Выдвигается на номинирование в литконкурс "Тенета-2002"
в категорию "Рассказы".
КОЛОДЕЦ
В те дни, когда стрелки ещё плавали по кругу в моём циферблате, а живые рыбки танцевали в песчаном аквариуме, мне казалось, что время, приходящее обычно в полночь и покидающее меня с рассветом, - это плод воспалённого воображения. Я отменила время. Те дни были наполнены ультрафиолетовыми лучами, исходящими от искажённого изображения в зеркале, разбитом кем-то, оставившем в моей комнате пару дымящихся окурков в картонной пепельнице. Я отменила пожар. То, что я увидела сегодня в твоих зрачках, уже не напоминает мне отравленную воду, ежедневно заполняющую мои внутренности в те дни. То, что я успела сказать тебе сегодня, уже не скатывается алюминевыми шариками по бесконечным трубам ржавеющих мыслей. Я отменила тебя.
Ноги могли двигаться, руки умели становиться тёплыми и влажными, а если нужно, сухими и холодными. На губах не бывает грязи, только иногда под вечер я чувствую странную горечь под языком. Проглотив язык, я долго не могу говорить. Я долго не хочу говорить. Вот и сейчас, я слышу, как разрывается телефонный апарат, его внутренности, как и мои собственные, беспорядочно разбросаны по полу, но для того, чтобы что-то склеить необходима липкая лента, которую у меня украли. Я не хочу говорить. Я не хочу чинить телефонный апарат только для того, чтобы ещё раз убедиться в том, что тебя больше нет.
Мальчик бежит, спотыкается и падает, громко кричит и плачет, затем подбегает молодая женщина в уродливом пальто, она хватает ребёнка, который начинает кричать и плакать ещё громче, и вместе с ним проваливается в колодец посреди двора.
Зачем ты подарил мне это пальто.
Сегодня с неба упали прозрачные снежинки, вчера - кирпичные птицы, завтра упадут медные статуэтки, изображающие богиню Венеру в момент мастурбации. Мох по стенам движется в мою сторону, но я, стараясь игнорировать грубияна, отвожу глаза, загадочно улыбаясь. У нас трудные отношения, но так как нам постоянно приходится общаться и жить бок о бок, мне приходится смиряться с присутствием мха в моей жизни, как впрочем и ему, когда-то единственному владельцу колодца, приходится терпеть рядом с собой женщину, да ещё с ребёнком.
Мальчик повзрослел. Его плечи напоминают мне плечи древних рыцарей, смотрящих на меня с экрана телевизора в те дни, когда телевизор был изобретён тобой, и ещё не стал причиной всеобщего психоза. Я, заходя в телевизор, иногда оставалась там на несколько дней. Я помню как ты, садясь напротив, пристально наблюдал за плавными движениями моего тела, а когда тебе надоедало, выбрасывал телевизор в мусоропровод. Я после этого находила банановую кожуру в самых неподходящих местах, и мои ругательства распиливали твои ушные раковины наподобие того, как твоя пила вонзалась в мои кости.
Я стою целый день на одной ноге, моя вторая нога, безвозвратно ушедшая в мох, подаёт мне болевые сигналы, которые волнами накрывают всё моё существо. Я пою. Зная очень мало песен, я пою птичьи трели, услышенные мною когда-то во время прогулки по мохнатому лесу, что тлел у тебя на ладонях. Ты, сонный и поэтому смешной, надеваешь лес мне на голову, и я слушаю птичьи трели. Как всё-таки давно это было. Мне часто становится любопытно, приходишь ли ты к колодцу, чтобы взглянуть на мальчика, так, как делают это все люди в городе. Правда, стоит это огромных денег, но кто поскупится на такое зрелище. Гиганского размера мальчик, стоящий на руках в колодце, и ногами передвигающий звёзды. Кто вспомнит о потраченной сумме после того, как мальчик, зажав в зубах неизвестный доселе музыкальный инструмент, проиграет вариации на тему "человек и колодец", слыша которые я, например, всегда рыдаю, а мох читает вслух свои стихи, которые я не люблю, но ко всеобщему удивлению знаю наизусть.
Несколько лет подряд ко мне наведывался лохматый серый зверь, называющий себя Роган. Что-то было в нём завораживающее и леденящее кровь, и без того давно заледеневшую от неподвижности и безвыходности. Роган говорил, что я похожа на одну его подружку, только она живёт не так как я, в колодце, а на дереве, по утрам же она часто плачет от того, что боится высоты, что её клыки притупились, а кости с возрастом осыпались так же быстро, как осыпаются осенью листья с дерева на котором она живёт. Я много рассказывала Рогану о тебе, но он не хотел верить в то, что подобные существа могут жить в этом месте, где такой неблагоприятный климат для любого, кто хоть немного похож на человека. Я не похожа ни на кого. В этом числе и на подружку Рогана, как бы ни пытался он доказать мне обратное.
Землетрясение началось в полдень. Я никогда не догадывалась о том, что каменный дождь может быть настолько освежающим и так удивительно взбадривать. Мальчик, танцующий на плавающем дне колодца, ловко жонглирует падающими с неба обломками. Что-то рушится, обваливается, разбивается, трещит, звенит, раздвигается, выливается и движется, движется, движется...
Мы очнулись на траве. Будучи ещё живыми, но уже изрядно покалеченными, мы двинулись в путь. Мальчик после катастрофы стал в два раза меньше, в три раза молчаливей, в четыре раза уродливей и в пять раз старше. Я каким-то образом умудрилась остаться прежней. Ты скорей всего погиб. В дороге люди убегали от нас, поражённые нашим обликом. Только те, что в крови умирали под осколками скалы и уже не могли ни от кого убежать, выкрикивали грязные ругательства, относящиеся к нам, но нами не услышанные. Мальчик всё время стонет от боли и от сильного желания вернуться в колодец. Я вспоминаю мох, оставшийся погибать, там, куда хочет мальчик. Ночью мне приснился Роган и его подружка, мы втроём летели на запад, чтобы добыть лекарство для заболевшего мальчика. В дороге Роган вдруг превратился в лягушку синего цвета и пытался прыгать и квакать. Нам это не понравилось и мы съели Рогана, причём его подружку сразу же вытошнило и она начала стремительно падать вниз. Я, пытаясь её спасти, срезала прядь волос, сплела верёвку, сделала петлю и, набросив её на шею падающей спутнице, потащила её за собой. Первый раз в жизни я увидела как кто-то умирает от удушья.
Когда я проснулась, мальчик ещё спал. Я бы очень хотела знать, что может сниться мальчику, но способность проникать в чужие сновидения давно меня покинула. Вдруг я увидела чью-то тень, скрывающуюся под деревом, в дупле которого мы обрели ночлег и новый дом. Я спросила, кто это - ответа не последовало; я спросила, зачем он прячется - послышался смех; я спросила,что ему нужно - раздался выстрел. Пуля прошла меня насквозь. Дыра в животе была небольшой, бледно-фиолетового цвета и из неё вылетали маленькие собачки неизвестной мне породы. Через десять минут собачки стали размером с двухэтажный дом, где на втором этаже ты в уютной комнате с камином, накрывшись клетчатым пледом, читаешь книгу, которую написала не я, пьёшь кофе, заваренный не мной, ласкаешь женщину, понравившуюся не мне. Одна из собачек, самая большая и беспокойная, самая грязная и дурно пахнущая, проникнув в наше дупло, проглотила мальчика, но он видимо пришёлся ей не по вкусу и она отрыгнула его прямо на мои ладони. Пережёванный мальчик стал нежнее и внимательнее. Он больше не кусался, когда я хотела его обнять, больше не отрывал птицам головы, больше не насиловал молоденьких девушек, спящих под нашим деревом. Несколько раз я наблюдала, как девушки эти сами страстно бросались к нему в объятия, так как пережёванный мальчик стал ещё вдобавок и очень привлекательным.
Он стал напоминать мне тебя. Я пыталась всеми силами избавиться от этого ощущения, но оно продолжало меня преследовать. Оно продолжало наносить непоправимый вред моему телу и нервной системе, а так же сильно влиять на ежедневные процессы, раньше так естественно протекавшие в моём организме. Что-то случилось со мной такое, чего раньше никогда не случалось. Даже в те дни, когда ты сверлил во мне маленькие дырочки, продевал в них тоненькие верёвочки и превращал меня в теннисную ракетку я чувствовала себя гораздо лучше. Даже тогда, когда мои пальцы служили тебе зубной щёткой, а мои ногти украшали твой письменный стол, мне не было так больно, как теперь. Теперь, когда я безумно хочу прижаться к мальчику похожему на тебя.
Весна началась неожиданно и закончилась быстрее, чем обычно. Большую часть времени я теперь провожу в огромной кастрюле с кипятком - это помогает мне расслабиться и немного усмирить вожделение. Наше дерево почему-то очень уменьшилось и мы теперь всё время рядом, что изводит меня до потери сознания, и знаю, что когда я в обмороке, мальчик разглядывает с любопытством мои органы, а они, наподобие цветам, раскрывают лепестки, после чего металлическая клешня впивается в горло мальчика, и начинается борьба полов. Как правило, мальчик побеждает, металлическая клешня прячется в своё логово, лепестки опадают, я просыпаюсь.
Зима началась с того, что ты написал мне письмо. Я была почти уверена в том, что ты погиб во время землетрясения, но это оказалось не так. Твоё письмо - это лисья шкура с глазами коршуна. Она лежит у меня на коленях и мурлыкает. Зрачки, попадая мне в рот, лопаются как икринки; коготки, заполняя мои ноздри, веселятся как дети; ушки, садясь мне на грудь, нагреваются и тают. Розовая, пушистая, бархатистая, сладенькая, тёпленькая, незнакомая радость прокралась в моё сердце, и оно опять забилось. Ты жив! Это ли не чудестно! Это ли не счастье! Это ли не круто!
Дерево сгорело. Мы опять оказались бездомными, бездушными, безалаберными существами в безвыходном положении. Единственное, согревающее меня вещество - это съеденное письмо, до сих пор находящееся внутри меня, а это значит, что я нахожусь внутри тебя. Мальчик уже не кажется мне соблазнительным, тем более, что он вдруг облысел от постоянных интимных контактов с птицами и кротами, а так же с девушками, которые группами по трое или четверо приходили под дерево поспать, но это было до того, как однажды дерево сгорело. Я отменила пожар.
Ты сказал когда-то, что всё, что движется - это отражение того, что не движется, а всё, что не движется - это плод моего воображения.
Ты сказал когда-то, что всё, что мне нравится - это отражение того, что ты ненавидишь, а всё, что я ненавижу - это тебя не касается.
Мы четыре недели идем прямо. Ты сказал когда-то, что если идти прямо, то нельзя заблудиться. Мы заблудились четыре недели назад, хотя шли только прямо.
Я усомнилась в правоте твоих слов, я усомнилась в непорочности твоих мыслей, я усомнилась в нужности твоего существования. Мальчик усомнился в моей верности, он подвесил меня за руки к турнику на детской площадке и измазал клубничным вареньем. Утром прибежали голодные детишки и начали маленькими алыми язычками слизывать густую липкую смесь, когда же варенья не осталось, а я уже буквально изнывала от двухчасового оргазма, оказалось, что детишки всё ещё голодны. Острые зубки вонзались, перекусывали, грызли, жевали и опять вонзались в мальчика. Он пытался вырваться, но тщетно, - детишек было много, его было мало, и он рассыпался овсяными хлопьями по снегу. Если бы меня развязали, то я собрала бы овсяные хлопья, я сварила бы кашку и накормила бы детишек, но увы, я болталась в воздухе, подвешанная за руки, липкая, сладкая и весёлая. Съеденный мальчик перестал напоминать мне тебя. Он вообще перестал быть, так как его объедки, оставленные детишками, склевали на рассвете вороны.
Ты сказал когда-то, что я никогда не останусь одна. Ты меня обманул. Посмотри на меня. Я стою посреди детской площадки совсем одна. А ты! Где ты теперь!
Я четыре недели иду прямо. На пути я встречаю всякую всячину: кое-что я ем, с кое-кем я разговариваю, кое-кого я люблю, кое-что я надеваю, кое-как я живу. Без мальчика стало грустно. Он был для меня чем-то тёплым и вкусным, а стал чем-то далёким и ненужным. В те дни, когда я ещё носила мальчика в себе, ты брал серебрянный молоточек и бил меня по животу; я делала вид, что не замечаю происходящего, ты же всё ждал, когда живот раскроется и оттуда выйдет мальчик. Вы перестукивались, перешёптывались, переминались с ноги на ногу и в конце концов ты достучался: мальчик вышел. Он узнал тебя наощупь и по голосу, и я помню, как вы сразу же подружились. Вы вместе зашивали мой живот в то время, как я танцевала в телевизоре. Ты помнишь, как счастливы мы были в те дни... Теперь же нет ни тебя, ни мальчика. Твоего письма тоже больше нет внутри меня, а это значит, что меня нет внутри тебя. Где же я есть!?
Я пять недель иду прямо. По дороге я встретила сморщенную старушку в разноцветной шапочке и красных сапожках. Она рассказала мне по-секрету о том, что недалеко отсюда есть заброшенный колодец, там никто не живёт, но я могла бы там остаться надолго. Она каким-то образом узнала о том, что я уже жила однажды в колодце, и ей показалось, что это мой единственный шанс остаться молодой.
Ты красил и мои и свои волосы в серый цвет, потому-что тебе казалось, что старость не так сильно на нас отразится, если мы войдём в неё седыми. Я вошла в неё жгучей брюнеткой и ничуть не жалуюсь.
Я усомнилась в твоих словах.
Колодец раскрыл влажные объятия и проглотил меня с удовольствием. Мох здесь немного другого цвета, но такой же надоедливый и сердитый. Мне в основном снишься ты, но иногда и мальчик, и лохматый серый зверь Роган, и даже его подружка, живущая на дереве, приходят ко мне во сне.