Капало. Оффо сидел спиной. Пыхтел. (С чего я взял, что его зовут Оффо?). Кометы падали в песок. Фью-ю-ьить-плюх-шшш... Песок был сухой, мелкий, как пыль, и холодный. Кометы влажные и теплые. Они искрились в песке, разбрасывая лиловые искры.
- Как подожженные крутые лошадиные какашки, честное слово... И форма... И цвет... И размер... И искры... - пробормотал сидящий спиной, и, не оборачиваясь, протянул люминесцентно-лимонную мохнатую лапку. - Оффо.
Я представился в ответ.
Оффо не среагировал. Впрочем, спустя три кометы он с кряхтением чуть-чуть подвинулся, словно потеснился, предлагая присесть рядом. Я усмехнулся и приземлился на любезно предоставленное место, хотя вокруг - насколько видно - песка было хоть отбавляй. Оффо сразу тесно прижался ко мне морозной шкуркой и тихонько засопел снова. Его огромные взволнованные глаза с пушистыми ресницами отражали изумрудно, я бы сказал - ФЦ-шно, зеленое небо и падающие кометы прямо у меня под мышкой.
-->[Author:-@]
Одна упала рядом, Оффо восторженно вздрогнул, но не изменил положения.
Она шипела, трещала и брызгала зигзагами искр. Одна искра выстрелилась прямо мне на руку. И тут же стекла прохладной каплей вниз. Затем, вместо того, чтобы превратиться в мокрое пятно на песке, капля, помахивая в воздухе блестящим хвостиком, отправилась вглубь пустыни.
Мне кажется, Оффо что-то сказал. Судя по его сосредоточенному виду, он считал. Я не стал ему мешать. И, оставив льющееся звездным дождем небо паре его благодарных глаз, принялся рассматривать дошипающую комету.
Чуть помедлив, я решился-таки взять её в руку. Она, как мне показалось, благодарно запереливалась всеми возможными оттенками от розового до фиолетового. Вывалившиеся было искры отчего-то, засуетившись, начали обратно залезать внутрь только что собиравшейся помирать кометы. Причем даже те, что я считал потухшими в песке, начали выползать откуда-то из фиолетовой пыли, и, пробираясь прямо по моей штанине, заспешили к руке, а точнее - к комете. Даже моя старая знакомая змейкой вынырнула откуда-то из необозримости пустыни и шустро направилась за всей толпой. В дороге она, надо заметить, несколько запылилась, и с потрясающей в столь неантропомофной субстанции наглостью походя обтерлась о мои джинсы, оставляя на них яркий чернильный след. Вся сцена напоминала подъем пассажиров на борт космического корабля. Я подумал, что не удивлюсь, если вся эта шарага захлопнет сейчас в комете иллюминаторы, поднимет трап и отправится обратно, откуда прилетела сейчас только. Я даже поднял руку, как бы делая более удобной взлетную площадку.
Ну и , естественно, комета завибрировала и, вспыхнув ослепительным белым светом, стремительно, поднимая за собой пышный кружевной столб небесной пыли, взлетела.
Тут же остальные экипажи сверкающей эскадрильи взметнули ввысь фиолетовую пыль и колонны белых реактивных следов и, направившись в одну точку, шумно врезались в первую, с грохотом вспыхнули и растаяли, залив небо ярко-оранжевым гладким, ровным дневным, как оказалось, цветом.
Итак: теперь небо сияло над нами оранжевое и, кстати, такое же веселое как апельсин. Не удивлюсь, если по нему поплывут сейчас тучки из взбитых сливок, из тучек дождичком забрызжет фонтан, а фиолетовый песочек окажется рассыпанным "Юппи".
- Двадцать девять тысяч восемнадцать желаний и ни одно не успел до конца - вряд ли сбудется. И все-таки, это делают лошади. - сообщил мне важно Оффо и направился прочь. Мне кажется, что он даже не допускал мысли, что я могу не пойти за ним. Ну и я пошел.
Все равно больше я не знал, что мне делать в этом странном сне. Да и мне, честно говоря, было нисколько не плохо.
ГЛАВА 2.
Линда, Линда, не плачь -
Двадцать лет уж прошло.
Ну зачем ты сейчас,
Ведь прошло двадцать - сто... -
флегматично завывал Оффо. Мы пробирались через сплошную массу прозрачных цветных крыльев. Это были ангелы с летательными приспособлениями как у бабочек. Некоторые - с огромными, как паруса, а некоторые целиком были такими мелкими, что напоминали разукрашенных дрозофил. У всех у них были живые детские головки и ручки. Глазки, часто даже глазища сверкали всеми цветами спектра на лицах совершенно других цветов.
Ангелы были зачастую любопытны. Вот один из них с короткой стрижкой и раскосыми глазками выпорхнул откуда-то сверху, повис вниз головой в сантиметрах двадцати от моего лица и, беззастенчиво уставившись на меня, вознамерился, очевидно таким образом сопровождать нас. При этом он не стесняясь смачно жевал "бубль-гум" и выдувал лимонные пузыри, норовившие прилепиться к моему носу. Ангелочек с любопытством пронаблюдал всю серию сменявших друг друга на моем лице выражений удивления, брезгливости, раздражения, задумчивости и, с подкупающей непосредственностью устроившись поудобнее, читай: поближе - ожидал продолжения.
Терпение человека, которому мама ( по её словам) с детства прививала "интеллигентские" привычки: "чистить зубы и мыть ноги перед сном", наконец истощилось, и я, издевательски прищурившись, начал рассказывать ангельчонку довольно длинный, нравоучительный и не смешной анекдот " Не стучите ложкой".
Непонятно, что произвело на бабочкообразное существо такое впечатление ( подозреваю, что моя способность говорить), но оно вдруг громко икнуло и вспыхнуло зеленым румянцем. Его жвачный шарик лопнул, облепив уморительную в испуге рожицу люминисцентными липкими остатками, и, одновременно с этим, любопытный мгновенно сгинул куда-то вверх.
Линда, Линда!
Надо ль плакать
Над разбитым аквалангом?
- продолжал Оффо, деловито раздвигая шелестящую радугу.
Существа же обладали глазками не только на симпатичных личиках. Огромные, не менее живые и любознательные глаза смотрели и с их крыльев. Причем, взгляд их зачастую был направлен в совершенно иную сторону нежели взгляд хозяина. Некоторые вообще, например, спали, прикрывшись пышными ресницами. Были здесь также и носы, и уши, и ротики.
Один из них, довольно милый, пахнущий земляникой, а точнее, земляничной зубной пастой, звучно чмокнул меня в щеку. Неожиданно для себя я покраснел. К счастью, Оффо был занят своими стихами. Хозяин же накрыльного ротика, паривший неподалеку от моей головы и беседовавший с другим ангелом, обернувшись, лишь улыбнулся проказе. Бессовестный ротик довольно кокетливо показал мне язык.
Кое-где толпа редела, и сквозь нее можно было рассмотреть ландшафт. Пирамидки цветного желе заполняли своим прохладно-рафинадным колебанием закругляющуюся во все стороны плоскость. На верхушках их покачивались зеленые и оранжевые прозрачные резиновые шары с замурованными в них картинками: мышки, динозаврики, фото каких-то незнакомых мне детей покачивались внутри, среди мелких лопающихся пузырьков.
Бабоангелочки потихоньку слиняли, сначала растянувшись в тонкую пленку из какой состоит лопнувший жевачечный пузырь
- Этот стих о ком-то? - из вежливости полюбопытствовал я.
-->[Author:-@]
- Ага.
Линда, Линда, на плачь.
Двадцать лет уж прошло.
Ну зачем ты сейчас,
Ведь уже двадцать - сто.
Линда, Линда, надо ль плакать
Над разбитым аквалангом?
Вон как держится Мак-Кормик,
Потерявший банку с дыркой.
А его обида больше,
Чем твоя на самом деле.
А его печаль серьезней,
Чем разбитая любовь.
- Ты сам сочинил?
Оффо читал это стихотворение, упав на землю и трагически раскинув маленькие толстые лапки. Он очень подвывал, И от его тоскливых и пронзительных воплей с розового неба осыпался вишневыми лепестками розовый цвет. Оно стало очень черным, прозрачным и действительно навевало тоску.
В ответ на мой вопрос Оффо почесал левую заднюю лапку о правую. И, усевшись, с прежним невозмутимым видом объяснил:
- Да я их не сочиняю. Они тут везде валяются...- и пихнул задней , опять же, лапкой кучки стихов, покрывающих поверхность планеты.
Стихи шуршали, и некоторые, взлетев от пинка Оффо, так и продолжали подниматься вверх и там, в темном небе, загорались звездочками.
Я стал перебирать строчки и рифмы белыми нежными обрывками тончайшей материи, ни на ткань, ни на бумагу, ни на пленку не похожими, засыпавшие мне брюки и все вокруг.
Одни стихи были теплыми, другие - горькими на вкус, третьи кружили голову. Их слова как-то ускользали из рук сознания и памяти. Я забывал их, еще не прочитав, но мелодия, такая же неуловимая, играла, казалось, на каждой струне в моей душе и теле, а неясные, но явно имеющие место быть мысли, говорили "да", "да" или "нет" каким-то моим очень важным мыслям.
Очнулся я по горло засыпанный белыми лепестками. Очнулся без страха, не как от кошмаров. Напротив - легко, с ясной головой. Без малейшего усилия закинул за голову засыпанные руки и удивился, что обнажен до пояса. Вроде бы этого не было вначале. Ну и правильно - стало ведь очень тепло. Теплое, как янтарь и ослепительное солнце. И белые пирамиды стихов, в одну из которых превратился и Оффо. Вот и все.
Блаженное одиночество !
(Надо отметить, что за Оффо я был отчего-то абсолютно спокоен, хотя он и был совершенно погребен. Может от того, что слышал его посапывание и тихонький храп).
Я перевернулся на живот... и ткнулся лицом в руку. Тонкую загорелую руку с солеными морскими каплями на теплой коже. Бессознательно, как часто бывает во сне, где нами правит не признающее приличий внешнего мира подсознание, я скользнул губами вверх, к плечу. Словно прикоснулся к этому, наполненному изнутри медом, солнцу.
Я приподнялся на руках.
Золотисто-коричневая девушка в коротком белом безрукавом платье лежала, лицом зарывшись в стихи, а теплый ветер играл её темными, небрежно причесанными волосами.
Странно: вокруг ветра не было. Он здесь только одним занимался. Играл в её волосах. Мне захотелось подышать этим ветром. Я пододвинулся ближе, мимоходом заметив, что на мне белые же джинсы. " Это моя девушка в этом сне," - с довольной улыбкой подумал я.
-Не буди Принцессу, Рыцарь, - раздался за спиной строгий голос Оффо, -... И вообще, хватит дрыхнуть, сходи на молочку, - это уже голос жены.
- Линда! Линда ! - дурачась, я протянул к ней руки. И тут же почувствовал фальшь. Потому, что она, конечно, была моей женой, но она не была Линдой.
ГЛАВА 3.
- Познакомлю тебя с Пагой...- решил как-то Оффо.
Над головой нашей плыли огромные цветные рыбы. Оффо собирал гигантские раковины: белые и розовые, гладкие и колючие. В некоторые дул: и раздавались то странные мелодии, то премерзкие вопли. Другие засыпал доверху мелкими ракушками.
Рыбы редко обращали на нас внимание. Они плыли. Очень большие. Иногда такая рыбина плыла полчаса, а иногда несколько дней. Уже забудешь, поднимешь голову, а там еще тащится её драконье тело, тускло поблескивая серебристой крупной чешуей.
- Почему, если здесь море вместо неба, то есть чем дышать? - я заметил, что часто задаю детские вопросы. Впрочем, если задаться сейчас целью определить сколько мне здесь лет... Но этот-то вопрос меня здесь как раз интересовал меньше всего.
- Море уходит. Мы сейчас на дне, а оно постепенно уходит, - Оффо стаскивал в одну кучу ракушки в форме конуса, покрытые оранжевыми и фиолетовыми узорами. Он был занят не на шутку и не очень доволен, что я отвлекаю его.
- Я хотел сказать, что в моем мире обычно море мелеет сверху вниз, просто в нем становится меньше воды, но отчего-то спросил:
- А куда уходит море?
Оффо с осуждением крякнул, ухнул в песок ракушку-гиганта, чуть-чуть не донесенную до склада ей подобных, где она, наверняка, должна была стать главным украшением, утер клетчатым носовым платком лоб и вытащил откуда-то из песка потрепанный транзистор. Очевидно, он хотел заглушить меня. Из зеленоватой черноты моря набежали юркие маленькие рыбешки, похожие на золотистые искры, словно на приманку клюнув на обрывки радиоволн, и теперь дрожали от нетерпения. Долго пробираясь сквозь скрип и скрежет, Оффо, наконец, нашел то, что искал. И транзистор голосом БГ сказал мне:
Если ты идешь,
То мы идем в одну сторону,
Другой стороны просто нет.
- Или может, например, в гости пошло, - присовокупил наблюдения своего житейского опыта Оффо.
Рыбки ехидно захихикали глазами и сгинули.
Теперь я наглядно удостоверился в существовании широко отраженного в литературе явления "смеющиеся глаза", и не могу сказать, что это было особенно приятным зрелищем.
От моря оторвалась тяжелая соленая капля и плюхнулась мне на живот. Так было частенько. Еще одна разбилась о щеку. Было довольно пасмурно, но тепло. Капля скатилась в угол рта. Вкусом она напоминала слезу и о Принцессе...
Едва я вспомнил о Ней, как транзистор радостно и торопливо заперхал, закашлялся и, наскоро пропев: "Авторадио-о-о. Весь день в эфире" - разразился обычной, перегруженной сленгом панибратской болтовней, из которой следовало, что сейчас по заявке Принцессы для Рыцаря будет исполнена песенка БГ о нем, о Рыцаре, "Какая рыба в океане плавает быстрее всех". Надо сказать: я обрадовался.
Песня мне незнакома, но уже веселый перестук в прологе показался мне симпатичным. Рыбы встрепенулись и дернулись наперегонки, на ходу превращаясь в серебристые и красно-сине-белые аэропланы и аэростаты. Усатый летчик в очках- консервах и белом шелковом шарфе махнул мне с борта своей ажурной скрипучей стремянки кожаной крагой.
Какая рыба в океане плавает быстрее всех?
Какая рыба в океане плавает быстрее всех?
Я хочу знать. Я хочу знать.
Я всегда хотел знать,
Какая рыба в океане плавает быстрее всех?
Округ лавки душисто цвела сирень. А дядя Митя рядом покуривал сигареты "Полет" и солидно приговаривал: "М-мда...", если пепел вдруг неаккуратно падал на приличный черный костюм, облегающий его плотную фигуру. По пожарной лестнице нашего старого розового дома из собственного окна на втором этаже скатился Петя Лоскутов - мотогонщик и скрылся в сарае, чтобы через пару секунд заглушить воскресный колокольный звон и ревнивые окрики забигудированной жены многоцилиндровым воплем своего блистающего алого чудовища и весенние благовония всепобеждающим ароматом бензина.
Я не хочу говорить вам "нет",
Но поймете ли вы мое "да"?
Двери открыты, ограды тю-тю,
Но войдете ли вы сюда?
Мимо нас с дядей Митей, взяв друг друга за талию, весело прыгали старушки в цветных кофточках с карманами и студенты в джинсовых клешах. Руководила всем этим бесчинством девчонка- оператор, снимающая действие с дельтаплана.
Махнув Дядь Мите на прощанье, я вприпрыжку поднялся на верхний , третий этаж.
Вы слышали шаги по ступеням, но
Кто сказал вам, что я шел наверх?
Я просто ставил опыты о том,
Какая рыба быстрее всех.
Толкнул обитую старой клеенкой дверь. От слов песни становилось легче, будто кто-то дал мне право на все совершенные уже ошибки и право на прощение. С этим облегчением я прикрыл дверь за собой и скользнул по коридору в комнату с высоким потолком, где зеленые акварельные тени кустов наносили подвижные росписи на штукатурку.
На высокой кровати с металлическими шарами спала Принцесса. Укрывшись одеялом с белым пододеяльником, отвернувшись к стене. В слегка согнутом кулачке пристроился солнечный заяц, другой тихонько полз по тонкой снежной бретельке комбинации.
- Линда... нежно и радостно произнеся, присев на краешек кровати...
- Моя Линда...- мне было весело, я протянул руку отвести волосы со спящего лица, но лишь провел широкую плавную дугу на песке.
- А теперь для любимой бабушки, тещи, мамочки, дочери, внучки, троюродной тетки, внучатой племянницы...
- Не знаю, которая там рыба, а вот Пага, тот действительно бегает быстрее всех, - заключил Оффо, щелкнув ручкой транзистора.
ГЛАВА 4.
- Добрый вечер, достопочтимый Сэр...
Так и не дорисовав "путника", я растянулся на лежаке в мастерской. Стоило мне только прикрыть глаза, как прямо над моим ухом словно гром небесный прозвучало:
- Добрый вечер, достопочтимый Сэр.
Открыл глаза я уже во сне. И тут же прищурился. Сон был залит ослепительным солнечным светом, и казалось его источают пара огромных карих очей, пышно отороченных золотистыми ресницами, близко-близко придвинувшихся к моему лицу. Очи смущенно хлопали, поднимая солнечную пыль, так что в зарослях ресниц вспыхивали маленькие рыжие радуги. От этой пыли, напоминавшей песок, столетьями копившийся в солнечных часах, я расчихался. Очи виновато и очень воспитанно улыбнулись и вдруг молниеносно удернулись высоко-высоко в полосатое небо.
Я сел, опершись на руки, а ноги мои свесились в пустоту. Земли не было ни сверху, ни снизу, ни сбоку; все пространство пронизывалось бело-розовыми полосами.
- Это Пага. Он никогда не опаздывает, А вот ты опаздываешь. Мы тебя сколько уже ждем, между прочим... - проворчал Оффо, флегматично кувыркаясь в небесном киселе.
- Я мультфильм дорисовывал... - отчего-то начал оправдываться я. Очевидно, это желание быть вежливым возникало из-за присутствия чрезвычайно длинного в фиолетовую полосу существа из двух ножек и шеи, унесшей в поднебесье необычайные глаза. Странно, что на Оффо его присутствие так не действовало.
- Это просто у тебя слишком гибкое лицо, а у меня нормальная упругая мордочка, - для Оффо было характерно отвечать на незаданные вопросы. На незаданные не только вслух, но и внутри, "про себя", не сформулированные отчетливо. Так, промелькнуло, а он ответил. Однако от такой проницательности мне было неуютно.
- Ну, Рыцарь, зависать будешь? - хриплым голосом главного героя "Особенности национальной охоты" произнес Оффо.
Пага, очевидно, что-то хотел возразить, точнее, уточнить, возможно, добавить, или... Но смущенно так и промаялся вверху.
- По моему, достопочтимый Пага хотел что-то сказать...
- Ага. Пага-сан, последний японо-армянский интеллигент. Он хотел просто долго говорить, как рад тебя видеть. Кстати, Рыцарь, "достопочтимый Пага" в маленькой компании звучит, как будто фусник пробежал. И вообще, вы ведете себя так, будто вас обоих накрахмалили.
Я подумал, что Пага, должно быть, будет очень огорчен этой тирадой, если, конечно, еще не привык. Но тот, далеко вытянув вверх шею, так далеко, что она стала тонкой и прозрачной и трепетала как полиэтилен, тихонько вздыхал о своем.
- Ну все. Запоминает. Опять попал в поток. Достопочтимый Пага-носсан, - Чтобы посмотреть вверх, Оффо не задирал голову, а просто перекувырнулся на спину и бултыхнулся в воздухе как плюшевый воздушный шарик ( если это возможно).
В лапках у него во время кувырка невесть откуда появился огромный адмиральский бинокль, который непременно раздавил бы его, не подвесь Оффо этого монстра за потертый ремень на мою руку, приспособив ее без всякого моего разрешения в виде штатива. Впрочем, он же отвечал на мой вопрос ( опять-таки не заданный).
- Ароматный поток не очень длинный и не такой изысканный, чтоб его долго пришлось искать. Думаю, часа через полтора Пага с ним покончит.
Бинокль изрядно оттягивал руку. Я старательно подыскивал выражение, с помощью которого сумел бы объяснить это Оффо. Тем более, что тот начал изучать посредством означенного телескопа еще каких-то музявок, суетящихся справа на горизонте. Музявки приводили Оффо в состояние первозданного наивного восторга, и он активно комментировал их действия, напеванием; "Тында-тында-тында-тында- та, ой, сверну-ка я сюда, ой, что-то я увидела... нюх-нюх-нюх, а писать-то хочется, фу, ну и цветочек!.. пошла-ка я... тында - тында- тында- тында- та" и вскриками типа "Жука! Жука! Опс!".
Спасение пришло неожиданно сверху. Пага с блаженной и распаренной физиономией провалился вниз, остановив падение, когда его глазастая голова уткнулась в теплый Офин живот.
- Ну как запашок? - явно из вежливости поинтересовался Оффо.
- Вы собираете запахи? - из той же, хотя и более, по-моему, душевной вежливости, спросил я.
- А что же еще?! - возмущенный Оффо взметнулся вверх и заплюхал в воздухе между смачными охами крича - "Я... Же... Сказал! За...пахи! Запахи!.. Он...Со...би...ра...ет! Что еще собирать с таким носом?!". Оффо завис над трепещущими ноздрями смятенного Паги и обхватил эту действительно значительную часть лица друга маленькими лапками. - Да если бы у меня был такой нос - я бы только этим и занимался!! И я бы - О! - передав объект восхищения из своих передних лапок в свои же задние, Оффо вновь откинулся на спину, вперив бусины глаз в небеса ( точнее в их верхнюю часть, точнее, в ту, что для нас всех была верхней).
Там, в высоте, беззвучно двигалось зелено-оранжевое облако, а может, это был дирижабль, хотя вообще-то это была Принцесса.
Впрочем, Принцесса появлялась всегда. Она была таким же обязательным атрибутом здешних мест, как компот из изюма в школьных столовых.
Она появлялась в любом из снов. Хотя роль ее всегда была одной и той же - она спала.
Иногда она была веткой дерева, а волосы и платье струились листвой, в них цвели цветы и пели птицы. Иногда ее можно было найти в чашечке цветка или створчатой перламутровой раковине. Иногда в мириадах радужных пузырей или каплях дождя спали тысячи маленьких Принцесс-близнецов...
Но где бы она не была - она спала. Всегда спала.
- Она просыпается хоть иногда? - спросил я Оффо, провожая взглядом огромную Принцессу-Воздушный замок, влекомую, очевидно, эфемерным потоком того самого аромата, что пополнил коллекцию Паги.
- Конечно, нет. Если она проснется - мы все исчезнем, - пожал плечами Оффо. - Мы ведь ее сон. Сон, который она видит во сне, - задумчиво улыбнулся фиолетовый жирафа.
" Допустим, я то - не ее сон.". - хотел было возразить я. Но на этот раз промолчал.
Мы, все трое, сидели и смотрели на проплывающую мимо Принцессу как, должно быть, порой сидели на холмах древние и наблюдали, как среди звезд играют в свои игры Боги, кентавры и химеры.
- Короче, зависнуть уже не успели. Айда бродить по развалинам Принцессы, - Перпетумом - мобиле в нашей кампании, очевидно, суждено было стать Оффо.
ГЛАВА 5.
Это странное, вообще-то, занятие - бродить в развалинах Принцессы. Может от того, что занятие такое меня несколько, даже не знаю, что... в общем, я, очевидно, чувствовал себя не в своей тарелке, был слегка рассеян и раздражен, что ли, и от того там-то мы и повздорили в первый раз.
Странно это все. В том смысле странно, что именно, там, в Развалинах, мы поссорились , и что вообще "поссорились" - это не в моих привычках.
Рыцарь...
Дело в том, что я даже сражаться-то ни с кем не хотел бы. Не дай, появится какие-нибудь Драконы ( опять и придется защищать вот эту самую Принцессу, чья розовая пыль мерно кружится в лучах заходящих зеленых солнц ( семи штук). Оффо и Пага устремились уже в одну из ярко светящихся то ли нор, то ли коридоров, и то и дело слышатся неловкие и пронзительные вскрики Паги, то по причине восторга, то по причине испуга, и шелест его извинений, и шорох падающих струй и рассыпающихся от дыхания рельефов из прозрачного пентилийского мрамора. А я засиделся на пыльных, покрытых бесконечными мозаичными панно, ступенях чего-то напоминающего античный театр.
Послюнявив палец, чем похож стал на Оффо, протирал кусочки смальты. Они начинали светиться изнутри как многоцветный янтарь. Очевидно, из этих полупрозрачных кубиков был не сложен орнамент, а какое-то живописное изображение. За моей спиной шелестело складчатыми пыльными листами нечто напоминающее пальму. Я дернул за лист, он не оторвался, а потянулся. А из многочисленных вскрывшихся пор брызнула роса, смочив серо-фиолетовую поверхность. Не долго думая, я использовал его как тряпку и очистил от розового налета значительную окружность. Краски грянули охрой, пурпуром и ультрамарином. И чей-то зеленый упрямый глаз ткнулся в центр моего зрачка.
Внутри меня заворчало раздражение, я вытянул лист еще, со скрытым намерением оторвать от него кусок ( что мне не удалось) и, теперь уже пользуясь им без особой бережливости, обмел вокруг себя изрядное пространство. Мои подозрения подтверждались, Решительно зашагал я вверх по широким ступеням , дабы с высоты картина представилась мне полностью.
Лист, растянутый как лиана по всему кругу, проводил взглядом мою спину, вздохнул с тоскою брошенного не впервые щенка и отпал. Тут же ссохся и был не менее печальным вздохом же унесен и развеян.
Дракон разметал фиолетовые крылья с театральностью Мефистофеля или Бэтмэна над воином в золотых доспехах и джинсах от Джоржаш. Девушка в белом длинном платье чуть не вывалилась из окна. Огромный рыжий кот, вцепившись острыми жемчужными зубками в льняной подол, деловито предотвращал падение. В небе среди молний и протуберанцев, изрыгающих глоткой раскорячившегося чудовища, самодовольно и наивно пульсировали пошлые алые сердца, источающие кровь, на лету превращающиеся в цветы, засыпающие героя с теми самыми зелеными глазами, что каждое утро, просыпаясь, я вижу в зеркале.
- Что-то все падает, - деловито отражаясь от пыли и налипших обломков, огромных, но легких, будто пенопластовых, произнес за плечом Оффо, - Сыплется как старая елка.
- Я не Рыцарь, Оффо, понимаешь? Я - вайшнав. - не оборачиваясь сказал я, пытаясь пронзить взглядом розово-белую муссообразную даль. Позади, тихо шелестя, опадали обломки то ли готической, то ли индонезийской, то ли египетской, то ли, то ли, то ли... архитектуры.
- Ух ты! А кто это? Разновидность джигитов в тапочках?! Оффо с восторженным любопытством вскарабкался мне на колени, - Расскажи! Они ходят с кастетами и кассетами в зубах, и их тапочки так шлепают: шнав - шнав- шнав? Или она пьёт шнапс?
- Шнапс, - машинально поправил Пага. Из под его ног с тихим свистом улетела вниз часть спящей мраморной руки с мизинцем, унизанным мраморными перстеньками, но он увлеченно гладя мне в рот, этого и не заметил.
Интересно же будет звучать лекция, посвященная Сознанию Кришны в данных обстоятельствах. Первую же фразу эти два юных лингвиста поставят с ног на голову так, что Кришна превратится у них в сантехника в водных лыжах, который проводит на крыше все свое свободное время, включая обеденный перерыв. Но в этом ли суть.
- Неважно. Но я не Рыцарь. Я другой.
- Угу., - с интересом ожидал продолжения Оффо, - Ну, в смысле... - и тут он взвыл так, что Принцесса повалила статуями вниз, как Помпея в последний день -
Нет! Я не Байрон! Я - другой!
Еще не ведомый такой!!!
А Пага, вытащив из- под огромного рубина, украшающего или устрашающего один из неотломившихся пока пальцев Принцессы необъятный манускрипт, нашел в его необъятности фразу, которую представил пред мои очи:
- Ну как же, вот: "Оффо, Пага и Рыцарь - старые добрые друзья - сидели в развалинах"... - Наткнувшись на мой суровый взгляд, он пришибленно прошептал6 -... из снов Принцессы. Сон 2985-й. Страница 14...
- И что?
- А то, что написано - Рыцарь! Оффо!- Оффо ткнул пушистой лимонной лапкой себя в грудку. - Пага!- махнул вверх, в сторону в смятении спрятавшихся в небе треугольных глаз. - И Рыцарь! - теперь уже его непреклонная конечность устремлялась прямо в центр моей груди, куда-то в район желудка, А взгляд, очевидно, должен был прожечь в нем язву. Или гастрит. Или, по крайней мере, вызвать несваренье.
- Я похож на плакат " А ты записался в добровольцы?"
- А я похож на Рыцаря?
Мои друзья взглянули на меня, на мозаику, в лицо, и, как и полагается друзьям, дружно сказали:
- Да!
ГЛАВА 6.
- Но я не сон! Понимаете?! Не сон какой-то знакомой или не знакомой мне Принцессы. Когда я просыпаюсь, я живу своей ни от кого не зависимой жизнью. У меня есть дети, жена... - ( кстати, и то, и Другое, и третье лишь смутно брезжило в памяти как нелепый, опять-таки, сон?) - я иду на работу. Я ем. Пью, - (дворца уже не существовало. И даже небо начало шелушиться как старая штукатурка. Оффо и Пага смотрели на меня со вниманием и некоторой грустью) - Я отправляю ритуалы своей веры. Я - кришнаит, в вашем мире и слова-то такого нет.
Да. Когда-то я знал эту девчонку. Мы ставили нелепый спектакль, где я был рыцарем по имени Ланцелот, а она обожаемой дочерью архивариуса. Да. Потом в старом дворе в присутствии дворовой сопливой футбольной команды она посвятила меня в рыцари. Как бы взаправду. Я даже стоял на коленях, и мой пьяный сокурсник держал завернутый в алую тряпку почти настоящий меч! Да. Я называл ее принцессой и говорил, что вернусь. Но это было давно! - Я устало помолчал. Во все чернеющей пустоте два маленьких пятнышка, лимонное и полосатое, казались бесконечно одинокими. И все-таки я продолжал, - Это здесь нет ни дня, ни ночи, ни дней, ни лет! А я живу...
Пятнышки попытались утихомирить меня: А она так спит. И мы ее сон. И день и ночь здесь, когда ей хочется. И мы здесь, когда...
Я грубо перебил Оффо: В конце концов, какое она имеет право лезть в мою жизнь?!
- Тут, - опять затрясся со своим манускриптом Пага: написано:"... И он сказал: "Жди. Я найду тебя".
- Я уже не помню этих слов!
Небо ( как это уже было однажды) опять стало почти черным, только кое-где еще подзадержались веселенькие розоватые в полоску лоскутки.
- Её нет! Нет! И я не желаю здесь быть!
Последние светлые пятна с грохотом оборвались в тартарары.
- Может... чаю выпьем? - с робкой надеждой прошептал Пага, вытащив из-за спины заварочный чайник с розочками и надкушенный французский рогалик. С цветков на фарфоровом боку испуганно облетали лепестки, - Или кофе?
- Ага. И ванну ему, и кофу, и какаву с чаем... - мрачно пробурчал Оффо, - Ты же видишь, он просто не хочет с нами более встречи длить.
Я опешил. Отчего-то в борьбе за самостоятельное существование я не подумал, что отвергая принцессу, отказываюсь и от новых друзей.
- Оффо! Но ведь мы можем встречаться и без нее?! - Я схватил его толстую лапку: никогда она не была еще столь бестелесной. Сон таял, и время от времени начинал западать в черное забытье или обрывки других снов, типа студенческого кошмара "О! Боже! Где шпора?!" или моего извечного "Я еду без билета".
Постепенно от Оффо и Паги остались только голоса, а затем и лишь на печатной машинке, но белым шрифтом отпечатанные в моем мозгу ответы.
- Нет. Тогда все в твоих снах будет так же, как сейчас у меня с тобой. Ведь в другом мире ты уже, действительно, не совсем тот Рыцарь, какой ты здесь. Ты такой, каким тебя помнит Она, хотя и одновременно такой, как сейчас...
- То есть Вы, может быть, теперь и не Рыцарь, но здесь Вы - Вы, только в старых своих латах...
- Ты не будешь иногда меня слышать, но будешь узнавать обо мне новое. Я стану условным знаком. Ты сегодняшний или ты прежний, тот кто здесь. Кто знает? Ты не знаешь.
- Я буду с тобой, но я буду Прежний Оффо, а не Оффо Настоящий.
- И я , простите, буду Тот Пага, а не просто Пага.
- Но...
- Ты хочешь сказать, что ты выдумываешь меня сам. Но ведь Оффо нельзя выдумать, Оффо - уже выдумали. Твой Оффо - это буду не я. Как нельзя выдумать мне тебя, Рыцарь.
- Зачем Же Все Это?!!
- А что, плохо, что мы у тебя есть? Ты заходи...
Проснулся в поту и, кажется, слезах. Мне было с ними хорошо. Да и... в конце концов! Детские сны при всей этой паршивой жизни!
Я встал, прошлепал к столу, выпил остатки чая из стакана. Под руку попались старые перепечатки стихов жены. " Алевтина Хин" - ну и псевдонимчик! Я усмехнулся и пролистал. Муха, погребенная меж страниц, остановила мой взгляд на последнем четверостишии небольшой поэмы, где герой так же просыпается от сна, в котором он "каторжник". Рыцарь, ковбой" -
Твой рай составляют диваны
И это уютный дом.
Ты не знал белолицую даму,
Не был рыцарем и королем".
От стишка премезко заныли зубы. Я лег и отчаянно заснул.
ДУБЛЬ 2.
- Я СУЩЕСТВУЮ! Я СУЩЕСТВУЮ ! Я СУЩЕСТВУЮ! - орал я, - Причем независимо ни от кого!
- Да, - наконец с прискорбием константировал Оффо,- И независимо. А то бы я убавил громкость.
Я, похоже, пришел в себя.
- Прости...
- Кажется, ты нахамил ему, Оффо!.. - забеспокоился Пага.
- А он наорал на меня, - заметил тот в ответ.
- Да, пожалуй, - вздохнул Пага.
- На нас, - уточнил его несговорчивый лимонный друг.
- Да, пожалуй, на нас, - вздохнул Пага снова.
- Я бы мог пожаловать. Но тут пока некуда, Пага, принеси ведерко краски. Перекрасим эту чернуху.
Все вернулось на круги воя. Мы сидели в пустоте, а Пага уносился прочь, красиво размахивая ногами.
Оффо обернулся.
- Ну что ты возмущаешься. Она ведь тоже ничего не может поделать, Она ведь спит. И видит СОН.
ГЛАВА 7
"Так пой, Трубадур!
В твоих руках уже довольно
звезд!"
П. Кашин.
Гогот толпы, в какой- то момент превышал все допустимые нормы содержания децибелов и яда, рвет барабанные перепонки, и от их болезненного хлопка Трубадур проснулся, мокрый и холодный как лягушка ( сравнение затертое, но уж больно точное), резко поднялся. Мурашки брызнули в голове в рассыпную, простыня прилипнув, потянулась за ним.
Тетушки спали, спали кошки, спал братец. С серого неба летели его опилки. Трубадур аккуратно сложил расстеленную на полу постель и попытался покинуть комнату на цыпочках. Выглядел он при этом, как если бы на цыпочках из комнаты пытался выйти дрессированный медведь. Трубадур это, конечно, не приминул сам себе заметить и вздохнул тяжело.
И кто поверит, что такой увалень, с такой вот разлинованной подушкой рожей, может сражаться с бармаглотами и мразями? Таких и близко не подпустят ни к мечу, ни к доспехам. Скажут: "...Это тебе не кастрюли, сливать в них свой жир..." Трубадур горько закусил губу и, поставив на место помазок, лишь слегка полоснул водой и заспанные складки и двухдневную щетину. Зло и весело растянул в улыбке зубы - Да ну и что! В конце концов!
В комнате послышалось шевеление. Комната просыпалась. Трубадур торопливо натянул футболку и свитер, впрыгнул в ботинки и, прихватив с вешалки куртку, на тетушкино "Прошка, куда ты? Ты завтракал?" - "Спешу! Спешу!" - с порога прыгнул в лифт, который на удачу был открыт. В него входила хмурая девушка в стандартном женском наборе: кожанка, формовка, высокие ботинки... С огромным мраморным догом. Девушка была соседкой слева, но с трубадуром они не здоровались, как обычно. Мраморный дог никак не мог прийти к окончательному решению: ехать ему вниз стоя, от чего его тошнило, или сидя ( от заплеванности пола его тоже тошнило). Приседая и вновь поднимаясь, он бесцеремонно толкал Трубадура, пытавшегося зашнуровать ботинки. Девушка раздраженно дергала мраморного дога за ошейник, очевидно, сама не зная , чего от него хочет ( возможно, ей докучал ракурс, в котором должны были представлять ее торчащие из-под куртки ноги в черных лосинах с точки зрения парня, сидящего в углу лифта на корточках). Но восьмой - это не так уж далеко от земли, и девушка с мраморным догом с облегчением вышли, дог тут же рванул из подъезда вещественно закрепить свое облегчение в грязном, полуиздохшем снегу.
Почему восьмой? Почему не седьмой? Почему всегда или шесть или восемь? Или перелет, или недолет? Может, живи я на седьмом, все сложилось бы иначе? - рассуждал Трубадур, спеша в сторону остановки, ссутулясь и пряча в плечи круглую голову, полную бесприютных мыслей.
Ветер на краю Белого микрорайона сбивал с ног и стаскивал куртку. Слева - бетонная со стеклянными, равнодушными глазами стена дома, справа - местная пустыня ( пустырь, короче). Пустырь. Вся жизнь - холодный белый пустырь. Особенно в районе желудка. Трубадур старался есть у тетушек не более одного раза в сутки. Вчера, как и позавчера, он ужинал у Ангела. Пора и перерывчик сделать, поэтому сегодня он пообедает дома, а поэтому необходимо объяснить желудку, что завтрак - яд для такого большого и растущего организма. Опять же поэтому тысячу нужно съэкономит на обратный проезд, и сейчас можно прошвырнуться до Города и пешком. Тем более: холодно, и лужи замерзли, что немаловажно с точки зрения дырявого левого ботинка.
Спешу. Я спешу. А, собственно, куда? Да никуда. Откуда. От объяснений, от разговоров типа: Когда же ты наконец...
Лед похрустывает под тяжелыми шагами. Солнце потихоньку встает и смотрит сверху в макушку мрачному коренастому парню лет двадцати, бог весть куда идущему по раскуроченной грязными колеями, упирающейся началом своим в горизонт, а где-то впереди разветвляюшейся надвое, дороге. Парень поднимает голову. Солнце румяным, ярко-розовым яблоком висит над пятью огромными раскидистыми деревьями, которые напоминают пять деревьев породы Тум-Тум. Губы сами по себе лезут вверх и в стороны, Один на один с дорогой, миром и солнцем. Вот так и уйти бы: за плечом гитара, под ногами дорога, и солнце в глаза. Только вот своей гитары нет у Трубадура. Да и это не главное, что-то еще держит. То ли привычка, то ли надежда.
А, может быть, этот город. Вечная загадка. Что-то скрывает он в глубине своих лабиринтов. Что-то прячет. Такое, что, может быть, завтра, а, может, и сегодня объяснит ему, почему он до сих пор живет и зачем. Надежда умирает последней.
Как будто.
Как будто в сегодняшнем дне что-то было иначе. Что-то было обещающее.
Автобус до Соснового Бора был пуст, и Трубадур сел на широкое кожаное сиденье лицом к паре офицеров, группке деловитых пенсионеров и усталой кондукторше в алой мохеровой шапке. Под прикрытыми веками плясали голубые и желтые арабески.
Итак сон.
Ему снился Троицкий собор в Южном городе, т.е. собственно, в южной части Солнцекамска. Во, Белый микрорайон, Южный Город - это все, в общем-то, разные районы Солнцекамска. Он, как всегда по пути с Автостанции домой, проходил тропкой, огибающей собор с тыла, мимо его узорча-
тых теремочных крылец; мимо высоких белых стен, теплых и шершавых, скопивших за пять веков миллионы меговатт солнечной энергии. Мимо кирпичного прямоугольника на стене. Когда-то это было фреской, теперь же лишь очень внимательный взгляд различит кое-где следы красочных пяте. И Трубадур, как всегда, как раз и задрал вверх свой внимательный взгляд. От неожиданности по спине парня прокатилась холодная липкая волна; фреска проступала наружу значительно больше, чем обычно. Казалось: Трубадур может даже черты лица различить, и мешает ему лишь яркий, исходящий от прямоугольника свет. "Вот здорово! Молодцы - реставраторы!" Трубадур даже радостно встрепенулся, хотя уже в тот момент до него начало доходить, что никакие "реставраторы" здесь ни при чем...
Сраженное этим пониманием сознание куда-то ретировалось. И, кажется, он просто смотрел в теплый солнечный взгляд, а, может, он и ушел оттуда, но взгляд оставался с ним, близко-близко...
И еще, как включение: краем глаза, краем уха - маленькое, пушистое лимонное существо, деловито заглянувшее в сон Через Какую- то Дырку: "Вот уж прости, я не могу тебе не заметить. Если речь об Этом Парне. Он Не Совсем Такой, как ты думаешь. Он... Веселючий..."
Или другое слово... Трубадур смущенно спрятал радостную улыбку в грязное окно: два офицера, группа бабуль и кондукторша - Красная Пашечка косились на него сурово и подозрительно. Трубадур выскочил на первой же остановке в Сосновом, не подскользнулся ( О!)), улицы отчего-то залило солнцем. Он шел , а в голове его вертелась идиотская , но симпатичная песенка. Впрочем, не только в голове, он ее, впрочем, уже напевал.