Комната в общаге дышит простором, соседи, слушатели курсов переподготовки, получили свои свидетельства об окончании и разъехались по домам. Весь второй этаж опустел, один я остался. После праздника меня выселяют на пятый, еще целая проблема, к Лехе разве попроситься? У него один сосед, его мало знаю, а третий на квартиру ушел. Леха... Черт, хотел бы я быть таким. Раскованным, не лезущим за словом в карман. Как он недавно на семинаре выступал, какой вопрос ни зададут, у него на все ответ! Между прочим, видно, отлично видно, что он свои гипотезы собственные выдавал, как устоявшийся взгляд. Но это я видел, потому что темы у нас близкие. А другие, даже шеф, только головами качали. А я ...могу внятно только про то говорить, что знаю, а если не знаю или сомневаюсь, начинаю мямлить. Даже положенную в таких случаях фразу: "этот вопрос крайне интересен, но требует дальнейших исследований", не в состоянии выдавить.
По радио звенят куранты. Потому что это новый... 1979-й. Телевизор на весь этаж один, в холле. А компьютеры? Такого слова даже не знали, были вычислительные машины на полкомнаты. Статьи писали от руки и даже диссертации, отдавали в машбюро перепечатывать.
Встаю, выключаю радио. Хочется побыть в тишине. Свет настольной лампы скользит по длинному куску обоев, не до конца отодранному от стены. Клопов ловили, да так и осталось. Все равно скоро из комнаты выметаться, на днях приходил комендант, говорил: - Чтоб тебя после праздников тут не было.
А я никак не могу собраться, решиться, наконец, к кому попроситься на житье-бытье.
А что-то в этом есть... когда ты один, и тишина, и за окном сверкает снег, и можно в самом деле поверить, что ты - не просто ты, комочек протоплазмы, а пусть крошечная, но все же часть того огромного, что зовется мирозданием.
...А на пятом этаже все наши собрались, кто не уехал. Девчонки напекли и нажарили всякого. Толстушка Вера натянула трикотажное платьице, накрасилась, примодилась, будто у фотографа. "Примодилась" - так бабушка моя говорила, когда видела неестественное выражение лица. Вера делает вид, что не стесняется своей фигуры. Мне что ль, тоже сделать вид... но когда девчонка - пышечка, это еще ничего, а когда парень.... В школе у меня была простая кличка, Жирный. Хоть время кличек прошло, а намного стройнее не стал. Да еще румянец во всю щеку. Девчонки.... Приятели посмеиваются: - Да ты их боишься, что ль? И приносят мне при случае какие-нибудь бледные перепечатки про позы и прочее.
Нет, не то, чтобы боюсь, а просто...
Да... просто... все именно просто. В университете еще, праздник был. 23 февраля, выпили, разговоры пошли, пошлее некуда. А мне не нравилось, и не то, чтобы из зависти, а так... Мечталось: встретится девушка, добрая такая, хорошая, и ей будет все равно, что я толстый, и не умею красиво говорить. А Женька, наш самый-самый донжуан, возьми да и скажи:
- Мужики, гляньте на Тимку, у него наверное, скоро штаны лопнут. Надо, надо помочь. Стеснительный, у него и девки, небось, никогда не было.
А со мной черт знает что и вправду сделалось. И выпил на кураж больше обычного, и похвальбы эти. Сижу, и тошно, и стыдно, и уйти невмочь.
- К Галке пойдем, пусть в честь мужского праздника...
- А водка еще есть?
- Нету, но портвешка полбутылки осталось.
- Ладно, ради такого дела не жаль.
Шумная компания отправилась в другое крыло общежития. Ну да, про Галку слышал. Девчонка была не то, чтобы красива, но одевалась у фарцовщиков, и выглядела на общем фоне... ну в общем очень даже выглядела. И при этом, как тогда говорилось, "слаба на передок".
Дальше мало что запомнил. Запомнил покрывало зеленое такое, в синих цветах. Идиотская раскраска. Запах духов вперемешку с каким-то, не знаю даже, на хачапури похожим.
- Ишь, быстрый какой. Пулеметчик. Давай, оторвись, кое-чему поучу тебя, так уж и быть. Нет, ну что за мужики пошли, слабаки.
Потом уже, протрезвев, пытался понять, как оно мне.
В далеком детстве решил один потихоньку искупаться в пруду. Это мне, городскому гостю, не разрешала бабушка, говорила, там грязь, ил до колен засосет. Большое озеро было далеко, кто ж меня, второклассника, пустил бы туда без взрослых. Пруд я любил, особенно наблюдать за тамошними жителями. У меня книжка была, называлась "В воде и у воды", где повадки всех этих существ описывались увлекательнее, чем китов или акул. Часто я устраивался возле воды на корточках, смотрел за блестящими мелкими жучками-вертячками, Иногда на мелководье у берега мелькало солидное черное тело жука-плавунца, или личинка стрекозы выбрасывала жвалы, чтоб ухватить мотыля. По темной глади скользили балерины- водомерки, иногда из глубины выныривали белые жуки-гладыши. Если такой укусит, больно будет, как от осиного жала. Но все равно хотелось в воду. И вот и сперва потихоньку вошел, попробовал лечь на воду, кое-как поплыл, а потом... зачем-то попытался дно ногами нащупать и влип. Сначала было тепло и даже приятно... И вдруг понял, что не могу ни шагу сделать, ни поплыть. Задергался, забил руками по воде, пытался переставлять ноги. Ничего не получалось, засасывало. Выбрался, не помню уже как, пруд был мелкий. От бабушки попало, она заметила недоотмытый с ног ил. А я запомнил и свой страх и темную сладость беспомощности, когда теплое вязкое обволакивает...не сразу понимаешь, что это опасно.
Тишина. Матери вчера звонил с переговорного пункта. Очередь аж на час с лишним. Это теперь у каждого мобилка, а тогда заполняли квитанцию, ждали, пока телефонистка сделает заказ, пока придет вызов. "Ржев, кому Ржев, пятая кабина" Слышимость иногда ничего себе, а иногда половину не понять.
Ладно, все в порядке дома, поздравил. Надо было домой ехать, и чего мне вздумалось оставаться? Сдрейфил, точно. Мать опять пригласила бы на Новый год подругу свою с мужем и дочкой. Люська серьезная, на четвертом курсе, учится на стоматолога. Мать улыбалась бы неестественно, вовлекала девушку в разговор о каких-то новинках в толстых журналах. А сама на меня нет-нет да и поглядит многозначительно... Не хочуууу...
Дверь скрипит жалостно. Оборачиваюсь На пороге - Дед Мороз. Настоящий, с мешком на плечах, в красном кумачовом халате и шапке с белой оторочкой, кудлатой бородой и бутылкой в руке. Я на мгновенье дурею, а гость весело, чуть врастяжку басит:
- Тимо- оо -фей! Чего тут? Идем на пятый, там девчонки пирожков напекли, Элька новый проигрыватель купила! Идем.
Видя, что я продолжаю глядеть на него, чуть не открыв рот, узнаваемый только по голосу Леха подходит к столу и повторяет:
- Давай, идем! Хочешь, для храбрости тяпни. Нам с Валечкой в последней квартире целую бутылку дали. А что, отпахали будь здоров. Столько стишков про елочку я отродясь зараз не слышал.
Наконец я выхожу из оцепенения и спрашиваю
- А Снегурочка где?
- Валечка? Я ее домой проводил, сказала, с родителями будет встречать. Ну, идем.
И он просто- таки тащит меня за руку, я едва успеваю запереть дверь.
На пятом уже гудят. В холле, где телевизор, на столе куча тарелок с пирожками и бутербродами, какие-то настойки, наливки лимонные, апельсиновые, даже что-то густое и белое.
- Глянь, Тимка, - девчонки яичный ликер сделали. Да ты попробуй, он как гоголь-моголь пьется. А пирожки! Девы, с чем пирожки?
- Дедушка, вот с мясом, а вот с капустой.
- А эти?
На одном блюде пирожки диковинного вида. Посреди пухлой плоти багровая щель. Выглядит весьма двусмысленно. Или это у меня настроение сегодня такое?
- Новинка, называются "Поцелуй меня скорей" - хохочет толстушка Вера - специально для нас с тобой, Тимка, чтоб не толстеть. Да со свеклой они, что ты так смотришь?
Хватаю со свеклой, чтоб не обидеть.
- Дедушка Мороз, а где Снегурочка?
- Снегурочка косу пришивает, детишки оторвали.
- Надо Снегурочку. Тимка, ты подойдешь, у тебя щеки румяные. Сейчас нарядим.
Гремит музыка, что-то западное. Жую пирожки. Верка с подружкой возвращаются с белым лабораторным халатом, и кучей мишуры. Не успеваю воспротивиться, как меня хватают, упаковывают в халат, на голову водружают полотенце. Мишура на поясе, на рукаве, колет шею.
-Снегурочкаааа! - орут девчонки, как маленькие, и целуют меня каждая в щеку со своей стороны.
-Цыть, девы! Внучку перепугали! Иди сюда, спляши с дедом! - орет Леха и за руку тащит меня на середину холла. Гаснет свет, по стенам прыгают разноцветные блики от доморощенной цветомузыкальной установки.
"Расскажи, Снегурочка, где была, расскажи ты, милая, как дела" - слышится с пластинки голос мультяшного Волка. Леха то пускается вокруг меня вприсядку, то обнимает за талию и принимается скакать в диком подобии польки. Кажется, внутри у меня тоже что-то скачет, кружится, лопается, как пузырьки в шампанском,
- Эй, а шампанского нам не осталось?
- Вы бы еще к утру пришли, - отвечает кто-то.
Взрывается хлопушка, еле отдышавшись, я снова что-то пью, жидкость проскальзывает в горло мягко, а голова начинает кружится. Пот заливает шею, и хочется сбросить мишуру. Выхожу в темный коридор, прислоняюсь к холодной стене.
И вот уже я в чьей-то комнате, на столе чадит и потрескивает целая семейка самодельных свечек, красных, оранжевых и синих. Да, вчера мы нашли на верхней полке стеллажа в лаборатории никому не нужный парафин, расплавили, натерли туда восковых карандашей, которыми пишут по стеклу, заливали в полуразбитые колбы и химические стаканы. Смешно?
Это сейчас, спустя лет этак... смешно, а тогда новогодние свечки в магазинах не водились, их только на открытках видели и в кино.
Я сижу на кровати, прислонившись к стене спиной, а бедром к Лехиному бедру. Отдвинуться некуда, со всех сторон притиснулись девушки. Он печально перебирает струны и поет про "Ель, моя ель..." "Мы как Христа тебя сняли с креста, но воскресенья не будет..."
Черт знает, почему эта песня мне нравилась, пронимала до печенок. Хотя, подумаешь, про елку новогоднюю, сегодня королева, а завтра на свалку.
Леха встряхивает головой, дедморозный колпак летит в сторону, а бороду он уже раньше где-то потерял. Темные, до плеч жесткие волосы рассыпаются по плечам.
- Снегурочка, ты что, совсем сомлела, а ну, подпевай:
"Ползет амеба, да по субстрату,
махая псевдоподией,
уж ей положено по штату
такою быть уродией!"
Я ору вместе с ним, плевать, что слуха у меня нет, и что мне жарко, и тесно, и неловко. Плевать, надо орать, пить, беситься в эту ночь, раз уж так, раз уж так.
Мы снова идем из комнаты в комнату, снова музыка, снова пьем, и дальше я уже почти ничего не помню...
... кажется... кажется я целуюсь с Лехой... уже не для шутки, под визг девчонок, а по-настоящему... меня отрывают от него чьи-то руки. .. тащат, тащат по коридору, по темной лестнице. Пихают в большой ларь, обитый изнутри войлоком, в котором хранят "сухой лед", углекислоту, для охлаждения препаратов. Захлопывается крышка. Мне не хватает дыхания, мерзнет голая спина..
Полутьма утра. Леха притиснул меня к себе так, что я утыкиваюсь лицом ему в подмышку, одеяло безнадежно уползло в его сторону, а под боком - железная сетка.
Болит голова. Во рту горечь. Тихо-тихо, надеясь не разбудить, выкарабкиваюсь из пьяных объятий, ощупью нахожу тапочки, полотенце, белье и спускаюсь в подвальный этаж. Слава богу, вчера никто не запер душ.
Теплые струи текут по запрокинутому лицу. Как-то надо бы собрать себя из частей.
Что было? Что Леха заметил? Что запомнил?
Наконец понимаю, что если еще останусь в душе, то так тут и усну. Ну и фиг с ним, пойду к себе. Если что, скажу, пьян был, ничего не помню.
В комнате никого нет. Только на тумбочке конфета "Мишка на Севере" с ниткой и мятый дедморозов колпак. Откуда он тут взялся, вроде его потеряли еще когда песни пели у ... не помню, у кого...
Не знаю, было ли бы мне легче, если бы Леха стал после подначивать и дразнить, мол, Тимка за девку меня всю новогоднюю ночь принимал.
Но он дразниться не стал. Только иногда смотрел как-то, не свойственно для него. Испуганно, что ли... или это только мне казалось. Но общаться мы стали мало. И в комнату к нему не заселился. И тему мне руководитель поменял.
Он уехал в Нью-Йорк одним из первых. Я - лет на пять позже. И теперь живем - я на берегу Тихого океана. Он - на берегу Атлантики. На противоположных концах великой страны, которая никогда не станет для нас полностью своей. Год назад был у него на Рождество. Жена его - настоящая русская красавица, полногрудая, с тяжелой пышной прической.
Он все шутил:
-Дурак ты, Тим. Вот, похудел даже. Помнишь, рядом со мной был как Вини Пух с Иа-Иа. Не болен ли, жениться тебе надо. Съездил бы на родину, там поискал невесту. Американки - не для нас. Уж очень все из себя рациональные, права свои слишком ценят.
А я отвечал:
- Твоя Снегурочка подрастет, на ней женюсь...
Снегууурочка... Дочь его, пятнадцати лет, типичная такая тинейджерка, по-русски говорить не хочет, носит кислотные тряпки.