Жизнь Василия Петровича круто изменилась поле того, как он однажды обосрался на работе. Ну, конечно, не прямо на рабочем месте - в уборной, но тем не менее последствия были весьма и весьма ужасны.
Василий Петрович, так уж повелось сызмальства, предпочитал справлять большую нужду исключительно дома, сидя на своем, годами проверенном стульчаке, к которому его, простите, жопа привыкла и менять который ни за что не хотела, а посему гадить в общественных уборных напрочь отказывалась.
Утро понедельника (а это как ни странно был понедельник) прошло вполне обычно. Василий Петрович проснулся, едва рассвело. Десять минут, пока грелся чайник, заняла легкая гимнастика, потом легкий завтрак, недолгая процедура облегчения в туалете с газетой, теплый душ, чистка зубов, наконец, тщательное одевание и выход.
Работы за выходные в конторе скопилось немного, но когда перекладываешь бумажки из пачки в пачку, время летит незаметно. Прямиком к обеду. Василий Петрович всегда считал, что обедать, во-первых, полезно для организма, а во-вторых, если поплотнее поесть в середине дня, можно сэкономить на ужине.
В тот день, было похоже, что Василий Петрович собирался сэкономить еще и на завтраке: суп, салат, горячее с двумя гарнирами и подливкой, чай, компот, хлеб и в довершении всего, откровенное баловство - пирожное эклер. Вообще-то Василий Петрович редко позволял себе подобное. Видимо, не последнюю роль сыграли хорошее весеннее настроение и лежавший у него на столе подписанный, но еще незарегистрированный приказ по поводу его повышения, которого Василий Петрович ждал уже третий год.
Часам к четырем живот Василия Петровича предательски заурчал, открыто намекая на посещение уборной. Сначала Василий Петрович отказывался обращать внимание на эти сигналы и лишь изредка ерзал на стуле. Через некоторое время ерзанье помогать перестало, и Василий Петрович решил немного пройтись. Чтобы не выглядеть праздно шатающимся, он не глядя схватил несколько бумажек со стола и вышел в коридор.
Его надежды не оправдались: он дважды обошел коридор, а ситуация кардинально не изменилась. Идти в третий было бы слишком подозрительно. Бледный от страха и сомнений за стойкость своего организма, Василий Петрович остановился возле курительной. В голове его вертелась лишь одна мысль - скорее бы конец рабочего дня, скорее бы очутиться дома, где можно расслабиться и избавиться от этих неподобающих вот уже почти старшему клерку мыслей.
Однако настенные часы показывали лишь половину пятого. И стрелки часов, в отличие от Василепетровичевой жопы, никуда не спешили. В какой-то момент Василий Петрович чуть было не потерял сознание, как вдруг голова его прояснилась, и он совершенно отчетливо осознал, что несмотря ни на что, ему придется сделать ЭТО здесь, в его конторе. В конце концов, не он первый и не он последний.
Василий Петрович сжал кулаки и решительно направился в уборную.
Уборная представляла собой на редкость светлую, просторную и невероятно вонючую комнату с пятью не закрывающимися кабинками и тремя писсуарами, в которых вечно плавали весьма разнообразные окурки.
Перед дверью в уборную решимость Василия Петровича поубавилась, тем более что, как ему показалось, все сотрудники смотрели ему вслед и заранее насмехались над тем, чем он собирался заниматься.
Превозмогая стыд, и в равной степени запах, Василий Петрович потянул на себя ручку двери. Обратной дороги не было. В животе бурлила настоящая революция, участники которой видели свою скорейшую победу. Василий Петрович на ватных ногах медленно брел к дальней кабинке. Он задыхался.
Василий Петрович едва успел снять штаны, когда его жопа окончательно и бесповоротно капитулировала. Однако в сильном волнении он совсем забыл про исподнее, которое стало уже ненужным барьером на пути передовых отрядов революции. Физическое облегчение пришло практически сразу, вместе с ужасом понимания всего произошедшего.
Василий Петрович снизу вверх изумленно взирал на то, что он только что натворил. И это не поддавалось ни объяснению, ни описанию. В порыве отчаянного отвращения он буквально сорвал с себя говеные трусы и судорожно отбросил их в сторону.
Избавившись от исподнего, Василий Петрович обратил внимание на себя: если дома в ванной еще можно было бы привести себя в более или менее приличный вид, то здесь в условиях повышенной опасности быть застигнутым врасплох предстояла грандиозная задача, по масштабам сравнимая с чисткой коровника голыми руками.
Единственная раковина с водой находилась возле входа в уборную, где мытье в обгаженном виде само собой исключалось, ибо всякий заглянувший мог увидеть Василия Петровича во всей его нынешней красе.
Не найдя вокруг себя ни клочка газеты, Василий Петрович машинально стал вытираться теми бумажками, которые он прихватил с собой, когда прихватило его живот. Ему было все равно, что это за бумажки и насколько они важны для конторы. В такой ситуации он полностью принимал всю ответственность за порчу документов. А портил он их в прямом смысле этого слова. Дальнейшему обращению они уже не подлежали.
Наконец, он смог натянуть штаны. Это его приободрило - основного позора все же удалось избежать. Однако необходимо было подумать, что же делать с ворохом обгаженных документов и с еще более зачумленными трусами, валявшимися на полу кабинки. Ни то, ни другое выносить с собой "на свободу" не представлялось возможным.
Василий Петрович попытался подумать и принять взвешенное решение, но его размышления были прерваны голосами двух чиновников, которые вошли в уборную и остановились возле раковины. Зажурчала вода.
У Василия Петровича засосало под ложечкой, и он мгновенно пережил мини-инфаркт. Ничего другого ему не оставалось, как дрожащими руками завернуть трусы в остатки документов и выбросить этот "подарочный" кулек через форточку.
Едва ли это было то самое, единственно правильное решение, потому как окно выходило на улицу, а не во двор, где никто бы не обратил внимания на грязные бумажки. Зато на парадном крыльце сей открывшийся цветок лотоса, источающий ни с чем не сравнимый аромат, выглядел более чем неожиданно.
Василий Петрович подождал, пока чиновники выйдут из уборной, и бросился к окну. Выглянув на улицу, он с ужасом увидел, как возле вороха бумаг с его трусами, стоит дворник Степан и громко возмущается нынешними порядками. Дескать, вот раньше при царе-батюшке не позволялось в исподнее срать и на улицы пакость выбрасывать. Одним словом, нехристи.
Василий Петрович решил было забыть про дворника и начать новую жизнь, как вдруг к парадному подъехал экипаж его светлейшества князя Ф. Апполинария Савелича. Степан постарался прикрыть безобразие, но от светлейшего взгляда не ускользнула вонь, распространявшаяся по всему крыльцу.
Василий Петрович видел, как между Апполинарием Савеличем и Степаном завязывается нешуточная беседа, в ходе которой лицо светлейшего князя менялось в цвете несколько раз: от розового до иссиня багряного.
Василий Петрович понял, что его, засранца, объявили в розыск. Оставаться долее в уборной означало подвергать себя ненужному риску, и он поспешил выйти в коридор. Немного подождав, Василий Петрович тихонечко, чтобы не привлекать особого внимания, направился к своему рабочему месту.
Однако пройти полностью незамеченным ему не удалось. Проведя в уборной столь длительное время, нос Василия Петровича свыкся с валящим с ног запахом, в то время как носы простых служащих, к их несчастью, никакой защитой не обладали. За что, наверное, и поплатились.
Василий Петрович шел через зал к своему месту, словно сама смерть с косой, а по сторонам валились от удушья люди. Когда Василий Петрович сел на свое место и уткнулся в бумаги, он почувствовал глубокую тишину в конторе и десятки пар глаз сосредоточенных на нем.
Принципиально не поднимая взгляда, Василий Петрович продолжал перебирать документы в поисках приказа на повышение - единственной отдушине, которая позволит пережить сегодняшнее несчастье. Однако на столе его не оказалось, равно как и под столом и возле него. Холодок пробежал по спине Василия Петрович. Догадка была чересчур страшна: приказа в конторе не было - он лежит на парадном крыльце в той самой говеной куче.
Василий Петрович мысленно проговорил все ругательные слова, которые он знал, в адрес своей жопы, проклятого эклера и того человека, который его испек. Затем Василий Петрович встал и словно в тумане бросился вон из конторы, а служащие бросились спешно открывать окна, чтобы хоть немножко вдохнуть свежего воздуха.
Степан уже несколько раз подходил к куче, раздумывая, чем бы ее можно было убрать, ибо пачкать свою метлу он не решался. В это время дверь учреждения открылась и оттуда выскочил Василий Петрович, ловким движением подхватил куль и молниеносно скрылся за поворотом.
Все произошло так быстро, что дворник еще некоторое время просто стоял растерянный и потерянный. Наконец, наваждение отпустило, Степан перекрестился на всякий случай и пошел заниматься своими делами.
Василий же Петрович, не снижая темпа, завернул во двор, где остановился в самом темном, укромном уголке и начал разворачивать бумажки. Искомый приказ был здесь, в самом центре, можно сказать в одной из штанин исподнего. На месте подписи его светлейшества успел присохнуть аккуратный кусочек говна. Но Василий Петрович не обратил на это совершенно никакого внимания. По всей видимости, сегодняшние волнения определенным образом сказались на его душевном здоровье и полностью освободили его от всяких условностей современного общества.
Василий Петрович, слегка расправив бумагу, стер рукавом какашку и бодро зашагал в канцелярию регистрировать приказ. И когда старший писчий канцелярии отправил его с такой бумагой, мягко сказать, обратно в уборную, Василий Петрович сорвался. Он с силой толкнул ни в чем не повинного писчего в грудь, запустил чернильницей в окно, и закричал, что будет жаловаться самому князю Ф.
Что, собственно, и поспешил исполнить. Василий Петрович ворвался в кабинет его светлейшества и, упав на колени, стал ползать по полу, тихонько бормоча. На повеления убраться вон, Василий Петрович лишь пустил слезу почти одновременно со слюной.
Князь, прикрывая нос белоснежным платком, взывал о помощи. Бормотание Василия Петровича постепенно превращалось в мычание. Он показывал то на приказ, то на свою жопу, пытаясь что-то объяснить. Объяснение выходило из рук вон плохо. Его светлейшество уже откровенно голосил, чтобы кто-нибудь их охраны, наконец, убрал из кабинета этого бздуна.
В общем, Василия Петровича увезли в больницу, где он славно провел две недели, наслаждаясь клизмами. А когда выписался, его перевели в другое управление, поближе к уборной. И даже повысили жалованье.