Дороти Мейер исполнилось сорок два, когда она стала знаменита. Вернее он. Уильям Уильямсон. Вышел в свет его второй роман, сразу заняв верхнюю строчку в рейтинге продаж. Первый вскоре тоже был переиздан и распродавался с не меньшим успехом. Готовилось к выпуску собрание рассказов. Всех, а правильнее - оголтелых журналистов, интересовало: что это за человек, а правильнее - сколько ему лет, какие у него пороки, и на какие средства он жил до сих пор.
Список вопросов выслал Дороти издатель с пожеланием, выраженным очень учтиво, если не застенчиво, увидеть помимо оригинальных ответов и краткую биографию У. Уильямсона. Мистер Доджсон знал мисс Мейер лично, то есть даже общался с ней несколько раз у общих знакомых - ее рекомендовал ему довольно известный, но нудный автор - Питер Вейн. Милые опусы в жанре фэнтези вполне подходили для ежемесячного журнала любителей фантастики. С тех пор прошло двадцать лет и оба были довольны друг другом: Дайана Флай имела успех - ее книги читали, несмотря на отсутствие в них... в общем, они увлекали чем-то другим - неуловимым, затягивающим в зыбкий мир фантазии: мистер Доджсон читал ее романы своим внукам. С Дайаной все обстояло ясно и просто: мисс Мейер изредка объявлялась на презентациях своих произведений, исчезая после проставления двухсот подписей: "Здоровья, счастья. Ваша Д."
Мистер Уильямсон до сих пор оставался личностью загадочной. Первая его работа прошла незамеченной широкой публикой: ирония была столь тонка, стиль столь по-хорошему старомоден, что впечатлились лишь немногие - появились благоприятные отзывы, тираж допечатали до возможного для подобного издания максимума... Но и только. Те из обширного круга знакомых мистера Доджсона, кто все-таки поинтересовался: что же это за автор, и почему о нем не было слышно раньше - ведь ясно виден мастер, получили уклончивый ответ: мол, рукопись пришла по интернету, показалась достойной, а У. Уильямсон, насколько известно мистеру Доджсону, псевдоним.
Появление на свет Уильямсона добавило жизни издателя мисс Мейер какой-то огонек, - он давно уже разочаровался в современниках: всё великое и прекрасное в прошлом, а в настоящем - коммерция, коммерция, коммерция. Нового автора он воспринимал как-то отдельно от мисс Мейер: вот есть добротная, продаваемая писательница, а вот - Уильям Уильямсон, достойный занять место в ряду классиков. Это происходило помимо воли мистера Доджсона, - поэтому Дороти или мисс Мейер, как она просила, чтобы к ней обращались, не стала для него ни более интересной, ни более уважаемой.
Но и Дороти Мейер относилась к мисс Мейер или, скорее, к Дайане Флай не слишком почтительно: она одевала ее в цветастые кофточки с распродаж и красила ее почти детские губы перламутровой помадой. Другое дело - мистер Уильямсон. В первую очередь она пририсовала ему бороду - до сих пор почему-то ассоциирующуюся у многих либо с Хемингуэем, либо с хиппи. Век их миновал, а символ раскрепощения духа все еще вызывает почтение. Чтобы мистер У. не выглядел совсем уж пиратом, Дороти нацепила ему на среднестатистический нос очки. Стильная вещица от старой, но недавно взявшей к себе модного дизайнера, фирмы. Поменяв несколько раз диоптрии, неуважаемая, но, тем не менее, довольная собой, мисс Мейер поняла, что бедная знаменитость не может сквозь них ничего разглядеть. Вздохнув, она вставила простые стекла с легкой дымкой - это интригует. Что мы имеем? Борода, очки и... облагороженный залысинами лоб. Разумеется, широкий, выступающий, как у Сократа... Если представить себе древнегреческого философа в современных очках с дымкой, образ будет не совсем подходящим. Поэтому Дороти разбавила бугристый череп антика страдательной физиономией одного актера - любимца интеллигентной публики. Исходя из данного портрета, все становилось ясным: конечно, профессиональный литератор, профессор... возможно, уже в прошлом; и пусть ему несказанно повезет - это уже подсказали дорогущие очки: наследство. Теперь Уильям Уильямсон живет в пригороде Мондона, у него собака - золотистый ретривер... бар, полный такого же золотистого бренди... Ну, и пусть будет сад с садовником и его супругой, выполняющей роль горничной и кухарки... Или это слишком?.. Да, пожалуй, Уильям чересчур демократичен, чтобы держать прислугу. Мисс Мейер представила, как в перерывах между работой писатель прибирает в доме пылесосом последней модели или готовит себе поридж в микроволновке... В общем и целом эта картинка ее порадовала. А сад оставим запущенным - вид одуванчиков по весне радует мистера У. больше, чем английский газон. Вот вам, дорогой издатель, ваша знаменитость - обернутая в подарочную бумагу и обвязанная шелковой ленточкой.
Кроме издателя ни одна живая душа не подозревала, что Дороти - это Уильям, а Уильям - это Дороти. Мисс Мейер очень настаивала на этом. Кто-нибудь проболтается, и тот покров тайны, интриги, который поддерживал в ней должный настрой, спадет, и мистер Уильямсон превратится в банальнейшего типа на свете - производное стареющей графоманки. Дороти не сказала о нем даже матери. Впрочем, слово "даже" тут не годится. Даже подругам. Матери она говорила о своих делах неохотно, тем более о тайнах. Миссис Мейер.. Ах, да! - с недавнего времени миссис Воквуд, - Дороти как-то еще не успела привыкнуть к ее новому имени. Миссис Воквуд была особой колоритной, местами истеричной - то есть раздражающейся при нарушении общепринятых норм жизни, как она их понимала. Например, ее крайне взволновало, - едва ли не больше, чем смерть мистера Мейера, - то, что Дороти на похоронах отца не плакала, - и это еще бы ничего, но она оказалась выслушать в очередной раз историю совместной жизни Боба и Маргрэт, - пусть у них имелись разногласия, пусть Боб был излишне замкнут, но он любил ее - свою маленькую Маргаритку, жемчужинку... При воспоминании о скупых слезинках, размывающих водостойкую косметику (вскоре после этого Маргрэт сделала контурный макияж), по спине мисс Мейер пробегали знобкие мурашки тихой жути. Отец - существо мирное, не слишком умное, не вызывал у нее пылких дочерних чувств. Какие фокусы выкидывает генетика!
Разумеется, основным камнем преткновения являлось одиночество Дороти.
- Посмотри - мне шестьдесят два, а я выгляжу чуть ли не моложе тебя.
Мисс Мейер пожимала плечами.
- Хорошо - не крась глаза, но женщина с ненакрашенными губами - это нонсенс! И потом - что ты носишь? У тебя ведь есть фигура, - должна признать, даже несколько стройнее, чем у меня. Но если бы ее у тебя и не было - талию надо обозначить, приоткрыть грудь... Боже, нет! Ты не носишь лифчик?! Хотя это как раз плюс.
На этом моменте Дороти обычно спрашивала - который час, и говорила, что должна успеть на ежемесячный семинар фантастов. После того, как на гонорары дочь смогла приобрести небольшую квартиру, миссис Мейер стала с уважением относиться к ее занятию.
- Ты смогла себя обеспечить - пора заводить семью, - сказала Маргрэт, которая выскочила замуж восемнадцати лет от роду, едва окончив школу, и никогда не помышлявшая о работе. Но поговорить о независимости женщины она любила.
У Дороти возникали молчаливые возражения - изредка особо витиеватые вырывались наружу, и дочь отстраненно наблюдала всплеск не самых положительных эмоций, которые можно охарактеризовать как возмущенное согласие: правота Дороти признавалась, но глубокая убежденность в рациональности и обязательности употребления туфель на высоком каблуке оставалась тоже.
С годами мисс Мейер делалась все молчаливее, а миссис Мейер - терпимее к образу жизни дочери.
Не то что бы мисс Мейер была против замужества. Нет. Но как-то так сложилось, что единственное предложение, сделанное ей в годы студенчества, Дороти отвергла, не сомневаясь, что поступает правильно, - как ей казалось, и сделано-то оно было из-за неверного о ней представления. И обиде, вспыхнувшей в глазах профессора Вейна, она не придала особого значения. А зря.
Если описывать характер мистера Вейна, то главной чертой окажется самолюбие. А хобби - соблазнение молоденьких девушек - своих студенток. Питер Вейн преподавал литературу. Ему нравилось производить впечатление своей начитанностью, неширокой, но все-таки известностью, как писателя... Робкие, неглупые девушки находили особый отклик в душе этого эстета. Мистер Вейн считал, что оказывает им некую услугу, пробуждая их чувственность. Он был так тонок и тактичен, что расставания после того, как миссия, как ему чувствовалось, была выполнена, проходили легко, порой оставляя налет ностальгии у Питера, и, как правило, смутное удовлетворение от прикосновения к жизни незаурядной личности у початой девушки.
С Дороти дело затянулось - прошел год с того момента, как Вейн выделил это невидное создание из общей массы, а они даже не обменялись поцелуями. Мистер Вейн познакомил ее с некоторыми своими друзьями - писателями... предоставил возможность напечатать незрелые рассказики... Ни мужское, ни писательское обаяние не оказывали должного действия. Мистер Вейн отказывался верить в это, и принимал сдержанное недоверие к своим достоинствам за тяжелое наследство пуританского воспитания. И однажды, в очередной раз не добившись результата нежно-грубым напором, - лицо отвернуто, кулачки уперлись в грудь, - он почти со слезами, сам поверив в глубину своей страсти, разразился предложением руки и сердца. Отказ потряс его до глубины души: будто любимая ученица, отличница, не смогла ответить на показательном занятии. И потом старался не вспоминать Дороти. А когда узнал, что она стала популярным фантастом, утешился тем, что Флай - низкопробная литература, книги однодневки.
Не стоит судить мистера Вейна только по вышесказанному: он прекрасно преподавал свой предмет, помогал молодым коллегам-литераторам, и вообще - именно на таких людях держится современная культура. А то, что ему еще предстоит совершить по отношению к мисс Мейер, можно рассматривать всего лишь как жестокую шутку, мальчишескую выходку, хотя к моменту ее совершения мальчику и перевалило за шестьдесят.
Об Уильяме Уильямсоне мистер Вейн отзывался осторожно. Первый роман не произвел на него сильного впечатления - он так и не понял, какую мысль хотел донести читателю автор. Но Уильямсона хвалили некоторые, всеми признанные, величины, - не обязательно литературы, - и после выхода в свет новой книги, ее шумный успех не оставил профессора Вейна равнодушным. Он связался с Доджсоном и поинтересовался: нельзя ли будет написать предисловие к следующему изданию "Нехорошего мистера Гудмена". Издатель сказал, что посоветуется с автором, и вскоре сообщил, что тот с радостью согласился: Дороти, конечно, тоже было неприятно вспоминать некоторые моменты своего студенчества, но она ценила Вейна как критика и знатока литературы.
Вышло переиздание второго, нашумевшего романа У. Уильямсона: уже с предисловием П. Вейна. А из под пера Дайаны Флай - сборник рассказов, объединенных темой и названием: "Все продается". Фантастических рассказов, разумеется. В одном из них говорилось о том, как человек продал свое здоровое биополе, в другом - как больной ребенок уступил свой дар видеть яркие, насыщенные сны, чтобы иметь возможность сделать операцию и встать на ноги. Еще один повествовал о девочке и мальчике, снявшихся в рекламном ролике - они изображали эльфов, а затем их образы растиражировали порнографы. Рассказы были неоднозначны - правы или не правы их персонажи каждый мог понять в меру своего разумения.
Именно двусмысленность этих рассказов и стала слабым местом, по которому ударил мистер Вейн.
Долго и упорно расспрашивая всех об Уильямсоне, он пришел к выводу, что никто его не знает, а сам он не мог никого заподозрить - кому, как не ему, читавшему лекции об особенностях авторского письма и понять: во всех этих литературных тусовках ни один не способен написать такое. Тогда Питер стал крутиться в издательстве Доджсона - но и там не преуспел... Но когда он уже собирался отступиться, ему повезло: на прощание Вейн решил изобразить, что уж он-то посвящен - и зря милейший Илия Доджсон напускает на себя важность. Мистер Доджсон ничуть и не усомнился: он помнил, кто привел к нему Дороти и даже подозревал между нею и Вейном близкие отношения... Правда это было давно, и Вейн успел с тех пор в очередной (третий) раз жениться и развестись, но картинка в его голове тут же сложилась: разумеется старому другу Вейну она рассказала - еще только узнав, что он хочет написать рецензию! Мистер Доджсон приветливо и так же лукаво в ответ улыбнулся и распрощался с Питером, хлопнув того по плечу:
- Передавай привет Дороти!
Мистер Вейн чуть было не крикнул вдогонку: "При чем здесь какая-то Дороти?!" А потом минуты две стоял в полном ошеломлении и начал покрываться липким потом: "Не может быть!.."
Он вспомнил некоторые пассажи из "Мистера Гудмена", из первого романа "Бухта Забвение" и напечатанных вместе с ним рассказов, - конечно это была она! Мистер Вейн прочел несколько книг Дайаны Флай - и сейчас отчетливо увидел параллели... А тот проходной персонаж в "Гудмене"?! Как он не понял - ведь это его она так изобразила!
Питер заказал на дом всю подборку Дайаны Флай и целую неделю, не отрываясь, поглощал сказки в ярких обложках... "Все продается"... Вот оно!
Трудно пересказать всю статью, которую Вейн написал всего за час в порыве мстительного вдохновения: он не постеснялся осветить историю своего сватовства, а основой стала критика рассказа про эльфов - тех, которых продали, - с добавлением надерганных из всего творчества Флай цитат, - часто в контексте они прочитывались совсем иначе... Он обвинял Дороти в безнравственности. Не в той коммерческой аморальности, которую преподносят тем, кто готов подобное покупать. А в развращении чистых душ - коварном и болезненном смущении светлой веры в добро и справедливость. Более того - его нападки можно было истолковать и как обвинение в педофилии и в скрытом садистском мужененавистничестве. Этот слой статьи и являлся главным - на такое накинутся с жадностью определенные личности из журналистской братии.
Текст был написан умно и убедительно - для тех, кто не знал хорошо Дороти. А кто ее хорошо знал? Две школьных подруги?.. Мать?.. Или Илия Доджсон? Мистер Вейн еще посомневался прежде, чем подавать статью в печать: не стоит ли смягчить некоторые моменты? Но она и в самом деле была плодом вдохновения - ни одно слово нельзя было убрать или изменить.
- Привет, Дороти!.. Привет, дорогая Дороти! - бормотал Питер, отсылая письмо знакомому редактору популярного литературного журнала с вопросом - когда и может ли быть напечатан его опус.
Расчет оказался верен: согласие пришло - на публикацию без купюр, - материал своевременный (сборник Флай только-только вышел), и здоровый скандал еще не повредил ни одному изданию. Редактор решил, что реноме журнала не пострадает, поскольку прямых обвинений и оскорблений в статье не содержалось - тонкая литературная критика с уместной отсылкой к психологии автора. Другое дело, что субъективизм бил через край, но подогревать интерес читателей нужно и спорными вещами.
Мистер Вейн знал журналистов и знал о нелюбви Дороти к публичности. Сам он охотно давал интервью и даже нарочно добавлял в ответы фривольности - людям нравится. И потом - вызывает интерес к его творчеству! Он хорошо понимал, какую веселую жизнь устроил своей бывшей студентке и протеже.
Они накинулись на нее у дверей ее дома, когда она вернулась с утренней прогулки.
- Мисс Дайана, вы любите детей?!
Еще не понимая (она не читала тот журнал, не видела интервью Вейна в одном из дневных скучных шоу), Дороти машинально улыбнулась молодому любопытному лицу журналистки, но ее насторожило, что эти несколько первых ласточек (их и было всего трое) создали толпу - суетливую, душную, - удивительно, как некоторым такое удается, - вне зависимости от количества, - бывает и один человек давит, словно дюжина. Поэтому улыбка Дороти превратилась всего лишь в вежливую гримаску, а ответ застыл на губах, - она только сказала, осторожно отступая к двери:
- Позвольте... Разрешите пройти...
Через какое-то время она дозвонилась до мистера Доджсона и поинтересовалась: чему обязана возникновению нездорового внимания вокруг своей скромной персоны:
- Я не могу выйти из квартиры!
Мистер Доджсон, как только прочел статью Питера Вейна, догадался, что именно он - и никто другой - явился виновником ее появления. Издатель еще не решил - говорить ли Дороти, как бездарно он ее сдал, но, чувствуя себя в долгу, намерен был взять писательницу под опеку.
- Послушайте, мисс Мейер, вам и вправду лучше избегать личных контактов с этой сворой, возможно, уехать куда-нибудь на время... Я пошлю к вам Арнольда на машине, он вас доставит, куда захотите. Через час будет нормально?
Арнольд - один из старших редакторов - обычно занимался организацией презентаций Флай, и Дороти его знала. Он предусмотрительно прихватил с собой номер журнала со статьей Вейна и с любопытством ожидал реакции писательницы.
Им пришлось протолкаться сквозь толпу (журналистов заметно прибавилось) у подъезда, набежавшую при появлении Дороти, - непонятно откуда они повыскакивали с такой скоростью!
Молча они пробирались мимо:
- Мисс Мейер, что вы скажете на то, что...
- Мисс Флай, вы правда отказали профессору Вейну?..
- Мисс Мейер, вы совсем не похожи на фотографии Дайаны!..
- У вас нет любовника?..
- Сколько вы заплатили Вейну за скандал?..
- Это ваш телохранитель?..
- Дети - ваша страсть?..
- Вы лечились у психиатра?..
- Почему вы не пишете любовных романов?..
- Вы лесбиянка?..
- Сколько вам на самом деле лет?..
Наконец Арнольд усадил ее в машину, ему неслось, пока он обходил капот:
- У вас любовь?
- Куда вы ее увозите?
Кто-то умный успел по своим каналам узнать, кому принадлежит машина, и над толпой пролетело:
- Это редактор из издательства, которое ее печатает!
За машиной Арнольда, только она отъехала, выстроился кортеж журналистских автомобилей. Некоторые решили, что Дороти везут в редакцию "Н-пресс" и обогнали их, надеясь быть первыми там. От остальных Арнольд оторвался, покружив по хорошо знакомой ему части города.
Дороти вся зеленая, - ее укачало, - ведь она редко пользовалась авто, - вышла у дома одной из своих подруг. Та пока жила одна: взрослый сын жил отдельно, с мужем давно в разводе, а любовник на данный момент отсутствовал. Потом мисс Мейер надеялась перебраться в пансион в пригороде Мондона, где она иногда отдыхала, - ей ведь надо было работать, а в чужой квартире все отвлекает.
В машине она едва проглядела то, что написал Вейн, поэтому попросила Арнольда оставить журнал.
- Конечно-конечно, я ведь для того его и привез!
И добавил:
- Надеюсь, у вас все будет хорошо, мисс Мейер.
На самом деле Дороти не очень верила, что это надолго. Ей всегда казалось: люди сами и подогревают к себе интерес такого рода. Поэтому, когда Илия Доджсон предложил ей написать опровержение (он все-таки рассказал о своей неосторожности, - Дороти заметила, что и предполагала нечто подобное), она отказалась:
- Там нечего опровергать, мистер Доджсон. Тот, кто читал мои книги, поймет, что выводы мистера Вейна притянуты за уши, а его намеки беспочвенны. А кто не читал - тому и вовсе не может быть дела до меня!
- Что ж, - сказал издатель, - именно это я и напишу... Ваша последняя книга разошлась в рекордные сроки. Придется допечатать.
Он, конечно, имел в виду сборник "Все продается".
Как странно видеть, что люди, знающие тебя лично, склонны доверять не своим впечатлениям, а тем, кто претендует на осведомленность и заявляет об этом с высокой трибуны. Вежливость не позволяла подругам Дороти явно высказать свои сомнения, более того - признаться сами себе, что они имеются, но их предупредительность и слегка виноватые любопытные взгляды говорили за них.
Поэтому мисс Мейер не сказала им, куда едет, - они ведь могли просто созваниваться, хотя она мягко намекнула, что около месяца надеется отдохнуть ото всего: от города, скандала.. от знакомых.
- Но на мой день рождения ты ведь появишься? - спросила Тина, - она родилась в начале мая, то есть как раз до него оставался месяц.
- Разве что на посиделки втроем, - сказала Дороти.
Инициатором таких девичников была Тина - человек общительный она считала, что это необходимо, чтобы сохранить их чистую дружбу, детский союз. Не будь ее, Дороти и Эми, у которой она останавливалась, давно бы забыли о существовании друг друга.
- Пожалуй, - сказала Тина, - ты права: не дай бог, кто-нибудь тебя узнает. И так уже кое-кто спрашивал - не про мою ли подругу-писательницу была статья в журнале.
Через месяц, что она провела у моря, - Дороти решила изменить своему привычному месту отдыха и приехала в этот небольшой городок, случайно прочитав о нем в газете, случайно же к ней попавшей - что-то об архитектуре и морских видах, - через месяц можно было ожидать: неприятная история предана забвению. Но так казалось только ей, - совсем иначе думали журналисты, жаждавшие продолжения, и Питер Вейн, готовый удовлетворять их любопытство.
Он начал писать повесть, о чем и сообщил широко: о маргинальных женщинах, не вписывающихся в общество и мораль этого общества.
- Личность, не имеющая возможности открыто проявлять свои страсти, тщательно их скрывающая и находящая утешение в уходе в творчество, маскируя и в нем свое истинное лицо...
С экрана почти ощутимо задувало, летел хлопьями снег, - Дороти стояла и смотрела на него из темноты кафе. Уже не того, где они всего полчаса назад сидели с подругами. Оттуда ее спугнули - бывает же такое: там оказалась та самая молодая журналистка, первая напавшая на нее с микрофоном! В поспешном отступлении Дороти воспользовалась проезжавшим мимо такси: водитель кого-то только что высадил, а она влетела в салон:
- Скорее! Пожалуйста, поезжайте!
Вдогонку неслось:
- Мисс Мейер! Несколько вопросов! Пожалуйста!
Вскоре Дороти попросила ее высадить, и вслед за ней, как она ранее, на сиденье впорхнула другая пассажирка:
- Скорее! Пожалуйста!
И тут на перекрестке - прямо у нее на глазах - такси попало в жуткую аварию: большой автобус завалился на бок, несколько автомобилей смялись, а то такси угодило в середину и было накрыто упавшим автобусом... Дороти зашла в первое же кафе, чтобы немного прийти в себя.
А к моменту аварии как раз подоспела последовавшая за ней журналистка. Ее сообщение и прервало передачу, где выступал Вейн:
- Известная писатель-фантаст Дайана Флай попала в аварию! Салон такси, в котором она ехала, был сильно поврежден: водитель тяжело ранен, а пассажирка скончалась на месте.
Мистер Вейн был искренне потрясен, казалось, он вот-вот расплачется.
Дороти же представляла, как она снимает деньги со счетов, тайком пробравшись в квартиру, забирает любимые вещи... и не остается ни мисс Мейер, ни Дайаны Флай, а только мистер У.У.
- ... Она была доброй женщиной, - говорил между тем Вейн, подавивший порыв покаяться перед всеми в своем недостойном поведении (о том, чтобы рассказать, что его к этому побудило - совсем не собирался). - Обаятельной, когда этого хотела. Но замкнутой и скрытной, что всегда наводит на определенные мысли. Возможно, я был не совсем справедлив к ней, - не сдержался он, - возможно, ее зашифрованное послание несло нечто совсем иное...