Их было двое. Этих подонков. Они вломились в трамвай, с гоготом растолкав пассажиров, приготовившихся к выходу. Один Тупой, другой Наглый. Наглый небольшого росточка, тщедушный, вертлявый. Тупой - здоровый накаченный парень. Обоим меньше двадцати. Вокруг них сразу образовалась пустота. Люди, пряча глаза, спешили сойти на остановке. Пожилая кондукторша сползла со своего места, насторожённо глядя на парней, спросила:
- У вас, ребята, что за проезд?
Тупой не реагировал. Ему было плохо от выпитого. Наглого передёрнуло от вопроса, но полез в карман, достал проездной билет. Кондукторша бегло взглянула.
- А у этого?
- У него тоже проездной.
- Пусть покажет. Обязан предъявить.
Наглый ухмыльнувшись, поворачивается к Тупому, старается незаметно всунуть в безвольную руку свой билет. Кондукторша замечает, начинает кричать, стараясь привлечь внимание пассажиров:
- Ты чё ему суёшь! Думаешь, не вижу! А ну, плати за проезд!
- Не ори, коза! Тебе показали билет, топчись дальше!
На шум оборачивается молодая женщина. Наглому это не нравится:
- А ты, овца, чё вылупилась? Сиди спокойно, блядь, пока не трогают.
Я стою рядом с сиденьем кондуктора. Моё внимание привлекать не надо. До Наглого всего два шага. Тщедушное ничтожество, рассчитывающее на силу приятеля.
- Ты, урод, сам стой спокойно, если хочешь доехать до своей остановки, - меня трясёт от бешенства, но стараюсь говорить тихо.
- Чё-о-о? - наглый демонстративно медленно поворачивает голову и встречается с моим взглядом. Я автоматически, как Терминатор, отмечаю наиболее уязвимые точки на лице и шее жертвы. Ошеломить, обезвредить, искалечить.
Нейтрализовать.
Наглый даже представить не может, какая машина ему противостоит.
Меня учили убивать.
От меня требовали убивать.
Я умею убивать.
Наносить врагу максимальный урон.
Даже голыми руками.
Милосердию я учился сам...
Я хорошо вижу корень под ногами. Толщиной в руку, гладкий. Надо бы перешагнуть через него, но собьётся шаг, темп. И я встаю на корень в самой толстой его части. У ствола. Переношу тяжесть на ногу, мгновение медлю, отрываю правую ногу от земли. Ботинок соскальзывает. Левый голеностоп обжигает нечеловеческая боль. Стараясь сохранить равновесие, делаю шаг в сторону. Правая нога проваливается то ли в яму, то ли в нору между корней. И я лечу на землю, чувствуя, как выворачивается вбок коленный сустав. Из глаз брызжут слёзы. Не могу сдержать стоны, хрипы. Трудно дышать, маскировочная хламида забивает нос, рот. Я придавлен тяжеленным рюкзаком. От боли становится плохо с сердцем.
Всего один шаг.
Один неудачный шаг.
И катастрофа.
Сильные руки приподнимают меня с земли, вынимают ногу из норы, осторожно садят. Каждое движение - боль, стон, сердце. Судорожно освобождаю голову от хламиды. Дышу всей грудью. Непроизвольно массирую область сердца, засунув руку под бронежилет. Всё тело в липком поту. Вокруг стоят ребята, наше подразделение.
Рядом со мной тяжело, на корточки, садится Ворон. Завеса сдвинута с его лица. Знаком он отправляет ребят на охрану периметра, вопросительно смотрит мне в глаза. Мы не разговариваем во время рейда. Запрещено. Режим полного молчания. Я даже стонать не имею права.
Даже громко дышать.
Мы на вражеской территории.
Любой звук может выдать группу, поставить под удар. Сорвать выполнение задания.
Вытираю рукавом слёзы, смотрю на ноги. Через камуфляж ощупываю правое колено, осторожно обеими руками стараюсь за бедро приподнять ногу, согнуть, разогнуть. Перелома нет, но любое боковое смещение в суставе вызывает боль. Порваны связки. Остатки связок. Несколько лет назад я получил травму на тренировке дзюдо. Пытаюсь подтянуть левую ногу, голеностоп снова обжигает. Непроизвольно дёргаюсь. Смотрю на Ворона. Он в группе номер Первый. Я - Второй.
Мы понимаем друг друга без слов.
Я не в состоянии идти.
Группа обязана выполнить задание.
Без меня. Теперь я обуза. Балласт, который надо сбросить.
Ворон знаками показывает: "Всё будет в порядке, Лис. Мы заберём тебя на обратном пути". Ищу глазами автомат, беру в руки. Ворон дружески касается моего плеча, тяжело поднимается. Его рюкзак не легче моего.
Ребята уходят не оглядываясь. Смотрю, как бесформенные фигуры в маскировочных хламидах бесшумно исчезают среди деревьев.
Один. Среди тишины.
В лесу.
На территории боевиков.
Как минимум трое суток.
Если группа вернётся, не погибнет.
Если найдёт.
Если буду жив.
Бог ты мой! Всего один шаг. Видел же! Мог переступить! Нет, покалечил обе ноги, подвёл ребят. Группа, минус один. Которого может не хватить в решающий момент.
Одного автомата.
Одного бойца.
Одной жизни.
И погибнут все.
Из-за секундной глупости, неосторожности.
Боль постепенно стихает. Успокаивается сердце. Высыхают слёзы. Я сижу, навалившись на рюкзак, сжимаю автомат в руках и слушаю лес. Почти не дышу. Анализирую посторонние звуки, шумы...
Естественный фон.
Присутствия человека нет.
Нужно найти убежище, схрон. Продолжая вслушиваться, расстёгиваю замки рюкзака, освобождаюсь от маскировочной хламиды. Дышать становится легче. Нужно встать. Смотрю на неподвижные вытянутые ноги. Ладно, вставать всё равно надо! Осторожно, без резких движений поворачиваюсь на левый бок. В бронежилете неудобно, хоть он и лёгкий, кевларовый. В разведрейды мы ходим в таких. Волоча ботинок и стараясь не тревожить голеностоп, сгибаю левую ногу. Снова сажусь. Руками подтягиваю ступню как можно ближе. Перевожу дыхание, слушаю лес. Чувствую, как колотится сердце. Опираясь одной рукой на рюкзак, другой на автомат, медленно встаю на левой ноге. Внимательно оглядываюсь по сторонам. Пробую наступить на правую ногу. Сустав не фиксируется, колено свободно уходит назад, вбок. Но передние связки целы. С полусогнутой ногой, опираясь на автомат, я могу двигаться...
Куда?
Осматриваюсь.
В нескольких десятках метров от меня заросли кустарника. Густые заросли. Подходящее место. Как доставить туда рюкзак? Вместе с ним, на мне почти тридцать килограммов снаряжения и боеприпасов. А как иначе? Чего взять меньше? Патронов? Еды? Воды? Медикаментов? Любой из компонентов необходим для выживания на войне. Пробую приподнять рюкзак, едва не теряю равновесие. Надеть не смогу. Волоком? Останется чёткий характерный след...
В очередной раз, держа автомат за мушку как за рукоять трости, упираясь прикладом в землю, сгибаюсь и перекатываю рюкзак к кустам. За ногами волочится хламида, заметает следы. Осталось немного. Можно передохнуть. Нужно. Чтобы не потеть. Запах пота, запах курильщика, перегара, нестираной одежды, застарелой мочи на штанах, любой мужской запах я чувствую издалека. Особенно в лесу. И враг чувствует тоже. Нас учили быть профессионалами.
А у меня нога соскользнула...
В центре зарослей есть свободное пространство. Клочок не заросшей земли. Я сижу на развёрнутом бронежилете и осматриваю голые ноги. Вместо колена бесформенная расплывшаяся масса. Я отлично знаю, что это - гемартроз. Кровь в суставной сумке. Тогда, несколько лет назад на тренировке, я в прыжке пропустил удар в голову и вместо двух ног приземлился на одну, ставшую под углом. Она не выдержала тяжести тела и сложилась пополам. Вбок. Когда я свалился на спину, явственно услышал, как с костяным стуком встали на место суставные головки. А потом была боль... Я и тогда не сумел сдержать стоны. Тренер ощупал колено, согнул ногу. Убедившись, что перелома нет, равнодушно отошёл. Потом была долгая дорога домой. Никто не остался, чтобы помочь. Я последний выбрался из зала. Месяц в гипсовой лангете. Регулярные посещения хирурга, на которых мне всаживали толстую иглу в колено и выпускали в кювету чёрную застойную кровь. Потом кровь сменилась ярко-жёлтой суставной жидкостью. Пожилая толстая медсестра подносила кювету к моему лицу и демонстрировала, что находится в моём колене. Она не знала, что я студент мединститута, подрабатываю ночными дежурствами в операционной, и крови уже насмотрелся.
Нога восстановилась через год.
Я ощупываю оплывшее колено и начинаю медленно бинтовать его эластичным бинтом. Прибалтийского производства. Поверх фиксирую сеткой трубчатого бинта. Уходя в рейд, я всегда бинтовал колено. Для профилактики. Может быть, поэтому и нет перелома. Вот это была бы катастрофа. Не знаю, как хирург на медкомиссии не заметил явно увеличенное после травмы колено. А может быть, заметил, но решил не мешать парню, который сам лезет в огонь. На безразличный вопрос: "Травмы, переломы были?" я ответил: "Нет".
В тот Новый год жена сказала, что у нас должен быть ребёнок. Но его не будет, она сделала аборт. Я не в состоянии своими студенческими заработками обеспечить её и малышку.
Через полтора часа после боя новогодних курантов и праздничного обращения Президента, я сидел совершенно оглушённый у сверкающей гирляндами ёлки.
Я видел этих малышек, этих крошечных уже сформировавшихся человечков. С пальчиками, ручками, ножками. Закрытыми глазками.
Мёртвыми.
Красно-лилового цвета.
Из-за жидкости Каретникова, куда их помещали после операции.
Чтобы не разлагались.
Видел их матерей на операционном столе.
Гинекологические операции самые кровавые. Их проводят по жизненным показаниям... Чтобы сохранить хотя бы мать. Или дитя.
Я думал, зачем учиться, зачем быть врачом, если не сумел спасти даже своего ребёнка? Ещё не родившегося ребёнка...
Через несколько дней я пошёл к районному военкому. Тот внимательно выслушал, согласился. Попросил написать заявление. Меня взяли рядовым, необученным, годным к строевой. Армии нужны были бойцы.
Шёл январь 1995 года [14].
Потом была Чечня, непрерывный мат командиров, бои, противоречивые приказы штаба, неразбериха. Бардак. Первое ранение, неудачное спасение заложников, бешеная ненависть в глазах Зверя, граната в руке за мгновения до взрыва... Седина. Было ожидание Вечности над пропастью, когда боевики, пользуясь моей беспомощностью, смеясь, мочились на меня и спорили, сколько я протяну, прежде чем сорвусь...
Меня вызвал командир части. Небывалый случай с рядовым. Для спецподразделения набирали спортсменов. Непьющих, некурящих. С хорошими психологическими данными. При таких требованиях, ребят искали по всем частям. Я согласился не раздумывая. Бежал от ежедневного маразма. Кроме дзюдо, у меня были соревнования по пауэрлифтингу [15], из пистолета Марголина [16] я выбивал 94 из 100. Отобранных кандидатов отправили вглубь России, в расположение бригады спецназа ГРУ Министерства Обороны. Начались интенсивные занятия, изнуряющие тренировки. Это было лучше, чем заживо гнить в грязи. В Чечне.
Натянув камуфляж, полулежу, удобно положив необутые ноги на рюкзак. Ботинки сейчас не нужны. Я никуда отсюда не денусь. Не смогу. С кончика штык-ножа ем тушёнку из банки. Стараясь не хрустеть, размачиваю во рту сухари. Постоянно слушаю лес. Сканирую звуки на присутствие человека. Мне достаточно комфортно. Разжёвываю две таблетки анальгина и запиваю из фляжки. Сапёрной лопаткой вскрываю дёрн рядом с собой, закапываю банку. Чтобы запах не выдал меня. Раскладываю над собой хламиду, ложусь на спину. Боль в колене утихла, только голеностоп несильно жжёт. Сквозь ветки виден клочок неба. Спокойного и чистого. Как в России. Покачивание веток, шелест листьев убаюкивают. Звуки леса. Естественный фон. Отосплюсь, наконец, за всё время. Глаза закрываются...
Просыпаюсь внезапно. Ночью. От холода. Убираю с груди автомат, собираю и закутываюсь в хламиду. И вдруг замираю поражённый. С тёмно-синего, почти чёрного неба свет далёких звёзд льётся в мои глаза. Мириады чужих солнц. Жёлтых. Оранжевых. Пронзительно голубых. Бриллиантовая россыпь. Галактическая красота переливается в потоках незамутнённого воздуха. Видны даже крохотные слабые звёзды. Меня переполняет радость, внезапный восторг. Здесь, на дне мироздания, я лежу и улыбаюсь. От мгновения необъяснимого счастья...
На боку работать неудобно, но я быстро приспосабливаюсь. Сапёрной лопаткой снимаю дёрн и складываю его по периметру. Любой выстрел прошьёт кусты насквозь, укрыться негде. И я заглубляюсь. Из вынутой земли трамбую бруствер. Работа идёт медленно, больше вслушиваюсь в звуки леса. Гоню мысли о могиле. Это щель. Окоп. Не буду лежать на сырой земле, дно выложу снятым дёрном. Надо думать о приятном, смешном.
Нам всем присвоили кодовые имена, клички. Обращаться по настоящему имени, говорить о доме, о родных было запрещено. Из соображений секретности. И личной безопасности. Бык ворчал, что ему дали некрасивое имя. Я рассказал анекдот о молодом индейце, пришедшем к вождю с такой же проблемой. "У нас красивые имена, - сказал вождь. - Иди и ещё раз подумай, Бычий Х...". Окружающие рассмеялись. Бык вспыхнул, тяжело уставился на меня. "Хочешь сказать, что я какой-то х...?" В мгновенно установившейся тишине ребята с интересом ждали моего ответа. На соревнованиях я лёжа выжал штангу весом 170 килограммов [17], но сейчас мне не по себе. При росте 180 сантиметров и весе 93 килограмма, я по сравнению с Быком как самокат рядом с самосвалом. Говорю очень серьёзно, тщательно подбирая слова: "Тебе дали имя за размеры и мощь. Надо гордиться именем, которое так точно характеризует". Бык не улавливает скрытой иронии, но ребята у него за спиной корчатся, сдерживая смех. Бык несколько секунд смотрит на меня и, вдруг, широко простодушно улыбается. Я перевожу дух. Меня назвали Лисом из-за рыжих волос, но после этого случая ребята стали произносить моё имя уважительно. За изворотливость и ум.
Бык погиб через два месяца после окончания подготовки и переброски назад в Чечню. Подорвался на мине-ловушке. Ему разорвало обе ноги. Другого бы разорвало в клочья. Сильное сердце за секунды выкачало кровь через бедренные артерии. Мы ничего не смогли сделать. Физически не успели. Бык... то, что от него осталось, плавал в собственной крови. Он остался в сознании, был действительно мощным парнем. Успел спросить, удивлённо глядя мне в глаза:
- Что же я маме-то напишу? Обе ноги потерял...
Через мгновение:
- Лис, ты же доктор, неужели всё?
И добавил:
- Меня Женькой зовут. Мама зовёт Жекой.
И умер.
У нас не было принято истерично орать после смерти товарища, рвать на груди одежду. Валяться на земле, молотя кулаками по пыли. Нам дали хорошую психологическую подготовку. Гибель воспринималась как...
Да всё равно...
Тяжело было...
Из нас сформировали две группы. Спецподразделение "Тень" - для выполнения основного задания. Спецподразделение "Ирокез" - для поддержки и дублирования. Как нам объяснили, для ведения скрытных операций на территории боевиков.
Мы сидим в учебной аудитории, тридцать с лишним человек. На стенах - портреты знаменитых военачальников. Жукова. Сталина. Открывается дверь, звучит звонкая команда дежурного. Вскакиваем. Вытягиваемся в струну. Входит преподаватель. Лысеющий, полнеющий майор. Какой-то помятый, несобранный человек.
- Моя фамилия - майор Петров [18].
Некоторые из ребят откровенно улыбаются, кто-то прячет ухмылку. Я старше этих ребят, шутка мне знакома. Насторожённо жду продолжения. Но преображение изумляет.
- Враг расставил вам ловушку. Оказался умнее, расчётливее вас. Безжалостней. Предстал перед вами овечкой. И вы попались. Расслабились. Потеряли бдительность. Те, кто сейчас улыбался и ухмылялся - уничтожены. Проиграли невидимый бой. Психологический.
В аудитории звенящая тишина. Мы поражены. Перед нами подтянутый офицер. Властные движения. Жёсткий взгляд. Ему хочется подчиняться, воля подавлена.
- Я военный психолог. Моя задача, выработать у вас необходимые навыки командной работы и одиночной борьбы с превосходящими силами хорошо вооружённого противника. Умного противника. Противника, который может оказаться в любое мгновение, всюду. В том числе, и внутри вас.
Я вспоминаю слова майора Петрова и продолжаю зарываться в землю.
"Враг не дремлет".
Для меня это не просто звук.
А ночью я снова смотрю на звёзды. И думаю...
Мы были странной командой, без офицеров. Только рядовые срочной службы. Числились откомандированными в распоряжение штаба командования Объединённой группировкой войск. В каждом подразделении двенадцать человек. Перед возвращением в Чечню нам присвоили номера по результатам психологических тестирований. Тесты были каждый день, весь период подготовки. Ворон стал Ирокезом Один. Его решения были взвешены, расчётливы, холодны. Я более эмоционален, но умею найти выход из любой ситуации. Даже тупиковой.
А тут нога соскользнула...
Я заканчиваю минировать подходы к кустам. Уничтожаю следы. Ползу в свою крепость. Ползти для меня проще, чем ходить. И безопаснее. Сваливаюсь в окопчик, отдыхаю на упругом дёрне. Нервное напряжение последних суток сменяется хорошим настроением от хорошо выполненной работы. Чувствую уверенность, лёжа в подготовленной огневой точке. Автоматный огонь теперь не страшен. Периметр вокруг кустов заминирован по секторам, достаточно замкнуть контакты электродетонатора... Сверху окопчик накрыт маскировочной хламидой.
Ожесточённая перестрелка вспарывает сон. Резко сажусь, инстинктивно хватая автомат.
Это не перестрелка.
Огонь ведёт одна сторона. Жёсткий. Уверенный. В упор. Короткими очередями.
Тишина...
Сердце рвётся в груди. Стучит в висках.
Светает...
Кто-то напоролся на засаду...
Тишина...
Не наша группа... Не то время, не то направление...
Ребята должны придти с другой стороны, вызвать меня по рации...
Недалеко лесная дорога...
Мы не ходим по дорогам... По открытым пространствам...
Ребята напали?..
Мы действуем бесшумно...
А если изменили маршрут?.. Направление?.. Непредвиденная стычка?..
Включаю портативную радиостанцию, убираю помехи.
Тишина...
Несколько раз молча нажимаю клавишу приёма-передачи. Условный сигнал. На принимающей станции будут раздаваться характерные трески с промежутками. На вызов должны ответить.
Тишина...
Набираю полную грудь воздуха и медленно, очень медленно выдыхаю через плотно сжатые губы. Несколько раз. Успокаиваюсь. Замедляю сердце.
В любом случае я должен провести разведку.
Лесная дорога.
Осторожно выглядываю из-за куста. Потрёпанный армейский УАЗик уткнулся передком в камни. Лужица чёрного масла. Передние колёса пробиты, спущены. На распахнутых дверцах висят бронежилеты. Водитель свешивается с сиденья, едва не касается головой земли, лицо залито кровью. Уцелевший глаз устремлён в небо.
Остальных нахожу за машиной, за каменной кучей. Пять человек. Пацаны. Расстреляны в спину, в упор. Из ближайших кустов. Там россыпи гильз. Лейтенант повёрнут на спину, лицо загажено человеческим калом. У всех вывернуты карманы. На дороге следы большегрузной машины.
Их обстреляли с той стороны, что пришёл я. Водитель убит в голову. УАЗик въехал в камни, заглох. Пацаны высыпали с другой стороны машины. Залегли кучей, поближе к лейтенанту, за камнями. Не успели сделать ни единого выстрела. Каждый получил короткую очередь в спину, в область сердца. Боевики охотились за грузовиком, его и угнали.
Пять пацанов. Лейтенант не намного старше.
Шесть человек...
Шесть?..
Пять в УАЗике, двое в грузовике...
Одного не хватает.
Нет водителя грузовика!
Иду по лесу, параллельно дороге, откуда приехали машины. Водитель лежит сразу за поворотом, метрах в двадцати от остальных. Пулей перебило лямку бронежилета, гимнастёрка на груди пропиталась кровью. Парня не успели обыскать. Лезу в нагрудный карман за документами. Чувствую...
Нет, показалось.
Толчок!
Не может быть...
Беру запястье. Рука холодная. Пульс не прощупывается.
Сонная артерия...
Парень жив!
Снимаю нагрудную часть бронежилета, вспарываю ножом гимнастёрку. Пуля пробила левое плечо, задела кость, разорвала грудную мышцу, травмировала рёбра. Большая кровопотеря. Нетранспортабелен. Не выживет. Нужен стационар, капельница. Внутривенно флакон-другой физраствора, флакон пятипроцентной глюкозы, струйно. Нужна поддержка сердечной мышцы, тепло к ногам, холод на рану...
Достаю свой перевязочный пакет, накладываю ватный тампон на рану, осторожно бинтую грудь. Туго. Делаю противошоковый укол. У парня в одном из карманов нахожу его перевязочный пакет и бинтую руку. Этого мало. У меня в рюкзаке есть фляжка со спиртом. Разбавить и влить ему в рот хоть глоток. Вот и вся реанимация.
Медленно оттаскиваю парня с дороги, за кусты. Жду, когда укол начнёт действовать. Рассматриваю найденные документы. Они в полиэтиленовом пакете, но всё равно испачканы кровью. Можно разобрать только имя "Вадим". Симпатичный парень. Дома наверняка есть девушка, родители ждут писем...
На запястье появляется пульс. Слабый, но лучше, чем ничего. Можно идти за спиртом. Накрываю Вадима маскировочной хламидой и ухожу.
Долго ли я отсутствовал, даже соблюдая осторожность. При возвращении порыв ветра приносит запах. Хорошо знакомый, но, тем не менее, чужой. Нестиранной одежды, курева, домашней скотины, навоза. Запах сельского жителя. От городских пахнет иначе. И не боевик. Нет запаха пороха, ружейной смазки, застарелого пота, мочи.
Я замираю на месте, обращаюсь в слух.
Один...
Ходит уверенно, не таится...
Местный?
Путник?
Мародёр?
Звуки перемещается в сторону, где остался Вадим.
Сердце начинает учащённо биться.
Крадусь на звук.
Указательный палец на защитной скобе спускового крючка. Патрон в стволе. Слово "предохранитель" я не знаю.
Выглядываю из-за куста.
Над Вадимом, склонившись, стоит человек в чёрном. Вижу его со спины. Маскировочная хламида отброшена в сторону. Вадим неподвижен, беспомощен. Беззащитен. На бинтах проступила кровь.
Человек распрямляется, что-то снимает с пояса.
Выхожу из-за куста.
Что он делает?..
Окликнуть?..
Спешу к Вадиму, уже не скрываясь. Человек увлечён, не слышит моих шагов. Замахивается...
Это топор!
Маленький чёрный топорик...
Томагавк.
Я не успеваю!!!
Глухой удар. Не очень сильный. Топорик неглубоко входит Вадиму в лоб. Из-под разрубленной кожи торчат осколки костей, кровь быстро заливает рану, течёт на лицо...
Он не успевает обернуться. Левой рукой накрываю сзади рот. Мизинец удерживает нижнюю челюсть. Средний и безымянный пальцы зажимают между собой губы, указательный и большой - нос. Щетина колет ладонь. Ни звука, ни стона. Только хруст разрезаемых штык-ножом мышц. Всё бешенство, всё отчаяние вложено в удар. Плашмя, между рёбер. Под лопатку. В сердце.
Вот так!
Этот хруст, как музыка для меня.
Я держу его на весу, на ноже. Он не успевает даже схватить меня за руку. Быстрая смерть. Как у Вадима. Только судорожное дёрганье ног. В агонии.
Опускаю тело на землю. Папаха валится с головы.
Я поражён.
Передо мной глубокий старик.
Рядом с зарубленным пацаном.
Зачем! Господи! Зачем...
Эмоции...
Это война.
Справляюсь с чувствами. Старик не боялся убивать, действовал открыто, не таясь. Почему?
Был не один...
Слышу шаги. Лёгкие, быстрые, уверенные.
Много шагов.
Много людей.
Гортанный голос негромко зовёт старика.
Из-за колена не успеваю скрыться. Одновременно видим друг друга.
Я и боевики.
Много боевиков.
Сердце затаилось. Провалилось. Исчезло. Его нет. Некогда думать о нём.
Ваша наука, майор Петров!
Быстро-быстро нажимаю на спуск. Автомат на одиночном огне. Пули веером расходятся в стороны, валятся срубленные ветки. Мне нужно выиграть время. Чтобы добраться до окопчика. Там будет бой. Здесь меня легко окружить. Даже представить не могу, что со мной сделают за убитого старика.
Боевики падают на землю, расползаются, стараются обойти по бокам.
Техника захвата знакома. Методы ухода тоже.
Кидаю две гранаты. Создаю завесу. И ковыляю. Подальше от боевиков. После взрывов - в сторону. К окопчику. К чертям эти ноги! Не до них. Они в бинтах. Оборачиваюсь и бросаю ещё гранату, в сторону, откуда бежал. Пусть думают, что отступаю от них по прямой. Грохот взрывов, шум падающей земли, сломанных веток скрывают мой бег. Мой инвалидный отход. На заранее подготовленные позиции.
Боевики недолго обманываются моими манёврами. Но я уже в окопе, перезаряжаю автомат, раскладываю запасные магазины.
Без паники.
Спокойно.
У меня в любом случае выигрышная позиция. Они могут убить одного, я - многих.
Стою на коленях, окопчик неглубок, ищу цели.
Сдвоенные выстрелы на одиночном огне. На дольше хватит патронов. Боевики отвечают ураганной стрельбой. С бруствера летят фонтаны земли. Падаю на дно, перевожу автомат на очередь. Высунув ствол над головой, наугад стреляю по секторам. В грохоте боя мне что-то мешает, отвлекает.
- Лис! Лис! Отзовись!
Перезаряжаю автомат, стреляю частыми короткими очередями. Над окопом облако поднятой земли, дождём валятся сбитые ветки, стволом отшвыриваю их в стороны.
- Лис! Лис! Отзовись!
Меня кто-то зовёт. Голос отвлекает от боя.
- Лис! Лис! Отзовись!
Голос настойчив, где-то рядом.
- Лис! Лис! Отзовись!
Затвор автомата дёргается в последний раз. В чащу уходит трассер. Сигнал опустевшего магазина. Звонкий щелчок спущенного затвора почти не слышен в шуме непрерывной стрельбы. Боевики озлоблены. Осматриваюсь. Магазины пусты. У меня есть патроны, россыпью. Нет времени заряжать. Да это и не нужно. Выгребаю из нападавшей земли провода электродетонаторов...
- Лис! Лис! Отзовись!
Голос у левого уха.
Выдёргиваю рацию из нагрудного кармана, выкручиваю на максимальную мощность.
- Это Лис! Код Два Один Два![19] Код Десять Десять Десять![20] Код Ноль Три! Код Ноль Три![21] Приём!
Код Ноль Три. Хохмач в штабе предложил для вызова подкрепления номер телефона скорой помощи. Он считал это остроумно. Сюда бы его. Козла.
- Слышим тебя, Лис!
Спокойный твёрдый голос. Это Ворон.
- Видим бой! Мы на подходе. Держись!
"Лис! Лис! Продержись!" Ребята часто рифмовали мою кличку.
Не успеваю ответить.
Земля содрогается.
Бруствер за моей спиной вздымается вверх, кусты выворачивает с корнем. Визжат осколки, стучат по стволам деревьев.
Граната! Не смогла пролететь сквозь кусты.
Рация вылетает из рук. Меня лицом бросает на стенку окопа. Земля сыплется со всех сторон. Забивает нос, рот, хрустит на зубах. Земля в волосах, под одеждой. В глазах... В голове нестерпимый звон, боль в ушах.
Я оглушён.
Дезориентирован.
Это контузия от взрывной волны. Сотрясение мозга, но я не понимаю! Я ничего не понимаю!
Обхватываю руками раскалывающуюся голову, стараюсь унять звон. Руки скользят по ушам, в чём-то липком. Из ушей идёт кровь.
Беспомощно озираюсь по сторонам.
Взгляд задерживается на проводах, выглядывающих из-под земли.
В голове какие-то мысли. Обрывки мыслей... Гудящая пустота.
После разрыва гранаты будет атака... Или другая граната...
Взрыв... Должен быть взрыв...
Словно во сне вытягиваю провода из земли, замыкаю контакты. Все. Сразу.
Земля снова содрогается. Ещё сильнее.
Меня прессует взрывной волной, выдавливает из груди воздух. Давит на живот, подпирает диафрагму. Нечем дышать. В глазах темнеет. Желудок сокращается, выворачивается. Рвёт желчью прямо на колени. Во рту жуткая горечь, густая слизь вместо слюны.
Выросшая вокруг чёрная стена закрывает дневной свет.
И обрушивается на меня.
Невозможная, немыслимая тяжесть...
Я не сдерживаю себя. Не считаю нужным. Просто не могу. Бью Наглого в нос. Низом раскрытой ладони. Ломая хрящи, запрокидывая голову парня назад, впиваясь пальцами в раскрытые глаза. Жёстко фиксирую руку в конце удара. Наглый пытается материться, но от боли может только стонать, сгибаясь в стороны, закрывая лицо руками. Сквозь пальцы течёт кровь. Тупой пытается схватить меня и складывается пополам от удара локтем в живот, в солнечное сплетение. Алкогольная рвота льётся на штаны. Цепляясь друг за друга, они вываливаются на ближайшей остановке.