Она знала, что мир несправедлив. Но чтобы до такой степени! И чтобы несправедливость коснулась именно ее, всю жизнь готовую встретить любую напасть во всеоружии!
Нет, мир не только несправедлив, -- мир нелогичен, непоследователен, безумен.
Она соблюдала режим, жила по кругу: бассейн, сон, массаж, природа. Не работала, не перетруждалась, не рожала, следила за собой: к сорока ни одной морщинки. Любила себя.
Очень любила.
И она, оберегавшая свое здоровье, как зеницу ока, сдувавшая с себя пылинки, теперь умирала, а у постели стоял ее муж. Седой, полулысый. Никогда не берегший себя, недосыпавший. Всю жизнь пахавший и потому вечно изнуренный и в пятьдесят -- старый. Старый и уставший.
И, уставший, он подавал ей еду, приподнимал на подушках голову, ухаживал за нею, успокаивал, доставал лекарства, работал ночами, чтобы не оставить без вознаграждения врачей и не прийти к ней в палату с пустыми руками. Много работал. Пахал, пахал, пахал.
Он любил ее.
Она умерла, но так и не поняла, что мир не просто несправедлив -- он тотально несправедлив. Несправедлив и к несправедливости, и к любви.