Жадные, слегка прохладные руки скользили по его телу под лёгким покрывалом, прокладывая на коже ласковые следы, оставляя за собой сотни взбудораженных мурашек. Фрэнк, медленно просыпаясь от этих настойчивых ласк, не торопился открывать глаза, чувствуя, как к его боку крепко прижимается горячее тело любимого, как Конард, медленно стягивая покрывало, оставляет их совершенно нагими и после забирается сверху, осёдлывая его бёдра. Как мужчина снова проводит по его груди, чуть задерживаясь в области ключиц и сосков, а затем наклоняется, щекоча прядями длинных волос щёку, и жарко шепчет в ухо:
- Buon compleanno, mio angelo, il mio amore...
Фрэнк улыбнулся ещё шире, ловя в свои цепкие пальцы затылок мужчины и вслепую находя его губы для неторопливого утреннего поцелуя. Сегодня ему исполнилось двадцать семь, и каждое праздничное утро, начиная с того дня его рождения, что они впервые отметили в этом поместье в Валенсии, Конард поздравляет его именно так.
- Как же я благодарен тебе за все эти дни, что ты рядом со мной... - шептал мужчина, ласково, но от этого не менее жадно покрывая скулу и ухо Фрэнка лёгкими поцелуями-укусами, заставляя того вздрагивать каждый раз от накатывающих всё сильнее приятных ощущений. Они словно простреливали его тело от самых кончиков пальцев ног, молниеносно поднимаясь по позвоночнику, разнося сладкую истому к животу, груди и бьющемуся всё ритмичнее в её глубине сердцу.
Руки и тело Конарда плавили его, словно огонь свечи - податливый воск. Даже через столько лет он не уставал поражаться тому, насколько его любовник был опытен и изобретателен. Хотя, даже если бы мужчина занимался с ним любовью без какой-либо фантазии, это вряд ли огорчило бы Фрэнка. Он обожал его всей душой, и чувство это было столь глубоко, насколько вообще может быть глубоким и крепким чувство привязанности, потребности и вожделения к другому человеку. Возможно, такая степень преданности могла показаться нездоровой или же болезненной, но только не для них с Конардом. Пройдя вместе огромный и непростой путь, они продолжали идти по одной дороге плечом к плечу, и не было между ними того самого опасного яда, что разъедает со временем даже очень крепкие узы - яда сожалений.
Чувствуя, как мужчина подбирается ласковыми губами к его пупку, он сладко зарывался в волосы на его макушке, пропуская пряди между пальцев, и не переставал улыбаться. Он вспоминал их горячие ссоры, когда они, прожив в Испании несколько лет и порой переходя на красочный испанский, импульсивно били посуду и хлопали дверями, после чего или Конард, или Фрэнк проводил время в одиноких прогулках по побережью и размышлениях. И как второй всегда приезжал верхом, чтобы найти по следам и уговорить или же заставить вернуться - впрочем, не всегда при этом оперируя извинениями. Вспоминал их споры насчёт урожая или работ, насчёт поставок и новых закупщиков, когда Конард горел идеей бесконечно расширять их владения и хозяйство, повышая и прибыль, и хлопоты, в которых мужчине предстояло принимать прямое участие. Фрэнк же, всегда думавший в первую очередь о Конарде и том, что с каждой новой плантацией забот у того всё больше, выполнял роль узды, придерживая любимого на крутых поворотах и заставляя мыслить здраво. Окунувшись в торгово-рыночные отношения, Эйз-старший словно возродился из пепла, отыскав для себя новую великую цель. Их мандарины были лучшими и сладчайшими на всём побережье, и поставляли они их по всей Северной Европе, в Англию, и даже к знатным и королевским дворам. Вспоминал страстные, громкие их примирения, после которых немногочисленная прислуга дома с утра не рисковала поднимать глаза и полдня ходила тише воды, ниже травы. Ведь в самом начале, в первые дни, как появились в поместье, они представились как сводные братья.
Конард был столь же щедрым и удачливым плантатором, сколь и ярым любовником. Никто из его слуг не был обижен, и именно на справедливости и хорошей оплате держались их отношения. Больше никогда и никого они с Фрэнком не подпускали так близко к своему сердцу, как это было с Полем и Маргарет.
Оставив влажную дорожку на эрекции Фрэнка, Конард впустил её в рот полностью, утыкаясь носом в колечки тёмных волос, с наслаждением впитывая глухой стон любимого, скользя затуманенным взглядом по натянувшим кожу рёбрам. С утра, сонный и тёплый, Фрэнк был желанен и горяч, как никогда. Ему даже не нужно было ничего делать - просто быть рядом, чтобы этим самым воспламенять алчущее существо мужчины. Словно две половины свежеиспечённого разломанного хлеба, они идеально подходили друг к другу. А то, что меж ними порой не доставало нескольких крошек, не мешало им совершенно. Сожми тёплые ароматные бока посильнее - и не увидишь разлома. Словно целый, каравай будет перед тобой, не утративший своей аппетитности и притягательности.
Лаская языком горячий, чуть солоноватый на вкус член Фрэнка, он с наслаждением думал о том, насколько же они хороши друг для друга. И который раз благодарил всех богов, что этот мальчик выбрал его когда-то. Выбрал и покорил, несмотря на всю его слепоту и высокомерие.
- Ох, Конард, amore mio... - хрипло простонал Фрэнк, впиваясь в его кожу головы кончиками пальцев и напрягаясь, выгибаясь всем телом. Он был близок, и этот потрясающий вкус его стал лишь отчётливее и сильнее на языке, заставив мужчину сладко улыбнуться и отстраниться. Итальянский, любимый и родной язык Конарда, давно стал их кодовым языком любви. Соединяясь в одно целое, они переходили на него по наитию, шепча друг другу горячие пошлости или во весь голос выкрикивая от наслаждения. И эта пускай мелочь объединяла их как никогда сильно. Порой Конарду было достаточно сказать Фрэнку несколько фраз на итальянском ещё за столом, за ужином, чтобы после с наслаждением наблюдать, как глаза того подёргивались дымкой и начинали матово мерцать, а со щёк по скулам к самым ушам, таким аккуратным и аппетитным, медленно полз румянец смущения и желания. И Конард следил за ним из-под ресниц, понимая, что ещё совсем недолго, и они окажутся наедине в их спальне выше по лестнице. И то, что будет происходить дальше меж ними, совершенно не обязательно знать никому из прислуги, что полностью обитала на первом этаже. Хотя мужчина с весёлой усмешкой отмечал, что порой их намеренно подслушивали. Любопытство - не порок?
Проведя языком по подобранной мошонке, Конард сильнее развёл ноги Фрэнка и, согнув их в коленях, уложил себе на спину, заставляя приподнять бёдра. Кисти именинника тут же скомкали натянутую простыню, предвкушая любимую и столь нечастую - вероятно, чтобы не приелась, - ласку.
- O, Signore Onnipotente... - проскулил Фрэнк, чувствуя, как уверенные тонкие пальцы разводят его ягодицы, а горячий и словно заострённый язык упруго и влажно проникает между ними, стремясь к единственной заветной цели - вылизать его полностью, а затем забраться как можно глубже внутрь его тела.
- Il tuo cazzo è bello, - прошептал мужчина, оторвавшись. Эрекция Фрэнка выглядела так, словно тот был готов излиться только от того, что Конард делал своим языком.
- Ох, basta continua... - взмолился молодой мужчина, и его руки, отпустив простынь, заскользили по собственным бокам и груди, пытаясь унять подступающую дрожь.
"Вероятно, он просто не понимает, насколько прекрасен", - подумал Конард перед тем, как продолжить дарить сладкие пытки, понимая, что сам не сможет выдержать столь потрясающего Фрэнка так близко слишком долго и очень скоро сдастся требовательному, буквально отбивающему барабанную дробь в висках тянущему желанию внизу живота.
Когда Фрэнк совершенно расслабился, Конард переместил своё изнывающее существо выше и медленно, но крайне настойчиво проник в горячее, судорожно принимающее его тело. Фрэнк тут же обвил шею мужчины руками и наконец распахнул тёмные, дрожащие ресницы. Взгляд его чайных глаз оказался столь пьян и кричащ, он говорил о таких сокровенных вещах, что Конард замер, не в силах оторваться.
- Io sto bene, più, - совершенно серьёзно прошептал Фрэнк, и мужчина, кивнув, начал покачивать бёдрами, с жадным любопытством наблюдая, как каждое его движение проходит волною по внутренностям любимого и, словно картина из тысячи цветных мазков, застывает на широком, прекрасном лице.
Его размеренный ритм сбился довольно быстро - они оба уже давно балансировали на грани, после которой лишь невозможное тепло, расслабленность и счастье. Конард, не переставая неистово двигаться, с силой потянул любимого на себя, заставляя буквально сесть на свои бёдра сверху и вскрикнуть от самого полного проникновения. Он вжался во Фрэнка своей кожей: грудью, животом, пахом, обвил руками его спину со всем вожделением и носом шумно втянул запах у шеи. Твёрдая эрекция юноши тёрлась меж их животами, и, спустя несколько толчков, Фрэнк всхлипнул, впиваясь ногтями в кожу молочно-белой спины своего любовника, и задрожал, горячо и вязко изливаясь.
- Come io ti amo... più Forte del sole... - вздохнул Конард, проводя языком по загорелому плечу Фрэнка, чуть прикусывая. Он сильно и жарко толкался ещё и ещё, не замечая, как волна оргазма уже накрыла и его, словно сбивая с ног и протаскивая по шероховатому песку, заставляя кожу саднить. А затем на смену сладким, почти болезненным судорогам пришёл тихий и ленивый тёплый прибой совершенного удовлетворения и счастья. Мужчина тяжело дышал и мутно мыслил о том, что никогда и ни с кем ему не бывало так хорошо, как рядом с Фрэнком. И хотя заниматься с ним любовью - нечто невероятное, Конард совершенно уверен в том, что был бы счастлив даже просто быть рядом.
****
Фрэнк порывался вскочить с ложа, не понежась с Конардом и получаса после утреннего поздравления мужчины.
- Господи, - возмущался он, - который час? Куда ты убрал будильник с тумбы? Я точно помню, что вчера вечером он был здесь.
Солнечные лучи вовсю рассекали комнату светом и тенью от оконной рамы, возвещая о том, что уже близко к полудню. Их спальня, просторная и светлая, была обставлена очень просто, впрочем, как и всё остальное поместье. Пастельные, спокойные тона стен, грубоватые кованые люстры, никакой лепнины, позолоты и тяжёлого бархата - только то, что на самом деле необходимо и функционально. И им было уютно здесь, как никогда раньше.
- Тише, любовь моя, - только и улыбался Конард в ответ, уворачиваясь от летящей в его лицо подушки и обвивая запястье Фрэнка пальцами, заваливая на постель и сжимая в объятиях. - Никаких будильников сегодня.
- Но ведь сбор урожая начался всего несколько дней назад! - возмутился юноша, борясь с крепкими руками любимого. - Как твоя правая рука я должен был провести утренний объезд, о Господи, боюсь представить, что там творится сейчас... - взволнованно выдал Фрэнк, понимая, что не в силах освободиться от объятий. Да и желание вставать слишком быстро и нестись на мандариновые плантации покидало его, оставляя желание хорошенько позавтракать и прогуляться в обществе Конарда. Умелые пальцы того массировали напряжённые плечи и шею, заставляя едва ли не мурлыкать от удовольствия.
- Просто расслабься, ангел мой, - нежно проговорил мужчина. - Сегодня я встал раньше и уже сделал нашу часть работы. Объехал ближние плантации и предупредил Алексио, что сегодня мы не появимся. Он будет построже со всеми и проконтролирует ответственных за каждую группу сбора. У него неплохие задатки, скоро можно будет полностью доверить ему одну из отдалённых плантаций. И тогда у нас останется больше времени друг для друга...
- Уммхм... - лишь выдохнул Фрэнк, когда пальцы Конарда добрались до какой-то особенно зажатой мышцы в шее. - Почему день рождения лишь раз в году? - спросил он, прикрывая глаза от удовольствия. Мужчина только рассмеялся в ответ:
- Не знаю, любимый. Но сегодня я не позволю тебе заниматься ничем, кроме меня. И сам собираюсь посвятить этот день тебе. Между прочим, это ещё не все сюрпризы и подарки, что я собирался тебе вручить.
- Не понимаю, о чём ты, - шепнул Фрэнк, поворачиваясь лицом и оказываясь нос к носу с Конардом, - но вступительная часть мне очень понравилась.
Они долго и лениво целовались, позволяя себе нежиться в кровати до полудня. Такие утра выдавались настолько редко в сезон сбора, что и не вспомнить. Обычно все в поместье начинали работать ещё затемно, чтобы закончить основную часть дел до того, как солнце окажется в зените. Темнело в Валенсии рано, но работать днём было практически невозможно. И лишь в мёртвый сезон мужчины или путешествовали, или занимались делами, не требующими их пребывания под солнцем и постоянного контроля того, что происходит на плантациях. Это было довольно короткое, но сладкое время, любимое ими обоими.
****
Конард пригласил Фрэнка на пикник у моря, решив сделать из этого вторую часть поздравления. Его руку оттягивала корзина с деликатесными блюдами, которые он попросил Корнуэлу приготовить заранее. Эта испанка, будучи в почтенных годах, оказалась довольно сварливой и тяжёлой характером женщиной, но кухаркой была отменной. А со своим опытом Конард сумел и к ней найти подход. В корзине ароматно пахли закуски, запечённая дичь, и позвякивала бутылка сухого красного вина. Фрэнк шёл чуть впереди, держась за кончики пальцев свободной руки мужчины, и что-то беззаботно напевал, вглядываясь в прекрасные морские пейзажи, открывающиеся взору с холма. Терпко пахли иссушенные солнцем травы, и недалеко, в низине перед горами, пестрела черепичными крышами домов яркая, живая Валенсия. Неугомонный испанский город, их новый дом...
- Я так люблю море, - сказал Фрэнк, глянув вполоборота на Конарда. - Оно словно живое.
Мужчина улыбался, глядя на лицо совершенно счастливого Фрэнка. "А я люблю тебя", - думал он в такие моменты. Фрэнк очень изменился за эти семь лет, возмужал. И хотя порой в нем просыпался совершенно несносный ребёнок, язык уже не поворачивался называть его "мальчиком". Это был молодой и уверенный в себе мужчина, с которым плечом к плечу они преодолели огромное количество печалей и трудностей.
- Помнишь, как тут было, когда мы приехали? - спросил Конард.
- Как будто это было вчера, - улыбнулся Фрэнк. - Всё было на грани совершенного запустения... Кажется, в доме не разваливались только стены. Помню, как в первую ночь на меня сверху упал кусок извёстки с потолка.
Конард сильнее сжал его запястье, призывая остановиться. Он обнял обернувшегося с любопытством Фрэнка за плечи, прижимаясь к грудью к его спине, и развернул в сторону поместья:
- Посмотри, как много мы сделали с тех пор. Просто посмотри на это всё, словно в первый раз, - шепнул он на ухо любимому.
Перед ними, куда ни глянь, расстилались многочисленные, теряющиеся у горизонта мандариновые и апельсиновые сады, великолепные, лоснящиеся и ухоженные. Слева от поместья виднелись несколько виноградников и оливковых рощ, появившихся не так давно. Издалека было видно, как меж деревьями суетились люди, работая: они собирали первый осенний урожай в деревянные ящики, чтобы затем те отправились дальше, согласно договорённостям. И все до одного работали на них, на Конарда и Фрэнка Эйз, лучших поставщиков из Валенсии.
Меж плантациями, словно затерянное в тени огромных пирамидальных тополей, чуть светилось белыми стенами поместье - отремонтированное, посвежевшее, ставшее безопасным уютным домом. Слуг было около десяти, но половина из них не жила в поместье, имея семьи на окраине Валенсии. Конард был строгим, но справедливым и щедрым хозяином, и к началу сезона сбора от рабочих не было отбоя. А основные слуги, набранные в первый же год, так и не менялись ни разу, прижившись. Для Испании это было редкостью, но в доме Конарда и Фрэнка казалось совершенно закономерным. Никто не хотел уходить, поработав у них хотя бы несколько дней. И даже странные любовные причуды хозяев со временем смущали слуг всё меньше и меньше.
- А ты помнишь, как тебе пришло в голову платить не за рабочее время, а за количество собранных ящиков? - улыбнулся Фрэнк, вспоминая прошлое.
- Да уж. Это была поистине потрясающая идея.
- Мы в том же году утёрли нос остальным поставщикам фруктов. Вспомни, как они смотрели на нас на ежегодном осеннем фестивале, - Фрэнк рассмеялся.
- Их можно было понять, - ухмыльнулся мужчина. - Неизвестные выскочки из разваливающегося поместья под Валенсией бьют все рекорды по собранному урожаю.
- И всё же, забавно, - Фрэнк снова взял мужчину за руку, чтобы дойти с ним до края холма, где они собрались расположиться на пикник.
- Может, спустимся к морю? - неожиданно спросил Конард. - Искупаемся в последний раз перед зимой. В ноябре море станет ещё холоднее.
- Когда тебя это останавливало? - усмехнулся Фрэнк, впрочем, начиная забирать правее, к спуску с холма.
- Сегодня я взял полотенца. Это не будет, как прошлой осенью, - смущенно сказал мужчина.
- Когда мы неделю лежали с насморком и высокой температурой после спонтанного заплыва? - ехидно уточнил Фрэнк, не ожидая, впрочем ответа. Он улыбался. Всё, даже самое тяжёлое, что с ними двумя произошло, он с уверенностью повторил бы снова. Нет смысла менять что-либо в трагической истории, если она приводит к тому, что есть сейчас у них. Между ними. И единственное воспоминание, болью скручивающее его сердце, это два родных человека, навсегда оставшиеся под догоревшими обломками их прежнего дома...
Спустившись на длинную полосу неширокого песчаного пляжа, мужчины огляделись по сторонам. Насколько хватало глаз - не было ни души. Теплота последнего дня октября стояла над этой благодатной землёй, и ласковое, уже клонящееся к закату солнце нежно гладило кожу, словно заранее прощаясь до нового утра.
Конард расположил корзину, постелив на мелкий желтовато-серый песок покрывало.
- Сначала искупаемся? - спросил у него Фрэнк, с двусмысленной улыбкой начавший развязывать рубаху.
- Да, но... - сглотнул мужчина, теряясь в мыслях от такого горячего взгляда любимого. - Присядь ненадолго. Я хочу тебе кое-что показать.
Заинтригованный Фрэнк опустился рядом, когда Конард протянул ему два конверта.
- Что это? Надеюсь, не что-то страшное? - чуть нервно хмыкнул он.
- Я не настолько ужасен, чтобы омрачать твой день плохими вестями, - сказал мужчина, подбадривающе улыбаясь. - Смелее. Это от Шарлотты из Лондона и... ещё кое-что.
- Хм-м... Я заинтригован, - Фрэнк ловко достал несколько листов из первого, оказавшегося обычным почтовым, конверта. - Она же не приглашает нас снова навестить их в Лондоне? Я больше не поеду в эту непрекращающуюся дождливую слякоть.
- Когда ты успел стать таким ворчливым? - искренне рассмеялся Конард, падая назад, закладывая руки за голову. Его взгляд утонул в глубоком синем, совершенно безоблачном небе. - Никаких приглашений. Она беременна вторым ребёнком от сэра Арнольда и шлёт свои поздравления ко дню твоего рождения.
Фрэнк меж тем с лёгкой улыбкой вчитывался в строки письма.
- Кажется, чета фон Трир-Орнуэлл благословлена небесами. Я путаю, или же баронесса считала себя бесплодной?
- Жизнь - странная штука, - лишь негромко ответил Конард, не отводя счастливого и умиротворённого взгляда от неба. - А ещё Люциан наконец-то решился сделать предложение юной графине Луизе...
Фрэнк чуть не подпрыгнул на месте, с вызовом устремляя глаза на Конарда:
- И зачем я это читаю, месье, если вы всё равно решили выболтать все самые невероятные интересности?!
- Только для того, чтобы я мог полюбоваться этим выражением лица, месье, - довольно вернул колкость Конард, с усмешкой отводя взгляд от разгневанного юноши. - Я так счастлив за них. Люциан уже четыре года как сходил с ума по нашей девочке. Я рад, что он решился.
- Я рад больше, - широко улыбнулся Фрэнк. - Люциан достоин счастья не меньше, чем прекрасная малышка Лулу. Они будут прекрасной парой, я уверен.
- И они решили навестить нас через месяц в свадебном путешествии, - словно это совершенная мелочь, заметил Конард негромко.
- Ах, ненавижу, когда ты так делаешь! - листы письма разлетелись в стороны, а Фрэнк, упав сверху на распростёртого мужчину, начал делать вид, словно душит его, в результате с головой окунувшись в страстный, глубокий поцелуй. Сплетаясь языками, лаская друг друга, словно в последний раз, они лежали на пустынном пляже достаточно долго, пока Конард, с сожалением оторвавшись, не произнёс:
- Это ещё не всё, душа моя... Второй конверт.
Запалённо дыша, Фрэнк посмотрел на него, изогнув правую бровь.
- Возможно, месье просто расскажет мне, что там?
- Я не уверен, что смогу, - смутившись, отвёл взгляд Конард.
Удивлённый, Фрэнк пригладил растрепавшиеся волосы и сел рядом, разрывая тонкими пальцами грубоватую бумагу конверта. По мере чтения единственного листа глаза его открывались всё шире, а по нижнему веку собрались слёзы.
- О, Господи, Конард... Это невероятно... - прошептал он чуть погодя.
- Я долго занимался этим вопросом, любовь моя, - тихо сказал мужчина, притягивая Фрэнка к себе и вытирая набухшие солёные капли. - Сначала в канцелярии Валенсии ничего не хотели менять в реестре, но затем я всё же уговорил их. Я бываю очень упёртым, - Конард хмыкнул. - Теперь ты - такой же полноправный хозяин поместья Mandarino и всех приписанных к нему плантаций, как и я. Всё моё - твоё, и в случае, если со мной что-то случится, никто не выгонит тебя на улицу...
Фрэнк не мог сказать ничего. Он лежал рядом с Конардом, грея щёку на его груди, и молчал, дрожа, заполненный до края. Эмоциями, чувствами, мыслями. Мог ли он, ободранный мальчишка, ворующий на улицах Парижа, мечтать о чём-то подобном? Всё казалось совершенно невероятным, и при этом было вот тут, рядом, в его руках - мерно и гулко билось прямо под ухом.
Конард, и не ожидая никакого ответа, вытряхнул из опустевшего конверта последний из сегодняшних подарков, глухо звякнувший в его ладони.
- Amore mio... - начал он вкрадчиво, приподнимаясь и заставляя Фрэнка сесть рядом с ним, беря его левую руку в свою. - Sii con me in malattia e salute, di tristezza e di gioia, fino a che morte non ci separi...
Простое гладкое кольцо из серебра холодом опалило безымянный палец, проскальзывая до самого конца. Фрэнк забыл, как дышать. Отстранив напряжённую кисть, он, не мигая, смотрел на кольцо, по которому красивой вязью плелась надпись на итальянском: "Finché morte non ci separi, amore mio Gerard". Слеза сама потекла по щеке, а за ней следом скатилась вторая. Он был слишком шокирован.
- Ho sempre tuo, amore mio. La tua e senza residui... - сдавленно прошептал он, не отрывая взгляда от кольца.
Отвлечься его заставило то, что Конард без слов взял его за кисть и, перевернув, положил в ладонь второе кольцо. Своё кольцо. "Finché morte non ci separi, amore mio Frank", - гласила витая надпись. Фрэнк поднял глаза на мужчину, встречаясь с его серьёзным, ожидающим взглядом. Тот, молча, сам подал свою руку. Фрэнк долго гладил прохладные пальцы, словно пытаясь согреть их.
- Il mio in malattia e salute, di tristezza e di gioia. Solo il mio, fino a che morte non ci separi... - прошептал он, единым слитным движением надевая кольцо на безымянный палец мужчины.
- А теперь я хочу поцеловать тебя, - тихо сказал Конард, улыбаясь отчего-то печально, и одновременно - очень светло.
Их губы встретились невинно и кротко, касаясь пересохшей кожей. Словно тайные возлюбленные, обвенчавшиеся без свидетелей под высокими арочными сводами старинного храма, эти двое скрепили свой союз под бесконечным непредвзятым небом под тихий, ласковый шорох прибоя, который словно нашёптывал слова последней напутственной молитвы для молодых.
****
Выйдя на берег, двое мужчин, утомлённые долгим заплывом в бодрящей воде, тяжело опустились на песок совсем рядом друг с другом. Вокруг не было ни души, лишь вездесущие чайки кружили в небе над морем, крича и ныряя, пытаясь добыть из волн рыбу.
Мужчины, чьи обнажённые влажные тела блестели в лучах заходящего солнца, тяжело дышали и были вымотаны плаванием. Но это ничуть не мешало им быть самыми счастливыми людьми на этой земле. По крайней мере, им двоим казалось именно так.
- Ti amo... - нежно выдохнул тот, чья кожа была зацелована жарким солнцем Испании.
- Ti amo, - эхом вторил ему голос второго мужчины, бледнокожего и с волосами цвета дёгтя.
Их руки, скользя по песку, встретились, сжимаясь в ласковом объятии ладоней. На безымянных пальцах мужчин матово поблёскивали широкие обручальные кольца. И они лишь подбирались к середине своего общего, такого непростого, но наполненного любовью и верой, пути.
*Come io ti amo... più Forte del sole...(ит.) - Люблю тебя так сильно... Сильней, чем солнце...
*Sii con me in malattia e salute, di tristezza e di gioia, fino a che morte non ci separi...(ит.) - Будь моим в болезни и здравии, печали и радости, пока смерть не разлучит нас...
*Ho sempre tuo, amore mio. La tua e senza residui...(ит.) - Давно твой, любовь моя. Твой без остатка...
*"Finché morte non ci separi, amore mio Frank"(ит.) - "Пока смерть не разлучит нас, любовь моя Фрэнк"
*Il mio in malattia e salute, di tristezza e di gioia. Solo il mio, fino a che morte non ci separi...(ит.) - Мой в болезни и здравии, печали и радости. Только мой, пока смерть не разлучит нас...