Lady_Orange & Berinika : другие произведения.

Зимний камень

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сказка, навеянная долгими зимними вечерами.


   0x01 graphic
   В холодной мокром сарае пахло сеном и навозом. Сырость витала в воздухе вместе с запахом подгнившей соломы. Валялись старые ржавые подковы, лошадей здесь уже давно не держали. На стенах висели оглобли, отсыревшие и непригодные к использованию. Свиное корыто, покрытое толстой коркой засохшей еды, стояло у двери, и помои в нем смешались с чистой дождевой водой - ночью был град. Сквозь щели в стенах пробивались солнечные лучи. Они скользили по разбросанной соломе и грязным свиньям, лежавшим на голой земле. В самом углу, там, куда лучи еще не заглянули, лежала большая куча сена. Она была неаккуратно сваленной и оттого косой на все стороны. С нее едва только начала испарятся утренняя роса, и потому она поблескивала в лучиках света.
   На дворе залаяла одиноко собака, голодная и замерзшая. Тут же, в унисон ей, заголосил хриплым голосом петух. Потом он спрыгнул с плетня на землю и походил по земле, выискивая зерна, которые могли остаться от вчерашней трапезы. Не найдя ничего, птица разочарованно глянула на дверь хозяйского дома и полная достоинства снова забралась на горшок, надетый на плетень. В соседнем стойле заржали кони.
   Потихоньку из домов стали вылезать люди, пока сонные и вздрагивающие от утренней прохлады. Хозяин гостиницы, огромный толстяк, носивший свой немалый вес на коротких, похожих на колонны, ногах, одетых в обтягивающие штаны, пузом распахнул дверь. Потягиваясь, он встал на крыльце своего деревянного двухэтажного дома и туманным взглядом оглядел двор, по которому его маленькая дочка уже гоняла кур.
   - Шур! Шур! - сгоняла девочка кур, топча обутыми в берестяные лапти ногами. - Шур, глупые! Папа, - девочка заметила отца и состроила обиженную гримасу, - этот лодырь опять забыл собрать яйца, я нашла три разбитых!
   Мужик нахмурился и почесал подбородок.
   - Пройдоха! Пройдоха, рогатые кони тебя затопчи! Спишь, лодырь?! - трубным голосом закричал вдруг хозяин в сторону сарая. - Вот сейчас пойду, да как дам тебе по хребту бревном!
   В сарае послышалось шуршание, словно рассыпалась копна сена. Потом визг свиней, на которых нечаянно наступили, и, наконец, громкая ругань. Снова залаяла собака. Из-за незакрытой двери сарая показалось чумазое лицо и немытые много дней, нечесаные волосы.
   - Иду, Сердит, иду, - проворчала голова. За головой появилось худое, скрытое грязной и во многих местах порванной рубахой тело. Штаны на человеке болтались как на жерди.
   Вылезший долго и упорно отирал прилипший к пяткам навоз об порог сарая, после этого неторопливо подошел к бочке с водой рядом и плеснул в лицо водой.
   - Пень, - заявила девочка и пошла домой за кормом для свиней.
   - Визгливый поросенок, - в ответ бросил ей оборванец и пошел к хозяину, медленно, поскольку понимал - будет трепка.
   - Пройдоха...Эх-х... - толстяк даже не захотел тратить слов на лентяя. Он только махнул рукой в сторону сарая. - Вычистишь сарай и соберешь все сено, потом почистишь свиней и приберешься в соседнем стойле. Насыплешь коням корма в ясли и расчешешь, чтобы спина блестела. Постояльцы строгие, если что - обедать сядешь в завтрак. Понял, или повторить?
   - Да что ж я, свинья что ли, чтобы мне три раза повторять? - проворчал Пройдоха, отирая, едва заметно облегченно выдохнув, ладони о грязные штаны.
   Хозяин скрылся за дверями. Из окна кухни уже потянуло утренними запахами еды. Из открытых ставен на втором этаже стали выглядывать люди, но потом их сонные рожи снова исчезали, отправляясь досыпать. В воздухе продолжала витать свежесть утра.
   Сонные поселяне уже вышли из своих домов и отправились по делам. Кто доить корову, кто в лес по дрова, кто выгонять гусей, а кто и просто валять дурака. Дети высыпали на улицу ватагами и кидались к ручейкам пускать щепки. В небе с громкими криками носились птицы. Облака ходили высоко, день сегодня обещал быть солнечным и теплым, непривычно теплым для поздней осени.
   Пройдоха почесал ногу и подумал, что давно пора бы ему помыться, да все как-то времени нет. Нога чесалась уже не переставая. "К драке" - заключил парень и решил пойти посмотреть, как там его большая дубина в углу сарая. По дороге он вдруг вспомнил, что этот самый сарай ему велели вычистить. Он резко сменил направление и пошел за граблями в стойло.
   На небе стали отчетливее раздаваться крики птиц. Они были необычно взволнованны. Пройдоха поднял голову - птицы носились стаями, словно сумасшедшие. Далеко еще - верст за десять - показалась большая толстая точка, быстро приближающаяся. Парень приставил руку к глазам, чтобы было удобнее смотреть. Точка разрасталась все больше и больше, пока не приняла форму летящего бочонка, потом стало отчетливо видно, что и не бочонок это вовсе, а тварь с огромными кожистыми крыльями и крупной бородавчатой головой. Животное пошло на снижение. Оно сделало несколько кругов, ударившись пузом о землю рядом с недалеко растущим леском. Наконец, Змей тяжело побежал по земле, взрывая ее когтями и приближаясь к постоялому двору. Как огромная лошадь, он открывал пасть и дышал, бросая на землю желтую пену.
   Пройдоха в страже спрятался в сарай и оттуда уже наблюдал за тем, как змей, пропахав две сажени земли пузом, упал на землю, широко открывая пасть. С огромной твари скатился, умело поставив на землю ноги, высокий светловолосый мужик, одетый в широкую рубашку, расшитую по горлу, и штаны, заткнутые за высокие кожаные сапоги. Мужик повертел головой на бычьей шее и уперся глазами в деревянное здание. Парень мог видеть его мужественное, жестко слепленное лицо с волевым подбородком и холодные серые глаза, оценивающе разглядывающие гостиницу.
   Змей, все еще тяжело дыша, на пузе пополз к зеленой сочной траве, растущей в двадцати метрах от него. В траве что-то завизжало и в следующую секунду свежие листы окрасились красным, а в пасти твари послышался хруст.
   Весь окрест в считанные минуты сбежался посмотреть на странного пришельца. Дети тыкали в него пальцами, а мужики косились на оставленные на земле топоры и молоты.
   - Эй, куда меня занесло? - низким ровным голосом спросил мужик у кого-то рядом с Пройдохой. Через мгновение Пройдоха понял, что рядом никого кроме свиней нет. Он осторожно вышел из укрытия, пихнув толстую свинью, что попалась под ноги.
   - Ну так... Захолмино... Что рядом с Залесово, господин, - неуверенно пожал плечами он, зачем-то ткнув в сторону высокого холма.
  
   Первым утром нового года Баян проснулся раньше всех в доме. В горнице князя Гордеслава было тихо. Ни звука, ни шороха  все еще спали после вчерашних празднований. Чихнув, Баян приподнялся и отметил, что лежит на лавке, прижимаясь спиной к остывшей за ночь печке. Значит, до кровати так и не дошел. Ну да не важно, зато он первый проснулся, скинув одеяло, Баян сунул ноги в мягкие кожаные сапоги и, прошлепав к окну, отодвинул заслонку. В горницу тут же  ворвался яркий дневной свет. Он манил, звал Баяна из дома на волю, на необъятные просторы, укутанные сейчас снежным покрывалом. Быстро одевшись и запихав в рот кусок вчерашнего пирога, Баян выскочил на улицу и нос к носу столкнулся с Чудом - Юдом или просто Юдом.  Вообще-то, этого невысокого поджарого человека звали иначе, имя у него было длинное и запутанное, каким и полагается быть имени гнома ( а Юд был гномом, пусть только наполовину, но был), но краткости ради все звали его дед Юд, а Чудом?! Так ведь гномы в этих местах показывались до безобразия редко, последний раз лет 200 назад, Юд как раз справил свое 50-летие.
- Куда тебя несет с утра пораньше? - Юд ловко уцепил Баяна за рукав. - Можешь не говорить, на данный момент уже не важно, - старик помолчал немного. - Ладно, видно так тому и быть, пошли.
- Э-э...куда?
Но Юд, что-то пробубнив себе под нос, уже тянул молодого человека за собой, в сторону подземного хода, ведущего к горным пещерам.

"Ни за что!" -  в голове Вестима ясно отпечаталась это мысленное послание Хорса, окрашенное во все цвета справедливого негодования. - "У меня спячка  зимняя. Что еще за сногсшибательные идеи - лети туда, не знаю куда, найди того, не знаю кого, да еще тащи с собой тебя и спутника твоего, тьфу, - плюнул Хорс вполне даже не мысленно, а в живую  огнем в стену.
- Думаешь, мне охота? - отойдя на более безопасное расстояние (Хорс, конечно, зла тебе не хочет, но случайно задеть вполне может), Вестим хмуро посмотрел на дракона. Сам два часа назад твердил это Юду,  но пойди, поспорь с этим гномом. "Так ты говоришь, тебе это во сне привиделось? Дорога, девушка, чудище и эдельвейсы. Что ж, значит, пора тебе в путь, и не спорь, привиделось в эту ночь, значиться Боги так решили, значит, судьбу свою тебе пора искать. Не спорь!"
   И как не пытался Вестим убедить Юда в том, что никуда ему не надо, и сдалась ему эта девушка! Какая девушка? Какая невеста? Какая дорога? Его и тут все устраивает. Все бестолку. Нет, конечно, рано или поздно пришлось бы, но лучше поздно, как можно позже. Дернул же его немытик о сне своем рассказать?!
   Вестим с надеждой взглянул на змея:
- Слушай, а может ты это, переубедишь Юда. Ну скажи, что глупая это затея.
- Ты собираешься спорить с судьбой? Бестолочь ты княжеского рода! - голос Юда гневно разнесся по пещере. - Я тебе! Не посмотрю, что взрослый уже. Дурь вышибать из башки никогда не поздно, особенно если она княжеская.
Вестим вздохнул, очень долго и тяжко. Что ж, видно придется смирится. Лучше самому, по-хорошему  
   "Не полечу я. Пусть мальчишка сам добирается" - из ноздрей Хорса вылетал горячий пар.
- Полетишь Хорс, или слово змея уже ничего не значит?
Хорс хотел что-то ответить, но ответ пришлось проглотить. Слово было, тогда, давно, когда он полуживой прилетел на эти землю. Эти люди, точнее их предки, выходили его, и он дал слово, что будет помогать им, охраняя их земли, ну и защищая княжичей от напастей в чужих землях. Слово было, и слово есть слово.
   "А спутник, полагающийся ему?" - вместо ответа спросил дракон, и его взгляд тут же наткнулся на Баяна. А вот это уже неплохо Хорс недолюбливал Вестима, не то чтобы плохой парень, малость занудный, а вот Баян - полная его противоположность.
- Вот первый, - не очень хочется отпускать мальчишку в такую даль. Юд бросил взгляд на восторженное лицо юноши - парень, видно, мысленно уже мчался на встречу приключениям - но видно придется. - А второй... Ну, судя по сну Вестима, встретите вы его в компании каких-то животных, - Юд бы и рад был сказать поточнее, но не мог. - В общем, встретите и тут же узнаете!

С высоты птичьего полета, земля кажется совсем другой. Крошечный шарик-бусинка раскрашенный зеленью лесов и синевой рек, положи его на одну ладонь а другой прикрыл  и попробуй найди. А между тем, там, внизу на этой бусинке, умещается уйма живых существ. Странно как-то, необычно. С тех пор, как шестилетний Баян впервые увидел землю в окаймлении белых облаков, прошло 10 лет. Долгий срок, вроде бы и привыкнуть пора, а все никак. Все те же удивление, восторг и какое-то не поддающееся описанию чувство, испытать которое возможно только паря высоко-высоко на спине змея.
  Впрочем, сейчас, наверное впервые в жизни, Баян не чувствовал этого волшебства полета. Не было той остроты, ушла на задний план, оттесненная широкой спиной брата. Баян не видел лица Вестима, да и нужды не было, достаточно подключить толику фантазии - хмурый взгляд человека, которому просто необходимо выпустить пар. Только вот кандидатуры подходящей для приема этого пар нет.  
"Поселение какое-то. Я приземляюсь" - Хорс мысленно сообщил эту новость братьям. Змей не устал, он мог парить в небе еще долго, но людям нужен отдых,  к тому же нужно найти этого второго спутника.
Приземление вышло не ахти каким - Хорс немного не подрасчитал с посадкой, стараясь не приземлится на снующих внизу людей, которые сначала в панике разбежались, но, увидя на спине двух людей, вернулись. Хотя продолжали держать безопасную дистанцию
- Ну и где мы? - Вестим озадаченно разглядывал окрестности
- А я почем знаю? Залесово, думаю, - Баян мысленно пытался вспомнить карту, но получалось с трудом - Вестим, слушай, а как думаешь, мы тут второго спутника найдем? Чем свиньи не животные? Кстати, а вон там, кажется, кто-то прячется, - Баян успел заметить при приземлении, как кто-то скрылся в сарае... И этот кто-то вполне мог быть их спутником.
  
   В роскошных палатах, убранных золотом, сплошь изукрашенных резьбой и драгоценными камнями, носилось эхо звонкого девичьего голоса. Князь Глыбень, восседая на огромном деревянном троне под затянутым в дорогие ткани паланкином, подпирал щеку рукой. "Ох уж эта Любомила... Кого угодно в Ирий отправит".
   С младшей дочерью князю явно не повезло. С ранних лет она рвалась замуж, и едва только ее старшая сестра нашла себе красивого да молодого мужа, спасу от младшей дочки просто не стало. Начиная с того времени, как Любомиле исполнилось десять, дворец превратился в проходной двор. Уже в течение пяти лет по палатам сновали непонятные люди, после расспросов оказывавшиеся тцаревичами и князьями, да из таких далей, что тцарь о таких и не слышал. Сначала каждый вечер устраивались Званые ужины... Потом, по инициативе Любомилы, начались Званые обеды, а потом и вовсе Званые завтраки. "Куда ни плюнь - одни морды заморские" - как ни любил сказать Глыбень. Житья ему и жене его, Софье, не стало. Не так давно во дворце наступило относительное затишье, но и оно продолжалось недолго. У Любомилы начались долгие и продолжительные истерики, все их содержание сводилось к одному - никто меня не любит, никто замуж не хочет, пойду да утоплюсь. Топиться ее никто не пускал, но так продолжаться не могло. На кухне прислуга уже поговаривала, что у тцаревны новая прихоть на подходе. Вот какая - Глыбень еще не знал, но очевидно...
   - Папа, я отправляюсь в долгое и трудное путешествие на поиски своего мужа!
   Глыбень очнулся от тяжелых дум и едва не слетел с трона.
   - Повтори-ка? Что еще за выдумки такие?
   Любомила, встав в третью позицию, непреклонно покачала головой.
   - Ты не переубедишь меня, я так решила! Раз у меня нет ни одного жениха...
   - Да твои женихи скоро весь наш погреб съедят!
   - ...я отправляюсь в опасное странствие на поиски мужа, что придется мне по сердцу!
   Глыбень задумчиво почесал макушку, сдвинув корону на бок, и поболтал ногами. С одной стороны, конечно, последнюю дочь, надежду и опору, невесть куда, невесть за кем...А с другой - тишина-а...
   - А! Езжай дочка! - запросто махнул рукой тцарь.
   Страна у нас маленькая, авось не потеряется - подумал Глыбень. Заозерово было центром небольшой области на окраине страны. Летом тут стояла такая тишь, что жители даже двери не запирали - от кого? С воровством здесь было закончено еще в первые годы власти Глыбня, когда каждый двор был нашпигован колами с головами конокрадов и прочих алчущих чужого имущества. Сейчас монету на городской площади брось - никто не возьмет - своего добра есть, а чужого и даром не надо, кому хочется лишнюю дырку в шее. А уж о разбойничестве даже не заикались, слишком страшен был тцарь в гневе. Пуще отрубания голов он любил охотиться по окрестным лесам на бандитов да бродяг. С собаками, да со свистом. А потом развешивать на воротах шкуры подстреленной добычи. Жертв было много, даже очень, но зато теперь, по прошествии многих лет, город забыл о жестокости. Жители богатели да жирели, сгребая в сундуки все возраставший достаток. Потому и дети тцаря выросли непуганые, да далекие от представления о настоящих убийствах да грабежах. И теперь Глыбень, даже не допуская мысли о том, что дочь уйдет за границу его земель (ну не настолько же она глупа; побродит, оголодает да обратно вернется, а там, глядишь, и женишок прибьется), со спокойной душой отпускал младшую дочь.
   Любомила, откинув со лба выбившиеся из длинной, до самых пят, косы светлые пряди, распахнула огромные глаза цвета чистого безоблачного неба.
   - Отпускаешь? Вот уж не думала, что ты так быстро согласишься... - девушка нахмурила лобик и угрюмо посмотрела на отца. - В чем заковыка?
   - Да доченька, какая заковыка, - развел руками отец. - Иди куда тебе желается, я только рад буду, если жениха найдешь!
   - Ну... тогда поеду я...Мамки, няньки, тащи узлы! - закричала звонким голосом девчушка и махнула рукой. Между подпорками заметались многочисленная прислуга с вещами.
   Тут только Глыбень обратил внимание на одежду дочери - походные кожаные сапоги, широкая полотняная рубаха из теплого и прочного сукна, подпоясанная кушаком, штаны, заправленные в сапоги.
   - Как, уже?? - не понял тцарь. Он вдруг суетливо соскочил с трона и принялся непонятно зачем бегать вокруг дочери, вздыхая непрестанно. - Как оделась-то легко, а выглядишь совсем как мальчик, щечки бледные, не поела, поди, нормально! Охрани тебя Перун да Мокошь! Ну дай я тебя поцелую-то! - вдруг он громко закричал куда-то в сторону. - Софья, Софья! Куда запропастилась-то, горемычная, дочь наша уезжает!!
   Всем дворцом провожали Любомилу, восседающую гордо на большой жилистой лошади, ласково называемой ею Замарашка. Лошадь эта непрестанно жевала и очень не любила мыться, в воде она непрестанно фыркала и обрызгивала всех, кто только ни стоял рядом.
   И вот Любомила и ее любимая девка, широкоплечая Громава, которая, когда перепивала медовухи, клала на лопатки любого обидчика, напросившаяся госпоже в сопровождение, наконец, тронулись. Мамки, няньки, бабки и родители дружно разрыдались и вслед прочитали многочисленные заговоры, которые охранят девушек ото всех напастей. Теперь и леший и мавка должны были обходить стороной маленький отряд...
   Любомила с гордостью посмотрела вслед родителям, а когда отвернулась - пустила слезу.
   - Не бойся, госпожа, со мной в обиду не попадешь, - успокаивающе наклонилась со своей лошади к хозяйке девка.
   - Одно печалюсь, Громава, - обернулась к ней тцаревна, - объявила ж я конкурс на жениха, а что уехала - не сказала никому...То-то папенька им все разъяснять будет...
   - Нехорошо получилось, - согласилась Громава.
  
   Пройдоха, к которому обратился статный господин, сделал шаг вперед.
   - Вы, господин, никак в Заозерово. Только не те ветры вам Стрибог в помощь дал, Залесово далеко от Заозерово, - оборванец вытер грязным рукавом нос и замолчал. Только тут он заметил на чавкающем Змее еще одну фигуру.
   Мужик даже не обратил внимания на добавление Пройдохи, проигнорировав его.
   Вестим мысли не допускал, что этот бродяга, который в своих оборванных штанах больше напоминал упыря, да еще и свиней чистил, мог быть их спутником, что привиделся ему во сне. Он обернулся к Баяну и что-то хотел ему крикнуть, но не дал хозяин постоялого двора, тут же вылетевший навстречу.
   - Господин, вы с дороги устали! - трубным голосом поставил перед фактом он прилетевшего на Змее путника. - Так вам надо отдохнуть! У нас двор постоялый тут один, вы и вымоетесь, и поедите, а за плату небольшую и переночуете у нас. Для господ благородных у нас самые лучшие комнаты! Уйди ты, заморыш! - хозяин отпихнул Пройдоху так сильно, что тот, под всеобщий смех, упал в лужу рядом со свиньей. Парень обругал свинью и ткнул ей в пятачок грязным кулаком, потом встал и, прихрамывая, отправился чистить сарай. Господа господами, а сарай кому-то тоже надо чистить. Он обернулся и увидел, что молодой паренек, спустившись со Змея, смотрит в его сторону, а второй, угрюмый мужик с бычьей шеей, уже спорит с хозяином об оплате. Пройдоха махнул рукой и по чавкающей грязи пошел за граблями.
  
   И надоумили же Боги?! Хорс неодобрительно качнул головой, оглядывая окрестности и выпуская из ноздрей горячий пар. Вонь да грязь, врагу не пожелаешь застрять в такой глуши, а что уж о себе говорить, да о княжичах. Если б хоть снега немножко, прикрыть все это безобразие, но снегом тут и не пахло, а ведь на дворе просинец. С трудом верилось Хорсу, что найдут они здесь своего спутника.
- Ну потерпи, долго мы тут не задержимся, - Баян, словно прочитав тяжкие мысли змеяа, похлопал его по спине. - Это все же лучше чем в лесу привал делать. Старый год прошел, а Новый еще силу не набрал, вся нечисть, какая есть, сейчас сильнее прежнего. Ни чуры, ни оберег не спасут...
- Я бы спас, - хмуро изрек Хорс.
- Ты бы спас, - подтвердил Баян. - Но нам еще спутника найти нужно, не в лесу же, в самом деле, искать?!
Заметив, что вниманием Вестима завладел толстый мужик в рубахе не первой свежести, а парень, примеченный ими ранее, поднявшись из лужи, направляется в сарай, Баян соскользнул со спины змеяа и последовал за ним. Что ни говори, а спутником их может оказаться кто угодно. Судьба ошибиться не даст, но Морок может в заблуждение ввести. Так что доверяй, но проверяй
Хорс посмотрел в сторону удаляющегося княжича, перевел взгляд на Вестима. Последнему уже порядком надоела болтовня хозяина двора, и, не дожидаясь особого приглашения, он двинулся в сторону избы, на ходу требуя немедленно накрыть стол и покормить их змеяа. Хорс выпустил небольшую огненную струйку в грязную жижу под ногами и в очередной раз подивился этой несхожести в братьях. Высокий, богатырского сложения Вестим, которого за светлые кудри да голубые глаза девицы в горницах Гордеслава называли Ярилой. И Баян, смуглый, черноволосый и черноглазый; в росте он не уступал брату, но за счет того, что в кости был тонок, казался рядом с Вестимом ниже ростом. Мать Баяна была ведуньей из далекого дикого племени, и мальчик унаследовал от нее и внешность и веселый нрав (которого так часто не хватало Беляю Гордеславу) и способности, за которые Юд и взял Баяна в свои ученики. Задумавшись, Хорс не заметил, как буквально у него перед носом нарисовалось два мужика, услужливо подпихивающих ему истошно визжащего поросенка. Ну уж нет! Дудки! Змея аж передернуло. Есть тут?! При таких ароматах, да еще на виду у сельчан жестоко разделаться с этим несчастным созданием?! Мысленно известив братьев, что вернется к первым петухам, Хорс взмыл в небо; ужин и ночлег он подыщет себе сам по вкусу.

В это же время Вестим хмуро оглядывал  горницу. Вони здесь было поменьше, но все равно грязно. Не то чтобы он, княжич, был изнеженным созданием, но у себя в Полесье, ему еще не доводилось видеть такого беспорядка, а ведь он с 11 лет ездит с отцом по их владениям, много насмотрелся. В этих  хоромах и домовых то, видно, отродясь не водилось, а если и водились, то видно разбежались давно. Вестим уже хотел плюнуть на все и переночевать где-нибудь в другом месте, но тут же вспомнил, что Хорс только что улетел - теперь только к утру вернется. Эх, ни тебе уюта, ни тебе развлечений, а впереди еще долгая дорога в неизвестное Куда-то. Взгляд Вестима упал на стол, на котором уже стояла каша, румяные пироги да кувшин с молоком и медом. Хоть поесть можно, уже хорошо. Интересно, где Баяна носит, и где тут этот спутник? В то, что им является та замарашка, ему и верилось, и нет. Какое-то время Вестим размышлял: пойти выяснить или поесть сначала? Голод победил, на голодный желудок решения не принимаются, а со спутником пусть пока Баян разбирается.
 Баян меж тем, вошел в сарай следом за незнакомым парнем. В нос тут же ударил резкий запах навоза, сырости и подгнившего сена, а он-то всегда наивно полагал, что в их клетях запах жуткий, оказывается, бывает хуже. Незнакомый парень меж тем, не замечая Баяна, принялся разгребать промокшее сено. Княжич какое-то время молча наблюдал за ним, пытаясь определить, что он за человек. Занятие оказалось не из легких. Грязный, начесанный, одетый в какие-то лохмотья, невозможно было даже определить, сколько ему лет, а уж судить о чем-то большем так и вовсе пустое. Но вместе с тем в Баяне проснулась уверенность, что этот парень именно тот, кто им нужен.
- Прости. Извини, что отрываю, но... - Баян понимал, что окончательное слово будет за Вестимом, но его внутреннее чутье, то самое, доставшееся ему от его матери и еще ни разу его не подводившее, подсказывало - это тот, кто им нужен. - Но как ты смотришь на то, чтобы отправится в небольшое путешествие с нами. Со мной и моим братом.
  
   Пройдоха отыскал грабли там, где даже и не представлял их найти - на том месте, где им положено быть. Немудрено, прошлый раз сарай чистил сам хозяин, он-то, Пройдоха, напился тогда вусмерть и валялся в канаве со свиньями.
   Парень почесал за ухом и принялся широкими взмахами грести сено. Вокруг кружились мухи, он отгонял их, резко отмахиваясь руками, но мухи мешали, кусались и заползали за шиворот. Что же такое, на дворе просинец! Непонятная нынче природа пошла, никак боги гневаются на людей, иначе как объяснить такой рой мух? В углу сарая что-то зашуршало. Никак вазила во сне чешется. Видел Пройдоха одного такого недавно, даже успел за загривок ухватить, да только увернулся шельмец, но ничего, сейчас достанет он его, самое время его спячки.
   Оборванец осторожно подошел к копне вымокшего сена и принялся ее раскидывать, вот-вот надеясь увидеть небольшую спину с короткой жесткой коричневой шерстью. Мухи продолжали настойчиво кусаться. Пройдоха, сосредоточенно работая, уже дошел до земляного пола сарая, когда сзади вдруг раздался голос. Парень подскочил на месте, едва не схватив Кондратия, так неожиданно прозвучал голос в тишине сарая. Он обернулся и с облегчением увидел, что это всего лишь молодой спутник недавно прилетевшего мужика с бычьей шеей.
   - Э... - Пройдоха не сразу понял, чего от него хочет молодой господин, слишком он был занят делом. - Господин... Путешествие...оно хорошо... да я-то с чего?
   - Ну... - Баян закусил губу, постукивая каблуком сапога по дощатому полу. - Я понимаю, что звучит странно. Но, положим, если бы мы предложили тебе отправиться с нами в путешествие, ты бы согласился? Ты скажи не задумываясь, да, али нет?... - молодой человек внимательно смотрел на испачканное сажей, лицо парня.
   - Да чего ж тут думать, господин? - удивился Пройдоха. - Куда мне, горемыке, с вами господами? Да и корни мои тут, здесь мой дед, прабабка, мать да отец жили, пока их русалки до смерти не защекотали. К чему я вам такой немытый, да оборванный - свистните - целая ватага таких как я будет. А вам и выбрать есть из кого. Нет, не чета я вам, и в спутники не гожусь. - Парень лишь махнул рукой и снова принялся разгребать сено, все еще надеясь найти там вазилу.
   Ага! Если бы парень в ответ на вопрос, тут же кинулся с радостным воплем "Да-а-а", Баян бы тут же развернулся с твердой уверенностью, что это его Морок за нос водил. Но замарашка, судя по всему, его даже всерьез не принял... зато у Баяна уверенности прибавилось. Словно волк, чующий свою добычу, притаившуюся за кустиком, княжич понял, что идет по нужному следу.
   - Меня Баян зовут. А тебя? - Баян и не собирался уходить, вместо этого он, напротив, подошел еще ближе к замарашке и наклонился. А спустя секунду выпрямился, держа в руке мохнатое существо - вазилу, - ого! Надо же... ты не его ищешь? - весело улыбнувшись, он посмотрел на парня.
   Да что этому парнишке нужно от него, Пройдохи? Может то забава господская? Кто их знает. На Змее прилетели, на Змее улетят, а Пройдоха так тут и останется навоз чистить. Оборванец решил отделаться от господина поскорее, только работать мешает. Не то чтобы Пройдоха работать не любил, он действительно не любил, но, выбирая меж двух зол, он предпочел бы почистить сарай.
   - Пройдоха я, господин, рабочий. Мать, отец померли, сестра пропала безвести, бездомный, - сказал он, приглаживая вихрастые черные жесткие волосы.
   Он проследил за тем, как юноша подошел к копне сена и вытащил оттуда мохнатый комок с ярко горящими на маленькой мордочке глазами. Вазила даже не дергался, а как-то больно уж спокойно висел на руках молодого господина.
   - Эка невидаль, и не дергается даже, - подивился Пройдоха. - Господин, да вы везучий, они людей-то шугаются. Даровал вам свою милость сам Перун никак.
   Пройдоха... ну и имя. Баяну вдруг стало жаль парня. Жизнь его тут явно не баловала, и чего он цепляется за этот двор?!
   - Перун...уж скорее Велес, - невесело улыбнулся он в ответ на слово Пройдохи. - По крайней мере, некоторые в Полесье в этом уверенны, - Баян заметил, что парень на него подозрительно косится, словно пытаясь увидеть, не скрывается ли под его человеческой личиной сам Хозяин подземного мира. Нет...вот пугать его не стоит. Ни к чему, и Баян рассмеялся уже искренне: - Да, нет, ты не бойся. На самом деле не так это. Просто я сызмальства язык животных и леса понимаю, но то не от Велеса, а от матушки моей... она дочь лесов. Держи, - Баян протянул Пройдохе вазилу, и тот с охотой перебрался на руки к парню. - Смотри-ка, ты тоже ему приглянулся. А насчет путешествия... соглашайся, ну что тебе тут торчать. Мир посмотришь, может сестру свою отыщешь и счастье свое найдешь...и...- Баян весело подмигнул Пройдохе, - ...не будешь же ты богов ослушиваться. Конюшник тебе в руки пошел, не сбежал... дорога тебя ждет..
   Конюшник у оборванца на руках так злобно смотрел, что Пройдоха едва смог его удержать секунду, а потом тот скакнул обратно в солому и зарылся, словно и не было.
   - Вот уж и верно, тут мне оставаться больше нельзя, - покачал головой оборванец. - Не иначе как Хозяин теперь пакости чинить будет, нельзя людям его держать, не привыкший он.
   Работяга посмотрел на Баяна сквозь свисающие, отросшие с прошлой стрижки, волосы. Ему вдруг показалось неправильным, что он, всю жизнь не видавший ни одного доброго слова - да и за что, лентяев нигде не любили - грязный и оборванный, разговаривает на равных со статным господином, пускай даже наверняка младше его.
   Пройдоха закинул руку и принялся чесать затылок, при этом усиленно гоняя мысль по голове. Но мысль так и не удалось поймать за хвост, и она ускользнула под напором более жизненных потребностей. Например, почистить сарай, иначе, как сказал хозяин - сядет он завтракать в ужин.
   - Не знаю, господин, корни мои тут, а сестра... Да что с ней будет, распутная она была, постоянно в лесу пропадала, никак с соседом нашим. Все травы какие-то таскала... Можно мне, господин, подумать недолго? Да и вам отдохнуть с дороги надо.
   - Пройдоха! Где тебя немытики носят, свинья ты ленивая?! - раздалось со двора. - Почему вода для господ до сих пор не налита и не подогрета?
   Пройдоха, забыв о Баяне, заторопился. Он быстро создал видимость работы, покидав немного сено, и кинулся к выходу, бросив грабли прямо на незаконченную работу.
   - Тут я, тут, хозяин, - немытый парень, кое-как пригладив снова растрепавшиеся волосы, вылез из сарая и у входа столкнулся с Сердитом.
   Всегда в плохом настроении для своих работников, Сердит сейчас был зол больше обычного - такие гости на их постоялом дворе останавливаются раз в несколько зим, а тут прилетели, а ничего не готово! Он сам видел, с каким лицом в его дом входил тот второй, с бычьей шеей, явно княжеского рода, взгляд у него особенный. Другой посмотрит, оценит да промолчит, а этот оценивающе, медленно, а потом еще и так посмотрел на него, Сердита, что ему едва стыдно не стало. А теперь еще и рушники Степана забыла постирать в озере, побежала сейчас. Ну и работнички у него!
   Пройдоха, не решаясь ничего сказать - кому нужна лишняя трепка? - мялся подле Сердита.
   - Чего стоишь, ртом мух ловишь? - грозно вопросил хозяин, грозно двигая желваками под кожей. - Забыл, что ничего не готово еще, а?
   - Так сам же, Сердит, велел мне сарай прибрать, - возразил спокойно Пройдоха.
   - Что?! - Сердит возмущенно вытаращил густые усы. - Ты с кем разговариваешь, упырь немытый? А ну работать! - и с размаху дал по шее работнику.
   Силища у Сердита была огромная, словно кузнечный молот обрушился кулак на парня. Пройдоху бросило на землю и вдавило в грязь. Ударило его так, что едва дух не вышибло. В первый момент показалось - все, в подземное царство к Ящеру ему дорога уже заказана. Перед глазами полетели огненные факелы и черные пятна. Внутри словно порвался канат, оборванец со свистом втянул воздух в легкие и едва не задохнулся, вместе с воздухом в рот полетели комки грязи. Парень закашлялся.
   - Будешь знать, как со мной разговаривать! - наставительно произнес над ним Сердит.
  
   Любомила и Громава ехали по дороге вдоль лесной просеки. Лошади мягко ступали по высокой траве, навстречу иногда попадалась жители, они низко сгибались перед девушками и продолжали свой путь. Любомила даже не спрашивала пути, все равно ехала куда глаза глядят. И чем дальше это будет от ее дома - тем лучше. На сердце у девушки было желание, чтобы муж ее будущий видел в ней не тцаревну, а простую девушку.
   - Смотри госпожа, вон в деревьях белки скачут, какие забавные, - попыталась оторвать от невеселых дум тцаревну Громава. - Что ж вы лоб-то хмурите, солнышко какое яркое, душа радуется такой погоде.
   Любомила оторвалась от шеи коня, в которую пристально всматривалась до этого, погруженная в свои мысли, и посмотрела вокруг.
   В высоких ветвях берез пели птицы на разный лад, скакали белки. Воздух был такой прозрачный, легкий, что Любомила даже могла разглядеть, как по стволу бегут трудолюбивые муравьи. Солнце ярко светило на небе, грея.
   - Уж и не верится, что Марена скоро все это заберет у нас, - задумчиво покачала головой Громава. Она смотрела куда-то в сплетенье веток над головами. Любомила залюбовалась красотой своей сенной девки. Безродная, родители последнее в кабак продали за кружку браги, до десяти лет и говорившая-то плохо, а вон какая красивая выросла, на зависть всей прислуге во дворце. Лоб высокий, чистый, длинные каштановые волосы, заплетенные в тугую косу, обернутую вкруг головы, глаза небольшие, широко расставленные, темные, как ночь. И чего им, мужикам, надо? Один недостаток у девки - силища неженская. Да и привычку дурную от родителей унаследовала - медовуху пить.
   Тихо фыркнула лошадь под тцаревной.
   - Кафтан поправь, - сказала наставительно Любомила, - идет как будто кто сюда.
   Впереди зашуршали ветки, девушка вгляделась в зеленую темноту кустов.
  
   Согласившись с Пройдохой, что тому стоит дать время обдумать все и принять решение, Баян отправился на поиски брата. На улице уже сгустились сумерки, а вместе с ними повеяло холодом. В холодных порывах ветра Баян отчетливо слышал вой - не иначе Снеговолк возвещает о том, что Зимерзла близко. По утру здесь все укутает снегом,  вот ведь как бывает. У них в Полесье зима уже месяц назад пришла, а тут только-только намечается,  а где-то, может даже в том самом Далеко, куда они с братом путь держат,  где-то там может сейчас лето в разгаре. Вот бы узнать наверняка! Размышляя так, Баян вошел в избу, в лицо тут же ударило печным жаром. Поклонившись хозяйке и двум ее дочерям, княжич весело улыбнулся:
- Мир тебе хозяйка и твоим дочерям.
- И тебе мир, гость дорогой. - Ракита поклонилась гостю, а девицы с интересом и испугом уставились на Баяна - не каждый же день к вам такие гости приходят. Два княжича сразу, да еще на змеяе, будет теперь чем перед соседями кичиться. Ракита меж тем уже извлекала из печи котелок с дымящейся кашей. - Садись, княжич, поешь, отдохни с дороги.
- И то верно, матушка, - Баян присел за стол рядом с братом.
Вестим к тому времени уже успел умять две миски с кашей и с аппетитом налегал на третью, заедая ее пирогами.
- Ну как? - посмотрел он Баяна.
- Что как, брате?  
- Он, не он? Ты же ведь понял, о чем я, -  вытерев капли молока с подбородка, Вестим подмигнул девицам и перевел взгляд на младшего брата. - Он наш спутник?
- Это не мне, решать тебе. Ты сон священный видел, тебя судьба позвала.
- Ой, да замолчи ты, - рассердившись, Вестим с силой ударил по столу кулаком. - Не повторяй за Юдом. Судьба, судьба, моя бы воля - оставался бы я в Полесье, ну сдалась мне невеста? Успею еще. Слушай, а давай ты... И тебе дальняя дорога, ты же всегда хотел. И невесту найдешь, и...
Баян подавил тяжкий вздох, прося богов даровать ему терпения. За четыре дня пути Вестим уже не первый раз заводил эту песню. И как Баян не пытался вразумить брата, что неправильно это - отдавать свою судьбу в чужие руки и бежать от себя - все было впустую. Оставалось последнее средство, то самое к которому частенько прибегал дед Юд. "Не хочешь доброму слову внимать - терпи" - наставительно изрекал он, награждая непослушных княжичей увесистыми шлепками и пинками . Но применить его в гостях, было неудобно, да и не вежливо перед хозяевами, посему Баян ограничился одним лишь хмурым взглядом в сторону брата. Но и этого взгляда Вестиму хватило, чтобы понять, еще немного и терпение младшего лопнет. Поднявшись из-за стола и поблагодарив хозяйку за угощение, он направился к выходу.
 На улице холод тут же пробрался под опашень, впиваясь в разогретое после жаркой избы тело. Но Вестим даже внимания не обратил на это. Подумаешь, холод? Сейчас его больше волновало это путешествие. Ну не чувствовал он надобности в нем и все тут! Конечно, дед Юд прав, и Баян справедливо на него злится, да Вестим и сам прекрасно все понимал. Понимал, но принять как данность не хотел. Судьба позвала его. Судьба - помогать отцу княжеством править, от набегов кочевников княжество защищать. Ведь пойдут по весне дикари из лесов, оголодавшие, озлившиеся на весь белый свет за долгую зиму, а он в это время где будет? Он, Вестим, будет по миру гулять в поисках девчонки, которую он и видел мельком, да и то во сне, встретит - не узнает. Просто нелепость какая-то, вот если бы...  Но додумать мысль до конца Вестим не успел, в сарае раздался какой-то шум и ругань. Любопытства ради, а также чтобы отвлечься от неприятных дум, Вестим направился к источнику шума.
В сарае он появился как раз в тот момент, когда Сердит наградил парня, того самого, возможного их спутника, увесистым ударом и собирался повторить его снова. Да что ж это за место такое - грязь, запустение и такое обращение с человеком, пусть даже холопом. Вестим почувствовал, как в нем просыпается злость:
- Да что же ты делаешь, изверг? - перехватив руку мужика, Вестим развернул его к себе лицом, да так легко, словно перед ним был ребенок. -  Зачем так с парнем, я ведь могу и забыть, что у тебя в гостях! - оттолкнув мужика на кучу соломы, княжич перевел взгляд на Пройдоху: -   Ты как, в порядке?
  
   В Земном мире буйствовала осень, уже и листопад подходил к концу. Среднее Небо, летом такое высокое и чистое, все чаще было затянуто серой пеленой, и белый свет с трудом прорывался теперь на землю, сквозь неравномерно - серое полотно. Леший все еще бродил по лесным чащобам, все еще путал случайного путника, но делал это без прежнего азарта. Приближающиеся холода вгоняли его в грусть-тоску, еще немножко и заляжет лесной хозяин в свою берлогу, заснет крепким сном на всю зиму.
Полуднице тоже полагался глубокий зимний сон, давно уже полагалось, но она все оттягивала и оттягивала. Она была еще слишком молода по меркам духов, все ей было ново и любопытно. Осень хоть и пугала ее своими сыростью и холодом, все равно завораживала своими яркими диким красками, своим непостоянством. Так и хотелось броситься в пляс. И полудница плясала, кружилась средь березок по пестрому ковру из опавших листьев. Она остановилась возле тихо журчащего ручейка, передохнуть, присев на корточки она уже протянула руку, что бы коснуться холодной водяной глади, но тут рука ее замерла. Что-то изменилось в лесу, неуловимо, незаметно. Полудница вскочила, вслушиваясь в тишину - человек? Очень похоже но... Но что-то сбивало ее столку.
- Ой! - Полудница испуганно взмахнула руками и отступила к ручью.
Из кустов бузинники выскользнула девушка, скорее девочка, лет 13-14 и со смешанным удивлением и испугом посмотрела на Полудницу. Как же так? Полудница даже не заметила, как эта девочка подошла к ней, не услышала совсем, видно, заплясалась. Она внимательно посмотрела на девчонку: невысокая, каштановые волосы, сплетенные в одну косу, немного отдают рыжиной, глаза зеленые. Полудница повнимательнее посмотрела в глаза девочке и ойкнула, как это сдала минуту назад незнакомка.
- Ты кто? Откуда? - сделав еще шаг в сторону ручейка, спросила она.
- А ты? - девочка опасливо посмотрела на собеседницу. - Ты не человек, - тут же ответила она на свой же вопрос. - Ты на Полудницу похожа, только ты ею быть не можешь, ведь лето прошло давно.
- А вот и могу! - Полудница обиженно топнула ножкой, тут же забыв об испуге. - А вот ты кто? Ты ведь тоже не совсем человек, - подступала она к девочке.
- Да? А ты знаешь - кто я?! - девочка выглядела такой потерянной и с такой надеждой посмотрела на Полудницу, ожидая ответа, что та, неожиданно для себя, вдруг поверила ей.
- Я... ну - Полудница в замешательстве смотрела на ребенка, не зная как правильно поступить, что сделать. Как бы поступили ее сестры в такой вот ситуации....
   Некоторое время Полудница в замешательстве покусывала губы, пытаясь найти правильное решение. Потом решительно протянула руку, но девчонка проворно отскочила в сторону.
- Да не бойся ты, - досадливо покачала головой Полудница. - Не съем я тебя.
- Знаю, что не съешь, я не боюсь, я на всякий случай, - удостоверившись, что Полудница ничего дурного делать не собирается, девочка сама протянула ей руку. - Меня Жданой зовут. А куда мы?
- Вот придем, и узнаешь!

Леший действительно еще не залег в спячку. Солнечные деньки все еще случались, и дед все еще томился напрасными надеждами, а вдруг зима задержится в этом году, придет позже. Но день ото дня становилось все холоднее, и Леший тяжко вздыхал, понимая напрасные чаянья. Сегодня заметив поутру иней на пожухлой листве, он, наконец, решил, что пора уже забыться сном, до прихода весны. И как раз в это время случились нежданные гости. Полудница в компании с девочкой-подростком. Вначале старик справедливо пожурил Полудницу, сколько ж можно по лесам шастать - все урожаи давно собраны, а она все пляшет. А потом выслушал с чем она пришла. Слушал, качал головой и кидал в сторону девочки загадочные взгляды. Ждана же улыбалась старику. А говорят Леший злой,  да какой же он злой? С виду такой добрый милый дедушка, может, это только с виду? Но внутренний голос подсказывал Ждане, что не так это.
- Ну а теперь ты, - Леший поманил к себе девочку, - теперь ты рассказывай.
Что рассказывать то, девочка задумчиво смотрела на  доброго дедушку теребя в руках оберег - мишку, вырезанного из дерева, прихваченного ею из дому. Когда-то, когда она была еще совсем маленькой, ей подарил его брат. Но было это, кажется, так давно  Брат, девочке вспомнилось его лицо и вечная полуулыбка на губах. Его мысли постоянно витали где-то в облаках. Так высоко, что он порой, забывал спуститься вовремя с небес на землю, за что ему незамедлительно доставалось, то от отца, то от матери, но чаще от хозяина. Но Ждана все равно любила его. Ну и пусть что странный, пусть не очень трудолюбивый, зато добрый. А доброту Ждана рано научилась ценить - этого добра ей перепадало мало. Может быть, будь она родной Звениле, все было бы иначе. Но было как было, а не иначе  Тополь действительно был ее отцом, а вот Звенила была мачехой. Брат рассказывал, что однажды вернулся их отец из одного долгого похода и принес с собой ее, Ждану. Рассказывал, как долго потом ругались родители, как негодовал на отца хозяин, а он сидел с ней на печи и пытался успокоить ее, а потом все успокоились и стали жить как прежде. Так или иначе было, трудно судить, брату тогда лет пять было и он мало что понимал. А взрослые с объяснениями не торопились. Но сколько Ждана себя помнила, взрослые не питали к ней любви и в то же время, вот странность, словно боялись. Понять это девочка не могла, да и не пыталась - домашним делам она предпочитала лес. Лес, пропитанный тысячами запахов, дышавший надвечным миром, манил ее, звал. Она не боялась ходить туда без оберегов, носила их с собой только чтоб отец не волновался. А он волновался, Ждана часто ловила на себе его усталый взгляд - он словно искал что-то в ее лице, а находя грустно вздыхал и отводил глаза. Отец и брат, вот все что держало ее на дворе Сердита. А потом случилось то самое страшное. Сначала Ждана заприметила в глазах отца какую-то тоску, она там и раньше была, но неожиданно стала делаться все приметливее и отчетливее, пока однажды не увела его в лес. Звенила три дня напрасно прождала мужа, а потом не выдержала, отправилась на поиски и тоже исчезла. Уже потом, спустя долгий месяц, одна ведунья сказала, что извела их русалка. Правда это была или нет, кто знает. Но с тех пор хозяин стал посматривать в сторону девочки еще более сердито, чем прежде, а брат... Брат никак не мог оправиться от случившегося и ходил задумчивый, весь в себе.
А еще пару месяцев спустя Ждана убежала из дому в лес. Зачем она это сделала, девочка так и не смогла понять. Просто лес позвал сильнее, чем прежде.
- А как же иначе, малышка. Лес всегда свое к себе зовет, - Леший потрепал Ждану по голове.
А девочка вдруг поняла, что только что рассказала доброму деду  всю свою жизнь. Это как же она умудрилась не заметить?!
- Я не понимаю дедушка? О чем ты толкуешь?
- Еще бы тебе понять, ведь даже отец твой тебе не удосужился объяснить, ты милая и в правду, не совсем человек, - видя удивление на лице девочки, Леший покачал головой. - По отцу ты человек, а вот мать твоя была сильным зверем. Уж не знаю, что их свело, но ты дитя их любви. Да, да, не бывает у сильных зверей, чтоб дети не по любви появлялись.
Ждана удивленно и испуганно переводила взгляд с Лешего на Полудницу и обратно. Выходит она и в правду не совсем человек, но как такое возможно?!
- Дедушка, но я не умею, совсем не умею никем другим быть, как только человеком.
- А ты хоть пробовала?
- Нет, -  замотала Ждана головой, - но все равно не умею.
- Вот ведь упрямая на мою голову свалилась! Заладила. Не умеешь - научишься, а не захочешь - природа все равно свое возьмет.

С тех пор, как Полудница впервые привела Ждану в избу к Лешему, прошло 4 года. Быстро пролетели, незаметно. Леший хоть и ворчал тихонько на неожиданно свалившуюся ему на голову соседку, но про себя был доволен - своей лисункой и лешачатами он так и не обзавелся. И теперь рад был воспитывать и поучать девчонку. Но сколько же сил это стоило! До сих пор, как вспомнит Леший, как учил Ждану личину менять - так вздрогнет. Сколько же терпения-то надо! А как научилась девчонка этому делу, так вообще сладу не стало - обратиться рысью и давай по лесу гулять. Ищи ее, днем с огнем не сыщешь. Зато если что-то где-то гремит, кричит, пугается, можно уверенно сказать - Ждана там. Хотя справедливости ради, следует сказать - девчонка была способная, в травах и заговорах разбиралась преотлично. Не пропадет, если надумает с людьми остаться. Неделю назад Ждана поделилась с Лешим своими мыслями, сказала, что брата хочет навестить. Ведь он же все-таки брат ей, может примет, не испугается?! Леший долго думал, чесал свою зеленую бороду - кто же знает этих людей? Как человека брат любил сестру, а вот полюбит ли теперь? Но переубеждать девушку не стал - все равно же бестолку, не переспоришь. Отпустил ее в дорогу, наказав, чтоб возвращалась, если что, а теперь вот сидит и тревожится, словно и дел в лесу нет.

 Ждана тоже тревожилась, но старалась не думать об этом. Примет не примет, что толку гадать? Вот увидит брата, скажет ему все как есть, а там уж видно будет. Шагая по лесу, она собирала в ладошку брусничку, а когда горстка ягод становилась достаточно большой, отправляла ее в рот. Она так увлеклась, этим нехитрым занятием, что не заметила, как вышла из лесу на тропинку и нос к носу столкнулась с двумя путницами маленькой и изящной девушкой и ее спутницей. Ждана в восторге уставилась на вторую девушка, какая же она, наверное, сильная! Потом Ждана вдруг опомнилась, как же так можно - вышла из лесной чащи и пялится на путников, сейчас еще примут за нечистую силу.
- Здравствуйте, - легонько склонила она голову, - да не оставит вас Попутник в дороге! Куда путь держите?
  
   Пройдоха откашлялся и собрал глаза вместе, от такого удара они едва не выскочили. Он тупо уставился на сапоги, стоящие у его носа. Болела каждая жилка в шее, рука, на которую он упал, начинала ломить. Ох и жизнь у него поганая пошла. Был он помоложе, так к нему хоть и неохотно, но проявляли милосердие. Хозяин бил не так часто, да и нелюбовь к работе с рук сходила - итак замарашка страдает от собственного внешнего вида, пускай пока молодой порезвится. А вот теперь спуску ему не дают. Хотя лучшего Пройдоха и не ожидал. Разве бывает лучше? Да и где этому бывать, весь мир-то вон, Заозерово за Залесово, а дальше пустыня мертвая, как отец говаривал. А эти господа наверно маги, на Змее прилетели, да еще и явно нездешние. Нет, относится к ним надо настороженно, не ровен час ухватят за горло да кровушку пить начнут, иначе с чего бы их нечисть за своих приняла? Вона как этот, что пониже, с конюшником за милу душу общался, а от него, простого да работящего, как шугнулся.
   Наконец Пройдоха поднял извачканное в грязи лицо к княжичу. Посмотрел в его яркие, пронзительные глаза и почему-то расхотелось верить, что он приспешник Ящера.
   - Свинью сколько не бей, все одно к корыту придет, - прохрипел со стога сопревшего сена, куда его бросил Вестим, Сердит. - Сейчас очухается да работать пойдет.
   Вестим хмуро посмотрел на тучного мужика и многозначительно кивнул на свой кулак, мол - говори, говори да не заговаривайся.
   - Ну давай, вставай, - Княжич с холодными глазами и теплым голосом, только в секунды гнева звеневшим булатной сталью, как хорошо выкованный меч, подхватил Пройдоху за плечи и поставил на ноги.
   Тот зашатался, но устоял, все еще мутными от тупой боли в затылке глазами оглядывая Вестима - что теперь ему будет? Новая трепка за неготовые хоромы? Хотя парню было уже все равно, человек ко всему привыкает, даже к побоям, только кожа как у кабана щетинистая становится и невосприимчивая.
   - Вы не серчайте, господин, - угрюмо начал Пройдоха, непонятно зачем отряхивая вечно грязную и пыльную рубаху. - Я все уберу...
   - Да к черту эту уборку, он тебя чуть не покалечил! - взъярился снова Вестим, сжимая кулаки. - Ты что же, скотина, что ли, рогатая да немая?
   Все еще поддерживая его - сам Пройдоха идти ровно не мог, то и дело норовил завалиться на бок, Вестим вывел парня из сарая.
   - Ну и пахнет от тебя, приятель, - поморщился княжич. - Не помешала бы тебе горячая кадка с водой. Будто с рождения не мылся.
   - Да я чо, я ничо... - сказал Пройдоха.
   - Вот уж не знал, что ничо так пахнуть может, - сказал Вестим и прислонил оборванца к стене. Терпеть такой стойкий запах пота и навоза он не мог. Он хоть и привык к походным условиям, однако есть же пределы разумного, за которыми уже начинается беспредел. Княжич оглядел работягу. Нечесаный, беспрестанно шмыгает носом, чумазый как свинья, из-под свисающих черных волос хмуро и нелюдимо глядят почти черные глаза. Встретил бы поздно ночью в темном закоулке - прибыл бы не раздумываясь, больно рожа на упырскую похожа. Вестим силился вспомнить, что же он такое видел во сне, тот ли парень, или просто время зря теряют на этого замарашку, а между тем из кухни раздался дикий дружный визг. Княжич сорвался с места и тут же позабыл о своих мыслях. Он мощными пряжками преодолел двор и, едва не сметя с петель дубовую дверь хаты, исчез за ней.
   Пройдоха пожал плечами. Правда, получилось не очень уверенно, он даже сам себе не поверил, что пожал плечами, больно хило пошевелил. Парень еще чуток отдохнул, прижимаясь к холодным бревнам конюшни. Он дождался, пока на кухне не замолкнет визг от чьего-то мощного рева, после чего послышались многочисленные шарканья ног - разошлись, и оттолкнулся от стены. В окнах зажегся свет.
   Так, хорошо, держаться ровно, не заваливаться, голова болит - потерпишь, - командовал сам себе Пройдоха, направляясь к колодцу с чистой кристальной водой. Поесть сегодня уже не удастся - это совершенно точно, особенно после вмешательства княжича. А еще конюшник...не будет ему теперь житья. Что за люди - едва приехали, а уже столько проблем сделали для всех. Пройдоха еще подумал, насколько мог, и махнул рукой. А! Давно хотел отсюда убраться, привычка не позволяла. Все ждал чего-то, может, сестру? Надеялся, что вернется? Но сестра, поди, сгинула уже, или встретила в лесу охотника, да замуж за него, хотя кто такую беспутную возьмет? Четыре года прошло, может, образумилась, самое время, невеста на выданье. Парень снова почесал ногу, теперь уже с остервенением.
   На порог дома, оглядываясь, вышла Степана - дочь Сердита. В наступившем сумраке еще можно было разглядеть, что щеки ее налились румянцем, а глаза бегают туда-сюда, словно муравьи на сковороде, в руках зажала что-то обернутое в рушник. Она наткнулась взглядом на Пройдоху и тут же побежала к нему. Споткнулась, едва не упала, вовремя парень подхватил. Степана вырвалась и быстро пихнула ему в руки сверток, сама даже не смотря на него, словно и не было ничего.
   - Ты чего, Степана?- удивился Пройдоха.
   Степана впервые посмотрела на него, и в глазах ее он разглядел смутное напряжение и несмелость.
   - Отец мой дома как бер...Все ломает, тебя поминает браными словами, всех девок выгнал, Разяву за уши оттаскал. Сегодня вечером, Пройдоша, тебе лучше не показываться на двор...Знаешь, тебе, наверно, вообще лучше больше не показываться, совсем мой отец тебя замучает, - Степана снова спрятала глаза и подпихнула ему в руки круглый предмет, завернутый в рушник:
   - Это я тебе на дорогу...Мы все собрали, покуда ты до жилья-то дойдешь хорошего, покуда покормят. И еще... вот, - в руку парню скользнул гладкий речной камушек. - Это тебе бабка Параскея передала. Голышок. Ты ж наверняка лесом пойдешь, он от тварей каких обережет.
   Сквозь маленькую дырочку в камне была протянута жила - чтобы на шею можно было вешать. Голышок был темный, в мелкую-мелкую белесую крапинку, больше напоминавший маленькое перепелиное яйцо.
   Степана на мгновение задержалась и быстро, торопливо встав на цыпочки, прижалась губами к грязной небритой щеке Пройдохи. Парень успел заметить, что в отвернутых от него глазах блеснули две капельки.
   - Иди, - махнула рукой Степана.
   Пройдоха и сам шмыгнул носом.
   В хате уже послышались неторопливые мощные шаги Сердита. Вот они застыли у двери, потом дверь распахнулась, двор, который уже укутала темнотой ночь, осветился. На дворе Сердит увидел Степану, вглядывающуюся куда-то в махину чернеющего леса.
   - А ну домой, распутная, кого здесь поджидаешь? - прорычал хозяин, спускаясь к девочке.
   Степана шмыгнула носом и быстро перебирая ногами взбежала по лестнице, увернувшись от отцовского подзатыльника. Изба встретила ее тяжелыми запахами пота и печеных пирогов. На одной из низких лавок она увидела утром прилетевшего на Змее господина. Тот задумчиво подпирал голову массивным кулаком. Золотые волосы рассыпались по плечам, голубые глаза смотрели прямо перед собой, даже не замечая, что край его рубахи упал в разлитое вино и теперь пропитывался красным. Господин уже не тут, мыслями наверняка бродит где-то далеко, а то и вовсе в себе. Степана утерла нос рукавом рубахи и исчезла за дверью кухни - чего зря глядеть - такой жених тцаревне на роду написан, а ей вон, и Раззява сгодится. Грязный, худой, а на сопилке так заиграет - душа в трубочку свернется.
  
   Пройдоха ухватил сверток поудобнее и повесил на шею голышок - все в жизни пригодится. В рушнике оказался большой каравай, зелень и немного мяса, завернутого в листья. Если экономить- то хватит надолго. А если идти в лес - то станет и сам чьим-то мясом, зло подумал он про себя. Сейчас, на закате, там нечисти больше, чем в глубоком подвале деда Храпуна, что не чистил его уже лет сто. Да и звери лесные на охоту скоро выйдут. А если из леса и выйдет, что будет очень даже странно - куда дальше, за тем лесом, говорят, жизни и нету, там степь ровная да голая, ни людей, ни зверей - одна нечисть. Пройдоха горько вздохнул - от теплой печи да еды всегда уходить сложно. Тем боле, что впереди этого нету. Ему вспомнилось предложение молодого господина - лететь с ними на Змее. Однако кто их знает, в лес не пойдет в страхе одной нечисти, а попадете в лапы к другой. Может они и хотели его взять с собой потому, что в дороге есть нечего? Нет уж, лучше уж погибнуть защекоченным русалками, чем от руки кровопийц на спине Змея, решил Пройдоха. Мимо что-то прошуршало, невидимое глазом, парень шарахнулся в сторону, но так ничего и не увидел - никак ночница летит к заснувшему ребенку в хате. В двадцати шагах от него начинался густой страшный лес, в который он и днем-то боялся просто так зайти - только сестра его безбоязненно туда постоянно шугала. Ну ничего, он на дерево залезет - там ночь переждет. На дереве оно поспокойнее, пронесет.
  
   Под ногами постоянно что-то шуршало, бегало, то земля дрожью пойдет, то снова успокоится. Парень дергался от каждого шороха, каждого хлопка невидимых крыльев. Махина леса сомкнулась над ним черными кронами деревьев. Листья мрачно шептались в высоте, темнота давила. Последние крохи белого света съели раскидистые ветки. Пройдоха бегал глазами по деревьям, подыскивая, но все они были настолько высокими - проголодаешься, пока до середины долезешь. Во мраке он услышал чей-то клекот, совсем рядом промелькнули огромные желтые глаза. Парень в смертном страхе упал на землю - волосы опахнуло теплым затхлым воздухом. Взмахи крыльев остались позади, но Пройдоха все еще лежал. Страшно, аж волосы поднялись дыбом. Наконец встал - всю ночь не пролежишь - русалки найдут. Отряхнулся и поежился - холод пробирал до костей, ажно зубы ломило. Дерево он нашел уже истомившись. Невысокое, в два или три человеческих роста, но крепкое и раскидистое. Прислушался - вроде не слышно хлопанья крыльев или скрипа зубов - кто знает - кто гнездо там свить мог? Осторожно вскарабкался, разодрав рубашку. Поминутно прижимался к стволу, вслушиваясь в ночные шорохи. Когда Пройдоха уселся на ветку - впервые выдохнул. Глаза пытливо вглядывались в черноту леса. В задумчивости отломил кусок каравая. Пожевал, но вкуса не почувствовал - больно устал. Под корой скреблись жуки, в воздухе жужжали комары. Мимо его носа пролетали ночные мошки, посвечивая зелеными брюшками. Успокоившийся понемногу, Пройдоха свернулся на ветке, до этого привязав себя длинным рушником.
   Проснулся он от неясного шипения совсем рядом - на сердце тут же похолодело - вот и пришли за ним. Но шипение стихло, и стала слышна человеческая...ну или не человеческая, но речь, которую он понимал. Неясный шорох на соседей ветке усилился.
   - С-с-слыш-ш-шала? С-с-лыш-ш-ала новос-с-ть? Кукуш-ш-ка на хвос-с-те принес-с-ла.
   Пройдоха весь превратился в мертвый камень, прижимая к груди голышок. Не ровен час заметят - сердце разорвется от страха.
   - Ну так рас-с-кажи.
   - Говорят, з-з-имы не будет.
   Шипящие нечеловеческие голоса замолкли. Парень уж было подумал, что миновала его напасть, думал уже выдохнуть, но голос раздался вновь, на этот раз с едва заметным удивлением.
   - Да ш-што ты-ы. Никак Марена з-захворала?
   - Леж-жит, говорят, в вирии, вс-с-стать не может, х-хворь. С-сам Велес-с-с к ней приходил, а поделать ничего не мог-х-х. Ж-ж-жар с-с-смертельный. Только с-с-смотри - яз-з-зыком не трепи, ш-ш-што нащ-щне... - голоса стали удаляться, и Пройдоха не сумел дослушать. Сердце норовило выскочить из груди и покатиться вниз по дереву. Кровь в жилах напротив заледенела, а руки мелко подрагивали. Какой тут теперь сон, глаза-то закрыть страшно. Так до утра и сидел, сжав побелевшие руки на груди. А когда утром пропел хриплый голос петуха, Пройдоха едва не свалился с дерева от радости. Лес затих еще полчаса назад, но спуститься парень боялся страшно, наступит еще ненароком на тварь какую в темноту к себе ползущую. Он чувствовал себя смертельно уставшим, словно на нем всю ночь возили дрова, пот градом катил с лица, тут же испаряясь на утреннем морозце. Пройдоха сполз с дерева и понесся из леса как заяц, не разбирая под ногами дороги. Выбежав, упал на траву и уснул крепким сном, не заметив, что на лицо ему упала поседевшая прядка жестких грязных волос.
  
    Ракита проводила взглядом исчезнувшего в сенях Вестима и неодобрительно покачала головой. Ох не к добру это, что-то будет... Сначала этот Змей, не иначе как из царства самого Велеса, теперь эта ссора между братьями. Да и братья ли они? Вон какие разные. Старший-то, похожий на Ярилу, опасений не вызывал, а вот младший, ох и черный же у него глаз, да и сам весь черен, человек ли он вообще? Ох, чуры, чуры, защитите от напастей и сглазов!
 А Баян, подперев рукой подбородок, задумчиво рассматривал узоры на печке. Он понимал чувства старшего брата. Окажись на его месте, кто знает, как бы он себя повел. Путешествие, оно хорошо, когда путешествуешь по своей воле, не обремененный всякими обязательствами и обетами. Вестим же наверняка чувствовал, будто ему на шею надели хомут и теперь гонят куда-то.
- Княже, может вам добавки положить? Ваш братец вон с каким удовольствие ел, - окликнула Баяна хозяйская дочка, та что постарше, да посмелее была.
- Да нет, красавица, спасибо. Наелся я, - Баян поймал взгляд Ракиты, недовольный и настороженный. Знакомый взгляд, в Полесье на него тоже так смотрели, не все, те, кто знал плохо. Ничего, не обидно. Привык.
- А что хозяйки, есть ли у вас гусли? Я вам песни спою, - он весело подмигнул Степане, так, кажется, звали старшую девушку.
- А как же нет? Есть, - Ракита только отчаянно мотнула головой, не успела сказать раньше дочери. Есть гусли, старые, еще прадедовы, но можно ли их этому черноглазому доверить, вдруг сломает? А Степана с Березкой уже тащили гостю дорогой сверток. Осторожно развернув полотенца, Баян извлек на свет старый инструмент.
- Хорошие, на славу сделанные, - он осторожно коснулся струн, и гусли словно ожили, разнося по горнице весть о своем пробуждении. - Какую песню вам спеть, что вам сыграть хозяйки? Выбирайте.
- А сыграй, сынок, веселое что-нибудь, - Степана уже хотела попросить, но ее опередила бабка Параскея, проснувшаяся на печи от волшебных звуков.
- Веселое?! Что ж, можно и веселое, бабушка, - рассмеялся Баян.
Что-что, а петь да играть на гуслях княжич любил, и делать это умел хорошо. Еще раз проведя пальцами по струнам, Баян прислушался к инструменту, давая самим гуслям узнать себя, почувствовать что за человек держит их в руках. А потом горница наполнилась волшебной мелодией, звон колокольчиков сплетался с серебристым смехом ручья и несся  ввысь сливаясь с потоками солнечных лучей везде, всюду проникала музыка, в щели, дверные проемы в подпол. Хозяйки заслушались, даже Ракита уже без страха смотрела на молодого человека. Ну конечно же он человек! Разве может нечисть так играть?!
Но тут вдруг взгляд ее скользнул случайно мимо погребка, и Ракита испуганно замахала руками, кричать не получалось, голос куда-то пропал. На порожце, возле погребка, стоял маленький бородатый и грязный мужичок и неотрывно смотрел в сторону княжича. Березка поймала испуганный взгляд матери, посмотрела в ту же сторону, и горница тут же наполнилась истошным визгом, спустя секунду к сестре присоединилась и Степана. Баян чуть не выронил из рук инструмент от неожиданности:
- Да что вы?
   Степана замахала руками куда-то в сторону и княжич посмотрел туда.
   - Ох... Это же домовой ваш, а я-то уж подумал...
Домовик меж тем, недовольно посмотрев на истошно визжащих девиц, скрылся в погребе. В следующую минут в избу медведем ввалился Вестим. И замер в недоумении. Бледная хозяйка, визжащие девки и растерянный Баян - все разом смотрели в темный пустой угол.
- Что? Что случилось? - но девки продолжали рьяно визжать.
- Молча-а-ать всем! - проревел Вестим во всю мощь. И в горнице разом стало тихо.
- Баян? - Вестим вопросительно посмотрел на брата
- Да ничего страшного, просто гусли. Они домового испугались, - Баян недоуменно пожал плечами.
Вестим перевел дух - ну теперь ясно все.
- Тебе обязательно было, брате? Не смог утерпеть. Это в Полесье у нас к музыке твоей попривыкли, деваться было некуда. Но тут народ непривычный,  - Вестим перевел взгляд на хозяйку. - Вы уж простите брата моего. Он не со зла, просто музыка его не только человеческому уху привычна, вот и...
Договорить он не успел, в избу ввалился хозяин. Хмурый и злой прогромыхал он мимо гостей и жены, бубня что-то себе под нос. Степана, быстрее всех понявшая, что отец ее не в духе, тут же забыла про домового. Какой уж тут домовой, сердитый отец пострашнее лешего может быть. Поманив рукой княжичей, она повела их в маленькую комнатку, где Ракита уже расстелила на лавках медвежьи шкуры. Незачем гостям видеть, как отец в гневе лавки ломает.
   Ближе к полуночи в доме, наконец, все стихло, погрузившись в сон. Спал Сердит, во сне он бранился с кем-то, что-то доказывал. Спала Ракита, ей виделось, что домовой отплясывает странные танцы под музыку черноглазого княжича. Спала Березка, легкая улыбка блуждала на ее губах - ей снился молодой княжич, тот, который так похож на Ярилу. Спал Вестим, во сне ему виделись то три девицы - лица их различить он не мог, как ни пытался, то какой-то дед с лохматыми седыми волосами, скрывающими лицо. Не спалось только Баяну. Соннице так и не удалось справиться с упрямым княжичем. Ну и пусть, попадется Полуночнику, будет знать. А Баян бы и рад заснуть, да не удается. Тревожно на душе, неприятно. Брат рассказал ему о том, что произошло в конюшне, и княжич в очередной раз пожалел этого Пройдоху. Наверное, стоит взять его с собой, пусть он даже не окажется их спутником. Но оставлять его здесь нельзя, забьет его хозяин рано или поздно. Но не только в Пройдохе дело, что-то еще есть. Это что-то, там на улице. Накинув опашень, Баян выскользнул во двор. Полуночника он не боялся, не тронет. Да что же, в самом-то деле, происходит? Будь сейчас рядом Юд, он бы подсказал, как сосредоточится, прислушаться к голосу ночи. Но деда рядом не было, и Хорс был далеко... Не откликался на зов. Баяну впервые стало не по себе от этого путешествия, он вдруг понял, что спутники даются Ищущему судьбу не просто чтоб веселей было, а в помощь. На них тоже лежит ответственность и немалая. Рядом раздался легкий шорох и княжич, резко развернувшись на звук, увидел Степану. Девушка тоже его заметила и испуганно приложила ладошки к груди, видно вспомнился вечер.
- Да не бойся ты, - досадливо вздохнул Баян. - Не нечисть я.
- Но ты не спишь, а уж полночь скоро!
- Так что, - рассерженно возмутился княжич, - по ночам, значит, только нечисть не спит. Ты тогда что по двору шастаешь?
- Я, - девушка испуганно посмотрела на дверь. Вдруг отец проснется, а потом поборов страх подошла к Баяну. - Княже, я за Пройдоху волнуюсь. Он ушел на ночь глядя. Ушел, в лес. Если б днем дело было, я бы не переживала, так то ночь.
- Как ушел? Зачем? - Баяна как громом поразила эта новость.

Вестим хмуро шагал по мокрой земле. Снег так и не выпал, вместо него шел дождь. Он начался как только они с Баяном вышли со двора Сердита, а было это уже после полуночи. Сейчас же небо уже светлело. Угораздило же этого парня ломануться в лес ночью. Пройдоха. Действительно пройдоха - правильное имя! И с чего это Баян так уверен, что он их спутник? Стоило парню сбежать из дома, как его братец окончательно уверовал, что это именно он.
- Баян, может, остановимся передохнуть? - Вестим оглянулся назад и обнаружил, что Баяна рядом нет. - Леший тебя побери, Баян. Где ты? - тишина. - БАЯ-А-АН! - прокричал Вестим громко, как только мог.
- Да тут я, чего кричишь, весь лес переполошишь, - голос брата раздался откуда-то из-за деревьев. - Иди сюда. Нашли, кажется, Пройдоху.
Сначала Вестим не мог взять в толк, на что это пялится Баян, потом, когда увидел, никак не мог понять, почему брат говорит - нашли Пройдоху, когда это вовсе не Пройдоха, а старик какой-то... Старик? Вестим вдруг вспомнил сон, там был старик и выглядел он точь-в-точь как вот этот. И только когда человек, поднявшись с земли, потер сонные глаза и посмотрел на братьев, Вестим признал в нем Пройдоху.
- Это он, Баян! - шепнул он одними губами, а потом, радостно расхохотавшись, прогремел на весь лес: - Нашли!!
Баян же, поежившись от дикого шума, создаваемого его братом, присел рядом с Пройдохой на корточки, удивленно смотря на его седую голову. Какого цвета были его волосы раньше? Трудно сказать наверняка, но что не седые - это точно.
- Что произошло? Что случилось, Пройдоха? Ты в порядке??? - накинулся он на него с вопросами.
  
   Громава первая почуяла неладное - лошади пряли ушами, нервничали, приседали и тихо испуганно ржали. Она присмотрелась к девушке, что вышла к ним на встречу прямо из чащобы леса, куда и взрослый-то человек побоится пойти без оберегов. Невысокая, бойкая, как белочка, с ясными, но слишком светлыми глазами. Милое, доброе лицо, слегка припухлые губы, убранные в косу, отдающие рыжиной волосы. Хотя нет, не белочку она напомнила Громаве ... а озорного лесного зверя. Девушка постаралась убедить себя - разве можно так о людях думать? Но лошади по-прежнему косились на девочку, пытались отойти от нее подальше. Громава пристально вгляделась в необычно яркие глаза вышедшей.
   Любомила странного не заметила. Лошади они ж глупые твари, что с них возьмешь. От девки лесом пахнет, вот они и косятся на нее недобро. Тцаревна слегка согнула тцарственно выпрямленный стан и сказала доброжелательно:
   - И тебе доброго пути, - Любомила подумала, что эта девушка могла быть ненамного старше ее. - А путь... держим мы куда глаза глядят, - глаза тцаревны озорно блеснули. - А ты откуда идешь?
   - Госпожа...
   Только тут Любомила заметила, как настороженно и неприветливо смотрит Громава на путницу.
   - Что ты, Громава?
   Громава неотрывно смотрела в глаза дивчины, словно хотела высмотреть душу. Любомила, прожившая всю свою жизнь во дворце, плохо была знакома с лесом. Даже ходила туда она нечасто, все появлялось у нее на столе в готовом виде. А если и выбиралась когда, то всегда с ней были многочисленные мамки-няньки. "Сюда не ступи, туда не смотри. Увидишь ненароком Лешего, беспокойная будешь". Громава же была из народа, знала лес, знала, куда нельзя ходить, кого поминать. Потому сейчас и заволновалась Любомила - не часто можно Громаву такой настороженной увидеть, всегда она доброжелательно к людям относилась, а тут едва ли не волком смотрит, брови на переносице сдвинулись, глаза смотрят строго и недоверчиво, руки теребят оберег на груди.
   - Странная она, госпожа, - тихо сказала девка. - Лесом от нее больно сильно пахнет, да и не станет одна девка в лесу ходить, вечереет скоро.
   Любомила непонимающе посмотрела на одинокую путницу. Что ж в ней такого необычного? Простой сарафан, рубашка немного испачкалась, лента красивая, расшитая. Разве что босая, так в этом странного то нет, они люди простые, к изнеженьям не привыкли. Та, словно не замечая поведения Громавы, по-прежнему стояла и смотрела на девку, даже можно сказать и восторженно.
   - Громава, да разве ж можно? - Любомила ласково поманила девушку. - Подойти сюда, расскажи нам, куда ты сама путь держишь? Одна ты разве?
   Кобыла под тцаревной заволновалась, сильнее запряла ушами, тихое ржание перешло в испуганное. Когда девушка, улыбнувшись простой и доброй улыбкой, начала, было, говорить, и стала подходить ближе, Замарашка отшатнулась и взбрыкнула. Любомила ухватилась за поводья, но кобыла продолжала истерично ржать и пятиться задом назад, громко всхрапывая и косясь на странную путницу бешеными глазами. Последний раз она так пугалась, когда на тцарский двор охотники, на забаву дочерям Глыбня притащили огромного хищного зверя с бешеными глазами и пастью, полной смертоносных клыков. Громава кинулась к госпоже, но в последний миг Замарашка взбрыкнула всем телом и подскочила от земли на полметра, мотнув головой. Тцаревна с криком раненой птицы вылетела из седла и упала на траву едва ли не под копыта своей кобыле. Взбесившееся животное того и гляди затопчет! Громава вскинула руки, в исступлении закричав:
   - Любомила!
  
Высоко над землей парит Хорс. Так высоко, что и земли то самой не видно только белые, пушистые барашки-облака видит он. Где-то там, под толщей небес, в мире людей, сейчас серо и сыро. А здесь ясный, хрустальный свет разливается густыми потоками, крылья ловят холодные струи воздуха и несут змеяа, все дальше вперед, как давно не взмывал он так высоко! Даже подзабыть успел, как это прекрасно. Хорс аж зажмурился от удовольствия, на какое-то короткое мгновение, ему почудилось, что он опять дома на Ирье. Вот откроет сейчас глаза и увидит под собой серебристые озера с живой водой да густую зелень лесов, каких как ни ищи на земле - вовек не сыщешь.
  Ох, и дурень же он был, решившись однажды покинуть свой остров. Удержи он тогда братьев, вразуми их как следует... и не было бы этой ссоры с сородичами, не было бы этого наказания за учиненные безобразия. А теперь путь в Ирий для него и всего его племени закрыт. Мать Макошь строго настрого запретила им там появляться, пока разуму не наберутся. Разума, ха! Хорс аж зубами щелкнул с досады. Долго им еще на земле куковать придется, дурь в башках его сородичей (а у некоторых этих бошк по 2-3 сразу) прочно засела. Те, кто одумался, покаялся, к Велесу подались, или как Хорс, затаились в спокойном месте, а иные все еще продолжают дурить.
 - Ах ты ящур летучий! Морок тебя побери! - прогремело вдруг над его головой. Змея от неожиданности аж вздрогнул и, разомкнув глаза, обнаружил, что упирается носом в чей-то холодный бок. Надо же, как крепко задумался, даже не заметил, в кого это он врезался.
-  Прости, я без дурной мысли, - отлетев на расстояние, Хорс, наконец, смог рассмотреть кто же это, а разглядев подивился, вот уж действительно нежданная встреча.
- Снеговолк? Ты ли? Ты уж не серчай. Задумался я, замечтался.
- Ты вперед смотри, куда тебя несет, икра лягушачья. Было бы время, устроил бы я тебе темную-темную.
- Да уж, ты поторопись, а то никак зима не придет на землю, вон в Захолмино... - Хорс вдруг оборвал себя на полуслове. Снеговолк, конечно, лютый зверь, но что-то не важно он выглядит сегодня, снежный мех топорщится острыми иголочками, а в черных угольных глазах мелькают красные тревожные огоньки. - Да что случилось-то? - змея вдруг отчетливо понимает, что стряслось что-то серьезное, а он и не знает.
- А ты не знаешь? - вторя его мыслям, серчает Снеговолк. - Все сородичи твои, будь они не ладны! Выкрали они ожерелье четырех времен года, то, что на мировом древе хранилось. Поразвлечься им захотелось. А пока резвились, не заметили, как обронили зимний камень и не сыщешь теперь! Мать моя, Зимерзла, теперь в горячке лежит. И Перун и Велес сообща сделать ничего не могут, эх побери бесы все ваше племя неладное...
Чем дальше Хорс слушал, тем больше тревожился. Что же будет теперь? Весь мировой порядок из-за глупой выходки его соплеменников рухнуть может. Всем достанется! Снеговолк уже умчался в снежном вихре, а Хорс все еще смотрел ему вслед. И рад бы помочь, да вот как? Где же искать этот камешек. Где-то далеко раздался знакомый голос, Хорс узнал в нем Баяна. А ведь они-то, люди, и не знают о случившемся. Может и к лучшему? Им-то точно не под силу помочь, если уж Боги не знают, что делать. А вот княжичам помощь понадобится, особенно теперь. Взмахнув крыльями посильнее, змея развернулся и нырнул под белый пух облаков, вниз к земле.
  
   Пройдоха сидел на спине огромного зверя и мертвой хваткой держался за ремни, крепящие его к спине змеяа. Резкие, колючие порывы ветра били в лицо, не давая дышать привычно. Приходилось отворачиваться и делать глубокие вдохи. Земля внизу, такая крошечная словно горошинка, а над головой облака, белые да пушистые так близко, руку протяни и коснешься. Ох и угораздило же его?! Кто б сказал накануне, ни за что не поверил бы, что будет он лететь на огромном Змее в компании двух княжичей. Ох и занесла его нелегкая.
Вестим так же как и Пройдоха крепко держался за ремни. В отличие от парня ему уже не раз доводилось летать на Змее. Но в отличие от своего младшего брата ему это развлечение удовольствия не доставляло. Против змеяа Вестим ничего против не имел, но высоты не любил с детских лет. И чего бы им на лошадях не отправится? С чего Юд так настаивал на подобном способе передвижения? Конечно, быстрее. Но на лошадях безопаснее и привычнее. Чего доброго царевна, если они ее найдут-таки, с перепугу сбежит, увидев такое чудище. Да и найдут ли? Хотя спутника-то нашли (Вестим посмотрел на Пройдоху, лицо бледное, чуть ли ни одного цвета с сединами, ох как он его чувства понимает!) осталось дело за малым. Княжич невесело хмыкнул.
- Господин... Вестим, - Пройдоха никак не мог привыкнуть называть господина просто по имени, - то морок али волшба... Люди такие маленькие...на мурашей похожи...
 - А ты чего хотел? Ты на дерево залезь и вниз посмотри... все мелко будет. А тут вон высота какая, - глядя вниз, Вестим и сам поежился. Не любил он этих полетов.
Пройдоха боязливо посмотрел вниз и тут же отвернулся. Встречным ветром сдувало одежду с его хилого тела. Порывы трепали седые волосы, словно ему на голову упал комок снега.
 - Ухх... Страшно... Правда, в лесу-то страшнее было. Я думал, дух вылетит. О том лесу давно слухи ходили, но не верил... Подика-ка, проверил на своей шкуре... одно хорошо, волосами отделался...Хотя куда мне теперь с такими, - Пройдоха совсем загоревал.
Баян, все это время молча, исподлобья, наблюдающий за Пройдохой, (Вестим уж решил, что брат в правильности их выбора засомневался), наконец подал голос:
- Пройдоха, может теперь, когда мы от леса этого далеко, ты  скажешь что там произошло? Люди за ночь от нечего делать не седеют...
Парень помрачнел:
 - Да что тут скажешь... Сглупил я, сглупил... А дело так было...
Пройдоха, борясь с порывами неистового ветра, порой и перекрикивая его, а порой замолкая - заново переживал все - рассказал свое ночное путешествие. Не забыл упомянуть и пугающе - шипящий разговор о Зимерзле. После того, как он выплеснул все, что было на душе, молодой старик замолчал, поглаживая выбеленные за одну ночь кудри.
Вестим слушал молча, покусывал нижнюю губу да изредка поглядывал на брата, словно тот знал все ответы. Кому же еще знать все эти тайны, как не младшему брату, к которому с детских лет вся нечисть как к родному в гости ходит. А Баян молчал, тут же вспомнилась ночная необъяснимая тревога
- Баян, - тихий шепот Хорса, слышный только ему, - я вот что хочу сказать, прав этот ваш спутник. Я не хотел говорить, да коли вы уж знаете все...
- Да не тяни ты, говори как есть... Всем.
И Хорс рассказал и о Снеговолке, и об ожерелье, и о Зимерзле в горячке, и об родичах своих непутевых. Змей уже умолк давно, но никто этого и не заметил. Каждый на свой лад передумывал, перемысливал только что услышанные новости. Пройдоха уже даже жалел, что ушел от Сердита. Ну бил, ну и что? Все безопаснее было, чем сейчас?! Для Вестима и вовсе путешествие потеряло смысл, какие тут путешествия, когда такие дела? Баяну в первый момент в голову пришла та же мысль, что и брату; какой смысл теперь нестись неведомо куда?!
- Что нам делать-то теперь, а? - тихо вымолвил за всех разом Вестим.
- Да разве ж не понятно? - удивился оборванец. - Коли сами боги не смогли, тут уж простым людям грех и думать-то... Правим жабу до ближайшей корчмы!
- Я тебе дам жабу, навь подземельная! - тут же среагировал Хорс. - Хочешь обедом стать? Могу устроить. Я с вечера не емши, оголодал весь.
- Домой возвращаемся, - твердо сообщил Вестим. - Кочевники могут в Полесье нагрянуть раньше сроку, я...
- Да замолчите вы все! Велес вас побери, как дети малые, ей Богу! - рявкнул Баян. Так резко получилось, сам не ожидал. Но сработало хорошо, нужно будет запомнить. - Летим как летели, - уже тише сообщил он.- Земные законы еще никто не отменял, а Судьба, так ее и боги не знают. Она нас в путь повела, ей и домой возвращать!
Пройдоха глубоко задумался.
 - Так что ж - наконец пробормотал он. - Что ж нам... Лети туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что? Так только в сказках бывает... Да и то... Героя потом мертвой водой отпаивают. А я и так калека... Меня ж куры загребут лапами, а тут Змеи! Неужто смогем?
- Смогем, не смогем, вот придет время - увидим! А возвращаться нам некуда. Что мы будем по углам сидеть, неведомо чего ждать? А так может и сыщем, не ответ так подсказку, - Баян недовольно посмотрел на Вестима, который дергая из ножен меч, недобро ругал собратьев Хорса. - Брате, кончай мечом размахивать. Чего доброго заденешь кого, медведь неуклюжий.
Помянув еще раз недобрым словом всех драконов, Вестим немного поутих. Хорс в спор не вступал. Защищать соплеменников и не думал. Какое-то время все летели молча, думая каждый о своем.
- Нет! Ну не могу я так! - изрек вдруг Хорс. - Снижаюсь.
- Э... куда? - хором поинтересовались братья.
- Вниз! Может вы за вечер и пообвыкли, принюхались, а я не могу! Этого вашего спутника помыть нужно! - изрек змей.
- Значит что же, решено?- так и не понял Пройдоха. - Нерадивые да неумелые с Богами тягаться в сообразительности? Умные-то все на печах, да на полатях теплых, а мы куда? Эх-х... Пропала моя шкура... Одно утешно - помру чистым. Эй, заснула что ли, упырская морда? Неси нас к корчме с теплыми пирогами! - Пройдоха похлопал по спине заледеневшими от встречного ветра руками Хорса, пнув его ногой.
А вот это было уже лишнее. От Юда и Баяна  даже от Вестима Хорс мог снести слова и покрепче, но от пахнущего навозом холопа? Ни за что! Братья и опомниться не успели, а их вдруг рвануло, тряхануло, а в следующее мгновение на змиее их уже было только двое. Пройдоха стремительно падал вниз .
- ХОРС!!!! - Баян со всей силой хватил дракона по спине. - ЧЕГО ТВОРИШЬ? ПОМЕТ ЛЕГУШАЧИЙ!!! Разворачивай живо! Вестим!
Но учить Вестима, что делать было излишне. Только Хорс развернулся и нырнул вниз, следом за падающим вниз Пройдохой, а княжич был уже на изготове, и в нужный момент, подхватив парня за шиворот, втащил его обратно.
- Ты не шу..у-у..т-ти  так с ним... о-он-н... - Вестим вздохнул поглубже, приходя в себя - Он этого не любит!
Баян меж тем тихо бранил дракона, а тот и сам уже жалел о глупой выходке.
- Ух, жаба крылатая! - уже тише замахнулся на бесстрастную спину Змея Пройдоха, когда отдышался. Это же надо такое вытворить! Его, Пройдоху! - Попадешься повару в котел, мешок костяной.
Парень принялся тихо браниться, подрагивая всей кожей - озноб, который не могла остановить хилая одежонка, пробрался до самых костей.
Меж тем Хорс сбавив высоту, летел теперь совсем низко от земли, чуть ли не касаясь макушек деревьев. Спустя час, когда солнце, уводимое Вечерним Всадником, уже скользнуло к горизонту, средь лохматых еловых лап показалось небольшое селение.
Пройдоха заметно оживился.
 - Ничо, господине, повоюем ищщо маленько, ежели шапками не закидают, - со здоровым мужицким юмором сказал он, ероша на голове волосы и улыбаясь крупными желтыми зубами.
   Хорс начал понемногу снижаться. Пройдоха чувствовал, как где-то глубоко внутри Змея огромно и могуче бухает его сердце, разгоняя по исполинскому телу жизнь. Словно размашистые кожистые крылья летучей мыши, растянулись крылья Хорса на два или три человеческих роста по ту и другую сторону от тела. Кожистые крылья рвало встречным ветром, но Змей держался на воздухе как большая птица, ровно и твердо. У парня кожа пошла мурашками - рассердись Змеюка чуть больше - не видать ему боле солнышка красного, не отпускать в Ирий птиц, не встречать первых весенних богов. Хотя по нему так Хорс хоть и носил имя солнечного бога, только был лишь огромной жабой с крыльями да пастью, в которой зубы, что частокол бабки Параскеи. Зубы Пройдохи стали биться друг об друга с таким треском, словно рассыпали горох. Парень спохватился и принялся растирать плечи - те уже покрылись толстым слоем инея, который то и дело сносило ветром. Летели долго, проголодаться успели да еще продрогли до самых костей. Вестим выдыхал клубы пара на руки, пытаясь согреться, хоть и привык уже, да мерзнуть не перестал в таких полетах. Ремни, которыми они привязали себя к иглам на спине Змея, задубели, и теперь были словно из камня.
   - Хорс, давай скорей, я скоро сам выть как Снеговолк стану! - пытаясь остановить зубовную дрожь, просипел Вестим. Он был весь синий от пронизывающего холода, только нос его был красным и выделялся на мертвенно бледном лице.
   Хорс ничего не ответил, только мощно взмахнул крыльями и пошел вниз как камень, брошенный сильной рукой. Угрожающе быстро стала приближаться земля. Пройдоху едва не сдуло с места. В какой-то момент он подумал, что ремни сейчас лопнут и он сам полетит вниз, только не к корчме с пирогами, а к Ящеру, пришибив лбом все земные слои. Он в страхе уцепился за гребень и прижался к нему как к родному. Стало невероятно холодно, а ветром теперь не только срывало последнее тепло тела, но и выворачивало щеки наизнанку. Одно хорошо - кричать неудобно, а то он сейчас такие вопли поднял бы. Они проскочили молочные облака, и земля вдруг оказалась под самым носом. Секунду назад едва заметные, быстро выросли бревенчатые стены небольшого селения. Парень даже мог видеть, как бегали люди и копошились в подворотнях собаки. "Эко ж неудобно, поди, будет, если мне от удара голову по уши в плечи вобьет" - подумал оборванец. Но в последний момент, когда Пройдоха уже решил зажмуриться - не так страшно, Змеей распластал крылья по воздуху и его резко дернуло вверх. Сделав круг, Хорс снова зашел на посадку, теперь уже медленнее приближаясь к земле. Парень мог слышать, как внутри Змея хрипело, крылья двигались все неохотней, словно им в тягость было поднимать такое огромное тело.
   На землю Хорс уже не сел, а рухнул большой рыбой. Пройдохе пузо стянуло так, что кишки полезли наружу, а глаза едва не вылетели вместе с дыханием. Вестим и Баян уже начали отвязывать себя. Вестиму надоело нянчиться с задубевшей перевязью и он, вытащив меч, просто разрубил ее пополам, едва не разрезав свои портки. Хорс лежал на земле широко раскинув крылья и высунув наружу язык. Огромные чешуйчатые бока судорожно поднимались и опадали, из пасти вырывались клубы дыма. Змей измученно посмотрел на людей, даже не желая разговаривать. Выпуклые холодные глаза затянуло белесой пленкой.
   Пройдоха беспомощно дергался, не в силах развязать перевязь сам. С его лица пот тек градом, промокшие седые волосы прилипли ко лбу и завивались змейками, сквозь которые просительно глядели почти черные глаза. Вестим подскочил сзади и рубанул по ремням. Пройдоха, до этого изо всех сил пытавшийся разорвать перевязь, с руганью полетел в жидкую грязь под ногами Змея. Долго вылезал, отплевывая всякую живность и стирая с лица комья земли. Когда вылез, грязный как упырь, подошел к морде Хорса и поклонился.
   - Спасибо тебе, Хорс, невредимыми довез. Ты прости грубость... Да только жаба, она и есть жаба, хоть и говорящая да крыльями, - уже тише добавил парень, отойдя в сторону. Не в обиду Хорсу, просто как данность. Хорс похоже даже не услышал Пройдоху, он уронил голову на землю и тяжело дышал. Вся трава у его морды почернела и земля кое-где обуглилась.
   Они приземлились на поляну. Впереди маячил хилый лесок в двадцать-тридцать деревьев, что начинался в тридцати шагах от ворот селения. Сквозь дырки в частоколе парень увидел невысокие деревянные домики и многочисленных людей, сновавших меж домами. Бегали дети, босоного шлепая по лужам. По дворам топтались куры, выискивая в земле зерна проса, ревела скотина.
   - Чего встал, в землю врос? - хмуро поинтересовался Вестим. Он еще не отогрелся и постоянно почесывался, как будто по нему бегали стайки муравьев. Пройдоха и сам чувствовал, как начинало колоть тело.
   - Да уж от такой посадки удивляюсь, как по уши не вбило в землю, - сказал Пройдоха.
   Баян же молча, словно о чем-то задумался, пошел к городской стене.
  
   - Что ж он, из грязи, что ли?
   Пройдоху мыли, терли, скребли, уже два раза меняли воду, а грязи все не убывало. Румяные девки, дочки хозяина постоялого двора, обе как наливные яблочки, упарились, постоянно отирали пот.
   За золотой - Вестим долго ворчал, что деньги на ветер выбрасывают, за такой сарай и медного гроша жалко - им дали самую большую, размером чуть меньше Пройдохиного хлева, комнату. Обстановка была убогая, но сделанная на славу - стол, дубовый, крепкий, несколько стульев, похуже, но тоже крепких, большое деревянное ложе с брошенными на него шкурами.
   Теперь же все оставшееся пространство занимала кадка с водой, в которой поочередно побывали уже и Вестим и Баян. Пройдоху загнали туда последнего, как самое сложное. Он отфыркивался, плевался, вода уже текла из ушей и носа, а девки продолжали тереть, мять его тело сильными руками. От пара щепало глаза, комнату заволокло дымкой, с трудом можно было различить очертания мебели. В воздухе повис густой запах трав и сена. Сам парень уже и забыл - каково это - парится. В бане он последний раз бывал очень давно, если и мылся - то в речке или только умывался из кадки с водой для свиней. Теперь он с наслаждением чувствовал, как горело все тело, кололо, словно кусал целый мурашник.
   Девки только первое время удивлялись его необычным для молодого парня седым волосам, но потом после строго взгляда отца перестали шептаться. Мало ли странностей на свете, а господа заплатили, так что хватит языками чесать, пора и за работу. Правда, пока они терли его тело, украдкой подергали седые космы - не морок ли? Но после третьего ведра с водой они перестали переговариваться - молча и напряженно скребли парня, одна даже высунула наружу краешек язычка от усердия, но серые пятна с тела Пройдохи, въевшиеся с годами глубоко в кожу, оттереть было сложно. Наконец, парня сверху окатили из ведра горячей, остро пахнущей настоем ромашки и зверобоя водой. На него обрушилась лавина, из которой его выдернули теплые уверенные руки. Та, что постарше, яркоглазая веселая, с густой русой косой, шлепнула его по голой спине - мол, все, выходи, дай полюбоваться на работу.
   - Батюшки, да еще и симпатичный! - всплеснула руками Забава.
   Пройдоха, с которого грязи смыли столько, что ему даже легче стало вставать, красный и усталый, обернул вокруг бедер большое полотенце.
   Радмила, младшая, подала еще одно полотенце - для лица. Она старалась не смотреть в непонятные, едва ли не черные глаза парня под необычно белыми седыми волосами. Когда его отмыли, парень стал похож на человека, а то упырь упырем. Худой, ребра наружу торчат, скуластый, немного нескладный, но высокий и плечистый, Пройдоха вызывал очень странное чувство одновременно жалости и интереса.
   - Ну чего уставилась, парня, что ли, не видела? - с хохотом спросила сестру Забава.
   - Да я благодарности жду! - отговорилась девушка. - Такую нечисть отмыли, как комок грязи был ведь! Вот уж воистину человека из него сделали!
   - Спасибо вам, красавицы, - Пройдоха хотел отвесить поясной поклон, но поскользнулся и с грохотом загремел на пол.
   Со смехом девки вышли из комнаты, подтрунивая над неуклюжим парнем. Спустя пару минут заглянула Радмила и с поклоном положила на кровать одежду. Быстро повернулась и, словно боялась долго оставаться наедине со странным постояльцем, так ни слова и не сказав, выскользнула из комнаты. Пройдоха развернул одёжу.
  
   Острый слух девушки уловил тревожный шепот Громавы, обращающейся к своей спутнице. Поймала ее опасливый взгляд. И вот так всегда! Ждана тихонечко вздохнула. Взгляд высокой, статной девушки ей был хорошо знаком. Знающие люди всегда смотрели на нее подобным недоверчиво-настороженным взглядом, словно ожидая, что она на них зверем кидаться будет. А случись что, так к ней спешат зелье сварить, заговор наговорить, раны залечить. Да не это даже обидно, что вспоминают, только когда беда в дверь стучит, нет. Обиднее то, что те, кто в тебе голос леса слышит, сами, как правило, лесом заворожены. Не так как она, иначе конечно, но ведь тоже.  Но показывать то, что ее это задевает, она не стала. В конце концов, прав дедушка Леш, когда говорит, что всем и каждому мил не будешь.
 Она уже хотела ответить спутнице Громавы, Любомилой, кажется, звать, уже шаг сделала, но тут лошадка девушки неожиданно дернулась, заржала и, взбрыкнув, уронила хозяйку на землю. Ждана, вскрикнув от неожиданности, бросилась между Любомилой и испуганным животным, чего доброго затопчет хозяйку с перепугу. Схватив лошадку под уздцы, девушка повисла на них всей тяжестью своего тела, пригибая ее голову ниже к земле.
- Тихо, тихо, милая, - шептала она на ухо лошадке, ловя ее испуганный взгляд. - Я не трону, не бойся, -  неслышно для человеческого уха шепнула Ждана.
   "Не вер-рю-ю, знаю я ваше кошачье племя!"
 - Не трону, зачем мне?! Поверь. Перун и Велес послух. Будь мне другом...
   Услышав волшебные слова, лошадка тут же успокоилась. Что бы не случилось теперь, эта девушка-кошка ее не тронет. А Ждана меж тем уже перевела взгляд на девушек. Пока она коняшку успокаивала, Громава уже оттащила свою подругу в сторону, на обочину тропинки, и теперь ощупывала ей руки да ноги, проверяя, не покалечилась ли та.
- Да перестань же ты, все со мной в порядке! - Любомила попыталась вырваться из цепких рук своей девки. - Что это с Замарашкой такое? Никогда такого не было!
Громава уже хотела ответить всю правду, как есть, но Ждана ее опередила, лучше самой всю правду сказать, чем за тебя о тебе рассказывать будут.
- Простите меня, добрые люди, это я виновата, - Ждана смотрела только на Любомилу, в сторону Громавы старалась не смотреть, очень уж холодно и колюче та на нее глядела. - Лошадка во мне зверя признала, но я вас не трону, поверьте. Перун и Велес свидетели. Ой, княжна, да вы поранились! - Ждана вдруг заметила, что на локте, сквозь рукав рубахи, у Любомилу проступила кровь. - Я полечить могу...
Ждана уже сделала шаг к девушке, но тут перед ней выросла Громава, преграждая путь к своей спутнице.
- Вот непонятливая, - досадливо покачала головой Ждана. - Говорю же - не трону, а полечить могу, я хорошие заговоры знаю. Быстро залечу...
   После жаркого банного пара, чистый да разрумяненный Баян смотрел на все вокруг с прежним восторгом и задором во взгляде, словно и не произошло ничего. Нет, княжич не забыл о новостях рассказанных Пройдохой и Хорсом, такое не забудешь, но думать об этом здесь и сейчас просто не хотелось и не думалось. Уставшие и встревоженные по прибытью, спутники и не заметили, что случайно угодили на праздник. А у Подберезовиков, так звался род принявший их, как раз праздновался сговор. И зимний камень с Зимерзлой и драконы тут же вылетели из головы княжича. Баян любил праздники, застолья и сопутствующие им веселье
- Как вовремя мы, однако, жаль не знали, захватили б подарок невесте! - Баян оглядел беседь внимательным взглядом. - А сговоренка? Где она?
- Так ведь это нельзя. Вдруг сглаз какой?! - Добрята, старейшина рода, потупил взгляд. Обижать гостей не хотелось, но и за внучку боязно было. На нечисть-то гости не похожи, но прилетели на Змее, а Змеи, они знамо дело, бести хитрые.
- Да ладно, - словно прочтя мысли старика, Баян весело улыбнулся. - Мы не нечисть какая, не сглазим. Но и супротив вашей воли настаивать не станем. Мы и так повеселимся.
Добрята облегченно, вздохнул - не обиделись гости, и славно. Не будут на их род обиды держать. А повеселится?! Так что ж! Известно, годы молодые, пусть веселятся.
А Баян меж тем, сдернув с лавки отмытого да приодетого Пройдоху (так что смотреть было любо), тащил его во двор, к хороводу из девушек и юношей.
- Пойдем! Чего зря стену спиной подпирать, она в лес не убежит. А ты, может, невесту себе сыщешь. Эй, девицы красавицы, - смеясь, княжич ворвался в самую гущу пляски, увлекая следом и Пройдоху. - Смотрите, какого жениха я вам привел?
- Да он же седой совсем! - воскликнула одна из девушек, из-под теплого платка на ее голове выбивались непослушные пряди рыжих волос, зеленые глаза смеялись. - Не поздновато ли ему в женихи?
- Так это ж не от старости красавица. Да и к лицу ему его седина, как думаешь, - как бы в подтверждение он кивнул головой в сторону Пройдохи, но его там уже не оказалось. Пройдоху увлекла за собой Забава, одна из девушек, принимающих участия  в его помывке. Ну и ладно. Баян, ничуть не огорчившись, вновь посмотрел на девушку - Пошли со мной хоровод водить?!

Вестим в это же время хмуро сидел в сенях. Ни в беседь к застолью, ни во двор к веселым песням да пляскам ему не хотелось. Невеселые думы сгрудились морщинками на его лбу, не давая проникнуться праздничным весельем. Вот сейчас бы как раз к Хорсу на загривок, и подальше от всего этого шума-гомону. Но дракон улетел, да и не решился бы Вестим беспокоить его сейчас. А из головы все не шли события этого дня. Он не мог относиться к последним новостям с простецким мужицким юмором Пройдохи, он не обладал этим неиссякаемым запасом оптимизма, которым боги наделили его брата. Он все пытался представить, что же будет теперь с миром? Если зима так и не придет, значит и весна тоже?! Так и будет эта поздняя осень со стылой землей да пасмурным, дождливым небом. А урожаи как же? Нечего будет сеять, а, стало быть, и собирать. Даже представить страшно, что будет! Очень хотелось повернуть назад, домой, там пригодится их помощь. Но брат прав, отсиживаясь на печи проблему не решишь. А Судьба уже взяла его за руку, может и приведет куда?!
Со двора меж тем несся голос Баяна, затянувшего какую-то веселую песню. Ну вот, опять! Вестим вздохнул - ну что ты с ним делать будешь? Мало ему вчерашней игры на гуслях? Там домового вызвав, хозяйку до икоты напугал, а здесь что будет? Княжич уже хотел встать, да выйдя во двор надоумить братца, но тут чья-то маленькая, тонкая рука вцепилась ему в рубаху. От неожиданности Вестим замер, боясь пошелохнуться, и осторожно посмотрел в сторону. Вот тебе раз, помянешь нечисть, и она тут как тут. Перед княжичем стояла невысокая, худая фигурка, ручки-лапки с острыми коготками да остренькое личико, неуловимо напоминающее мышку - кикиморка.
- Ну что смотришь? Словно не видел ни разу, - кикимора хитро посмотрела на Вестима.
- Нет...  то есть, да...   один раз, - княжич удивленно смотрел на кикимору. Вот уж диво, мало того, что она ему заметить себя позволила, так еще и разговор с ним начала. К чему бы это?
- Сиди, пусть поет твой братец. Здорово у него это получается. Ноги в пляс так и рвутся.  
- Ты уж тоже лучше тут, - Вестим представил, что начнется, выскочи она сейчас во двор, и нехотя сел обратно.
- Я сначала думала, что вы из этих, - кикимора словно и не слышала его, продолжая болтать. - Но малец так поет, что сразу ясно - не из этих.
- Из каких таких этих? - похоже, музыка брата делает нечисть разговорчивой.
- Ну как же?! Вы на драконе прилетели! Верно?
Вместо ответа Вестим только головой кивнул, не понимая, к чему кикимора клонит.
- Ну а его соплеменники были тут недавно. Поозорничали, пошумели, народ попугали и разлетелись.
Княжич настороженно посмотрел на кикимору, а вот это уже интереснее будет. Что там Хорс рассказывал? Пара драконов? А не эта ли самая пара?
- Драконы, говоришь? А что они делали тут? - Вестим даже забыл, что перед ним нечисть, пусть и мелкая.
- Да говорю же: пошумели, проигрались, я почем знаю? Мы кикиморы с этими отступниками не общаемся, уронили что-то за лесом, грохот такой стоял! А потом только их и видели.
Меж тем музыка во дворе стихла, на улице темнело, и народ потянулся в избу, к праздничному столу.
- Заболталась я с тобой, - взмахнула кикимора ручками. - На вот, это брату твоему, за то, что порадовал песнею.
Вестим и моргнуть не успел, а перед ним уже никого не было. О недавней гостье напоминал только камушек в его ладони. Маленький, черный и странно холодящий руку.

- Вот тебе и подсказка, брате, - Баян вертел в руках черный камешек.
Вестим вытащил его и Пройдоху в сени и пересказал им то, что услышал от кикиморы.
- Так мало ли, может, совпадение просто? - Вестиму и хотелось бы верить, что им повезло, но боязно было сглазить удачу. Если и Баян с Пройдохой его поддержат, то уж точно повезло им.
- Ага, брате. Не чересчур ли с совпадениями-то? Два безобразника дракона играющих в небе с камешком и случайно обронивших его на землю. А ты, Пройдоха, что скажешь?
   - Да что ж мне сказать, то, княже?
   Пройдоха хоть и нелюдимым был, да праздники любил. Хмель рекой, девки красные, еда на столе навалена такими ломтями, что вовек не съешь, а тут Вестим да Баян про какую-то нечисть спрашивают, да еще и думают, будто он, Пройдоха, что путное может сказать. Пройдохе об этой нечисти-то и думать противно, а теперь, краешком глаза видя свои потрепанные седые волосы, он и вовсе думать об ней не хотел, бед от нее больно много.
   - Все у вас, княжичи, да не по-людски. Вас за стол сажают - вы мысли умные думать начинаете, - хмуро пробурчал он, поглядывая в приоткрытую к пирующим дверь, внутри то и дело раздавался стук деревянных чаш и сытое рыгание - хвала доброй хозяйке.
   - Что ж вы умные-то задним числом? Думать надо было, когда на Змее летели, когда решали, что делать будем. А уж взялся за гуж... - парень вздохнул и махнул рукой на гулянье - все равно этими умными мыслями весь праздник испортят. - ...Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Не время сейчас вопросами-то задаваться, делать дело надо. А ежли ты, княже, - Пройдоха повернулся к Баяну и вытер нос рукавом рубахи, - думаешь, что вред нам какой, то уж если б и хотели, так давно бы учинили, да мы и сами на соплях поскользнемся... Где мы, а где боги. Зря, что ли, их в Ирий, а нас в грязный сарай? Э-эх..!
   Оборванец широко махнул рукой и вышел на улицу, уже, было, направляясь прочь, как вдруг ему под ноги попался свекольный ошкурок и парень, высоко взмахнув руками, с руганью шлепнулся в лужу, обрызгав княжичей.
   - Ну вот, говорил же! - горестно вздохнул Пройдоха и, заскользив на мокрой земле, кое-как поднялся. Что толку отряхиваться, все равно весь грязный, как упырь.
   - Вот уж и верно - свинья лужу найдет, - брезгливо принялся отряхиваться Вестим. Рубаха была безнадежно испорчена, на ней расплывались грязно-бурые подтеки.
   Из избы продолжали раздаваться крики и пение, но ни у кого из стоящих за избой желания пить и веселиться уже не было. Пройдоха, грязный и мокрый, фыркал, шмыгая носом - ему-то что, ему не привыкать, а вот княжичи опять будут носы воротить.
   Вестим тоже глубоко вздохнув вышел из сеней наружу.
   - А если уж вы хотите знать, что я думаю по поводу этих Змиев...! - начал было Пройдоха, набрав в грудь побольше воздуха.
   Вестим быстро зажал ему рот грязной рукой:
   - Не надо, все и так уже поняли.
   Пройдоха надулся, глаза вылупил, словно жаба по весне, начал сипеть. Когда Вестим отнял руку, весь красный, со свистом выпустил воздух. Постоял, отдышался, махнул рукой. "А гори оно все!" - выражала его согнутая спина и наплевательская походка. Парень направился к амбару. Возвращаться на пиршество, да еще и в таком виде - засмеют.
   - Ты куда? - поинтересовался Вестим. Скорее из вежливости, чем из интереса - куда может направиться Пройдоха? Ну спать, понятное дело. Мы все такие - как спать, так перина всегда под рукой, как работать - так молоко в избе убегает.
   - Пойду с амбарником в прятки играть. Пущай от меня прячется, коли не хочет по носу получить, - пробурчал парень, исчезая за углом амбара.
   Вестим вздохнул и посмотрел туда, где над лесом сверкала, как медный вычищенный таз, луна, большая, почти полная.
   - Скоро Перун на охоту выйдет на Месяц, а мы так и не знаем, что же нас впереди ждет...Баян?
  
   Пройдоха свернул за угол амбара. Ему что сарай, что амбар, сено везде есть. А что амбарник, так он его не потеснит, прикорнет до утра в уголке. Амбарника если не трогать, так то вполне сносный дед, диковатый, да он нападает, когда владения его портят, сено неправильно насыпают, в нечистоте зерна держат, пол не метут, крыс разводят.
   Даже тут был слышен веселый гром праздника. Пройдоха вздохнул и посмотрел на почти полную луну. Под ней темнел лес, черными верхами елей вспарывая небо с частыми звездами. Красивая ночь. В такую только у костра сидеть, или в поле на звезды любоваться. Еще вспомнился дом. Ну, домом-то сложно назвать, родителей давно похоронил, сестра до сих пор неизвестно где, но для человека дом везде, откуда небо видно, поят где и кормят. Дом, это куда возвращаешься каждый раз, придя с тяжелой работы. Впереди парень разглядел черный провал двери в амбар. Дом стоял крепкий, высокий, сделанный из хорошего дерева - хозяева явно не поскупились. Парень осторожно приоткрыл дверь, та со скрипом ушла внутрь, в черноту.
   - Прими гостя, Хозяин, да не серчай, умысла дурного нету, переночевать бы мне, я к дому-то непривычный, - поклонился, не переступая порога, Пройдоха. Прислушался - тихо вроде, никто не чешется, не ворчит, знать либо спит, либо принял.
   Он осторожно переступил порог, снова остановился - прислушался. Нечисть никогда не предупредив не нападает, окромя оборотня, что под ноги кидается ни с того ни с сего. Но тишиной принял его амбар. Кое-как в густой смолянистой темноте, наполненной травяным сухим духом, он разглядел пустой угол. Примерился и бухнулся рядом с копной наваленного сена. Земля была сухая и шершавая на ощупь, и еще холодная. Парень принялся ворочаться, неудобно на голой земле-то, но в чужом амбаре на чужое сено нельзя залезать.
   - Ну кто здесь своим рылом сено ворошит? - вдруг рядом зашуршало и из сена показалась чья-то голова.
   Пройдоха аж подскочил, лбом приложившись о стену, от боли на глазах навернулись слезы.
   - Что б тебя немытики...Нечисть проклятущая, - в сердцах выругался он, потирая ушибленный лоб. В момент там принялась вздуваться большая горячая шишка.
   - Сам ты нечисть, нетопырь немытый! - отозвалась голова высоким чистым детским голоском. Мальчишка раскопался весь. Кроме худенького тельца Пройдоха разглядеть ничего не смог, темно было как в пузе Ящера.
   - Экой храбрый, в неурочный час спал, - покачал головой оборванец.
   - А мне что урочный, что неурочный, - огрызнулся мальчонка, - я сена накидал, в нем и сплю. Поработай-ка сколько я, если не сдохнешь, тебя сам Хозяин не разбудит.
   Пройдоха, видя такое дело - вовсе и не нечисть, просто мальчонка наработался да в копне и заснул, и сам туда полез, потеснив парнишку.
   - А ну-ка подвинься тогда.
   Они минут пять лежали молча.
   - Слушай, а не под вами Змей был заседлан намедни аки боров крылатый?
   - А то.
   - Да-а, - протянул мальчишка, - знатная зверюга. Одно рыло как медный таз. Я таких еще ни разу не видел.
   - Ты будто вообще их видел, - отмахнулся оборванец, даже не поворачиваясь.
   - А то! - в свою очередь значительно проговорил парнишка. - Недавно ж тут были такие. Здоровые, морды что наш дом, крылья весь лес закрывали, лбами так сшибались - сарай трясло за милу душу.
   - Да ну? - Пройдоха даже на боку перевернулся. - А куда ж делись-то?
   - Немытики их знают, - махнул в темноте парнишка. - Над деревней покружились, да на виднокрае и пропали. Только потом там так громыхнуло - будто гору уронили. Да потом и...и...у-а-а... - парнишка вдруг громко зевнул и сонным заплетающимся языком пробормотал. - Вот уж никак всех женихов в Заозерово перепугало...
   Пройдоха еще немного подумал, но потом усталость дня взяла свое, и он уснул, пока его желудок голодно ворчал.
  
   Громава сидела и смотрела на жадные языки пламени, грызущие толстые бревна и ветки. Темнота сгустилась еще час назад, они не успели уйти от леса далеко, и теперь сидели на небольшой полянке, огороженной со всех сторон высокими кустами и травой. Лошади, стреноженные, стояли чуть поодаль, привязанные к веткам чахлого деревца. Жар от огня отгонял ночную прохладу. Вкруг костра сидели Ждана и Любомила, которая догрызала пойманного Жданой непонятного, но вкусного зверька.
   - Ох Ждана, ох и мастерица, - то и дело нахваливала тцаревна девушку. - Если ж ты так умеешь пищу доставать, так и иди ко мне во дворец! Еще и лечить вон как умеешь, цены тебе нету!
   Та что-то отвечала, но настолько тихо, что слышать могла только Любомила.
   Громава не слушала, как они переговариваются. Она невзлюбила Ждану сразу, не нравилась она, слишком сильно от нее лесом пахло, а лес он и есть лес. Правильно люди говорят - сколько волка не корми, все равно в лес смотрит. У лесного зверя никогда не знаешь, что на уме. Ярко горел в темноте ночи красный цветок костра, озаряя небольшой отряд.
   Громава заворожено смотрела на языки пламени, как они с сухим потрескиванием разгрызали сучья. Она поневоле вспомнила, что вот так же смотрела на огонь в праздник Купалы. Вечером, когда девки и юноши собрались на поляне, многие сидели вокруг костра. В кустах что-то постоянно шуршало, слышался легкий смех и где-то в чаще взвизгивали - кто-то пошел искать папоротник. У костра было тихо. В основном там остались те, кто не нашел себе пары. Некрасивый Православ, глупая Горенка, маленькая худенькая Ладушка, и она, Громава - никто не выбрал их, и потому они печально всматривались в языки костра, пытаясь узнать свое будущее.
   Шурша сарафаном, к Громаве подобралась Ладушка, уселась рядом, не говоря ни слова, а потом вдруг уткнулась к ней в плечо и послышались сдержанные всхлипы. Ее узенькие плечи вздрагивали, скоро Громава почувствовала, что рубаха стала мокрой от слез. Она приобняла девушку одной рукой, поглаживая по плечам.
   - Ну что ты, Ладушка, что ты, не плачь, - тихо сказала она ей на ухо. - Не последний раз Купалу в Ирий провожаем, будет еще время.
   Ладушка не отозвалась, только слезы потекли чаще. Наконец, послышался ее тонкий, хрипловатый от слез голос. Говорила она с надрывом, то и дело всхлипывая и не отрывая головы от плеча Громавы.
   - Да что ж, всю жизнь в девках ходить буду? Громавушка, мне уж четырнадцать! Как жить-то дальше? Матушка и отец руки опустили, ни одна семья меня брать не хочет. Одна мне дорога - в пруд.
   - Что ты! - Громава распахнула глаза. - Нельзя говорить такое! Нечистой станешь!
   - Да? - еще истеричней отозвалась Ладушка. - А как обо мне говорить будут? Вон, Леля, так она уже два года как свадьбу сыграла!
   Громава и не знала, что ответить, только беспомощно гладила по плечам, волосам рыдающую Ладушку, она сама темными ночами задумывалась об этом, что делать, ежли и не выберет никто? Ту, что в девках засиделась, никто кроме как из жалости и не возьмет. Или возьмет да такой - сама на себя руки наложишь. А ведь в этом году ее семнадцатая весна будет. Да что ж у них за доля-то такая, женская?
   - Не плачь, Ладушка, не плачь, возьмут нас. Будут за нами еще бегать, будут, - Громава зажмурила глаза, губы сами начали кривиться. - Не плачь, Ладушка, не плачь...
   По щекам побежали кипучие слезы, Громава даже вытирать не стала.
   - Не плачь... - и Громава сама разрыдалась, обняв маленькую теплую Ладушку.
  
   - ... Громава? Громава, ты меня слышишь?
   - А? Что? - девушка очнулась. На нее смотрели две пары внимательных глаз. Любомила тихо теребила ее за плечо.
   Тцаревна увидела, что Громава очнулась, и улыбнулась.
   - Ну слава Богу, мы-то уж подумали, что с тобой случилось чего.
   Ждана по-прежнему молчала, только старалась не приближаться к костру.
   Громава провела рукой по волосам.
   - Может, тцаревна, спать ляжем, завтра день сложный.
   - Нет, - Любомила надула губки. - Я так засыпать не могу. Мне нянька рассказывала на ночь сказку.
   Громава ничего другого от Любомилы и не ожидала, она всегда была капризной и плохо засыпала, если никого рядом не было.
   - Ну что ж вам рассказать-то, тцаревна? Расскажу я тебе то, что недавно у нас на дворе кощунник пел...Только не серчай, ежли не так вспомню...
   Лицо Громавы остановилось, застыло и она, мерно раскачиваясь, начала рассказывать, под треск сучьев в костре. Голос ее заструился ручьем по камням, мягкий, размеренный, красивый:
   - ...Свaрог со Cварожичем стали Землю плугом распахивать - там где борозды были проложены - потекли там реки глубокие: тихий Дон, Дунай и могучий Днепр.
   По Земле Сырой текла реченька, а водичка в ней вся слезовая, а в той реченьке струйка малая, струйка малая вся кровавая. Подтекала речка под камень у Рипейских гор, у высоких. Поднимался с под камня росток, потянулся вверх - вырос в дерево. К небу дерево протянулось, а корнями ушло в Землю-матушку.
   На восточных ветвях того дерева свил гнездо Алконост, а на западных - птица Сирин. В корнях Змей шевелится. У ствола же ходит небесный царь - сам Свaрог, а с ним Лада-матушка.
   А затем три дерева выросли высоко на горах Рипейских. Как на горушке на Хвангуре поднялось кипарисово дерево - древо смерти, печальное дерево. А на горушке Березани - вырос солнечный дуб вверх кореньями, вниз ветвями-лучами, и яблоня - с золотыми волшебными яблоками. Кто отведает злато яблочко, тот получит вечную молодость.
   Так Свaрогом был учрежден в горах Ирий-рай - обитель священная. И поют птицы сладко в Ирии, там ручьи серебрятся хрустальные, драгоценными камнями устланные, в том саду лужайки зеленые, на лугах трава мягкая, шелковая, а цветы во лугах лазоревые. Там река течет молочная, да с кисельными берегами. Река та чудная. Кто больной в ней искупается в миг исцелиться, кто уродлив, станет прекрасным, как день божий, кто...
   - Стой!
   Громава резко вздрогнула, словно на нее вылили ушат воды. Перед собой она увидела возбужденное лицо принцессы, все раскрасневшееся от жара огня.
   - Что, тцаревна?
   - Говоришь, - начала Любомила, - кто в реке той искупается, тот прекрасен станет? - но дослушивать она не стала и продолжила сама, глаза ее заблестели, на лице заиграла уверенная детская улыбка. - Громава, мы идем к этой реке! Я давно думала, что не такая уж я и красивая, раз мужа себе по сердцу найти не могу, а теперь и точно поняла, чего мне не хватало! Искупаюсь я в этой речке, и сразу... - мечтательная улыбка не сходила с ее лица. Любомила поднялась с места и глаза ее смотрела уже куда-то высоко, в сплетенье черных веток. Она словно бы уже видела, как купается в реке и на глазах превращается в прекрасную, едва ли не прекраснее богини любви Лели, деву, и тот час к ней подбегает ее будущий суженый...или нет, лучше подлетает на белом Змее! Берет ее под белы руки, ведет во дворец, целует в сахарны уста, и...и...
   - Глупости все это, тцаревна, - отрезала Громава, словно камнем кинув в прекрасную мечту Любомилы, - не дослушала ты песню-то... Не пройти сюда, не проехать, там лишь боги и духи находят путь. Все дороги сюда непроезжие, заколодели-замуравели, горы путь заступают толкучие, реки путь преграждают текучие. Все дорожки-пути охраняются василисками меднокрылыми и грифонами медноклювыми.... Вот оно как.
   - Ерунда! Где грубый мужик не пройдет, там хитрая баба пролезет! И не отговаривай меня, Громава, все равно ничего ты не сможешь сказать, не ребенок я уже! - раскрасневшаяся Любомила отвернулась и пошла к постеленному на земле плащу, завернулась в него и с хмыканьем закрыла глаза. - Спи, завтра мы отправляемся к молочной речке!
   - Ох... - только и сказала Громава. Ничего не поделаешь, решения принимала Любомила быстро, но часто очень быстро отходила. На то и надеялась девка. Утро вечера мудренее, авось и отойдет тцаревна. Думать о том, что они пойдут на край света в Ирий, Громава даже и не хотела. Дойдут они до ближайшей деревни, устанет Любомила, и пойдут они обратно...
   С этими мыслями, зажав в руках оберег, повернувшись лицом к Любомиле и не упуская из вида Ждану, она уснула, подкинув в костер веток.
   Любава с Громавой уже давно спали, а к Ждане сон все не шел. Прислонившись спиной к березке, да кутаясь в теплый опашень, она смотрела в темное небо, усеянное множеством звезд. Когда она еще жила с братом и родителями, бабка Параскея, помнится, рассказывала, что звезд на небе столько же, сколько людей на земле. Неужто и впрямь так много? Ведь вон их сколько не перечесть и где среди них ее звездочка?! Будучи ребенком, она часто вот так вот, глядя на ночное небо, пыталась найти ту самую свою. Да и есть ли она? Ведь она-то человек только на половину.
   Она бросила осторожный взгляд на Громаву. Девушка спала, но дыхание ее было неглубоким, даже во сне она прислушивалась к каждому шороху и движению. Ждане нравилась эта спокойная и грустная девушка. Здорово было бы иметь такую подругу. Да вообще подругу, у нее их никогда не было, с тем, кого боишься, дружить не получается. А Громава - она-то не боится, но и не доверяет. Вон как хмуро вечером посматривала.
   - Ты чего не спишь? - Любава присела рядом с Жданой.
   - Не спится что-то. А ты? Мне казалось ты спишь.
   - Уснешь тут. - Тцаревна покачала головой. - После такого рассказа. Как думаешь, далеко этот Ирий? Долго туда идти?
   - Ирий? Не знаю... - Ждане вспомнился рассказ Громавы. Она и раньше его слышала от Параскеи, но вот отправится туда как-то в голову не приходило. А сейчас вдруг девушка поняла, что ей туда просто необходимо. - Не знаю как далеко, но я с вами пойду. - Неожиданно сообщила она Любаве.
   - Правда? Вот здорово! Втроем веселее будет! Ты тоже хочешь в молочных реках купаться?
   - В реках? Нет, не нужны мне реки
   - А зачем же тогда?
   Ждана молчала, не зная как сказать царевне. Правду скажешь, что нужно ей главного зверя увидеть, узнать, что ей со своей рысьей половиной делать, как среди людей такой вот жить - испугается.
   - Знаешь, я судьбу свою знать хочу. Ну для чего я такая непонятная на свет народилась. А в Ирие человеку судьба его может открыться.
   - Как это? - Любава вопросительно посмотрела на Ждану.
   - Не знаю пока, мне бы только там оказаться. - Девушка умолкла, задумавшись о чем-то своем.
   Любава тоже молчала, исподлобья наблюдая за собеседницей. Странная она все-таки, права Громава, но не опасная. Весь вечер царевна присматривалась к новой знакомой, искала в ней то, что так насторожило ее девку, но так и не разглядела. Напротив, было так забавно и необычно. Любава привыкла, что все вокруг относятся к ней как к царской дочке, а Ждана относилась к ней как к обычной девушке, как к своей. И вероятность того, что им придется вместе ехать в Ирий, на край света, радовала ее.
   - Я думаю... Хотя точно не знаю, - неожиданно заговорила Ждана, - бабка Параскея, когда рассказывала про Ирий, говорила...
   - Что? Что она говорила? - тут же оживилась Любава.
   - Говорила, что путь на Ирий может указать Утренний всадник. Нужно идти в ту сторону, откуда он появится, не сворачивая и...
   Но тут обе девушке замолчали, и посмотрели в сторону Громавы. Девушка уже не спала, разбуженная их громкими голосами.
  
   Солнце медленно поднималось из-за горизонта и его алое сияние волнами растекалось по небу. Но в ельнике все еще было сумеречно и неуютно. Как ни пытались, не могли солнечные лучи пробиться сквозь раскидистые лапы елей; серо-рыжие кочки мха, усеянные еловыми иголочками да кустиками багульника, словно перина, прогибались и влажно хлюпали под ногами, напоминая о близости болота. Тропинка меж елями была едва намечена, ходили по ней редко, а лет пять назад ее и вовсе не было.
   Прибав поежился от сыроватой прохлады, и отодвинул рукой еловую лапу, которая чуть не хлестнула его по лицу, оглянулся на спутников. Прав был его батюшка, ругавший сына за излишнюю разговорчивость. Ну зачем он вчера ляпнул про драконов этому седоволосому молодцу? Поутру, солнце взойти не успело, спутники его ночного соседа растолкали Прибава, вытащили из соломы и заставили пересказать вчерашнюю историю. Ну а Прибаву что, жалко, что ли? Рассказал на свою голову. Да, летали драконьи морды, да, роняли что-то. Где? Где-то там, в болотах.
   Проводить до ельника странную компанию Прибав сам вызвался, опять же, за руку не тянули. Любопытно было, чем это гости так заинтересовались, им что, одного дракона мало было, еще решили отловить? И только выйдя к ельнику, мальчишка вдруг струхнул. Увлекшись рассказом, он и позабыл, что место это кишмя кишит разной нечистью.
   - Не пойду я дале, - объявил он, отступая в сторону и глядя на спутников - сами ступайте, коли нужно. Тропка неказистая, но разглядеть смогете, только в сторону не свертывайте, - назидательно поучал он молодых людей. - А если Леший плутать вас будет, так вы это, рубахи сымите, наизнань оденьте и сапоги по-неправильному. Перун с вами, а я домой.
   Баян и глазом моргнуть не успел, а мальчишка уже был таков, только пятки мелькали. Умный паренек, не чета им неразумным. Да делать нечего, если уж решили вперед идти не сворачивать, так нужно идти. Тем более все равно, все одно к одному складывается. Сначала кикимора Вестима, с ее рассказом о драконах, потом этот малец. Когда Пройдоха поутру растолкал их с братом да рассказал об услышанном, Баян еще более уверовал, что они на правильном пути. Куда этот путь ведет ему не ведомо, но куда-нибудь да приведет. Осенив лоб да плечи оберегающим знаком огня, Баян решительно сделал шаг вперед.
   - Не нравится мне это. Что ни говори, Баян, а не нравится. Ломимся в чащу лесную гостями непрошенными, если бы Хорс рядом был, оно надежнее б было. - Вестим повторил следом за братом очищающий знак и глянул в сторону Пройдохи. Тот тоже был бледный да встревоженный, наверное уже сожалел, что поделился с ними услышанным.
   - Я тоже не ахти в каком восторге, брате. Но не сворачивать же на полпути?! Пойдемте, хватит стоять столбами. Хорс нас и так найдет.
  
   Низкие стены избы были темны, словно еловая кора, крыша, покрытая дерном, давно поросла мхом да травами, а крошечное окошечко, единственное на всю избу, смотрело на лес темным глазом надвечного мира. Люди тут показывались редко, зато нежить частенько пробегала да пролетала мимо. Хотя последнее время водяной часто негодовал, мол, несет человечьим духом, хоть волком вой. Леший только кивал, соглашаясь, но поделать ничего не мог. Для этого нужно было бы отправить Ждану восвояси, но язык не поворачивался, слишком привязался к девчонке, да и не чужая она лесу. А то, что к ней обычный люд иногда приходил за советом или отваром, так то редко, можно и стерпеть было.
   Но вот уже с месяц как девушка ушла навестить своего брата, и люди прослышав о ее уходе, перестали тревожить лесных духов своими шумными визитами. Леший вздохнул с облегчением. По Ждане он скучал, а вот человечий дух ему и самому уже надоел до невозможности. И вот, как только он вдохнул с облегчением свежее дыхание леса, пожаловали новые гости. Странная, однако, компания подобралась, Леший внимательным взглядом рассматривал молодых людей, удобно устроившихся на крыльце его избы. Тот, что постарше, высокий, статный да светловолосый - явно княжич; другой чуть помоложе, а волосы уже припорошило сединой; да младший, от которого больше пахло лесом, нежели человеком. И всю эту разношерстную компанию интересовал один только вопрос.
   - Было дело, - выслушав их историю, молвил Леший, - летали бестии, месяца два назад. И камень какой-то обронили. Вот только от камня этого мало что осталось, разлетелся он на осколки, и не соберешь. Поди растащили большую их часть, на обереги да украшения, да свезли в Заозерово на ярмарку.
   Леший вдруг заметил, как на лицах его непрошеных гостей расплывается разочарование. Да что ж это в мире делается? Сидят три здоровых молодца, да расстраиваются из-за какого-то камня, лучше бы невест поискали, даже плутать и подшучивать над такими не хочется.
   А молодцы тем временем обменивались хмурыми взглядами.
   - Это что же? Выходит, зря все? Все заново начинать теперь? - высказал общую мысль Вестим. - Глупо как-то получается, по бестолковому - зашли в чащу лесную, к самому лешему в гости забрели...И все напрасно. Нет камня, разлетелся на мелкие кусочки...
   - Спасибо тебе, дедушка. - Баян меж тем поднялся и поклонился лешему.
   - Да за что? - Старичок недоуменно смотрел на странного парня, которому наверняка и раньше приходилось говорить с его племенем.
   - За то, что выслушал, да словом помог. - Баян вытащил из мешка каравай со вчерашнего праздничного стола и протянул его лешему. - Возьми в благодарность.
   Леший потряс зеленой бородой, да окинув странных гостей пытливым взглядом из-под кустистых бровей, принял угощение.
   - Что ж и вам спасибо. Только помните, в следующий раз караваем не откупитесь. Видано ли дело? Зачастили люди в гости к лешему, как к себе домой ходят.
   - А что? Неужто мы тут не первые? - подивился Вестим. Что за надобность общаться с хозяином леса.
   - Да вот, - леший вздохнул, - поселил у себя, по доброте своей, девчонку одну. Тоже дитя лесное, хоть и по матери только. Нет, не как ты, - покачал он головой, глядя на немой вопрос Баяна, - иначе. Характер не ахти, а вот в травах и заговорам разбиралась отлично. Вот и зачастили к ней ваши.
   - А теперь-то она где? - Вестим цепко оглядывал небольшую полянку.
   - Так ушла. Семью ей навестить приспичило. Глупая затея, но да пусть ее. Мы тут отдохнем малость от вашего духа. - И словно вспомнив, что дух человеческий ему надоел, махнул рукой. - Ступайте и вы, гости нежданные. Не буду я вам тропинки путать, да в чащи заводить, идите смело... Вы и без моей помощи дров наломаете.
  
   В кустах затрещало и заскрипело. На поляну вывалились Вестим и Пройдоха, несколько погодя, что-то вытряхивая из-за шиворота, выскочил Баян. Вестим ухмыльнулся - вот ему и дружба лесного народа. Обычных людей они побаиваются, а этого молодого пострела не то что не боятся, все подшутить над ним норовят. Наконец на зеленый ковер, уже изрядно притоптанный, полетели мелкие сучья и всякая лесная шелуха. Мальчишку деревенского, Прибава, на обратном пути они не встретили, видимо и правда паренек струхнул изрядно.
   Пройдоха даже не стал отряхиваться от многочисленных мелких тварей, сами слетят. Ему сейчас намного важнее было найти съедобное чего-нибудь. С утра подняли, потрапезничать не дали, сразу в лес! Ох уж эти князья. Может они и привыкли, что им в любое время еда на стол сама прыгает, а у него, у Пройдохи, живот еду просит строго ко времени.
   - Эх-х... - Вестим почесал затылок, рассматривая испачканные в лесной грязи сапоги. - Заозерово далеко, никак.
   - Два дня пути на лошади, - сказал Пройдоха, собирая с кустов сочные красные ягоды. Оно, конечно, и не гречневая каша с мясом... Но тут уж чего поделаешь?
   Вестим отломил с дерева веточку и принялся отчищать сапоги от грязи - ходить как Пройдоха он не привык и совсем не хотел.
   - Зря, - Пройдоха уже бросил в рот несколько ягод и теперь пытался понять, какого же эти странные мясистые ягодки вкуса. - Зря ты, Вестим, сапоги чистишь, сейчас обратно пойдем.
   - Не пойдем, - сказал Вестим, и словно в ответ на его слова по верхушкам деревьев пронесся ветер, и вверху как-то надсадно зашумело и захлопало, словно распахнули огромные паруса. - Полетим. И вовсе не обратно, а вперед. Времени у нас совсем не осталось, ярмарка в Заозерово началась подикась уже.
   Пройдоха вскинул глаза - так и есть, едва ли не задевая верхушки деревьев огромными кожистыми крыльями, летел Хорс. Снова пахнуло в нос болотной жижей и рыбой - небось прохлаждался в прохладной водичке да спину хвостом почесывал, пока она спины гнули, пробираясь по лесному бурелому!
   - Жаба этакая, - пробормотал Пройдоха и беззлобно, скорее с досады, пнул ногой землю. Залезать на эту зеленую чешуйчатую рыбу ему ужасно не хотелось, да и восторг от ощущения полета прошел сразу после первой поездки, когда он, прошибая головой облака, едва не прошиб земную твердь до Ящерова логовища. Как-то резко пробила дрожь, и от шеи до самых пяток по телу поползли противные мурашки...
   Парень очнулся. Оказывается, Хорс уже приземлялся, трава волнами пошла в разные стороны, от мощных взмахов крыльев Пройдоху едва не сносило с места. Вестим благоразумно отбежал подальше и теперь издали что-то кричал ему, Пройдохе. Тот поднял руку, закрывая лицо от сильного ветра, который выдувал воздух из тела, и даже, кажется, сдул всю грязь с тела и одежды. Прищурив глаза, парень наблюдал, как локтях в сорока от них ударился о траву огромный грузный зверь, мощно забил крыльями, когтистыми лапами взрывая как большая соха черную жирную землю. После когтей на земле оставались рваные борозды, в которых ворочались большие белые личинки. Земля вздрогнула и глухо застонала, когда змей подпрыгнул и снова упал на взрытую землю, распластавшись на ней, как огромная тускло поблескивающая слюдяная гора. Лучи светила скользили по чешуе на брюхе, отрывисто вздымавшемся и опадавшем, по костяным гребням, и немного потанцевав на острие, сбегали вниз, по хвосту, толстому, как бревно, потом неохотно переползали на измятую, а порой и вырванную с корнем траву и мелкий кустарник. Огромная морда зверя уставилась на троих путников. Пройдохе на секунду стало холодно, от ледяного немигающего взгляда мастистой зверюги, у которой один глаз был с его кулак.
   - Едем, - отрывисто сказал Вестим и первый полез на спину Хорса. Змей словно и не заметил Вестима, по-прежнему холодно и устало смотрел куда-то вперед. Пройдоха заскользил по гладкому боку и едва не упал, с ворчанием ухватился за гребень - опять не поели, и в дорогу ничего не взяли - лететь-то день еще целый никак - и залез. Спустя некоторое время Хорс как-то весь вздрогнул, бока снова заходили ходуном, разгоняя кровь по телу, потом их резко подбросило вверх, и виднокрай стал прыгать как заяц, ажно дух вытряхивало - змей побежал. По земле пошла дрожь от сильных ударов лап и, наконец, несколько раз подпрыгнув, Хорс грузно упал на воздух, сильно взмахнул крыльями и лес унесся куда-то далеко, за молочные облака. Вмиг стало холодно и зубы застучали словно лопались крупные лесные орехи. Еще мгновение была видна крохотная зеленая поляна, а потом змей еще раз взмахнул крыльями и рванул в белесую даль, под ногами затопило молочными облаками, и земля пропала из виду. Пройдоха вздохнул - так и не поели.
  
  
  
   День прошел незаметно и ушел, как и предыдущий. Вместе с вечерним всадником огненный круг катился за горизонт. Потемнели верхушки огромных елей, на них золотой канвой заиграли последние лучи уходящего дня.
   Лесу по-прежнему не было видно конца. Небольшой отряд прошел уже множество маленьких полянок, больших развилок. Они пересекали многочисленные лесные тропы, змеящиеся среди жесткой, но еще не пожелтевшей травы. Не раз Громава пожалела, что не оставила лошадей во дворце - животные нервничали. И причиной тому была, конечно, не только одна Ждана. То и дело из травы, из-за деревьев и из-за больших подгнивших пней раздавались шорохи, мелькали маленькие личики, и чей-то хитрый глаз постоянно наблюдал за ними, пока они шли чащей, где сквозь плотный полог листьев пробивались лишь слабые лучики света и где листва на краю дороги то дело шуршала, хотя сама дорога была совершенно пуста. Много опасного и неприятного повидали девушки за этот ушедший день. В любую секунду Громава ожидала услышать немного плаксивый голос своей тцаревны, зовущий ее поехать обратно. Но тцаревна ехала рядом молча, задумчиво посматривая по сторонам. Ее Замарашка пряла ушами, но шла спокойно, ровно ставя белые, с черными носочками, ноги. Ждана ехать верхом отказалась и шла рядом, держась за повод лошади Громавы. И снова девка обратила внимание, что их новая гостья совсем не боится леса. Иная на ее месте испуганно жалась бы к ногам лошади, подальше от темного неровного края тропинки, Ждана же иногда даже исчезала, пропадала из виду на несколько минут и когда Любомила начинала волноваться и звать ее, она появлялась, протягивая ей сочные темные ягоды с ярко-малиновым соком и терпким вязким вкусом.
   Но вот солнечный круг покатился за виднокрай, и редкие солнечные лучи начали меркнуть, уступая место прохладе вечера и ночным мошкам. Лес потихоньку начал наполняться беспорядочными голосами вечерних птиц, таинственные шорохи стали продвигаться ближе к середине тропинки и уши лошадей беспокойно задергались. Громава уже испугалась, что до наступления темноты они так и не найдут никакой полянки - ночевать в чаще все равно что в неурочный час в копне сена засыпать, да и не всех ночных зверей отпугнешь жарким пламенем костра. Однако уже через несколько десятков локтей лесная чаща неожиданно расступилась и в предзакатном сумраке путницам открылась совсем небольшая опушка с большим поваленным сухим деревом посередине. Дерево было расщеплено аж до самого основания, словно в него ударила огромная молния или невероятных размеров дровосек ударил по нему исполинским топором. Лапы трухлявой ели раскинулись по все опушке и похрустывали, когда ноги лошадей ступили на ковер из иголок. Громава вознесла молитву Мокоши - сегодня их нить не порвется. Тцаревна очнулась от размышлений и мигом спрыгнула с лошади.
   - Затекло то все как! Сейчас Ждана вернется с хворостом, да и трапезничать! - радостно потянулась она, выпрямляясь словно струнка.
   Весь день они почти не говорили друг с другом из боязни потревожить лесных жителей, но сейчас, когда наступил вечер и можно развести большой жаркий костер на чистом пространстве, не скованном по обе стороны дороги каймой деревьев, потихоньку напряжение ушедшего дня спадало. В предвкушении вкусного ужина и спокойного сна Любомила бегала по поляне и собирала сухие ветки для костра. Громава спешилась и погладила лошадь по спине. Ждана снова пропала. Окончательно темно еще не стало и колючие ветки сбившихся вокруг опушки деревьев были еще очень хорошо видны - Ждана была где-то там.
   Девушка собрала немного сухой травы и вытерла лошадям бока, а потом привязала их к широкому толстому суку на краю опушки, не забыв накинуть на них теплые потники. Теперь можно было и костром заняться.
   - Громава... - Любомила вдруг возникла совсем рядом, настороженная и опасливо оглядывающаяся. Громава едва не вздрогнула.
   - Не подкрадывайтесь вы так, тцаревна! Так и до смерти испугаться можно! Что с вами такое?
   - Слышишь?
   - Нет, тцаревна, не слышу, - Громава уже, было, решила, что это еще одна фантазия молодой впечатлительной девушки, но та выглядела слишком напуганной, чтобы не обращать на это внимания. - Ну что такое я слышать должна?
   - Мне почудилось, крыльев хлопанье, да ветра свист, да веток хруст, да еще... слышишь, слышишь? - Любомила ухватилась по-детски за подол Громавы, повернув голову в сторону чащи. Так как будто и правда послышался громкий хруст веток, да еще и земля, кажется, немного дрогнула. - Слышишь??
   - Нет там ничего, тцаревна, - отвернулась Громава, хотя спина ее покрылась холодными капельками.- Успокойся, вот сейчас я костер разведу, да ужинать будем. - Но рука сама собой метнулась к оберегам на груди и стала перебирать их. Небольшим усилием заставила Громава отвлечься себя и достать кресало.
   После пятой попытки на еловых ветках затанацевала тонкая искорка. Тускло засветились сухие иголки и огонь пополз в стороны, захватывая новые ветки. Сухо затрещало и разлился теплый дух. Громава облегченно выдохнула, а тцарена уже возилась в походной суме.
   Хруст веток Громава заслышала еще минут за пять до того, как услышала тихий говор за стеной деревьев. Шаги приближались и, кажется, неизвестные шли на треск костра и запах подрумянивающегося мяса. Любомила как ни к чем не бывало смотрела на костер, а Громава метнулась к толстому суку и ухватилась за толстое основание, вытаскивая из костра его верхушку. Всем известно что незваные лесные гости огня да света бояться больше всяких заговоров. Теперь уже и тцаревна забеспокоилась, придвинувшись поближе к костру и тонким пальчиком начиная чертить круг на травяном ковре.
   - Кто такие? - выкрикнула девка, угрожающе взяв на перевес сук.
   Несколько мгновений стояла тишина и только потрескивание костра прогоняло ощущение сна. Затем хруст послышался совсем близко и сердце Громавы страшно застучало, теперь уже ничто не остановит незваных гостей - девушка была слабым противником сильному мужику. На опушку, раздвинув еловые лапы, вышли двое и в густых сумерках сразу Громава не разглядела незванцев, только поняла, что они оба мужчины, причем один большой и могучий, а второй похилее и пониже, в нос сразу ударил запах нечистого тела.
   Тот что повыше и мощнее примирительно и успокаивающе развел руками в дружелюбном жесте.
   - Не бойтесь, не тронем. Мы такие же путники. Где мужики ваши?
   - В ... - "В лесу" - хотела сказать Громава, чтобы прогнать незваных гостей, но Любомила не дала ей соврать.
   - Нету у нас мужиков, беззащитные мы, не трогайте нас! - вдруг тоненько вскрикнула тцаревна, перебегая на другу сторону костра, подальше от незнакомцев.
   Громава приготовилась защищать свою тцаревну до конца. Теперь их уже точно ничто не спасет, если незнакомцы задумали недоброе.
   Вестим пригляделся - две лошади, небольшой костерок и две беззащитные девушки на опушке сумрачного дикого леса, в добрых семи, а то и девяти часах езды от любого поселения. Не морок ли за нос водит? Больно на правду не похоже. А тут еще и Баяну понадобилось о чем-то наедине с Хорсом переговорить, а его чутье на нечисть сейчас ой как пригодилось бы. Пройдоха рядом только с громким ворчанием теребил камешек на шее - ему тоже показалось немного странным открывшееся зрелище. Две девки, без мужиков, вдвоем в лесной чаще, куда и днем то нос боятся сунуть даже здоровые маститые мужики? Все равно на правду слабо похоже. Но та, что постарше, выглядела так грозно, словно действительно приготовилась защищаться.
   - Нечисть это, Вестим, пойдем. Три раза место обойдем, плюнем в середину, сам увидишь, как все пропадет, - теребил его а рукав Пройдоха.
   - Громава, кто это? Чего им от нас надо? - оробело подала голос по ту сторону костра совсем юная девчушка, кутавшаяся в мужскую одежу.
   - Стой там, Любомила, ежли это нечисть, то к костру не подойдут, ежли люди недобрые - я сумею тебя защитить! А нет так до последней капли кровушки буду за честь своего рода да свою стоять!
   - Экая боевая, - удивился Вестим. Вот уж чего-чего, а нечисти то ни разу такой боевой не видел. Разве что особую ловушку готовят? - Так если вы не нечисть, что ж вы тут делаете, девушки. Одни среди лесу?
   - Вестим, не хочет с нами девка говорить, пойдем. Не иначе как навьи плетут обман. Ну пошли, к Баяну вернемся.
   Вестим отцепил от себя руки Пройдохи, намертво вцепившиеся в его рукава, и сделал пару шагов вперед, чтобы выйти на освещенную половину поляны. Осторожно оглядывая сумрачно поглядывавшую на него девушку с горящим суком на перевес, он повернулся лицом к огню, давая себя рассмотреть.
   Пройдоха от Вестима далеко отходить не хотел, в чаще сумрачно шумело деревья и ему уже казалось, что из темноты к нему кто-то тянет кривые лапы. Как только Вестим отошел, сразу стало неуютно и вспыли воспоминания недавней ночи. Под ногами знакомо зашуршало и, не выдержав, Пройдоха кинулся в круг света за княжичем.
  
   - Дуры вы, а не бабы, - сумрачно и тяжело сказал Вестим, поглядывая исподлобья на Громаву, что и сейчас не выпускала из рук ветки, на всякий случай. Тцаревна, не мешкая, рассказала все новым гостям, хотя Громава этого отчаянно не хотела. Чем меньше народу знает, кто такая Любомила и что они тут совсем одни далеко от дому, тем спокойнее будет им идти дальше. Но тцаревна все рассказывала и рассказывала, слова лились из нее нескончаемым потоком, словно ручей после долгого пробивания маленькой дырочки все-таки нашел лазейку и теперь жадно вырывался наружу, звеня и переливаясь.
   - Да, дуры, - повтори прямой как всегда Вестим.
   - Одним, да по темноте. Так ведь и не любой мужик решиться идти! - поддакнул Пройдоха. Он уже посматривал на ароматное, шипящее от собственного сока, мясо на толстой суковатой палке над костром.
   - Только вот ваших советов еще не слушали, - угрюмо отозвалась Громава, даже не глядя на Вестима. Снова миновала их худая доля, не разбойники, да и не нечисть оказались незнакомцы, а просто путешественники. Еще три или четыре дня назад Громава точно подумала бы, что такие едут во дворец тцаревны свататься. Нет, не оба, конечно, второй уж больно замарашка, да еще и с этой странной пугающей прядью серебряных волос, а вот первый, Вестим, в женихи бы сгодился. Громава заметила, что Любомила с интересом поглядывает на рослого сероглазого путника. Глупенькая она еще, все-таки.
   - А зря! - возразил Вестим грозно, ударив кулаком по колену. - Баба при мужике своем быть должна, а не мотаться по темному лесу поздней порой. - Его длинные золотые волосы, теперь уже порядком потемневшие от грязи, рассыпались по широким плечам.
   Громава не хотела спорить, она и сама так считала, но при тцаревне говорить такое нельзя, не по чину ей такое, да и кто она такая чтобы госпоже своей выговаривать?
   - Костер совсем догорел, пойду я за хворостом схожу, Любомила, - сказала она, нарочито обращаясь к тцаревне.
   - Ой, не ходи, Громава, не оставляй меня одну! - вцепилась в нее Любомила. - Пущай так горит, ничего с нами не будет.
   - Прости, не могу я. Иначе костер потухнет, и смерть наша придет, в этом лесу костер одна защита.
   Громава поднялась со своего места.
   - Ну Громава, - заныла тцаревна, не стесняясь сидевших мужчин, - не ходи пожалуйста! Боязно мне очень, мы и так посидим, вот путники нас охранят, мужчины они или нет?!
   Девка оглянулась и посмотрела на сидевших у костра Вестима и Пройдоху. Пройдоха глазами уже съел с потрохами все мясо на палке, а в серых глазах Вестима чернело недовольство. Он сумрачно сдвинул брови и недовольно смотрел на красные языки пламени, лизавшие обуглившиеся палки. Отблески костра плясали на выдающихся скулах, кидали тень на высокий лоб и широкие мощные плечи, которые даже скрытые рубахой выглядели внушительно. Мужчина не смотрел на Громаву, сложив руки на коленях. Где бродили его мысли?
   - Нет, Любомила, святая моя обязанность оберегать тебя, не могу я остаться и ждать, когда потухнет костер. Сейчас еще не очень темно, я скоро обернусь, - сказала Громава, сдвинув брови. Не хотела она оставлять тцаревну одну с двумя незнакомыми мужчинами, но Громава с самого их появления каким то внутренним чутьем поняла, что не причинят они вреда Любомиле, а своему чутью она верила. - Я мигом, не бойся, - добавила она, но ноги сами не хотели идти в дремучую чащу леса, они стояли на месте. Громава ждала, что скажет тцаревна, и оттягивала время. Она кидала быстрые взгляды на второго, статного мужчину. Чем-то притягивал он ее взор, от него веяло спокойствием и надежностью, последние пару дней ей так этого не хватало, ведь приходилось быть за главную в их маленьком отряде. А кому как не ей, бабе, знать, как хорошо себя чувствовать за спиной широкой мужика, и как сложно самой принимать решения.
   - Боязно мне, Громава, ох боязно, - причитала девушка.
   - Ну да ладно слезы лить, - вдруг резко стал со своего места Вестим. Так резко, что едва не опрокинул бревно, на которое рядом уселся Пройдоха и самого Пройдоху вместе с ним. - Дров вашему костерку и правда много надо, этого и до полуночи не хватит, прогорят до появления первых звезд. Да и ночь холодная будет, - добавил он, глядя на серое месиво облаков и редко проглядывающее сквозь них слепое беззвездное небо. Да, дров надо много, - заключил он и быстрым шагом направился к темнеющим деревьям.
   В тени костра едва слышно выдохнула Громава. Это был выдох облегчения. Леса она боялась, но еще пуще она боялась оставлять этого здоровяка наедине с маленькой и почти совсем беззащитной Любомилой.
   - Ну... - тцаревна посмотрела на Пройдоху и сомнительно покачала головой. - Все-таки лучше, чем одной. Только недолго, иначе совсем забоюсь. Куда же пропала Ждана?
   - Не волнуйся за нее, - тихо сказала Громава, - она в лесу даже ночью не пропадет.
   - Что? - переспросила девушка.
   - Нет, ничего.
   Хруст веток и иголок под ногами - Громава и Вестим скрылись в чаще, среди чернеющих стволов деревянных исполинов. Любомила поежилась и подобралась поскорее к костру. Отговаривать-то отговаривала, да кто ж хочет мерзнуть-то? Она с облегчением отпустила свою девку по дрова. А то, что этот мужик с нею пошел, так то не страшно, Громава девка здоровая, справиться как-нибудь с мужиком. А не справится... так что ж с того?
  
  
   Листья падали с мягким шуршанием, чертя в воздухе невидимую нить и едва заметно колыша недвижный воздух. В лесу стояла прохладная тишина, и ее нарушал лишь едва слышный шелест падающих листьев да шорох птиц, вспархивающих с деревьев. Небо до сих пор не было видно, но теперь густой темно-зеленый полог сменился нежно-зеленым с желтыми вкраплениями. Но лучи солнца все еще не доставали черной жирной лесной земли, утоптанной сотнями копыт и лап лесных обитателей. В лес пришла ранняя осень.
   Он несся по лесу почти беззвучно, лишь чувствуя, как по телу хлещут низкие ветки и кривые руки низких кустов. Под ногами разлетался лиственный покров, листья на миг взмывали в воздух и снова с шуршанием опускались на землю. А он бежал дальше, ведомый резким запахом мокрой шерсти и болотной ряски. Мимо мелькали толстые стволы вековых дубов и лиственниц. Они едва поскрипывали, жалуясь на старость, но он не слушал их старческое ворчание и бежал дальше, ловя ноздрями все усиливающийся запах старого матерого тура. Почему этот тур был один? Отбился от стада, пришел к болоту ища уединения, а может, ему просто надоела жизнь, или его место занял молодой самец, крепкий и норовистый, а старого выгнали из стада?
   Под ногами вдруг возникали толстые корни, похожие на старческие пальцы, узловатые и кривые. Широкими прыжками он перепрыгивал их, перемахивая сразу по нескольку штук. Тяжело ударившись о землю, но не издав ни единого звука, он замер на месте - впереди кусты и стволы расступались. С этого места начиналось болото, тянущееся далеко вглубь леса, на сотни и сотни локтей. Мягкая короткая травка вперемешку с пахучим мхом покрывала кочки и по поверхности прыгали едва заметные глазу болотные жители.
   Но лишь на миг замерев, он снова кинулся вперед, прыгая по кочкам, заранее чуя, где верная, а где может провалиться. По телу разливалась сладкая дрожь - тур все ближе. Он знал, он чуял и уже даже видел, как он стоит, огромный, не меньше десяти локтей в высоту, со свалявшейся на боках шерстью, опустив голову. Массивная шея, мощные рога, ноги, способные нести во весь опор его величавую и невероятно тяжелую тушу, широкие копыта тяжело вбивающие в землю сучья и ветки, способные проломить голову одним ударом. Весь дышит силой и могуществом леса. Он стар, опытен и лишь однажды ошибившись оказался здесь. Он был хозяином. Он станет добычей.
   Спина охотника, широкая как медный таз, голая и лоснящаяся от пота, мелькала среди низких кустов, широкие лопатки двигались под кожей с тяжелой силой, словно перекатывающиеся валуны.
   В прохладном воздухе леса под куполом веток, прочно сплетающихся между собой что узорное кружево раздавалось все громче мерное постукивание копыт по кочкам - тур знал, какие из них будут безопасными, а какие несут гибель, и потому безошибочно угадывал нужные. Раздался тихий смех и всплеск воды, впереди кто-то шлепал по воде босыми ногами, хотя глубина здесь была в два человеческий рост. Все чаще попадались кувшинки, и болотная ряска стала более заметна, теперь она зеленой пленкой растянулась по воде, клочки травы мелькали все реже, а сухие островки истончались и редели.
   Редкие теперь деревья с оголившимися мощными корнями, под которыми вода давно вымыла землю, полоскали длинные ветви в воде. Охотник откидывал их и бежал дальше, делая широкие прыжки, кочки перестали попадаться почти совсем и ноги на миг погружались в воду по щиколотки. Жижа с резким чавканьем отпускала их, чтобы через момент снова попытаться утащить глубоко вниз. Пение птиц почти смолкло, лишь иногда неприятные скрипучие перекликивания нарушали глубокую тишину болота. И в этой тишине все отчетливей стало слышно хриплое дыхание охотника и цокот копыт.
   Тур возник перед ним резко. Едва охотник откинул длинные ветви, как в его грудь уперлись огромные турьи рога, длинные и крепкие. Ни мгновения не мешкая, мужик тяжело размахнулся и пропорол воздух огромным топором, там, где миг назад была турья голова, и тут же отскочил в сторону - неподвижно стоять в болотной жиже нельзя - утянет вниз. Тур замотал головой и заревел, в его маленьких красных глазах плескалось безумие, с нижней челюсти свисала слюна и камнеподобные копыта принялись рыть небольшой клочок земли, на котором он стоял. Одно лишь мгновение они смотрели друг другу в глаза, а потом великан охотник, заревев как тур, яростно бросился вперед и одним мощным движением перерубил оба турьих рога.
   Животное замотало тупыми обрубками, словно еще не верило в то, что его лишили его гордости и знака власти. В отчаянном рывке оно кинулось на охотника, широко подкидывая копыта и меся ими густую болотную жижу. От прогремевшего грома в лесу закачались деревья, и птицы с пугливыми криками шумно вспорхнули с веток
   Все было кончено. Откинув упавшие на лицо черные спутанные волосы, мужик склонился над тушей умирающего животного. Тур тяжело дышал и косил красным глазом куда-то наверх, его копыта все еще беспорядочно метались по клочку земли, вырывая с корнем траву и взрывая землю, но подняться он уже не мог с широкой рваной раной в боку. Из разрубленной шеи сочилась густая красная кровь. Из-за кожаного пояса охотник достал широкий каменный нож, грубо заточенный и обмотанный шнуром, чтобы было удобнее держать. Тур надсадно захрипел и вдруг взгляд его красных слезящихся глаз замер на лице мужика. Тот замахнулся, чтобы добить добычу, но вдруг остановился.
   - Богумир, лесной охотник, - тур пристально смотрел на мужика, в его водянистые серо-голубые, как мутная вода, глаза. Он не открывал рта, но зычный мужской голос разносился по топи, отталкиваясь от деревьев и пригибая к земле траву. - Пошто в моем лесу творишь раззор? Пошло не в тресветлом Ирие пируешь с богами? Али не для тебя накрыты столы, али не сахарны яства, али не любы тебе палаты тресветлые? - грозно вопрошал голос, звеня злобой.
   Высокий крупный мужик, звероватый, огромный как медведь, с могучей и темной от солнца, как кора дуба, широкой грудью, поросшей жесткими черными волосами, угрюмо расправил плечи. Из-под низкого крепкого лба смурно глядели водянистые глаза. Он неспешно сплюнул, рукой огладив короткую густую бороду с серебряными волосками.
   - Тебе ли не знать, Перун. Не любы мне высокие чертоги, - густым хрипловатым басом отвечал Богумир. - Люба мне жизнь на земле-матушке, чужой мне Буян-остров, не привык я к палатам тресветлым. Всю жизнь свою бессмертия добивался, чертогов тресветлых, а как помер, так и потянуло к земному. А в лесу твоем раззор я не чиню, так, охочусь. Туров побиваю иногда, да их много у тебя, не обеднеешь.
   Тур теперь совсем не двигался, лишь немигающими красными глазами, затянутыми тонкой пленкой смотрел на могучего охотника. Под ногами растеклась большая кровавая лужа, которую жадно пила земля.
   - Могуч ты, отец славян, Богумир Даждьбожич, - снова раздался теперь уже задумчивый голос громового бога. - Много ты пожил смертным среди смертных, так и не смог обвыкнуться у нас. Знаю, бродишь ты по землям многим, древлянским, русовым... Не видел ли ты, охотник, как змеи в поднебесье резвятся?
   - Не видел я змиев. Не след мне в небо смотреть, я на землю смотрю, следы читаю, - хмуро вымолвил Богумир.
   - Что ж, Богумир, есть у нас к тебе треба...
   - Холоп я, что ли, вам, требы выслушивать? Оставь меня, громовый бог, - прервал неспешную речь охотник, каменным ножом снимая шкуру с тура. - Опостылела мне ваша жизнь божья, опостылел мне белый свет, устал я. Вот уже которую сотню лет топчу эту землю, народ свой веду по пути Прави.
   - Али забыл ты, Богумир, сын-Даждьбогович, с кем говоришь?! - сурово загремел над ботом голос Перуна. На пленку водяную посыпались листья с деревьев. - Запамятовал, как возгордился, как возомнил себя богом всех богов? Как хотел стать прежде отца своего? Простили мы тебя, а теперь гляди, а ну как пожалеем да приговор свой суровый исполним! Слушай, Богумир, слушай, охотник, и в точности наказ наш исполни! Морена, мать твоя, лежит, хворь с ней приключилась из-за племени змеиного. Найди, охотник, змиев нам, обронивших Зимний камень с ожерелья матери твоей. Инно не выздоровеет Морена, не придет на землю зима, не будет весны, время остановиться и...
   - ...И ох как припечет вам в Ирии, сладку жизнь вашу потревожить придется, - усмехнулся в бороду охотник, продолжая свежевать тушу. - Не нравится вам, когда ход вещей привычный нарушается? Найду я змиев, - кивнул он, обреченно вздохнув. Богумиру надоело выслушивать попреки богов. Он устал от того, как он жил. Но иного хода не видел, и не знал иной жизни, а значит и доволен должен был быть.
   - На том и порешим. Сроку тебе до следующего полнолуния, инно гневиться будем.
   И глаза тура потухли, хотя Богумир уже успел снять с него шкуру и вырезать сочные куски мяса с ног и груди. Мужик долго смотрел на разделанного тура и, наконец, вздохнул:
   - Чад вырастил, земли благодатные дал им, - горестно проговорил он, покачав косматой могучей головой. - Наставления оставил. Пошто на земле-матушке до сих пор маюсь...? Один Род великий знает.
   Он распрямился и вытер руки о кожаные, грубой выделки штаны. За пояс в кожаные ножны закинул нож и положил в суму лакомые куски. Остальное будет данью болотному народу. Не последний раз он в этих местах, задобрить хозяев надобно. Грузно вскинув на плечо тяжелую суму, горбясь, пошел обратно. Прежнего упоения от победы он не чувствовал. Привык, не иначе. А змии что, змиев он найдет, он эти земли знает хорошо.
   Великан ссутулив плечи зашлепал по болотной жиже, нехотя откидывая низкие ветви деревьев.
   Пытливая кикимора, остроносая нагая и лохматая девка с зелеными, похожими на водоросли, волосами, выглянула из-за болотной кувшинки и, повертев головой, выбралась на клок земли. Посмотрела на тура и, ухватив за обрубки рогов, пыхтя, утащила тушу в воду.
   За Богумиром сомкнулись низкие кусты, и лишь примятая трава да впитавшееся бурое пятно на земле остались следом лесного охотника.
  
   Громава отошла на несколько шагов и собирала мелкие сучья. Под ногами отчаянно хрустело. Девушка напрягая глаза с трудом находила тонкие ветки, вязанка в ее руке с каждой минутой становилась все больше. Она уже и позабыла о своем спутнике, только увлеченно ходила от дерева к дереву по узорному ковру их сухих листьев и иголок. Девка хотела поскорее вернуться обратно - тцаревна осталась там совсем одна. Да и темный лес ее не успокаивал. То и дело с веток вспархивали одинокие темные птицы, сверкавшие диким глазом. Совсем рядом раздавалось зловещее карканье одинокого ночного ворона - не иначе как волшба какая, птицы все спят в это время, окромя ночных. Тянуще печально и тоскливо закричала совсем рядом большая белая тень на вершине дерева. Громава отпрянула от ствола, спиной больно ударившись обо что-то - оказалось, другой ствол большие корявые ветки распустил и острыми шипами впился ей в бок. Девушка вскрикнула, метнувшись в другую сторону. Ухватившись за больной бок, растеряла весь хворост на травяном ковре. Лес обступил всех сторон, за кустами что-то громко зашуршало, чьи-то дикие бельма вперились в нее из ближайшего дупла. Девушка от страха зарыла руками глаза и вся сжалась. Первый раз она в лесу ночью, раньше засветло успела оборачиваться, никогда после заката по дикой чаще не бродила. Страшно стало Громаве, захотелось бежать со всех ног, бежать к большому костру, к теплу и свету, и ноги уже сами рванулись, было, вперед, да уперлась она во что-то и, открыв глаза, она вдруг увидела Вестима. Испуганно и одновременно смущенно заморгала.
   - Чего кричишь, глупая? - в темноте грозно, но тихо спросил он, схватив девушку за плечо. Несколько раз тряхнул.
   Животворное тепло и спокойствие, чувство защищенности... Громава отпрянула, потупив глаза. Никогда еще она не стояла так близко к мужчине чужому. Только когда на лопатки хамов клала. А так, по доброй воле...
   Вестим обходил деревья и высматривал которое посуше, чтобы наломать побольше сухих веток, иначе костер прогорит совсем раньше дозволенного срока и она останутся беззащитными в большом темном лесу. Баяна ждать теперь только с утру, на Хорсову защиту тоже надежды нет. Но Вестима никогда не пугали неприятности, он шел напролом, добиваясь своей цели, мало чем гнушаясь. Потому что он был настоящим сыном своего отца, и ему надлежало скоро принять княжение, и все владения отца перейдут к нему. А владения не маленькие, от великой реки Ра до самого до их града - два перелета птицы. Хорошо, все-таки, что родился первым он, а не Баян, из того правитель как из седла трон. И теперь вот, мотаясь по земле руссов, он ни на мгновение не забывал о том, что оставил ради легкомысленного похода за невестой без присмотра земли. А отцу теперь его помощь нужна, а ну как иноземные захватчики? С тяжелой головой посматривал Вестим в сторону девки, что нагибалась то и дело за тонкими сучьями. Красивая девка, - между делом думал он, вспоминая ее еще у костра, когда только подошли они. - Статная, сильная. Много таких на земле русской. И детей крепких родит, и по хозяйству успеет. Чего ему ехать в какую то даль заоблачную, если можно и у себя в землях поискать? В землях у них девки есть хорошие...
   А ночь-то сегодня хорошая какая, даже вон, звезды показались. Любил он в былые времена в такие ночи по полям бродить. Не один, конечно. Много девок попортил, пока искал свою ладу, да так и не нашел. Все было: объятия крепкие, уста сахарные, кожа мягкая да податливая, теплое тело женское, мягче перины трава шелковая и роса прохладная поутру. Да только любви не было, один огонь пустой, что потухал от утренней прохлады. И лицо уж не мило, и противны руки теплые, и видеть ночную подругу уж не хотелось. А вечером снова лукавая улыбка да руки ласковые в волосы вплетаются... Громава повернулась к нему спиной, и Вестим залюбовался тонким станом, словно изящная березка выросла рядом с огромным вековым дубом. Казалось, этот стан в один его обхват. Мужчина сделал шаг вперед, повинуясь минутной слабости. Ох и давно же не знался он со своими былыми подружками. Все дела да дела, а теперь и путешествие это, нескоро домой он еще вернется. А мужчине без женщины нельзя... Вестим уже почти решил для себя как поступит дальше и приготовился к отпору, но Громава вдруг вскрикнула и заметалась меж деревьями, закрыв руками глаза. Вмиг выдуло весь жар из княжича. В лесу этом и шепотом то говорить боязно, а она едва ли не кричит! А уж полночь скоро, неурочный час. В два шага преодолел он расстояние, их разделявшее и ухватил за плечо девку, несильно тряхнув, чтобы в себя пришла. Та отпрянула так быстро, будто зверь он.
   - Да не бойся ты меня, - хмуро бросил он потупившейся девке. - Не зверь, не съем.
   - Да уж глазами бесстыжими съел! - ответила Громава, отворачиваясь. - Думаешь не вижу, как смотришь-то на меня? Да только не думай, что если девушка одна так она беззащитна! С палкой то я получше любого мужика управляюсь.
   Вестим тихо рассмеялся и ухватил снова за плечо Громаву. Та хотела скинуть руку, но Вестим был явно больше и сильнее.
   - Экая боевая ты девка. Да только что же такого страшного я с тобой сделаю? Руки-ноги целы будут, - зашептал он уже на ухо девушке. Близость женского тела снова заставила горячую кровь-руду побежать п. Темнота вокруг совсем сгустилась и отрезала их двоих от остального мира, а Вестим уже жарко о венам, и раздуть было затушенные угли где-то внутри. Под ногами хрустнуло, Громава наступила на свою вязанку хвороста шептал что-то на ухо Громаве, рукой расплетая ленту в ее косе.
   Громава склонила голову и неподвижно стояла, только ее брови тонкие хмурились.
   - Не трогай ты меня, и руки свои бесстыжие убери. Ждут нас уже. Любомиле одной боязно, нельзя ее оставлять! Не пристало мне с незнакомцем в лесу шептаться. Али пошел ты сюда за этим только?
   Негодовала девка. По нраву ей пришелся Вестим. Всем он вышел, и статью, и взглядом соколиным, и духом твердым, да только она будет для него еще одной на дороге, плоти утехой, а ежли понесет она? Куда ей, брюхатой, в королевский дворец, кто пустит служанкой? Да и ребенка растить без отца ох как сложно.
   Княжич от таких слов только поморщился. И правда, боевая девка. Сказать ей, что ли, с кем она говорит и кому отказывает? Детей от княжичей любая баба хочет, с такими и замуж скорее возьмут. Однако Вестим вдруг круто изменил свои намерения, словно шепнул кто-то на ухо. Он отошел и принялся ломать ветки.
   - Твоя правда, пора нам уже. Ты прости, если обидел. Больше не пристану к тебе, - и тут же потерял интерес к девушке.
   Лес теперь стал наполняться звуками, становилось все боязнее. На ветвях зашипели ночные змеи. В листве деревьев зашумело и засвистело. Быстро набрав хвороста, Громава связала его своей лентой и взвалила себе на плечи. Вестим набрал как можно больше веток, и они пошли к костру. Больше они не общались и даже не смотрели друг на дружку.
   У почти догоревшего костра пугливо озираясь прилипли друг к другу Любомила и Пройдоха, в такт дрожа. Редкие язычки пламени, слабые, как едва народившийся олененок, нехотя лизали уже почти прогоревшие ветки. Вестим подбросил веток, и костер вспыхнул яростно и ярко. Любомила тут же переползла поближе. Через мгновение она уже спала. Заснул и Пройдоха. Не смыкали глаз лишь Вестим, стороживший костер, да Громава, накрывшаяся тонким плащом из рогожи. Каждый думал о своем.
   Утром Громава проснулась, когда костер прогорел и от него поднимался тонкий белесый дымок. Ночных путников уже не было, на траве помятой лишь лежал убитый тетерев. Девушка долго смотрела туда, где ночью сидел Вестим. Примятая трава, прогоревшие дрова, да память о тепле больших сильных рук - вот и все, что осталось от сероглазого незнакомца.
   - Не горюй, Громава, - раздалось вдруг рядом, - авось еще свидитесь.
   - Глупости, тцаревна, - вздохнула Громава, отворачиваясь. - Ни к чему это. Ощиплем-ка мы эту птицу, да в путь пора.
   И она уселась ощипывать тетерева, упорно опуская глаза, не за чем ей туда смотреть и вздыхать, не воротишь былого, не сменить рока своего.
  
   Журчит, плещется холодным серебром, маленький лесной ручеек, трепещет от прикосновений ветра, рябит, словно чешуя змеиная. И бежит, бежит все дальше, дальше, и кажется, никакая сила не способна удержать его на месте. Там, за лесом, в Большой долине вольется он в могучую реку Ра и помчатся они вместе в далекое далеко к самому краю мира. Загляда не знала где он, этот край, но как же хотелось ей, так же как этому ручейку, бежать легко и свободно, не слушая людскую молву да пересуды.
   Отставив в сторону плетенку с грибами, Загляда присела на черный валун, и невидящим взглядом уставилась в даль. Ведь она еще молода, только год в невестках проходила, женой толком побыть не успела, как пришлось черный повой одевать. Погиб ее Берязь от вражеской стрелы, в походе. Погиб, но так что теперь, всю жизнь убиваться?! Загляда погоревала, поплакала. Но не всегда же теперь так!
   Не успела девушка по настоящему полюбить, привязаться к своему избраннику, а может и не было ее, любви настоящей. Не было тогда, а теперь есть.
   Загляда и сама себе толком объяснить не могла, почему именно с ней все это произошло? Почему с ней заговорил тогда тот незнакомец, что за чувство, неведомое доселе, захлестнуло ее, заполнило до самых краев и вырвалось наружу жарким пламенем.. Да и не пыталась девушка объяснить себе все эти загадки, просто принимала как дар, неожиданный и прекрасный дар от богини Лели. Это она привела его на ту тропу и столкнула их. Его голос, его глаза заворожили ее, оторвали от привычного мира. Каждый день Загляда жила словно между сном и явью, и только иногда, словно освобождаясь от чар, с удивлением ловила на себе не то осуждающие, не то жалеющие взгляды родни. Но это только отпугивало ее, от их жалости становилось тошно и тоскливо, и Загляда убегала в лес, к Белдару. Он всегда был там, когда бы она не появилась, словно зная заранее о ее приходе.
   А вот сегодня его не было, и Загляда уже начала тревожиться, не случилось ли чего?
   - Загляда? - голос раздался за ее спиной так неожиданно, что девушка подскочила, опрокинув корзину и рассыпав грибы. Возле березы стоял высокий парень: светлые волосы, стянутые берестяным ремешком, падали золотистыми прядями на красную
   рубаху, голубые глаза, чистые и холодные как вода в ручье, требовательно и с какой то долей недовольства глядели на девушку.
   - Что ты тут делаешь?
   - Белдар! Солнышко ты мое ясное! - Загляда радостно кинулась ему на шею, даже не заметив, что парень явно был не доволен. - Я так скучала! - поднявшись на цыпочки, девушка хотела поцеловать любимого в губы, но Белдар отстранил ее.
   - Зачем ты здесь сейчас? Ты не вовремя.
   - Но я... я... - голос Белдара прозвучал как-то холодно и отрешенно, словно не с любимой говорит.
   - О! Я гляжу, ты времени зря не теряешь Бальдар. Весь мир с ног на голову перевернул с братьями и хоть бы что.
   Оглянувшись на голос, девушка испуганно вскрикнула, она даже не заметила, что с Белдаром пришел еще кто-то. Незнакомец был так же высок и широк в плечах как Белдар, но волосы его, черные с серебром, были сплетены в толстую косу, а в темных глазах плясали красные искры. "Не человек, - мелькнуло в голове девушки" - и сама не понимая, что делает, она встала между незнакомцем и любимым, словно пытаясь защитить его.
   - Глупая, - незнакомец как-то невесело усмехнулся, словно поняв ее намерения. - Иди домой к мамке, к батьке. Морок на тебя навели.
   - Не лезь, тебя это не касается, - Белдар отпихнул Загляду в сторону, подступая к незнакомцу. - Ты уже сделал свой выбор однажды, так отступи сейчас. Тебя это не касается.
   - Да неужто, брате Бельдар? Не касается. - Незнакомец даже голоса не повысил, но Загляде стало вдруг нестерпимо холодно и страшно. Вжавшись в ствол березки, она испуганно смотрела на двух мужчин.
   - Не касается? - продолжал меж тем темноволосый. - Давно ли не касается? Не с тех ли пор, как я глаза на вашу выходку закрыл. А результат? Ирий для нас закрыт, им вон, - человек кивнул головой в сторону Загляды, - смертным, туда попасть проще, чем нам.
   - Было трудно, брате, а теперь проще будет. Думаешь, забавы ради мы ожерелье выкрали? Не все же им, богам, свои порядки устанавливать! Мы...
   Бальдар не договорил, рухнув от удара.
   - Порядки свои захотели? Дети малые! Да вы ума для начала наберитесь, чтоб в ладу с миром жить, прежде чем порядки в нем править!
   - Не тебе нас учить! - поднявшись с земли, Бельдар с ненавистью поглядел на темноволосого. - Ты триста лет в норе просидел, нос на свет ни казал... А теперь выполз...
   Все, что происходило дальше, Загляда вспоминала как кошмарный сон. Вот Бельдар бросился на незнакомца, и они вместе катятся по опавшей листве к ручью, молотя друг друга кулаками, а спустя мгновение на месте двух сцепившихся людей уже не люди вовсе. Человечески фигурки исчезли, словно их вовсе не было, вместо них два огромных змея, о которых девушка только в сказках слышала. А драконы взметнулись вверх, вздымая взмахами крыльев облака желтой листвы, ломая ветки деревьев, и уже откуда-то из синей глубины доносится страшный рев, свист и шум кожистых крыльев. А Загляда продолжает стоять у березки ни жива, ни мертва. Сколько времени она так простояла? Час, два... А может год? Девушка не знала, не помнила, очнулась она только тогда, когда на землю рухнуло огромное тело дракона, а рядом с ним опустился другой. Второй дракон, обернувшись черноволосым незнакомцем, подошел к неподвижному телу своего сородича.
   - Прости... Прости меня брате...Я...
   Договорить он не успел, Загляда вдруг ожила и с отчаянным криком кинулась на черноволосого..
   - Что ты...! Зачем ты...! Ты его убил! Морена тебя побери... Чтоб ты дороги домой никогда не нашел! - девушка молотила кулачками по его могучей груди, кричала проклятия и рыдала. А парень с недоумением и тревогой глядел на нее, словно не понимая, что с ней происходит...
   - Да очнись же ты, глупая. Ведь морок на тебе был. Посмотри, - оторвав от себя Загляду, она развернул ее лицом к телу дракона, - Это змей, а не человек. Ты бы в объятья к Морене попала, извела бы тебя вконец такая любовь. Не может между нами и вами любви настоящей быть
   - Кто так решил? Ты? Ты?! - Загляда с ненавистью посмотрела на черноволосого. - Ты любил? Ты не любил, ты не знаешь! А мы любили... - опустившись на колени возле дракона, девушка коснулась его чешуйчатой кожи, и вдруг разрыдалась, надрывно и безнадежно.
   А Хорс отступил в сторону. Ему почему-то вспомнился вдруг взгляд Бельдара, взгляд, которым тот смотрела на эту девушку. Вспомнил и почувствовал, как больно сжимается сердце
  
  
   Забыв о хворосте, на поиски которого она отправилась, Ждана шла по лесной тропке усеянной опавшей листвой да еловыми иголками.
   Девушка хорошо знала эти места, изучила вдоль и поперек за то время что жила с дедом Лешим. Вековой лес начинался далеко отсюда, в северных землях князя Гордеслава и тянулся широкой неровной полосой вдоль всего восточного берега реки Ра. Самыми высокими деревьями здесь были сосны, с желтыми, смолянистыми стволами да мохнатыми зелеными шапками. Верхушками возвышались они над остальными деревьями, будто дозорные стражи, охраняющие таинственный лесной мир. Были моменты, когда пролетающий мимо ветер задевал верхушки сосен и тогда они отвечали ему ропотом, разлетающимся по всему лесу тревожным глухим гулом, словно штормовая волна. В такие моменты Ждане чудилось, что эти сосны и не сосны вовсе, а витязи из далеких времен, рассказывающие миру о делах давно минувших .
   Вот и сегодня лесная чаща гудела и перешептывалась, но причиной в этот раз был не забияка-ветер. Что-то было не так... Все тот же лес, но что-то изменилось в нем. Ждана чувствовала это остро, отчетливо, как может чувствовать только дикий зверь. Окажись сейчас тут Громава, она, не задумываясь, ушла бы с этой тропки и увела за собой своих спутниц. Но Ждана была одна и ее любопытство, пересиливая чувство опасности, манило все дальше в чащу.
   Голоса. Люди? Или нечисть балуется, заманивает? Лесных жителей девушка боялась меньше чем людей. Худой человек может быть пострашнее нечисти и лютого зверя. Развернуться бы ей, да уйти к своим спутникам, но Ждана, словно зачарованная, продолжала двигаться в сторону таинственных голосов. Вот они, совсем близко. Сойдя с тонкой тропки, девушка опустилась на колени на холодную землю и осторожно раздвинула ветви, усыпанные красными ягодами шиповника. Взору открылась небольшая лесная полянка, на которой стоял молодой парень и, размахивая руками, разговаривал с кем-то, кого девушке рассмотреть не удавалось - слишком много шума можно наделать, начни она трещать ветками. Но тут мимо Жданы, задев ее руку, пробежал и исчез в лесной темноте лесовичок. От неожиданности девушка испуганно ойкнула и ее тихое "Ой" всколыхнуло ночную тишину.
  
   - Может я не прав? Может, действительно чего-то не понимаю в этой жизни? - Прислонившись спиной к холодному сосновому стволу, Хорс невидящим взором смотрел куда-то вдаль. В ушах его все еще раздавался плач той девушки.
   Боян только головой покачал в ответ. Он знал дракона почитай с пеленок. Знал? Теперь княжичу казалось, что это совсем не так. Никогда еще Хорс не принимал человеческий облик, ни перед Баяном, ни перед кем-то еще в их княжестве... И никогда он еще не разговаривал с княжичем вот так просто, не рассказывал о своем прошлом и о том что его тревожит. Видно нелегко далась ему эта битва с его сородичем.
   - Но ты должен был. - Баян посмотрел ввысь, на звездное небо, затянутое паутиной из веток и хвои, словно пытаясь найти там необходимые слова. - Ты не мог иначе, ведь то, что они затеяли, это серьезно. Пусть даже им не удастся добиться своего, но они уже нарушали весь миропорядок.
   - Не мне нужно было решать его судьбу. Это дело Богов а я... Я такой же изгнанник каким был он . О-о-о! - довольно увесистая шишка ударила Хорса по лбу. - Баян, Морок тебя побери, ты что творишь!
   - Что я творю? - в дракона полетела еще одна шишка. - Я шишки кидаю, всего-то...А вот ты чем занимаешься?
   - Чем? - Хорс увернулся от очередной шишки и непонимающе уставился на княжича.
   - Сидишь и причитаешь, словно девка дворовая, - доходчиво объяснил парень. - Не змей, а дева красная. "Ох что ж я натворил, да что теперь будет!"... Не тронь, кому сказано!! - рявкнул он на лесовичка, который вот уже час вился вокруг него и его дорожной сумки. - Хочешь знать - что будет? Зимы не будет, а не будет зимы не придет весна, а не придет весна - некуда будет хлеб сеять, нечем будет скотину кормить, и самим нам есть нечего будет. Голод пойдет, войны - праздник для Морены. Это я тебе о наших земных несчастьях вкратце рассказал, а о том, что у Богов будет твориться, не говорю - не ведаю. Но не думаю, что им слаще нашего будет. А ты сидишь и убиваешься. Твой брат выбор сделал, а ты свой. Так иди до конца, не сворачивай. Не до жалости и раздумий сейчас.
   Какое-то время Хорс молчал, задумчиво глядя на Баяна. Не мальчишка стоял сейчас перед ним, а сын княжеский, думающий и говорящий как подобает княжичу. Не о мелочах, а о главном, насущном сейчас. И он, Хорс, сейчас о главном думать должен. О Бальдаре, его поступке и о той девушке он подумает после, когда все кончится. Если кончится...
   - Правда твоя, княжич. - Хорс вздохнул и усмехнулся. - Всегда б ты такой разумный был. Ладно, нам... - но договорить он не успел. В кустах что-то ойкнуло, вскрикнуло, и на полянку выкатилась рыжая девчонка. Выскочила и замерла, восторженно глядя на Хорса.
   - Вот те раз! - Баян аж присвистнул, глядя на девушку. - Девица-красавица, ты откуда тут?
   -Я? - девушка перевела взгляд на парня. - Я оттуда, - махнула рукой в сторону кустов шиповника. - Я мимо проходила, голоса услышала и решила посмотреть.
   Хорс и Баян переглянулись. Проходила мимо посреди ночи в лесной чаще?!
   А Ждана с любопытством разгадывала двух незнакомцев. Вот уж правда - странная компания. Один, тот, что высок и крепок в плечах, точно не человек, хотя и носит человеческую личину, а второй, тот, что ростом пониже, хоть и человек, да есть в нем что-то... Девушка вдруг с удивлением поняла, что этот невысокий парень в чем-то очень на нее похож.
   - Да чья ж ты будешь такая?- парень, который человек, вопросительно посмотрел на девушку. - Откуда взялась?
   - Я? Я своя собственная, а откуда взялась, так там меня уже нету. А вот вы кто? На лесных жителей не похожи.
   - А ты знаешь, как она выглядят - нечисть лесная? - рассмеялся Баян.
   - А то как же? Я же сама дитя леса, а в этом лесу я всех знаю. Познакомилась, пока с дедушкой Лешим жила.
   Княжич удивленно поднял брови, где-то он слышал уже про названную внучку лешего. Неужто это она и есть. Приглядевшись повнимательнее, Баян углядел, что пропустил до этого. С виду человек, но есть в ней сила иная, не принадлежащая человеческому миру. Дитя леса, такая же, как он.. Надо же. Баян рассмеялся. Такое чувство, словно родню встретил. Девушка в ответ весело улыбнулась.
   - А ты, я погляжу, такой же. У тебя тоже дед леший? Или Водяной?
   - Да нет, отец вполне обычный кн... В княжеской дружине служит , я по матери.
   Баян почему-то не захотел говорить правду об отце этой девчонке. Зачем пугать званием княжеского сына.
   - А... Понятно. А он? - Ждана кивнула в сторону Хорса. - Что он мрачный такой?
   - У него день трудный был, устал.
   - Так нужно отдохнуть. Пойдемте-ка со мной, к костру. - Ждана даже на секунду не задумалась о том, что эти двое могут быть опасны. Да, на обычных людей не похожи, вовсе даже необычные и даже нелюди... Но зла в них не было, это она чувствовала. Схватив за руку высокого мужчину, она потянула его за собой. Там Громава, наверное, уже приготовила что-нибудь.
   - Ой! Хворост! Я совсем забыла. Ну ничего, по дороге соберем.
   Но Хорс осторожно высвободил рукав рубахи из ее ладошки и отступил в сторону.
   - Не пойду, ты иди Баян, проводи девушку и найди брата и Пройдоху. Нам в Глиногорск нужно, там камень. Тот, что Бельдар с собой носил, его забрать нужно.
   Баян в ответ кивнул и улыбнулся Ждане.
   - Пойдем, красавица, ему лучше одному побыть. Ничего с ним не случится. Где там твой хворост был?- и задорно подмигнув девушке, он потяну ее за собой, а Ждана напоследок еще раз оглянулась и поглядела на высокого парня. Очень хотелось сказать что-то доброе и ласковое ему, чтоб не казнил себя понапрасну. Но тогда они узнают, что он их разговор слышала. Поняла не все, но слышала.. А это боязно. Поэтому девушка только улыбнулась ободряюще черноволосому парню, который на самом деле был не человеком, а змием.
   Девушка и Баян уже исчезли в лесной глуши, а Хорс смотрел им в след и вспоминал ту, другую девушку. Ее слезы и ее слова о том, что не понять ему. Может, права она была?!
  
   Ох, матушка Макоше, ты же тоже мать, всем матерям мать! Не на месте мое сердце, Матушка! - прижав руки к груди, тихо шептала Софья, с тоской глядя на убегающие вдаль белые облака. Так же как эти облака, упорхнула, улетела в неведомую даль ее младшая дочь Любава. Уже третья неделя пошла, как отправилась царевна в свое путешествие, и ни весточки, ни словечка от нее. Где она сейчас, что с ней?
   - Пень ты неразумный! - развернувшись, царица гневно посмотрела на своего мужа. - Пень лесной, а не отец любящий! Велес тебя побери! Как же ты мог отпустить ее одну? Она же дитя еще, несмышленыш глупый.
   - Да я то что? Ну что я мог, голубка ты моя. - Глыбень с тревогой посмотрел на Софью. - Я же не одну ее, я с Громавой.
   - С девкой! Умно, батюшка царь! Оно конечно - двух девок нечисть лесная, да люди злые поостерегутся трогать. Ох, глаза бы мои на тебя не смотрели!
   Подхватив подол кафтана, Софья вышла из горницы, оставив Глыбня наедине с его мыслями. А царь с грустью и тревогой посмотрел ей в след. Право слово, лучше бы уж она кричала, бранила его, но только не эти сдержанные слова, да холод во взгляде. До сих пор Глыбень не мог поверить до конца, за чудо считал, что Глиногорская княгиня полюбила и отдала свое сердце ему, а не его младшему красавцу-брату, а ведь прошло уже больше двадцати зим, троих детей народили. А он все так же, словно мальчишка, любит ее и боится, что надоест ей старый муж, разлюбит ведь на 17 лет ее старше, уже седой весь, а ее словно время стороной обходит, не трогает ее красоты. Высокая, статная с тяжелой русой косой да серо-голубыми глазами - истинная царица. И нравом добрая, любящая, но коли осерчает на кого - берегись. А осерчала Софья сейчас на него, на мужа своего. И не просто так, а правильно, поделом. Глыбень и сам уже дивился себе - как же можно было глупость такую сотворить? Отпустить дочь в дальнюю дорогу, мужа искать одну отпустить, без сопровождения добрых витязей да любящих мамок-нянек. Видно совсем умом к старости лет тронулся.
   Где ее теперь искать? В каком направлении? Любомила своей непредсказуемостью да буйным нравом в мать пошла, поди угадай куда понесла ее нелегкая. Спустя неделю, как Софья вернулась от старшей дочери, да узнала последние новости, собрана была в спешном порядке небольшая дружина да отправлена вслед за царевной, но ее и след простыл.
   - Хоть самому в дорогу собирайся, - прошептал Глыбень, со вздохом опускаясь на лавку. - Да не могу ведь сейчас. Самая пора, гости купцы, послы да Чемар со своими предсказаниями.
   - Царь-батюшка! - В горницу влетел его десятник, взлахмоченный, растрепанный. - Царь-батюшка, там княжичи - сыновья князя Гордеслава прибыли. Просят принять.
   Ну вот тебе, пожайлуста, принесла же их нелегкая. Глыбень тяжко вздохнул. Свататься, видать, приехали, а царевна где? Эх, что ж это такое, все не вовремя так.
   - Зови их! - царь махнул рукой. Не обижать же отказом. - И стол вели накрыть, да и позови царицу...Эх.
  
   Журчал у ног бежал гремучий ключ, убегая далеко вперед, теряясь в сочной зеленой траве за ближайшим пригорком. Холодные перекатывались и набегали на бережок волны, плескались студеными каплями и переливисто ворковали, ласкаясь к рукам. Богумир зачерпнул горсть воды и плеснул на лицо, вздрогнув и фыркнув - больно студено. Он задумчиво сорвал травинку и повертел перед глазами, словно видел впервые, а потом бросил туда, откуда сорвал. Травинка тут же вросла в землю там, где упала, словно и не рвали ее. Богумир встал с четверенек и, слегка припадая на одну ногу - теперь часто случалось, что начинала ныть нога вдруг - пошел дальше. Придавленная в следах Богумировых трава выпрямлялась сама собой, скрывая его путь.
   Взойдя на холм, мужик окинул взглядом раскинувшуюся долину, от его ног начинавшуюся и раскинувшуюся на много-много полетов стрелы вперед. Высокая, до колен, трава, постепенно становилась ниже и ниже, пока не достигала уровня щиколотки там, где стояли первые дворы, с небольшими избами, ухоженными и добротными, искусно расписанными и изукрашенными резьбой. Рисунок резьбы ни разу не повторялся, коньки на двускатных крышах, покрытых сухой ярко-желтой соломой, тоже не повторялись. Позади изб росли сады с множеством красивых сильных деревьев, усаженных плодами, большими и сочными. Деревья переплетались ветками и кронами, пряча под своей сенью красивые узорные лавки и цветущие кусты. Меж веток летали разноголосые птицы, небесные посланники, над кустами и цветами порхали разноцветные бабочки, и благоухание, сладковатый запах цветения, плыл над избами.
   Дальше, за домами, на взгорье стоял большой терем, похожий на княжеский. В два поверха, деревянный, с окнами, затянутыми бычьим пузырем. К терему бежала широкая мощеная камнем дорога, взбиравшаяся до самого частокола с большими резными воротами, в которые могли одновременно въехать две повозки. Ворота были открыты, и свободно можно было видеть двор княжеского терема, вымощенный камнем и щебнем. Видны были крыши амбаров, клетей и конюшен, изб прислуги и площадка для ратных забав и тренировки дружины.
   А позади, еще дальше, подпирало небо, упираясь богатырскими ветвями в молодые нежные облака, росло Мировое древо, уходя стволом на седьмое небо, кроной теряясь в заоблачной вышине.
   Давно не был в Ирии Богумир, теперь рассматривал Древо отец всех славен с могучим восторгом, с затаенным страхом перед могуществом его и силой, перед многими его веками, ушедшими корнями глубоко в царство мертвых.
   Потом он тряхнул давно не мытыми, растрепанными космами, словно волк свалявшейся густой шерстью, и начал спускаться вниз, исчезая за горбом холма.
   Пройдя десяток локтей, он уперся в ворота странной избы, как бы двоякой. На восход солнца глядела добротная, крепко и слаженно срубленная половина, из хороших бревен, с резным коньком, на закат же глядела дрянная, иссохшая, половина избы, черная и дощатая, вся в зарубинах и осевшая под собственным весом, косая, накренившаяся словно старик, скрюченный хворью. Мертво и пустынно глядели окна этой избы, и оттуда дышало на округу затхлостью старческой и какой-то темной злобой и отчаянием. Не пели там рядом птицы, и даже не было видно ни одного муравья.
   Богумир посмотрел поверх частокола, и осторожно толкнув створку ворот, отворил их, зайдя внутрь, во двор. По зеленой мягкой податливой траве, шуршащей едва слышно под ногами, пошел он в сад, где сидели за прялками две пряхи. Одна, молодая, повязавшая волосы увяслом тонким золотым, златокудрая девушка, опустившая глаза долу, в льняном красном сарафане, пряла тонкую золотую же кудель. А по траве рассыпались клубки золотой нити, переливающиеся в свете нежном яркого солнца, сквозь густую листву яблони проглядывающего. На ее половине сада цвели огромные пахучие цветы, неяркий колокольчик, иван-да-марья. Ветви к ней склоняла яблоня, и девушка, иногда подняв голову, влажно улыбаясь большими лазоревыми глазами и полными губами, проводила тонкими пальчиками по ветке, срывая наливное яблоко. Рядом, в нескольких локтях от нее на другой половине сада сидела древняя, высохшая старуха. У ее ног трава была пожухлая, тронутая ржавчиной или сорная, в траве валялись желтые увядшие листья и лепестки сухих, неярких, печально синих или сероватых красок цветов. Старуха с едва слышным скрипением прялки пряла тонкую непрочную нить, почти рвущуюся, на веретене застывавшей неровно, грязной коркой, слабым подобием золотой прочной нити молодой пряхи. Старуха в сероватой потрепанной рубахе и тонкой поневе, настолько застиранной, что рисунок едва был виден, и настолько поношенной, что волокна отслаивались друг от друга, двигала сухими тонкими кривыми губами и что-то ворчала про себя, водя по траве мутными сероватыми глазами, на дне которых было пусто и холодно, словно на заснеженной поляне. Из-под кое-как повязанного платка выбивались длинные клочковатые седые космы, сухие и ломкие. Тянула нить пряха длинными узловатыми пальцами с широкими, как лопата, кривыми ногтями, и вкруг нее стелился по траве лишь пепел от серых выгнивших нитей.
   Богумир отвесил ножной поклон обеим пряхам.
   - Здравь буде, Доля. И тебе, Недоля, здравой быть. Поклон вам обеим, прядущим удел людской. С требой пришел я к вам.
   Молодая пряха - Доля, богиня людской участи, златокудрая красавица, подняла голову и приветливо улыбнулась девичьей улыбкой.
   - И тебе здравствовать, Богумир Даждьбожич. С чем пожаловал?
   - Долюшка красная, - сказал Богумир, - судьбы ты прядешь рукой умелою, укажи, где найти мне зверюг-змиев, что украли Зимний камень матери моей, Морены.
   За своей прялкой недоброе что-то забормотала Недоля, обиженная, видно, что ее не спросили.
   - Пошто неуважение такое, Богумир? - прокряхтела злобно она. - Пошто у Доли спросил, а у меня совета и не спросишь. А ведь нити удела змиев твоих я пряла.
   Доля горестно поникла и кивнула:
   - Верно, Богумир, не я пряла судьбу твоих змиев, разве что одного. Вот...- она нагнула тонкий стан и, протянув руку, подняла прыгнувший к ней в руки клубочек. - Вот этот клубочек приведет тебя к одному из них.
   - А вот эти два, - проскрежетала старуха сзади и, взглянув недобро из-за густых лохм, дернула за порты мужика, привлекая к себе внимание, - к другим приведут, да только тут их черед и придет помирать. А один клубок уж сгнил у ног моих, видно оборвалась нить четвертого-то.
   Богумир усмехнулся в густую бороду и снова поклонился пряхам усердным.
   - То его доля. Так, видно, и уготовано было Родом. Прощайте, пряхи, не поминайте лихом.
   Доля ласково улыбнулась, печаль вся ушла из ее глаз, и уже не помнила она, о чем просил ее Богумир. Коротка девичья память, быстро все забывает, живет одним днем - как и все боги в Ирии. Черная тоскливая недоля тоже забыла, с чем приходил мужик, и снова принялась крутить веретено, шевелить губами, шепча слова горестные и водить мутным взглядом по траве ссохшейся.
   А охотник-Богумир подумал немного и кинул на землю золотой клубочек. Тот мигом убежал вперед, протянув длинную крепкую золотую нить, уводящую за собой. Подошел он к краю Буян-острова, прошел мимо Алатырь-камня и ступил на тонкий золотой путь нити, словно по мосту на воде по нему вперед побежав и скоро исчезнув из виду. Только ясные лазоревые волны катались бурунами по глади водной, омывая виднокрай и садящееся солнце, остужая его и погружая в царство мертвых, где ему суждено стать на одну ночь солнцем мертвых.
  
   - Не грусти, Громава, не грусти.
   - Да не грущу я, царевна!
   - Так я и вижу! Вон, глаза опустила, бормочешь что-то. Если не печаль и тоска сердечная, что же это такое?
   - Переживание за одну глупенькую царевну, что и не видит - ночь уж скоро, а мы снова пристанища не нашли!
   - А, это пустое... - по-детски легкомысленно отмахнулась Любомила. - Авось найдем. Что, Ждана? А?
   Громава фыркнула, лошадь под ней вдруг споткнулась, и девушка неожиданно ухнула в яму, потом лошадь снова уровняла легкий бег и служанка словно очнулась. А и правда, задумалась она что-то. На дворе вон уж, темно. На виднокрае потихоньку садился огненный круг. Ярко горели верхушки деревьев, словно их поджег ворог и едва только похрустывания веток не слышно, до того поразительно похоже было на пожар. Не к добру, - подумалось Громаве - слишком ярко коло, слишком не хочет садиться. Знать, еще на небе пожить хочет, знать, хочет путь нам осветить. Дурной это знак, поскорее бы найти ночлег. Она торопливо оглянулась - Любомила ехала рядом с Жданой, о чем-то с ней сплетничая. Она коротко стреляла глазками в сторону Громавы и улыбалась, а Ждана, тоже улыбаясь, то и дело перебивая царевну, пыталась что-то рассказать, но запиналась и царевна снова брала верх в этой легкой словесной битве.
   Громава не позволяла себе быть такой легкомысленной, и оттого у нее неприятно щемило сердце - по краям дороги только листва прелая, да никакой полянки-опушки не видать, даже костер развести негде, а уж о...
   Тут она неожиданно для себя тихо вскрикнула и всмотрелась вперед - за один полет стрелы от них листья едва видно расступались - значит, лес скоро кончается, а там и селение может быть небольшое, а может и большое! Из Глыбневых земель они еще не выехали, его земли на четыре дня пути во все стороны раскинулись. Значит этой ночью можно попытаться убедить царевну вернуться обратно и отказаться от глупой детской затеи. Виданное ли дело - Ирий искать! Это даже Дуболисту в голову не придет, а уж он самый дурной на их деревне то был!
   Они снова украдкой бросила взгляд на царевну и Ждану. Вот кто вызывал у нее опасения, так это Ждана, эту переубедить будет сложно, она то, видно, уже давно решилась на это приключение, и отговаривать ее, или, хотя бы, не тянуть за собой дитятю-царевну, будет ой как сложно.
   - Ой, - тихо вскрикнула Любомила и резко соскочила с лошади. Та фыркнула, а Громава едва не поседела - убиться же могла!
   Княжна только потерла слегка ушибленную пятку и по мягкому вороху листьев побежала куда-то в глубь.
   - Куда! - Закричала Громава и поспешно остановила лошадь. - Стой, княжна, стой, опасно ведь!
   А княжна, ее не слыша, добежала до молоденькой березки, растущей неподалеку от тропинки, и подняла с земли маленький березовый листик, удивительно желтый, словно золотой.
   - Смотри, Громава, листик березовый, а ведь совсем как золотая монетка! Да и как он оказался тут, птиц еще в Ирий не провожали...
   Громава соскочила на землю и, шурша подолом сарафана, подбежала к княжне. Она мягко, но сильно тряхнула ее руку, и листик осторожно закружился в воздухе, упал на лиственный покров, а потом словно под землю провалился.
   - Не березовый то лист!
   - А что же тогда?
   - Ты, княжна, сперва на лошадь сядь, потом расскажу тебе.
   Княжна, словно малый ребенок разинув рот, кинулась к лошади и только взобралась сразу уставилась на Громаву, моргая большими бирюзовыми глазами. Сенная девка сначала убедилась в том, что далеко отъехали от места нехорошего, и только потом, оглядев Любомилу и Ждану, начала неспешный рассказ.
   - То, княжна, золото берегини. Помню, кощунники у нас в деревне были, так спели они нам песню о мужике, что в берегиню влюбился. Ох, волосы зеленые, глаза хитрые, уста сладкие. И речь у нее мерная, и тело белое, рыхлое, желанное. Сам не свой мужик стал, как ее встретил, все к ней в лес ходил, а та его монетками осыпала. Потрясет ветку березки, на которой сидит, монетки золотые так и сыплются. Мужик думал - вот и свадьбу сыну справлю, и избу починю, да баньку построю хорошую, а сам все к берегине ластиться. Только она хоть и добрая, а все ж таки нечистая сила, после Ивана Купалы сгинула, словно и не было вовсе, а мужик все никак не перестанет в лес ходить. Уж и свадьбу сына отложил, не думает ни о чем кроме берегини-то своей. Горевал-горевал, а жить надо. Да и решил монетки достать, а как сундук открыл, так и сел - не монетки золотые - листья березовые, зеленые и пахучие. Только хохот в лесу и слышен. Вот они откуда, листики-то золотые.
   Громава потрепала гриву своей Замарашки и погладила шею, умолкая, а Любомила еще долго со Жданой переглядывалась, делая большие удивленные глаза. Она с трудом выворачивала голову - хоть одним глазком еще поглядеть на золото-то, да уже далеко отъехали. А невдалеке уже деревья реже стали, и вроде огонек мелькнул.
   - Уж не лес ли кончается, Ждана? - воскликнула княжна. - Громава, погляди - лес кончился! Вон, вон я вижу уж и дым в небе вьется - значит близко селенье!
   Громава едва слышно выдохнула и с заметным облегчением улыбнулась.
   - Да вроде и так, княжна.
   Она посмотрела на коло, то уже не горело, а только слабо выглядывало из-за виднокрая, словно хотело еще немного полюбоваться на мир живых, а потом провалиться в холодный и неживой мир Велеса. Последними всполохами догорали верхушки деревьев и огненные лучики плясали на бревнах окружавшей небольшое селение стены, что уже виднелась за расступившимися деревьями. Она уловила слабый запах горячего хлеба и солонины, вяленого мяса, а руки уже стали похлопывать по шее лошадку, чтобы бежала скорее. Лошади же, почуяв сухой запах свежей соломы, а может и сена, стойла и добрые руки с гребнем, сами пошли рысью. Радостная Громава подгоняла лошадь еще и потому, что ворота на ночь прикрыть могут, и тогда уже точно не пустят в селение, и она едва-едва успела, пропустила вперед княжну и Ждану, а сама оглянулась назад и радостно выдохнула - успели - зря, видно, она беду прочила, солнце цеплялось последними лучами за деревья, но ворота закрылись уже за ними, а не перед ними.
   Только потом она поняла, что беда их ждала уже за воротами. Поселение было таким маленьким, что постоялого двора тут не было и в помине, а в неурочный час на закате солнца, а паче после его захода, ни один хозяин не пустит на постой. Напрасно они стучались в каждый дом, которых и было-то всего ничего - раз да два, раз да раз. Они ходили от двери к двери, и везде на их сдержанный стук отвечали сердитым окриком. И Громава их отлично понимала. Кто же к себе на двор пустит трех девок, неизвестно откуда бредущих, да еще и в неурочный час. Больно нечистью попахивает, и Громава все безнадежней вздыхала и посматривала в сторону большого хлева соседнего дома. Сено, оно тоже мягкое, если спать сильно охота, а краюха хлеба, припасенная ей, да кусок вяленины в котомке быстро исчезнет в голодном княжеском рту. О себе она уже и думать позабыла, княжну бы не заморить, и так уже глаза на мокром месте у Любомилы. Ждана только держится хорошо, так ей, видно, привычно на сене да на земле, она к перинам княжеским не приучена, и хлеб простой ценит, поди.
   - Громава, - заныла Любомила, когда последний неказистый домик с отсыревшей и скрипящей дверью не пустил их на постой. - Громава, я есть хочу, у меня уже все болит! Ну что же нам делать?
   Громава ждала, когда последние лучи коло уйдут в навий мир, а небо потемнеет, тогда можно будет и в хлев пойти. Собак там не видно, да и хозяин вроде не больно злым показался. Она с последней надеждой постучала в дверь снова и попросилась погреться.
   В ответ дверь едва приоткрылась и высунулась худая хозяйка, грязная, как немытый котел, с потускневшими, но добрыми глазами.
   - Ох, девки, - запричитала она. - Говорит мне сердце, что беда у вас просто, а в дом все равно не пущу, мало ли чего принесете на себе. Беда, она ведь прицепиться может, и не разглядишь ее, а у меня дети малые. - Она замолчала и уже хотела закрыть дверь, но обернулась и, приглушив голос, сказала, глядя на Громаву. - А ежли вам охота на лавке ночь провести, тогда идите к старухе, вона на отшибе дом ее стоит. Она к себе всех пускает.
   - С нечистой, что ли, знается?- прошептала Любомила, распахнув огромные глаза.
   - А кто ее знает, - отмахнулась хозяйка, - может просто слишком добрая, может и вещица, только крыльев-то никто не видел... - В избе заворочались дети и послышались тонкие взволнованные голоски, которые звали маму. Баба спохватилась и замахала руками: - Ой, чего ж я, идите, идите со двора.
   Громава обернулась и посмотрела на низенькую, но крепкую избенку на окраине деревни, что опасно чернела вдалеке. Первые звезды над ней были какими-то слишком яркими и ясными, а из трубы дым шел как будто в обратную сторону, совсем не по ветру. Она бы и дальше приглядывалась к этому причудливо-уродливому силуэту дома, но Любомила заныла уже в голос. Она-де устала, пить хочет, да и спать уже пора бы, а уж поесть так охота, что сейчас сено жевать начнет. Что же делать-то, не к нечистой же силе на постой проситься, а ну как беда приключиться? Да только вдалеке уже волк завыл, и что-то зашуршало в лесу, а в соседней бане начали банники колобродить - обмылки собирать да баню топить. А дальше хуже будет, полуночница танцевать прилетит, да и немытики повылезают из щелей, выть станут, лошадей пугать, за ноги цепляться. Все страшней становилось и опасней, а без костра и вовсе невозможно, а там и печь топиться и хлеб есть, и похлебка, поди...
   - Пойдем, Громава, есть уж больно охота.
   Девушка с надеждой взглянула на Ждану, но той уже и след простыл. Девушка принялась оглядываться, но нигде не видно было их спутницы. "Никак опять на ночь в лес убежала" - устало подумала Громава и только обереги перебирать стала на поясе:
   - Поехали, княжна.
   Княжне все забава, а ей потом голову снимут, когда они вернуться. Когда вернуться? Да вернуться ли?
   Холодным молчанием встретила их неприветливая изба на окраине. За гнутым и рассохшимся плетнем, редким словно старушечьи зубы, притаился небольшой огородик, да темная мрачная изба с неярко горящими окошками. На плетне чернели разные горшки, какие то тряпки, сушились комки травы, неряшливо разбросанные то тут то там. Громава первой ступила на утоптанную плотную землю и, быстро глянув в молчаливый, шелестящий травой огородик, подошла к двери, коренастой и массивной. Из-за двери не было слышно ни звука, хотя явственной чувствовался дух кипящих трав и мяса. Она постучала, одной рукой сжимая оберег на поясе.
   - Входите, коли недоброго на уме нет, - ответили изнутри тонким, мягким старушечьим голосом.
   Громава, теперь уже не сжимая оберег, а подальше отстраняя от двери княжну, так и льнувшую к щелке в досках, вошла внутрь. В нос немедленно ударил терпкий запах зверобоя, разрыв-травы, полыни и березовых брунек. Ярким цветом в печи горел огонь, там стоял горшок, в котором кипела вода. Изба была изнутри продолговатой, небольшой и совсем не уютной. У чистой, хорошо сложенной печки стояла кочерга, на лавках были накиданы медвежьи шкуры, мехом вверх. По всей избе под крышей были навязаны пучки трав, на полках стояли горшки и миски, в кадке с водой плавал черпак, валялись черепки битой посуды, а на самой верхней полке грелся огромный пушистый черный кот с хитрыми зелеными глазами и важными длинными усами. Сама хозяйка стояла у печи, согнутая, словно коромысло, горбатая, в опрятной рубахе и старой, но чистой поневе, край которой старуха заткнула за пояс. Ее поредевшие и поседевшие волосы были убраны под расписной платок. Едва Громава вошла, старуха повернула голову и повела шальными глазами. Только на миг показалась недобрая ухмылка, тот час укрывшаяся под доброй радушной улыбкой. Хозяйка всплеснула руками:
   - А и давно же у меня гостей то не было! Рада я вам, рада, проходите. Никак, устали с дороги-то! Вона, запылились рубахи то, сарафан порвался, а глаза-то закрываются, а ручки-то уже опускаются, и лошади ваши притомились, - приговаривала она, пока подхватывала Громаву под руки и вела в избу, усаживала на лавку. - А вы проходите! Накормлю, напою, лишнего не выспрошу, сама расскажу, сама позабавлю! И баньку истоплю, и обогрею!
   Громава против воли последовала за старухой, и не хотела, а села. Голос убаюкивал, глаза слипаться начали, она почувствовала, что и правда устала с дороги, руки словно к лавке гвоздями приколотили. Сквозь пелену тепла и сна она слышала, как прошла в избу Любомила, и что старуха принялась хлопотать у печки, ворочая кочергой. Она с усилием тряхнула головой, отгоняя слишком уж настырный сон, и протерла глаза - изба плыла в мареве теплого пара и сильного травяного духа.
   - А ты, бабушка, чем же потчевать будешь? - спросила Любомила, принюхиваясь.
   Старуха хитро улыбнулась и поставила на дубовый стол посредине комнаты большой горшок с остро пахнущей кашей, румяной и пышной.
   - Не побрезгуйте, гостюшки. Себе готовила и вас накормлю. У меня и сыто медвяное есть, и отвара горячего чуток, отогреетесь и спать. А ранешенько с утра подниметесь и в путь... куда, говорите, путь-то держите?
   Любомила уже, было, рот открыла, а Громава уже руку ей сжала и грозно поглядела. Глянув на старуху, она даже и не взглянула на сытную кашу.
   - Из дома мы сбежали, тятя у нас больно грозный. У нас в соседней деревне лады живут, любим мы их сильно, а тятя не пускает, сватов прогоняет. Любиться с ними не позволяет, вот и идем к ним. А ты, бабушка, помоги, приюти, согрей. Мы утром ранешенько встанем, выйдем на зорьке, к полудню придем к ним.
   - Горемыки вы горемыки, ну да я секрета вашего не выдам.
   Старуха заулыбалась кривой беззубой ухмылкой, и было видно, что ни одному слову из сказанного она не поверила, но добавлять ничего не стала, и Громава была ей за это благодарна, врать она не была приучена.
   Потихоньку звезды стали разгораться на небе, их было видно в маленькое оконце в избушке. Старуха больше ничего не говорила, только лукаво улыбалась, слушала, как стучат ложки по днищу горшка и чего-то ожидала, то и дело поглядывая в окно, а дождавшись вдруг всплеснула руками.
   - Батюшки-матушки! Так ведь уже луна проглядывает, а вы все не спите, а ну как полуночница придет! Бегите, бегите спать!
   - Постой, бабушка! А кони-то как же? - заупрямилась Громава, очень уж не хотелось ей спать ложиться. - Пойду я пригляжу за ними. - И не дожидаясь старухиных охов, она встала и вышла из избы. Сегодня она спать не ляжет - сторожить сон Любомилы будет. Ох как боязно ей было самой, да только не за себя. Она-то что, девка сенная, дурная да грязная, таких, как она, на любом подворье по три штуки, а княжна - она одна, она замуж еще выйти должна, землей править с мужем. Без нее, Громавы, обойдутся, а без княжны переполох будет. Нелегко было такую думу думать, а меж тем Громава прошла к стойлу и нащупала в темноте теплую морду Замарашки. Тут бы и расплакаться от страха, уж больно боязно ей, больно страшно, но нет, нельзя! Чу... что-то в огороде послышалось... Нет, шелест травы, да, может, овинник чавкает и чмокает, а больше ничего. А хлопанье, так-то птица ночная вспорхнула, а может и нечисть какая пролетела, да только тут, в стойле, ничего не страшно, раз она попросила у хозяина защиты.
   Дверь избы тихонько приоткрылась.
   - Громава... - тихо позвал голосок Любомилы... И вдруг резкий крик и хлопанье огромных крыльев разорвало тишину уснувшей деревни. - Громава-а-а!!! - Только и услышала сенная девка, пока бежала на голос Любомилы.
   - Ой-й-й!!!! - завыла Громава, простирая руки высоко в небо, вслед за исчезающей спиной змея.
   А старуха в избе дико и страшно хохотала, истерично и жутко, с подвыванием и злорадством.
   Да только не долго, пока не ворвалась в избу Громава, вся красная и грозная, отчаянная, с вилами из сарая. Размахнулась да одним ударом пригвоздила старуху к стене.
   - Говори, куда понес?!
   - Не знаю-у-у!! - вырывалась старуха, извиваясь и корчась от боли. Ее длинные когти на руках страшно царапали зубья вил, но выдрать их из пуза не могли. - Может в терем, может на гору Змеиную, а может и за море!!
   - Врешь, ведьма, знаешь! - И Громава подпалила щепу из печи, сунув старухе прямо в глаза. Та завертелась еще больше, судорожно царапала лицо, но вырваться не могла, и, истекая черной кровью, горела.
   - Знаю, знаю! - стонала ведьма от вогнанного в тело железа. - В терем свой за тремя Красными горами! Да не добраться туда тебе без коней-виленей!!
   - А где взять мне коней Белых Дев?! - крикнула Громава, от отчаяния еще глубже вгоняя в почерневшее тело старухи вилы.
   - На облаках они пасутся!! Спускаются, только когда Перунов цвет распускается!! Только не поймать тебе этого коня!
   - Посмотрю я! - крикнула Громава и, превозмогая головную боль от криков и стонов ведьмы, побежала в стойло, где отвязала Замарашку и коня княжны. Вскочила она на лошадь и пустила ее вскачь. А вокруг бесновалась ночь, рыком рычали звери, нечисть кружилась, стонала, визжала ведьма, призывая на помощь братцев и сестер. Кажется, даже звезды начали сыпаться с небес, или просто у Громавы в глазах заискрилось. Подгоняемые страхом и волчьим воем, неслись лошади неизвестно куда. Громава же боялась оглянуться назад, было ужасно страшно. Намертво она вцепилась в гриву коня, ногами уперлась ему в бока, чтобы не упасть в этой бешеной скачке, и вдруг обмякла - упала в глубокий холодный колодец забвения.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"