Поразительная нетерпимость Его ко всему что бежит, иногда выводила меня настолько, что я сама начинала бегать по квартире, при этом судорожно вздымая к небу руки и произнося короткие фразы, которых Он всё равно никогда бы не понял. Возможно, в силу отсутствия у Него самого органа, заведующего пониманием, а, может быть, Он просто этих самых фраз не слышал.
Я придумала Его год назад. Как сейчас помню, я тогда отмечала очередной, а, скорее всего, внеочередной из своих дней рождений, которые время от времени случались, и, случившись, нагоняли на меня такую тоску, что я всякий раз хотела выброситься в окно, но высота 113 этажа заставляла меня отказаться от этой идеи, и я пыталась занять себя чем-нибудь другим: например, в миллионный раз взглянуть на свою великолепную коллекцию сушёных паучков или бабочек, а то и гусениц, если бы такая коллекция у меня была. В тот самый день, когда на меня обрушилось осознание реальности, осознание правды и того, что я в очередной раз рождена в этом бесстыжем, гнусном, грязном, пыльном, липком, рыжем осенью и сером зимой, водосточном, сухом, пресном, гадком и совершенно ненавистном мне городе, я придумала Его.
Сначала я посадила Его на подоконник и спела Ему одну из тех мелодичных колыбельных, что ещё в прошлом веке пела удочерившая меня старушка, которая жила неподалёку от того места, где я была рождена впервые. Он только грустно взглянул в мои ещё более грустные глаза, и я поняла, что петь Ему не стоит. Замолчала. Попыталась начать ненавязчивую беседу в стиле " Как Вам нравится эта погода!", но грусть в Его миндальных глазах стала принимать такие масштабы, что вместо разговора со мной приключилась истерика и, падая на пол, я потянула Его за собой. Какое-то время мы бессмысленно катались по полу и визжали, напоминая маленьких детишек, которыми, в сущности, и были, если бы только не морщины, так безбожно исказившие наши лица. Мы пели колыбельную той самой старушки; ели громадного размера клубнику, посыпая её сахарным песком; декламировали наиболее полюбившиеся нам произведения английских поэтов 15 века; щёлкали пультом дистанционного управления, переключая телевизионные каналы; и в общем веселились вовсю. Когда какое-то время истекло, произошло самое главное - мы познакомились.
С тех пор в моей жизни переменилось абсолютно всё. Я даже каким-то образом выяснила, что живу не на 113-ом, а на 114-ом этаже, отчего мне стало весело, а Ему грустно, и мы долго пересчитывали паучков, сидя на газовой плите, и спорили о том, сколько их в моей коллекции, так как ни Он, ни я не могли запомнить число, которое образовывалось в результате пересчитывания. Переменилась также скорость моей рождаемости. Она участилась настолько, что теперь внеочередные дни рождения наступали так часто, что я не успевала их запоминать, и память моя от такой работы иссякла. Оставшись в беспамятстве, я помнила только Его, потому что Он всегда сидел на подоконнике, и уже порядком надоел мне своим пением, ведь единственной песней, которую он знал, была всё та же колыбельная удочерившей меня старушки, а её я слышать уже была не в состоянии. И тогда я чем-нибудь в Него запускала, а Он запускал этим в меня, и так мы коротали долгие зимние вечера, разбрасывая по квартире острые предметы, одежду, мои украшения, записные книжки, посуду, овощи, фотографии, сапоги, телефонные трубки, тапочки, часы, пустые коробки и наполненные водой сосуды, и даже паучков, которые то и дело попадались под руку.
Он всегда уставал первым и прекращал петь колыбельную, а я, удовлетворённая своей победой, начинала ласкать Его, и мы долго занимались любовью прямо на подоконнике. После, я уходила в свою комнату, а Он оставался неподвижен, толи от удовольствия, толи от отвращения, которое, как Он говорил, всегда питал к существам подобным мне.
А ещё Он страдал поразительной нетерпимостью ко всему, что бежит. Будь то время, поезд, человек, собака, вода или ещё невесть что. И однажды я проснулась и поняла, что подоконник пуст. Мне даже не пришлось это увидеть, я всё равно слепа от рождения. Я поняла это по отсутствию Его голоса, который каждое утро пел убаюкивающую меня песню.