Holo мерцают, по ним проходят помехи, хотя этого не может быть: технология совершенна, просто у меня перед глазами всё кружится, скачет, то появляется, то исчезает. Голографические тела сливаются, превращаясь в одно, женская спина двигается вверх и вниз, раскачивается, словно мишень в тире. Я зажимаю рот кулаком, чтобы не закричать, - и крик гаснет, остается только оглушительный звук влажных шлепков кожи о кожу.

VLOOKUP
VLOOKUP
=...
#N/A
Не сходится, снова не сходится. Ячейки глумливо подмигивают, заливаются алым румянцем или пустеют внезапно: была ячейка и не стало ее, ищи, ищи и не обрящешь. За окном темно, но я не включаю свет: мне достаточно монитора, отбрасывающего блики на мое лицо. Holo отключено: нет женщины в деловом костюме с непроницаемым взглядом - есть только я: растянутая футболка, красные от перенапряжения глаза и мерцающие в голове картинки.

Что бы ни случилось, с кем бы ты ни был, где-то на обочине сознания ты всегда будешь помнить, что я люблю тебя.

Я не должна об этом думать. В углу экрана мигает сообщение от Эме: в нем ссылка на службу эскорта, и я быстро, чтобы не успеть передумать, перехожу на сайт и с силой жму на первую же попавшуюся фотографию.
ВВЕДИТЕ ДАННЫЕ КРЕДИТНОЙ КАРТЫ
ДАЛЕЕ
ДАЛЕЕ
ДАЛЕЕ
ЗАВЕРШИТЬ.
Я закрываю лицо руками.
В щелочку между пальцами вижу синие буквы на белом фоне: Скай подключится к конференции через 20 минут.
Что еще за Скай.
С каких пор секс за деньги называется конференцией.
И зачем мне эти двадцать минут? Неужели я буду волноваться, словно перед свиданием, менять настройки, выбирать цвет белья и позу, в которой не стыдно принять гостя?
Мне всё равно. Я включаю holo - совсем без фильтров - и жду. Двадцати минут с избытком хватает на то, чтобы рассмотреть фото и видео Ская.
Чёрно-белый снимок с претензией на художественность: Скай лежит на деревянном настиле, смотрит в небо. Цветной: беспечный прищур, словно в глаза светит настоящее солнце, а за спиной - настоящее море. На вид Скай полностью соответствует скупому описанию на сайте: 24 года, 175 см роста, 73 кг веса, глаза - карие, волосы (неровно подстриженные, стоящие торчком) - темно-русые. Похож на норовистого жеребенка: протянешь ему сахар на ладони, и он возьмет мягкими губами, оставив на коже призрачный влажный след. И ни за что не подумаешь, что вечерами он подключается к... конференциям, где трудоголички из корпораций истекают соком, снова и снова вбивая в платёжную форму номера своих кредиток.
Я же не чувствую ничего: ни предвкушения, ни возбуждения. Мне скучно, словно я всю жизнь только и делала, что заказывала мальчиков из эскорта. Впрочем, какая разница между бесплатным анонимным соединением после короткого чата и платной 'конференцией'? Никакой.
А за окном всё идёт и идёт дождь, он никогда не кончится, это уже доказано учёными из Азии-1, ну и нашими, из Европы-3, конечно, тоже (хотя мне кажется, что наши просто спёрли всё у маленьких круглых черноволосых коллег, снующих по своим сверкающим белизной лабораториям сплошь из глянцевого пластика, стекла и хрома). Дождь никогда не кончится, никогда ничего не произойдёт, за окном вечно будут перемигиваться транспортёры, а в моей голове вечно будет крутиться один и тот же луп: он и она, он и она, он и она...
Надпись на мониторе напоминает мне перевести пульсомер на спортивный режим и надеть шлем. Я не помню, куда положила его. Слишком долго в нём не было нужды. Поиски занимают несколько минут, и, как только я надеваю шлем и нажимаю кнопку у виска, в комнате возникает holo Ская.
Он набрасывается на меня внезапно, зажимает рот, жарко целует в шею, так что я не успеваю даже вдохнуть. У него сильные руки, он шарит ладонью по телу, запуская пальцы под футболку, сжимает грудь; горячее и влажное дыхание, я оказываюсь прижата спиной к его животу, пытаюсь сопротивляться, но Скай держит меня слишком крепко. Сердце колотится, и я чувствую себя живой, живой, живой.
- Ты же этого хотела, - говорит он - то ли спрашивает, то ли озвучивает очевидное.
Я хотела... Хочу...
Я чувствую всё: сплетение нитей на простынях, в которые Скай вдавливает меня всем телом, линии на кончиках его пальцев, вкус его слюны у себя во рту; волну, поднимающуюся внизу живота, но никак не находящую выхода, замершую, дрожащую, словно изображение на испорченной плёнке.
Я кричу и смеюсь, пока горло не начинает саднить; смахиваю лампу с прикроватной тумбочки и хохочу еще громче. Я забываю о дожде, и даже обнаженные голографические тела в моей голове исчезают. Не остаётся ничего, кроме электрических импульсов, бегущих от кожи прямо в мозг.
Соледад...
Соледад...
Скай повторяет моё имя, зацеловывает моё лицо, не прекращая быстро кидать своё тело вверх-вниз.
Я говорю: боже, боже мой.
Я говорю: ещё, ещё, о господи.
Я замираю и перестаю двигаться; моё сердце больше не бьётся, я не дышу.
Скай трогает меня - едва ощутимо, но достаточно, чтобы заставить дёрнуться как на электрическом стуле.
- Мне продолжать?
- Подожди, подожди... Повернись вот так...
Он поворачивается ко мне спиной, я прижимаюсь к нему грудью, и мокрая кожа склеивается, я прорастаю внутрь незнакомого мальчишки из эскорта, который еще секунду назад вжимал меня в простыни. На секунду я представляю - не головой, а чем-то внутри: может быть, сердцем или маткой, или позвоночником - что рядом со мной другой человек. Словно мне снился кошмар, и я проснулась, открыла глаза и увидела, что всё в порядке, всё - лишь сон.
Я зову его по имени.
Скай говорит: что?
И я вздрагиваю, словно нога соскользнула со ступеньки и я, осекшись, лечу вниз.
Скай говорит: кто это?
Неважно, какая разница. Ты здесь не для того, чтобы задавать вопросы.
- Да брось, - говорит он. - Я умею слушать.
И скалится по-мальчишески, обнажая скошенные острые клыки. Тянет время.
А я снова слышу дождь: он шумит в ушах, барабанит по карнизу, стоит стеной, которую не смогут разрушить ни люди, ни время.
Мы все сгинем в этом сером аду.
- Это человек, которого я любила, - говорю я.
- А сейчас?
- А сейчас - какая разница, если он меня больше не любит? - Когда я произношу эти слова, боль поднимается там же, где раньше было наслаждение. - Он с другой сейчас.
Скай кивает. Ясно. Сколько он слышал таких историй от своих клиенток. Все эти женщины: кто-то вытирает глаза платком, кто-то жестко сжимает губы.
- И я бы не злилась, если бы она чего-то стоила, понимаешь? Я ждала, что она ему наскучит, но они встречались снова и снова. И каждый раз я об этом узнавала.
Я забываю о том, что настоящий Скай где-то на другом конце света, передо мной лишь holo, да и я сама - holo. Мне вдруг становится холодно, я накидываю на голые плечи рубашку Ская. Она пахнет одеколоном, запах впитывается в тело, и еще несколько дней я буду чувствовать его и вспоминать эту ночь.
- Сколько можно терпеть боль? Я терпеливая. Но всему приходит конец.
С этими holo всё так просто и быстро. Листаешь профили незнакомцев, завязываешь беседу, включаешь шлем - и нет больше дождя, нет одиночества. В этом не больше поэзии, чем в доставке еды быстрого приготовления.
- В океане достаточно рыбы, - говорит Скай, полностью подтверждая мои слова. Мы плывём сквозь мутные воды, глупые немые создания, появляемся и исчезаем, ищем друг друга - и снова не находим.
- Ты красивая, - говорит он. - Она - нет?
Я вспоминаю фотографии, строчки текста. Социальные сети ловят рыб, которых достаточно в океане; они бултыхаются беспомощно, отчего вода идёт пузырьками.
- Какая разница? - повторяю я. - Она... просто... Ну просто, понимаешь? Значит, он такой же? Значит, он не стоит меня?
Почему же мне так больно. Но я не плачу. Просто обхватываю себя руками и кутаюсь в рубашку Ская.
- А я ведь видела их вместе. Он оставил доступ без пароля. Чтобы я увидела. Чтобы узнала, что он разлюбил меня и больше никогда не полюбит.
- И что он сказал?
- Что всё равно мы не можем быть вместе.
- Из-за дождя?
Из-за дождя. Из-за трёх с половиной тысяч километров между нами. Из-за того, что любовь кончается только слезами и разочарованием. Наверное, поэтому он решил разменять ее на грёбаную суку.
Думаю, я могла бы ее убить. Разорвать зубами её лицо, послать кулак великолепным джебом между ее рыбьих глаз, почувствовать, как кость входит глубоко в череп; выбить из нее всё дерьмо, выбить из нее дни, что они провели вместе, - все до единого.
- А его? - спрашивает Скай.
А его я презираю. Он переполнен этой мерзостью, пусть вечно носит ее в себе, как обреченный на вечные муки Каин. Я к нему не прикоснусь.
Скай говорит:
- Забудь о нём.
Экран мигает напоминанием: время истекает. Его всегда слишком мало, но на этот раз я могу ввести данные кредитки и выкупить еще час не-одиночества.
Я стараюсь не смотреть на Ская - не хочу увидеть в его глазах вопрос: ну? ты заплатишь?
Меня спасает сигнал вызова голосовой связи. Я показываю жестами: мне надо ответить - кто бы это ни был, пусть даже ошиблись номером, пусть даже мне хотят предложить новый супер-пылесос. Скай должен отключиться, но я ведь знаю, где его найти, он сохранит свою анкету в моих закладках, хорошо?
Хорошо, хорошо.
Я включаю интерком. Взволнованный голос повторяет:
- Соледад... Соледад... - и бормочет что-то, я не могу разобрать ни слова.
- Кто это?
Глупый вопрос, если я просто могу посмотреть на экран.
- Расс?
Я и не знала, что он способен на волнение.
- Расс, что случилось? Я закончу этот отчет до утра, я же тебе...
Он перебивает меня.
- Нет, Соле, нет, это не по работе. Можешь включить holo?
Его тревога передаётся мне, я не сразу попадаю в нужные фильтры: не могу выбрать подходящие к случаю, потому что Расс на другом конце продолжает бормотать, сбивая меня с толку.
Я включаю holo: ничего особенного - джинсы, футболка; словно я - нормальная девушка, коротающая вечер за работой, - на заднем плане играет новый альбом, в углу экрана - окошко с сериалом. Когда в комнате появляется holo Расса, я с трудом узнаю его. Без своих обычных фильтров (галстук, гладко зачесанные волосы, выбритый подбородок) он выглядит почти по-человечески.
- Соле, - говорит он. - Я не хочу быть один.
И я понимаю, что он пьян, - по-настоящему, это не одурение от видеогипноза: святой Расс еле ворочает языком, я чувствую запах водки.
- Просто побудь со мной.
- Да что случилось? - Я сажусь на диван рядом с ним и закуриваю сигарету.
Вопреки моим ожиданиям, Расс не возмущается, только протягивает руку.
- Дай и мне. Ничего, Соле. Жизнь случилась. А жизнь - дерьмо. Ты-то знаешь. По утрам я смотрю на эти законопаченные фильтрами рожи и понимаю: они нихера не знают. А потом я вижу тебя.
- Что ты несёшь? Ты пьяный.
Он ухмыляется.
- Трезвый я бы никогда... не вломился так. Сюда. Значит, здесь ты живёшь? Отсюда выходишь на связь. Здесь работаешь. Здесь спишь. Где ты плачешь, Соле? Ты же много плачешь?
Да где придётся.
- Можно положить голову тебе на колени?
Я разрешаю. Можешь даже здесь плакать. Кажется, эта ночь никогда не кончится.
- Дождь шумит. Как ты с ума не сходишь здесь.
Голова Расса давит на мои бедра, он зарывается лицом в мои колени, я глажу его волосы - не склеенные гелем, чистые и мягкие. Может быть, мы уже давно сошли с ума, у всего мира поехала крыша, и нет никаких holo, только кучка безумцев в комнате с мягкими стенами бессмысленно пялятся в пустоту.
- Нет смысла прятаться, - говорю я. - Дождь не прекратится, запусти я хоть тысячу голограмм.
Плечи Расса мелко дрожат. Мне ли не знать, как это бывает. Моя рука замирает на секунду: я еще помню, что передо мной ублюдок Расс, что я задолжала ему отчет по контейнеру из Азии-3. Но кожа над воротом футболки такая тонкая и нежная, мои пальцы проходятся по ней легким прикосновением: вниз, по светлым волоскам, стоящим дыбом. Расс вздрагивает - значит, на нём тоже шлем.
- Зачем ты пришёл? - спрашиваю я.
- Сегодня ты была грустная. Ты всегда грустная последние несколько месяцев.
- Не думала, что это так заметно.
Он поднимает голову, смотрит мне в глаза снизу вверх, словно пёс.
- Соле. Я не хочу, чтобы ты была грустной. Не хочу, чтобы мы оба были грустными.
Это так нелепо и неожиданно, что я хочу рассмеяться, только смех застревает в горле, разливается горечью, которую не проглотить.
- Не нужно меня жалеть.
- Ты хотела вызвать эскорт.
Я неопределенно пожимаю плечами.
- Жизнь - дерьмо, ничего не попишешь.
- Мы можем сделать ее чуть менее дерьмовой.
Не могу этого обещать. Я никого не сделала счастливым, как ни пыталась. Меня отвергли: исчислили, взвесили и раскололи на куски. Ничего не осталось.
- Я знаю, как вы с Эме обсуждаете меня... Я знаю всё про тебя. И всё-таки я здесь.
Он наконец встает на ноги, прикасается кончиками пальцев к моей талии, словно готов в любую минуту сжать руки - вдруг мне в голову придет бежать. Но бежать некуда. Я отталкиваю его ладони.
- И что ты предлагаешь? Holo, шлемы - весь этот сраный фаст-фуд? Нет. Я говорю: нет. Хватит с меня этой лживой лицемерной хуйни.
Раньше я никогда не отважилась бы произнести такие слова в присутствии Расса. Но этой ночью ничто не реально, всё - сон.
- Хочешь, чтобы я приехал к тебе? По-настоящему?
Этого я тоже не хочу: такая поездка стоит целое состояние, пассажирского рейса можно ждать неделями - и в последний момент его отменят.
- Если ты хочешь... Если ты скажешь 'да', я приеду. Если есть хотя бы возможность того, что ты скажешь 'да'.
Он кладёт руки мне на талию, притягивает к себе. Словно это обещание дало ему власть надо мной, дало право наклониться ниже и обдать меня хмельным дыханием. Я морщусь, отворачиваюсь.
- Ты пьяный. А завтра - рабочий день.
Расс отпускает меня.
- Прости.
Не могу снова повернуться к нему, смотрю в угол, мотаю головой: нет, нет, не нужно извиняться.
- Не говори 'нет'.
- Ладно.
Пока-пока, чао, see ya. Расс отключается, и я выключаю holo и срываю шлем, швыряю его на кровать. Я хотела бы пообещать себе, что с этого момента у меня всё будет настоящим, но ничего настоящего давно нет - только открытая пачка сигарет щерится поредевшими зубами. Я щёлкаю зажигалкой и не сразу слышу мяуканье дверного звонка. Доставка? В это время?
Я смертельно устала, и мне не удается подавить зевок, когда я распахиваю дверь. Но стоит мне увидеть, кто стоит за ней, шелуха дрёмы мгновенно слетает.
Ты?

Вода течёт по лицу, по волосам, она пропитала одежду насквозь и собирается лужицами вокруг промокших до черноты ботинок. Но все дожди мира не смоют вонь измены, ее не смоют ни слёзы, ни поцелуи. От неё нельзя очиститься; от нее не сбежать, даже проехав три с половиной тысячи километров - хоть ползи на брюхе. Я смотрю в глаза, которые когда-то так любила; на дрожащие от холода мокрые губы, и повторяю:
- Ты?
Хотя сомнений быть не может: это он, настоящий.
- Впустишь меня?
Я молчу, катаю во рту вязкую табачную слюну. Сейчас между нами лишь двадцать сантиметров, и я плюю в его мокрое лицо, выхаркивая всю боль и ненависть, бурлящую во мне. Плевок стекает по щеке, смешиваясь с дождевой водой.
Эта ночь никогда не закончится.