Назаренко Анна Алексеевна
Правильное решение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 1.00*2  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фанфик по Звездным Войнам. Альтернативная версия третьего эпизода. Энакин принимает решение не спасать Палпатина от Винду, однако настаивает на необходимости суда. В результате Сидиус арестован, Энакин остается в Ордене... казалось бы, счастливый конец? Отнюдь. До конца еще далеко, да и насчет того, будет ли он счастливым, вопрос очень и очень спорный.

   Пролог
  
   Была уже глубокая ночь, когда Энакин сумел выбраться из Храма - сейчас представлявшего собой нечто среднее между местом проведения празднества и осажденным городом. В то время как большинство джедаев - от магистров до последнего падавана - были охвачены эйфорией от победы над противником, прежде казавшимся неуловимым, Высший Совет предусмотрительно готовился к очередным баталиям - как словесным, так и очень даже вооруженным.
   Оно и верно. Арест верховного канцлера - слишком резонансное событие, чтобы руководство Республики могло, как часто бывало прежде, просто предоставить Ордену свободу действий.
   "Не говоря уже о том, что половина этого руководства - сторонники Палпатина. Плевать с высочайшего небоскреба хотевшие на вопросы как сторон Силы, так и правосудия".
   Энакин угрюмо смотрел перед собой, на бесконечный мегаполис, раскинувшийся за лобовым стеклом. Жизнь кипит, как и всегда. Спокойная жизнь, мирная. Будто ничего не случилось. Но не нужно даже прислушиваться к Силе, чтобы уловить это... чувство, образ? Точно не разобрать: смутное ощущение, отзывающееся путаными ассоциациями. Грозовые тучи, сгустившиеся над планетой. Лавина, готовая обрушиться на галактику, сметая и перемалывая все, что попадется на пути.
   Нечто подобное Энакин ощущал в обманчиво спокойные часы перед очередной вражеской атакой. Но масштаб - несопоставим. Все равно что сравнивать бластерный выстрел с орбитальной бомбардировкой.
   Природное чутье и Сила в один голос вопили об угрозе. Казалось, она разлита в воздухе, как токсичные испарения в Заводском районе. Но какого хатта он чувствует это так остро? Какого - именно сейчас?
   Похоже, убедив Винду оставить ситху жизнь хотя бы до суда, Энакин умудрился приблизить катастрофу. Ту самую, что ощущалась и прежде - но гораздо более смутно.
   Энакин со всей силы надавил на рычаг, выжимая из спидера максимальную скорость, на которую тот был способен. Опустил стекла, и в машину с ревом ворвался поток воздуха, оглушая и до боли хлеща по лицу. Но назойливые мысли все так же продолжали роиться в голове: им не были помехой ни свист ветра в ушах, ни бешеная скорость, от которой небоскребы и спидеры размываются в нечеткие линии. Энакин как наяву видел перед собой лицо Палпатина, когда тот сложил оружие - вернее, попросту швырнул меч в окно. Невозмутимо, с таким надменным видом, будто оказывал своим противникам величайшую милость. Слышал негромкие слова, произнесенные без тени злобы и страха: "Ну что же, магистр Винду... мне всегда было любопытно взглянуть на храмовые подземелья". И - отеческая улыбка, обращенная к Энакину: "Я предполагал, что ты поступишь по совести, мальчик мой. Это очень хорошо... обычно после этого приходится учиться поступать по уму".
   Энакин пустил спидер в штопор, едва не протаранив грузовик, пролетавший аэротрассой ниже.
   Что старик хотел этим сказать? Что задумал? Вид у него был, как у победителя... какого хатта?! Блеф? Или действительно очередная ловушка? Если да, то на кого расставленная? На Республику? На Орден? На одного только Энакина?
   "Только с моей помощью ты сможешь спасти Падме".
   Он до боли стиснул штурвал в руках: "Нет уж, владыка Сидиус. Надеялись поймать на это? Не выйдет".
   Его видения были насланными. Мороком старого интригана... и почти ведь не просчитался, сволочь! Хороший был трюк, едва не сработал...
   "Энакин, помоги мне!"
   Он дал по тормозам так резко, что ремни безопасности впились в грудь, удерживая от удара о лобовое стекло. Осоловело помотал головой. Грязно выругался на хаттском, припомнив самый смачный лексикон обитателей Татуина.
   Снова голос Падме. Снова ее образ перед глазами. Видение нечеткое и гораздо короче чем те, что являются во снах, - но виски точно так же сдавливает боль, а вдоль позвоночника расползается колючий холод.
   Выдохнув, Энакин вновь запустил двигатели. Повел спидер медленно, все еще не в силах избавиться от дрожи в руках.
   "Это не видение. Просто вспомнилось. Хатт раздери, ну и навязчивая же дрянь!"
   Палпатин знал, на что давить. Да только с аргументами просчитался: для того, чтобы спасти Падме, ни к чему техники Темной Стороны. Гораздо проще сделать так, чтобы их вовсе не пришлось применять. Нужно удвоить охрану, этот ее курятник служанок наконец делом занять, чтоб глаз с госпожи не спускали...
   Энакин кивнул сам себе. Даже вымучил самодовольную улыбку. Все правильно, именно так он и поступит. Прекрасно обойдется и без сомнительной ситхской помощи...
   Да вот только улыбка натянутой вышла, и внутренний голос безбожно фальшивил. Сомнения никуда не делись. Как и озноб. Как и тягостное предчувствие катастрофы.
   Но к хаттам! Он все обдумает утром. Когда отдохнет хоть немного. После того, как хотя бы на несколько часов выбросит события этого дня из головы.
   "Правильно, Энакин. Подожди немного. Утро преподнесет тебе очень богатую пищу для размышлений".
   Вздрогнув, Энакин инстинктивно огляделся по сторонам, будто ожидая увидеть Палпатина на пассажирском сидении. Никого, естественно, там не обнаружил. Даже в Силе не ощущалось чужого присутствия... почти не ощущалось. Будто след остался на морском песке, почти размытый приливом. Или даже это - игра воображения?
   Энакин выругался сквозь зубы. Если он неспособен отличить навязчивые фантазии от видений, свои мысли от телепатически переданных чужих... это многое говорит о его состоянии.
   Или о ситуации в целом?
   Он даже не знал, какой вариант хуже.

* * *

   Исанн смотрела какой-то ужастик до того, как трансляцию прервал срочный выпуск новостей. Фильм был довольно глупый и девочку не пугал ни капли - мысль, что папа может войти в комнату и обнаружить, что дочь не спит в такое время, была страшнее всех кровожадных призраков вместе взятых.
   А вот когда из динамиков планшета зазвучали знакомые звуки заставки "Республиканских новостей", девочка вздрогнула: срочные выпуски обычно ничего хорошего не предвещали. Наверняка сепаратисты опять какую-то планету захватили, или убили кого важного, или еще что-нибудь в этом роде.
   "Опять папа злющий будет... так-так-так, а при чем тут... они что сделали?!"
   Сглотнув комок в горле, Исанн отмотала запись назад. Пальцы у нее слегка задрожали, так что она даже не сразу попала по нужной кнопке. Нет, наверное, она что-то неправильно поняла. Ну не могли же джедаи на самом деле...
   "...В настоящее время представители Ордена джедаев отказываются давать какие-либо комментарии касательно ареста верховного канцлера. По словам магистра Винду, уполномоченного говорить от лица Ордена, официальное заявление будет сделано не позднее семи часов утра по времени Корусканта..."
   ...арестовать канцлера. Но это же бред, глупость!
   Отшвырнув одеяло, Исанн спрыгнула с постели. Нервно прошлась по комнате, обхватив себя руками. Сон, едва не сморивший ее во время просмотра фильма, как рукой сняло: теперь девочка разрывалась между желанием в панике побегать кругами или забиться под одеяло, спрятавшись от страшной новости, будто от воображаемого монстра.
   Но и то, и другое ничем бы не помогло. Да и стыдно уже так себя вести, ей одиннадцать! Почти взрослая. Но как же страшно!
   Что теперь с ними будет? Папа - друг канцлера, помогал ему во всем... и теперь Палпатина арестовывают. Может быть, Исанн еще не совсем взрослая, но все-таки кое-что понимает: враги канцлера - враги и ее отца. Раз уж они добрались до самого правителя Республики...
   Не додумав мысль до конца, девочка помотала головой и зачем-то зажала уши. Глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Она уже не ребенок маленький, должна держать себя в руках! Но разве можно сейчас вот так просто взять и лечь спать, будто ничего не произошло?
   Нет, уснуть она точно не сможет.
   Первым делом Исанн попыталась принять невозмутимый вид. Так как со стороны себя не видно, решила, что успешно. Немного поколебалась, прежде чем выйти из комнаты, беспокойно постукивая кончиками пальцев по контрольной панели: и что она собралась делать? Будить отца посреди ночи, вообще-то, затея не из лучших... но по такому поводу... он не станет злиться. Точнее, станет, но не на нее. Она ведь не из-за пустяка его беспокоит, а чтобы важную новость рассказать.
   Решившись, девочка выскользнула в коридор. То и дело она вздрагивала, прислушиваясь к царящей вокруг тишине: ей все казалось, что с первого этажа раздаются какие-то звуки - не то шагов, не то ударов в дверь. Зайдя в спальню отца и никого там не обнаружив, Исанн на миг похолодела от ужаса: она ведь не видела, чтобы папа возвращался домой, и выпуск новостей не досмотрела - а вдруг там и о других арестах говорилось?!
   На третий этаж, в кабинет, она кинулась бегом, начисто позабыв о попытках выглядеть спокойной и рассудительной. На лестнице девочка споткнулась, разодрав до крови коленку, а в коридоре лишь в последний момент разминулась со стеной, не рассчитав расстояние до поворота. В кабинет она влетела с разбегу, даже не подумав постучаться и дождаться разрешения. Мысль, что за такую бесцеремонность можно и по шее получить, пришла несколько запоздало, да и то надолго не задержалась: при виде отца ее тут же заглушили радость и облегчение.
   - Папа!
   Исанн едва не кинулась отцу на шею, но, запоздало заметив комлинк в его руке, остановилась как вкопанная. Щеки тут же стыдливо заалели: надо же было так сглупить! Вот теперь ей точно влетит.
   Арманд удостоил дочь лишь коротким взглядом - да таким, что той вдруг захотелось со всех ног унестись к себе в комнату и для верности запереть дверь. Но так как прогонять ее вроде не спешили, Исанн тихонько устроилась на диване, сложив руки на коленях и зачем-то оправив ночную сорочку. Нет уж, никуда она не пойдет! Одной страшнее. Да и интересно же, с кем это папа говорит и о чем...
   - При личной встрече, Сейт, - отрезал Арманд, жестоко разочаровав уже навострившую уши девочку. - Да, мои люди над этим работают... Пестаж, хатт тебя дери, тебе подробный отчет предоставить?! Позже все обсудим.
   Оборвав связь, он швырнул комлинк на стол. Исанн, притихшая и внезапно очень заинтересовавшаяся узором на ковре, судорожно прикидывала степень злости родителя. По всему выходило, что он в бешенстве: обычно именно в таком состоянии у него светлели глаза, из светло-голубых превращаясь в почти белые.
   - Ты почему позволяешь себе врываться в мой кабинет без разрешения?!
   Исанн нервно сглотнула, чувствуя, что кроме щек теперь горят еще и уши. Усилием воли заставив себя поднять взгляд, она ответила - хотелось, чтоб с достоинством, как взрослая, а получился все равно полупридушенный писк маленькой девочки:
   - Пап, я не хотела мешать... я просто очень испугалась. Новости смотрела, вот и...
   - Снова в ГолоСети сидела вместо того, чтобы спать?
   Девочка угрюмо кивнула: отнекиваться было попросту глупо. Прочистив горло, приготовилась объясняться еще раз: не так сбивчиво и испуганно. Если будет вести себя, как маленькая, папа с ней ни о чем говорить не станет: отчитает и в комнату отошлет, залепив оплеуху для ускорения. Надо показать, что она может что-то понять...
   - Пап, я ведь не совсем глупая. Я как узнала, что с канцлером случилось, так поняла: ты теперь тоже в опасности. Вот и захотелось проверить, все ли с тобой нормально... прости, что так не вовремя заявилась.
   Те несколько секунд, что отец молчал, не спуская с нее пристального взгляда, Исанн боялась даже вдохнуть: только бы не прогнал! Она же с ума сойдет, если он сейчас не объяснит... что-нибудь! Если не скажет, что все будет хорошо...
   Не прогнал: присел рядом и притянул дочь к себе. Исанн даже удивленно пикнуть не успела, как оказалась у отца на коленях. Сказать, что девочку это ошеломило, значит сильно преуменьшить: обычно он ее по голове-то гладил только в знак особого расположения, а уж чтобы обнимал...
   - Кажется, я слишком часто позволяю кое-кому присутствовать при взрослых разговорах, - негромко произнес Арманд, ласково потрепав девочку по щеке. - И недостаточно сильно наказываю за подслушивание.
   Исанн несмело и чуть виновато улыбнулась в ответ, крепче прижимаясь к отцу и совсем по-детски повисая у него на шее. На какой-то миг у нее даже получилось поверить, что папа может все, и никто не сумеет причинить ему вреда... но, увы, она действительно слишком часто слышала разговоры, не предназначавшиеся для детских ушей.
   - Что ты теперь будешь делать? Ведь джедаи знают, что...
   Исанн осеклась: отец мягко приложил палец к ее губам.
   - Джедаи, - произнес он, зловеще понизив голос и прищурив глаза - все еще этого страшного, почти белого оттенка, - совершили ошибку. Роковую ошибку. Этой сектой и без того многие сыты по горло - а теперь они в открытую поставили себя выше Республики. Такое безнаказанным не останется. Так что... все будет хорошо, дочка. Веришь?
   - Конечно верю, папа.
   Исанн беспечно улыбалась - но на самом деле ей по-прежнему было страшно до дрожи. От собственного бессилия хотелось плакать: она ребенок, просто ребенок... но ребенок, который понимает слишком многое. И прекрасно помнит, что в последний раз отец обнимал ее в тот день, когда мама бросила их и пропала без следа.
   Тогда он тоже говорил, что все будет хорошо. А она поверила, потому что была маленькой.
   "Все-таки быть маленькой иногда хорошо. Жалко, что я почти взрослая".
   Глава 1
  
   С самого утра только и разговоров было, что об аресте канцлера. СМИ драли глотки, на все лады обмусоливая официальное заявление, в котором магистр Винду изобличал Палпатина в его преступлениях против Республики. Тон журналистов варьировался от сдержанного скепсиса до ужаса и такой агрессии, что впору идти на Храм войной: послушать особо рьяных обличителей, так Орден - не что иное, как страшная тоталитарная секта, а члены ее - сплошь фанатики, что руководствуются лишь благом Ордена и беспрекословно следуют приказам магистров из Совета. Естественно, алчных, жадных до власти и давно уже замысливших установить в Республике теократическую диктатуру. Но даже те издания и каналы, что предпочли быть сдержанней в суждениях, исподволь подводили аудиторию к мысли, что Орден вышел за пределы своих полномочий, грубо поправ все нормы республиканского законодательства.
   - Уже началось, - Падме кругами расхаживала по комнате, беспокойно заламывая руки. Позади нее голоэкран передавал очередное мнение очередного политолога по поводу происходящего. Насколько Энакин понял, суть вновь сводилась к обвинениям Ордена в государственной измене, замаскированным под мишурой мудреных фраз и юридических терминов. Он не особо вслушивался: мерзко было до тошноты. - Только послушай, что они говорят о вас!
   Энакин в отвращении скривился:
   - Слушаю уже все утро. Что там опять несут? Что мы устраиваем оргии и жертвоприношения по праздникам?
   - Если так и дальше пойдет, скоро этому никто не удивится, - Падме с осуждением взглянула на голоэкран, будто хотела пристыдить эксперта за наглую ложь. - Это не шутки, Энакин. Видишь, как быстро они отреагировали? Магистр Винду не успел сделать заявление, а на Орден уже ополчились и журналисты, и ученые... их просто с цепи спустили, дав команду! Свободные республиканские СМИ... - она всплеснула руками: видимо, слов, чтобы выразить всю глубину своего возмущения, найти уже не могла.
   Что Энакин обожал в своей жене - если опустить длинный список прочих качеств, за которые можно обожать Падме Амидалу, - так это способность думать о свободе слова, когда галактика стремительно катится ко всем чертям. Возможно, в политике он понимал немного - а по правде сказать, не понимал практически ничего, - но кое-что для него было ясно, как татуинский полдень: пока Республика занята внутренними дрязгами, КНС вполне способна мобилизовать свои все еще немалые ресурсы, вновь отодвинув конец войны на неопределенный срок. А из того, что Энакин успел узнать о республиканской политике, вывод напрашивался простой: дрязги затянутся надолго.
   Утешало одно: без Сидиуса, Дуку и Гривуса сепаратисты будут заняты ровно тем же самым.
   Падме тем временем продолжала бушевать, не замечая, что муж с отсутствующим видом смотрит куда-то в стену и поддерживать диалог явно не стремится. Привычку говорить много и будто бы для себя Энакин за любимой знал давно и относился к ней с пониманием, а временами - со здоровым юмором: бесчисленные заседания Сената кого угодно приучат доносить свои мысли так, чтобы оппонент и слова вставить не мог, а под конец речи согласился со всеми выдвинутыми постулатами - лишь бы оратор оставил его в покое.
   - И это ведь не вчера началось! Общественное мнение против вас настраивают уже не меньше пяти лет: принижают роль джедаев в победах и винят во всех поражениях, выставляют жадной до власти, невероятно влиятельной и богатой организацией... даже современные исторические программы показывают Орден с наихудшей стороны! А теперь еще и это...
   Энакин машинально кивнул, благоразумно смолчав о том, что пустобрехи разной степени профессионализма его интересуют примерно столько же, сколько скопившаяся в углу пыль. Если бы его кто спросил - пусть себе общественность и разномастные эксперты хоть ядом изойдут, если им так неймется. Куда больше его волновало, насколько катастрофичными станут потери на фронтах, пока командование разбирается, кто теперь отдает приказы.
   Внезапно Падме обернулась, едва не запутавшись в волочащемся по ковру подоле. Ее щеки разрумянились, огромные глаза горели... в который раз Энакин поразился, какой прекрасной она становится, когда волнуется или злится.
   - Вы поторопились с этим арестом, Энакин. Даже мне трудно поверить в то, что сказал магистр Винду, в то, что говоришь ты... но дело не только в этом. Канцлер неприкосновенен до тех пор, пока решение о его аресте не одобрит Сенат, и никто, даже джедаи, не имеет права нарушать этот порядок. Я уже разговаривала с Бейлом...
   "Ну конечно же. И почему я не удивлен?"
   Энакину уже не раз приходила в голову мысль, что имя Бейла Органы он слышит слишком часто. О его уме, самоотверженности, отваге, профессионализме и прочих положительных качествах он был осведомлен так хорошо, что порой руки чесались проверить, относится ли к их числу умение быстро бегать и уворачиваться от ударов по аристократической физиономии.
   -... и он очень обеспокоен. Говорят, на чрезвычайной сессии Сената будет ставиться вопрос о признании ареста канцлера незаконным. Многие уже сейчас говорят, что собираются поддержать резолюцию, осуждающую действия Ордена, и...
   Падме вдруг побледнела и, пошатнувшись, схватилась за спинку кресла. Не успела она присесть, как вскочивший с места Энакин подхватил ее под руку и, бережно поддерживая, помог опуститься на софу.
   - Ты в порядке?
   Падме бледно улыбнулась и, молча кивнув, накрыла ладонь Энакина своей. Холодной, чуть дрожащей. Румянец исчез с ее лица, как не бывало, лоб влажно поблескивал от испарины
   - Все хорошо, Энакин. Я просто... - она поморщилась, прижимая ладонь к животу. - Просто переволновалась. Ты же знаешь, я боюсь за тебя... И вся эта история с канцлером... я до сих пор не могу поверить! Он же был другом моей семьи, поддерживал меня, когда я была королевой, да и потом, в Сенате... конечно, власть изменила его не в лучшую сторону, но мне бы и в страшном сне не пришло в голову подозревать его в чем-то подобном!
   Какая-то полудетская обида мелькнула на ее лице; подозрительно заблестевшие глаза Падме поспешно утерла тыльной стороной ладони. Ничего сейчас не осталось в ней от хладнокровной сенатора Амидалы - была лишь та, настоящая Падме, которая в Сенате прячется за пышными одеждами и слоями грима: беззащитная, доверчивая и ранимая. Повзрослевшая раньше срока девочка, которая отчаянно старается быть мудрой и сильной... не так уж и многое в ней изменилось за эти тринадцать лет. Только не для него.
   - Бросила бы ты все это, Падме, - негромко произнес Энакин, слегка сжимая ее тонкое запястье. - Я уже говорил тебе, и говорю снова: тебе нечего делать в этой змеиной яме. Особенно сейчас...
   Он мягко коснулся кончиками пальцев ее живота и улыбнулся: малыш тут же зашевелился - возможно, и просто так, но хотелось бы верить, что почувствовав присутствие отца.
   "Не о том думаешь, Падме, не о том. Тебе не о Республике сейчас надо заботиться, а о нашем малыше. И о себе. Остальное - хоть огнем гори. Республика, Сидиус со всеми своими планами, Органа, чтоб он провалился..."
   - Энакин, - протянула Падме с усталым снисхождением. Улыбнулась, как могла бы улыбаться неразумному ребенку, требующему купить ему настоящий звездолет. - Ты же знаешь, что это невозможно. А если бы я попросила тебя бросить Орден? Никогда больше не возвращаться на фронт? Глупость же, правда? А ведь я этого хочу... больше всего на свете хочу.
   Она подалась вперед и обхватила руками его шею - неловко, едва не потеряв равновесие. Ее подбородок немного болезненно уперся Энакину в плечо, но он и не подумал отстраняться - напротив, крепко, но бережно обнял ее, стараясь не надавить на живот.
   - А знаешь... я все-таки попрошу, - вдруг заявила Падме с наигранными капризными нотками. - Когда война закончится, уходи из Ордена. Мне нужен муж, а не рыцарь-джедай. Муж, слышишь?
   Энакин еще крепче стиснул жену в объятиях. Провел ладонью по ее спине, огладил плечи и шею, зарылся пальцами в волосы, чувствуя, как она млеет от его прикосновений и льнет ближе, словно котенок, напрашивающийся на ласку. Никто не спешил прерывать тишину: не так уж и часто выпадали моменты, когда они могли просто помолчать, выбросив из головы все проблемы, наслаждаясь близостью друг друга и мечтами о том, как могло бы быть, если...
   Вот только если бы Энакин довольствовался мечтами, то до сих пор был бы рабом на Татуине.
   - Я слышу, Падме. И обещаю тебе: так и будет. Как только кончится война, я уйду из Ордена. Мы наконец-то сможем стать нормальной семьей.
   Падме вздрогнула, словно по ее телу пропустили электрический ток.
   - Ты... правда сделаешь это? Порвешь с Орденом? - ее игривости как не бывало: казалось, она была не до конца уверена, что не ослышалась, настолько несмело прозвучал ее голос.
   Энакин и сам чувствовал себя странно. Произнеся эти слова, он будто переступил порог Храма и услышал за спиной грохот тяжелых дверей, закрывшихся для него навсегда.
   Чертовски приятный звук, как оказалось. Даже жаль, что пока он существует лишь в его воображении.
   - Да, - твердо ответил Энакин, глядя жене прямо в глаза. - И жалеть не стану. Свой долг за освобождение из рабства я сполна выплатил - да так, что Орден мне еще должен останется, если я возьмусь подсчитывать. Когда сепаратисты будут разгромлены, меня там больше ничто не будет держать.
   Уж точно не стремление положить жизнь за идеалы, чуждость которых становилась для него все яснее и яснее с каждым годом. Уж точно не необходимость скрывать ото всех свой брак и месяцами не видеться с семьей. Магистры говорили, что он избран восстановить равновесие Силы... что ж, насчет равновесия - хатт его знает, но победу над последним повелителем ситхов он дражайшим учителям принес - как истинный джедай, отбросив привязанность к человеку, ставшему ему наставником и другом.
   Избранный выполнил свою задачу - а мальчишке-оборванцу с Татуина, слишком испорченному нормальной жизнью, чтобы стать настоящим джедаем, в Ордене нечего делать. Жаль только, что мальчишке-оборванцу потребовалось тринадцать лет, чтобы это осознать.
   Счастливая улыбка Падме и долгий поцелуй стали для Энакина лучшим подтверждением его правоты. Окончательным, не подлежащим сомнению.
   - Может быть, я тоже уйду в отставку после войны, - задумчиво протянула она, с неохотой оторвавшись от его губ. - Знаешь, с четырнадцати лет заниматься политикой и не видеть ничего, кроме нее... это нелегко. Да еще и время такое безумное... может, ты и прав - хватит с меня этого. Но сейчас я не могу уйти, ты ведь понимаешь. От меня...
   - Слишком многое зависит, на тебя слишком многие рассчитывают. Я знаю.
   Энакин попытался ласково улыбнуться, но актер из него всегда был никудышный, так что улыбка получилась кривоватой и больше похожей на оскал. Его бы на то воля, и Падме больше и шагу на порог Сената не сделала: меньше всего ему хотелось, чтобы его беременная жена лезла в чреватые летальным исходом политические дрязги.
   Вот только в таких делах мнение Энакина значило для Падме меньше, чем утратившие силу статьи законодательства. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как смириться... и делать все возможное, чтобы очаровательная головка жены и дальше оставалась на плечах.
   - Мы обязательно поговорим об этом позже, - клятвенно пообещала Падме. - Когда...
   - Война закончится.
   - Именно.
   Они оба рассмеялись - немного горько, с почти неприкрытым сарказмом, но зато искренне и в едином порыве.
   "Интересно, что мы будем говорить друг другу, когда война действительно кончится?"
   А политолог все продолжал вещать с голоэкрана о презумпции невиновности, канцлерской неприкосновенности и еще что-то - о чрезвычайной сессии Сената. Судя по мрачно-суровому выражению лица и заявлениям апокалиптического толка, в скором возвращении к мирной жизни этот господин серьезно сомневался.

* * *

   Званый вечер, который устроил в своих апартаментах сенатор от Рилота Орн Фри Таа, проходил в довольно напряженной атмосфере. Конечно, подобные мероприятия всегда имели определенное сходство с террариумом, полном не поделивших кормежку ядовитых змей, но при всем своем опыте Орн не мог припомнить, чтобы интенсивность и злобность шипения когда-либо была столь высока. За светскими беседами и громким смехом скрывались заговорщические шепотки, сливающиеся в едва различимый, но несмолкающий гул; нельзя было просто пройти к столику с напитками, чтобы не почувствовать себя невольным свидетелем какой-нибудь страшной тайны: казалось, не было гостя, что не обменивался бы с другими многозначительными взглядами и якобы случайными жестами, не переговаривался бы о пустяках, явно имеющих скрытый от непосвященных смысл. Хуже всего, наверное, приходилось тем, кто не занимал твердых позиций по отношению к канцлеру Палпатину и Делегации двух тысяч: одной Силе известно, сколько они за этот вечер получили заманчивых предложений, приглашений на более приватные встречи, тонких намеков и завуалированных угроз. 
   Даже перед выборами обстановка никогда не накалялась до такой степени, как накануне предстоящей чрезвычайной сессии Сената. Все хорошо понимали: чем бы она ни закончилась, грядущий передел власти сотрясет Республику до основания - слишком могущественны были противостоящие силы для меньшего. 
   Едва ли не каждый из гостей чувствовал себя причастным к поворотному историческому событию - а те, что позначительнее и поамбициозней, и творцами истории. Однако большинство этот вечер расценивало лишь как подготовительный этап, на котором не может произойти ничего значительнее заключения пары-тройки новых союзов и договоренностей - в дополнение к уже имеющимся. И только хозяин знал, что на его мероприятии действительно решаются важные вопросы - этажом выше, в малой гостиной, хорошо защищенной от прослушивания. Решаются группой из пяти людей, за каждым из которых - ресурсы настолько внушительные, что даже влиятельному сенатору, одному из ключевых членов коалиции, немудрено почувствовать себя лишь разменной фигурой. 
   В такие моменты Орн очень хорошо понимал членов Делегации двух тысяч, изо всех сил пытающихся восстановить власть Сената. Неприятное это, что ни говори, чувство - в вежливых и обходительных словах союзников слышать: "Делай, что говорят, и не суй нос не в свои дела". Не этого он ожидал когда-то, оказывая поддержку Палпатину... 
   Но теперь даже и думать о смене лагеря поздно. Когда канцлер будет освобожден из рук джедаев, лучше уж быть за рулем катка, который проедется по предателям и оппозиции, чем на его пути. 
   Поправив одеяние, сбившееся и слишком плотно облепившее тучное тело, тви'лекк поспешил к гостям. Ему предстояло со многими переговорить: дражайшие союзники ясно дали понять, что если в его коалиции окажется хотя бы один предатель, проголосовавший неправильно, их доверие может... поколебаться. 
   А доверие, как известно, товар бесценный. Особенно в государстве, стоящем на пороге великих перемен. 

* * *

   В то время как в банкетном зале не стихала музыка и негде было скрыться от многоголосого гомона, в гостиной на втором этаже царила тишина. Ни снизу, ни из соседних комнат и коридоров сюда не проникало ни звука - как, впрочем, и отсюда. Заслуга эта принадлежала не только строителям, заложившим толстые стены и перекрытия, но и хозяину, установившему здесь мощные блокираторы звука и оборудование против прослушки. Рилотскому сенатору слишком часто приходилось принимать гостей, беседы с которыми должны оставаться строго конфиденциальными, чтобы не позаботиться о защите от любопытствующих.
   На этот раз и сам сенатор оказался сюда не допущен: сегодня его задача сводилась к тому, чтобы предоставить нескольким гостям повод поговорить, исключая даже малейшую опасность быть обвиненными в сговоре. Все остальные вопросы Орна Фри Таа...
   - Положение у нас не из простых, господа. Делегация двух тысяч осмелела настолько, что сегодня Органа предложил мне покинуть пост - якобы до тех пор, пока не завершится суд. Не думаю, что нужно пояснять, чего он и его клика хотят добиться подобными инициативами.
   ...Не касались по вполне понятным причинам. 
   - Уже о суде заговорил? Органа всегда был мастером выдавать желаемое за действительное, - желчно ухмыльнулся Уилхуфф Таркин. Со стороны могло показаться, что мофф вполне доволен жизнью: развалившись в кресле, он неспешно потягивал вино и с немного отстраненным видом рассматривал пейзаж за окном. Правда, по Таркину всегда было трудно сказать, в каком расположении духа он пребывает: выражение невозмутимой надменности будто намертво впечаталось в его лицо, а взгляд неизменно оставался холодным и цепким. 
   - Увы, оснований для самоуверенности у него больше, чем хотелось бы, - хмуро процедил Сейт Пестаж. - И если мы будем мешкать с ударом, их станет еще больше. 
   Руководитель администрации канцлера и в лучшие времена мог без грима играть злого колдуна из сказки - сейчас же вид у него был и вовсе болезненный: впалые щеки ввалились еще сильнее, скулы казались острыми настолько, что вот-вот прорвут кожу, приобретшую нездоровый землистый оттенок. Судя по глубоким теням под глазами, Пестаж за прошедшую ночь и почти минувший день не позволил себе и часу сна - что для пожилого человека явно было нелегко. 
   Покрутив в жилистых пальцах бокал, да так и не отпив ни глотка, он обратился к сидевшему в угловом кресле чагрианину: 
   - Мас, как скоро вы сможете созвать чрезвычайную сессию Сената? 
   Спикер быстро прикинул что-то в уме.
   - При крайней необходимости - в течение суток, - уверенно ответил он, чуть склонив увенчанную рогами голову. Неизвестно, откуда у расы амфибий взялся жест, заставляющий вспомнить о бантах, но факт остается фактом: если чагрианин наклоняет голову так, чтобы кончики рогов были направлены на собеседника, и смотрит при этом исподлобья - быть спору. - Но я бы настоятельно рекомендовал не выдвигать на повестку дня вопрос о немедленном освобождении канцлера, господа. 
   Ответом ему было выжидательное молчание и пытливые взгляды. Амедда чувствовал, что союзники встретили его слова с 
удивлением и настороженностью, однако никто не спешил возражать, не дослушав до конца, - чем, к слову, подобные собрания выгодно отличались от заседаний Сената. 
   - Слишком радикальные положения резолюции могут вызвать ненужные разногласия среди сенаторов. Хотя Орден и был значительно скомпрометирован - собственными действиями и их грамотным информационным сопровождением, - спикер уважительно кивнул Арманду Айсарду, - он по-прежнему остается одной из самых древних, уважаемых и влиятельных организаций Республики. Я опасаюсь, что многие не посмеют открыто выступить против его решения - не говоря уже о тех, кто заведомо является нашими противниками. В итоге голосования мы рискуем получить слишком мягкую резолюцию с размытыми положениями, которые оставят джедаям пространство для маневра. 
   Адмирал Освальд Тешик возмущенно фыркнул в окладистую бороду, однако от комментариев воздержался. Подобные проволочки командующему Центральным военным округом претили. Для него расклад был прост: если у тебя есть ресурсы и силы, а противник уязвим - надо бить, пока эту уязвимость не ликвидировали. Такую позицию Амедда понимал и даже в чем-то поддерживал, но считал для столь деликатной ситуации неадекватной. 
   - И что же вы предлагаете? - подбодрил чагрианина Пестаж, приглашающе махнув жилистой ладонью.
   - Внести на рассмотрение Сената резолюцию, с которой легко согласится подавляющее большинство: потребовать не немедленного освобождения канцлера, а его неприкосновенности до тех пор, пока чрезвычайная комиссия - набранная, разумеется, из надежных людей, - не вынесет вердикт о правомерности... вернее, - он усмехнулся, обнажив острые мелкие зубы, - неправомерности действий Ордена. До тех пор Палпатину будет гарантирована безопасность, а все его реформы сохранят юридическую силу. Мы же за это время позаботимся об укреплении позиций: нейтрализуем наиболее опасных оппонентов, упрочим существующие альянсы и привлечем на свою сторону колеблющихся. Тогда на следующей сессии исход голосования будет предрешен - никакого риска, ни малейшей вероятности провала. 
   Какое-то время все молчали, обдумывая предложение. Пестаж постукивал кончиками пальцев по подлокотнику, погруженный в свои мысли; Айсард изучающе смотрел на Амедду тем самым мерзопакостным взглядом, под которым невольно начинаешь чувствовать себя подопытной крысой под занесенным скальпелем. Таркин и Тешик явно были настроены скептически - правда, один имел вид человека, знающего гораздо больше остальных, второй же раздраженно поморщился, будто услышав изрядную глупость.
   - Ваше мнение, господа? - Пестаж, как и всегда при решении спорных вопросов, предпочитал выслушать позиции остальных, прежде чем выражать свою. 
   Первым откликнулся Тешик:
   - Мы готовились больше десяти лет - этого вполне достаточно, - безапелляционно заявил он, с такой силой поставив бокал на столик, что рубиново-красная жидкость едва не выплеснулась через край. - Наши враги не идиоты, и сидеть сложа руки не станут. Если Органовская кодла споется с джедаями, - а она споется, дай только срок, - у нас появятся проблемы еще серьезнее нынешних. Надо действовать сейчас, я считаю - потом будет только хуже. 
   - Согласен, - кивнул Айсард. - Чем дольше Палпатин находится в руках джедаев, тем слабее будут становиться наши позиции. Не забывайте, господа: без нас, без сильной централизованной власти, большинству сенаторов жилось гораздо фривольнее и богаче. Пока что мы удерживаем большую часть Сената под контролем, но только дай им почувствовать, что поводок ослаб - и до какой-нибудь светлой головы неизбежно дойдет, что наша власть целиком и полностью основана на реформах Палпатина. Которые автоматически будут признаны недействительными, если объявить его ситхом и врагом Республики... И тогда, - зловеще прищурив глаза, он до хруста сжал ладонь в кулак, - думаю, ни для кого не секрет, чем эта история закончится для нас. 
   - Как по мне, Арманд несколько сгущает краски... но все же такой исход вероятен, - Таркин задумчиво потер пальцами острый подбородок. - Сейчас наше влияние велико, но со временем будет лишь уменьшаться. Страх ослабнет, выгода от поддержки Палпатина станет... скажем так, неочевидна. Нужно действовать сейчас. 
   - К тому же, - вновь вмешался Айсард, - настроения народных масс нам благоприятствуют. Если потребуется прибегнуть к крайним мерам, население воспримет военный переворот в пользу Палпатина благосклонно - если не с энтузиазмом. Разумеется, это касается далеко не всех миров, но сейчас нас интересуют наиболее стратегически важные. 
   - Постойте, - вскинул руку Амедда. Он даже не сумел скрыть волнение: тонкая кожа головных хвостов побледнела до нежно-голубого, зычный голос, хоть спикер и владел им превосходно, едва заметно дрогнул. - Военный переворот? Я считал, что это крайняя мера! 
   - Он и остается крайней мерой, - кивнул Таркин. - Однако мы должны быть готовы к любому исходу, не так ли? 
   Мофф обменялся многозначительными взглядами с Тешиком - собранным и решительным, будто уже готовящимся к бою. Впрочем, было у Маса подозрение, что "будто" здесь лишнее. 
   - Значит, решено, - голос Сейта Пестажа вырвал чагрианина из мрачных раздумий о том, в какой дурдом превратится Сенат, если переворот все-таки состоится. - Завтра будет готов текст резолюции. Если мы с Амеддой и Айсардом ее одобрим, она будет выдвинута на чрезвычайной сессии коалицией Внешнего кольца. За оставшиеся три дня мы должны приложить все усилия к тому, чтобы она была принята безо всяких поправок. Если же события будут развиваться по худшему сценарию... - сделав многозначительную паузу, он взглянул на Таркина и Тешика. 
   - Сценарий военного переворота был отработан в ходе последних учений. При необходимости дополнительные силы будут отозваны с фронтов, - коротко кивнул Тешик. - Высшее офицерство, за редким исключением, лояльно канцлеру и будет беспрекословно подчиняться приказам. 
   - Насколько мне известно, у моффов достаточно ресурсов, чтобы вовремя пресечь любые попытки помешать смене власти, - на тонких губах Таркина заиграла довольная ухмылка. - Об их лояльности, думаю, говорить излишне. Вот кто меня беспокоит, так это клоны... 
   - В рядах ВАР недовольство джедаями близко к точке кипения. В большинстве своем генералы-джедаи относятся к клонам, как к пушечному мясу - немногим лучше, чем конфедераты к своим дроидам. Что, разумеется, в корне ошибочно... - Айсард насмешливо взглянул на Таркина, к клонам относящегося с крайним пренебрежением. - Достаточно лишь немного подтолкнуть, чтобы бунты против джедаев вспыхнули по всем фронтам. Не говоря уже о том, что клоны очень законопослушны, - а законом для них является слово верховного главнокомандующего. 
   На миг Амедде показалось, что при этих словах Айсард и Пестаж обменялись странными взглядами - лукавыми и понимающими, как у людей, разделяющих неизвестную другим тайну. Однако вскоре разговор, к величайшему облегчению спикера, свернул на дальнейшие приготовления, и он выбросил это из головы, посвятив все свои мысли работе. 
   Похоже, он один был твердо намерен вернуть Палпатина к власти мирным путем. А значит - чрезвычайная сессия должна пройти безупречно. 

* * *

   Совещание продлилось недолго: после того, как общая стратегия была определена, каждому надлежало приступить непосредственно к своей работе. Все дальнейшие консультации, если таковые понадобятся, вполне можно было провести дистанционно, по защищенным каналам связи. Дел завтра предстояло - непочатый край, времени на их выполнение было ничтожно мало, а сон даже в такие времена оставался насущной необходимостью. И хотя для большинства гостей званый вечер грозил растянуться до глубокой ночи, малая гостиная почти опустела к половине полуночи - за исключением двух человек, задержавшихся дольше остальных.
   - Ты хотел переговорить наедине? 
   Сейт приглашающе указал на кресло, однако Арманд Айсард лишь отмахнулся:
   - Это не займет много времени. Просто хотел обратить твое внимание кое на что. Надеюсь, ты помнишь о нашем общем друге, Роланде Артемиусе? 
   Сейт скривился, будто один лишь звук этого имени вызывал у него зубную боль:
   - Об этой погани захочешь - не забудешь. Опять он сует нос не в свои дела? 
   Глава Департамента юстиции относился к тем пережиткам прошлого, что не просто наотрез отказывались изживаться, но и активно сопротивлялись губительным для них переменам. Ярый сторонник старых республиканских порядков, он не упускал ни единой возможности, чтобы вставить Палпатину и тем, кого считал его союзниками, палки в колеса. На своей должности Артемиус оставался во многом потому, что его влияние и связи были слишком велики, чтобы так просто взять и отстранить его. Но даже если бы Палпатин всерьез задался этим вопросом, любой новый глава Департамента оказался бы немногим лучше: верхушку этой организации Артемиус тщательно сколачивал под себя, умудрившись создать крепкую команду единомышленников, дальних и не очень родственников и прочих протеже. Без глобальных зачисток, которые канцлер сейчас не мог себе позволить, выбирать было попросту не из кого. 
   Айсард кивнул:
   - Именно этим он и занимается. И на этот раз подобрался близко: сегодня мои люди пресекли его попытки порыться в документации "Грузоперевозок Лотарна". Пока что опасность миновала, но я бы посоветовал тебе хорошенько подчистить хвосты. 
   - Волшебные они ребята, эти твои люди, - хмыкнул Сейт, скрывая за усмешкой беспокойство: "Грузоперевозки Лотарна" были одной из фиктивных компаний, через счета которой он делал крупные денежные переводы на разнообразные и чаще всего незаконные нужды. Конечно, Артемиус вряд ли нашел бы, куда ведут ветвистые и запутанные ниточки финансовых транзакций, но все же сам факт, что его контора туда сунулась, не мог не настораживать. - Надеюсь, их вмешательство было неочевидным?
   - Обижаешь. И прежде чем ты спросишь - сути того, что они пытались прикрыть, ребята тоже не понимали.
   - Арманд, не ерничай, я никогда не держал тебя за идиота. За помощь и предупреждение спасибо. Я проверю тех, кто мог дать Артемиусу наводку. 
   - Хорошо. И предупреди остальных, чтобы были осторожнее: Артемиус теперь землю рыть будет, почувствовав, что наши позиции пошатнулись. 
   Сейт хмуро кивнул, про себя отметив, что это относится едва ли не к половине власть предержащих Республики, да и Конфедерации тоже. Еще этих как бы в узде удержать без Сидиуса... 
   Но всему свое время. 
   - Разумеется. Он теперь бросаться будет на любую зацепку, сволочь... ты, кстати, позаботился бы о своих семейных делах, Арманд. Может быть, твоя контора для Артемиуса и неприкосновенна, но я буду очень удивлен, если он взамен не заинтересуется Габриэллой и ее таинственным исчезновением. 
   На лице Айсарда не дрогнул ни один мускул. На первый взгляд, он и вовсе не отреагировал на эти слова... и на фоне этого кажущегося спокойствия злоба, полыхнувшая в льдисто-голубых глазах, выглядела особенно жутко. 
   - Здесь нечем интересоваться, - процедил директор сквозь зубы. - Ни ему, ни тебе. Моя личная жизнь нашего дела не касается.
   "Ну конечно. Наверное, именно поэтому у тебя такой вид, будто ты готов придушить меня голыми руками за лишнее слово?"
   В пару шагов преодолев разделявшее их расстояние, Пестаж цепко схватил собеседника за рукав костюма. 
   - Ошибаешься, - зло прошептал он Айсарду в лицо. - Я не знаю и знать не хочу, что стало с твоей женой на самом деле. Твоя задача - позаботиться, чтобы этот скелет остался надежно заперт в шкафу. Иначе мы рискуем в самый неподходящий момент лишиться директора разведслужбы - а это уже напрямую касается нашего дела!
   Какое-то время они молча стояли друг напротив друга - не скрывая ярости, напоминая скорее злейших врагов, чем друзей или деловых партнеров. Айсард уступил первым: шумно втянув воздух трепещущими ноздрями, он нехотя произнес:
   - Ты прав. Я позабочусь о своих скелетах - как, надеюсь, и ты о своих.
   Стряхнув хватку Пестажа, директор развернулся на каблуках и, не прощаясь, скрылся за дверью гостиной. 
  
   Глава 2
  
   Толпа, собравшаяся под стенами Храма, выглядела угрожающе даже с высоты башни Совета. Еще вчера демонстрантов набиралось едва ли больше пары сотен - сейчас же толпа почти заполнила площадь и грозилась вскоре выплеснуться на близлежащие улицы. Выставленный на подступах к Храму полицейский кордон выглядел до жалкого хлипкой и ненадежной преградой для этого беснующегося людского моря. Расходиться демонстранты, судя по все разрастающемуся палаточному городку, в ближайшее время не собирались - более того, их число постоянно увеличивалось, и этому потоку энтузиастов конца и края не было видно. Представители власти предпринимать какие-либо меры не спешили и вряд ли вообще намеревались: в ответ на резонный вопрос, сколько еще это безобразие продлится, они с равнодушным видом пожимали плечами и ссылались на положение о санкционированных митингах и демонстрациях.
   - Галактика сошла с ума, - мрачно констатировал Оби-Ван. Вид у него был усталый и немного нездоровый, совсем не подходящий военачальнику, вернувшемуся с победой. - Только посмотри на них... у меня такое ощущение, будто я с фронта не возвращался.
   Энакин только кивнул. Демонстрация именовалась "мирной", но все пацифистские лозунги организаторы, видимо, оставили в кабинете чиновника, санкционировавшего ее. Эти люди сюда не просить пришли, и не "цивилизованно выражать свою точку зрения". Они пришли требовать и обвинять. Что и делали. Почему-то Энакин сомневался, что "выражать свою точку зрения" они намерены исключительно криками и грозным потрясанием плакатами.
   - Нет, я не понимаю. Я ни черта не понимаю, Энакин! Мы защищаем Республику, как можем. Мы гибнем сотнями на этой клятой войне, чтобы они, - он ткнул пальцем в окно, - могли жить спокойно, слыша о сепаратистах только по ГолоСети! И они готовы растерзать нас за то, что мы наконец-то арестовали мразь, развязавшую войну!
   Оби-Ван в сердцах ударил кулаком по стене. Несколько секунд простоял неподвижно, тяжело дыша и бездумно разглядывая сбитые в кровь костяшки пальцев. На лице его играли желваки.
   Энакин молча перевел взгляд на окно. Он не собирался ни успокаивать бывшего учителя, ни тем более осуждать его: Оби-Ван был вполне способен взять себя в руки без посторонней помощи - к тому же обуздывать эмоции ему всегда удавалось куда лучше, чем самому Энакину. Что до осуждения... попробовал бы ему кто указать на "неподобающие джедаю эмоции" в такой момент. Нарвался бы на грубость. По меньшей мере.
   Они все держались на пределе сил. Энакин своими глазами видел, как после особенно тяжелого сражения магистр-джедай сидел на полу палатки, сминая в кулаке кусок бронепластины боевого дроида, - легко, словно та была не крепче алюминиевой банки. Не обращая внимая на кровь, тонким ручейком стекающую на белоснежную робу. Глядя перед собой мертвым, остекленевшим взглядом. Видел молодую целительницу, трясущуюся в беззвучной истерике над трупом солдата, которого не сумела спасти. Слышал о рыцаре, потерявшем в бою весь свой батальон - и бесследно пропавшем из лагеря на следующий день.
   Даже клонам, выращенным специально для войны, приходилось нелегко. Но любому джедаю было хуже стократ. Неодаренному не понять, что для адепта Света значит находиться на арене боевых действий, каких усилий стоит отгородиться от чужой боли, агонии и ярости. Не понять, что испытывают те, кто отгородиться не сумел.
   По крайней мере, так говорили Энакину другие. Сам он ничего подобного не чувствовал... скорее уж напротив. То, что выжимало из его товарищей последние силы и сводило с ума, на него действовало, как мощнейший стимулятор. В бою энергия переполняла его, несясь по жилам бурным потоком, для которого любая вспышка эмоций, любая боль и смерть, рвущая полотно Силы в клочья, - как новая порция горючего в пламя.
   Странно сказать, но сейчас, когда у порога Храма бушевала разъяренная толпа, Энакин чувствовал себя гораздо лучше, чем когда-либо прежде в этих стенах - обычно хранящих покой и умиротворение. Протестующие выплескивали в Силу такое бешеное количество энергии, что плазменный реактор в сравнении с этим выглядел бы жалким костерком. Только потянись, и она послушно прильнет к рукам, давая столько сил, что кажется - движения пальца хватит, чтобы разнести на куски флот сепаратистов.
   Энакин благоразумно держал подобные мысли при себе: очень уж его ощущения подходили под описания той самой Темной Стороны, которой любой джедай должен сторониться как огня.
   Очередное подтверждение тому, что в Ордене ему не место.
   - Тебя не было на Корусканте, когда СМИ в один голос завели истерику о "государственном перевороте", - презрительно хмыкнул он. - Слышал бы ты их - сейчас бы не удивлялся.
   - Был слишком занят генералом Гривусом, чтобы следить за новостями, - Оби-Ван по-прежнему не отрывал взгляда от толпы, но о его недавней вспышке гнева теперь напоминали лишь кровоточащие ссадины на костяшках пальцев. - Мне кажется, или вон тот скиммер летит сюда?
   - Журналисты, - присмотревшись к стремительно приближающемуся транспортнику, Энакин заметил эмблему "Республиканских новостей", начертанную на его борту. - Жди новых разоблачений к вечеру.
   Оби-Ван тяжело вздохнул:
   - Вот же стервятники... и чего им на этот раз нужно? Чувствую, добром это не кончится.
   - Хоть бы раз ты в этом ошибся... не кончится, конечно. Когда такие толпы собирались на Татуине, рабам потом приходилось убирать трупы с улиц.
   - Здесь не Татуин, Энакин, - судя по тону, Оби-Ван и сам не был уверен, что столичная толпа отличается от татуинской в лучшую сторону.
   - Ты им это скажи. Неужели их эмоции не улавливаешь? Это не митинг, а пороховая бочка. Хватит одного выстрела, чтобы она рванула. Бойня у стен Храма джедаев - вот подарок журналистам будет. Особенно если стражам придется вмешаться. Зря власти, что ли, так мало полицейских согнали?
   Оби-Ван помрачнел еще сильнее - хотя казалось, что дальше уже некуда. Нахмурившись, пропустил сквозь пальцы заметно отросшую за время кампании на Утапау бороду.
   - Улетал из столицы Республики, вернулся в очередную горячую точку, - проговорил он с горечью. - Если честно, Энакин, я не знаю, что случится, если Сенат прикажет нам немедленно отпустить Палпатина. Никто в Совете не знает. Некоторые всерьез полагают, что... а впрочем, не важно, - опомнившись, оборвал магистр мысль. - Надеемся на лучшее, но готовимся к худшему, как всегда.
   Энакин подумал было расспросить друга поподробнее, что именно полагают "некоторые", но тут же отказался от этой идеи: после того, как для него закрылись двери Зала Совета, Оби-Ван остался единственным, кто мог хоть что-то рассказать о планах магистров. Не стоило нервировать его излишней настойчивостью. К тому же Энакин и без того предполагал, о чем шла речь.
   - И именно поэтому отзываете джедаев с фронтов именно тогда, когда следовало бы со всей силы ударить по сепаратистам, - понимающе хмыкнул он, не скрывая презрения.
   Оби-Ван беспокойно осмотрелся вокруг, проверяя, не прислушивается ли кто к разговору. К счастью, коридор был совершенно пуст: магистры Совета покинули этот этаж сразу же после совещания, а рядовые джедаи редко сюда заходили.
   - Энакин, ты должен понимать... - Оби-Ван замялся, мучительно подбирая слова - почти как в тот день, когда передавал бывшему ученику распоряжение шпионить за канцлером. - Угроза сепаратистов - ничто по сравнению с той, которую несет власть ситха. Если позволить ему вернуться в канцлерское кресло, Орден будет обречен. Теперь, когда Сидиус знает, что его разоблачили, он обернет всю Республику против нас, и никто не посмеет ему перечить. Мы должны быть готовы защищать себя, если придется.
   "Когда придется, ты хочешь сказать. Мы оба знаем, какие силы стоят за Палпатином. И Совет знает. И мы все хорошо понимаем, что так просто они не сдадутся".
   В памяти один за другим всплывали лица тех, с кем ему доводилось работать в ходе военных кампаний. Армейские генералы - из того подавляющего большинства, что не относилось к Ордену, адмиралы, моффы, разведчики... все те, чье положение в годы войны стало выше и крепче, чем когда-либо прежде. И сколькие из них пойдут поперек воли законного правителя, отказавшись повернуть оружие против джедаев? Повезет, если десяток из сотен наберется.
   - Я понимаю... просто надеялся, что остановлю войну, выдав ситха Совету, а не начну новую, - Энакин скривился: во рту от этих слов будто появился привкус желчи. - Жаль, что ошибся.
   Жаль, что поступил так поспешно. Так опрометчиво. Не взвесив, не рассчитав... и не подумав остановить Винду от глупости, которая теперь поставила под угрозу весь Орден. Пусть он собирался покинуть джедаев, пусть ему с ними не по пути... но сбежать в такое время? Энакин не был предателем. Кем угодно, но только не им.
   "Неужели? Ты ведь уже предал однажды. Совсем недавно, помнишь? Из благих побуждений. Разве можно ручаться, что такого не произойдет снова?"
   Энакин ощутил, как его грудь сдавливает удушающий, иррациональный страх. По телу пополз холодок. Снова это ощущение - будто мысль одновременно и принадлежит ему, и является абсолютно чуждой, вложенной кем-то другим.
   С губ невольно сорвалось крепкое ругательство. Почувствовав внезапную слабость, Энакин оперся о стену обеими руками; его дыхание сделалось хриплым и тяжелым.
   - Энакин? ­- как сквозь толщу воды донесся голос Оби-Вана. - Энакин, ты в порядке?
   Он только и смог, что неопределенно помотать головой. Перед глазами один за другим проплывали образы - то смутные, словно окутанные туманом, то настолько яркие и четкие, что казались реальнее мегаполиса за окном. Фигура в алых одеяниях, патетично вздымающая руки к бесконечным рядам сенатских лож, едва ли не сотрясающихся от грома аплодисментов. Торжествующий огонь, пылающий в желтых глазах старика, хищная улыбка на его тонких губах. Боевые корабли Республики... в космосе, над Корускантом, над другими мирами... армады, озаряемые вспышками орудий; отдельные корабли, буквально разрываемые в клочья мощными залпами - со всех сторон, с судов, окрашенных в точно такие же цвета Республики, что и у их беспомощных жертв. Корускант. Опустевшие улицы; тяжелая, слаженная поступь патрулей в сине-белой броне. Улицы, усеянные телами. Черные клубы дыма над Храмом...
   Падме. Ее искаженное ужасом лицо, расширившиеся в страхе глаза...
   - Сенатор Амидала, именем Галактической Империи вы арестованы по обвинению в государственной измене.
   Холодный, бесстрастный голос. Рука в черной перчатке, перехватывающая тонкое запястье...
   - Нет! Нет, не смейте! Энакин! Энакин, помоги мне!
   Отчаянный крик едва не разрывает барабанные перепонки, отдается в висках звонким эхом...
   - Энакин!
   Судорожно выдохнув, Энакин распахнул глаза. Блуждающим, полубезумным взглядом осмотрелся вокруг, с запозданием узнавая белоснежные стены и украшенный замысловатыми узорами мраморный пол Башни Совета. Благодарно кивнул Оби-Вану, поддерживающему его за плечо:
   - Да. Да, все в порядке. Мне просто нужно побыть одному. Поговорим позже.
   Стряхнув ладонь друга - возможно, слишком резко, но ему сейчас было не до вежливости, - Энакин поспешил к лестнице, ведущей на нижние этажи. Он едва сдерживался, чтобы не перейти на бег, хотя слабость, накатившая вместе в видением, еще не до конца отпустила его.
   По мере того, как в голове прояснялось, на смену ужасу приходила ярость - яркая настолько, что ее, наверное, мог уловить едва наделенный Силой мальчишка из сельхозкорпуса. Энакин сжимал и разжимал кулаки, чувствуя, как скапливается в его руках мощь, требующая выхода.
   Не сбавляя шага, он шел к подземельям Храма. И упаси Сила охрану не пропустить его.
   Упаси Сила проклятого ситха не ответить, что только что произошло.

* * *

   Тишина тюремных помещений Храма с непривычки давила на уши. Все, что Энакин слышал - звуки собственных шагов и дыхания, почти неестественно громкие в этих каменных стенах. Вокруг не было ни души: охрану от повелителя ситхов надежно отделяли бронированная дверь, энергетический щит и длинный коридор со множеством ответвлений. Свет, льющийся с тусклых ламп под потолком, почти не доставал до пустующих камер, и те тонули в зловещем полумраке. Насколько Энакин знал из разговора со старшим техником Храма, тюрьма снабжалась энергией из автономного источника, и его - древнего, бездействовавшего столетиями, - едва хватало, чтобы поддерживать в рабочем состоянии систему защиты. На мелочах вроде освещения приходилось экономить.
   "Наскоро запущенный генератор, сотни лет простоявший без дела и техобслуживания? Не самая надежная защита".
   Энакин готов был поклясться, что слышал негромкий старческий смешок. Стиснув зубы, он мысленно послал ситха ко всем чертям - ощущая скорее злость и досаду, чем смятение. Вернее, старательно гоня это чувство прочь: раздумывая, то ли Палпатин настолько силен, что способен лезть в его мысли, то ли у него самого не все ладно с головой, недолго и свихнуться.
   - Не ожидал увидеть тебя здесь так скоро, Энакин.
   Энакину потребовалось все его самообладание, чтобы не вздрогнуть, услышав этот тихий голос прямо у себя за спиной. Юноша развернулся на месте, готовый в любой момент выхватить световой меч... и едва зубами от досады не скрипнул: как оказалось, он чуть не прошел мимо нужной камеры, даже не посмотрев в ее сторону. Что, в принципе, немудрено: эта клетушка была так же скудно освещена, как и все остальные, и не привлекала к себе внимания ровным счетом ничем - разве что тускло горел красным индикатор на дверной решетке. Фигура старика, неподвижно сидевшего на койке, в этом полумраке легко могла сойти за неясную тень.
   Настораживало другое. Сейчас Энакин чувствовал Палпатина в Силе настолько отчетливо, что без труда отыскал бы его камеру закрытыми глазами... но каких-то несколько секунд назад Сидиус, казалось, находился везде и нигде конкретно: его незримое присутствие в равной степени ощущалось и в помещениях охраны, и в этом коридоре.
   Нет, это даже не "настораживало": более доходчиво сообщить об угрозе могла разве что надрывающаяся сирена.
   - Значит, все-таки ожидали, лорд Сидиус? - процедил Энакин, непроизвольно сжимая пальцы на рукояти меча. - И наверняка заготовили для меня красивую речь? Вопросы, подталкивающие меня к верным выводам? Ранкорью дозу отеческого сочувствия? Поберегите время.
   Энакин и сам не ожидал, что эти слова прозвучат с такой злобой, выдающей горечь, скрывающуюся за ней. Мерзко это было - сознавать, что человек, которому он верил, которым восхищался... да хатт побери, относился чуть ли не как к отцу! - все это время видел его лишь полезным инструментом. Оружием, которое в нужный момент можно будет повернуть против своих врагов.
   Может, Сидиус и преувеличивал тогда, говоря, что ситхи и джедаи во многом схожи между собой, но некоторое сходство определенно присутствовало.
   - Зачем же? - бывший канцлер рассмеялся - сухим, кашляющим смехом, совершенно не похожим на его привычный. - Времени у меня пока в избытке... я бы даже сказал, что его слишком много.
   Не было похоже, что заключение сильно волновало Сидиуса. В его голосе сквозила легкая досада, как если бы перспектива собственной казни или пожизненного заключения казалась ему каким-то мелким неудобством.
   - Но вы его даром не теряли, как я погляжу, - проговорил Энакин, едва не переходя на рык. Сделал шаг вперед, почти вплотную приблизившись к решетке. - Неужели вы думали, что я ничего не пойму? Что снова приму ваши мороки за чистую монету? Не сыграла ваша ставка на меня, милорд. Пора бы вам это понять.
   Сидиус наконец соизволил обернуться. В тусклом, размытом свете черты его лица виделись нечетко и смазанно, но взгляд - изучающий, пристальный - Энакин кожей чувствовал на себе. И ощущение это было не из приятных.
   - Ты о видениях, надо полагать? - осведомился ситх холодно. В его голосе, вопреки обыкновению, не было ни намека на участливость и теплоту - и за это Энакин был почти благодарен: фальшь ему до тошноты надоела. - Ты думал, они прекратятся с моим арестом? Глупо, Энакин. Хотя я и могу понять твое желание списать их на мой обман: дар предвидения часто показывает нам картины, которых мы совсем не хотели бы видеть.
   - И все же вам о них известно. Если это не ваших рук дело, как вы можете знать, что я видел?
   Сидиус чуть подался вперед, и игра светотени жутковато исказила его черты: саркастическая усмешка на секунду стала безумным оскалом, едва не заставившим Энакина отпрянуть от отвращения.
   - Энакин, твое высокое мнение о моих способностях мне льстит. Но влиять на чужие видения... если я когда-нибудь сумею овладеть подобной техникой, то буду считать это своим личным достижением.
   Ложь. Энакин не сомневался в этом. Он был уверен, что Сидиус скажет нечто подобное. Уверен...
   - Не считайте меня за идиота. Вы знали о Падме. Знали, что в своих видениях я вижу ее гибель. Я никогда не рассказывал вам об этом, и все же вы знали!
   Последнюю фразу он почти выкрикнул, и эхо еще пару секунд носилось по коридорам тюрьмы. Палпатин спокойно дожидался конца тирады, не шелохнувшись и ни на мгновение не отводя взгляда. Когда Энакин тяжело выдохнул, переводя дух и мысленно кляня себя за то, что позволил себе такие эмоции в присутствии ситха, тот невозмутимо осведомился:
   - Высказался? Хорошо. А теперь послушай меня.
   Нечто такое было в его голосе, что заставило Энакина безропотно прикусить язык. Ему самому стало не по себе от той поспешности, от этой полудетской готовности стыдливо подчиниться старшему...
   "Будь он проклят. Что со мной происходит?"
   Палпатин тем временем продолжал говорить, и каждое его слово, каким бы спокойным ни казался голос, отзывалось металлическим лязгом.
   - Во-первых, о Падме ты мне ничего не рассказывал, это верно. Но неужели ты думаешь, что о ваших отношениях никому неизвестно? Еще немного, и по коридорам Сената начнут ходить непристойные анекдоты, настолько хорошо вы скрываете свою связь! Во-вторых, - Палпатин сделал короткую паузу, наверняка отметив, как шумно выдохнул Энакин и дернулось его лицо, - ты зря считаешь свой дар предвидения уникальным. Многие одаренные способны видеть будущее, не имея даже элементарного обучения - в чем ты, к слову, немногим отличаешься от уличного мальчишки, которому посчастливилось родиться чувствительным к Силе. Мне неизвестно, что ты видел - того, что видел я, вполне достаточно. Смерть Падме Амидалы встречается во множестве вариаций будущего, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: то, что для меня является незначительной деталью, тебя будет мучить неотступно, днями и ночами. Не стоит приписывать мне способности, которыми я - к величайшему своему огорчению - не обладаю.
   Энакин молчал - безумно желая поспорить и не находясь с ответом. Склизкий, холодный комочек сомнения, все это время сидевший в груди, стремительно разрастался, мешая дышать. Юноша был готов к мягким увещеваниям, красивым и витиеватым фразам - но в словах Палпатина звучала хлесткая искренность. То, что Энакин меньше всего ожидал услышать... то, что он услышать безумно боялся.
   - Во множестве вариаций будущего? - вопрос сорвался с языка прежде чем Энакин успел толком понять, что собирается сказать. - Падме... - он мысленно выругался на хаттезе, с трудом подавив желание со всей силы заехать себе по лбу. - Выходит, вы способны видеть несколько событий одновременно? Как такое возможно?
   - Тренировки, мальчик мой, долгие годы тренировок. Джедаи в своем фатализме не видят преимуществ, что дает способность не безвольно плыть по течению Силы, а анализировать его... они, насколько мне известно, предпочитают констатировать факт, что будущее находится в вечном движении, - он презрительно фыркнул, демонстрируя свое отношение к такому подходу. - Не будь ты так парализован страхом перед грядущей трагедией, так зациклен на ней, то смог бы увидеть и другие вероятности... впрочем, вряд ли ты нашел бы большинство из них привлекательными.
   За бешеным стуком крови в ушах слова ситха звучали приглушенно, но оттого не менее отвратительно. Хотелось, просунув руку сквозь прутья решетки, схватить его за горло и сдавливать до тех пор, пока он не сознается что все это - ложь... и что, хатт возьми, он хотел сказать своей последней фразой.
   - Вы знаете, что должно случиться, - прохрипел он так сипло, будто его самого кто-то душил. - Иначе не стали бы говорить все это. Чего вы добиваетесь?
   Палпатин равнодушно пожал плечами и отвернулся, устало прикрыв глаза. Сейчас он вновь стал напоминать того человека, которого Энакин знал большую часть жизни - а не того, кто все чаще мелькал за этой маской в последние годы.
   - Я уже добился почти всего, чего хотел, Энакин. Кроме твоего спасения.
   - Моего спасения? - Энакин хрипло хохотнул, хотя веселье было последним, что он сейчас испытывал. - По-моему, это вы сейчас за решеткой, а не я.
   - Верно. И за это я тебе даже благодарен - как за спасение моей жизни, так и за твою... честность и верность долгу, - слова прозвучали без тени насмешки, но в таком контексте, что впору принять их за оскорбление. - Магистр Винду оказал мне огромную услугу, так любезно пойдя против всех мыслимых и немыслимых законов Республики.
   - Вы выдаете желаемое за действительное. Вашу судьбу решит Сенат, и с чего вы взяли...
   - С того, мальчик мой, что я занимаюсь политикой дольше, чем ты живешь на свете, - Сидиус снисходительно улыбнулся. - Ты ведь понимаешь, о чем я говорю. Не стоит повторять восторженные глупости за Падме... она хорошая девочка, но наивна, как ребенок.
   Энакин понимал. Военные гарнизоны на каждой мало-мальски значимой планете, флоты, размещенные с тем самым блестящим расчетом, что так восхищал Энакина раньше, злобные шепотки, как шелест сухой листвы проносящиеся по рядам клонов при виде джедаев... да даже если Сенат вдруг объявит Палпатина воплощением вселенского зла, его сил хватит, чтобы вновь захватить власть в Республике за считанные дни!
   А ведь он видел это. Видел, как все произойдет. Война. Черный дым над Храмом. Арест Падме.
   Энакин так крепко сжал челюсть, что зубы начало сводить от напряжения. Стиснув кулаки, почувствовал, что перчатка на его настоящей руке насквозь промокла от пота.
   - Умно, - прошипел он с ненавистью. - Вы все прекрасно спланировали, лорд Сидиус. Просто превосходно. А если вы умрете здесь? Что тогда?
   Палпатин искоса взглянул на него. Не было похоже, что угроза ситха впечатлила.
   - Тогда джедаи совершат еще одну чудовищную ошибку, которая сделает их уничтожение неминуемым. Не самый благоприятный вариант для меня, но для Ордена - не лучше прочих.
   Он помолчал, давая Энакину возможность обдумать сказанное. А тот все старался заглушить подленький голосок, твердящий, что все это - горькая, но правда. Галактика уже катилась ко всем чертям, и теперь вопрос лишь в том, как глубоко она скатится.
   - Энакин, - голос Палпатина донесся, как издалека. - Я не стану сейчас произносить красивых речей о том, как все, что я сделал, было необходимо для блага галактики. Не стану говорить, что превратить Республику в государство, способное не на словах, а на деле обеспечить большинству своих граждан мир и процветание, можно лишь перековав ее в горниле войны. Ты поймешь это много позже - когда твои дети будут расти в галактике, на знающей войн и внутренних распрей, когда твоя милая жена увидит, как просто на самом деле защитить мирную планету от посягательств алчных корпораций... но пока мне нечем подкрепить свои обещания, увы. Пойми одно: перемены уже не остановить - а они обычно безжалостны к тем, кто не способен адаптироваться к новым условиям. У тебя есть шанс спасти и себя, и свою семью. Надеюсь, ты им воспользуешься, пока не поздно.
   Знает Сила, Энакин был готов услышать нечто подобное. Даже формулировки примерно себе представлял. Но, хатт побери, почему так трудно возразить? Почему эти слова кажутся такими... логичными?
   - Снова играете в доброго дядюшку? - бросил он с горечью. - Неправдоподобно, лорд Сидиус. Что до ваших угроз, то пока в камере находитесь вы, а не члены Совета. Не слишком-то вяжется с образом побеждающей стороны.
   Развернувшись, он широко и твердо зашагал к выходу из тюремного блока. Костеря себя последними словами за то, вообще приходил. А перед глазами все сменяли друг друга проклятые картины: сражения в космосе и на земле, черные клубы дыма над Храмом, арест Падме...
   "Еще не поздно предотвратить это. Главное - найти способ".

* * *

   В приемной директора ССБ Мейсу Винду пришлось прождать не менее полутора часов. Хотя адъютант и заверял, что уважаемого магистра примут при первой же возможности, минут через тридцать у Мейса появилось подозрение, что Айсард эту возможность изыскивать совершенно не торопится, а об уважении к представителю Ордена и вовсе велел упомянуть для красного словца. Прождав с час, магистр в этом мнении укрепился окончательно. Через полтора - был абсолютно уверен, что его осознанно пытаются оскорбить.
   Мейс досадливо поморщился: вполне ожидаемое поведение для Палпатинского прихвостня - особенно для этого. Арманд Айсард и прежде воспринимал необходимость сотрудничества с Орденом с отчетливым зубовным скрежетом - а сейчас от этого человека и вовсе отборного хаттеза в качестве приветствия можно ожидать. Оставалось только надеяться, что гордыня директора все же не заглушила голос разума.
   Послышался шорох открывающейся двери, но Мейс не подал виду, что слышал: все так же стоял перед панорамным окном, заложив руки за спину.
   - Магистр Винду. Чем обязан?
   Голос больше походил на лай сторожевого пса: отрывистый, низкий и откровенно неприветливый. Обернувшись, Мейс встретился взглядом с рослым, крепко сложенным мужчиной лет пятидесяти. Вид его был так же далек от любезного, как и слова: на широком костистом лице с тяжелой челюстью и резкими, крупными чертами явственно читалось недовольство; светло-голубые глаза смотрели цепко и неприязненно.
   - Причина моего визита вам известна, директор, - немногим более учтиво ответил Мейс, оборачиваясь и коротко кивая в знак приветствия.
   Айсард и таким подобием вежливости себя утруждать не стал. Пройдя к столу для совещаний, он с хмурым видом указал на ряд кресел вдоль него:
   - Присаживайтесь.
   Мейс невозмутимо воспользовался приглашением, но про себя с раздражением отметил, что и здесь директор не удержался от почти откровенного хамства: учитывая т-образную форму стола, Айсарду следовало бы занять место напротив посетителя, чтобы тому не пришлось постоянно вертеть головой. А так Мейс не только вынужден был сидеть вполоборота к собеседнику, но и смотреть на него снизу вверх: высота кресел была подобрана с умом, чтобы скомпенсировать даже такой немаленький рост, каким обладал магистр.
   - Итак? - протянул Айсард, сцепляя пальцы в замок. - У меня мало времени, магистр. Прошу изложить суть вашего дела.
   На лице Мейса заиграли желваки, его глаза угрожающе сузились.
   "Будто сам не знает, в чем суть дела, мерзавец..."
   - Тела магистров Фисто, Тийна и Колара, - произнес он с нажимом, чеканя каждое слово. - От имени Ордена джедаев я требую их выдачи для медицинской экспертизы и последующего погребения. Не стоит делать вид, что вы не получали подобного запроса из Храма, директор.
   В какой-то момент могло показаться, что Айсард и вовсе не слышал этих слов: ни на йоту не изменившись в лице, он продолжал смотреть на магистра все тем же холодным, изучающим взглядом. Мейс, в свою очередь, тоже не спешил отводить глаза, из-за чего со стороны мужчины напоминали двух крупных ворнскров, борющихся за главенство в стае.
   - Запрос я получил, - наконец ответил директор. Негромко и очень, очень спокойно. - И ответ на него дал вполне однозначный. Не вижу смысла повторяться, магистр Винду.
   - Ваше нежелание идти на сотрудничество не делает вам чести, - холодно произнес Мейс, чуть подаваясь вперед. - Со стороны это выглядит так, будто вы намеренно покрываете опаснейшего преступника. Надеюсь, вам не нужно напоминать содержание Руусанского билля, положений которого об Ордене ситхов...
   Взглядом Мейса можно было металл гнуть. Но Арманд Айсард, похоже, был сделан из материала покрепче.
   - Никто не отменял, - невозмутимо закончил он. - Включая верховного канцлера Палпатина, в отношении которого вы упорно выдвигаете нелепые и бездоказательные обвинения.
   От возмущения Мейс едва не сбился с дыхания. Слов, чтобы выразить его отношение к этой наглости, хватало разве что в хаттезе, сдерживаться от использования которого стало неожиданно тяжело.
   - Нелепые и бездоказательные?! - прогремел магистр. И без того обладая внушительным телосложением, он будто стал шире в плечах и выше ростом - даже хитро подобранная высота кресел потеряла весь свой эффект. - Что за фарс вы здесь устраиваете, господин директор? Трое магистров Ордена убиты с помощью светового меча - и вы по-прежнему заявляете, что обвинения в адрес Дарта Сидиуса "нелепы и бездоказательны"?
   Айсард криво усмехнулся - гаденькой такой усмешкой, ядовитой. Его взгляд мог своей холодностью посоперничать с проклятыми льдами Зиоста.
   - Вы хотите сказать, что трое погибших магистров - насколько мне известно, могущественных воинов и ветеранов многих сражений, - были убиты канцлером Палпатином? Человеком преклонных лет, застигнутым врасплох вашим вторжением? Прошу простить мне скепсис.
   - Он простителен, - процедил Мейс, хотя весь его вид говорил об обратном, - для человека, не знакомого с могуществом Силы. Но вам следует понимать...
   - Более того, - Айсард чуть повысил голос и вскинул руку, призывая собеседника замолчать. - Если на миг предположить, что ваша версия верна, - еще одна желчная ухмылка вполне ясно давала понять, как директор к этому предположению относится, - и канцлер в самом деле является этим мифическим Дартом Сидиусом и обладает таким могуществом, то как вы объясните свое присутствие здесь?
   - Что вы имеете в виду?
   - Насколько я могу судить, вы живы. Что же, вы настолько сильнее своих товарищей по Высшему Совету?
   Мейс мог бы сейчас пуститься в пространные объяснения, рассказывая и о тонкостях техники ваапад, и о том, как многое ему дали секунды подготовки, оплаченные жизнями павших магистров... мог бы - но смысла в этом не видел: что с Айсардом добром не договориться, он подозревал с самого начала - а сейчас убедился в этом окончательно.
   - И что это, по-вашему, доказывает?
   - Что ваша версия не выдерживает критики. Даже главный аргумент в ее пользу порождает больше вопросов, чем ответов. А вот твердые факты складываются в довольно неприглядную картину: вскоре после того, как Орден джедаев лишился значительной части своих полномочий и привилегий, четверо магистров арестовывают канцлера и объявляют его врагом Республики. Без доказательств и санкции Сената на арест. Надеюсь, вы понимаете, почему я не спешу принимать ваши слова на веру?
   - Доказательства, - Мейс недовольно дернул уголком рта: говорить так о телах павших товарищей показалось ему циничным и кощунственным, - находятся в вашем распоряжении. Раны от светового меча невозможно ни с чем спутать. Какие еще "твердые факты" вам требуются?
   Вопрос прозвучал мрачно, почти угрожающе. По всему выходило, что директору факты никакие не требовались - обвинение в государственной измене и вооруженный конвой пришлись бы куда более кстати. Как же отчаянно Мейс жалел, что сейчас не может обеспечить ему ни первого, ни второго...
   - Магистр Винду, - Айсарду, похоже, этот фарс тоже наскучил: теперь он даже не утруждался скрыть злость, и слова его звучали резко, почти грубо. - Я не знаю, чего вы сейчас добиваетесь: пытаетесь меня в чем-то убедить, запугать или вовсе... - поморщившись, он плавно повел рукой по воздуху, - ...использовать этот ваш трюк с сознанием, но и первое, и второе, и третье получается у вас отвратительно. Считаете, что сможете использовать раны ваших собратьев как доказательство вины канцлера? Не стоит торопиться, магистр - ведь экспертиза может прийти к выводам, сильно противоречащим вашей версии.
   - К каким еще выводам?! - рявкнул Мейс, отшвыривая кресло в сторону и нависая над оппонентом. - Я был там. Я сражался с ситхом и потерял в бою троих братьев! И вы знаете, что это правда, директор. Не пытайтесь лгать мне.
   - Вас я во лжи не обвинял. По крайней мере, пока не обвинял, - на лице Айсарда не дрогнул ни один мускул - только взгляд стал совершенно убийственным. - Скажу вам по секрету, я делаю все возможное, чтобы некоторые мои коллеги не спешили с выводами... а они ведь напрашиваются, магистр. Особенно если вспомнить, что в последнее время канцлер всерьез беспокоился за свою безопасность, - а потому около недели назад приказал оборудовать свой кабинет лазерными растяжками с системой распознавания "свой-чужой". Характер повреждений, которые оставляет эта модель, практически идентичен ранам от светового меча. И поверьте мне, в сработавшую охранную систему здравомыслящему человеку верится куда охотнее, чем в историю о зарубившем троих магистров старике.
   От человека, добровольно служащего ситху, можно было ожидать чего угодно - но от такой наглой лжи Мейс на какой-то миг потерял дар речи. Он стоял молча, тяжело дыша, и про себя перебирал довольно-таки внушительный арсенал ругательств - как на хаттезе и Всеобщем, так и на других языках. Это неплохо успокаивало, помогая обрести внутренний покой.
   - Вижу, у вас все продумано, директор? - осведомился он ровно, будто и не было этой вспышки гнева. - А вас не беспокоит, что правда может открыться, несмотря на все ваши старания?
   - Не понимаю, о чем вы, магистр. Если медицинская экспертиза подтвердит вашу версию, я незамедлительно вас извещу. Пока же... - Айсард выдержал многозначительную паузу, посмотрев на собеседника с неприкрытой угрозой, - я не стану делать поспешных выводов. Чего и вам впредь не советую.
   Не давая джедаю возможности ответить, он активировал интерком. Дверь приемной тут же распахнулась, и на пороге возник адъютант.
   - Роджерс, проводите магистра Винду к выходу, - бросил Айсард, даже не взглянув в сторону юноши. - Мы закончили.
   Мейс угрожающе сузил глаза. Наклонившись вперед, негромко, но твердо произнес:
   - Это мы еще посмотрим, директор.
   В его голосе слышались отдаленные раскаты грома.

* * *

   Апартаменты главы Департамента юстиции не отличались особой роскошью. Обстановка, выдержанная в спокойных светлых тонах, была простой и изящной, без излишеств: явно делалась для себя, а не напоказ. Роланд Артемиус вообще не терпел показушности во всех проявлениях, считая ее признаком в лучшем случае раздутого тщеславия, а в худшем - органичного сочетания последнего со скудостью ума. Ни в том, ни в другом главного республиканского законника не упрекнул бы и злейший враг - коих у него, к слову, хватало с избытком.
   Бейл Органа считал огромной своей удачей, что враги у него с этим умным и опасным человеком оказались общие. Вокруг Палпатина и так собралось слишком много личностей, переходить дорогу которым было смерти подобно, чтобы упускать такого союзника. Ходили слухи, что этот немолодой уже мужчина с добрым лицом и стальным взглядом мог состряпать уголовное дело на любого человека в Республике, только имя укажи...
   ...Жутковатая репутация. Но сейчас Бейл искренне жалел, что она, хоть и имела под собой основания, полностью правдива не была.
   - В последнюю нашу встречу с магистром Винду, - Артемиус, отпив ароматного травяного настоя, с негромким звяканьем поставил чашку на стол, - я предупреждал его, что разговаривать с Армандом Айсардом бесполезно. Это очень упрямый и амбициозный человек, который, к тому же, так увяз в этой грязной игре, что выйдет из нее либо победителем... - он сделал паузу, улыбнувшись уголком губ, - ...прошу прощения, верным слугой победителя, - либо, образно выражаясь, вперед ногами. А может статься, что и не образно.
   Похоже, сама мысль о таком исходе событий доставляла Артемиусу удовольствие: от его прищуренных глаз к вискам протянулась сеточка тонких морщин, отчего приятное лицо мужчины стало казаться еще более располагающим и добродушным. Только взгляд остался под стать стальному цвету радужки.
   - Насколько мне известно, это магистр Йода высказался за то, чтобы дать ему шанс, - Бейл сопроводил эти слова легким пожатием плеч: мол, не простому смертному сомневаться в решении старейшего мастера-джедая. - Джедаи предпочитают не начинать разговоры с угроз.
   - Возможно, им реже приходилось бы пускать в ход световые мечи, будь это иначе, - ухватив кусочек сахара серебряными столовыми щипцами, Артемиус бросил его в чашку. С задумчивым, даже философским видом помешал напиток и с удовольствием пригубил. - С некоторыми людьми решительно невозможно разговаривать, если нельзя подкрепить свои предложения парой-тройкой неприятных альтернатив.
   - Увы, это верно, - ровно произнес Бейл, ничем не выдав своего отвращения: хотя альдераанцу и самому нередко приходилось идти наперекор принципам и совести, ему претило такое потребительское отношение к закону - будто к оружию. Но как ни мерзко, именно такое сейчас и требовалось. - К сожалению, информация, которой располагает Арманд Айсард, вынуждает к общению с ним.
   Бейл с трудом удержался от того, чтобы беспокойно поддернуть рукава костюма: дурная привычка, казалось бы, давно изжитая, неожиданно вновь напомнила о себе. На протяжении всего разговора он не мог отделаться от ощущения, что все его мысли, опасения и недомолвки для Артемиуса - что открытая книга.
   Крайне неприятное ощущение. Нервирующее.
   - А опасность, которую он собой представляет, вынуждает с ним считаться, - понимающе хмыкнул Артемиус. - Требуется немалая смелость, чтобы проголосовать против Палпатина, когда шею сжимает железная рука ССБ, не так ли?
   Бейл мрачно кивнул. С тех пор, как организация Айсарда набрала силу, нельзя было пройти по коридорам Сената и не оглянуться через плечо: все казалось, что спину буравит чей-то пристальный взгляд. Незримое присутствие ССБ ощущалось повсюду: что на Корусканте, что за его пределами. Бейл даже не был уверен, что до его родного Альдераана не дотянулись щупальца этого ядовитого спрута. Точнее сказать, был абсолютно уверен: дотянулись. Не знал только, как далеко и глубоко проникли.
   - Совершенно верно.
   - И вы хотите, чтобы я эту руку несколько... ослабил?
   "Будто ты сам этого не хочешь".
   - Это пришлось бы как нельзя кстати. Человек вроде Айсарда ведь не может быть чист перед законом, не так ли?
   На лицо Артемиуса будто тень набежала. Казалось бы, оно не потеряло и толики своего благодушия, но взгляд, и прежде холодный, совсем заледенел, а улыбка неуловимо изменилась: чуть более резкий, напряженный изгиб губ сделал ее ядовитой и жестокой.
   - О да, разумеется. Мои руки коротковаты, чтобы дотянуться до его должностных преступлений... но он еще и человек. Отец, муж... вернее, был им до недавнего времени. Знаете ведь о его супруге, Габриэлле? Заметная была женщина. Красавица, светская львица...
   - Была. До тех пор, пока не оказалась в списках пропавших без вести, - подтвердил Бейл. - Я догадывался, что вы не забыли об этом деле.
   Естественно, Бейл не "догадывался" - он был уверен. В тот раз Айсард нанес Артемиусу сокрушительное поражение, которое старый хищник не мог ни забыть, ни тем более спустить врагу с рук. Директор не только отвел от себя все обвинения в убийстве жены, но и втоптал Департамент юстиции в грязь: вскоре после начала официального расследования, следователя, который его вел, уличили в получении взятки в особо крупных размерах и связях с работорговцами, орудовавшими в ту пору на Корусканте. Этот скандал послужил началом настоящей травли: на Департамент напускали одну проверку за другой, поливали грязью в СМИ, приостанавливали полномочия целых отделов, чуть ли не поголовно допрашивали сотрудников - от простого клерка до высшего руководства. Многих из них арестовали, многие лишились должностей, даже сам Артемиус насилу отбился от градом посыпавшихся на него обвинений... естественно, дело Габриэллы Айсард закрыли до лучших времен.
   Таких как эти, например.
   - О таких вещах я никогда не забываю, сенатор Органа, - произнес Артемиус так мягко и добродушно, что Бейла пробрала дрожь. - Это дело я понемногу копаю еще с тех пор... информацию, конечно, приходится выуживать по крупицам, но и их накопилось достаточно, чтобы заставить Айсарда понервничать.
   Он подлил себе еще настоя, и начавший было выветриваться терпкий горьковатый запах снова наполнил гостиную.
   - И в то же время у меня слишком мало улик, чтобы шантажировать его, - заметив, как передернуло Бейла от этих слов, Артемиус коротко хохотнул:
   - Ох, Бейл, не кривитесь вы так, словно я вас оскорбил! Вы ведь именно о шантаже меня просили, не стоит стесняться называть вещи своими именами. Так вот, сразу хочу вас предупредить: если вы в самом деле планируете с моей помощью выбить из Айсарда свидетельства против канцлера, то можете об этих чаяниях забыть. Я не волшебник, и в такие сжатые сроки столь увесистого компромата не найду.
   Бейл даже не потрудился сделать вид, что услышанное его удивило или разочаровало: Артемиус только что подтвердил его собственные догадки, не более. Время, когда оружие лучше держать в рукаве, давно ушло, и старик не преминул бы пустить свое в ход... если бы был уверен, что оно достаточно смертоносно.
   - Боюсь, господин Артемиус, вы превратно меня поняли. Я прошу вас не о шантаже, а о продолжении расследования. Официальном или нет - не столь важно. Главное, чтобы Айсард почувствовал опасность и оказался вынужден защищаться.
   Артемиус с ответом не спешил: откинувшись на спинку кресла, он неспешно потягивал свой настой и задумчиво смотрел на собеседника поверх фарфоровой чашки. Бейл незамедлительно подметил, что глаза старика обрели необычный для них блеск и живость.
   - Знаете, Бейл... - протянул он наконец, улыбнувшись - как ни странно, на сей раз искренне, - ...был момент, когда я даже испугался: решил, будто вы хватаетесь за последнюю соломинку. Слишком уж сильно, как мне показалось сначала, вы надеялись на удачу, гипотетические улики и гипотетический же компромат. С такими планами немудрено подумать, что положение не просто сложное, а катастрофическое. А так... расследование, говорите? Хотите отвлечь внимание от чего-то? Заставить Айсарда увлечься отражением моих атак и упустить из виду куда более серьезную угрозу?
   - Вы прекрасно уловили суть. Так вы сумеете это устроить?
   - Поручиться за успех, конечно, не могу - мы на войне, как-никак, а она дама непредсказуемая, - но понервничать Айсарда заставлю. И его, и Пестажа, и некоторых представителей карманной Палпатинской военщины. Какое-то время этим господам будет, чем заняться, - казалось, Артемиус уже смакует предстоящее дело. Его лицо приобрело жутковатое выражение: на нем отразились и азарт, и жестокость, и даже мечтательность.
   В который Бейл раз мысленно поблагодарил Силу за то, что этот человек на его стороне. В данный момент, по крайней мере.
   - Ничего иного я от вас и не прошу. В очередной раз благодарю за помощь, господин Артемиус.
   Поднявшись на ноги, они обменялись крепкими рукопожатиями: может быть, руки Артемиуса и выглядели хилыми, но их хватка была цепкой и сильной не только в фигуральном смысле.
   Вежливо улыбнувшись, Бейл попытался осторожно стряхнуть ладонь старика. Но тот не спешил разжимать пальцы.
   - Что бы вы ни задумали, Бейл, я надеюсь, что ваш план сработает, - произнес он, глядя сенатору прямо в глаза. - Помните: если мы проиграем, то отправимся на свалку истории вместе с Орденом джедаев. Думаю, вам не нужно напоминать, как на нее обычно попадают?
   "Через бесчестье, кровь и смерть. Я хорошо учил историю, господин Артемиус".
   - Не нужно. Лично я предпочту отправить туда Палпатина вместе с его свитой.
   - А говорят, альдераанцы - сплошь пацифисты. Рад, что встречаются исключения вроде вас, сенатор.
   Бейл промолчал. Даже вежливая улыбка будто сама собой исчезла с губ.
   Он-то как раз был совсем не рад оказаться таким исключением. Но кто-то же должен?

* * *

   С ареста канцлера не прошло и суток, но произошедшие после него перемены уже чувствовались так же явственно, как резкое похолодание после летнего тепла. По крайней мере, для Исанн это было примерно так. Если раньше девочка твердо верила, что все будет хорошо, - даже пережитый во время сепаратистской бомбардировки ужас поколебал ее уверенность совсем немного и ненадолго, - то теперь страх преследовал ее неотступно. Она даже отвлечься ни на что не могла: казалось, весь Корускант был пропитан тягостным ожиданием катастрофы. В СМИ же творился какой-то нездоровый, лихорадочный ажиотаж - мол, что же будет, чьи же головы полетят?
   Весело им - всяким экспертам и прочим любителям почесать языком! А у кого-то вся жизнь на кону стоит. Ах, как здорово это пообсуждать и прогнозы построить!
   Девочка закусила губу, чувствуя, что еще немного, и она глупо и очень по-детски расплачется. Или взбесится: она всегда злилась, когда ей было страшно. Уже сейчас ее так и подмывало что-нибудь разбить или сорвать накопившиеся эмоции на надоедливой гувернантке, но Исанн сдерживалась: это было бы еще глупее, чем лить слезы. Поэтому она просто стояла, обхватив себя руками и глядя в окно. Лучше бы, наверное, не глядела: патрули, вышагивающие по широкому проспекту далеко внизу, даже с такого расстояния выглядели зловеще. Не они сами, конечно: девочка догадывалась, что патрульные здесь в том числе для того, чтобы защищать ее... но именно это и было жутко: значит, есть от чего защищать. Значит, точно что-то нехорошее должно случиться.
   Зябко передернув плечами, Исанн отошла от окна и с ногами залезла на диван. Собралась было включить голопроектор, но вспомнив, о чем сейчас говорят по всей ГолоСети, отдернула руку от вмонтированного в подлокотник пульта. Ну к хаттам.
   Какое-то время она сидела в тишине, сцепив руки в замок и уставившись в одну точку. За окном сгущались сумерки, погружая гостиную в полумрак. А дурацкие мысли в голове все множились и множились... и почему-то назойливее их всех было воспоминание о сегодняшнем дне в школе. О том, как девчонки, еще вчера готовые на все, лишь бы войти в круг ее подружек, шарахались от Исанн, как от прокаженной, и ядовито перешептывались за ее спиной:
   " - Недолго ей нос задирать осталось: как ее папашу в тюрьму бросят, так сразу скромнее станет!
   - Да кто ее здесь держать будет? В приют отправят, как сиротку. И поделом: а то гонору, как у принцессы!"
   Девочка стиснула кулаки, до боли впиваясь ноготками в кожу. Ничего, пусть себе эти дуры, сенаторские дочки, хихикают, сколько влезет - такая смешливость обычно от куриных мозгов бывает. Просто их папаши, разжиревшие на воровстве и взятках, очень хотят верить, что канцлер и его "цепной пес", Арманд Айсард, скоро перестанут мешать им жить на широкую ногу... да только рано они обрадовались! Канцлер еще жив. Ее папа - на свободе, и Исанн бы посмотрела на смельчака, который вздумает его в чем-то обвинить! И армия, и флот верны присяге, они не станут подчиняться каким-то джедаям и их прихвостням из Сената. Так что все будет хорошо. Не может быть по-другому.
   "Мы еще посмотрим, кто будет смеяться, когда канцлер вернется к власти".
   Представив себе, как на чрезвычайной сессии верные Палпатину сенаторы в один голос провозглашают его единственным законным правителем Республики, а джедаев - преступниками, девочка чуть приободрилась. Примерно на полминуты - а потом фелинксы заскреблись на душе с удвоенным энтузиазмом.
   Если бы все было так здорово, в небе сейчас мирно курсировали бы гражданские спидеры, а не тяжело рассекали воздух бронированные полицейские транспортники.
   Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, Исанн собралась было заняться какой-нибудь ерундой - скажем, порисовать или поупражняться в игре на фортепиано, - когда услышала звуки шагов. Проходили, похоже, двое человек, причем мужчин - поступь обоих была тяжелой, явно не женской.
   "Один - точно папа, больше некому. А вот кто второй?"
   Исанн беспокойно заерзала на диване, борясь с искушением выскочить в коридор и пристать к отцу с расспросами. Появление гостей в такое раннее время означало только одно: случилось нечто из ряда вон выходящее, и папе требовалось срочно обсудить это с кем-то из союзников. В последний раз такое было накануне нападения сепаратистов на Корускант...
   Усилием воли она заставила себя остаться на месте и затаить дыхание. Что-то однозначно случилось. Что-то опять пошло не так. А это значит, что если Исанн попадется отцу на глаза, то он отправит ее в детскую или классную комнату, под бдительный надзор гувернантки - чтобы дочь не услышала чего лишнего и под ногами не путалась.
   Девочку такой вариант не устраивал категорически: она была твердо намерена выяснить, что стряслось на этот раз. Пусть даже это знание добавит ей ночных кошмаров, в которых и так недостатка не было.
   Выждав, пока взрослые минуют двери гостиной и отойдут на порядочное расстояние, Исанн на цыпочках выскользнула в коридор. Первым делом метнулась на первый этаж, в кухню: она давно уже наловчилась подслушивать разговоры, приставляя стакан к стене соседней с отцовским кабинетом комнаты. Обратно к лестнице пробиралась, навострив уши и воровато озираясь по сторонам: большую часть прислуги отец распустил пару недель назад, оставив хозяйство на дроидов, но гувернантку увольнение почему-то не коснулось. У Исанн даже зародилось подозрение, что та была как минимум внештатной сотрудницей ССБ - по крайней мере, обо всех провинностях подопечной она докладывала работодателю со скрупулезностью профессиональной стукачки. Не хватало еще попасться ей на глаза в самый неподходящий момент.
   Но все прошло благополучно: никем не замеченная (даже дроидов по дороге не встретилось), Исанн добралась до маленькой комнаты отдыха, уже год как служившей ей "постом прослушивания". Здесь было куда удобнее и безопаснее "совать нос не в свои дела", чем стоя под дверью: слышно было лучше, а ловили реже. Вернее, до сих пор не ловили ни разу.
   Удобно устроившись на пуфе, она приложила стакан к стене и прижалась ухом к его донышку. Голоса, до этого неразборчивые, сразу стали звучать отчетливей. Несмотря на волнение, от которого сердце бешено колотилось, казалось, где-то в районе горла, девочка улыбнулась: папин кабинет был буквально нашпигован всевозможной аппаратурой против электронной прослушки, а от таких грубых и примитивных методов защиты не имелось.
   Выровняв дыхание и сосредоточившись, Исанн обратилась в слух...

* * *

   - Не думаю, что у них хватит на это духу, Арманд. Бейл Органа, Мон Мотма, прочие... они могут громко разглагольствовать в Сенате. Могут ловко жонглировать законами, подкупать, шантажировать, баламутить воду еще сотней способов... но планировать вооруженное сопротивление? Не их стиль.
   Несмотря на категоричность собственных слов, Сейт Пестаж не выглядел таким уж уверенным. Человек, будучи абсолютно убежденным в своей правоте, смотрит на собеседника чуть свысока и всем своим видом выражает нежелание слушать. Пестаж же явно обдумывал слова собеседника, судя по тому, как было напряжено его лицо и беспокойно постукивали по подлокотнику кресла длинные "паучьи" пальцы.
   - Стиль - штука гибкая, меняется в соответствии с ситуацией. Факты же, - Арманд выразительно хлопнул ладонью по инфопланшету, - складываются в довольно неприятную картину. Планетарные вооруженные силы исподтишка приводятся в боевую готовность, Сейт, это я могу тебе точно сказать о Чандрилле, Набу, Родии, Кореллии и еще паре десятков миров. В "спортивных секциях" и "молодежных кружках по интересам" народное ополчение тренируют уже не меньше года...
   - Не ты ли говорил, что народ готов за канцлера хоть сейчас пойти на штурм Храма?
   - Я говорил, что это касается наиболее стратегически важных миров, включая Корускант, - но не всех. Кое-где настроения прямо противоположные. А Таркину следовало бы пообщаться с некоторыми своими коллегами, прежде чем распинаться о том, как крепко моффы держат в руках свои сектора.
   - И ты всерьез полагаешь, что не успеет Палпатин вернуться на трон, как нам придется разбираться с повстанческим движением?
   - На трон? - Арманд скептически фыркнул. - Торопишь события. Для того, чтобы взойти на трон, нужно еще собрать государство по частям. А мы до сих пор не решили проблему предыдущих сепаратистов, чтобы разбираться с новыми.
   - Не думаю, что наши господа демократы осмелятся поднять свои миры на вооруженную борьбу. Они хорошо понимают, что в условиях военных действий нам простится даже База Дельта Ноль - общественность спишет на борьбу с сепаратистами. Да и воевать с Республикой... что значат планетарные вооруженные силы, наемники и народное ополчение по сравнению с республиканским флотом и ВАР? Смех один.
   Пестаж по-прежнему держался уверенно. И все же он нервничал, сомневался: это было заметно по тому, как часто и широко раздувались его ноздри при дыхании, как время от времени застывал его взгляд, фиксируясь на одной точке.
   "Хорошо, что сомневается. Значит, видит дальше собственного носа".
   - Флот и армия, - с нажимом произнес Арманд, чуть подаваясь вперед, - состоят из живых существ. Существ с собственными приоритетами, интересами и привязанностями. И далеко не все эти существа преданы канцлеру и государству сильнее, чем правительствам своих родных планет. Хаттовы двойное подчинение и двойная лояльность - вечные беды Республики, и чтобы изжить их полностью, нам потребуется не десять и даже не двадцать лет. Если сейчас та же Кореллия торжественно объявит о сецессии, как ты думаешь, за кем последует подавляющее большинство офицеров-кореллианцев?
   - Разве твои молодцы получают жалованье не за то, чтобы подобного не случилось?
   - За это в том числе. Но ССБ - сдерживающий фактор, а не панацея, ты это прекрасно понимаешь. Полностью исключать возможность бунтов я бы не стал.
   Судя по тому, что на сей раз Пестаж смолчал, едва заметно кивнув, он тоже не страдал неуместным оптимизмом на этот счет. Пусть большая часть флота и армии была преданна канцлеру, но в условиях нынешнего раздрая и нелояльные десять процентов могли доставить немало проблем...
   "У нас вообще основная проблема в том, что все хорошо в целом. А как присмотришься, понимаешь: частностей набирается слишком много, и все они препротивнейшим образом дополняют друг друга".
   - Кроме того, даже без перебежчиков некоторые миры будет сложно призвать к порядку: вспомни кампании против сепаратистов - легко было взять ту же Кейто-Неймодию, даже имея полный карт-бланш на применение силы и относительную сплоченность наших рядов? И джедаи, которые сейчас десятками самовольно покидают фронт и бегут не к кому-нибудь, а к нашим неблагонадежным друзьям, в этот раз окажутся не на нашей стороне. Если не принять меры вовремя, повстанцы могу превратиться в силу, с которой придется считаться.
   - Неорганизованную, разобщенную и уступающую Республике по всем показателям.
   - Верно. Но бунт - он как чума, Сейт: вспыхивает непредсказуемо, распространяется быстро, лечится трудно. А мне, признаюсь честно, война до смерти надоела. Хотелось бы, как бы наивно ни звучало, воочию увидеть тот мир и порядок, о котором мы говорим в пропаганде.
   Пестаж мотнул головой - проявление эмоций, которое редко можно было заметить за ним:
   - Все-таки любишь ты видеть наштаха в садовой ящерке. Даже если и вспыхнут бунты на паре-тройке планет, подавить их будет нетрудно - рычаги у нас есть, и не только военные. Конфедерация могла бы осложнить задачу, но мы оба знаем, что она дышит на ладан: банкроты, которые доживают свои последние дни на жалкие остатки кредитов, выданных разорившимся банковским консорциумом... - он саркастически улыбнулся тонкими бескровными губами. - Я понимаю твое беспокойство, Арманд, но не разделяю. В худшем случае мир и порядок придется отложить на пару лет. С каких пор тебя заботят подобные мелочи?
   - С тех же, с каких они заботят Палпатина. Лично я не хотел бы объясняться перед ним, почему за время, что он оставался не у дел, его государство уменьшилось на треть.
   Последняя фраза произвела должный эффект: Пестаж переменился в лице и судорожно стиснул пальцы - похоже, в красках представил себе недовольство Палпатина таким исходом.
   - Надо полагать, с нашими военачальниками ты уже поделился этими соображениями?
   - Только необходимым минимумом. Точно так же, как и с моффами - я дал им ровно столько информации, чтобы они обратили внимание на прямые угрозы. Всего масштаба проблемы некоторым лучше не знать: тут же охоту на ведьм устроят, а то и чего похуже.
   Пестаж одобрительно кивнул:
   - Верно, бестолковые инициативы нам сейчас ни к чему. Рад, что ты понимаешь это. Что касается твоего предупреждения, то не думай, что я не отнесся к нему всерьез... но в первую очередь нас всех должен волновать исход голосования и сохранность наших голов - остальное может подождать до тех пор, пока Палпатин не вернется к власти.
   Вдруг лицо его помрачнело. Откинувшись на спинку кресла, Пестаж сложил пальцы домиком - как часто делал в минуты волнения, чтобы не выдать его другими, более нервными жестами.
   - Мне вот что совсем не нравится в этом раскладе, Арманд... если джедаи вместе с их сторонниками из Сената действительно готовят открытый бунт, то жизнь Палпатина находится в большей опасности, чем мы предполагали раньше. Знаю, у Пятьсот первого легиона план штурма продуман от и до, но я бы не хотел полагаться во всем на клонов: джедаев нельзя недооценивать, они могут держать оборону дольше, чем мы предполагали...
   - Значит, канцлеру может потребоваться защита кого-то постороннего. Кого-то, кто сможет оказаться рядом в тот момент, когда джедаи замыслят убийство.
   - Никогда так не радовался этой твоей хитрой ухмылке. Есть кандидатура на примете?
   - Полагаю, ты догадываешься.
   - Скайуокер уже подвел нас однажды, - Пестаж скривился, будто сама эта фамилия была ему отвратительна. - Возможно, Палпатин и ставил на него, но ставка эта не сыграла.
   - Не сыграла один раз, сыграет в другой, - Арманд равнодушно пожал плечами. - Надо уметь давать людям второй шанс, Сейт. Если я хоть что-то понимаю в происходящем, то сейчас парнишка стоит гораздо ближе к верному пути, чем в ту ночь. Нужно только подтолкнуть его еще немного.
   Пестаж не мог знать, что на экране планшета, по которому Арманд в задумчивости постукивал пальцем, отображалось дело Падме Амидалы Наберрие - оппозиционерки, заговорщицы... и любимой женщины одного очень далекого от идеала рыцаря-джедая.
   "Все-таки есть рациональное зерно в джедайском вероучении: эмоциональные привязанности - самая полезная человеческая слабость после глупости и тщеславия".

* * *

   Разговор продолжался так долго, что у Исанн заболело ухо и онемели пальцы руки, в которой она сжимала стакан. Девочка с жадностью ловила каждое слово, не обращая внимания на эти мелкие неудобства: как о них вообще можно думать, когда она, одиннадцатилетний ребенок, оказалась посвящена (пусть без отцовского ведома, но так даже интереснее!) в тайны, о которых не знали даже моффы и генералы?! Азарт и любопытство даже ненадолго заглушили страх перед войной... до тех пор, пока отец не упомянул о своем давнем враге, Роланде Артемиусе. О том, что тот сделает все, чтобы помешать сторонникам Палпатина добиться цели. Что, быть может, попытается арестовать отца, Пестажа или Маса Амедду - безо всяких доказательств, просто натравив на них верные войска Департамента юстиции...
   Вот тогда у девочки неприятно екнуло сердце и пересохло во рту. В голове крутились, все никак не желая затихать, слова: "Время игры по правилам закончилось с арестом Палпатина. Для них это столь же очевидно, как и для нас".
   В тот момент ей вновь стало страшно. Но не это заставило ее отпрянуть от стены, не дослушав разговор до конца. Не из-за этого она сидела сейчас на диване в другом конце комнаты, прижав колени к груди и до крови кусая губы.
   Отец и Пестаж говорили что-то о ее матери. Немного и не очень понятно: отцу явно была неприятна эта тема... но обсуждали они ее пропажу как какое-то преступление, следы которого нужно скрыть.
   Но это же ерунда какая-то! Исанн хорошо помнила, что мама ушла сама, а папа просто не стал искать - слишком устал от ее бесконечных истерик и претензий, чтобы пытаться сохранить брак. Но он очень ее любил, несмотря ни на что, и точно не причинил бы ей вреда! Или...
   "Нет, - сердито отрезала девочка. - Никаких "или". Просто этот гад, Артемиус, пойдет на все, чтобы бросить папу в тюрьму и сделать при этом вид, что действует по закону".
   Мысль, что женщины из богатых семей просто так не исчезают, Исанн со злостью отбросила. Галактика большая, а мама в последнее время вела себя очень странно. Улетела на какой-нибудь Кашиик, к мохнатым вуки, за права которых так переживала, и ищи ее теперь...
   Она так увлеклась своими переживаниями, что не услышала шагов за дверью - только вздрогнула от неожиданности и испуга, когда в комнату вошел отец. Уже по тому, каким хмурым и суровым взглядом он смотрел на дочь, застывшую от страха и по-прежнему сжимавшую в руке стакан, было ясно: оправдываться бесполезно.
   - Сколько раз, - прогремел Арманд, зловеще нависая над девочкой, - я говорил тебе, чтобы ты не смела подслушивать разговоры?!
   - Часто, - прошептала Исанн, вжимаясь в спинку дивана и отчаянно желая просочиться через нее и провалиться сквозь стену. - Пап, прости меня, пожалуйста...
   В этот момент она совершенно позабыла о том, что почти взрослая: в прошлый раз отец грозился выпороть ее до крови за подслушивание и сейчас, судя по всему, намеревался эту угрозу исполнить.
   - Ты хоть понимаешь, что может натворить маленькая девочка, которой известны такие вещи? Что ты способна так навредить, как немногие шпионы сумеют?!
   - Но я не... ай! - конец фразы оборвался жалобным вскриком: Арманд залепил девочке такую пощечину, что у нее зазвенело в ушах. Едва она смогла поднять голову, как немедленно получила еще и подзатыльник, который чуть не сбросил ее с дивана.
   - Умный враг, - прорычал Арманд, схватив дочь за подбородок и рывком запрокинув ей голову, - способен извлечь выгоду из любой информации. Даже из пары слов, случайно сказанных глупой маленькой девочкой. Ты можешь сама не понимать, что сболтнула лишнего - в то время как какой-нибудь Артемиус уже сделает из твоего невинного детского лепета нужные выводы. Ты этого хочешь, когда суешь нос в дела, которые тебя не касаются?
   - Я же с ними не разговариваю! И не буду никогда, я не такая глупая!
   Исанн всхлипнула, изо всех сил пытаясь сдержать рвущиеся из груди рыдания - со слезами уже не получилось, и они градом катились по раскрасневшимся щекам. Чего она в тот момент испытывала больше - стыда, обиды или страха, - девочка и сама не могла бы сказать.
   - Сейчас такое время, дочь, что тебя могут и не спросить.
   Тяжело вздохнув, Арманд отпустил ее. Потянулся было к пряжке ремня, но смерив взглядом зареванную, испуганно сжавшуюся дочку, с раздражением махнул рукой.
   - Твое счастье, что у меня нет времени как следует наказать тебя. Но ты добилась того, что в твое благоразумие я больше не верю. Теперь ты и шагу без ведома мадам Дереле не сделаешь: возможно, более строгий надзор помешает тебе творить глупости.
   Исанн, потирая щеку, хмуро смотрела отцу вслед, пока он не скрылся в коридоре. С каждой секундой стыда за свой проступок девочка испытывала все меньше: его стремительно вытесняли обида и злость. Вместо того, чтобы толком что-то объяснить, ее отлупили и отчитали, как несмышленого ребенка. И будто этого мало, собираются лишить даже той невеликой свободы, что у нее была!
   Вскочив на ноги, Исанн бегом кинулась в свою комнату: пусть ей запрещалось бегать по дому, но эмоции ведь надо куда-то деть! Ворвавшись к себе, она с размаху плюхнулась на постель - с которой тут же вскочила, заслышав писк комлинка.
   Как оказалось, пришло сообщение от Сейли, ее подруги - одной из немногих настоящих, если не единственной. Она приглашала сходить куда-нибудь в кафе, развеяться после школы.
   Исанн задумчиво покрутила комлинк в руках. Та часть ее сознания, которая считала себя взрослой и разумной, была категорически против: сейчас выходить на улицу было небезопасно, а уж тем более в одиночку, не предупредив телохранителя - который наверняка упрется и скажет, что гулять подопечной не положено. Но... это всего лишь поход в кафе с подружкой, что плохого может из этого выйти? К тому же отец вряд ли шутил, говоря, что скоро Исанн и шагу нельзя будет сделать без ведома гувернантки. И что, она должна бездарно растратить последний день свободы, сидя в комнате и мучаясь кошмарами наяву?
   Ну уж нет! Раз к ней относятся как к ребенку, почему бы действительно им не побыть?

* * *

   Такого оживления Храм не видел с начала войны. В коридорах, прежде тихих и пустынных, теперь не смолкали звуки шагов и голоса. Переговаривались обычно рублеными, короткими фразами - время степенных бесед ушло, и неизвестно, когда еще вернется. То и дело раздавался топот множества детских ног: проходили нестройными рядами группы юнлингов. На одну из таких Энакин наткнулся и сейчас. Малышня испуганно жалась друг к другу, озираясь вокруг с видом ведомых на убой овечек; те, что постарше, производили еще более тягостное впечатление: сосредоточенные и серьезные, они походили на переодетых в солдат детишек, которых вместо веселой игры вели на настоящий фронт.
   Возможно, это было недалеко от истины.
   Энакин посторонился, давая детям пройти. Поймав на себе заинтересованные, полные восторга взгляды ребятни, улыбнулся - получилось, правда, криво и мрачновато. На улыбку посветлее и поискреннее он сейчас не был способен.
   Сухопарая, неопределенного возраста воспитательница повела юнлингов дальше - не приходилось сомневаться, что к ангарам. Орден, наплевав на всякую секретность, в открытую вывозил с Корусканта все, что только можно было вывезти: в первую очередь, разумеется, самих джедаев (особенно малышню и других небоеспособных), но не забывал и про артефакты, архивы, тонны других, самых разнообразных, грузов... за день через ангары Храма прошло больше судов, чем через космопорт Мос-Эспа - за месяц.
   Впрочем, оставлять Корускант джедаи пока не собирались.
   На ходу Энакин машинально кивнул в знак приветствия двум рыцарям, вполголоса переговаривавшимся у окна. Он едва ли знал их - встречался, возможно, пару раз в коридорах Храма, не запоминая ни лиц, ни имен, - но мог сказать наверняка, что эти двое только что явились с фронта. Как и многие другие рыцари и магистры, были отозваны в столицу, ничего не зная о последних событиях и недоумевая, что же могло оказаться важнее борьбы с сепаратистами. Даже не подозревая, что, возможно, будут вынуждены в скором времени защищать Храм от вчерашних союзников.
   "Как там говорил Оби-Ван? Надеемся на лучшее, но готовимся к худшему?"
   Энакин уже и не знал, как здесь можно на что-то надеяться. Может быть, ему и впрямь не следовало заходить к Сидиусу. Может быть, старый мерзавец каким-то хитрым образом влияет на его разум, заставляя верить в неизбежность поражения... но факты, хатт их возьми, факты! Не в пользу Ордена они складывались. И не в пользу Падме, которая в первых рядах будет выступать за то, чтобы Сидиуса оставили за решеткой.
   Слишком уж много было желающих вытащить его оттуда.
   Ноги будто сами собой принесли Энакина к одному из внутренних дворов. Пара деревьев, аккуратно постриженный газон, белые каменные дорожки, невысокие скамейки из светлого дерева... едва уловимый запах гари в воздухе.
   Искаженные злобой лица, казалось, не принадлежали разумным существам. Разуму не было места в обезумевшей толпе, как не было в ней места и отдельным личностям - здесь каждый являлся лишь частичкой монолитной чудовищной силы, готовой стереть в порошок, смять, уничтожить... кого - уже не столь важно. Первый выстрел, первое ножевое ранение - а может быть, и банальный удар кулаком в лицо, уже и не узнать, - и была перейдена та грань, за которой еще существовали здравый смысл, какие-то объяснения и причины. Теперь толпа просто жаждала крови и шла вперед, подбадривая себя звериным ревом. Кто-то падал, не сумев удержать равновесие; кто-то задыхался, зажатый между чужими спинами и плечами, но остальные продолжали свое неумолимое движение.
   Воздух всколыхнулся, лица тех, кто стоял в первых рядах, обожгло жаром: где-то разорвалась бутылка с самодельной горючей смесью. Послышались звуки выстрелов - редкие, но доносившиеся словно бы со всех сторон: в царящей суматохе невозможно было определить их направление. Оглушающе взвыл сигнал тревоги; что-то басовито и угрожающе прогрохотал громкоговоритель. И тут же со стороны Храма в толпу ударили мощные струи воды, буквально сметая протестующих; часть площади заволокло клубами слезоточивого газа...
   Видение еще не успело растаять перед глазами, а Энакин уже со всех ног мчался к главному входу Храма, крепко сжимая ладонь на рукояти светового меча. Он даже не задумывался, что собирается предпринять: просто чувствовал, что должен быть там, что не может оставаться в стороне. Кровь бешено стучала в ушах; пьянящее предчувствие боя ненадолго вытеснило из головы дурные мысли...
   ...Вот только когда Энакин добрался до места, все уже было кончено. В огромном вестибюле толпились рыцари и магистры, угрюмо переговариваясь между собой. Многие до сих пор сжимали в руках световые мечи, но по обрывкам разговоров, что уловил Энакин, было ясно: буря миновала, едва начавшись. Вернее, затихла до поры. Какой-то падаван - мальчишка лет шестнадцати, растрепанный и запыхавшийся от бега - вообще не успел понять, что произошло, и теперь засыпал вопросами своего наставника, по-детски дергая того за рукав.
   С некоторым трудом пробравшись через толпу к воротам, Энакин хмуро кивнул магистру Цину Драллигу:
   - Кажется, я что-то пропустил?
   Мастер клинка едва удостоил Энакина поворотом головы. По его виду можно было предположить, будто не произошло ничего серьезнее потасовки между падаванами - разве что недовольные складки в уголках рта обозначились резче обычного.
   - Попытку вымазать джедаев в невинной крови. Успешную, надо полагать.
   - Были жертвы?
   - Не так много, как могло бы быть. Но больше, чем хотелось бы.
   Драллиг замолчал, явно полагая, что дал исчерпывающий ответ. Снова впился взглядом в огромные двери. Впечатление было такое, будто их надежность магистр оценивал весьма критически. Не исключено, что часть его неодобрения была направлена и на Энакина, зашагавшего к выходу, едва дослушав ответ до конца.
   С террасы открывался великолепный вид на заполоненную демонстрантами площадь. В ходе столкновения полиция оттеснила толпу от подножия Храма, и теперь между кордоном и протестующими протянулась эдакая "нейтральная полоса" - пустующий участок мостовой, с которого сейчас спешно уводила (и уносила) раненых прибывшая с удивительной расторопностью врачебная бригада. Вокруг с энтузиазмом стервятников, почуявших падаль, вились съемочные группы всевозможных каналов ГолоСети. Ветер доносил резкие запахи дыма, горящего топлива и слезоточивого газа; слышался низкий гул множества голосов - казалось, кто-то ненароком разворошил улей крупных и крайне агрессивных насекомых.
   В целом, все соответствовало видению. Разве что масштабы оказались куда меньше: Энакин видел бойню, на которую эта стычка не походила ни продолжительностью, ни последствиями.
   Значило ли это, что его видения неточны? Искажены его собственными страхами, как говорил Палпатин?
   "Или будет еще одно столкновение, помасштабнее. А оно наверняка будет, если не разогнать отсюда эту толпу. Да и разгон ее тем же закончится..."
   Тяжелый вздох вырвался из груди хриплым клекотом; костяшки пальцев, все еще сжимавших рукоять светового меча, побелели.
   "Падме нечего делать на этой планете", - подумал он, чувствуя решимость хоть взять жену в охапку и, забросив на ее любимый "Нубиан", отправить на Набу на автопилоте. Пропади они пропадом, планы Делегации, с ее членами вместе! Падме из этой трясины нужно вытаскивать как можно скорее.
   "А что дальше? Оставшись с Орденом, поставить крест на спокойной жизни, о которой так мечтал? Позволить жене и ребенку жить в раздираемой гражданской войной галактике? Не лучше ли тогда сразу забыть о них, посвятив себя погибающему Ордену? Пора определиться, чего ты хочешь, Скайуокер. Пока еще не поздно".
   Энакин до хруста стиснул зубы.
   "Шли бы вы к хаттам, лорд Сидиус", - прошипел он мысленно и сам едва не расхохотался - желчно, полубезумно: да с чего он вообще взял, что Сидиус способен телепатически общаться с ним? Как удобно: каждую подлую, предательскую мыслишку приписывать ситху!
   Или же - каждую рациональную мысль?
   Ведь это правда. И правдой быть не перестанет, как бы мерзко ни было это признавать, как бы ни хотелось поверить в иной исход.
   "Позже. Сначала - Падме. Ее безопасность прежде всего. Галактика, Орден, я сам... все это подождет".
   - Энакин?
   Он обернулся на голос. Надо же: и не заметил, как подошел Оби-Ван. Наверное, подкрадись к нему враг - обратил бы внимание, только получив очередь в спину.
   - Наслаждаетесь видом, учитель? - осведомился Энакин, растянув губы в кривом подобии улыбки. Похоже, этот оскал постепенно становился его привычным выражением лица.
   - Даже на окончание шоу успел. Отвратительное зрелище. В чем-то даже хуже, чем на фронте.
   Оби-Ван, сдвинув брови, посмотрел вниз - на полицейский кордон, врачей, журналистов и злобно гудящую толпу. На его лбу залегла глубокая складка - как заметил Энакин, с недавних пор вовсе переставшая разглаживаться.
   - Считаешь, Корускант долго еще будет чем-то от него отличаться?
   Кеноби долго молчал - опустил голову и стиснул челюсть так, что на лице четко обозначились желваки. Когда Энакин уже решил, что бывший учитель принял его вопрос за риторический, тот наконец ответил - сипло, будто выдавливая из себя слова:
   - У Совета есть... опасения. Сам видишь: готовимся кто к эвакуации, кто к осаде.
   Снова повисло молчание. Некоторое время паузу заполнял лишь шум раскинувшегося внизу палаточного городка. Медицинский транспортник с гулом поднялся в воздух, забирая с собой пострадавших в стычке, следом потянулась пара журналистских спидеров. Большинство же осталось: собирать сенсации с протестующих и полицейских, чтобы потом подать в репортаже под кровавым, особо пикантным соусом.
   - Даже не будешь меня ни о чем спрашивать?
   - А зачем? Все равно не ответишь.
   - А почему бы и не ответить? Я давно не держу тебя за ребенка, Энакин. Не хуже меня ведь понимаешь: даже если Сенат проголосует в нашу пользу, Палпатиновская хунта от власти так просто не откажется. Здесь расклад - или мы, или они. И все это хорошо понимают. Совет в том числе.
   - Надеюсь, Совет понимает, что в одиночку мы много не навоюем?
   - Конечно. Но дальше - не спрашивай. Сказать ничего конкретного не имею права.
   Энакин понимающе хмыкнул, тщетно гоня прочь поселившийся в груди мерзостный холодок. Будто нужен ему был этот ответ - и так все ясно. Что понимает Совет, то понимает и Делегация. Вопрос только в том, кто уже согласился от лица своей планеты пообещать джедаям полную поддержку...
   "Эх, Падме, Падме... во что же ты влезла?"
   - Энакин?
   - Да?
   Подняв голову, он встретился взглядом с Оби-Ваном. Понимающий у него был взгляд, проникновенный. Как у человека, разделяющего с собеседником одну тайну на двоих.
   - С Падме все будет в порядке. Я обещаю.
   "Вот как? И что же ты можешь гарантировать ей, друг, когда в собственном будущем уверен быть не можешь?"
   Его молчание Оби-Ван интерпретировал по-своему: шагнул ближе, улыбнулся - тепло и искренне.
   - Сейчас не до Кодекса, Энакин. Я понимаю, как много она для тебя значит. И осуждать не собираюсь. Удивлен?
   Энакин ухмыльнулся:
   - Я давно уже не ребенок, Оби-Ван. И идиотом тебя перестал считать лет с восемнадцати.
   И - после паузы:
   - Спасибо.
   "Но я предпочту, чтобы ее жизнь не зависела от Совета. Ему и самому защита не помешала бы".

* * *

   Вот уже с четверть часа Сейли старательно убеждала себя, что делает доброе дело. Получалось с переменным успехом - а если честно, то очень плохо. Хотя девочка и понимала, что поступает правильно, чувствовала она себя гадко. "Предательница, предательница!" - будто кто-то кричал ей на ухо противным, издевательским голоском.
   Сейли сердито тряхнула копной тугих каштановых кудряшек. Мысленный спор с собой так захватил ее, что она даже не обратила внимания на выпавшую из прически заколочку - не до того было.
   Какие все-таки глупости начинаешь себе придумывать, немного постояв в одиночестве. Предательница, это же надо! А вот ничего подобного, никого она не предавала! Нет и не может быть ничего плохого в том, чтобы помочь тете Мон помириться с Исанн. Ну подумаешь, пришлось немного соврать... Сейли же свою лучшую подружку знала: если она себе что-то в башку вбила, то ее никакими уговорами не переубедишь - разругаешься только.
   На этот довод совесть чуть успокоилась. Приободрившись, Сейли принялась развивать успех - чтоб уж наверняка избавиться от этого противного чувства вины непонятно за что.
   Да, она поступила правильно, согласившись помочь Мон. Сама Исанн в жизни бы с ней не заговорила: она почему-то была свято уверена, что Мон хочет зла ее семье.
   Иногда Сейли подружку решительно не понимала: она что, совсем с ума сошла, чтобы так думать? Как ей вообще могло такое в голову прийти? Ведь еще совсем недавно они были почти семьей: мама Сейли, мама Исанн... и Мон - бездетная, но относившаяся к дочерям подруг как к любимым племянницам. Разве можно было забыть, как они собирались все вместе - совсем как большая и дружная семья? А их прогулки по Корусканту? А походы в театр не реже чем раз в месяц?
   Глаза вдруг защипало. Сейли поспешно утерла слезы рукавом - не столько из-за того, что стыдилась их, сколько из-за хлеставшего по лицу промозглого ветра. На улице стремительно холодало - точь-в-точь как воспоминания Сейли становились все темнее и безрадостней.
   Все было так хорошо, прямо как в сказке... а потом сказка кончилась - внезапно и очень страшно. Два года назад тетя Габриэлла пропала. Не сказав никому ни слова, ушла из дома и не вернулась. Сейли тогда несколько ночей подряд проревела в подушку - а уж что творилось с Исанн, ей даже представлять не хотелось, потому что при одной мысли об этом становилось плохо. Подруга больше месяца привидение напоминала: молчаливая и понурая, она, казалось, все делала по инерции - ходила, ела, разговаривала, учила уроки... классная дама даже хотела ее к школьному психологу записать, но господин Айсард категорически запретил. Сказал, что от психологов больше вреда, чем пользы, а девочке просто нужно время, чтобы оправиться.
   Она и оправилась. Отживела понемногу, снова стала напоминать себя прежнюю... но увы - именно напоминать. В Исанн что-то изменилось, причем в худшую сторону. Ее всегдашние ершистость и воинственность превратились в... порой Сейли казалось, что в самую настоящую злобу. Ее до сих пор передергивало от воспоминания о том, как подруга планомерно и упорно изводила одну из одноклассниц, Миру. Да, та девчонка, конечно, мерзко поступила - незачем было подначивать Исанн, говоря гадости про ее семью, - но с местью вышел явный перебор. Исанн ей просто житья не давала: натравливала на нее весь класс, мучила ядовитыми издевками, постоянно провоцировала на драку, а потом изображала перед учителями невинную жертву... это было гадко. А Исанн говорила, что справедливо.
   В классе изменившуюся Исанн уважали и побаивались, но в глубине души терпеть не могли. Девчонки долго увивались вокруг нее стайками верных приспешниц - а как поползли эти слухи о том, что господина Айсарда могут скоро арестовать, тут же накинулись на бывшую "хозяйку", будто злобные гарпии.
   Кто-то мог сказать, что и поделом. Но Сейли ее никогда не предаст и не бросит! Потому что дружба - это святое. Потому что друзей надо защищать, как Исанн защищала ее, когда была "в силе". А еще друзьям надо помогать, даже если они сами этого не хотят.
   Мон сказала, что хочет помочь Исанн. Что понимает, как ей тяжело, как ей нужна поддержка... что здесь может быть плохого?
   Сейли бросила взгляд через плечо - позади, в блеске неоновых огней и пестрых рекламных голограмм, возвышалось кафе "Звезда". Раньше, в хорошие времена, девочки часто ходили сюда с матерями и тетей Мон: здесь всегда играла живая музыка, и подавали вкуснейшие в галактике пирожные со сливками и карамелью. Наверное, именно поэтому Мон его и выбрала: может быть, приятные воспоминания сделают Исанн чуть покладистее и спокойнее.
   Сейли очень хотелось, чтобы это оказалось правдой. Ей уже порядком надоело, что подруга замечает в людях только плохое и во всех обидчиков видит.
   - Привет. Ты что, спишь на ходу?
   Сейли едва не подскочила от неожиданности: видимо, она так увлеченно рассматривала кафе, завороженная одновременно своими размышлениями и яркими голографическими картинками на рекламных стендах, что в упор не заметила подошедшую Исанн.
   - Уснешь тут! Я тебя уже час на холоде жду. Замерзла, между прочим, - Сейли выразительно потерла предплечья, за время ожидания сплошь покрывшиеся мурашками.
   - Подождала бы внутри, - Исанн раскаиваться явно не собиралась. - Я из дома долго выбиралась: если бы поймали, вообще не получилось бы прийти.
   - Тебя что, под домашний арест посадили? - у Сейли округлились глаза: если бы ее так наказали, у нее бы не хватило духу не подчиниться. - А тебе не влетит за то, что сбежала?
   Исанн хитро улыбнулась:
   - Не влетит, если папа не узнает. А он не узнает: гувернантка никогда ему не признается, что позволила мне улизнуть. Это же будет означать, что она за мной не уследила.
   Девочка провела рукой по лицу, убирая упавшие на глаза пряди волос. Поймав на себе пристальный взгляд Сейли, удивленно спросила:
   - Что ты там такое увидела?
   Не уверенная, как потактичнее сказать, Сейли просто коснулась щеки кончиками пальцев - примерно на том месте, где у Исанн наливался багровым синяк.
   - Это... он тебя так, да? За что? - тихонько прошептала она. Сердце защемило от жалости: вот если бы тетя Габриэлла не пропала, Арманд Айсард наверняка не позволил бы себе так обращаться с дочерью!
   "Может, Исанн из-за него так озлобилась. Все-таки ее папаша - жутковатый тип".
   Совершенно не вовремя вспомнились слухи, ходившие про исчезновение Габриэллы Айсард. Мол, это родной муж ее так...
   "Ну нет, это уже слишком! - одернула себя Сейли. - Господин Айсард, конечно, строгий и суровый, но не чудовище какое-то. И тетя Габриэлла с ним счастлива была. Наверное..."
   Исанн неожиданно нахмурилась:
   - Не понимаю, о чем это ты, - она торопливо склонила голову так, чтобы волосы хотя бы немного прикрыли левую часть лица. - И вообще, кто-то тут замерзал. Так пойдем!
   Схватив подругу под руку, Исанн поспешила ко входу в кафе. Сейли только и оставалось, что пытаться не отставать - а то со стороны могло показаться, что она волочится за спутницей, как собачка на поводке.
   На душе у нее снова заскребли фелинксы: а если не получится? Если Исанн, увидев Мон, разозлится и уйдет, а потом еще и на Сейли обиду затаит? Во всяком случае, пока не было похоже, чтобы знакомая обстановка и приятные воспоминания хорошо на нее влияли.

* * *

   Мон отстраненно постукивала пальцем по столешнице. Время от времени она забывалась, теряя контроль за жестикуляцией, и тогда кончик ухоженного ноготка принимался выписывать по белоснежной скатерти невидимые узоры - то плавные и округлые, то резкие и рваные, в зависимости от течения мыслей. Вокруг звучала легкая ненавязчивая музыка; мимо проходили богато одетые, степенные посетители кафе: в основном респектабельные дамы с детьми, но попадались и влюбленные парочки, и компании молодежи - обычно девушек лет от пятнадцати до двадцати на вид.
   Беспечная, праздная публика. Коротая время, Мон волей-неволей прислушивалась к их разговорам - и слышала, в принципе, именно то, что ожидала услышать: политику если и обсуждали, то между делом, отводя ей место перед очередным любовником мадам N, но после новых коллекций от модных кутюрье. Будто ничего и не изменилось с тех пор, как Мон приходила сюда ради только лишь приятного времяпровождения. Будто галактика не стояла на пороге новой гражданской войны.
   Сенатор улыбнулась уголками аккуратно подкрашенных губ. Судя по ее опыту общения с благонравными домохозяйками, внешнего мира для них попросту не существует: любая новость, которая выбивается из их уютной действительности, либо отторгается, либо воспринимается очень... остро. Дамы подобного рода пугливы и доверчивы, словно дети... чем вполне можно воспользоваться в своих целях.
   Так она и поступила однажды. Так она собирается поступить снова. Не без зазрений совести, конечно: нет повода для гордости в том, чтобы обвести вокруг пальца доверчивое создание... но порой ситуация вынуждает. Как сейчас.
   Она поднесла к губам фарфоровую чашку, наполненную ароматным кафом. Подержала так некоторое время, наслаждаясь теплом и запахом, приятно щекочущем ноздри... и размышляя. Мысли ее преследовали достаточно мрачные, хотя со стороны женщина казалась настоящим олицетворением покоя - куда там мастерам-джедаям.
   Что она собирается сделать? Если верить Роланду Артемиусу, попросившему ее об услуге, то вытянуть из маленькой девочки свидетельства против ее отца. Любую мелочь - упоминания о ссорах между родителями, случаях домашнего насилия... суть не в том, что малышка скажет ей, а в том, что передаст отцу. Человек есть человек, даже такой, как Арманд Айсард - а постоянные напоминания об убийстве жены изрядно расшатывают нервы. Еще больше выводят из душевного равновесия предположения о том, что именно известно врагу, как далеко он может зайти... как намерен воспользоваться ребенком, к которому уже подступился.
   Нервный противник - рассеянный противник. Рассеянный противник - слабый противник. А им сейчас требуется любое преимущество, пусть даже дающее фору в несколько минут.
   Казалось бы, все правильно. Вот только Мон была далека от того, чтобы считать мотивы Артемиуса кристально-чистыми. Старый змей всегда был себе на уме, склонностью к альтруизму не страдал и очень любил свой Департамент юстиции... который наверняка потеряет, если - а вернее, когда - начнется гражданская война. Корускант неизбежно окажется в руках военной хунты, и тогда никто не даст за жизнь сторонника Делегации ломаной кредитки.
   Если только он не намеревается заключить, так сказать, сепаратный мир. Что для этого нужно? Да всего лишь согласиться жить под новой властью и дорого продаться кому-нибудь из видных ее представителей. Что потребуется окружению Палпатина, когда оно этой властью станет? Компромат друг на друга - а уж этого добра у Артемиуса было в избытке.
   Так не помогает ли Мон сейчас своему "союзнику" набить себе цену в глазах... скажем, Сейта Пестажа? Или Уилхуффа Таркина? Бейл бы сказал, что у нее паранойя. Но она сердцем - женской интуицией, если угодно, - чувствовала, что не так уж невероятна эта версия.
   "С Артемиусом нужно постоянно держать ухо востро, - резюмировала Мон, неспешно потягивая каф. - Эх, как же порой не хватает собственного ССБ..."
   - А тут все так же здорово, правда? Даже группа играет та же, что и два года назад!
   Знакомый детский голосок прозвучал совсем рядом, легко угадываясь сквозь негромкую музыку и обрывки чужих разговоров. Сейли Маннэа целеустремленно шла к ее столику, не забывая вертеть головой по сторонам и без умолку трещать со своей подружкой - черноволосой девочкой, слишком высокой и слишком строго одетой для своих одиннадцати. У этого ребенка и выражение лица было, более присущее взрослым: казалось, она изо всех сил пытается проникнуться беззаботным настроением окружающих, но получается у нее не слишком хорошо.
   Мон снова прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Все-таки общаться с этим озлобленным и недоверчивым волчонком будет куда труднее, чем с открытой и дружелюбной малышкой, которой Исанн когда-то была.
   Голоса девочек звучали все громче. Теперь Мон могла даже расслышать их шаги. До того, как они сядут за столик, оставалось...
   - Вы?! Что вы здесь делаете?
   ... всего ничего.
   Мон обернулась на голос - и тут же на ее губах расцвела самая теплая и обворожительная улыбка из всех, что имелись в богатом арсенале сенатора.
   - Рада тебя видеть, Исанн. А здороваться так со взрослыми неприлично, милая...

* * *

   Мон Мотма практически не изменилась. Как и всегда, вся в белом, скромная и величественная одновременно - хоть сейчас в какой-нибудь фильм про самоотверженную принцессу, спасающую галактику от вселенского зла. Короткие рыжие волосы лежат волосок к волоску, лицо - что маска, так много на нем слоев "неброского" макияжа. И эта ее улыбка, мудрая и понимающая... фальшивая насквозь, как и все в этой ведьме. Кажется, будто добрая. Будто искренняя и теплая. А на деле - в ясных синих глазах стынет лед, и смотрят они так расчетливо и пытливо, что становится не по себе.
   Исанн не понимала, как раньше могла ей верить. Это какой наивной дурочкой надо было быть, чтобы не заметить в "тетушке" подколодную змеищу? А ведь не просто верила - любила, будто родную! Ластилась к маминой подруге, чуть ли не в рот заглядывала... прямо как глупенькая и доверчивая Сейли.
   "Глупенькая - не глупенькая, а меня провела, - со злостью подумала девочка, сжимая кулаки. - Надо было догадаться, что здесь что-то нечисто!"
   Сейли стояла рядом, нервно переминаясь с ноги на ногу. Взгляд ее метался от Исанн к Мотме и обратно - виноватый и робкий, прямо как у нашкодившей собачонки. Почему-то от этого стало еще гаже: раз уж подруга понимала, что поступает подло, зачем вообще пошла на поводу у этой стервы?
   Удушливой волной захлестнула обида: вот они, ее приоритеты! Разумеется, куда там доверию и дружбе Исанн до одобрения тети Мон!
   А эта змея сидит и улыбается, довольная собой... наверняка задумала очередную мерзость, иначе зачем ей все это?
   - Я с вами вообще не здоровалась, - процедила Исанн сквозь зубы. Сейли попыталась успокаивающе коснуться ее плеча, но девочка вырвалась, встряхнувшись, как дикая кошка. - И разговаривать ни о чем не собираюсь. Сейли - хорошо тебе и госпоже Мотме провести время!
   Таким тоном Исанн могла бы желать ей провалиться на нижние ярусы Корусканта. Мысленно - того и желала: за ложь, за предательство... пусть подруга пошла на это по дури и доверчивости, пусть не желая ничего плохого, но зачем было врать?! Сейли так долго была единственным человеком, который никогда ее не обманывал...
   - Да постой же ты! - Сейли неожиданно цепко схватила ее за руку. - Слушай, извини меня, что не сказала сразу, но иначе ты бы не пришла. Ну что страшного в том, чтобы нормально поговорить с тетей Мон? Что она тебе плохого сделала? Она же просто повидать тебя хотела...
   "Что плохого?! Да так, ничего - всего лишь семью разрушила! Всего лишь строит козни против папы! Мелочи ведь, правда?!"
   Исанн обернулась к подружке, намереваясь выдать гневную отповедь, но вдруг осеклась на полуслове: Сейли смотрела на нее с такой искренней теплотой и преданностью, что тирада застряла в горле.
   Секундным замешательством воспользовалась Мотма. Ослепительно улыбаясь, она поднялась с диванчика - изящным, плавным движением, грацию которого выгодно подчеркнул струящийся покрой платья. Приблизившись к девочкам, с материнской лаской приобняла их обеих за плечи. По телу Исанн будто электрический разряд прошел: хотелось сбросить ее руку, вырваться из нежеланных объятий... но какая-то часть ее млела от нежного прикосновения, порывалась податься вперед и крепко прижаться к женщине, как когда-то давно...
   - Ну-ка, хватит ссориться, - мягко, но непреклонно произнесла Мон, покровительственно глядя на девочек с высоты своего роста. - Исанн, я понимаю твое возмущение: чувствовать себя обманутой всегда неприятно. Но поверь, Сейли хочет тебе добра. Так же, как и я.
   "Ну да, конечно!" - Исанн не знала, что нужно этой змее, но добро в этот список явно не входило. Отец рассказал ей о "тетушке Мон" вполне достаточно, чтобы девочка больше никогда не поверила ни единому ее слову.
   И все же было в голосе и поведении Мон нечто гипнотическое. Неожиданно для себя Исанн обнаружила, что гнев не бушует в ней так же сильно, как минуту назад. Даже уходить теперь не очень-то хотелось: ну подумаешь, Мотма хочет поговорить... можно и поговорить. В конце концов, подняться и уйти всегда успеется - с той лишь разницей, что сделав это сейчас, Исанн так и не узнает, чего эта сенаторша от нее хотела.
   Поняв, что активного сопротивления не встретит, Мон мягко подтолкнула девочек к полукруглому диванчику.
   - Давайте-ка присядем и закажем что-нибудь. Сейли, тебе как всегда - фруктовое мороженое и пирожное с карамелью?
   Просияв, Сейли согласно закивала. Ей, видимо, показалось, что разговор наконец-то свернул в мирное русло: ободренная, она даже шутливо ткнула Исанн в бок, надеясь заразить своим хорошим настроением. Та ответила подруге таким угрюмым взглядом, что Сейли почла за лучшее смущенно потупиться.
   - Только смотри не заболей мне, - Мотма с напускной строгостью погрозила ей пальцем. - Как я потом перед твоей мамой оправдываться буду? Исанн, а ты что хочешь?
   - Ничего, - буркнула девочка, старательно напоминая себе, что разговаривает с врагом. А ведь едва успела прикусить язык, так хотелось по привычке попросить...
   - Значит, будет кусочек торта с медом и лесными альдераанскими ягодами, - не уставая ласково улыбаться (приклеен у нее этот оскал, что ли?), заключила Мон. - Ты ведь любишь такой, правда?
   Исанн этот торт не просто любила - обожала. Стиснув зубы, девочка мысленно дала себе зарок к угощению не притрагиваться. Как назло, именно в этот момент желудок предательски скрутило от голода: день уже клонился к вечеру, а она со школы ничего не ела. А если еще дома лишат ужина в наказание...
   "Ну и пускай! Мотма специально этот спектакль разыгрывает. Хочет, чтобы я расслабилась и начала ей доверять. Не дождется, ведьма. Мама вон уже доверилась..."
   Внутри все скрутилось в тугой узел. Мама! С ошеломительной ясностью Исанн поняла, зачем нужен был этот разговор, что могло потребоваться от нее Мотме. И как только раньше не догадалась? Она ведь помнила разговор отца с Пестажем. Сама обливалась холодным потом, слушая их мрачные рассуждения о том, что сторонникам Делегации только формального повода не хватает, чтобы начать аресты, - причем повод сгодится любой, самый пустяковый. Даже такой, как бездоказательные обвинения в женоубийстве...
   "Артемиусу не нужны доказательства. Ему нужен повод, чтобы возбудить дело - а если это случится, из застенок тебя разве что ударная группа штурмовиков вытащит", - вот что об этом говорил Сейт Пестаж. И если Исанн сейчас ляпнет какую-нибудь глупость, которую Мотма передаст своему союзнику...
   Безумно захотелось вскочить с места и со всех ног кинуться домой - подальше от Мон с ее сладенькой улыбочкой и проницательным взглядом, под защиту родных стен, гувернантки и охраны. Все-таки папа был прав: сейчас ей безопаснее сидеть взаперти, а она, как последняя идиотка, побунтовать решила!
   Мотма, очевидно, заметила неладное. Стоило ей посмотреть на Исанн, как сорт кафа, с которым сенатор не могла определиться мучительно-долго, был выбран в считанные секунды, а десерт - и вовсе назван наобум.
   - Надеюсь, Исанн, ты простишь нас с Сейли, - завела она разговор, едва официантка приняла заказ и упорхнула на кухню. - Я бы предпочла встретиться с тобой безо всяких уловок, если бы не знала, как упорно ты меня избегаешь. Отчего так, милая? Разве я сделала тебе что-то плохое?
   Хотелось взять и выплеснуть недопитый каф прямо в ее благообразное лицо. Обварить не обварила бы - напиток успел поостыть, - но хотя бы белоснежное платье безнадежно измарала. Глупо, мелочно и по-детски, но хоть какая-то отдушина была бы. Как будто она не понимает, из-за чего! Еще смеет спрашивать, что плохого сделала...
   "Если бы не ты, родители до сих пор были бы вместе. Если бы ты не разрушила все, мама бы не ушла!"
   Бесчисленное множество раз Исанн представляла себе, как высказывает Мотме все, что накипело на душе, как швыряет ей в лицо одно обвинение за другим... а вот теперь она сидела здесь, понимая, что разговаривать с "тетушкой" нужно как можно осторожнее и сдержаннее. Если Исанн все правильно поняла, то сенаторша наверняка прячет в сумочке или кармане включенный диктофон. А это значит - ни слова о маме. Ни слова о том, что она догадывается, почему они так страшно рассорились с папой.
   - Вы сенатор. У вас много дел и мало времени. Зачем вам тратить его на меня?
   Мон посмотрела на нее ласково и снисходительно. Протянув руку, накрыла ладонь девочки своей и слегка сжала. Исанн попробовала дернуться - ничего не вышло: хватка у Мотмы была мягкой, но удивительно цепкой.
   - Позволь мне самой решать, на кого и на что тратить время. Неужели ты думала, что я уделяла тебе внимание только из-за Габриэллы? Глупенькая... и ты, и Сейли мне как родные, и ничто этого не изменит.
   Не отпуская ладони Исанн, второй рукой Мон провела по ее щеке. Замерла, прижимая пальцы к синяку под скулой. Девочка хотела отшатнуться, но будто в ступор впала: по ногам и рукам сковало все то же дурацкое чувство - между страхом, отвращением и подспудным желанием насладиться лаской еще немного.
   - О, Сила... - выдохнула Мотма потрясенно. Лицо ее приобрело такое сочувственное выражение, что кажется, еще немного, и глаза влажно заблестят от слез. - И часто отец так поступает с тобой, малышка?
   - Поступает как? - прикинулась дурочкой Исанн. Невольно скривилась, когда Мотма чуть усилила нажим, на что место удара отозвалось тупой пульсирующей болью.
   - Ох, бедная девочка... не бойся, скажи мне. За что он так сильно ударил тебя? В чем ты так провинилась?
   - Никто меня не бил, - Исанн попыталась отстраниться, но Мон держала ее по-прежнему крепко. - Я ударилась просто. О дверной косяк. В темноте не заметила, вот и налетела на него.
   Женщина сокрушенно покачала головой. Погладила Исанн по затылку, ласково перебирая ее жесткие черные волосы.
   - Ты сейчас говоришь точь-в-точь как твоя мама. Габриэлла как только ни объясняла следы побоев... все пыталась убедить всех вокруг, что счастлива в браке. Была бы чуть посмелее, и кто знает - может, все закончилось бы для нее по-другому.
   Исанн встрепенулась. Отшатнулась назад, рывком высвободила руку из нежно-стальной хватки. Вот это уже ложь, наглая и отвратительная!
   - Вы врете, - заявила она твердо. - Папа никогда не трогал маму и пальцем, не смейте так о нем говорить! И вообще, клевета - это преступление, если вы не знали!
   Разговор записывают? Вот и отлично, пускай слышат! Пускай знают, что просчитались, что...
   - Разве? - Мотма по-прежнему говорила ласково и спокойно - только едва уловимые нотки укоризны закрались в ее голос. - Я не виню тебя за то, что ты выгораживаешь Арманда, милая: это естественно - любить родителей... но разве ты никогда не слышала, как они ссорились? Как часто плакала твоя мама? Ты ведь помнишь, да?
   Исанн чувствовала, что ее начинает трясти. Ей хотелось вскочить на ноги и убежать - но она не могла даже пошевелиться, будто тело перестало ей подчиняться. Хотелось закричать, что это все ложь, - язык не ворочался... а в памяти, как назло, всплывали обрывочные образы: то надрывный женский плач, доносящийся из-за закрытых дверей, то скандалы по ночам, то инфопланшет, который отец яростно швыряет об пол... то бледная улыбка матери, поддергивающей рукава платья - под которыми на запястьях красуются синюшные отметины.
   "Да, может быть, папа иногда перегибал палку. Он здорово напугать может, если зол. Возможно, даже ударил маму пару раз, когда она особенно сильно вывела его из себя... но это вряд ли. А даже если и так - это не Мотмы, этой змеи, дело! Это ведь из-за нее все началось. Такого никогда не случалось, пока..."
   Исанн смутно представляла себе, что же крылось за многозначительным "пока". Знала лишь, что Мотма была к этому причастна: скандалы родителей редко обходились без ее имени.
   Мон настраивала ее мать против мужа. Говорила о нем всякую чушь... заставляла делать что-то такое, из-за чего они вечно ссорились. Ничего удивительного, что такими темпами их брак вскоре распался - кто же выдержит эту ежедневную нервотрепку? Но то, что пытается сказать Мотма... бред и провокация, вот и все!
   - Исанн, я беспокоюсь за тебя. Я не знала более преданной супруги, чем Габриэлла, более любящей матери... что нужно было сделать с ней, чтобы она бросила семью? Ты веришь, что твоя мама бросила бы тебя, милая? Что перестала бы общаться с тобой просто так, без причины? Она ведь пропала без вести, Исанн. Ее искали, но так и не смогли найти. Зачем ей скрываться, если она не была чем-то напугана?
   Исанн потрясла головой. Движение тут же отозвалось тупой болью в висках: казалось, с обеих сторон их сдавливает невидимым прессом - с такой силой, что вот-вот промнутся кости черепа.
   "Зачем? - пробивался сквозь отчаянное отрицание подленький голосок. - Почему она так поступила? Почему, почему?!"
   - Я не понимаю, о чем вы говорите, - выдавила девочка. - Не понимаю, зачем.
   Краем глаза она заметила, как смущенно потупилась Сейли. Закусила губу, принялась нервно заламывать руки.
   - Тетя Мон, не надо об этом, пожалуйста, - робко подала она голос. - Давайте поговорим о чем-нибудь еще?
   Мотма не обратила на нее никакого внимания: смотрела только на Исанн, глаза в глаза - и невозможно было отвести их, так завораживал ее взгляд.
   - Прости, если я причинила тебе боль, солнышко, - ласково, с щемяще-искренней печалью сказала она. - Просто хочу, чтобы ты знала: если тебе будет трудно... если вдруг почувствуешь себя в опасности... ты всегда можешь обратиться ко мне. Я помогу, милая. Я смогу тебя защитить, если потребуется.
   Ее голос убаюкивал, словно укутывал пуховым одеялом. Взгляд, лучащийся искренней теплотой, сулил поддержку и защиту куда выразительнее слов. В какой-то момент безумно захотелось подойти к ней, и, уютно устроившись у нее на коленях, крепко-крепко обнять...
   Исанн вскочила с места как ошпаренная. До боли стиснула зубы, впилась ноготками в ладони - лишь бы вырваться из этого транса, развеять сковавший мысли и чувства туман.
   - Мне не нужна ни ваша помощь, ни ваша защита, - выпалила она, рывком наклонившись к Мотме. - Меня не от кого защищать, ясно вам? И не смейте больше говорить гадости про моего отца, и маму в покое оставьте!
   Прежде чем Мон успела ответить, девочка бросилась прочь - почти бегом, отталкивая с дороги зазевавшихся посетителей. Красная как рак Сейли вскочила следом. Бросила извиняющимся тоном:
   - Простите, я, наверное, за ней пойду... вы же видите, как она расстроилась!
   Не прощаясь, она поспешила за подругой. Мон только плечами пожала в ответ на удивленный взгляд официантки, в нерешительности застывшей у столика:
   - Дети, - констатировала она с обворожительной улыбкой. - Не обращайте внимания, мадемуазель. Принесите счет, пожалуйста... и вот немного чаевых. За беспокойство.
   Кредитный чип номиналом в пять сотен прочно убедил официантку, что ничего странного не произошло. Дети, что с них возьмешь?

* * *

   Откинувшись на спинку диванчика, Мон неспешно потягивала каф. Нетронутые десерты так и остались стоять на столе. Наверно, достанутся персоналу кафе в качестве приятного бонуса: не пропадать же деликатесам зря.
   Мимолетное прикосновение к карману - убедиться, что диктофон на месте, и для надежности переложить в сумочку. Артемиусу наверняка любопытно будет послушать... жаль, не было при себе скрытой камеры: лицо малышки обо многом говорило куда красноречивее ее слов.
   Исанн явно знала больше, чем говорила. Помнила что-то такое, в чем боялась признаться сама себе. Возможно, если бы Мон смогла вовремя успокоить девочку, то получила куда более интересную информацию. Вероятно, даже такую, что позволила бы надежно запереть господина директора в тюрьме - вплоть до скоропостижной смерти от сердечного приступа.
   Жаль, не удалось. На этот раз. Но что-то подсказывало Мон: Исанн к ней еще вернется. Как бы малышка ни ершилась, как бы ни отрицала, но доверие к давней подруге матери все еще жило в ней - как и привязанность, старательно подавляемая агрессией, страхом и обидой. Ей отчаянно не хватало ласки и внимания - и особенно сильно она будет в них нуждаться после того, как расскажет отцу о сегодняшнем разговоре, надеясь на утешение... а получит в лучшем случае гневную отповедь за то, что посмела заговорить "с врагом".
   "Исанн - девочка любопытная. Она наверняка захочет узнать, что стало с ее матерью на самом деле: слишком уж сообразительна, чтобы принять все слова отца на веру. Напуганная и расстроенная, она снова будет искать со мной встречи. А я уж позабочусь о том, чтобы извлечь из этого максимум пользы".
   Возможно, было в этом что-то неправильное. Но ни малейших угрызений совести Мон не чувствовала: не до таких щекотливых вопросов, когда на кону стоит судьба галактики. Арманд Айсард был вполне способен взять на себя роль лидера хунты, когда голова Палпатина слетит с плеч - так значит, Мон обязана использовать любую возможность, чтобы его ослабить. Ребенок - ничем не хуже, а то и лучше прочих.
   "Вопрос лишь в том, как именно его использовать..."
   Вариантов имелось множество, и каждый надлежало обстоятельно обдумать. Но пока Мон позволила себе ненадолго расслабиться, наслаждаясь приятной музыкой и изысканным вкусом кафа - все-таки готовили его здесь отменно.

* * *

   Сейли догнала Исанн у смотровой площадки. Подруга стояла, опершись на парапет, и бездумно глядела, как между небоскребами, протянувшимися на сотни ярусов вниз, течет бесконечный поток машин. Когда Сейли тихонько пристроилась рядом, Исанн бросила на нее короткий взгляд, но ничего не сказала. Просто продолжила смотреть в глубь сверкающей разноцветными огоньками бездны.
   Какое-то время стояли молча. Сейли мялась, не зная, как начать разговор, а Исанн, похоже, и вовсе не собиралась этого делать. Неуютная это была тишина - будто невысказанные слова висели в воздухе и гудели в ушах до тех пор, пока кто-нибудь не осмелится их озвучить.
   - Слушай... ты прости меня, пожалуйста. Я не ожидала, что все будет... ну, вот так.
   Исанн медленно обернулась. Лицо у нее было белее мела, глаза - все в красных прожилках. Вряд ли только из-за ветра.
   У Сейли болезненно екнуло сердце: на мгновение показалось, что сейчас Исанн скажет что-нибудь злое и едкое, что-то, что поставит на их дружбе жирный крест...
   Она улыбнулась - бледно и устало, будто с трудом.
   - Да ладно... ты же как лучше хотела.
   - Значит, друзья? - Сейли нащупала ладонь подруги и робко сжала.
   - Ну а как же. Я не позволю Мотме еще и тебя отобрать.
   Исанн сомкнула пальцы в ответ, и Сейли почувствовала, как по телу разливается приятное тепло - и никакой промозглый ветер не мог его выстудить.
   - Не надо так про нее, хорошо? Она ведь правда за тебя беспокоится...
   - Да неужели? - Исанн фыркнула. - Слушай, все, что она говорила про моего папу, - бред пьяного хатта. Поспорить готова, что Мотма мою мать и надоумила уйти из дома, а теперь спектакль разыгрывает.
   Сейли было больно слышать такое про тетю Мон. В другое время девочка бы непременно вступилась за нее... но сегодня она действительно повела себя нехорошо. Из лучших побуждений, наверное, но все равно - нехорошо.
   - Но зачем ей это?
   Исанн передернула плечами:
   - А я почем знаю? Она ж сенатор, а их поди пойми. Планов столько, что они сами в них путаются.
   Девочки помолчали еще некоторое время, но теперь тишина не казалась и в половину такой напряженной, как несколько минут назад. Ее можно было бы назвать даже уютной... вот только произошедшее в кафе все не шло из головы.
   - Исанн, - несмело подала голос Сейли, - а ты себя хорошо чувствуешь? Если что, я могу тебя домой проводить.
   - Да нормально... а почему ты спрашиваешь?
   Под пристальным взглядом подруги девочка стушевалась. Ну, раз уж начала...
   - Тогда, в кафе, мне показалось, что тебе вот-вот плохо станет. Ты сильно побледнела, и глаза у тебя сделались будто стеклянные... и дрожала ты так, что даже мне заметно было. С тобой точно все нормально?
   Исанн вздрогнула и почему-то отвернулась. Поджав губы, уставилась прямо перед собой.
   - Нормально, - произнесла она отрывисто. - Мне просто показалось, что я что-то вспомнила. Я ведь тот день перед исчезновением мамы и не помню почти, представляешь? А тут будто картинка перед глазами мелькнула и сразу же пропала, - Исанн провела ладонью перед собой, будто перелистывая изображения на голоэкране. - Ерунда это все, наверное.
   - Наверное, - преувеличенно жизнерадостно отозвалась Сейли - хотя и заметила, что подруга сама в это толком не верит. - Ты переволновалась, вот воображение и начало чудить.
   Исанн снова улыбнулась - на сей раз почти по-настоящему.
   - Вот именно. Все со мной нормально. Но домой все равно вместе пойдем: тебе же по дороге, да?
   Сейли радостно кивнула. Пожалуй, притвориться, что ничего плохого не произошло - это лучшее, что они могли сейчас сделать.

* * *

   Энакин гнал спидер по аэротрассе, почти не глядя на дорогу: обостренные Силой рефлексы позволяли ему на бешеной скорости лавировать между машинами, перестраиваться из ряда в ряд, лишь в последний момент уходя от столкновения, под совершенно безумным углом вписываться в повороты. В Силе до него то и дело доносились отголоски чужой ярости - будто порыв ветра, раскаленного далеким взрывом: крутые и непредсказуемые виражи лихача не одному водителю прибавили седых волос.
   Энакин едва ли задумывался о таких мелочах: все его мысли крутились вокруг сообщения Падме. "Приезжай быстрее. Мне срочно нужно с тобой поговорить". Сухой текст, пересланный на комлинк - а слова все равно не смолкая звучали в ушах, будто произнесенные взволнованным, даже испуганным голосом Падме.
   Энакин прибавил скорость, хотя, казалось бы, дальше некуда: двигатель, не рассчитанный на такую нагрузку, надсадно гудел, а в салоне подозрительно тянуло паленым. Юношу это не останавливало: поскорее попасть домой - вот и все, что заботило его сейчас.
   Он был уверен: у жены что-то стряслось. Падме никогда не стала бы дергать его без веской на то причины: хорошо понимала, что если у Энакина есть возможность, он примчится к ней и без всяких напоминаний. И уж точно она не разбрасывалась словами вроде "быстрее" и "срочно" просто так.
   Пока Энакин не ощущал непосредственной угрозы, но это не означало, что Падме в безопасности. Отнюдь не означало - памятуя о том, что происходит на Корусканте, да и в галактике в целом.
   Сейчас никто не мог чувствовать себя в безопасности. Само это понятие казалось нелепым - примерно таким же смешным, как слова магистров о том, что пленение ситха остановит наступление Тьмы и спасет Республику от краха.
   "Интересно, что они скажут сейчас? Что его смерть позволит Свету восторжествовать? А что потом? Кого они станут винить, когда проклятый ситх сгинет - а галактика продолжит захлебываться кровью?"
   Он со всей силы рванул штурвал в сторону и тут же - вверх, переходя на аэротрассу выше. На ней движение было куда менее интенсивным - в самый раз, чтобы как следует разогнаться. Энакин отчаянно нуждался в скорости - не столько даже из-за просьбы жены, сколько из-за себя самого. Чтобы все мысли выдуло из головы свистом ветра, заглушило ревом мотора, вытеснило мельтешением огней и смазанных силуэтов машин и строений. Чтобы кровь кипела в жилах - и не от ярости, а чистого, как пламя, азарта.
   "Сначала - вытащить Падме из этого змеюшника. Любой ценой, любыми средствами. А там уж и с галактикой разберемся".
   Резкий и визгливый вой сирены заставил его рефлекторно увеличить скорость - и только потом, обратив внимание на вспыхнувшую алым приборную панель, от души выругаться и замедлить ход. Дорожный патруль, будь он неладен! То ли не осведомленный, что транспорт, принадлежащий Храму, не подлежит задержанию, то ли благополучно об этом позабывший.
   Три патрульных спидера оперативно взяли его в клещи и теперь настойчиво теснили с аэротрассы на ближайшую улицу. Энакин нехотя подчинился, мысленно поминая бдительных стражей порядка в самых смачных выражениях. Нашли время!
   Приземлившись и заглушив двигатели, он вышел из машины. Навстречу уже неспешно направлялся офицер - молодой и даже на первый взгляд наглый.
   - Лейтенант Таллес, здравья желаю, - поприветствовал он холодно и официально. Бегло осмотрел Энакина с головы до ног, на долю секунды задержав взгляд на световом мече.
   Энакин едва не рявкнул на лейтенантика, чтобы тот убирался с дороги: на пустые формальности не было ни времени, ни терпения.
   - Где командир? - прорычал он вместо этого. Разговаривать с этой мелкой рыбешкой не имело никакого смысла: все равно решения принимает старший офицер, и без разговора с ним нарушителя не отпустят.
   "Рыбешка" безропотно указал на спидер, стоявший чуть поодаль от остальных. Черный, отполированный до блеска и явно не дешевый, он мало походил на патрульную "рабочую лошадку" - но Энакин был слишком взвинчен, чтобы обращать внимание на подобные детали. Только шевельнулось в душе смутное подозрение, ощущение неправильности происходящего ­- и тут же затерялось в калейдоскопе других, более сильных эмоций.
   Что бы там ни было, он разберется.
   Едва Энакин забрался в салон через приглашающе распахнутую пассажирскую дверь, та захлопнулась с тихим шорохом. Индикатор на контрольной панели вспыхнул красным: водитель поспешил заблокировать замки.
   "Вот значит как".
   Подозрение стремительно переросло в уверенность: ловушка. Энакин сжал кулак, концентрируя Силу, готовясь направить ее для защиты или нападения. Пальцы задрожали от напряжения, с трудом выдерживая мощь, текущую сквозь них и уже рвущуюся воплотиться в материальном мире.
   - Нарушаем, рыцарь Скайуокер? - раздался прямо над ухом насмешливый голос. Неприятно знакомый.
   Энакин медленно обернулся. В салоне царил полумрак, но даже скудного освещения, проникавшего с улицы, вполне хватало, чтобы рассмотреть говорившего. Да и не очень-то Энакин в этом нуждался: с Армандом Айсардом он пересекался нечасто, но каждая встреча с ним запоминалась надолго. Даже магистр Винду так не трепал молодому рыцарю нервы, как директор ССБ - очевидно, получавший от процесса моральное удовлетворение, граничащее с садистским удовольствием.
   - Проблемы с финансированием, директор Айсард? Подработать решили?
   Ощерившись, Энакин подался вперед - и тут же застыл, резко, будто получив заряд из парализатора. На груди маячили две точки лазерного прицела. Еще две - он чувствовал инстинктивно - упирались в лоб и переносицу.
   - А вы шутник, Скайуокер. А вот у моих ребят с чувством юмора неважно. Да и нервы пошаливают после тяжелого рабочего дня... так что сядьте и успокойтесь. Без резких движений, пожалуйста: я не хочу недоразумений, а вы и подавно.
   Энакин нехотя подчинился. Откинулся на спинку сиденья, положил руки на колени. Прицелы снайперских винтовок, по-прежнему направленные на него, вызывали мерзкое ощущение наподобие зуда: так и хотелось потереть лоб или встряхнуться, будто сбрасывая с себя кровососущих насекомых.
   - Умеете вы расположить к себе собеседника, директор, - мрачно констатировал он. - Не боитесь, что у меня тоже могут сдать нервы? Что помешает мне убить вас прямо сейчас, если у меня возникнет такое желание?
   В ответе не было нужды: здравый смысл, в первую очередь. Еще целых четыре веских аргумента назойливо маячили на лице и груди. Только злость, подстегнутая давней неприязнью к Айсарду, не позволила удержать язык за зубами.
   Директор даже не соизволил обернуться.
   - Убить - ничего не помешает. А выстрелы вы все отразить сможете?
   - Будем проверять, или вы скажете, зачем все это устроили?
   Айсард усмехнулся - вроде бы вполне добродушно. Энакин невольно задался вопросом: это освещение превращает даже самое располагающее выражение лица в мерзкий оскал, или внутренняя сущность наружу рвется?
   - Этот вопрос мне нравится значительно больше: безумно, знаете ли, раздражает пустая болтовня и мальчишеская бравада. Но прежде чем я отвечу, вам придется сдать оружие.
   Директор требовательно махнул рукой, будто подзывая лакея с напитками на каком-нибудь приеме. Оконное стекло со стороны Энакина немедленно опустилось, и около него возник, словно материализовавшись из воздуха, тот самый лейтенантик с наглой физиономией.
   - Ваш меч, Скайуокер, - повторил Айсард уже жестче, со стальными нотками в голосе. - Когда мы закончим, вам вернут его в целости и сохранности.
   Скрепя сердце, Энакин отцепил меч от пояса и вложил в протянутую ладонь офицера. В последний момент сжал ладонь на рукояти и, с трудом удержавшись от искушения активировать клинок, обернулся к Айсарду:
   - Надеюсь, вы тоже не склонны к глупостям, директор. Мне не нужен световой меч, чтобы убить человека.
   Тени, плясавшие на лице Айсарда, будто стали еще темнее - только в зло прищуренных глазах отразился синеватый отсвет фонаря.
   - Если бы я хотел убить вас, ваше тело уже дожирали бы каннибалы из корускантских катакомб. Хотел бы захватить в плен - вы бы уже сидели в каземате настолько защищенном, что никакая Сила не помогла бы сбежать оттуда. Может быть, мы прекратим мериться возможностями испортить друг другу жизнь и поговорим как взрослые, здравомыслящие люди?
   Еще секунду, не больше, Энакин боролся с собой - после чего разжал пальцы, позволяя мечу упасть на ладонь лейтенанта.
   - Можем попытаться.
   Для того, чтобы отказываться от такого рода приглашений, нужно иметь на руках побольше козырей, чем у него. И поменьше уязвимых точек - как в фигуральном, так и в очень даже прямом смысле.
   Айсард благосклонно кивнул. Резко вскинул ладонь вверх - и в тот же момент погасли алые огоньки прицелов. Негромко, на грани слышимости загудел двигатель, и спидер мягко взмыл в воздух.
   - Вы собирались рассказать мне, зачем устроили этот цирк с дорожной инспекцией и нервными снайперами.
   Айсарда, казалось, куда больше собеседника интересовал пейзаж за лобовым стеклом: он задумчиво смотрел куда-то вдаль, машинально постукивая пальцами по колену.
   - Вам до сих пор не ясно? Поговорить с вами, разумеется: зная об определенных настроениях в Ордене, я не очень-то рассчитывал на разговор по комлинку или встречу в официальной обстановке.
   От Энакина не укрылось, какой интонацией Айсард выделил слова об Ордене. Примерно так же магистр Винду говорил о Палпатине и его приспешниках - вкладывая в голос столько отвращения, сколько позволял речевой аппарат, а недостающее дополняя взглядом и выражением лица.
   - Поговорить? - Энакин скептически фыркнул. - И только лишь?
   - Именно. Да, и не делайте такое лицо, эта мина уже изрядно набила мне оскомину. Не знаете, отчего большинство моих собеседников так меняются в лице, когда я предлагаю им разговор?
   Энакину вспомнились мрачные байки, ходившие о казематах ССБ и тамошних методах "работы" с узниками.
   - Может, от того, что места для бесед вы выбираете не слишком приятные?
   - Вас чем-то не устраивает ресторан "Саартем"? В таком случае можем направиться в "Свет Альдеры" или "Манарайский пик". "Рил'хаасе" не предлагаю: пагубно для репутации, да и несолидно человеку моего возраста посещать подобные заведения...
   - Постойте, - Энакин удивленно встрепенулся. Выглянув в окно, понял, что ведущая к центру Правительственного района дорога осталась далеко позади, и теперь выйти на нее можно будет, лишь изрядно попетляв по окрестностям. - Ресторан? Разве мы едем не в ваш офис?
   Айсард посмотрел на него, как на сболтнувшего глупость ребенка - со сдержанным удивлением и долей снисходительного высокомерия.
   - Зачем? Поверьте, у меня нет ни малейшего желания возвращаться туда сегодня без веской причины. Надеюсь, против "Саартема" вы все-таки ничего не имеете, потому что мы почти на месте.
   Спидер тем временем сошел с аэротрассы и плавно снижался, нацелившись на сплошь заставленную машинами парковочную площадку перед рестораном. От яркого искусственного света, от его бликов в начищенных до блеска корпусах машин и надраенном до зеркального состояния феррокритовом покрытии у Энакина неприятно сдавило лоб и виски. Не сказать, чтобы иллюминация была слишком сильной для человеческого глаза - напротив, в сравнении с кислотными огнями средних уровней она казалась очень сдержанной. Дело было не в физическом дискомфорте - но уже отсюда несло удушливым запахом подчеркнутой элитарности и закрытости заведения. Ханжество и лицемерие публики, естественно, прилагалось. За время жизни на Корусканте Энакин успел привыкнуть к этому, но побороть подспудное отторжение не сумел и вряд ли когда-нибудь сумеет.
   Когда спидер мягко опустился на парковку, и едва слышный гул двигателя смолк окончательно, Энакин первым покинул салон - с поспешностью, за которую тут же обругал сам себя. С головой нервозность выдал, а типам вроде Айсарда она - как акуле свежая кровь.
   Директор же вылез из машины не спеша, с некоторой вальяжностью важного человека и безусловного хозяина положения. Энакину невольно вспомнились уличные драки на Татуине - вроде бы без всякой связи с ситуацией, но кулаки зачесались.
   Охрана у входа - монструозного сооружения из тонких полос стали и широких пластин расписного стекла, - отнеслась к Энакину настороженно: их подозрительные, практически враждебные взгляды он ощущал всей кожей. Если бы не присутствие Айсарда, джедая наверняка вежливо попросили бы вон... а может, и не очень вежливо.
   - А здесь не очень-то жалуют представителей Ордена, - обронил Энакин после того, как длинноногая красотка-администратор, сияя дежурной улыбкой, назвала номер столика и клятвенно заверила гостей, что тот уже сервирован "в лучшем виде".
   - Вас это так удивляет? - Айсард милостиво кивнул подоспевшей официантке, показывая, что сопровождение не требуется. Девица понятливо склонила голову и упорхнула в зал - ожидать клиентов у столика.
   Энакин досадливо поморщился:
   - Зная, что со дня на день одна половина Республики кинется нас вырезать, а вторая - прятаться за нашими спинами от первой? Не слишком.
   Впервые за весь разговор Айсард обернулся к нему. Посмотрел странно - одобрительно и мрачно одновременно:
   - Значит, на этот счет у вас иллюзий нет. Это хорошо, Скайуокер. Разговаривать с людьми в розовых очках невыносимо и, как правило, совершенно бессмысленно.
   Из просторного холла они спустились в зал - огромное полукруглое помещение с натертым до зеркального блеска паркетом, столиками, застеленными белоснежными скатертями, скульптурами и цветами в неглубоких нишах. Мягкий свет лился с высокого потолка и хитро замаскированных настенных ламп; за панорамным окном сиял золотыми огнями Правительственный район. Публика была под стать заведению - и если Айсард в своей кроваво-красной форме смотрелся более-менее органично (помимо расфуфыренных господ и их дам в вечерних платьях, на глаза то и дело попадались офицеры, не позаботившиеся одеться по гражданке), то Энакина джедайские одеяния немедленно превратили в объект пристального и не самого дружественного внимания. Не то чтобы это очень беспокоило его, но в Силе чужая неприязнь, а подчас и неприкрытая агрессия чувствовались десятками раскаленных булавок - ощущения, пусть и не физические, но крайне неприятные.
   Энакин ожидал, что Айсард будет ковать железо, пока горячо, и немедленно возобновит разговор о неизбежной войне - однако пока складывалось ощущение, будто ту фразу он обронил невзначай и к теме возвращаться не намерен. Пока рядом крутилась услужливая официантка, бросая на него подобострастные, а на Энакина - откровенно кокетливые взгляды, директор охотно обсуждал ресторан, его кухню и репутацию, с покровительственным смешком заверял собеседника, что цены здесь вовсе не астрономические по сравнению с "Манарайским пиком"... у Энакина от этого театра уже голова шла кругом, а в крови медленно, но верно закипало граничащее с гневом раздражение. Но он терпеливо ждал: естественно, при девице Айсард разговор по существу не заведет.
   - Господин директор, - сразу же перехватил инициативу Энакин, едва официантка наконец приняла заказ и скрылась из виду. - Сколько еще вы будете делать вид, будто пригласили меня на дружеский ужин? У меня время не резиновое, да и у вас - вряд ли.
   Айсард благодушно усмехнулся:
   - А с терпением у вас неважно, как я посмотрю. Любопытно, это свойственно всей нынешней молодежи, или сказывается дурное влияние магистра Винду?
   Он неспешно пригубил вина - напитки принесли и разлили по бокалам буквально через минуту после того, как был сделан заказ. Энакин промолчал, не давая оппоненту возможности перевести тему и не сводя с него пристального взгляда.
   - А может, дело и впрямь в ситуации, - Айсард вдруг посерьезнел: напускное благодушие сошло с его лица, уступив место куда более привычной собранности и жесткости. - Времени-то у нас всех действительно в обрез: только день спокойной жизни остался - а потом мы, к сожалению, больше так поужинать не сможем. Баррикады будут мешать.
   - Решили ловить момент, директор?
   - В каком-то смысле. Да вы пейте, Энакин, пейте, вечером не грех пропустить бокал-другой.
   Энакин осознал, что послушно сделал глоток, только когда почувствовал на языке терпкий вкус вина. Встряхнулся, с вызовом взглянул собеседнику в глаза:
   - Неужели надеетесь напоить меня до такой степени, чтобы я согласился перейти на вашу сторону?
   - Если бы я хотел вас напоить, то заказал бы напиток покрепче. Со специфическими ингредиентами, которые добавили бы в него по моей просьбе. И почему вы так склонны видеть подвох в любом моем действии и слове?
   - Опыт общения с канцлером подсказывает. К тому же я не очень-то склонен верить людям, добровольно поддерживающим ситха.
   Какое-то время они молча смотрели друг на друга: Энакин - всем своим видом выражая нежелание продолжать этот разговор, Айсард - задумчиво и оценивающе, с затаенной в глубине светло-голубых глаз насмешкой.
   - И снова эта религиозная терминология, - вздохнул директор, покачав головой. - Я поддерживаю не ситха, Энакин. Я поддерживаю законного главу государства. Бунт военизированной религиозной организации и нескольких планет, сочувствующих идеям сепаратистов, - вот как я вижу происходящее. И мне катастрофически не нравится, к чему это ведет.
   - Естественно, вам не нравится, - желчно усмехнулся Энакин. - Когда на чрезвычайной сессии Палпатина признают виновным, вы окажетесь не у дел - а скорее всего, и под делом. Так что бунт не Орден намерен поднять, директор, не надо передергивать. Его поднимете вы - вместе с военными и чиновниками, которые не пожелают отказываться от власти в пользу Сената.
   Он ожидал спора, агрессии, встречных обвинений... но Айсард лишь пожал плечами и совершенно спокойно произнес:
   - То, кто поднимет бунт, будет зависеть от исхода голосования на чрезвычайной сессии. Это не столь важно, поверьте мне: все равно результат будет один. Нам есть, что терять - точно так же, как Ордену и членам Делегации. Никто не отступится от своего, Энакин. Никто не хочет погибать или гнить в тюрьме за государственную измену.
   При виде официантки Айсард резко оборвал речь и не проронил ни слова до тех пор, пока она сервировала стол. Энакин сверлил невидящим взглядом пейзаж за окном, до боли сжимая в руках столовые приборы. Он и не заметил, как схватил их - и уж точно ему было не до того, что вилка для салата никак не сочетается с ножом для рыбы.
   Новая война, неизбежный раскол Республики... а он мог думать только о Падме. Падме, совершенно беззащитной в грядущем аду. Принявшей слабую, разобщенную сторону - сторону, на которой находился и он сам.
   "Сенатор Амидала, именем Галактической Империи вы арестованы по обвинению в государственной измене".
   Энакин пытался сопротивляться, отогнать прочь подступающее видение - но секундной слабости хватило, чтобы оно затянуло его, подобно болоту. Смутные образы вновь поплыли перед глазами...
   Дворец Тида, до боли напоминающий сам себя времен блокады Набу. Мрачные лица набуанских чиновников; осунувшееся и исхудавшее, с потухшим взглядом, лицо королевы. Темнокожий офицер, с трудом проталкивающий слова через сведенное спазмом горло. "Имперский флот прорвал блокаду. Наши войска больше не могут сдерживать их... они... они предлагают мир. В обмен на вашу выдачу, госпожа Амидала. Мне... очень жаль, госпожа. Народу Набу очень жаль". Падме, кивающая с мрачным достоинством и молчаливым отчаянием в покрасневших глазах...
   - С вами все в порядке?
   Резкий голос Айсарда помог "уцепиться" за реальный мир, вырваться из вязкой трясины возможного будущего. Энакин задышал глубоко и размеренно, заставил себя сесть ровно и разжать судорожно стиснутые кулаки.
   - Не в порядке, - сипло выдохнул он. - Ни со мной, ни с вами, ни с кем. Чего вы добиваетесь, директор?
   Айсард по-прежнему оставался невозмутим - однако в его манере держаться появилась откровенная, подавляющая властность, в голосе прорезался металл:
   - Понимания, Скайуокер. Понимания того, что джедаи и их союзники толкают галактику к катастрофе. Грядет долгая и затяжная война - того же толка, что война клонов, но куда масштабнее. С Палпатином или без, но мы удержим большую часть Центральных миров, значительную часть Среднего Кольца и некоторые планеты Внешнего. Миры и сектора, что не признают нашу власть, будут до последней капли крови сражаться за независимость - сил им, увы хватит, - а как только мы где-нибудь дадим слабину, немедленно нанесут удар и там, распространяя хаос, словно вирус. Эта война растянется на десятилетия - до тех пор, пока одна из сторон, слишком обескровленная, чтобы сражаться, не запросит мира. Вы хотите, чтобы ваш ребенок вырос в такой галактике? Я - точно не хочу.
   Какое-то время Энакин не находился с ответом. Мысли путались, разбегались, и к тому же он до сих пор толком не отошел от видения. Возразить было нечего - мрачная картина, обрисованная Айсардом, не противоречила ни логике, ни видениям. Если еще утром у Энакина оставалась какая-то надежда на иной исход, то в течение дня она стремительно таяла, пока не пропала окончательно: к гражданской войне готовились флот и армия - их странные, не имеющие никакого смысла с точки зрения борьбы с КНС маневры не могли иметь иного объяснения; к ней готовился Орден, Сенат, войска ССБ и Департамента юстиции...
   - Складно излагаете, директор. Вот только что вам нужно от меня? Как, по-вашему, я смогу что-то изменить?
   Энакин знал, что не должен был этого спрашивать. Спросить - значит, сделать первый шаг к согласию. Но, хатт побери, он действительно был готов... нет, не предать Орден. Эта мысль все еще казалась противоестественной, вызывающей отторжение. Но не выслушать, что предлагает враг - уже не мог. Хотя бы для того, чтобы знать, между какими огнями мечется.
   - Думаю, вы понимаете. Остановить войну может лишь возвращение законного правителя. Одно дело - признать над собой власть военной хунты, и совсем иное - сохранить верность Республике. Разницу чувствуете?
   Расценив напряженное молчание собеседника как знак согласия, Айсард продолжил:
   - Возвращение Палпатина даст шанс обойтись малой кровью. Растянувшейся еще на пару лет локальной сепаратистской войной, не более. Беда в том, что джедаи не позволят ему выйти из заточения живым.
   - Если Сенат... - Энакин и сам не знал, зачем отрицает очевидное. Не выпустят. Такого врага нельзя оставлять в живых, нельзя снова допускать к власти - иначе он, почувствовав опасность, сотрет Орден в порошок.
   "Но не велика ли цена за сохранение Ордена?"
   Энакин уже не мог дать однозначного ответа. Может, и велика. Но предать его в обмен на призрачную надежду на мир?
   Невозможно. Немыслимо. Омерзительно...
   - Мнение Сената значит не больше, чем грязь у вас на сапогах. Для Ордена в том числе, если не в первую очередь. Арест канцлера, противоречащий всем мыслимым законам, это доказывает как нельзя лучше.
   "...Правильно?"
   - И вы хотите, чтобы я пошел против Ордена? Помог Палпатину выжить и вернуться к власти?
   - Именно. Мне нужны от вас гарантии, что канцлер выйдет из Храма живым. Я же взамен гарантирую вашей прекрасной супруге жизнь - на свободе и в добром здравии.
   На какой-то миг мир потонул во вспышке ярости. Энакин и сам не заметил, как вскочил с места, как по телу огненным потоком заструилась Сила, дрожа и пульсируя, готовая обрушиться на человека, посмевшего...
   - Если вы хоть пальцем тронете Падме, я убью вас, - голос Энакина был удивительно тих. Холоден и равнодушен - вот только ледяной бурей Зиоста веяло от этого спокойствия. - Я не угрожаю вам, директор, я обещаю. И плевать мне, что будет со мной, с галактикой... убьете ее - мне нечего будет больше терять.
   Позже Энакин вспомнит улыбку, которой ответил ему Арманд Айсард. Вспомнит торжество, пробившееся сквозь лед голубых глаз. Будет корить себя за то, что так открылся перед человеком, для которого чужие чувства и привязанности - что крапленые карты для шулера, что первая кровь жертвы для хищника.
   Но сейчас, в эту секунду, Энакин не задумывался об этом.
   - Ваша жена - ребенок, влезший в опасную политическую игру, - произнес Айсард спокойно, глядя собеседнику прямо в глаза. - Без своих товарищей по Делегации она не представляет угрозы. Сделаете, что я прошу - и я обеспечу ей неприкосновенность. Ее не коснутся никакие обвинения, ее связь с предателями будет прощена и забыта. Тех, кто по каким-либо причинам пожелает причинить ей вред, постигнет незавидная участь. Но если вы откажетесь, у меня не будет причин брать на себя такие обязательства. Сделка простая и честная, Скайуокер, без двойного дна.
   С языка так и рвался точный адрес, по которому Айсарду следовало бы обратиться со своими сделками. Хотелось сказать, что он не верит ни единому его слову. Хотелось сказать, что предателем он никогда не был и становиться не собирается. Хотелось...
   - Как я могу вам верить? Где гарантии, что вы сдержите слово?
   Айсард улыбнулся - искренне и добродушно:
   - Вера, гарантии... это слова из более спокойных времен, Энакин. Советую вам начать мыслить категориями "выгодно - не выгодно". Вот тогда и решите, можно ли мне верить.
   Он впервые за вечер взял в руки приборы. Посмотрев на Энакина, все еще стоявшего столбом, сказал совершенно буднично:
   - Может, все-таки съедите что-нибудь? Бифштекс здесь изумительный.

* * *

   Скайуокер от ужина ожидаемо отказался. Не прощаясь, зашагал прочь из зала - так размашисто, что полы черного плаща картинно взметнулись за его спиной. Мальчишка, что здесь еще сказать: эмоции - как открытая книга, написанная исключительно крупным шрифтом. Держать себя в руках даже не пытается, хотя следовало бы.
   "Всегда бы так. Подарок судьбы ты, а не человек, Скайуокер..."
   Арманд проводил молодого джедая взглядом, откинувшись на спинку стула и неспешно потягивая вино. Кисловатое, к слову.
   "Врут бессовестно насчет выдержки, мерзавцы".
   Поморщившись, он отставил бокал в сторону. Подумал было подозвать менеджера и объяснить тому, что нехорошо обманывать постоянных клиентов, но тут же эту идею отбросил. Ни к чему.
   Молча расплатившись и даже по привычке оставив довольно щедрые чаевые (отчего дежурная улыбка официантки по широте сравнялась с оскалом нексу), Арманд направился к выходу. По пути он обменивался приветствиями с посетителями, на которых следовало обратить внимание; с теми из них, кому нелишним было напомнить, что внимание бывает особо пристальным, даже перебрасывался парой-тройкой фраз. Это нисколько не мешало ему то и дело мысленно возвращаться к разговору со Скайуокером, воссоздавая его в памяти до мельчайших деталей - от интонаций до ритма дыхания и движений глаз. Выводы напрашивались весьма обнадеживающие.
   Мальчишка не просто повелся на приманку - накинулся на нее, своим отчаянием напоминая раненого и изголодавшегося зверя. Такому уже все равно, захлопнется ли ловушка перед его носом - страх и желание выжить заглушают все остальные, более сложные инстинкты. А Скайуокер боялся, отчаянно боялся - за жену, за нерожденного ребенка, за их будущее.
   Хорошее это все-таки чувство - страх. Обнаруживает уязвимые места цели не хуже, чем рентген - сломанные кости; мешает думать и трезво оценивать ситуацию. Коридор возможностей для напуганной жертвы - не шире тюремного: выход видится только один, а шаг в сторону не сулит ничего хорошего.
   "Главное - не дать успокоиться, но и не передавить. Скайуокер - парень непредсказуемый и импульсивный, на эмоциях может такую глупость выкинуть, что последствий не оберешься. В следующий раз он должен прийти ко мне сам, без лишних понуканий. А еще лучше - сразу к Палпатину".
   Разумеется, пускать это на самотек нельзя ни в коем случае. В ближайшее время Скайуокера придется еще немного подтолкнуть в нужном направлении - и довольно жестко. Конечно, что бы он ни предпринял, полностью исключить риск неудачи не получится: мальчишка может, вопреки всему, так и не решиться пойти против джедаев, может провалить порученное дело, или, чего доброго, погибнуть... чувство юмора у судьбы дурное и извращенное, всех ее капризов не предусмотришь. К величайшему сожалению.
   Будто вторя его размышлениям, в кармане запищал комлинк. Текстовое сообщение, высветившееся на экране, состояло всего из трех слов: "Надо поговорить. Срочно".
   Арманд, к тому моменту спускавшийся к парковке по широким ступеням, хмуро глянул на ночное небо. Потом - на часы, после чего помрачнел еще больше.
   Перевалило уже за половину одиннадцатого. Новости, настолько срочные, что не могут подождать до утра, редко бывают приятными.

* * *

   Глава Аналитического отдела ССБ был мужчиной в летах, убеленным сединой и скрюченным артритом. Свою должность он занимал без малого тридцать лет и за это время снискал себе репутацию человека приятного и незлобивого. Начальником он слыл требовательным, но справедливым, а специалистом - исключительно компетентным. Таким Бертрама Тиввуса знали рядовые сотрудники, а потому отзывались о нем с искренней симпатией. Для тех же, кто в высшей иерархии Службы ориентировался получше, Тиввус был личностью куда менее располагающей. И куда более опасной.
   Оно и верно. Практически вся информация, что ложилась на стол директору, сперва проходила через его руки - он же и решал, о чем следует доложить начальству, а что не стоит внимания. Легкомысленно относиться к такому человеку было бы как минимум неразумно. Еще глупее - считать безобидным стариком того, кто своими советами, наставлениями и покровительством некогда помог молодому, подающему надежды аналитику Арманду Айсарду пробиться на вершину карьерной лестницы.
   Порой казалось, что этот "всеобщий дедушка" знал все и обо всех. Арманд не раз ловил себя на мысли, что не будь этот старик так дорог ему лично и столь незаменим на своей должности - давно скончался бы от внезапного обострения какой-нибудь болезни, что так свойственны пожилым людям.
   - Ну здравствуй, начальник, - широко улыбнулся Тиввус, едва его бывший протеже переступил порог гостиной. - Надеюсь, позволишь не вставать по-уставному? Совсем что-то боли в ногах замучили, - он выразительно похлопал по бедру, укрытому пушистым пледом.
   - Это еще вопрос, кто у кого должен разрешения спрашивать, - добродушно фыркнул Арманд, крепко пожимая сухонькую, сплошь покрытую бурыми пятнами руку старика. - Официоза мне с лихвой хватает и на службе, Бертрам.
   Из горла Бертрама вырвался сдавленный клекот - не то смех, не то кашель, не то все вместе.
   - Мы с тобой, Арманд, всегда на службе. Круглосуточно, так сказать, без перерывов и выходных. Да ты присаживайся, не стой столбом, - он кивнул на кресло рядом со своим. - Разговор предстоит долгий.
   "Кто бы сомневался".
   Лучше всяких слов об этом говорила раскрытая дека - до смешного неуместная на антикварном кофейном столике, укрытом кружевной салфеткой. Нелепости картине добавлял стоявший тут же фарфоровый чайник и две чашки, исходившие ароматным парком.
   - Набуанский травяной сбор, - пояснил Тиввус. - Для нервной системы - то, что доктор прописал.
   - Что, новости настолько плохи? - Арманд выразительно глянул на деку.
   - Эти новости хороши уже тем, что мы их получили, - Бертрам будто в одночасье сбросил около десятка лет - живой блеск глаз и хищно-сосредоточенное выражение лица затмили внешнюю дряхлость. - Насчет остального суди сам.
   С молчаливого согласия хозяина Арманд взял деку и углубился в чтение. Тиввус был в своем репертуаре - информацию подавал в полном объеме, стараясь не упустить ничего хотя бы мало-мальски значимого. Данные касались в основном личных контактов наиболее значимых членов Делегации - основной упор делался на Мон Мотму (Арманд непроизвольно стиснул зубы) и Гарма Бел Иблиса. Потом, как по цепочке, шли контакты этих людей, уже куда менее заметных, с другими... экзотами, в основном. И подозрительными субъектами из независимого от Республики и де-юре нейтрального Корпоративного сектора. Следующее звено цепочки - контакты этих личностей, вовсе никому не известных, с муунами из Межгалактического банковского клана. На первый взгляд могло показаться, что мууны те были мелкими сошками, не стоящими внимания. А если копнуть чуть глубже... вот тут-то цепочка и замыкалась. Две "мелкие сошки" на поверку оказались личными помощниками Сэна Хилла, а одна - секретарем.
   Подняв взгляд, Арманд встретился глазами с Бертрамом. Тот мирно размешивал сахар в своем полезном для нервной системы настое - ни дать ни взять, безмятежный пенсионер, которого в этой галактике волнуют лишь внуки да собственное здоровье. Вот только лицо его выражало что угодно, но не вальяжное старческое благодушие.
   - Значит, действительно договорились, - мрачно процедил Арманд. Бегло просмотрев следующий отчет, добавил резким, будто звериный рык, голосом:
   - И на хорошие суммы... странно, что муунам еще осталось, откуда их брать.
   Судя по документам, Межгалактический банковский клан не далее как вчера разблокировал счета Мон Мотмы, Бел Иблиса и Фэнга Зарра. Более того - так пополнил их из собственных резервов, что размер каждого вклада увеличился раз эдак в пять. Зная, в какое плачевное состояние пришли те самые резервы после трех лет войны, вывод напрашивался единственный и очевидный: банкиры возлагали на свою новую инвестицию огромные надежды, раз устроили этот аттракцион неслыханной щедрости.
   Бертрам пожал плечами:
   - Нет здесь ничего странного. Нашим банкирам сейчас триллионом больше, триллионом меньше... какая разница, когда выбор стоит между новыми затратами и полным крахом? Они в панике: Конфедерация проигрывает войну, и спасти ее может разве что дальнейший раскол Республики - на чем, похоже, наши неблагонадежные сенаторы и сыграли. Сумели выставить себя выгодным вложением и дорого продать.
   Арманд ответил не сразу - вглядывался в столбцы цифр, мысленно соотнося их с затратами на финансирование среднестатистической бандитской или террористической организации.
   - Не себя лично, - поправил он, про себя поминая муунов и их новых союзников в самых смачных выражениях. - Ни один сенатор столько не стоит, да и глупо делать такую ставку на трех человек - тогда уж всю Делегацию скупать, по оптовой цене. А это - стартовый капитал для целой организации, только разбитый на три счета.
   "Значит, наши новые сепаратисты уже и финансирование получили. Скудноватое по сравнению с КНС, но в их положении и это неплохо. А вот мы опаздываем как минимум на ход..."
   - Вот, правильно мыслишь, - протянул Бертрам, устало прикрывая глаза и складывая жутковато искривленные, узловатые руки поверх одеяла. Разговор явно выматывал старика. - Правда, мне так кажется, что счетов гораздо больше, просто мы не обо всех знаем... - он оборвал фразу, вдруг зашедшись сухим кашлем. - Наши ребята в МБК землю роют денно и нощно, но у муунов тоже отнюдь не дураки безопасностью занимаются. Чудо, что мы смогли достать хотя бы это. Будем и дальше держать руку на пульсе... если выяснится что-то еще, я немедленно тебя извещу.
   Какое-то время в комнате раздавалось лишь тихое позвякивание чайной ложки о фарфор. Арманд с удивлением обнаружил, что успел осушить половину чашки - хотя сначала планировал от чудодейственного настоя отказаться. Но видит Сила - и какие там еще есть высшие инстанции в этой галактике, - крепкие нервы ему в ближайшее время очень пригодятся.
   - Вот такая у нас картинка складывается, начальник... мерзкая и неприглядная, - нарушил молчание скрипучий голос Бертрама. - Информацию я тебе, какую мог, предоставил, а вот решать, как ею распорядиться - прерогатива твоя. Указывать не смею.
   Арманд, в тот момент копировавший файлы с деки на инфочип, кивнул, не отрывая взгляда от экрана.
   Конечно, союз между остатками КНС и зарождающимся повстанческим движением - новость сама по себе скверная: от них и по отдельности головной боли было предостаточно. Но если говорить о ближайшей перспективе - когда еще формально цела Республика, альянсы хрупки и нестабильны, и каждое неосторожное слово и действие может поколебать чашу весов...
   Отложив деку и сунув инфочип в карман, Арманд улыбнулся. Поднял чашку с настоем, будто провозглашая тост:
   - Бертрам, напомни мне, если забуду, выписать премию твоему отделу и тебе лично. Лучшего подарка к чрезвычайной сессии трудно даже представить.
   "И Скайуокеру будет над чем лишний раз задуматься. Пускай полюбуется, с кем связалась его дражайшая женушка и товарищи по Ордену".
   - Да уж, вовремя нам эта карта в руку пришла - накануне голосования-то, - проскрипел старик, с кряхтением разминая плечи. - Да только ты не расслабляйся, Арманд. Я, конечно, понимаю, что под конец партии козырь в рукаве не держат, и намерение пустить его в ход всецело одобряю... но люди, когда их зажмешь в угол, втрое сильнее брыкаться начинают. Ответный удар будет, и сильный. Советую хорошо подготовиться.
   - Если бы я не умел держать удар, то не дожил бы до этого дня, - произнес Арманд, равнодушно пожав плечами. - За меня не беспокойся, Бертрам.
   Бертрам глянул на него с неодобрением. Покачал головой, осуждающе прицокнув языком:
   - Вроде умный человек, а жизнь тебя так ничему и не научила. Я не за тебя боюсь, Арманд: тебе, юноша, шестой десяток пошел, а за спиной мощнейшая силовая структура в этой галактике стоит. А вот за маленькой твоей?
   Арманд почувствовал, как дернулись пальцы на правой руке.
   - Я, - отчеканил он холодно, с нажимом. На его лице заиграли желваки.
   А Тиввус продолжал смотреть ему в глаза все так же твердо, со смесью неодобрения и отеческой заботы.
   - И как, удалось тебе защитить Габриэллу? - Арманд и сам не знал, как ему удалось не вздрогнуть - имя жены хлестнуло не хуже кнута. - Если противник слишком силен, бьют по тому, что ему дорого - это ты, как практик, получше меня знаешь. Так что береги свою дочурку, Арманд. Один раз по твоей семье уже ударили. Неужели ты всерьез думаешь, что второго не будет?
   "Не будет, если я смогу этому помешать".
   - После чрезвычайной сессии у них появятся заботы посерьезнее, - сказал он вслух. - Не переоценивай мою значимость, Бертрам.
   Старик снова зашелся смехом, переходящим в надсадный кашель. Веселья в нем не было ни капли, зато тревоги - хоть отбавляй.
   - И это мне говорит человек, чьи руки смыкаются вокруг каждой мало-мальски значимой шеи? Чьи глаза и уши - повсюду, где можно увидеть или услышать хоть что-нибудь интересное? У которого в подчинении войска, тянущие на армию небольшой планеты, а негласно - и добрая половина полиции? Э, нет, друг мой, не прибедняйся... если бы я был твоим врагом, то сделал бы все, чтобы твоя жизнь стала невыносимой.

* * *

   Когда Энакин вернулся домой, Падме уже спала. Ее дыхание было ровным и тихим; лицо, казалось, светилось мягким, едва уловимым светом - прекрасное и безмятежное, как у... ангела. Все-таки поразительно, как подходило ей это глупое, по-детски наивное прозвище, которое Энакин дал ей много лет назад.
   Ангел и есть. Чистый, благородный, самоотверженный - и оттого совершенно неприспособленный к выживанию в этой галактике. Чем и пользуются все, кому не лень - от Органы до Айсарда.
   Несмотря на то, что с того злополучного разговора прошло уже больше часа, Энакин все никак не мог выбросить сказанное Айсардом из головы. Он ведь во многом был прав, этот мерзавец. Пускай осознание этого приводило Энакина в ярость и вызывало почти непреодолимое желание отделить голову господина директора от тела - истина от этого не менялась. Без Палпатина раскол Республики неминуем, и жизней эта мясорубка унесет не меньше, а то и больше, чем Война Клонов.
   Когда это начнется, Падме окажется совершенно беззащитна. Как перед ужасами войны, так и перед местью Айсарда - или любой другой амбициозной твари, что встанет у руля построенной Палпатином машины. Кто это будет, совершенно не важно: попавшим под каток до личности водителя обычно нет никакого дела. А Падме бросается ему наперерез с энтузиазмом самоубийцы...
   Как Энакин сумеет защитить ее? Как - когда на него самого будет объявлена охота? Как - когда сейчас Ордену нужен каждый меч, и сильнейшему из рыцарей наверняка найдется применение получше, чем охрана одного сенатора?
   Он не сможет находиться рядом с ней и малышом постоянно. Будет вынужден доверить их кому-то еще - кому-то, кто бросит их, не задумываясь, если поступит соответствующий приказ. Кому-то, кто может оказаться предателем и шпионом. Слабаком, в конце концов, не способным защитить тех, кого должен!
   Подавив мученический стон, Энакин сгорбился на постели и обхватил голову руками. Кровь стучала в висках набатом, словно отсчитывая оставшиеся ему до "часа X" минуты. А их было мало, катастрофически мало...
   "Ты же чувствуешь это. С каждой минутой становится только хуже. События и не думают замедлять ход, пока ты сидишь здесь. И каждое из них - звено цепи, что туго обвивается вокруг шеи Падме. Довольно прятать голову в песок, Энакин. Решай. Делай выбор. Ты ведь не хочешь стоять в стороне и наблюдать, как все, что ты любишь, обращается в прах?"
   Энакин до боли вцепился пальцами в волосы, стиснул зубы. На миг показалось, что он почувствовал постороннее присутствие, цепкое щупальце, тянущееся к его разуму - и тут же "рубанул" по нему изо всех сил, закрывая сознание самым мощным ментальным щитом, на который только был способен. От напряжения в голову ударила кровь и зазвенело в ушах. Стоило ему неосторожно пошевелиться, как комната слегка покачнулась перед глазами: слабость навалилась чудовищная.
   Но голос умолк. Прислушавшись к Силе, Энакин с облегчением убедился, что не чувствует в квартире никого, кроме Падме и малыша. Смутное ощущение чужого присутствия исчезло, не оставив после себя даже слабейшего отголоска.
   Будто и не было ничего. Как знать - может, и впрямь не было. Энакин уже ничего не мог сказать наверняка.
   Возможно, он сходил с ума. Возможно, Палпатин и впрямь обладал способностью влиять на его разум. А может быть, то, что он ощутил - всего-навсего случайная эманация Темной Стороны, которой Сила буквально сочилась в последнее время.
   В конце концов, какая разница? Положение действительно аховое - и даже если те слова действительно принадлежали Палпатину, спорить с ним стал бы только конченный идиот.
   Все еще тяжело дыша, Энакин поднялся с постели. Глянул на Падме - она все так же сладко спала, с головой укутавшись в одеяло.
   Вот и хорошо. Ему нужно было многое обдумать. Желательно - в одиночестве. Навести хоть какой-то порядок в мыслях, скачущих с одного на другое и бестолково мечущихся в голове, как стайка перепуганных вомп-крыс.
   "Пора выбирать".
   Действительно, пора. Да вот варианты, какой ни возьми, не сулили ничего хорошего. Ему тошно было даже подумать о том, чтобы пойти на сделку с Айсардом. Предать Орден. Измарать руки в крови тех, с кем совсем недавно делил кров и пищу, а кого-то даже искренне звал другом. Но отказать ему? Встать на сторону джедаев и Делегации? Сила уже не раз показывала, чем это закончится для Падме и для галактики. Что не охватили видения, то со смаком расписал Айсард.
   Конечно, верить этому человеку - все равно что играть в саббак с хаттом и надеяться на честную партию. Но... причин не верить тоже не было. Энакин не чувствовал неискренности в его словах, да и резона лгать у директора не было. Айсарду, с его-то возможностями, ничего не стоит выполнить обещание. Абсолютно выгодная сделка - получить все, не потеряв ничего...
   Для него. Для Палпатина. Только вот для Энакина расклад выглядел не столь радужно.
   Он хорошо понимал, к чему приведет эта "помощь". Его вновь ждет рабство - и от того, что на ошейник навесят золота и орденов, он не перестанет давить на горло и чувствительно биться током. Снова его жизнь и смерть окажутся в руках хозяина... и ладно бы только его! Энакину к неволе не привыкать - всю жизнь в ней провел, как-никак. Но попросив Сидиуса о помощи, встав под его знамена, он отдаст в руки ситха не только себя, но и семью. Падме и малыш будут расплачиваться за каждую его ошибку и попытку неповиновения, а Энакину не останется ничего иного, кроме как стиснуть зубы и подчиняться - потому что пути назад не будет.
   Пережив рабство однажды, повторить опыт не захочешь никогда. И уж тем более не пожелаешь такой судьбы близким.
   Значит, нужен третий путь. Такой, что не заставит его выбирать из двух хомутов более комфортный.
   Энакин, до этого беспокойно меривший шагами гостиную (сам толком не помнил, как там оказался - ноги сами принесли, что называется), застыл как вкопанный. Мысль, неожиданно пришедшая ему в голову, показалась до того ясной и очевидной, что оставалось только диву даваться: и как он только раньше об этом не подумал?
   "Все хотят видеть меня на своей стороне баррикад. А у меня нет ни малейшего желания даже приближаться к ним".
   Хватит с него игр в Избранного. Звание это, конечно, льстило самолюбию, но для окружающих почему-то выглядело как вывеска: "Оружие массового уничтожения. Даром".
   Он не вылезал с фронта последние три года. Вполне достаточно, чтобы понять: скучать по нему не придется. И пусть галактика катится ко всем чертям - но только без него, Падме и их ребенка.
   Только сейчас Энакин осознал, что до этого момента не мог вдохнуть полной грудью - словно наконец разжался сдавливавший ее обруч.
   Уйти. Хоть бы и прямо сейчас. Найти планету поотдаленнее и осесть там. Вместе с женой и ребенком переждать смутные времена, ни капли не заботясь о том, что происходит в остальной галактике.
   Заманчиво. Очень заманчиво. Но...
   Облегчение, ясность мыслей и бодрость духа вмиг исчезли, не успел Энакин толком прочувствовать их. Стоило ему начать всерьез обдумывать возможность побега, и тревоги навалились на него с прежней силой, давя на плечи и вгрызаясь в сердце.
   Все бы хорошо... вот только Падме - видная фигура в Сенате, а Энакин - хаттов Избранный. Оружие массового уничтожения, которое одна сторона искренне считает своим, а вторая - жаждет заполучить и, похоже, готова ради этого на многое пойти.
   Их с Падме не оставят в покое. В какую бы дыру они ни забились, всегда придется оглядываться через плечо - такое прошлое, как у них, имеет неприятную привычку ходить по пятам.
   Постоянно быть начеку. Жить в постоянной готовности сорваться с места и начать все заново. И все это - в галактике, которую раздирает на части война. Не такой жизни он хотел для своей семьи. Но другие варианты - еще хуже.
   Или нет? Попытался бы спросить совета у Силы, если бы не знал, что в ее ответе не будет ничего утешительного.
   Энакин тяжело опустился на диван. Запрокинув голову, прикрыл глаза. Он чувствовал себя таким измотанным, словно только что вернулся из боя. Мысли, презрев все попытки держать их под контролем, вновь пустились в суматошный бег по кругу.
   В надежде хоть немного отвлечься, он включил голоэкран - и едва сдержал порыв хорошенько треснуть кулаком по вмонтированному в подлокотник пульту, увидев знакомую до тошноты заставку новостей.
   Такое ощущение, будто крутили их круглосуточно и по всем каналам.
   - Энакин, что-то случилось?
   Энакин, потянувшийся было к пульту, обернулся. Падме стояла в дверях, одной рукой поддерживая живот, а второй прикрывая зевок. С растрепанными со сна волосами, одетая в кружевной пеньюар вместо привычных роскошных одежд, она казалась особенно хрупкой и нежной.
   И совершенно беззащитной.
   Стиснув зубы, Энакин мотнул головой и отвернулся.
   - Ничего. Иди спать, Падме, - произнес он отрывисто.
   "Срочный выпуск" - крупными алыми буквами бежало по экрану. Лучшего ответа на вопрос жены Энакин не смог бы подобрать, даже если бы постарался.
   Естественно, уходить Падме не собиралась: решительно подошла к нему и присела рядом. Ласково взяла за руку, глядя на мужа с заботой и беспокойством.
   - Эни, послушай...
   Энакин лишь раздраженно махнул рукой, призывая жену замолчать. Крепко стиснул ее ладонь в своей, чувствуя, как дурное предчувствие петлей сдавливает горло. Тихо выругавшись сквозь зубы, он прибавил громкость - уже абсолютно уверенный, что ничего хорошего не услышит.
   С экрана на него смотрел Арманд Айсард. Лицо у директора было каменное, как и всегда, но глаза светились мрачным торжеством - настолько явным, что казалось, тонкие губы вот-вот растянутся в самодовольной усмешке.
   "- ...Основываясь на достоверных источниках в Межгалактическом банковском клане, мы можем с уверенностью утверждать, что сенаторами Мон Мотмой, Гармом Бел Иблисом и Фэнгом Зарром были получены денежные переводы на суммы в десять, восемь и пятнадцать миллиардов республиканских датариев соответственно. Переводы были сделаны с санкции высшего руководства МБК, включая его председателя, Сэна Хилла".
   Падме сдавленно ахнула. Энакин почувствовал, как дрогнула ее ладонь, вмиг покрывшаяся холодным потом. Через Силу ее ужас бил по нервам не меньше, чем собственный - пришлось даже закрыться, чтобы не позволить эмоциям жены завладеть собой.
   "- Дает ли это основания утверждать, что названные вами сенаторы виновны в сговоре с сепаратистами? Иначе говоря - в государственной измене? - журналистка изо всех сил старалась изобразить шок и волнение, однако хищному блеску ее глаз позавидовала бы изголодавшаяся нетопырка. - Будет ли Сенатская служба безопасности ставить вопрос о лишении госпожи Мотмы и господ Бел Иблиса и Зарра сенаторской неприкосновенности?
   - Отвечая на первый ваш вопрос, скажу, что это более чем веские основания для подозрений - однако только суд имеет право окончательно установить степень виновности этих лиц. Что касается второго вопроса - безусловно, да. Соответствующее заявление будет сделано на чрезвычайной сессии Сената, перед рассмотрением основной повестки дня... о которой, полагаю, все изрядно наслышаны.
   - Более чем, директор Айсард, - верной собачонкой подтявкнула журналистка. - Означает ли это, что сенаторы Мотма, Бел Иблис и Зарр не будут допущены к голосованию?
   - Только в том случае, если Сенат примет соответствующее решение.
   - Благодарю за разъяснение, господин директор. И последний вопрос, если позволите. Всех жителей Республики, безусловно, потрясло это шокирующее известие: сенаторы, которых все мы знаем как одних из самых последовательных и самоотверженных борцов за демократию, состоят в сговоре с врагами Республики! И каждого сознательного гражданина, вне всяких сомнений, мучает вопрос: сколько еще предателей скрывается под маской патриотизма и благородства? Располагает ли ССБ сведениями, которые могли бы пролить свет на их возможных сообщников в Сенате и других властных структурах?
   - Я не вправе давать комментарии на этот счет, - отрезал Айсард, после чего выдержал паузу - дразня зрителя неутоленным любопытством и надеждой услышать то самое невысказанное, но такое осязаемое "однако". - Могу сказать лишь, что в сговоре с сепаратистами подозревается целый ряд высокопоставленных должностных лиц Республики, имена которых на данный момент не подлежат разглашению".
   Прежде чем журналистка успела разразиться очередной порцией возбужденного тявканья и заранее подготовленных реплик, Энакин отключил голоэкран.
   "Имена не подлежат разглашению... на данный момент. Вот так, значит, мразь?"
   Послание было таким откровенным, что Айсард мог бы с тем же успехом переслать его по почте: "Подведешь, и имя Падме "разгласят" следующим".
   Еще ни разу за этот день Энакин не испытывал настолько сильного желания прикончить этого человека. Так, чтобы тот умирал медленно, сознавая всю свою беспомощность...
   - Не может быть... - послышался слабый шепот Падме. - Они не могли об этом узнать! О, Сила, только не это...
   Издав не то судорожный вздох, не то подавленный всхлип, она зажала рот трясущейся ладошкой. Энакин не мог припомнить, когда в последний раз видел жену настолько испуганной.
   - "Узнать"? - повторил он, не веря своим ушам. - Так значит, это правда? У вас действительно хватило дури сговориться с конфедератами?!
   Ярость, прежде направленная целиком и полностью на Айсарда, неожиданно сменила вектор: теперь у Энакина руки чесались придушить того, кто не только втянул Падме в эту аферу, но и решил выставить ее заместо знамени. Из всей этой трижды неладной Делегации именно она громче всех призывала "остановить войну и вернуться к дипломатии", тщетно, но с шумом продвигала инициативы о сокращении военных расходов, требовала ликвидации губернаторской власти как "беспрецедентной и противоречащей всем принципам, на которых стоит Республика"... да на нее даже такого твердого компромата, как на тех троих, не требовалось - такая же предательница и коллаборационистка, и без лишних доказательств ясно!
   - А что нам оставалось делать?! - воскликнула Падме. И хотя ее голос по-прежнему слегка дрожал, в глазах горела пламенная, граничащая с фанатизмом решимость. - Только слепой мог не видеть, во что Палпатин превращает Республику, и что останавливаться на достигнутом он не собирается! Без КНС у нас не было бы никаких шансов против него, даже с поддержкой Ордена...
   Она сделала глубокий вдох, выравнивая дыхание. Прочистила горло, утерла выступившие на глазах слезы. Когда она вновь подняла голову, на Энакина смотрела уже не хрупкая домашняя Падме, а царственная сенатор Амидала - и ни растрепанные волосы, ни легкомысленный пеньюар не стали помехой преображению.
   - Эни, поверь, мы до последнего надеялись уладить дело миром. Выступали против новых чрезвычайных полномочий канцлера и поправок к Конституции, призывали к переговорам с Конфедерацией... пытались бороться против тех, на кого опирается власть Палпатина, в конце концов. Все без толку.
   Падме сокрушенно покачала головой. Энакин молчал, хмуро глядя на нее. Безумно хотелось высказать жене все, что он думает и об ее гипертрофированном чувстве долга, и о Республике с демократией, и об их с товарищами планах... останавливало лишь смутное осознание, что кричать на беременных женщин нельзя. А уж тем более на хаттезе.
   - Петиция была нашей последней надеждой. И когда Палпатин разве что не разорвал ее у нас на глазах...
   - Вы решились на государственный переворот, - закончил за нее Энакин, цедя слова сквозь зубы.
   "Вместе с Орденом, надо полагать. Винду ни секунды не колебался с решением, когда я рассказал ему о Палпатине - наоборот, впервые в жизни поверил мне на слово и тут же понесся созывать магистров на бой. Похоже, ему вообще не было дела до правды - нужен был лишь предлог, чтобы сместить такого неудобного правителя... и теперь вся галактика расхлебывает последствия".
   - Не говори так, будто обвиняешь меня! - глаза Падме пылали праведным гневом. - Я всю жизнь прослужила Республике - и я должна была молча смотреть, как Палпатин превращает ее в эту... эту омерзительную карикатуру на государство, где все решается словом диктатора, а любого, кто посмеет выступить против него, могут запросто упрятать в застенки Сенатской СБ?! Я не хочу жить в такой Республике, Энакин. Не хочу, чтобы наши дети...
   - Не хочешь, чтобы наши дети - что? Родились?! - рявкнул Энакин, не выдержав. Падме испуганно отшатнулась, но он схватил ее за плечи и хорошенько встряхнул, надеясь хоть немного привести в чувство. - Ты хоть понимаешь, во что влезла?! Ты в войну ввязалась, а не в очередные сенатские дебаты - а на ней, я тебя удивлю, и убить могут! О Республике она думает... а о том, что тебе рожать со дня на день, подумать не хочешь?!
   - Энакин, пожалуйста... - Падме мягко коснулась его щеки - и он тут же перехватил ее ладонь и крепко сжал.
   В тот момент Энакин был как никогда близок к тому, чтобы схватить ее в охапку и закинуть в "Нубиан" - а там проложить маршрут хоть до того же Татуина, лишь бы подальше от Корусканта.
   - Что "пожалуйста", Падме? - спросил он уже спокойнее, не давая ей ни отстраниться, ни даже отвернуться. - Тебе нельзя оставаться на Корусканте, как ты не понимаешь?! Ты слышала Айсарда. Я не удивлюсь, если твоих подельников арестуют прямо в зале Сената, и никто слова против не скажет. И как долго после этого вы с Органой будете оставаться на свободе?
   - Он не посмеет! - горячо возразила Падме, но от Энакина не укрылось, как она вздрогнула от его слов. - Роланд... Роланд Артемиус поможет нам. Как глава Департамента юстиции он сможет помешать Айсарду, обвинить его в фальсификации дела, потребовать проверки обвинений... это даст нам время, чтобы сбежать.
   Энакин покачал головой:
   - Бежать нужно прямо сейчас, пока не стало слишком поздно. Вам все равно не победить на чрезвычайной сессии. Только не после такого, - он выразительно кивнул на голоэкран. - Вы ничего не добьетесь.
   Сенатор Амидала и не думала сдаваться - напротив, лицо ее приобрело такое решительное и одухотворенное выражение, с каким она обычно держала речь в Сенате.
   Вернейший признак того, что Падме не желает ничего слушать.
   - Ты не понимаешь, Эни. Как можно сбежать в такой момент? Пойми же, народ Республики должен верить нам! Кто станет слушать продажных трусов? Жалких предателей, сбежавших при первой же опасности?
   Она упрямо мотнула головой, отбрасывая за спину копну каштановых волос.
   - Мы должны уйти так, чтобы нас услышали. Чтобы все знали, за что мы боремся на самом деле - и против какого зла. Уйдем сейчас - и Палпатин останется в сознании народа невинным мучеником, а его приспешники - борцами за правое дело. Нет, такого подарка они от нас не получат!
   - Падме...
   - Что - Падме? - она с вызовом вскинула бровь и отстранилась, с неожиданной силой вырывая ладонь из его хватки. - Ты думаешь, я не знаю, насколько это опасно? Думаешь, я глупый ребенок, решивший поиграться в большую политику? Я взрослая женщина, Эни, и не первый год работаю в Сенате. Я прекрасно понимаю, во что ввязываюсь... и во что втягиваю народ Набу, - со вздохом закончила Падме, неожиданно помрачнев, но глядя на мужа все так же твердо. - Но это мой долг, пойми. И иначе я не могу.
   Энакин сжал кулаки в бессильной ярости. Его жена, мать его будущего ребенка, со всех ног неслась навстречу гибели - а он ничего не мог поделать! Потому что сейчас одного лишь взгляда на нее хватало, чтобы понять: она не отступится. Голову сложит за свое дело и ребенка погубит, но назад не повернет.
   - Энакин, любимый, - Падме снова прильнула к нему. Обвила руками шею, пристроила голову ему на грудь. - Пойми меня... пожалуйста, пойми. И поверь: все будет хорошо. На Набу мы будем в безопасности...
   "До тех пор, пока в сектор Хоммел не нагрянет флот Палпатина. Очень неудобно покрывать мятежницу под угрозой орбитальной бомбардировки".
   - ...к тому же меня будут защищать рыцари Ордена. И я даже знаю, кто именно, - заглянув ему в глаза, Падме вымучила игривую улыбку - но у Энакина даже на это притворство не было сил.
   Под его пугающе серьезным взглядом наигранная улыбка Падме увяла, как цветок-однодневка с наступлением ночи.
   - Я сделаю все, чтобы защитить вас с малышом, Падме. Обещаю, - сказал он твердо и поцеловал жену в макушку. Впрочем, ни поцелуй, ни нежные объятия не могли сделать молчание, повисшее между ними, хоть чуточку теплей.
   "Я сделаю все ради тебя, родная. Все, что потребуется..."
   "...даже если это не придется тебе по душе".
   Энакин молча кивнул своим мыслям.
   Ее жизнь - высший приоритет для него. Честь, совесть, свобода... без нее они не значат ровным счетом ничего.

* * *

   С того злополучного разговора время потекло для Исанн как-то странно: минуты ползли медленно-медленно, точно мухи с оторванными крыльями, а вот часы, напротив, сменяли друг друга со сверхзвуковой скоростью. Половина восьмого вечера, восемь, десять, половина полуночи... каждый раз, когда девочка бросала взгляд на экран будильника, оказывалось, что перспектива неприятной беседы с отцом стала еще ближе. Как бы сильно его ни задержали дела, ночью он обязательно вернется - и обо всем узнает. О ее побеге, о встрече с Мотмой... телохранитель ему все расскажет.
   "Тоже мне, защитник! Мог бы увести меня сразу же, как только Мотму увидел. Или вообще не выпускать из дома. Но нет, надо было сидеть в сторонке и наблюдать... он что, без прямого приказа и пальцем не шевельнет? Надеюсь, папа хоть немного сорвет зло на нем, прежде чем за меня взяться".
   Исанн сердито сдула упавшую на лицо прядку волос. Что и говорить, неприятности ее ждали крупные... зря она, наивная, думала, что так ловко все провернула с побегом. Наверное, из центральной корускансткой тюрьмы было бы проще сбежать, чем из этого дома, где у каждой двери - охрана, а на каждом углу по скрытой камере.
   Странно, что маму не приволокли назад в тот же день, когда она вздумала бросить семью. Вот уж вряд ли отцу никто не доложил, что его супруга собралась куда-то посреди ночи, да еще и с вещами...
   "Если это вообще правда. Откуда мне знать, что все было именно так?"
   Исанн не нравились подобные мысли. От них бросало в дрожь, а в груди становилось так холодно и тяжело, будто там поселился здоровенный жирный слизень. Девочка старательно отгоняла их, но результат почему-то выходил прямо противоположный: чем упорнее она запрещала себе думать об ужасах, которые наговорила ей Мотма, тем настойчивее они лезли в голову.
   Исанн, разумеется, понимала, что верить врагу - глупо. А уж тем более сенатору! Это же скользкие твари, которые только тем всю жизнь и занимаются, что лгут и выдумывают всяческие ухищрения, чтобы добиться своего... но все-таки, все-таки...
   "Габриэлла как только ни объясняла следы побоев... была бы чуть посмелее, и кто знает - может, все закончилось бы для нее по-другому".
   Девочка машинально коснулась синяка на щеке. Все еще болел, зараза... а может быть, маме тоже доставалось? Кто знает, что она прятала под толстым слоем косметики и закрытыми платьями...
   "Ну, допустим, что-то такое могло случиться раз или два. И что, это повод вот так вот сбежать? Подумаешь, пара синяков... а большего и быть не могло. Если бы папа действительно ее избивал, я бы знала. Такое не скроешь. И вообще, не мог он! Не мог..."
   Внутренний голос прозвучал до отвращения жалко и плаксиво. Исанн аж зубами скрипнула, настолько маленькой, глупой и беспомощной она себя почувствовала. "Не могло такого быть - просто потому что не могло!" - так рассуждают малявки, еще и думать толком не научившиеся. Ей бы найти какой-нибудь серьезный аргумент - такой, что разнес бы ложь Мотмы, как орудия "Виктории" разносят суденышки космических разбойников...
   Но чудодейственный аргумент находиться не спешил, и это приводило Исанн в состояние, граничащее с тихой паникой. Она привыкла, что в обмане всегда есть нечто такое, что выдает его с головой - логические неувязки, например, или подозрительное поведение лгуна... а вот в словах Мотмы ничего такого найти не получалось. И даже наоборот: как бы девочка ни старалась, она не могла ничего толком опровергнуть.
   Ее родители действительно постоянно ссорились. Исанн часто слышала, как мама, рыдая, называла отца "чудовищем" и "мерзавцем", угрожала уйти от него, если он не порвет со своей работой... ей никогда не нравилось, чем занимается ее муж, а тут еще и Мотма масла в огонь подливала: вешала подруге на уши эту ложь про "зверства" канцлерского режима, а та и рада верить!
   "А потом папе истерики закатывала, будто ему и без того забот не хватало. Конечно, он не стал искать ее, когда она сбежала. Зачем? Снова себе нервы портить?"
   Исанн с тяжелым вздохом откинулась на подушку, принявшись сосредоточенно рассматривать потолок. Дышать было по-прежнему тяжело, и от объяснения, в которое она свято верила все эти два года, легче не стало. Оно больше не казалось таким убедительным, как прежде.
   "Папе тяжело пришлось после того, как она исчезла. Его даже в убийстве пытались обвинить... глупости, конечно. Он бы никогда так не поступил. Но разве нельзя было найти ее, чтобы типы вроде Артемиуса подавились своими обвинениями? Тогда бы все проблемы решились быстрее и проще".
   В том, что отец не смог бы найти собственную жену, Исанн сильно сомневалась. Значит, не захотел искать...
   "...а может, просто искать было уже некого?"
   Исанн хотелось дать себе по голове - со всей силы, чтобы все эти мерзкие мысли вылетели и больше никогда не возникали. О чем она только думает?! Неужели поддалась на провокацию Мотмы? Она же лгала, это как день ясно!
   "Но тогда почему мама ни разу не связалась со мной? Если ей казалось, что папа - ужасный человек, почему она оставила меня с ним? У дедушки есть и деньги, и влияние, он смог бы поддержать ее в суде... неужели она действительно так боялась папу? Но почему? Он же не изверг какой... и не жестокий... ну, по крайней мере, не к родным..."
   Исанн категорически не нравились на эти вопросы - потому что история, рассказанная отцом, ответов на них не давала. Как и на множество других. Например, откуда у мамы появились те страшные синяки на запястьях? Почему она часто плакала навзрыд, когда думала, что ее никто не видит? Почему после ее побега отец поседел так, будто за одну ночь постарел на десять лет?
   Нет, здесь явно было что-то нечисто. Отец скрывал от нее правду - может быть, потому что тогда Исанн была совсем малышкой и многого не понимала. А может...
   "А может, правда слишком ужасна, чтобы ее раскрывать?"
   Перевернувшись на бок, девочка уткнулась лицом в подушку. Помолотила по ней кулачком, представляя, что бьет ножом Мотму... легче от этого, правда, не стало. Она как была маленьким, беспомощным и окончательно запутавшимся ребенком, так им и осталась.
   Исанн ненавидела себя за это. Она же гораздо умнее и взрослее своих сверстников - а значит, не должна вести себя как малявка. Была бы взрослой и умной - не хотела бы свернуться калачиком под одеялом и постыдно разреветься от страха и отчаяния. Ей следовало относиться ко всему спокойнее...
   "К чему?! К тому, что моя мама пропала без вести? К тому, что мой папа мог... убить ее?"
   Ведь мать этого боялась. Исанн помнила, как родители разругались когда-то, и она сказала...
   "Я говорю как изменница? Якшаюсь с заговорщиками? Так что же ты медлишь? Делай свою проклятую работу! Что? Я несу чушь? Разве? Тебе ничего не стоит одним приказом лишить жизни сотню разумных - так чем я лучше?!"
   "Это ничего не значит! Всего лишь очередная мамина истерика, только и всего. У нее сдавали нервы. Она была не в себе... иначе зачем ей нужно было ездить в больницу? И это успокоительное, которое она постоянно себе колола..."
   Стоп. Больница? Успокоительное? Откуда она все это помнит? Или не помнит?
   Исанн помотала головой. Чертовщина какая-то! Уже второй раз за день. В кафе случилось что-то подобное: будто ей показали очень яркую картинку и тут же убрали, прежде чем она успела толком что-либо рассмотреть. Только какие-то несвязные фрагменты в памяти и остались.
   Девочка вцепилась в подушку зубами, сдерживая бессильный вой. Ее всю трясло, щеки лихорадочно горели, голова разболелась со страшной силой... наверное, она простудилась сегодня. Да, точно. Иначе почему в голову лезет весь этот бред?
   Завтра ей наверняка станет лучше. Завтра она только посмеется над своими страхами и все забудет... забудет... ничего не было...
   Исанн вздрогнула. Затаив дыхание, инстинктивно сжалась, прислушиваясь к тишине.
   Наверное, у нее действительно жар. Не могла же она действительно слышать чужой голос? Тихий такой, будто доносящийся издалека...
   "Все хорошо. Забудь об этом. Этого не было. Ты спала, и тебе приснился страшный сон. Все хорошо".
   Может быть, Исанн просто убеждала сама себя. Но почему она слышала этот голос будто со стороны? Почему он был мужским? Да еще и казался смутно знакомым...
   Но откуда? Что все это значит? И где отец? Почему его вечно нет дома именно тогда, когда он так нужен?!
   У Исанн накопилось столько вопросов... и ей нужны были ответы. Какими бы они ни оказались. Пускай страшными - главное, чтоб честными. Ей надоело быть маленькой глупой девочкой, которой никогда не говорят правду. Неужели отец не может понять, что от лжи ей становится только хуже?!
   А еще ей срочно требовалась таблетка от головной боли. Виски раскалывались, будто в них гвозди забили... но сил, чтобы встать и подойти к аптечке, не было. Страшно хотелось спать... но нельзя. Нужно было дождаться отца. Расспросить его обо всем...
   Какое-то время девочка пыталась бороться со сном - но проиграла именно в тот момент, когда ей показалось, что еще чуть-чуть, и кусочки головоломки сами встанут на место. В памяти хороводом закружились события, казалось бы, напрочь забытые - но вскоре они перестали чем-либо отличаться от горячечных сновидений.
   Вернее, кошмаров.
   "Этого не было. Спи".

* * *

   Дела задержали Арманда еще на несколько часов. Домой он вернулся ближе к утру, уставший как собака: времена, когда он мог запросто работать по двое суток кряду, держась на кафе и энергетиках, безвозвратно ушли вместе с его молодостью. Сейчас ничто не могло порадовать его сильнее, чем возможность забыться сном и хотя бы ненадолго выбросить из головы проблемы галактического масштаба и сопутствующий ворох мелких неурядиц.
   Вряд ли Арманд мог рассчитывать больше чем на пару-тройку часов. Кризис вступал в острейшую, безумнейшую свою фазу - самое время для припрятанных в рукавах козырей, грязнейших ударов и отчаянных ходов. Какая-нибудь неприятная неожиданность, сродни той, что он сам устроил мятежным сенаторам, могла свалиться на него и союзников в любой момент.
   Не успел он об этом подумать, как с софы у дальней стены холла поднялся рослый, бритый наголо мужчина. Иргэм Джейс, телохранитель его дочери.
   - Добрый вечер, сэр. Разрешите обратиться? - правая рука Джейса чуть дрогнула: явно собирался отсалютовать по-уставному и запоздало вспомнил, что уже не числится в войсках ССБ. Все-таки после двадцати лет службы в спецназе трудно освоиться с гражданскими порядками.
   - Разрешаю. В чем дело? - резко спросил Арманд, уже предчувствуя неладное.
   Джейс никогда не обращался к нему без насущной необходимости. Важных вопросов, которые требовали внимания начальства, для матерого вояки существовало ровно три: потенциальная угроза, непосредственная угроза и ликвидированная угроза.
   "К слову о неприятных неожиданностях..."
   - Сегодня, около шестнадцати тридцати, ваша дочь встречалась с сенатором Мотмой.
   На долю секунды Арманду показалось, что он ослышался. Осознание обрушилось на него чуть позже - вместе с яростью и неудержимым желанием свернуть кому-нибудь шею. В тот момент ему было совершенно все равно, кому именно: попадись ему под руку Мотма, дочь или ее гувернантка, худо пришлось бы всем троим.
   - Подробнее, - сухо и отрывисто потребовал Арманд.
   Разобраться с девчонкой и ее нерадивой воспитательницей (и куда только эта женщина смотрела?!) он всегда успеет. Сейчас куда важнее было понять, что вообще произошло.
   Джейс поведал директору о похождениях его дочери так же невозмутимо, кратко и по существу, как некогда докладывал об итогах очередной спецоперации. Арманд слушал молча и очень спокойно. Бешенство, владевшее им каких-то пару минут назад, теперь затаилось глубоко внутри - холодное, расчетливое и контролируемое.
   Значит, Мотма вновь протянула загребущие ручонки к его семье. Что ж, этого следовало ожидать. Он сам позволил ей подобраться так близко: был слишком снисходителен к сомнительным знакомствам Габриэллы, до поры не обращая внимания на то, с кем она водится...
   Тогда Арманд заплатил за свою беспечность высокую цену. Но на что Мотма рассчитывала сейчас? Судя по содержанию разговора, она планировала похищение - причем обставленное таким образом, будто девочка сама решилась "искать защиты" у нее.
   "Задумка-то неплоха. Разом заполучить в свои руки и чертовски действенный рычаг влияния, и информационную бомбу - несчастную малышку, спасенную от тирании злодея-отца? Кто же откажется от такого... вот только действовать надо было раньше. И тише".
   Изолировать маленькую девочку от пагубного влияния куда проще, чем взрослую женщину.
   - Это все, что вы хотели мне сообщить?
   - Так точно, сэр.
   - В таком случае слушайте мой приказ. С настоящего момента и до получения особых распоряжений на этот счет моей дочери запрещено выходить на улицу - ни в сопровождении, не тем более самостоятельно. Ответственность за это я возлагаю лично на вас, Джейс, и Элдбера. Если выяснится, что девочка хоть раз переступала порог дома, ваша голова слетит с плеч прежде, чем вы успеете вспомнить о социальных гарантиях и положенных надбавках к пенсии. Вопросы?
   Пожилой телохранитель мотнул головой с энтузиазмом молодого барана. К недвусмысленной угрозе он отнесся философски, восприняв ее как вполне стандартный способ подчеркнуть важность и ответственность задачи.
   - Вопросов не имею, сэр.
   - В таком случае ступайте, выспитесь хорошенько. Элдбер уже готов вас сменить.
   Отпустив Джейса, Арманд направился к лестнице. Но не успел он сделать и пары шагов, как до него донесся взволнованный возглас:
   - Хвала Силе, вы здесь!
   Торопливо, путаясь в подоле длинной ночной сорочки и полах шелкового халата, вниз по ступеням сбежала Сибилла Дереле. Лицо гувернантки было белее мела, темные волосы, обычно уложенные волосок к волоску, рассыпались по плечам в жутком беспорядке.
   "Так... неужели девчонка успела натворить что-то еще? Все-таки надо было сегодня выдрать эту паршивку".
   Правда, воспитательница казалась скорее напуганной, чем возмущенной. Едва спустившись, она тут же бросилась объясняться - так сбивчиво и путано, что стало ясно: женщина не просто волновалась, а была близка к панике:
   - Исанн, она... с девочкой что-то неладно, сэр. Я не знаю, не понимаю, что с ней... я пыталась ее разбудить, успокоить, но... я не знаю, что делать. Она... она... - издав судорожный вздох, гувернантка подняла на работодателя растерянный, беспомощный взгляд. Вид у нее был такой, будто она была готова упасть в обморок в любой момент.
   - Успокойтесь, Сибилла, - Арманд взял ее руки в свои, стараясь говорить как можно мягче. - Сделайте глубокий вдох... вот так, хорошо. Итак, еще раз: что случилось с Исанн?
   Женщина, надо отдать ей должное, быстро справилась с собой: отдышалась, прочистила горло и, неожиданно смутившись, торопливо высвободила свои ладони из его рук. Правда, кровь не спешила приливать к ее бледному лицу, да и на ногах она даже на сторонний взгляд держалась непрочно.
   - Д-да, конечно, сэр. Прошу прощения за эту... сцену. Н-но я даже не знаю, как это объяснить... мне показалось, что я слышала странные звуки из комнаты Исанн. Зашла проверить, а она... она металась во сне и плакала. Бедняжку всю трясло, у нее был сильный жар... я пыталась ее разбудить, но она на меня даже не реагировала! И она до сих пор там, в таком состоянии... прошу, позвольте мне вызвать врача! Знаю, вы не велели пускать в дом посторонних, но речь идет о здоровье ребенка!
   Под конец фразы голос Сибиллы окреп. На работодателя она теперь смотрела со смесью мольбы, требовательности и укора - видимо, заранее готовясь настоять на своем. Эта тихая и робкая женщина вообще демонстрировала удивительную решимость, когда дело касалось ее подопечной.
   Вот только у Арманда имелись серьезные сомнения, что врач сумел бы здесь хоть чем-то помочь.
   "Только этого не хватало, - подумал он мрачно, изо всех сил стараясь игнорировать мерзкий холодок в груди и кончиках пальцев. - За два года не было ни единого приступа. Неужели все-таки началось?"
   - Посмотрим, мадам Дереле. Сперва я сам взгляну на нее.
   Деликатно отодвинув гувернантку с дороги, Арманд решительно зашагал наверх. Услышав за спиной торопливое шлепанье домашних тапочек, резко обернулся:
   - Прошу вас остаться здесь. Мне нужно поговорить с дочерью наедине.
   - Но, сэр...
   - Это приказ, мадам. Надеюсь, вы проработали в этом доме достаточно, чтобы понимать значение этого слова.
   Сибилла прожгла его укоризненным взглядом, но возразить не посмела. Обессилено рухнув на софу, нервно сцепила пальцы в замок. То и дело она поглядывала на лестницу, дергаясь, будто сидела на иголках.
   Арманд тем временем почти преодолел лестничный пролет, ускоряя шаг с каждой пройденной ступенькой. На сердце у него было тяжко от дурного предчувствия: конечно, девчонка могла попросту простудиться и мучиться горячечными кошмарами, но верилось в это с трудом. Слишком уж знакомой была симптоматика...
   "Но этого быть не может. К Исанн никогда не применяли тех же методов, что и к Габриэлле. Да и тесты не выявляли никаких отклонений в течение двух лет..."
   Его размышления прервал надрывный вопль, донесшийся из детской. Нечленораздельный, больше похожий на визг раненого зверька... но Арманду не было нужды разбирать слова, чтобы понять их. Не так много времени прошло, чтобы они могли изгладиться из памяти.
   Малышка звала мать, умоляя очнуться.

* * *

   Крики из комнаты родителей все не смолкали. Исанн куталась в одеяло, зажимала уши, накрывала голову подушкой - и все равно слышала их. Мама опять плакала. Громко, надрывно... страшно. Ее крики переходили в визг, визг - в приглушенные всхлипывания... каждый раз, когда они чуть стихали, Исанн с замиранием сердца думала: ну вот и все, закончилось!
   Но не успевала она облегченно выдохнуть, как крики начинались снова - и снова Исанн зажимала руками уши, и снова шептала под нос слова, давно уже ставшие для нее молитвой.
   "Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо".
   Особенно высокий и пронзительный визг заставил Исанн подскочить на постели. От резкого движения закружилась голова, комната на миг поплыла перед глазами. Кровь застучала в висках в такт бешено колотящемуся сердцу.
   Какое "все хорошо"?! Маме же плохо, а она сидит тут, как трусливая крыска в норе!
   Девочка спрыгнула с кровати, едва не упав: от страха ноги сделались ватными, непослушными. Жалобные рыдания матери эхом отдавались в ушах, не смолкая ни на минуту.
   "Мамочка, только держись! Я сейчас приду, только не плачь, не плачь, пожалуйста!"
   Она бегом кинулась в спальню родителей. Холодный паркет скользил под босыми ступнями; на крутом повороте девочка нечаянно сбила фарфоровую вазу, и та с грохотом рухнула на пол. Осколки больно брызнули по лодыжкам, но Исанн этого даже не заметила: ей бы только быстрее добраться до мамы, которая все кричит и кричит, и ей наверняка очень плохо и страшно...
   Комната родителей была совсем рядом с детской: всего-то и нужно, что пробежать полкоридора и свернуть в боковой. Но Исанн казалось, что бежит она уже целую вечность, а проклятые коридоры все не кончаются - только голоса становятся все ближе и отчетливее. Девочка уже могла различить, как папа говорит маме что-то успокаивающее, а она...
   - Нет, не трогай меня! Отойди!
   Исанн почувствовала, как сердце подскакивает к горлу и тут же падает куда-то в низ живота.
   "Да что же опять случилось?! Что с мамой?!"
   Заветная дверь появилась так внезапно, что Исанн едва не пролетела мимо нее. С силой хлопнув ладонью по контрольной панели, девочка ворвалась в комнату и застыла на пороге, тяжело дыша.
   Родители не обратили на нее никакого внимания. Наверное, даже не заметили, как их дочь в страхе прижалась к дверному косяку, от волнения не в силах ни шевельнуться, ни подать голос.
   - Не смей подходить ко мне, Арманд! Ни шагу ближе!
   В бледном свете двух лун мама казалась похожей на привидение: взлохмаченные волосы обрамляли сильно исхудавшее, перекошенное гримасой лицо; свободный пеньюар из серебристого шелка перекрутился и практически сполз с ее левого плеча - острого и костлявого, как у нищенки из голодающих кварталов. Из-за полутьмы ее огромные глаза казались запавшими, а кожа - до синевы бледной.
   Мама размахивала перед собой чем-то, что крепко сжимала в руке. Исанн не могла понять, что это за предмет: обзор загораживала широкая спина отца.
   - Габриэлла, послушай меня, - мягко увещевал он, делая осторожный шаг вперед. Мама тут же отступила назад, практически вжавшись в стену. - Тебе нужно принять лекарство, дорогая. Без него ты переносишь эти приступы слишком тяжело.
   Только сейчас Исанн заметила, что в руке он держал шприц. Именно к нему был прикован взгляд матери: застывший, немигающий.
   - Неужели?! - из ее горла вырвался смешок, похожий на птичий клекот. - Думаешь, я не знаю, что это такое?! Ты хочешь, чтобы я забыла все, что узнала о тебе... но я вспомню. Я снова все вспомню, и твои наркотики и ручные психиатры этому не помешают... ты хоть знаешь, как это больно? Можешь представить, как я мучаюсь каждый день?!
   Она истерически расхохоталась, трясущейся рукой размазывая слезы по лицу.
   - Нет, тебе плевать... ты хочешь, чтобы я была спокойной и покладистой. Больше тебя ничто не заботит... тебе плевать, что я схожу с ума. Плевать, что иногда я не могу отличить сон от реальности. Ты даже подумать не хочешь, каково мне!
   - У тебя истерика, Габриэлла, - голос отца зазвучал строже, но без угрозы. - Ты сама не понимаешь, что несешь. Положи осколок. Поранишься.
   Он шагнул ближе, и мама с криком взмахнула рукой. Острый осколок стекла сверкнул в лунном свете.
   - Нет, не смей подходить ко мне! Клянусь, Арманд: я убью себя, если ты сделаешь еще шаг!
   Исанн судорожно вздохнула.
   "Да что она такое говорит?! Что происходит?!"
   Ей хотелось закричать, кинуться к родителям и крепко обнять их обоих - но от страха ноги одеревенели, а голос пропал, словно кто-то крепко держал ее за горло.
   - Габриэлла, не говори ерунды, - отец все-таки остановился. Его слова прозвучали как-то хрипло, сдавленно. - Немедленно убери эту дрянь!
   Мама лишь с вызовом вскинула голову и сильнее прижала осколок к шее. Там, где острый кончик кольнул кожу, стремительно набухала темная капля. Еще секунда - и она тоненькой линией скользнула вниз, к ключице.
   - Иначе что? Ты не можешь навредить мне еще сильнее, дорогой. Я устала так жить. Каждый день терпеть этот ад... я так больше не могу. Не выдержу...
   Ее сильно затрясло. Осколок, судорожно стиснутый в дрожащих пальцах, весь окрасился кровью; на горле появилось несколько новых отметин.
   "Мамочка!"
   Ноги будто сами собой сделали шаг вперед. И еще, и еще один - все быстрее, все увереннее...
   Мама вздрогнула. Ее глаза расширились, а рука чуть опустилась - так, что стекло больше не царапало кожу. Губы беззвучно шевельнулись, будто она собралась что-то сказать...
   ...и в этот момент отец крепко схватил жену за запястье. Стиснул, пытаясь заставить ее разжать пальцы...
   ...Что случилось потом, Исанн толком не поняла. Заметила только, как мама дико забилась в руках отца, пытаясь оттолкнуть его. Как страшно, безумно закричала, задергалась еще сильнее, бешено вырываясь...
   А потом ее крик оборвался омерзительным булькающим хрипом. Когда Исанн нашла в себе силы посмотреть на мать, та больше не сопротивлялась: лежала у отца на руках, неподвижная и похожая на сломанную куклу. Ее голова запрокинулась, и пышные золотисто-каштановые волосы разметались по полу.
   Она не двигалась. Вообще.
   - Мамочка?
   Голос Исанн прозвучал совсем слабо - тоненько, несмело, как у котенка. Только сейчас она осознала, что сидит в углу комнаты, сжавшись в комок. С трудом совладав с дрожью, девочка поднялась на ноги.
   Отец не обращал на нее внимания. Даже не обернулся, когда она подбежала к нему и рухнула на колени.
   Мама не шелохнулась и на этот раз. Ее глаза все так же бездумно смотрели в потолок. Отец прижимал ладонь к ее шее, и даже в полутьме Исанн видела, что между его пальцев сочится кровь.
   Девочке стало трудно дышать. В горле встал ком, слезы навернулись на глаза - да так и застыли белесой жгучей пеленой.
   У нее даже заплакать не получалось. Слезы не проливались, а воздух застрял в груди, словно сделавшись плотным и тяжелым.
   "Этого не может быть. Не может. Не может!"
   - Пап... она... она... да?
   У Исанн не хватило духу произнести слово "мертва". Просто потому, что так не могло быть. Мама ведь больна - так может, у нее просто припадок? Вот сейчас она очнется, и...
   Не глядя на нее, отец разжал окровавленную ладонь. С тихим, почти мелодичным звоном на пол упал острый кусок стекла.

* * *

   - Все хорошо, Исанн. Тебе просто приснился страшный сон, дочка.
   Девочка не ответила. Не стала ни спорить, ни кричать, ни плакать. Просто неподвижно сидела на постели и смотрела прямо перед собой.
   Страшный сон. Да, конечно. И безжизненное тело мамы. И ее пустой взгляд. И страшная рана на шее. И окровавленные руки папы. Все это сон. Ну а как же еще?
   Папа смотрит на нее хмуро и пристально. Лицо у него бледное и осунувшееся, и руки немного дрожат, когда он гладит ее по голове. Его черные волосы теперь скорее темно-пепельные, а у висков и вовсе серебристые.
   Это, наверное, тоже сон.
   Тяжело вздохнув, отец выходит из комнаты. Из-за двери слышится его голос. Исанн понимает отдельные слова: "доктор", "срочно", "не по комлинку".
   Спустя какое-то время он возвращается, держа в руках стакан и какую-то таблетку.
   - Это поможет тебе уснуть, малышка. Не бойся.
   Исанн молча кивает и покорно глотает таблетку, запив водой. Ей все равно, что это. Ей вообще все равно. Мысленно она еще там, в родительской спальне. Рядом с мамой.
   Сон подкрадывается незаметно и быстро. Исанн и не думает сопротивляться. Она хочет уснуть. Крепко, без сновидений.
   Может, когда она проснется, эта ночь действительно окажется сном. Ей бы очень, очень этого хотелось...
   Последнее, что она замечает - это то, как открывается дверь, и порог переступает седовласый старик в строгом костюме. Кажется, он садится рядом с ней и начинает что-то говорить, но Исанн уже мало что понимает.
   "Тебе приснился страшный сон. Этого не было. Спи, Исанн. Спи".

* * *

   Даже спустя два года кодовые слова продолжали действовать. Повторяя их, словно колыбельную, Арманд с облегчением наблюдал, как дочь постепенно успокаивается: ее дыхание выровнялось, ручки перестали судорожно сжимать одеяло, лицо расслабилось, приобретая мирное, безмятежное выражение. Вскоре о кошмаре напоминали лишь влажные дорожки слез на щеках - да и те высохнут задолго до наступления утра.
   Остаток ночи должен пройти для малышки спокойно. Никаких снов. Никаких воспоминаний.
   А потом... трудно сказать. Возможно, наутро дочь все забудет. Возможно - и скорее всего - вспомнит что-то урывками, несвязными образами. Тревожными, но не более.
   Хуже всего будет, если память вернется полностью. Вероятность этого была ничтожно мала... но так же ему говорили о возможном безумии Габриэллы. "Вероятность ничтожно мала"... и в результате "безвредные процедуры" превратили его жену в параноидальную истеричку, страдающую приступами неконтролируемой ярости и паники.
   Тогда он совершил ошибку. Кошмарную, непростительную... ему следовало просто поговорить с женой, когда она начала шпионить на Мотму. Габриэлла действовала из лучших побуждений, пыталась выторговать у "будущей власти" его жизнь и свободу... дурочка. Да и он не лучше. Мог бы убедить ее, что весь "компромат", который ей любезно показали - не более чем фальшивка. Мог бы открыть ей глаза на реальное положение дел в Республике - в частности на то, что Мотма сотоварищи едва ли представляла угрозу для него, и уж тем более - для канцлера.
   Но тогда идея "подкорректировать" ее память с помощью передовых технологий казалась куда более простой и привлекательной. Каким же самонадеянным идиотом он был...
   Но это все дела минувшие. Былых ошибок не исправить. А вот заняться предотвращением их возможных последствий следовало вплотную.
   Встав с постели, Арманд в последний раз бросил взгляд на дочь. Та мирно спала, тихонько посапывая.
   Конечно, с ней не могло произойти того же, что и с Габриэллой, как Арманд опасался вначале. К малышке никогда не применялась тяжелая психотропика и жесткие методы терапии. Всего лишь гипноз, прекрасно дополнивший заложенные в детскую психику защитные механизмы... это действительно не могло нанести вреда.
   С девочкой все будет в порядке. Что же до ее душевного спокойствия...
   "Нет времени возиться с ней. Может быть, позже... если нужда не отпадет".
   Сейчас у него имелись иные заботы.
  
   Глава 3
  
   Лишь на неискушенный взгляд кажется, что на Корусканте невозможно приземлиться незамеченным. Как бы грозно ни выглядели патрули столичных ВКС, сколько бы станций слежения и ботов ни было раскидано по орбите, тысячи преступников, нелегальных мигрантов и темных личностей всех мастей ежедневно прибывали в Галактический город и покидали его, без особых помех минуя расставленные властями преграды. К услугам пилотов, не пожелавших "светить" свои имена, корабли, груз и пассажиров в официальных документах, на нижних уровнях имелись целые космопорты - обычно представлявшие собой хаотичное нагромождение посадочных площадок и кустарных мастерских, обросшее, словно гнилое дерево паразитическими грибами, всевозможными рынками и магазинами, кантинами и борделями, гостиницами и ночлежками, складами и бараками.
   Таким был и Ренис'та'Эстэ - старейший из "свободных портов", за столетия существования разросшийся до размеров крупного квартала. Название его происходило не то из старорилотского, не то из архаичного хаттеза, и на Всеобщем звучало - если верить распространенному поверью, потому что точному переводу эта лингвистическая конструкция не поддавалась, - как "благословенная гавань".
   "Меткое названьице. Действительно, заповедник - для ворья, пиратов, шлюх, работорговцев, наркодилеров и прочей швали. Деньги здесь крутятся немалые, и полиция с рейдами не суется уже лет эдак двести пятьдесят. А хорошая вероятность словить нож под ребро или бластерный заряд в лоб - дело привычное..."
   ...Как и вонь. Она тут стояла чудовищная - похлеще, чем на рынках Мос-Эспа. Благо, задания Ордена порой зашвыривали Энакина в места и менее приятные - не было возможности избаловаться, попривыкнув к чистоте и красотам верхнего Корусканта.
   "Может, здешние ароматы хоть ненадолго отобьют нюх у Айсардовских ищеек - с непривычки-то. Политический сыск - дело всегда грязное, но редко в прямом смысле".
   Поморщившись от особенно резкого запаха - дорога петляла между торговых рядов с сомнительной свежести едой, - Энакин ускорил шаг, решительно проталкиваясь сквозь толпу. Народ ворчал, обкладывал наглеца трехэтажной руганью, но дальше этого дело не шло - особо возмущенным хватало тяжелого взгляда исподлобья и ненавязчивого прикосновения к бластеру, чтобы поумерить гнев. Поблизости то и дело завязывались потасовки, пару-тройку раз раздавались звуки перестрелки, но неприметного парня в поношенном плаще грабители и запальчивые любители почесать кулаки предпочитали обходить десятой дорогой.
   На свое счастье: Энакин был настолько взбешен, что с радостью отправил бы первого же алчущего неприятностей на тот свет - со свернутой шеей и раздробленными Силой костями. В районах, подобных Ренис'та'Эстэ, жестокие расправы случаются едва ли не каждые полчаса, и еще одна вряд ли удостоилась бы большого внимания - зато, быть может, удалось бы немного унять ярость, путающую мысли и застилающую глаза кровавой пеленой.
   Чем дальше, тем больше ситуация напоминала Энакину лесной пожар: стоило ему хоть на минуту подумать, что дорога к спасению найдена, как ее тут же заволакивали клубы удушливого дыма, и пламя занималось прямо на пути. Вчера ночью он принял окончательное решение: из столицы надо бежать как можно скорее, схватив Падме в охапку и при необходимости заткнув ей рот, чтобы возмущалась не так громко. Но не успел он как следует обдумать дальнейшие действия, как люди Палпатина поспешили подкинуть ему новый "подарок".
   На Корусканте было объявлено чрезвычайное положение. Еще затемно улицы заполонили патрули клонов, призванные "оказывать правоохранительным органам помощь в поддержании общественного порядка". По аэротрассам курсировали полицейские скиммеры - тяжелые, бронированные, оснащенные внушительными бортовыми орудиями. Напоминали они скорее малые десантные корабли ВАР, наскоро перекрашенные в цвета столичной полиции. Вполне возможно - ими и являлись.
   В воздухе явственно пахло войной. Казалось, на улицах Правительственного района каждый третий носил броню или униформу. Клоны, которых в столице никогда прежде не видели за пределами военных объектов. Полицейские, вооруженные и экипированные явно не для повседневной постовой службы. Крепкие ребята из спецназа ССБ, оцеплением выстроившиеся у здания Сената - защитники или будущие тюремщики для его служащих, в зависимости от ситуации.
   Сторонники Палпатина готовились к бойне и даже не скрывали этого. Что хуже всего - они позаботились о том, чтобы жертвы не разбежались.
   Если верить ходившим по Храму слухам, в систему Корусканта перебрасывали силы Фарлакской и Уидекской флотилий - в дополнение к "домашней" Корускантской, и без того усиленной чуть ли не вдвое после недавнего нападения. Когда они прибудут на позиции, космос покажется очень маленьким и тесным любому, кто попытается покинуть столицу без ведома властей.
   Совсем скоро капкан захлопнется - и Энакин был полон решимости не дожидаться этого момента. Если все сложится благополучно, к вечеру он будет уже далеко отсюда, оставив воюющие стороны жрать друг друга без его с Падме участия.
   Надвинув капюшон поглубже, Энакин заспешил вниз по улице - туда, где в разноголосом гаме, реве двигателей и лязге металла вот уже больше сотни лет велась самая оживленная подпольная торговля звездолетами на всем Корусканте. Здесь толпа чуть расступалась, рассеиваясь кто по ангарам и посадочным площадкам, кто по павильонам с более мелким товаром, - и мерзкое ощущение чужого взгляда в спину, преследовавшее Энакина на протяжении всего пути, тут же усилилось. Он даже смог без особого труда определить, что держался навязчивый соглядатай на порядочном отдалении, по правой, более людной стороне улицы - чтобы юркнуть толпу, как только возникнет опасность обнаружения.
   "Правильно прячешься, - подумал Энакин с мрачной решимостью. - Статистика убийств и исчезновений в этом районе очень печальная".
   Убийство он обдумывал вполне серьезно: ни малейшей жалости оперативники Айсарда у него не вызывали, а их шефу вовсе незачем было знать о его планах. Останавливало только одно: с толпой агент смешивался до зубовного скрежета профессионально, буквально "растворяясь" в ней каждый раз, когда Энакин предпринимал попытку его вычислить. Уловить его образ в Силе тоже не удавалось: слишком уж много народу отиралось вокруг.
   Оставалось надеяться, что рано или поздно навязчивый "хвост" обнаружит себя: на кону стояло слишком многое, чтобы позволить ему вернуться к хозяину.
   Энакин подчеркнуто неторопливо двинулся вдоль импровизированных ангаров, сколоченных из криво подогнанных друг к другу металлических пластин. За распахнутыми, а где и отсутствующими створками виднелись корабли - от убогих, годившихся разве что на металлолом посудин до настоящих красавцев, смотревшихся в окружающей грязи и нищете, словно бриллианты в куче навоза. Мимо таких Энакин проходил, не задерживаясь: желай он изобразить из себя движущуюся мишень, улетел бы на "Нубиане" еще несколько часов назад.
   В поисках крепкого, но достаточно неприметного судна он миновал ангары, выйдя к открытым посадочным площадкам - считавшимся менее безопасными и оттого дешевыми в аренде. Праздношатающейся публики здесь было немного: в основном на пути попадались темные личности (иных в Ренис'та'Эстэ не водилось), осматривающие корабли наметанными, профессиональными взглядами. Некоторые прохаживались по улице в сопровождении дюжих телохранителей, а кто-то имел столь внушительный вид, что никакой охраны не требовалось - и без нее предпочтешь не связываться с эдаким громилой. Верткий оборванец с повадками карманника озирался вокруг с потерянным и несколько затравленным видом, явно подумывая подыскать другое место для "рыбалки".
   "Хвост" по-прежнему следовал за Энакином по пятам, прячась в тенях и укрываясь за постройками, назойливый, как болотный москит. Юноша уже всерьез подумывал о том, чтобы прямо сейчас свернуть в переулок, в котором тот скрывался, и решить проблему слежки быстро и радикально, но пока сдерживал себя: местные дельцы недолюбливали буянов, полагая, что те отпугивают покупателей. Если он сейчас ввяжется в стычку с охраной, подыскивать корабль придется где-нибудь еще.
   Чтобы сбить соглядатая с толку, Энакин намеренно прошел мимо приличного на вид кореллианского фрахтовика. К этой птичке определенно стоило присмотреться - но позже, когда ищейка Айсарда перестанет дышать ему в спину. Сейчас же он направился к самой дальней из посадочных площадок. Улица к ней вела прямая и пустынная; по обе стороны от нее зияла многокилометровая бездна. Здесь среди прохожих уже не затеряешься...
   "...И для несчастного случая с летальным исходом место идеальное, если ему хватит глупости сунуться следом".
   Звонок комлинка раздался совершенно внезапно и не ко времени. Выругавшись сквозь зубы, Энакин принял вызов, не потрудившись взглянуть на номер...
   - Не лучшее время вы выбрали для покупки корабля, Энакин. Да и место более чем сомнительное.
   ...Зря, как оказалось.
   - Директор Айсард, - процедил Энакин, до боли сжимая комлинк в руке. Пальцы его слегка дрожали от ярости. - У вас, похоже, просто прорва свободного времени. Нет других дел, кроме как следить за мной?
   Из динамика послышался негромкий смешок:
   - Для вас пара минут всегда найдется. К слову, о времени: не тратили бы вы его на этого ушлого грана, к которому сейчас направились. Вечно торгует рухлядью или кораблями с историей... вот YT-1300, мимо которого вы только что прошли, вполне неплох, и громких уголовных дел на бывшем владельце не висит. Так, разве что по мелочи...
   Айсарда, судя по голосу, ситуация откровенно забавляла. Энакину же хотелось взвыть раненым зверем - от досады и смертельного разочарования. От чувства, что надежды, только что такие реальные и исполнимые, пеплом рассыпаются в руках.
   Он не стал отвечать. Только стиснул челюсти, чтобы не разразиться потоком брани.
   "Это еще ничего не значит. Пусть себе Айсард скалит зубы, сколько угодно. Я найду способ вырваться с Корусканта. Не этот, так другой", - мысленно убеждал себя Энакин, но уверенности не чувствовал. Перед его глазами уже стояли языки пламени, а ноздри щекотал удушливый запах дыма.
   - А теперь без шуток, Энакин, - слова Айсарда прозвучали резко и холодно, вмиг утратив прежнюю напускную веселость. - Если хотите купить металлолом для личного пользования - ваше дело, не смею останавливать. Но поднимать его в воздух в ближайшие дни я вам категорически не рекомендую: погода, знаете ли, нелетная, и крупногабаритные корабли сильно затрудняют передвижение по сектору.
   Возможно, Айсард продолжил бы свою речь и другими, еще более откровенными угрозами, но Энакин не стал слушать: отключив связь, он в ярости швырнул комлинк на грязную мостовую и для верности припечатал сапогом.
   Куда с большей охотой он проделал бы то же самое с Армандом Айсардом или его прихвостнем, все еще отиравшимся поблизости. Последнее он, возможно, еще исполнит... вот только какой теперь в этом толк?
   Самый простой и очевидный путь к спасению был отрезан. Весь его план строился на секретности и внезапности - и теперь Айсард лишил его этих двух преимуществ. Возможно, заботься Энакин лишь о себе, он и попробовал бы прорваться через устроенную сторонниками Палпатина блокаду, наплевав на риски... но подвергнуть такой опасности Падме?
   Он не мог. Только не зная, на что способны защитные орудия столицы с точно заданными параметрами наведения. Не говоря уже о флоте, действующем по наводке разведслужбы.
   Энакин стремительно зашагал обратно, не разбирая дороги. Сапоги выбивали тяжелый ритм по ржавому железу мостовой; рука сжимала рукоять бластера - совершенно бесполезного, как и световой меч, висевший на другом боку.
   "Найдется и другой способ. Бывали передряги и похуже", - повторял он, словно заклинание, в то время как полуоформленные видения застилали взгляд и гремели в ушах похоронным маршем.
   Он не мог допустить, чтобы хоть одно из них воплотилось в реальность. Но как? Черт побери, как?!
   Поглощенный своими мыслями, Энакин совершенно забыл о соглядатае, следовавшем за ним попятам. Но стоило ему пройти мимо двух ангаров, стоявших вплотную друг к другу, как закутанная в плащ фигура сама вышла из тени и преградила ему дорогу.
   - Постой, Энакин. Нам надо поговорить.
   И Оби-Ван откинул капюшон, одновременно открываясь в Силе.

* * *

   Выходка Энакина практически не удивила Оби-Вана - лишь подтвердила худшие опасения. Он давно уже знал, что с его бывшим учеником не все ладно. То, как близко он подошел к Темной Стороне, было очевидно для всех - разве что Падме свято верила в непогрешимость своего рыцаря, не понимая, что сама же и подталкивает его к гибельной грани.
   Да и сам Оби-Ван хорош, конечно. Потакал им обоим, старательно не замечая их тайной связи. Даже выгораживал Энакина перед Советом, когда разоблачение особенно низко нависало над его головой - а ведь должен был сам пресечь это безобразие на корню. Силком вернуть отбившегося от рук ученика на путь истинный, решительно напомнив тому: правила писаны для всех - и для Избранного не в том числе, а в особенности.
   Но Оби-Ван не смог. Не нашел в себе сил так сурово обойтись с лучшим другом - и теперь, глядя в полубезумные от гнева глаза бывшего падавана, он пожинал плоды своей мягкотелости.
   Верно все-таки говорил магистр Винду: в Кодексе каждая строчка находится на своем месте. Пренебрег хотя бы одной - уже ступил на скользкую дорожку.
   - Поговорить? - переспросил Энакин, презрительно скривив рот. - Что же такого важного ты хотел сказать, что выслеживал меня через пол-Корусканта?!
   О, Оби-Ван многое хотел ему высказать. О его эгоизме, безответственности, подлости... претензий накопилось столько, что хватило бы на хороший список. По правде говоря, заготовленная речь - та, что выверенная и спокойная, - напрочь вылетела из головы, как только стало ясно: Энакин действительно намеревался бежать. Предать Орден. Оставить его в самый трудный час, дав деру, словно крыса с тонущего корабля.
   С огромным трудом магистр взял себя в руки. Гнев - плохой советчик, а для джедая и вовсе недопустимый.
   - И не зря выслеживал, как видно, - Оби-Ван выразительно обвел рукой приземистые ангары, видневшиеся по обе стороны улицы. - Только не говори мне, что ты выбрался сюда просто поглазеть на корабли!
   Подсознательно он ожидал - хотя понимал, что ничего подобного будет, - привычного смущенного взгляда и многозначительного "ну-у-у", как бывало всякий раз, когда Энакина ловили на очередной шалости.
   Вот только ученик давно уже вырос, и неодобрение Оби-Вана волновало его примерно так же, как мудрые слова Кодекса.
   - Результат вышел именно таким, если тебя это успокоит, - выплюнул он со злой досадой. - А теперь уйди с дороги... учитель.
   Энакин решительно шагнул вперед, с явным намерением оттолкнуть Оби-Вана в сторону, но тот снова преградил ему путь.
   - Нет, Энакин, - на этот раз и магистру не удалось сдержать эмоций: гнев, звучавший в его голосе, нипочем не удалось бы выдать за сдержанное недовольство мудрого наставника. - Так просто ты от этого разговора не отделаешься. И откладывать его на потом я не намерен.
   Он чувствовал, как беснуется вокруг бывшего ученика Сила - чуждая, угрожающая... темная. Казалось, даже воздух рядом с ним слегка дрожал, нагретый чудовищным жаром - неощутимым в материальном мире, но через Силу обжигавшим не хуже напалмового пламени.
   В тот момент Оби-Ван испугался по-настоящему - не за себя, за Энакина. Каждый может потерять контроль над собой, поддавшись темным эмоциям. Но гнев и страх - лишь путь во Тьму, по которому еще нужно пройти... и первый шаг ты делаешь, начиная черпать из них силы.
   Так, как Энакин - сейчас.
   - Что ж, хорошо, Оби-Ван. Давай поговорим, - сипло прохрипел он, ступив вперед. Теперь друзья стояли так близко, что каждый мог почувствовать на лице разгоряченное дыхание другого. - Что именно ты хочешь узнать? Почему я не желаю снова лезть в мясорубку за чужие интересы? Почему жизни моей жены и ребенка для меня важнее всей этой черно-белой орденской демагогии? Почему я не рвусь защищать шкуры кучки политических аферистов, которым не обязан ровным счетом ничем? Что из этого тебе непонятно?!
   Каждое слово било наотмашь. Вот оно значит как... интересы Ордена для него - чужие. Борьба Света и Тьмы - не более чем демагогия. Те немногие, кто готов бороться за будущее Республики - кучка политических аферистов, не стоящих уважения и поддержки.
   Оби-Вану с трудом верилось, что Энакин мог всерьез сказать нечто подобное. Его друг. Боевой товарищ, с которым они прошли огонь и воду. Младший брат.
   Неужели эта... гниль сидела в нем всегда, а Оби-Ван был слишком слеп, чтобы заметить?
   "Нет. Он просто не в себе. Палпатин заморочил ему голову сильнее, чем я думал. Энакин и сам не понимает, что несет".
   Быть может, Оби-Вану следовало бы сбавить тон. Обратиться к бывшему ученику менее резко, тщательно подобрав и взвесив слова... но Энакин не был единственным, чьи нервы до предела вымотали война и события последних дней.
   - Нет, Энакин. Не это, - негромкие слова Оби-Вана были полны горечи, но взгляд оставался все таким же твердым. - Мне интересно, когда мой лучший друг успел превратиться в жалкого труса. Как ты можешь даже думать о том, чтобы покинуть Орден в такой момент? Выжить самому, а остальное пусть огнем горит - так, Энакин? Дружба, долг - для тебя это все пустые слова?
   На миг показалось, что лицо Энакина дрогнуло, а в его глазах мелькнуло нечто похожее на... вину? Стыд? Сомнение?
   Это уже что-то. Значит, он готов слушать. Значит - не лишился разума окончательно.
   И Оби-Ван продолжил давить, в надежде, что резкие слова подействуют на друга отрезвляюще.
   - У нас на счету каждый боец, Энакин - тем более такой, как ты. Ты подумал о том, скольких обречешь на гибель своим бегством? Орден - твоя семья, Энакин. Ты не можешь...
   Взгляд Энакина вновь остекленел, и нечто жуткое, непривычное появилось в глубине его глаз. Словно пламя, подсвечивающее радужку изнутри золотисто-янтарными отблесками.
   - Моя семья - это Падме и наш ребенок. И я не могу позволить им погибнуть.
   Тьма сгустилась вокруг него еще плотнее. В Силе это выглядело так, словно тени обволакивали фигуру Энакина, ложась на плечи тяжелым плащом и сплетаясь непробиваемой броней на груди. Отрезая юношу от Оби-Вана и всего, что тот пытался сказать ему.
   Но магистр не собирался сдаваться. Пусть даже Энакин не желал ничего слушать - он все равно достучится до этого глупого юнца.
   - А ты думаешь, Падме простит тебе эту трусость? - спросил Оби-Ван с вызовом. - Она преданна Республике всем сердцем! Твое предательство тяжело ранит ее, Энакин. Она никогда не простит тебя. А вздумаешь удержать ее от борьбы - возненавидит. Или ты настолько слеп, что не видишь этого?
   - Довольно. Окончим этот разговор.
   Энакин тяжело дышал. Казалось, еще немного - и он в ярости бросится на бывшего учителя.
   - И не подумаю. Что, правда колет глаза? Так очнись, Энакин. Очнись и начни уже вести себя, как подобает рыцарю-джедаю и Избранному, а не истеричному подростку!
   Оби-Ван не успел даже понять, что произошло. Ощутил лишь, как всколыхнулась окружавшая Энакина Тьма и, повинуясь резкому движению руки, бросилась вперед и невидимой удавкой сдавила шею. Не ожидавший подобного, Оби-Ван беспомощно схватил ртом воздух и захрипел, не в силах протолкнуть его в горло.
   "Тьма. Он использует ее! - пронеслась в голове ужасающая мысль. - Он все-таки..."
   Додумать он не успел: стальная хватка вдруг разжалась, и Оби-Ван тяжело рухнул на ноги, едва сумев удержать равновесие. Потирая горло и судорожно глотая воздух, он увидел, как Энакин с ошарашенным видом отшатнулся назад. Поднес к глазам слегка дрожащую руку и так пристально уставился на нее, словно не был уверен, что конечность принадлежит именно ему.
   Сквозь стучащую в ушах кровь до Оби-Вана донеслось тихое ругательство.
   - Энакин? - позвал он и тут же зашелся кашлем. - Что... что, черт побери, это было?
   Энакин казался не менее потрясенным, чем сам магистр. Сейчас он вновь стал походить на себя: полубезумный монстр, окруженный подавляющей аурой Темной Стороны, то ли исчез, то ли затаился до поры.
   - Я... понятия не имею, - прошептал Энакин хрипло. Дыхание его было таким тяжелым, будто не он только что пытался придушить Оби-Вана, а наоборот. - И... прости. Я не понимаю, что на меня нашло... как это вообще получилось.
   Оби-Ван промолчал, не нашедшись с ответом. Мыслей в голове крутилось даже слишком много, но все - обрывочные, хаотичные, и каждая норовила сорваться с языка вперед другой.
   Что бы сейчас ни произошло, ясно одно: это проблема, и проблема крупная. Вот только Оби-Ван понятия не имел, как к ней подступиться.
   - Энакин...
   Оби-Ван и сам не знал, что собирается сказать - но чувствовал, что хоть что-то сказать нужно. Но бывший ученик вдруг сделал шаг назад и покачал головой. Его лицо приобрело нечитаемое, сосредоточенное выражение - как бывало всякий раз, когда Энакин не желал делиться своими мыслями и переживаниями с кем бы то ни было.
   - Мне нужно побыть одному, - сказал он твердо. - Обдумать все это. Не пытайся следить за мной снова, Оби-Ван... прошу тебя.
   И он стремительно, едва не переходя на бег, зашагал вниз по улице. Прежде чем Оби-Ван успел опомниться, Энакин уже пропал из виду, смешавшись с толпой на рынке.

* * *

   - Душил, значит? - задумчиво переспросил директор Айсард. - На расстоянии?
   - Именно так, сэр, - торопливо подтвердил агент и украдкой, приглушив динамик комлинка, прочистил горло: жара и пыльный воздух нижних уровней превратили устный отчет в настоящую пытку. - Боюсь, я не могу объяснить природу этого явления, но...
   - Вам и не нужно. Вы свою задачу выполнили, агент Тревор. Сворачивайте слежку и возвращайтесь в штаб.
   - Есть, сэр, - отчеканил шпион с нескрываемым облегчением: носиться по всему Корусканту за неуравновешенным джедаем - та еще задачка, напоминавшая завуалированный смертный приговор.
   Но, похоже, вместо бесславной гибели в Корускантских трущобах его ждали неплохие премиальные.
   "Как же все-таки вовремя объявился второй джедай! Еще немного, и этот псих точно бы меня засек".

* * *

   В самый разгар совещания у Мон требовательно запиликал комлинк. Женщина сбросила вызов, даже не глянув на экран: серьезные вопросы по незащищенным каналам голосвязи не обсуждались, а все остальное вполне могло подождать пару часов.
   Видит Сила, ей сейчас не до горестных стенаний родных и знакомых, напуганных вчерашними новостями.
   - Во время чрезвычайной сессии Сенат будет охраняться сильнее некоторых военных объектов, - продолжал тем временем магистр Винду. По своему обыкновению джедай был бесстрастен и непоколебим как скала, и походил на полководца, доносящего до офицеров план сражения. - Помимо полиции и Сенатской гвардии там уже находятся два взвода клонов численностью по двадцать пять единиц каждый, а также три отряда спецназа ССБ, от десяти до шестнадцати человек в каждом. Скорее всего, в последний момент эти цифры возрастут вдвое, а то и втрое: люди Палпатина явно планируют вооруженное столкновение, и вряд ли они были настолько любезны, чтобы предоставить нам подлинные сведения о своих силах.
   По гостиной пронеслись встревоженные шепотки. Членам Комитета Спасения, как неофициально называла себя верхушка Делегации, смелости было не занимать - но сейчас им предстояло добровольно шагнуть в смертельную ловушку, даже издалека щерившуюся оружием, словно капкан - зубьями. У Мон и самой неприятно крутило живот и холодели ладони при мысли о завтрашнем дне, но она хорошо понимала: иного выхода, кроме как встретить опасность лицом к лицу, у нее нет. Ни у кого из них нет.
   - И мы собираемся шагнуть в распростертые объятия Айсардовских амбалов, как нерфы на скотобойне?! Я по-прежнему настаиваю, что мы должны бежать с Корусканта прямо сейчас, пока у нас есть хоть какой-то шанс покинуть его живыми.
   - Фэнг, мы это уже обсуждали...
   - Тебе легко говорить, Бейл - с твоими "чистыми" счетами и положением умеренной оппозиции! - еще сильнее взвился Зарр, имея в виду уготованную альдераанцу роль: из всего Комитета только он и Терр Танил, сенатор от Сенекса, должны были формально сохранить верность Республике - военное присутствие режима в их секторах было слишком сильно для открытого бунта. - Это представление, которое вы задумали, может окончиться нашими похоронами - и гибелью всего, за что мы боремся!
   Спор грозил перерасти в склоку, долгую и бесплодную: подобралась, явно намереваясь сказать свое веское слово, синекожая Чи Иквей, всегда призывавшая к максимальной осторожности, упрямо вскинул голову и грозно сверкнул глазами Бел Иблис - сторонник решительных действий, презиравший малодушие и полумеры... Мон, глубоко вздохнув, развела руки в стороны, чтобы громким хлопком привлечь к себе внимание и призвать собрание к порядку. Но ее опередили.
   - Вы можете попытаться бежать прямо сейчас, сенатор Зарр. На первом же корабле, капитан которого согласится прорываться через блокаду ради ваших денег, - зычный голос Мейса Винду разнесся по комнате, легко перекрывая голоса спорщиков - которые, впрочем, незамедлительно смолкли. - Без предварительного досмотра из столицы не выпускают даже суда Ордена, а у флота, патрулирующего сектор, приказ стрелять на поражение после первой же попытки не подчиниться его командам. Я бы сказал, что путь до Раксус-Секундуса вас в этом случае ждет нелегкий.
   Даже Масу Амедде никогда не удавалось заставить спорящих сенаторов умолкнуть так быстро. Какое-то время в воцарившейся тишине слышалось только беспокойное дыхание собравшихся, да кто-то из мужчин отчетливо скрипнул зубами.
   - Но... как же мы тогда покинем Корускант после чрезвычайной сессии? - слова Падме звучали до непривычного тихо, без ее обычного пыла и уверенности. Сама она была так бледна, что этого не скрывал даже полный макияж; ее руки лежали на животе, крепко сцепленные, одна поверх другой. - Быть может, наше отступление прикроют флотилии, оставшиеся под командованием джедаев?
   Падме уже задавала такие вопросы прежде - и всегда получала ответы один другого уклончивее. Хотя все они были в одной лодке, Мон до сих пор сомневалась в порой слишком идеалистичной и порывистой соратнице: все-таки решение проблемы они с Гармом и магистром Винду нашли довольно-таки... спорное, даже по нынешним временам.
   Но теперь уже поздно и спорить, и метаться... и скрывать информацию, которая и так вскоре перестанет быть тайной.
   - К сожалению, сенатор Амидала, положение Ордена на флоте еще более тяжкое, чем в армии. Боюсь, под нашим контролем не осталось ни одной флотилии - даже если кого-то из мастеров и рыцарей еще именуют адмиралом, на деле командование полностью узурпировано ставленниками Палпатина.
   Магистр благоразумно умолчал, что большинство джедаев покинуло свои посты заблаговременно, кто в одиночку, а кто - уведя с собой по-настоящему преданных людей и клонов. И без того его слова были слишком горькими и - как бы Винду этого ни скрывал - болезненными для самолюбия.
   - Тогда остается лишь... - не договорив, Чи Иквей прижала пальцы ко лбу. - Прошу прощения, что-то голова закружилась...
   От Мон не укрылся быстрый взгляд, которым подруга окинула остальных: проверить, от кого кроме них с Падме до последнего утаивали особенно спорные детали плана.
   - Совет Конфедерации согласился выделить несколько оперативных соединений флота для наших нужд. Эти силы слишком малы для полноценного противостояния с республиканским флотом, но они оттянут на себя внимание противника и, если возникнет такая необходимость, обеспечат огневое прикрытие.
   - Значит, теперь мы должны доверить наши жизни сепаратистам?! - воскликнул Фэнг, которого тоже не посвятили в детали побега - из-за его пагубной привычки слишком много болтать. - Одно дело - заключать с ними финансовые сделки, но просить их об атаке на Корускант и защите в бою...
   - Технически, мы теперь все - сепаратисты, не считая Бейла и Терр, - холодно напомнила Мон. - И судя по тому, какие потери понесла Республика в этой войне, у нас нет причин сомневаться в боеспособности войск Конфедерации.
   - Это... отчаянное решение, Мон, - с грустью произнесла Терр, сокрушенно покачав головой. - После этого вас объявят предателями и перебежчиками даже те, кто прежде сохранил бы нейтральную позицию.
   - И ты в том числе, Терр. Как раскаявшаяся оппозиционерка, ты должна будешь решительно осудить столь возмутительный шаг. - Дождавшись от соратницы вымученного, но уверенного кивка, Мон немного смягчилась, перейдя с командного тона на покровительственный:
   - Мы все знали, на что идем. Режим подпишет нам смертный приговор вне зависимости от того, какими методами мы будем вести борьбу. Полагаю, больше возражений против военной помощи наших союзников не будет?
   Возражений ожидаемо не последовало. Убедившись, что страсти поутихли, Винду продолжил речь:
   - Вы полетите на легких корветах производства Сиенара. Это быстрые, маневренные и надежные корабли с хорошим вооружением. Для... - он на миг запнулся, вовремя проглотив слово "бегство", - ...отступления лучшего варианта не найти. Поведут их лучшие пилоты Ордена. Вам нечего опасаться, господа и дамы.
   Последнее заверение было встречено молчаливым скептицизмом - да и сам магистр озвучил его больше для проформы, прекрасно понимая: на ближайшие несколько лет слова "нечего опасаться" останутся для каждого из мятежных сенаторов в лучшем случае сильным преувеличением.
   - Скольких рыцарей вы готовы выделить для нашей защиты во время заседания? - резкий голос Гарма вернул всех к делам более насущным. - В здании Сената уже сейчас не продохнуть от военщины. Вряд ли десятка рыцарей, как вы планировали вначале, хватит на такую ораву.
   Имелись свои сомнения на этот счет и у Мон. Но иного, совсем иного рода...
   "Бейл может думать о своем земляке все, что угодно. Но Гарм, как всегда, дает людям характеристики резкие и точные: Артемиус - крыса. Старая, хитрая, умная крыса. А крысы, как известно, бегут с тонущего корабля..."
   - А теперь, если ни у кого нет возражений, вернемся к плану завтрашней эвакуации.
   Окинув притихшее собрание тяжелым взглядом, отбивавшим на корню всякое желание перечить, магистр активировал небольшой голопроектор, стоявший в центре стола. Над ним немедленно развернулась трехмерная проекция, поделенная на две части: слева - подробная схема Сената, на которой горели ярко-красным служебные коридоры и запасные выходы, справа - карта прилегавших к нему улиц.
   - Дамы и господа, прошу всех слушать предельно внимательно. От того, как четко вы будете представлять себе план действий, может зависеть ваша жизнь и свобода.
   Отбросив посторонние мысли, Мон обратилась в слух. Если что и не входило в ее планы, так это героическая, но оттого не менее глупая смерть.

* * *

   Много позже, когда сенаторы разошлись кто по домам, кто по делам, а кто - по дорогим ресторанам, заливать страх и сомнения вином, а то и чем покрепче, Мон вспомнила о пропущенном звонке.
   Взглянула на список вызовов она из чистого любопытства, не собираясь перезванивать: и тело, и разум отчаянно требовали отдыха, а нервы - успокоения, которого уж точно не даст разговор со взволнованными близкими. Посторонние на этот номер не звонили с тех пор, как чандриллианка начала карьеру в Сенате.
   На экране высветилось текстовое сообщение от Сейли Маннэа. Мон слегка улыбнулась: к этой малышке, дочери своей подруги и, по совместительству, контакта в директорате "Технологий Санте/Сиенар", сенатор питала искреннюю привязанность. Даже жаль, что они вряд ли встретятся снова.
   Однако с первых же строчек стало ясно, что Сейли в этом сообщении принадлежит только номер.
   "Здравствуйте, тетя Мон. Мне ведь еще можно вас так называть? Простите, если нет. Я хотела попросить прощения за все, что вам вчера наговорила. Я очень расстроилась и испугалась тогда, но теперь мне кажется, что в чем-то вы были правы. Кажется, мне все-таки нужна ваша помощь. Вы что-то знаете про то, что случилось два года назад. Боюсь, кроме вас никто мне правды не скажет. Если вы все еще хотите мне помочь, я буду ждать вас сегодня там же, где мы встречались вчера, в 19:00. Не звоните мне, мой комлинк могут отслеживать и прослушивать. Исанн".
   Мон перечитала письмо несколько раз, но так и не смогла понять, было ли оно составлено самостоятельно, или же под диктовку. Девочка, похоже, волновалась, когда писала его... но разве не будет ребенок волноваться, набирая сообщение-приманку под контролем грозного отца?
   Мон немного покрутила комлинк в руках, раздумывая: а не рискнуть ли? С Исанн в качестве заложницы ее шансы на выживание многократно повышались...
   ...Или снижались до нуля, если малышка принесет в кармашке платьица маячок, а на хвосте - отряд спецназа.
   От Арманда Айсарда можно было ожидать всего, что угодно. Особенно сейчас.
   "Прости, детка, - с искренней грустью подумала Мон, стирая сообщение. - Планы изменились. Мне бы сейчас помочь самой себе..."

* * *

   - Исанн, с тобой точно все в порядке?
   Девочка бросила на гувернантку угрюмый взгляд и, молча кивнув, отвернулась. Какой это одинаковый вопрос по счету, пятый за последний час? Когда же до этой женщины дойдет, что Исанн не хочет с ней разговаривать, да и видеть тоже?
   Сегодня мадам Дереле раздражала ее больше обычного. Постоянно крутилась поблизости, не позволяя остаться в одиночестве ни на минуту. Хотелось накричать на нее или сказать что-нибудь гадкое, чтобы назойливая воспитательница растеряла свое напускное сочувствие и убралась куда подальше. Но не уйдет ведь, а только раскудахчется хуже прежнего. Исанн уже попросила оставить ее в покое - причем вежливо попросила, улыбнулась даже! - а гувернантка чуть ли не в слезы ударилась от жалости к "бедному ребенку" и заставила выпить какую-то таблетку. Исанн, правда, эту гадость украдкой выплюнула: после вчерашнего сна она стала очень настороженно относиться к лекарствам, особенно к тем, что от нервов.
   Надо сказать, настороженно относиться она начала абсолютно ко всему в родном доме. А точнее - ко всем. К гувернантке, которую и прежде считала слишком заботливой и милой для наемной работницы. К охране, которую до этого даже не замечала: ну стоят себе вооруженные ребята в бронежилетах по периметру дома и у входов в пентхаус, ну и пусть стоят... а теперь они стали казаться какими-то зловещими, будто стража в тюрьме. Но они не были и в половину такими зловещими, как телохранители Исанн, Джейс и Элдбер. Раньше бывшие спецназовцы даже нравились девочке: с ними можно было поговорить об оружии и разных планетах, а если мило похлопать глазками и принести угощение с кухни - то и об их боевом прошлом, спецоперациях и забавных случаях на службе.
   Только сейчас Исанн начала осознавать, что на самом деле значили те захватывающие дух рассказы. Что милые, немолодые уже люди, которых она наедине называла "дядями" и таскала им свежую выпечку с чаем или кафом, были способны убить человека и не поморщиться. Что они с готовностью выполнят любой приказ ее отца, каким бы страшным он ни был. Абсолютно любой.
   Если бы ей сказали об этом раньше, она бы только пожала плечами и отмахнулась: "Ну они же папины приказы выполняют, а не чьи-то еще".
   Но раньше - а вернее сказать, еще вчера, - Исанн не боялась папу.
   Девочка встрепенулась, почувствовав мягкое прикосновение к плечу. Скосив глаза, она увидела Сибиллу, опустившуюся рядом с ней на колени и смотревшую так сочувственно, будто ей действительно было до подопечной какое-то дело.
   - Детка, ну что случилось? - негромко спросила она, нежно проводя по щеке Исанн тыльной стороной ладони. - Не отмалчивайся, пожалуйста. Я ведь беспокоюсь за тебя, пойми. И твой папа тоже. Ты так нас вчера напугала...
   "Нас. Ага, конечно... папа наверняка понял, что со мной ночью творилось. Иначе бы Сибилла так вокруг меня не увивалась и не пыталась подсунуть успокоительное, чуть только я не так на нее посмотрю".
   - Ничего не случилось, мадам Дереле, - Исанн насилу выдавила улыбку - и хоть обычно такое притворство получалось у нее без труда, сейчас рот аж свело от напряжения. - Я просто не выспалась немного из-за кошмаров... я за папу очень волнуюсь, понимаете? - добавила она почти искренне.
   За отца девочка и в самом деле волновалась - несмотря ни на что. Да, ей было страшно и больно думать о том, что он сделал с мамой... и может сделать с ней, когда поймет, что дочка помнит больше положенного. Но куда ужаснее была мысль, что он не вернется. Что до него доберутся джедаи или Артемиус, или подосланный кем-то из Делегации наемный убийца.
   Исанн изо всех сил заставляла себя не думать об этом - потому что стоило ей увлечься подобными размышлениями, и она вновь превращалась в маленькую никчемную девочку, которая только и может, что трястись, забившись в уголок, и ждать помощи и защиты взрослых. А Исанн ненавидела быть такой.
   Нет уж, со своими страхами она разберется сама. Сама разузнает о маме все возможное - и тогда в лоб спросит у отца, что в ее догадках правда, а что нет. Не убьет же он ее за это...
   "Ничего он мне не сделает! Я же его дочка, все-таки. Любимая. Все будет хорошо, - думала Исанн, украдкой облизывая пересохшие губы. Убедить себя в этом оказалось не так-то просто, но девочка очень старалась. - У меня все обязательно получится. Но для начала надо отвязаться от няньки".
   Сибиллу ее объяснение, похоже, немного успокоило. По крайней мере, она наконец-то перестала пялиться Исанн прямо в глаза.
   - Милая, я разве не говорила тебе, что не стоит забивать головку такими вещами? - спросила она ласково. - Ради всего святого, не придавай ты значения всему, что говорят по ГолоСети... им бы, стервятникам, только народ пугать, набивая себе рейтинги! Все будет в порядке, вот увидишь.
   - Я тоже в это верю, мадам, - отозвалась Исанн, с трудом удержав на лице полагающееся "милой девочке" выражение. Гувернантка то ли была набитой дурой, то ли считала такой ее.
   "Вот и хорошо, если она считает меня глупым ребенком. Значит, ничего не заподозрит".
   Пересилив себя, Исанн прижалась к воспитательнице и крепко обняла ее за талию. Сибилла удивленно охнула и неловко погладила девочку по голове, явно растерявшись. Обычно Исанн так себя не вела, потому что твердо знала: гувернантка - всего лишь обслуживающий персонал, и мила с ней только потому, что получает за это хорошие деньги.
   А еще она твердо знала, что лучший способ обмануть человека - это показать ему именно то, что он ожидает увидеть. Так папа как-то сказал, а уж он-то во вранье разбирается.
   Сибилла хотела увидеть напуганную до полусмерти малютку, которой очень нужно, чтобы кто-то взрослый приласкал ее и успокоил. Вот она и увидит... а заодно перестанет ходить за малюткой попятам, решив, что та будет послушной и смирной.
   - Спасибо, Сибилла, - прошептала Исанн, старательно шмыгая носом. - За то, что вы так обо мне заботитесь. Простите, если иногда я веду себя как противная избалованная девчонка. Я... я не знаю, что делала бы без вас. Вы такая хорошая...
   В ответ гувернантка еще крепче прижала ее к себе. Исанн внезапно подумалось, что прикосновения у нее нежные, как у мамы когда-то... и мерзкой фальши в ее ласке, в отличие от Мотмы, не чувствуется. Может, она и правда что-то значит для Сибиллы? Хотя бы немного?
   "Дура! Заигралась, называется. Повариха в ресторане вкусно готовит не потому, что хочет клиентов порадовать, а потому что работа у нее такая. А у Сибиллы - делать вид, что она обо мне заботится".
   Исанн чуть отстранилась и посмотрела на гувернантку самым милым взглядом, на который только была способна. Боялась даже, что переигрывает, но по лицу Сибиллы поняла, что все делает правильно.
   - Мадам, можно я пойду посплю? Мне сегодня ночью было очень плохо, и я совсем не выспалась.
   Сибилла ласково взъерошила ей волосы.
   - Конечно, детка. Если тебе что-нибудь понадобится, можешь позвать меня в любой момент. И обязательно скажи, если снова почувствуешь себя нехорошо, ладно?
   "Чтобы ты тут же доложила об этом отцу. Ну уж нет, не надо мне его врачей!"
   - Конечно, мадам.
   Вежливо кивнув гувернантке, Исанн поплелась к лестнице - пусть ей и хотелось броситься наверх бегом: сердце от волнения стучало часто и тяжело, а в голове крутилась глупая, но очень назойливая мысль "не успею!". Но образ маленькой несчастной девочки надо выдержать до конца, а то Сибилла, чего доброго, заподозрит неладное.
   У самой лестницы Исанн воровато оглянулась по сторонам и, никого поблизости не обнаружив, подбежала к каморке, где хранились всякие хозяйственные принадлежности. Помимо них там имелся запасной комплект ключей от комнат и черного входа - предназначавшегося для прислуги, но давно облюбованного хозяйской дочкой. Убегать из дома через него было очень удобно: система защиты там была автоматизированная, предназначенная охранять дом от незваных гостей, а не ловить непослушных девчонок.
   У Исанн внутри все крутило от волнения, когда она, привстав на цыпочки, шарила рукой по полке: а вдруг после ее вчерашнего побега ключ спрятали в место понадежнее? Но нет, вот он - там же, где она всегда его оставляла. Победно улыбнувшись, Исанн сунула ключ в карман и поспешила прочь от места преступления.
   Теперь можно было и к себе в комнату идти - изображать до поры хорошую девочку. Только перед этим еще в ванную на втором этаже наведаться и стащить из аптечки упаковку снотворного. Оно, насколько Исанн помнила, было очень сильным: пары капель на чашку кафа должно хватить, чтобы гувернантка и телохранитель благополучно проспали ее побег, а если повезет, то и возвращение.
   "Господин Элдбер привык, что я ему каф ношу, когда хочу поболтать. А Сибилла из вежливости не откажется, особенно если милую рожицу состроить и сказать, что я специально для нее старалась".
   Все должно было пройти как по маслу. Она усыпит двух главных своих надсмотрщиков, покинет пентхаус через черный вход, поговорит с Мотмой и вернется домой. На случай, если сенаторша замыслит недоброе, Исанн возьмет с собой тревожную кнопку: стоит ее активировать, и очень скоро на помощь придут папины люди, злые и вооруженные до зубов.
   Страх и предвкушение кололи тело тысячей иголочек, не давая спокойно усидеть на месте и нескольких минут - трудно, наверное, будет дожидаться оговоренных семи вечера. План казался удивительно простым и выполнимым - и от этого делалось еще тревожнее. Исанн собиралась совершить столько тяжелых проступков за раз, что в голове не укладывалось... и ее, скорее всего, никто не остановит.
   А потом будет разговор с отцом. От одной мысли об этом у Исанн холодели руки, и где-то глубоко внутри робко подавала голос маленькая пугливая девочка: "А может, не надо?".
   "Ну уж нет, - сердито подумала Исанн, копаясь в аптечке. - Мне нужно точно узнать, что случилось два года назад. Нужно!"
   Может быть, тогда она перестанет снова и снова слышать, как плачет мама. Перестанет видеть, закрывая глаза, ее искаженное безумием лицо и окровавленную шею.
   Может быть, тогда она сможет простить папу. Пока что-то не получалось.

* * *

Докладная записка начальника Третьего отделения ССБ по Центральному военному округу Л. Грэма директору ССБ А. Айсарду

об итогах операции по выявлению и аресту антиреспубликанского и политически ненадежного элемента среди личного состава военно-космического флота Галактической Республики

Совершенно секретно

   В результате проведенных следственных действий среди личного состава военно-космических сил Центрального военного округа выявлено:
      -- 578 лиц, публично выражавших сомнение в политическом курсе руководства Галактической Республики;
      -- 1 450 лиц, уличенных в симпатии к идеям сепаратистов и просепаратистски настроенных сил;
      -- 29 лиц, подозреваемых в диверсионно-подрывной деятельности;
      -- 12 лиц, уличенных в подстрекательстве к бунту и дезертирству;
      -- 34 лица, уличенных в шпионаже в пользу врага.
   Итого по округу: 2103 лица.
   Из них арестовано: 1 280 лиц
   казнено: 314 лиц
   509 лиц признано невиновными и допущено до исполнения служебных обязанностей под усиленным наблюдением со стороны уполномоченных сотрудников ССБ.
  
   Национальный и расовый состав, звания и должности репрессированных и попавших под подозрение приведены в Приложении 1.
  
   Бегло просмотрев документ, Арманд отложил его на край стола - в ту же стопку, где лежали докладные по остальным военным округам. Затем с нарочитой неспешностью перевел взгляд на голограмму Освальда Тешика.
   - Совершенно верно, Освальд. Две тысячи человек. Две тысячи сто три, если быть точным. А теперь будь любезен изложить суть проблемы яснее и четче. По возможности - воздержавшись от хаттеза.
   Судя по виду, адмирал от хаттеза воздерживаться совершенно не желал. Внушительное телосложение, тяжелые надбровные дуги и массивная, выдающаяся вперед челюсть придавали ему несколько воинственный вид, даже если он был совершенно спокоен, - сейчас же командующий и вовсе производил впечатление человека, готового хорошенько приложить собеседника кулаком, и не один раз.
   - Суть проблемы, Арманд, - Тешик шумно выдохнул и выразительно повел могучими плечами, - в том, что ты мог бы посоветоваться со мной, прежде чем спускать с цепи своих шакалов. Две тысячи человек за три дня! Скажешь, капля в море? Скажешь - в основном солдатня и младшие офицеры, заменить которых ничего не стоит?
   Тешик замолчал, не то давая собеседнику возможность подтвердить очевидное, не то восстанавливая дыхание. Арманд терпеливо дожидался продолжения тирады, глядя на адмирала выжидающе, со сдержанным интересом.
   - А я тебе скажу, - продолжил тот уже тише, но с не меньшей злостью, - что мораль у нас после этой зачистки упала катастрофически. По коридорам ходят шепотки, что любого могут поставить к стенке без суда и следствия, чуть слово не так скажешь. Офицерики из тех, что похитрее и с гнильцой в душонке, наперегонки строчат твоим орлам доносы на начальство, надеясь урвать себе теплое местечко. Нехорошая это обстановка, Арманд, нездоровая. И на пользу в войне не пойдет.
   Хоть Освальд и совладал с собой внешне, глухое бешенство звучало в его голосе и читалось в словах, которые он подбирал. Негодование, вызванное наглым вмешательством ССБ в дела флота, крепко переплеталось в нем с искренним беспокойством о своих людях и будущих военных успехах Республики.
   - Аресты и казни подстрекателей, шпионов и прочих вредителей, пойманных с поличным, я понимаю и всецело поддерживаю. Но арестовывать за пустую болтовню? Казнить по подозрению? Это беспредел, Арманд. Очень надеюсь, что толку от него будет больше, чем вреда.
   "Хороший ты все-таки человек, Освальд. Адмирал, не забывший, что когда-то был солдатом. Побольше бы нам таких... в мирное время".
   Арманд чуть подался вперед, опершись локтями на стол и сцепив руки в замок.
   - Вреда было бы куда больше, - сказал он твердо, ни на секунду не отводя взгляда, - если бы мы не вмешались вовремя. Даже горстка офицеров, лояльных джедаям, может доставить немало проблем. Добавим к ним рядовой состав, разделяющий их убеждения - получим бунт. Эту заразу надлежит вырывать с корнем - и немедленно уничтожать, пока распространиться не успела. Вместе с разносчиками, в том числе и потенциальными.
   - В "потенциальные разносчики" многих можно записать. Хоть нас с тобой.
   - Отнюдь. Если бы мы, Освальд, хватали людей по первому доносу, в Республике бы давно стало некому воевать - весь личный состав извели бы, включая самих любителей строчить анонимки. Думаешь, проверки начались три дня назад? Личные дела-то ведутся и дополняются на всем протяжении службы... а когда приходит время, достаточно лишь посмотреть, на ком грешков скопилось слишком много, чтобы списать их на случайность. Анонимного доноса и сиюминутных подозрений недостаточно, чтобы по-настоящему преданный офицер был назван изменником.
   Адмирал помрачнел еще больше; его рот скривился и дернулся в сторону, словно от судороги. Похоже, в словах Арманда он разглядел нехороший подтекст - и был не так уж неправ.
   Арманд не угрожал ему прямо сейчас. Намекнул лишь, что на чаши весов ложится каждое действие и слово.
   - Как бы рамки "настоящей преданности" не оказались слишком узкими. Многие рискуют в них не вписаться.
   В словах адмирала сквозила плохо скрытая враждебность. Конфликт грозил оборваться на неприятной, незавершенной ноте - которая неизбежно отзовется эхом через некоторое время.
   Это было ожидаемо. Но оттого не более своевременно.
   - Твои опасения понятны, Освальд. Можешь быть спокоен: я не вижу нужды в массовых чистках, - заверил Арманд, холодно глянув на собеседника. - Если мои сотрудники когда-нибудь проявят... излишнее рвение, они быстро усвоят границу между инициативой поощряемой и наказуемой. Как и то, что я редко даю второй шанс тем, в чьем профессионализме разочаровался.
   Освальд скривился, как от зубной боли. Разумеется, он отлично понял истинный смысл ответа - да Арманд и не стремился скрыть его.
   Не пристало адмиралу, пусть даже столь высокопоставленному, судить работу его ведомства. Это право директор оставлял за собой, и ни за кем более.
   - Хорошо, если ты понимаешь, когда надо натянуть поводок. Если мы начнем сами же истреблять своих людей, джедаи и сепаратисты только поаплодируют нам... перед тем, как снести наши головы.
   Арманд криво усмехнулся:
   - Здравые слова, чертовски здравые... нам всем не мешало бы почаще повторять их себе. Чтобы от зубов отскакивали, как у джедая - Кодекс.

* * *

   Постепенно разговор свернул на рабочие вопросы и завершился почти мирно - но неприятный осадок остался, в виде того гадкого чувства, которое возникает вместе с очередной неразрешенной, загнанной вглубь проблемой. Конфликт исчерпал себя - но лишь до поры. С каждым днем ситуация требовала все более активного вмешательства ССБ в дела флота и армии, да и моффы вскоре ощутят на себе ее руку - это лишь вопрос времени. Ближайшего времени.
   В другой ситуации это вряд ли обеспокоило бы Арманда: его работа, в силу объективных причин, неразрывно связана с недовольством, страхом и ненавистью других - даже, казалось бы, ближайших соратников. Но сейчас любые разногласия могли оказаться губительными для всего их дела. И вряд ли каждый из его союзников будет столь благоразумен, чтобы вовремя отступить, как это сделал Освальд.
   "Если Палпатин погибнет, мы тут же вцепимся друг другу в глотки. Примемся драться за главенство в стае, как свора дворовых псов... и мир с порядком придется отложить на гораздо больший срок, чем пара лет".
   Он сделал все возможное, чтобы старик выбрался на свободу целым и невредимым. И все равно - недостаточно для полной уверенности в успехе. Скайуокер оставался темной лошадкой, притом брыкающейся во все стороны. Клоны из Пятьсот первого - те надежнее... но успеют ли они захватить Храм прежде, чем тот же Винду решит, что пора перерезать Палпатину горло?
   Если нет - оставалось надеяться лишь на силы самого канцлера. Величину неизвестную и потому не укладывающуюся в расчеты.
   Звонок личного комлинка наложился на звон в голове, многократно усилив последний, - недостаток сна и злоупотребление энергетиками не лучшим образом сказались бы и на более молодом организме. Арманд с трудом подавил раздражение: если дело снова в дочери...
   Мысль оборвалась, стоило взглянуть на экран. Номер, вопреки ожиданиям, оказался незнакомым...
   - Доброго вечера, директор Айсард. Смею полагать, узнали?
   ...в отличие от негромкого, располагающего голоса.
   - Вас разве забудешь, господин Артемиус? - спросил Арманд с добродушным смешком, будто приветствовал старого друга - хотя с удовольствием пристрелил бы этого человека, предварительно четвертовав. - Чем обязан на этот раз?..

* * *

   Исанн на цыпочках пробиралась по коридорам. В ладошке, вспотевшей от волнения, она крепко сжимала ключ от черного входа - точно боялась, что кто-то выпрыгнет из-за поворота и отнимет его. В доме стояла такая тишина, что каждый звук казался девочке чудовищно громким: сердце стучало молотком, дыхание смахивало на ранкорье сопение, а мягкие, осторожные шаги - на топот того же зверя.
   Тихонько, стараясь даже дышать через раз, она заглянула в гостиную и чуть не подпрыгнула от радости, заметив мирно спящую на диване гувернантку. Значит, снотворное подействовало!
   Телохранителя Исанн проверять не решилась: его она угостила кафом минут пятнадцать назад или даже меньше. А вдруг он еще борется со сном, и появление подопечной его разбудит?
   Выскользнув из гостиной и прикрыв за собой дверь, девочка поспешила к черному входу. Поначалу она шла довольно медленно, крадучись и шарахаясь от каждой тени, но потом осмелела: на пути никого не попадалось, а часы между тем показывали уже половину седьмого. Кто ее знает, эту Мотму - может, она забеспокоится и уйдет, если не увидит Исанн в означенное время? Тогда вся авантюра была бы впустую.
   Коридор, еще коридор, трехзальная анфилада, снова коридор... впервые в жизни девочку начали раздражать размеры пентхауса. И зачем только отцу такая громада понадобилась?!
   До нужного коридора - неприметного, нарочно скрытого от посторонних глаз раздвижными деревянными панелями, - Исанн добралась без приключений. Остановившись, прижалась разгоряченным лбом к прохладной стене. Чувствовала девочка себя так, будто уже успела сбегать к "Звезде" и обратно: сердце бешено стучало, дыхание сбивалось, а волосы липли к вспотевшему лицу. В ногах ощущалась какая-то странная слабость - казалось, вот-вот коленки подкосятся.
   Ей было страшно, это правда. От собственной смелости и дерзости, а еще больше - от понимания, что с рук ей это не сойдет.
   Но хуже всего был страх узнать наконец правду о матери. Страшную и неприглядную, судя по тому, что Исанн все-таки удалось вспомнить. Сейчас ее словно подначивал кто-то: "Забудь обо всем, не ходи никуда"... и девочке очень хотелось согласиться.
   Но смириться с тем, что исчезновение (или действительно - гибель?) мамы так и останется для нее загадкой, она не могла. Потому что понимала: тогда мамин плач у нее в голове никогда не утихнет. Исанн будет постоянно о ней думать и в конце концов тоже сойдет с ума.
   Ну уж нет. Решилась - значит, надо действовать. Тем более самая трудная часть уже...
   - Далеко собралась, юная леди?
   ...позади.
   Едва не подскочив от испуга, Исанн обернулась. Прямо у нее за спиной стоял господин Элдбер и снисходительно улыбался. На спящего он не походил совершенно.
   - Не знаю, зачем тебе понадобилось меня усыплять, но на будущее запомни: любое снотворное, которое можно достать в аптеках, помогает заснуть, но не вырубает сразу, как показывают в глупых фильмах. Чудо ты маленькое...
   Весело хмыкнув, он одной рукой потрепал ее по голове, а другую требовательно протянул вперед:
   - А теперь будь умницей: отдай мне ключ и пойди... не знаю, в куклы поиграй. На улице маленьким девочкам сейчас нечего делать.

* * *

   Политика - явление не только грязное, но и во многом до смешного абсурдное. В дни, когда она, подобно реке во время паводка, выплескивается за пределы просторных залов Сената, кабинетов богатых дельцов и руководителей влиятельных ведомств, этой грязью и абсурдом пропитывается весь Корускант: кажется, нельзя и шагу ступить, чтобы не вляпаться в чью-нибудь интрижку или ненароком скомпрометировать себя, поприветствовав неправильного человека или просто поужинав не в том ресторане.
   И это, увы, не преувеличение. Именно поэтому Роланд Артемиус в последнее время избегал столичных ресторанов, предпочитая их кулинарным изыскам стряпню домашней кухарки: слишком претило ему назойливое внимание наемных соглядатаев и праздношатающихся сенаторов, возомнивших себя политиками галактического масштаба. В стенах собственных апартаментов куда меньше ушей, а глаз - так и подавно.
   Благо, чем дальше от Правительственного района, тем больше становилось свободных от всеобщей паранойи и истерии островков. Так ресторанчик, выбранный в качестве нейтральной территории, практически не раздражал: уютный и в меру претенциозный, он был слишком дешев и неприметен для политической ангажированности. Ненавязчивая музыка, недурственная еда - да еще и по цене за блюдо чуть меньшей, чем зарплата среднестатистического альдераанца... Роланду здесь почти нравилось. Разве что компания была не слишком приятной - но, если быть честным, когда он в последний раз ужинал с человеком, чье общество его не тяготило?
   - Если я, господин Айсард, чем и похожу на стереотипного альдераанца, так это тягой к постоянству - во всем, начиная от политики и заканчивая сортом вина за ужином, - вальяжно протянул Роланд, рассматривая на просвет свой бокал. Вино, плескавшееся в нем, было безупречного темно-рубинового цвета и вкусовые качества имело, вполне соответствующие элитной марке. - Очень, к слову, рекомендую: отменное красное полусладкое, пятнадцати лет выдержки... удивительное дело: здесь оно куда лучше того, что подают в "Саартеме", да и в "Свете Альдеры".
   - Пожалуй, воздержусь, - Айсард дернул уголком рта в намеке на улыбку и выразительно отсалютовал стаканом виренского. - Вино слишком туманит голову, особенно альдераанские сорта. Я, как видите, предпочитаю виски. Исключительно выдержанный, разумеется.
   Артемиус улыбнулся в ответ, накалывая на вилку кусочек тонко нарезанного сыра.
   - Выдержка... ценное качество, что в напитках, что в людях. Позволите поинтересоваться, какого года ваше виренское? Есть у меня один знакомец, большой ценитель хорошего кореллианского алкоголя - а я, увы, в этом вопросе не знаток.
   - Девятьсот тридцатый от Руусана. Серия коллекционная, редкая - если подумываете о подарке на юбилей, то вряд ли найдете вариант лучше.
   - Потому и интересовался, что подумывал. Зрите в корень, директор, как и всегда.
   Собеседники пригубили из своих бокалов - правда, со стороны могло показаться, что на стол напитки вернулись нетронутыми. То был лишь предлог, чтобы взять небольшую паузу в разговоре, повнимательнее изучить оппонента и собраться с мыслями.
   - Итак, возвращаясь к выдержке, постоянству и прочим ценным качествам. Мне здесь, господин Артемиус, видится некоторое противоречие.
   - Отчего же? - безмятежно осведомился Роланд, вновь делая глоток вина. Восхитительного, что и говорить.
   - Вы упомянули о своей тяге к постоянству - в политике в том числе. И все же вряд вы затеяли этот разговор лишь для того, чтобы поговорить об элитных сортах алкоголя. Если только в ваших планах на вечер не числится мой арест, - Айсард саркастически усмехнулся, ясно давая понять, что такая затея ему представляется крайне неразумной, - то противоречие становится очевидным.
   - И вы уверены, что ничего подобного я не планирую, - Роланд даже не потрудился скрыть насмешку: еще бы ему не быть уверенным... устраивать кровавую баню, не успев отойти на безопасное расстояние? Не тот опыт, который хотелось бы пережить на старости лет.
   - Помилуйте. Я никогда не держал вас за глупца. Так что говорите, господин Артемиус, что у вас на уме. Время - слишком ценный ресурс, чтобы бесконечно ходить вокруг да около и обмениваться туманными намеками.
   "Вот этим и отличаются корускантцы от альдераанцев, - подумал Роланд. - С соотечественником мы бы провели за беседой полночи и добрались до сути ближе к утру... все-таки некоторые особенности нашего менталитета ужасно раздражают".
   - А вот зря вы так отмахиваетесь от возможной опасности, господин Айсард, - сказал он доброжелательно, с легким укором. - Я ведь, будете смеяться, действительно пришел сюда, чтобы арестовать вас. За убийство вашей прекрасной супруги, бесчеловечные пытки арестантов, эксперименты на разумных существах и прочие злодеяния, коих на вашей совести немало.
   Айсард невозмутимо пригубил своего баснословно дорогого виски коллекционной серии.
   - И в чем же проблема? Помнится, вы были прямо-таки одержимы этой идеей некоторое время назад... и все же реализовывать не торопитесь. Неужто надеетесь чистосердечное вытянуть?
   Он выразительно постучал пальцем по генератору помех - специально расположенному прямо в центре стола как гарантия конфиденциальности, и, следовательно, откровенности разговора.
   - Проблема - за исключением понятных сложностей в реализации, - ответил Роланд, глядя собеседнику прямо в глаза, - заключается в том, что одержимость имеет свойство сходить на нет под давлением времени и обстоятельств. Если мы, конечно, не говорим о душевнобольных - с ними-то все безнадежно. Увы, магистр Винду, который с отнюдь не джедайским пылом желает вам скорой кончины, похоже, считает меня именно таковым...
   Роланд тяжело вздохнул, отставляя бокал в сторону. Окажись в тот момент поблизости кто-то из его подчиненных, он непременно отметил бы: начальник не просто зол - он в бешенстве, и под руку ему сейчас лучше не попадаться. Только в такие моменты у старика практически застывало лицо, и лишь глаза сохраняли подвижность - опасно прищуренные, горящие.
   "Этот напыщенный сектант решил, что вправе отдавать мне приказы, словно одному из своих солдат-клонов. Это я еще мог бы стерпеть. Но того, что меня держат за идиота... пешку, которой можно пожертвовать, как только отпадет нужда..."
   - Многоуважаемый магистр, очевидно, полагает, что я поспешу воспользоваться шансом избавиться от давнего врага... тем самым отказывая мне в способности просчитывать ситуацию хотя бы на ход вперед. Арестовав или убив вас, я окончательно зарекомендую себя врагом его превосходительства Палпатина... или его величества, уж не знаю, как он намерен в будущем себя называть. А это, как мне представляется, позиция крайне проигрышная.
   Айсард слушал с подчеркнутым равнодушием. Молча подлил себе виски, бросил в стакан пару кубиков льда, но пить не стал - прежде поинтересовался со сдержанным скептицизмом:
   - И все же вы придерживались ее на протяжении многих лет. И придерживались последовательно, успев нажить немало врагов. Не слишком ли поздно для смены лагеря?
   Роланд пренебрежительно отмахнулся:
   - Вы не хуже меня знаете, что союз - равно как и вражда - дело временное и зависит исключительно от схожести... или несхожести интересов. Так уж вышло, что сейчас наши с вами интересы практически совпадают. Естественно, в глобальном масштабе - оставим мелкие склоки для более спокойных времен.
   - Вот как? И чего же мы оба хотим?
   - Удивительное дело - долгой жизни и правления канцлеру Палпатину. Не стану отрицать, я не питаю ни малейшей симпатии ни к этому человеку лично, ни к избранному им политическому курсу... но альтернатива? Обезглавленная военная хунта, правящая Центральными мирами? На окраинах - крайне непредсказуемый и нестабильный союз корпорократов, элит отдельных мирков с их местечковыми интересами и жадной до власти вооруженной секты? И непрекращающаяся кровавая грызня - как между фракциями, так и внутри них самих? Э, нет, господин Айсард... не в такой галактике я хочу встретить старость.
   Какое-то время Айсард просто смотрел на него - внимательно, недобро щуря глаза. Со стороны он напоминал человека, раздумывающего, скормить побежденного врага диким зверям живьем, или сначала прикончить - дабы не прослыть варваром... но Роланд хорошо понимал: директор отмахиваться от его предложения не собирается. О нет, этот змей слишком хорошо чует свою выгоду... и чужую кровь. Давний противник пришел к нему просителем, готовым принять игру на его условиях. От такого не отказываются.
   Айсард обдумывал не ответ, но выгоды от будущего соглашения. Опасности, которые могут в нем таиться... и - собственный удар, который нанесет, чуть только Роланд вздумает вновь поднять голову.
   А он поднимет. Неизбежно поднимет... и куда скорее, чем директор успеет осознать опасность. Но пока пусть наслаждается триумфом, ведь это так усыпляет бдительность.
   - Ваши мотивы вполне понятны, господин Артемиус, - наконец сказал он. - Предположим, я не вижу резона подозревать вас в двойной игре: этим вы лишь навредите себе, ничего толком не выгадав. Если же вы хорошо зарекомендуете себя во время грядущего кризиса, то у вас будет шанс сохранить за собой и пост, и прилагающиеся к нему привилегии... при условии, разумеется, что достойный доверия человек поручится за вас.
   Директор, похоже наслаждался звучанием собственного голоса; лицо его отчаянно просило удара в челюсть - выражением нескрываемого высокомерия и злорадного торжества. Впрочем, Роланд едва ли мог его обвинять: поменяйся они ролями, он и сам держался бы подобным образом.
   - Ответьте мне лишь на один вопрос: есть ли у меня резон становиться тем человеком? Почему бы мне не отойти в сторону, позволив вам утонуть вместе со старой Республикой, за которую вы так радели?
   - Разве это не очевидно? - Роланд растянул губы в самой открытой и добродушной из своих улыбок - отчего стал еще заметнее стальной отблеск глаз.
   Может быть, его положение и было незавидным - но цену себе главный законник Республики знал. И позволять Айсарду искусственно занижать ее не собирался.
   - Я предлагаю вам время, господин Айсард. Время, которое вы так цените. Не стану расписывать, сколько драгоценных часов и ходов на опережение вы выгадаете с моими знаниями о мятежниках. С моими войсками, которые вместо того, чтобы мешать вам, повернут оружие против вчерашних союзников. Это вы, полагаю, хорошо понимаете сами - как и то, сколь весомее прозвучат на чрезвычайной сессии ваши обвинения, если я поддержу их. Других же обещаний я давать вам не намерен: сам терпеть не могу лжи в подобных делах и от вас снисходительности не ожидаю.
   Наполнив почти опустевший бокал, Роланд поднял его перед собой, словно колеблясь - то ли отпить, то ли провозгласить тост для начала.
   - Полагаю, теперь ваш черед отвечать на один-единственный вопрос. Скажите: вы заинтересованы в моем предложении? Да или нет, господин директор, и только... иные ответы сейчас - не более чем лукавство, совершенно в нашей ситуации неуместное.
   Несколько долгих секунд они лишь пристально смотрели друг на друга, храня напряженное молчание. Будто два крупных и сытых ворнскра, пересекшихся вдали от своих охотничьих угодий: нападать опасно да и ни к чему, а миром разойтись - непривычно.
   Но и это было лишь формальностью. Данью старой вражде, позабыть о которой в одночасье было бы своего рода дурным тоном. И паузу Айсард держал ровно до момента, когда та начала казаться слишком затянувшейся.
   - Да. Заинтересован.
   - В таком случае, за будущее?
   Айсард улыбнулся, поднимая стакан:
   - За будущее, господин Артемиус.

* * *

   Встреча не продлилась долго: вскоре после того, как соглашение было скреплено тостом, давние противники разошлись, на прощание обменявшись дружеским рукопожатием.
   Каждый остался доволен исходом - и каждый вынашивал далекоидущие планы на будущее.
  
   Роланд Артемиус хорошо понимал, что игру по новым правилам он начинает с не самой лучшей позиции. Но пройдет год или два, острая фаза кризиса минует... и вот тогда-то, когда придет время делить власть в новом государстве, он возьмет реванш.
   Сейчас Арманд Айсард был самым могущественным человеком в окружении канцлера. Такие обычно живут недолго - слишком мозолят глаза другим членам стаи... и самому вожаку.
   Палпатин, несомненно, с легкостью закроет глаза на любое преступление против закона... но только не против себя. Чего он никогда не простит своему слуге, так это попытки самому стать господином.
   Уж Роланд найдет способ убедить его: генеральские погоны и директорский чин с некоторых пор кажутся Айсарду слишком тесными.
  
   Имелись схожие соображения и у Арманда Айсарда. Мысли о будущем перераспределении сил в республиканской верхушке занимали и беспокоили его не первый месяц.
   Он понимал: Палпатин в жизни не позволит ему сохранить безоговорочное доминирование. Арманд и сам не позволил бы, окажись он на его месте. А значит - грядет масштабное перетряхивание госаппарата, реорганизация старых и создание новых ведомств, новый дележ ресурсов и полномочий. И изменения будут, увы, отнюдь не в его пользу.
   Вселенная, как известно, не терпит пустоты - а значит, и на смену Артемиусу придет новый глава Департамента юстиции. Арманд уже представлял себе возможные кандидатуры - и ни одна из них не внушала оптимизма. Сравнительно молодые, жадные до власти хищники. Знавшие об Арманде куда больше, чем Артемиус, чьи данные с приходом нового порядка обесценятся, станут, в лучшем случае, материалом для желтых газетенок.
   И положение этих молодчиков в системе будет куда более крепким, чем у перебежчика, вчерашнего врага.
   Порой старый противник гораздо лучше нового. Так пусть Артемиус покоптит небо еще несколько лет... а там видно будет.

* * *

   В гардеробной пахло пылью и немного - духами. Сладкими или с горчинкой, легкомысленными цветочными или строгими, с терпкими нотками арктанового дерева... у каждого платья был свой запах - едва уловимый, но безошибочно узнаваемый.
   Исанн не заходила сюда с самого исчезновения матери. Не могла, не хотела. Здесь все выглядело так, будто мама никуда не пропадала - самое большее, отлучилась куда-то на час-два. Вот-вот она переступит порог и рассмеется ласково, снова поймав дочку за примеркой слишком больших для нее нарядов. А потом заговорщически улыбнется и, вытащив из шкатулки изумительной красоты украшения, примется помогать ей прихорашиваться...
   "Ты у меня красавица, Исанн. Ни одна принцесса или сенаторская дочка с тобой не сравнится".
   Девочка стиснула зубы и запрокинула голову, смаргивая непрошеные слезы. И как только она могла поверить, что мама бросила ее, даже не попрощавшись? Какой непроходимой дурехой надо было быть, чтобы проглотить эту ложь и не подавиться?
   Она со всей силы сжала в кулачке жемчужную нить, которую мама так любила вплетать в волосы. Пропустила через пальцы, позволив ей ручейком стечь в шкатулку и раствориться в россыпи драгоценных камней, золота, платины и серебра. Помнится, не проходило и месяца, чтобы отец не подарил жене нового колье, браслета или колечка, и каждое было краше предыдущего... просто в голове не укладывалось, что он мог сделать с ней что-то ужасное. С кем угодно, но только не с ней. Они ведь обожали друг друга, Исанн же помнила!
   Неужели это тоже было ложью? Спектаклем для общества и одной маленькой глупой девочки?
   Исанн распласталась на ящике со старой одеждой, которую мама собиралась, да так и не собралась пожертвовать бедным, и принялась машинально отстукивать ритм по его крышке. Получилось в такт мыслям: рвано, сбивчиво и зло.
   Ложь-ложь-ложь. Повсюду и ото всех. Отец, гувернантка, Мотма... даже собственная память - и той уже доверять не получалось!
   Исанн, наверное, сама уже сходит с ума. Вспоминает то, чего не было, сомневается в том, что было. Отец говорил ей, что в этом мире многие вещи на самом деле являются вовсе не тем, чем кажутся на первый взгляд... а она важно кивала и делала вид, что поняла. Дура, дура, дура! Ничего она тогда не понимала!
   Собственное бессилие не просто злило - доводило до отчаяния. Если бы ей только удалось сбежать! Мотма наверняка рассказала бы хоть малую часть правды, а там уж Исанн как-нибудь вычленила ее из вороха лжи и передергиваний. Но теперь она заперта дома, спасибо Элдберу... тюремщик, чтоб ему пусто было! Еще отцу наверняка все расскажет... даже интересно, что он с ней сделает. Просто отлупит хорошенько или что похуже выдумает? Как с мамой?
   Исанн уже не знала, чего от него можно ожидать. Не была даже уверена, что на самом деле была его любимой дочкой. Что вообще была его дочкой. Мало ли, с чего их с мамой размолвка началась? В этом мире же все не то, чем кажется на первый взгляд!
   Девочка сердито шмыгнула носом, утерла подозрительно влажные глаза. Эдак до чего угодно додуматься можно... вот только ей уже ничто не казалось слишком невероятным. Жизнь, где все было просто и понятно, и был папа, которому всегда можно верить, расползлась на рваные клочки. А что на самом деле под этой оберткой - черта с два разберешь. Мерзость какая-то, похоже.
   Исанн скатилась с ящика. Присела около него на колени, откинула крышку и по локоть запустила руки в ворох мягких, приятно ласкающих кожу тканей. Если закрыть глаза, можно ненадолго представить, что эти два года ей просто приснились. Что сейчас действительно придет мама и с напускной строгостью спросит, что это она тут делает...
   Конечно, это называется "бегать от реальности". Конечно, такие глупости - для малышей и тех, кто не разумнее их. Но как же ей надоело быть не по годам умной! Ей бы все вернуть, чтобы все стало как раньше... да хотя бы последние два дня стереть из памяти! Чтобы она снова смогла поверить, что мама жива, и папа никогда не причинял ей вреда.
   Оказывается, это было очень здорово - верить в ложь. Только теперь не получалось.
   Неожиданно в ладонь ткнулось что-то твердое и острое. Пробежавшись по странному предмету пальцами, Исанн поняла, что это была маленькая печатная книга или что-то в этом роде. Заинтересованная, девочка вытащила находку на свет. Оказалось - записная книжка в твердом переплете, чуть потрепанном по углам. Яркие цветы на обложке; к корешку прикреплена ручка. Самая обыкновенная вещица. Обнаружься такая где-нибудь на видном месте, Исанн даже внимания бы не обратила.
   Но кто станет так прятать простой ежедневник? Не случайно же он попал в кучу старых вещей, которые должны были пойти на благотворительность? Нет, только не у мамы... она всегда знала, что где в доме лежит - даже лучше, чем горничные. И растяпой никогда не была.
   Значит, специально спрятала. Там, где точно никто не найдет - ни прислуга, ни любопытная дочка, ни, тем более, муж.
   Значит, было что скрывать.
   У Исанн вдруг защемило сердце, болезненно и в то же время - предвкушающе. Неприметная книжица будто преобразилась в ведьмин гримуар из старинных сказок: и открыть страшно, и отложить, не взглянув хоть одним глазком, уже невмоготу.
   Боясь даже вдохнуть, девочка перевернула первую страницу. Руки чуть дрожали от волнения, и острая кромка флимсипласта больно резанула по пальцу. Исанн даже не ойкнула - молча смотрела, зачарованная, как кровавое пятнышко расползается по листу. Как медленно дотягивается до первой буквы - вытянутой и изящной, с завитушками... такими бы письма к возлюбленным или стихи писать. Но никак не...
   "Я знаю, что теряю разум. Не могу сконцентрироваться. Не могу думать, не могу вспоминать о том, что произошло со мной. Больно. Даже сейчас у меня перед глазами все плывет, я едва вижу лист перед собой. Но я должна вести этот дневник. Иначе просто утрачу связь с реальностью. Не отличу фантазию от воспоминаний. Я должна записать все, пока меня не заставили забыть снова..."
   Исанн прижала трясущуюся ладошку ко рту. Вновь перечитала первые строчки. А потом - еще и еще раз, словно надеялась, что они волшебным образом изменятся или вовсе исчезнут. Но нет. "Я знаю, что теряю разум. Не могу сконцентрироваться. Не могу думать, не могу вспоминать..." - снова и снова перечитывала она. Не знала даже, вслух или про себя: все звуки заглушал шум в голове. Исанн едва сознавала, что вообще происходит вокруг: словно весь мир исчез, остались только эти страшные, написанные таким знакомым почерком слова на замаранном кровью листе.
   "...Я никогда не хотела лезть в политику. Я ничего не понимаю в ней и не хочу понимать. Но что мне оставалось делать? Мой муж сам затягивал петлю у себя на шее. Мон говорила, что жить ему осталось до следующих выборов. Когда Палпатина уберут от власти, на Арманда тут же ополчатся все, кто прежде жил в страхе перед ним. Его боятся, ненавидят, у него руки в крови по локоть... его могут казнить за все, что он делал на своем проклятом посту. Мон обещала помочь. Сказала, что сумеет этого не допустить, если я помогу ей в ответ. Сказала, что это для блага нашей семьи. Чтобы я не осталась без мужа, а наша малышка - без отца. Сказала, что сможет представить сведения, которые я для нее достану, как доказательство того, что Арманд действовал не по своей воле, а лишь исполняя приказы Палпатина.
   Зачем я только согласилась? Думала, что не смогу нанести вреда. Думала, что все равно в жизни не узнаю ничего такого, что смогло бы доставить ему неприятности. Неужели - ошиблась? Не знаю, не понимаю, что такого сделала... или не помню? Не знаю.
   Знаю лишь, что все рухнуло в тот день. Наша любовь, наш брак, моя жизнь. Голова кружится, я не могу думать об этом. Я не помню, что произошло со мной. Скандал, потом больница... все как в тумане. И головные боли, нескончаемые, страшные, постоянные. Что они сделали со мной?! Мне страшно. Не могу писать дальше, теряю мысль... кажется, слышу шаги. Меня ищут? Уже? Слуги обращаются со мной, как с умалишенной. Не сводят с меня глаз. Арманд недавно поменял гувернантку и горничных, полагаю, на своих шпионок. Охрана превратилась в тюремщиков. Их я тоже не знаю, во всем доме - новые лица.
   Мне надо бежать отсюда. Возможно, без транквилизаторов я почувствую себя лучше. Но куда? Я не могу бросить Исанн. Не могу пуститься с ней в бега. Не могу вернуться к семье, они скорее решат, что я сошла с ума, чем поверят мне и позволят расторгнуть брак.
   Нужно найти кого-то, кто сможет защитить меня. Но я не могу навредить Арманду, не могу! Куда идти? Не знаю, у кого спросить совета.
   Голова раскалывается на части. Не могу больше думать. Нужно прилечь. Подумаю над этим после".
   Читать становилось все труднее и труднее. Ровные поначалу буквы скакали и кренились в разные стороны, порой наползая друг на друга; кое-где разобрать текст и вовсе было невозможно. Да и у самой Исанн, кажется, что-то случилось со зрением: глаза болели, и белесая пелена так застилала их, что строчки превращались в неровные размытые линии. Дойдя до конца страницы, девочка захлопнула ежедневник. Сгорбилась, обхватила себя руками и пустым взглядом уставилась в стену, пытаясь уложить в голове прочитанное.
   Укладывалось не слишком хорошо. Вернее, Исанн отчаянно не хотелось это все осознавать.
   Ведь тогда получалось, что ее сон - не бред. Что это все было на самом деле. И мама действительно...
   У сердца и внизу живота стремительно нарастала жуткая боль. Она разрывала, скрючивала, душила... со сдавленным воем Исанн согнулась пополам, заскребла пальцами по полу. Из груди рвался плач, но рот открывался и закрывался почти беззвучно: в легких не хватало воздуха, чтобы закричать.
   Девочка не знала, сколько времени прошло, прежде чем она наконец смогла подняться и вдохнуть полной грудью. Голова горела так, будто сейчас вспыхнет, но остальное тело тряслось в ознобе.
   Как во сне Исанн вновь взяла в руки злосчастный ежедневник. Распахнула его на второй странице, чуть не порвав.
   Она дочитает. Не может не дочитать. Хотя знает, что все закончится плохо, и нечего надеяться на счастливый финал.
   Ведь она его уже видела.

* * *

   Ночь опустилась на Корускант - темная и вязкая, словно навеянный глиттерстимом сон. Последняя ночь старой Республики, насквозь пропитанная страхом и тягостным ожиданием неизбежной катастрофы.
   Падме могла лишь догадываться, что испытывают сейчас одаренные Силой. Порой она задавалась вопросом, каково это - не представлять, но чувствовать надвигающиеся перемены так же, как обычный человек чувствует дым от близкого пожара... теперь она была точно уверена: ей бы не хотелось знать.
   Ей и без того с лихвой хватало дурных предчувствий.
   Больше всего сенатор желала сейчас проснуться, где-то за три года до сегодняшнего дня. Открыть глаза и понять, что и Война клонов, и катастрофа, к которой планомерно вел Республику Палпатин, - не более чем порождение ее воспаленной фантазии. Что не затягивают ее стремительно жернова истории, грозя перемолоть и вышвырнуть как отработанный материал и саму сенатора Амидалу, и все, во что она верила и за что боролась.
   Голова внезапно закружилась, и Падме с тихим стоном оперлась на перила балкона. Прохладный ветер приятно холодил лицо и игриво трепал распущенные локоны, но ей все равно не хватало воздуха. В животе беспокойно завозился малыш, напоминая о себе. Будто тоже понимал, что происходит нечто неладное... или просто уловил волнение матери.
   А может, пытался образумить? "Мама, что ты делаешь? А как же я? Ты можешь умереть завтра. И я могу умереть. Не надо, мамочка. Не ходи туда, не ходи!" - упорно звучало в голове детским голоском. Фантазия - страшная вещь, если дать ей волю... Падме поймала себя на том, что нежно поглаживает живот, как если бы действительно успокаивала ребенка.
   "Я бы хотела, маленький мой. Если бы я только могла..."
   Предстоящая чрезвычайная сессия страшила ее. Падме никогда не призналась бы в этом ни перед кем, кроме себя, но после совещания ее неотступно преследовали панические, пораженческие мысли. А не лучше ли было затаиться? Прикинуться послушным сенатором, как Бейл и Терр, чтобы расшатывать режим изнутри? Не разумнее ли было бы это вооруженного восстания и альянса с КНС? Возможно ли, что просчеты и недальновидность мятежников сведут в могилу и их самих, и последнюю надежду на возрождение Республики - не говоря уже о тысячах ни в чем не повинных людей?
   До недавнего времени члены Комитета надеялись на поддержку многих миров, что никогда не встали бы на сторону ситха, исконного врага Республики. На то, что Делегация единым фронтом выступит против сторонников Палпатина в Сенате - наживавшихся на войне, купленных сладкими обещаниями и акциями крупнейших государственных компаний, запуганных убийственным компроматом... и упустили из виду, что некоторые меняют идеалы легче, чем флюгер - направление. Достаточно лишь пресловутых посулов и угроз.
   Надежда на мирное разрешение конфликта, на казнь Палпатина и отмену всех его реформ была призрачной. Вернее, стоило признаться себе: ее не было вовсе. Слишком глубоко проникли гибельные изменения, слишком большую власть получили ставленники ситха... слишком на многое они готовы были пойти, чтобы удержать ее.
   Новая война была неизбежна. И Падме, так рьяно боровшаяся за мир, собственными руками подливала масла в ее огонь...
   Она никогда не призналась бы в этом, но ее уверенность, непоколебимую внешне, изнутри сотнями маленьких термитов подтачивали сомнения. Сомнения не только в победе, но и в самой правильности выбранного пути. В намерениях друзей. Разве стали бы Мон, Гарм и Фэнг заключать тайный альянс с конфедератами, если бы не рассчитывали на военные действия задолго до ареста Палпатина? Не был ли этот ход спланирован слишком рано... и не слишком ли он удачно вписался в нынешнюю ситуацию, казавшуюся такой непредсказуемой?
   Падме желала свержения режима, но не раскола Республики. Но так ли уж совпадали ее цели с целями товарищей?
   Она уже не могла с уверенностью сказать "да". Быть может, беременность сделала ее слишком мнительной. А может - страх исподволь рушил барьеры иллюзий, за которыми Падме оставляла все, во что не желала верить.
   Ясно было одно: теперь ей некуда отступать. Она сделала свой выбор - и смогла убедить в нем правителей Набу. Втянула свой народ в войну, решив все за него... не слишком-то это сочеталось с идеалами демократии, которыми Падме так дорожила.
   Мир перед глазами вдруг помутнел, и пол предательски качнулся под ногами. Падме судорожно вцепилась в перила, глядя вниз расширившимися от страха глазами. Малыш запинался сильнее прежнего, испугавшись, похоже, не меньше матери.
   - Госпожа, у вас все в порядке? - раздался за спиной мягкий, участливый голос.
   Падме медленно, стараясь не делать резких движений, обернулась. Вымучила бледную улыбку:
   - Да, капитан Тайфо. Не стоит беспокоиться.
   Она не приняла руки, галантно поданной начальником личной охраны, - все с той же улыбкой подняла ладонь, мягко отстраняя его.
   Во всей галактике существовал лишь один мужчина, рядом с которым сенатор Амидала могла позволить себе слабость. И был он сейчас далеко... наверное - в Храме. Вместе с другими джедаями готовился к грядущей угрозе... насколько к ней вообще возможно было подготовиться.
   Чувствуя, как болезненно щемит в груди, Падме решительно отогнала мысли об Энакине. Слишком много страхов и тревог, слишком много тяжелых раздумий вызывало одно лишь его имя.
   Всем им грозила смертельная опасность. Ей, ее любимому, их малышу. И думать об этом - самая худшая ошибка из тех, что Падме могла бы сейчас допустить. Она и так слишком расклеилась. Нельзя с таким настроем в бой, нельзя...
   Пусть Падме хотелось кинуться мужу не шею, спрятаться в его объятиях ото всех тревог и сбежать далеко-далеко, прочь от войны и политики - сенатор Амидала не могла позволить себе такой слабости.
   И у нее, и у Энакина был долг, который они обязаны исполнить. Несмотря на все страхи и сомнения.
   Ступая твердо и гордо, гоня прочь слабость и смятение, Падме прошла мимо начальника охраны. Не заметив ни тяжелого, полного беспокойства взгляда, которым он проводил ее, ни желвак, игравших на его лице.
   У капитана Тайфо тоже имелось немало тревог и сомнений. Но лучше его госпоже было не знать о них.
   Для ее же блага.

* * *

   Корускант сочился Тьмой. Горел ею, жил ею. Она пульсирующей паутиной опутывала дома, бурной рекой текла по аэротрассам вместе с машинами, ураганной воронкой закручивалась над зданием Сената, видневшимся вдали. Тьма заволакивала ночное небо клубящейся чернотой; непроглядным туманом растекалась по улицам, заставляя электрический свет трусливо жаться к фонарям.
   "Посмотри вокруг, Энакин. Вдумайся. Осознай то, что видишь. Суть Темной Стороны - не в абстрактном зле, но в изменении. В сломе того, что было прежде; в рождении принципиально нового. В движении вперед и уничтожении отмершего. На пороге великих перемен галактика всегда погружается во Тьму - это так же неизменно, как восход и закат небесных светил. Это наше время, не джедаев. Им не остановить того, что грядет. Попыткой противиться наступлению новой эры они лишь преумножат силу Темной Стороны. Нашу силу".
   Энакин упрямо стиснул кулаки. Подставил лицо резким порывам ветра, глядя вперед - но не на сверкающие силуэты небоскребов и вереницу ярких огней аэротрассы, а в горящие расплавленным золотом глаза Палпатина. Не покидавшего стен Храма - но находившегося ближе, чем случайный прохожий, ненароком задевший Энакина плечом.
   "Вашу, Дарт Сидиус. Не мою".
   Фантом, сотканный из теней и неверных отсветов, улыбается - одними глазами и мимолетным проблеском веселья в Силе:
   "Разве?"
   Нет. Конечно, нет. Тьма струилась сквозь него, льнула к рукам и горячила кровь. Энакин чувствовал себя в силах свернуть Манарайские горы движением ладони. Смять небоскреб, как консервную банку, не шевельнув и пальцем. Разорвать на куски любого, кто встанет у него на пути, не прикоснувшись к световому мечу.
   Ему было знакомо это состояние - с того злополучного дня, когда тускенские выродки до смерти замучили его мать. С тех же пор он знал, сколь оно обманчиво. Тьма давала силу, это верно, но куда больше - иллюзию силы. Опьяняющей и гибельной, если потерять контроль над собой, забыть о своих реальных возможностях.
   В одном Энакин был уверен наверняка. Он действительно мог убить Оби-Вана сегодня. Мощи, сконцентрированной в его руках, было достаточно, чтобы смять горло бывшего учителя, как бумажный лист. И - что хуже всего - в какой-то момент ему хотелось дать ей волю. Послушаться неясного голоса, скандировавшего в ушах требовательное и такое соблазнительное "убей", и обрушить всю свою ярость на человека, едва ли этого заслуживавшего.
   "Я не превращусь в это, лорд Сидиус. Безумного убийцу вам из меня не сделать".
   И снова - тихий смех. До обидного снисходительная улыбка на старческих губах.
   "Неправильно, Энакин. Мне безумный убийца без надобности. Это я нужен тебе - чтобы не превратиться в него".
   "И без вас справляюсь".
   "Надолго ли? Кто окажется на месте Оби-Вана в следующий раз? Случайный прохожий, подвернувшийся под горячую руку? Падме? Ваш малыш? Ты не можешь знать, когда сорвешься снова. Джедайские техники не позволяют управлять зверем, что таится внутри тебя - лишь запереть. Добровольно лишиться части себя вместо того, чтобы научиться жить с ней и использовать ее. Но и этот путь для тебя закрыт. Темная Сторона у тебя в крови. Из нее ты черпал силы в последние годы, к ней ты всегда обращался в трудную минуту. Ты не научишься чувствовать Силу по-иному. Твоя природа возьмет верх, как бы ты ни бежал от нее. Ты, быть можешь, и совладаешь с ней самостоятельно... но кто расплатится за твой опыт?"
   Помимо воли в памяти вспыхнул страшный образ, один из тех, что являлись ему в видениях: Падме, задыхаясь, царапала горло. Шептала мольбы побелевшими губами - и голос ее становился все тише и тише, а белки огромных глаз заливала кровь...
   Лишь ценой огромных усилий Энакину удалось отогнать видение прочь. Оно было всего-навсего одним из многих - возможной, но не предрешенной вариацией будущего. Он насмотрелся такие с избытком. Сидиусу нечем здесь поживиться.
   "Вокруг предостаточно достойных кандидатур. Не думаю, что Орден будет возражать, если я потренируюсь в использовании Темной Стороны на ваших любимых псах".
   Сидиус был само равнодушие.
   "Значит, галактика потеряет нескольких способных людей. Вопрос в том, что приобретешь ты?"
   Энакин не ответил. Ни к чему это было - проговаривать очевидное, тем более Сидиус не нуждался в словах. Одной мразью в галактике станет меньше. А в его загривок по-прежнему будут вгрызаться десятки других. По-прежнему будет висеть на волоске жизнь Падме.
   Если она переживет чрезвычайную сессию, разумеется. Условие, в выполнимости которого Энакин серьезно сомневался.
   Он думал об этом не раз и не два. Страх сменялся яростью, ярость - глухим отчаянием, и так по бесконечному кругу. Сейчас же они складывались в горькую, холодную решимость.
   Каждый видит в нем разменную монету? Оружие массового уничтожения? Что ж, оно обычно стоит недешево.
   "А что я приобрету, если не сделаю этого? Если помогу вам? Могущество? Увольте, его мне с лихвой хватает. Власть и свободу? Не считайте меня за идиота. Я прекрасно понимаю, кто будет держать мой поводок. На каких условиях вы предлагаете мне рабство, лорд Сидиус?"
   Старик рассмеялся, и не было в том смехе ничего от привычного добродушия канцлера Палпатина. Холодная насмешка, сухое одобрение с оттенком снисходительности.
   "А все же ты неглуп, мой мальчик. Свобода - лишь в праве выбрать себе цепь по вкусу, так ведь говорят? Что ж, мое предложение тебе известно. Я научу тебя владеть Силой, чтобы ты смог управлять ею, а не она - тобою, как сейчас. Своим правлением я спасу галактику от войны, которая погрузит ее в хаос на многие десятилетия. Но самое главное - я сохраню жизнь твоей Падме. Пока ты верно служишь мне, ни она, ни твои дети не будут ни в чем нуждаться. Они будут жить в роскоши и безопасности, вдали от политики. Рядом с тобой. Решай сам, стоит ли это твоих представлений о чести. Знай лишь, что так или иначе, но совесть твоя чистой не останется. Тебе решать, чья кровь замарает ее".
   Желтые глаза фантома померкли, и вслед за ними начал таять его силуэт. Мгновение - и Энакин остался наедине с собой, глядя в пропитанную Тьмой корускантскую ночь.
   Он был до странного спокоен сейчас. В поганые времена и дороги в будущее не лучше. Рыцарю-джедаю и Избранному давно пора бы усвоить это.
   На одну ему недвусмысленно указали - не в первый, но, вероятно, последний раз. Вторую же Энакину предстояло торить самому... чем и надлежало заняться, пока еще не слишком поздно.
   Сегодня Энакин в последний раз возвращался в Храм. Не зная, как покинет его. И, что самое главное, кем.

* * *

   - Сэр, я прошу вас... - Сибилла едва поспевала за широким шагом работодателя, путаясь в юбках. От волнения дыхание молодой женщины сбивалось, как у старухи, страдающей одышкой.
   Обычно благовоспитанная до чопорности, чтившая субординацию как величайшую добродетель, гувернантка бегом бросилась Арманду наперерез и решительно преградила ему путь к лестнице.
   - Я прошу вас быть с Исанн помягче, сэр, - сказала она уже уверенней. - Бедная девочка сама не своя. Я понимаю, что ее выходки уже переходят все границы, но она совершает их не из желания досадить. Ей нужно ваше внимание...
   - И она его получит. В том виде, которого заслужила своим поведением. А теперь прошу вас отойти в сторону, мадам.
   Его тон не терпел возражений, но женщина не шелохнулась - только сурово сдвинула брови и решительно вздернула подбородок. Невиданная наглость для прислуги, а уж тем более допустившей в последнее время столько промахов, что впору писать заявление об уходе - пока не выставили с работы силком, снабдив нелестной рекомендацией.
   Не в первый уже раз Арманду подумалось, что за нехваткой свободного времени он непозволительно распустил своих домашних. Дочь, в первую очередь - а теперь и Сибилла, похоже, набралась дурных манер от своей избалованной и обнаглевшей подопечной.
   - Сэр, у девочки сильный стресс, с которым она явно не справляется. Неужели вы забыли, что с ней творилось вчера? Бедному ребенку нужна помощь специалиста и ваша забота, а не наказание! Ей не хватает поддержки и ласки, как вы не понимаете?
   "Бедному ребенку не хватает ремня!" - едва не рявкнул Арманд, но вовремя сдержался. Судя по виду, Сибилла и сама была недалека от истерики, а ему только драматических сцен в исполнении гувернантки не хватало. И без того он чувствовал себя таким измотанным, что больше всего хотелось махнуть рукой на выходки дочери и урвать хоть немного сна - тем более, что завтра силы ему очень пригодятся.
   К сожалению, Арманд не мог себе этого позволить. И без того слишком многое сошло девчонке с рук. Ее следовало хорошенько выпороть еще вчера, когда он поймал ее на подслушивании. Быть может, не пожалей он ее тогда, не было бы побега и встречи с Мотмой - за что Исанн не получила даже устного выговора благодаря своим кошмарам. И вот теперь - новая попытка сбежать из дома. Несмотря на все запреты и предупреждения. Будто этого было мало, маленькая паршивка додумалась подмешать в каф Сибилле и Элдберу сильнодействующее снотворное... быть может, в другое время он мысленно похвалил бы девчушку за смелость и предусмотрительность, но сейчас это казалось скорее поводом всыпать ей покрепче.
   - Сибилла, - положив ладонь женщине на плечо, он строго посмотрел ей в глаза. - Никакой "стресс" не может быть оправданием тому, что девочка натворила. Исанн не просто нарушила прямой запрет - она сознательно подвергла опасности свою жизнь, прекрасно понимая, что ее похождения могут плохо закончиться. Это нельзя оставлять безнаказанным.
   - Я понимаю, сэр. Прошу вас лишь обойтись без... крайностей. Исанн - ребенок с очень сложным характером и, боюсь, хрупкой психикой. Прошу, не усугубляйте ее состояние...
   - "Ее состояние"? Хотите сказать, девочка страдает психическими отклонениями?
   Под холодным и очень, очень внимательным взглядом работодателя Сибилла невольно вздрогнула.
   - Нет, сэр, - проговорила она тихо, нервно сглотнув. - Я вовсе не это имела в виду...
   - В таком случае вынужден вам напомнить, что контролировать ее "сложный характер" - ваша работа. Работа, с которой вы в последнее время справляетесь не без нареканий. Надеюсь, вы не намерены и дальше усугублять свое положение грубым нарушением субординации?
   Лицо гувернантки дернулось, будто ей залепили пощечину. Губы сжались в тонкую, недовольную линию.
   - Прошу прощения, сэр. Я не хотела показаться навязчивой.
   - Извинения приняты, мадам Дереле. А теперь позвольте мне увидеть дочь.
   Сибилла почтительно склонила голову и отступила. Вид у нее был скорбный, словно у матери, вынужденной отдать на растерзание родного ребенка. Поднимаясь на второй этаж, Арманд спиной чувствовал ее осуждающий взгляд.
   "Хорошая она все-таки женщина. Возможно, даже слишком хорошая для моего чертенка. Неудивительно, что Исанн совершенно распоясалась под ее присмотром: некоторые дети напрашиваются на неприятности лишь затем, чтобы проверить, как далеко им позволят зайти".
   В который раз он пожалел, что Исанн не родилась мальчиком. Парнишке с таким характером было бы куда проще найти место в жизни... и вправлять мозги с помощью ремня мальчику куда легче. А с девочкой... с девочкой тяжелее. Каждый раз приходится бороться с иррациональным желанием немедленно простить и приласкать эту маленькую паршивку, умело прикидывающуюся невинным ангелочком.
   У порога детской он остановился. То ли предчувствуя бурю, то ли в знак глупого подросткового бунта Исанн заперла дверь. Арманд не соизволил постучать - просто провел ключ-картой по электронному замку.
   В комнате царил полнейший бардак. Валялась на полу вываленная из шкафа одежда, содержимое распотрошенной школьной сумки ровным слоем усеивало ковер; под ногу чуть не попалась дорогая фарфоровая кукла, которую Арманд подарил дочке на день рождения где-то года три-четыре назад. С выдранными золотистыми локонами и раздробленной наполовину головой.
   Сама виновница беспорядка сидела на постели, закутавшись в одеяло и глядя на Арманда затравленным волчонком. В руках она сжимала то ли планшет, то ли книгу, то ли тетрадь - разглядеть толком не удалось, потому что девочка поспешно спрятала вещицу под скомканное покрывало.
   Она казалась не просто напуганной - нездоровой. Эти ее покрасневшие глаза, бледное лицо, на которое падают нечесаные волосы...
   - Итак, Исанн, ты ничего не хочешь мне сказать? - спросил он строго, ничем не выдав зарождавшегося беспокойства.
   Габриэлла точно так же дичилась, когда безумие начало брать верх над самообладанием. Так же жалась к стене, когда он приближался к ней. Так же молчала, глядя на него широко распахнутыми глазами.
   "Этого не может быть. Исанн здорова. Напугана, только и всего".
   - Я задал тебе вопрос, девочка. Что все это значит?
   Арманд попытался схватить ее за подбородок, но Исанн вывернулась из-под его руки. Вскочив с постели, шустро отпрыгнула в сторону.
   - Ничего! - с вызовом выпалила она. - Тебе-то какая разница? Ты же наказывать меня пришел, да? Вот и доставай ремень, нечего тянуть! А бардак я уберу, как ходить смогу.
   У нее тряслись губы. Глаза, испещренные красными прожилками, смотрели нагло и в то же время - испуганно. Казалось, девочка вот-вот разревется.
   Арманд подошел к ней и крепко схватил за плечи. Хорошенько встряхнул, даже не обратив внимания на то, что Исанн рванулась из его рук.
   - Прекрати истерику. Или мне успокоить тебя пощечиной?
   - Мне плевать! Не в первый раз! - девочка упрямо мотнула головой, отбрасывая волосы за спину и нарочно подставляя щеку для удара. Ту, на которой все еще красовался синяк... да, он определенно приложил ее крепче, чем собирался.
   Но гораздо больше Арманда волновала дрожь, бившая ребенка. И злость в ее глазах - беспомощная злость затравленного, напуганного звереныша, готового все зубки переломать, но живым в руки не даться.
   Вряд ли ее так пугало наказание за глупую выходку: экзекуции она обычно переносила спокойнее и никогда не пыталась хамить - чтобы положение не усугублять.
   Похоже, вчерашний сон и задушевные разговоры с Мотмой все же не прошли для нее даром.
   Тяжело вздохнув, Арманд перенес дочь на кровать. Усадил рядом с собой и приобнял, пытаясь успокоить и в то же время - не дать вырваться.
   - Угомонись. И потрудись объясниться, что с тобой происходит. Что тебе напела Мотма, что ты начала вести себя так глупо и безобразно?
   Исанн молчала, закусив губу и глядя на отца зло и обиженно. Шумно засопела, пытаясь справиться с душившими ее слезами. Видимо, твердо решила изображать партизана на допросе.
   - Почему ты пыталась сбежать?
   Молчание, попытка отползти подальше.
   - Из-за чего устроила истерику?
   - Отстань от меня!
   Рука взметнулась практически на автомате. Девочка зашипела сквозь стиснутые зубы, получив увесистую затрещину.
   "Вот же упертое создание..."
   Арманд не знал, что с ней делать. Точно так же у него опускались руки при истериках Габриэллы. Он мог расколоть пленника на допросе. Мог так повести разговор, чтобы собеседник невольно поведал ему то, что хотел бы сохранить втайне. Многое мог. Но, оказывается, был совершенно безоружен перед вздумавшей играть в молчанку маленькой дочерью.
   Что эта девчушка себе вообразила? С ее-то буйной фантазией и пронырливостью она могла такого надумать, что самые скандальные проститутки пера подивились бы красочному сюжету.
   На ум пришла записная книжка, которую Исанн поспешила спрятать от него. Арманд не имел привычки копаться в личных дневниках маленьких девочек, но раз уж она отказывается говорить...
   Дочь дернулась как от удара, когда он вытащил из складок покрывала потрепанный ежедневник. Вскинулась и подобралась, будто вознамерившись отобрать вещицу, но тут же раздосадовано мотнула головой. Украдкой отползла подальше, на самый край кровати, и вновь впилась в отца этим злобно-напуганным взглядом. Действительно, одичавший зверек. Того и гляди, набросится.
   С первой же страницы Арманд почувствовал, как неприятно холодеют кончики пальцев. Страницы были исписаны изящным, немного вычурным почерком Габриэллы - который, впрочем, очень скоро переходил в сумбурные, практически нечитаемые каракули. И все же - достаточно разборчивые, чтобы понять смысл написанного.
   Он не знал, что Габриэлла вела дневник. Слуги докладывали ему, что госпожа часто запирается в гардеробной и проводит там от нескольких минут до полутора часов, но Арманду претила сама мысль устраивать обыск среди нарядов и безделушек жены. Ограничился лишь сканированием на подозрительную электронику и на том успокоился, сочтя это очередным чудачеством супруги, психическое состояние которой ухудшалось день ото дня.
   Оказывается, вот что она там делала. Кропотливо записывала все свои страхи и переживания, путаные воспоминания и безумные догадки.
   - Ты сделал это с ней, - донесся до него звенящий, немного дрожащий голос Исанн. - Ты довел ее до сумасшествия, а потом убил!
   До сих пор девочка сдерживала слезы, но теперь они влажными дорожками бежали по раскрасневшимся щекам; поблескивали на мокрых ресницах. Она жалась к стене и крепко стискивала побелевшие кулачки, будто собиралась наброситься на отца.
   - Исанн... - он попытался погладить ее по голове, но малышка с неожиданной силой оттолкнула его руку.
   - Не трогай меня! Ты убил ее, убил, а мне врал все это время! Мотма была права, ты чудовище! А я... я тебя любила, я тебе верила, а ты... ты... ненавижу тебя! Можешь бить меня, можешь выгнать из дома, можешь вообще придушить, мне плевать!
   Она дрожала, заливалась слезами, но взгляд не отводила. Смотрела прямо ему в глаза - и злость плескалась в них напополам с болью. Болью преданного, жестоко обманутого ребенка.
   Арманд не знал, что сказать ей. Вернее, в уме он прокручивал сотни вариантов того, как повести разговор дальше, как успокоить малышку, как разубедить ее в прочитанном и додуманном, перемешав правду с полуправдой и ложью... но сейчас, в этот момент - не мог подобрать слов. Вместо них он просто сгреб дочь в охапку и крепко прижал к себе, шепча что-то ласковое и бессвязное. Исанн задергалась, вырываясь, но быстро сдалась. Уткнулась лицом ему в плечо, затряслась в беззвучных рыданиях. Какая же она все-таки хрупкая и маленькая...
   Арманд подержал ее так, дожидаясь, пока истерика поутихнет. Потом чуть отстранил от себя, легонько встряхнув. Девочка уставилась на него большущими недоверчивыми глазами, сердито шмыгая носом.
   - Успокоилась немного? А теперь послушай меня. Постарайся не перебивать и не плакать больше, хорошо?
   Он говорил негромко и твердо, тщательно расставляя паузы и смысловые акценты. Ни на миг не разрывая зрительного контакта с ребенком. Исанн, сперва снова попытавшаяся вырваться, кивнула, как завороженная.
   - Мне жаль, что пришлось обманывать тебя все эти два года. Да, малыш, я лгал тебе о том, что произошло с твоей мамой. Но и то, что ты прочитала в этом дневнике - не совсем правда.
   Понимаешь ли, Габриэлла была нездорова. Это начало проявляться давно, задолго до тех событий, которые ты помнишь. Война сильно пугала ее, а политика - еще больше. Ей все казалось, что я подвергаю нашу семью опасности. К сожалению, я не мог ее толком поддержать... и она начала искать успокоения в ином. Она стала принимать антидепрессанты и успокоительные. Сначала - слабые, но потом все более и более мощные. Я узнал об этом слишком поздно, когда дело дошло до запрещенных препаратов. Мне удалось пресечь это... но вся беда в том, что Габриэлла была уже слишком зависима от них. Она разучилась справляться со своими страхами самостоятельно. Мне следовало отдать ее на попечение специалистов еще тогда, но я тянул до последнего. Надеялся, что она оправится. Но ей становилось только хуже. К тому моменту, когда я решился отвести ее к психиатру, твоя мама уже страдала запущенной формой обсессивного расстройства и хронической депрессией.
   Знаешь, что такое обсессивное расстройство, дочка? Габриэллу преследовали навязчивые страхи. Преследовали неотступно, днем и ночью. Сначала она понимала, что они нереальны, но со временем грань между фантазией и действительностью становилась для нее все тоньше, а ужас, который она испытывала - все сильнее. Естественно, такая умная и наблюдательная женщина, как Мон Мотма, не могла этого не заметить...
   - И она этим воспользовалась?! - воскликнула девочка, словно очнувшись от транса. Хотя глаза ее были все так же широко распахнуты, ужас и злость понемногу пропадали из них - и вот теперь ярость вспыхнула в их глубине с новой силой. - Мотма специально запугивала маму, чтобы она стала ей помогать?!
   - Именно. Габриэлле становилось все хуже, но ее... лучшей подруге только того и нужно было. Ведь так проще внушить ложь. Проще заставить пойти на отчаянные поступки, которые в жизни не совершишь в здравом уме.
   На сердце было тяжело: воскрешая в памяти события того злосчастного года, Арманд будто снова проживал их. Он почти не лгал дочери. Не стал говорить лишь о том, что во тьму клинического психоза он толкнул жену сам. Надеясь помочь, но на самом деле - нанеся ее хрупкой психике такой ущерб, от которого она вряд ли когда-нибудь оправится.
   Исанн ждала продолжения рассказа молча. Утерла слезы и глядела куда-то в пространство, плотно сжимая губы. В кулачке малышка комкала и скручивала одеяло.
   - И теперь она мертва, - неожиданно подала она голос. Он показался почти чужым: пустым, холодным и удивительно недетским. - Из-за Мотмы. И потому, что ты ей не помог.
   Арманд медлил с ответом некоторое время. Смотрел на замершее, точно маска, лицо дочери. На немое обвинение в ее глазах. На побелевшие костяшки пальцев, сжимавших одеяло.
   Разумнее всего было бы согласиться. Так проще. Не придется ничего объяснять. Не придется доверять ребенку тайну, которую он предпочел бы навсегда укрыть от посторонних глаз, злых языков и недобрых намерений.
   Девочка смотрит на него все тем же мертвым взглядом. Одеяло с треском рвется под тонкими пальчиками.
   - Нет, - произносит он как не своим голосом. - Рана была неглубокой. То, что ты приняла за смерть, было кататоническим ступором, Исанн. Твоя мама жива. Хоть и по-прежнему очень плоха.
   Возможно, ему не следовало этого говорить. Но личико Исанн, озарившееся надеждой, и радостный огонек, вспыхнувший в ее глазах, нравились ему куда больше, чем безжизненная маска, ужасающая и гротескная на детской мордашке.
   - Это правда? Я смогу ее увидеть?!
   Возможно, ему следовало ответить "нет". Но меньше всего Арманд желал через несколько лет столкнуться с последствиями своего решения. Достаточно ему любимой женщины, по его вине запертой в засекреченной психиатрической лечебнице.
   - Да, Исанн. Когда все закончится.
   Девочка серьезно кивает. Смотрит на отца испытывающе и долго.
   - Пообещай мне, папа. Не обманывай меня и на этот раз. Пожалуйста, не надо.
   Под конец фразы голос девочки срывается, и она вновь начинает походить на нормального ребенка. Ребенка, который очень хочет верить отцу и снова увидеть мать.
   Арманд целует ее в макушку. Ласково взъерошивает волосы.
   - Обещаю. А теперь приведи себя в порядок и ложись спать. Завтра... тяжелый день.
   Он уходит, ни словом не попрекнув дочь за многочисленные провинности. И уже стоя в дверном проеме слышит тихий голосок:
   - Возвращайся, папа. И арестуй Мотму, если получится. Я хочу, чтобы ее расстреляли.
  
   Глава 4
  
   Совещание созвали еще до рассвета. Чрезвычайная сессия была назначена на час дня по корускантскому времени, а обговорить до ее начала требовалось многое.
   До сих пор все шло в штатном режиме: командующие военных округов один за другим отчитались о боеготовности своих войск и активности сил противника, моффы - о текущей ситуации в своих секторах, директор Сенатской службы безопасности - об общей политической обстановке и потенциальных угрозах, как внешних, так и внутренних. Сейт Пестаж, как глава канцлерской администрации, наряду с Айсардом занимался работой с Сенатом и элитами наиболее значимых миров - с той разницей, что он, в отличие от директора, имел неформальные полномочия говорить от лица канцлера. Чем и пользовался, на протяжении нескольких лет задабривая и подкупая властные круги обещаниями посодействовать претворению в жизнь выгодных им законопроектов и реформ.
   Без ложной скромности он мог сказать, что его работа принесла плоды. И куда более сочные, чем наивно полагали некоторые сенаторы, уже много лет не ступавшие на родную землю.
   - ...Кореллия останется в наших руках, - доклад близился к завершению, и у Пестажа немилосердно саднило горло, из-за чего его голос казался хриплым, каркающим. - Бел Иблис и его покровитель, президент Ларго, живут заблуждением, будто мифической "независимости" и сомнительных выгод от альянса с Техносоюзом хватит, чтобы убедить парламент объявить демарш Республике. Но не далее как вчера премьер-министр Ромелл заверил меня, что любое радикальное заявление их эксцентричного сенатора будет объявлено противоречащим позиции Корпоративного Диктата. Финансовые интересы "Кореллианского машиностроительного концерна" и "Межзвездного банка Кореллии" слишком крепко переплетены с республиканскими, чтобы всерьез рассматривать возможность присоединения Кореллии к сепаратистам. Полагаю, флот будет в состоянии разъяснить несогласным, что Кореллия была и остается республиканской планетой?
   Освальд Тешик отложил деку, на которую непрерывно поступали отчеты со всех подразделений Центрального флота, и согласно кивнул Пестажу:
   - Никто и рта открыть не посмеет. Как и было оговорено, перегруппировка войск завершилась этой ночью в три часа по корускантскому времени, с небольшими погрешностями в различных регионах. Наше присутствие в Кореллианском секторе теперь немногим слабее, чем в Куате. Бел Иблис может сколь угодно драть глотку - Диктат открестится от его заявлений быстрее, чем он успеет произнести слова "сецессия" и "независимость".
   - Не стоит забывать, что Кореллия - это еще не весь Кореллианский сектор, - заметил Арманд Айсард. Вид у него был еще мрачнее обычного, во многом из-за нездоровой бледности и глубоких теней, пролегших под глазами. - Иблис никогда и не рассчитывал всерьез на поддержку со стороны Диктата. Основные надежды сепаратисты возлагают на Селонию. Они не столь глупы, чтобы попытаться захватить ее, но именно на ней будет развернут центр повстанческого движения: настроения местных экзотов, особенности ландшафта и слабость центрального руководства благоприятствуют.
   - О подполье в любом из Центральных миров мы можем подумать после, оно не представляет сиюминутной опасности, - голографическое изображение Деметриуса Заарина, командующего силами Колониального военного округа, беспокойно постукивало пальцами по невидимому столу. Его положение было не из завидных: линия фронта проходила сразу по нескольким секторам Среднего кольца, и присутствие Конфедерации - как военное, так и экономическое, здесь было даже более значительным, чем во Внешних регионах. - В который раз повторяю вам, господа: ситуацию на Кашиике нельзя пускать на самотек. Сепаратисты по-прежнему крепко держатся за Митаранор, и то, что нам удалось отбить их последнюю атаку на Кашиик, ничего не значит! Наша наземная группировка там откровенно слаба, а перебросить подкрепления неоткуда: Неймодия и Ондерон и так пьют из нас кровь каждый день, а если еще больше ослабить присутствие на Танаабе, его можно смело перевязывать ленточкой и отдавать сепаратистам на блюде! На Кашиик попросту не хватает ресурсов. Прошлое нападение мы отбили только благодаря местным дикарям, но их вожди и мохнатая пародия на сенатора лояльны джедаям. Если верить Айсарду, они уже организуют отряды сопротивления вместе с конфедератскими недобитками!
   - Работа магистра Йоды, - кивнул директор. - Более того, отряд клонов, от командира которого я получил эти сведения, буквально пару часов назад был... разорван дикими зверьми, как утверждает официальная версия. Судя по всему, звери недурно обращаются с газовыми гранатами и бластерными арбалетами.
   Сейт откинулся на спинку кресла и устало прикрыл глаза, предоставив военным выяснять, как лучше обойтись с Кашииком и его строптивым населением. Сам он был почти уверен, что этот мир Заарин не удержит, но не престало политику и администратору лезть в дела военачальников. Его занимали вопросы куда более масштабные и насущные, чем схватка с сепаратистами за тактическое преимущество на том или ином участке фронта.
   Он мог быть спокоен за стратегически важные миры и сектора. За Центральные миры, за опорные точки в Колониях и Среднем кольце, за подконтрольные Республике Внешние регионы (все-таки Таркин, при всем своем невыносимом гоноре, человек недюжинных способностей, как и адмирал Такел - пусть и пропойца, каких мало, но сепаратистов теснит поувереннее некоторых трезвенников). Разумеется, война выпьет из них еще немало крови. Разумеется, джедаи и лояльные им силы сумеют подкинуть немало неприятных сюрпризов в ближайшем будущем. Но катастрофических перемен после чрезвычайной сессии ждать не приходилось.
   За что Сейт не был спокоен, так это за жизнь Палпатина. Хоть Арманд и держал в Храме несколько пар глаз и ушей, информация о планах джедаев насчет канцлера оставалась скудной. То, что они замышляли убийство, было очевидно, но когда? Взяв твердыню джедаев штурмом, Пятьсот первый легион вполне мог обнаружить, что сражался за хладное тело. Оставалось надеяться, что на этот раз Энакин Скайуокер не подведет. Но на эту переменную Сейт был не в силах повлиять.
   Если же случится худшее... тогда на всех успехах и планах на будущее можно ставить жирный крест. Но эти соображения Сейт благоразумно держал при себе.
   С Кашиика (в качестве временной меры было решено взять его в блокаду, благо флота у вуки не имелось) обсуждение перешло на обстановку в вооруженных силах. Волна арестов, казней и просто внеплановых кадровых ротаций, хоть и вызвала возмущение всех военачальников без исключения, обезопасила флот и армию от организованных бунтов. Более того, в немалой степени им облегчили жизнь сами джедаи, поспешившие дезертировать под предлогом "особых распоряжений Совета". Ситуация была под контролем... насколько это вообще возможно: все же джедаи слишком долго были включены в структуру командования, чтобы не оставить за собой паразитов - шпионов, диверсантов, подстрекателей и сомневающихся. Но по-настоящему пугали разве что сроки, в которые служба Арманда сумела провести столь масштабную и дотошную зачистку. Слишком разветвленной и вездесущей она стала, слишком быстро и слаженно работала, чтобы не превратиться в будущем в большую проблему.
   Сейт мысленно напомнил себе донести это до сведения Палпатина. Он ничего не имел лично против Арманда, но обезличенная и щерившаяся внушительными зубами ССБ навевала на него непонятную тоску по сенатскому контролю за спецслужбами.
   Когда обсуждение дошло до, собственно, чрезвычайной сессии, солнце давно уже поднялось и неуклонно ползло к зениту. Совещание затянулось, и многие его участники не раз и не два вынуждены были прерваться на срочный разговор по комлинку. Освальд Тешик так и вовсе не отрывался от деки - и взгляд его становился все тяжелее, а руки порой невольно сжимались в кулаки.
   Сейт понимал, в чем дело. Командующему претила мысль намеренно подпустить войска сепаратистов к столице, лишь немного "пощипав" их на подступах. Умом-то он понимал, как важно очернить джедаев и их сторонников в глазах галактики, окончательно приравняв их к сепаратистам и предателям Республики. Но сердце офицера требовало стереть войска Конфедерации в космическую пыль, как только те покажут нос из гиперпространства.
   - Количество патрулей было удвоено, - докладывал Уоррен Уинборн, шеф корускантской полиции. - Также мы усилили патрулирование по наиболее очевидным маршрутам отступления из Правительственного района. Этого вполне достаточно, чтобы создать достоверную иллюзию преследования - в дополнение к силам, сосредоточенным в самом здании Сената.
   - Иллюзию? У меня складывается впечатление, что я что-то упустил, господа, - Уилхуфф Таркин, который не так давно со смаком расписывал необходимость скорых и показательных политических репрессий, удивленно вскинул бровь.
   - Именно, - Айсард нехорошо улыбнулся. - Пусть бегут. Пускай спасают свои жизни, позорно бежав к сепаратистам после поражения в Сенате. Оказавшись в числе лидеров Конфедерации, они принесут нам куда больше пользы, чем мертвыми или плененными.
   - И каким же образом?
   - Уилхуфф, - Арманд с усмешкой покачал головой, - вы же умный человек. Представьте себе этот союз. Банкиры, стоящие на грани разорения. Корпорации, которые давно уже работают себе в убыток. Элиты отдельных планет, которые не могут определиться с распределением власти даже в собственном правительстве. Сенаторы, которых объединяет лишь страх перед нами и Палпатином. Джедаи, привыкшие требовать полного подчинения себе. Представьте, как они будут работать вместе. И не задавайте глупых вопросов.

* * *

   Энакин нашел Винду именно там, где ожидал. В полном одиночестве магистр стоял в зале Совета, глядя в окно. Словно желая добавить предстоящей трагикомедии иронии, метеослужба Корусканта обеспечила прекрасную солнечную погоду. Столица в такую сияет, как бриллиант превосходной огранки.
   "Ничто не должно омрачать триумф нового императора. Сценарий написан, освещение настроено идеально, актеры расставлены по местам. Вот только все рискует полететь хатту под хвост, если кто-то не выучит роль".
   - Я посылал за тобой несколько часов назад, - холодно сказал Винду, едва Энакин ступил в зал. Обернуться он не соизволил. - Что тебя задержало?
   "Узнаю старину Мейса: чем больше беспокоится, тем более уверенно и властно держится. Ему подошло бы звание генерал-командующего, как считаешь? Даже жаль, что он метит много, много выше... на роль, которую я не согласен уступить".
   "Джедаи не рвутся к власти", - мысленно возразил Энакин. Скорее по привычке, чем действительно веря.
   "Естественно. Как я мог забыть об этом в своей камере?"
   Могучие плечи магистра едва заметно напряглись, а голова дернулась в сторону, будто он тоже услышал негромкий, насмешливый голос старика. Энакин бы не удивился, окажись это правдой: от Сидиуса можно ожидать любого фокуса, да и о силе самого Винду забывать не стоило.
   - Прошу прощения, магистр. Пришлось срочно улаживать некоторые вопросы, - Энакин склонил голову, скорее следуя привычке и формальностям, чем из почтения. Движение вышло даже более коротким и небрежным, чем обычно.
   - Безуспешно, полагаю, раз ты все еще здесь, - со стороны могло показаться, что кто-то шутки ради записал слова на диктофон: неподвижная фигура магистра напоминала скорее каменное изваяние, чем живого человека. - Будь ситуация иной, я потребовал бы созвать судебное заседание по твоему вопросу, Скайуокер. Но сейчас мы не можем позволить себе дотошного следования уставу и Кодексу.
   Обернувшись, он указал Энакину на одно из пустующих кресел. То самое, которое тот до недавнего времени занимал по настоянию Палпатина.
   - Что Оби-Ван рассказал вам?
   - Достаточно, чтобы беспокоиться. Но речь пойдет не об этом.
   Энакин молча наблюдал, как магистр активирует голопроектор, и в воздухе развертывается карта галактики, поделенная на красные, синие и желтые сектора.
   - У Совета есть для тебя задание, соответствующее твоим талантам, - Винду указал на один из серых секторов, и масштаб карты тут же увеличился: сперва стали видны отдельные системы, а потом - миры. Еще одно движение, и над проектором застыл сине-зеленый шар планеты, усеянный условными обозначениями военных объектов, природных ресурсов, населенных пунктов и инфраструктуры. - Сектор Бормеа может стать опорным пунктом Альянса в Центральных мирах. К сожалению, наши союзники не уверены, целесообразно ли посылать туда войска: Совет Конфедерации опасается, что присутствие режима в столице сектора, Чандрилле, слишком крепко. Пока хунта сохраняет там свои позиции, она в состоянии контролировать важнейшие гиперпространственные пути и может быстро перебросить войска в любой мир региона, где бы мы ни попытались закрепиться. Объединенное секторальное правительство поддерживает нас и готовится объявить через сенатора Мотму о сецессии, но вряд ли войска Палпатина покинут свои позиции только потому, что их вежливо попросили.
   - Как я понимаю, моя задача - попросить их невежливо?
   Винду кивнул:
   - Ты возглавишь наземный контингент, сформированный из местных сил самообороны, трех отрядов клонов, примкнувших к нам, пяти наемничьих батальонов и сил КНС - к сожалению, очень ограниченных. Более подробную информацию получишь на месте. Задача - обеспечить контроль над ключевыми городами и военными объектами. Как только это будет сделано, руководство Альянса сможет выделить более значительные силы, чтобы окончательно закрепиться на Чандрилле. Детали получишь по прибытии. Вопросы?
   "Значит, я должен возглавить сопротивление на одной из планет Центрального округа, который Тешик прочно держит в кулаке. Зажатый между Палпатиновским Гантелом и пока еще конфедератским Корулусом, за который сейчас идут ожесточенные бои. Не зная, получу ли подкрепления, если дела пойдут туго. Не зная ничего о глобальных планах командования. Не зная даже толком обстановку на Чандрилле - формулировка "подробности узнаешь на месте" не очень-то внушает доверие... ответственная и сложная задача, в самый раз для Избранного. Или смертный приговор - в самый раз для отступника. И в том, и в другом случае Орден останется в выигрыше".
   "Вот только все рискует полететь хатту под хвост, если кто-то не выучит роль".
   Энакин медлил с ответом. Пристальный, полный подозрения и нехорошего, дознавательского внимания взгляд Винду грозил прожечь в нем дыру... наверное, он бы почувствовал себя неуютно, если бы сохранил способность беспокоиться по таким мелочам. Если бы вообще сохранил способность беспокоиться, если уж на то пошло.
   Все эмоции, казалось, выгорели за эти три безумных дня: сегодня остался лишь холодный расчет и две дороги, простирающиеся впереди. В равной степени туманные, извилистые, ухабистые и грязные. И время на то, чтобы придирчиво осматривать их, выбирая чуть более привлекательную, вышло несколько минут назад.
   - У меня нет вопросов, магистр, - Энакин кивнул, но взгляда не отвел ни на миг. - Но есть просьба.
   - Я слушаю.
   - Она касается сенатора Падме Амидалы. Я прошу позволения вывезти ее с Корусканта, как только это станет относительно безопасно, а до тех пор - спрятать в надежном месте, поручив мне ее охрану. Амидале ни к чему принимать участие в чрезвычайной сессии: если в здании Сената действительно случится бойня, беременная женщина вряд ли ее переживет. Кроме того, она будет задерживать остальных. Нет смысла рисковать так из-за одного сенатора, магистр.
   Винду молчал. Ему не было нужды ничего говорить, чтобы Энакин понял: предложение отклонено. Чем дольше он смотрел на магистра, тем отчетливее это понимал. Странно, но осознание то было какое-то отстраненное, почти равнодушное. Может быть, потому, что Энакин с самого начала не надеялся на успех.
   - Ты говоришь это как джедай или как любовник этой женщины?
   - И то, и другое, магистр. Если сенатор Амидала погибнет, она больше не сможет принести пользу Альянсу. Если она потеряет ребенка, Орден лишится сильного одаренного - а Сила в моем ребенке очень велика, это я могу сказать с уверенностью.
   Энакин говорил со всей искренностью, на которую только был способен. Он не допускал ни одной мысли, которая противоречила бы его словам: ни о его лихорадочных, полуоформленных планах побега, ни о прикидках, куда спрятать Падме и малыша, чтобы никто, будь то джедаи или люди Палпатина, не добрался до них. Все это было скрыто под ворохом полуправды, которую Энакин пытался донести до магистра и в которую в этот момент почти верил.
   На минуту ему показалось, что Винду задумался над его словами. На какой-то миг - что он почти согласился.
   А потом магистр покачал головой, и его лицо вновь стало напоминать лица изваяний из Зала тысячи фонтанов. Непоколебимые, суровые и надменные.
   - Сенатор Амидала не сможет принести пользу Альянсу, если не выступит от имени Набу на чрезвычайной сессии. И тем более она не сможет принести пользу, если вместе со своим любовником затеряется в какой-нибудь глуши на краю галактики. Мой ответ - нет, Скайуокер. И больше мы к этой теме не вернемся.
   Он пытливо смотрел на Энакина, по всей видимости, ожидая вспышки ярости. И та действительно была - но не выплеснулась наружу мальчишеской истерикой, а разгоралась глубоко внутри. Медленно и неугасимо, как торфяной пожар.
   "Не вернемся. Потому что нет смысла возвращаться".
   - Насколько мне известно, госпожа Амидала уже на пути к зданию Сената. Ее безопасностью займутся другие. Тебе же следует сконцентрироваться на собственном задании. Свободен.
   Энакин молча поднялся. Молча же склонил голову, как подобает почтительному рыцарю, и молча удалился. Если Винду и удивила такая покладистость, он никак не выдал этого. Разве что взгляд, которым он проводил Скайуокера, был слишком долгим и тяжелым. Но Энакин этого уже не видел.
   Он шел по пустынным коридорам Храма, все ускоряя шаг. Спасительное равнодушие рухнуло, и разум вновь захлестнули обрывочные, беспорядочные мысли. Ярость, прежде тлевшая, разгорелась в пламя - и Сила подпитывала его, наполняла тело мощью, которая так и просилась вырваться на свободу. Обрушиться на тех, кто угрожал его родным.
   "Мой ответ - нет, Скайуокер. И больше мы к этой теме не вернемся".
   Винду плевать на жизнь Падме. Плевать на ребенка. Им всем плевать. Сенатор Амидала должна приносить пользу или умереть, пытаясь. Ребенок - и вовсе незначительная деталь, которой можно пренебречь.
   Этот проклятый Альянс принесет ей не меньше вреда, чем Палпатин. Если не...
   "Больше, Энакин, много больше. Я заинтересован в твоей верности. А значит, заинтересован и в Падме. Для Альянса же она - разменная монета, и не самого большого номинала".
   "А для вас - заложница. Гарантия того, что мне не вздумается укусить хозяйскую руку".
   "За все приходится платить, Энакин. И цена, которую я требую за жизнь и безопасность Падме и твоего ребенка, не столь уж высока. Неужели ты считаешь, что они будут подвергаться большей опасности, чем Аделаида Пестаж и пятеро ее детей? Чем маленькая Исанн Айсард или, скажем, супруга Уилхуффа, Таласса? Они все в моей власти, и их мужья и отцы не питают на этот счет никаких иллюзий. Но встали бы они рядом со мной, если бы не были уверены, что я вознаграждаю преданность и не караю без причины? Впрочем, я устал от уговоров. Ты видел альтернативу. Решай!"
   Энакин не ответил. Мимо него проносились голые, безжизненные стены; его шаги гулко отражались от пола.
   Храм почти опустел. Здесь больше некого защищать. Остались только воины, которые сами выбрали свою судьбу. Ничего не значащие для Энакина и почти наверняка обреченные на смерть. Его предательство не принесет бывшим собратьям большего вреда, чем Республика, ополчившаяся против них.
   И, если говорить откровенно, ему все равно. Во всем Ордене не отыщется человека, чья жизнь стоила бы благополучия Падме и ребенка. Разве что Оби-Ван... но и имя друга не встретило в душе особого отклика. Кольнуло немного тоской, и не более - как было в тот далекий день, когда Энакин прощался с друзьями на Татуине.
   Он ведь давно сделал выбор. Тянул с решением до последнего, но на самом деле принял его в тот самый вечер, когда услышал предложение Айсарда. Если не раньше.
   Быть может, потом он будет сожалеть и терзаться. Но сейчас на это попросту не было времени.
   "Насколько мне известно, госпожа Амидала уже на пути к зданию Сената".
   До начала чрезвычайной сессии оставалось чуть больше часа. Времени на спасение Падме - и того меньше.
   Активировав комлинк, Энакин на ходу набрал сообщение. Короткое, всего в одно слово, но адресату его должно хватить с лихвой.
   "Согласен", - говорилось в нем.

* * *

   Несмотря на теплую погоду, Падме замерзала в своих пышных одеяниях. Гордая и прекрасная, само воплощенное достоинство внешне, внутри она дрожала от страха. Не за себя - за себя Падме Амидала не боялась никогда. Но ребенок...
   Она одернула себя. Нельзя, непозволительно думать о нем. Сейчас она не имела права на страх - пусть даже за нерожденного малыша.
   Оби-Ван будет защищать лично ее. Самые могущественные рыцари Ордена будут присутствовать на чрезвычайной сессии, чтобы обеспечить безопасность сенаторов Делегации, и в первую очередь - тех, кто войдет в руководство Альянса. Кто сможет причинить им вред, если Великая Сила на их стороне?
   По крайней мере, так говорил магистр Винду. А у Падме не было ни малейших оснований не сомневаться в его суждениях.
   - Госпожа, если позволите... - Тайфо галантно предложил ей руку, но Падме остановила его непривычно жестким взглядом.
   - Благодарю, капитан Тайфо, но я в состоянии самостоятельно дойти до машины.
   Навязчивая забота начальника охраны уже начинала ее тяготить. Падме не желала обижать его пренебрежением, но существовала граница, нарушать которую позволялось лишь самым близким людям. И Тайфо в их число не входил.
   Она не видела, как он неодобрительно покачал головой. Не видела, как заиграли желваки на его лице, когда он бросил взгляд на спидер, дожидавшийся их на парковке. А чуть раньше - не обратила внимания на его непривычно нервное поведение и подозрительно частые переговоры по комлинку.
   Падме никогда не разбиралась в тонкостях работы собственной охраны. И доверяла ей безоговорочно. Именно поэтому она не насторожилась, когда Тайфо сам открыл перед ней дверцу спидера - хотя это всегда входило в обязанности шофера. Именно поэтому не стала присматриваться к лицу телохранителя, сидевшего на переднем сидении.
   Мысленно она была уже в зале Сената, обличая Палпатина и его приспешников в преступлениях против Республики и бесчисленных разумных существ, живущих вне ее границ. Порой шальные мысли уносили ее на несколько часов вперед, к сумасшедшему бегству под прикрытием сепаратистской орбитальной бомбардировки, и тогда ее сердце замирало от ужаса и болезненного предвкушения.
   "Мы переживем это, маленький, - мысленно повторяла Падме, поглаживая беспокойно вздрагивающий живот. - Мы справимся. Папа и его друзья не допустят иного".

* * *

   Собственный кабинет в здании Сената казался Мон тюрьмой. Комфортабельной и укомплектованной расторопной обслугой - как и полагалось узилищу приговоренной к казни высокородной дамы. У ее дверей по-прежнему стояли чандриллианские гвардейцы, но напоминали они последних защитников осажденной крепости, обреченной на скорое падение: жалкая горстка людей, окруженных врагами - безликими, с ног до головы закованными в доспехи Стражами Сената и людьми Арманда Айсарда. Те не носили шлемов, но Мон с трудом отличила бы лицо одного службиста от другого, настолько схожи они были. Равнодушные. Неприметные. Внимательные. Холодные.
   Новое лицо Республики - одно на миллионы. Мон содрогалась при мысли о том, как стремительно государство, тысячелетиями воплощавшее собой свободный альянс миров и систем, облачилось в серый мундир вместо золотых сенаторских одежд.
   Здесь уже нечему хранить верность. Кем бы ни заклеймили бы ее приспешники Палпатина после сегодняшнего, себя Мон изменницей не чувствовала.
   Зато она чувствовала себя очень уязвимой. Чтобы избавиться от изматывающего страха, она раз за разом перечитывала текст речи перед Сенатом. Прокручивала в голове план побега. И - молилась. Сама не знала до сегодняшнего дня, что ее память по-прежнему хранила слова древних псалмов, обращенных к древним чандриллианским богам.
   Оно и к лучшему. Сейчас ей пригодится любая помощь, пусть даже самая иллюзорная.
   Штат помощниц и секретарш напуганной стайкой жался поближе к начальнице, боясь лишний раз выйти в коридор, под пристальные взгляды тюремщиков. Каждая из этих женщин и девушек смотрела на Мон как на спасительницу и защитницу, мудрую, сильную и всегда готовую указать верный путь. Она улыбалась, заверяла, что все будет хорошо, ласково касалась их рук, холодных от ужаса. И, конечно, лгала. Врать ей было не в новинку, а уж вселять чувство ложной надежды сенатор Мотма умела, как никто другой.
   Во всех, кроме себя самой.
   Она в тысячный раз за утро поправила безупречную прическу. Бросила взгляд на рыцаря-джедая, что неприметной тенью стоял у входа в кабинет и, похоже, медитировал.
   "Хватит ли его сил, чтобы защитить меня?"
   Мон предпочитала не задумываться об этом. И срочный звонок Бейла, пусть не предвещавший ничего хорошего, восприняла едва ли не с радостью: любая катастрофа сейчас показалась бы ей лучшей альтернативой этому мучительному ожиданию.
   - Мон, у меня плохие новости.
   Женщина едва сдержала нервный смешок. Иных новостей она и не ждала.
   - Догадываюсь, Бейл. Что случилось на этот раз?
   Альдераанец мешкал - всего несколько секунд, но для Мон они показались часами. Она почти была готова закричать на союзника: каждый его шумный вздох бил по напряженным нервам.
   - Набу, - выдохнул Бейл наконец. Чандриллианка могла легко представить, как он озирается по сторонам, остерегаясь лишних ушей и любопытных глаз. - Они прислали нового сенатора. Он сейчас в кабинете Падме, прибыл меньше часа назад.
   Мон похолодела. Пальцы крепко стиснули корпус комлинка.
   - Проклятье, - выдохнула она едва слышно. - Бейл, ты в этом уверен?
   - Я говорил с ним только что. Он уверяет, что Падме была временно отстранена от своих обязанностей из-за ее... состояния. У него на руках верительные грамоты, подписанные Апалайной и министром Бибблом. Может быть, подделка, но проверить нет никакой возможности.
   Мон снова выругалась - уже куда крепче, прикрыв динамик комлинка ладонью.
   Не был этот новый сенатор самозванцем. Их попросту предали. Правительство Набу продало лидеров оппозиции Палпатину, а очаровательная кукольная королева поставила свою изящную роспись на акте купли-продажи.
   Ей следовало бы уже привыкнуть к такому, право слово.
   - А что с Падме? Ты связывался с ней?
   - Не смог: комлинк не отвечает. Я передал информацию магистру Винду, он обещал отправить нескольких джедаев к ее апартаментам.
   Бейл старался казаться спокойным, и ему это даже почти удавалось. Вот только Мон знала его слишком хорошо, чтобы не расслышать напряжения в этом ровном, сильном голосе. Сенаторов от Набу и Альдераана связывали нити куда более крепкие, чем дружба, взаимное уважение и схожесть политических интересов.
   "Этот рыцарь нужен мне на Корусканте, присмиревший и послушный военной хунте. Если сейчас он выкинет какую-нибудь глупость и погубит всю легенду..."
   - Бейл, я благодарна тебе за предупреждение. Но прошу тебя...
   - Мон, я не намерен лезть ни в какие авантюры. Даже ради Падме. Я прекрасно помню свою роль. И знаю, что стоит на кону.
   Чандриллианка понимала, каких усилий ему стоило произнести это. Бейл был кем угодно, но не подлецом или трусом. Бросая на произвол судьбы боевого товарища и любимую - пусть и безответно - женщину, он наверняка чувствовал себя именно так.
   - Они не тронут ее, Бейл. Не посмеют. Репутация Падме безупречна, ее любят и уважают и в Сенате, и в народе. Мы найдем способ связаться с ней, когда все закончится.
   Белая ложь, шитая белыми нитками. Даже более наивный человек, чем Бейл, вряд ли поверил бы в нее. Но Мон должна была сказать хоть что-то.
   Из динамика послышался тяжелый вздох.
   - Разумеется. Береги себя, Мон, - сухо отозвался Бейл и оборвал связь.
   Он прекрасно знал, что после сегодняшнего до Падме никому уже не будет дела. Но был слишком разумен, чтобы кого-то в этом винить.
   Отложив комлинк в сторону, Мон какое-то время бездумно смотрела в окно, чувствуя, как паника медленно, но верно стискивает горло и вонзается в сердце ледяными иголками.
   Только что Альянс лишился Набу с ее плазмой. Всего сектора Хоммел - идеального плацдарма для операций в Центральных мирах. Падме с ее пробивной харизмой и репутацией героини-страдалицы, пацифистки и защитницы обездоленных. Пусть Мон была невысокого мнения о политической хватке подруги и ее способности к рациональному мышлению, но во всей Делегации не сыскалось бы человека, которому галактика верила бы больше, чем Падме Амидале.
   Один сокрушительный удар за другим, а ведь чрезвычайная сессия еще даже не началась.
   Мон с трудом удалось совладать с дрожью. Уверенной, твердой рукой она набрала сообщение для союзников. Раз им придется вычеркнуть Падме и Набу из числа союзников, члены Комитета должны знать об этом заблаговременно.
   Оставшиеся же полчаса она посвятит речи. Дополнит ее, добавит ярких красок и выразительных акцентов.
   Их шоу не должно остаться без примадонны... и гвоздя программы.
   Мон не смогла удержаться от прикосновения к карману, скрытому в складках платья. Тонкий корпус инфочипа легко прощупывался сквозь ткань.
   Отсутствие Падме никоим образом не помешает ей предоставить на суд общественности документы, подтверждающие связь Палпатина с Хего Дамаском - серым кардиналом Межгалактического банковского клана, некогда державшим в кулаке весь его директорат. Погибшим при странных обстоятельствах в ночь перед инаугурацией Палпатина. Не помешает оно и Чи Иквей, занимавшей место главы Комитета по контролю над вооружениями, опубликовать данные о триллионных кредитах, выданных МБК крупнейшим военным компаниям Республики за год до избрания Палпатина на пост канцлера.
   "Деньги муунов - фундамент, на котором выросла военная машина Сидиуса. На их деньги он развернул свою избирательную кампанию, на их деньги купил верность одних сподвижников и выдвинул на ключевые посты других... Триллионы кредитов, которые так и не были возвращены. Труп влиятельного финансиста, приведшего его к власти. Тонны грязи, от которой ему было бы нипочем не отмыться еще какой-то год назад. Если бы мы только знали об этом, когда правда еще могла что-то изменить... если бы мы только связались с сепаратистами чуть раньше".
   Несмотря на страх и досаду, Мон все же смогла улыбнуться.
   Она не спасет Республику сегодня. Но уйти, громко хлопнув дверью, сумеет.

* * *

   Здание Сената стремительно приближалось. Его гладкий купол горел в лучах солнца так, что резало глаза. Мимо проносились кортежи других сенаторов и высокопоставленных чиновников; юрко сновали патрульные машины. Впереди маячил внушительный полицейский кордон. Огромные бронированные скиммеры щерились бортовыми пушками; на площади перед главным входом было не продохнуть от клонов, сотрудников полиции и ССБ.
   Глядя на это, Падме чувствовала себя все хуже и хуже. К горлу подступила тошнота, и женщина велела открыть окно - глотнуть воздуха, которого вдруг стало ужасно не хватать в салоне спидера. В какой-то момент у нее потемнело в глазах, и Падме с ужасом подумала, что теряет сознание. Впервые за долгое время она по-настоящему была рада заботливым рукам Тайфо, подхватившим ее и удобно устроившим поближе к открытому окну.
   - С вами все в порядке, госпожа?
   Она тепло улыбнулась и слегка сжала его ладонь в своей. Дурнота понемногу отступала. Глубоко дыша, Падме откинулась на спинку сиденья и попыталась собраться с силами. Совсем скоро они будут на месте. А ей нужна всего пара минут, чтобы прийти в себя. Она уже почти в порядке... эта проклятая слабость сейчас пройдет. Все в порядке. Все...
   - Тайфо? - слабо выдохнула она, глянув в окно. Отступивший было страх впился в нее с новой силой. - Почему мы не заходим на посадку?
   Здание Сената проплывало по правому борту, стремительно отдаляясь. Спидер набирал высоту и наращивал скорость. Остался позади кордон, скрылись из виду посадочные площадки и многоуровневые парковки для личного транспорта сенаторов и их штата.
   - Вы не поедете на эту сессию Сената, госпожа.
   Падме обернулась к начальнику охраны, не веря своим ушам.
   - Что? - глупо переспросила она, не сумев скрыть растерянности. - Капитан, позвольте вам напомнить...
   - Это приказ ее величества, госпожа Амидала. Королева Апалайна считает, что в вашем положении вас нельзя допускать до исполнения обязанностей сенатора. И я в этом с ней полностью солидарен.
   Он смотрел на нее, как на капризничающего ребенка. Попытался положить ей руку на плечо, но Падме сердито оттолкнула его ладонь.
   - Ложь! - взвилась она. Ужас и злость охватили ее с головой: Апалайна не могла отдать такой приказ, у них ведь все было обговорено! Это все происки врагов, и Тайфо, ее верный Тайфо оказался их пособником! Падме с трудом смогла совладать с собой, чтобы не сорваться на истеричный крик:
   - О подобном решении меня обязаны были известить. Я свяжусь с ее величеством из своего офиса и уточню, имело ли оно место. А теперь я приказываю немедленно лечь на обратный курс и доставить меня в Сенат! Господин Дерро, полагаю, вы меня слышали.
   Шофер обернулся, и Падме едва не вскрикнула: подтвердились худшие ее опасения. Смуглый, в форменной фуражке, коротко стриженный, этот человек походил на Дерро... но не был им.
   - Стэла Дерро здесь нет, госпожа Амидала. Разрешите представиться: капитан Бреттон, Сенатская служба безопасности.
   Внутри все похолодело. Окаменев, Падме беспомощно переводила взгляд с Тайфо на службиста, не в силах выдавить из себя ни слова.
   "Вот и все, - билось в голове. - Вот и все".
   - Эти люди не причинят вам вреда, миледи, - мягко произнес Тайфо, касаясь ее плеча. - Они действуют по согласованию с правительством Набу и личной договоренности с ее величеством. Их задача - обеспечить вашу безопасность. Так же, как и моя.
   Падме ничего не ответила. Сжав губы, она неотрывно смотрела, как Сенат скрывается за поворотом аэротрассы. Спидер встроился в плотный поток машин уровнем ниже, и с каждой секундой все больше расстояние отделяло Падме от места, где вершилась судьба галактики.
   "По личной договоренности с ее величеством... это ложь. Набу никогда не поддержит военную диктатуру. Апалайна никогда не поступила бы так со мной и своим народом. Один звонок ей, и..."
   И ничего не изменится. Она все равно останется в руках людей Айсарда и собственного телохранителя, предавшего ее. Даже если ложь раскроется, она будет бессильна что-либо сделать.
   - Вы понимаете, что погубили меня, капитан? - спросила она тихо, стараясь, чтобы ее голос не дрожал - от гнева ли, от ужаса, Падме сама не была уверена. - Я состою в ведущей оппозиционной коалиции, и если...
   - В первую очередь вы - героиня Набу, - резко оборвал ее Тайфо. - И женщина в деликатном положении. Я должен защищать вас, госпожа Амидала. Даже если для этого придется ненадолго ограничить вашу свободу.
   - Так я арестована, господа? - вскинулась Падме.
   Мужчина на водительском месте от души рассмеялся:
   - Поверьте, госпожа, арест выглядит не так. Благодарите судьбу, вашу королеву и директора Айсарда за то, что сегодня вам не доведется почувствовать разницу.

* * *

   Если весь мир - театр, то Сенат в нем - самый настоящий цирк. Разве что смех здешние сценки обычно вызывают невеселый, все больше сквозь слезы: словно постановщик с дурным чувством юмора раз за разом собирает в своих представлениях самые омерзительные пороки разумных. Глупость, трусость, злоба, а превыше всего - алчность. Если бы Роланд не потерял веру в галактическое сообщество и демократические ценности задолго до того, как стал вхож в зал Сената, то неизбежно утратил бы остаток иллюзий после первого же дела, положенного под сукно или, напротив, с помпой обнародованного за скромное вознаграждение и под ненавязчивым давлением.
   Ему до смерти надоело быть клоуном в этом театре абсурда. Может, ну его к черту? Уйдет после сегодняшнего бардака на пенсию, а Департамент юстиции передаст кому-нибудь из молодых да жадных до власти. Пусть кто другой копается в грязном белье сильных мира сего, грызется с Айсардом (вот уж у кого дурной энергии хоть отбавляй: этот до глубокой старости будет держаться за свой пост и уйдет с него не иначе как вперед ногами) и пытается встроиться в новую, толком не отлаженную государственную машину Палпатиновской диктатуры. А старый Роланд Артемиус будет попивать вино на родном Альдераане, возиться с внучками (сколько лет уж их не видел!) и смотреть на все это безумие со стороны.
   Перспектива казалась заманчивой. Но прежде чем думать о заслуженном отдыхе, Роланду предстояло сыграть свою последнюю, самую громкую роль.
   С чувством глубочайшего омерзения он вернулся с солнечной веранды своего загородного дома близ Альдеры, куда унесли его несвоевременные мысли, в шумный зал Сената. Посмотрел на бумаги, разложенные перед собой, и неодобрительно покачал головой.
   Что и говорить, ему было жаль старую добрую Республику. Много грязи в ней было, не без того, много дряни и изъянов, но эта система работала. Хорошо ли, плохо ли, но справлялась с тем, чтобы держать галактику в относительном порядке... до того, как Палпатин полностью перестроил ее под свои представления об идеальном государстве. Уже в год его избрания Роланд распознал в новом канцлере человека глубоко идейного, решительного и опасного, который прячется за маской слабой компромиссной фигуры лишь до тех пор, пока не отрастит зубы. Распознал - и был полон решимости остановить, пока тот не утопил галактику в крови в угоду своим идеям.
   Не остановил. Не сумел. А теперь все, что ему оставалось - не позволить другим фанатикам и авантюристам окончательно разодрать Республику в клочья.
   В галактику должен вернуться порядок. И теперь не столь уж важно, какой именно.
   Под сводами зала грянул гимн Республики. Всколыхнулось живое море - тысячи сенаторов поднялись со своих мест в лицемерном, продиктованном церемониалом почтении. Неторопливо и величественно занял свое привычное место на канцлерской трибуне спикер Амедда, звучно ударил посохом об пол, едва стихли последние ноты гимна.
   - Прошу внимания! - прогремел, вторя затихающему эху оркестра, его голос. - От имени Галактической Республики и верховного канцлера я объявляю восемьсот двадцать третью чрезвычайную сессию Галактического Сената открытой!
   Звенящая тишина заполняла паузы между словами. Сенат застыл в ожидании, затаил дыхание. Медленно, словно продираясь сквозь что-то вязкое, утекали последние секунды Республики.
   Странно, но Роланд не чувствовал ничего, кроме усталости. Скорее бы уже этот фарс закончился, унеся с собой лихие времена игры без правил.

* * *

   -...Принимая во внимание сложность и беспрецедентность ситуации, решение о дальнейшей судьбе верховного канцлера Палпатина и Ордена джедаев не может быть вынесено иным путем, кроме как большинством голосов Сената, гласа народов Республики. Но прежде чем перейти к дебатам, согласно устоявшемуся порядку мы обращаемся к представителям закона и сил государственной безопасности, дабы узнать, имеются ли у них комментарии касательно повестки дня или состава участников заседания. Слово предоставляется Арманду Айсарду, главе Сенатской службы безопасности!
   Платформа ССБ отделилась от своего места и неспешно поплыла к центру зала. Мейс проследил за ней хмурым взглядом, вспоминая те недалекие времена, когда органы госбезопасности, подотчетные канцлеру, были в Сенате не более чем наблюдателями. Сторожевые псы, безмолвные и бесправные перед сенатскими комитетами, Департаментом юстиции и Орденом джедаев... Палпатин первым из республиканских правителей додумался спустить их с цепи. Превратил в опору своей власти, наделил ресурсами и беспредельными полномочиями, использовав войну в качестве оправдания и предлога.
   Еще один шаг на пути к владычеству Темной стороны. Шаг, к которому Орден в свое время отнесся благожелательно и с пониманием. Джедаи не меньше других желали защитить Республику от угрозы распада - за что и поплатились. За что поплатилась, в конечном итоге, сама Республика.
   Он почти не вслушивался в пафосную и напыщенную речь Айсарда о тяжелейших в истории Республики временах и врагах, терзающих ее границы и подтачивающих изнутри. И без того ясны все его обвинения и доводы. Куда больше Мейса волновало расположение сенатских гвардейцев и спецназа ССБ.
   "Расставлены грамотно. Снайперы на удачных позициях, гвардейцы блокируют коридоры и основные входы и выходы. Одно упущение - рассредоточены. Сконцентрировавшись на захвате и обороне защите северо-восточного и южного служебных коридоров, рыцари смогут обеспечить сенаторам надежные пути к отступлению. Войска Департамента свяжут боем подкрепления. Если все пройдет без неожиданностей, отделаемся минимальными потерями".
   - ...Действиям Ордена джедаев нет и не может быть оправданий, - голос Айсарда, многократно усиленный динамиками, было просто невозможно игнорировать. - Не санкционированный Сенатом, противоречащий статьям пятой, восьмой и девятой Основного закона Республики, арест демократически избранного верховного канцлера является преступлением как против личности, так и против конституционного строя. Возьму на себя смелость напомнить досточтимому собранию, что согласно поправке к Основному закону под номером 3679, Орден джедаев был лишен судебных полномочий и права на арест подозреваемого в обход предусмотренных законодательством процедур, а потому...
   - Возражаю!
   Зал встрепенулся: тысячи голов одновременно повернулись, чтобы взглянуть на того, кто осмелился перечить одному из влиятельнейших людей Республики, не дожидаясь ни окончания его речи, ни разрешения спикера.
   К канцлерской трибуне стремительно приближалась платформа Кореллианского сектора. Гарм Бел Иблис возвышался на ней, как гордый капитан на мостике терпящего бедствие корабля.
   - Осмелюсь напомнить вам, господин Айсард, что виновность или невиновность канцлера Палпатина устанавливаете не вы, а Сенат, - прогремел кореллианец, когда его платформа остановилась всего в нескольких метрах от платформы оппонента. - И, учитывая всю неопределенность ситуации, ссылаться на инициированные им поправки к Основному Закону как минимум некорректно!
   Зал заинтригованно молчал. Даже Амедда, вознамерившийся было призвать наглеца к порядку, отчего-то передумал вмешиваться.
   - Тысячелетиями, - продолжал Иблис, - джедаи хранили мир в Республике. Тысячелетиями Орден, и никто иной, стоял на страже демократии и нашего конституционного строя, никогда не пытаясь изменить его себе в угоду. Ни разу за всю историю Республики джедаи не использовали свои полномочия ради своекорыстных интересов - напротив, каждый, кто посягал на Республику, рано или поздно представал перед справедливым судом Высшего Совета. Так не кажется ли странным достопочтенному собранию, что именно при Палпатине, канцлере, обладающем широчайшими полномочиями со времен печально известной Сареш, Орден был лишен своей извечной роли арбитра и беспристрастного судьи? Заменен централизованной системой военных трибуналов, о беспристрастности которых уже ходят невеселые анекдоты, и спецслужб, подчиняющихся непосредственно приказам верховного канцлера?
   Голос Иблиса становился мощнее и увереннее с каждым словом. Под конец речи он гремел подобно грозовым раскатам, заставляя прислушиваться, задумываться... соглашаться. Мейс явственно чувствовал, как наряду с гневом, насмешками и презрением в зале вспыхивают осторожные искорки замешательства, одобрения, а где и пламя уверенной, всесторонней поддержки.
   - Орден джедаев выполнял свой долг, как делал это с незапамятных времен. И если магистры Высшего Совета указывают на канцлера, фактически ликвидировавшего институты демократического правления, как на последователя одной из опаснейших сект, известных галактике, не нам, слепым к Силе, судить их! И уж тем более, - Иблис зло оскалился, - не тем, кто обязан его диктатуре властью и богатством!
   Зал взорвался безумнейшей какофонией: возмущенные возгласы перемежались с одобрительными, аплодисменты - с презрительным свистом. На губы Мейса легла тень улыбки: кореллианский сенатор умел бить по больному. Не по чувству справедливости, не по верности традициям и демократии, но по страху и ненависти.
   Сенат боялся и ненавидел ССБ. Сенат желал прежней власти, пусть и страшился восстать против Палпатина. Быть может, эта чрезвычайная сессия принесет больше дивидендов, чем Мейс полагал вначале.
   Айсард спокойно дождался, пока шум поутихнет. Даже лениво поаплодировал, отдавая дань неписаному протоколу.
   - Любопытная речь, сенатор Иблис, - он растянул губы в улыбке, сделавшей бы честь крайт-дракону. - Человек, склонный к поспешным выводам, мог бы предположить, что вы желаете вернуть Республику к временам теократической диктатуры, когда Орден имел право назначать и смещать канцлеров по своему усмотрению и даже выдвигать своих магистров на этот пост. Благо, те времена ушли навеки... о чем, полагаю, весьма сожалеет магистр Винду, если судить по этим словам.
   Айсард кивнул адъютанту, занимавшему место помощника сенатора, и тот поспешно защелкал клавишами. Под потолком мгновенно развернулся огромный голографический экран, на котором шла запись недавнего выпуска новостей. Того, где Мейс давал официальный комментарий по поводу ареста Палпатина.
   "Арест верховного канцлера был вынужденной мерой. В любое другое время Орден обратился бы за санкцией к Сенату, вне всяких сомнений. Но, к сожалению, сейчас мы не можем сейчас полагаться на властные органы Республики с прежней уверенностью: влияние Дарта Сидиуса проникло слишком глубоко. В условиях, когда лорд ситхов столько лет занимал пост главы государства, Орден вынужден взять на себя бремя ответственности за судьбу Республики, как это не раз бывало в прежние времена".
   Мейса передернуло - словно пощечину получил, унизительную и отрезвляющую одновременно. Собственная ошибка, допущенная в тот день, открылась ему вместе с колючим страхом и вспышками гнева, охватившими трибуны как искорки зарождающегося пожара.
   Палпатин со своими бойцовыми псами был не единственной силой, которой страшились сенаторы.
   - Полагаю, комментарии излишни, - констатировал Айсард. - Посоветую лишь каждому из присутствующих задуматься над одним вопросом: когда настанет ваш черед? Как мы все слышали, институты Республики не заслуживают доверия Ордена. Сенат не заслуживает доверия Ордена. Как скоро Орден джедаев, оставшись безнаказанным, возьмется за очищение Республики от зла, посеянного ситхом? И кто остановит его, если Сенат сам же позволит джедаям возвыситься над законом?
   Этот мерзавец уверенно возвращал себе контроль над толпой. Сенаторы, прежде колебавшиеся, теперь щетинились агрессией, и лишь кое-где Мейс мог уловить сомнения или несогласие.
   Ситуацию требовалось срочно переломить. Мастер-джедай потянулся к панели управления, но лишь затем, чтобы обнаружить ее деактивированной.
   - Амедда, - прошипел он сквозь зубы, словно фамилия спикера была грязнейшим из ругательств.
   Прихвостень Палпатина, которому дано право решать, кому из присутствующих в зале Сената давать слово, сейчас был не менее опасен, чем Айсард или адмирал, командовавший секторальным корускантским флотом.
   - Но я позволил себе увлечься, за что приношу извинения, - директор коротко склонил голову. Но во властном голосе не было ни тени раскаяния или смущения. - Как многим здесь известно, на троих сенаторах лежит подозрение в государственной измене. Госпожа Мон Мотма, а также господа Фэнг Зарр и Гарм Бел Иблис были уличены в получении крупных денежных переводов от Межгалактического банковского клана. От лица Сенатской службы безопасности я настаиваю на лишении означенных сенаторов права голоса и сенаторской неприкосновенности до тех пор, пока следствие не установит степень их вины.
   Выдержав паузу, он с достоинством поклонился и направил платформу к своей ложе под неумолчный шум голосов.
   Сенат был в замешательстве. Сенат был напуган и метался меж двух огней. Сенат с жадностью поглощал глазами Бел Иблиса, не успевшего убраться подальше от всеобщего внимания, и Роланда Артемиуса, приглашенного говорить следующим.
   Каждый здесь понимал: если глава Департамента юстиции присоединится к обвинению, выдвинутому руководителем ССБ, то Мотму, Иблиса и Зарра не спасет ничто. По трижды проклятым поправкам к конституции, единодушное мнение этих двух ведомств перекрывало любое решение Сената, если оно касалось уголовного преследования его членов.
   Но каждый знал, что Айсард и Артемиус не договорятся никогда. Эти двое ненавидели друг друга естественной ненавистью хищников, делящих охотничьи угодья. Потому Сенат застыл в ожидании шоу. Даже сейчас, когда на кону стояла судьба галактики, этих стервятников волновали скандалы и беды коллег.
   Мейс редко бывал на заседаниях Сената. Уже и отвык от того, насколько они омерзительны.
   Старик, укутанный в парадное белое одеяние, величаво поклонился. Обвел взглядом зал, чуть задержавшись на лицах троих союзников - благо, их ложи располагались рядом.
   - Приветствую досточтимое собрание от лица Департамента юстиции. По прискорбному поводу состоялось сегодняшнее заседание, и не меньшего сожаления достоин факт, что я вынужден подтвердить возбуждение уголовного дела против троих сенаторов, которых ценил и уважал как преданных слуг Республики и своих народов.
   По трибунам пронесся потрясенный вздох. Мейс же ощутил, как в груди поднимается волна гнева. По-настоящему темного и разрушительного - такого он не испытывал уже давно, и полагал, что не испытает больше никогда.
   Сколько уж раз говорил себе, что зарекаться - гиблое дело, обреченное на провал. Тьма в его душе радостно отзывалась на любую схватку, любое несчастье или разочарование. И особенно сильно - на предательство.
   Многое накопилось за эти дни. За годы войны - еще больше. Артемиус не был причиной тому, что самоконтроль и принципы магистра-джедая пали под напором ярости - лишь последней каплей.
   Артемиус, взявшийся было перечислять улики против мятежных сенаторов, вдруг зашелся кашлем и мелко затрясся. Беспомощно схватившись за горло, завалился на бок, душераздирающе хрипя в микрофон.
   Мейс Винду же решительно направил ожившую (блокировка сохранялась не более пяти минут) платформу к канцлерской ложе, не замечая ни потрясенных взглядов, ни шокированных возгласов.
   В тот момент магистру было решительно все равно, на какой стороне Силы он находится. За сегодня он наслушался достаточно лжи и клеветы. И больше терпеть их не намеревался.

* * *

   "Действуйте".
   Энакин смотрел в экран комлинка пустым взглядом. Сжимал и разжимал пальцы, то стискивая приборчик едва ли не до хруста, то почти позволяя ему скатиться с ладони.
   Ответ Айсарда пришел практически мгновенно, лаконичный и нейтральный до предела. Приказ немедленно освободить опаснейшего человека в галактике и убить каждого, кто попытается этому помешать, господин директор по-военному кратко уместил в одно слово.
   Оно и правильно. Что тут теперь обсуждать...
   Голова была тяжелой, будто с похмелья, когда Энакин двинулся дальше по коридору. Тело одеревенело, и каждый шаг давался тяжело, как если бы идти приходилось сквозь толщу воды.
   Мыслей не было. Эмоций - тоже. Энакин просто знал, что идет убивать - любого, кто встанет на пути. Мужчин, женщин, юнцов-падаванов, которых и джедаями-то назвать язык не поворачивался.
   Ему было все равно. Дроиды, солдаты Конфедерации, джедаи... световой меч не делает между ними различий. Разве что усилий в этот раз потребуется приложить чуть больше, чем обычно.
   Энакин кивнул проходившему мимо рыцарю. К лицу его даже присматриваться не стал - ни к чему. Знакомый или нет, вряд ли он переживет этот день. Но не было нужды поднимать тревогу и связывать себя боем раньше необходимого.
   Возможно, за время, что он медлит, хоть кто-то из оставшихся джедаев успеет убраться подальше от Храма. Было бы хорошо. Меньше противников. Меньше лиц, которые потом будут сниться по ночам.
   Видит Сила, Энакин не желал того, что случится сегодня. Но мимо коридора, ведущего к ангару, готовящейся к восстанию Чандрилле и совершенно иной развилке событий, он прошел без колебаний.
   Он не мог позволить Палпатину погибнуть. Только не сейчас. А остальное уже не имело значения.

* * *

   Роланд Артемиус задыхался и корчился в судорогах, бессильно хватая ртом воздух и скребя ногтями по борту платформы. Ассистенты, довольно быстро очнувшиеся от ступора, суетились вокруг него, перемежая изумленные возгласы с призывами "сделать хоть что-нибудь" и ругательствами; кто-то отчаянно терзал в руках комлинк, пытаясь вызвать помощь. Судя по всему, сигнал не проходил, заглушенный специальной аппаратурой.
   Помощь сегодня полагалась лишь тем, кто правил бал. И Артемиус в их число, по видимости, не входил.
   Никто не считает предателей за равных.
   Трибуны замерли. Тысячи глаз были прикованы к платформам Департамента юстиции и Ордена джедаев, но никто не спешил что-либо предпринимать. Спикер Амедда судорожно стискивал посох в руке, впервые за свою долгую карьеру лишившись дара речи; Арманд Айсард прижимал к уху гарнитуру комлинка, изредка отдавая скупые распоряжения. Могло показаться, что директора происходящее волновало не более, чем обыкновенные прения в Сенате, однако то, как поспешно он отошел за спины телохранителей, вооруженных и экипированных скорее для опаснейшей спецоперации, чем для защиты, выдавало его страх с головой.
   Большинство сенаторов толпилось на своих платформах бессловесным стадом, но Мейс отчетливо чувствовал их эмоции в Силе: ужас и замешательство, бездумная агрессия загнанных в ловушку травоядных и холодная злость хищников, чья охота пошла не так, как задумывалось. Кое-где вспыхивали искорки нездорового, накрепко переплетенного со страхом интереса: заплывшие жиром, привыкшие проворачивать грязные дела чужими руками, сенаторы в большинстве своем никогда не видели смерть так близко.
   Сегодняшнее шоу обещало быть куда более захватывающим, чем все предыдущие. В самый раз для того, чтобы подбавить немного адреналина в кровь пресыщенных жизнью народных избранников.
   "Животные, - с омерзением подумал Мейс. - И это правило Республикой? Им мы служили? За них умирали?"
   Ордену следовало взять судьбу Республики в свои руки десятилетия назад. Быть может, тогда ее вырождение удалось бы остановить. Жаль, что джедаи осознали масштабы катастрофы слишком поздно.
   Республику, за которую сражались герои былых войн, уже не спасти. А то, что от нее осталось, спасения не стоило.
   Платформа наконец достигла центра зала, и Мейс брезгливо махнул рукой, позволяя силе, сдавливавшей шею Артемиуса, развеяться. Старик повалился на колени, с хрипом проталкивая в горло вожделенный воздух. В какой-то момент Мейс был близок к тому, чтобы переломить его позвоночник, как сухую тростинку: нечто темное и ненасытное поднималось в груди, жаждущее чужой смерти и дразнящее сладким чувством вседозволенности.
   Ему было знакомо это ощущение, и он подавил его, как не раз делал раньше - пусть и с большим трудом. Джедаи не наслаждаются убийством. Джедаи не мстят. А Мейс Винду - не раб кровожадному зверю, что дремлет в его душе. Никогда не был им и никогда не станет.
   Когда он обратился к Сенату, его голос был тверд и спокоен. Зверь затаился до поры, но не исчез - лишь затаился, дожидаясь своего часа.
   "И он настанет. Очень, очень скоро".
   - Меня утомил этот дешевый фарс, - пророкотал Мейс, окидывая взглядом трибуны. Многие сенаторы отступили назад, прячась за спины телохранителей и ассистентов. - Сенат - не псарня, чтобы выслушивать на его заседаниях лай дрессированных псов. Но, боюсь, большинство здесь присутствующих давно уже не отличают одно от другого!
   Он скривился от отвращения, борясь со жгучим желанием ударить Силой по рядам беспокойно шушукающихся сенаторов. Никогда прежде магистру не было так трудно совладать с гневом, как сейчас.
   - Сенаторы... защитники Республики, народные избранники... лишь немногие из вас достойны этих гордых званий. Прискорбно видеть, что сегодня эти трибуны полны продажных трусов, готовых плясать под дудку ситха и его слуг. Прискорбно видеть, что многие из вас забыли о своем долге перед Республикой и ее народами, позволили ситху извратить саму суть нашего государства!
   Мейс чувствовал, как сжимается вокруг него чужой гнев, как он обступает его вязкой, удушливой пеленой. Ему было все равно: его речь предназначалась не для сенаторов, давным-давно продавших и перепродавших честь и совесть, а для миллиардов живых существ, что смотрели сейчас прямую трансляцию заседания. Галактика должна услышать правду, пусть даже поверят в нее хорошо если десятки из сотен.
   - Орден обвиняют в попытке переворота, и мне нечего ответить на эти обвинения, кроме как подтвердить их. Если назвать переворотом свержение узурпатора, на чьей совести лежат годы Войны Клонов, установление в Республике единоличного правления, основанного на силе, и множество тяжких преступлений, то я с гордостью признаю ответственность за это!
   Зал зашумел, заволновался сильнее прежнего. С каждой секундой все назойливее становились прицелы снайперских винтовок, направленных на лоб и грудь Мейса. Магистра боялись. И чем более непредсказуемый оборот принимала его речь, тем сильнее становилось искушение вражеских бойцов спустить курок, пока еще не слишком поздно.
   И все же они опоздают. Не по сценарию их хозяев разыгрывается это представление, а к импровизации пушечное мясо не способно.
   - Орден сделал то, - гремел голос Мейса под сводами Сената, - на что никто из вас не осмеливался. Не пытайтесь лгать, будто не понимали, насколько опасен Палпатин для республиканского строя: последние его реформы выходили за рамки дозволенного чрезвычайным положением, и ни один суд - если бы в Республике еще оставались неподкупные суды, - не признал бы их конституционными. Не пытайтесь лгать, будто не знали о других его преступлениях: множество их свидетельств хранилось в архивах Департамента юстиции и сенатских комитетов, спрятанные подальше от посторонних глаз! Не разыгрывайте святую невинность, господа: вы знали, что за чудовище правит Республикой. И ваше молчание, ваша слепая покорность и продажность поставили Республику на грань краха! Дарт Сидиус лишь подтолкнул ее, развязав войну, которую сделали возможной десятилетия коррупции и упадка.
   С каждым словом Мейс распалялся все сильнее. Сила его росла вместе с гневом, и сенаторы в страхе и смятении толпились на своих платформах, не смея подать голоса. Мас Амедда ступил было вперед, намереваясь прервать магистра, но замер, едва встретившись с ним взглядом.
   Мощь, исходившая от Мейса, подавляла и лишала воли. Многие в зале Сената в тот момент ощутили древнее, восходящее к животным инстинктам желание убраться с дороги куда более крупного и опасного хищника, чем они сами. Многие отпрянули, когда он сделал решительный шаг вперед, к самому борту платформы.
   - Я не намерен отвечать на лживые обвинения, выдвинутые против Ордена. Джедаи не станут оправдываться и доказывать истину тем, кто все равно не пожелает услышать ее. Мы никогда не позволим Дарту Сидиусу выйти за стены Храма и погрузить галактику в еще больший хаос. И никогда больше мы не станем служить государству, которое этого не заслуживает.
   Мейс глубоко вдохнул и прикрыл глаза на мгновение - короткая пауза перед тем, как его голос вновь загремел подобно грому, а слова подвели черту под ушедшей эпохой:
   - Народы Республики, я, Мейс Винду, от имени Ордена джедаев обращаюсь к вам: Республики, которую вы знали, чьими гражданами считали себя, больше нет. Уродливое подобие ее, созданное Палпатином, не принесет вам ничего, кроме угнетения и страданий. С сегодняшнего дня Орден джедаев отказывается от любых обязательств по отношению к ней - но не к простому народу. Знайте, что джедаи по-прежнему готовы защищать вас... как часть Альянса за возрождение демократии. Союза миров, верных идеалам былых времен и презревших рознь прошлой войны.
   Тишина, воцарившаяся после того, как стихло эхо, была абсолютной. Ни шороха, ни шепотка, ни даже шумного вздоха, словно замерло само время. Секунда, вторая, третья...
   А потом от трибун начали одна за другой отделяться платформы. Сперва по одной, но вскоре их стало так много, что Мейс сбился со счета, а Сенат вдруг стал казаться слишком тесным. И впереди всех шла платформа Чандриллы, несущая Мон Мотму, великолепную и величественную в своем белоснежном наряде.
   - Сектор Бормеа выражает свою полную поддержку Ордену джедаев и официально объявляет о выходе из состава Республики и присоединении к Альянсу за возрождение демократии. За свободную галактику!
   "За свободную галактику!" - эхом откликнулся хор голосов, а на огромном голопроекторе вспыхнула стандартная форма голосования. "За выход из состава Республики", - значилось на табло.
   Счет шел на сотни.

* * *

   Сила была особенно беспокойна сегодня. Она безумствовала и ярилась, и неясные голоса нашептывали не одно -- сотни пророчеств тем, кто был способен услышать их. Грохот сражений, рев восторженной толпы, крики и предсмертный вой -- множество нот звучало в этой симфонии, более прекрасной и завораживающей, чем творение гениальнейшего из композиторов.
   Для джедаев эта мелодия звучала похоронным маршем. Сидиус слышал в ней грозный и торжественный гимн, славящий его имя. Знаменующий наступление его эры.
   Он знал, что победил не сегодня и даже не год назад. Но какому творцу не было бы приятно насладиться кульминацией дела, на которое он затратил большую часть жизни?
   Сидиусу хотелось бы воочию видеть, что творится сейчас в здании Сената. Хотелось бы -- но необходимости в том не было: отраженных в Силе образов вполне хватало, чтобы картина ясно предстала перед внутренним взором. Точно так же не требовались ему показания радаров, чтобы чувствовать, как приближается к Корусканту сепаратистская армада -- слишком маленькая, чтобы выиграть битву за столицу, но достаточно крупная, чтобы положить начало новой войне за галактику.
  
   Все сложилось не совсем так, как он планировал. Все сложилось гораздо лучше. Галактика дрожала в страхе перед грядущими бедами и сама норовила прильнуть к сильной руке того, кто поведет ее в светлое будущее.
   На трон Сидиус вступит триумфатором. Сила разворачивала перед ним одно видение за другим, и большинство их было об Империи, рожденной в огне и возвысившейся на костях врагов.
   Оставалось лишь выйти из Храма. И ждать подходящего момента теперь уж недолго. Уже слышались из коридора шаги джедаев, отправленных по его душу, и крепло их присутствие в Силе. Их было трое -- решительных, уверенных, сияющих ровным, чистым Светом. И был четвертый -- тот, кто держался позади всех. Он так же был спокоен. Так же шел убивать. Вот только цели у него были иные, и иная сторона Силы.
   "Ты как раз вовремя, мой мальчик, -- улыбнулся Сидиус. -- Много же времени тебе потребовалось, чтобы принять правду".
   Энакин промолчал, но Сидиус не нуждался в ответе. Энакина Скайуокера окружала Тьма. Впервые владыка ситхов не чувствовал в своем ученике ни сомнений, ни вины.
   В этот раз мальчишка не станет раздумывать, над чьей головой занести меч.

* * *

   Их было трое: мастер клинка Цин Драллиг и двое рыцарей. Каждый из них -- сильный и опытный противник, прошедший не одну битву еще до войны. О боевом мастерстве Драллига же и вовсе ходили легенды.
   Энакин провел кончиком языка по пересохшим губам, перехватил поудобнее рукоять меча. Бой предстоял непростой. Возможно -- сложнейший из всех, в которых ему доводилось участвовать.
   Значит, откладывать его не было никакого смысла.
   Выдохнуть. Сконцентрироваться. Позволить беснующейся вокруг Силе свободно течь сквозь тело, направлять руку и очистить разум. И -- рвануться вперед, на ходу выхватывая световой меч.
   Ни к чему заводить разговор с теми, кого намерен убить. И задумываться о годах, прожитых бок о бок -- тоже. Не было больше магистра Драллига и рыцарей Хоса и Риека, с которыми Энакин сражался спина к спине в далекой битве за Утапау.
   Были люди, которые стояли между ним и Падме. А значит, должны были умереть.

* * *

   Джедаям редко приказывают убить. В другое, более спокойное время Совет согласовывал бы такое решение месяцами, теряя часы за дискуссиями и медитациями.
   Роскошь, непозволительная на войне. В этот раз все было иначе: приговор Дарту Сидиусу Высший Совет вынес единогласно и без колебаний в тот же день, когда он оказался за решеткой.
   Быть может, следующие поколения джедаев осудят нынешнее руководство Ордена -- за эту меру и за многие другие. Цину Драллигу было решительно все равно. Пусть ищут правых и виноватых на здоровье, когда в галактике вновь воцарится мир. Его же дело -- позаботиться о том, чтобы было, кому осудить его в далеком будущем.
   Бывают ситуации, которые не решить без насилия. Бывают враги, которых нельзя оставлять в живых. И ситх, добившийся канцлерского поста, был опаснейшим врагом из всех, с которыми Ордену доводилось сталкиваться.
   Если он сумеет пережить этот день, второго шанса на спасение у джедаев и Республики может не оказаться.
   Идти по тюремному блоку было почти физически тяжело: Тьма здесь была настолько сильна, что давила на плечи и грудь. Даже многолетний опыт не помогал полностью отгородиться от нее.
   Но было и еще что-то. Что-то еще более неправильное, чем присутствие Дарта Сидиуса и триумфальное буйство Темной Стороны. Непрестанное чувство надвигающейся угрозы, мощное возмущение в Силе, скручивающее вокруг себя ее нити и безжалостно сминающее их.
   Примерно так Сила всегда реагировала на надвигающиеся катастрофы. Однако Цин не мог отделаться от чувства, что различает за этим хаосом присутствие живого существа... и неуловимо знакомое притом. Но Тьма словно насмехалась над магистром, притупляя чувства, не давая сосредоточиться и мгновенно скрывая во мраке начавший было вырисовываться образ.
   Рыцари, шедшие следом, то и дело оглядывались по сторонам. Тоже чувствовали неладное. Но только подойдя к камере Сидиуса они сумели разглядеть смазанную тень, несущуюся по коридору -- за долю секунды до того, как полутьму с гулом рассек световой клинок.
   Вот теперь узнавание пришло мгновенно, пронеслось перед внутренним взором яркой вспышкой. Цин не успел даже удивиться: в тот самый момент ему пришлось парировать удар, грозивший разрубить его на две неравные половины.
   -- Энакин?!
   Удивленный возглас оборвался хрипом, и чужая боль ударила по чувствам Цина не хуже электрического тока.
   Энакин Скайуокер не собирался тратить время на объяснения. И прекрасно знал, что делать, если противник в замешательстве опустил оружие.

* * *

   -- Мастер Кеноби, я вас уверяю, что госпожа Амидала в добром здравии покинула апартаменты в сопровождении капитана Тайфо. Не сомневаюсь, что она благополучно добралась до Сената. Нет никаких причин для беспокойства!
   Оби-Ван скрипнул зубами, едва сдержав порыв совсем не по-джедайски треснуть Трипио по бестолковой дюрасталевой голове. Ужасно расстроенный тем, что не может сообщить ничего полезного об исчезновении своей хозяйки, дроид ходил за ним по пятам, стремясь хоть как-то услужить. Стольких заверений в том, что все непременно будет хорошо, Оби-Ван не слышал еще ни от одного сенатора в предвыборный период, а после предложения эдак десятого выпить что-нибудь освежающее понял, что привитая с юных лет терпимость тоже имеет свои границы. И он уже приблизился к ним вплотную.
   -- Трипио, сделай одолжение...
   -- Естественно, мастер Кеноби! Я всегда к вашим услугам!
   -- ...Умолкни и не крутись под ногами.
   -- Да, мастер Кеноби! Всегда рад услужить!
   Трипио изобразил поклон, насколько позволяла конструкция, и поспешно засеменил прочь из комнаты. До Оби-Вана донеслось приглушенное: "Я чувствую себя таким бесполезным..."
   "Не ты один, Трипио. Не ты один".
   Оби-Ван тяжело вздохнул. Сцепил пальцы в замок, чувствуя, как предательски дрожат руки. Время утекало, Сила скручивалась вокруг шеи в висельную петлю, и совсем скоро космос над Корускантом заполнят боевые корабли сепаратистов, явившиеся, чтобы дать джедаями и мятежным сенаторам несколько минут на побег... а Падме не было. Исчезла, затерялась, и никто не мог внятно ответить, куда. Не помогли запросы на камеры видеонаблюдения, не удалось отследить ни машину, ни комлинк...
   Ее похитили. Выкрали прямо из-под носа у друзей и союзников, а он только и мог, что сидеть здесь и мерить шагами пустые апартаменты.
   Хороший же из него защитник. Хороший же из него друг.
   Пальцы словно сами собой набрали на комлинке номер Энакина. Как и десяток попыток назад -- безрезультатно.
   Чем занят этот обалдуй, когда его жена -- да, черт с ним, что жена, Оби-Ван уж три года как смирился с этим! -- скорее всего попала в руки врагов?! Если, конечно, это не он сейчас везет ее, возмущенную и встрепанную, прочь от столицы, победно ухмыляясь в экран комлинка: "А говорил, ничего не выйдет! Съел, а, учитель?!"
   Да простит его Совет полным составом, Оби-Ван только порадовался бы за них, обернись все так. Но предчувствие его снедало дурнее некуда.
   Сигнал комлинка едва не заставил его подскочить. Оби-Ван развернул сообщение, едва не промахнувшись мимо нужной кнопки.
   Пусть это будет Энакин. Пусть этот паршивец скажет, что выходит из игры и Падме из нее вытаскивает...
   Сообщение пришло от магистра Куна, отвечавшего за эвакуацию. "Забудьте об Амидале. В течение двадцати минут будьте у точки сбора".
   Откуда-то из коридора послышался шорох шарниров и негромкий металлический лязг.
   - Мастер Кеноби, и все же я настаиваю... - извиняющимся тоном затянул дроид.
   - Заткнись, Трипио.
   - Мастер Кеноби, что-то случилось?
   - Заткнись, я сказал!
   Оби-Ван стиснул комлинк в руке. Уставился на него так пристально, будто надеялся, что текст устыдится и изменится на что-нибудь более обнадеживающее.
   "Забудьте об Амидале... в течение двадцати минут у точки сбора".
   Все верно: у них не было времени искать ее. Падме не настолько ценна, чтобы задерживаться ради нее в смертельной ловушке. Необходимая жертва... одна из многих причин, по которым джедаям не следует иметь привязанностей.
   Все правильно. Но отчего так приливает к вискам кровь, и хочется швырнуть комлинком отправителю в лицо?
   Трипио снова забормотал что-то виновато-подобострастное, но Оби-Ван не собирался выслушивать его причитания. Развернувшись, он направился к дверям, на ходу набирая сообщение:
   "Уходите без меня. Сенатор Амидала ценна для Альянса, ее спасение - приоритетно".
   Оби-Ван понимал, что поступает глупо и недальновидно. Но бросить Падме здесь? В Силе Корускант походил на готовый извергнуться вулкан. Кем он будет, если даже не попытается помочь ей?
   Разумным человеком. Хорошим джедаем. Исполнительным офицером. И отвратительным другом.
   "Я не брошу ее, Энакин. Не знаю как, но жену и ребенка тебе верну. И только попробуй еще раз сказать, что Кодекс заменяет мне мозги и совесть!"

* * *

   Никогда прежде Энакин не чувствовал себя так хорошо. Всего один удар, первый отраженный выпад - и вмиг смело все сомнения, апатию и подспудное желание отступить, до последнего подтачивавшее его изнутри.
   В Силе бушевал шторм, и Энакин был в самом его центре - не беспомощная жертва стихии, но ее часть, несокрушимая и всемогущая.
   Кто-то здесь звался мастером клинка? Ха! Его движения были слабы и медлительны, как у мухи, застрявшей в меду. Энакин мог бы победить его с закрытыми глазами: ему не требовалось видеть, в какую сторону несется изумрудная или желтая вспышка чужого меча - сама Сила давала подсказки, нашептывала на ухо и уводила из-под удара. Его тело больше не принадлежало ему - стало ее продолжением и вместилищем.
   Как можно сражаться с самой Силой? Ее нельзя ни обмануть, ни одолеть. Энакин предчувствовал каждое движение своих врагов; каждая уловка становилась для него явной в тот же миг, как зарождалась в их умах. Первый джедай, так и не успевший ничего осознать, еще слабо дергался на полу, цепляясь за жизнь, а Энакин уже играючи загонял в угол второго - тот едва успевал отражать его удары, даже не помышляя о том, чтобы перейти в нападение. И он слабел.
   Энакин победно осклабился, и не было в этой улыбке ничего человеческого. Сама Сила радовалась этой смерти, этой боли - ведь они такая же часть ее, как жизнь и покой.
   Глупы те, кто считает Свет и Тьму враждебными друг другу. Сила всегда получает свое, и меньше всего эту извечную ненасытную сущность волнует, как именно. Сегодня она вдосталь напьется крови сотен, чтобы завтра дать жизнь тысячам.
   Напрасно вскинул клинок обреченный рыцарь: не с бывшим джедаем он пытался сражаться, а с воплощенной Тьмой, нашедшей себе достойное вместилище. Тщетно тянулся адепт Света к ополчившейся на него Силе: из океана пресной воды не зачерпнуть, как ни старайся, а собственного ресурса - внутреннего, неприкосновенного - ему едва хватало, чтобы держаться на ногах.
   Желтый клинок сумел задержать ярко-синий на жалкий миг: надломилось неловко запястье, дрогнуло натруженное плечо, и удар, который должен был срезать джедаю полголовы, "всего лишь" выжег ему пол-лица. Энакин замахнулся снова - добить, и на пол рухнуло обезглавленное тело.
   Еще одним меньше. Энакин развернулся, готовый - и жаждущий! - встретить последнего, самого опасного противника... и уперся взглядом в пустой коридор.
   Не он был целью Цина Драллига. Пожертвовав рыцарями, магистр выиграл время, чтобы подобраться к Дарту Сидиусу на расстояние клинка.

* * *

   - Идут, голубчики.
   В бледном свете голографической карты лицо Освальда Тешика казалось застывшим, высеченным из мрамора. Губы плотно сжаты, широкие плечи расправлены, руки заложены за спину. Взгляд - хмурый и непреклонный, сделавший бы честь любому вдохновляюще суровому офицеру с агитплаката.
   Могло показаться, что адмирал готовится к решающему сражению. На самом же деле сражался он сейчас исключительно с самим собой - чтобы не разразиться потоком брани.
   Сепаратисты приближались к Корусканту жалкими силами. Пяти флотилиям, сосредоточенным в столичном секторе, ничего не стоило бы превратить их в пыль, вместе с надеждами джедаев и сенатских крыс на побег. Врагов - сплавить в металлолом, сборщикам космического мусора на радость, предателей - под трибунал и к стенке, а тех, что будут сопротивляться - порешить прямо на улицах, благо, сил предостаточно... Что за цирк затеяли Айсард с Пестажем? Отпустить их? Позволить мятежникам снова мутить воду? Будто мало было этим кабинетным крысам трех лет войны.
   Политики, госбезопасность, финансовые воротилы и джедаи - источник всех бед в галактике, в этом жизнь убеждала Освальда не раз и не два. Одно хорошо в новой войне - хотя бы от последней напасти она флот избавит.
   - Первая Корускантсткая, заградительный боевой порядок, огонь по готовности. Снимем сепам эскадру-другую с баланса...
   С нескрываемым удовольствием Освальд наблюдал, как слаженно, будто на учениях, выстраиваются корабли в боевой порядок, отрезая соединения вражеского флота от тактически выгодных позиций и друг друга. Каждое из них встретят по-своему, в свое время. Часть "потреплют", а по некоторым так основательно пройдутся, что даже космическим мародерам нечем поживиться будет.
   Может быть, ему и запретили сбивать беглецов. Но показать конфедератским недоноскам, кто в этой галактике хозяин, адмиралу Тешику не запретит никто.
   "На сотню лет вперед запомните, мрази. А потом мы сами придем к вам и повторим пройденное".

* * *

   Три шага. Ровно столько отделяло Цина Драллига от Дарта Сидиуса.
   Он был в трех шагах от того, чтобы спасти Республику. За его спиной сражался в безнадежном бою рыцарь Хосе, и лежал бездыханным Риек - все для того, чтобы дать ему подобраться на эти чертовы три шага и избавить галактику от последнего повелителя ситхов.
   И все же первым делом Цин активировал сигнал тревоги. Слишком поздно - но уж лучше так, чем никогда. Даже если он падет, десятки других придут на подмогу. Они довершат начатое.
   Что бы ни случилось с ним, Дарт Сидиус и Энакин Скайуокер не выйдут из Храма живыми.
   Он поднял голову и встретился взглядом с Сидиусом. Старик улыбался - тонко, нехорошо. Его глаза горели хищным желтым светом; сам он казался почти бесплотным - особенно густая тень, выступившая из полумрака, обретшая тело и волю.
   Вокруг Скайуокера Тьма ярилась и бушевала. Вокруг Сидиуса - увивалась прирученным зверем, напрашивавшимся на хозяйскую ласку. А тот терпеливо дожидался момента, чтобы спустить поводок.
   Цин сцепил зубы. Шагнул вперед - тяжело, будто продираясь через трясину. На грудь навалилась тяжесть, сдавила ребра.
   Плевать. Собраться с силами и игнорировать. Сделать еще шаг. Занести меч для удара - хоть рука налилась свинцом, и пальцы дрожали, норовя разжаться.
   Сидиус улыбался, и его золотые глаза светились торжеством.
   "Неужели вы думаете, что добьетесь чего-то, магистр?"
   Не отвечать! Не слушать вкрадчивый голос в своей голове. Поставить ментальный барьер, отсечь свой разум от чужого!
   Но силы его таяли с каждой секундой. В ушах зазвенело, виски стиснуло болью, а тихий голос Сидиуса звучал все так же настойчиво, без труда сминая хлипкие преграды.
   "Смиритесь, Цин: вы проиграли. Орден джедаев проиграл. Выживу я или нет - уже не столь важно. Посмотрите: галактика отвернулась от вас. Выбросила на обочину истории и заклеймила предателями. Моя смерть не исправит этого".
   Почему так трудно занести меч?! Почему не держат ноги?!
   Шаг. Замах. Ну же!
   Но тело подвело: подкосились колени, поникли плечи под непосильной тяжестью. А перед глазами уже не лицо Сидиуса стояло - трибуны Сената, клеймящие Орден позором. Тысячи молодых людей, марширующих по улицам с плакатами "Свободу канцлеру!", "Республике - закон и порядок!" и "Джедаев - к ответу!". В сотни луженых глоток эти мальчики и девочки призывали карать "изменников-джедаев" и "погань, примкнувшую к ним".
   "Видите? Вот она - народная любовь и признательность. Орден изжил себя. Превратился в обузу для общества. А Республика... Республика сгнила изнутри. И когда я предложил ей перерождение, миллионы последовали за мной. А кто последует за вами?"
   Многотонная плита давила на спину и прижимала к полу. Голову не поднять - отяжелела, с трудом держится на тонкой и слабой шее.
   Цин закрывал глаза, царапал ногтями веки, и все равно видел, как один за другим преклоняют колено перед Палпатином генералы и адмиралы; как приносят они присягу новой Империи под раскатистые звуки чуждого Республике - слишком много в том было от военного марша - гимна. Видел, как рукоплещет Сенат, стоя навытяжку перед старым правителем нового государства.
   "Вы проиграли, магистр. Добро пожаловать в новый век, в котором вам нет места".
   - Вы... - голос срывался, дыхание подводило. Слова приходилось отхаркивать с кровью. - Вы все равно... умрете. Не доживете до своего нового века. Вам не справиться со всем Орденом в одиночку!
   Тихий смех. Почти ласковое прикосновение к плечу.
   - Но я ведь не один, - прошептал Сидиус, склонившись к уху поверженного врага. - За мной Республика.
   И тут же Сила взорвалась болью, агонией, смертью. Последним, что увидел Цин Драллиг перед тем, как его разум померк, были колонны солдат, штурмующих Храм.
   Джедаи дорого продавали свои жизни - и все равно отступали, а ряды их редели.
   "Даже джедаям не выстоять против целой Республики".
  
   Когда магистр Драллиг испустил последний вздох, Дарт Сидиус поднялся с колен. Обернулся к ученику, застывшему чуть в стороне.
   Мальчишку пошатывало. Ушла безумная эйфория, владевшая им во время боя, и затуманенный разум начинал понемногу осмысливать произошедшее. Энакин переводил взгляд с Сидиуса на тела павших джедаев, сжимая в руке световой меч. Он, казалось, раздумывал: не обернуть ли оружие против того, кого так неосмотрительно бросился защищать?
   "Поздно, мальчик мой. Слишком поздно".
   - Нужно уходить, пока к ним не явилась подмога. Знаешь короткий путь к выходу? - буднично спросил он.
   Энакин кивнул - дергано и чуть заторможено, как неисправный дроид. Но тут же вдруг подобрался, встряхнулся. Посмотрел на Сидиуса холодным и твердым взглядом.
   - Да, знаю. Идемте... учитель.
   Энакин склонил голову в коротком поклоне. Лишь получив одобрительный кивок в ответ, он пошел вперед - не оглядываясь ни назад, ни по сторонам. Небрежно переступая через трупы тех, кого еще вчера называл братьями.
   Сидиус улыбнулся. Не торжествующе - скорее, довольно.
   Верность - не такой уж дорогой товар. Главное знать, какую цену предложить за него.

* * *

   Подсчет голосов растянулся на целую вечность. Секунды текли нехотя, пока древний суперкомпьютер Сената обрабатывал результаты голосования - ужасно медленно, будто намеренно оттягивая их оглашение.
   Мон не могла разжать пальцев, судорожно стиснутых на застежке плаща. Застыла неподвижно, словно статуя из белоснежного мрамора, и боялась шелохнуться - ей все казалось, что ноги вот-вот подкосятся, и надломится невидимый стержень, позволявший держать спину неестественно прямо.
   Почему им никто не мешает? Почему не вмешивается Амедда, не призывает сенаторов одуматься? Почему стоят неподвижно головорезы Айсарда? Почему никто не пытается остановить новоявленных сепаратистов?
   Это странное бездействие врагов заставляло предполагать худшее. Что, если взломан суперкомпьютер? Что, если результаты голосования записаны заранее, и мятежников планируют попросту выставить на посмешище?
   Вновь ожил затемненный на время подсчета экран. Сенат точно льдом сковало: замерло движение на трибунах, вмиг стихли шепотки и разговоры. У Мон и самой перехватило дух, когда она через силу подняла взгляд на табло...
   ...И тут же выдохнула облегченно.
   Они получили пятьсот три голоса ­- даже больше, чем рассчитывала Мон. Чуть-чуть не дотянули до четверти от полного состава Сената.
   Мон улыбнулась, сама не отдавая себе в этом отчет. Отпустила наконец застежку, размяла отживевшие пальцы. Ледяная рука, стискивавшая в кулаке ее сердце, разжала хватку, и кровь побежала по жилам вдвое быстрей, торопясь наверстать упущенное.
   Пятьсот три голоса - ничтожно мало для принятия закона. Даже до второго чтения дело бы не дошло. Но четверти Сената, проголосовавшей за выход из Республики, более чем достаточно, чтобы ее распад стал свершившимся фактом.
   Не на бумаге - на деле. А законность... кого она волнует сейчас?
   "Хотели Республику на блюдечке, канцлер? Всю цивилизованную галактику - под свою власть? Как бы не так! Неужели вы думали, что только вам позволено войной и хаосом добиваться своих целей?"
   Улыбка Мон из несмелой превратилась в торжествующую - за миг до того, как исчезнуть с ее губ. Не подобает идейной республиканке радоваться в такой трагический момент. Для нее это не победа, а жестокая необходимость.
   Еще недавно так было на самом деле. Но все сожаления о безвозвратно потерянном государстве остались за порогом кабинета, в который ей, наверное, уже никогда не вернуться.
   "Война так война, господа. Мы еще посмотрим, кого будут судить за измену Республике лет через двадцать".
   Зал вдруг ожил. Заколыхалось людское море на трибунах; зазвучали на разные лады голоса - перешептывания и ропот слились в жужжание гигантского пчелиного роя, в неразборчивом гомоне потонули гневные и потрясенные выкрики. Кто-то изрыгал проклятия, стуча кулаком по трибуне, кто-то горячо перешептывался с соседями и помощниками, кто-то аплодировал стоя, кто-то испуганно вжимался в кресло или старался укрыться за чужой спиной.
   - Тишина! - рявкнул Амедда, но никто и не подумал прислушаться к его голосу. Не менее сильному и зычному, чем всегда - вот только слово спикера здесь больше ничего не значило.
   Другие сегодня правили бал в Сенате.
   - Тишина! - прогремел голос Арманда Айсарда, и гвалт стих, как по волшебству.
   Одного лишь слова палача в генеральских погонах оказалось достаточно, чтобы безраздельно завладеть вниманием многотысячного зала. Его никто не смел игнорировать. Его никто не смел перебить на полуслове.
   Несмотря ни на что, Мон нашла в себе силы злорадно усмехнуться.
   "Добились своего, господин Амедда? Отныне и вы здесь - пустое место. Уже чувствуете вкус триумфа?"
   Айсард оперся на трибуну обеими руками и подался вперед - ни дать ни взять, голодный волк, приглядывающийся к напуганной отаре овец. Из-за двух огромных экранов, крупным планом демонстрировавших лицо говорившего, казалось, что его взгляд направлен на каждого сенатора. И ничего хорошего он не сулил.
   - Полагаю, мы услышали и увидели достаточно. Благодарю вас, магистр Винду, за то, что признали вину и избавили уважаемых членов Сената от продолжения этого фарса.
   Мон вздрогнула, почувствовав прикосновение к руке. Рыцарь-джедай, все это время стоявший рядом с ней, склонился к ее уху и прошептал:
   - Будьте наготове, мадам.
   Мон и сама уже слышала приглушенные голоса, доносившиеся от входа в ложу.
   - Сенатская служба безопасности. Сложить оружие и отойти к стене!
   - Не имеете права. Госпожа Мотма - сенатор и пользуется неприкосновенностью...
   - Уже нет. Оружие на пол, сэр. Третий раз повторять не станем.
   Женщина с трудом сглотнула вставший поперек горла комок и молча кивнула. Страха почти не было: только ноги отчего-то стали ватными, и в голове поселился странный шум. Немногим хуже, чем перед первым выступлением в Сенате. Ничего такого, с чем бы она не справилась.
   - Как предатель Республики и мятежник, - продолжал Айсард под гробовое молчание зала, - вы более не имеете права на положенные вам по статусу иммунитеты и привилегии. То же самое касается каждого, кто поддержал призывы сенатора Мотмы к сепаратизму. Сенаторы, уличенные в этом изменническом акте, будут немедленно арестованы и препровождены в Главное управление ССБ для дальнейшего разбирательства.
   Трибуны разразились возмущнным гомоном: "неслыханно", "возмутительно", "это зашло слишком далеко"... Сенат негодовал, но никто не смел в голос выкрикнуть того, что нашептывал соседу. Но даже это недовольство - тихое, опасливое, - тут же сменилось ужасом: одна за другой ложи мятежных сенаторов заполнялись людьми в сером. Мон нервно оглянулась через плечо, почти ожидая увидеть за спиной палачей Айсарда - хоть и знала, что до нее они доберутся, лишь переступив через хладные тела чандриллианских гвардецев и двоих джедаев.
   Рыцарь-джедай до боли стиснул ее руку. Шепнул одними губами: "Ждите". И Мон подчинилась, изо всех сил стараясь не замечать сердитых голосов за дверьми ложи.
   У нее всего одна попытка на побег. Поспешит, допустит ошибку - и свободной из этого зала не выйдет.
   ­- Вам же, магистр, - Айсард чуть повысил голос, без труда перекрывая шум, - надлежит немедленно сложить оружие и добровольно передать себя в руки правосудия. Сенат решит вашу судьбу на следующей чрезвычайной сессии... после того, как будет освобожден канцлер Палпатин.
   И вновь редкие и разрозненные негодующие выкрики потонули в громе оваций. Сенаторы рукоплескали, наблюдая, как бойцы ССБ заламывают руки их коллегам и выволакивают тех из лож - кого почти деликатно выводя под локти, а кого вышвыривая взашей, будто вышибалы - пьяниц из кантины. У Мон перехватило дыхание от гнева: даже сейчас она не могла поверить, что с теми, кто еще вчера представлял высшую власть в Республике, можно обращаться как с уличным отребьем.
   "И они проглотят это, - подумала она с отвращением. - Будут улыбаться, хлопать в ладоши и голосовать "за", даже если от них потребуют кланяться в ноги каждому из канцлерской свиты и целовать пол, по которому ступал Палпатин. Все сделают, лишь бы не оказаться следующими в списке изменников".
   Голоса из-за двери становились все громче и злее: даже в поднявшемся гаме Мон явственно различала слова "последнее предупреждение", "применим силу" и "уполномочены стрелять на поражение". Запястье, крепко сжатое в ладони рыцаря-джедая, уже начинало неметь; с минуты на минуту Сенат грозил погрузиться в хаос... а чандриллианка все не могла оторвать глаз от происходящего в зале. От Мейса Винду, гордо вскинувшего голову и расправившего плечи, с презрением смотревшего в лицо врагу. От магистра веяло такой мощью и спокойствием, что Мон, глядя на него, сама преисполнялась смелостью и уверенностью в победе.
   - В том, что вы называете Республикой, - прогрохотал его голос, - не осталось места правосудию. Никто здесь не имеет права судить меня и тех немногих храбрецов, что осмелились восстать против преступного режима, выстроенного ситхом. Палпатин ответит за свои преступления, как ответят и все его приспешники. Это окончательное решение Ордена.
   - В таком случае, - прошипел Айсард, и холодом повеяло от его слов, - вы не оставляете нам выбора, магистр.
   - Как и вы мне, директор.
   Следующие мгновения пронеслись для Мон спутанным клубком картинок, звуков и чувств. Все вместе навалилось на нее: жужжание выстрелов и гул световых мечей, вой сирены, истошные вопли ужаса, сотрясшие Сенат до основания, дикая боль в руке и крик "сейчас!" над самым ухом. Голова закружилась; объятый безумием зал размылся в неясное пятно. Чандриллианка не понимала, куда бежит: следовала, спотыкаясь, за своим проводником и защитником из Ордена, отчаянно цепляясь за его руку. В голове засел панический страх выпустить его ладонь и затеряться среди мятущихся в панике людей и нелюдей. Женщина не обратила внимания, что путь из ее ложи был устлан мертвыми телами - сраженных световым мечом бойцов Айсарда и чандриллианских гвардейцев, погибших от их рук чуть раньше, - лишь вскрикнула испуганно, споткнувшись о чей-то торс. Кто-то подхватил ее и неласково вздернул на ноги - не до любезностей сейчас было.
   Они бросились вперед, куда-то к техническим помещениям. Хоть Мон и помнила план побега от и до, сейчас она не то что верное направление - собственное местонахождение определить бы не сумела. Куда бы женщина ни посмотрела, видела она лишь одно: как джедаи - один впереди нее, другой по правую руку, чуть позади, - прорубают себе и ей путь через сенатских гвардейцев, суматошно отражают клинками выстрелы, расталкивают локтями и Силой взбесившуюся толпу. Мон с трудом заставляла себя держать глаза открытыми: хотелось зажмуриться и зажать руками уши, только бы отгородиться от этого кошмара. Вдохнуть получалось едва ли раз через два, и грудь жгло огнем от нехватки воздуха.
   Сейчас Мон не думала о том, что магистр Винду не дал ей возможности выступить с обличением Палпатина - документально подтвержденным и заставившим бы призадуматься очень и очень многих. Не думала она и о сотнях сенаторов, ее товарищах по Делегации, которых единогласным решением Комитета было решено предоставить их собственной судьбе - а говоря проще, бросить на милость врага. Ни для единой мысли в голове не осталось места - все вытеснили адский шум, пульсация крови в висках и первобытный страх, крепко замешанный на адреналине.
   Не останавливаться. Не отпускать спасительной ладони. Не упасть. Выжить. Вот и все, что волновало Мон в данный момент.

* * *

   Наверное, так и должен рушиться мир - под оглушительный рев Силы, впитавший в себя отчаяние и гнев, боль и злое торжество, ужас и восторг. Какофония, воцарившаяся в Сенате, казалась в нем не более чем еще одной нотой, и отнюдь не самой громкой.
   Вокруг - давка, выстрелы, паника, вой сирены (общепланетарная тревога, возвещавшая об атаке на Корускант, - но кого это волновало в этом хаосе?). Сенаторы и их штат метались загнанными зверьми, давя и расталкивая друг друга, силясь выбраться из смертельной ловушки. Кажется, кто-то пытался организовать эвакуацию, но выходило откровенно плохо. То там, то здесь мелькали всполохи световых мечей: джедаи стояли насмерть, защищая тех, кто должен провести галактику к лучшему будущему. Хоть рыцарей и было немного, но внушительный численный перевес пока не больно-то играл на руку их противникам: даже хорошо подготовленный боец не ровня обученному одаренному, к тому же обезумевшая толпа мешала стрелкам толком прицелиться.
   Рыцари справятся со своей задачей. Мейс не сомневался в этом.
   Шутя отразив летящие в него выстрелы, он победно осклабился Айсарду в лицо. Здесь, в самом центре Сенатской арены, и в самом деле превратившейся в поле битвы, они оба были уязвимы - живые мишени, да и только. С той лишь разницей, что с Мейсом была Сила, а вот директору ССБ единственной защитой служили двое телохранителей.
   Ничтожная преграда для того, в чьих руках мощь, способная обрушить свод Сената. Ослепленный своей властью, Айсард счел себя неуязвимым для правосудия, и не спешил бежать - хотя ему следовало бы опрометью броситься прочь, туда, где его жалкое могущество имело значение.
   "Зря", - шепнула Сила. "Зря", - беззвучно повторил Мейс, едва сдерживая рвущийся из груди хохот. Мощь, наполнявшая его тело, била через край. Пьянила сильнее кореллианского пойла. Казалась безграничной. И больше не была светлой.
   Следующий выстрел Мейс отразил точно в нападающего. Снайпер, засевший на верхотуре служебных мостиков под самым потолком, пошатнулся и, перевалившись через перильца, рухнул в бурлящее людское море. Движение ладони - и отклонилась в сторону очередь из штурмовой винтовки, грозившая прошить магистра насквозь.
   Пусть он шагнул во Тьму. Пусть - до тех пор, пока она дает ему силы бороться за дело Света.
   Победа искупит все. И если ради нее придется взяться за оружие противника - что ж, быть посему.
   В глазах Мейса вспыхнуло пламя, да так и осталось в них багряно-красным отсветом. Тонкие губы скривила презрительная усмешка, когда Айсард, поспешно набрав код на пульте управления, поднял вокруг своей платформы защитное поле.
   "Неужели ты думаешь, что тебе это поможет?"
   - Директор Айсард, - прогремел он, глядя прямо в глаза любимому прихвостню Палпатина, - за измену Республике я приговариваю вас к смерти.
  

* * *

   Сигнал тревоги застал Оби-Вана на одной из центральных улиц Правительственного района. Под испуганные перешептывания толпы голос диктора возвестил о нападении флота Конфедерации и призвал жителей как можно быстрее разойтись по своим домам - на случай наземного вторжения. Пары истерических возгласов и женских всхлипов хватило, чтобы паника мгновенно охватила широкий проспект: ужасы прошлого вторжения были еще свежи в памяти обитателей столицы, привыкших слышать о войне лишь по ГолоСети.
   Оби-Ван лишь ускорил шаг и плотнее свернул джедайский плащ, привлекавший слишком уж пристальное внимание клонов-патрульных и офицеров полиции. В отличие от напуганных горожан, ему новость принесла облегчение: значит, конфедераты выполнили свою часть сделки, и у мятежников будет хороший шанс спастись.
   Вот только Падме это не касалось. Меньше чем за час Оби-Ван напряг всю известную ему агентурную сеть Ордена, потряс свои, оставшиеся с лучших времен, связи в полиции, и даже вышел на сочувствующего оппозиции полковника ССБ, но не добился ровным счетом ничего. Если, конечно, не считать за результат обещания "попытаться что-нибудь разузнать". Не было у него времени на "попытаться", в сарлачью яму оно все провались!
   Остановившись в пустынном переулке, Оби-Ван потер саднящие виски. Попытался сконцентрироваться и прислушаться к потокам Силы, но с тем же успехом можно было просить совета у беснующегося урагана. Нечто подобное он испытывал на поле битвы, где всегда правила бал Темная сторона - но даже в самых ожесточенных боях Сила не рвалась так из его рук, не била по органам чувств такой концентрированной злобой. Единственный отклик, которого он был в силах добиться - непрестанное, усиливающееся с каждой минутой предчувствие катастрофы, от которого перехватывало грудь и паника подбиралась к горлу.
   Мысли путались, перескакивая с одного на другое. Сосредоточиться не выходило, как Оби-Ван ни старался. Виски ломило все сильнее, до белесой пелены перед глазами. Оби-Ван не пытался больше воззвать к Силе - она сама прорывалась сквозь хрупкие барьеры, которыми он тщетно отгораживался от ее Тьмы. Нашептывала что-то, заставляла бешено колотиться сердце...
   Оби-Вана вдруг скрутило от резкой боли - словно под дых ударили, вышибив воздух из легких. Глаза застило кровавым туманом, из которого один за другим начали проступать смутные, расплывчатые образы, полные огня и смерти.
   Он закричал, и десятки голосов подхватили его крик - захлебывающимися предсмертными стонами, воплями отчаяния и яростным боевым кличем.
   Оби-Вана никогда прежде не посещали видения, и не было у него к предвидению такого дара, как у Энакина. Картины грядущего расплывались, выглядели смазанными и неясными, словно завеса будущего приподнималась перед ним с неохотой. Но один образ был удивительно четким.
   Именно он стоял у Оби-Вана перед глазами, когда сознание вернулось к нему.
   - Энакин... - прошептал магистр, не веря. Ладонь, которой он оперся на стену, дрожала и кровоточила там, где шершавый металл ободрал кожу. - Нет. Нет...
   Это не могло быть правдой. Вот только Оби-Ван знал, что Сила не лжет никогда.
   Сбиваясь с шага и тяжело дыша, он поспешил вперед - туда, где лежала кратчайшая дорога к Храму.
   К Храму, павшему или обреченному пасть под натиском клонов и его названного брата. К Храму, по каменным плитам которого - возможно, прямо сейчас, - уверенной поступью победителя шел Дарт Сидиус.

* * *

   Несмотря на стоящий вокруг шум, зычный, усиленный микрофонами голос Винду был хорошо слышен на противоположной платформе. Они располагались так близко, что Арманд без труда мог различить хищный оскал на лице самозваного главы Ордена и потусторонний огонь, полыхнувший в его глазах.
   Выглядело и впрямь устрашающе. Вот только проведя столько лет на службе у Палпатина, столько лет ходя по лезвию ножа и играя по высочайшим ставкам, начинаешь относиться к страху как к неотъемлемой части работы.
   Арманд усмехнулся ему в лицо. И ответил совершенно спокойно:
   - Что ж, попытайтесь привести приговор в исполнение.
   С холодной улыбкой он наблюдал, как со всех сторон зала на магистра обрушивается шквал бластерного огня, вынуждая того прервать горделивые речи и заметаться из стороны в сторону, с бешеной скоростью отражая выстрелы световым мечом.
   Арманд знал, какой опасности подвергает себя, стоя почти без защиты перед одним из сильнейших джедаев галактики. Винду мог оборвать его жизнь движением руки... но очень нелегко усилием воли обернуть Силу в смертоносное оружие, когда полтора десятка отменных стрелков норовят превратить тебя в оплавленное решето.
   До сих пор Винду держался превосходно, но Арманда это не беспокоило. Если потребуется, он натравит на него каждого бойца в этом зале. Рано или поздно магистр допустит ошибку и издохнет, как бешеный зверь. Коим и являлся.
   Полюбовавшись немного зрелищем, Арманд перевел взгляд на погруженную в хаос Сенатскую арену. И пусть человек неподготовленный увидел бы внизу лишь мечущуюся в панике толпу, директор не без удовольствия отметил слаженную и четкую работу своих людей.
   Точно по плану сенатские гвардейцы перекрывали один выход за другим, оставив свободными лишь два - для эвакуации послушных сенаторов, заслуживших сегодня право на свободу и безбедную жизнь. Впрочем, и мятежникам не слишком старательно препятствовали: разбежавшихся крыс из Делегации ССБ без труда выловит по одиночке, в рабочем порядке. Что до лидеров бунта... Арманд только и мог пожелать им счастливого пути и плодотворного сотрудничества с руководством Конфедерации. Ничто так не парализует работу организации, как лишние политики в ее руководстве.
   Мейс Винду был единственным из них, кто представлял реальную угрозу. А значит - единственным, кому надлежало погибнуть сегодня.
   "Интересно, успеет ли он осознать, что капкан с самого начала ставился именно на него?"

* * *

   Совсем недавно Энакин жаждал услышать, как за ним захлопнутся ворота Храма. Ныне на их месте зияла уродливая дыра, щерилась ему в спину оплавленным металлом. Шаги клонов выбивали тяжелый, грозный ритм по каменным плитам террасы: бойцы Пятьсот первого легиона выстраивались вокруг павшей твердыни джедаев в оцепление - работая споро, четко и хладнокровно, будто выполняли рутинный захват сепаратисткой базы.
   Джедаи еще сопротивлялись: загнанные в угол, задавленные числом и огневой мощью, они стояли насмерть - за себя и товарищей, за свой дом и за все, что он для них олицетворял. Все напрасно, конечно: Энакин чувствовал, как Силу будоражит одна смерть за другой. Та ликовала, упивалась кровью, точно ненасытное чудовище, и приглашала разделить с ней это жуткое пиршество. Вот только он уже был сыт по горло. Кончилась эйфория битвы, растворилась - и теперь Энакин не испытывал ничего, кроме отвращения. И, пожалуй, слабого облегчения от того, что ему не пришлось самому браться за эту мерзкую, мясницкую работу - добивать обреченных.
   С этим клоны прекрасно справятся и без его участия.
   Энакин сделал глубокий вдох и чуть не закашлялся: витавший в воздухе дым драл горло и забивал легкие. В носу все еще стоял тошнотворный запах горелой плоти, и юноша не был уверен, что сумел бы избавиться от него даже на вершине Манарайского пика.
   Он думал о том, что нахлынуло на него в храмовой тюрьме, и не мог поверить, что с того момента прошло меньше часа. Энакин чувствовал себя выжатым досуха. Опустошенным. Безумно усталым. Хорошо еще, что не тошнило, как с обычного похмелья... да и то к горлу подкатывал склизкий ком, стоило оглянуться на почерневшие от копоти стены Храма.
   Это и есть Темная сторона? Тот самый запретный плод? Сомнительная же от него радость, если так.
   Зато Палпатин выглядел довольнее некуда. Он стоял за плечом Энакина и, сощурив глаза на яркое солнце, обозревал раскинувшийся у его ног город. Город, отныне принадлежавший ему одному.
   - Я благодарен тебе, мальчик мой. Теперь все будет так, как должно быть.
   Мягкий голос. Мягкий и мудрый взгляд серо-голубых глаз. Мягкая и доброжелательная улыбка. Но теперь Энакин знал, что таится под этой маской, и никогда не забудет.
   Палпатин был не просто беспринципным политиком. Не просто безжалостным тираном, на досуге развлекающимся запретными знаниями.
   Правитель Республики был чудовищем - намного более страшным, чем кровожадный зверь, в которого Энакина ненадолго превратила Тьма. И Энакин сам помог ему выйти на свободу.
   Он до боли стиснул зубы. Что сделано, то сделано, и сожалеть тут не о чем. Мерзостно до бессильного воя, когда предательство становится единственно правильным выходом, но он не выбирал время, в которое родиться - как не просил об этой клятой Избранности, в чем бы она ни заключалась.
   - Падме, - только и выдохнул Энакин. Пепел и дым горчили на языке. - Вы обещали ее мне.
   Палпатин обернулся к нему. Стиснул его плечо - скорее властно, чем покровительственно.
   - И ты ее получишь, живой и здоровой. Разве я хоть раз отказывался от своих обещаний?
   С губ рвалось язвительное "а как насчет тех, что вы давали сепаратистам?", но Энакин проглотил невысказанные слова. Что-то ему подсказывало, что умение держать язык за зубами придется теперь оттачивать вдвое усерднее, чем прежде.
   От бронированного спидера, припаркованного неподалеку, к ним направились трое Алых гвардейцев. Все в полном облачении и при оружии; глаза за визорами старомодных шлемов зорко высматривают опасность.
   - Капитан Джеред, ваше превосходительство, - склонил голову их командир. Задержал взгляд на Энакине, но вопросов задавать не стал. - Сепаратисты вторглись в систему Корусканта. В Сенате вспыхнул бунт под предводительством магистра Винду и нескольких сенаторов. Мне было поручено обеспечивать вашу безопасность до тех пор, пока республиканские войска не возьмут ситуацию под контроль.
   Меньше минуты назад Энакину казалось, что внутри у него все пусто, выжжено, но от этих слов сердце подскочило к горлу, напоминая о себе. Пальцы сами собой сжались на рукояти меча.
   - То есть как - бунт?! - с присвистом сорвалось с его губ. - Среди сенаторов есть пострадавшие?
   Гвардеец кивнул:
   - Неизвестно, мастер Скайуокер. Магистр Винду напал на директора Айсарда, после чего в зале Сената завязался бой. Войска ССБ и гвардии руководят эвакуацией сенаторов и персонала, но жизни многих из них до сих пор остаются под угрозой.
   Ярость ударила в голову жаркой волной, и Сила с готовностью откликнулась на нее. Энакин и сам не осознал толком, что делает, а невидимая рука уже стиснула шею гвардейца и приподняла его над землей. Капитан захрипел, тщетно скребя по горлу бронированными пальцами.
   - Вы, - прошипел Энакин, - обязаны знать такие вещи. Вы обязаны отвечать за безопасность Сената. Вы обязаны защищать тех, кто выше вас!
   - Энакин, - Палпатин предостерегающе коснулся его плеча, но Энакин лишь усилил захват. В тот момент он готов был обрушить свой гнев и на самого Сидиуса: за его лживые обещания, за опасность, которой подвергалась сейчас Падме... за то, что он обманом вынудил его сотворить...
   Внезапно его голова взорвалась такой болью, что глаза на миг застила ярко-белая вспышка. Энакин стиснул зубы, лишь чудовищным усилием воли сдержав крик. Гвардеец тяжело рухнул на ноги и, хрипло хватая воздух, отшатнулся назад. А руки его уже смыкались на силовой пике...
   - Немедленно прекратить! - голос Палпатина, обычно мягкий и вкрадчивый, хлестнул не хуже кнута. - Мастер Скайоукер, я могу понять ваше состояние. Но прошу вас различать поле боя и мирный разговор. Ваши бывшие товарищи виновны в этом кошмаре, и карать здесь, кроме них, некого.
   "Держи себя в руках, мальчик, - змеиным шипением зазвучал в голове его шепот. Ледяной обруч со страшной силой сдавил виски. - Ты не смеешь прикасаться к моим слугам. Не смеешь вести себя, как дикое животное. Как бы благодарен я тебе ни был. Надеюсь, мне не придется повторять дважды".
   На лице Энакина заиграли желваки. Пальцы настоящей руки сжимались и разжимались - жаль, что лишь на воздухе, а не шее нового учителя.
   Но в одном он прав: слепая ярость здесь не поможет.
   - Приношу извинения, капитан Джеред, - процедил он. - День выдался... нервный.
   Гвардеец покосился на клубы черного дыма, поднимавшиеся над Храмом, и невесело хмыкнул:
   - Могу себе представить, мастер Скайуокер.
   "Нет. Не можешь".
   "- Вы обещали, что Падме будет гарантирована безопасность, - мысленно обратился Энакин к Сидиусу. - Так вот, как вы держите свои обещания, учитель?
   - Ты напрасно сомневаешься во мне, - отозвался Сидиус холодно. - Отчего ты решил, что я позволил бы Падме присутствовать на этом заседании?
   - Так она...
   - Ее полномочия сенатора были официально приостановлены еще неделю назад, по моей рекомендации и с согласия премьер-министра Набу. Я отдал распоряжения Арманду, чтобы он донес это до ее сведения... не раньше и не позже, чем требуется".
   Энакин отступил и склонил голову в знак молчаливой покорности. Однако краткое облегчение стремительно замещалось придушенной, тихой, но оттого не менее черной злобой.
   Падме в безопасности. Разумеется, это так: как смел он думать, что Палпатин даст ему возможность отказаться от служения? Позволит столь ценной заложнице выскользнуть из его рук?
   Дарт Сидиус и впрямь держал свои обещания - поскольку исполненное желание связывает по рукам и ногам куда крепче рабских цепей и обмана.
   - Ваше превосходительство, на улицах сейчас небезопасно, - вновь напомнил о себе гвардеец. - С вашего позволения, мы сопроводим вас до ваших апартаментов.
   Палпатин кивнул - с той самой доброжелательной снисходительностью господина к слуге, которая так раздражала Энакина в манерах его клики.
   - Разумеется, капитан. Энакин, еще раз благодарю вас за помощь. Не сомневайтесь: Республика не забудет вашу преданность... как не забуду и я. Ожидайте звонка в скором времени.
   "Отдохни, Энакин. Проведай супругу, пока есть время. Нам с тобой предстоит еще много, очень много работы..."
   Энакин почтительно склонил голову.
   - Служу Республике, ваше превосходительство.
   Хриплый смех Дарта Сидиуса - настоящий, какой он никогда не позволял себе на публике, - был самым подходящим ответом на его слова.
   "Да ты шутник, мальчик мой".
   Энакин промолчал. Только обернулся через плечо на горящий Храм.
   Да уж, шутка у него вышла на славу. Нескоро еще галактика отсмеется над ней.

* * *

   Очередной выстрел опалил рукав плаща и обжег кожу под ним. Мейс хрипло закашлялся, поперхнувшись вдохом; из прокушенной губы потекла кровь. Отвлекшись, он едва не упустил удар сенатского гвардейца - лишь в последний момент поймал клинком и отвел в сторону наконечник силовой пики, метивший ему в грудь. Гвардеец на какой-то миг потерял равновесие, неосторожно открыв бок, и тут же пал, сраженный ответным выпадом.
   Это был последний - из тех, что подобрались к нему на расстояние удара. Еще десятки клонов и бойцов ССБ целились в него с технических мостков, открытых переходов между ложами и покинутых платформ, мелькали в толпе синие плащи новых гвардейцев. Каждая секунда промедления могла стать для Мейса последней, каждая ошибка грозила обернуться гибелью. Тело слушалось все хуже: нечеловеческие усилия приходилось прикладывать для того, чтобы с должной скоростью реагировать на предостережения Силы и инстинктов; каждый блок и удар отзывались ноющей болью в руке. Световой меч больше не ощущался ее продолжением: верное оружие вдруг стало чуждым и тяжелым, словно неуклюжая гаммореанская секира.
   Тьма дает немалую силу, и нет лучшей подпитки для нее, чем гнев и боль. Но порой боли бывает слишком много.
   Прижавшись спиной к стене, отделявшей очередную ложу от остального амфитеатра, Мейс перевел дух. Глубокий вдох отозвался резкой болью в груди и обжигающей, почти нестерпимой - в боку. Остатки робы и обожженая плоть спеклись там в тошнотворное обугленное месиво. С обеих рук, казалось, заживо сдирали кожу: несколько выстрелов прошли по касательной, лишь чудом не оставив магистра калекой.
   Мейс не знал, скольких сразил в этом бою. Но твердо знал, что сразил недостаточно: на место одного павшего солдата тут же вставал другой, и конца им не было.
   Надо смотреть правде в глаза: если он задержится в Сенате, его сомнут. Задавят числом - банально и грязно, зато наверняка. Айсард слишком высоко ценит свою поганую шкуру, чтобы оставлять противнику шанс на победу... или хотя бы выживание.
   За дверью уже слышались торопливые шаги, звучали приглушенные команды. До нового боя оставались считаные секунды.
   Тяжело дыша, Мейс перехватил рукоять меча. Усталые, сведенные судорогой пальцы слушались хуже устаревшего протеза. Боль мешала дышать, от чудовищной усталости подгибались ноги.
   Но бывало и хуже. Сила по-прежнему была с ним - безграничная, презиравшая ограничения слабого человеческого тела. И была цель, достойная того, чтобы выжить.
   Он выберется отсюда. Как бы ни было тяжело. Сколько бы шавок Айсард ни бросил против него, он выберется. А после - превратит Альянс в силу, перед которой содрогнется военная машина бывшей Республики.
   Стиснув зубы, магистр уверенно шагнул за дверь. Преследователей, ожидавших увидеть раненную, загнанную жертву, он встретил торжествующим оскалом - за миг до того, как обрушить на них волну Силы, сбивающую с ног и дробящую хрупкие кости.
   Мейс выживет и уничтожит наследие Дарта Сидиуса. Чего бы ему это ни стоило.

* * *

   Жизнь в столице замерла. Все еще надрывалась сирена, оповещая о сепаратистской атаке каждого, кто еще не слышал, и действуя на нервы всем, кто слышал уже не впервые. Пожалуй, только по ней и можно было определить, что Корускант подвергается опасности: на чистом небе - ни единой вспышки или зловещего силуэта; единственные войска на улицах - республиканские. Зато в таких количествах, что немудрено было принять их за захватническую армию. Патрульные нехорошо косились на человека в джедайском плаще, перешептывались между собой и бубнили что-то в комлинки, но пропускали его через блокпосты без лишних вопросов .
   Новости распространяются быстро - вот и о том, что Энакин Скайуокер предал Орден джедаев, очень скоро узнала каждая служивая собака. Кто-то даже попытался поприветствовать его, но Энакину хватило одного взгляда, чтобы дружелюбный вояка поперхнулся словами.
   Он не знал, куда идет. Брел, не разбирая дороги, - лишь бы подальше от Храма. Комлинк на его руке пиликал оповещением - пришел адрес явочной квартиры, где держали Падме, - но Энакин не спешил на встречу с любимой.
   Что он ей скажет? Как объяснит, что продал себя и ее в услужение Палпатину? Как расскажет о цене, которую пришлось заплатить?
   С объяснениями у него всегда было неважно, но здесь и оратор получше растерял бы слова.
   Дойдя до первой попавшейся скамейки, Энакин тяжело опустился на нее. Уронил голову на ладони, зарылся пальцами в волосы.
   Он сделал правильный выбор. Единственно возможный выбор. Тогда почему ему так погано, будто он только что совершил худшую ошибку в жизни?
   И, черт бы побрал ткань, из которой шьют джедайские одеяния, Энакин все еще чувствовал запах дыма. Въелся намертво. Как образ горящего Храма - в память.
   Энакин давно хотел уйти из Ордена. Но и в страшном сне не мог представить, что уйдет так.

* * *

   Оби-Ван думал, что видение подготовило его ко всему. Но только своими глазами увидев горящий Храм и заполненную клонами площадь, он понял, как сильно ошибался.
   Последняя надежда на то, что он неверно истолковал знамения Силы, рухнула, а вместе с ней - вера в лучшего друга, за которую Оби-Ван цеплялся до последнего.
   Энакин бы не смог. Энакин бы этого не сделал. Энакин бы не предал. Глупые слова, а все равно вертятся на губах - последняя, отчаянная попытка отринуть очевидную правду.
   Он бы и рад не верить глазам. Назвать это сном, бредом... но во сне или бреду не болят стесанные о шершавую стену ладони, и дым не царапает горло. Не доносится через Силу эхо чужих смертей, от которого невозможно закрыться.
   Оби-Ван понимал, что нет никакого смысла стоять здесь, дожидаясь патруля, но не мог сдвинуться с места. Заставить себя оторвать взгляд от погибающего Храма оказалось непосильной задачей.
   Ведь уйти - значит, принять. Шагнуть навстречу миру, в котором состоялось торжество Дарта Сидиуса и больше не было Энакина Скайуокера. А Оби-Вану отчаянно не хотелось уходить с перепутья, где еще можно позволить себе наивное "не верю".
   Случись солдатам Палпатина в тот момент проходить мимо, они смогли бы похвалиться перед командирами знатной добычей: джедай, сдавшийся без сопротивления. Но переулок был пуст, и у Оби-Вана оказалось достаточно времени, чтобы заново склеить разлетевшийся на кусочки мир.
   Он не знал, сколько простоял так. Просто в какой-то миг у него получилось отвести взгляд. А потом - отвернуться и сделать первый шаг навстречу будущему, где ничего уже не будет так, как прежде.

* * *

   На борт корабля, что дожидался беглецов в нескольких кварталах от Правительственного района, Мон буквально втащили. Под конец сумасшедшего забега через Сенатскую арену и лабиринт служебных коридоров женщина едва переставляла ноги, трясущиеся и норовившие запутаться в длинной юбке. Тело практически не слушалось ее: стоило миновать сиюминутной опасности, и силы тут же оставили изнеженную чандриллианку, до сих пор видевшую сражения только в репортажах ГолоСети, а физическую нагрузку получавшую исключительно в фитнес-центрах. Дорогу до корабля она толком не запомнила: едва оказавшись в салоне спидера, женщина погрузилась в странное состояние на грани бодрствования и тяжелого, неспокойного сна. Лишь изредка ее вырывало из него - обычно на очередном крутом вираже, заложенном на огромной скорости. Кажется, по ним стреляли, но Мон не была уверена.
   Оно и к лучшему. Бывают события, которые вовсе ни к чему хранить в памяти.
   Даже оказавшись в относительной безопасности, Мон не могла толком прийти в себя. Смешно было вспоминать, что каких-то пару часов назад она считала себя готовой ко всему: сейчас дрожащая, с трудом державшаяся на ногах сенатор чувствовала себя как никогда беспомощной и жалкой.
   Рыцарь-джедай, чьего имени она не знала, помог ей опуститься на сиденье.
   - Вы в порядке, мадам? - осведомился он.
   Мон только и смогла, что кивнуть и вымучить невнятное "не беспокойтесь". По-хорошему, ей следовало бы сердечно отблагодарить своего спасителя - так, как она не раз делала это перед объективами голокамер, сияя неотразимой улыбкой и не скупясь на красивые слова. Но Мон отчего-то сомневалась, что болезненная гримаса и невнятное бормотание станут им достойной заменой, а ни на что большее она в тот момент не была способна.
   - Как... как остальные? - выдохнула она, худо-бедно совладав с собой. В целях безопасности члены Комитета летели разными кораблями: двое на одном, и трое - на другом. Бел Иблис взошел на борт вместе с Мон, но судьба Фэнга Зарра, Чи Иквей и Онаконды Фарра была ей неизвестна.
   - Не беспокойтесь, мадам, - рыцарь ободряюще улыбнулся. Получилось не слишком правдоподобно, но Мон была благодарна ему за попытку. - Их корабль стартовал раньше нашего и уже находится на пути к Раксус-Секундусу. Никто из ваших коллег не пострадал.
   Странная горечь чувствовалась в его словах, но Мон не придала этому значения. Собственных переживаний ей хватало с лихвой.
   "Никто не пострадал, кроме Падме", - мысленно уточнила она, передернувшись от отвращения. Из всей Делегации, из всего Комитета Айсард выбрал в жертвы именно ее - беременную женщину, совершенно беззащитную перед ним и его палачами. Сейчас бедняжка наверняка сидела в допросной, а вежливый дознаватель в красках расписывал ей, что станет с ее ребенком, если она не пойдет на сотрудничество. Не переставая улыбаться и обращаясь к ней не иначе как "госпожа Амидала", разумеется. В ССБ держали лишь хорошо выдрессированных собак.
   Падме сломается, в этом не было никаких сомнений. Сделает все, что бы от нее ни потребовали - как поступила бы любая женщина, оказавшись на ее месте. А значит, Мон придется послать весточку Бейлу, чтобы тот разорвал все контакты с бывшей соратницей и игнорировал любые ее просьбы, даже если та будет отчаянно нуждаться в помощи. Ничто не должно бросать тень на его репутацию лояльного, смирившегося со своей участью сенатора.
   Падме жаль, конечно. Но она сама должна была понимать, на что идет. Любой мог оказаться на ее месте, и вины Мон в том не было.
   - Благодарю вас. За все, - Мон все-таки сумела улыбнуться. Протянув руку, мягко коснулась ладони джедая. - А теперь прошу вас оставить меня одну. Мне... многое надо обдумать.
   Джедай молча склонил голову и молча же вышел из кают-компании. Мон осталась в гордом одиночестве - смотреть, как звезды за иллюминатором вытягиваются в слепяще-белые нити гиперпространства.
   Вот и все. Она в безопасности. Кошмар в Сенате миновал, и очень скоро она окажется на Раксус-Секундусе - временной столице Альянса и, на данный момент, самом надежном месте во всей галактике. Разумеется, будет трудно. Они столько времени были врагами с Конфедерацией, а теперь ее лидеры милостиво соглашаются приютить республиканских изгнанников... нелегким будет их сотрудничество, но к таким трудностям Мон привыкла. Переговоры - то поле боя, сражаться на котором бывшая сенатор умела лучше многих.
   Главное, что она жива. Жива и свободна, несмотря ни на что.
   Мон почувствовала, как губы против воли растягиваются в глуповатой улыбке: страх, сковывавший ее прежде, постепенно сменялся облегчением, от которого хотелось по-девчоночьи рассмеяться и закружиться по каюте. Впрочем, и эти эмоции быстро приутихли, а то, что осталось от них, скрылось за привычной маской - величественной и чуть надменной. Когда порог переступил Гарм - потрепанный и непривычно хмурый, но невредимый, - его встретила уже не та беспомощная, напуганная до полусмерти женщина, что взошла на борт корабля. Если бы не грязь, запятнавшая белоснежный подол, можно было подумать, что Мон весь день провела в своем кабинете и не переживала потрясений хуже сломанного ногтя.
   Сенатор Мотма имела репутацию волевой дамы, способной в любой ситуации оставаться невозмутимой и безупречно прекрасной. Меньше всего будущий лидер Альянса желала развенчивать этот образ - даже перед ближайшими союзниками. Особенно перед ними, если уж на то пошло.
   - Рада видеть тебя в добром здравии, Гарм.
   Иблис одарил ее тяжелым взглядом. Казалось, один вид чандриллианки вызывал у него сильнейшую головную боль.
   - Взаимно.
   Он остановился напротив иллюминатора и скрестил руки на груди. Мон заметила, что кореллианец беспокойно теребит обручальное кольцо - как делал всегда в минуты сильного волнения.
   Казалось бы, ничего удивительного: будешь тут и взволнованным, и подавленным, когда вся прежняя жизнь разлетелась на куски. И все же Мон охватило смутное беспокойство.
   - Гарм, случилось что-то такое, о чем я не знаю? - спросила она настороженно.
   Иблис ответил не сразу, то ли собираясь с мыслями, то ли сомневаясь, стоит ли вообще говорить об этом. Лицо Мон выражало лишь сдержанный интерес, однако сердце предательски екнуло.
   - Случилось, - наконец ответил он, тяжело вздохнув. - Магистр Винду... похоже, он не смог выбраться. Его корабль до сих пор не вышел на связь, хотя должен был это сделать по меньшей мере час назад.
   Наверное, Мон следовало бы устыдиться, но эта новость не вызывала в ее душе никакого отклика. Она была шокирована, разумеется - но то был шок опытного политика, узнавшего, что его лишили козырной карты перед ответственными дебатами. Магистр Винду - сильный джедай и превосходный военачальник. Лидер, способный заставить самого отъявленного интригана и властолюбца замолчать и слушать, что он скажет. Если он и впрямь погиб, положение бывших республиканцев в Альянсе будет еще менее прочным, чем Мон опасалась вначале.
   Однако ни скорби, ни вины перед тем, кто пожертвовал жизнью, отвлекая на себя предназначенный ей огонь, она не чувствовала. Видимо, верно говаривали на ее родине: каждый день власть отнимает по частичке души у того, кто облечен ею.
   - Его смерть станет для Альянса тяжелым ударом, если известия о ней подтвердятся, - заметила Мон почти невозмутимо. Слабая, тщательно выверенная нотка озабоченности, вот и все, что она позволила себе. - Мы можем только надеяться, что он все же сумел спастись.
   Иблис угрюмо кивнул:
   - Что верно, то верно. Без него нам придется несладко. Но я бы не стал рассчитывать на чудо: ты видела соотношение сил. Один к ста - расклад не самый обнадеживающий.
   - Но мы же сумели сбежать.
   - Мы бежали, а не сражались. Это разные вещи. К тому же... - мужчина вдруг оборвал речь на полуслове, досадливо поморщился и махнул рукой - мол, забудь.
   Лучшего способа пробудить любопытство Мон он не смог бы придумать, даже если бы постарался.
   - Что "к тому же", Гарм? - не спросила - потребовала ответа она. - Мы не в Сенате, чтобы играть в недомолвки и тонкие намеки.
   Иблис наконец оторвал взгляд от иллюминатора. Присел на диван рядом с Мон и, достав из кармана пачку сигарет и зажигалку, закурил. Женщина демонстративно поморщилась, однако больше никак своего неудовольствия не выразила: после пережитого она и сама не отказалась бы от этой вредной привычки, помогавшей, по мнению многих, снять лишнее напряжение. Даже жаль, что от табака и его аналогов ее воротило.
   - Знаешь, Мон, - протянул Гарм, выпустив изо рта облачко дыма, - у меня сложилось впечатление, что нас попросту отпустили на все четыре стороны. Попытались задержать для отвода глаз, но не более... а вот за Винду взялись всерьез.
   Мон собралась было возразить, но, уже набрав в грудь воздуха, осеклась. Вспомнила, сколько силовиков было в Сенате... и сколько из них в итоге попытались воспрепятствовать ее побегу. Даже в тот момент обезумевшая толпа казалась ей куда более опасной, чем элитные спецподразделения ССБ и полулегендарная Сенатская гвардия.
   - Допустим, ты прав. Но какой смысл отпускать нас?
   - А ты подумай. Сравни две истории: об оппозиционерах, арестованных, а то и вовсе невинно убиенных за их убеждения... и о предателях, которым враги Республики помогли скрыться от правосудия. Кого больше хочется линчевать во славу мира и порядка?
   Он снова затянулся. Поискал глазами что-то похожее на пепельницу и, не обнаружив ничего подходящего, попросту стряхнул пепел на стол. Чандриллианка молчала, погрузившись в размышления о возможном контрударе. Благо, с информацией МБК у Альянса не будет недостатка в компрометирующих сведениях.
   "Информационная война - игра, в которую можно играть вдвоем, господа. И партии в ней могут длиться годами".
   - Им не только очернить нас нужно, Гарм, - сказала вдруг Мон, задумчиво глядя в иллюминатор. Наблюдая за тем, как за транспаристилом десятки световых лет проносятся в считаные секунды, нетрудно заработать головную боль, но чандриллианка находила этот вид завораживающим. - Айсард и ему подобные уверены, что без строгой иерархии и четких правил игры, которые Сидиус некогда навязал Конфедерации, Альянс погрязнет во внутренних склоках и постоянном дележе власти. Они думают, что смогут манипулировать нами, играя на корысти, старых счетах и взаимном недоверии.
   Она улыбнулась своим мыслям. Чужие ошибки бывшая сенатор всегда любила, рассматривая их как потенциальное оружие в своих руках, а уж столь глобальные просчеты врагов и вовсе приводили ее в восторг.
   - Вот только они зря меряют нас по себе. Власть и деньги - у них. Им есть, что делить, за что рвать друг другу глотки. Мы же погибнем, если не будем держаться за каждого союзника, и даже самый алчный неймодианец из Торговой Федерации это понимает. А значит, Гарм, время на нашей стороне. Без Палпатина хунта сожрет сама себя... а нам нужно лишь ждать, изматывать их силы в затяжных кампаниях и наносить удары по уязвимым точкам.
   "А еще лгать, провоцировать, подкупать, заключать взаимовыгодные сделки и прикармливать тех, кого отвергла волчья стая. Самим сеять раздоры во вражеском стане. Посмотрим, как скоро губернаторы и высшие адмиралы объявят себя независимыми диктаторами, а Пестаж и Айсард уничтожат друг друга, выясняя, кто из них правит столицей".
   Гарм долго медлил с ответом. Крутил в пальцах позабытую сигарету, не обращая внимания на то, что она уже успела прогореть больше чем на половину. Лицо его оставалось все таким же сумрачным - только злость все сильнее разгоралась в темных глазах.
   - Хорошую перспективу ты нарисовала, Мон. Только вся идиллия обрушится к чертям собачьим, если выяснится, что Палпатину удалось выжить. А если я что-то знаю об этом сукином сыне наверняка, так это то, что избавиться от него труднее, чем отдать кредит муунам. Которым мы, кстати, теперь должны по состоянию в несколько миллиардов.

* * *

   Мейс брел вперед из последних сил. Он знал: преследователи все еще дышат ему в спину, и вряд ли пара заваренных с помощью светового меча дверей задержит их надолго.
   Но много времени ему и не требовалось. Всего несколько минут. Еще несколько минут, и все будет кончено. На пути все чаще попадались мертвые тела и обломки мебели - следы недавнего сражения между бойцами Айсарда и рыцарями-джедаями. По приказу Мейса они должны были удерживать это крыло до тех пор, пока не будет эвакуирован последний член Комитета, и, судя по всему, со своей задачей полностью справились. Путь был чист. Магистру даже удалось немного восстановить силы - разумеется, не до такой степени, чтобы можно было смело бросаться в бой, но вполне достаточно, чтобы добраться до служебного входа.
   Коридор заливал тусклый алый свет. Истошно выла сирена, заглушая все остальные звуки. В Силе Мейс ощущал ужас людей, укрывавшихся за дверьми кабинетов, - рядовых служащих Сената, бесконечно далеких от большой политики, напуганных и не понимающих, что происходит вокруг. Для них, наверное, все это походило на страшный сон.
   Вот открылась одна из дверей, и за порог осторожно выглянула молоденькая девушка. Увидев Мейса, испуганно всхлипнула и, зажав рот ладошкой, поспешно юркнула обратно в кабинет. Магистр устало подумал, что, должно быть, выглядел в ее глазах исчадием ада.
   Больше ему не встретилось ни единой живой души. До выхода он добрался беспрепятственно - однако предчувствие опасности и не думало его оставлять. Напротив, становилось сильнее с каждой минутой.
   Причина стала очевидна, едва Мейс шагнул на улицу.
   Служебный вход, которым пользовались рядовые клерки, располагался тремя ярусами ниже Сенатской площади - сейчас оцепленной так плотно, что и мышь не проскочила бы незамеченной. Прорываться через кордоны клонов и спецназа было бы смерти подобно - в то время как узкая боковая улочка, через которую полагалось заходить в Сенат простым обывателям, совершенно не подходила для размещения большого количества войск.
   Вся беда заключалась в том, что сейчас для Мейса и десятка клонов, наставивших на него оружие, было слишком много.
   Среди солдат ВАР в их белоснежных доспехах выделялся один человек. Рослый и широкоплечий, он был закован в черную броню спецназа ССБ. Шлема он не носил, и Мейс имел сомнительное удовольствие лицезреть его широкую ухмылку на грубом лице, до того изуродованном шрамами, что при взгляде на него на ум приходила колода для рубки дров.
   - Все кончено, магистр Винду, - объявил он, торжествующе скалясь. - Сложите оружие и сдайтесь по-хорошему. Вам будет гарантирован справедливый суд... во всяком случае, так мне велели сказать.
   Шансов не было. Мейс не мог больше сражаться с собственным телом, заставляя его раз за разом совершать невозможное. Одно неверное движение, и на него обрушится шквал огня, от которого он не сумеет ни сбежать, ни защититься.
   Бесславное поражение скалилось ему в лицо выщербленными зубами. Смотрело холодными глазами отъявленного бандита, нацепившего военную форму.
   Сдаться ему? Склонить голову перед хозяином этой дворняги? Позволить публично набить из себя чучело на квазисудебном процессе?
   Тьма откликнулась на его гнев ласковым шепотом: "никогда". Мягко коснулась израненного тела, принося облегчение - ложное, но столь необходимое. Заструилась по жилам чистой энергией, вновь даруя силу.
   Человеческое тело слабо. Мейс больше не мог сражаться... но от него и не требовалось этого.
   Власть Тьмы над Корускантом была безгранична. Ненасытная и бесконечно могущественная, она пронизывала огомный мегаполис, готовая уничтожить, раздавить, опустошить его... если только найдется кто-то достаточно сильный, чтобы сподвигнуть ее на это.
   Мейс не был настолько силен. Но ему и не требовалось уничтожать Корускант. Лишь десяток жалких, слабых существ, возомнивших себя выше Великой Силы...
   Спецназовец, устав дожидаться ответа, шагнул вперед. Открыл рот, намереваясь что-то сказать, и тут же его глаза расширились от ужаса. С хрустом проломилась закованная в броню грудная клетка, и кровавая пена запузырилась на изуродованных губах. Долей секунды позже волна Силы обрушилась на клонов, вдавливая их в феррокрит, сминая доспехи и кроша кости.
   Мейс чувствовал, с каким упоением встретила Тьма их смерти, как смаковала агонию и ужас, превращая их в часть себя и милостиво делясь со своим новым слугой отголоском этой энергии - но даже он даровал ощущение столь безграничной мощи, что в какой-то момент магистр был готов сделать все, лишь бы получить еще немного.
   "Нет!"
   Он схватился за голову, пытаясь заглушить зов Тьмы - затрагивавший самые примитивные и низменные стороны человеческой натуры, грозивший смести все преграды, возведенные разумом, и превратить магистра в загнанное животное, что без разбору уничтожает все на своем пути в стремлении выжить.
   "Не противься. Сейчас ты сильнее, чем когда бы то ни было. Твои враги там - живы, здоровы, празднуют победу над Орденом и Республикой. Неужели ты не желаешь им смерти? Не желаешь уничтожить их прямо сейчас?"
   "Это не то, чего я хочу. Это не то, за что я борюсь. Это не поможет мне победить. Не поможет!"
   "Отринь сомнения. Стань вместилищем Силы - всемогущей и грозной, не ведающей преград. Обрушь кару на головы врагов!"
   "Это обман. Ложь, иллюзия. Я не забуду себя. Не превращусь в зверя!"
   "Твоя жертва не будет напрасной. Многого ли стоят твои душа и рассудок, когда на кону - победа в войне?"
   "Довольно!"
   Чудовищным усилием воли Мейс заставил себя вырываться из транса, в который его погрузил столь глубокий контакт с Тьмой. Кровавая дымка перед глазами рассеялась, замолчал вкрадчивый голос, принадлежавший одновременно и ему, и чему-то абсолютно чуждому. В тот же момент Сила, благодаря которой он держался на ногах все это время, покинула его. Усталость и боль пришли ей на смену. Мейс пошатнулся и, с трудом переставляя ноги, привалился к стене.
   "Я должен встать. Здесь нельзя оставаться", - подумал он, но не смог даже пошевелиться. Попытался вновь призвать Силу и едва сдержал крик: виски пронзило болью.
   Сила велика и безгранична, но человеческое тело слабо. Всю истинность этого утверждения магистр Винду познал лишь сейчас - за миг до того, как свет померк в его глазах.
  
   Глава 5
  
   Явочная квартира располагалась достаточно далеко от Правительственного района, чтобы за время пути Энакин успел привести мысли в порядок. Насколько это было возможно, естественно: до конца уложить в голове произошедшее и совершенное ему так и не удалось, и вряд ли удастся в ближайшие недели, если не месяцы. Свыкнуться с этим - тем более. Все, что он сумел, так это вытребовать у собственной совести отсрочку: пусть хоть заживо сожрет его потом, когда Падме окажется в безопасности, подальше от грязных лап солдатни и шпиков Айсарда. А до тех пор Энакину было не до самоедства.
   Дом, в котором держали Падме, был вполне приличным: да, не элитный жилой комплекс на Республиканской, но и отнюдь не трущобы, как Энакин опасался поначалу. Судя по указателю, в нежилой секции здания располагалась частная клиника. Открытие это, по идее, должно было бы успокоить Энакина, но почему-то заставило сердце тревожно сжаться. Мысли, что Падме могла понадобиться помощь врача, он старался не допускать все это время и теперь непроизвольно ускорил шаг.
   До лифта он добрался чуть ли не бегом.
   Когда Энакин поднялся на нужный этаж, из соседней квартиры как раз выходила благообразного вида женщина. Увидев юношу в джедайской одежде, уставилась на него как на привидение, глупо разинув рот и испуганно вцепившись в сумочку.
   "Хорошо хоть орать не стала", - с раздражением подумал Энакин, когда эта жертва ГолоСети резво шмыгнула обратно за дверь и заперлась. Наверное, бросилась обзванивать органы правопорядка, как подобает законопослушной гражданке.
   Отчего-то эта мысль отозвалась в душе горечью и гневом. Интересно, долго ли еще он будет принимать на свой счет всю грязь, льющуюся на джедаев?
   Энакин невесело усмехнулся, набирая на нужной двери код, заученный за время дороги.
   "Мне бы для начала научиться говорить "они" вместо "мы" и перестать кривиться, когда кто-то заводит эту песню про мятеж и попытку государственного переворота. А то свет, чего доброго, подумает, будто герой Республики сочувствует предателям. Неловко выйдет".
   Контрольная панель приветливо засветилась зеленым, и дверь открылась с негромким шорохом. Квартира встретила Энакина сумрачным холлом и каменной мордой офицера, расположившегося в кресле у стены.
   - Мастер Скайуокер? - осведомился он пренебрежительно, даже не потрудившись встать и изобразить почтение. - Ну наконец-то. Мои ребята скоро взвоют от общества госпожи сенатора.
   - Она в порядке?
   - Она-то? - офицер весело фыркнул. - Лучше не бывает. Чего не скажешь о бедолагах, которые вынуждены находиться с ней в одной комнате. Парни уже наизусть выучили ту часть Конституции, где говорится о сенаторской неприкосновенности, и еще Уголовный кодекс в памяти немного освежили. Сейчас госпожа вроде притихла, но лучше заберите ее поскорей, пока она статьи о превышении полномочий силовыми структурами в довоенной редакции зачитывать не начала.
   Он ухмыльнулся, будто приглашая Энакина вместе повеселиться над глупостью и вздорностью его жены. Но Энакин не улыбнулся в ответ и не поддержал панибратство эсбэшника понимающим смешком. Вместо этого он резко шагнул вперед и угрожающе навис над мужчиной - и тот, несмотря на довольно внушительное сложение, словно стал ниже ростом и уже в плечах.
   - Вы забываетесь, офицер, - пророкотал Энакин и сам поразился тому, как зловеще и холодно прозвучали его слова. - Госпожа Амидала - моя супруга и член Галактического Сената. Не смейте отзываться о ней без должного почтения.
   Офицер нервно сглотнул. От его наглости и расслабленности не осталось и следа: он подобрался, торопливо застегнул распахнутый ворот мундира и, кажется, всерьез подумывал о том, чтобы встать и запоздало отдать честь.
   - Разумеется, сэр. Приношу извинения.
   Энакин не удостоил его ответом. Не затем он сюда пришел, чтобы тратить время на громил Айсарда, возомнивших о себе слишком многое. Падме была здесь и нуждалась в нем: даже не прислушиваясь к Силе Энакин чувствовал ее страх и отчаяние.
   "Если эти ничтожества хоть пальцем тронули ее..."
   Он глубоко вздохнул, пытаясь обуздать гнев. Слишком уж охотно отзывалась на него Сила, а после резни в Храме Энакин стал относиться к ней с небывалой прежде осторожностью.
   Нельзя спускать этого зверя с цепи. Только не рядом с Падме и малышом.
   У дверей гостиной он немного замешкался, собираясь с мыслями. Разговор предстоял непростой, и Энакин понятия не имел, что собирается сказать Падме. Самой разумной идеей казалось просто увести ее отсюда, пообещав объяснить все потом, и выиграть тем самым небольшую отсрочку для себя...
   Но Падме не позволила и этого. Двери распахнулись, и она сама шагнула ему навстречу: бледная, с покрасневшими глазами, но оттого не менее решительная. Губы упрямо сжаты, подбородок гордо вздернут, плечи расправлены - хоть сейчас на экраны, демонстрировать населению галактики несгибаемый дух демократии. За ней следовал капитан Тайфо, вознамерившийся, судя по виду, защищать госпожу от любой напасти, начиная от вражеского обстрела и заканчивая косыми взглядами.
   - Энакин?!
   Можно было ожидать, что напуганная женщина, которую насильно удерживают взаперти, обрадуется появлению мужа. Однако Падме всем своим видом выражала удивление и настороженность, и кидаться спасителю в объятия совершенно не торопилась.
   - Что ты здесь делаешь? - требовательно спросила она едва ли не обвиняющим тоном. - И как тебя пропустила охрана?
   Падме вела себя так, будто он без приглашения вломился на очередное заседание ее ненаглядной Делегации. Энакин ощутил внезапный прилив злости, подавить который стоило немалых усилий.
   - Все закончилось, Падме. Я здесь, чтобы забрать тебя домой. Теперь тебе ничто не угрожает.
   Он подал ей руку, но Падме отшатнулась от него, как напуганный дикий зверек. Ее прищуренные карие глаза были полны недоверия.
   - Как это понимать, Энакин?! - взвилась она, начисто игнорируя обращенные на нее взгляды эсбэшника и Тайфо. - Я сижу здесь несколько часов, под охраной этих бандитов, полностью отрезанная от внешнего мира, пока в Сенате решается судьба Республики, а ты просто так заявляешься сюда и говоришь, что все закончилось и мне ничего не угрожает?! Что вообще происходит?!
   Она закрыла раскрасневшееся лицо руками и несколько раз глубоко вздохнула. Ее злость утихла так же внезапно, как и вспыхнула: сейчас Падме вдруг показалась хрупкой и беззащитной - какой и была на самом деле. Энакин обнял ее - осторожно, боясь вспугнуть, - и на сей раз она не попыталась отстраниться.
   - Энакин, я ничего не понимаю, - тихо сказала Падме, подняв на него взгляд. - Пожалуйста, объясни мне. Что случилось в Сенате? Что... что с Орденом? С Комитетом?
   Энакин ласково провел ладонью по ее волосам. Вторую руку он легонько прижал к ее животу, надеясь успокоить и ее, и малыша. От Силы здесь толку было немного: у Энакина никогда не получалось воздействовать ею на чужой разум. Еще один пробел в образовании, который следовало бы поскорее восполнить с помощью Сидиуса.
   - Падме, тебе нельзя волноваться. Мы позже обсудим это, хорошо?
   Энакин потянулся поцеловать ее, но Падме приложила ладонь к его губам. Пытливо посмотрела в глаза, словно надеялась добраться до самых потаенных его мыслей.
   - Я уже волнуюсь, Энакин, - сказала она твердо. - И тем сильнее, чем дольше ты пытаешься уйти от ответа.
   Он молчал, не понимая, как и с чего начать. Падме не торопила - только ее взгляд становился все более отстраненным и холодным. Мягко высвободившись из объятий мужа, она сумрачно посмотрела сперва на эсбэшника, а затем - на Тайфо, все еще топтавшегося за ее спиной.
   - Я понимаю, что вам любопытно наблюдать за шоу, господа. Но я бы попросила вас проявить хоть каплю уважения и оставить нас с мужем наедине.
   Энакин ожидал, что ей либо возразят, либо попросту проигнорируют ее просьбу, но ошибся: и офицер ССБ, и капитан Тайфо молча удалились в гостиную, оставив супругов разбираться между собой без посторонних глаз.
   - Ты договорился с ними, - сказала вдруг Падме. Она даже не спрашивала, полностью уверенная в ответе. - Ведь так, Энакин? Тебе пообещали, что оставят нас в покое, и ты переметнулся на их сторону.
   Лучше бы она кричала. Глухое обвинение в словах, тихая боль во взгляде и пронзительно-острая - в Силе, были в сотни раз хуже любого скандала. Если бы она закатила истерику, Энакин мог бы хоть разозлиться на нее.
   Но Падме не дала ему и этой поблажки.
   - В Сенате творился кошмар, Падме, - выдавил Энакин хрипло, чувствуя, как слова царапают пересохшее горло. - Говорят, Винду напал на Айсарда, и завязался бой между джедаями и войсками, верными Палпатину. Ты бы погибла там. И ты, и наш ребенок.
   Она машинально коснулась живота дрожащей рукой и отвернулась. Энакин успел заметить слезы, блеснувшие в ее глазах.
   - Полагаю, спрашивать об исходе схватки смысла нет, - прошептала она. - Их было больше сотни... Ты был прав, Энакин. Чрезвычайная сессия была смертельной ловушкой. Не следовало нам соваться в нее.
   Он молчал, ожидая, пока Падме справится с собой. Смотреть на то, как она глотает слезы и захлебывается в беззвучной истерике, было невыносимо, но когда Энакин попытался прикоснуться к ней, она оттолкнула его руку.
   - Люди Айсарда перехватили меня до начала заседания и привезли сюда. Обходились очень вежливо, что бы я ни делала. Это ведь из-за тебя, да? Палпатин всегда тебя ценил. Относился к тебе как к родному сыну. Даже я это видела. Ты... спас его, да? Помог ему сбежать в обмен на мою жизнь?
   Невероятно трудно было сказать "да", глядя ей в глаза. Она все уже поняла сама, его проницательная, умная Падме. Но все еще отчаянно цеплялась за надежду, что окажется неправа.
   Даже кивок дался тяжело. Почти через физическую боль.
   С секунду Падме неверяще смотрела на него. Она не кричала, не плакала, не бросалась обвинениями, но Силу рвало в клочья от ее муки. Энакин и сам с трудом удерживался от крика, приняв на себя лишь отголосок эмоций жены.
   Она пошатнулась, и Энакин мгновенно оказался рядом с ней, подхватив на руки и не позволив упасть. Падме вцепилась в его плечо побелевшими пальцами и лихорадочно зашептала:
   - Что ты наделал, Эни... зачем?! Зачем, зачем?! Ты ведь знаешь, что он такое. Лучше меня знаешь! Моя жизнь не стоила этого. Даже наш ребенок не стоил. Палпатин - чудовище, он должен был умереть! Ты... ты же всю галактику обрек... и меня, и себя, и нашего ребенка! Эни, мой глупый, мой наивный... что же ты наделал?
   Ее дыхание вдруг резко участилось; шепот перешел в надрывный вопль. Щеки раскраснелись, и лицо исказилось от боли. Падме выгнулась дугой на его руках и снова закричала - высоко, пронзительно.
   Энакину потребовалось несколько секунд, чтобы осознать происходящее. И еще несколько - чтобы выйти из ступора.
   - Сюда, быстро! - заорал он что было сил, но в том не было нужды: Тайфо уже выбежал в коридор, встревоженный криками Падме.
   Энакин кивнул ему. Одновременно он пытался перехватить Падме поудобнее: к физическим нагрузкам бывшему джедаю не привыкать, но сейчас хрупкое тело жены отчего-то показалось ему ужасно тяжелым.
   - Помогите мне, капитан. Госпожа рожает, ей нужно в клинику. Сейчас же!

* * *

   - У входа на триста десятом ярусе были обнаружены тела десятерых клонов и капитана Тревиса. Камеры наружного наблюдения зафиксировали процесс убийства, а также, около пяти минут спустя, появление лэндспидера, принадлежащего Ордену джедаев. Личность водителя установить не удалось. Кем бы ни был этот человек, он забрал магистра Винду и скрылся. Маршрут лэндспидера удалось проследить, однако прибывшая на место оперативная группа нашла его брошенным в районе Се'маар. Дальнейшие поиски пока не принесли результатов.
   За время, что директор Сенатской СБ заслушивал доклад, подполковник Рейнард успел попрощаться сначала со званием, потом с работой, а под конец его стали посещать навязчивые мысли о камере в штабных казематах. По Арманду Айсарду всегда было непросто сказать, в каком настроении он пребывает в данный момент - мрачном, очень мрачном или граничащим с бешенством, - но Рейнард заранее готовился к худшему. Как командир группы "Зерек", самого элитного спецподразделения ССБ, он сам не был снисходителен и от других снисхождения не ждал: провал должен наказываться соответственно, а более бездарного провала он не мог припомнить за все годы службы. Упустить одного полумертвого джедая, имея в своем распоряжении все преимущества, о которых можно было пожелать! Впору добровольно писать рапорт об увольнении. Если, конечно, ему это позволят, что Рейнард готов был счесть за незаслуженную милость.
   Айсард смотрел на него достаточно долго, чтобы довести человека с менее крепкими нервами до нервного тика. Но, к вящему изумлению Рейнарда, рубить повинную голову не спешил.
   - Продолжайте поиски, Рейнард. Задействуйте все ресурсы, которые вам потребуются. Привлекайте полицию, наемников, любую агентуру... да хоть Вандрона с его буйной молодежью, пусть делом наконец займутся. Запомните одно: Винду не должен покинуть Корускант живым. Я полагаю, последствия провала вам объяснять ни к чему.
   Объяснять и впрямь не было нужды. Люди, неспособные понять очевидные вещи, в ССБ надолго не задерживались.
  
   Рейнард ушел, заметно приободренный дарованным ему вторым шансом. Арманд искренне надеялся, что командир "Зерека" распорядится им с пользой: если он упустит Винду и на этот раз, не останется иного выбора, кроме как снять его с должности и бросить в какую-нибудь горячую точку во Внешних регионах. Что было бы досадно: разбрасываться толковым, проверенным персоналом Арманд не любил.
   Но еще меньше он любил оставаться в дураках. Львиная доля заслуг в сегодняшнем триумфе принадлежала ему, однако такой серьезный провал портил блестящую картину и играл на руку его соперникам. Круэйя Вандрон и так давно пел Палпатину в уши о насущной необходимости разделить органы госбезопасности как минимум на две структуры - якобы для большей эффективности, - а уж получив в руки такой козырь примется продавливать свою линию вдвое настырней. Не говоря уже о том, что Винду, присоединившись к Альянсу, мог доставить немало проблем.
   Эта джедайская погань все-таки умудрилась влить в его бочку меда изрядное количество дегтя. Арманд поймал себя на том, что крепко сжимает в руке стилус, а приказ об увеличении финансирования группы "Зерек" и премировании личного состава по-прежнему остается неподписанным.
   Он отложил приказ в сторону. О подписании подумает после, когда Рейнард принесет ему голову Мейса Винду. А сейчас хватало и других забот.
   Посмотрев на часы, Арманд связался с личным шофером и велел готовиться к отъезду. До аудиенции с Палпатином оставалось меньше получаса, и если о будущем властителе галактики можно было сказать что-то наверняка, так это то, что он очень не любил ждать.

* * *

   Воздух пропах дымом и гарью. Во рту горчило: зловонный ветер швырял в лицо пепел и пыль, и та противно скрипела на зубах. Время от времени на пути попадались деревья - все как одно изломанные и пожухлые. До самого горизонта простиралась выжженная, изрытая кратерами пустыня, из которой гнилыми пеньками то здесь, то там торчали обломки зданий. Зарево далеких пожаров расцвечивало сизое небо.
   Мейс брел наугад, безо всякой цели. В руке он крепко сжимал рукоять меча: хотя вокруг не было ни души, чувство опасности не оставляло его. Не оставит теперь уже никогда: оно въелось в душу, как копоть - в стены разрушенных домов, видневшихся впереди. Враг мог скрываться где угодно, под чьей угодно маской. То, что его нигде не было видно, еще не означало, что он не скрывается поблизости, выжидая подходящего момента.
   Вокруг, как на грех, становилось все темнее. Со всех сторон - клубящееся марево, похожее на густой туман. Из-за него Мейсу постоянно мерещилось какое-то движение в полумраке. Он готов был поклясться, что несколько раз замечал чей-то силуэт, но тот всегда истаивал бесформенной дымкой прежде, чем магистр успевал толком приглядеться.
   По мере того, как он брел по серой пустоши, на пути стали попадаться следы недавних сражений: мертвые тела, припорошенные пылью, оружие, брошенное и втоптанное в землю, обломки орудий и бронетехники. Неподалеку от разрушенного поселения черный дым поднимался над покинутым республиканским шагоходом. Лежащий в руинах городок казался смутно знакомым, но Мейс никак не мог взять в толк, откуда именно. Слишком часто ему доводилось видеть подобные картины.
   По безлюдным улицам он пробирался очень осторожно, напряженно осматриваясь по сторонам и прислушиваясь к тишине. Ничего - только звук собственных шагов и вой ветра. Городок казался мертвым, давно заброшенным, но, несмотря на это, чувство безотчетной тревоги стремительно нарастало.
   - Магистр Винду. Приятно видеть вас снова.
   Мейс обернулся на голос, одновременно активируя клинок. Дарт Сидиус поприветствовал его привычной улыбкой, до того безукоризненно вежливой, что от нее становилось не по себе.
   Они стояли всего в нескольких шагах друг от друга. Не заметить человека на таком ничтожном расстоянии было физически невозможно, и все же Мейс обнаружил присутствие ситха лишь в тот момент, когда он сам подал голос.
   - Для вас это чувство, должно быть, уже не внове, - все с той же светской улыбкой изрек Сидиус, и Мейс, как ни странно, усмехнулся в ответ.
   - Что верно то верно, лорд Сидиус. Дорого же вы заставили Орден заплатить за его слепоту.
   Повелитель ситхов казался безоружным, и Мейс тоже деактивировал меч и повесил на пояс. Вовсе не следуя какому-то неписанному этикету, которым так любил щеголять Дуку, а из простого нежелания выглядеть слабым на фоне безмятежного противника. Да и вряд ли оружие понадобится ему в этот раз. Нереальность происходящего была для Мейса совершенно очевидна - так к чему сражаться еще и во сне, когда настоящих битв ему было вполне достаточно?
   - На вершинах, за которые сражаемся мы с вами, цена ошибки всегда высока, - сказал Сидиус так непринужденно, будто вел очередную пустую беседу на светском мероприятии. - Не думаю, что вы проявили бы больше снисхождения, случись мне оступиться.
   - Черта с два. Следовало лишить вас головы при первой же возможности.
   - Несомненно.
   Сидиус указал костлявой рукой на улицу впереди, приглашая пройтись. Мейс не видел причин отказываться, хотя в реальной жизни не обмолвился бы с ситхом и словом. Тот факт, что сейчас они были бессильны причинить вред друг другу, лишал конфликт всякого смысла.
   Путь уводил их все дальше в руины мертвого города. Издалека казалось, что он едва ли заслуживает такого названия, но теперь перед Мейсом неожиданно вырос целый мегаполис, пусть и полуразрушенный, обезображенный боевыми действиями. Обернувшись, магистр обнаружил за собой тот же закованный в металл проспект, что простирался впереди. Пустошь и разбросанные по ней неказистые домишки исчезли без следа. Неизменным осталось лишь небо - серое с алым - и воздух, насквозь пропахший войной.
   - Странные декорации, - отметил он, вглядываясь в пустые окна высотных домов. - Уж точно не те, что выбрал бы я. Ваша работа, лорд Сидиус?
   - Моя? - ситх насмешливо прищурил желтые глаза. - Это ваш сон, магистр. Я здесь не более чем статист.
   Ветер взвыл, бросив Мейсу в лицо пригоршню пепла и пыли. Вдалеке стремительно занимался пожар,охватывая одну высотку за другой. Тишина вдруг ожила, взорвалась криками и стонами, грохотом тяжелых орудий и визгом бластеров. Мейс смотрел на разворачивающийся перед ним кошмар, не в силах сбросить оцепенения, а Сидиус - улыбаясь, мечтательно и довольно.
   - Посмотрите вокруг, Мейс, и насладитесь зрелищем. Разве не этого вы хотите? Ведь вы делаете все, чтобы как можно больше миров выглядело именно так...
   Совсем рядом раздался пронзительный женский вопль, вскоре перешедший в надрывные рыдания. Кажется, несчастная звала своего ребенка - то ли потерявшегося, то ли погибшего. Мейс с трудом заставил себя не оборачиваться и твердо смотреть вперед.
   Это сон. Сон и ничего более.
   - Не равняйте меня с собой, - ответил он резко. - Войну начали вы. Я же делаю все, чтобы избавить галактику от вас и ваших безумных идей.
   - Не смею сомневаться. И именно поэтому приумножаете ее страдания, развязывая новую войну. Я понимаю вас, магистр, и восхищаюсь вашей решимостью: немногим джедаям хватило бы смелости принять правду во всей ее неприглядности, как это сделали вы.
   Сон или нет, но в тот момент Мейс готов был выхватить световой меч и выжечь с лица старика эту до омерзения благостную улыбку - вместе с самим лицом, сквозь знакомые черты которого проступало, как из-под плохой голографической маски, нечто устрашающее и отвратительное. Останавливало лишь нежелание проигрывать ситху пусть даже в воображаемой словесной дуэли.
   - Мы ведь с вами оба мечтатели, Мейс. Идеалисты, как бы смешно ни звучало. Вот только идеалы у нас слишком разнятся, и чтобы мечты одного из нас воплотились в реальность, другой должен остаться ни с чем. Третьего пути ни вам, ни мне не дано. Что значат годы хаоса и разрухи, когда победитель в этой войне получит право определять будущее галактики на столетия вперед? - Сидиус поймал ладонью несколько хлопьев пепла и растер их между пальцами. - Пыль, магистр. Всего лишь пыль под ногами.
   Мейс хотел возразить, да все возражения рассыпались, едва он успевал подумать о них. Пустые слова и абсурдные догмы, которыми в учебниках истории прикрывают некрасивую, жестокую правду, годились для юнцов и простых солдат. Никак не для того, кто ведет армию в бой.
   Милосердием и терпимостью ли Орден победил Империю ситхов тысячелетия назад? Покоем и непротивлением ли был низвергнут с трона император Вишиэйт и сокрушена его Империя - самое могущественное и совершенное из ситских государств? Или, быть может, Темному Братству лорда Каана Орден противопоставил фатализм и смирение?
   Тысячу раз нет! Никогда джедаи не прятали голову в песок, но встречали Тьму доблестью, решимостью и силой оружия. Именно поэтому Орден простоял тысячелетия и был низвергнут лишь сейчас - когда позабыл об этом, слишком увлекшись неверной, ущербной трактовкой джедайского пути.
   Город пылал все ярче; огонь охватывал одно здание за другим, подбираясь все ближе к их улице. Раскаленный воздух обжигал легкие. Крики стояли в ушах, заглушая слова Сидиуса - или его собственные? Мейс уже не мог провести границу, так созвучны были их мысли.
   - Вы правы, лорд Сидиус, - прошептал Мейс хрипло, склонившись к противнику. - Галактика слишком мала для нас обоих. И я не успокоюсь, пока не увижу вашу Империю повергнутой в прах, какую бы цену ни пришлось заплатить за это.
   С грохотом обрушился один из небоскребов, и огонь, охвативший его, победно выбросил в сумрачное небо сноп искр. Лицо Сидиуса в отблесках пламени исказилось ужасающим, гротескным образом: глаза пылали расплавленным золотом, кожа плотно обтянула кости и побледнела до нездорового сероватого оттенка. Улыбка, скривившая тонкие губы, уже не имела ничего общего с той, которой канцлер Палпатин одаривал граждан Республики с голоэкранов, - звериный оскал на жутком лице, почти потерявшем сходство с человеческим. Мейс подозревал, что сам выглядит немногим лучше, но в тот момент ему было решительно все равно.
   - Наконец-то мы с вами говорим на одном языке.
   - Да. Вы не представляете, как давно я этого ждал.
   Мейс резко сжал ладонь в кулак. Сила рванулась вперед и стиснула тонкую шею ситха железным захватом. И в этот раз Мейс не собирался останавливаться.
   - Не только ситхи умеют говорить на языке насилия, - прошипел он Сидиусу в лицо. - Очень скоро вы в этом убедитесь.
   Последним, что Мейс услышал, был оглушительный рев пламени и торжествующий смех Палпатина. Даже когда сон растворился туманной дымкой, магистр продолжал слышать его... и вдруг осознал, что улыбается в ответ.
   Наконец-то он мог быть честен с собой.
  
   Пробуждение было неприятным. Боль, в пылу сражения казавшаяся Мейсу наименьшей из проблем, набросилась на него с прежней силой, стоило ему неосторожно пошевелиться. Магистр попытался поднять руку, чтобы протереть глаза - веки склеило коркой, - и с удивлением обнаружил, что сделать это не так-то просто: ощущение было такое, будто мышцы наотрез отказывались работать. Голова болела, точно по ней долго били чем-то тяжелым, и каждое движение отзывалось приступом тошноты.
   С грехом пополам Мейс заставил себя сесть и открыть глаза. Помещение, в котором он оказался, едва ли можно было назвать жилым: маленькая каморка с голыми стенами и железным полом, из мебели - две двухъярусные кровати, приткнувшаяся в углу кухня и стол у окна, занавешенного не первой свежести тряпкой. Лампа под потолком была тусклой, но даже ее свет резал глаза. Условия не из лучших, но сейчас Мейсу было вполне достаточно того, что очнулся он не в тюремной камере. И не в одиночестве.
   - Оби-Ван? - окликнул он человека, сгорбившегося и, кажется, дремавшего за столом. Слова давались с трудом: горло ужасно пересохло.
   Услышав голос Мейса, Оби-Ван встрепенулся. Выглядел он не лучшим образом: волосы растрепались и свалялись неопрятными колтунами, синяки под опухшими глазами вполне могли сойти за следы побоев. О своем собственном виде Мейс мог лишь догадываться, но предполагал, что некоторые покойники перед погребением выглядят здоровее.
   - Я уже начал бояться, что вы не очнетесь, - Оби-Ван вымучил усталую улыбку. - Вы провели без сознания несколько часов.
   - Могло быть и хуже, - Мейс с опаской коснулся раны на боку. Оби-Ван где-то раздобыл чистые бинты и, судя по запаху, еще и бактой разжился, так что болела она гораздо меньше, чем он ожидал. - Спасибо тебе, что вытащил. Где мы?
   Он закашлялся, и Оби-Ван подал ему бутылку с водой, которую Мейс едва не выронил: взять что-либо дрожащими, ослабевшими пальцами оказалось сложнее, чем можно было подумать.
   - В Ускру. Трущобы каких поискать, но есть хоть какая-то надежда, что здесь нас не найдут в первый же день.
   Мейс кивнул, за что тут же поплатился сильным головокружением. Пожалуй, хуже Ускру были только древние кварталы почти у самой поверхности, овеянные городскими легендами и населенные такими вырожденцами, что последняя шантрапа покажется на их фоне достойными гражданами. Мелкие преступники, нелегальные иммигранты, беднейшие из чернорабочих и целые армии нищих теснились здесь едва ли не на головах друг у друга, как нельзя лучше иллюстрируя катастрофическую перенаселенность Корусканта и ужасающую бедность нижних уровней этого блистательного города-планеты. Отыскать двоих людей в этом муравейнике немногим проще, чем отличить одного джеонозианца-рабочего от другого.
   - В качестве временного укрытия сгодится, но надолго здесь задерживаться нельзя. Чем скорее мы выберемся с этой планеты, тем лучше.
   Собравшись с силами, Мейс встал с постели. Осторожно, игнорируя головокружение и чудовищную слабость во всем теле, прошелся по комнате. Все было не так уж плохо: серьезных ран ему нанести не сумели, а усталость должна пройти через день-два. Скорее всего, к утру он будет способен отправиться с визитом к одному знакомому контрабандисту и напомнить об уже четвертый год как задолженной услуге. Насколько Мейс знал этого человека, тот не питал иллюзий насчет щедрости официальных властей и вряд ли откажется от стабильного потока кредитов, которым может обеспечить его работа на Альянс.
   Если у Оби-Вана и имелись собственные соображения на этот счет, он предпочел оставить их при себе. Вернувшись за стол, он отсутствующим взглядом уставился в окно, сгорбившись, как старик. Около его стула Мейс заметил початую бутылку ядреного кореллианского самогона, но даже не подумал упрекнуть молодого магистра в малодушии. Что греха таить, он и сам не отказался бы от стопки-другой.
   - Палпатин жив, - сказал Оби-Ван вдруг, все так же глядя в никуда. - Храм был захвачен... уж не знаю, что теперь с ним намерены сделать. Снести, намертво запечатать или перестроить Сидиусу под дворец.
   У Мейса дернулись губы - то ли в усмешке, то ли в судороге. Дворец... с Палпатина станется.
   - Следовало ожидать, - сказал он ровно, ничем не выдав своей досады. "И все-таки жив, мерзавец". - После эвакуации Храм остался практически без защиты.
   - Дело не только в этом, магистр, - лицо Оби-Вана исказилось болью. Он сжал кулак, и бутылка на полу взорвалась с жалобным звоном, брызнув по ногам Мейса пойлом впермешку с осколками. Комнату наполнил запах дешевого спирта. - Нас предали. Полагаю, вы догадываетесь, кто.
   Мейс мог бы многое сказать. О том, что он думает о безответственности Оби-Вана и его полной бездарности как наставника. О том, что он думает о Квай-Гоне и его пренебрежении правилами Ордена. Да и о себе Мейс много нелицеприятного мог сказать: ведь именно он оставил мальчишку без присмотра, когда ситуация была так опасна и непредсказуема.
   Он промолчал - только ободряюще положил руку Оби-Вану на плечо.
   Все они допустили немало ошибок. Каждый знал свою вину, и каждый должен был найти свой путь к искуплению.
   Мейс свой уже нашел. Найдет и Оби-Ван - когда победит страх и отвращение перед тем, что надлежало сделать.

* * *

   Корускант понемногу возвращался к нормальной жизни. Граждане, разогнанные по домам сигналом тревоги, ближе к вечеру вновь высыпали на улицы, разбредаясь кто по офисам - наверстывать впустую потраченные часы, а кто - по кафе, кантинам и ресторанам, заливать стресс алкоголем и заедать деликатесами. В районах подальше от Правительственного жизнь потекла своим чередом и того раньше: если обитателям административного центра пришлось дожидаться отмены режима контртеррористической операции, то остальные лишь из новостей узнали о сегодняшнем сражении - первом, но далеко не последнем в хронике новой гражданской войны.
   Все закончилось так быстро, что Корускант не успел толком испугаться. Весть о спасении Верховного канцлера и вероломном предательстве Ордена джедаев стремительно облетела всю цивилизованную галактику, и теперь Республика замерла, с опаской и настороженным интересом дожидаясь развязки самого грандиозного, тревожащего и непредсказуемого спектакля в своей новейшей истории. Чтобы публика не заскучала за время антракта, СМИ по мере сил развлекали ее разносортной пропагандой и информационным шумом политически верной тональности, а молодежное крыло Комитета по защите Республики проявляло чудеса организаторской работы, устраивая один громкий митинг в поддержку Палпатина за другим. Иные крикуны водрузили на знамя сегодняшнюю победу над конфедератами и без умолку восхваляли доблестных защитников Корусканта и государства - флот, армию и спецслужбы, другие же клеймили позором изменников-джедаев и сенаторов-сепаратистов.
   Здание Сената спешно приводили в порядок. Тела распределили по моргам при крематориях, полы застелили новыми ковровыми дорожками взамен испорченных, мусор убрали. Лишь кое-где остались прожженные выстрелами дыры, но и они исчезнут через день-другой после небольшого косметического ремонта. Впервые за много лет главный вход и Сенатскую арену украсили огромные полотнища с гербом Республики, которые извлекались из хранилищ только по случаю инаугурации нового канцлера или события, не уступающего ей по значимости.
   Сенат готовился к новой чрезвычайной сессии, которой суждено было подвести финальную черту под историей Республики. Теперь уже никто не помышлял о том, чтобы выступить против канцлера: за дверьми богатых гостиных шептались о беспределе и зловеще пророчили трудные времена, но в этих речах не было ничего, кроме страха и фатализма. Большинство же сенаторов строило далекоидущие планы, связанные с грядущими переменами и переделом власти. Кто-то осторожно "наводил мосты" между своими фракциями и бывшими противниками, кто-то торопился засвидетельствовать перед Палпатином свое почтение и всестороннюю поддержку, а кто-то торопливо составлял прошение о собственной отставке. От наплыва бывших членов Делегации, вдруг возжелавших установить "доверительные деловые отношения" с наиболее видными людьми канцлера, последних спасала лишь охрана и возможность сослаться на занятость.
   Множество вопросов, слухов и догадок порождала во властных кругах личность Энакина Скайуокера. Джедай, повернувший оружие против братьев по Ордену и спасший правителя Республики от гибели, был для большинства фигурой непонятной и темной. ГолоСеть пела дифирамбы его отваге и верности долгу, призывая других джедаев опомниться и последовать его примеру, однако сильные мира сего справедливо полагали, что не все так просто в истории благородного рыцаря. Те немногие, кто знал о его давней дружбе с Палпатином, шептались о заблаговременном сговоре. Другие подхватывали песню о чести и долге - с той лишь разницей, что место восхищения в их речах занимала снисходительность с легким оттенком презрения. Тех, кто знал правду, можно было пересчитать по пальцам одной руки, и своими мыслями они не делились ни с кем. Однако вопрос, что же Скайуокер получит в награду за свой подвиг и какое место займет при Палпатине, занимал всех без исключения.
   Всех - кроме самого Энакина. В то время, когда высший свет Республики строил версии о его дальнейшей судьбе и власти, что будет - или не будет, - дарована ему, Скайуокера не волновало ничего, кроме благополучия Падме Амидалы и ее ребенка. Которое, в свою очередь, в Сенате волновало разве что Бейла Органу и Терр Танил: для остальных яркая, харизматичная, но поразительно наивная оппозиционерка перестала существовать, исчезнув с политической сцены.
   Политики, лишенные связи с Силой, вычеркнули Падме Амидалу из числа тех, кто достоин внимания. Однако двое могущественных одаренных, находившиеся по разные стороны галактики, конфликта и Силы, не торопились списывать ее со счетов.
   Падме Амидала не была соперницей будущему императору, как не была ценной союзницей Альянсу повстанцев. Важность ее заключалась в ином.
   Дарт Сидиус смотрел на Падме и видел цепь, на которую он посадит сильнейшего одаренного из всех, что рождались в последние столетия. Женщину, что позволит ему полностью подчинить себе Энакина Скайуокера, сама того не желая.
   Магистр Йода, чей взгляд был направлен в будущее, скрытое туманом и Тьмой, смотрел на нее и видел мать, что воспитает новую надежду Республики. Настоящего Избранного, которому суждено вернуть к Свету заблудшего Энакина Скайуокера и всю галактику, так охотно бросившуюся в объятия Тьмы.
   Лишь время покажет, чье видение было более верным. Пока же картины будущего менялись так стремительно, что даже сильнейшие провидцы обоих Орденов не могли поручиться за истинность своих прогнозов.
   Время перемен катилось по галактике на всех парах и даже не думало замедлять свой ход.

* * *

   Энакин потерял счет времени, сидя рядом с Падме в маленькой операционной частного медицинского центра. Врачи и дроиды-хирурги наперебой твердили ему, что состояние роженицы и детей в норме, и операция проходит без осложнений, однако после проклятых снов, донимавших его столько дней, поверить в это было нелегко. Дошло до того, что Падме, слегка одурманенная наркозом, успокаивала его, шепча что-то утешительное и крепко сжимая его пальцы в прохладной, чуть влажной от пота ладони. Она улыбалась - хоть и слабо, но от души, а Энакин едва мог приподнять губы в жалком подобии улыбки: при каждом взгляде на Падме в памяти всплывали обрывки кошмарных видений, в которых она умирала, а он ничего не мог с этим поделать.
   Энакин даже не сумел толком обрадоваться, узнав, что у них будет двойня. Два ребенка. Вдвое больше шансов, что что-то пойдет не так, - вот и все, о чем он мог думать. Зато Падме была счастлива: впервые за эти дни Энакин видел ее такой, какой полюбил когда-то - искренней, исполненной воли к жизни, несмотря на усталость. Под наркозом она не чувствовала боли и то ли не могла, то ли не хотела понять тревог мужа.
   Энакин готов был сделать что угодно ради нее. Даже сражаться с самой смертью, если придется - пусть и понятия не имел, как. Только бы все завершилось хорошо. Только бы все было не напрасно...
   - Эни!
   Энакин встрепенулся и в безотчетном ужасе стиснул ладонь Падме. И только секундой спустя понял, что она смеется.
   - Сэр, - донесся до него механический голос. - У вас близнецы. Мальчик и девочка. Состояние детей и роженицы в норме.
   - Он повторил это уже третий раз, - со смешком сообщила Падме. - Да обернись же ты!
   Дроид, устав дожидаться реакции счастливого отца, обогнул койку и осторожно передал Падме маленький пищащий комочек, который он уже успел обмыть и завернуть в пеленки. Второго ребенка - молчаливого и как-то не по-младенчески серьезного, - ей с профессиональной равнодушно-радостной улыбкой отдала женщина-медик.
   - Поздравляю вас, госпожа Амидала. И вас... - она замешкалась, не уверенная, как теперь стоит обращаться к бывшему джедаю, - господин Скайуокер. Чудесные дети, просто чудесные.
   С минуту Энакин только и мог, что ошарашенно смотреть на столь внезапно обретенное семейное счастье. Падме, улыбаясь так светло и радостно, как не улыбалась с самой их свадьбы, прижимала к себе детей и ворковала с каждым из них, живая и здоровая. А потом он и сам почувствовал, как уголки губ ползут вверх - будто помимо воли самого Энакина, еще не успевшего осознать, насколько хорошо все закончилось.
   - Падме, они...
   - Прекрасны, да?
   Вообще-то, Энакин собирался спросить, здоровы ли их дети. Но тут вспомнил, что дроиды повторили это с десяток раз.
   Совершенно здоровы. Оба. Как и мать.
   - Да, - прошептал Энакин, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от радости и облегчения. - Самые прекрасные дети в галактике.
   Протянув руку, он несмело коснулся щеки одного из малышей. Тот забавно сморщился и, выпростав ручонку из пеленок, попытался схватить отца за палец. Второй ребенок - девочка? мальчик? на вид пока не отличить, - возмущенно запищал, требуя внимания и к себе.
   Какое-то время молодые родители молчали, наслаждаясь моментом. Хотелось растянуть его как можно дольше, не вспоминая ни о чем - ни о Республике, ни об Альянсе, ни, уж тем более, о Палпатине с его кликой.
   Но вся беда с идиллическими моментами в том, что они никогда не длятся достаточно долго.
   - Эни, - тихо позвала Падме. По ее лицу, только что светившемуся счастьем, словно пробежала тень. - Скажи мне, пожалуйста... наши дети - одаренные?
   Энакин помрачнел. Вопрос Падме тянул за собой слишком много других, задумываться над которыми совершенно не хотелось. Только не сейчас, когда все так прекрасно. Когда все наконец-то так, как должно быть.
   - Падме, - он мягко коснулся ее руки. - Не надо об этом сейчас, хорошо?
   Она смерила мужа долгим взглядом. Казалось - сейчас заупрямится, как это бывало всегда, настоит на своем...
   Падме вновь улыбнулась - с заметным усилием, но все же. Безмятежное выражение не спешило возвращаться на ее лицо, но ушла и пугающая серьезность, предвещавшая бурю.
   Падме тоже не желала портить такой момент разговорами о будущем.
   - Ты прав, Эни. Потом поговорим... обо всем.

* * *

   Вечером того же дня император Палпатин раз и навсегда сбросил маску верховного канцлера. Стоя посреди пышно убранной Сенатской арены, он больше часа держал торжественную речь, обличая врагов и изменников, предрекая трудные времена и суля лучшее будущее для новой Империи.
   "Эта война вдохнула новую жизнь в наше великое государство, - гремел голос новоявленного императора в зале Сената, и во всех уголках галактики миллиарды разумных существ приникали к экранам, чтобы услышать его. - Столетиями Республика шла к своей гибели, поощряя междоусобицы, коррупцию и несправедливость. Столетиями трансгалактические корпорации безнаказанно выкручивали руки правительству и пили кровь простых граждан, загоняя в кабалу целые сектора и подчиняя всю нашу экономику своим меркантильным интересам. Столетиями богатые народы властвовали над бедными, заботясь не о благе Республики, но лишь о своем собственном. Столетиями Орден джедаев, позабывший свои высокие идеалы, вершил судьбы отдельных людей и целых народов, самовольно приняв на себя непомерную власть и отринув всякую ответственность. Мы пожирали сами себя. Мы так долго игнорировали симптомы смертельной болезни, что уже забыли, каково это - быть здоровыми".
   Сенат должен был пристыженно молчать - и он молчал, точно был сломлен своей виной. Но миллиарды простых граждан, смотревшие это обращение по ГолоСети, согласно кивали и обменивались с домочадцами одобрительными комментариями: Палпатин снова говорил правильные вещи, находившие отклик в душе каждого второго жителя Республики. В их глазах он был мудрым и достойным человеком, который не только не стесняется неудобной правды, но и делает все возможное, чтобы изменить их жизнь к лучшему.
   "Это десятилетие было тяжелым. Нам выпало жить на изломе эпох и расплачиваться за ошибки предыдущих поколений. Болезнь, поразившая Республику, вошла в заключительную стадию и поставила наше государство на грань гибели. Мы не должны были выстоять - но выстояли, несмотря ни на что! В переломный момент мы предпочли единство разрозненности, самоотверженность - эгоизму и борьбу - бесславному поражению. Республика изменилась. Закалилась в горниле войны, стала сильнее и чище, чем когда бы то ни было. И в этом - заслуга всех нас, сохранивших верность единой Республике! Не аморфному союзу миров, но могущественной нации - единой, неделимой, великой!"
   Сенату пришла пора восторгаться - и он взревел на тысячи голосов, будто и впрямь охваченный эйфорией. Кто-то лишь покорно исполнял свою роль, кто-то поддался неодолимому чувству сопричастности, что неизбежно возникает в толпе... но немало было и таких, кто действительно верил если не каждому слову, то самой идее. Во многих душах таится желание изменить мир к лучшему, и именно эту струну затрагивала речь Палпатина, позволяя самому незначительному из сенаторов причислить себя к творцам истории.
   "Многое было сделано, но еще большее предстоит сделать. Война далека от завершения. Напротив - сепаратисты, не желающие возрождения Республики, наносят один удар за другим. Трансгалактические картели и коррумпированные правительства отдельных секторов продолжают сеять хаос в галактике, обманом и принуждением втягивая в войну миллионы ни в чем не повинных граждан. Орден джедаев, всегда считавшийся опорой Республики, наконец открыл свое истинное лицо. Попытавшись захватить власть и позорно примкнув к врагу, его лидеры навсегда замарали изменой свои имена и некогда славное имя Ордена. Сегодня этот союз изменников, преступников и авантюристов, именуемый Альянсом, - единственное, что стоит на нашем пути к миру, безопасности и процветанию! Говоря о независимости, свободном рынке и демократии, они стирают в пыль города, уничтожают тысячи мирных граждан, обрекают миллионы на нищету и жизнь в постоянном страхе. Разве имеем мы право уступить им?!"
   Сенат, значительная часть которого не так давно всерьез задумывалась о присоединении к "союзу изменников, преступников и авантюристов", разразился яростным ревом, и немногие теперь могли с уверенностью сказать, что это было лишь игрой. Ярость и воодушевление вспыхивали в самых черствых сердцах, заглушая голос разума и заставляя забыть о привычном цинизме. Годы спустя многие станут отрицать это, но тогда, в момент рождения Империи, Сенат был по-настоящему искренен и единодушен.
   "Чтобы противостоять этой угрозе, мы должны стать сильнее. Так отринем же ошибки и слабости, что едва не привели Республику к краху! Уважаемые члены Сената! Великий народ Республики! Во имя безопасности, процветания и стабильности нашего общества Республика будет реорганизована в Первую Галактическую Империю! Империю, в которой не будет места междоусобным войнам и разладу! Империю, в которой корпорации не будут властвовать над народом! Империю, которая создаст процветающее, справедливое общество и простоит тысячи лет, не дрогнув!"
   Оглушительный рев сотряс стены Сената. Прожженные политики, что просчитывали каждый свой шаг и с пренебрежением относились к красивым речам, драли глотки с энтузиазмом юных активистов, в это же время скандировавших очень похожие лозунги на улицах и площадях. Многие годы спустя один из участников тех событий напишет в своих мемуарах: "Словно наваждение какое-то нашло. Я не мог думать и критически оценивать - только верить и поддерживать императора всей душой. Это было волшебное чувство, неповторимое. Чистый восторг. Те несчастные, кому доводилось пробовать глиттерстим, ярче других представят, о чем я говорю". Никто не думал в тот момент о выгодах и опасностях, никто не просчитывал дальнейшие события - вера в Империю и восхищение ее правителем владели умами существ, которые давным-давно разучились верить во что-либо.
   Пройдет всего пара часов, и наваждение развеется. Но за провозглашение Империи сенаторы голосовали в едином и искреннем порыве, и процент голосов "против" укладывался в рамки статистической погрешности.

* * *

   Историческое заседание Сената завершилось красиво и с помпой. Грянул гимн, но не республиканский - вместо привычных с детства нот, навевающих мысли о роскошных приемах и пышных балах, зазвучала грозная и тяжеловесная мелодия, предназначенная скорее для военного парада, нежели парламентских залов; с впечатляющей синхронностью поднялись со своих мест тысячи сенаторов и подхватили мелодию громогласными аплодисментами, эхо которых наверняка еще долго гуляло по Арене после того, как музыка стихла. По всему Корусканту в небеса взвились фейерверки - организованные инициативными и работящими ребятами из КОМПОЗР, они во всех смыслах добавили ярких красок этому вечеру и поддержали зарождающуюуся атмосферу всенародного ликования. Через несколько дней власти обещались организовать грандиозный праздник в честь первого Дня Империи, с народными гуляниями, уличными ярмарками, концертами известных звезд оперы и эстрады, торжественными шествиями и - самое главное - военным парадом, по размаху превосходящим все предыдущие.
   За все свои восемьдесят пять лет Бертрам Тиввус не видел такой качественной и масштабной раздачи опиума для народа, какую организовал Палпатин. А какова сама афера! Первая Галактическая Империя, подумать только! Абсолютная монархия после тысячелетий гипертрофированного парламентаризма! Ювелирно сработано, ничего не скажешь.
   Старый ветеран госбезопасности с самого начала подозревал в Палпатине редкостного авантюриста, но то, что он сделал в итоге, просто поражало воображение. Зато сразу становилось понятно, отчего в последние годы Арманд сделался настолько скрытным и подозрительным даже в общении со своим другом и наставником. Участие в государственном перевороте кого угодно приучит видеть угрозу в каждой тени, а нынешний шеф Сенатской СБ и прежде отличался ярко выраженной профессиональной паранойей. Чем порой раздражал неимоверно.
   От зашкаливающей концентрации патриотизма у Бертрама разболелась голова и обострился радикулит, но выключить голопроектор он не мог из педагогических соображений: малышка Исанн смотрела на экран во все свои огромные и счастливые глаза и разве что в ладоши от восторга не хлопала. Было бы жестоко и неправильно отбирать у девчушки эту "конфетку" после ужаса, который ей пришлось испытать, когда в здании Сената завязался бой и трансляция чрезвычайной сессии прервалась "по техническим причинам". Арманду бы по голове настучать за его любовь к эффектным представлениям и наплевательское отношение к родному ребенку, но что толку? Если к пятидесяти годам ума нет, то уже вряд ли когда-нибудь прибавится.
   "Хорошо хоть додумался отправить девочку ко мне. Эта ее дуреха-гувернантка скорее окончательно довела бы ребенка до нервного срыва, чем успокоила".
   - Он потрясающий, правда? - Исанн обернулась и одарила Бертрама счастливой улыбкой. Старик даже немного удивился, что она нашла в себе силы оторвать взгляд от Палпатина, изящно и даже как-то по-доброму втаптывавшего в грязь подставного либерального журналиста. - Теперь, когда джедаи и Сенат не могут строить против него козни, все точно будет хорошо!
   "Смотря для кого", - подумал Бертрам, но вслух с малышкой согласился: ни к чему портить ребенку настроение, тем более что у нее-то уж точно есть все причины для радости.
   Пока Исанн пожирала влюбленными глазами новоявленного императора, Бертрам смотрел на нее, добродушно посмеиваясь про себя: все, вот и первая влюбленность, теперь ни одному прыщавому пареньку из числа сверстников ничего не светит. Что ж, ничего удивительного: Исанн - девочка умная и не по годам развитая, вот и кумиры у нее поинтереснее малолетних красавчиков из мужских гимназий и звезд эстрады.
   "Вот только вряд ли Арманд обрадуется, если лет через десять этот старый шельмец действительно обратит внимание на его красавицу".
   Интервью продлилось еще около получаса, после чего сменилось дебатами экспертов-политологов. На счастье Бертрама, девочке они быстро наскучили, и она милостиво позволила увести себя на кухню - отпраздновать "папину победу" загодя купленным тортом. За столом Исанн трещала без умолку, делясь впечатлениями и надеждами на будущее. В числе последних, наряду с миром во всей галактике, подозрительно часто мелькала казнь Мейса Винду и, почему-то, Мон Мотмы. На вопрос, откуда у маленькой девочки такая кровожадность, маленькая девочка ответила просто и гениально: "А что, разве они не заслужили?". И ведь не поспоришь. Но поговорить с Армандом насчет того, что воспитывает дочку он несколько не так, как это делают нормальные люди, определенно стоило.
   - А когда папа вернется? - спросила Исанн, когда от торта осталось лишь несколько крошек на тарелке. Бертрам потянулся было положить ей еще, но девочка отрицательно помотала головой. - Он же обещал, что приедет сразу же, как разберется с делами.
   - Значит, еще не разобрался. Ты подумай, сколько на него сейчас свалилось.
   - Да, наверное.
   Девочка погрустнела и принялась смущенно колупать ложкой второй кусок торта, который Бертрам ей все-таки положил. Похоже, ее мучил какой-то другой вопрос, но она не решалась его задать. Старик посмотрел на нее понимающе, хитро прищурив глаза: дескать, говори, не стесняйся.
   - Дядя Бертрам, - наконец подала она голос, набрав в грудь воздуха и приняв до смешного самоуверенный вид. - А как вы думаете, я бы смогла работать на благо Империи? Ну, как вы или папа?
   "Ну, начинается... Эх, Вандрон, конечно, тот еще жук, но пропаганду развернул такую, что любо-дорого посмотреть. А у маленьких девочек из-за нее глупые мысли в голове появляются".
   - Тебе-то зачем? - снисходительно улыбнулся он. - Исанн, наша работа на сказку не похожа. Думаешь, она действительно такая интересная и благородная, как показывают в фильмах?
   - Я не дура, - обиженно насупилась девочка. - И побольше многих знаю, чем вы на самом деле занимаетесь. Может, это и не так здорово, как в кино, но уж точно интереснее, чем распоряжаться каким-нибудь благотворительным фондом, как мама. И гораздо важнее! Я хочу настоящим делом заниматься, понимаете? Приносить пользу Империи, а не просто пользоваться тем, что она мне дает. Иначе чем я буду лучше глупых куриц, которые учатся со мной в одном классе?
   Она выглядела очень забавно в этот момент: огромные глаза сверкают, щеки горят, вид такой одухотворенный, что хоть сейчас в пропагандисткий фильм о правильном воспитании молодежи... Бертрам не смог сдержать снисходительной улыбки.
   - А может, ты прирожденный сенатор? - спросил он полушутя-полувсерьез. - Вот вырастешь и будешь продвигать правильные законопроекты, помогать императору делать Империю лучше... а папа твой - охранять тебя от политических противников, завидующих твоему влиянию, уму и красоте.
   - Издеваетесь, - резюмировала Исанн, разочарованно вздохнув. - Ладно, я поняла... можно еще чаю?
   Судя по хитрому блеску в глазах и упрямо сжатым губам, девочка твердо решила, что будет работать в госбезопасности. Бертрам нашел это очень милым и забавным: чем бы дитя не тешилось... ничего, еще год-полтора подонимает отца этой глупостью, а потом перебесится. Так со всеми детьми бывает.

* * *

   Арманд приехал за дочерью ближе к ночи. К этому времени Исанн уже спала, утомленная долгим, богатым на события и переживания днем. Бертрам постелил ей в одной из спален, клятвенно пообещав разбудить, как только приедет отец, а сам дожидался друга, ученика и начальника в гостиной. На кофейном столике высилась бутылка отборного кореллианского виски, пока еще плотно закрытая, - напиток стоил примерно пятую часть от месячного жалования старика и потому бережно хранился до особого случая. Такого, как становление Империи, например.
   - Я уже думал, что ты собрался ночевать в офисе, - приветливо улыбнулся Бертрам, когда Арманд переступил порог.
   - И бросить тебя с моей маленькой фурией? Я слишком дорожу твоим здоровьем.
   Он тяжело опустился в кресло и с наслаждением запрокинул голову, разминая затекшие мышцы. Даже в неярком свете торшеров было видно, что выглядит директор не лучшим образом: он казался бледным и осунувшимся; куда-то исчезли его привычные моложавость и энергичность - сейчас Арманду можно было не просто дать все его пятьдесят с небольшим, но и прибавить по ошибке с полдесятка лет.
   "Ударный труд еще никогда не шел никому на пользу".
   - Не наговаривай на маленькую, - с напускной строгостью проворчал Бертрам, разливая виски по стаканам. - У тебя прекрасная девочка, воспитанная, красивая и умная. Не пойму только, за что тебе досталась.
   Он наполнил стаканы (скрюченные артритом руки дрожали, но Бертрам все же умудрился не пролить ни капли) и предложил один Арманду. Тот усмехнулся:
   - И сам не знаю. Везение, Бертрам, чистое везение. Как она?
   - Спит. Очень за тебя переживала. Проблем с ней не было... если не считать принудительный просмотр пропаганды. Исанн в восторге от Палпатина, и мне приходилось восторгаться вместе с ней.
   Арманд хрипло рассмеялся, да как-то невесело. Кажется, у каждого, кто знал Палпатина достаточно близко, с годами вырабатывался иммунитет к его почти сверхъестественной харизме.
   - Маленькая еще, впечатлительная... потом поумнеет.
   - Что-то ты не очень рад триумфу.
   - Отчего же? Рад... только сил никаких уже не осталось. Хоть бы день не видеть все эти рожи.
   - За что боролся, Арманд. Лучше меня понимаешь, что покой тебе в этом году разве что сниться будет.
   Они выпили молча - ни нужды, ни настроения для тостов не было. Некоторое время сидели в тишине: Арманд в ней отчаянно нуждался после прошедшего дня, а Бертрам хорошо это понимал. В который раз старик порадовался про себя, что ему в свое время хватило ума отказаться от директорского поста: страшно представить, сколько нервных клеток и лет жизни он себе сберег.
   - Ну, рассказывай, - мягко потребовал он, когда Арманд лицом стал напоминать скорее живого человека, чем поднятого из могилы мертвеца. - Какие новости из коридоров власти?
   - За пять минут не расскажешь, - Арманд страдальчески поморщился и плеснул себе еще виски. - В общем и целом - неплохо. Его величество спектаклем остался доволен, раздает титулы, ордена и полномочия всем, кто под руку подвернется. Проект реформы Убиктората, которую я у него уже год выбить пытаюсь, наконец подписал... вот только с оговоркой. С той самой.
   Бертрам понимающе кивнул.
   - Вандрон все-таки протолкнул свой проект политической полиции? Ну, это было ожидаемо. Много полномочий оттяпал?
   Главный пропагандист Республики, а теперь и Империи, давно носился с идеей эдакого промежуточного звена между ведомством Арманда и обыкновенной полицией. Что не нравилось, естественно, ни Арманду, ни министру внутренних дел, но явно нравилось Палпатину, не желавшему сосредоточения слишком большой власти в руках главы ССБ. Проект Вандрона, чтоб этому жуку до конца жизни речевки своих активистов слушать, был обречен на успех.
   - Достаточно. Стихийные бунты, уличные беспорядки, терроризм мелких и средних масштабов, надзор за морально-идеологической обстановкой в войсках - все это теперь его вотчина. Формально, его ИСБ стоит ниже нас и обязана оказывать всесторонее содействие по первому же требованию, но знаю я, как это на практике будет выглядеть. Палпатину явно кажется, что мне слишком хорошо жилось.
   - Избаловался ты, вот что я тебе скажу. Одна дублирующая служба лучше, чем четыре. Забыл уже, как это было?
   - Твоя правда. Ну, за перемены к лучшему.
   - Давай за них.
   После второго стакана виски сил у обоих мужчин заметно прибавилось. У Бертрама даже мелькнула шальная мысль, что он поторопился со своим решением, озвучить которое Арманду все время мешала то совесть, то дела, то неподходящий момент. Но тут же его руки задрожали так сильно, что старик чуть не расплескал остатки алкоголя себе на грудь.
   Нет, все-таки не поторопился. Вернее, даже припозднился лет как минимум на десять.
   - Арманд, - начал он через силу, - ты знаешь, как я ценю и уважаю тебя. Я искренне горжусь всем, чего ты добился. И, думаю, ты вполне в состоянии идти дальше без брюзжания древнего старика, который даже роспись свою на рапорте об отставке ровно поставить не может. Ты в этом убедишься, когда этот документ завтра ляжет тебе на стол.
   Бертрам криво усмехнулся, но Арманд не ответил даже подобием улыбки.
   - Значит, уходишь на покой?
   - Да. И не только потому что устал. Скажу тебе откровенно, я не желаю видеть больше ни одной государственной тайны, за знание которой меня могут придушить в собственной постели. Хочу остаток жизни провести спокойно.
   "И никогда, никогда больше не смотреть в твои глаза и гадать, не решил ли ты, что я знаю слишком много. Ты хороший человек, Арманд. Но директор Айсард - безжалостный мерзавец без чести и совести. Не хочу я больше видеть эту твою ипостась".
   Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза. Бертрам знал - Арманд прекрасно понял все, о чем он умолчал. Они давно уже научились понимать друг друга без слов.
   - И я этого хочу, Бертрам, - сказал он тихо. - Я приму твою отставку. И не волнуйся: я никогда не прикажу придушить в постели человека, который имел сотню шансов уничтожить меня и не воспользовался ни одним.

* * *

   Далеко внизу, под благополучными ярусами Корусканта, жизнь текла в привычном безумном ритме. Немногих здесь волновало, что Республика прошла очередную точку невозврата в своей долгой истории, преобразившись радикально и навсегда: за чертой, что отсекала "верхнюю" столицу от "нижней", люди и экзоты жили по собственным порядкам, которые едва ли претерпят хоть малейшее изменение из-за нового государственного герба. Во всяком случае, так полагало большинство местных жителей, и только время покажет, справедливо или нет.
   Никто даже предположить не мог, что именно здесь, в одном из самых непрезентабельных районов Корусканта, в маленькой съемной квартире, которую и квартирой-то стыдно было назвать, решалась судьба троих героев минувшей войны. И, вполне возможно, будущих героев новой войны, которая пока лишь набирала обороты.
   - От мести должны отказаться вы, - тихим и бесконечно усталым голосом вещала голограмма магистра Йоды, почему-то не спуская пристального взгляда с Мейса Винду. - Не справиться с ситхами вам двоим, слишком велика мощь их и власть. Только погубите себя напрасно, если гневу позволите души свои отравить.
   По Мейсу было заметно, что лишь самообладание и глас рассудка заставили его смолчать. Казалось, не два дня прошло с падения Республики, но как минимум два года, так сильно изменился магистр за это время: каждая черточка его лица заострилась и огрубела, первые морщины прорезали темную кожу, а в глазах прочно поселилась ярость - то почти незаметная, то вспыхивающая ярким, безумным пламенем. Зато Оби-Ван не сумел скрыть облегчения: жажда мести, сжигавшая старшего товарища, пугала и отталкивала его. Кроме того, он сознавал, что не сумеет удержать Винду от необдуманных поступков сам, без помощи более авторитетного джедая.
   Сам же Кеноби не жаждал ничего. Ни победы, ни уж тем более мести. Только усталость, скорбь и тяжкий груз собственной вины - вот и все, что ему осталось.
   - Не подобраться нам к императору, смерть же ученика его не принесет нам победы. Скайуокера убив, шанса на искупление его мы лишим, и только. Владыка Сидиус и Империя его - вот зло истинное, не Энакин.
   Магистр Винду презрительно скривился, глаза его сузились в злом прищуре:
   - Скайуокер - предатель, магистр Йода, - выплюнул он. - Для таких, как он, не может быть искупления. Помяните мое слово: даже если в душе он и сожалеет о содеянном, Сидиус с корнем вырвет из него раскаяние. И недели не пройдет, как этот мальчик снова начнет убивать. Джедаев, бойцов Альянса, простых несогласных - всех, на кого укажет хозяин. Скайуокер перешел черту и теперь уже не остановится.
   Оби-Ван покосился на него и отвел взгляд. Знал ли магистр Винду, что его самого окутывает аура Темной Стороны? Знал ли он, что сам переступил черту, запретную для любого джедая? Оби-Ван не был уверен, что хочет услышать ответ. Слишком велика была вероятность, что тот окажется положительным.
   Война превратила его лучшего друга в предателя, но с магистром Винду она сотворила нечто куда более страшное. Для него, как подозревал Оби-Ван, уже не было возврата: слишком глубоко пустила корни ненависть и злоба.
   "Но неужели для Энакина - есть? После всего, что он сделал?"
   - Магистр Йода, вы действительно думаете, что Энакин еще не потерян для Света? - спросил Оби-Ван с такой надеждой, что его голос прозвучал почти умоляюще.
   Голограмма Йоды кивнула, качнув несоразмерно огромными ушами.
   - Видение мне было, Оби-Ван. Двоих детей от Скайуокера Падме Амидала родила, и великое будущее им предначертано. Отца своего они могут к Свету вернуть и галактику от тирании ситха избавить, если от зла сбережем мы их души. Ошибку допустим - и абсолютное торжество Сидиус познает.
   - Значит, мы должны забрать детей, - решительно заявил Мейс. - Амидала - разумная женщина, и слово "долг" для нее - не пустой звук. Она поймет. Возможно, нам удастся вывезти детей из столицы вместе с матерью...
   - Неверно мыслите вы, друг мой, - оборвал его Йода, неодобрительно нахмурившись. - Рядом с отцом остаться они должны. Любовь к женщине во Тьму толкнула Скайуокера, но дети от еще более страшного падения удержать его смогут... если воспитаны в Свете будут, матерью любящей и под защитой джедая опытного.
   Сказав это, Йода многозначительно посмотрел на Оби-Вана. Но тот, ощутив было, как затеплилась в груди надежда, лишь сокрушенно покачал головой.
   - Это невозможно, магистр. Сидиус будет держать семью Энакина под постоянным наблюдением, и его детей - в особенности. Даже если мне удастся связаться с Падме, это ничего не даст: как я сумею защитить малышей от императора и родного отца, когда не могу даже на улице появиться, не опасаясь ареста?
   - Не должен ты рядом с ними находиться, чтобы сберечь: для матери это задание, не для тебя. Ты лишь ободрить ее должен и путь указать, по которому ей пройти суждено. Рядом быть, когда помощь понадобится ей. Непросто будет на виду у ситхов скрываться, но умением этим тебе овладеть придется. Благо, помощники у тебя будут.
   - Кто же?
   Йода хитро улыбнулся и прикрыл глаза. Спрашивал ли он совета у Силы или просто устал, Оби-Ван не мог сказать. Но хотелось бы верить, что хоть к кому-то из них Сила была по-прежнему благосклонна.
   - Один - Бейл Органа, Ордена давний друг, равно как и Амидалы. Не удивится никто, что общение давние единомышленники поддерживают. В интригах политических Сидиус их заподозрит, но настоящую угрозу за надуманной не увидит. Через Органу ты связь держать будешь, твоими глазами и ушами он станет. А второй... узнаешь сам, когда он к тебе обратится. Давно и хорошо ты знаешь его, Оби-Ван, и встреча эта приятно удивит тебя.
   Оби-Ван с трудом подавил раздражение. В этом весь Йода: говорить загадками и туманными намеками даже в моменты, когда на кону стоит судьба галактики. Но уважение, которое испытывал Оби-Ван к старейшему магистру Ордена, было слишком велико, чтобы и дальше сомневаться в его словах. Йода был мудрее его и Мейса Винду вместе взятых, и видел будущее яснее, чем кто-либо другой. Время подтвердит его правоту, рано или поздно.
   По крайней мере, Оби-Вану хотелось в это верить. Ведь хоть что-то должно остаться незыблемым в этой галактике?
   - Я постараюсь оправдать ваше доверие, магистр, - Оби-Ван поклонился по старой привычке, совершенно забыв, что сам является членом Совета. А впрочем, много ли это значило? Рядом с Йодой он всегда будет лишь зеленым юнцом. - Если есть хоть малейший шанс вернуть Энакина к Свету и уничтожить Сидиуса, я сделаю все, чтобы он не пропал зря.
   - Справишься ты, Оби-Ван, - сурово сдвинул брови магистр. - О провале и думать не смей. Оплошаешь ты, и последняя надежда для галактики потеряна будет.
   Оби-Ван вновь склонил голову. Каким бы странным ни казалось ему задание, сколь бы туманными ни были перспективы, он впервые за эти безумные дни ощутил покой. Будто снова обрел точку опоры, казалось бы, безнадежно потерянную.
   Защищать и наставлять Падме. Присматривать издалека за ее детьми, ограждая по мере сил от императора и его дурного влияния. Спасти Энакина, в конечном итоге... это было правильно. Гораздо более правильно, чем пытаться убить его или снова окунуться с головой в войну.
   Вот только магистр Винду так не считал.
   - Мы не можем сидеть сложа руки и ждать, пока дети Скайуокера совершат чудо, в чем бы оно ни заключалось! - яда в его голосе было не меньше, чем на зубах родианской древесной змеи. - При первой же возможности я отправлюсь на фронт, магистр. Альянс вполне способен дать Империи отпор более традиционными методами. Быть может, к тому моменту, как дети Амидалы и Скайуокера дорастут до своего предназначения, у императора уже не останется Империи.
   Даже если Йода и был оскорблен таким пренебрежением, он не подал вида.
   - Об Империи, опоре тирана, забывать нам не следует. Правы вы, магистр Винду. Без кровопролития не обойтись нам, хоть и прискорбно это. В страшные времена мы живем и страшную цену платим за шанс победить... - он сокрушенно покачал головой и устало оперся на трость. - Вижу я, что с вами стало, друг мой. Надеяться только могу, что победу Света кровью оплатив, вы сами к Свету вернуться сможете.
   - Надеюсь, магистр, - сказал Мейс куда тише, почти шепотом. - Но не минутой раньше.
   Желтый огонь в его глазах горел слишком ярко, чтобы списать это на игру света. Оби-Ван непроизвольно сжал кулаки, чувствуя неприятный холодок от близости Темной Стороны.
   "Один из мудрейших, опытнейших магистров Совета... что же с ним стало? Что стало с галактикой, которая толкает во Тьму самых достойных?"
   Огромные, бесконечно мудрые глаза Йоды смотрели прямо на Оби-Вана, тепло и понимающе. Точно так же, как и всегда, и это придавало сил.
   В самом деле, хоть что-то в этой галактике осталось незыблемым.
   - Трудный путь нам всем выпал. Надеяться мы лишь можем, что с честью пройдем его. Да пребудет с нами Сила, друзья.
   - Да пребудет с нами Сила, - хором откликнулись Мейс и Оби-Ван. Тоже - почти как раньше, вот только не звучало никогда прежде в этих словах такой горечи.
   Голопроектор погас, и в комнате воцарилась тишина. Пустая, звенящая. Не говоря ни слова, Мейс подошел к вешалке и снял с нее неброский дорожный плащ. Глубокий капюшон скрыл приметное лицо магистра, а широкие полы - световой меч на поясе. Сегодня они оба должны были улететь с Корусканта: контакты магистра Винду в криминальном мире оказались неожиданно обширными, и рисковый контрабандист, согласный вывезти из столицы двоих джедаев, нашелся достаточно быстро. Но, как видно, Оби-Вану придется задержаться здесь на неопределенно долгий срок.
   - Удачи тебе, Кеноби, - обернулся Мейс к нему, уже стоя в дверях. - Не вполне понимаю, что ты должен сделать, но надеюсь, что не зря оставляю здесь толкового генерала и сильного джедая.
   - Магистр Йода всегда видел дальше нас.
   - Надеюсь, что так оно и есть. Вот только его видения не уберегли Орден от краха.
   Мейс скрылся за дверью, не став дожидаться ответа Оби-Вана. Его слова так и повисли в затхлом воздухе, холодные и презрительные. Полные злого разочарования.
   Когда-то Оби-Ван желал походить на Мейса Винду. Сейчас же он думал о том, что скорее умрет, чем будет жить вот так - выплескивая злобу в безнадежной войне, заполняя пустоту в душе Тьмой.
   Упаси его Сила от такой судьбы.
   - Я всегда знал, что со временем ты станешь мудрее магистров Совета, Оби-Ван, - раздался голос за его спиной. - Во всяком случае, Мейса.
   Медленно, будто во сне, Оби-Ван обернулся. Этого не могло быть. Он не мог снова услышать этот голос, ощутить это присутствие в Силе...
   - Сказано же тебе было: своего второго помощника ты хорошо знаешь, - усмехнулся Квай-Гон. Фигура его была полупрозрачной, как голограмма, но в остальном учитель выглядел в точности так, каким Оби-Ван запомнил его. Даже в Силе ощущался почти так же. - Или ты не рад меня видеть?
   Оби-Ван почувствовал, как губы сами собой складываются в глупую, мальчишескую улыбку.
   - Спрашиваете еще, мастер... рад. Больше, чем кому бы то ни было.
   Появление Квай-Гона было невозможным, немыслимым чудом. А где одно, там и два, не так ли?
   Впервые за эти безумные дни в душе Оби-Вана шевельнулась надежда, что он еще может что-то изменить к лучшему.

* * *

   Комплекс ТК-31 относился к числу тех самых тюрем для политзаключенных, до слухов о которых были так охочи журналисты и оппозиционеры всех мастей. Сюда не отправляли за мелкое вредительство и незначительные преступления, не запирали глупых крикунов, что своими наивными публикациями и выступлениями скорее помогали пропагандистской машине императора, чем вставляли ей палки в колеса. Места здесь резервирвовались только для особенных гостей, действительно представлявших интерес для Сенатской СБ (ныне Имперской разведки) или лично Арманда Айсарда. Через эти застенки проходили самые ценные из военнопленных, доверенные лица видных членов КНС и оппозиции внутри Республики, а также некоторые незадачливые интриганы, возомнившие, что могут обмануть доверие Палпатина и остаться безнаказанными. В числе последних значился и без вести пропавший некоторое время назад Кинман Дориана, окончательно запутавшийся в работодателях и попытавшийся затеряться в Корпоративном секторе вместе с немалой суммой на счетах и известными ему тайнами.
   "Предупреждал же я тебя, Кинман: допрыгаешься", - думал Арманд, проходя мимо его камеры. Исанн, семенившая следом за отцом, вцепилась в его ладонь мертвой хваткой.
   - Странная какая-то больница, - прошептала девчушка себе под нос, осматриваясь вокруг со смесью страха и восторга. Малышка вообще проявляла нездоровый интерес ко всему, что ее окружало: Арманд едва успел изловить ее за шиворот, когда неугомонная маленькая бестия дернулась посмотреть, кого же ведут по боковому коридору, и почему этот "кто-то" орет и вырывается.
   Не следовало приводить девочку сюда. Не следовало даже говорить о судьбе Габриэллы. Что за помутнение рассудка на него нашло, когда он пообещал Исанн встречу с матерью?
   Но данное слово назад не возьмешь, и Арманд просто ускорил шаг, вынуждая дочку пуститься за ним практически бегом. Чем меньше она здесь увидит, тем лучше для нее. Пока они поднимались на третий ярус, бывший до появления особой пациентки исключительно административным, Исанн успела поинтересоваться назначением охранных дроидов и лазерных ловушек ("я про такие в "Вестнике военных технологий" читала, они человека напополам разрезать могут!"), задаться вопросом, отчего здесь так много людей в форме ССБ, и лишь чудом не получить по шее от отца, выведенного из себя ее назойливым любопытством. Не дождавшись иного ответа, кроме раздраженного "уймись и веди себя прилично", девочка насупилась и, судя по сосредоточенному выражению мордашки, принялась строить собственные теории. Вполне возможно, не слишком противоречащие истине.
   На третьем ярусе неприветливые коридоры, обшитые серым композитным пластиком, сменились куда более уютными: полы здесь были покрыты неплохой имитацией дерева и устланы мягкими ковровыми дорожками; на стенах, выкрашенных в приятный глазу бежевый тон, попадались картины в умеренно вычурных рамах. Людям, занятым нелегкой службой дознавателей, надсмотрщиков и военных психиатров, комфортабельные условия работы требуются не меньше, а то и больше прочих. На этом же этаже располагались комнаты, переоборудованные под палату Габриэллы, но туда Арманд собирался зайти чуть позже. Сначала следовало поговорить с комендантом и лечащим врачом супруги. По ряду вопросов, которые совершенно не касались Исанн.
   - Посиди здесь, - велел Арманд дочери, когда они добрались до приемной коменданта. - Мисс, вы не будете так любезны присмотреть за ребенком, чтобы она не заскучала и ничего не натворила?
   - Конечно, господин директор, - симпатичная секретарша сверкнула белозубой улыбкой и будто невзначай оправила форменную серую юбку - хоть и длиной до колена, но весьма соблазнительную на стройных и длинных ногах. - Мне известить коменданта Эйвери о вашем прибытии?
   При слове "комендант" Исанн тихонько хмыкнула и бросила на отца многозначительный взгляд. На секретаршу она теперь смотрела примерно так же, как хищник - на издыхающую добычу. Зная норов и живой ум дочурки, Арманд готов был поспорить: она вознамерилась развлекать себя, выпытывая у несчастной девушки истинное назначение этого места. Но не к коменданту же тащить ребенка?
   ­­- Да, известите немедленно. Исанн, веди себя хорошо и не отвлекай мисс от работы. Мы пойдем к маме, когда я решу пару вопросов по работе.
   - Да, папа, - кивнула Исанн с самым невинным видом, какой только можно себе представить.
   Арманд неодобрительно покачал головой, но смолчал, хотя уже сейчас было очевидно, что дочка заслуживает хорошего выговора. За намерения.

* * *

   В четырех стенах без единого окна дни пролетают однообразно и незаметно. Только по неизменному год от года расписанию можно определить время: в восемь утра зажигается яркий дневной свет, в половину девятого подают завтрак, в два часа дня - обед, а в шесть - ужин. Ровно в девять вечера свет гаснет, и день завершается, чтобы завтра повториться снова. Часы между побудкой и отбоем заполнены навязчивым вниманием врачей, долгими беседами и процедурами, смысл которых ускользает от понимания - то ли помочь, то ли приумножить страдания болью и унижением. Порой случаются... инциденты, как обходительно называют палачи в белых халатах приступы саморазрушительного безумия, животного ужаса или вязкой апатии, отнимающей последние силы жить дальше. С мягкими улыбками и равнодушием в холодных глазах ей советуют не думать об очередном позоре, наконец ослабляя ремни на кровати и бережно перебинтовывая разодранные в кровь запястья. Она вежливо кивает, улыбается в ответ. Много говорит о том, как благодарна своим тюремщикам за заботу и терпение, и ни слова - о том, как страстно желает им испытать на себе все то, что они каждый день делают с ней.
   Она должна быть спокойна и покорна. Гнев недопустим. Страх непозволителен. Отчаяние? Не так страшно, эта напасть лечится легче прочих. Если госпожа не в состоянии сама контролировать свое эмоциональное состояние, новейшая аппаратура и безвреднейшие из лекарств сделают это за нее.
   О ней заботятся так же тщательно, как о какой-нибудь тысячелетней рухляди в Корускантском музее. Разве что пылинки не смахивают мягкой метелочкой. Супруга директора Айсарда не должна знать небрежного отношения и грубости. Даже пропуская электрический ток через ее тело, к ней обращаются не иначе как "госпожа", и почтительно целуют бледную руку перед тем, как вколоть сильнейший психотропный препарат.
   Ей, наверное, и впрямь не на что жаловаться. Даже самая придирчивая комиссия - если бы хоть одна комиссия знала об этом месте, - нашла бы условия содержания пациентки более чем достойными. Просторная палата, мягкая постель, пушистый ковер на полу, приятные глазу картины на стенах. Госпоже Айсард были доступны и маленькие женские радости: приличный гардероб, привезенный из дома, и косметика, разложенная на туалетном столике, само наличие которого было невиданной роскошью. Любой каприз, если он не выходил за рамки допустимого, тут же исполнялся услужливым персоналом, любой отказ облекался в самую вежливую из возможных форм. Дозволялся даже просмотр любимых передач по ГолоСети в конце каждой хорошей, прошедшей без "инцидентов" недели.
   В последнее время таких становилось все больше. "Идете на поправку", - говорили ей в лицо. "Продолжительная ремиссия", - шептались за спиной. А значит - улучшение временное, а о полноценном выздоровлении речи пока не идет. Может сложиться и так, что она никогда не выйдет из этой клиники. Не вернется домой и не обнимет дочку... даже лица ее больше не увидит.
   "Никогда", - прошептала Габриэлла Айсард своему отражению в зеркале. Губы были посеревшие, искусанные - но не беда, еще один слой помады, и станут они как прежде нежными и манящими. Кожа была бледной, нездоровой, но пудра, румяна и тональный крем исправят положение. Скроется и нездоровый землистый оттенок, и ранние морщины.
   Морщины. В тридцать шесть лет... Как завороженная, Габриэлла провела пальцами по впалой щеке, коснулась кошмарных синяков под глазами. Вздрогнув, схватила расческу и принялась с остервенением укладывать волосы, но то, что когда-то было роскошными золотисто-каштановыми локонами, ныне превратилось в блеклые ломкие космы. Никакие ухищрения не заставят их выглядеть так, как раньше. Да и косметика не сделает ее лицо таким же прекрасным, как жалкие два года назад, хоть несколько часов над собой колдуй или профессионального визажиста зови.
   В глубине запавших серых глаз блеснули слезы, и Габриэлла поспешила утереть их, пока не заметила бдительная медсестра. Улыбнулась через силу - а ведь хотелось броситься на нее, расцарапать в кровь простецкое, но такое свежее и здоровое личико, и кричать, кричать, кричать обо всем, что накопилось в душе. Ее заперли здесь, изуродовали, отняли все - семью, молодость, красоту... похоронили заживо, и по чьему приказу?! Арманд, ее Арманд отправил ее сюда, хотя она умоляла не делать этого! Без вины бросил в тюрьму, разлучил с дочерью... разве так платят за любовь и преданность? Разве так наказывают за ошибки, совершенные из желания спасти и уберечь?
   Он говорил, что ей нужна помощь. Говорил, что любит и желает только добра. Но разве это - добро? Ее состояние не улучшилось ни на йоту. Разве что реальность стала чуть менее зыбкой - но все оттого, что в ее новом мире все просто и понятно. Четыре стены, вежливо-равнодушные доктора, унизительные процедуры и беседы. Немного личного времени под бдительным надзором. Все неизменно. Никакой неопределенности, никакого страха перед завтрашним днем - лишь обреченность, которая затягивает все глубже и глубже.
   Наверное, именно это Арманд имел в виду, говоря, что ей нужен покой. Что ж, покой так покой... выдохнуть, запереть ярость глубоко внутри. Вспомнить о том, как счастливо улыбалась Исанн, вертясь у зеркала перед первым в жизни приемом. Или о последнем отпуске, который они провели всей семьей на лазурных пляжах Пантоломина. Или о походах в оперу с Милиссой и Мон...
   Женщина прерывисто вздохнула, сжала кулаки. Нет, о Мон не надо. О Мон думать нельзя. Вычеркнуть ее из жизни, забыть. Она лишь зло принесла и горе. Без нее будет лучше.
   Арманд обещал ей, что будет. Но верилось в это с трудом. И надежда на выздоровление с каждым днем становилась все более призрачной, что с Мон, что без нее.
   Вернув на лицо невозмутимое выражение, Габриэлла подхватила волосы мягкой заколкой. Такой не поранишься, даже если очень постараться. Все-то у них продумано. Добавила немного теней на веки, подмахнула тушью ресницы. Критически осмотрела свое отражение. Не так уж плохо... если не знать, как было раньше.
   - Все в порядке, госпожа?
   "А ты как думаешь, вонючая деревенщина?"
   - Конечно, Вилена. Тебя ведь так зовут, дорогуша?
   Она улыбнулась, высокомерно и холодно, с удовольствием отметив, как передернуло дрянную девку от ее "дорогуша". Пренебрежительное, снисходительное обращение хозяйки к служанке. Мелочь, но помогает держаться. Не забывать, кто здесь кто.
   Так легче переносить эту жизнь: теряя надежду, но хотя бы сохраняя остатки достоинства.
   Габриэлла сдавленно застонала, запустила пальцы в недоплетенную прическу. Медсестра напряглась, положила руку на комлинк. Шприц с транквилизатором у нее всегда наготове, и девица явно раздумывала, не пустить ли его в ход. Еще бы, ведь состояние госпожи такое нестабильное - того и гляди, набросится в ярости на ни в чем не повинный персонал или увечье себе нанесет...
   Как же Габриэлла их всех ненавидела. Убила бы прямо сейчас, задушила голыми руками, но сдерживает понимание: ничего не выйдет. Она лишь себе навредит. Доктора говорили: способность трезво оценивать реальность - хороший знак. Если бы это действительно было так.
   - Госпожа...
   - Что тебе, Вилена?
   Девица поморщилась от слишком грубого обращения, но руку с комлинка убрала. Расслабилась, поняв, что опасность миновала.
   - Вас хочет видеть господин Айсард. Сейчас он разговаривает с доктором Тари, но будет здесь через несколько минут.
   У Габриэллы екнуло сердце. Арманд не навещал ее уже несколько месяцев, и в последний раз они расстались не лучшим образом. Она плохо помнила, как именно: слова "паническая атака" объясняли многое, но ничего конкретно. Что она наговорила ему? Насколько омерзительна была? Насколько безумной выглядела?
   И, самое главное, зачем ему понадобилось приходить снова? Неужели...
   "Нет. Незачем тешить себя глупыми надеждами. Арманд решил нанести визит вежливости, только и всего. Он ведь считает, что должен это делать".
   С огромным трудом женщина взяла себя в руки. Снова взялась за расческу и заколки, принялась сноровисто укладывать волосы. Этой неумехе Вилене ведь не доверишь, напортачит только... неужели Арманд не мог прислать ей горничную, если и впрямь хотел облегчить ее существование?
   - Принеси мне платье, не стой столбом! - шикнула Габриэлла на бестолковую девицу. - Не могу же я встречать мужа в ночной сорочке?
   Глупая деревенщина, как назло, подала ей одно из самых простеньких платьев - то ли в пику своевольной пациентке, то ли для особы ее круга любой наряд Габриэллы выглядел роскошным. Но выбирать уже не приходилось: женщина едва успела одеться и одернуть перекрутившиеся рукава, как раздался стук в дверь.
   - Открой, - велела она, поправляя прическу.
   Медсестра одарила ее таким хмурым взглядом, что в душе Габриэллы шевельнулся страх: ох и отыграется эта мелкая дрянь, едва ей станет хуже... Арманд и пальцем не шевельнет, чтобы зарвавшуюся девчонку наказали, если будет уверен, что та не измывалась над его женой, а всего лишь выполняла свои обязанности. Мнение Габриэллы здесь роли не играло. Да и никогда не играло, если уж на то пошло. Арманд всегда считался с ней не больше, чем с их маленькой дочкой. Видимо, не делал большой резницы между ребенком и женой, бывшей на четырнадцать лет его моложе.
   Но все эти мысли вылетели из ее головы, едва Арманд переступил порог. Габриэллу вдруг бросило в дрожь, она с трудом удержалась от трусливого шага назад. От подступающей паники тело кололо ледяными иголками. Лишь неимоверным усилием воли женщина заставила себя стоять прямо, в то время как ей отчаянно хотелось съежиться и забиться в угол.
   - Оставьте нас, - бросил Арманд медсестре, даже не глянув в ее сторону.
   Габриэлла терпеть не могла эту девицу, самоутверждавшуюся за счет чужого бессилия и страданий. Но в тот момент она едва не попросила Вилену не уходить, настолько пугающей была перспектива остаться с мужем наедине.
   Конечно, она не произнесла ни слова. Никто все равно не послушал бы ее - жалкую пленницу, сломанную куклу, которую надлежало починить. Медсестра покорно шмыгнула за дверь, и та закрылась с омерзительно знакомым щелчком.
   Габриэлла затравлено огляделась. Заперта. Заперта и беспомощна, совсем как в ту ночь...
   Она все-таки попятилась к стене. Машинально коснулась кончиками пальцев шрама на шее. В голове ураганом пронеслось все, что ей хотелось сказать мужу. Как она рада видеть его, как устала быть одна, как страшно ей здесь, как плохо, как сильно она хочет домой, к дочери, к нормальной жизни... А еще - как ненавидит его за все, что он сотворил с ней. Как ненавидит себя саму за то, что готова броситься ему в ноги, лишь бы он сказал, что все закончилось, и сегодня же забрал отсюда.
   - Здравствуй, - только и удалось выдавить ей. Голос дрогнул, слова оборвались где-то в горле.
   - Здравствуй, - ответил он мягко. - Как ты, Габи?
   Женщина едва не разрыдалась. Да как он может спрашивать ее об этом? Как может разговаривать с ней так, будто ничего не случилось?!
   Она не ответила - просто не смогла. Попыталась вымучить привычное и спасительное "хорошо", но язык не повернулся. К глазам, так тщательно подкрашенным, подступили слезы, и Габриэлла не нашла в себе сил бороться с ними. Всхлипнула, закрыла лицо руками и отвернулась.
   "Больно, как же больно... и виски снова ломит..."
   Она вскрикнула, почувствовав прикосновение к плечам - мягкое и бережное, но ее словно током ударило. Арманд мягко притянул ее к себе и заключил в объятия - до того деликатные, будто кости Габриэллы могли сломаться от легчайшего касания, но ей хватило и этого. Ее дыхание тут же участилось, серце бешено застучало в груди - верный признак надвигающегося приступа. Габриэлла крепко зажмурилась и сделала глубокий вдох. Один, два, три, четыре... выдох. Медленно, на те же четыре счета. Простое средство, но помогает.
   - Тише, - ласково прошептал Арманд, гладя жену по голове, как маленькую девочку. - Все в порядке, дорогая. Все хорошо.
   - Можно и так сказать. Отпусти меня, пожалуйста, - выдохнула Габриэлла. Попыталась высвободиться из его рук чуть настойчивее, и на сей раз Арманд не стал препятствовать. Даже поднял ладони вверх, демонстрируя, что не намерен дотрагиваться до нее, если она этого не желает.
   Врачи наверняка рассказали ему, как остро она реагирует на прикосновения. Особенно на его прикосновения.
   - Тебя давно не было, - проговорила она, следя за голосом и контролируя дыхание. - Я уже думала, что ты забыл про меня.
   Слова и эмоции приходилось цедить по капле. Если она сорвется снова, то в руки себя уже не возьмет. Ей бы хотелось наброситься на мужа с обвинениями, но тогда она не остановит себя от безобразной истерики. Хотелось бы прижаться к нему, нежно взять за руку, как раньше, в счастливые времена, но и это наверняка кончится плохо: ее подсознание пугливо, агрессивно и непредсказуемо, и может выкинуть некрасивый фокус в любой момент.
   Оставался один выход: холод и равнодушие. Пусть в душе и творилось совершенно иное.
   - Дела не позволяли. Прости меня, милая.
   - За что именно?
   Прежде она прятала взгляд, но теперь смотрела прямо на мужа. И, пожалуй, впервые в жизни он уступил ей, первым отведя глаза. Вот только никакой радости не было в этой "победе".
   - За многое. Я виноват перед тобой, Габриэлла, и ты знаешь, что я сожалею.
   - Знаю, Арманд. Но что толку?
   На Арманда было страшно смотреть. Он мог показаться невозмутимым, но Габриэлла слишком хорошо знала его, чтобы этим обмануться. Ее ответ словно наотмашь ударил его, все силы вышиб одним ударом. Светло-голубые глаза потускнели до невнятно-серых, морщины, казалось, сильнее проступили на усталом лице. На миг ей стало стыдно за свою жестокость.
   А потом она бросила взгляд на собственное отражение, и от стыда не осталось и воспоминания.
   - Я слышал, тебе лучше, - ответил запоздало и невпопад. - Врачи говорят, что есть надежда на полное выздоровление через несколько лет.
   Габриэлла криво усмехнулась:
   - Этими сказками они кормят нас обоих. Меня - чтобы не свела счеты с жизнью, а тебя - чтобы не лишиться голов и финансирования. Я уже ничему не верю, Арманд. Да и ты не веришь.
   - Если бы не верил, то не держал бы тебя здесь. Ты поправишься, Габриэлла. Если же нет, я отправлю твоего лечащего врача на рудники Кесселя и найду того, кто сможет тебе помочь.
   Он улыбнулся, давая понять, что это всего лишь шутка, но его глаза оставались пугающе холодными и серьезными. Зная Арманда, Габриэлла почти не сомневалась, что именно так он и поступит. Будет заглушать свое чувство вины деньгами, вложенными в ее лечение, и жизнями, загубленными ради нее.
   Он ведь все делал ради нее. Так он говорил, отдавая ее самому первому психиатру. Так он говорил, запирая ее здесь. Не хотелось и думать о том, на что он способен ради Исанн.
   В палате повисло тягостное молчание. Габриэлла, утомленная слишком сильными переживаниями, опустилась на кровать. Ей давно пора было принимать лекарства, но Арманд, видимо, распорядился иначе. И хорошо. Проклятые препараты притупляли чувства, погружали в сомнамбулическое состояние, мешали думать. Да, ей было тяжело справляться с наплывом эмоций, но за вернувшуюся живость ума она со многим готова была смириться.
   - Арманд, как наша девочка? Ты же наверняка совсем о ней позабыл, бедняжке...
   - Ну что ты. Попробуй о ней забудь: сама о себе напомнит. - С молчаливого согласия жены Арманд присел рядом и осторожно, чтобы не напугать, коснулся локона, выбившегося из ее прически. Габриэлла непроизвольно сжала ладонь в кулак, но не оттолкнула его. - Ей тебя сильно не хватает. Она очень тоскует по тебе и понемногу отбивается от рук. Сибилла не справляется с ее норовом, а я... ты же знаешь, я понятия не имею, как воспитывать маленьких девочек. Тем более таких, как наша.
   Габриэлла улыбнулась, но печали в этой улыбке было куда больше, чем радости. Исанн, ее малышка... как же она без нее? Арманд никогда не уделял ей должного внимания, а если и уделял, то брался за воспитание с тактом и умением гаммореанца: то обходился с дочкой до жестокости строго, то баловал сверх меры.
   - "Таких, как наша"? Арманд, то, что Исанн не выполняет каждое твое распоряжение сломя голову и отвечает как-то иначе, чем "есть, сэр!", не делает ее трудным ребенком. Почему-то у меня легко получалось с ней ладить.
   - Потому что ты - прекрасная мать.
   Он попытался накрыть ее ладонь своей, но Габриэлла убрала руку. Посмотрела на мужа с упреком и болью, чувствуя, как на глаза вновь наворачиваются слезы.
   - Какая из меня теперь мать... - прошептала она и отвернулась, пряча взгляд. - Я благодарна за внимание, Арманд, но лучше тебе уйти. Этот разговор нам обоим в тягость.
   Арманд долго молчал, и Габриэлла была признательна ему уже за одно это. Не хотелось слушать его неуклюжие утешения.
   "Не знаешь, что сказать, дорогой? А не надо ничего говорить. Просто смотри на меня. Посмотри, что ты сделал со мной. Нет у тебя больше красавицы-жены, нет у нашей дочки замечательной матери, и все это по твоей вине!"
   - Габриэлла, я привел Исанн сюда, - резковато, почти холодно сказал Арманд. - Девочке без тебя очень плохо, ей нужно с тобой повидаться. Пожалуйста, соберись. Хотя бы ради нее.
   Габриэлла удивленно воззрилась на него. Смысл сказанного дошел до нее не сразу, настолько невероятной оказалась новость.
   - Но... - беспомощно промямлила женщина, боясь поверить своему счастью. - Но как же так? Мне говорили, что я опасна для ребенка, и нам нельзя видеться! Разве что-то изменилось?
   - Твое состояние изменилось, Габриэлла. Ты лучше контролируешь себя, мыслишь яснее... даже не пытаешься выцарапать мне глаза, когда я обнимаю тебя, - он улыбнулся, неожиданно светло и ласково. - Эта встреча пойдет на пользу вам обеим. Только ты должна пообещать мне кое-что, дорогая.
   - Что угодно, - прошептала Габриэлла, покорная, как никогда прежде. Она уже не надеялась увидеться с Исанн, а оказалось, что малышка сейчас здесь, рядом с ней! О каких сомнениях может вообще идти речь? - Если и ты пообещаешь мне, что это не в последний раз.
   - Это будет зависеть только от тебя. Габриэлла, я знаю, ты винишь меня во всем, что с тобой произошло. Знаю, что доказывать тебе обратное - бесполезно, ты все равно не пожелаешь ничего слышать. Но нашей дочери ты о своих подозрениях не скажешь ни слова. Понятно?
   Габриэлла кивнула в ответ. И - чего сама от себя не ожидала, - нежно дотронулась до руки мужа. Совсем как в те времена, когда была в своем уме, а их брак не знал более страшных испытаний, чем дурная привычка Арманда задерживаться на работе допоздна.
   - Мне бы и в голову не пришла подобная глупость, Арманд. От нашей семьи и так мало что осталось. Ни к чему и дальше ее разрушать.

* * *

   - ...Вот, а праздничный бал уже завтра, представляешь? Там все важные люди будут, ну, кроме тех, кто сейчас слишком занят на фронте. И семья Маннэа тоже приглашена, вместе с тетей Милиссой и Сейли. Она мне уже платье свое показывала. Ничего так, но у меня лучше будет! Папа сказал, что оно стоит, как хороший спидер. Шутит, конечно, но оно в любом случае чудесное. Вот, посмотри...
   Исанн, трепеща от возбуждения, включила комлинк и развернула голографическую проекцию наряда, заказанного специально для первого Дня Империи и, по совпадению, первого выхода девочки в свет. Габриэлла разразилась положенными в таких случаях восторженными восклицаниями, не уставая ласково перебирать волосы дочери. За те полчаса, что они провели вместе, Исанн щебетала без умолку, будто задалась целью рассказать матери об всем, что произошло за время ее вынужденного отсутствия. К чести девочки стоило отметить, что неприятных тем, которые могли бы расстроить или взволновать Габриэллу, она старательно избегала: по ее словам выходило, что лишь болезнь матери омрачала ее жизнь. Арманду даже стало немного не по себе от того, каким внимательным и заботливым отцом выставила его дочка. Габриэлла слушала внимательно, время от времени задавая Исанн невинные вопросы и заливисто смеясь над ее наивными детскими шутками.
   Арманд смотрел на них, и на сердце становилось невыносимо тяжко. Вот так должна выглядеть его семья. Такую идиллическую картину он представлял, делая предложение Габриэлле. Эта женщина была всем для него; при ней было все, что Арманд желал видеть в супруге, и даже больше: утонченная красота, доброе сердце, преданность, манеры... она была идеалом, настоящим совершенством. Он готов был звезды с неба срывать ради нее. Бросать миры к ее ногам. Но слишком увлекся, прорываясь к вершинам власти, и не заметил, что любимая не успевает за ним и успевать не желает.
   Она была слишком нежным и невинным созданием для него. Нельзя было давить на нее и запугивать. А уж тем более - отдавать бедняжку живодерам Ирвена. Кто б ему два года назад об этом сказал...
   - Жалко, что тебе еще нельзя домой, - тихонько сказала Исанн, прижимаясь к матери. - Папа говорит, что ты должна поправиться через пару лет, но, по-моему, с тобой и так все хорошо. Ты только слишком худая. Тебя здесь плохо кормят, да?
   Габриэлла тяжело вздохнула и ласково убрала со лба Исанн белую прядку. Арманду вдруг вспомнилось, как терпеливо она объясняла дочке, что в ее разных глазах и светлых, будто седых прядках у висков нет ничего уродливого, и глупые одноклассницы, которые насмехаются над ними, просто завидуют ее красоте. Сам он только и мог, что посоветовать выцарапать обидчицам глаза, а потом замять скандал, когда Исанн приняла шутливый совет отца за руководство к действию.
   - Докторам лучше знать, как меня кормить и когда выпустить, детка. Не надо за меня переживать... теперь, когда нам разрешили встречаться, мне станет гораздо легче.
   Идиллию нарушил шорох открывшейся двери. Габриэлла вздрогнула и судорожно прижала к себе дочку, Исанн вцепилась в мать мертвой хваткой. На доктора Тари они обе уставились дикими, напуганными глазами.
   - Еще рано, - прошептала Габриэлла чуть слышно, заметно побледнев.
   Врач вежливо улыбнулся ей:
   - Конечно, госпожа. Простите, что потревожил, но мне нужно поговорить с вашим супругом. Господин директор, можно вас на пару слов?
   Арманд многозначительно глянул на жену.
   - Стоит ли оставлять их наедине?
   - Не беспокойтесь, сэр. Состояние вашей супруги вполне стабильно, к тому же за ней присмотрят.
   Он посторонился, пропуская в палату медсестру. Габриэлла презрительно поджала губы, и Исанн немедленно скопировала ее гримасу. Девушка заметно стушевалась, и ласковая улыбка, которой она собиралась одарить малышку, тут же увяла.
   - Я не помешаю вам, госпожа, - смущенно пробормотала она. - Просто посижу рядом, на всякий случай.
   Габриэлла не сказала ей ни слова: вновь принялась щебетать с дочкой, подчеркнуто игнорируя и медсестру, и мужа. Арманд сухо кивнул врачу и вышел в коридор.
   - В чем дело, доктор? - поинтересовался он, едва дверь закрылась за ними. - Надеюсь, у вас были веские причины, чтобы оторвать меня от общения с семьей.
   - Надеюсь, что вы сочтете их таковыми, - с заискивающей улыбкой произнес Тари. Судя по нервным движениям рук и горящим глазам, психиатр был очень взволнован. Но, что примечательно, не испуган - скорее, возбужден. - Понимаете ли, есть некоторые темы, которые я предпочел не обсуждать в присутствии коменданта Эйвери. Он, как вы, должно быть, знаете, придерживается очень высокого мнения о докторе Ирвене и мог бы принять мои слова за, как говорится, наглый поклеп на уважаемого ученого. Что, естественно, было бы в корне неверно...
   - Ближе к делу, - раздраженно бросил Арманд, мысленно пообещав себе отправить Тари к его же пациентам, если у него хватило наглости лезть к нему с подковерными интрижками.
   - Конечно, сэр. Я буду краток. Как вам известно, доктор Ирвен, которого я безмерно уважаю как специалиста, но чье пренебрежение профессиональной этикой приводит меня в ужас, применял к мадам Айсард крайне... нестандартные методы лечения. Полная блокировка одних участков памяти и существенная корректировка других должны были избавить госпожу от обсессивного расстройства, психологической зависимости от антидепрессантов и, скажем так, некоторой совершенно лишней для дамы информации. Однако результат оказался...
   - Я знаю, каким оказался результат, - процедил Арманд. - Я для того и назначил вас, чтобы вы исправили вред, нанесенный вашим предшественником. А теперь либо переходите к сути, либо перестаньте тратить мое время.
   - Разумеется. Считаю своим долгом еще раз уверить вас, что оптимистичные прогнозы касательно здоровья вашей супруги имеют под собой твердые основания. Переход к более традиционным методам лечения благотворно сказался и продолжает сказываться на ее состоянии. Полностью ликвидировать нанесенный доктором Ирвеном ущерб вряд ли удастся, но при сохранении нынешней динамики госпожа Айсард сможет вернуться к полноценной жизни в течение двух-трех лет.
   - Я поверю в это, когда смогу увезти жену домой, не опасаясь, что она перережет себе вены или выбросится с балкона.
   - Я был бы очень удивлен, если бы вы ответили иначе. Я знаю, как трепетно вы относитесь к здоровью супруги, сэр. Но речь я хотел повести о том, что привело ее к такому плачевному состоянию...
   С загадочной улыбкой Тари вытащил из портфеля инфочип и передал его Арманду.
   - Здесь, сэр, - поспешил пояснить он, - записаны результаты моих собственных исследований на основе наработок доктора Ирвена. Его методы чудовищны, но могут привести к фантастическим результатам... если применять их правильно. По основному, так сказать, профилю этого учреждения. Доктор Ирвен старался использовать для лечения то, что является по своей сути оружием. Опаснейшим и очень действенным.
   - Поясните.
   Глаза Тари загорелись азартным огнем. Он даже подошел ближе и понизил голос, будто делился сокровенной тайной.
   - Приняв заботу о вашей супруге вместе со всей документацией предшественника, я запустил собственный проект, основанный на его идеях. В отличие от него, я никогда не посмел бы ставить эксперименты на госпоже Айсард: кощунственно поступать так с невинным человеком, к тому же - с дамой. Я продолжил исследования на заключенных - разумеется, самых бесполезных из них, и с разрешения господина коменданта. Уже через четыре месяца работы нам удалось добиться частичной амнезии у одного из подопытных: он начисто забыл, что сподвигло его на службу КНС - а ведь то был глубоко личный, эмоциональный мотив! Этот человек был фанатиком, однако без этого воспоминания его вера в Конфедерацию пошатнулась. Еще через полтора месяца он все свои действия стал рассматривать в ином свете и, можете ли поверить, начал испытывать отвращение к себе и бывшим союзникам! Разумеется, для этого потребовалась интенсивная психологическая обработка. Не стану утомлять вас неприглядными подробностями, однако с конечным результатом вы можете ознакомиться хоть сейчас: солдат Конфедерации, некогда фанатично преданный ее идеям, глубоко раскаивается во всех совершенных преступлениях и просит дать ему шанс искупить их.
   Арманд с задумчивым видом подбросил инфочип на ладони, после чего с подчеркнутой небрежностью положил в нагрудный карман.
   - Любопытно, доктор Тари. Я бы даже сказал, весьма любопытно. Вы смогли повторить эксперимент на других подопытных?
   - Не стану лукавить, господин директор: мы приступили к обработке следующего заключенного, однако процесс продвигается медленно. Его сопротивляемость внушению и медикаментозному воздействию гораздо выше, чем у предыдущего. На данном этапе у него наблюдается выраженное нарушение когнитивных функций, и, боюсь, этот экземпляр нам придется попросту списать. Однако при наличии достаточного финансирования и количества подопытных...
   Арманд остановил его движением руки.
   - Я услышал достаточно, доктор. И вот что я вам скажу на это: верните мне мою жену. Вылечите ее - получите и финансирование, и лабораторию, и персонал, а уж подопытных вам будут присылать вагонами.
   Не успел врач расплыться в улыбке и рассыпаться в благодарностях, Арманд склонился над ним и добавил таким тихим и доброжелательным голосом, что у Тари от страха встали дыбом волосы на руках:
   - Но если по истечении обещанных трех лет Габриэлла не вернется домой в здравом уме, следующим подопытным станете вы. Я достаточно ясно выразился?
   Тари нервно сглотнул и вымученно, неправдоподобно улыбнулся:
   - Предельно ясно, господин директор.
   - Очень хорошо. А теперь оставьте меня с женой и дочерью.

* * *

   Полчаса спустя Арманд ехал вместе с дочерью домой. Из палаты Исанн выходила счастливой и веселой, преисполненной надежд на скорое выздоровление матери, однако в дороге почему-то погрустнела, насупилась. Хмуро глядя в окно, девочка выводила на нем видимые только ей узоры.
   - Что опять не так? - устало, но без раздражения спросил Арманд. Решив, что вопрос прозвучал резковато, ласково потрепал дочь по голове. Та поморщилась, хотя обычно любую отцовскую ласку принимала с радостью и благодарностью.
   - Мне так жалко маму, - прошептала она. - Она ведь поправится, да, пап? Поправится же?
   "Самому бы знать", - подумал он мрачно. Но вслух, разумеется, сказал иное:
   - Врачи говорят, что поправится. С твоей мамой работают лучшие специалисты, Исанн. Они вернут ее нам, не волнуйся.
   Исанн молча кивнула. Сжала кулачки так, что костяшки пальцев побелели, и неожиданно всхлипнула. Прижавшись к отцу, уткнулась лицом ему в плечо и тихонько расплакалась. Арманду только и оставалось, что подхватить ее на руки и неуклюже гладить по голове и плечам, дожидаясь, пока девочка успокоится.
   Слезы у Исанн закончились на удивление быстро. Судорожно всхлипнув напоследок, она отстранилась. Утерев глаза и щеки, вскинула голову - и Арманд поразился, насколько недетским был ее взгляд.
   - Ты обещал мне Мотму, папа, - детский голосок прозвучал до того холодно и ровно, что Арманду стало не по себе. - Когда ее поймают, я хочу видеть ее смерть. Хотя нет, не хочу. За то, что она сделала с мамой, эта гадина сама должна сгнить в тюрьме.

* * *

   Галактику лихорадило. Провозглашение Империи и сопровождавшее его массовое ликование - отчасти искреннее, отчасти мастерски раздутое и подхваченное пропагандой, - оказали скорее обезболивающий эффект, чем по-настоящему целебный. Триллионы разумных существ, истосковавшись по хорошим новостям, с готовностью поверили в красивую сказку, рассказанную Палпатином - ведь в ней было все, чего так недоставало народам бывшей Республики. Благополучие и справедливость, безопасность и уверенность в завтрашнем дне сулил своим подданным новоявленный император, ухитряясь найти правильные слова и для беднейшего из фермеров Дантуина, и для купающегося в роскоши богатея с верхних ярусов Корусканта. Кто-то верил охотнее прочих, кто-то с большим скепсисом, кто-то не верил вовсе, но было бы лукавством отрицать, что значительная часть имперских граждан лелеляла надежды на перемены к лучшему.
   Но война продолжалась, и смотреть новости с фронтов было так же страшно, как и прежде. Если не страшнее, потому что контраст с царившей в Центральных мирах праздничной атмосферой был поистине чудовищным. Галактика все так же горела, а Империя наращивала вооружения, чтобы потушить пламя встречным огнем, и все крепче закручивала винтики своей государственной машины, чтобы не позволить ему разгореться снова. И нисколько не считалась с мнением тех, кому теперь предстояло жить на пепелище.
   В первые дни после рождения близнецов у Падме не было ни сил, ни времени задумываться об этом. И днем, и ночью все ее мысли были заняты малышами; в них же она нашла точку опоры и источник душевного покоя. Энакин где-то пропадал целыми днями, но в те редкие часы, что они проводили вместе, был нежен и внимателен, окружая Падме и детей такой любовью, какую она никогда прежде не получала от него. Влюбленность пылкого мальчишки закончилась - любовь взрослого мужчины, отца и мужа пришла ей на смену. Падме слышала множество мрачных историй о Темной Стороне и том, как она уродует душу человека, но если с Энакином и проходила подобная трансформация, то протекала она, как тогда казалось, медленно и незаметно. Почти неделю ничто не омрачало их счастье.
   Но вскоре с Набу прибыли Сабе и Дорме, которые взяли на себя большую часть заботы о детях. Падме все еще проводила рядом с Люком и Леей часы напролет, но теперь скорее из желания, чем необходимости. Сил и свободного времени у нее стало гораздо больше, а вместе с ними навалились забытые до поры переживания. Встречая Энакина у порога, Падме все чаще вспоминала о цене, уплаченной за эти счастливые дни, и обугленные стены Храма джедаев, падением которого так гордилась Империя, вставали перед глазами. Держа мужа за руку, гнала прочь мысли о том, сколько невинных жизней эта рука уже отняла и еще отнимет. Всего лишь раз она завела с ним разговор о политике, и его холодный ответ хлестнул, как пощечина: "Галактикой теперь правит Палпатин, и тебя это не касается. Ты больше не сенатор, Падме, и в этот проклятый зал войдешь только через мой труп". Может быть, у нее слишком разыгралось воображение, но в тот момент ей померещился страшный огненный отсвет в глазах любимого.
   С каждым днем все сильнее становилось чувство, будто Падме оказалась заперта в спасательной капсуле в самый разгар космического сражения. Она была в равной степени отрезана от дел Империи и Альянса: с товарищами по Комитету, за исключением оставшихся на Корусканте Бейла и Терр, не было связи, а Энакин, знавший хоть что-то о планах Палпатина и его клики, наотрез отказывался обсуждать их с женой. Для нее, привыкшей всегда находиться в гуще событий, тихое семейное счастье стремительно превращалось в плен. Она бы и рада снова забыться в заботе о детях и любви к мужу, да не получалось: невыносимо было наблюдать за творящимся в галактике безумием и сознавать собственное бессилие что-либо изменить.
   Хуже всего было то, что Падме больше не видела пути к спасению. Что бы ей дало место в Имперском сенате? Право покорно голосовать за каждую реформу императора или, быть может, как прежде призывать к миру, собирая насмешки и презрительные взгляды? А членство в совете Альянса? Альянс желал мира не больше, а то и меньше Империи. Падме понимала это и раньше, но надеялась, что сумеет стать голосом разума на их собраниях, остужать горячие головы и по мере сил продвигать компромиссные, наименее разрушительные и кровавые решения. Теперь же она сомневалась, что ей бы это удалось. Альянс был создан на демократических началах, а демократия предполагает подчинение одного воле многих. Идея, прекрасная ровно до тех пор, пока большинство не выступает за войну и хаос.
   Весь мир перевернулся с ног на голову и продолжал вращаться, и больше не было в нем четких ориентиров. Было зло, но не было добра. Были враги, но не было друзей. Только в своих детях Падме могла быть уверена. Они - ее. Ее и Энакина. Хотя бы над ними у Палпатина не было власти. И не будет, пока она жива.
   Лея беспокойно завозилась в кроватке. Приоткрыла глаза и забавно сморщилась, зевая. Выпростав ручонку из пеленок, пихнула брата, но тот лишь прогукал что-то во сне. Улыбнувшись, Падме легонько, почти неощутимо щелкнула дочку по кончику носа. Та цепко ухватила мать за палец и, удостоверившись, что теперь она точно никуда не денется, снова закрыла глаза и умиротворенно засопела.
   - Любимые мои, - прошептала Падме. - Что бы я делала без вас?
   Опасность давно миновала, но молодую мать по-прежнему бросало в дрожь при мысли, что малышей у нее вполне могло и не быть, сложись все иначе. После рождения детей она не могла поверить, что всего несколько дней назад готова была безрассудно рисковать ими лишь затем, чтобы накрепко привязать Набу к Альянсу. К войне, которая принесла бы неисчислимые страдания ее народу. Тогда это казалось единственно возможным выходом. А сейчас... Падме не знала. Но мерзкий осадок оставляло на душе понимание: никто из друзей и союзников даже не подумал отговорить ее от участия в чрезвычайной сессии. Хотелось бы верить, что это было проявлением уважения к ее выбору и чувству долга. Но почему-то гораздо легче верилось в то, что никого, по большому счету, не волновало, что будет с ней и ее детьми. Кроме Энакина и Тайфо. И, как бы дико ни звучало, Арманда Айсарда, нуждавшегося в Энакине. Хоть плачь, хоть смейся.
   За спиной послышались тихие шаги. Падме не было нужды оборачиваться, чтобы узнать Сабе: походку своей бывшей служанки-двойника, а ныне ­- камеристки, няни малышей и доверенной подруги в одном лице, она никогда бы не спутала с более решительной поступью Дорме. Больше в доме и не было-то никого, если не считать Трипио.
   - Дети еще спят, Сабе, - с мягкой улыбкой обратилась она к служанке. - Не беспокойся, я сама покормлю их, когда они проснутся.
   - Госпожа, простите, что потревожила, но сенатор Органа просил о встрече с вами. Я оставила его ждать в главной гостиной, подала каф и закуски. Что мне передать ему?
   Падме устало потерла виски, мысленно досадуя на свою забывчивость. За всеми треволнениями и суетой вокруг детей она совершенно перестала следить за временем, а ведь они с Бейлом еще прошлым вечером договорились о встрече.
   - Передай, что я спущусь через несколько минут. А после присмотри за детьми, хорошо? Не хочу оставлять их одних.
   Сабе склонила голову и вышла из комнаты так же тихо и быстро, как и вошла. Будто в воздухе растворилась. Удостоверившись, что близнецы крепко спят, Падме выскользнула вслед за ней и направилась в спальню - немного привести себя в порядок. Встречать гостя без макияжа и с прической, растрепавшейся после возни с малышами, Падме Амидале не позволяли ни воспитание, ни женственность.
   Когда она наконец спустилась в гостиную, Бейл с отсутствующим видом листал выпуск "Сенатора" двухмесячной давности. Этот, по меткой характеристике Мон, "дамский журнал для мужчин" Падме выписывала специально для развлечения скучающих посетителей, так как ни на что иное этот сборник сплетен, прикидывающийся политической аналитикой, не годился. Зато теперь, наверное, можно будет хранить его как память о былых временах и ностальгически вздыхать, глядя на наивные прогнозы о скором конце войны и выборах нового канцлера. Падме посмеялась бы, если б плакать не хотелось.
   - Представляешь, они меня в следующие канцлеры прочили, - сказал Бейл вместо приветствия, невесело улыбнувшись. - А тебя называли в числе "наиболее вероятных кандидатов на роль спикера". Аналитики...
   Поморщившись, он отложил журнал в сторону и поднялся. Церемонно поцеловал Падме руку, но отпускать, как того требовал этикет, не торопился: так и держал ее ладонь в своих, осторожно, едва касаясь.
   - Падме, ты даже представить себе не можешь, как я рад, что с тобой все в порядке. Когда ты не вышла на связь перед чрезвычайной сессией, мы предполагали худшее...
   В его взгляде было столько тепла, такое безграничное обожание читалось на его лице, что Падме невольно отвела глаза. Каждый разговор с Бейлом оставлял после себя неприятный осадок. Совестно было перед ним - за то, что она не может и не хочет ответить на его чувства. Совестно перед Брехой - за то, что эта любовь предназначалась не ей. Совестно перед Энакином - за то, что позволила так смотреть на себя другому мужчине.
   - Не стоит, Бейл. Все обошлось, и полно об этом.
   Она мягко высвободила ладонь из его рук и предложила одно из кресел. Машинально отметила, что Бейл даже не прикоснулся к угощению: каф, принесенный Сабе, давно уже остыл, кремовые пирожные высились на тарелке нетронутой горкой.
   - Расскажи лучше, что с остальными членами Комитета и Делегации, - попросила она, устроившись в кресле напротив. Трипио, вызванный сигналом комлинка, принес две дымящиеся кружки кафа взамен одной остывшей. Как ни странно, воздержавшись от комментариев и пышного приветствия в пару минут длиной.
   Взгляд Бейла беспокойно метнулся от окна к двери, будто выискивая притаившихся в темном углу агентов ССБ. На миг Падме показалось, что она видит подозрение в его глазах. Что ж, если это так, она не вправе винить его: пусть Бейл и голосовал против Ордена и Альянса, отыгрывая свою роль, его неблагонадежность была Палпатину хорошо известна. Бейл сам расписался в ней, поставив подпись под Петицией двух тысяч.
   - С Комитетом все в порядке, - наконец сказал он. - Я получил весточку от Мон: они без приключений добрались до места. Ничего больше мне не известно: ты сама знаешь масштабы прослушки и слежки. Приходится сводить все контакты с Альянсом к минимуму, чтобы не получить приглашение к Айсарду в ведомство. Артемиус, впрочем, не лучше... прав был Гарм, когда называл его крысой. Он предал нас и теперь живет себе припеваючи при новом режиме. Куда только все благородство делось...
   Лицо Бейла исказила гримаса, ладонь сжалась в кулак. Видно, больно его ранило предательство соотечественника, которого он сам же рекомендовал как ценного и надежного союзника. Падме и сама была шокирована этой новостью, но куда больше - последствиями, которые та за собой тянула.
   - Бейл, если Артемиус теперь служит Палпатину, то вы с Терр в большой опасности. Он выдаст вас в любой момент, если уже не выдал!
   - Нас и выдавать не нужно, Падме. Палпатину и так все хорошо известно. Мы с Терр живы и свободны только до тех пор, пока кажемся ему полезными... или забавными, сказать наверняка трудно. Когда он сочтет нужным, то потянет за ниточки, и все мы лишимся голов. Или отправимся на Кессель, как те несчастные, что проголосовали за выход из Республики и не успели сбежать.
   Падме бросило в дрожь от этих слов. Пятьсот с небольшим голосов было отдано в поддержку Альянса. Более пятисот сенаторов, и многих из них она знала лично...
   - Многих арестовали? - хрипло спросила она, с трудом сглотнув ком в горле.
   - Многих. Вынесено около сотни смертных приговоров. Тех, кого приговорили к тюрьме или каторге, и того больше. По многим еще идет следствие, кого-то не поймали... некоторые сумели отвертеться. Сослались кто на влияние Силы, кто на шантаж, и были великодушно помилованы нашим милосердным императором. Теперь публично посыпают голову пеплом, проклинают джедаев и поют дифирамбы Палпатину, изрядно веселя этим ГолоСеть.
   От таких новостей голова шла кругом. Несколько дней Падме малодушно пряталась от правды, не желая задумываться о таких вещах сразу после родов, но сейчас реальность обрушилась на нее во всем своем уродстве. Пока она, одна из идейных вдохновителей Делегации двух тысяч и непримиримая оппозиционерка, наслаждалась покоем и тихим семейным счастьем, Палпатин расправлялся с ее союзниками. Падме понимала, что не виновата в этом, и все равно чувствовала вину перед ними.
   - Падме, - мягко позвал Бейл, слонившись к ней, - ты ни в чем не виновата. Никому не стало бы лучше, если бы ты попала под этот каток вместе со всеми. И уж точно галактика не стала бы светлее и чище, если бы ты потеряла детей.
   - Я знаю, Бейл, - прошептала она. - Просто... неправильно это все. Все не так, как должно быть. И я, и малыши живы лишь потому, что Энакин вовремя переметнулся к Палпатину. Если бы не он, джедаи смогли бы казнить этого монстра, а Энакин... он купил мою жизнь, освободив его. Поневоле задумаешься, что цена слишком высока.
   Падме никогда бы не подумала, что можно ненавидеть и презирать себя так сильно. Мать в ней рвала и метала: да как смела она сказать такое о Люке и Лее, как смела думать, что их жизни не стоили спасения?! Политик же в отвращении взирала на жену и мать, готовую покорно склонить голову перед тираном и жить с предателем и убийцей, лишь бы сохранить семью.
   - Не надо так говорить, Падме. Знаешь, кое-кто считает, что именно твоим детям суждено спасти галактику.
   Падме подняла на Бейла удивленный взгляд.
   - О чем ты?
   - Я держу связь с Оби-Ваном Кеноби. Он специально остался здесь, на Корусканте, чтобы приглядывать за вашей семьей и защищать вас, если потребуется. В ближайшее время он сам свяжется с тобой и объяснит все гораздо лучше меня. Пока он просил передать лишь, что Империю можно разрушить только изнутри, и вашей семье предначертано сыграть в этом ключевую роль. Все, что требуется от тебя, это не позволить Энакину Скайуокеру забыть о том, кто он такой и ради чего предал Орден джедаев. Удержать его от превращения в монстра, которым его желает видеть император, и уберечь от Темной Стороны ваших детей.
   Бейл говорил, точно школьник, повторяющий заученный наизусть коспект: прилежно, но без всякого понимания. Но по мере того, как Падме его слушала, понимание складывалось у нее - скорее интуитивное, чем логическое, но оттого не менее верное. Ярко вставали перед глазами два образа: Энакина, каким он был в последние дни перед чрезвычайной сессией, и Энакина, каким он становился рядом с ней и детьми. Тьма, которую даже Падме видела в нем очень явственно, отступала, оставляла его на то время, что он проводил с семьей. Любовь к ней и детям пробуждала в Энакине не только худшие его стороны, но и самые светлые.
   Вопрос лишь в том, что окажется сильнее. Сегодня выигрыш остался за Палпатином, но никто не знает, что будет завтра. А Падме была полна решимости взять реванш.
   Энакин был учеником Дарта Сидиуса, а значит, рано или поздно учитель дарует ему большую власть. Но кто как не Падме всегда будет рядом, чтобы помочь ему этой властью распорядиться? Не ради блага галактики, а ради их семьи. Будущего их детей, где не будет места страху перед всемогущим императором.
   - Значит, все, что от меня требуется - любить мужа и заботиться о детях? - она улыбнулась, чувствуя, как силы возвращаются к ней. Точка опоры была найдена; политик в ее душе сумел примириться с женой и матерью. - Передай Оби-Вану при встрече, что он может не волноваться на этот счет. Я и так не собиралась отдавать свою семью без боя.
  
   Эпилог
  
   Парад был грандиозен. Иного слова и не подобрать, глядя на стройные ряды клонов, нога в ногу марширующих под предводительством командиров-людей - новой элиты имперской армии, купающейся в лучах не только собственной, но и украденной у джедаев славы. Те, кто за всю войну ни разу не показал носа из безопасных штабов, сейчас шли впереди бойцов, словно сражались с ними наравне, а громогласный голос диктора вещал об их славных победах над Конфедерацией. Гимн молодой Империи разносился над Сенатской площадью; лучи яркого солнца отражались от начищенных до блеска доспехов солдат и сверкающих орденов офицеров. Завораживающее и вместе с тем грозное зрелище, призванное вселить восторг в сердца граждан Империи и ужас в ее врагов.
   Энакин ожидал этого дня без особого энтузиазма, но даже он не мог отрицать: представление вышло на славу. Когда земля содрогнулась от приближения боевой техники - как испытанной в настоящих сражениях, так и новейшей, едва поступившей на вооружение, - толпа на трибунах была охвачена эйфорией, и даже ближний круг императора, собравшийся на обширном балконе Сената, хоть отчасти, но разделял эмоции простых смертных. Для этих людей сегодняшний день был праздником едва ли не большим, чем для остального населения Империи: триумф, к которому они шли годами, наконец свершился и предстал перед галактикой во всем своем грозном величии.
   Но львиная доля славы, разумеется, принадлежала самому императору. Сегодня Палпатин словно бы отошел в тень ненадолго, уступая внимание масс своим войскам, но взгляды триллионов разумных жителей галактики все равно были обращены на него - человека, безраздельно повелевающего всей этой мощью. Шаги легионов звучали в его честь, устрашающие боевые машины воплощали его силу, и когда толпа восхищенно разинула рот, провожая взглядами новейшие звездные разрушители, каждый в ней понимал: монструозные корабли, силуэты которых на несколько минут застили небо, олицетворяли его безграничную власть.
   Совсем скоро они будут отправлены на фронт, чтобы стереть с лица галактики любую силу, не желающую покориться воле императора - будь то Конфедерация, Орден джедаев или отдельные миры, цепляющиеся за независимость. Энакин Скайуокер, с недавних пор втайне носивший имя Дарт Вейдер, мог лишь пожелать бывшим товарищам по Ордену легкой смерти. Противостоять Империи было так же глупо, как призывать Палпатина добровольно отказаться от власти, и сейчас это казалось особенно очевидным.
   С каждым днем Энакин все больше убеждался в том, что выбрал правильную сторону. Он больше не идеализировал Палпатина, зная, что за чудовище скрывается под маской благодушного мудрого старика, и его окружение было Энакину отвратительно, но идти против него было бы смерти подобно - для него и для его семьи. Даже Падме, казалось, смирилась с действительностью, хоть и решительно отказалась присутствовать на параде - "этом торжестве милитаризма". Она обещала присоединиться к мужу после, к началу праздничного бала, на котором Энакин впервые во всеуслышанье назовет ее своей женой. Все-таки у его нового положения было немало преимуществ, о которых в Ордене он не смел и мечтать.
   Пусть отныне его удел - быть тенью за спиной Палпатина и оружием в его руках, каждый день выменивая благоденствие жены и детей на абсолютную верность, Энакин не чувствовал себя обманутым или порабощенным. Он все равно никогда не был волен распоряжаться своей судьбой: Орден точно так же требовал от него беспрекословного повиновения, но, в отличие от Палпатина, взамен не давал ничего, кроме новых обязанностей. Стоя в кругу самых могущественных людей галактики и свысока взирая на Сенатскую площадь, распростертую под его ногами, Энакин почти не сомневался в том, что продал свою свободу за справедливую цену.
   Семья. Власть. Будущее. Все то, на что не имел права рыцарь-джедай Энакин Скайуокер, было у Дарта Вейдера, ученика Дарта Сидиуса и начальника личной гвардии императора Палпатина. А призраки былых друзей и товарищей никогда не станут терзать его так же сильно, как терзали бы образы погибшей Падме и нерожденных малышей.
   Внизу грохот тяжелой техники тонул в раскатистых звуках гимна, в небесах величаво проплывали все новые и новые "Разрушители" - класс "Империал I", настоящее чудо инженерной мысли и гордость флота. Глядя на эту мощь невольно подумаешь, что имперская идея не так уж пуста: во всяком случае, Республике никогда не удавалось вызвать в сердце Энакина что-то хоть отдаленно похожее на трепет. Империя же казалась чем-то несоизмеримо большим, новой вехой в истории, к которой действительно хотелось быть причастным.
   Энакин не видел лица Палпатина, но знал, что старик улыбнулся в тот момент - не собственным мыслям, не объективам голокамер, а именно ему. Их связь, в полной мере раскрывшаяся в последние дни, оказалась куда более крепкой, чем та, что существовала между Энакином и Оби-Ваном. Не сказать, чтобы Энакину было по нраву, что старик читал его мысли и чувства как открытую книгу, но с этим оставалось только смириться... по крайней мере до тех пор, пока он не научится закрываться от нового учителя так же легко, как от старого.
   Энакин не сомневался, что со временем и это, и многое другое станет ему по силам. Его нынешняя власть и могущество - ничто по сравнению с тем, чего он может добиться в будущем. Он начинал путь верным слугой императора, но каким будет конец, решать лишь самому Энакину.
   Как говаривал магистр Йода, будущее всегда в движении. И сегодняшний день был тому лучшим доказательством.

* * *

   Палпатин не мог сдержать улыбки, глядя на ученика. С каждым днем этот талантливый своевольный мальчик все крепче увязал в сети, сплетенной специально для него. Как галактика покорилась Палпатину из страха, корысти и веры в светлое будущее, так и Энакин попал в ловушку своих нереализованных амбиций и переходящей все грани разумного привязанности к семье.
   Само собой, он еще побрыкается. Будет скалить зубы, выказывать норов... но разве не это делает процесс приручения таким интересным? Ученик, покорный с самого начала, бесперспективен и скучен, и годится лишь на роль инструмента. Энакин же напоминал уникальный алмаз, огранка которого сделает честь мастеру, сумевшему превратить неподатливый кристалл в произведение искусства.
   "Ты будешь служить мне верой и правдой, Энакин, и счастье, которого ты никогда не ведал в Ордене, станет залогом твоей преданности. Я сделаю из тебя великого человека, верностью которого можно гордиться. Но не приведи Сила тебе забыть, кому ты обязан всем, что имеешь".
   В Империи не было места нелепому Правилу двух, как не было места двум владыкам ситхов. Дарт Сидиус, последний в линии Бэйна, гордо взирал на рождение величайшей державы в истории галактики, зная, что она будет принадлежать лишь ему - бессменному и бессмертному властителю.
   Власть не терпит двоих хозяев. Он никогда не повторит ошибки Дарта Плэгаса, забывшего об этом: если Вейдер возомнит себя ровней учителю, Сидиус сотрет его в порошок, пожалев лишь о бездарно загубленном потенциале ученика.
   Все-таки мальчик был уникален. Такие рождаются слишком редко, чтобы подходить к их дрессировке спустя рукава.

* * *

   Сначала Исанн немного расстроило то, что ей нельзя было смотреть парад с балкона, рядом с отцом и императором. Конечно, она хорошо понимала, что это правильно: не дело маленькой девочке путаться под ногами у великих людей, построивших Империю, но с этой глупой детской досадой Исанн ничего не могла поделать: хотелось быть в такой момент вместе с отцом, а не с дурехой-гувернанткой. Впрочем, с VIP-трибуны, предназначенной для важных персон и членов их семей, открывался прекрасный вид, а сам парад был настолько потрясающим, что Исанн и думать забыла обо всем - и о надоедливой гувернантке, и о глупышке Сейли, успевшей изрядно надоесть своим хмурым видом, - едва зазвучали первые ноты нового гимна. Какой же он все-таки мощный! Совсем не та невнятная ерунда, которая была раньше и совсем не подходила могучему государству.
   Во все глаза Исанн смотрела на героев войны, марширующих так слаженно, будто были не людьми, а дроидами с идеально заданной программой; с восторгом провожала взглядом сияющие бронепластинами танки и шагоходы; с замиранием сердца вглядывалась в небо, в котором величественно проплывали новейшие боевые корабли. Это было восхитительно, похоже на сказку со счастливым концом, где добро всегда побеждает зло, и мир приходит на смену войне. Даже не верилось, что конфедераты и джедаи могли до сих пор угрожать Империи: с такой силой невозможно сражаться, особенно когда во главе ее стоит такой гений, как император Палпатин, а помогают ему герои вроде отца Исанн.
   Еще немного, и в галактике наступит мир - да такой крепкий, какого Республика никогда не знала. У Исанн мысли бросались вскачь, стоило ей задуматься о будущем: ведь Империя только встает на ноги, и ей еще предстоит через многое пройти. Перед молодой девушкой, которой Исанн станет всего через несколько лет, открывалось столько возможностей оставить след в истории и сделать галактику лучше, что голова шла кругом. Правда, отец только посмеивался над ее фантазиями, а когда Исанн поделилась с ним планами вступить в молодежное отделение КОМПОНП, вообще заявил, что голову ей оторвет, если вдруг заметит ее "в обществе этой крикливой шпаны". Но папино недоверие Исанн считала делом поправимым: он ведь думает, что она такая же бестолковая, как большинство девчонок, а это не так уж трудно изменить.
   Но это все планы на будущее. А сейчас Исанн ужасно волновалась, думая о предстоящем бале: и она, и Сейли были дебютантками, а значит, должны танцевать на открытии вместе еще с десятью девочками и мальчиками их возраста. На глазах у всего высшего общества и самого императора! Здорово, конечно, что ее первый выход в свет будет таким особенным, но оттого и оплошать вдвое страшнее. Не терпелось уже выйти и посмотреть, на что она способна.
   Хотелось бы, конечно, чтобы мама ее увидела. Хоть отец и обещал передать ей запись, но это все равно будет совсем не то...
   - Эй, ты что такая грустная? - Исанн, которой самой стало грустно при мысли о маме, с нарочитой веселостью ткнула в бок Сейли. - Тебе что, парад не нравится? Красота же!
   Конечно, Исанн знала, что дело не в параде, а в Мотме: Сейли очень переживала за нее, и убеждать эту доверчивую дурочку, что "тете Мон" плевать и на самих девочек, и на их матерей, было решительно бесполезно. Сейли только отмахивалась, а однажды даже выдала со зла, что Исанн просто слепо верит всему, что говорит ее отец. Подружки тогда чуть не разругались, но Исанн предпочла замять тему, хотя руки чесались стукнуть Сейли по бестолковой голове: не хватало еще из-за Мотмы потерять единственную настоящую подругу. Не говорить же обо всем, что по вине этой сенаторши произошло...
   - Не знаю, - тихо ответила Сейли, почему-то отводя взгляд. - Это же просто машины, которые нужны, чтобы убивать. И солдаты, которые скоро вернутся на войну. А все такие радостные, будто в этом есть что-то хорошее.
   - Ты все перепутала, - покровительственно заявила Исанн, привычно напуская на себя уверенный и взрослый вид. - В войне нет ничего хорошего, и именно поэтому нам нужны сильные войска. Чтобы всякие твари вроде Альянса сто раз подумали, прежде чем войну устраивать. Если они будут знать, что им дадут достойный отпор, то не посмеют нападать на Империю или пытаться от нее отделиться, и все будут жить мирно, без войны. Понимаешь?
   Судя по виду, ничего Сейли не понимала: нахмурилась и помотала головой, как бестолковый тритт.
   - Не понимаю. Почему нельзя просто поговорить с ними, чтобы понять, чего они хотят? Может, тогда и воевать не пришлось бы: в чем-то мы бы им уступили, в чем-то - они нам, и незачем стало бы людей убивать и бомбить города. По-моему, так всем было бы лучше.
   - Ну и наивная же ты, - фыркнула Исанн. - Как ребенок маленький: почти двенадцать, а в сказки веришь. Войны потому и развязываются, что кому-то воевать выгоднее, чем жить мирно. Вот как с пиратами: они могли бы честно работать, но предпочитают грабить и убивать, потому что так можно быстрее разбогатеть. С такими разговаривать не о чем, они только силу понимают.
   - А по-моему, ты так говоришь, потому что так думает твой папа. Ведь он жалованье получает за то, что применяет силу.
   - А твой - за то, что производит оружие. Вот он смеяться будет, если узнает, какая ты пацифистка, - ядовито поддела Исанн. - Ладно, хватит, а то опять поругаемся. Расскажи лучше, ты с кем в паре танцуешь?..
   Сейли и сама рада была сменить тему: посветлев лицом, с готовностью принялась обсуждать Ирренуса Заарина и то, какой он противный, грубый и неуклюжий - наверняка все ноги ей оттопчет. Исанн слушала вполуха: ей-то, на самом деле, было все равно. Просто не хотелось ругаться с лучшей подругой из-за того, что та была слишком наивной и маленькой - не по возрасту, а по уму.
   Наверное, это здорово - быть такой. Исанн ведь совсем недавно была такой же дурочкой, и мир ей тогда казался гораздо более простым, добрым и светлым. Она бы и рада научиться снова верить в глупости, но, видимо, кто-то должен быть умнее, чтобы защищать остальных, как родители защищают своих детей, а старшие братья и сестры - младших.
   Кто-то должен понимать, что иногда надо убить нескольких человек, чтобы сотни могли жить спокойно. Исанн поняла это в неполные двенадцать, хотя ей очень хотелось бы не понимать. А значит - должна со временем стать одной из тех, кто не боится разбираться с негодяями их же методами.
   Иначе у хороших людей - таких, как ее мама и Сейли, - не будет шансов остаться хорошими.
   Комиссия по защите Республики, вскоре после провозглашения Империи преобразована в Комиссию по охране Нового порядка. Общественная организация, призванная продвигать идеи Палпатина среди широких слоев населения.
   Комиссия по охране Нового порядка
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   150
  
  
Оценка: 1.00*2  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"