Аннотация: — Думал, кусаются только бешеные собаки? Ан нет...
ЧУЖЕЗЕМЕЦ-I
Узник знал, что не выдержит пыток, но знал и другое: у него есть шанс -- больное сердце. Оно не вынесет, сдастся, сгорит, перестанет биться раньше, чем развяжется язык.
Его истязали грамотно и долго. Минула вечность, прежде чем с облегчением осознал: ударов не воспринимает и в пространстве не ориентируется. Бредилось: вот-вот взлетит -- отбитые внутренности потеряли связь с телом, и оно казалось невесомым. Затеплилась надежда: "Даст Бог, так и уйду, не раскрыв рта".
Двое мокрых от пота крепышей оттащили узника в угол камеры. Один плеснул на окровавленную голову водой из ведра, пробасил:
-- Так и будешь в молчанку играть?
-- Ничего, -- после небольшой паузы ответил за узника второй. -- У Доктора запоет. У него и не такие соловьями заливались. Уходим, свое отработали... -- Но неожиданно развернулся и пнул лежачего: -- От, сука!
Узник молчал.
На смену крепышам явился белый карлик. Впрочем, не карлик -- те сложены пропорционально, -- а до смешного коротконогий и оттого неуклюжий человечек в белом до пят халате. Правда, тем, кто знавал коротышку Доктора никогда не пришло бы в голову при виде его рассмеяться: обычно, общаясь с клиентами, веселился и хохмил он. В широком лице Доктора ничто, если брать порознь, вроде не отталкивало: выразительные карие глаза, прямой, почти идеальный нос, строгий квадратный подбородок, ярко-розовые, как у ребенка, живые губы. Но все это было как-то сдвинуто, смещено, и оттого лицо казалось собранным и склеенным из разнородных фрагментов. Такое вот редкостное уродство.
За уродом вошел здоровяк в свободном трико и с голым торсом: из той же команды разогревающих. Сегодня ему выпало трудиться в паре с Доктором.
"А коротышка -- трус! -- усмехнулся про себя узник. -- Один на один даже с полумертвым боится остаться. Видно, случались прецеденты".
Здоровяк оборвал его размышления. Ухватил за оставшиеся от одежды лохмотья, подтащил к вмурованному в стену металлическому креслу. Усадил и придавил руками-гирями к спинке. Хехекнул:
-- С чего такой мокрый? Ванну принял? -- Не дожидаясь ответа, похвалил: -- А держишься молодцом, быстро отошел, выносливый. Теперь расслабься пока, отдыхай, набирайся силенок. Они тебе понадобятся...
Узник надеялся, что сердце не дотянет до того момента, когда он окажется на спецстуле -- так назвал его, увидев впервые. Прислушался к себе. Увы, сердце спряталось, притаилось -- берегло себя. Сердце хотело жить.
Здоровяк пристегнул узника к стулу. Ремни впились в тело, сдавили, парализовали. Это подействовало: сердце испугалось, сорвалось, затрепыхалось.
"Молодцом! -- похвалил его узник. -- Вот и подсобишь мне. Может, до самого страшного и не дойдет..." И замер, увидев подкатываемый коротышкой-уродом к нему столик со слесарно-медицинским инструментарием.
Доктор взял поблескивающие под мощной узконаправленной лампой хромированные щипцы и несколько раз развел-свел их -- разминал пальцы. Щипцы тихо поскрипывали -- скребли по мозгам.
-- Думал, кусаются только бешеные собаки? Ан нет, -- приблизился к нему веселый человечек. Показал до блеска выбеленные зубы. Заметил: узник робеет. Усмехнувшись, затянул паузу: продлял удовольствие. -- Значит, так. Электроника тебя не берет: ты ее, не касаясь, вырубаешь. Химия, пилюльки, уколы тебе тоже по барабану -- отторгает их твой хитрый организм. И парни мои зря двое суток старались в надежде, что у тебя совесть проснется. Остается одно: вспомнить святую инквизицию. Она всегда своего добивалась. А уж какие клиенты у нее были! Терпеливые, скажу тебе, клиенты, терпеливые. А гении какие... Один Джордано Бруно чего стоил... Вот видишь и по истории прошлись... Теперь и по тебе пройдемся... Да не дрожи, не дергайся! Больно -- только в первый раз, потом привыкаешь. Я вот привык...
"Ты не привык, ты таковым родился. Собака, нелюдь, тварь! -- узник смотрел коротышке в глаза. -- Если сдамся, предам, струшу -- стану такой же тварью".
Доктор прижал к бедру узника обжигающе холодную головку щипцов.
-- Ну что, будем языком шевелить или дальше немым прикидываться? -- Еще помедлил: бросал последний шанс. -- Пока тебя прощупывали изнутри. Теперь испытаем снаружи.
Сердце узника снова ожило, заколотилось, пошло сбиваться с ритма, захлебываться. Он подзадорил его, мысленно шепнул: "Давай, давай..."
И тут урод щелкнул щипцами -- вырвал из бедра кусок кожи с красными паутинками мяса.
Молния боли прошила голову узника, но сердце, будь оно неладно, не разорвалось. Наоборот: снова притихло, сжалось, замедлило бег. Разрывалась голова. Начало мутить.
-- Нет, дорогой, -- окатил его из ведра здоровяк по кивку коротышки. -- Без исповеди от нас еще никто не уходил.
Ледяная вода остудила голову, и узник с содроганием отчетливо осознал: такого раздергивания тела по кусочкам ему долго не выдержать, он сдастся, расскажет все -- чего от него требуют и чего не требуют. Мозг его не взорвался, не залился кровью с первого раза. Со временем, говорил Доктор, привыкаешь? Нет, он не настолько силен и скорее сломается, чем привыкнет. "Господи, дай мне умереть до того, как..."
Надежда оставалась по-прежнему одна -- сердце!
Но сердце вконец затихло, легло на дно.
Доктор опустил щипцы в высокий стакан. Кровь медленно смешивалась с прозрачной жидкостью, окрашивая ее в цвет молодого красного вина. Потонул-исчез в ней и лоскуток кожи.
Коротышка оскалился:
-- Значит, щипчиков тоже не боишься? Смелый, однако! А как насчет ноготков? Понравилось немого корчить? Ничего, рано или поздно голосок у тебя прорежется.
Он сменил инструмент. Поймав маленькой теплой рукой мизинец узника, отжал мякоть, тщательно ухватил ноготь пассатижами, дернул и завопил, будто бы ноготь вырывали у него:
-- А-а!
Это был крик наслаждения.
Молния снова ударила узнику в голову. Но пронзила не по горизонтали -- из уха в ухо, как в прошлый раз, а вошла сверху. Впилась в темя и рассекла голову пополам. Узник не закричал: парализовало мышцы лица. Горлом пошла кровь. "У-у...", -- загудел разум, срываясь в бездну, но -- пересилил себя, удержался на краю.
-- Крепкий орешек, -- расплылся в улыбке коротышка. --Придется подружку верную привлечь. -- Он взял с тележки пилку-лобзик длиною в локоть. -- Эта красавица до чего хочешь допилит, -- обрадовал. -- Вот, смотри, рука твоя за запястье прихвачена, а мы ее сейчас освободим. Правда, не всю, -- сам понимаешь, свобода требует жертв.
Доктор приложил пилку к руке немного ниже ремешка-жгута, сделал первую насечку. Кожа расползлась, расстелила кровавую дорожку.
-- Поехали! -- резанул уже с нажимом. -- Туда-сюда, туда-сюда! -- упоенно водил пилой и визжал. -- Смотри, какой я работничек! Смотри-и...
Когда под пилой зашелестела кость, узник поплыл -- цветная картинка перед глазами превратилась в черно-белую, черно-белая -- в непроглядную ночь.
Здоровяк свое дело знал, момент почувствовал тонко -- снова окатил узника водой:
-- Нет, герой, номер с ускоренными похоронами не пройдет!
Холод вернул узника в мир. Он снова видел. Видел в цвете. Кровь -- красная. Буйвол-здоровяк -- в синем трико и с рыжей волосатой грудью. "Не умираю, -- силились и не могли шепнуть запекшиеся губы. -- Проклятие!"
Внезапно за спиной коротышки раздался грохот, задрожала дверь камеры.
-- Гру-ух-х! -- вместе с петлями и прилипшей к замку-засову штукатуркой дверь, тяжелая, окованная, отделилась от стены, рухнула на здоровяка и вдавила его в пол. Конец отогнувшейся железной шины вспорол ему бок.
В проеме показались двое вооруженных. Один, не мешкая, хватил прикладом автомата урода по голове. Проломленная голова засмеялась.
После второго удара улыбка с розовых губ слетела, маленькие ножки подкосились, и коротышка бесшумно повалился. Он лежал у ног узника, закатив глаза. Ни дать ни взять -- собака, которую погладил-отблагодарил за верную службу хозяин. Собакой он и был. Бешеной собакой...
"Цепкий, еще чуть-чуть -- и добился бы своего!", -- смотрел на замершего коротышку узник.
И вдруг поймал себя на мысли: "А мои спасители, кто они? Как поступят, если поделюсь с ними информацией, которой владею? Во благо или во зло?"
-- Не тревожьтесь, -- словно услышали его невысказанные сомнения те двое. -- Мы сразу раскроем карты: нам известно, кто вы и откуда. Знаем мы и то, что через связь со своим миром вы способны предсказывать будущее (кроме собственного) на ближайшие двадцать четыре часа. Сейчас развяжем путы, и вы услышите о наших планах...
Узник терял сознание. Он еще не успел осмыслить, что освобожден, был во власти нестерпимой боли, но где-то в глубине души уже родилось, росло это горделивое чувство: он выжил, вытерпел, остался человеком!
Теперь он не желал смерти -- хотел жить! Во что бы то ни стало -- жить! Наперекор всем извергам и уродам -- жить! Жизнь -- прекрасна!
Радость и счастье переполнили его, подхватили, понесли. И сердце, выдержавшее нечеловеческие муки, не сдавшееся, когда сдавались разум и тело, не вынесло нахлынувшего потока свободы -- захлебнулось...
Спасителей насторожило, что голова чужеземца вдруг упала на грудь. Один из них взял его за руку: пульс не прощупывался.
-- Воды! Быстрее! -- закричал, пытаясь хоть что-нибудь предпринять.
Все было напрасно.
Спасители так и не узнали, что случится завтра -- 11 сентября 2001 года...
А Душа чужеземца летела к небу.
Вскоре завращалась вслед за Землей. Вращалась и ждала.
Ждал своего часа и я.
И час пришел. Я вырвался на свободу, и Душа вошла в меня, всколыхнула сердце -- одарила жизнью.