Предупреждаю, что о конфликтах писать не буду. Официальная точка зрения на работу коллектива: "Конфликтов не было никогда". Как говорится, есть мнение. Но они были. Что ж я, нехристь какая-нибудь, чтобы злопамятствовать? Кроме того, когда я начала читать в своих дневниках про эти конфликты, мне стало скверно. Не хочу я в это погружаться. Я не судья, а свидетель.
О работе тоже не буду упоминать. Она у нас секретная была.
Это не хроника жизни коллектива, не дневник, это отдельно выхваченные куски моей жизни в коллективе.
И ещё: впервые пишу по заказу. Сотрудницы попросили написать про наш коллектив. Вспоминаю "Ночной дозор" Рембрандта. Заказчики были недовольны, что не все изображены на полотне. Я не Рембрандт. И денег мне не давали. Так что извините - что выросло, то выросло.
1. Первый рабочий день
Нет, пожалуй, начну несколько раньше. Мы сидели с новой начальницей Варварой Анатольевной Орловой в коридоре первого отдела. Да, снова ящик. Она хороша типично русской красотой, умное лицо, свежая блузка. Но вот ей сказали, что срочно вызывает высокий начальник. Она попросила меня подождать и побежала, как девочка.
Моя мама никогда не бегала к начальству бегом. Более того, она при всём классе - учительница химии в школе, - просила передать, что придёт, когда закончится урок. Не сразу догадалась я, что в ящиках так нельзя. "Девчонки, я же вас прикрываю!", - говаривала Варвара Анатольевна, и её поведение было оправдано объективной реальностью работы в ящике.
Причём тут мама? Вот уж кто как девочка, так это я. Мне уже стукнуло 30 на тот момент. Но детство моё продолжалось до 61 с половиной года. Столько я прожила с мамой. Летала во сне, почти обо всём с ней советовалась. А вышло так, что знакомство с начальницей я начала с осуждения.
Наконец документы оформлены. Я вхожу в комнату, где сидит моя лаборатория - так назывался коллектив, в который я влилась.
В маленькой комнате было душно, тесно и жарко. В тесноте, но не в обиде. Так волновалась, что все слились в одну массу. Нет, не все.
Мне сказали, что надо прописаться - испечь пирог. У меня сделалось такое лицо, словно сейчас поведут на расстрел. Настя Зверушкина предложила мне испечь пирог вместо меня: "А то придираться будут".
И ещё несколько человек выделились из вечного шума женского коллектива (один мужчина был, о нём потом). Мне дали стол рядом с начальницей. На нём стояла огромная монстера великолепная в кадке, и располагался телефон.
Сразу представили руководительнице среднего звена - коллектив был организован по принципу кольчужной структуры - начальница руководила ядром коллектива, члены ядра имели свою часть темы и несколько исполнителей в подчинении.
Вера Симеонова - моя непосредственная руководительница. Она создала идеологию компонента документального поиска в большой системе, которую разрабатывал отдел, которому принадлежала лаборатория. Она сама расшифровывала компонент документального поиска так: "Какой дурак придумал". Попробовал бы кто-нибудь другой так сказать. За это её фотографию поместили на доске почёта НИИ.
Вера пользовалась неоспоримым авторитетом и была неформальным лидером коллектива. Все привыкли, что она безгранично умна и умеет принимать решения. Но об этом я узнала потом.
Первый разговор с Верой. Её стол был справа от входной двери. Она сидела лицом к стене. Большие проницательные глаза, хорошая фигура, лаконичные жесты. Она положила перед собой тонкую школьную тетрадь и стала объяснять, чем она занимается и что должна сделать я.
Если кто читал мой рассказ "Прости меня, мой лучший начальник!", тот знает, что знания мои в структурном программировании были недостаточными. Только это я и поняла из нашей первой беседы. Вера добросовестно рассказала, что уже сделано, что надо сделать мне и над чем из сделанного надо подумать, чтобы улучшить.
Вроде она по-русски говорила, но я ничего не поняла. Я и садилась-то рядом с ней за стол в ужасе, и встала после беседы в том же состоянии. В руках у меня оказалась та тетрадь , которую она положила перед собой перед началом беседы. В ней было много прямоугольников, неоднократно обведённых карандашом. Больше ничего не было. Ни единого слова. А, были иксы и игреки. Но я всё ещё надеялась, что если рассмотрю тетрадь как следует, то разберусь, о чём мне говорили и что же мне теперь делать. Храню её до сих пор. В системных разработках я не смогла бы стать ей помощницей.
Помочь ей в коллективе могли только два человека - Варвара Анатольевна и Настя. И потом, даже если бы я могла, в НИИ не принято выращивать себе конкурентов.
К группе Веры принадлежало несколько человек: Зина Кудрявцева, Галя Петрова, Таня Сидорчук, Геннадий Степанович Гренкин, Люся Золотилина.
Вера много курила и вместе с ней выходили курить её приятельницы - те, кого я только что назвала, кроме Золотилиной и Гренкина, и Лена Дмитриченко. Лена сама руководила группой.
Когда они в первый раз при мне вышли, можно было не сомневаться, что обсуждали меня. Но в коллективе можно было свободно обсуждать всё и всех - демократия. Варвара Анатольевна тоже подвергалась нелицеприятным оценкам в основном от руководящего ядра. Ей это нравилось, она на эту критику опиралась. Ведь это говорило о неравнодушии сотрудников. Слово "подчинённые" никогда не произносилось.
Простота обращения в верхнем эшелоне была такая, что Варвару Анатольевну могли в процессе разговора не только потрепать по плечу, но поцеловать или обнять. Мне поначалу казалось, что это лесть. Мы дома не привыкли целоваться. Мне всегда казалось, что в каждом поцелуе есть немного от поцелуя Иуды. Мы целовались только на похоронах, пожалуй.
О тех, кто вышел в тот мой первый день покурить, надо хоть что-то сказать, раз уж я их перечислила. Зина Кудрявцева была яркой блондинкой с локонами ниже плеч, весёлыми голубыми глазами, женской статью, которой гордилась - любая бы гордилась. Всегда ходила на каблуках. Гордиться ей можно было и умом, хотя окончила только техникум. Вела профсоюзные дела. Руководила нашим единственным мужчиной по-матерински заботливо. Нет, пожалуй, по-сестрински. У неё был опыт - младший брат.
Геннадий Степанович был старше её, степенный и возбудимый. Добросовестный, добрый. Толстый, женатый вторым браком. От обоих браков дети. Но что-то в нём детское оставалось. Привык он, чтобы им руководили. Коллектив относился к нему бережно, как к невосполнимому ресурсу. Однажды, когда мы расшумелись, он молча двумя руками поднял несколько папок со своего стола и изо всех сил бросил их на стол. Поднялся столб пыли и мы замолкли.
По лицу Петровой сразу было видно, что курит она много и на пользу ей это не идёт. Гордилась она своей фигурой, особенно ногами. Высшего образования не имела, но работала добросовестно, хотя и без фантазии. А в программировании без фантазии работать неинтересно, по-моему.
Сидорчук сидела у меня за спиной, лицом к окну. Хорошие черты лица, женственная лукавая повадка. Муж дипломат, двое детей. Трудолюбива. Её уважали. Но боялись подходить, когда она худела - взрывчатая тогда была. Ей непременно надо было влезть в иностранные очень хорошие джинсы. Их на неё натягивали муж и брат, а она лежала при этом. Потом нам рассказывала. Собственно, может, и не все боялись к ней подходить, но я боялась - новенькая была. Основания были.
Люся Золотилина курила редко. Она гордилась красотой своих ухоженных ручек, которыми умела делать многое. На пальце поблескивал перстень с сапфиром и бриллиантиками - подарок мужа, с которым развели родители и бабушка. Они с мужем любили друг друга, но вынуждены были жить в одной квартире с родителями.
Полненькая, с тонкой бледной кожей. Большая умница и доброты редкостной. Я сразу поняла, что для меня это надёжный тыл - всегда заступится. Она, услышав от меня, что я недостаточно образована как программист, тут же потребовала, чтобы я больше этого не говорила. Произносила она слова слегка в нос. В голосе её было что-то еврейское. Действительно, я здорово подводила Варвару Анатольевну, делая такие заявления.
Нас посылали то летом на картошку на несколько недель, то на овощную базу - круглогодично. Однажды в жуткий холод она согревала меня в своих объятиях.
Если моё описание несколько напоминает материалы под заголовком "Их разыскивает милиция", а также личные дела из отдела кадров, то спешу заявить, что образования у меня в области литературы тоже нет. Просто кроме меня кто же об этих людях напишет? Я и дальше буду писать, как умею. Люди-то ждут, чтобы про себя прочитать.
Люся сидела лицом к окну, вернее, к стеклянной стене. За её спиной проходила половина коллектива, чтобы занять рабочие места. Однажды ей отдавили ногу шпилькой. За её спиной был лист фанеры, разделявший комнату пополам. И за её спиной сидела её руководительница Кудрявцева, которая её очень ценила. А за спиной Кудрявцевой, прямо перед дверью, стоял шкаф с документами.
Справа от Люси, вплотную к столу, находился сейф с целой оранжереей на нём.
Слева от Люси был стол Маши. Маша обладала звонким приятным голосом, большими умными глазами, добросовестностью и любовью к порученному делу. Её муж часто звонил ей и советовался обо всех своих начинаниях. Она помогала ему выбрать правильный путь, приговаривая: "Эх, Лёша..." Она тоже была хороша собой, но Оля её затмевала. Какая ещё Оля?
Слева от Люси, за Машей, лицом к стене, боком к окну, работала их лучшая подруга Оля Бондарева - они начинали вместе как операторы ЭВМ. Все круглый год закутывали поясницу шерстяной шалью - от стеклянной стены дуло.
Оля Бондарева была самой красивой программисткой нашего коллектива, а может быть и всего НИИ. Она к этому привыкла. За ней ухаживал до её замужества киноартист и приезжал к её дому на машине. Мама выходила на балкон и вглядывалась в претендента. В результате этого или чего другого Оля вышла замуж за инженера - симпатичного, обычного, скромного.
Что же красивого было в Оле? И чертами, и манерами и голосом она напоминала певицу Татьяну Шмыгу в её лучшие годы. Смешливая, уверенная в себе, смышлёная. У неё и голос, и смех были как у Шмыги.
Остроумная. Когда во время испытаний нашего комплекса программ кто-то спросил, какие рабочие места будем показывать, она ответила, что все места, которые раньше не показывали. Очень смеялась над формулировкой "полное удовлетворение". Имелось в виду полное удовлетворение заявок, обрабатываемых нашей программой.
В первый же обеденный перерыв она пригласила меня прогуляться в ближайший универмаг.
Там я купила чашку - утреннее чаепитие происходило из чужой запасной кружки.
Я как-то несколько успокоилась после этой прогулки.
После обеда я продолжала разглядывать лабораторию, а лаборатория меня. За час до окончания рабочего дня пили чай. Это в том случае, если ни у кого не было машинного времени. В день, когда я пришла, его не было.
Чай меня пригласила петь Бондарева - пили группками по нескольку человек, не обязательно связанными с темой работы. Я взяла из дома на всякий случай покупное печенье.
Справа от Бондаревой лицом к окну (стеклянной стене) сидела около фанерной переборки её седовласая начальница - самая пожилая сотрудница коллектива - Людмила Николаевна Головина. Она обладала безупречностью черт, огромным узлом волос и музыкальным голосом. Она училась в балетной и музыкальной школах и выучила там двух своих дочерей. Она разбиралась в живописи, ювелирных украшениях и людях. Когда наш коллектив поголовно обзавёлся изделиями из сердолика, про моё ожерелье она сказала: "Наивно слегка".
Была немного странной. По вопросам управления группой часто спорила с Варварой Анатольевной. Когда я услышала такой спор, то заявила, что буду Варвару Анатольевну защищать. Людмила Николаевна смеялась и расположилась ко мне. Объясняла задания она своим подчинённым затейливо и как они её понимали - для меня загадка. Ей кроме Бондаревой подчинялась Маша. Они все трое часто спорили, но в спорах рождалась истина. Любимыми её фразами были: "О... он офицер..." (с восторгом), "Не спеши, но поторапливайся", и словосочетание "А у нас в части".
За спиной у Людмилы Николаевны Головиной сидела лицом к фанерной перегородке та Петрова, по лицу которой было видно, что она курит. Она пила чай с Верой и её группой. Лена Дмитриченко, которая сидела у стены лицом к окну за Бондаревой, тоже пила чай с Верой.
Она имела внешность женственную, а интонации её речи полностью повторяли манеру Владимира Высоцкого. Конечно, мы все были под влиянием этого нашего современника, но только Лена была настолько пропитана обаянием этой личности. Движения её были уверенны и спортивны - она была мастером спорта по гонкам на мотоцикле, профессионально занималась парашютным спортом и была влюблена в тренера, но согласилась выйти за друга детства: "Смотрю, сидит он у меня на кухне, а подруга к нему клинья подбивает".
Готовилась она в космонавтки, но говорила, что подвели предки-аристократы. При этом обладала нежной кожей, ухоженными руками, всегда была безупречно причёсана и одета к лицу. Как и Вера, она окончила институт геодезии.
Это были времена романтических профессий: геологов, геодезистов, космонавтов. Мы смотрели на Веру с Леной разинув рот, по крайней мере, я. Читали мы тогда Куваева, Санина, Федосеева, Ивана Ефремова. Лена собирала деньги на коллективную подписку, и мы по очереди читали толстые журналы: "Новый мир", "Иностранную литературу", "Октябрь", "Современник", "Роман-газету" и так далее.
Курили геодезистки много. Лена шутила: "Кури, скотина! Помрёшь от никотина!"
За спиной Лены, лицом к окну, у стены, был стол Инны Тоценко. Чем-то она неуловимо напоминала главную героиню фильма "Девчата". Распахнутые голубые глаза, светлые волосы, приветливый взгляд. Была она по происхождению казачкой с Поволжья из городка Актарск. Тоже руководила небольшой группой.
За её спиной лицом к стене сидела одна из двух моих самых любимых в лаборатории женщин - Нонна Огромнова. Почему любимая? Она была ласковая, всегда готовая выслушать. На её прекрасной груди я пролила немало слёз, прежде чем приспособилась к жизни в коллективе. Это была и есть лучшая подруга Зверушкиной.
Вот, я пробежалась по тем персонажам, которые к моему появлению работали в лаборатории.
2 Обучать PL/1
Когда я пришла в лабораторию, там работали на старой ЭВМ. Это была минская машина и её идеология. Надо было переходить на ЕС ЭВМ и её языки. Языков было несколько. Одному из них, PL/1, я должна была обучать коллектив, и некоторым основам операционной системы ЕС ЭВМ.
Я снова дома поднимала бесценные распечатки с того места работы, откуда пришла к моему любимому начальнику (см. мои нетленки). Просматривала конспекты. Литературы по-прежнему было мало, но появилось кое-что. Первой моей путеводной книгой была книга Клары Джермейн "Операционная система IBM/360", которую я прочла ещё на самом первом месте работы после института. Бесконечно благодарна этой женщине.
Появился Брябрин. Не помню, как называлась написанная им книга. Со 2-ого моего места работы, где мне впервые довелось поработать на IBM/360, коллектив авторов тоже написал небольшую книгу. Но больше всего запомнился Брябрин, потому что Кудрявцева говаривала: "Пошли брябриться".
Я-то брябрилась дома, как уже сказала, а на работе прикидывалась всезнающей - мне за это платили, - и читала курс лекций. Помню глаза Петровой, которая воинственно заявляла с места: "А я ничего не поняла". То, что Петрова не поняла, было моей проблемой.
Возникали вопросы. Не на все я могла ответить. Возникали недовольства. Всё заканчивалось моими рыданиями на прекрасной груди Огромновой по окончании рабочего дня. Машинного времени не было, новый программный продукт находился в стадии разработки, и все уходили домой, а Огромнова искренне меня утешала. Она вовсе не была огромной, её доброта была такой.
На не менее прекрасной груди Варвары Анатольевны я не рыдала - соблюдала субординацию, но она тоже утешала меня, когда мне говорили, что ЕС ЭВМ - дурацкая, и язык программирования тоже. Варвара Анатольевна объясняла, что новое всегда воспринимается так, потому что к старому привыкли. Когда Варвара Анатольевна предложила Бондаревой тоже сделать доклад по одному из языков ЕС ЭВМ, на котором их группа должна была написать кое-какие программы, та отказалась наотрез, упомянув о моих мученьях с сочувствием.
3 День здоровья лаборатории
Тогда было принято летом или осенью устраивать день здоровья сотрудников. Набирали вкусных вещей и отправлялись на электричке в лес. Лена Дмитриченко сделала раскладку - кому что купить или испечь. Поехали по Киевской дороге, станция Победа. Они там уже бывали. Денёк был серенький, туманный, но места за окном проплывали неплохие. Вышли и по аллее углубились в лес.
Вера со Леной как геодезистки должны были найти место, где был день здоровья 4 года назад. Под ногами попадались кое-какие грибы, но Вера сказала, что так мы никуда не дойдём и мы заторопились за ней.
Обычно я в лесу пою, но тут была какая-то скованность, и я только бормотала под нос. Мы добрались до болота и стали пересекать его, выбрав два направления: Вера, Лена, студентка Лидочка и Галя - одно, а Варвара Анатольевна, Геннадий Степанович, Настя, Оля, Люся и я - другое. Мы долго плутали и промочили ноги.
Вера посоветовала тем, у кого промокли ноги, посушить обувь у костра. Мне не хотелось признаваться, что я промочила ноги. Так и сидела, завидуя Геннадию Степановичу.
Вышли на опушку, на которой уже разложились остальные. Лена пошла рубить сучья для костра. Варвара Анатольевна спросила: "Лена, зачем? У нас Геннадий Степанович есть!"
Вера ответила за Лену: "Дай потешиться".
Вера, оказывается, была рядом, когда я делала бутерброды. Она протянула мне руку, раскрыла ладонь повелительным и энергичным жестом. Моя рука вдруг обмякла и я отдала ей нож, совершенно незаслуженно глядя ей в глаза как кролик на удава.
Вера открыла Ленины маринованные чернушки и поверх колбасы и лука положила на каждый бутерброд по большому грибу. Дразнящий запах разлился по опушке и поплыл к болоту.
Мы выпили водки. Геннадий Степанович поперхнулся и расплескал половину содержимого своего стакана. Я отрезала кусок сливочного масла и проглотила перед водкой. Лидочка Ульянова сказала, что пить не будет.
Я: "Лидочка, ведь ты на 3-ем курсе!"
Лидочка: "А мы на 1-ом курсе пили"
Вера: "Что же тебя не научили пить?"
Вера сказала, взглянув на часы: "Сейчас расходимся, в 2 здесь", - таким привычным негромким, но повелительным голосом, что я сразу представила, каким авторитетом она пользовалась в геодезической партии. Она везде пользуется авторитетом.
Обсуждали Солоухина и Кочетова. У Солоухина и Лены были общие родственники. Возмущались "Чего же ты хочешь?" Кочетова. Лена сказала, что у неё впечатление, что вот человек ел за столом, веселился, разговаривал, а потом вышел за дверь и написал пасквиль. При этом она пытливо посмотрела мне в глаза.
Я попросила её рассказать о работе геодезистов. Она с удовольствием стала рассказывать. Слушать было интересно, хотелось ещё и ещё.
Мы несколько раз выходили почти к костру, но вовремя уходили - лесок оказался маленьким. Все вернулись к костру раньше времени. Приличные грибы собрала только Вера: опята, полную сумку. Оля показала мне пригоршню грибов: "Мне Вера дала на супчик Стаське".
Я сняла куртку: было тепло, висел туман, из него иногда падала капля- другая.
Прошли два человека, спросили, почему мы жжём костёр.
Вера: "С нами главный пожарник Московской области".
Стали вспоминать вечеринку у Лены. Лена сказала, по-моему, испытующе глядя на меня: "Я за подругу испугалась, её муж приударил за Инной".
Заговорили о Сибири. Я сообщила, что у меня в Новосибирске есть знакомая, хорошая девчонка.
"В Сибири люди лучше, чище", - сказала Лена. Я начала фотографировать несмотря на дождь, который накрапывал всё увереннее.
Оля Бондарева: "Наташа тщательно готовится к пенсии, фотографии будет разглядывать".
Все занавешивались накидками и раскрывали зонты. Вообще было замечательно, уходить не хотелось. Я заявила, что всех люблю и всем готова всё простить. Окружающие испугались и просили не зарекаться.
Вера несколько раз просила, чтобы кто-нибудь дал ей кусочек сливочного масла. Я встала и отнесла ей.
Дождь пошёл как следует. Все под зонтиками доедали салаты. Я доела маринованные чернушки. Мы с Галей пришли к выводу, что личность
развивается только в коллективе. Геннадия Степановича спросили, хороший ли коллектив лаборатория. Он ответил, что ничего. Мы стали говорить ему, что он нам очень нравится.
Пошли к станции. Все отстали. Впереди шла Вера, за ней мы с Настей (про неё я как-то сказала, что меньше всех в лаборатории испугалась её, когда пришла). Настя закончила МИФИ, у неё муж - профессор МГУ, дочь с 5 лет увлечена геологией и побеждает в конкурсах фотографии - микромир насекомых.
Настя с великолепными тёмными волосами, но короткой стрижкой. Глаза необыкновенные. К сожалению, всегда в очках, а на ногах - бинты, вены. Спокойные жесты. Голос низкий, богатый оттенками. Как и все в лаборатории, шьёт, вяжет, варит варенье, печёт и закатывает банки.
Меня спросили, кого я больше всех испугалась - "всех остальных".
Мне хотелось поговорить с Верой, и я решила, что если Настя отстанет, я поговорю. Но она не отставала. Тогда я отошла к Насте и мы пошли вместе.
Пейзаж вокруг был нестеровский. Нежная дымка обволакивала осинник. Листья вздрагивали, словно во сне, под каплями, падавшими из тумана.
Вера шла впереди походкой гимнастки. Я сказала Насте, что неплохо бы сфотографировать Веру вот так. Потом, просто по привычке ходить быстро, я опять приблизилась к Вере и шла за ней по пятам, опустив глаза и думая, что всегда меня кто-нибудь ведёт за собой.
В поезде в купе сидела рядом с Верой. Я молчала, только сказала, что Галя сидит в непринуждённой позе, а я так не умею. У Гали сводило левую ногу, и она, сидя у окна, вытянула её под противоположную скамейку, на которой сидела Вера.
Вера сказала, зевнув, что уже много времени. Мы разочарованно спросили её: "Разве она куда-нибудь спешит?"
Она из вежливости ответила, что нет.
Девчонки пошли покурить. "Пойдём, Наташа?"
Я: "Не курю. Что ж, придётся идти, не оставаться же мне одной".
Люся: "Пойдём?"
Я (в шутку): "Не оставляйте меня одну! Мне будет скучно".
Вера поняла это всерьёз и осталась.
Я: "Ну, а вы почему не пошли?"
Вера: "Я не хочу. У меня внутри всё сожжено".
Помолчали.
Девчонки, курящие в тамбуре, наблюдали нас, как детектив в телевизоре.
Я сделала глубокий вдох и решилась: "Вера, вы часто смотрите на меня так,
словно хотите что-то спросить".
Вера: "Да нет, разве я часто кого-нибудь что-нибудь спрашиваю?"
Я (опять глубоко вздохнув): "Но может быть я должна вас что-нибудь спросить?"
Вера: "Делай так, как тебе удобнее".
Я (согнувшись, как от удара под ложечку): "Нет, ну так нельзя, но что же делать..."
Какая-то тайна висела между нами, но я так и не узнала её.
4 Еда Лены Коптеловой
Лена пришла позже меня и тоже встретила поначалу некоторое отторжение, хотя умела печь пироги. Между прочим, Кожевникова такого отторжения не встретила - обаяние зашкаливало. Кожевникова тоже пришла позже меня.
Лена не забыла, как я приветила её при общем отторжении коллектива. Она читала стихи, посвящённые новоселью Огромновой, и их признали единогласно неудачными.
То новоселье праздновалось торжественно. Огромнова открыла нам в вечернем платье и страшно волновалась, встречая на пороге. Всем рассказывала, что сломала ногти и некогда подпилить. Волосы у неё стояли несколько дыбом, как от ужаса. Но, может, такая мода.
Угощались, танцевали. И Лена встала за столом и прочла стихи. Ну да, они были так себе, по случаю, но многие довольно громко выражали своё неодобрение.
Когда мы с ней работали на машине ночью, она закармливала меня деликатесами. Её муж был офицером КГБ (все потомки работников НКВД, комиссаров и родственники работников КГБ хорошо ко мне относятся. Должна ли я есть из их рук, если эта организация неизвестно за что расстреляла моего милого дедушку?)
Это были бутерброды с сёмгой, севрюгой, икрой, хорошими сыром и колбасой. Как нам всем не хватает доброты и сочувствия!
С ней и работалось хорошо. Удавалось сосредоточиться. Тёмные волосы, тёмные внимательные глаза. Уверенные голос и жесты. Её, как и меня, хотели выдавить из лаборатории, но поступило распоряжение повысить. Умница она была и у меня училась программированию на новой машине легко, быстро.
5 Сорокалетие Лены Дмитриченко
Весь день только и думали на работе о предстоящей вечеринке. Варвара Анатольевна, заведующая лаборатории, и девчонки смежного сектора были у заказчика, часть оставшихся после обеда ушли помогать готовить Лене.
Лена была геодезисткой - она работала после окончания геодезического института в тайге и была окутана ореолом романтики, так же, как Вера, которая тоже окончила геодезический институт и тоже в молодости работала геодезисткой.
Когда я начала что-то делать на вычислительной машине, которая в те времена, у нас по крайней мере, ломалась по нескольку раз на дню и надо было сохранять обязательно результаты работы между этими поломками, Вера и её подруга Зина, очень эффектная блондинка с огромной грудью, шевелюрой и вообще похожая на русалку, зачем-то каждый раз уничтожали результаты моего и так не слишком успешного труда, пока мне не выдали личный диск для моих файлов.
Прорыдав какое-то время над результатами моих нешуточных и довольно часто ночных трудов, я оказалась под началом Лены.
Начало было сладким. Она усадила меня за свой стол и положила передо мной конфету и план работ. Ещё когда я была в группе Веры и та была недовольна мной, Лена подходила, пританцовывая, и напевала сочувственно: "Улетай, туча, улетай туча, улетай..."
У Лены я хоть понимала, что мне надо сделать и как. Вот на её-то 40-летие мы и были приглашены всей лабораторией. Когда вышли из НИИ, у проходной стоял Слава Федченко с какой-то женщиной. Слава был разведён, очень красив лицом и фигурой и числился в женихах, но довольно сильно пил, хотя был хорошим программистом.
Никто из нас не мог понять, едет он с нами или нет. Единственный мужчина нашей лаборатории Геннадий Степанович и Слава, который всё таки с нами поехал, делали вид, что ни на кого не смотрят, а мы с Варварой Анатольевной любовались бриллиантом и изумрудом на пальце Люси Золотилиной.
Вышли на Комсомольской. Прошла гроза и ещё собиралась. В зале ожидания Казанского вокзала стоял тяжёлый запах. Я хотела сказать что-то о запахе странствий, но Варвара Анатольевна заметила, что пахнет тухлым мясом.
Я пожаловалась, что ошпарила руку кипятком из чайника и боюсь, что это плохая примета и мне не повезёт на вечеринке. Варвара Анатольевна возразила, что такой приметы нет, и всё будет хорошо.
Вера оказалась впереди и побежала к электричке. Я - за ней. Войдя в вагон, я прошла на одно купе от неё. Ко мне подсели Люся Золотилина и Лидочка. Вера в своём купе села напротив и я часто ловила её взгляд. Я смотрела в окно, изредка перебрасываясь парой слов с Люсей. Она в окно показала дом, в котором живёт. Я очень боялась ляпнуть на вечеринке что-нибудь обидное или лишнее.
Скомандовали выход. Мы - Вера, Люся и я, - поднялись на мост и Вера купила васильки. Я заметила, что у меня такой зелёный двор, что даже васильки растут. Вера с Люсей возразили, что у них зеленее. "Вас не переплюнешь", - огорчилась я.
Вера спустилась с моста первая. Стройная, в длинной юбке, в которой ходила на овощную базу, с очень прямой спиной, обтянутой "лапшой". Я спускалась с лестницы, поддерживая Люсю, которая боялась упасть. В автобус сели все. Я даже к окну. Проехали мимо Перовского универсама и вышли.