Аннотация: Рассказ в юмористическом жанре о поезке в Москву двух студенток
-Срочно, мурзик, ты знаешь, что в Москве делается? - двухметровая Кора влетела, как комета, и за ней шлейфом длинные полосатые волосы ("как у Брук Шилдс" - вздыхала моя соседка по общаге, дочь делийского банкира), полы джинсового плаща и нескончаемая корина рука с зацепившейся за гвоздь сумкой.
-Что?!..- сердце ушло вниз и из ног мгновенно исчезли кости. - Что делается?!...
- Ты сидишь тут, как старая плесень, а в Москве выставка!!! Гюнтера !!!!!! Юккера!!!!!!!!!
Минута на усвоение новости. Мозг лихорадочно перебирает имена художников, но ответ выдан - "неизвестен". Гюнтер Юккер - немец, что ли?
- Корка, ты чудовище! - Я в сердцах ткнула ее в ребра . - Я не удивляюсь, что твой папа отлупил такую дылду! Думай хотя бы иногда, что ты делаешь! У меня же в Москве Генрих, а ты ...
Кора захохотала, и сразу стало ясно, что обижаться на нее - все равно что на стихийное бедствие: надо просто переждать, а лучше - плыть по течению. Кто не видел Кору - не видел ничего. Это не фигура речи, а истинная правда - когда она появляется на улице во всей красе своих метра восьмидесяти четырех, сверкая фосфорно-зелеными глазами , одетая в гениально простые джинсовые штучки, движение останавливается и начинается брожение умов - как мужских, так и женских. Это женщина из будущего - вся остроконечная, не просто длинная, а удлиненная, которую невозможно назвать ни красивой, ни безобразной, она - уникальна, она слепит глаза и парализует способность рассуждать. Когда мы ходим вместе, навевая ассоциации с Дон-Кихотом и Санчо Пансой, эффект усиливается и приобретает комический характер.
Пока Кора тараторила что-то о единственном шансе до учебы съездить в Москву и посмотреть на невероятного Гюнтера Юккера (имечко!), я проверила свою наличность - негусто. Я , в отличие от Коры, не любитель богемных тусовок. Но на пару недель скромной студенческой жизни хватит.
-Ну, едем? - Лучезарная улыбка марсианки предназначена отмести все разумные доводы. Тяжело вздохнув, я представила себе, как заявлюсь к Генриху с умопомрачительной спутницей: "Привет! А мы вот решили смотаться на пару дней на выставку!...Да-да, авангардист, очень крутой..." Генрих с его сицилийской обольстительностью тут же предоставит меня самой себе и ринется завоевывать эти метр-восемьдесят- четыре. Кора-то на него будет смотреть, как Белоснежка на самого маленького гнома, ласково улыбаясь, и я никогда не скажу Генриху страшную тайну о том, что эта женщина-вамп никогда еще ни с кем не целовалась. Я и Кора - не просто друзья, а названные братья, и разница в наших весовых категориях дает нам возможность плавать в разных морях.
А в самом деле, как было бы здорово повидать Генриха,и под упоительный нескончаемый треп ощутить, как засыпает мой ангел-хранитель на правом плече и выползает из-за левого плеча змей-искуситель в багровых всполохах страсти...
- Слушай, твой Гюнтер Юккер - это лучше, чем Сальвадор Дали?
- Сальвадор - вдали,- убежденно произнесла Кора , понимая, что белый флаг уже на подходе.
* * *
Через три часа я и Кора неслись в поезде в Москву в роскошном международном вагоне и все еще не могли прийти в себя - события развивались в абсолютно неподконтрольном ритме.
Мы пришли на вокзал разведать наличие билетов на неопределенно-ближайшее будущее. Попав в какую-то безумную очередь, которая алкала уехать в Москву немедленно, мы заразились общим паническим настроением и попросту забыли, чего мы хотим на самом деле. Азартная Кора врезалась в самую гущу алчущих , и где-то полчаса ее носило по волнам страстно влюбенных в кассиршу безбилетников.
Я с тоской сопереживала в сторонке и думала, а стоит ли показываться Генриху в этой паршивой юбке из "вареного" джинса - сейчас поголовно все носят джинс, а Генрих такой утонченный, он сам одет всегда с таким изяществом...
- Едем! Сейчас! Поезд отходит! - Торнадо по имени Кора с выпученными от жажды приключений глазами схватило меня и понесло в неведомое . Лишь оказавшись в красном плюшевом купе в компании с недовольной мамашей-полькой и ее белокурым надменным мальцом, мы осознали случившееся - мы едем в Москву! Мама милая, в чем были, без денег и зубных щеток, не предупредив никого...
- Мэри, я есть хочу, - нет, она мне определенно нравится.
- Господи всемогущий, покарай меня за мое легкомыслие, у меня экзамен через неделю, а я целое лето провалялась на пляже, с кем я связалась, Кора, ты ...ты чудовище!
- Ну пошли-и-и, вагон-ресторан рядом...
* * *
Утро в Москве! Черт, ветер-то какой! От холода мы покрылись пупырышками и стали похожи на тех лягушек, которые украшают Корины сиротские сандалии - это последний писк авангардной моды. Прежде всего по моему мрачному требованию мы идем в кассу и берем билет на обратный поезд, чтобы вечером нашего духу тут не было. Кора заискивающе смотрит в глаза и всячески пытается меня развеселить. Она вдохновенно рассказывает о том, где же она выкопала этого трижды клятого Юккера - по телевизору. Нет, с ней дружить опасно для жизни...
Пробираясь в метро, спрашиваем у пожилого интеллигентного дядечки, как проехать на Земляной вал. Он чрезвычайно обрадовался,что может помочь двум таким милым барышням,хотя ясен болт, милой он считает здесь только одну барышню. Кора берет дядечку под руку и они уходят вперед, оживленно беседуя, я же в своей узкой юбке обреченно пытаюсь их догнать - ну что за жлобство!
Догнав, я узнаю, что дядечка был бы рад оказать нам гостеприимство, если понадобится, такие чудесные девочки... Кора засовывает в карман своего необъятного плаща бумажку с телефоном Николая, видите ли, Семеновича.
-И на кой тебе это надо, вечером уезжаем в любом случае?- Кора смиренно хлопает глазами , и мы продолжаем свой путь к великому и неповторимому , так его и перетак...
* * *
Дом Художника на Земляном валу почему-то не был окружен толпой обезумевших ценителей искусства. Первый холодный ветер гонял бумажки вдоль стен , и у меня закралось подозрение, что этот самый дом закрыт на ремонт. Навсегда.
- Наверное, еще очень рано, не будут же москвичи прямо с утра бежать на выставку,- бодро прокомментировала культурную жизнь столицы встревоженная Кора. Мы подошли к самым дверям. Заперто. На дверях, за которыми даже тени человеческой нет, равнодушная и недвусмысленная табличка: "Выходной день - понедельник ".
...Где найти слова, которые отразят всю мощь моего праведного гнева? Кора благоразумно отбежала подальше, ибо кто знает, что попадется мне под руку. Ветер усилился, и бесприютность примирила нас. Мы были одни в этой огромной Москве, никому не нужные , холодные и голодные.
-Я есть хочу, - кротко молвила Кора. Беспримерная наглость и удручающий инфантилизм.
... Надо ли говорить, что слопав в ближайшем кафе горячую курицу-гриль, мы остались , можно сказать, на бобах? Денег осталось ровно на передвижение в троллейбусах. Остальное я без комментариев отложила в НЗ - мало ли что нас ждет. Для того, чтобы хоть как-то убить время, повидать Генриха и Танчу и заодно согреться и перехватить деньжат, мы съездили в Главное здание МГУ - и, хм, само собой, никого не нашли. Куда-то подевались все, в общем. Мой ангел-хранитель демонстративно ушел в отпуск, хлопнув дверью, выражая таким образом свое отношение к нашему с Корой легкомыслию.
В полном и взрывоопасном молчании мы приехали на вокзал. Холод немного отпустил, но огромный зал ожидания, где все что-то жевали, очень обострил чувство голода.
Кора никак не могла пристроить свои двухметровые ноги, и в ее фосфорных глазах поселилась вселенская тоска.
- Понимаешь, я очень большая, и мне много надо, - бесцеремонно устроившись, на моем плече, она шумно сглотнула слюну и закрыла глаза, чтобы не видеть, как дымится чебурек в пухлых пальцах соседки напротив.
Несмотря на мое твердое желание наказать Кору, я пришла к выводу, что сама виновата не меньше: что ж я, такая правильная, не смогла оказать сопротивления совершенно очевидному безумству, пошла на поводу и сдалась без боя? Ну, ничего, сказала я себе, это урок на будущее, и укрепила свою решимость не поддаваться ни на какие провокации.
До поезда оставалась уйма времени, которое представлялось нам обеим черной дырой, в которой погибнут лучшие минуты нашей молодости. Настроение опустилось ниже нуля и стало превращаться в вечную мерзлоту.
Кора внезапно выпрямилась, и в длинных глазах загорелся знакомый опасный огонек. Что-то пришло ей в буйную головушку - несомненно. И мой долг - всячески противостоять очередной авантюре.
- Мэри, что мы скажем дома? Нет, ты сначала послушай! Сорвались с места, приехали в Москву - и для чего, спрашивается? Чтобы отсидеть на вокзале замерзшие задницы? Давай сделаем вот что: поедем к Николаю Семеновичу, он такой интеллигентный дядечка, одолжим у него денег, переночуем, завтра сходим на выставку и поедем дневным рейсом! А деньги переведем потом телеграфом! А???????? Все равно мы здесь, зачем упускать такой шанс!
Весь этот страстный монолог я выслушала молча, погружаясь в ступор: абсурдность Кориных логических выводов превзошла все мои ожидания. Я даже не решалась на нее взглянуть, опасаясь вместо привычной восторженной зеленоглазой физиономии увидеть инфернальное чудище с рожками. Я, воспитанная мамина девочка , сижу на вокзале, как бомж, и мне предлагают еще и поехать ночевать в совершенно незнакомый дом, вместо того, чтобы,наконец, начать праведную жизнь с этой минуты! О, горе мне!
Но не такова Кора, чтобы отступиться от намеченного. Ее красноречие, явно достойное лучшего применения, вгрызалось в мои нравственные устои, подобно бензопиле, и в конце концов сделало свое черное дело: Троя пала. Кора взвилась, как флаг над победившим фортом, и через несколько секунд я имела удовольстие наблюдать всю динамику ее мимических способностей во время телефонного разговора в автомате неподалеку.
- Он ужасно обрадовался, - воодушевление Коры способно вдохновить приговоренного к смертной казни. - Давай купим торт - у меня завтра день рождения! Да и неудобно с пустыми руками идти в гости.
Надо ли любезному читателю знать подробности нашего путешествия? Мы ехали в троллейбусе посреди осенней тьмы ровно полтора часа, наш гостеприимный хозяин встретил нас на безлюдной остановке, и вот, наконец, мы в тепле и безопасности.
Однокомнатная кквартира была явно холостяцкой. Огромные стеллажи с книгами и репродукции импрессионистов немного меня успокоили, да и хозяин в очках и с типично интеллигентскими замашками был довольно мил. Но моя интуиция, которую я включила на полную мощность на время отсутствия ангела-саботажника, улавливала какие-то неопределенные флюиды тревоги. Во-первых, он с первой же минуты не сводил глаз с Коры и полностью игнорировал мое присутствие. Во-вторых, сюжеты развешанных по всему дому репродукций были подозрительно однообразны: сплошные "ню". В-третьих, он даже не поблагодарил нас за торт, крайне бесцеремонно сообщив, что сладкого не любит. Ну, положим, сладкого я тоже не ем, но суть не в этом: я твердо убеждена, что за все надо платить. Эта чушь,которую тарахтела Кора насчет того, что он так одинок и ему приятно просто пообщаться с юными и образованными барышнями, - блеф для круглых идиоток. Мое напряжение возросло по мере приближения момента укладывания спать: так, комната одна, есть раскладное кресло и тахта. Кора , несмотря на свою непробиваемую наивность, тоже что-то притихла и не отходила от меня ни на шаг. Многоуважаемый Николай Семенович угощал нас чаем и байками про то, как в молодости он работал резидентом во Франции благодаря блестящему знанию языка. В подтверждение он продемонстрировал нам книги, где черным по белому было написано, что переводчик он самый и есть. Свое семейное положение он обрисовал вкратце: давно разведен, дети живут отдельно.
. Я решила взять быка за рога и толкнула такую речь:
- Николай Семенович, вы так добры, что пригласили нас к себе, простите, что мы вас стесняем, но уже очень поздно, вы не против, если мы отдохнем?
- Э-ээ, я смогу предложить такой вариант: я не могу спать ни на чем, кроме своей тахты. Я к ней привык. Поэтому одна из вас может спать на разложенном кресле, а одна со мной.
...Немая сцена. О, боги, боги! Гром грянул тихо, но поверг нас в оцепенение. Безмятежный Николай Семенович , поблескивающий очками, был одновременно смешон и... страшен.
Кора и я сидели неподвижно минуты две, сложив похолодевшие руки на коленях, и перед нашими мысленными взорами проносились совершенно одинаковые картины:
вариант первый : мы гордо уходим во тьму, и нас поглотит бездна ночного мегаполиса, через год наши обезображенные трупы выловят в реке;
вариант второй : мы стукаем Николая Семеновича сковородкой по его тупой башке, утром нас тепленькими берут правоохранительные органы, тюрьма, позор родителей, процесс века, блестящая речь адвоката и перерезанные в камере вены;
вариант третий : Кора благородно соглашается принять муки, и ее зверски насилует новоявленный потомок маркиза де Сада, Кору причисляют в лику святых, а я пойду по миру с благой вестью о ее подвиге во имя дружбы;
вариант четвертый...впрочем, все варианты были одинаково кошмарны и правдоподобны. Самое главное, они нас не устраивали.
Я искоса глянула на Кору - где же ее хваленая решительность? Она трепетала всем своим великолепным телосложением и напоминала мокрую кошку, уносимую льдиной в безбрежный океан.
Час испытаний пробил. Я , наконец, взяла на себя командование парадом, и девиз мой был: " Победа любой ценой!".
Выпрямившись в кресле, я посмотрела хозяину квартиры в глаза и произнесла твердым голосом следующий спич:
- Николай Семенович, вы вправе думать о нас что угодно, но есть законы Божьи, и эти законы предусматривают отношения между людьми в духе человеколюбия. Вы завлекли нас сюда обманом и поставили в крайне неловкое положение. Если вы думаете, что хоть одна из нас способна уступить вам, вы глубоко заблуждаетесь. Вы старик, и справиться с вами двум молодым девушкам не составит труда. Так что давайте не терять времени попусту. Спите на вашей тахте сколько угодно, а мы уместимся вдвоем на кресле. И не думайте, что вам сойдет с рук шантаж или насилие: мы, возможно , слишком доверчивы, но постоять за себя сумеем. Вот так.
Изумление Николая Семеновича скорее вызвало то, что я , бывшая в его глазах лишь досадным недоразумением в метр с небольшим, вдруг оказалась чем-то вроде святого Георгия- Победоносца, спасителя невинных дев. Он неожиданно сник, и жалостливо сказал:
- Да, я старик, мне ничего не надо... Я ведь ничего не могу, чего вы боитесь? Мне только подержаться...
О, современные просвещенные девицы! Им, знающим все на свете, не понять нашего дикого страха перед мужчиной - любым! и дремучим непониманием фразы насчет "подержаться". Мы отстаивали бы свое целомудрие до последнего вздоха даже против банды беглых каторжников, а уж этот противный старик...
- Ну вот и все, - слегка на повышенных тонах продолжила я. - Будьте добры, оставьте нас ненадолго. Мы хотим спокойно переодеться.
Кора приникла ко мне, как испуганный ягненок. Разложив кресло, я распорядилась снять только брюки.
- Будем спать одетыми, - грозно разъяснила я Коре, которая была готова слушаться меня, даже если бы я приказала ей выбросится в окно.
Ночь прошла спокойно, если не считать монотонного храпа с тахты. Мы с Корой лежали спинами друг к другу в зыбком полусне, чувствуя себя в преддверии ада. Под утро нас посетила рациональная мысль: хорошо, мы отвоевались, но денег у нас нет. То есть остались те, что на билеты, а больше ни гроша, все ушло на торт, черт бы его взял.
Тем временем хозяин проснулся , оделся и молча ушел куда-то, даже не взглянув на наши окоченелые трупики.
- С днем рождения, -сказанное шепотом поздравление прозвучало очень кстати, и весь пережитый и еще предстоящий кошмар вырвался из нас в форме истерического, неудержимого, облегчающего смеха. Мы стояли в свитерах и колготках и хохотали дуэтом так, что одна из злополучных репродукций испуганно сорвалась со стены и спланировала на тахту.
Посовещавшись при отрезвляющем утреннем свете, мы решили задобрить обиженного хозяина. Я сделал ревизию холодильника и приготовила свои фирменные гренки, заварила чай, Кора тем временем наскоро убрала квартирку. Когда Николай Семенович вернулся с кефиром в авоське, мы ждали его со смиренными лицами: в конце концов, он не виноват в нашем легкомыслии и тупости.
За завтраком хозяин заметно подобрел и даже вызвался нас проводить до остановки. Торт он веле забрать с собой - все равно испортится. По дороге Кора, прижимая к груди дурацкую картонную коробку с неудавшимся сюрпризом, опять задурила ему голову, расписала наше бедственное финансовое положение , показала паспорт с пропиской и в конце концов пообещала приехать в ближайшее время одна, без меня. Я шла, поотстав на пару шагов, и делала вид, что ничего не слышу. Через несколько минут мы ехали в троллейбусе свободные и счастливые, став богаче на 25 рублей.
Теперь мы подходим к главному формообразующему элементу этого повествования - выставке немецкого художника Гюнтера Юккера. Когда мы вошли в зал и увидели его произведения...Кора исчезла, растворилась среди экспонатов, ибо смерть была близка, как никогда. Этот Юккер был помешан на гвоздях!!!!!!!!! То есть в прямом смысле. Все !- все было сделано из гвоздей. Я думаю, Петр Первый не потратил столько гвоздей при строительстве Петербурга и россиийского флота, как этот авангардист. Пианино, телевизор, швейная машина, просто доски, холсты были равномерно усеяны совершенно одинаковыми 100 -миллиметровыми гвоздями с идеально выдержанными промежутками, образуя странный геометрически расчерченный мир обезумевшего плотника. На экранах многочисленных телевизоров крутился ролик о творчестве и концепции изобразительного искусства милашки Гюнтера , где он прыгал на мокром песке на берегу океана с зажженными палочками и что-то вещал, сияя белоснежной улыбкой на жлобски-буржуазном загорелом лице.
--
Даа, Юккер, - промычала я сквозь зубы. - Повезло тебе, что сам не приехал...
Кора затерялась в многочисленных залах, но не сомневаюсь, что она, как взрослая Красная Шапочка, пряталась за экспонатами, не теряя волка, то бишь меня, из виду. Посетителей было ровно столько , чтобы подтвердить мои наихудшие подозрения: из рук вон плохой художник Гюнтер...
Для того, чтобы немного разбавить горечь от гвоздевых шедевров, я забрела в зал с японскими миниатюрами, и душа моя немного отмякла, оттаяла и приподняла крылышки. Конечно, даже эти изысканные акварели не стоили перенесенных мучений, но все же мой гнев понемногу успокоился , и мне даже захотелось поделиться с Корой впечатлениями. Она была обнаружена за дверью с таким виноватым выражением на лице, что меня невольно разобрал смех.
Через полтора часа нас принял в свои объятия плацкартный вагон дневного поезда. Само собой, соседи по купе тут же разобрали свои постельки и нам пришлось лезть на верхние полки. Вы представляете себе, каково уместить ноги длиной в метр двадцать на верхней полке стандартного вагона? Я вполне была отмщена, ибо Кора сложилась в четыре раза, а если решалась хоть ненадолго выпрямить затекшие конечности, это вызывало у пассажиров неадекватные реакции, потому что ноги как шлагбаум преграждали проход.
Дорога все не кончалась, в дремлющем вагоне только мы сверкали глазами и шептались обо всем на свете, поедая свой торт алюминиевыми столовыми ложками, которые нам дала проводница. Все бы ничего, но Коре еще предстояли объяснения с родителями во втором часу ночи, и очень может быть, что ее просто не впустят домой.
- Ничего,- слегка хмурясь от недобрых предчувствий, прошептала Коринна. - Зато такого дня рождения у меня больше никогда не будет...
Я разбудила дочь делийского банкира безжалостными ударами в дверь, и она предстала предо мной, как живая аллегория Оскорбленной Невинности. В ответ на ее верещание я только сказала:
--
Раджни, ты не знаешь, какого великого художника мы видели,- и провалилась во тьму блаженного сна.
Мне снился, само собой, Генрих. Он говорил очень строго, откидывая свои божественные черные пряди со лба, что девушка, совершающая такие необдуманные поступки, не может быть его женой, и я горько плакала от обиды, потому что он был прав, а его красота просто непереносима.
Через пару месяцев я и Кора, и без того звезды курса, благодаря многкратному феерическому пересказу этой истории, приобрели неслыханную популярность, и везде демонстрировали буклетик с Гюнтеровыми гвоздями. Как ни странно, народу нравилось его творчество.
А Николаю Семеновичу деньги мы вернули. Телеграфным переводом. Он долго еще слал открытки Коре с возвышенными признаниями на французском языке, а потом пропал. Ну да это ерунда. Самое обидное - никогда больше ни я, ни Кора ни-че-го не слышали о великом художнике нашего времени Гюнтере Юккере.