Новый день Томаса Хейза, сэра, начался с заседания в парламенте. С попытки добраться туда началась и череда событий, превратившая обычное, в общем-то, утро, в адский кошмар, и испортившая жизнь многим и многим людям, кого встречал в этот день Томас Хейз, сэр.
На самом деле, мы лукавим, говоря, что описанные ниже прискорбные события, пошатнувшие душевное равновесие нашего героя, начались с момента выхода из дома. Настроение господина начальника драконоборческой конторы, вещь чрезвычайно хрупкая, понесла невосполнимые потери вскоре после пробуждения.
Он, в наивности своей, так губительной для человека его возраста, и столь же странной, рассчитывал провести утро по своему сценарию: принять душ, выпить кофе, поцеловать в какую-нибудь округлость, не прикрытую простыней, свою любовницу Лили - и, непременно, пока та ещё спит, или хотя бы дремлет; разминуться - или, как допустимый максимум, раскланяться при встрече с ее узкоглазой прислугой Ми-Ми, и отправиться по делам.
Мастер Томас Хейз, сэр, отнюдь не желал в это утро давать какие-либо обещания, назначать встречи и свидания, он вообще не хотел ни с кем разговаривать. Он надеялся, отчаянно, что получит свои пятнадцать минут тишины. Пятнадцать минут, чтобы допить свой очень черный кофе. Пятнадцать минут, чтобы посмотреть в окно. Чтобы молча подумать о том, что сегодняшний день должен быть не так уж плох - в парламенте, конечно, скука смертная, но это всего часа на два, потом нужно забежать в офис, подписать пару документов, выслушать проект бюджета на следующий квартал от Эдварда - золотой человек, цены ему нет, как работает, это же надо - но это тоже часа на два, а потом, о, потом, потом можно будет поехать домой, отпустить на сегодня Сесила, и...и, посидеть, наконец, спокойно на балконе, выпить свой чай с коньяком, посмотреть на красоты городского вечера, и отправиться спать. Часов в десять, а не в четыре утра, как обычно бывает после всяких там приемов, фуршетов, банкетов-шмакетов, и прочей праздной ерунды, с которой Томаса Хейза, сэра, уже тянуло, простите, блевать.
Будучи фигурой всячески публичной, и, более того, от публичности своей получавшей удовольствие - потому как целенаправленно ее добивался в своё время, Томас Хейз, сэр, отдавал себе отчет в том, что, в общем, не имеет ничего против этих самых увеселительных мероприятий, и тем более не против взаимовыгодного общения с нужными людьми, там, обычно, и происходившего, но равно так же, в силу своего полувекового жизненного опыта, он не мог не испытывать раздражения от частоты и продолжительности подобных действ.
Томас Хейз, сэр, по жизни имевший инструмент скорняка в определенной части своего организма, и отнюдь его не утративший с возрастом, многих уже украсившим сединами, плешью и обильными телесами, еле высиживал официальные сборища, недоумевая горестно в глубинах своего сознания, почему ради трехминутного делового разговора с юбиляром, которого он и появился вообще на вечере, необходимо отсидеть часов шесть, выпить столько, сколько коню налить не стыдно, выслушать пространные тосты, один повторяющий другой, и не забывать всё время улыбаться вежливо и приятственно. От улыбок этих у Томаса Хейза, сэра, щекам делалось больно, а поутру, прикладывая лед к голове, а потом к глазам, а потом, чего уж мелочиться, ко всему лицу, наш герой размышлял, что скоро непременно станет похож на шарпея соседки напротив, дурацкую морщинистую собаку, которая, по непонятной причине, к Мастеру-драконоборцу относилась хорошо, чего тот не разделял, и недоумевал.
Так вот, отвлекшись от описания психологического портрета нашего героя, вернемся к тому, что же случилось этим утром, и повлекло за собой катастрофические последствия.
Программа, разработанная Томасом Хейзом, сэром, сорвалась сразу же, на первом пункте - потому что включила в себя пункт третий, а точнее, проснувшуюся так не вовремя Лили. Не особенно понимая, с чего, но Мастер Том стоял и моргал. Руки его механически заплетали ещё влажные волосы в косу - только так можно было справиться с тем безобразием, которым наградила его бабуля, халат отсыревал, а Лили стояла напротив, набросив на себя элегантный-но-в-то-же-время-кокетливый пеньюар, и улыбалась.
Она поприветствовала его, назвав милым, а потом предложила сама сварить кофе - Томас Хейз, сэр, скрипнул зубами, но согласился. Кофе Лили был не так уж плох, но она умудрялась то не доложить, то переложить сахару, и если в обычном состоянии это могло даже вызвать улыбку и беззлобную шутку (по крайней мере, сам он считал ее беззлобной, но Лили обижалась почему-то, впрочем, это волновало мало), то сейчас обернулось лишь приступом унылого раздражения.
Кофе Лили не ограничилась, предложив ещё свежевыжатого соку, или тостов - "с маслом или с медом?", или фруктов, консоме, дефлопе, или чего ещё пожелает котик. Томас Хейз, сэр, этим утром мало похожий на котика, подумал, что случится с Лили, если он попросит сейчас приготовить яичницу с колбасой - даже с учётом, что он ее не хотел. Яичницу, не Лили. Впрочем, Лили этим утром он не хотел также, и думал о том, почему процесс отделения молекул воды на такой температуре всё же такой медленный, а говоря языком, доступным вам, мои маленькие мохнатые друзья - почему проклятый его кофе не может остыть быстрее.
Лили тем временем совершила непоправимое - она начала щебетать, и если от предложения завтрака Томас Хейз, сэр, ещё мог как-то отвертеться, не растеряв остатков умиротворенности, которые и так таяли, словно мороженое в жару, то от разговоров, как фантастически было бы, если бы этим вечером они посетили вот тот новый ресторан, и она видела такой чудесный браслет, и как изумительно было бы, если бы они сорвались куда-нибудь на недельку, о, только вдвоем, и она даже посмотрела несколько мест, и была бы не против обсудить это после его рабочего дня, и, конечно же, они вместе вернутся сегодня домой - к ней домой, и он снова останется до утра, и было бы так замечательно, если бы он всё же оставлял у нее что-то, кроме зубной щетки и чистой рубашки, и она с Мариссой меряла третьего дня такое потрясающее платье, которое она наденет на тот прием в Ассамблею, куда они пойдут вместе на следующей неделе...так вот, от разговоров об этом всём ему хотелось наложить на себя руки.
Томас Хейз, сэр, вежливо улыбался своей любовнице, он пытался перестать слушать её - у него не получалось, он пытался вникнуть в то, что она говорит - и не мог, словно бы говорила она на другом языке, а когда, наконец, понимал, ему становилось ясно, что лучше бы он этого не слышал. Маса Том с тоской размышлял, каким образом женщины, умные, самодостаточные, вроде бы уже зрелые - он не позволял себе опускаться до прелестниц младше его собственных взрослых детей - без материальных проблем, образованные и всячески независимые, без претензий к его руке и сердцу, со временем неизменно превращаются вот в это. Он размышлял, и приторный кофе стал последней каплей. Томас Хейз, сэр, уклончиво отказался от свидания в ресторане этим вечером, сославшись на большую занятость, он проигнорировал тему платья и браслета - внутри него что-то сжалось и тихо хихикнуло, напоминая о том, что сказала бы его конторка, узнав ценник того, что между делом вытрясала из него Лили - он сказал, что сам позвонит, когда освободится, и знал, что, наверное, пора и честь знать. Совсем.
Он мог многое, но не тост с медом и недельный отпуск с пальмами, кокосами и льняными штанами.
Посему, он как можно скорее оделся, радуясь тому, что вчера предпочел более чем неофициальный стиль одежды, и не пришлось ещё и ждать, пока придет Ми-Ми, и погладит его рубашку - Лили этим себя не утруждала, а даже если б ему пришла в голову такая глупая мысль, как попросить её это сделать, результат был бы закономерен, и не факт, что Томасу Хейзу, сэру, удалось бы спасти деталь своего гардероба от страшной смерти. Он попрощался с Лили, ловко увернувшись от накрашенного - когда только успела? - ротика и цепких ручек с последующим повисанием у "котика" и "милого" на шее. Это был один из тех редких разов, когда господин Т. Р. Хейз жалел, что обладает ростом выше табуретки.
На лестнице он столкнулся с Ми-Ми, раскланялся, решительно отказался от порции новых сплетен, и выскочил на улицу, как будто ему снова двадцать, и он снова пытается улизнуть из дома Элеоноры, пока не вернулись ее родители, и не застали дочь в неприличном виде с этим мальчиком с кафедры эффективного управления.
Томас Хейз, сэр, подумал о том, что Элеонора, его бывшая жена, звонила вчера, и надо бы перезвонить ей...позже. Потом.
Тем временем, такси его застряло в пробке, шансов успеть вовремя не было уже никаких, и мастер Том, пятидесяти лет отроду, прошел часть пути пешком - очень быстрым пешком - а после открыл портал. Появление такое считалось в парламенте плебейским даже среди магов, но сегодня Томасу Хейзу, сэру, было наплевать. Он и так в джинсах, чего уж терять. Пусть думают, что хотят.
Последующие два часа наш герой провел в обитом красным сукном кресле, ерзая в нем, крутясь так и эдак, закидывая ногу на ногу, сползая под стол, укладывая голову на руки, и играясь с мобильным телефоном. Томас Хейз, сэр, и сам не знал, как сильно напоминает в этот момент собирательный образ своих драгоценных подчиненных.
Во время пятнадцатиминутного перерыва между заседаниями - и дай бог вспомнить, о чем вообще заседали, опять что-то вроде "а давайте поставим в каждом углу по полицаю", или это было на прошлой неделе? - господин драконоборец решил сходить и купить себе хотя бы сэндвич - тост с медом он так и не съел, естественно, но был перехвачен в коридоре старыми знакомыми, и вынужден был обсуждать с ними цены на недвижимость, и предстоящее собрание в Ассамблее, и как же взять на вечер жену, это же любовница обидится, и как окотилась наипородистейшая собака одного из них, и не хочет ли Томас Хейз, сэр, взять себе щеночка, паспортного, сумасшедшее дорогого и сумашедше престижного, и только для сэра Хейза бесплатно по старой дружбе.
Томас Хейз, сэр, отказался, сославшись на мифическую аллергию, и подумал, что если ему захочется завести домашнее животное, он пригласит в гости Маклейна.
Таким образом, он остался без завтрака в первый раз, с тоской взирая через окно на юношу в красном, продававшего большие, с полруки длиной, бутерброды.
По окончании заседания - окончании ничем, то есть следующим чтением, хотя наш герой исправно открывал глаз и нажимал на кнопку в нужных местах, и даже иногда переставал думать о еде и не выйти ли позвонить Норе - он, ловко уворачиваясь от траектории движения особо болтливых и жаждущих общения заседателей, таки добежал до лотка с бутербродами, и обогатился калорийным кетчупным монстром в хрустящей бумажке.
Наш герой предвкушал, и чуть что не ронял слюну на брусчатку, но стоило ему устроиться на лавочке в парке и открыть рот, чтобы откусить, как в кармане плаща зазвонил мобильный.
Звонила Мириам, требуя Мастера Тома как можно немедленнее.
Томас Хейз, сэр, второй раз остался без завтрака. Он упаковал бутерброд в пакет, пакет взял в руку и открыл портал.
В конторе его ждала привычная картина - униженные, оскорбленные и недовольные рядком, как сычи на проводах, сидели на диване и ждали аудиенции у сиятельного руководства.
Сиятельное руководство прошмыгнуло в кабинет, одарив при этом подчиненных нужным по ситуации взглядом, и сделав вид, что это было только что эпическое появление, а не позорное бегство к тишине деревянных панелей и долгожданному бутерброду, всё ещё согревавшему через пакет.
Томас Хейз, сэр, захлопнул дверь, на робкий писк "можно?" ответил, что нет, нельзя, и только развернул до половины свой бутерброд, и раззявил пасть - по крайней мере, внутренним взором своим он видел эту картину именно так - как одновременно в дверь снова постучали, и зазвонил городской телефон.
Наш герой прокомментировал ситуацию самым невежливым образом, указал стучащему на его и его семьи место в социальной иерархии, и поднял трубку. На бутерброд он смотрел со смесью тоски и вожделения.
Звонили экологи, требовали отчетность. Томас Хейз, сэр, хоть и появлялся на рабочем месте нечасто и ненадолго, был прекрасно в курсе, что отчетность по пневмопочте ушла вовремя, и что вопросы не к нему. Он так и сказал. Ну, почти так.
Дальнейшие действия нашего героя были просты и понятны - он бросил трубку, и снова взял свой бутерброд, и снова его развернул, и в дверь постучали, а потом она распахнулась, и на свет божий, то есть под ясные очи господина начальника явился Рэй, неудавшийся отец Рейнар Имре Сонди, похожий на улыбчивого застенчивого гомосексуалиста. А явившись, вежливо и нервно начал просить у Мастера ещё три дня к отпуску в счет...Томас Хейз, сэр, живот которого страдал уже непереносимо, и заставлял настроение ухудшаться с каждой секундой, вышел из себя, и предложил Сонди, Рейнару Имре, написать самому себе заявление на депремирование. Тот пришел в ужас, вытаращился, моргнул пару раз, и всё тем же заискивающим тоном осведомился, может быть, он просто пойдет нахуй, без лишения премии? Маса Том даже смутно пожалел юношу, это же надо, с кем связался, и пойти нахуй милостиво разрешил - только чтобы он, Томас Хейз, сэр, этого не видел.
Рэй, славный в конторе своим ровным и приятным нравом - в отсутствие обезьяны Маклейна, его товарища - поблагодарил и вышел. Он не знал этого, но через несколько минут, когда его достопочтенный начальник уже дожевывал свою еду, Томас Хейз, сэр, сжалился и приказ написал - и даже оставил себе пометку на листочке, не забыть при составлении графика эти три дня учесть. Пусть гуляет, ему полезно.
Так вот, наш герой дорвался до своего бутерброда, и откусил, и откинулся блаженно в кресло своем, и нажал на кнопку отбоя на зазвонившем мобильном. Как оказалось, он сбросил звонок от Лили. Узнав об этом, Томас Хейз, сэр, не пожалел ни капли. Пусть и чувства его неуклонно ползли вверх по мере насыщения быстрыми углеводами, но до нормы им было как до Луны пешком, а потому Томас Хейз, сэр, был не склонен выслушивать сейчас вопросы чем котик занят или очередные бредни сродни перебиранию помидоров по телефону - хотя перебирали, безусловно, не продукты питания, чтобы ему, любимому, приготовить ужин своими руками.
Томас Хейз, сэр, продолжал жевать свою еду даже когда в кабинет просунулась голова Мортимера Маклейна, и когда вслед за ним о себе напомнил Эдвард с проектом, и когда Лили позвонила снова, и когда опять затрещал городской телефон, и когда Морти и Эд, не получив отказа в аудиенции, по очереди доложились и ушли, а он им покивал неопределенно, и когда Мастер Том подумал, что вот теперь, вот сейчас он доест и позвонил Элеоноре, и в коридоре наконец-то тихо, вот тогда-то и явилась она, и Томасу Хейзу, сэру, сразу стало жалко, что он только что поел.
Она, чертова плесень на лице истории. Он, проклятый поганец. Оно, чудовище из ада, которое не отпустит, как бы ты ни вырывался, которое найдет тебя, где бы ты ни был, жалкий человечишка, Томас Хейз, сэр.
Чудовище село в кресло, сложило ручки па пузе, прищурило глазки-щелочки и улыбнулось широко, делаясь похожим на деревянные резные фигурки щекастых патриархов, рыбаков, божков и прочих сомнительных личностей. Чудовище смотрело, улыбалось, и Томас Хейз, сэр, давя в себе приступы паники, раздражения, уныния и страха одновременно, принялся, как детсадовец на табуретке стишок, рассказывать всю информацию, что ему удалось собрать за неделю. Сволочь улыбалась, кивала, хвалила за труды и напоминала, за какую часть тела и как крепко держит нашего героя. Томас Хейз, сэр, мысленно выл и вопрошал призрак дедушки, почему тот не удавил своего придурочного братца во младенчестве, и почему братец этот был настолько туп, чтобы связаться с козлом, покачивавшим сейчас носком замызганного кроссовка, сидя в кресле напротив. С долбанной сукой, раскопавшей слишком много в биографии Томаса Хейза, сэра, и успешно его шантажировавшей этим, заставляя вот уже четырнадцать лет плясать под свою дудку. Томас Хейз, сэр, считал, что ненавидит своего гостя, и ненавидит обоснованно - за то, что тот давно мог всё прекратить, и бросить, и исчезнуть из его, Т.Р.Хейза, жизни, мотовируясь просто - что ему надоело, и хватит, и сколько можно, но гость его, чудовище из ада, до сих пор так не сделал, и собирался идти до конца, и конец был уже близок, а потому торопись, мальчик с кафедры эффективного управления, мастер-драконоборец, у тебя ключевая роль в этой истории, и не забывай, Томас Хейз, сэр, что я прекрасно знаю, откуда ты взял тему кандидатской, и так же прекрасно я знаю о твоей роли в восшествии на престол королевы Ингрид, о, смотри какая удачная твоя фотография, правда, прелесть, и скажи-ка, Томас Хейз, сэр, ведь наша правящая партия на тот момент поддерживала другого претендента, ну-ка, ну-ка, скажи-ка, сколько тебе заплатили и кто, ах, молчи, не надо, я и так знаю, а раз знаю я - то могут узнать и другие, правда же, Том?
Гость его уже ушел, оставив на столе клетчатый листочек с адресом, а Томас Хейз, сэр, всё так же сидел и смотрел перед собой, и бутерброд его просился обратно, а посему следующим пунктом программы была таблетка от мигрени - превентивно - и коньяк в стакан. Хотелось ещё накапать корвалола, но Маса Том подумал, что это совсем стыдно и недостойно, и не стал.
Его продолжало подтряхивать, когда он подписывал приказы, со скрипом выписывал премию Нине Хирш за тот удачный поляризующий состав, который позволял добиться хоть сколько-то большей четкости от стандартной модели драконоскопа, и когда, подумав, вызвал Нину в кабинет и сказал, чтобы она подала заявку на патент, и немедленно, и чтобы взяла с собой Уоррена и Эдварда - так, на всякий случай, и на всякий же случай написала завещание, куда включила и права на изобретение.
Чудовище Томаса Хейза, сэра, при всех своих несомненных отрицательных чертах и сомнительных методах было в одном право совершенно точно - нельзя ни в коем случае оставлять хоть одну лазейку, чтобы жадные упыри могли воспользоваться тобой по своему усмотрению. Оформление своих интеллектуальных трудов в частную собственность себя и семьи было, конечно, мелочью, но лучше хоть так, чем совсем никак, и это давало пусть слабые, но гарантии сохранности - учитывая, что существующее их правительство позиционировало себя либеральным, и на открытый конфликт пошло бы едва ли.
Закончив с делами в офисе, Томас Хейз, сэр, хотел было двинуться уже домой насовсем, но передумал. Он позвонил Сесилу, дал увольнительную на вечер, как и собирался, а сам отправился разминать кости. Кости разминались со скрипом, связки на ноге отказывались тянуться, и каждая опора давалась с трудом, руки, вымазанные в магнезии, всё равно скользили, а волосы на висках слиплись от пота. Тем большим, однако, было удовлетворение, когда он домахнулся-таки до верха стены и покачался под потолком на страховке. Маса Том понимал, что завтра у него будут болеть, как говорят в таких случаях, даже те мышцы, о существовании которых он не знал, но пока телу было легко, тепло и приятно. Он определенно находил такое времяпрепровождения занятнее, чем какой-нибудь гольф или большой теннис в компании коллег по партии, неизменно превращавшийся в демонстрацию брэндовой спортивной одежды и фаллометрии крутизной инвентаря.
По дороге через парк герой наш совершенно случайно наткнулся на кассу, продававшую билеты в концертные залы, театры и так далее, и точно так же, совершенно случайно, решил, что а почему бы и нет, и взял себе один - на этот вечер. Какая-то бодрая девчачья группа в коротких юбочках. Пели они не то чтобы очень, но прыгали по сцене задорно, улыбались, махали ручками. Тексты их были про любовь, а может, про кровь, а может, про морковь, Томас Хейз, сэр, подпирал подбородок ладонями, локти поставив на колени, и думал, что если его здесь увидит кто-то из журналистов, то это он неслабый такой пиар девочкам сделал, и себе, в общем, тоже, и это тогда надо будет срубить с их продюсера что-нибудь.
Пол подрагивал, басы отдавались в грудной клетке приятной вибрацией, девочки, опять же, были ничего себе такие девочки.
Поздно вечером, уже в постели, он позвонил Элеоноре. Она ещё не легла, и они поговорили немного про детей, она посетовала, что они совсем от рук отбились, и почти не звонят, а он ответил, что они уже большие, и сколько можно над ними кудахтать, и пообещал, что утроит младшенькую на практику за границу. Она была девочкой смышленой, и он искренне верил, что лето на работе, вдали от маман, пойдет ей только на пользу. Он подумал, что, наверное, является плохим отцом и безответственным козлом, но, с другой стороны, он прекрасно помнил себя в их возрасте и помнил, чего хотел тогда сам, и это были явно не воскресные посиделки за чаем в родительском доме - хотя с папа он разговаривал обычно с удовольствием. Наверное, дело было в том, что родитель с младшешкольного возраста всегда подчеркивал, что относится к Томми как к личности, и...
Нора сказала, что дети хотят приехать к нему на день рождения. Томас Хейз, сэр, хотел было ответить, что, во-первых, не собирался отмечать, а, во-вторых, если бы и собрался, ему и так есть с кем, и вообще у него своя жизнь, у нее своя, а у детей, я тебе ещё раз напоминаю, Нора, своя, и не стал. Пусть приезжают.
Он клевал носом, и слушал ее рассказы про то, как разрослась акация вокруг дома, и что было бы неплохо, если бы он хоть иногда бывал там, и что звонила его мама, и что маму навещать тоже было бы неплохо, ну, или, он бы хоть ей позвонил, бывшая свекровь ее скучает, и...
Уже засыпая, он услышал, как она сказала, что соскучилась, а может, ему это приснилось. Он улыбнулся, и подумал благостно, и сказал, что тоже соскучился, и неплохо бы встретиться, и, что важнее, он действительно так считал.