стоявшим поодаль камышам. Юрий, догнав его по берегу, спрыгнул с велосипеда и помчался вслед за ним. К тому времени парень почти достиг зарослей камыша; но, сообразив, что в их узкой полоске ему всё равно не укрыться, развернулся вправо, к южной оконечности прорвавшегося на пустырь языка лимана. Между беглецом и преследователем было около полусотни метров, но Юрий находился на более мелком участке лимана, и продвигался почти вдоль берега, не давая преследуемому шанса выбраться на сушу; и расстояние между ними постепенно сокращалось.
  Длинным острым кончиком высунутого к посёлку языка лиман дотянулся до ограды самой крайней, она же - последней в посёлке дачи. Отчаянно боровшиеся с наводнением хозяева укрепили камнями нижние границы своих владений, но примыкавший к их даче большой самозахватный участок пустыря спасти не смогли. Лиман принёс туда множество ила и полусгнивших водорослей, всё это смешалось с завезённой на былой участок землёй и превратилось в слой липкой чёрной грязи. К двадцатиметровому по ширине участку грязи, отделявшему сравнительно небольшой пустырь за спиной от огромного пустыря впереди, и прибежали по быстро мельчавшей воде беглец и преследователь. Первым прибежал парень; Юрий отстал от него метров на пять.
  
  Часть вторая
  
  Школа жизни
  
  Глава 1. Курсы повышения квалификации.
  1
  Описанный выше день был последним днём летнего отпуска Юрия. Утром следующего дня, в понедельник двадцать четвёртого августа тысяча девятьсот девяносто второго года Юрий, прихватив с собой Алёшку, отправился в школу. Дел там было немного, поскольку весь необходимый ремонт был произведён до начала отпусков. Новостей он получил две: совсем неприятная и не совсем приятная.
  Совсем неприятная новость заключалась в сообщении из горотдела образования о том, что выплата долгов по отпускным снова задержится. Выплата сия должна была состояться до начала учебных занятий; но теперь, якобы из-за отсутствия средств в городском бюджете, она откладывалась ещё на месяц - до конца сентября. Хотя было совершенно ясно, что если уж по окончанию курортного сезона средств в бюджете курортного города нет, то они уже и не появятся; поскольку этот бюджет на девяносто процентов состоял из отчислений от доходов местных здравниц.
   Не совсем приятная новость содержалась в постановлении того же горотдела образования. Согласно этому постановлению все преподаватели, не имеющие специального педагогического образования, должны были посетить трёхдневные курсы повышения квалификации. Сроки проведения курсов - с двадцать шестого по двадцать восьмое августа включительно, место проведения - концертный зал школы-интерната для детей с сердечнососудистыми заболеваниями. Для Юрия это означало, что в эти три дня он будет по шесть-восемь часов сидеть в душном помещении.
  С самого начала курсов у него возникло стойкое подозрение, что все эти занятия для проводивших их лиц из крымского министерства образования являются всего лишь легальным способом "сбить шабашку". Некомпетентность вальяжно-ленивых министерских чинов просто поражала. Так, на первом же плановом занятии лектор курса детской психологии не смогла ответить Юрию на вопрос, какой диапазон возрастов охватывает так называемый "препубертантный период детского развития". Юрий тем летом купил учебник по детской психологии для преподавателей ПТУ, из которого почерпнул, что Алёшка вот-вот войдёт в этот интересный период; но когда это случится, и сколько времени будет длиться, в учебнике не говорилось. Вот он и решил узнать интересующие его подробности у главного министерского специалиста. Но понял из её объяснений лишь то, что она, видимо, черпала свои сведения из той же куцей книжонки, что и он.
  По окончанию этой лекции к Юрию обратился какой-то молодой человек. Он, как и большинство сидевших в зале педагогических недоучек, вообще не знал, что такое "препубертантный период", и попросил Юрия ему объяснить. Юрий пересказал ему все три строчки вычитанных из книжки сведений. Молодой человек пришёл в восторг и попросил у Юрия благосклонного разрешения в дальнейшем сидеть на лекциях рядом с ним, дабы иметь неоценимую возможность в особо трудных и непонятных случаях консультироваться с таким знающим человеком. Юрий был несколько удивлён чрезмерно высокой степенью оценки его скромной информации; а также сомневался во всеохватности своих познаний; о чём, в весьма вежливой форме, сообщил любезному юноше. Юноша, вместо того чтобы озаботиться поисками другого, более компетентного подсказчика, лишь недовольно нахмурился, но от Юрия не отошёл; а вместо него возразил Юрию другой молодой человек. Оказалось, случайно оказавшийся рядом и прислушивавшийся к их беседе мужчина лет тридцати пяти полностью разделяет лестное для Юрия мнение первого из его собеседников. Вслед за тем выяснилось, что эти два молодых человека, как ни странно для только что познакомившихся людей, отлично развивают и дополняют высказывания друг друга. Вдвоём они, за короткое время перерыва между лекциями, успели выспросить Юрия о том, где он находился, учился и работал до прибытия в Евпаторию, которая с его появлением, несомненно, расцветёт невиданными ранее детскими талантами.
  Затем зашла речь о причинах его самоотверженного переезда с родины, с благодатной цветущей Кубани, на территорию чужого ему, засушливого и малоурожайного Крыма. Но Юрий, услышав в их голосах нотки скрываемой ксенофобии, решительно отверг их попытки объявить Крым чужим для него местом. Ради чего напомнил, что кубанские казаки, до начала завоевания ими Северного Кавказа, назывались черноморскими казаками и проживали в Крыму. А до того они назывались забугскими казаками; а ещё раньше - запорожскими сечевиками. Потому он считает Крым, как и Украину в целом, своей исторической родиной, а приезд сюда ощущает возвратом к родным пенатам.
  После этого исторического экскурса он горячо возразил против принижения общих достоинств Крыма, сообщив, что здесь ему живётся и чувствуется не в пример лучше, чем где-либо на территории России. Особенно, и даже в первую очередь, чем на Кубани. Упоминать о том, что такое ощущение вызрело в нём из-за того, что в России он считается опасным преступником и находится в розыске, Юрий не стал; зачем травмировать милых внимательных людей неприятными для него и совершенно излишними для них подробностями? Вместо этого он посвятил любезных собеседников в сочинённую им легенду о том, что его сын мучился на Кубани от приступов ужасной аллергии, вызываемой обилием разросшейся там амброзии. А в Крыму болеть перестал, потому как амброзия здесь почти не встречается. Разве это - не одно из подтверждений огромнейших достоинств уникального крымского климата?
  К его очередному удивлению, внимательные до той поры собеседники, вместо ожидаемых им ахов и охов и обычных от крымчан вопросов: "Какая такая амброзия? Которую Зевс ел перед тем как на свидание идти? Что, её уже и на Кубани уже начали выращивать?", не обратили на перл его медицинско-географических познаний хоть сколь-нибудь заметного внимания. Он, дабы заполнить вакуум внезапно возникшего молчания, начал рассказывать о том, в какой чудесной школе (в сравнении со среднестатистической школой в кубанской сельской глубинке) ныне учится его сын; но молодые люди, понятливо переглянувшись, лишь молча покивали головами. Юрий понял, что все сведения об аспектах его существования на крымской земле им каким-то образом уже известны; и в очередной раз удивился. Расспрашивать молодых людей об истоках их осведомлённости он постеснялся; предпочёл поинтересоваться, свет какой из наук несут в детские массы его любезные собеседники. Но те, переглядываясь друг с другом, настолько задумались над полученными от него сведениями, что, похоже, вопроса его просто не услышали. Тем не менее негромкое приглашение войти в зал на лекцию о международном положении они расслышали первыми из всех находившихся в вестибюле. Вежливо сообщив об этом Юрию, они почтительно сопроводили его к его посадочному месту, и в итоге вся троица уселась одной дружной компанией: Юрий - посредине, два его новых знакомца - по обеим сторонам от него.
  Пожилой лектор-международник, бывалый ветеран только что закончившейся идеологической войны, был, в сравнении с предыдущей лекторшей, профессионалом более высокой пробы. Но гневные тирады и экспрессивные пассажи мастера воспитательных гастролей, его ритмичные выкрики и эффектные жесты вызывали у Юрия ещё большую антипатию, чем вялое бормотание психологини. Он вдруг поймал себя на ощущении, что лектор своими выспренними манерами и циклично-волновым построением речи, то тянущей слушателей в бездну безвозвратного уныния, то швыряющей их на гребень ослепляющего гнева, а в какой-то мере и внешним видом напоминает ему покойного "фюрера". Что лишь добавляло раздражения по отношению к человеку, взявшему себе столь неприятный образец для подражания, да ещё и заметно проигрывавшему этому "образцу" в ораторском и актёрском мастерстве.
  Но вот лектор успешно развалил Советский Союз руками США и НАТО при посредничестве продавшегося им Горбачёва. Повернувшись к повешенной на доску карте, он начал пространный доклад о тайном, но лично им разгаданном натовском плане нападения на постсоветские страны, с указанием точных направлений будущих натовских ударов и ужасающих размеров грядущих человеческих потерь.
  Вот тут уж Юрию окончательно надоел этот словесный мазохизм, стало жаль непродуктивно теряемого времени и захотелось направить просветительские усилия лектора в более созидательное русло. И как только лектор, задохнувшись очередным приступом священного гнева, на секунду смолк, Юрий встал и громко произнёс:
  - Уважаемый преподаватель! Вы считаете, что все эти удары НАТО намерено осуществить в ближайшее время?
  - В ближайшее время - нет. И что с того? Разве вам до сих пор непонятно, что положение, в котором мы оказались, ужаснее любого военного поражения? - не глядя в его сторону, с величественным гневом возразил лектор.
  - Понятно. Но, коли уж войны не будет, и смерти бояться не надо, то, может быть, Вы объясните, чего нам ждать от жизни? В частности: каким путём, с помощью каких экономических операций и реформ намеревается выводить из создавшегося положения Украину и, в частности, Крым представляемое Вами и уважаемое нами правительство?
  - А вы мне не указывайте, что мне объяснять, а что не объяснять! Пока я - лектор, я и буду решать, о чём мне на лекциях говорить! - взревел лектор, поворачиваясь покрасневшим лицом к непочтительному слушателю.
  И вдруг он замер, словно поражённый приступом столбняка. Глаза его забегали по сторонам, взглядывая то левее, то правее Юрия, лицо стало стремительно менять свой цвет с багрового на бледный, а затем и на серый. Когда оно окончательно посерело и словно бы помертвело, лектор, с непонятным для Юрия глубоким смирением и даже, показалось, с плохо скрытым испугом, внимательно и запоминающе вгляделся в его лицо, а затем негромко, торопливо и не слишком разборчиво сказал:
  - Если вам это представляется более нужным... то... извольте. Как говорится... не смею.
  И он принялся негромким монотонным словно измученным голосом мямлить числа, характеризовавшие стоимость основных фондов в тех или иных отраслях производства бывшего Союза и сравнивая их с числовыми характеристиками фондов, имевшихся ныне во владениях суверенной Украины. По мнению лектора, это сравнение свидетельствовало о том, что из былого всесоюзного богатства на долю Украины досталось слишком мало; оттого, мол, и нынешние проблемы. Но Юрию показалось, что продемонстрировал этот анализ лишь то, как много из имевшегося в советской Украине удалось её новому демократическому правительству развалить и разграбить.
  Хватило лектору этого числового арсенала минут на пять; после чего он вместо сообщения о спасительных для страны реформах сказал, что плохо себя чувствует, и за полчаса до времени окончания лекции отпустил аудиторию на обеденный перерыв.
  2
  Сидевшие в зале педагоги потянулись к выходу, шумно согласовывая между собою планы на имевшиеся в их распоряжении полтора часа перерыва.
  - А Вы где намерены обедать? Как и остальные, в столовой "Лето"? - любезно осведомился у Юрия старший из его новых знакомцев; и посоветовал: - Ой, не стоит. Можно отравиться. Давайте лучше с нами, на нашей машине, съездим в одно хорошее кафе. Готовят замечательно, а по ценам - дешевле, чем в "Лете". Поехали?
  - Извините, не могу, - со смущённым видом промямлил Юрий. - Отпускные ещё не получил. Денег - ни копейки.
  - Ничего, расходы мы возьмём на себя, - широко и очень, очень радушно улыбнулся новый знакомец.
  - Нет, нет... не могу, - категорически отказался Юрий. - Я тут не один, а вместе с сыном. Он сейчас на спортплощадке интерната с местными ребятами играет, а заодно меня дожидается.
  Мужчина огорчился и задумался; а Юрий, чтобы его утешить, объяснил:
  - У меня все припасы с собой. Вареная картошка, огурчики, помидорчики. Могу и вас угостить; я, на всякий случай, побольше взял. - И он потянулся он к портфелю, стоявшему у него между ног.
  - Не надо, - положив крепкую руку ему на плечо, неожиданно строгим голосом сказал мужчина.
  - Почему? - недоумённо спросил Юрий. - Всё - экологически чистое, мною выращенное. Опять же - бесплатное.
  - Да оставь ты его, - скучным голосом произнёс младший по возрасту мужчина. Судя по его тону, во взаимоотношениях со своим товарищем он являлся старшим. - Откройте, откройте, - небрежным тоном сказал молодой человек Юрию. Юрий, наклонившись к портфелю, широко распахнул его. Молодой человек пренебрежительно хмыкнул. - Что, убедился? - скучающе упрекнул он своего товарища. - Никакого смысла время тратить.
  - А... как же? - настороженно уточнил второй мужчина и кивнул куда-то вбок.
  - Не волнуйся, я сейчас позвоню, объясню.
  Мужчины встали и, не сочтя нужным хотя бы проститься с внезапно разочаровавшим их Юрием, небрежной походкой направились к выходу из зала. Юрий, захлопнув и подняв портфель, с недоумевающим видом пошёл за ними следом.
  - Юра, о чём ты с чекистами беседовал? - услышал он справа от себя настойчивый шёпот. Юрий оглянулся: чуть позади него шёл его школьный коллега, бывший чемпион Крыма по боксу, а ныне преподаватель физкультуры Владимир Андреевич.
  - С какими чекистами?
  - А вон с теми двумя, - показал Владимир Андреевич взглядом на шедших в двух-трёх метрах впереди странных молодых людей.
  - Ты уверен?
  - Ещё бы. Их только совсем новенькие не знают. Покататься приглашали?
  - Угу. В какое-то кафе.
  - А чего ж не забрали? - искоса, с недоверием и, хуже того, с тяжким подозрением взглянул на Юрия Владимир Андреевич.
  - Я отказался. Сказал: денег нет на кафе. Предложил им поесть моих помидорчиков.
  - А они?
  - Тоже отказались. Сказали, что надо куда-то позвонить, что-то объяснить, и ушли.
  Владимир Андреевич, не более чем на мгновение задумавшись, объявил своё жёсткое боксёрское решение.
  - Директор интерната повёл лекторов к автобусу, который повезёт их в ресторан. Значит, директорский кабинет закрыт. Если чекисты хотят спросить у своего начальства, что с тобой делать, то смогут переговорить только с того телефона, что в вестибюле. Видел, там стена посередине есть? Телефон висит на той стороне стены, что к окнам. Сделаем так: ты станешь с этой стороны и постараешься сквозь стену послушать, про что они будут говорить. Может, что-нибудь и услышишь. А я пойду прямо к телефону, будто бы хочу позвонить, и тоже послушаю, что они скажут. А потом соберём вместе, кто что услышал. Понял?
  Выходя из зала заседания, они увидели, что пара знакомцев Юрия и в самом деле направилась к торцу стены, деливший половину вестибюля на небольшой холл и тёмный коридор, ведший к пристроенной к зданию столовой. Владимир Андреевич кивком головы указал Юрию, где ему стоять, а сам неторопливой спортивной походочкой отправился следом за чекистами. Едва он миновал торец стены, до Юрия донёсся негромкий, но очень властный голос более старшего по возрасту чекиста:
  - Мужчина, отойдите метров на пять и подождите там. У нас служебный разговор.
  - Да чего туда-сюда ходить? Не собираюсь я вас слушать, - возразил голос Владимира Андреевича.
  - Вам что, непонятно? - послышался голос того же чекиста. Затем донёсся лёгкий шорох одежды, неразборчивый вскрик школьного спортсмена и голос чекиста, но уже с нотками издёвки: - Тихо! Не дёргайся. Пошли в сторонку, если не хочешь в другое место попасть.
  Послышались шаги двух пар крепких мужских ног, удалявшихся от торца стены вглубь отделённого от коридора холла. Шаги смолкли, а за стеной послышался тихий неразборчивый голос более молодого чекиста. Юрий, поняв, что ни он сам через стену, ни Владимир Алексеевич из глубины холла ничего не услышат, торопливо передвинулся к торцу стены и, едва ли не выставив левое ухо в холл, затаил дыхание и замер.
  - ...абсолютно пустой ход, - негромко, но для Юрия вполне разборчиво продолжал говорить чекист, повернувшийся затылком и спиной к отвлекавшему его внимание Владимиру Андреевичу и благодаря этому направлявший слова чуть ли ни в ухо Юрия. - Так точно. Ничего для нас интересного. Да и раскрутить его будет трудно. Упрямый и, скорее всего, непредсказуемый. Да, может сорваться. Так точно. Да, по происхождению украинец, украинских корней не скрывает. Нет, тоже не удастся. Он только что, во время лекции, во всеуслышание высказался вполне лояльно о нашем правительстве. Нет, никакой русофилии. Напротив: на весь зал сделал замечание лектору и высказался против конфронтации с Западом. Ну да, этот дурак опять за своё. Нет, больше никто, один этот возразил. Да, свидетелей - весь зал. Нет, раскрыть нас он никак не мог. Нет, исключено. Ничего, других подберём. У меня ещё три кандидатуры на примете. А что нам их запросы? Это - не наши заботы. Пусть сами ищут. Чего ради их на себе катать? Благодарности от них всё равно не дождёшься. Да, только вонять будут, что мы долго о нём молчали. Да, уточнял: по месту нынешней работы на него - ничего. Так точно. С учителями сейчас всё хуже и хуже. Старые увольняются, новые не приходят. Да, тоже пустой. Даже на обед в столовой денег нет. Вареной картошкой и помидорами с дачного огорода. Конечно, проверено. Нет, не притворяется, сына тем же кормит. Конечно, не поймут. Понял, отправляемся.
  Юрий, стараясь шагать неслышно, торопливо ушёл вглубь коридора; а когда почувствовал, что чекисты вот-вот выйдут из-за угла, развернулся в обратном направлении, словно бы и не думал от них прятаться, но идёт из столовой. Но чекисты, не обращая на него видимого внимания, молча направились к выходу из здания.
  Вслед за ними из-за угла коридора, морщась и поглаживая правой ладонью левое запястье, вышел Владимир Андреевич.
  - Ох, и здоровый битюг попался, - увидев Юрия, с огорчённым и слегка растерянным видом пожаловался ему заслуженный спортсмен. - С виду - обычный мужик, а как ухватил меня за руку да прижал, я чуть не заорал. Вот гад; на неделю, не меньше, из строя вывел. А у меня, по плану на первую четверть, в старших классах - баскетбол. Как я теперь технику броска буду детям показывать?
  На занятия, после закончившегося обеденного перерыва, Юрий шёл с опаской. Но пары чекистов в зале уже не было.
  3
  Неисповедимы пути Господни.
  Вот, бывает, какой-то человек всю свою жизнь учился и тренировался на то, чтобы превозмочь самого себя в умении достигать желаемого успеха; и с каждым разом получалось у него всё лучше и лучше. Но вот пришло время сделать всего один, последний рывок, венком успеха которого он закрепит достижения и успехи всех своих предыдущих свершений. И уж в этом-то решающем случае всё, что требовалось, в самом что ни на есть лучшем виде сделал человек; проявил чудеса изворотливости и ума, выдержки и таланта, всё предусмотрел, всё учёл, всё рассчитал; а подошёл к кассе выдачи итоговой удачи и суммарного успеха - ан, нет; там ждали не его. И вот уж рушится всё то, что такими заботами, трудами и стараниями было добыто, нажито, организовано и завоёвано, а впереди - только мрак и боль, тоска и отчаяние.
  А у другого, смотришь, всё в жизни прямо-таки хуже нет как плохо выходит. Куда он ни ткнётся, везде ему неудача ему за неудачей; и где он от своих напастей ни спрячется, всюду ему капкан за капканом. Ему бы призадуматься, в чём причина его несчастий, присмотреться к тем, у кого всё в жизни получается так, как надо, постараться набраться чужого опыта да хоть чуть-чуть поумнеть. Тщательнее предусматривать, всестороннее учитывать, точнее рассчитывать. А главное - не лезть туда, куда и влезть-то толком умишка не хватает, а уж вылезть невредимым - и подавно. Но он, вопреки всем советам и собственному здравому смыслу, опять лезет в очередной капкан; но когда уже, по всем прогнозам, подсчётам и расчётам, ему безусловная крышка и окончательный кердык, - капкан вдруг срабатывает в обратную сторону. Или хлопает совсем не по тому, на кого был насторожен. А записному неудачнику, вместо железного тумака по его глупой башке, без особых хлопот достаётся очередной кусок сыра. На обёртке которого точно указано, как попасть в следующий капкан. Куда он, конечно же, сразу и лезет; но вот чем это закончится - ещё вопрос...
  Взглянуть хотя бы на того же Юрия, который каким-то непонятным способом, к глубокому сожалению автора и к его многочисленным извинениям перед всеми добропорядочными и умными читателями, появился в этом повествовании. И даже хуже того - оказался на его сюжетном стержне, в ладье главного героя. А ведь автор как только ни старался вразумить неудачливого "героя", какими только доводами ни убеждал его навсегда уплыть из сюжета восвояси и в неизвестном автору направлении. В крайнем случае, если уж не может сделать это в реальной жизни, пусть переволочёт свою дырявую ладью и перетащится вместе с ней в произведение какого-нибудь другого, менее презентабельного и не столь разборчивого сочинителя. На худой случай - пусть хотя бы не мешает созидательной авторской работе. Тихо, мирно переждёт в каком-нибудь из глухих затонов до той поры, когда течение романа, в его отсутствие проложенное в полном соответствии с законами бестселлеризма (по-русски - повышенной продажности), будет принято океаном современной литературы в качестве органично принадлежащей к ней субстанции. А уж затем автор, может быть, выпустит упрямца в плавание по какому-нибудь из ручьёв, бесследно исчезающих в песке забвения или в провале неокупаемости.
  Но он не слушался советов. А автор, прекратить чтоб это, пытался, словно ненароком, законным авторским наскоком его вдруг выбросить из чёлна, что плыл нахально в мутных волнах против сюжетного потока по воле случая и рока, без прав, без вёсел, без ветрил. Но тот, отбившись, дальше плыл.
  Из-за чего (по крайней мере - до сих пор) главная роль не перешла к другому герою, приятному обликом и привычному нравом. К такому, которому можно было без особых опасений доверить уже не чёлн, а более мощное и более современное плавательное средство, позволявшее герою плыть в любом из желаемых им направлений. (Но, разумеется, в рамках утверждённого автором сюжета). Заодно, на том же плавсредстве, можно было бы поставить широкую тахту для ещё одной главной роли, и отдать то и другое, вместе с героем, какой-нибудь обворожительной даме - сильной, стильной, сексапильной, сверхгламурной, чуть культурной, нагловатой, с "крышей", с "хатой". Роман с такими героями с гораздо большей вероятностью вызвал бы спрос у читателей, одобрение у издателей, получил бы бренд "товар" и обеспечил автору гонорар, Но - увы... И всё из-за одного упрямца.
  Какое-то время была ещё надежда, что этот неудачник, коль не хочет устраниться с не по праву занимаемых страниц, то, хотя бы, догадается сменить своё невыигрышное амплуа на какое-нибудь другое, более привлекательное. Пусть даже не сразу. Не мгновенно. Не по велению доброго волшебника или прослезившегося олигарха. Для начала устроится на какие-нибудь современные, захватывающие читательский дух курсы по интенсивному повышению литературно-героической квалификации. Что-нибудь бандитско-банкирское, или парламентско-палаческое, или пуританско-путанское, но обязательно - с надёжно оплаченной любовью до уютного гроба на двоих. Словом, такое, что смогло бы содействовать достижению им самим личного успеха и гарантировало бы автору получение приличной оплаты и хоть какого-то литературного признания. И ведь для такой надежды были все основания. Уж когда - когда, а в те времена надёжных способов и скользких путей достижения быстрого успеха и кратковременного процветания, с гарантированным гробом на двоих в конце, было вполне достаточно. И воспользоваться одним из таких способов, ступить на какой-то из таких путей было куда легче и проще, чем не воспользоваться и не ступить. Но - неудачник и этого не захотел.
   Но вот у автора наконец-то появился вполне реальный шанс если не совсем расстаться с неудобным для него персонажем, то хотя бы надолго засунуть его в достойное его прыти болото. Причём возник этот шанс благодаря активным действиям самого "героя", в который уже раз натворившего множество ошибок и элементарных глупостей.
  Судите сами. Разве умный предусмотрительный человек стал бы возражать чиновному преподавателю, старательно подтягивавшему его до уровня квалифицированного специалиста? Конечно, нет. Ведь чиновное резюме как в случае победы в споре, так и в случае поражения было бы одним и тем же: курсант требуемого уровня не достиг. А не допрыгнул он до него, или перепрыгнул, это уж неважно.
  А стал бы умный человек, всесторонне учитывающий имевшийся тогда расклад сил, сомневаться в агрессивных устремлениях Штатов и НАТО по отношению к только что поверженному ими противнику? Умный и учитывающий - не стал бы. Засомневался бы только глупый и доверчивый, принимавший за чистую монету напевы собственных политиков, аналитиков и журналистов о том, что, мол, сытенькие и богатенькие граждане развитых и преуспевающих стран не позволят своим правительствам ввергнуть их в горнило новых войн. Мы-то, умные и современные, на опытах над Югославией, Ираком, Афганистаном, Ливией, Сирией и так далее (думаю, Вы, человек не только умный, но и более современный, сумеете дополнить список самостоятельно) уже знаем, что сытенькие и богатенькие всегда готовы сделаться ещё сытее и богаче. И ради этого они с удовольствием позволят другим, не таким доразвитым, как они, вдоволь голодать, вдосталь мучиться и массово умирать.
  Но в те далёкие времена массовой либерализации сознания некоторые из особо глупых представителей нашего усердно прогрессируемого народа этой простой истины ещё не знали. В числе них находился и Юрий, Что, конечно, лично его нисколько не извиняет, а его откровенной глупости хоть какого-то ореола не придаёт.
  И стал бы умный человек рассчитывать на то, что подземные силы, проевшие корни и свалившие могучее дерево огромной страны, поспешно разломавшие и разрубившие его на части и швырнувшие всё до последней щепки в топку небывалого в истории кризиса, вдруг опомнятся, исправятся и начнут прикладывать реальные усилия для гашения разожжённого ими же адского пламени? Того самого, на котором они пекут для себя всяческие яства с начинкой из лучших народно-государственных припасов.
  Умный рассчитывать на это не стал бы. Умный пристроился бы возле топки и начал бы выхватывать из неё то, что удачно испеклось или бесконтрольно вывалилось. И уж умный, конечно, и не подумал бы переживать по поводу катастрофичного ухудшения жизни низших, самых недогадливых, наименее информированных и наиболее доверчивых слоёв населения. Ведь чтобы прибыло у немногих, нужно, чтобы убыло у очень и очень многих; ведь только за счёт ограбления этих глупых слоёв и можно было выбиться в скоробогачи.
  А вот постсоветские романтики, воспитанные на "Алых парусах" и парадных трафаретах "Человек человеку - друг, товарищ и брат", - те глупили, страдали и на что-то надеялись.
  Но, если уж разобраться в данном конкретном примере до конца: что вышло в результате совершения нашим глупым "умником" его очередной глупости? Он выскользнул из захватов чекистского капкана. Вот и говори после этого, что каждому достаётся по уму и по заслугам!
  Автор вынужден признаться, что он просто в отчаянии. Ведь он уже поверил, что с несимпатичным, надоевшим, мешающим ему "героем" наконец-то покончено. Всё, теперь уж его точно прихлопнули. Из этих умелых рук он уже не вывернется. Полный ему облом и заслуженный unhappy end. Наконец-то можно посылать срочную телепатограмму паре упомянутых выше телегеничных граций и, по совместительству, патологических громил, что привычно и охотно, с истинно профессиональным шармом и гарантированным успехом проплывут между берегами обложек очередного для них романа. И тем самым сделают его вполне проходным.
  Но неудачник, причём - благодаря его собственной очевиднейшей глупости, вдруг опять вывернулся. И опять вернулся в сюжет. Хотя автору уже в момент описания данного происшествия было за него стыдно. Самому антигерою тоже стало стыдно за своё поведение; хотя и намного позже описанного события. Ведь даже растению до любого уровня развития нужно дорасти и дозреть; а путь человеческого развития ещё сложнее и многотруднеее...
  Ну, пусть зреет. А пока антигерой зевает на очередной лекции, автор, из присущего ему чадолюбия, постарается пристроить его сына туда, где за ним будет осуществлён гораздо лучший присмотр и уход, чем тот, что как-то обеспечивает ему его неудачник-отец. После чего с чистой душой сможет заявить, что снимает с себя вину за любой исход последующих событий.
  
  Глава 2. Интернат-обеспечение.
  1
  Когда Юрий вышел из здания на двор, Алёшка, пыльный, грязный, потный, с широкой красной царапиной на правой щеке, уже ждал его невдалеке от порожек.
  - Лёша, что такое? Ты опять подрался? - вскрикнул Юрий.
  - Нет! Мы играли с ребятами в догонялки, - расплывшись в довольной улыбке всем чумазым лицом, весело возразил Алёшка.
  - А это что? - показал Юрий пальцем на царапину.
  - Это меня один мальчик хотел схватить, а я вырвался! - с гордостью доложил сын.
  - Ага. А почему слёзы по всем щекам размазаны? - не поверил ему отец.
  - А я, когда увернулся, за что-то зацепился и упал на камень. Вот тут ударился, - приподняв рубашку, показал Алёшка свежий синячище на левом боку; и смущённым голосом, оправдываясь за допущенную им временную слабость, добавил: - Но я только немножко поплакал! А потом честно догонял.
  - Ой, - тяжко вздохнул отец, - тебя одного хоть не оставляй. Когда-нибудь без головы прибежишь. О, и рубашка порвана!
  - Зато я как здорово увернулся! Он - хвать, а я как рванул в сторону, он чуть не упал!
  - М-да. Ну, - со смущением оглянулся Юрий на коллег, с педагогически выверенными усмешками степенно проходивших мимо, - пойдём к умывальнику. Сначала надо сделать из поросёнка приличного ребёнка, а уж потом кормить его человеческой пищей. Правильно?
  - А можно сначала покормить поросёнка человеческой пищей, а потом делать из него ребёнка? - заныл Алёшка. - Я ку-ушать хочу-у...
  - Нельзя. Перед другими людьми стыдно. И перед человеческой пищей. Она же - человеческая, а не поросячья.
  Несколько длинных умывальников, сделанных в виде половинок металлических цилиндров с торчавшими из них снизу рядами нажимных сосков, стояли позади здания интерната. Один из умывальников был полон тёплой, почти горячей, согретой солнцем воды. Юрий, раздев Алёшку до трусов, поставил его на стоявшую возле умывальника лавочку и принялся отмывать его пыльное и замурзанное тело, используя в качестве мочалки его же рубашку. Отмыв своего потомка до узнаваемого вида, он постирал и его рубашку. Рубашку он повесил сушиться на ветку соседней туи, а Алёшку перенёс на стоявшую неподалёку лавочку. Сам он уселся на противоположную от Алёшки сторону лавочки, рядом с лавочкой поставил портфель со снедью, а посредине лавочки расстелил полотенце и поставил на нём пару прихваченных из дома тарелок.
  - Вы что, решили здесь обедать? - раздался вдруг начальственный и громкий, но интонационно вполне доброжелательный голос.
  К лавочке, по дорожке вдоль вкопанных в ряд умывальников, неторопливой уверенной походкой приближался мужчина лет сорока, одетый, несмотря на жару, в парадный костюм из плотного коричневатого трико в полоску.
  - Да... мы же будто бы никому здесь не мешаем... - с некоторым смущением ответил Юрий.
  - А што, нижжя? - с агрессивно-недовольным видом прошамкал Алёшка, не переставая жевать картофелину, целиком запихнутую им в рот.
  - Конечно, можно. И даже нужно, - вежливо улыбнулся Алёшке мужчина; а затем, переведя взгляд на Юрия, сказал: - Но здесь вам, наверное, неудобно. Давайте я провожу вас в столовую? Я как раз туда иду. Там сейчас никого нет, чистота, порядок. Сядете за столик и спокойно покушаете.
  - А нам и тут хорошо! - поняв, что его никто от пищи не гонит, с довольным видом возразил Алёшка и потянулся в портфель за помидором.
  - А нас туда впустят? - спросил Юрий.
  - Со мною - вне всяких сомнений. Я - директор этого интерната. Впрочем, впустят и без меня, если скажете, что Павел Матвеевич, то есть - я, разрешил.
  - Спасибо... если, конечно, мы там не помешаем... - с прежним смущением произнёс Юрий. - Но... Вы не сомневайтесь, мы мусорить не будем; а если случайно намусорим, то за собой уберём!
  Всунув Алёшке, "на дорожку", в одну руку - картошку, в другую - помидор, Юрий быстро переложил то, что лежало на лавочке, обратно в портфель, и они втроём отправились вокруг здания ко входу в столовую. Мужчины, ведя негромкий интеллигентно-светский разговор, шли впереди. Алёшка, жуя, скача на одной ножке по плиткам дорожки, стреляя любопытными взглядами во все стороны и шипящим свистом прогоняя воробьёв, торопливо подбиравших уроненные им крошки (всё это - одновременно), следовал (если это можно так назвать) в нескольких метрах за ними.
  В процессе вежливой беседы директор спросил у Юрия о причинах, по которым ребёнок вынужден находиться здесь, рядом с отцом: мать на работе? Юрий, с вернувшимся к нему смущением, сообщил, что их семья состоит всего из двух человек; и, ввиду этого, оставлять мальчишку одного на даче, где они временно живут, он просто опасается.
  - И отпускных Вам не дали, поэтому обедать куда-нибудь в кафе вы не пошли, - понимающе взглянул на Юрия Павел Матвеевич. Юрий кивнул.
  - А где же вы будете жить, когда уйдёте с дачи? - спросил Павел Матвеевич. Юрий опять кивнул, но уже вбок.
  - Слушайте, а может быть, есть смысл определить вашего мальчика, до момента разрешения ваших трудностей, к нам в интернат? - внимательно посмотрев на Юрия, произнёс Павел Матвеевич. - Сыну, наверное, пора в третий класс? - оглянулся он на Алёшку. - Вот и удачно. У нас как раз заканчивается набор третьеклассников, но две вакансии ещё есть. Кормят у нас, во всяком случае - пока что, хорошо. Преподавательский состав очень сильный; всё-таки, сами понимаете, зарплата у нас, в сравнении с обычными школами, несколько выше. Без присмотра дети, особенно - младших возрастов, ни днём, ни ночью не остаются, всегда кто-то из преподавателей и воспитателей рядом. Чёткое расписание: встали, умылись, позавтракали, и на уроки. Через два урока - полдник. Ещё через два - обед. Потом - тихий час. После тихого часа, под руководством классного воспитателя, всем классом готовят домашние задания. Затем играют во дворе, на спортплощадке, а после ужина, обычно - всем классом, отправляются на какую-нибудь экскурсию, чаще всего - на море. Уверяю вас, ему здесь понравится. Полезно, не скучно, всегда в детской компании. А как решите проблемы с деньгами и жильём, и захотите забрать в обычную школу - ваше право. Но, я думаю, здесь ему будет лучше. При желании, сможете забирать его на выходные и даже просто на ночь домой, а учиться и питаться он будет у нас. Подумайте!
  - Вообще-то... это было бы решением почти всех моих проблем, - признался Юрий. - А то, честно говоря, не знаю, как из них и выпутаться. Но ведь ваш интернат - для детей с нарушениями сердечной деятельности? А у Алёшки, тьфу-тьфу-тьфу, со здоровьем всё в порядке. Кроме аллергии на амброзию! - спохватился он, вспомнив о необходимости поддерживать аллергийно-амброзийную легенду. - Но амброзии здесь, слава Богу, нет.
  - О, не волнуйтесь, - приостановившись и не сводя с лица Юрия взгляда внимательных глаз, очень понятливо усмехнулся Павел Матвеевич; настолько понятливо, что Юрий понял: он догадался, что Алёшкина аллергия на амброзию - всего лишь легенда. А директор, превратив понятливую усмешку в доброжелательную улыбку, произнёс: - В этом возрасте практически у каждого ребёнка, особенно - у мальчиков, что-то да может показаться нестандартным. Во всяком случае, не таким, как надо по всем медицинским канонам. Которых, кстати, современная медицина даже по отношению к взрослым точно не знает; а уж тем более - по отношению к детям. Дети ведь беспрерывно растут, и не всегда равномерно. А к тому же бегают, волнуются, переживают; сегодня - одна кардиограмма, завтра - другая. Сегодня вроде бы есть шумы, а завтра их нет. По секрету вам сказать, по настоящему больных у нас всего несколько ребяток; а остальные - такие же здоровячки и шустрячки, как и ваш мальчик, - улыбнулся он Алёшке. - Так что - об этом не беспокойтесь. Тем более что Вы - коллега; у нас здесь в основном именно дети педагогов. Все стараются как-то друг другу помогать; а мы что, хуже других? Так что, - возобновляя движение, предложил он, - давайте договоримся так: вы сейчас пообедаете, а тем временем подумаете, поговорите с сыном; а потом зайдёте ко мне в кабинет и скажете о своём решении. Хорошо?
  К тому моменту они уже входили в помещение столовой.
  - Катя! - позвал директор. Из-за колонны, стоявшей рядом с раздаточной стойкой, выглянула пожилая, широкая и на вид очень крепкая женщина. - У вас компоту не осталось?
  - Есть литра два, - уверенным басом ответила женщина.
  - Дай вот этим двум джентльменам по стаканчику. И, если ещё что-нибудь съестного осталось, тоже захвати. А то они без денег остались, на подножном корму живут. Надо бы подкормить.
  - Ладно.
  Павел Матвеевич, сказав вежливым тоном:
  - Не прощаюсь! - ушёл. Юрий и Алёшка уселись за ближайший стол, а раздатчица Катя по-командирски прогудела из-за стойки:
  - Мальчик! Иди сюда.
  Алёшка, вопрошающе взглянув на отца, получил безмолвное "добро" и отправился к стойке. Было слышно, как раздатчица гулким бубнящим голосом его в чём-то убеждает, а Алёшка горячо и страстно ей возражает. Наконец к столику вернулся Алёшка. В руках у него был разнос, а на разносе - тарелка с парой плававших в мясном соусе, вполне приличных на вид (а как чуть позже выяснилось, и на вкус) котлет, тарелка с горкой картофельного пюре, глубокая тарелка с манной кашей, по которой плавало большое масляное пятно, широкая тарелка с нарезанным хлебом, ещё две пустых тарелки, четыре стакана с густым сладким компотом, а также чистые алюминиевые ложки и вилки.
  - Ну... ты здоров! - ошеломлённо пробормотал Юрий. - Как ты это всё донёс?
  - Я отказывался, - сделал Алёшка вид, что страшно раздосадован. - А она говорит: ты - богатырь!
  2
  Со своей порцией Юрий управился быстро, оставив большую часть презентованного обеда "богатырю"; а пока Алёшка, чуть ли не засыпая от переедания, упрямо доедал всё, что было на тарелках, Юрий размышлял о плюсах и минусах сделанного директором интерната предложения. И, чем больше думал, тем чётче приходил к выводу, что иного выхода у него в данный момент нет.
  Главным из того, что подвигало Юрия на это трудное решение - отдать ребёнка, при живом и здоровом родителе, в интернат - было понимание, что при той зарплате, которую он, продолжая работать в школе, имел бы возможность получать, рассчитывать на съём более или менее приличной квартиры было бы крайне глупо и безответственно.
  Конечно, можно было бы попытаться найти другую работу. И Юрий, до момента трудоустройства в школу, успел найти и перепробовать их множество. А потому знал, что даже и в "старое", докризисное время найти более или менее подходившую работу было делом крайне трудным. А "в свете новых реалий" занятие это, в силу полной его бесперспективности и безнадёжности, и делом-то называть не стоило. Потому что в то кризисное время предприятия один за другим закрывались, людей массово выталкивали с работы, а о том, чтобы кого-то принимать, и речи идти не могло.
  Поэтому путь в промышленные либо строительные пролетарии, как и в техническую интеллигенцию, а также (что вызывало у него особенное сожаление), в лётчики либо в авиационные диспетчеры был наглухо закрыт.
  Единственным местом, где ещё оставались шансы заработать на жизнь сравнительно (да и то сомнительно) честным путём, был рынок. Но именно там Юрий бы очень скоро "засветился" перед многочисленными контролёрами всех мастей и ведомств как человек без местной прописки; результатом явилось бы невыдача ему разрешений и лицензий, бесконечные штрафы и проверки. Через какое-то время сведения о нём поступили бы по месту официальной прописки. Со всеми вытекавшими из этого последствиями.
  Конечно, можно было бы и не стоять на рынке, не торговать самому, а податься в "челноки" и сдавать всё привезённое рыночным торговцам оптом. Но тогда с кем бы, на время его долгих отлучек, оставался его сын? Кроме того, во время неизбежных проверок на дорогах и в таможнях он сразу бы "засветился" как человек с недействующим, просроченным и полусгоревшим паспортом. Итог был бы тем же; а возможно, с учётом проходившего через Украину "трафика" чеченских и арабских боевиков (и соответствующих опасений российских властей), и много худшим.
  Так что путь в торговые олигархи был для него закрыт. В содержатели частных курортных гостиниц, нефтяные магнаты, банкиры, народные депутаты, чиновники всех мастей, президенты, председатели и члены правления акционерных обществ, министры и послы - также. Можно было бы податься в преступники; но он предпочёл бы умереть с голоду, чем вырывать кусок хлеба изо рта других людей. Не говоря уж о том, чтобы вырывать из них куски мяса с кровью.
  Кроме того, он просто не мог бросить работу в школе. Во-первых, в её стенах он наиболее надёжно оставался вне зоны любопытства правоохранительных органов. А во-вторых, ему просто было стыдно уходить из школы во времена, трудные не только для него, но, возможно, ещё больше, для школы ("школы" в двух смыслах - и в обобщающем, и в чисто конкретном). В конце концов (рассуждал он), если вдруг все учителя, мотивируя свои решения материальными трудностями, покинут школу, то кто же будет учить детей? В том числе - и его, Юрия, собственного сына. И какое будущее наших детей, как и всех нас в целом, в таком случае ждёт?
  Но, продолжая работать в школе, приходилось рассчитывать на то, что придётся продолжать жить на даче. Вероятнее всего - на той же даче, что может в любой момент рухнуть и похоронить под собой его и сына. На даче, где полноправный хозяин - взбалмошный Николай. Где ближайшие соседи - вороватый Олег и бессердечный Изяслав Иванович. Где верховодит "полифем" Семён. Где нет электричества. Где разломана печь, для которой всё равно негде и не за что купить угля на зиму. Где его сын горько плачет, где не хочет жить. И где, в имевшихся на тот момент условиях, Алёшка просто не выживет.
  После осмысливания всех отрицательных аспектов прежнего образа жизни, Юрию, сами собою, пришли в голову доводы в пользу предложенного ему решения.
  Если сын будет обеспечен тёплым и удобным жильём, то у его отца отпадут заботы о поисках зимней квартиры. А сам он, здоровый и сильный мужчина, сможет перекантоваться одну зиму и на даче. Здесь же - не Оймякон, а Крым; климат тёплый, зимы короткие. Где брать бесплатные дрова, он знает. Выживет; а заодно сэкономит какие-то средства, которые пригодятся в будущем. Находиться рядом с сыном Юрий сможет, при желании, почти столько же времени, что и при проживании вместе.А как только станет теплее, он сможет забирать Алёшку на дачу.
  А главное - при таком решении автоматически устранялись многие побочные проблемы. Прежде всего - довольно трудная проблема посещения музыкальной школы. Идти от той школы, где Алёшка учился ранее, до музыкальной школы ему приходилось около сорока пяти минут. Добираться от музыкальной школы до дачи пришлось бы более часа. Столько же от дачи до школы и от музыкалки до дачи. Итого за день с музыкалкой - около трёх часов ходьбы, без музыкалки - два. За неделю - три посещения музыкалки. Итого в неделю - двенадцать часов впустую и, более того, с риском для детской жизни потерянного времени. Всё равно что ввести по субботам и воскресениям по восемь уроков дополнительных занятий нудного, утомительного и опасного хождения вдоль автодорог и через автомобильные перекрёстки. Не говоря уж о том, что то же самое наказание, рядом с малолетним сыном, должен был переносить и его отец. Юрий просто не решился бы отпускать мальчишку в такие путешествия одного.
  А на путь от интерната до детской музыкальной школы, расположенных менее чем в квартале друг от друга, Алёшке пришлось бы тратить около пяти минут.
  А когда Юрий, уже в кабинете директора, разговорился о своём желании того, чтобы Алёшка мог продолжать своё музыкальное образование, то последние из его тревог и сомнений были моментально положены на лопатки очередным предложением директора.
  Павел Матвеевич сообщил Юрию, что в интернате имеется пианино. Обычно стоит оно в концертном зале; но на время проведения курсов оно спрятано за перегородку на сцене. Юрий, в промежутке между оставшимися на сегодня лекциями, может зайти за перегородку и ознакомиться с инструментом. А если сыну Юрия, во время учёбы в интернате, нужно будет тренироваться в игре на пианино, то для этой цели можно будет выдать мальчишке личный ключ от двери концертного зала. И тогда юный талант сможет беспрепятственно и неограниченно по времени совершенствовать своё музыкальное мастерство. При условии, что отец этого таланта сделает дубликат уже имеющегося ключа за свой счёт.
  Нужно ли говорить, с каким восторгом и с какой благодарностью согласился Юрий на это условие; и какая гора, вслед за принятием окончательного решения, с его плеч свалилась. Он вдруг почувствовал и понял, что теперь, вне зависимости от того, когда и в какой момент треснет и развалится центральная стена подвала, дом не повалится на Алёшку. И теперь можно будет не задыхаться от страха, что непослушный мальчишка, в отсутствие отца, забежит на участок Изяслава Ивановича. Или попадёт под пьяную руку Олега либо "полифема" Семёна. Отныне можно будет спокойно поститься либо голодать месяцами, не волнуясь о том, что мальчишку нечем кормить. И не мучиться угрызениями совести, что из меркантильных соображений лишил ребёнка возможности развивать своё музыкальное дарование. Словом, жизнь обрела прежний смысл в новом существовании.
  
  Глава 3. Операция "Анестезик".
  1
  В тот же день, сразу после окончания лекций, Юрий и Алёшка отправились в детскую поликлинику. Там, по выписанному Павлом Матвеевичем направлению, Алёшка, прежде чем быть зачисленным в интернат, должен был пройти медосмотр. Поликлиника располагалась, по городским меркам, неподалёку от интерната, всего в паре кварталов от него.
  К моменту прихода отца и сына в поликлинику некоторые из врачей уже прекратили приём, а к некоторым не имело смысла заходить без результатов ещё не сданных анализов. В итоге Алёшке представилась возможность пройти приём у трёх специалистов: окулиста, отоларинголога и хирурга. Перед каждой дверью стояла очередь, и лишь перед кабинетом хирурга не было никого. Юрий, обрадовавшись этому неожиданному подарку судьбы, торопливо направился в эту дверь.
  За столом, устало сгорбившись в широком и красивом, явно не принадлежавшем учреждению кресле, сидел молодой чернявый парень в накрахмаленном и наутюженном белом халате. На голове у него, в диссонанс со стоявшим колом халатом, был водружён мятый и не слишком чистый, хотя, по видимости, не так уж давно крахмаленный докторский колпак.
  - Вы кто? - спросил врач, глядя на Юрия внимательным, но и вместе с тем каким-то рассеянным, словно бы грустным либо тоскующим взглядом.
  - Я - отец этого ребёнка. Ему нужно пройти медосмотр перед началом учебных занятий в интернате.
  - Паспорт покажите.
  - Зачем?
  - Хочу убедиться, что Вы - его отец.
  - А у Вас есть сомнения? - с вежливой усмешкой спросил Юрий.
  - Паспорт покажите.
  Паспорт, ради всегдашней готовности к бегству, на все общественные мероприятия Юрий носил с собой; и, ничтоже сумняшееся, подал его врачу. Тот быстренько пролистал все странички, с особым вниманием ознакомившись со страничкой "прописка"; после чего, вопреки опасениям Юрия, не высказал ни малейших претензий, но с умиротворённым выражением лица обратился к Алёшке.
  - Мальчик, подойди ко мне.
  Алёшка подошёл к нему и стал рядом. Врач, задрав Алёшке рубашку на животе, надавил пальцами ладони на правое подреберье его живота и флегматично спросил:
  - Больно?
  Алёшка сначала с подозрением уставился на злодея-врача, потом, с недоумением (мол, почему ты ему позволяешь вытворять со мной такое?) взглянул на отца, после чего недовольно буркнул:
  - Не очень.
  - А так? - ещё сильнее нажал врач.
  - Так - больно! - вредным голосом сказал Алёшка; и с независимым выражением лица отступил на пару шагов назад.
  - Всё ясно, - утомлённо покачал головой врач. Обменяв паспорт на алёшкину медицинскую книжку, врач черкнул в ней, ниже последней из уже имевшихся записей, короткую и небрежную строчку. Затем он взял со стола какой-то листок со штампом, и тем же крайне неразборчивым почерком написал там пару каких-то предложений. После чего он положил перед собой другой листок, без штампа, и принялся неторопливо и аккуратно, красивым почерком и художественно выведенными буквами, вырисовывать на нём какие-то очень приятные ему слова.
  - В общем, так, - окончив свои записи, уставился врач настойчивым взглядом на Юрия. - У вашего сына - воспалённая грыжа. Через день-два может начаться перитонит. Отчего Пушкин умер, знаете? Это - почти то же самое. Нужно срочно, не откладывая даже на завтра, делать операцию. Вот вам направление в больницу, - слегка отсунул он от себя листок со штампом, словно не будучи в силах подать такую тяжкую весть Юрию в руки. - А вот - список того, что нужно купить до операции: пять квадратных метров медицинской марли, бинты, шприцы, медикаменты, и так далее. Я здесь всё подробно написал, - подвинул он второй листок. - Это нужно приобрести срочно, не откладывая, и уже с этим идти в больницу. Сами понимаете, снабжения сейчас - никакого, в операционной ничего этого нет, а без всего этого операцию никто и начинать не станет. Почти всё из этого списка можно купить в нашей поликлинической аптеке, но самое дорогое из списка, анестезирующие препараты, можно взять только в центральной аптеке. Но... тоже не уверен. Впрочем, если не хотите зря бегать, то я могу продать вам пакетом всё, что в этом списке указано. В том числе - и анестезики. И даже немного дешевле.
  Юрий похолодел.
  - А если я не смогу всё это купить, что, никто ничего не будет делать? - в ужасе прошептал он.
  - Что, денег нет? - окинул медицинский парень Юрия заторможенным, но, чувствовалось, скептически-презрительным взглядом.
  - Нет.
  - Надо срочно найти.
  - Да где их найдёшь, если ни у кого из знакомых их тоже нет!
  - Ну, не знаю, - окончательно разочаровался врач. - Идите в больницу, поговорите там, может быть, поставят вас в очередь на бесплатную операцию. Но придётся ждать не меньше месяца. Как бы не было поздно. Но это уже - ваше дело. Я бы советовал поискать деньги.
  Юрий, таща за руку недовольного Алёшку, устремился в больницу.
  2
  - Вас кто, Мамедов к нам направил? - спросила его миловидная медсестра, дежурившая на третьем этаже больницы.
  - Да.
  - Ой. Как он уже надоел.
  - А что?
  - Так, ничего. Но если хотите узнать насчёт операции, то ничего не могу Вам сказать. Лучше поговорите с самим хирургом. Он только что начал операцию. Не вздумайте его беспокоить, он минут через двадцать и сам выйдет. Можете подождать его здесь, в холле.
  Алёшка, огорчённый и надутый, забился в самый дальний угол самого дальнего от коридора дерматинового диванчика, стоявшего в самом дальнем и тёмном углу малоосвещённого холла. Юрий остался стоять в коридоре, чтобы, паче чаяния, не упустить момента выхода хирурга из операционной.
  Хирург, как и предрекала медсестра, вышел ровно через двадцать минут. На нём были надеты зеленоватый халат, с небольшой красной помаркой на уровне пояса, и зеленоватый головной колпак. Остальные неизбежные атрибуты оперирующего врача, марлевая повязка и резиновые перчатки, очевидно, остались в операционном зале.
  - Тонечка, передай, пусть везут следующего. А пока - налей-ка мне кофейку, - устало приостановившись за порогом операционной и потирая двумя ладонями занемевшую спину, сказал хирург.
  - Юрий Михайлыч, к Вам посетитель, - наклонившись со стула к стоявшему на полу электрокофейнику, громким официальным тоном произнесла медсестра.
  - Некогда мне... - недовольно буркнул хирург. - А, он уже здесь, - взглянув вдоль коридора, несколько вежливее проворчал он. - А, двойной тёзка! - узнав Юрия, весело вскричал хирург и торопливо пошёл к нему. - Что, соскучился? Или опять нам лётную аварию устроил? Ну, рассказывай! С чем пожаловал?
  Юрий узнал хирурга ещё раньше, чем тот его. Именно этот двойной его тёзка ровно семь лет назад, в этой же больнице, удачно прооперировал раненных членов экипажа Юрия. Перед тем, в августе тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, пассажирский самолёт, в составе экипажа которого, в качестве штурмана, находился Юрий, в небе над Крымом подвергся вооружённому нападению бандитов (подробнее об этом - в романе "Кожаные одежды"). Тогда Юрий Михайлович спас жизнь второго пилота, возле сердца которого застряла пуля, "починил" простреленную ступню бортмеханика и "законопатил" руку командира экипажа. Юрию, в то время, от двойного тёзки ничего "не досталось" (поскольку уж, фортуною судьбы, от бандитов ему тоже "не досталось"). Скорее, наоборот, "досталось" от Юрия хирургу, причём - наличными. Мелочь, копейки, но всё-таки вспоминалось об этом Юрию со смесью восхищения и досады: ему мало кого удавалось встречать, кто бы с таким виртуозным хладнокровием осуществлял сложнейшие преферансные операции, как этот, безжалостный в игре тёзка.
  В те, сравнительно далёкие дни и ночи, Юрий, хотя и не был ранен, находился в той же больнице, что и его раненные товарищи. Хотя и в другой палате, поскольку считалось, что он "проходит курс общей реабилитации". А его двойной тёзка-хирург, подменяя своего занедужившего коллегу, частенько скучал на ночных дежурствах; вот он-то и предложил Юрию составить компанию ему и ночному охраннику, с тем, чтобы "курс реабилитации" совместить с курсами повышения преферансной квалификации. Надо признать, карточную квалификацию пара умелых медиков подопытному авиатору несколько повысила; но, пожалуй, с общей реабилитацией, как и с конкретным содержимым его кошелька, дело обстояло несколько хуже. Но Юрий тогда на своих партнёров не обижался: за науку, тем более такую сложную, надо платить.
  После дружеских приветствий и объятий Юрий рассказал двойному тёзке о причинах, по которым он, вместе с сыном, оказался здесь. Хирург вмиг поскучнел.
  - Да, в общем-то, пока что не так уж у нас плохо, как Рафик тебе рассказывал... - пряча глаза, пробормотал он. - Марлю, бинты, вату мы тебе бесплатно обеспечим. Разве что анестезирующие препараты придётся оплатить... Но и это я тебе, по старой дружбе, могу дешевле найти.
  - Да у меня вообще ни рубля нет! В кошельке - двадцать четыре копейки! И занять не у кого! - с тоской воскликнул Юрий.
  - Хм... Да... Проблема... Слушай, а чего ты заранее так волнуешься? Может быть, у твоего пацана никакой грыжи и нет.
  - Но врач-то сказал!
  - Ха. Врач. Какой из Рафика врач? Он диплом за стадо баранов купил. Зови-ка сюда своего пацана, сейчас проверю.
  Юрий позвал Алёшку. Алёшка, выписывая по холлу неторопливые рассеянные зигзаги, неохотно приблизился к хирургу. Вид у него был насупленный, глаза - на мокром месте. Юрий, успокаивая, приобнял его, а хирург несколько раз надавил ему на живот.
  - Ничего там нет, - внимательным и категоричным взглядом посмотрел он в глаза Юрию.
  - Точно?
  - Абсолютно. Даже не сомневайся. Если бы было то, что Рафик на своей бумажке написал, то ты бы первый об этом узнал. От него вот, - кивнул врач на Алёшку. - Он бы ещё тогда так орал!
  - Ф-фу-у, - с огромным облегчением выдохнул Юрий. - А я чуть было не переволновался. И Алёшка тоже. Да? - потрепал он сына по голове. - Всё, успокаивайся, не будут тебя резать. Скажи доктору спасибо.
  Алёшка, взвизгнув от восторга, резко подпрыгнул, едва не ударив своей головой стоявшего сзади отца снизу в челюсть, и, громко выкрикнув:
  - Спасибо! Целых двадцать пять спасибо! - весело закружился по холлу.
  - Не ори так! Не на улице! - прицыкнула на него сестра, а затем напомнила хирургу: - Юрий Михайлыч, следующего пациента привезли.
   - Ну, пока! Если станет скучно и появятся лишние деньги, заходи, когда я буду на ночном дежурстве. Расписание дежурств висит на первом этаже. Посидим, повысим тебе квалификацию, - улыбнулся хирург и, пожав на прощание Юрию руку, торопливо пошагал к операционной.
  - А кофе? - воскликнула медсестра.
  - Потом, - не поворачивая головы, но глубже вобрав её в плечи, буркнул хирург и усталой семенящей походкой продолжил свой путь.
  - Вы больше к Мамедову не ходите. И другим не советуйте. Только никому не говорите, что это я Вам сказала, - дождавшись, когда за хирургом захлопнется дверь операционной, тихо, вслед уже уходившему Юрию, проговорила медсестра.
  3
  Юрий, хоть и задумался над её советом, но к поликлиническому специалисту пошёл. Во-первых, для того, чтобы тот поставил под обходным медицинским листом Алёшки свою подпись - ведь для этого, собственно, Юрий и привёл к нему сына. Во- вторых, чтобы он исправил запись, сделанную им в Алёшкиной медицинской книжке; зачем Алёшке несуществующая болезнь? И, в третьих, чтобы не допускал впредь подобных ошибок с другими детьми.
  Дверь кабинета была уже заперта, но внутри слышался какой-то шорох. Юрий постучал в дверь.
  - Приём закрыт, - послышался за дверью какой-то косноязычный и, как показалось Юрию, весьма нетрезвый голос.
  - Нам не на приём. Мы уже были на приёме, вернулись из больницы. Надо бы кое-что ...- "уточнить", хотел было продолжить фразу Юрий, но тот же голос его перебил:
  - Заходите.
  Щёлкнул вставленный изнутри ключ. Дверь, под собственной тяжестью, стала медленно открываться, а в кабинете раздался какой-то грохот. Юрий, оставив Алёшку в коридоре, вошёл в кабинет. В кресле, то ли чересчур вольготно развалясь в нём, то ли, более на то похоже, неловко свалившись в него, полулежал какой-то чернявый парень, с искорёженным странной гримасой лицом, одетый в тёмно-синюю курточку из несминаемой ткани. Юрий в первый момент его не узнал; но, заметив лежавший на столе докторский колпак, а затем увидев халат, почему-то валявшийся на полу и сделавшийся мятым и затоптанным, понял: это - тот же Рафик, избавившийся от медицинских атрибутов.
  - Что, надумали? Всё-таки решились? А я вам говорил: надо сразу брать! - раскованным и весёлым голосом пропел разоблачившийся врач, пытаясь усесться более удобно и прилично. Это у него почему-то не получалось: руки промахивались мимо боковых стоек кресла, ноги сучили не в том направлении, глаза произвольно гуляли в глазницах. Тем не менее он явно ощущал себя очень бодрым и жизнерадостным. - Что ж Вы сразу не взяли? А теперь уже цена повысилась. Сами понимаете: инфляция. Каждые полчаса всё дорожает на-а... - задумался он, углубившись в сложные расчёты, - на пятьдесят рублей. Будете брать? Или ещё раз куда-то сходите?
  Юрий, не отвечая, с удивлением разглядывал парня, пытаясь понять, симптомы чего тот сейчас демонстрирует: тяжёлого опьянения, средней наркотической интоксикации или лёгкого душевного помрачения. Ощутив, что в кабинете стоит какой-то совершенно незнакомый ему запах, он подумал, что парень, видимо, случайно нанюхался продаваемых им анестезирующих веществ; и, дабы самому не впасть в подобную кому, перешёл к решительным действиям.
  - Больничный хирург обследовал моего сына и сказал, что грыжи у него нет. Так что, пожалуйста, подпишите вот здесь, - положил он на стол Алёшкин "бегунок". - И напишите в его книжке "Запись ошибочна".
  - Как это - подписать? - возмущённо выкрикнул парень, продолжая судорожно дёргаться в кресле. Протянув руку к листку "бегунка", он хотел было его схватить и смять; но, промахнувшись, лишь оттолкнув его дальше от себя. Ковырнув пару раз непокорной ладонью по столу и убедившись, что до листка ему не дотянуться, парень капризным тоном заявил: - Хочешь, чтобы я подписал - покупай пакет услуг. Так уж и быть, отдам по прежней цене. Если не хочешь брать, можешь оставить пакет здесь. Тебе - услуга, и мне - услуга.
  Юрий, вспыхнув лицом, шагнул к нему ближе, но, вмиг остыв, молча развернулся и вышел из кабинета. Первым его желанием было - пойти к заведующей поликлиникой и потребовать от неё исправления ошибок работника подведомственного ей учреждения. Но, вспомнив о своём интересном статусе иностранного подданного, быстро передумал. И подумал: "Так вот для чего Мамедову понадобилось взглянуть на мою прописку. Оказывается, он не глуп. И весьма предусмотрителен".
  Развернувшись к только что закрытой двери, Юрий, на висевшем там листке с расписанием работы кабинета, вычитал, что на следующий день приём будет вести другой детский хирург. И этим в какой-то мере успокоился.
  На следующее утро, ещё до начала занятий на курсах повышения квалификации, он доставил голодного и сонного Алёшку в лабораторию по приёму анализов, где того, уколом в пальчик, быстро и надёжно разбудили. Алёшка, конечно же, обиделся и надулся, но его обозвали молодцом и героем, сказали, что таких терпеливых и смелых здесь ещё не видели, после чего он окончательно взбодрился и даже немного заважничал. Из лаборатории отец и сын отправились в поликлинику. Там они, первым делом, позавтракали захваченными Юрием из дому продуктами; и в кабинет хирурга Алёшка вошёл уже весёлым и довольным, совершенно забыв о грозившей ему операции.
  Хирург, пожилой, полный и очень флегматичный мужчина, Алёшкин школьный "бегунок" молча подписал, но исправлять запись в медицинской книжке не стал; мол, не я писал, не мне и исправлять.
  Но на этом грыжная эпопея отнюдь не закончилась. С тех пор, при каждом очередном обязательном осмотре перед началом нового учебного года, от Юрия требовали, чтобы он отдал Алёшку на операцию. Поскольку грыжа - такая болезнь, которую вылечить невозможно. Рано или поздно может произойти заворот кишок, и ребёнок погибнет. Но заворот кишок, к счастью, так и не произошёл, ребёнок не погиб, а грыжа через несколько лет незаметно рассосалась. Причина этого оказалась очень проста: Юрий наконец-то решился вырвать из медицинской книжки лист с соответствующей записью.
  Возвращаясь к итогам только описанных событий, можно отметить, что Юрий, после окончания курсов, был удостоен квалификации "Учитель второй категории". А Алёшка, после успешного прохождения медкомиссии (успешного - потому что было установлено, что у него - изредка проявляющаяся сердечная аритмия и несколько повышенный пульс), был удостоен чести называться учеником третьего класса школы-интерната.
  4
  После завершения описанной выше истории Юрия долгое время интересовало, был ли и больничный хирург, помимо хирурга из поликлиники, также замешан в афере по удалению не существовавших грыж. Материальный мотив у хирурга, безусловно, имелся; но очень уж не хотелось Юрию верить в победу мотива над талантом и совестью.
  Автора же больше заинтересовала коллизия, благодаря которой мальчишка остался не разрезанным. Если вдуматься, то получается: если бы отец мальчишки был успешен и богат (или, хотя бы, при деньгах), то ребёнок перенёс бы совершенно ненужную операцию, а его отец отдал бы часть своих материальных средств (а может быть, и все) для того, чтобы его сын испытал обиду и боль. То есть - оба они претерпели бы неудачу, а недобросовестные врачи получили бы очередное материальное доказательство своей удачливости, деловой предприимчивости и жизненного успеха.
  Но у Юрия денег не оказалось. Из-за этой очевидной неудачи к его сыну (а значит, и к Юрию, как к отцу) пришла удача, а к их недоброжелателю (недоброжелателям) - неудача.
  Так к кому же в этом мире приходит удача? И что это такое? Скажем, тот же молодой хирург: удачлив ли он? Думается, если спросить у его родителей, у его друзей, у сотрудников, у пациентов, то многие из опрошенных, если не все, дружно ответят: да, конечно!
  Как же: получил, не слишком стараясь, высшее медицинское образование. Устроился на хорошую и нетрудную работу в курортном приморском городе. Имеет неплохой дополнительный заработок. Окружён заботой, уходом, вниманием: не сам же себе он ежедневно стирает, гладит и крахмалит халат. Удачлив, удачлив. Вне всяких сомнений, вполне удачлив!
  Но долго ли его близкие, да и он сам, будут продолжать считать его удачливым? И не перевесит ли итоговая неудача, которая наверняка уже не за горами, все предыдущие удачи?
  Одному Богу известно. Только Он всезнающ и всеведущ. Неисповедимы пути Господни, но все они ведут ко благу следующих за Ним и к неудаче идущих против Него. Ибо кто лучше Бога может исчислить все пути, и увидеть конец каждого из них? Кто лучше Создателя мира и Отца человечества знает, какие дела и поступки обернутся благом для содеявших их людей, а какие - несчастьем и насмешкой? И кто лучше Творца сможет отделить животворящий свет от мертвящей тьмы?
  Потому тот, кто, оказавшись в сумерках, не идёт покатым путём, ведущим во тьму, но торит трудный путь к божьему свету, и при этом, в меру своих сил, сам творит свет любви и добра, - тот будет отделён этим светом от поглощающей его тьмы. И сможет найти верную дорогу к истинной удаче. А творящий тьму и роющий другим ямы рано или поздно забредёт в одну из своих ям.
  30.07.13
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"