Григорий щурился на низкое солнце, мерно покачивался в седле гнедого скакуна Ветра. Через заросли тощих вытянутых деревьев вилась узкая лесная дорожка — ни поляны, ни ручья, чтобы устроиться на ночлег.

Интересно, кентаврица как будет спать? — думалось Григорию. Уже не первый день он путешествует с ней, но до того удавалось найти дома для ночлега, а теперь вот придётся под открытым небом.

Григорий оглянулся, невольно залюбовался курносым личиком Алёны, стройной фигуркой в белой рубашке, подчёркнутой чёрным кожаным жилетом, смоляными волосами, что тугой косой ниспадали за плечи до вороной лошадиной части кентаврицы.

— Алёна, — спросил Григорий. ­— Ты когда себе ноги искала, масть ведь под цвет волос подбирала?

— Гриш, — ответила она звонким голосом, — ты если следующий раз захочешь сделать комплимент кентаврице, то учти, что за такие намёки тебя, в лучшем случае, затопчут.

— Извини, — потупился Григорий. — Я правда не понимаю, почему люди вас осуждают, да и сами вы не любите об этом говорить.

Алёна сложив руки на груди, чуть склонила голову:

— Потому что, Гриша, у вас это называется паразитизм. Понимаешь? Я паразитирую на лошади. Поглощаю голову и пару десятков лет пользуюсь её телом. Тебя ещё не тошнит от меня?

— Не, не тошнит. Детство то вы со своими, человеческим ногами проводите, это потом уже просыпается проклятие. Так что, это у тебя первая, ну вторая лошадь. К ней ты относишься, как к части себя. Бережёшь. А я уже загнал немало коней. Да, понимаю, они живые. Но последний раз, например, если бы я не приехал вовремя, то потерял бы столько денег, что можно было бы купить, наверное, с десяток коней. И я думаю, остальные ничем не лучше меня.

— Ну ты хотя бы, это признаёшь. — Алёна замолкла, задумчиво шагая. — Знаешь, ты ведь, мне этим и нравишься. Честностью. Хоть ты и не подарок. — Она улыбнулась.

Григорий почувствовал какую-то неясную печаль:

— Да и ты откровенна. Это хорошо, — он хотел сказать нечто иное, но сдержался и опустил глаза. Через месяц они расстанутся и забудут друг-друга. Во всяком случае, Григорий надеялся, что рано или поздно сможет её забыть.

— Хорошо, — эхом ответила Алёна.

Костёр выхватывал из темноты лоснящийся гнедой бок Ветра. На фоне подсвеченных багровым крон и мерцающих звёзд блестели глаза Алёны, стоявшей в ногах Григория. Он лежал на спине голый и отчего-то избегал смотреть на Алёну. Ему хотелось подняться, проверить, крепко ли привязан Ветер. Хотя и проверял уже.

— Ну решайся! — прошептала Алёна.

— Хорошо, — выдохнул Григорий.

Ну чего он боится? Она же кентаврица, только поцелуи, да прикосновения — большего ему не светит.

Осторожно шагнув вперёд, Алёна склонила передние ноги, нагнулась и человеческой частью прильнула к Григорию.

Горячее дыхание, касания острых грудей, ласки нежных рук. Истома прошла по телу Григория и скопилась где-то внизу приятным томлением. Ласки рук и губ принялись и за него. Григорий зажмурился, задышал глубже…

Ласки прекратились. Григорий открыл глаза — Алёна неестественно откидывалась на спину, а шов между женским животом и конской шеей вспарывался тёмно-красной пастью с розовыми узловатыми щупальцами.

Ни закричать, ни пошевелится Григорий не мог. Щупальца вываливались из пасти на его живот, на ноги и ласкали. Всякое их касание отдавалось, сковывало и сменяло страх глухой сладострастной негой.

Кричать и шевелиться Григорий не хотел. Вязкий туман поглотил его страх и мысли, мириады ласкающих касаний сливались в пульсирующую дрожь, которая нарастала, грозила прорваться каким-то пугающим ощущением…

Луч солнца и запах похлёбки разбудили Григория. Он зевнул и насторожился — что-то с его сердцем, стук такой, словно бы их два. Он испуганно вскочил на четыре ноги — в пояснице чуть заныло.

— Осторожнее, красавец. — Алёна стояла подбоченясь и довольно разглядывала Григория.

Григорием он оставался до пояса, остальное ещё вчера было его гнедым конём. Пересохшим горлом Григорий что-то прохрипел.

— Не благодари, — засмеялась Алена. — Лучше придумай имя для нашего ребёнка.