"Многие сочинения приписывают драгоценным камням не-исчислимое множество таких свойств и действий, кои без со-мнения одного только баснословия и осмеяния достойны"
У.Ф.Бируни, "О драгоценных камнях" 1779г.
"- Вот анфракс, священный камень земли Офир... Он горяч и влажен. Погляди, он красен как кровь, как вечерняя заря, как распустившийся цветок граната, как густое вино из виноград-ников энгедских... ...Это камень любви, гнева и крови... ... Но-сящий его приобретает власть над людьми. Он врачует сердце, мозг и память... ... он будит вокруг себя любовные страсти"
А.Куприн, "Суламифь"
Великий Брама милостив к детям своим. Волей его рождены и несокрушимые горы, и невесомый снег, укутывающий острые вершины подобно звездному серебру. Земля радует глаз цветами, изумрудная трава мягка, словно пух, кудрявые рощи дарят благословенную тень, а прозрачные, точно мысли праведни-ка ручьи, несут прохладу.
Птицы поют, восхваляя Браму.
Звенящие водопады славят Творца.
Робкий жасмин и величественные, словно огромные опахала, веерные пальмы, шепчут: "Слава Бра-ме". Мир радовался жизни, и добродетельнейший Кэнэбоди, принимаясь за работу, улыбался, как человек, который знает кое-что, недоступное другим людям. Мысли его, уподобляясь священным водам великой ре-ки, текли размеренно и неторопливо, в который раз дивился Кэнэбоди мудрости Богов. В созданном Брамой мире для каждого нашлось место: для мудрых правителей и раджапутов , которым надлежало заботить-ся о благе народа, и браминов , без устали возносящих молитвы богам, для умелых воинов-кштариа и ре-месленников-судра .
Благодарил Кэнэбоди мудрейшего из Богов и за собственную долю: тяжело бедняку, что с рассвета до заката горбатится на поле под палящими лучами солнца, тяжело охотнику, ибо джунгли таят в себе немало опасностей. Прячется в ветвях пятнистый леопард, неслышно ступает хитрый хозяин леса - тигр, молниеносно атакует коварная кобра, немая проводница ужасной Айхивори. И хорошо ремесленнику, чья душа видит красоту, таящуюся в камне. Такому, как Кэнэбоди, золотых дел мастер, умелым рукам кото-рого покорялось и тяжеловесное золото, и капризное серебро, темнеющее от прикосновения нечестивца. Кэнэбоди по праву гордился своим мастерством, ибо каждому известно, что серебро - есть душа мира металлов, и лишь человек, чей дух чист, а помыслы благородны, способен обуздать его. А ведь были еще и камни: великолепные сапфиры, застывшие осколки неба, гордость и краса Кашмира, фиолетовые амети-сты, фирюза , маньяра и царственный адамас , который есть не что иное, как застывший по капризу Брамы, солнечный свет.
Тысячи камней прошли через руки мастера, и к каждому старик Кэнэбоди находил подход. О, какие он делал украшения. Сам раджа Кашмира заказывал серьги для своей единственной дочери, принцессы Се-расвати. Поговаривали, будто красотой девушка не уступала богине, имя которой носила.
Работой Кэнэбоди раджа остался доволен, более того... Знак великого доверия лежал на столе пе-ред мастером, знак того, что Боги еще не оставили землю, ибо создать подобную красоту под силу лишь богам. Ратнарадж при взгляде на который невольно вспоминаются слова древней легенды: "яркое солнце юга несет живые соки великого Асура, из которых рождаются камни. Налетает на них ураганом вечный соперник богов, царь Ланки... Падают камни тяжелой крови на лоно реки, в глубокие воды, в отражение прекрасных пальм. И называлась река с тех пор Раванагангой, и загорелись с тех пор эти капли крови, пре-вращенные в камни ратнараджа, и горели они с наступлением темноты сказочным огнем..."
Уже третий день любовался Кэнэбоди совершенной красотой камня и никак не мог решить, как по-мочь внутреннему солнцу, что таится в каждом самоцвете, засиять в полную силу. А время идет, спешит раджа, вот-вот явятся послы из Лахора просить руки прекрасной Серасвати. Жаждал раджа удивить гостей, поразить богатством древнего города. И понимал мастер: ни один человек не останется равно-душным к великолепному ратнараджу размером с соколиное яйцо. На маленькое сердце похож камень. И цвет необычный, насыщенный, почти черный, но, если вглядеться, то можно увидеть, как в багряной глу-бине беспомощно мечутся золотые искры.
Кэнэбоди улыбнулся, пожалуй, он понял, что следует сделать. Это будет истинное сокровище, и старик был благодарен вершителям судеб за то, что именно его рукам суждено открыть миру сию красо-ту. Он даже название придумал.
Лакшми . Прекраснейшая из богинь, дарящая любовь и радость. Кому как не ей посвятить это диво.
- Здравствуй, Лакшми, - поклонился мастер. Он всегда начинал работу именно так. - Добро пожало-вать в мир...
Камень отозвался яростной вспышкой алого света.
Охотник.
Больше всего в жизни Сапоцкин Антон Сергеевич не любил теплое пиво, ночные вызовы и такие вот непонятные дела, как это. Насчет теплого пива в марте можно было не беспокоиться, а вот ночными вызо-вами жизнь баловала, впрочем, как и непонятными делами.
Тело уже убрали, но на полу остался тщательно вычерченный белый силуэт и контрастно-черные пятна. Кровь. И еще мелкие комочки чего-то серо-розового. Мозг. На лестничной площадке было много и крови, и мозгов, и рыжих, как плоские абхазские мандарины, волос, хватило на всех любопытствующих. Наверное, когда группа уедет, площадку заполонят соседи - посмотреть, потрогать, поприсутствовать на САМОМ НАСТОЯЩЕМ МЕСТЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ. Старушки-соседки станут перешептываться, заглаты-вая впечатления остро пахнущими сердечными каплями, пацаны со двора будут на спор трогать влажные пятна, а мужики, закуривая лестничную площадку горьким дымом, начнут выяснять - сразу она померла или нет.
Антон Сергеевич мог бы просветить их на этот счет - жертва умерла сразу, наверное, она так и не по-няла, что произошло. Сапоцкин даже примерно представлял, как это случилось: вот она возвращается до-мой, взбегает по лестнице, вставляет ключ в дверь - он до сих пор торчит, в связке три ключа и брелок-далматинец - замок щелкает и одновременно с этим раздается выстрел.
Выстрел, которого никто не слышал.
Почему? Глушитель? Или работающий телевизор? Или очередная стрелялка пятнадцатилетнего сосе-да по площадке - его колонки почти плавились от напряжения, а пулеметная пальба мешала спокойному существованию остальных жильцов. Пользуясь удобным случаем, старушки нажаловались на малолетнего хулигана, заодно и просветили Сапоцкина насчет того, что у гражданки Красилиной имелся любовник.
Красилина. Красилина Инга Вадимовна - так ее звали. Молодая - двадцать три года по паспорту, и красивая - в квартире вся стена увешана фотографиями. Инга смеется, Инга танцует, собирает цветы, валя-ется на пляже, обнимается с гигантским плюшевым слоном... Фотомодель. Та же самая старушка с кокетли-выми седыми кудряшками и черной лаковой сумочкой, которую она ни на секунду не выпускала из рук, что рассказала про любовника, сообщила и о профессии. Свидетельница курила тонкие дамские папироски, вставляя их в тонкий дамский мундштук, и требовала немедленно этого любовника задержать - якобы, только у него имелась причина убить Ингу. Из причин на выбор предлагались: деньги и ревность. На по-следнюю глазастая старушка напирала особенно, вспомнив к месту и несчастную Дездемону, и развеселую Кармен... Какое отношение сии персонажи имели к убитой, свидетельница сама не знала, но от слов своих отступать не собиралась.
Та же бабушка не только номер машины припомнила, но и довольно внятно описала внешность этого самого любовника. Жаль только, что неизвестный гражданин вряд ли имеет отношение к произошедшему. Красилину убили не из ревности или денег, хотя Антон Сергеевич отработает и эти версии, но венок из бе-лых, точно простыни после приезда тети Аси, роз автоматически привязывал это убийство к двум другим.
Итого три, и Сапоцкин отчего-то не сомневался: счет, открытый одиннадцатого января две тысяче шестого года, увеличится, хотя Антон Сергеевич душу готов продать, если на оную сыщется покупатель, только бы счет остановился на цифре "три".
Пигалица
Мне приснился странный сон, настолько правдоподобный, что я сперва и не поняла, где нахожусь. Где же солнце, деревянный стол, морщинистый старик с коричневой кожей и почти живой сгусток огня по имени Лакшми? Сказка оборвалась на самом интересном месте. Это в корне неправильно, такие сны не имеют права просто так взять и закончится. В таких снах хочется жить, а вместо этого приходится вставать и топать на работу.
Кстати, о работе, я кажется проспала.
В очередной раз.
Третий на этой неделе. А, учитывая, что сегодня всего-навсего среда, то можно считать, мне удалось установить рекорд по количеству опозданий за одну неделю. Ужасно!
О душе, утреннем кофе и уж тем более, макияже пришлось забыть. Какой макияж, когда на часах без четверти десять! А рабочий день, между прочим, начинается в девять ноль-ноль. Я только представила мно-гозначительные взгляды наших сотрудниц, хмурое лицо Гошика и надменно-покровительственный тон Ла-почки. "Машенька, - вот что она скажет, - я все понимаю, но дальше так продолжаться не может. Ваша должность предполагает определенную ответственность, и мы не можем допустить столь безалаберного отношения к работе..." Потом Лапочка обернется, и так нежно-нежно пропоет: "Правда, дорогой?" Дорогой сначала нахмурит лоб, потом вздохнет и кивнет. Гошик никогда не перечит своей Лапочке.
Где уж тут вспоминать красивый сон, тем более мечтать о его продолжении.
Ох, грехи мои тяжкие, все кувырком: на светлых брюках обнаружилось отвратительное пятно неиз-вестного происхождения. Темные не сошлись на талии, и я с грустью констатировала - последние пару ме-сяцев вынужденного безделья не прошли даром, килограммчика три нагуляла, а то и все пять. Пришлось напялить джинсы, в которых я собаку выгуливаю. И достанется же мне!
Пять минут на одевание, десять на выгул Степана, который и так уже держался из последних сил, еще пять - на поиск папки с документами. И полчаса бесплодных попыток завести машину. Ну, за что мне это наказание? Бегу домой, вызываю такси. Говорят, ждите. Жду. Переминаюсь с ноги на ногу, да взгляд от се-кундной стрелки оторвать не могу.
Где же это чертово такси!
Уж полночь близится, а Гектора все нет.
Нет, не так. Уж полдень близится, а Машеньки все нет.
Машенька - это я. Мария Петровна Пигалица. Смешно, да? Это у меня фамилия такая - Пигалица. А внешне я совсем даже на птицу не похожа, но все равно обидно. Хромой Дьявол по-другому меня не назы-вает, только Пигалица, ну, или Мышь, что еще обиднее. Он вообще жутко противный тип, надоедливый, хамоватый, а, главное, Гошик верит ему гораздо больше чем мне. Хотя, о чем это я. Гошик любому верит больше, чем мне, и виноват во всем Хромой Дьявол.
В офис я влетела, когда стрелки часов сошлись на цифре "12". Замечательно! Великолепно! По-другому и не скажешь. Нацепив "деловое" выражение лица, я попыталась незаметно прошмыгнуть в свой кабинет - спасибо Гошику, что хоть этот закуток оставил, но не тут то было.
- Мария Петровна, - не ко времени выглянувшая в общий зал Лапочка улыбалась ТАК дружелюбно, что у меня скулы свело от злости, - будьте добры, зайдите к Георгию Алексеевичу.
Оставалось кивнуть и подчинится, ну и надеяться, что выгляжу не слишком виноватой. Судя по тому, как за моей спиной переглянулись Светочка с Людочкой, притворятся я так и не научилась. Светочка - это наш бухгалтер, образцовая сотрудница, образцовая супруга и образцовая мать. По-моему, с самого рожде-ния над Светочкой довлело проклятие образцовости, поэтому она так нетерпимо относилась к чужим недос-таткам. Даже с Людочкой Светлана дружила "по долгу службы", или, говоря нормальным языком, чтобы было с кем посплетничать. Например, обо мне.
И о Лапочке.
И о Гошике.
И уж конечно, о Хромом Дьяволе.
Наверное, следует кое-что разъяснить. Гошик, или Георгий Алексеевич Баюн - директор и главный владелец фирмы "Скалли", а заодно мой муж. Бывший. Развод состоялся около года назад, но я по-прежнему считала Гошика своим. И вообще, там все так запутано, грязно и больно, что и вспоминать не приятно. Скажу только, что после развода мне досталась двухкомнатная квартира, в которой я проживаю на птичьих правах, больная "Тойота" десяти лет отроду, пес Степан редкой породы кане-корсо и должность креативного директора.
Лапочка - Элла Есенина, бывшая секретарша, а ныне заместитель директора и, раз уж на то пошло его новая невеста. Ох и не любим мы друг друга! Точно знаю, Лапочка изо всех сил старается выжить меня из фирмы, а я сопротивляюсь, цепляясь за Гошикову совесть - не такая уж он и скотина, чтобы оставить меня без средств к существованию. Фирма-то общая, вместе начинали - я бабушкину квартиру продала, Гошик мамины серьги с бриллиантами заложил, а откуда у Хромого Дьявола бабки взялись - до сих пор не знаю, принес и все. Короче, со "Скалли" мы повязаны крепко, и никакая Лапочка эту связь не разорвет. Правда, сей факт не мешает ей портить мне кровь.
Что еще? Ах да, чуть не забыла. Элла очень гордится своей знаменитой фамилией, и пытается писать стихи. Лучше бы она и дальше кофе варила.
Ну вот, дошел черед и до Хромого Дьявола. Вообще-то он совсем не дьявол, а нормальный человек, просто мы с ним друг друга немного недолюбливаем. Ай, ладно, чего уж тут, я его на дух не переношу, а он считает меня наглой выскочкой, которая до сих пор пытается связать его драгоценного дружка по рукам и ногам. С самой первой нашей встречи Дамиан - это у него имечко такое, Дамиан, - с маниакальным упорст-вом ставит меня на место. Естественно определенное им место меня абсолютно не устраивает, я сопротив-ляюсь по мере сил и возможностей.
В Гошкином кабинете собрались все трое, неужели меня ждут?
- Доброе утро! - Я выдавила почти искреннюю улыбку, Гошик хмуро кивнул, Элла кисло улыбну-лась, а Хромой Дьявол ответил за всех:
- У нормальных людей уже день наступил, это только у тебя, Мышь, утро до обеда продолжается.
- Вот, вот! - поддержала Лапочка. - Между прочим, сегодня в десять встреча с Йогуртами. Не состоя-лась. По вашей вине! - Ко мне Элла обращалась исключительно на "вы", дистанцию сохраняла. А вот про Йогурты - это клевета и грязные инсинуации! Я еще два дня назад все приготовила: идея, обоснование, эс-кизы... Из рук в руки передала. Но нет, она не желала слушать оправдания.
- Вы же знали, насколько важен для нас этот клиент! Вы у нас креативный директор! Вы и никто дру-гой! Мне пришлось переносить встречу! Договариваться! Унижаться! Но, мало того, что вы позволяете себе появляться на рабочем месте после двенадцати, когда у всех рабочий день начинается в девять... - Лапочка перевела дух. - Посмотрите на себя! На кого вы похожи!?
- На крестьянку Машу, - подсказал Дьявол. Нет, против двоих мне не выстоять.
- А что? - Притворно удивился он, заметив мой взгляд, - я против крестьянок ничего не имею. Наобо-рот, мне даже нравятся такие женщины... Веет, знаете ли, таким... Родным... Земля, скотина, близость к природе...
Скотина? Это кто тут скотина? Я что ли? Да он себя в зеркале видел?
- Ладно, - как всегда в спор вмешался Гошик, наш вечный мировой судья. - Поговорили и хватит. Ну, Машка, ты это... Того... Ладно?
- Ладно. - Кивнула я. - Можно идти?
- Куда? - Встрепенулась Лапочка.
- Работать.
- Иди. - Махнул бывший муж и нынешний начальник. В этом весь Гошик. "Ну, это..." "Того..." "Ладно". Образцовый подкаблучник, жаль, что я поздно это заметила.
- В три приедут Йогурты! - Напомнила Лапочка.
Ну, все, кажется, можно перевести дух и подготовится к встрече с Йогуртами. Тьфу-ты, Новицкими, как бы не лопухнутся и на самом деле не обозвать их Йогуртами, и кому в голову пришло дать этой милой паре такую кличку.
Кому, кому, мне, естественно. Муж и жена Новицкие владели небольшим бизнесом: производили эти самые растреклятые йогурты, которые и требовалось разрекламировать. Кое в чем Лапочка права: к встрече следовало подготовиться, да и видок у меня не совсем чтобы... Остается надеяться, что Герман Новицкий будет оценивать мои идеи, а не внешность.
Вроде бы все готово, проверено и перепроверено. Идея на самом деле классная, родная, вымученная и выстраданная, и слоганчик замечательный, и наброски. И в успехе я уверена на все сто, тогда откуда это неприятное чувство, которое не оставляет меня с самого утра? Сон, что ли, виноват?
Может, если кофе выпить, полегчает? В который раз я порадовалась наличию собственного кабинета. Пускай маленький, пускай ремонт здесь делали еще при Екатерине II, а то и при Екатерине I, пускай нет кондиционера и кожаного кресла, как у Гошки, зато из окна открывается замечательный вид на автомобиль-ную стоянку и мусорные баки, возле которых постоянно кипит жизнь. Из других достопримечательностей следует упомянуть стол, занимающий большую часть жизненного пространства, два стула - мой, старый и неудобный, и для посетителей - поновее и тоже неудобный, ну, компьютер, куда без него, полки опять же. Пытаясь создать образ высокообразованного человека, я нагрузила полки специализированной литературой и женскими журналами. В последних мне нравилось разглядывать картинки, и, чего уж там, иногда мыс-лишку-другую удавалось урвать. Стыдно, конечно, но я себя старательно оправдывала тем, что занимаюсь не плагиатом, а дальнейшей разработкой интересной концепции.
Чайник закипел.
О, вот, кстати, еще один плюс. Можно попить кофейку и никто не станет заглядывать тебе в рот.
В дверь постучали.
- Можно?
- Заходи. - С Толиком Алексиным, нашим гением фотографии у меня были самые теплые отношения. Сам Толик не отказался бы поднять градус до "горячих", но я против служебных романов. Принципиально. Хотя сей рыжеволосый нахал был мне симпатичен.
- Вижу, еще жива. - Толя по обыкновению устроился на краешке моего стола, такая у него привычка. А мне оставалось лишь надеяться, что бумаги, на которые уселся фотографических дел мастер, не слишком пострадают. Один раз Бамбр - так Алексина называли его многочисленные друзья-подружки - уселся на мой бутерброд с маслом и ветчиной, но печальная история ничему не научила нашего обалдуя.
- И не надейся.
- Да ладно, Машка, я ж за тебя.
- И за Родину, и за Сталина...
- Все шутишь.
- Шутю. Чего хотел? Если пришел сказать, что для рекламы ортопедических тапочек тебе необходима Клаудия Шиффер, то это не ко мне.
Толик хихикнул, но как-то слабо, невыразительно. Странно, обычно над моими плоскими шутками он ржал, как конь, а тут один-единственный смешок. Непорядок.
- Машка... Хочу спросить... - Бамбр нервно взлохматил волосы. Определенно непорядок, так он де-лал лишь в минуты сильнейшего душевного волнения. Например, когда съемка не ладилась или очередная подружка после трех дней знакомства пыталась затащить беднягу в ЗАГС.
- Спрашивай.
- Что они тебе сказали?
- Ничего нового. - Я успокоилась. - Что встречу перенесли, и чтобы не опаздывала больше.
- И все?
- Всё.
- Точно?
- Слушай, - я разозлилась, - чего тебе надо? Подробно узнать, как меня Лапочка чехвостила? Так ты у Светки поинтересуйся...
- Не злись, Машка. Просто... В общем... Даже не знаю, как тебе сказать...
- Словами.
- У нас новый креативный директор! - Выпалил Толик, и на всякий случай слез со стола. А я... А я ничего. Тупо хлопала глазами и пыталась уложить информацию в свою систему координат. Информация, как следовало ожидать, не укладывалась.
- Как новый? А я?
- Не знаю. Я, Машка, вообще ничего не понимаю. Никто не понимает. Сегодня с самого утра Лапочка собрала всех, я еще подумал, что ей делать нечего, раз посреди недели собрания устраивает... - Алексин замолчал, а я тупо кивнула. Да, собираемся мы обычно или в понедельник утром, или в пятницу вечером, а посреди недели - никогда. Посреди недели работать надо.
- Ну и представляет какого-то типа. Сказала, что это - наш новый креативный директор. Машка, что теперь будет?
- Ничего. - Я поднялась с диким желанием кого-нибудь убить. Например, Гошика. О да! Сейчас я по-кажу этому мерзавцу, где раки зимуют! За моей спиной! Меня! Да как он вообще подумал! Толик испуганно попятился.
Дверь в кабинет директора я открыла ногой.
- Гоша, нам надо поговорить!
Он растерянно заморгал и обернулся на Лапочку. Ага, понятно, чья это была идея. А Дьявола нету. Замечательно!
- Я тут кое-что узнала! - Пускай сам скажет, глядя мне в глаза. Как бы не так, Гошик моментально отвел взгляд, уткнулся носом в бумаги, будто я и не с ним разговариваю. А Элла уже летит на помощь, то же мне, Чип и Дейл в одном лице.
- Мария Петровна! Что вы себе позволяете?!
- Это вы себе позволяете, а я пытаюсь понять. Например, что за новый директор у нас объявился? Не просветите блаженную дурочку?
- Маша, понимаешь... - Бывший покраснел, ага, стыдно, значит. - Такая ситуация... Нужно разви-ваться... Идти вперед... - забубнил он.
- Значит, это правда? - Ответом мне был виноватый кивок.
- Гош, ну как же так? А? - Весь мой запал исчез, Лапочка мгновенно воспользовалась ситуацией.
- Фирме нужно развиваться! А вы, извините за выражение, дилетант! И идеи у вас дилетантские. Нам нужен хороший специалист. С именем!
- А я?
- А что вы? Будете работать, как работали, но под началом опытного человека. И вообще, если бы вы не манкировали своими обязанностями и уделяли больше внимания вопросом самообразования, нам бы не пришлось... - Элла запнулась, раздумывая, как бы закончить красивую фразу, но, видимо, источник мудро-сти иссяк, и в заключение Лапочка заявила. - На работу вовремя приходить надо!
- Машенька, - Гошик развел руками, - ты же знаешь, у нас много конкурентов... Заказов все мень-ше...
- И ты думаешь, что новый человек поможет?
- Должен. Вот увидишь, Володя - нормальный парень, вы обязательно сработаетесь. - Бывший муж робко улыбнулся, а у меня в который раз защемило сердце. Бедный мой, как же он без меня, Гошик такой нежный, чувствительный, совершенно не способен жить самостоятельно.
- Работать-то он где будет? - Вопрос занимал меня постольку поскольку, это не моя проблема, где будет работать нормальный парень Володя. Оказалась, зря я так думала, Гошик снова покраснел, а Лапочка преувеличенно вежливым тоном поинтересовалась:
- А сколько времени вам понадобиться, чтобы освободить кабинет?
- Что?! - О таком повороте я и не помышляла.
- Ну, забрать личные вещи. Вы ведь больше не директор, поэтому и кабинета вам не полагается. Мес-та у нас немного, поэтому вынуждены вас переселить.
- Куда?
- В общий зал. В тесноте, как говорится, да не в обиде. Правда? - Она что, хочет, чтобы я зашлась от восторга при мысли быть выселенной из собственного кабинета, в общий зал? Нет, я согласна, с местом у нас действительно было туговато. Кабинет для Гошика и Лапочки. Отдельный закуток у Хромого Дьявола. Фотостудия Толика, там, еще, кажется, проявочная наличествует. Конференц-зал, где всякие презентации проводим. Мой кабинетик, который выходит уже и не мой. И общий зал - большая комната, разделенная тонкими перегородками на крошечные отсеки, где и обитало подавляющее количество наших сотрудников, начиная бухгалтерией и заканчивая Иваном - мужчиной неопределенного возраста, который подвизался в "Скалли" на должности курьера. Теперь туда предстояло переселиться и мне. Боже мой, какой позор!
- А если я против?
- Ну, Мария Петровна, - Лапочка улыбнулась, - в принципе, заставить вас работать силой никто не может...
- На что намекаешь?
- Во-первых, попрошу вас соблюдать нормы общения в трудовом коллективе. Во-вторых, работник, которого не устраивают решения руководства, всегда может найти себе другу работу, и, следовательно, дру-гое руководство.
- Гош, ты что? Собираешься меня уволить? Это ведь и моя фирма тоже!
- А где это написано? - Как бы между прочим поинтересовалась Элла, и я заткнулась. Нигде. Юриди-чески фирма принадлежит Баюну, а я никто, так, бывшая жена. У меня даже фамилия другая.
- Маш! Эля! Успокойтесь! Маш, ты сама знаешь, что я тебя не уволю!
Лапочка что-то пробурчала, но Гошик в кои-то веки не обратил внимания на нареченную.
- Зарплата останется... - Еще бы, не хватало только, чтобы он мне зарплату урезал. А Элка явно недо-вольна. - Дёмка предлагал, чтобы тебя к нему переселить, но...
- Спасибо, не надо. - Уж лучше вместе со всеми Людочками, Светочками, Валечками, чем наедине с Хромым Дьяволом.
- Я так ему и сказал, что ты не согласишься. Так ты переселишься сегодня? А то я Володьке пообе-щал... - Ну конечно, он пообещал Володьке мое место и мой кабинет, я же должна подчиниться, с улыбкой на лице и радостью в глазах. Меня так и подмывало хлопнуть дверью на прощанье, сдержалась - некрасиво, да и дверь жалко, она точно не при чем.
Толик ждал меня в кабинете, сидел на столе и нервно перебирал бумажки.
- Ну, как? - Голубые по-детски наивные глаза с надеждой воззарились на меня.
- А никак.
- Плохо... Я, того... Пойду, что ли, а то работы много. - Он еще немного потоптался на пороге. - Ин-гу убили. Слышала?
- Нет.
- Вчера. Застрелили. Она была красивая.
- Да. Наверное. - В данный конкретный момент меня больше волновала собственная судьба. А Ин-га... Я даже не понимаю, о какой Инге идет речь.
- Ну, так я пошел? - Повторил свой вопрос Толик. - А то этот приехал...
- Иди. - Только сейчас я поняла, что забыла спросить, а как, собственно говоря, будет называться моя должность?
Дизайнер, обыкновенный дизайнер. Стремительная карьера, однако, была директором, стала дизайне-ром. С "этим", как назвал нового начальника Бамбр, мы познакомились: еще один удар по самолюбию. За-польский Владимир Владимирович был моложе, нахальнее и, что самое обидное, талантливей. А еще он прекрасно осознавал свои преимущества и не стеснялся их использовать. Так, меня он с ходу окрестил Ма-шенькой, приравняв таким образом к Людочке, Светочке, Анечке и кто там у нас еще имеется, заодно и за опоздание отчитал. Прилюдно, как девчонку. Светлана довольно заулыбалась, будто очередную медаль за образцово-показательную жизнь получила.
Разбор моих трудов Владимир Владимирович - Володей нашего героя величало начальство, осталь-ные же будьте добры обращаться по имени-отчеству, со всем возможным политесом, - устроил, слава богу, в моем, ах, простите, своем, кабинете. Чего я только не наслушалась. И мыслю я шаблонно. И образования у меня нет. И реализовать идею не способна. И... И вообще, непонятно, как фирма с таким креативным ди-ректором на плаву держится. А еще Владимир Владимирович пообещал вплотную заняться моим профес-сиональным уровнем и надавал кучу заданий.
Паразит.
Красивый паразит.
Красивый самовлюбленный паразит.
Сладкий, как сахарная вата, блондинчик с пухлыми губами, "мужественным" подбородком, вырази-тельными серыми глазами и сексуальным баритоном. Чувствует мое сердце, будут еще с этим типом про-блемы. У меня, например, уже есть, с ним и с кабинетом, который Владимир Владимирович попросил осво-бодить сегодня же вечером, в свободное от работы время, естественно. Бедный Степка, опять хозяйка за-держится.
Рабочий день тянулся, точно старая советская жевательная резинка, которая стоила в магазине десять копеек и почти не жевалась, зато ее хватало на месяц. Больше чем на месяц. Случалось, жевали всем клас-сом, передавая друг другу по очереди. И было же нам вкусно. Эх, мама моя, мамочка, почему я так спешила вырасти?
Выросла, и что теперь?
Охотник.
Установить владельца серебристого "Лексуса" за номером... не составило труда. Пыляев Дамиан Ни-канорович. Вот так сюрприз, Сапоцкин не знал, к добру эта встреча или совсем даже наоборот, но, честно говоря, был рад повидаться со старым знакомым, правда, повод для встречи не самый радостный, но тут уже ничего не попишешь.
Нарушая все правила, Антон не стал вызывать Пыляева на допрос, а пригласил по старой памяти на "чашечку пива". Пить это самое пиво Сапоцкин не собирался, как и забывать о деле в угоду симпатиям прошлого, просто в кабинете, где кожей чувствуешь, как за стенкой шубуршат заржавевшие колесики СИС-ТЕМЫ, нормального разговора не получилось бы, а Антону нужен был именно нормальный, человеческий разговор.
К месту встречи Пыляев подкатил на машине, и Сапоцкин ощутил мгновенный укол зависти - сереб-ристая заграничная птица не чета его "шестерке", деньги на которую Антон собирал два года - копил, одалживал и даже, о ужас, брал заказы "со стороны". В заказах не было ничего криминального - подума-ешь, пробить машину, на которой чья-то жена укатила за город, или, в свободное от работы время, за этой самой женой последить, но Антону все равно было стыдно, не для того он учился, чтобы...
- Привет. - Пыляев почти не изменился, хоть и не виделись они уже лет десять. Сапоцкин мысленно прикинул - вышло, что даже больше, чем десять.
- Привет.
- Как дела? - За Димкиным вопросом стояло не желание узнать, как он, Сапоцкин Антон, Сап Антоха, если как раньше, прожил десять лет, а интерес, с какой это радости ему вдруг захотелось встретиться.
- Нормально. Садись. Или не по чину в забегаловке сидеть? - Проклятая зависть все-таки выбралась наружу, и теперь тихо радовалась, довольствуясь мелким укусом. Пыляев молча плюхнулся на пластиковый стул. А в универе он попроще был, безо всех этих костюмов, рубашек, галстуков и машины, на которую Ан-тону в жизни не заработать. К столику моментально подлетела официантка, девица старательно улыбалась, демонстрируя кривоватые и желтоватые зубы, и бросала в сторону Пыляева довольно-таки откровенные взгляды. А Сапоцкину сказала, что у них самообслуживание, и что она не официантка, чтобы заказ на сто-лик таскать. Антон с трудом дождался, пока девица уберется к себе, за стойку.
- Ты Красилину знаешь? - Беседу он хотел начать не так, но проклятая зависть, с которой Антон все никак не мог сладить, диктовала свои условия.
- Кого?
- Красилину. Ингу. Вадимовну. - Четко и по слогам повторил Сапоцкин.
- Ну знаю. Только насчет отчества не уверен. Рыжая и с веснушками?
- Угу. Рыжая и с веснушками. - Веснушки Антон заметил на фотографиях - выбираясь из черепной коробки, пуля раз и навсегда стерла веснушки. И личико стерла, только волосы и остались, рыжие, точно мандарины, кудряшки. Димка молчал, а Сапоцкин не знал, что говорить дальше. Наверное, лучше в кабине-те было бы, там сразу понятно, кто есть кто. А здесь...
- Ну, выкладывай, что случилось.
- Какие отношения связывали вас с Красилиной Ингой Вадимовной? - Антон сам ненавидел себя и за зависть, и за жуткий официоз, который являлся продолжением этой самой зависти, и за подозрительность и за то, что старый приятель как-то в один момент перестал быть старым приятелем, и перешел в разряд по-дозреваемых. Пыляев не дурак, небось, понял уже, куда дело катится, но фасон держит, улыбается дежурной улыбкой, точно политик из телевизора, и молчит. Пауза затягивалась, и с каждой минутой Антон чувствовал себя все более неловко, более того, он чувствовал себя виноватым. Ерунда, он ни в чем не виноват, ни в том, что глазастая старушка умудрилась запомнить номер Димкиного авто, ни в том, что Димка с этой рыжей и кудрявой роман крутил, ни в том, что ее убили вчера...
Затянувшуюся паузу нарушил Димка.
- Антоха, давай так: ты мне рассказываешь, что там у тебя случилось, а я отвечаю на все твои дурац-кие вопросы. Отвечаю, как положено, честно, четко и от души.
Пыляев выдвинул ультиматум, можно хоть тысячу раз прикрываться всякими там вежливыми отго-ворками, но ультиматум он ультиматум и есть. Либо Сапоцкин играет по Димкиным правилам, либо Димка уходит, и тогда Антону придется действовать официальным путем: повестки, допросы, на которых Пыляев будет молчать из чистого упрямства - Антон еще с универа помнил, насколько Димка упрям - а еще, не дай бог, адвоката приволочет, с него станется.
- Ладно. Слушай. - Сапоцкин понимал: то, что он собирается сейчас сделать - незаконно, но, черт по-бери, он скорее свой кактус без майонеза сожрет, чем поверит, будто Пыляев маньяк. - Красилина Инга Ва-димовна была убита...
Пигалица
Наконец, все разошлись. Сначала Гошик с Лапочкой. Потом Владимир, которого я окрестила Херу-вимом - а что, есть у нас Дьявол, пускай и Херувим будет, для пары. За ними остальные потянулись, Бамбр ушел последним, он единственный, кто предложил свою помощь, но я отказалась, не потому что гордая слишком, просто... Сама. Я все должна сделать сама. Собрать личные вещи, как приказано. А что делать, если весь кабинет одна большая личная вещь? Стол я выбирала, когда мы только-только открылись, тогда вся "Скалли" в трех комнатах умещалась - в одной мы с Гошиком и Дамиан, а в другой - фотолаборатория. И не было никакого Владимира Владимировича, и Лапочки, и Светочки, втроем пахали. Круглосуточно. Валились с ног, питались хлебом, запивая водой из-под крана, потому что сбегать за колбасой времени не было. Считали копейки и праздновали первый успех. За этим самым столом праздновали. Стул тоже мой, с распродажи: кто-то пролил кофе и из-за пятен стул уценили. Мои книги. Ни одну не прочла, но это ведь не главное? Журналы, календарь за позапрошлый год с драконами, фотография Степана - потерпи, дружок, я скоро вернусь. Желтый цыпленок в корзинке - пасхальный подарок самой себе, с прошлого года стоит, со-всем, бедняга, запылился. Кружка с отбитой ручкой и жизнеутверждающей надписью "Никогда не сдавай-ся". Ради надписи я ее и приобрела.
Не сдавайся. А как? Плохо работала. Не умею. Нет образования и мыслю я шаблонно. Обида душила изнутри, и за бабушкину квартиру, которую пришлось продать, и за бессонные ночи, проведенные за этим самым столом, который Херувим скорее всего выкинет. Старый стол никому не нужен.
Я никому не нужна.
Слезы сами полились из глаз. Хорошо, что все ушли, стыдно плакать. Я сильная. Я переживу. Развод пережила и это тоже. Ерунда. Нужно верить, что все будет хорошо.
Успокоится.
А слезы капают.
- Эй? Ты, Пигалица, ты чего? Ревешь, что ли? - Ну, естественно, он тут как тут - Пыляев, Хромой Дьявол.
- Нет. - Я вытерла слезы ладонью. Глаза саднило, плакать мне вообще не рекомендуется, а в его при-сутствии тем более.
- Я был против. - Дамиан присел на гостевой стул. Поморщился, видно, нога разболелась. - Тебе по-мочь?
- Спасибо, не надо.
- Вижу, что не надо. Ты ему хоть обои оставь.
Я невольно улыбнулась. Представила, как Херувим приходит завтра - а в кабинете ни мебели, ни обоев. Голые стены и лампа без абажура. Нет, лампу я ему тоже не оставлю.
- Уже лучше. Ты ж у нас боец, Машка, а тут разнюнилась. Смотреть противно.
- Не смотри.
- Как скажешь.
Я понадеялась, что он уйдет, но Хромой Дьявол и не шелохнулся, недруг он недруг и есть, хочет по-смотреть, как мне плохо больно и обидно. От злости слезы моментально высохли. И вообще домой давно пора, Степан у меня, конечно, мальчик воспитанный и терпеливый, но любому терпению есть предел, как бы мне уборкой заниматься не пришлось. Вот кто бы еще сказал, куда все это добро девать. Как не вовремя машина сломалась - в руках коробки не утащишь. Оставить? В выделенном отсеке я сама с трудом поме-щаюсь, Гошик свой кабинет закрывает, да и не хочется, чтобы Лапочка свой любопытный носик в мои вещи совала.
- Ко мне тащи. - Подобно всякой уважающей себя нечисти Дамиан время от времени развлекался чте-нием мыслей, как правило, моих.
- С чего такая любезность? - Он не ответил. Он вообще снисходил до ответа лишь в том случае, когда хотел уязвить побольнее, но сегодня мне и так досталось.
А коробка-то тяжеленная. Нет, ни за что не поверю, что пара каких-то книжек весят будто... Будто... Будто ящик с кирпичами. Во! Я - девушка сильная, но не настолько же. До дома точно не дотащу, придется воспользоваться любезностью Дьявола.
- Открыто?
- Ага. Помочь?
Я замотала головой. Нет, спасибо, уже допомогался. Не считайте меня злой и неблагодарной, это я не про сегодняшний день, была одна старая история. Неприятная. Из-за этой истории мы с ним и воюем. Рань-ше просто друг друга недолюбливали, а теперь ненавидим.
Я ненавижу, за него говорить не стану.
Кстати, интересно, как Дьявол отнесся к появлению конкурента? До этого дня Пыляев у нас был секс-символом местного значения, или, проще говоря, первым парнем в офисе. Боюсь, потеснит его Херувимчик, конкретно потеснит. Уж больно сладкий. Я таких недолюбливаю, а вот девчонки в офисе другого мнения придерживаются. Тем более, что Дамиан наш - неприступная твердыня, во всяком случае, о романе с кем-нибудь из "Скалли" мне слышать не доводилось.
Хромает сзади, небось, опять мысли читать начнет. Нет, я девушка современная, образованная и в меру циничная, в чертей не верю. Ладно, почти не верю, Хромой Дьявол - исключение. Ну не может он че-ловеком быть. Не может. Это я вам как есть говорю. И чтение мыслей тут совершенно не при чем - пони-маю, что все мои мысли у меня большими буквами на лбу написаны, читай - не хочу. Просто... Ну как бы это сказать... Видели картины Врубеля? Хотя бы одного его "Демона"? Теперь понимаете о чем я? Душу заложить готова, что позировал гениальному живописцу Хромой Дьявол, и не важно, что такого человека как Дамиан Никанорович Пыляев тогда еще на свете не было. Я до знакомства с Пыляевым старика Врубеля очень уважала, и его "Демон сидящий" весьма мне импонировал, более того - репродукцию у себя над кро-ватью повесила. Теперь Врубеля уважаю еще больше, а вот с репродукцией пришлось проститься, не хвата-ло, чтобы этот тип еще и дома мне на нервы действовал.
У него хромота и та как не у людей. Объяснить не могу, но попытаюсь: когда смотришь на нормаль-ного хромого человека, становиться беднягу жаль, а вот мысли пожалеть Дамиана не возникало ни у кого. Ну не вяжется с ним жалость, сочувствие и любое другое человеческое чувство. Пыляев за спиной фыркнул, телепат несчастный.
Да кабинет у него и в самом деле еще меньше моего - нет, не моего, Херувимовского - пора привы-кать к мысли, что кабинета у меня больше нет.
- Куда поставить?
- Куда хочешь.
Я засунула коробку под стол.
- Завтра заберу. - Он только кивнул. Держится за колено и морщится, видать, совсем припекло. У не-го это случалось - ходит себе, ходит, нормально все, а потом раз - и дня два-три передвигается только с по-мощью костыля. А один раз даже в больницу попал, мы с Гошиком навещали.
- Больно?
- Пройдет. Сейчас пройдет.
Ага, знаю я, как пройдет. Его еще в той больнице предупреждали - ногу беречь, если болит, то лежать нужно, а не... А не торчать в офисе, когда рабочий день окончен.
- Костыль твой где?
- Дома.
- Лучше б ты голову дома оставил, - пробурчала я. Придется подвозить его домой, а то совесть загры-зет. Так. Стоп. На чем подвозить, когда я нынче безлошадная?
- Подкинешь? - Видно было, что Дьяволу не слишком хотелось обращаться ко мне с просьбой.
- Я без машины сегодня. - Прозвучало, как голимая отмазка.
- Что так?
- Не завелась.
- Понятно... - Дальше разговаривать вроде бы и не о чем, а повернутся и уйти я не могла. Ну не хо-рошо это - бросать больного человека, так уж меня бабушка воспитала.
- Давай я такси вызову? Все равно домой добираться как-то надо, вот и тебя подкинем. - По-моему, вариант удачный, нейтральный.
- У меня машина на стоянке. Подгони ко входу. - Распорядился Пыляев. Вот что-что, а приказывать он умел. У меня и мыслишки не возникло не подчиниться, побежала за его тачкой как миленькая. А, когда подъехала, Пыляев уже ждал меня на ступеньках. Неугомонный. Может, притворяется? Если бы не больни-ца, я бы так и решила. Он рухнул на сиденье и попытался вытянуть больную ногу вперед, не получилось. Его "Лексус", конечно, не чета моей старушке-"Тойоте", но и в нем места маловато.
- Может, в аптеку заедем?
- Дома.
Я догадалась, что он имел в виду: дома есть все необходимые лекарства. Адрес я еще помнила, если он не изменился.
Не изменился, ни адрес, ни сам дом: старая пятиэтажка без лифта. Хорошо, обитало мое проклятие на втором этаже. Он, правда, говорил, что сам доберется, но мне как-то спокойнее было проводить. Зато Хро-мой Дьявол дал мне свою тачку, сказал, будто завтра все равно за руль сесть не сможет и такси возьмет, я же сделала вид, что верю.
А Степан меня дождался, извелся весь, бедняга, но дотерпел. В награду вместо обычных сорока ми-нут мы гуляли часа два. Степка бесился, прыгал, носился за палкой, а я думала о жизни. Думала, думала, но так ничего путного и не придумала.
Охотник.
Дело зашло в тупик. Между тремя девицами не было ничего общего, кроме места работы, да и так, это скорее догадка, чем реальный факт. Тот же Пыляев четко и доступно объяснил, что все три жертвы с равным успехом могли пересекаться в любой из десятка фирм - у "Скалли" хватало конкурентов, правда и девочек, желавших сняться в рекламе, тоже хватало, но, Димка прав, на одной "Скалли" зацикливаться нельзя.
А на чем можно? На цветах, благодаря которым, Сапоцкин не только объединил все три дела в одно, но и отнес это одно к разряду странных, а, следовательно, нелюбимых. Возле каждой жертвы находили ве-нок. Всегда розы. Всегда венок. Венок из роз - Антон специально перелопатил кучу разной дурацкой лите-ратуры - означал воздаяние и искупление, это как живой символ прощения, но вот в чем и перед кем прови-нились три молоденькие девушки, узнать не удалось. Пыляев посоветовал проверить, не присылали ли цве-ты раньше, а Сапоцкин выругался, кажется вслух, потому что он сам, без подсказки, должен был додуматься до такой элементарной вещи.
Сейчас на столе лежал целый список, с которым еще предстояло разбираться, выяснять, что каждый из этих цветочков означает, и тогда, возможно, хоть что-то да прояснится.
А бабка Пыляева не признала - Сапоцкин не поленился съездить, фотку показать, снимок, правда старый, еще со студенческих времен, но и Димка не сильно изменился, его вообще сложно с кем-то перепу-тать. Так вот, свидетельница была абсолютно уверена насчет машины, но, по ее словам, за рулем сидел не Пыляев, "худой усатый мужик, который на Лукаса из "Судьбы и предназначения" похож". Для очистки со-вести Антон даже посмотрел серию из этой чертовой "Судьбы" - у тамошнего Лукаса были шикарные усы, фигура спортсмена и повадки опытного афериста. Главное, что между Лукасом и Пыляевым Дамианом Ни-каноровичем не было ровным счетом ничего общего.
Ничего, кроме серебристого "Лексуса" с госномером...
"Лексус" числился за Пыляевым, ездил на нем неизвестный Лукас, а Димка утверждал, будто машину никому не дает.
Ложь. Когда машину берут без спроса, это называется угон. Об угоне заявляют в милицию, а Дамиан спокойно раскатывает на своей иномарке и нагло врет старому приятелю. Сапоцкин не сомневался, что, по-копавшись в ближайшем окружении Пыляева, найдет Ингиного любовника, но для начала он решил занять-ся цветами.
Итак, Василевская Анфиса Игоревна, первый букет получила...
После огранки камень сильно потерял в размерах, зато... Кэнэбоди не ошибся: маленькая Лакшми стала в сотни, нет, в тысячи раз прекраснее большой. Сам раджа преклонил колени перед этим чудом, и мастер возрадовался. О, если бы мог он знать, какие беды принесет алое сердце. Его следовало бы назвать в честь черной Кали , истинной владычицы мира, чья ненависть наполняет ядом зубы кобры и яростью сердце тигра. Лишь тысячерукая богиня, утоляющая свою жажду человеческой кровью, вечная воительни-ца, научившая людей отвратительнейшему из искусств - искусству убивать способна была придумать такое.
Как он мог перепутать цвет радости с цветом крови?
Слишком похожи.
А как хорошо все начиналось: вот, долгожданные гости въезжают в ворота Кашмира. Трубят рога, женщины в праздничных одеждах бросают гирлянды цветов, приветствуя молодого раджу, о чьем воен-ном таланте складывались легенды. Медленно и важно ступает белый слон, бивни которого украшены зо-лотом и драгоценными камнями. Стража с улыбками принимает цветы, и щеки красавиц пламенеют под дерзкими взглядами чужаков.
И вскоре радостная и одновременно печальная новость облетела город - прекрасная Серасвати ста-нет женой молодого раджи. И луна не успеет смениться на небе, как красавица уедет в далекий Лахор, а Кашмир лишится одного из своих сокровищ. Но нет, мало показалось принцу Субрумэни одной Серасвати, не в добрый час похвалился старый раджа вторым сокровищем Кашмира: алый огонь камня застлал разум молодого воителя безумием. Трижды обращался юноша к отцу нареченной с просьбой уступить дивный ратнарадж, названный в честь покровительницы любви и удачи Лакшми, трижды получал отказ, но не смирился.
Где были твои глаза, старый Кэнэбоди, почему не разглядели они зло, таящееся под оболочкой со-вершенства? Ты восхищался мятежными золотыми искрами внутри камня, а теперь, когда пламя вырва-лось на волю, сетуешь.
Субрумэни хватило терпения дождаться свадебного пира. Гулял весь город: мужчины, женщины, даже дети и те веселились, глядя на белокрылых голубей, выпущенных в небо во славу молодых. Но, стоило благодатной тьме прохладой опуститься на утомленную жаром землю, друзья превратились во врагов. Огненный смерч пронесся по улицам Кашмира, вслед за огнем шли воины, кштариа Субрумэни, свирепые псы о двух ногах. Кровью восславили они имя своего повелителя.
Две невесты вместо одной получил раджа. Юную Серасвати и огненноликую Кали. Две свадьбы сыг-рал - днем с прекрасной девушкой и ночью с ужаснейшей из богинь.
Будь ты проклят обезумевший властелин.
Будь ты проклят, ратнарадж.
Будь ты проклята, Кали Черноногая.
Три дня город сотрясали крики боли и ужаса. Три дня лилась кровь. Три дня умирал Кашмир на поте-ху чужакам.
А на четвертый день армия ушла.
Белый слон с бивнями, украшенными золотом. Всадники, ленивые и довольные, точно тигр после удачной охоты. Безумный раджа. Юная принцесса, которой предстояло делить ложе с человеком, убив-шим ее отца. Кали.
Старый Кэнэбоди пережил родной город. Но следом за Кали приходят ее божественные служанки: Оспа, Проказа и Чума, и снова наступает время смерти. Она прилетает на крыльях ветра. Она таится в капле воды. Она живет в беспощадных лучах солнца.
О, великий Брама! О, мудрый Вишну! О, свирепый Шива! За что вы прокляли этот мир?
Пигалица
Из сна я вынырнула. Знаете, такое чувство, будто ныряешь глубоко-глубоко, и уже видишь дно, оно близко, только протяни руку и коснешься мохнатого ковра из водорослей, а воздух в легких почти закон-чился, и, забыв о цели, ты изо всех сил стремишься туда, к свету. Руки немеют, ноги сводит судорогой, а до желанной поверхности еще так далеко... И вот, когда ты уже готова вдохнуть горькую речную воду, пленка, разделяющая два мира, рвется и ты еще долго не можешь сообразить, что же, собственно говоря, происхо-дит, и только дышишь, дышишь, дышишь...
И со сном так же. У меня перед глазами еще стоял полыхающий город, в ушах звенели вопли отчая-ния, ржание, обезумевших от огня и крови лошадей, радостный рев победителей и чей-то безумный смех. Я была сразу всеми. И стариком-ювелиром, чья вера в доброту Богов погибла вместе с городом. И перепуган-ной девушкой, рвущейся из лап смуглолицых воинов. И той же девушкой, но часом позже, униженной, раз-давленной, умирающей... И мужчиной с перерезанным горлом... Ребенком... Молодым раджой с непроиз-носимым именем и юной принцессой...
Сумасшествие, возможное лишь во сне.
Нет, только кошмаров мне не хватало, и так полные штаны счастья. Как подумаю, что снова на рабо-ту топать - в дрожь бросает. С исторического момента краха моей карьеры прошла неделя. Нет, не совсем верно - неделя и три дня - выходные не в счет.
Что тут скажешь... Худших восьми дней в моей жизни еще не было.
А началось все с пустяка: на следующий день после моей отставки я снова опоздала, не сильно, минут пять. Для меня это вообще пик пунктуальности, а вот новый мой начальник придерживался другого мнения. Видите ли, я отняла пять минут времени не только у себя, но и у всего коллектива, который был вынужден дожидаться дизайнера Пигалицу, ибо без последней никак невозможно провести летучку. А без летучки нельзя работать. Ага, так я и поверила, что у нас все просто мечтают кинуться в работу. Ну ладно, мое время прошло, а, как известно, всяк игумен в монастыре свои порядки наводит, пущай командует на здоровье, и выговор я перенесла почти безболезненно, старательно улыбалась и шефу не перечила. Владимир Владими-рович успокоился и пребывал в этом замечательном состоянии аж до тех пор, пока не столкнулся с Хромым Дьяволом.
Из-за меня, хотя лично я тут совершенно не при чем.