Аннотация: Судьбы колониальных кораблей в чем-то схожи. Всех их поджидает одно. Но иногда, очень редко, происходит чудо, и даже холод космоса и жестокость людей отступают, надо лишь уметь слушать и верить.
Серебряная песнь.
(Затерянные сказания Колониального Флота)
Глава 1
В душной тесной каюте что-то мерно позвякивало. Саша открыл глаза, он уже давно не спал и, лёжа под низким потолком в красноватом сумраке аварийного освещения, ждал звонка будильника. Спать в душном мареве было ещё неприятнее, чем в нём работать. Там, в "машинном", можно хотя-бы побегать, создать иллюзию движущегося воздуха, здесь же казалось, что он лежит на дне мутной грязной лужи, и та давит всей своей смрадной толщей.
Звяк, звяк, звяк - не унимался какой-то механизм, вшш, вшш, вшш, -- шелестел воздух в протянутых под потолком трубах.
Эх, если бы только можно было моргнуть и перенестись куда-нибудь в другое место, где прохладно, дует свежий ветер, и вокруг... простор... Настоящий! Такой, что на несколько десятков, может быть даже сотен метров, вокруг ничего нет: ни стен, ни переборок, ни шлюзов, ни толстых жгутов кабелей, всюду свисающих с потолка, ни грохочущих, готовых в любой момент сорваться с креплений и разнести все вокруг, механизмов.
Замечтавшись, Саша совсем забыл о будильнике, полностью перенеся себя в желанный мир свежести и свободы. Но вялая трель у изголовья резко вернула его в постель, оставив от фантазий лишь терпкое послевкусие.
Родители собирались на дежурство. Мама в столовую, а папа в "машинный-3". Каждый день Саша наблюдал эту нудную, будто проступающую сквозь мутное желе, картину. Одни и те же действия, доведённые до автоматизма, отточенные и вышколенные, совершались с минимальными затратами энергии сил и времени. Не успел Александр усесться в углу за маленький столик, как никого в каюте уже не осталось. Кажется, кто-то даже пожелал ему удачи перед выходом, и посоветовал не забыть закрыть дверь, а быть может, это было вчера, или позавчера.
Саша качнул головой, и скучные мысли, словно шарики, соскользнули с покачнувшегося стола и исчезли в темноте. Равнодушно взглянув на серые, безвкусные пищевые брикеты, которые составляли завтрак, обед и ужин, он принялся завтракать.
С тех пор, как упразднили школы, учиться стало проще. Теперь это называлось "освоением профессии", или просто "профессией". Количество предметов сократилось до одного. Саша, как и все мальчишки, избрал для изучения дело своего отца, -- он тоже будет электромехаником. Однако, в отличие от своих друзей, которые с удовольствием постигали премудрости их будущей пожизненной работы, Саша относился к этому равнодушно. С тем же интересом он бы мог заниматься любой другой работой, которую предлагал Корабль, а вернее та его часть, где он жил.
Конечно, Саша не был лишён прекрасной мечты стать Капитаном, но... это столь немыслимо, что о таких вещах даже не перешёптываются, не мечтают вслух.
Элита, офицерский состав, живёт в носовой части корабля, и они так же далеки от живущих на корме, как две звезды на просторах галактики. Два отельных мира, связанные между собой лишь чёткой структурой корабельного устава. Однако Саша понимал: стоит каждому занять место, которое он хочет и выстроенная за века система, хранящая и оберегающая жизнь на борту корабля, рухнет как замок из пластиковых бутылок. И Александр уже давно смирился, что судьба отцов теперь передаётся сыновьям по наследству.
Работа кипела. В заставленном оборудованием помещение, в душном красноватом сумраке, рассекаемом лишь редкими столбами света, срывающимися с потолочных панелей освещения, сновали люди. Десятки техников, механиков и грузчиков суетились у торчащей из палубы пирамиды энергоустановки.
Водрузив с отцом тяжеленный элемент питания на своё место, Саша подал сигнал "наверх" и сидящий под потолком в маленькой решётчатой кабинке главный электрик утопил какие-то кнопки на своём пульте.
Поначалу ничего не происходило. Весь отсек, прекратив работать, опасливо озирался, ожидая ответ машины.
Постепенно нарастая, из-под палубы послышался утробный гул, переходящий в рокот, словно огромная подлодка скользила по каменистому дну океана. Осветительные лампы под потолком засветились ярче, и вдруг осыпались снопом искр и погасли. По ушам резанул скрежет, похожий на зубовный, как если бы кто-то вместо пластилина решил поиграться с металлом. Резкий толчок сбил людей с ног.
Саша, упав за энергоустановку, зажмурился. Гул, рокот, лязг нарастали, подобно камнепаду, казалось ещё немного, и он оглохнет, но тут всё исчезло. Громыхнув напоследок так, что воздушной волной у Саши отбило все тело, корабль затих.
Проходили мгновения, длительностью в вечность. Не выдержав, Саша робко открыл глаза. Сначала один, потом другой, пытаясь понять, что происходит, но все равно ничего не увидел. Абсолютная, чёрная как плазменный нагар тьма окружала со всех сторон. От ужаса сдавило горло, словно кадык вдруг стал в три раза больше и перекрыл его. Саша пытался кричать, но изо рта вырывался лишь надсаженный хрип и свист, и от этого стало ещё страшнее. Страх рос, заполняя все вокруг, каждый дюйм черного пространства, медленно сводя с ума. Саша потерял ощущение реальности, забыл кто он и где, растворившись во тьме и тишине.
Без предупреждения, не жалея широко распахнутых глаз всё затопил ослепительный красный свет и гул, постепенно оформившийся в слова:
"...потеря вращательного момента сегмента, сила тяжести два процента, выход из строя..."
Когда глаза чуть привыкли к тусклому аварийному освещению, Саша вдруг обнаружил, что висит в воздухе. Просто, без всяких тросов и верёвок, парит, как птица из древних кинофильмов. Новизна ощущений и любопытство напрочь вымели из головы остатки страха, как морская волна стирает рисунки на песке. Его немного тошнило, но это тоже быстро отошло на второй план. Отсек, заполненный машинами, механизмами, закреплёнными на палубе, обтянутый тугими жгутами кабелей, словно плетёная корзина, медленно вращался перед глазами. Саша летел, рассекая красноватый воздух, направляясь к потолку, или полу... -- сложно сказать.
Наконец кто-то поймал его огрубевшими от старости изоляционными перчатками и прижал к палубе.
-- Держись парень! -- Прогудел бас над ухом, и мир под оглушительный грохот и лязг вернулся к своему нормальному состоянию.
Потом, лежа дома на кровати, Саша ещё долго летал, но уже мысленно.
Причиной аварии оказался отказ оборудования. Изношенное, старое, оно неизбежно должно было сломаться. Вспомнив, наверное, уже в сотый раз те слова, он вдруг с предельность отчетливостью понял, что придёт время и сломается не только третья энергоустановка, -- сломается и четвёртая и пятая. А однажды сломаются они все, и... все сломается. Все, что ему дорого, все, чем он живёт. Ведь ничто не вечно... Это было начало конца.
Но потянувшиеся дальше рабочие дни, ещё более нагруженные, чем прежде, не оставляли времени на подобные размышления. Родителей порой по три-четыре смены не было дома. Да Саша и сам стал чаще оставаться машинном, обманывая дежурных, говоря, что он только-что пришёл. Люди, безумно уставшие, измотанные, доведённые до предела ничего не замечали.
Саша надеялся, что станет лучше, вопреки всему жизненному опыту, он, веря древним фильмам и рассказам, ждал, когда мир хоть чуть-чуть станет светлее, чище, свободней. Ведь так всегда происходило в прошлом! Разве нет?!
Но надеждам было суждено погибнуть, унестись в белесом водовороте кошмара любого корабля.
Однажды, проснувшись, Александр ощутил такой ужас, что мир перед глазами, утратив краски, рванулся навстречу, превратившись в ослепительные белые контуры на чёрном фоне. Мгновение он слышал только удары своего обезумевшего сердца, как вдруг страховочные ремни, которыми он пристёгивал себя на ночь к койке, впились в грудь, собираясь её продавить и разрезать человека на части.
В безмолвии помещения раздался надсаженный хрип, и тишина взорвалась сонмом адских звуков, пронёсшихся по железным переборкам и трубам из неведомых далей. Треск, лязг, хруст, вой разрываемого перегрузками металла. Саша зажал уши ладонями, но это не помогло. Он всем телом чувствовал вибрации. Корабль дрожал, бился в судорогах, агонизировал. И неожиданно, сквозь всё это безумство прорвался робкий, едва различимый свист. Все прочие звуки вмиг исчезли, словно нарочно давая расслышать робкое неприметное шипение во всех подробностях. В голове вспыхнула одна мысль, требовавшая немедленных действий: "Декомпрессия"!
Этому учили детей с самых ранних лет. Как раньше, на старой Земле, в сейсмоактивных районах, учили куда бежать и где прятаться, в случае опасности.
Соскользнувшие ремни выпустили Сашу на свободу. Дышать становилось все труднее. Холод ожившим чудовищем расползался во все стороны белыми когтями от едва различимой дырочки в стене
Саша, выбиваясь из сил, летел по коридору, ловко проскальзывая между взрослыми, держась за кабеля, чтобы не потерять равновесия во внезапно взбунтовавшемся мире. Маршрут к цели алел перед глазами. Там ждут родители и, наверное, с ума сходят от страха, но протокол не даёт им выйти из убежища.
Коридор, поворот, коридор, шлюзовая дверь, удар по красной кнопке, шипение..., и вот люк за спиной опустился, и в красноватом свете предстало перед задыхающимся от быстрого бега Александром абсолютно пустое помещение.
Не веря своим глазам, он попятился назад, но дверь его уже не выпускала, настойчиво советуя пройти в безопасную зону.
-- Где... где же все?.. - Выдохнул он.
Дрожь постепенно прекращалась; свет, замигав, сменился на желтовато-красный, аварийный. Все закончилось.
Саша обернулся. Широко распахнутый взгляд, поблёскивая светом алых ламп, застыл на ручке люка. Он ждал, верил: вот сейчас, сейчас они придут, ещё мгновение, ещё! Но тихий голос на краю сознания грустно нашептывал: "инженерный и столовая намного ближе к убежищу; они бы уже пришли..."
Глава 2
Тишина на корабле всегда была плохим признаком, а тишина на космическом корабле, где одновременно должны работать сотни, тысячи механизмов и аппаратов, поддерживая состояние атмосферы, гравитацию, рециркуляцию воды и воздуха, и вовсе была признаком катастрофы, самой страшной, которая только могла постигнуть корабль. Саша летел в абсолютной тьме, тусклым лучом фонаря прорезая себе путь, словно мачете заросли джунглей.
Он едва ли осознавал, что случилось. Даже если бы сейчас кто-то постарался ему объяснить, он все равно бы не понял, не поверил.
Что могут значить слова: "...погибло 60% гражданского населения, от экипажа осталось лишь несколько офицеров"? Или такие: "критические повреждения всех палуб внешнего кольца; отказ системы жизнеобеспечение; потеря вращательного момента всех сегментов..." и так далее? Для него важнее было другое, -- родители так и не пришли. В отчаянии Александр заставил убежище выпустить его, добежал до столовой, но над шлюзом алела уже знакомая надпись. Саша отказывался читать её, словно буквы родного языка потеряли вдруг всякий смысл. Он стучал в монолитный люк, пытался его взломать валяющимися повсюду обломками, потом вдруг догадался: "С папой уж мы точно откроем!", и что есть сил рванул в "машинный".
Но шлюз в отсек был закрыт. Саша отказывался в это верить, стучал, скрёб пальцами. Но воздуха оставалось все меньше, и он потерял сознание, безвольно повиснув над тускнеющим конусом света.
Наверное, когда-то очень давно на планете Земля, жизнь человека ценилась превыше всего. Ради её спасения не жалели никаких средств и порою жертвовали всем. Так было принято, такова была мораль.
В древние времена, когда океаны Земли бороздили огромные деревянные корабли, приводимые в движение силой ветра, плавания часто затягивались на месяцы, даже годы и нередко люди теряли рассудок, ожидая увидеть берег. Но там было море, был синий горизонт, и Солнце, всходившее и заходившее в определённых местах. Это были маяки для человеческих душ, не дающие им развеяться по волнам.
Здесь же, в пустом черном пространстве, по краю которого рассыпались колючки далёких звёзд, нет никаких маяков. В Космосе человек остаётся наедине с тем, что он приносит с собой, что таит его душа и чего боится разум. И плавание длится уже не месяцы и годы, а века! Не успев окрепнуть, панцирь из принципов и правил, установленных человеком, незаметно выдувается звёздными ветрами, и обнажается суть.
Летящий средь россыпи белых точек железное чудовище, похожее на старую раненную рыбу, окутанное облаком льдинок и осколков, медленно умирало. Вторичные аварии довершали начатое Космосом, словно корабль сам желал поскорее умереть, и наверное, в этом было его главное отличие от создателя - человека.
Ведь человек не сдаётся! Никогда не соглашается на смерть, никогда не принимает её спокойно! Даже сейчас, осознавая всю безнадёжность ситуации, чувствуя каждой клеточкой, что обречён, он отчаянно хватается за изломанные, пробитые балки и перекрытия. .
В сердце корабля, в бесконечных железных лабиринтах ещё теплилась жизнь. Работал реактор, горел свет и шелестел плохо отфильтрованный смрадный воздух. Места там совсем мало, едва хватит, чтобы разместить треть выживших, не говоря о пище и воде.
И вот тут проявился истинный характер человека, его суть. Из-под вуали масок и вороха придуманных норм и ограничений, наконец, выбрался Он! Чистый, идеальный, каким его создала природа, вложив все необходимое для выживания в любом месте и времени, возведя жажду жить в предел его существа.
Саша сидел в углу чьей-то каюты, бесцельно скользя затуманенным взглядом по стенам. Он думал: о многом, о разном и не о чем конкретно; мысли сменяли одна другую без осмысления, -- просто серый шум в голове.
Одинокий, забытый, никому не нужный, он обречён скитаться по отсекам и коридорам, пока атмосфера полностью не вытечет через трещины и пробоины.
Не выходя из полусонного состояния, он оттолкнулся от стены, и захватив тусклый жёлтый фонарик, полетел во тьму. Он уходил, интуитивно отступая от тянущегося с кормы смертельного холода, и сам того ни замечая, медленно приближался к носу. К разбитому, превращённому астероидами в стального ежа носу корабля.
Глава 3
Там, где есть человек, тишина, мир и спокойствие не могут длиться долго. И вскоре по переборкам и трубам долетели до Александра отголоски происходящего на нижних палубах. Перемешавшись, они стали просто хаосом звуков - приглушённой расстоянием какофонией, иногда прерываемой хлопками и ударами.
Лежа на полу, Саша часто вздрагивал. Снились кошмары: он снова стоял в том содрогающимся, будто в судорогах бьющемся коридоре. Вокруг, облитые красным светом, бегали люди. Он знал, куда идти: ведь вот она, дорога в машинный! Надо зайти за отцом, потом за мамой, и вместе бежать в убежище. Но поток людей, словно багровая река подхватывает его и несёт прочь. Саша кричит, вырывается но внешняя сила не отпускает. Толпа вокруг начинает рассеиваться, да её и не было вовсе, -- это ноги тянут его куда-то. Он сам бежит! Убегает!
Что же я делаю?! Назад!
Вздрогнув, Саша открыл глаза, Тугие комки кулаков расслабились, и, оттолкнувшись, он взмыл в воздух, медленно корректируя направление полёта в сторону черного зева коридора. А на стене остались два красных отпечатка от проколотых ногтями ладоней.
Холодало. Корабль стремительно остывал, теряя остатки воздуха и энергии; Александр едва успевал найти тёплый уголок для ночлега. Но он не задумывался, сколько ему осталось, и как прожить ещё один день. Такие вопросы могут волновать человека, которому есть, что терять, или который уверен, в том, что нечто подобное имеет. Саша потерял все смыслы в один миг, когда первый космический камень коснулся обшивки корабля. Все чем он жил, все, для чего он жил испарилось, было грубо вырвано в ледяной вакуум и там безжалостно убито. Космос отнял у него всё, зачем-то оставив лишнее несколько дней жизни.
Заунывно в полутьме, едва разгоняемой фонариком, проплывали мимо вывороченные из-под палубы перекрытия, паутины выдранных проводов, сталагмиты обуглившегося облицовочного материала. Все это образовывало узкий коридорчик, по которому, почти не отталкиваясь, и летел Саша. Сил у него вряд ли бы хватило идти, но лететь в невесомости, -- это пока можно.
Где-то в глубине, в пучине нижних палуб, раздались глухие удары: бом, бом, бом. Потом все стихло. Несколько мгновений Саша летел в абсолютной тишине, как вдруг со всех сторон, подобно волнам в шторм, захлестнувшим маленькую лодку, обрушился шквал ударов и хлопков. И где-то среди всего этого безудержного звучания бессвязных, неприятных звуков послышался напоённый ужасом крик. Тот самый, который вырывается перед смертью. Он идёт не из горла, он идёт из души, грубо вырванной из тела.
Саша закрыл глаза, он не мог это слушать, разум отказывался верить в то, что происходит; он искал, отчаянно искал всему хоть какое-нибудь логическое объяснение.
Но силы таяли подобно кубикам льда, вынесенным из морозильного отсека и оставленным у печки, а сознание, снова поспешило ускользнуть в небытие, оставляя тело посреди заиндевевшего коридора. Сердце билось реже, и мыслеток с каждым ударом ослабевал. Река пересыхала.
Ослабевший, истощённый организм сдавался. Саша чувствовал это. Ещё мгновение и все исчезнет, боль навсегда уйдёт, всё кончится.
В последний миг, он вдруг услышал тихую, едва различимую песню. Слов было не разобрать, и Саша собирал по крупицам остатки сил, концентрируя внимание на необычном, абсолютно чуждом этому миру звуке. Тонкий голосок юной девушки пел странную песнь.
По телу заструилось что-то тёплое, обволакивая, не давая огню внутри угаснуть. Струйки невидимого пламени обошли все тело, вернули контроль над ним, и, рванувшись к сердцу, так сжали его, что Саша едва не вскрикнул. Чернота вокруг расступилась, сменившись серыми силуэтами перекрытий и задраенных шлюзов.
Сконцентрировавшись на едва различимом голосе, Саша полетел к нему.
"Только не исчезай" -- Стучалась в висках всепоглощающая мысль.
Переборка, вывороченный шлюз, коридор, снова переборка, снова шлюз. Саша рассекал воздух, как плазменный резак рассекает тонкий лист металла - легко и проворно, и, казалось, ничто его не остановит.
Вдруг руки коснулись препятствия. Дверь шлюза, а над ней, тратя последние крохи энергии, алела надпись:
"Первая палуба. Мостик. Полная разгерметизация".
Нет! Только не это! Только не опять!
Саша чувствовал, она там! Её голос дрожал, словно самая тонкая льдинка от мимолётного касания, словно маленький листик от лёгкого дуновения в отсеке гидропоники, он струился сквозь металл, сквозь переборки и шлюзы принося свет, тепло и... грусть.
Будто пойманная в сети рыбка, Саша метался от одного угла двери к другому, пытаясь подцепить, отодвинуть, пролезть. Бесполезно. Герметичная дверь прекрасно выполняла свою функцию.
Отчаявшись, и истратив весь резерв сил, Саша застыл в нерешительности, ещё мгновение и он бы поплыл обратно, искать другой путь, но тут в неприметной чёрной дыре с рваными краями мелькнул оранжевый светлячок. Саша вскинул фонарь. Только это ему и было нужно, -- огонёк надежды, у него всегда оранжевый цвет.
Странная мысль... или это из песни?..
В тесном помещении, плотно пригнанные друг к другу стояли огромные механические существа со вскрытыми спинами - скафандры! Только очень странные, похожие на скелеты древних животных, они сильно отличались от неприметных белых костюмов со снимаемым шлемом, какие он видел прежде. Но все опасения, попытки разума проанализировать произошедшее, определить - безопасно ли пользоваться незнакомыми машинами были начисто сметены железной решимостью и совсем уж не детской смелостью.
Юркнув в ближайшего стального монстра, Саша принялся наугад нажимать языком кнопки на маленькой панели, перед лицом.
Грузная машина все-таки поняла его и очень вовремя. Переохлаждение, усталость и гипоксия изъяли последнее из резервов организма. Вечный сон неукротимо приближался, веки опускались, а мыслеток стал зацикливаться, образуя хорошо знакомую картину человека в глубокой коме. Но протянувшиеся к телу от внутренних отделов скафандра трубки и проводки остановили процесс, впрыскивая в кровь огненные жидкости стимуляторов.
Лепестки на спине сомкнулись, послышалось шуршание активируемых сервоприводов, к затылку примкнуло что-то холодное, укололо, и мир вспыхнул зеленовато белым пламенем.
Когда буйство красок улеглось, Саша вдруг обнаружил, что скафандра на нем нет, вернее тот стал едва заметным зелёным ореолом. Он попробовал двигаться, и все получилось так же легко, как будто безумно сложный механизм потерял всю массу и неуклюжесть, полностью переродившись в невесомое зеленоватое свечение.
Убедившись, что защита от вакуума все-таки на нем, Саша рванулся обратно, не обратив внимания на валяющуюся в стороне толстенную дверь с надписью: "Склад оборудования не прошедшего этический контроль. Доступ запрещён"
На этот раз шлюзовая дверь оказалась более сговорчивая и распахнулась по первому же требование, впуская Сашу внутрь.
Отсеки и переборки этого места олицетворяли собой весь ужас произошедшей катастрофы. Не осталось ни одного целого прибора, ни одного прямого коридора. Все ветвилось, скручивалось, стягивалось в узлы, словно кто-то взял гладкие спагетти корабельных коммуникаций и тщательно размешал их вилкой.
Саша летел, отчаянно стараясь не потерять в усиливающемся шуме тихий голос. Он стал для него всем, наполнил опустевшую душу, и в мире холода и одиночества Саша обрёл своего первого настоящего друга и проводника. Слова тонули в грохоте, идущем с нижних палуб, но музыка не сдавалась. Ноты крошечными стражниками отбивали натиски взрывов, ударов и криков и волшебным дождём опадали в душу.
Миновав очередную кучу мусора, Саша влетел в залитый тусклым белым светом зал. Словно потолок был покрыт тонким слоем снега и, проходя через него свет о ламп разбивался на тысячи белых лучей. Саша робко увидел бездну, простирающуюся на тысячи световых лет, в далёкое прошлое, к началу времён. Перед ним, на матово-черном покрывале мерцала сотканная из белых огней картина Вселенной. Никогда прежде не видевший звёзд, Саша вдруг понял..., все понял, -- осознание шло к нему вместе со словами заветной песни.
Она наполняла изнутри, жила в каждой клетке, летела с каждой звезды. Миллион интонаций, миллион оттенков. В лицо будто ударил порыв ветра, дыхание сбилось, и взгляд затуманился. А песня, древнейшая из когда-либо звучавших, меняла все его существо, нет, лишь предлагала измениться, лишь указывала направление, давала выбор.
Саша медленно опустил взгляд. На обрезанном, будто лазерным лучом мостике, стояла хрупкая фигурка, объятая оранжевым сиянием.
Ноги сами шагнули вперёд, прежде чем он успел хоть о чем-то подумать. Девушка стояла на самом краю бесконечного черного обрыва и крупно дрожала. Саша встал рядом, не смея прервать её, он взглянул вниз, куда был устремлён её взгляд.
Черные хитросплетения корабельных коммуникаций, освобождённые от плоти-обшивки метеоритами, вдруг озарились идущей из глубины вспышкой. Затем ещё одной, и средь искорёженных остатков конструкции распустился алый бутон плазменного взрыва, отбрасывая острые тени, вырывая из мрака клочок железного мира.
У обнажённого старшиной аварией сердца корабля шла война. Война человека с человеком за выживание. К небольшому, забрызганному почерневшей кровью шлюзу, со всех сторон по обломкам и балкам ползли и бежали белые скафандры. Им в спины, из-за укрытий хлестал рой черных точек, обвитых голубоватым сиянием статики, и... настигал, рвал белую ткань, позволяя вакууму выбрасывать людей в космос.
И не успела одна жизнь оборваться в неистовом немом вопле, как новый рой, вспарывал новые скафандры. Никому не было пощады. Но воздух в скафандрах кончался у всех, и вот те, кто только что стреляли в спины, сами бежали к спасительному люку. И им в спины, от стоявших только что рядом неслись беспощадные, безразличные ко всему кусочки железа.
Ноги подкосились; рассудок балансировал на грани безумия. Вот Саша оступился, всё возрастающая сила потянула его вниз, в чёрный обрыв к негаснущим вспышкам. Последним усилием он протянул руку, -- инстинктивно, не надеясь найти спасение. Но неожиданно пальцы обняли чью-то маленькую кисть, и тьма вокруг расступилась. Часто дыша, с трудом приходя в себя, Саша обернулся.
Не сводя взгляда со всё ещё изрыгавшего отсветы клочка корабля, девушка тихо пела. И чем реже мелькали огоньки, тем тише становился её голос. Саша вдруг понял смысл слов: она просила их, умоляла на всех языках, когда-либо существовавших во Вселенной, и всех, что когда-нибудь будут существовать, прекратить это безумие, просто остановиться! Они, конечно, слышали её, но... не слушали. И никогда не слушали.
Песнь великой печали, Серебряная песнь вечных звёзд.
Чувствуя, как от каждой голубоватой вспышки внизу вздрагивает маленькая рука, Саша сжал её покрепче и почувствовал тепло. Тепло бескрайних оранжевых лугов, согретых тремя заходящими солнцами, тепло отвесных гор, поющих под дуновением ветра, тепло всех и каждого мира, согреваемого самым прекрасным из творений Вселенной -- Звездой.
Она грустно улыбнулась, и, не сказав ни слова, посмотрела назад, где на испещрённой дырами и трещинами палубе теперь лежали несколько вытянутых камер с матово-белыми крышками. Саша подошёл ближе, заглядывая под колпаки. Там были его сверстники, девочки и мальчики, дети корабля, -- те, кто умеют слушать; они спали, и не видели того кошмара, им повезло. Подойдя к последней приоткрытой камере, Саша взглянул на девушку. Она все так же немного дрожала, ей было холодно. Ну да. Здесь действительно очень холодно... Саша чувствовал, ему дают выбор: пойти с ней, лечь в таинственную камеру, которая, кажется, даже не с этого корабля, или идти одному, бродить по закоулкам мёртвого корабля. Всегда есть выбор, и всегда он остаётся за человеком. Кем быть и кем стать, измениться или остаться прежним, принять новое, чему-то научиться, или отвергать всё, замкнуться на прошлом. Поверить или нет. И он сделал свой выбор. Первый настоящий выбор в своей жизни.
Матовая крышка с едва заметной гравировкой на уголке беззвучно опустилась, отсекая внешний мир мягким уплотнителем. Саша почувствовал, что засыпает, и на самом краю, между "тик и так", между был и есть, между одной реальностью и другой, он услышал её голос: "А теперь усни. Я буду рядом. Всегда"...
Отсвет мелькнувшей невдалеке вспышки на мгновение задержался на уголке последней камеры, где мелкими буквами было выгравировано: "Колониальный ковчег Надежда"