Мусникова Наталья Алексеевна : другие произведения.

14 дней для Вероники

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пять лет назад Вероника и Тобиас были уверены, что их любовь ничто и никогда не сможет сокрушить. Злоба и коварство разлучили влюблённых на долгие годы. Теперь Вероника - чародейка, обвинённая в страшном колдовстве, из-за которого погибла треть жителей городка. Она арестована, до казни осталось четырнадцать дней. Тобиас стал инквизитором, у него всего 14 дней, чтобы провести расследование и оправдать или обречь на костёр ту, кого он считает предательницей. Сумеет ли Вероника воскресить из пепла прежнее доверие и вернуть утраченную любовь? Успеет ли Тобиас спасти ту, что приходила к нему во сне все эти пять лет?
  Введение
  Дождь то едва сыпал, то припускал сильнее, низкие лохматые тучи никак не желали уходить, словно задались целью смыть, растворить в холодных каплях одинокого юношу, устало прислонившегося к узловатому стволу раскидистого бука. Сердито нахохлившаяся в ветвях пичуга уже привыкла к этому странному, с точки зрения благоразумной, не любящей сырости птицы, человеку, уже перестала его бояться, напряжённо косить в его сторону круглым чёрным глазом. Да и чего, спрашивается, боятся, если юноша уже почти час стоит под деревом практически неподвижно, лишь время от времени переступая с ноги на ногу да оглядываясь по сторонам? Пичуга сердито встрепенулась, сбрасывая с пёрышек неприятно холодящие капли. Словно почувствовав её движение, юноша под деревом вскинул голову, замер, напряжённо всматриваясь в серую от дождя даль, даже сделал пару порывистых шагов вперёд, но потом понурился, опустил голову, не замечая, как холодные ручейки стекают за воротник модной куртки из драконьей кожи. Роскошный букет, словно впитавший в себя все яркие краски лета, до этого бережно, как младенец, прижимаемый к груди, склонился до земли, бархатистый лепесток сорвался с пунцовой розы и упал прямо в грязь. Юноша глубоко вздохнул, вынул из кармана массивные золотые часы, откинул крышку. Нет, он не ошибся, прошёл уже час. Целый час от назначенного времени встречи, а Вероника так и не пришла! Почему, может, что-то случилось?! А вдруг, она поскользнулась на этой проклятой грязи, упала, ушиблась, а то и, оборони свет, сломала ногу?! Юноша выпрямился, сверкнул серыми со стальным отливом глазами, поудобнее перехватил букет и стремительным шагом двинулся прочь от дерева по едва заметной, разбухшей от дождя тропке.
  "И чего мок, спрашивается?" - пичуга сердито взъерошила пёрышки, переступила с лапки на лапку, а потом сорвалась с ветки и полетела к давно примеченному кусту лесной малины, обедать.
  Юноша, за которым наблюдала птичка, уверенной и твёрдой поступью по размокшей и скользкой от дождя тропинке добрался до неприметной деревушки, смущённо жмущейся к подножию крутого холма, на самой вершине которого надменно возвышался, пронзая низкие облака блестящим шпилем, бледно-серый замок. У жалкого плетня, который жители деревни гордо именовали оградой (название абсолютно необоснованное, поскольку через изрядно подгнившие жерди даже коза могла перепрыгнуть), юноша остановился, внимательно осмотрелся по сторонам, а затем, не утруждая себя пятью шагами в сторону до калитки, легко перемахнул через ограду. В деревушке было сумрачно и пустынно, лишь призывно светились окна харчевни, да у колодца бдительно мокли две заядлые деревенские сплетницы, острого языка которых опасались даже обитатели замка. Толстую и рябую тётку звали Агнесса, а её тощую с длинным кривым носом подругу именовали Юджинией. Обе женщины при виде юноши встрепенулись, окинули его пристальными изучающими взглядами, нацепили на лица приторные до тошноты улыбочки и поклонились с самым раболепным видом. Агнесса на правах старшей и даже вхожей в замок (она помои с кухни выносила) сладеньким голосочком проворковала:
  - День добрый, господин Тобиас. Гуляете?
  Юноша досадливо поморщился, неловким мальчишеским жестом попытался спрятать букет за спину, тут же понял всю бессмысленность манёвра, смутился ещё больше и дерзко вскинул голову:
  - Да, решил размяться.
  - Часом не до Вероники ли путь держите? - медовым голосочком продолжала допрос Агнесса, локтем толкая в бок подругу.
  - Сла-а-авная девушка, - с готовностью подхватила Юджиния и даже языком прищёлкнула, - приветливая, никому в помощи не отказывает.
  - Особливо мужчинам, - хихикнула Агнесса.
  - Тем, у которых кошель тяжёлый, - ввернула Юджиния и женщины с готовностью захихикали, обмениваясь выразительным подмигиванием.
  Тобиас помрачнел, сильнее стиснул букет, не замечает, как вонзаются в кожу шипы роз. Гнусные намёки на алчность и неверность Вероники он слышал давно, но кто, скажите на милость, поверит двум исходящим злобой сплетницам?!
  - Глупости болтаете, - буркнул юноша и собрался было уходить, но ему в спину прилетела давно заготовленная, полная смертельного яда реплика от Агнессы.
  - Хороши глупости, когда Вероника вчерась ввечеру с кавалером отбыла, а вернулась лишь ближе к полудню сегодняшнему. И вид у неё был такой, что даже Воське блаженному, увидь он её, сразу стало бы понятно, чем она с сим кавалером занималась.
  Тобиасу показалось, словно в лицо ему выплеснули полное ведро ледяных помоев, даже дыхание перехватило, а перед глазами всё потемнело.
  - Не смейте, слышите, не смейте ТАК говорить о Веронике! Она моя невеста, ваша будущая госпожа и я требую, чтобы вы относились к ней с должным уважением!!!
  Дамы испуганно притихли, даже как будто ростом меньше стали, пожалуй, впервые по-настоящему осознав, что этот красивый юноша с серыми со стальным отливом глазами и густыми русыми волосами, по последней моде отпущенными до плеч, не просто сын хозяйки замка на холме, а будущий господин этих земель. И более того, потомственный инквизитор, ссориться с которым, ох, как не стоит.
  - Да мы чего, мы же так, что видели, о том и сказали, - испуганно заблеяла Юджиния, а Агнесса с готовностью подхватила:
  - Вероника - чародейка знатная, любую хворь травами али наговорами прогнать может, вот её и приглашают на роды там али хворобу тяжкую.
  - Видать, у господина давешнего жена тяжко рожала, вот Вероника с ней так долго и провозилась, - уже уверенне зачастила Юджиния.
  - Али на охоте кто-то поранился, помните, в позапрошлом году у вас на охоте господин Балдомир на кабана охотился, да тот его клыком и зацепил? Еле выходили бедолагу, если бы не Вероника, нипочём бы не спасли, - медоточиво пролепетала Агнесса.
  Женщины бы ещё долго рассыпались в похвалах той, что до этого столь же упоённо поливали грязью, но Тобиас не собирался более терять время на этих сплетниц. Коротко кивнув Юджинии и Агнессе, юноша решительно двинулся в сторону маленького неприметного домишка, который был для него самым прекрасным и сладостным местом на земле. Пылкое воображение Тобиаса уже рисовало стройную фигурку на пороге дома, юноша представлял, как Вероника всплеснёт руками, как засияют её серо-зелёные глаза, как заиграют на щёчках ямочки. Губы юноши уже ощущали сладость поцелуя, руки тянулись обнять любимую, зарыться в тёмно-медную копну волос. Тобиас и сам не заметил, как с широкого шага перешёл на бег. Быстрее, ещё быстрее, вот уже и домик виден, окошки тёмные, но это ничего. Видимо, Вероника устала, задремала, потому и на свидание не пришла. Тобиас остановился на крыльце, выдохнул, выравнивая дыхание и осторожно открыл дверь. В коридоре было сумрачно, сыро и как-то неуютно, словно дом был пуст, будто очаровательная обитательница покинула его безвозвратно. Тобиас усмехнулся, головой покачал, прогоняя кружащиеся, словно трупные мухи над падалью, мрачные мысли. Вероника не предаст, она любит его, они поженятся и будут счастливы, по-другому и быть не может.
  - Вероника!
  Звонкий голос эхом прокатился до дому, разорвал липкую и тревожную паутину тишины, разогнал по углам тёмные тени сомнений и тревог.
  - Вероника, где ты?!
  Ответа не было. Тобиас нахмурился, огляделся по сторонам, принюхался. Не источала тепло большая печь, занимавшая едва ли не половину кухни, не пахло съестным, под потолком на протянутой верёвке не сохли, источая дурманящий аромат, пучки трав. Может быть, Вероника так устала, что уснула, едва дойдя до кровати? Юноша стремительно направился в небольшую комнатку, с которой были связаны самые сокровенные, самые сладостные воспоминания. Ну, конечно же, его любимая просто устала, уснула, вот и не слышит его зова. В памяти Тобиаса вспыхнули разметавшие по подушке отливающие тёмной медью волосы, пышная девичья грудь, на которой яркими цветами проступали следы безудержной страсти. От воспоминаний жарко стало чреслам, Тобиас порывисто вздохнул, резко отдёрнул занавесь, закрывающую спальню, да так и замер, оцепенев. Небольшая спаленка, всегда казавшаяся юноше средоточием блаженства на земле, была пустой. Светло-серое покрывало на деревянной кровати лежало ровно, нежные девичьи руки давно не прикасались к нему, не взбивали подушку, снежно-белым конусом венчающую ложе.
  - Вероника? - голос Тобиаса дрогнул, заметался, словно попавший в ловушку волк. - Вероника, где ты?!
  Юноша стремительно обежал весь небольшой домик своей любимой, даже в подпол залез и на чердак поднялся, едва не свернув себе шею на узкой лесенке с высокими ступеньками. Вероники нигде не было, она исчезла, словно сон, словно грё1за, словно дивное виденье, коему не место среди грубой прозы бытия.
  - Вероника!!!
  Тобиас вернулся в спальню, рухнул на кровать, обхватив голову руками. Кровь гулко пульсировала в висках, тишина кольцом сжимала грудь, мешая дышать, сводя с ума.
  - Так, спокойно, - юноша выпрямился, отбросил прилипшие к губам пряди, - Вероника не могла исчезнуть без следа, она...
  Тобиас осёкся, лишь сейчас заметив лежащий на окошке небольшой обрывок бумаги. Что это? Рецепт, заклинание, список дел или товаров, которые нужно приобрести на ближайшей ярмарке? А может, послание для него? Боги, как же он глуп, не подумал сразу, что Вероника обязательно оставила для него послание! Всё-таки правильно матушка говорит, что все влюблённые становятся безумцами! Юноша рассмеялся облегчённо, бережно взял обрывок бумаги, прижал к лицу, вдыхая нежный запах напоенного зноем ромашкового поля. Ни одна девушка во всём мире не пахла так, это был аромат его Вероники. Тобиас прикоснулся губами к записке и лишь после этого начал её читать, но уже после первой строчки глаза его распахнулись, а из горла вырвался сдавленный стон боли. Послание было коротким, всего пара строк, но каждое слово было раскалённым металлом, терзающим сердце, смертельным ядом, убивающим душу.
  "Тобиас, я не люблю и никогда не любила тебя. Мне нужна была лишь твоя магия, я думала, что смогу использовать силы инквизитора, но практика показала, что я ошиблась, а значит, ты мне больше не нужен. Не ищи меня, я не хочу, чтобы ты когда-либо утруждал меня своим обществом".
  Тобиас снова и снова перечитывал записку, отказываясь верить своим глазам. Вероника не любит его? Она всего лишь использовала его, пыталась вытянуть силы инквизитора? Бред, такого быть не может! Юноша порывисто сдёрнул с шеи небольшой мешочек, высыпал на ладонь чёрный порошок, пепел поиска, подкинул его в воздух, повелевая показать, где сейчас находится Вероника. Пепел какое-то время покружил в воздухе, а затем чёрной пылью осел вниз. Вероника не просто исчезла, она сделала всё, чтобы её не нашли. Какое-то время юноша безмолвно и неподвижно взирал на пепел, безвольно уронив руки вдоль тела. Тобиас пытался и никак не мог понять, что же произошло, почему чистая и такая верная любовь развалилась на мерзкие, дурно пахнущие, словно давно сгнивший мертвец, куски? Как могла Вероника, ЕГО Вероника, оказаться настолько коварной, предать его, безжалостно и беспощадно вышвырнуть из своей жизни, словно сломанную куклу или содержимое ночной вазы? Юноша опустился на пол, с силой стиснул ледяными ладонями яростно пульсирующую голову.
  - Этого не может быть. Этого просто не может быть.
  Тобиас порывисто вскочил, скомкал и яростно отшвырнул прочь записку, повинную лишь в том, что каждое слово в ней было подобно раскалённому кинжалу, пронзающему грудь. Пепел поиска не может показать Веронику? Что ж, значит, нужно найти её через обряд на крови, найти, чтобы задать один единственный вопрос: почему? Может быть, её заставили отказаться от него? Такое вполне возможно, ведь матушка, да и другие родственники, изрядно гордящиеся тем, что в их жилах течёт никем и ничем не замутнённая кровь потомственных инквизиторов, совершенно точно не в восторге от того, что продолжатель их династии готов связать свою жизнь с чародейкой. Тобиас решительно отбросил упавшие на лицо русые пряди, вытащил из рукава тонкий серебряный кинжал, обильно испещренный рунами, с ярким, огнём полыхающим рубином на рукояти. Такой кинжал способен защитить своего владельца не только от лихого человека, но и от тёмной магии, может пробить броню и очистить кровь от любого, даже самого страшного яда. Купить или каким либо ещё способом приобрести данное оружие невозможно, оно верно служит лишь инквизиторам и переходит по наследству от отца к сыну. Если же род пресекается или в нём остаются одни женщины, кинжал рассыпается пеплом, а рубин превращается в яркую звезду и улетает на небо. По крайней мере, именно так гласят древние предания, бережно хранимые в клане инквизиторов и никогда, под страхом смерти, не выходящие за их пределы. Тобиас поспешно закатал рукав на левой руке, выдохнул древнее зубодробительное заклятие, в каждое слово, как учил наставник, вкладывая огонь своей души, а затем резко полоснул кинжалом по смуглой мускулистой руке. Тёмно-красная густая кровь побежала из раны, украшая разводами кисть, закапала на пол.
  - Эверди, - выдохнул юноша, вскидывая кинжал вверх, к низкому, старательно побеленному умелыми руками молодой хозяйки потолку.
  Рубин ослепительно вспыхнул, заливая всё вокруг кроваво-красным заревом. Тобиас напряжённо закусил губу, до боли в глазах всматриваясь в яростную, безумную пляску магических всполохов. Никому не дано укрыться от поиска, коий совершает инквизитор старинным зачарованным оружием, да ещё и на собственной крови, даже драконы, древние магические создания, не в силах противостоять этим чарам. Вероника же была обычной чародейкой, юной и не самой сильной, потому не прошло и пары мгновений, как она явилась Тобиасу в кроваво-красном зареве.
  - Вероника!
  Юноша бросился к любимой, да так и застыл, словно конь на вилы, напоровшись на равнодушный безжизненный взгляд девушки.
  - Вероника, что с тобой? Ты где?
  Чародейка, даже не глядя на молодого инквизитора, раздражённо вздохнула:
  - Тобиас, ты ведь грамотный, читать умеешь, да и разумом тебя боги не обделили, что именно тебе осталось непонятно?
  Сердце юноши заныло, восторг встречи развеялся горьким дымом, но Тобиас не привык отступать перед трудностями. Плох инквизитор, который в своих поисках не идёт до конца, страшась боли или поддавшись слабости.
  - Всё! Мне не понятно абсолютно всё.
  Вероника снова вздохнула, медленно подняла голову, в прямом смысле слова замораживая равнодушным взором таких прежде лучистых серо-зелёных глаз:
  - Тогда перечитай записку ещё раз. Особенно то место, где я прошу не докучать мне более своим обществом.
  Тобиасу показалось, что ему по лицо хлестнули грязной вонючей тряпкой, коей общественные уборные чистят. С трудом, едва ли не физически ломая себя, молодой инквизитор выпрямился и раздвинул губы в кривой улыбке:
  - Вот, значит, как. На магию мою позарилась, а она не по зубам оказалась? Что ж...
  Юноша замолчал, глотая горькие слова и страшные проклятия. Какой теперь резон сетовать на судьбу или бранить ту, что лишь играла в любовь? Насильно мил не будешь, из руин прежнее счастье не соберёшь, остаётся лишь расстаться, отпустить прошлое, предать его забвению. Тобиас улыбнулся мягко и печально, последний раз окинул взглядом стройную фигурку Вероники, заглянул в её глаза и выдохнул:
  - Что ж, не буду более тебе мешать. Прощай.
  Лицо чародейки исказила гримаса боли, девушка дёрнулась вперёд, но затем сникла, понурилась и глухо выдохнула, словно разом перечёркивая всё, что было прежде:
  - Прощай. Навсегда.
  Кроваво-красное зарево померкло, а затем и вовсе исчезло, забирая с собой и облик той, что стала всего лишь воспоминанием. Тобиас судорожно вздохнул, на миг сжался, спрятал лицо в ладонях, но быстро совладал с постыдным порывом, резко махнул ладонями по щекам, стирая следы жалкой, не достойной инквизитора слабости и едва ли не бегом покинул дом Вероники. Лишь на следующий день юноша узнает, что опустевший дом чародейки ночью выгорел дотла, до безобразных головёшек, в которых уже через год никто и не вспомнит когда-то полное любви и света жильё. Жители деревни ещё месяц судачили о невесть куда сгинувшей чародейке да пожаре, уничтожившем её домишко, а потом переключились на другие, более важные темы. Жизнь не стоит на месте, она покрывает прошлое пеленой забвения, врачуя, пусть порой и не очень успешно, сердечные раны. А то, что видения прошлого порой возвращаются в снах, так что с этим поделаешь? Только вздохнёшь горестно, да на другой бок перевернёшься или запалишь свечу и до утра будешь незряче смотреть в окно, лаская в мыслях давно исчезнувший сладостный призрак.
  День первый. Приезд инквизитора
  Городок Лихозвонье стоял на вершине небольшого холма и прежде был местом, облюбованным птицами. Каждую весну, ещё даже толком снег сойти не успевал, начинался лихой птичий перезвон, пернатые щебетуны соревновались друг с другом громкостью и чистотой свиста, причудливостью щебета, заманчивостью клёкота. Судьями в этих оживлённых спорах выступали, естественно, самочки, которые милостиво внимали посвящаемым им песнопениям, слетая лишь к самому звонкому и лихому певцу. Согласно городскому преданию, такой вот разноголосый птичий пересвист и привлёк первых поселенцев, к которым постепенно перебрались их друзья, знакомцы, новые родичи. Образовалась сначала деревушка, а затем и небольшой уютный городок, который жители единодушно решили назвать в честь неугомонных пернатых певунов. Весной и осенью в Лихозвонье проходили большие шумные ярмарки, посетить которые приезжали жители крупных городов, а подчас и самой столицы, иногда даже иноземные гости заглядывали, прикупить особой нежности и прочности шерстяные платки, отливающие дорогим шелковистым блеском льняные рубахи и невероятно вкусный сыр, за рецептом коего шла настоящая охота. Лихозвонье богатело и ширилось, в нём всё чаще стали появляться каменные дома, жители старательно копировали столичные моды и частенько говорили о том, что пора бы их городку становиться крупным городом, который уже не грех и на карту державную нанести. Градоправитель даже прошение на данную тему в столицу отправил, только тут, как это часто бывает, нежданно негаданно грянула беда. Страшное моровое поветрие, результат чёрной ворожбы, обрушилось на город. Сначала заболели дети, но большого внимания этому не уделили, всё-таки весна - самая коварная пора, почитай, каждый второй сорванец мокрый до ушей домой с прогулки возвращается. Матери ругались, грозили надрать уши и как следует "попарить" колючими ветвями можжевельника те места, откуда ноги растут, отцы посмеивались украдкой, вспоминая свои весенние подвиги по измерению луж. Да и как же иначе, мальчики есть мальчики, под хрустальный колпак не посадишь, за мамкиной юбкой не удержишь. Через три дня жители Лихозвонья поняли, что дело отнюдь не в обычных весенних простудах, дети стали в прямом смысле слова таять, сохнуть на глазах, а кроме того заболевали и те, кто ухаживал за хворающими ребятишками. Лекари сначала озадачились, а затем, когда число заболевших за одну ночь резко перевалило за три сотни и половина захворавших к полудню скончалась, в прямом смысле слова рассыпавшись прахом, забили тревогу. Обычные снадобья, зелья и отвары не помогали, потому целители пришли к выводу, что эпидемия имеет магические причины и совладать с ней без помощи чародеев не получится. Увы, пожилой и опытный городской маг погиб одним из первых, а его преемник тяжко захворал и через два дня тоже умер. Страшная болезнь продолжала собирать свой мрачный урожай, в городе воцарились смерть, тоска и животный ужас, жители готовы были бежать из Лихозвонья, но несчастный городок, во избежание распространения эпидемии, накрыли плотным магическим куполом. Проникнуть сквозь этот купол могли лишь чародеи высшего порядка, прибывшие из самой столицы. Не сразу, ценой невероятных усилий, потеряв трёх своих коллег, столичные чародеи смогли-таки уничтожить страшное поветрие, но для одной трети городка всё было уже кончено. Опустели некогда весёлые и многолюдные улочки, не гомонили на большой торговой площади расхваливая свой товар купцы, даже птицы куда-то исчезли, то ли улетели, испугавшись магии, то ли погибли. Тихо стало в Лихозвонье, лишь угрюмый ветер вздымал в воздух пепел многочисленных погребальных костров, да глухо выли, оплакивая умерших, разом постаревшие, потерявшие всё и всех женщины.
  Ещё не догорели последние погребальные костры, а столичные чародеи приступили к поискам колдуна, совершившего подобное беззаконие. Профессиональных магов в Лихозвонье было всего два, оба погибли во время эпидемии, тщетно пытаясь спасти городок от таинственной напасти. Были ещё одна травница, две чародейки да один провидец, к которому обращались в основном погадать о результате сделки да ещё на женихов. Насланная чёрной магией беда наделённых волшебной силой не щадила. Травницу разбил паралич, после коего восстановиться она так и не смогла, провидец ослеп и онемел, одна из чародеек погибла, зато вторая... Вторую страшная эпидемия почему-то пощадила, более того, в ходе розыска у волшебницы был обнаружен загадочный артефакт, который попав в руки мага-дознавателя вспыхнул и рассыпался чёрным пеплом. Чародейку взяли под наблюдение, закрыв магическим куполом в доме, а когда дознаватель погиб, рассыпавшись таким же чёрным пеплом, последние сомнения отпали и девушку отправили в тюрьму. На допросе молодая чародейка решительно отрицала свою причастность к чёрной ворожбе, но дознаватели, потерявшие во время эпидемии семьи, верить словам не спешили. Ясное дело, попалась, стерва, на горячем, вот теперь и юлит, пытаясь избежать справедливого возмездия за свои подлые дела! Поскольку обычный допрос ничего не дал, а явных улик, кроме обнаруженного артефакта (который, как это не прискорбно, вполне могли подбросить) обнаружить не удалось, дознаватели решили использовать допрос с пристрастием. Но и под пытками чародейка твердила то же самое: в эпидемии она не повинна, чёрной магией не занималась, артефакта никогда прежде не видела и вообще никому и никогда ничего плохого не делала. Вот ведь ведьма упрямая, даже на дыбе запирается! Оставалось только одно: призвать на помощь инквизитора, уж он-то быстро разоблачит эту лицемерную мерзавку и предаст в жаркие объятия костра! Дознаватели отправили письмо в столицу и уже к вечеру магический вестник принёс ответ: через два дня инквизитор прибудет в Лихозвонье. Дознаватели приободрились и с новыми силами взялись за допрос ведьмы, вдруг, получится развязать мерзавке язык до приезда инквизитора? А не получится, тоже не беда, чай, у специалиста столичного на любую упрямицу управа найдётся.
  ***
  Тобиас. Иквизиторов по пустякам не беспокоят и на заурядную свару соседей не приглашают, а потому за пять лет своей весьма важной, пусть подчас и нелёгкой, даже смертельно опасной службы я успел насмотреться разного. Видел проклятых, гниющих заживо, разваливающихся на мерзкие куски, пахнущие так, что и пяти минут рядом с ними провести было невозможно. Видел обращённых, отчаянно пытающихся привыкнуть к изрядно изменившемуся облику и даже в звериной ипостаси сохранить человеческий разум, не уподобиться бешеному зверью, подлежащему истреблению. Видел девушек и детей, ставших жертвами злого колдовства, распятых, растерзанных на алтарях, доводилось мне лицезреть и уничтоженные чёрной ворожбой поля, голодные отчаянные глаза крестьян, безмолвно вопрошающие: "Как же нам жить теперь? Чем детей кормить?" Доводилось мне бывать и в городах, искалеченных, изуродованных злой прихотью какой-нибудь распоясавшейся колдуньи или опьяневшего от вседозволенности чародея. Мне иногда даже снятся эти пустые обезлюдевшие улицы, по которым холодный ветер гоняет обрывки одежды, перекатывает пепел погребальных костров и иногда гулко и зло хлопает приоткрытой дверью скособоченного растерянного сироты-домишки. Во сне я блуждаю по этим улочкам, отчаянно зову, срывая голос, до сбитых в кровь ног ищу... Кого? Мечась на постели в плену очередного кошмара, я точно знаю ответ на этот вопрос, порой даже вижу тонкий девичий силуэт, всполох тёмно-медных кос в окошке одного из домишек. Напрягая остатки сил я бегу к этому домику, хватаюсь за ручку двери, словно утопающий за протянутую ему верёвку, резко открываю дверь и... просыпаюсь. Ни разу за все эти годы мне не удалось увидеть лица этой таинственной девицы, я могу лишь предполагать что это Вероника, моё рыжеволосое проклятие, пять лет назад исчезнувшая без следа. Я сердито встрепенулся в седле, гоня по-прежнему болезненные (и какой это болван сказал, что время лечит? Ни шиша оно не помогает!) воспоминания и поглубже натянул на голову капюшон. Не люблю дождь, особенно вот такой: мелкий и занудный, способный промочить до костей, замораживающий тело и убивающий душу. Я опять сердито передёрнул плечами, снял с пояса флягу, задумчиво покачал её в руке. Во фляжке плескался забористый гномий самогон, одним глотком которого можно было запросто коня с копыт свалить. Зато и холод с мрачными мыслями это в прямом смысле слова сногсшибательное зелье прогоняло моментально. Конечно, пить перед службой не рекомендуется, но пусть уж лучше уцелевшие жители городка увидят выпившего инквизитора, чем задубевшего от холода. Тем более, что от одного глотка я не захмелею и не потеряю живость и остроту мысли, да и к ведьме, учинившей злое дело, добрее не стану. Я открутил крышку, сделал небольшой глоток из фляги и на миг прикрыл глаза, чувствуя, как огненное зелье опалило рот, ожгло гортань и побежало по телу ручейками живительного пламени, истребляя хандру, мрачные мысли и никому давно уже не нужные воспоминания. Я осторожно втянул обожжённым ртом холодный влажный воздух, прислушался к себе, удовлетворённо кивнул и собирался завинтить крышку, как позади меня раздался вздох, какому и многовековые призраки позавидуют. Всё понятно, кто-то весьма наблюдательный и начисто лишённый совести заметил мой манёвр и теперь будет усиленно изображать бедного несчастного сиротинку, умирающего от жажды, истощения и холода. Конечно, можно изобразить глухоту, но актёр из меня, признаться прямо, паршивый. Что поделать, потомственных инквизиторов не обучают плебейскому искусству лицедейства!
  Я медленно повернулся, приподняв бровь взглянул на ссутулившегося, нахохлившегося, точно воробей под стрехой крыши, зеленоглазого паренька, которого официально именовал своим слугой, а на самом деле считал самым близким другом, единственным, кому без сомнений неоднократно вверял свою жизнь. Вы спросите, к чему такая таинственность, почему я прячу своего друга? О, откровенно говоря, причин тут несколько. Во-первых, тот, кого окружающие видят заурядным худосочным парнишкой с плутоватыми зелёными глазами, на самом деле молодой дракон и зовут его Эррихарр, правда, ему самому нравится более земной вариант: Эрик. Когда Эрик уверенно встал на крыло, глава клана вознамерился его женить, но своевольный молодой дракон, искренне уверенный в том, что если на одной женишься, остальные девицы непременно обидятся и перестанут дарить тебя своими ласками, сбежал прямо накануне обручения. Чтобы соплеменники его не нашли, дракон принял человеческий облик, но излишнее женолюбие и дерзость лишили Эрика тихой и размеренной жизни. Молодого дракона угораздило соблазнить не только жену, но и двух дочерей градоправителя, а когда устроили разбирательство оказалось, что тремя прелестницами он не ограничился и украсил головы многих мужей развесистыми рогами. Взбешённые мужчины готовы были побить распутника камнями, но моё своевременное вмешательство спасло Эрику жизнь. Ссориться с инквизитором мало кто решается, поэтому городские рогоносцы лишь злобно сверкали на Эрика глазами, да выразительно сжимали кулаки, нападать на него при мне всё же не решались. Честно говоря, я планировал вывезти проштрафившегося парнишку из города, прочитать ему краткую напутственную речь о вреде блуда и отпустить на все четыре стороны, становиться нянькой у меня не было ни времени, ни желания. Только вот у Эрика на меня были совсем иные планы: молодой дракон быстро смекнул, что с таким покровителем ему можно не бояться не только недовольных супругов, но даже своих сородичей, а поэтому едва ли не потребовал, чтобы я взял его с собой. Честно говоря, я даже опешил от такой наглости, а пока подбирал слова, чтобы вежливо и доходчиво объяснить пареньку, куда и с какой скоростью ему надлежит двигаться, Эрик успел вывалить мне свою биографию, посетовать на суровых сородичей, душащих молодую мятежную душу, развести костёр и повесить над ним прутики с кусками мяса и грибов, вытащенными из заплечного мешка. За годы практики я выслушал немало жалостливых историй, призванных выдавить слезу, смягчить сердце и опустошить кошелёк или избежать наказания, потому к воркотне парнишки относился довольно скептически. А вот скорость, с которой он создавал уют вокруг себя меня весьма впечатлила, сам я, увы и ах, домовитостью не наделён. Не стану долее отнимать ваше бесценное время, скажу лишь, что после сытной трапезы я любезно предложил Эрику сопровождать меня в качестве помощника, а если он захочет, то и ученика. Молодой дракон восторженно согласился, велеречиво заверил меня в своей преданности и даже подарил мне искру собственного пламени, способного исцелить любой недуг и даже вернуть к жизни недавно умершего. С тех пор, а прошло уже три года, Эрик неотступно следует за мной, воодушевлённо играя роль простого и обаятельного деревенского паренька, слуги великого инквизитора. Эта роль не только укрывает дракона от сородичей и мстительных супругов, а их, поверьте, с каждым годом меньше не становится, но и позволяет ему безвозмездно пополнять наши продуктовые запасы и собирать всевозможные слухи, подчас абсурдные, но порой и весьма ценные. Инквизитору, в связи с тем, что он является верховным судьёй, пред которым склоняют головы даже правители крупных городов и родовитые аристократы, многого не рассказывают, а шустрый зеленоглазый парнишка угрозы не представляет, потому с ним охотно делятся как событиями семейными, так и городскими сплетнями. Тем более, что Эрик, как и всякий дракон склонный к накоплению, прямо-таки обожает собирать информацию, а потом, во время вечернего отдыха, вываливать её на меня. Признаюсь, такая вот братская привязанность молодого дракона, его азартная готовность следовать за мной куда и когда угодно согревает мне сердце и оберегает душу от убийственного холода спеси вседозволенности, неизбежной расплаты за высокое положение в обществе.
  - Пьёшь, да? - Эрик нарочито сглотнул слюну, глядя на по-прежнему зажатую у меня в руке флягу. - И без меня, да?
  Вообще-то, наставники старательно глушат в будущих инквизиторах любые порывы угрызений совести, неустанно твердя, что у нас не должно быть привязок, мы служим справедливости и более никому и ничего не должны, никому не подсудны. Только вот глядя в эти скорбные несчастные глаза, залепленные неровно обрезанными промокшими от дождя рыжеватыми волосами я чувствовал себя последней сволочью, посмевшей обидеть ребёнка. В самом деле, не выпьет же Эрик всю флягу, а мёрзнет он ничуть не меньше меня, даже больше, драконы вообще весьма чувствительны к холоду. Я уже протянул другу флягу, но тут заметил хитрый блеск в глубине зелёных глаз и прикусил губу, чтобы не выругаться вслух. Вот ведь, паразит чешуйчатый, опять добился своего, манипулятор несчастный! И прекрасно знает, что назад флягу я не заберу, последнее дело давать, чтобы тут же и отобрать. Что ж, умение проигрывать полезно и инквизитору, от лишней самонадеянности защищает.
  - Только один глоток, нам ещё тьма знает сколько ехать.
  Эрик быстро по сторонам оглянулся (серо, сыро и пустынно, жильём даже и не пахнет), плечами зябко передёрнул, капюшон поглубже натянул и кивнул коротко. Флягу у меня принял бережно, словно повитуха появившегося на свет младенца, подержал в руках, то ли грея, то ли просто наслаждаясь каждым мгновением, крышку медленно отвернул, вдохнул жадно и сделал глоток. Всего один, как и договаривались.
  - Мощное пойло, - хрипло выдохнул Эрик, смаргивая выступившие на глаза слёзы, - из чего гномы его варят интересно?
  Мне как-то посчастливилось (хотя счастье, признаюсь, сомнительное) посмотреть, как готовят знаменитый самогон и я точно знаю, что в большущий котёл, кипящий на очаге, бросают всё, что могут найти, не отделяя съедобное от несъедобного. Гномы вообще не брезгливы и искренне полагают, что после варки и жарки есть можно всё: даже старую подмётку, мышиный помёт и странные скукоженные шкурки, обнаруженные на самой дальней и пыльной полке кладовой. А уж в отношении самогона и вовсе бытует мнение, что чем больше всякой всячины добавлено, тем напиток получается чище и крепче. Рассказывать об этом Эрику я не стал, молодой дракон весьма трепетно относился к тому, что удостаивалось чести попасть в его желудок. Только вот мой друг явно устал молчать (и то сказать, я его три часа не слышал, пока он в седле отсыпался после бурной ночки с очередной красоткой) и сейчас, вернув себе вместе с теплом жажду жизни, вознамерился вывести меня на разговор.
  - А куда мы едем? - прозвучал первый, как говорят, пристрелочный, вопрос.
  Я помолчал, выуживая из памяти название незадачливого городка, что-то такое забавное и звучное, что очень любят стремительно разрастающиеся города с большими амбициями. Так, Разнотравье? Нет, там мы были две недели назад, городок на границе с эльфами, в котором один много возомнивший о себе маг-недоучка решил начать глобальную свару с соседями. Берендеево? Тоже не то, этот город я на всю жизнь запомню, там три тёмных колдуна объединились и начали истреблять инквизиторов, в прямом смысле слова потроша их на свои зелья и амулеты. Уф, до сих пор как вспомню это Берендеево, полученный там шрам начинает огнём гореть, если бы не помощь Эрика, который в последний момент трансформировался в дракона и сжёг колдунов, нипочём бы мне из этой переделки живым не выбраться. Я передёрнул плечами, потёр шрам на боку и выдохнул, вспомнив, наконец, название очередного попавшего в беду городка:
  - Лихозвонье.
  - Там, что, разбойничий притон? - хохотнул Эрик, на ходу свешиваясь с коня, срывая травинку и с наслаждением грызя её.
  Я только плечами пожал. Удивить меня названиями довольно сложно, за годы службы инквизитором довелось мне побывать и в Гнилых Петушках, и в Разгуляеве Потном, и даже городишке с совсем уж неприличным названием, которое местные охотно объясняют тем, что это, мол, первое слово, которое все приезжие говорят, когда к ним приезжают. Ещё бы приезжим не ругаться, когда сразу за воротами городка вольготно простирается и ни в какую жару не исчезает огромная навозная лужа! Я тоже едва не вляпался в эту лужищу, спасла молниеносная реакция инквизитора (к вящему огорчению местных жителей, которые даже писца у лужи приставили особо витиеватые ругательства записывать). От воспоминаний меня отвлёк Эрик, который категорически не любил тишины и покоя:
  - А что там случилось?
  - Чёрная ворожба.
  Губы молодого дракона обиженно дрогнули, лицо вытянулось, словно у маленького мальчика, которому вручили красивую большую конфету на деле оказавшейся обманкой:
  - И только-то?
  - К твоему сведению, там погибла одна треть населения, а ещё примерно треть до сих пор болеют или вообще получили непоправимые увечья.
  Эрик презрительно сплюнул в раскисшую землю измочаленную травинку:
  - Что же они такие доходяги-то?
  Я только вздохнул, поводья стискивая. Молодому, полному сил и толком ещё не знающему жизни дракону бесполезно объяснять, что только их крылатое племя, да ещё избранные, наделённые чрезвычайной мощью, оборотни, некроманты и инквизиторы не подвластны чёрной ворожбе, всех же остальных вполне можно проклясть, околдовать, а то и сгубить тёмным колдовством. Как говорится, результат для всех будет примерно одинаковый, отличается лишь количество потраченных на злое дело сил.
  - А мы скоро приедем?
  Я огляделся по сторонам, невольно морщась от летящих в лицо холодных капель дождя. Мда, пейзаж разнообразием на балует от слова совсем, вот уже четыре часа едем, а вокруг по-прежнему разбухшие от сырости поля, перемежающиеся тёмными ельниками да редкими болотцами. Заблудиться мы не могли, получивший задание инквизитор найдёт указанное ему поселение даже в абсолютной темноте, значит ещё не добрались. Эх, поскорее бы, не хотелось бы в поле под дождём ночевать, да и прочный плащ из сброшенной в период линьки драконьей кожи, подарок Эрика, намокать начал. Так, стоп, мне показалось или дымом повеяло? Я повернулся к молодому дракону, который так и подскочил в седле, жадно втягивая в себя сырой воздух пополам с дождевыми каплями.
  - Дымом пахнет, - звучно чихнул Эрик, вытирая нос рукавом, - печным и не только.
  Спрашивать, каким ещё дымом помимо печного пахнет я не стал и так понятно. Умерших от чёрной ворожбы не закапывают в землю, их тела сжигают, а пепел собирают в специальные короба и увозят, основательно обвесив защитными, призванными блокировать остатки тёмной магии, амулетами. Иначе есть риск, что умершие поднимутся и пойдут харчить своих соседей и родственников, прецеденты, увы, бывали.
  - Значит так, - я повернулся к Эрику, даже пальцем строго погрозил, - в городе держишься подле меня, в разговоры с местными жителями не вступаешь. Ясно?
  Эрик беззаботно махнул рукой:
  - Мог бы и не говорить, чай, не первый раз! Не сомневайся, буду тише воды, ниже травы, меня подле тебя никто и не приметит.
  Я только вздохнул и пришпорил коня, который, почуяв запах жилья, охотно пустился ровным размеренным галопом, разбрызгивая липкую дорожную грязь.
  Наверное, когда-то, ещё до эпидемии, Лихозвонье было городом, уверенно претендующим на звание большого, с обязательной, как дорожные указатели и центральная площадь с фонтаном, шумной ярмаркой, с целыми улицами всевозможных мастерских, соперничающих друг с другом. Сейчас же это был серый, словно сжавшийся, нахохлившийся от выпавших на его долю испытаний и противного мелкого дождя городишко, у ворот которого мрачно переминались с ноги на ногу трое дюжих мужиков в низко надвинутых на голову капюшонах.
  - Разбойные? - всполошился Эрик, подозрительно глядя на незнакомцев и придерживая так и рвущегося вперёд коня.
  Своего оружия, даже небольшого охотничьего кинжала, у дракона не было, их крылатое племя искренне уверено, что мощный поток огня способен разрешить любой спор. Так-то оно так, конечно, только вот дыхнуть огнём не так-то просто, нужно трансформироваться, вдохнуть побольше воздуха, сосредоточиться. Врагу в это время по кодексу драконов полагается терпеливо ждать в стороне, но лично я терпеливых разбойников не встречал ни разу. Да и среди странствующих рыцарей настолько благородные герои редкость, они, как правило, не задерживаются в этом бренном, полном подлости и коварства, мире.
  Я пристально всмотрелся в мрачных мужиков у ворот. Оружные, один с мечом на перевязи, у другого арбалет, третий лениво покручивает в руке небольшой топор. Мда, на благородных господ похожи не очень, но, с другой стороны, разбойные у городских ворот, на виду у всех, стоять бы вряд ли стали. Да и не сунулись бы они в город, поражённый чёрным проклятием, лихие люди весьма суеверны, магии страшатся почище королевского суда, хотя последний их карает гораздо чаще. А если не разбойники, то кто? Мирные путники, желающие войти в город? Так и шли бы, ворота-то распахнуты, войти вообще не проблема, да и под дождём отдыхать, удовольствие весьма сомнительное. Решив не гадать попусту, я активировал невидимый щит (подарок одного мага-воздушника, которому я помог вернуть его честное имя), привычно накрыл защитой и притихшего, опасливо поблескивающего глазами Эрика и лишь после этого приветственно вскинул руку и зычно крикнул:
  - Мир вам, добрые люди, под этим небом и на этой земле!
  Мужчины без лишней спешки переглянулись, затем мечник сделал шаг вперёд, ладонь вперёд протянул в знак добрых намерений и ответил гулко, словно голос у него не из горла, а из пустой бочки шёл:
  - И тебе мира, добрый человек. Скажи, не ты ли будешь инквизитором, коим нам прислать обещали?
  Ага, ясно, это делегация встречающих. Видимо, сильно их припекло, если даже за ворота под дождём мокнуть вышли, лишь бы инквизитора поскорее увидеть. Я откинул капюшон (проклятый дождь с готовностью стал поливать мне голову, холодными ручейками просачиваясь к вороту и через него на спину), улыбнулся, точнее, обозначил улыбку, чуть приподняв уголки губ:
  - Я инквизитор. Бумаги, мои слова подтверждающие, здесь смотреть станете или у градоправителя?
  Мечник окинул меня долгим оценивающим взором светло-серых, многое, чего в жизни повидавших глаз и улыбнулся приветно:
  - Да мне и так всё ясно. Бумаги что, их и подделать можно, я инквизитора по глазам да стати узнаю, их-то нипочём не повторишь.
  Уважаю мудрых людей, способных собственной головой думать и решения принимать, а не следовать с овечьей покорностью по уже протоптанным дорогам. Я улыбнулся уже искреннее, спешился, стянул с правой руки перчатку и, протянув мужчине ладонь, коротко отрекомендовался:
  - Инквизитор Тобиас. Можете называть хоть по службе, хоть по имени.
  Светло-серые глаза мечника просияли, словно из низких облаков на миг солнышко выглянуло, в серебристой от седины короткой бороде промелькнула улыбка.
  - Вот, значит, как, высоким уважением отмечены мы теперь, век помнить будем, в памяти нашей сей момент сохраним. Меня зовут Элеас, я теперь тут градоправитель теперь, а это стражник Лукас да плотник Веймир, он с топором неразлучен, едва ли не с пелёнок с ним обращаться обучен.
  Я обменялся крепким рукопожатием со всеми тремя мужчинами. Эрик за моей спиной едва заметно презрительно хмыкал и наверняка кривился, не одобряя столь вольное обращение с людьми, ниже меня по происхождению, но я никогда не цеплялся за предрассудки. Первое правило инквизитора: расположить к себе людей, успокоить их, вернуть надежду, чтобы не опасаться ножа в спину или подушки на лицо.
  - Давно ты тут градоправитель?
  Элеас вздохнул негромко:
  - Да как прежний пеплом рассыпался, меня горожане и выбрали, почитай, две седмицы уж правлю по мере сил да разумения.
  - С чего всё началось?
  Мужчины переглянулись. Я заметил, что плотник приоткрыл было рот, но влезать с речами без позволения Элеаса не стал. Градоправитель же бороду раздумчиво пригладил, губами беззвучно пошевелил и принялся неспешно и обстоятельно, не сваливаясь в ненужные детали и при этом ничего не упуская рассказывать горькую повесть некогда славного града Лихозвонья. Я слушал молча, лишь изредка что-нибудь уточняя да переспрашивая. После Элеаса, получив короткий разрешающий кивок, принялся рассказывать Лукас, слегка гнусаво перечисляя имена и занятия погибших, заболевших и даже не пострадавших от страшной беды. Последним вступил в разговор Веймир, со всем пылом жаждущей отмщения души живописавший мне охоту на чародейку, повинную в свершённом злодеянии.
  - И ведь даже под пытками, дрянь такая, не созналась, - плотник со свистом рубанул топором воздух, изрядно напугав мою уставшую и промокшую лошадку.
  - Угомонись, - властно окоротил Веймира Элеас, - вина её не доказана, да и ты не судья, чтобы обвинять.
  У плотника от подобного заявления даже в горле заклёкотало, словно у молодого петушка, выпущенного в первый раз на бой:
  - Ты... Ты её защищаешь?! Её?! Да у тебя вся семья из-за этой дряни сгинула, она никого не пощадила, ни ребятишек пятерых, последний даже родиться не успел, ни жену твою красавицу, ни сестрицу, а ведь по осени она должна была женой стать! Я должен был её меж брачных костров вести!
  Голос несостоявшегося супруга зазвенел и оборвался, словно сильно натянутая струна, в глазах заблестели слёзы неизбывного горя, эхом отдавшегося в моей душе. Я ведь тоже когда-то тешил себя мыслью стать любящим и любимым супругом, да все мои мечты тленом распались. Ай, да что прошлое ворошить, в настоящем дело по горло!
  - Покуда вина её не доказана, никто ни в чём обвинять её не может, - прогудел Элеас, с силой стискивая кулаки. - Да, много горя нам выпало, однако же это не даёт нам право волками лютыми, крови невинной алчущими, становиться. Иначе как мы в глаза своим любым смотреть станем, когда свидимся с ними в мире загробном?
  Веймир зло фыркнул, ко мне повернулся, выдохнул жарко, словно конь запалённый после бешеной скачки:
  - Она это, больше некому, из чародеев городских одна не пострадала, штуковину колдовскую смертельную у неё нашли. А то, что молчит, так палач, шкура, ленится, значит, рожу её смазливую попортить боится. Уж кабы я пытал бы эту стервь, у меня бы она уже через час птицей пела, в своих грехах каялась!
  - Уймись, - сердито прогудел стражник, задетый за живое упрёком в недобросовестности палача, - допрос проводился по всем правилам, никто её не щадил и щадить не собирается. Токмо и до смерти запытать нам тоже никакого резона нет, потому как она, во-первых, может быть не одна, у неё могут сообщники оказаться, а во-вторых, она и вовсе может статься не повинна... Хотя я в подобное и не верю.
  Плотник и стражник надвинулись друг на друга, словно собаки в тесном кругу, готовые к жаркой схватке, но резкий рык градоправителя заставил их неохотно отдвинуться по разные стороны.
  - Прекратить! - Элеас сверкнул глазами не хуже голодного дракона. - Совсем из ума выжили, забыли, что нам сейчас не браниться надо, а инквизитору помогать?!
  - Да уж, помощь нам не помешает, - влез в разговор Эрик, до этого старательно держащийся по-за спинами. - Виданное ли дело, в дом не пригласили, не накормили, отдохнуть с дороги не дали, так посреди улицы и держат, словно побродяжку какую-то! А тут, если кто-то не заметил, сыро и холодно, вот!
  Мужчины сконфуженно вжали плечи в головы, Веймир даже покраснел по-мальчишески пламенно. Градоправитель бороду огладил, спросил со сдержанным любопытством, внимательно разглядывая молодого дракона:
  - Прости, добрый человек, не приметил тебя сразу. Кто ты?
  - Это мой слуга, - я выразительно посмотрел на Эрика, но совесть того умерла задолго да его рождения и воскрешению не поддавалась.
  Элеас поклонился коротко:
  - Прав твой слуга за делами да разговорами совсем о гостеприимстве забыли мы, а ведь всё для тебя уже подготовили. Ступай за нами.
  Эрик горделиво подбоченился в седле, поглядывая на меня с видом победителя, но я лишь головой покачал, крепко губы сжимая. По законам гостеприимства, гостя, пока он не откушает и как следует не отдохнёт, беспокоить нельзя, а учитывая, что день клонится к вечеру, больше мне сегодня никто и ничего рассказывать не станет. Значит, первый из четырнадцати дней, отведённых на установление истины, пропал втуне. Хотя... Я покосился на Эрика и хищно усмехнулся. Это мне ничего не скажут, на слугу-то законы гостеприимства не действуют, а значит, сразу после ужина отправлю Эрика общаться с местными жителями. Пусть послушает, что люди говорят, может, сумеет найти что-нибудь важное, значительное или просто любопытное. А завтра с утра и я к расследованию подключусь, первым делом, само собой разумеется, наведаюсь в тюрьму к чародейке. Надеюсь, ретивые служители закона оставили арестованную в разуме, а то искать истину в бессвязных речах безумицы - удовольствие сомнительное.
  День второй. Неожиданная встреча
  Эрик, большой любитель новых знакомств и прямо-таки магнит для всевозможных слухов и сплетен, хоть и скуксился, получив приказ побродить по городу и пообщаться с местными жителями, в глубине души был очень рад полученному заданию. Во-первых, как уже было сказано, молодой дракон до трепета чешуек обожал всё новое и загадочное, а во-вторых, искренне радовался, когда мог чем-нибудь помочь своему другу. Жаль только, что Тобиас был удивительно самостоятелен и за помощью обращался редко, как он сам частенько говорил, не хочу, мол, серебряным кубком гвозди забивать, для этого и молоток имеется. Эрику сравнение с серебряным кубком льстило безмерно, а потому каждое поручение инквизитора он старался исполнить на высочайшем уровне. Право слово, если бы молодой дракон проявил подобное рвение в своём крылатом племени, уже давно в верховные драконы выбился бы!
  Жители Лихозвонья, хоть и изрядно придавленные свершившимся несчастьем, гостеприимство и душевное тепло не растеряли, а может, за-ради инквизитора, коего слуга представлял, старались, кто знает, Эрика в дома к себе наперебой приглашали, угощали самым лакомым, что только найти могли. Молодухи, мужей потерявшие или так и не успевшие замужницами стать игриво косили жаркими глазами в сторону молодого паренька, ворковали томно, вздыхали глубоко да часто, отчего соблазнительно волновалась налитая грудь под пёстрым, специально из сундуков выпотрошенным, платьем. Стоит ли удивляться тому, что к Тобиасу Эрик вернулся лишь утром, когда горячее солнце решительно разорвало пелену облаков и своими страстными поцелуями принялось осушать капли дождя с листьев и жадно распахнувшихся навстречу теплу цветов. Воровато проскользнув в дом, молодой дракон потянулся с наслаждением, вспоминая одну особенно запавшую в душу черноглазую красотку, не дававшую ему уснуть едва ли не до утренней звезды, пригладил на груди новую рубашку, подарок русоволосой молочницы, которую страшный мор избавил от постылого пропойцы мужа. Нет, всё-таки тысячу раз прав мудрец, уверяющий, что даже в навозной куче можно брильянт сыскать, если поискать как следует да не бояться запачкаться!
  - Ну, что, нагулялся, бродяга?
  От неожиданности Эрик в прямом смысле слова подлетел на месте, еле сдержав вспыхнувшее в груди пламя. Хорошо, вовремя сообразил, что голос знакомый, а то полыхнул бы Тобиас праздничным факелом, добро, что хотя бы сгореть заживо не смог, тем, у кого пламя дракона есть, огонь крылатого племени не страшен.
  - Тьфу, напугал, - молодой дракон виновато улыбнулся, взъерошил шевелюру и выпалил с детским возмущением. - Ходишь тише кошки!
  Инквизитор улыбнулся насмешливо:
  - А может, не я тихо хожу, а кто-то в облаках с утра пораньше витает? Рубахи-то такой я у тебя прежде не видел, да и на шее след страсти пламенной заметен.
  Эрик дёрнулся, прикрывая шею, и тут же сообразил, что попал в очередную словесную ловушку, на теле драконов любая рана в считанные минуты рассасывается, что уж говорить о поцелуе, оставленной горячей красоткой!
  Тобиас вздохнул, головой покачал укоризненно:
  - Ничему-то тебя жизнь не учит.
  Дракон плечами пожал, зачастил лихорадочно:
  - Так я чего? Я ведь ничего такого! Мне просто девок этих жалко стало, одни они остались, ни мужей, ни женихов, да и замужество новое когда-то ещё будет! Кто их возьмёт из проклятого города-то?! А так я их поддержал, утешил, исключительно от доброты душевной, с меня же не убыло.
  - Убыло или нет, будет видно, когда уезжать станем, - отрезал Тобиас, хмурясь, - скажи лучше: удалось что-нибудь узнать?
  Эрик, весьма довольный тем, что дело закончилось лишь словесной выволочкой, бодро руками плеснул, зачастил пуще прежнего:
  - Всё расскажу, не сомневайся, только сначала я тебе всё для купания соберу, завтрак приготовлю и вот тогда...
  - Давай сразу к завтраку и рассказам перейдём, я уже умылся.
  Инквизитор, весьма довольный тем, что самому готовить не придётся, уселся за длинный, любовно выглаженный, со сглаженными углами стол, явно рассчитанный на большую семью, подхватил с расписного подноса румяное яблоко и сочно захрустел им.
  - Не перебивай аппетит, - тоном сварливой бабушки буркнул Эрик и заметался по кухне, проверяя запасы. - Первое пламя, породившее всё живое, да тут запасов на маленькую армию хватит! Так, значит, я сварю...
  - Что удалось узнать? - нетерпеливо окликнул увлёкшегося друга Тобиас.
  Молодой дракон покосился неодобрительно (как можно беседу не откушавши начинать?), однако спорить не стал, принялся щедро делиться услышанными от местных жителей историями, одновременно ловко взбивая в глубокой белой глины миске яйца. Отношение к чародейке, которая носила звучное, для Тобиаса особенно памятное имя Вероника, в городе было неоднозначным. Крепкие семьянины и их чады и домочадцы относились к девушке уважительно, не гнушались и за советом обратиться, и снадобье от недуга какого приобрести, и со двора, если чародейка приходила, не гнали. Молодые девушки чувствовали в приехавшей соперницу и держались настороженно, не упуская возможности чем-либо поддеть потенциальную соперницу. А вот любители женских прелестей, коих во всех городах немало, вовсю хвостом мели перед девицей, особливо, когда она только-только в город прибыла.
  - И давно прибыла? - Тобиас сглотнул слюну, едва на стол не капавшую от одуряющих ароматов, начавших витать по кухне.
  Эрик нахмурился, почесал лоб, потом нос, потом затылок. Форму груди и родинку в форме полумесяца на налитом, словно из сливок вылитом теле говорливой молочницы он помнил прекрасно, а вот как давно Вероника прибыла в Лихозвонье, из головы начисто выветрилось. Да и какая, в сущности, разница, главное, что не местная она и о себе рассказывать не любила.
  - Года четыре, может, лет пять назад.
  Молодой дракон небрежно пожал плечами и поставил перед инквизитором большое блюдо, на котором красовался румяный омлет, пяток золотистых, истекающим душистым жиром колбасок, разрезанный четвертинами помидор, щедро присыпанный крупной солью и большой ломоть свежего хлеба с розоватым, едва тронутым копчением куском сала. Эрик критически осмотрел творение рук своих, протёр полотенцем и протянул Тобиасу вилку, а потом звучно поставил на стол большую, едва ли не литровую, кружку тёплого парного молочка, в который для вкуса было заботливо добавлено молоко и ещё пара придающих свежести разуму и бодрость духу трав.
  - И с кем она сошлась? - Тобиас откусил кусок хлеба с салом и на миг прикрыл глаза, наслаждаясь невероятным вкусом.
  Дракон, который с шумом и чавканьем завтракал рядом, неохотно оторвался от своей тарелки и пробурчал набитым ртом:
  - Кто она?
  - Так чародейка же.
  Эрик разом заглотил остатки кривовато слепленного бутерброда, облизал пальцы, с бульканьем и причмокиванием отпил молока и благостно выдохнул:
  - А-а-а, чародейка... Да ни с кем она не сошлась, так одна в своём домишке на окраине у самого кладбища и жила. Мужчины к ней приходили разные, были и те, у кого весьма серьёзные намерения, а она всем от ворот крутой поворот давала. Один кузнец после шумного торжища даже силу применить решил, в сумерках поймал, она знахарке помогала роды принимать, поздно домой шла. Так вот, он её подкараулил, рот зажал да в кусты придорожные утащил.
  Дракон доел последнюю колбаску со своей тарелки и вознамерился было утащить добавку у Тобиаса, но тот в самый последний момент своё блюдо отодвинул. Молодой дракон протяжно вздохнул, глядя слезливо, словно бездомная сиротка на последнем издыхании и прекрасно зная, что инквизитор долго не выдержит и непременно поделится с другом едой. Совестливый он и добрый, хоть сии качества стражам справедливости и без надобности, если уж совсем честно-то. Тобиас прекрасно помнил слова наставника о том, что инквизитору должно быть строгим и свято служить одной справедливости. Помнить-то помнил, только свинство это, перед другом скупердяйничать, Эрик-то ему ни в единой просьбе никогда не отказывал.
  - Держи, - Тобиас протянул другу половину колбаски. - Так что, получилось что-то у кузнеца или нет?
  'Возможно, насилие и стало причиной чёрного проклятия, злить чародеек смертельно опасно', - подумал инквизитор, споласкивая руки в специально поставленной перед ним глубокой чаше и вытирая льняным полотенцем.
  Эрик куском хлеба до блеска протёр свою тарелку, выпил остатки молока и беззаботно пожал плечами:
  - А этого никто толком и не знает. Видели, как он ей рот зажимал да в кусты тащил, видели, как она домой шла растрёпанная да в платье разодранном, а что промеж неё да кузнецом в тех кустах случилось и случилось ли, никто не ведает.
  Тобиас помрачнел, глаза сверкнули вынутым из ножен клинком:
  - Видели, как кузнец тащил девушку, но не стали вмешиваться?!
  Дракон ошалело уставился на инквизитора:
  - Так он же кузнец, первый силач в городе, с ним особо-то не поспоришь. Да и она не ромашка полевая, а чародейка, кабы ей происходящее не по нраву было, превратила бы его или усыпила бы.
  Инквизитор стиснул кулаки, не замечая, как начинает гнуться зажатая в ладони ладно выкованная с причудливым узором вилка:
  - Чтобы прочесть заклинание время нужно и концентрация, да и без сознания много не поколдуешь.
  Эрик почесал щёку. Брать женщин силой ему нужды не было, да и с чародейками молодой дракон остерегался связываться, те так и норовили то чешуйку отщипнуть, то язык пламени выпросить. Право слово, словно не с мужчиной развлекались, а в музее экспонат потрошили!
  - Ну, я не знаю. Ясно только одно: на следующий день после нападения кузнеца и начала эпидемия. Видать, чародейка в сердцах весь город прокляла.
  - Её можно понять, - пробормотал Тобиас, задумчиво крутя в руках изувеченную вилку и чертя ей по столу пентаграммы.
  Изнасилованная чародейка вполне могла выместить злобу не только на своём обидчике, но и на всём городе, ведь жители Лихозвонья видели, как на неё напали, но предпочли не вмешиваться. Видимо те, кто был свидетелем, пострадали сильнее, а те, к кому чародейка испытывала дружеские чувства, остались живы. Только почему же пойманная чародейка отрицает свою вину, поняла, что натворила и пытается избежать наказания? Так молчание её не спасёт. Инквизитор нахмурился, чувствуя, что не всё так просто в этой истории, есть что-то, ускользающее от внимания.
  - Я в крепость, побеседую с арестованной, - Тобиас решительно поднялся из-за стола, - когда приду, не знаю. Ты тоже по городу походи, посмотри, послушай, может, ещё что-нибудь интересное узнаешь.
  ***
  Тобиас. Лихозвонье до обрушившегося на него страшного бедствия только претендовало на звание крупного города, а потому найти в нём крепость труда не составило. Да и чего искать, если больших каменных домов в городке всего три: церковь, напротив неё крепость да между ними дом градоправителя. До чёрного проклятия главную площадь, на которой, собственно, и располагались эти три основы градостроения, украшало пёстрое разноцветье клумб и задорно журчащий фонтан. После магической атаки цветы поникли и облетели, а фонтан треснул, покрылся плесенью и паутиной. Ого, сильное было проклятие, если оно даже цветы и воду затронуло! Благоразумно решив, что с допросом чародейки можно и не спешить, вряд ли она в ближайшие час-другой отправится с визитами, я решительно направился в сторону фонтана и сохнувшей подле него клумбы, дабы поискать магические следы. Лёгкий порыв ветерка, долетевший от изувеченного фонтана, заставив меня брезгливо поморщиться и поспешно завязать нос и рот вытащенным из кармана платком. Застоявшаяся вода всегда пахнет неприятно, влага же, перенесшая проклятие, воняет гниющим мясом и стухшим яйцом. Надвинув импровизированную защиту повыше на нос, я решительно подошёл к фонтану и заглянул в расколотую заплесневевшую чашу. Ага, теперь понятно, почему так тухолью несёт, в фонтане рыбки... были. Я натянул плотные специально зачарованные перчатки, вынул одну из полуразложившихся рыбок и принялся её внимательно изучать, отмечая неестественно яркий окрас чешуи, заметную трансформацию челюстей и крошечные шипы на плавниках. Вряд ли жители города запустили в свой фонтан таких уродов, значит, так обезобразило несчастных рыб проклятие. Интересно-интересно. Я бросил тушку рыбки в волшебный мешочек для сбора улик, висящий на поясе, и осторожно зачерпнул буровато-сероватую жижу, некогда бывшую чистой водой. Так, а вот это и совсем интересно. Помимо остатков магии в воде было растворено что-то ещё, алхимического происхождения, то ли средство для очищения воды, то ли что-то гораздо более опасное. Я плеснул жижи в пузырёк, тщательно закупорил пробкой горлышко и приступил к изучению клумбы. Не знаю, какие цветы изначально высаживали на ней жители Лихозвонья, но сейчас в разные стороны от треснувшей, крошкой каменной рассыпающейся клумбы ползли уродливые корявые сухие ветви, густо усаженные длинными колючками. Я осторожно отрезал одну ветку, стараясь не пропороть перчатки о колючку, крепостью способную поспорить даже с моим кинжалом. Да-а-а, давненько я не сталкивался с таким буйством тьмы, дивно, что в Лихозвонье хоть кто-то живой и невредимый остался. Кузнец, болван, поди, сам не догадывался, какой вулкан пробудит его необузданная похоть. Я покачал головой, с досадой глядя на несокрушимый монолит, в который превратилась земля в клумбе. Эх, жаль, даже крошки на исследование отковырнуть не получится, земля прекрасно держит магические следы, но камень мёртв и никому своих тайн не выдаёт. Закончив сбор улик, я тщательно отряхнул одежду, основательно опрыскал себя из хрустального флакона с обеззараживающим, способным даже чёрным чарам противостоять, зельем и направился в сторону крепости. С градоправителем я общался ещё вчера, а в церковь можно не спешить, уже знакомые чёрные колючки, выползающие из дверей и окон, наглядно показывают, что чёрная магия место света не пощадила. Хм, странно, спонтанные проклятия обычно такой разрушительной силой не обладают.
  Крепость в Лихозвонье была точной копией крепостей во всех других городах, где мне доводилось бывать за годы моей службы: низкая крепкая дубовая дверь, щедро обшитая широкими железными полосами, сразу за дверью размещалась небольшая комнатка для отдыха сменившихся с дежурства стражников. Бдительный страж, седой и изборождённый морщинами, но ещё не утративший телесной крепости, решительно заслонил мне путь, но увидев знак инквизитора сменил гнев на милость и даже документы спрашивать не стал, сразу же повёл по тесным и извилистым, словно кротовьи норы, коридорам к камере, где содержалась арестованная чародейка. Возможно, когда-то, во времена расцвета Лихозворнья, в крепости было немало заключённых, в конце концов, не для красоты же градоправитель приказал обустроить более тридцати камер! Чёрное проклятие, обрушившиеся на город, внесло свои коррективы и в тюремный распорядок: кто-то из заключённых погиб (в паре камер я заприметил остатки уже знакомого чёрного пепла), кого-то отпустили, а кто-то, вполне возможно, воспользовался сумятицей и сбежал. Старательно возведённая крепость опустела и теперь словно оживала, жадно и недоверчиво вслушиваясь в звук наших шагов, громом отдающихся в пустых коридорах.
  - Мы ведьму внизу, в подвале разместили, у нас там особая камера создана, - стражник криво усмехнулся одной половиной рта, - для злых колдунов. Думали, не понадобится никогда, а оно вон, как вышло-то.
  Да уж, тысячу раз прав был тот, кто сказал, что лучший способ рассмешить богов - это рассказать им о своих планах. Что ж, строители могут гордиться тем, что их особая камера всё-таки обрела, хм, скажем так, обитательницу.
  Чем ниже мы спускались, тем более сырым, холодным и вонючим становился воздух. Противная слизь покрывала не только стены, но и ступеньки, приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться на щербатых ступенях и не полететь в жадно оскаленную пасть вонючей темноты.
  - Сюда, пожалуйте, - стражник ловко обошёл меня, шагнул к неприметной двери с большим ржавым замком, который сделает честь любому амбару, немного повозился, перебирая кличи, а затем с натугой открыл замок и распахнул передо мной ревматически заскрипевшую дверь.
  - Прошу-с.
  Я невольно поморщился от шибанувшего в нос холодного смрада, в котором вонь осклизлых стен каменного мешка перемешалась с человеческими нечистотами и застарелым металлическим запахом крови. Да уж, комфортным пребывание ведьмы в крепости не назовёшь, впрочем, учитывая, что произошло, дивно, что чародейка вообще до сих пор жива. Наверняка каждый второй мечтает удавить её наиболее циничным способом и готов пожертвовать половину (а то и больше) всего, чем владеет на большой костёр в центре площади.
  - Осторожно, сыро тут, - прошелестел стражник, предупредительно подхватывая меня под руку и вводя в низкую сырую камеру, которую иначе, как мешком осклизлым было не назвать.
  Старательно нагибаясь, чтобы лбом камни не пересчитать, я шагнул внутрь и огляделся в трепещущем свете тусклого факела. В первый миг мне показалось, что камера пуста, но затем, когда глаза немного привыкли к кромешной, видимо, особыми заклинаниями усиленной, темноте, я разглядел грязное существо, сжавшееся в углу. Ага, очевидно, это чародейка и есть. Я шагнул ближе, стражник проворно последовал за мной, освещая путь факелом, больше чадившим, чем дающим света, но оказавшимся ослепительным для той, что несколько дней просидела в абсолютной темноте. Чародейка слабо шевельнулась, пытаясь заслониться от света, и многочисленные цепи, обвивавшие всё её тело, протестующее зазвенели. Да уж, что и говорить, стража на кандалы не поскупилась, поди, со всей темницы собрала и на одну пленницу нацепила. Шею чародейки сдавливал специальный ошейник с шипами внутри, от которого шла короткая цепь до стены, руки и ноги арестованной были отягощены кандалами, также прикреплёнными к массивному кольцу в стене, а помимо этих оков была ещё прочная цепь на животе, не дающая толком повернуться.
  - Зачем столько оков? - Я забрал у стражника факел, подошёл к чародейке, окинул её внимательным взглядом. - Оставьте только ручные кандалы, вряд ли она попытается бежать или станет колдовать.
  Откровенно говоря, арестованную чародейку можно было вообще избавить от оков, для неё было бы весьма затруднительно без посторонней помощи до выхода из камеры дойти, не говоря уж про что-то большее. Палач явно не собирался щадить чародейку, в неверном свете факела я разглядел рваные раны, ожоги, следы от плети и лохмы плоти, торчащей в разные стороны, словно ветки старого веника. В душе помимо воли шевельнулась жалость, пришлось напомнить себе, что эта женщина, вполне возможно, прокляла целый город. Правда, её вину ещё нужно доказать...
  - Снимите с неё оковы, оставьте только ручные кандалы!
  Стражник недовольно вздохнул, но спорить с инквизитором не посмел, сердито задребезжал ключами, снимая громко звенящие оковы.
  - Спа...сибо... - сипло выдохнула чародейка и наконец-то повернулась ко мне, подняла голову, щуря глаза от света.
  На меня повеяло напоенным зноем ромашковым полем, в тусклом свете факела удивлённо распахнулись, блеснули серо-зелёные, давно забытые и при этом не забываемые глаза. Искусанные в кровь разбитые губы слабо дёрнулись, прошелестели едва слышно, с трудом произнося короткое имя:
  - Тоби...
  Усилием воли я сохранил полнейшую невозмутимость, ни единый мускул у меня не дрогнул при виде грязной, измученной тени той, кого я так старательно забывал все эти годы. Вот и встретились, Вероника, я всё-таки тебя нашёл. Сердце в груди зашлось бешеным галопом, на один миг я даже глаза прикрыл, справляясь с обрушившейся на меня бурей эмоций, воспоминаний, восторгов и упрёков. Пять лет - это много или мало? Ещё час назад я был уверен, что это целая вечность, за которую вполне можно возродиться и начать жизнь с чистого листа, избавившись от докучливых воспоминаний. Теперь же мне казалось, что это единый миг, краткое мгновение, за которое даже песчинка в часах вниз упасть не успеет.
  - Оставьте нас.
  Стражник вытаращился на меня так, словно у меня рога на голове выросли, честное слово, у меня даже рука потянулась к макушке проверить подозрение!
  - Дык, как же можно, - мужчина озадаченно похлопал глазами, - она же ведьма, ещё, оборони справедливость, заколдует вас, что я потом Элеасу скажу?
  Нет, всё-таки надо решать вопрос о повсеместном просвещении, от этих дремучих суеверий скоро житься никому не будет! Я медленно выдохнул, разжал невольно стиснувшиеся кулаки и кротко заметил:
  - Я - инквизитор. Магия ведьм, чародеев, ворожеек и прочих колдунов на меня не действует, поэтому бояться нечего. Это понятно?
  Честно говоря, магия на меня действует, как и на всех прочих за редким исключением, просто инквизитор, в отличие от простого обывателя, способен почувствовать возрастание магической активности, определить направление волшебного потока и сплести ответное заклятие или поставить щит. Только вот стражнику всего этого я рассказывать, разумеется, не стал, а то мало ли, вдруг он заупрямится и категорически откажется оставлять меня с Вероникой наедине. А объясняться в присутствии посторонних мне не хотелось, да и ей, полагаю, тоже.
  Мужчина озадаченно посопел, пару раз шмыгнул носом, побренчал защитным амулетом (самый простой, лишь прямой магический огонь один раз отразить сможет, на более сложные заклинания его сил уже не хватит) и, наконец, решился:
  - Ладно, раз вы просите, то я, так уж и быть, выйду. А вы, коли что не так, не геройствуйте, кричите, я туточки, под дверью буду.
  Стражник вышел, заботливо закрыв за собой дверь и наверняка прислонившись ухом к специально оставленной щёлочке, дабы после дежурства потешить своих приятелей свежей байкой про инквизитора и ведьму. Что ж, его любопытство вполне понятно и объяснимо, не будем же разочаровывать человека. Я достал из кошеля на поясе щепоть золотистого порошка, бросил его в сторону двери, шепча заклинание. Всё вокруг подёрнулось едва заметной золотистой пеленой, а я впервые за всё время, что провёл в крепости, удовлетворённо улыбнулся. Отлично, теперь стражник будет слышать лишь обычный формальный допрос арестованной, а мы сможем спокойно побеседовать. Разумеется, о том, что произошло в Лихозвонье, я не собирался ворошить давно забытое прошлое!
  - Ты всё-таки стал инквизитором? - Вероника слабо шевельнулась, звякнув оковами. - Представляю, как радовалась этому твоя матушка.
  Губы чародейки изломала странная усмешка, глаза сверкнули. Моё обострившееся за годы службы чутьё упорно кричало, что между моей матерью и бывшей невестой явно что-то произошло, что-то, о чём обе дамы предпочли не рассказывать мне. Я и раньше знал, что матушка не в восторге от моего выбора, она упрямо твердила, что Вероника мне не пара, она не любит меня, ей нужна только моя магия, моё богатство и положение в обществе, но долгое время я ей не верил. Да что там, после исчезновения Вероники я прямо обвинил свою родительницу в том, что это именно из-за её происков моя любимая пропала, и ушёл из дома, решительно оборвав все связи со своими родственниками. Через два года, когда я уже получил звание инквизитора, общение наладилось, но за рамки формальной вежливости больше не выходило. И вот сейчас Вероника косвенно подтвердила, что мою матушку знала не только с моих слов.
  - Почему ты тогда ушла?
  Чародейка вздрогнула, словно на её едва прикрытые порванным рубищем плечи обрушился раскалённый кнут, опустила голову и невнятно пробормотала:
  - Так надо было.
  Шикарный ответ, а главное, такой содержательный, после него всё сразу стало понятно! Я фыркнул, присел перед Вероникой на корточки, пытаясь заглянуть ей в глаза:
  - Моя матушка приказала тебе уехать?
  Молчание, глухое и давящее, словно осклизлые стены каменного мешка. Мда, теперь я понимаю бешенство палачей, пытавшихся добиться признания. Я окинул взглядом многочисленные раны, ожоги, язвы и решительно вытащил из-за пазухи своё самое величайшее сокровище: язык пламени дракона, подаренный мне Эриком. Виновата Вероника или нет, я не хочу, чтобы она страдала от боли и холода. Тихо чпокнула плотно загнанная в горлышко небольшого стеклянного пузырька пробка, крохотный язычок пламени вырвался на свободу и любопытно заскакал у меня по пальцам. Я плавно, как учил меня молодой дракон, впитал его в ладонь, а затем резко дунул в сторону Вероники, выпуская не только целебное пламя дракона, но и часть своих жизненных сил. Чародейка испуганно вздрогнула, попыталась заслониться закованными в кандалы руками. После вспышки огня (я забыл зажмуриться) темнота в камере казалась непроницаемая, зато я услышал удивлённое аханье Вероники. Значит, получилось, все раны, ушибы и прочие следы пыток ушли без следа.
  - Как? - пролепетала Вероника, недоверчиво крутя у себя перед глазами восстановившимися кистями, вытягивая вперёд то одну, то другую ногу.
  По губам девушки скользнула знакомая до боли в сердце улыбка, которая тут же сменилась настороженностью и глухой тоской:
  - Зачем? Всё равно меня через четырнадцать дней казнят.
  - Во-первых, через тринадцать, включая сегодняшний. А во-вторых, казнь состоится только в том случае, если будут собраны неопровержимые доказательства твоей вины.
  Вероника подалась вперёд, напряжённо глядя мне в лицо, словно пытаясь то ли уловить скрытую насмешку, то ли прочесть что-то, оставшееся невысказанным.
  - Почему ты мне помогаешь?
  Я мысленно от всего сердца возблагодарил своего наставника, учившего меня при любых обстоятельствах не терять самообладания и сохранять полнейшую невозмутимость, дабы никто ничего не смог разглядеть в ровном, словно лесное озеро, лице настоящего инквизитора.
  - Ты ошибаешься. Я не помогаю тебе. Я призван восстановить справедливость.
  Отлично сказано. Теперь самое главное, самому в это поверить. Вероника, даже если и не поверила, спорить не стала, вздохнула негромко, голову опустила и медленно отодвинулась в угол, сжимаясь в комочек. Я прицыкнул на некстати решившую пробудиться жалость и ровным тоном, коим и надлежит инквизитору вести допрос обвиняемой, вопросил:
  - Вероника, это ты прокляла жителей города?
  Вообще, подобные вопросы можно смело отнести к числу риторических, поскольку, как показывает мой личный опыт и изучение всевозможной литературы по данной теме, никто и никогда честно на подобные расспросы не отвечал. Подозреваемые или молчали, или отпирались до последнего, порой отрицая даже очевидные улики. Вот и Вероника не стала исключением, головой покачала, даже взглядом меня не удостоив:
  - Нет, я никого не проклинала.
  - Хочешь сказать, тебе понравилось, когда тебя кузнец... - я споткнулся, заменил режущее горло слово на менее болезненное, - лапал?
  По губам Вероники промелькнула тень горькой усмешки:
  - Он меня не тронул.
  Угу, охотно верю. Неужели эта чародейка до сих пор считает меня наивным идиотом, которому можно вешать на уши любую лапшу, всё равно не заметит?!
  - Хочешь сказать, он показывал тебе кратчайший путь домой, зажимая рот и утаскивая в кусты?!
  Мрак, чувства опять вырвались из-под контроля, выплеснув слишком много яда и боли в вопрос, которому полагалось быть всего лишь холодной насмешкой. Вероника всегда была наблюдательной, вот и теперь её чёрная бровь знакомо изогнулась, а в голосе прозвучала давно забытая нотка лукавства:
  - Мне кажется или господин инквизитор изволит ревновать?
  - Ещё не хватало, - совсем по-мальчишески фыркнул я и мысленно отвесил себе здоровенную затрещину, ещё и ведро холодной воды за шиворот вылил. - Не люблю, когда мне лгут, изображая святую невинность.
  Глаза Вероники вспыхнули и погасли, словно небо закрыли непроницаемые свинцовые тучи, плечи поникли, от возродившегося было лукавства не осталось и следа.
  - Я смогла вырваться от кузнеца, он мне ничего не сделал, потому и проклинать его или ещё кого-то в Лихозвонье мне не было никакого резона.
  Что ж, за неимением ничего иного примем за правду услышанное и зададим последний для первого разговора вопрос:
  - Как ты считаешь, кто мог наслать проклятие на жителей Лихозвонья?
  Этот вопрос тоже можно отнести к числу риторических, его цель не добиться правды, а очертить примерный круг подозреваемых, естественно, не вычёркивая из оного и допрашиваемого. Обычно обвиняемые соловьями заливаются, стремясь очернить всех вокруг и тем самым обелить себя, но Вероника смогла меня удивить. Услышав вопрос она вздрогнула, словно я её со всей силы ударил, вскинула на меня лихорадочно заблестевшие глаза, даже губами шевельнула, готовясь что-то сказать, но потом вдруг резко сникла, закрылась, снова отодвинулась в тёмный угол и неохотно пробурчала:
  - Не знаю.
  А ведь ты врёшь, чародейка, ответ на мой вопрос тебе очень хорошо известен, только вот делиться со мной своими соображениями ты почему-то не спешишь. Кого же ты скрываешь, девочка? И главное, почему?
  ***
  Вероника. Бабушка, а потом и мама частенько повторяли, что жизнь чародейки размеренной и спокойной быть не может. Такова, мол, плата за те силы, которыми щедро наделяют нас духи стихий, людьми, лишёнными магией, именуемые богами. Маленькой я смеялась над подобными предостережениями, искренне считая, что невзгоды случаются с кем-то иным, благополучно минуя нашу защищённую любовью и всевозможными обережными заклинаниями семью. В десять лет моя вера в исключительность подверглась серьёзным испытаниям: бабушку, такую мудрую и ласковую, обвинили в чёрном колдовстве и арестовали. Через три дня стражник, отчаянно трусящий, а потому держащийся чрезвычайно грубо, сообщил нам о её смерти и буквально швырнул отцу в лицо приказ о полной конфискации имущества и выселении из города в двадцать четыре часа, после чего спешно ретировался. Ах да, забыла сказать, что мой батюшка был ювелиром, а потому, когда через три года мы узнали, что вся эта охота на ведьм была придумана исключительно ради наживы, мы ничуть не удивились. Да и не до того нам было, если уж совсем честно. Не успели мы перебраться на новое место, в тихий неприметный городок, спрятанный в лесах на границе королевства, как жизнь совершила новый крутой вираж. Богатая вдова зачастила в ювелирную лавку моего отца, старательно выбирая украшения для всевозможных празднеств и даже заказывая целые комплекты по собственноручно нарисованным эскизам. Я, наивная глупышка, даже радовалась такой клиентке, ведь от успеха папочкиной торговли напрямую зависело благосостояние нашей семьи, а вот мамочка, наоборот, всё сильнее хмурилась раздражалась и даже, встретив эту даму на улице, переходила на другую сторону, чтобы избежать необходимости общаться с ней. Увы, мамино чутьё не подвело, не прошло и четырёх лет, как отец, ссутулившись и пряча глаза, пролепетал, что он полюбил другую, она в тягости, а потому нам с мамочкой, во имя душевного спокойствия его новой избранницы, должно покинуть эти места. И желательно, не мешкая, поскольку дом он продаёт, а сам перебирается в замок к своей богатенькой вдовушке. Я никак не могла поверить в происходящее, умоляла отца одуматься, требовала у мамы приготовить отворот (саму меня к любовной магии пока не допускали), но мамочка на все мои крики и мольбы лишь качала головой и устало повторяла, что из пепла костёр не запалишь.
  Мы опять переехали, оставив на прежнем месте ещё один осколок нашей некогда крепкой и дружной семьи. В этот раз мы обосновались в небольшом городке, на самой границе с лесом, в прелестнейшем и живописнейшем местечке. Единственное, что настораживало мамочку - замок потомственных инквизиторов, надменно возвышающийся над городком. Соглашусь, для ведьм соседство не самое удачное, но уже через год я была свято убеждена, что лучше уголка не сыскать на всём белом свете, ведь у меня появился настоящий друг - Тобиас, Тоби, верный спутник моих всевозможных проказ и длительных прогулок. Мамочка, глядя на нас, улыбалась и делала туманные намёки то ли предостережения, то ли предсказания, но я и не понимала, и не хотела её понять. А потом мама познакомилась с целителем и вместе с ним перебралась и столицу соседнего королевства. Я уезжать отказывалась, твёрдо отвечая, что уже достаточно взрослая, чтобы самой о себе позаботиться и вообще, я остаюсь не одна, а со своим верным другом. Мамочка спорить не стала, поцеловала меня, попросила писать и уехала, на прощание крепко-крепко прижав меня к груди, словно предчувствуя, что мы больше не увидимся. Так оно и случилось, через месяц гонец доставил мне извещение о том, что мамочка и её новый супруг погибли во время эпидемии. Не сломаться и жить дальше мне помог Тоби, точнее, его письма, ведь он уехал на учёбу за пару дней до получения мной страшного известия. Именно его послания, полные безграничной нежности, заботы и поддержки помогли мне справиться с тоской и болью, снова ощутить вкус к жизни. Мы обменивались письмами сначала раз в неделю, потом каждые три дня, а затем и ежедневно. Я ждала этих писем, выбегала встречать почтальона, едва заметив издалека его приметную шляпу, перечитывала полученные ипослания снова и снова, то смеясь, то мечтательно вздыхая.
  День, когда Тобиас вернулся, я помню в мельчайших деталях, словно это произошло лишь вчера. Стояла невыносимая жара, от которой не спасали ни обтирания прохладной водой, ни даже призыв освежающего ветерка. Влажная одежда липла к телу, длинный подол собачонкой вился в ногах, мешая ходить, между лопаток непрестанно струился пот. Я в очередной раз вытерла лицо длинным холщовым передником, переложила из руки в руку корзину с травами, с каждым шагом становящуюся всё тяжелее и тяжелее, окинула взором пустынную пыльную дорогу, прикидывая, далеко ли до дома, да так и застыла, глядя на пригожего молодца, спешащего ко мне. Каюсь, сначала я даже не узнала его, лишь сердце дёрнулось, затрепетало отчаянно, точно угодившая в силки птица. Да и, право слово, разве мог мой Тоби, знакомый до последней царапины на локте, оказаться таким высоким и широкоплечим? Откуда в его глазах, таких светлых, словно лесное озеро в полуденный зной, появились эти серые отсверки боевой стали? А голос... Это не ломающийся мальчишеский тенорок, это бархат и металл, превращающий кровь в жилах в сахарный сироп, кружащий голову и лишающий разума. Противиться обаянию изменившегося и повзрослевшего Тобиаса я не смогла, влюбилась безоглядно, точно в глубокий омут с обрыва прыгнула. Он тоже любил меня, любил пылко и беззаветно, как способны любить лишь наделённые чистой душой и пылким сердцем. Я позабыла обо всём, целиком и полностью растворилась в своём счастье, поверив в его незыблемость и бесконечность, боги, как же глупа я была! В один проклятый день сказка рухнула, развалилась на острые, на кровоточащие куски рвущие душу обломки. Я уехала, позорно сбежала, оставляя за спиной растоптанную любовь и сожженные мосты, забилась в самый дальний городок, наивно надеясь, что смогу прожить тихую неприметную жизнь простой знахарки. И опять, в который уже раз, едва я смогла встать на ноги, судьба метким жестоким пинком ринула меня на колени, втоптала в грязь, из которой у меня не было никакого желания выбираться. Я сломалась, сдалась, покорилась ещё не произнесённому, но уже очевидному приговору. В конце концов, разве не лучше один раз сгореть, чем умирать снова и снова, глядя на растоптанные разрушенные мечты? Я потёрла изрядно озябшие ноги одну о другую, повела плечами, не без удовольствия отметив, что движения больше не причиняют мне боль. Ради моего исцеления Тобиас потратил бесценный огонь дракона. Зачем, ведь я должна быть ему глубоко противна? Я прикрыла глаза, в мельчайших деталях восстанавливая нашу неожиданную встречу. Да, он изменился, обворожительный молодой мужчина стал настоящим инквизитором, проницательным, неподкупным и не знающим жалости к нарушителям закона. Через тринадцать дней его приговор решит мою судьбу, мне бы следовало трепетать и страшиться, только вот нет страха в моей душе. И даже пустота, медленно пожирающая изнутри с момента ареста, стала меньше, когда сквозь размеренный тон инквизиторских вопросов прорвалась нотка живой мальчишеской ревности. Тобиас стал инквизитором, холодным и беспристрастным, но за этой старательно выковываемой пять лет бронёй по-прежнему живы чистая душа и пылкое сердце. А значит, там может жить и... любовь? Я передёрнула плечами, прижалась горячей головой к осклизлой холодной стене. Первое исцеляющее снадобье, до чего же я всё-таки глупа, у меня жизнь висит на волоске, а я о любви думаю! Нашла время и главное место, ещё не хватало стишки начать сентиментальные кропать в темноте поземного каземата, уверена, после моей казни они стали бы дико популярны! Нет, всё, хватит на сегодня потрясений и раздумий, лучше закрыть глаза и провалиться в глухой сон, в котором не будет ни сомнений, ни метаний, ни серых, отливающих сталью глаз. Тьфу, да что же это такое-то?! Я вскочила на ноги, заставив испуганно шарахнуться в сторону бдительно подглядывающего за мной сквозь решётку в дверях стражника. Так, спокойно, Вероника, лучше не дёргайся, если не хочешь снова испытать на себе тяжесть многочисленных оков. Виновато улыбнувшись стражнику, я медленно наклонилась, сгребла в угол прелой соломы (в ручных кандалах сделать это не так-то просто, скажу я вам) и легла, примостив голову на каменный выступ. Всё, спать, пусть крепкий сон подарит мне верное решение... или хотя бы вернёт покой взбаламученной душе. О большем я уже (или всё-таки пока?) и не мечтаю.
  День третий. Что говорят свидетели
  Жителей Лихозвонья всегда отличала особенная лёгкость и открытость всему новому, особенно сулящему шумное веселье и обильное угощение, щедро сдобренное разнообразными хмельными напитками. И даже страшное проклятие, изрядно сократившее число горожан, не отбило у оставшихся в живых привычки радоваться и праздновать. Стоило только инквизитору покинуть мрачные своды тюрьмы, как его окружила пёстра толпа горожан, почтительно притихших при появлении почтенного дорогого гостя, чья справедливость и проницательность не подвергались никакому сомнению и даже, наоборот, превозносились едва ли не до небес.
  - По какому поводу собрание? - холодно поинтересовался Тобиас, так глазами сверкнув, что жители испуганно попятились.
  - Не сердись, господин инквизитор, - примиряющее прогудел Элеас, пряча в серебристой от седины короткой бороде смущённую улыбку, - мы тут в честь твоего прибытия праздник небольшой устроили, уж не побрезгуй, окажи честь.
  - А не рано праздновать-то начинаете? Я ещё толком ничего не узнал, только приступил к делу-то.
  - И-и-и-и, милай, - нараспев протянула бойкая смуглолицая тётка, у которой выбивающиеся из-под платка седые волосы и глубокие морщины на лбу и у рта резко контрастировали с молодыми озорными угольно-чёрными глазами, - много ли нам теперь надо-то? Живы остались - вот уже и повод. А уж приезд самого инквизитора - о-о-о, это событие знаменательное на целых три дня народных гуляний с обязательным балом маскарадом тянет!
  - Только не на что нам теперь шумные гуляния устраивать, - вздохнул мужчина в богатой, но изрядно потрёпанной одежде, пошитой явно на более крупную фигуру.
  - Ничего, - беззаботно отмахнулась молодайка в таком тесном корсете, что налитая грудь спелыми дыньками едва ли наружу не выпрыгивала, - живы остались, сумеем и разбогатеть. Кроме смерти всё на свете поправимо.
  - Уж не побрезгуйте, господин инквизитор, - отвесил Тобиасу низкий поклон молодой мужчина, на рукавах которого были нашиты целых семь траурных лент, - почтите наше торжество своим присутствием.
  Инквизитор внимательно посмотрел на притихших, словно дети малые в ожидании чуда горожан. Конечно, можно было холодно и вежливо отказать, спорить и настаивать никто бы не посмел, все бы послушно разошлись по домам, даже не прикоснувшись к наверняка выставленным на длинных столах в самом красивом местечке города угощениям. Откровенно говоря, отказаться и следовало бы, расследование ещё толком и не началось (а ведь второй день уже за полдень перевалил!), зацепок никаких, да и вообще, не гоже стражу справедливости дурацким суевериям потакать. Тобиас прекрасно понимал, что приглашают его на праздник не просто потому, что он весь такой из себя замечательный, да и торжество устраивают отнюдь не потому, что страх, как погулять да попировать захотелось. Нет, это, конечно, тоже, но главная причина таилась в том, что в первые три дня своего появления в городе инквизитор может открыть грань между мирами и на один час призвать недавно ушедшие души. По большому счёту, все эти наряды и угощения для них и готовились, чёрное проклятие многих лишило самых дорогих и любимых, как же упустить возможность с ними свидеться? А вдруг, не врёт народная молва, вдруг, инквизитор явит чудо? Тобиас вздохнул, чувствуя, как опаляют его полные безмолвной отчаянной мольбы взоры, как витают в воздухе, стискивая грудь, невысказанные просьбы. Истинный страж справедливости не должен потакать предрассудкам, это неустанно твердили наставники все годы учёбы. Только поиск истины, только отстаивание справедливости, только разящий меч правды. Как говорится, ни любви, ни тоски, ни жалости. Тобиас вздохнул, поправил ножны с зачарованным, против нежити и тёмной магии заговорённым мечом и низко поклонился, коснувшись пальцами земли:
  - Принимаю ваше приглашение с благодарностью и почтением.
  Горожане воодушевлённо загалдели, загомонили, кто-то истерически засмеялся, кто-то принялся исступленно обниматься, кто-то даже запел, а потом сразу, не завершив мелодию, отчаянно зарыдал. Гомон поднялся неописуемый, но вот Элеас повелительно вскинул ладонь и все моментально замолчали, приосанились, разом вспомнив о правилах хорошего тона и гостеприимства.
  - Сюда, пожалуйте, - прогудел Элеас, величественно указывая на тщательно выметенную, украшенную пёстрыми домоткаными половиками дорожку.
  - Просим, просим, - загудела толпа, почтительно расступаясь и снова кланяясь инквизитору. - Только после вас.
  Один конопатый хулиганистый мальчуган хотел было сунуться вперёд, но на него так грозно прицыкнули, что мальчуган побледнел и быстрее вспугнутого зайца юркнул в толпу. Тобиас, сдержанно улыбаясь и любезным кивком головы отвечая на многочисленные поклоны, первым двинулся по застеленной половиками дороге, за ним направились и горожане, в строгой иерархической последовательности.
  Инквизитор не ошибся, когда предположил, что столы с угощениями поставят в самом живописном местечке города. Брызжущие безудержной зеленью старательно подстриженные кусты служили живой рамой для прелестной площади, со всех сторон украшенной живописными клумбами, узорчатыми скамеечками и причудливой работы вазонами, наполненные редчайшими, любовно выращенными цветами. В этом ясном, напоенном ароматом цветов и радости бытия уголке казалось, что нет и не было никогда никакого смертельного проклятия.
  'А ведь здесь действительно не ощущается тёмной магии, - подумал инквизитор, покосился на вделанный в оголовье меча кристалл безмятежно голубого цвета и озадаченно покачал головой. - Странно, очень странно'.
  Терзаться догадками Тобиас не стал, улыбнулся широко и громко провозгласил:
  - Дивное место! Как же вы сберегли такую красоту?
  Жители Лихозвонья озадаченно притихли, запереглядывались, друг друга в бок затолкали, растерянно пожимая плечами.
  - Да вот... Как-то так, - пролепетала дородная женщина, ловким рывком оттаскивая в сторону дочурку, вознамерившуюся продегустировать пышный бутон розы.
  - Оно всегда так было, - прогудел сухощавый мужчина, чьё тщательно вымытое лицо продолжало хранить следы угольной пыли.
  - Мы привыкли, так даже и не спрашиваем уже, кто нам такую красоту сотворил, - поддакнула рыжеволосая девушка, поправляя тугие косы, перевитые чёрными траурными лентами.
  Странно. Очень странно. Если в городе есть такой заповедный уголок, не подвластный чёрной магии, почему жители Лихохзвонья предпочли остаться в своих домах, а не перебрались туда, где безопасно? А может, перебрались, но не все?
  - Вы здесь чёрный мор пережидали?
  Жители Лихозвонья опять примолкли озадаченно, потом протянули растерянно:
  - Н-нет. Мы об этой площади, признаться, и не вспомнили. Только сейчас вот, когда решали, где лучше празднество устроить, это место сразу и назвали.
  Внешне Тобиас сохранял полнейшую невозмутимость, но в душе его кипела тысяча вопросов. Что это за место, почему в трудный час о нём никто даже не вспомнил? Может быть, эта площадь как-то связана с чёрным мором? Или нет? Мало ли, вдруг, здесь просто источник магических сил неподалёку.
  - Прошу к столу, - провозгласил градоправитель, лично отодвигая массивное, украшенное бархатом и позолотой кресло для инквизитора.
  Жители Лихозвонья терпеливо дождались, когда дорогой гость изволит занять место во главе стола, а Элеас расположится по правую руку от него и лишь после этого принялись рассаживаться. Зазвенели столовые приборы, зашипело, разливаемое по кубкам, пенистое вино, брызнул жир нарезаемого на куски зажаренного в меду с травами и ягодами мясо, сначала робко, а потом всё громче зашумел общий разговор. И вот уже музыканты принялись настраивать свои инструменты, а первые пары вышли в круг, заново открывая для себя забытые за время мора беззаботные танцы.
  - Господин инквизитор, не откажите? - подскочила к Тобиасу русоволосая девушка, хитро стреляющая глазами в стайку хихикающих неподалёку подруг.
  Инквизитор отодвинул в сторону кубок, тщательно протёр руки дорогой салфеткой и вежливо улыбнулся:
  - Танцевать с такой красавицей честь для меня.
  Девица зарделась пуще прежнего, даже споткнулась от волнения, но не отступила, павой проплыла мимо подружек, глазами горделиво сверкнула, мол, смотрите, не только насмелилась пригласить, но ещё и танцевать с ним пойду, так-то!
  - На что спорили?
  Девушка со смесью испуга и смущения воззрилась на Тобиаса:
  - Простите?
  - Прощаю, - не стал метать громы и молнии инквизитор, - я слышал, как вы шептались и хихикали, даже по рукам ударили.
  Красавица разрумянилась, потупилась на миг, а затем вскинула влажно заблестевшие глаза и пролепетала:
  - Дарийка сказала, что, если я вас приглашу, то она мне плат цветами разошьёт, а коли вы согласитесь со мной танцевать, то ещё и сарафан бисером украсит.
  - Значит, придётся вашей подружке садиться за рукоделие.
  Девушка звонко хихикнула, прикрыв ладошкой рот. Тобиас тоже улыбнулся, руку своей спутнице почтительно поцеловал, словно она была не обычной горожанкой, а знатной дамой с родословной длинной, как летний день. Грянула музыка и инквизитор повёл девушку в общем танце, бережно поддерживая под руку, кружа, покачивая, точно лёгкий челн на волнах. Красавица щебетала и смеялась, полностью отдавшись веселью и доверившись сильным рукам кавалера, она не знала, что перед внутренним взором Тобиаса витает сейчас совсем другое лицо, разгорячённое танцем, оживлённое и бесконечно дорогое.
  ***
  Тобиас. Я кружил в вихре танца симпатичную девчонку, и мне всё сильнее казалось, что время каким-то непостижимым образом повернуло назад. Вероника тоже обожала танцы, старалась не пропускать ни одного танцевального вечера, которые так любили устраивать в нашем городке. Помню, как под каким-нибудь благовидным предлогом, а то и вовсе украдкой, через окно собственных покоев, я ускользал из замка и бегом бежал к одинокому домику, казавшемуся мне средоточием блаженства на земле. Вероника, как правило, уже ждала меня у калитки, мы обменивались горячим поцелуем и направлялись на танцы, а после них долго гуляли, частенько встречая рассвет под кронами деревьев или у говорливой речки. Я тряхнул головой, в очередной раз напоминая себе, что это всё уже в прошлом и назад не вернётся. И пусть теперь я точно знаю, где Вероника, это всё равно ничего не меняет. Во-первых, она так и не объяснила, почему тогда ушла, да и не похоже, чтобы она мечтала восстановить былые отношения. Во-вторых, она обвиняется в страшном преступлении и мне нужно очень постараться, чтобы доказать её невиновность.
  'Значит, в невиновности Вероники ты уже не сомневаешься? - зазвенел в моей голове голос Эрика. - Забавно'.
  Я нахмурился, завертел головой по сторонам в поисках молодого дракона. Вопреки многочисленным легендам и преданиям, телепатией крылатое племя владело слабо, мыслями могли обмениваться только в зоне прямой видимости. А значит, этот паразит чешуйчатый вместо того, чтобы местных жителей опрашивать, на празднике расслабляется! И наверняка с какой-нибудь симпатичной девчонкой!
  'Можно подумать, ты сам сейчас в тюрьме допрос ведьме устраиваешь', - фыркнул Эрик, благоразумно не показываясь мне на глаза.
  'К твоему сведению, с Вероникой я уже говорил. И её вину в произошедшем я отнюдь не отрицаю, просто допускаю и то, что она может быть невиновна'.
  Музыка стихла, я легко коснулся губами ладошки своей партнёрши по танцам и проводил её к подругам, а сам отошёл к Элеасу, с отеческой улыбкой наблюдавшим за торжеством. Пожалуй, пора начинать то, ради чего это шумное гуляние и было затеяно, а с Эриком я лучше дома продолжу разговор, без посторонних ушей.
  'Никогда не видел, как инквизитор открывает грань. Надеюсь, ты позволишь мне посмотреть на этот ритуал?'
  Честно говоря, совершать магический ритуал в присутствии пусть и молодого и неопытного, но всё же дракона мне было неловко, да и наставники рекомендовали держаться подальше от драконов во время призыва, но не лишать же друга увлекательного зрелища из-за глупого смущения и толком не объясняемых суеверий!
  'Если тебе это действительно интересно, то оставайся'.
  Я обменялся парой фраз с градоправителем, отошёл подальше от взволнованно загудевших горожан, закатал рукава и начал сначала тихо, а затем всё громче и громче читать слова древнего ритуала, тайны которого известны лишь некромантам да инквизиторам. Когда я выкрикнул последнюю фразу, по площади пронёсся резкий порыв холодного ветра, подкинул вверх сорванную с плеч пышногрудой молодайки яркий, искусно расшитый бисером плат. Что ж, цена призыва назначена, в этот раз (интересно, уж не присутствие ли молодого дракона тому причиной?) обойдёмся без кровавой жертвы. Я подхватил брошенный мне ветром к самым ногам плат, выхватил из ножен острый, матово-чёрный, поглощающий даже самый яркий свет кинжал и тремя резкими взмахами разрезал платок на куски. Одна часть рассыпалась чёрным пеплом, который подхватил ветер и тут же завертел, образуя воронку, в которую я бросил второй лоскут. Краски померкли, словно кто-то незримый затянул всё вокруг тёмно-серой газовой тканью, звуки пропали, остался лишь холод, тянущий ко мне липкие щупальца тумана, безмолвно вопрошающий, ну, кого позовёшь? Я развернул вручённый мне Элеасом список и принялся перечислять тщательно выведенные там имена. Туман вздрогнул, заволновался, пошёл волнами, словно море в шторм, а затем из его липких глубин начали появляться те, кого я звал. Мужчины и женщины, подростки и совсем маленькие, едва научившие стоять на ногах малыши, покидали воронку, направляясь к застывшим, напряжённо наблюдающим за происходящим мужьям, жёнам, родителям. Я не слышал голосов, но точно знал, что вся площадь бурлила и шумела, звонкий смех перемежался бурными рыданиями, градом сыпались вопросы, на которые никто и не ждал ответов.
  - А для себя ничего не попросишь? - дыхнул мне могильным холодом в лицо туман. - Для меня невозможного нет.
  Опасный вопрос, можно даже сказать, роковой. Сколько неопытных инквизиторов и некромантов погибли, без сомнений соглашаясь на столь заманчивое предложение и не спрашивая цену своих, подчас сиюминутных, желаний! Я обольщаться на щедрые посулы не спешил, жизнь мне весьма наглядно успела показать, что бесплатный хворост чаще всего находится в костре.
  - Какова-то плата будет?
  Туман лениво колыхнулся, словно усмехнувшись:
  - Молодой дракон. Он неопытен и полностью доверяет тебе. Отдай его мне, зачем тебе лишняя обуза? А я в благодарность дам тебе то, о чём ты страстно желаешь.
  Вероника, прекрасная и желанная, в пышном цветочном венке на густых кудрях, в полупрозрачном одеянии, подчёркивающем всю прелесть её фигуры, предстала предо мной, прильнула страстно, даря воспламеняющие кровь поцелуи. О, коварная бездна лучше меня понимала мои самые сокровенные мечты! Я точно знал, что если соглашусь с туманом, получу не только свою возлюбленную, наша с Вероникой история будет переписана, исчезнут долгие годы разлуки, сгинет в небытие горькие, отравляющие кровь, слова, сказанные в минуту расставания. Мы будем счастливы, а цена этому счастью - жизнь моего друга. Я отстранился, отрывая от себя цепкие, словно побеги хмеля, руки сладостного призрака, усмехнулся жёстко:
  - Я друзьями не торгую.
  - Ты готов пожертвовать любовью ради друга? - лениво прошелестел туман.
  Вероника подалась ко мне, молитвенно прижав ладони к груди, из лучистых глаз потекли слёзы, нежное тело обвили, сдавили до кровоподтёков тяжёлые цепи, жадные языки пламени со всех сторон окружили чародейку, принялись лизать ступни, потянулись вверх. Пронзительный женский крик разорвал ставшую привычной тишину, в горле запершило от тяжёлого запаха горящей плоти.
  - Прекрати! Её вина ещё не доказана!
  Туман лениво перекатился, не убирая, но немного отодвигая кошмарное видение:
  - Такой вариант весьма возможен. Но если ты отдашь мне молодого дракона...
  Я стиснул кулаки так, что ногти посинели и заныли, выдохнул хрипло, с трудом отводя взгляд от извивающейся, тщетно бьющейся в языках пламени Вероники:
  - Нет.
  - Глупец, - туман раздражённо всколыхнулся, с оттяжкой хлестнув меня тяжёлыми, словно кнут, щупальцами, - мальчишка! Ты сделал свой выбор, так не жалуйся потом!
  Одно из щупалец обвилось вокруг моих ног, я кубарем полетел на землю, перекатился на спину, защищая от взбесившегося тумана грудь и лицо. Мда, теперь я понимаю, почему нельзя проводить ритуал призыва в присутствии драконов, выжить бы после такого урока. Улучив момент, я схватил щупалец, стиснул в кулаке, ловким прыжком вскочил на ноги и выхватил чёрный кинжал.
  - Не успокоишься - порежу.
  Туман застыл, недоверчиво всматриваясь в меня, затем мелко заколыхался, задрожал, загудел низко, не скрывая насмешки и восхищения:
  - Ты мне нравишься, мальчик, такой дерзости я давно не встречал. Ты меня позабавил, я не стану тебя наказывать. Более того, те, кого ты сегодня призвал, смогут остаться со своими родными до утренней зари. Прощай, пылкий юный инквизитор, до новых встреч!
  Туман развеялся, воронка схлопнулась, утащив третий лоскут. Я попытался поднять руку, чтобы вытереть испарину со лба и кулем рухнул, отключившись прежде, чем голова звучно стукнулась о землю.
  ***
  В себя я пришёл от резкого, раздирающего горло, разъевшего нос и выжегшего глаза зелья, щедрой рукой выплеснутого мне в лицо (Эрик потом истово клялся, что хотел честь по чести поднести едкий взвар мне к носу, чтобы быстрее в чувство привести, да споткнулся).
  - Ну, и горазд же ты спать! - суетливой скороговоркой зачастил молодой дракон, проворно обмывая мне прохладной водой пульсирующее от боли лицо и осторожно выдыхая целебные языки пламени. - Я тебя вчера когда домой принёс...
  Я так и вскинулся, на миг даже про боль позабыв.
  - Как это - вчера?!
  Эрик на миг растерянно замер, плечами пожал:
  - Да так. Ты выложился во время проведения ритуала, кстати, шикарное зрелище, я даже дыхание затаил от восхищения! Так вот, когда воронка или что там такое странное было, захлопнулась, ты снопом на землю и рухнул, мне пришлось тебя на собственном горбу домой тащить. И смею заметить, друг мой, что ты тяжеленный, словно матёрый дракон, а так с виду и не скажешь!
  Эрик восторженно зацокал языком, шмякнув мне на лицо холодную мокрую тряпку и закрыв ей разом и глаза, и нос, и рот. Прохладная влага остудила кожу, вернула ясность мыслям и придала сил. Я стянул тряпку с лица и решительно сел, на миг зажмурился, прогоняя дурноту, а затем спустил ноги с кровати, намереваясь встать:
  - Я должен идти.
  - Она хотя бы красивая? - дракон заинтересованно склонил голову к плечу.
  - Не понимаю, о чём ты.
  Да, знаю, обманывать некрасиво, но я и сам-то до конца не разобрался в том, что со мной происходит, куда уж друга во все эти метания впутывать! Однако, Эрик был не из тех, кто отступает после первой неудачи.
  - Та ведьмочка, ради которой ты так стараешься.
  - Я служу справедливости.
  Теперь я сказал полуправду. Интересно, это можно считать прогрессом на пути исправления или ещё большим падением в сети порока?
  - Хочешь сказать, что ты весь подаренный мной огонь израсходовал исключительно справедливости ради, чтобы здоровье ведьмы стало таким же, как и у всех остальных жителей? Тогда надо всех и в тюрьму сажать, и в цепи заковывать, а то как-то неправильно, она одна сидит, а остальные на свободе разгуливают!
  Поскольку аргументов у меня не было, я запустил в друга подушкой, от которой тот ловко увернулся с ехидным хихиканьем и опять настойчиво повторил:
  - Так стоит она тех усилий, что ты готов вбухать в её освобождение?
  В очередной раз утверждать, что я служу исключительно справедливости, я не стал, как гласит народная мудрость, сколько не повторяй молоко, а свежий сыр на тарелке не появится. Пытаться отмолчаться тоже бесполезно, молодой дракон настырен до невозможности, категорически не признаёт риторических вопросов.
  - Не знаю, Эрик. Пять лет назад я бы не задумываясь сказал, что она стоит этого и даже большего. Сейчас уже не знаю. Не уверен.
  У молодого дракона глаза так и заполыхали любопытством, он с ногами забрался на кровать, вплотную придвинулся ко мне и с жаром выдохнул:
  - И что же такое между вами произошло?
  Все события пятилетней давности и неожиданная встреча в камере замелькали передо мной кусочками причудливой мозаики, но посвящать друга в перипетии своей личной жизни мне не хотелось. Да и нет у меня лишних минуточек на дружеские разговоры, время стремительно летит, от отведённых на дознание четырнадцати дней осталось уже чуть больше десяти, а я так ничего существенного пока и не выяснил.
  - Не важно, - я встал с кровати, пошатнулся, восстанавливая равновесие. - Это всё уже давно в прошлом.
  Эрик хмыкнул, явно не спеша верить моим словам, но спорить не стал и то хорошо. Я немного постоял, давая телу привыкнуть к вертикальному положению, а ногам вспомнить всю прочность тверди земной и медленно направился к выходу.
  - Погоди, - друг придержал меня за плечо, - глаза закрой.
  Спрашивать что-либо я не стал, послушно смежив веки, для надёжности прикрыв лицо руками и постаравшись расслабиться. Поток исцеляющего пламени охватил меня с головы до пят, выжигая слабость и боль, обращая в пепел тревогу и сомнения, возвращая ясность мыслям и бодрость телу. Я глубоко вздохнул, с наслаждением потянулся, радуясь возвращённой гибкости и крепости тела, и широко улыбнулся:
  - Спасибо, друг. Удалось узнать что-нибудь новое?
  - Неа, - Эрик похлопал себя по животу, метнув рассеянный взгляд в сторону кухни.
  Всё понятно, молодому дракону срочно нужно пополнить потраченные на моё лечение силы, а значит, пытаться от него узнать что-либо полезное пока просто бессмысленно. Эрик свято соблюдает народную мудрость: пока я ем, я глух и нем. Что ж, пусть мой приятель насыщается, а я побеседую с жителями Лихозвонья. Уверен, после вчерашнего обряда они будут со мной гораздо разговорчивее.
  В первую очередь я направился к городскому колодцу, центру всех свежих новостей в любом городе, сколько бы жителей не проживало в его пределах. Мне повезло, у колодца стояли две женщины неопределённого возраста и что-то воодушевлённо обсуждали, не скупясь на эмоциональные восклицания, осуждающее покачивание головами и прочие охи-ахи. Голову готов дать на отсечение, что эти две являются главные городскими сплетницами, мимо которых незамеченной даже муха не пролетит, её непременно увидят и осудят за неровные крылья и недостаточно уверенный полёт. Я поправил одежду, пригладил волосы и решительным шагом направился к дамам, которые при виде меня притихли и расплылись в таких сладких улыбках, что у меня даже зубы заныли. Интересно, почему все сплетницы ведут себя одинаково, может, в каком-то укромном уголке есть специальная академия сплетен и слухов? Глубоко законспирированная, чтобы непосвящённые смогли её найти?
  - День добрый, дамы, - короткий вежливый кивок и официальная улыбка одними уголками губ, - чудные погоды нынче стоят.
  - Ваша правда, господин инквизитор, - сладенько протянула одна из женщин, потолще и посмуглее, я для себя назвал её Смуглянкой, - как ведьму проклятую арестовали да Вы приехали, так сразу и погода наладилась, и жить захотелось.
  - А до этого плохо было?
  - И не говорите! - прижала натруженную, покрытую вылезшими венами руку к груди вторая из дам, которую я моментально окрестил Белянкой. - Такой ужас творился, до сих пор, как вспомню, так мороз по коже! Спать ложишься и не знаешь, проснёшься или нет, утром даже с постели вставать не хочется!
  Я с глубокомысленным видом покачал головой:
  - Да, чёрные проклятия - это страшно. Кто же его на вас наслал, не знаете?
  Вопрос прозвучал несколько даже наивно, но при этом таил в себе немалый подвох. Дамы, подобные Смуглянке и Белянке обожают считать себя всезнающими и мысль о том, что сам инквизитор спрашивает у них совета, чрезвычайно польстила женщинам. Они заулыбались, приосанились, переглянулись и Смуглянка с ноткой благожелательного снисхождения ответила:
  - Как не знать. Ведьма проклятая, которую арестовали, и наслала.
  Ну, официальная версия мне уже известна, хотелось бы проверить наличие дополнительных козлов отпущения, ведь наверняка имеются.
  - А может, другой кто?
  Дамы опять переглянулись, в этот раз озадаченно.
  - Да кому это нужно? - пожала плечами Белянка, ища у своей подруги поддержки сказанному. - Мы люди добрые, живём по закону и совести, никому вреда не чиним.
  Угу, охотно верю. Особенно вы никому и никогда ничего плохого не сделали, слухов злых ни про кого не пускали. То-то девица молодая, вас у колодца заприметив, домой предпочла вернуться, воды не набрав, да и мужчина, нетвёрдо стоящий на ногах, похмеляться в другое место пошёл.
  - А ведьме зачем понадобилось вас проклинать? Она же, насколько мне известно, уж лет пять в вашем городке живёт и прежде ничего дурного не делала.
  - Ну да, - неохотно признала мою правоту Смуглянка, - даже помогала.
  Говорить хорошее даме явно было непривычно, поэтому она растерянно замолчала, усиленно колупая землю носком поношенной туфли, годной по размеру для детской игрушечной лодки, которые весной в ручьи запускают.
  - Зато жила дичком на особице, - пришла подруге на помощь Белянка. - А чего, спрашивается, честной женщине людей добрых сторониться? Ясное дело, замышляла недоброе, вот особицей и жила.
  Железная логика. Самое смешное, что, если бы Вероника стремилась быть в центре внимания, ей и это бы после ареста в укор поставили. Арест он вообще любое действие в коварное и продуманное злодейство превращает. Я вздохнул, подавляя вспыхнувшее в груди раздражение на дам, готовых любого человека в грязи вывалять и продолжил непринуждённым тоном:
  - Значит, одна ведьма жила, ни мужа, ни детей у неё не было?
  - Ой, да кто её возьмёт! - отмахнулась Смуглянка и не без кокетства улыбнулась. - Кому и зачем может понадобиться колдунья, если вокруг и приличных девиц в достатке?
  - Ну, засматривались парни-то на Веронику, Пауль, гончар, тот даже сватался к ней, - неуверенно заметила Белянка.
  - Приворожила! - тоном не терпящим возражений отрезала её подруга и даже ногой притопнула. - Присушила парня, ведьма поганая, а замуж за него не пошла. Он, бедный, даже из города уехал.
  Чтобы приворожённый смог покинуть объект своей страсти иначе, как вперёд ногами? Это что-то новенькое в мире любовной магии! Да и какой смысл проводить приворот, рискуя навлечь на себя в случае разоблачения гнев жителей и Всеобщего совета магов, если не собираешься жить с тем, кого присушила?
  - А как Пауль пережил отказ Вероники стать его женой?
  Для приворожённого такой отказ - верная смерть, несчастный должен был погибнуть максимум за три дня, перед смертью сойдя с ума, и, не исключено, даже начав кидаться на других девиц. Женщины озадаченно переглянулись, наконец, Смуглянка растерянно пожала плечами:
  - Да как... Уж не обрадовался, ясное дело. Неделю ходил как в воду опущенный, всё из рук валилось, потом немного оправился, но прежним весельчаком так и не стал. Перед своим отъездом, за месяц где-то до беды-то этой, Веронику на улице прямо остановил, сказал, что, мол, неволить её не станет, но, если она передумает, пусть только весточку ему пришлёт. Он сей же час всё бросит и к ней примчит. Записульку ещё какую-то в руку ей пихал, видать, с адресом, да ведьма не взяла, поблагодарила, но сказала, что её слово крепкое и обратного решения не имеет.
  Любимая присказка Вероники. По моим губам промелькнула лёгкая ностальгическая полуулыбка, которую я усилием воли погасил прежде, чем остроглазые тётки успели её заприметить.
  - А больше никто к ней не сватался?
  Женщины не сговариваясь расхохотались
  - Скажете тоже, господин инквизитор, - фырча от смеха выдавила Белянка. - Она же ведьма, девица самая непотребная, у гулящей и то больше шансов замуж выйти да приличной дамой стать!
  Я так и вскинулся, словно боевой конь, заслышавший сигнал к атаке. Девица, значит, непотребная, хуже гулящей?! Что же вы, как напасть какая приключится, сразу к этой непотребной бежите, слёзы с соплями по лицу размазывая?! Или пока нужна, так хороша, а потом вон из дома и жизни, точно мусор?! Я медленно с шипением выдохнул через плотно стиснутые зубы.
  - Чавой-то это вы, господин инквизитор? - опасливо вопросила Смуглянка, бочком отодвигаясь от меня и выставляя вперёд свою подружку.
  - Ещё не оправился после проведения ритуала, - буркнул я, красочно представляя, как развеиваю двух мерзких тёток пеплом.
  - Может, вам прилечь? - сердобольно пролепетала Белянка и даже руку ко мне протянула погладить, да не насмелилась. - Стоит ли себя трудить, ведьму через десять дней всё одно сожгут, больше-то некому насылать такую беду на нас.
  Я опять выдохнул, беря эмоции под контроль.
  - А что стало с кузнецом?
  - Каким это? - Смуглянка, предчувствуя сплетню, жадно подалась вперёд, чуть покрасневший от возбуждения кончик её курносого носа слегка подрагивал.
  - Видимо, господин инквизитор про Бадьку говорит, ну, помнишь, который Веронику в кустах тискал, - радостно, словно свет ведает, какую благую весть сообщала, протараторила Белянка.
  -А-а-а, - разочарованно протянула Смуглянка, - это... А я-то думала...
  - Так что с ним стало?
  Женщины переглянулись, ответили разом:
  - Да ничего, сгинул в чёрный мор одним из первых. Мы ещё удивились, вроде, здоровый мужик, а три дня всего и прохворал.
  Получается, кузнец после нападения на Веронику жил ещё минимум четыре дня. Очень интересно. Проклятия, которые насылают рассерженные ведьмы, действуют моментально, но, может, тут какая-то особенно изощрённая была формулировка? Эх, какая досада, что Вероника не желает со мной разговаривать, ведь это же в её интересах! Или, может быть, она знает, что виновна, потому и молчит?
  - Кто из владеющих магией остался жив после эпидемии?
  Дамы растерянно пожали плечами и снова ответили одновременно:
  - Да только травница одна. Провидец ещё в день вашего приезда удавился, не смог, бедолага, потерю магии да зрения с речью перенести.
  Очень интересно. И подозрительно, ведь магический дар не появляется у слабых телом и духом, он выбирает самых стойких, способных держать удар. А может, провидец что-то знал, и от него предпочли избавиться? Тогда это точно не Вероника, ведь к моменту смерти провидца она была уже в тюрьме. Правда, у неё могли остаться сообщники, такое тоже не исключено. Я небрежно поинтересовался, где проживает травница, задал ещё парочку вопросов исключительно для отвода глаз и, почтительно поцеловав заалевшим орт смущения и даже онемевшим от неожиданности женщинам руки, прогулочным шагом направился прочь от колодца.
  Больше всего на свете мне хотелось направиться прямиком к травнице, но делать этого, определённо, не стоило, ведь, если кто-то, заметая следы, избавляется от возможных свидетелей, жизни травницы и так грозит немалая опасность. А мой визит и вовсе может стать для неё роковым. Эх, жаль всё-таки, что провидец умер, он мог бы о многом рассказать, причём не только уже свершившемся, но и грядущем. Конечно, он лишился зрения и речи, но наверняка можно было найти способ общения с ним. А травница... С точки зрения магии эта категория самая слабая, их сил хватает лишь на простейшие обезболивающие заклинания да усиление действия отваров и прочих настоев. Зато травницы, в отличие от всех прочих, весьма наблюдательны и умеют делать далеко идущие выводы не хуже инквизиторов. Правда, если она лежит бесчувственной колодой, не способной даже веки приподнять, толку от неё не будет никакого. Ладно, на месте разберёмся, что к чему. Я невольно проследил взглядом за худощавым пареньком в просторной, явно с плеча рослого и крупного мужчины одежде и задумчиво застыл на пороге кузни. А что, если попробовать исцелить травницу огнём дракона? Я потянулся к спрятанной на груди склянице и досадливо цокнул языком, вспомнив, что подаренный язык пламени уже потратил на Веронику, а новый Эрик сможет мне подарить не раньше, чем через три дня, когда луна новая родится. Ну что ж, значит, пока обойдёмся, а дальше видно будет. В конце концов, если травница сразу не померла, значит, сможет и ещё три дня потерпеть.
  - Вы, господин инквизитор, заходите али как? - с плохо сдерживаемым нетерпением окликнула меня невысокая крепкая женщина, на которой длинный кузнечный фартук смотрелся на удивление уместно, как и заткнутые за пояс клещи.
  - Прошу прощения, - я виновато улыбнулся, - задумался.
  Женщина коротко кивнула, внимательно глядя на меня живыми чёрными глазами под ровными дугами бровей, уголки чётко очерченного рта время от времени подрагивали. Пожалуй, если бы не эта дрожь и два грубых рубца слева у виска, даму можно было бы назвать безукоризненно прекрасной. Я посмотрел на руки, огрубевшие, покрытые многочисленными следами от ожогов, ссадинами, но при этом сохранившие изящную форму и явно аристократическую тонкокостность. Хм, такую даму уместнее было бы увидеть в бальной зале, в крайнем случае, на женской половине богатого купеческого дома, но уж никак не в прокопчённой кузне, среди тяжёлых молотов и обрезков железа.
  - Хотите что-то заказать? - женщина спрятала под низко надвинутый чепец упавшую на плечо чёрную пушистую прядь. - Я могу выполнять кузнечную работу любой степени сложности.
  - Не женское это дело - молотом махать.
  Я сказал эти в общем-то банальные и не очень приятные слова с лёгкой улыбкой, но женщина моего веселья не разделила, наоборот, нахмурилась, плечами сердито передёрнула, ответила резко, не тая злости:
  - А что мне ещё оставалось делать, когда эта ведьма проклятая моего мужа со свету сжила, да и двух ребятишек за ним следом утянула?! Суму на шею вешать да по добрым людям начать побираться?!
  Ага, теперь понятно, что это за чаровница черноокая. А у кузнеца-то покойного губа была не дура, вон, какую кралю себе в жёны взял. Что ж, продолжим разговор, с каждой минутой становящийся всё более интересным.
  - Так ведь не просто так с вашим мужем беда приключилась. Люди говорят...
  Черноокая вдова кузнеца так и взвилась, так и забушевала, словно факел в бочку с порохом воткнутый:
  - Что они говорят, что?! Брешут всё, вот! Эта ведьма сама виновата, голову моему мужу кружила, по сто раз туда-сюда мимо кузни шныряла, как же, дела у неё важные да спешные! Ха, знаем мы эти дела! Раздразнила мужика, распалила его, присушила, ведьма проклятая, покоя лишила, а напору не уступала. Брезговала, цаца такая в постель к кузнецу ложиться! Мне с ним кувыркаться не зазорно, а этой принцессе, видите ли не по чину кавалер оказался!
  Ого, вот это страсти кипят в тихом да сонном городишке!
  - Так вы что же, готовы были, - я замялся, пытаясь быть максимально деликатным, - закрыть глаза на измену мужа?
  Вдова насмешливо фыркнула, глянула меня как на слабоумного:
  - А что мне, жалко что ли? Чай, с неё не убудет, да и у него ничего не отвалится. Бадигур у меня муж во всех смыслах слова сильный был, одной мне с ним тяжко приходилось, так я никогда не возражала, когда он свой пыл у других усмирял. А эта... тварь... Убила моего мужика, да ещё и деточек извела, не понравилось ей, видите ли, что Бадя мой её по-простому в кусты потащил, а не на ложе королевское возвёл!
  Я даже губу прикусил, чтобы не сказать, что настолько простое обхождение мало, кому нравится.
  - Расскажите, пожалуйста, подробнее о том дне.
  Женщина лицо ладонями крепко растёрла, из стоящей в углу бочки зачерпнула водицы, шумно попила, ладонью рот вытерла и выдохнула хрипло, устало, уже без прежнего запала:
  - Да что рассказывать... Поссорились мы в тот день, приколотил он меня малость. Я детей собрала, к травнице ушла, а в вечеру аж запекло всё у меня в груди, аж затрясло всю, так захотелось мужика своего увидеть.
  Даже запекло и затрясло? Оч-чень интересно! Налицо у нас сильнодействующий любовный приворот и что-то мне подсказывает, что не сам кузнец его делал.
  - Я детишек у травницы, святая женщина, как жаль, что беда такая с ней приключилась, оставила, а сама домой опрометью бросилась. Бегу и думаю, хоть час, хоть три, хоть до утра на коленях перед мужем стоять буду, а вымолю у него прощения. Нет моей жизни без него и быть не может.
  Вдова судорожно вздохнула, за плечи себя обхватила:
  - Домой прибежала, Бади ещё не было. Вы не поверите, такое отчаяние на меня нашло, я словно кошка блудливая по полу каталась, в голос кричала, так мне без мужа плохо было. Наконец, вернулся он. Я к нему на шею, а он меня отпихивает, отворачивается, смурной весь. Не сразу, но удалось мне у него прощения вымолить, снизошёл он до меня. А как после примирения нашего муж уснул, я вскочила одёжу его сложить да на кухне пошуршать, завтрак ему приготовить. Гляжу, а одёжка-то у Бади вся в подпалинах и пахнет так, словно в ней псину давно сдохшую хранили.
  Оп-па, становится всё интереснее. Такой запах весьма характерен для последствий проклятия, но если бы чары наложила Вероника, запах бы едва ощущался, он становится заметнее лишь со временем, чем дольше - тем сильнее. Получается, кузнец напоролся на что-то, несомненно, тёмное и старое... Хм, неужели, Вероника использовала такую магию для собственной защиты? Мне она о ней ничего не сказала, прочем, чародейка вообще не из тех, кто любит пускаться в объяснения.
  - И что же вы сделали?
  Женщина сконфуженно усмехнулась:
  - Смердела одёжа уж больно сильно, я её даже стирать не стала, в печи, где мусор палю, сожгла. А у Бади позже тишком и выпытала, как он на ведьму эту проклятую польстился, да она его огнём серым прижгла. Я мужа хотела целительнице показать, да она его не любит, домой к себе приводить запретила, настоев до порошков только дала. Не помогли они, сгинул муженёк мой, эх...
  Я ещё раз внимательно посмотрел на женщину.
  - А вы после смерти мужа сильно изменились?
  Вдова глазами озадаченно похлопала:
  - Сначала пластом лежала, все думали, помру, а потом, ничего, оклемалась. Травница за мной всё ходила, пока её проклятие не пристукнуло, такая славная женщина, добрая, хорошая и лежит теперь, точно колода. А я ничего, оклемалась, все говорят, даже похорошела и расцвела, словно и не любила никогда мужа-то.
  - А вы его во сне часто видите?
  Женщина покачала головой:
  - Совсем он мне не снится. Да что там, я ведь его лицо едва помню, вот такая вот я распустёха негораздая. Не успела мужа похоронить, как уже забыла.
  Ну вот, как говорится, что и требовалось доказать. После смерти объекта привязки и, сильно подозреваю, зачищения всех магических следов, у жертвы любовного приворота дела пошли на лад. А неслабый такой чародей живёт в Лихозвонье, тёмной магией не брезгует! Знать бы ещё, кто это да что с ним сталось? Только на данный конкретный момент для меня другой вопрос важнее. Куда теперь направиться: к Веронике или травнице? И та, и другая могут быть мне весьма полезны, только одна подобна колоде, а вторая не горит желанием со мной откровенничать, хотя не может не понимать, что от этого зависит её жизнь! Вот ведь женщины!
  Любезно простившись с вдовой кузнеца и от чистого сердца пожелав ей всего самого наилучшего, я покинул кузницу и направился... Нет, не к травнице и не к веронике, а домой, по пути яростно шепча формулу призыва дракона. Да, знаю, Эрик терпеть не может, когда его тревожат по пустякам, ему вообще чрезвычайно лестно считать себя вольной птицей, никому и ничем не обязанной, только вот дело моё отлагательств не терпит. В двух местах разом быть у меня не получится при всём желании, Вероника со мной откровенничать не спешит, а значит, право разговорить упрямую чародейку я предоставлю своему другу. Второго такого обаятельного балабола я не встречал, как знать, может у него и получится подобрать ключ к сердцу Вероники, раз у меня это так и не получилось за всё время нашего знакомства. Я зло тряхнул головой, досадуя, что нельзя просто взять и выдрать из сердца кусок, накрепко спаянный с одной медноволосой чародейкой. Хотя, сильно подозреваю, если бы такой манёвр был возможен, убирать пришлось бы большую часть, а то и вообще всё сердце, уж больно крепко она там угнездилась, зараза такая. Я опять тряхнул головой, завернул за угол и едва не сбил с ног встрёпанного и чрезвычайного недовольного Эрика, порты которого были натянуты наизнанку, а рубашка и вовсе была зажата в кулаке.
  - Ну, чего тебе? - сварливо буркнул дракон, сочно зевая и потягиваясь.
  - Ты решил вообще всех баб в городе оползать или хотя бы через одну?
  Дракон насмешливо фыркнул, глядя на меня со смесью интереса и снисходительности, как старший брат на младшего:
  - Завидуешь, что ли? Так не стоит, в Лихозвонье бабы и девки весёлые и ласковые, никому в своём внимании не откажут, тем более самому инквизитору. Наоборот, для них это честь невероятная будет.
  - Обойдусь от такой чести и её последствий, - пробурчал я, смущаясь, словно деревенский паренёк, впервые оказавшийся в борделе.
  Эрик плечом дёрнул, мол, как хочешь и уже совсем другим, лишённым дурашливости тоном спросил:
  - Так чего звал-то?
  - Ты сейчас отправишься в крепость...
  - Ку-у-да-а-а?! - ахнул дракон, на всякий случай отходя от меня на два шага.
  Я вздохнул и терпеливо, словно учитель не самому догадливому ученику, повторил:
  - В крепость. К Веронике.
  - Это той ведьме, на которую ты весь мой язык пламени извёл? Её ещё в чёрной ворожбе обвиняют?
  Если бы взглядом можно было поджигать, по Эрику бы уже вовсю плясали языки пламени, для дракона, впрочем, абсолютно безвредные. Друг понял, что ляпнул что-то не то, примиряющее вскинул руки и зачастил:
  - Ладно, ладно, я всё понял, не сердись. Я отправляюсь в крепость к этой, как её, Веронике, чтобы... А чтобы что?
  - Тебе нужно узнать, что за магическую защиту от домогательств она себе поставила. И как это связано с эпидемией в городе. А ещё узнай, кто из городских чародеев запрещённой любовной магией промышлял.
  - Запрещённой любовной магией? - восторженно ахнул Эрик. - Да ладно?!
  - Прохладно, - буркнул я, искренне не понимая восторга приятеля от грубого нарушения магических законов. - А я к травнице наведаюсь, попытаюсь с ней побеседовать, может, что и узнаю.
  - Люди говорят, она совсем плоха, колодой лежит, даже пальцем шевельнуть не в силах, - робко заметил Эрик, благоразумно не уточняя, что за люди сообщили подобные сведения. Ох, чует моё сердце, Лихозвонье покидать нам с большим скандалом придётся!
  - Вот я и говорю, попытаюсь с ней побеседовать, - повторил я и кивнув другу на прощание, направился к травнице.
  ***
  Вероника. Только попав в подземную камеру тюрьмы понимаешь, что тишина тоже имеет оттенки, мельчайшие незаметные в обычной жизни нюансы. Вот тихо шлёпает о камень сорвавшаяся вниз капелька, вот едва заметно скрипит попавший под ногу камешек, вот вдалеке забухали тяжёлые сапоги стражника. О, эти шаги, я научилась слышать их и узнавать даже сквозь сон! Два раза в день к этому приглушённому буханью присоединяется чуть слышное дребезжание ключей, верный признак того, что меня собираются кормить. А вчера к топоту стражника добавился стремительный, едва уловимый шаг вышедшего на охоту хищника, профессиональная поступь инквизитора. Я тогда даже и не предполагала, что этим инквизитором окажется Тобиас. Ах, Тоби... Я негромко вздохнула, но тут же нахмурилась, яростно передёрнула плечами, отчего сковывающие меня цепи оглушительно зазвенели. Права всё-таки была матушка Тобиаса, я редкостная дура! Моя жизнь висит на волоске, а я предаюсь давно уже никому не нужным мечтам да грёзам! А впрочем, что мне ещё тут делать прикажете, не наряд же подвенечный розоватым жемчугом вышивать! Я устало прислонилась к стене, привычно прислушалась. Как странно, в коридоре бухали, постепенно приближаясь к моей камере, шаги стражника, я рядом с ним звучала ещё одна поступь, какая-то странная, не похожая на шаги обычного человека. Ещё один инквизитор? Нет, сии господа предпочитают работать в одиночку и друг у друга на пути не вставать. Может, Тобиас отказался от дела? Тоже вряд ли, он не из тех, кто бросает начатое, не доведя его до блестящего финала. Палач? Снова нет, пытать ведьму после приезда инквизитора и до конца следствия запрещено законом, который жители Лихозвонья чтут с похвальным усердием. Может, стражник сынишку с собой привёл? Так у него никого не осталось, да и не станет страж родичами рисковать, к ведьме их водить.
  Шаги стихли, в замке зацарапался ключ, а затем ревматически заскрипела дверь. Я закрыла глаза, чтобы свет факела не ударил по глазам, и навострила ушки, невольно сжимаясь в комок. Кого это боги ко мне привели, добро или худо несёт мне нежданный визитёр? Откуда он вообще обо мне узнал?
  - Эй, ты, - мне в бок с силой ткнулся сапог стражника, - гость к тебе пожаловал, да ещё какой, самого господина инквизитора слуга! Смотри, гадина, не вздумай его даже пальцем тронуть, а то пожалеешь, что во время пыток не сдохла!
  Интересно, каким же это образом я могу навредить слуге, если меня крепко сковали сразу после ухода Тобиаса? Если только плюнуть, так от подобного безобразия мне же хуже и будет. Пытать-то меня, конечно, запрещено, но повалить на живот и исполосовать кнутом очень даже можно. Или лишить и так-то скудной еды, а то и воды. В первые дни моего заключения тюремщик весьма охотно продемонстрировал мне все свои возможности, да и сейчас не упускает случая ударить или оскорбить.
  - Полагаю, не стоит так грубо общаться с дамой, - с лёгким, едва уловимым порыкиванием заметил бархатистый голос, особенно характерный для юношей, уже покинувших пору детства, но ещё не вступивших в зрелость.
  Я осторожно приоткрыла глаза, из-под ресниц осмотрелась. Прямо напротив меня сидел худосочный парнишка, вроде бы ничем из себя непримечательный и простоватый, но ведьмино чутьё упрямо шептало мне, что это не так. И к мальчику надо присмотреться внимательнее и быть с ним очень и очень осторожной. Я выпрямилась, постаралась сесть поудобнее и одарила посетителя вежливой улыбкой, начисто игнорируя сопящего сбоку стражника:
  - Чем обязана визитом, сударь?
  Паренёк сверкнул белозубой улыбкой, отвесил мне изящный поклон и тоном записного ловеласа заворковал:
  - Госпожа Вероника, весть о ваших страданиях дошла до моих ушей, и я не медля ни минуты, ринулся к вам, дабы облегчить вашу скорбную участь.
  Ух, как сладко, уверена любительницы душещипательных историй непременно прослезились бы и не задумываясь отдали бы отважному рыцарю свои сердца и прочие части тела. Только я к сим барышням и в лучшие годы жизни не относилась, мда-с.
  - Вы гробовщик? - сухо поинтересовалась я, не спеша растекаться сахарным сиропом. - Мерки пришли снимать?
  Ответ последовал незамедлительно:
  - Сударыня, вас ожидает сожжение на костре, насколько мне известно, после подобной процедуры услуги гробовщика вам не потребуются.
  Юноша властным жестом выдворил стражника из камеры, дождался, когда затихнут его шаги за дверью и негромко продолжил:
  - Тем более, что Тобиас готов костьми лечь, чтобы доказать вашу невиновность.
  Вот как? Я невольно улыбнулась, но тут же сердце острой болью пронзили старые страхи и опасения.
  - Не думаю, что у него это получится.
  - Вы не верите Тобиасу? Или всё-таки причастны к произошедшему?
  Я молчала, с такой силой прикусив губу, что даже во рту появился металлический привкус крови. Да и что я могла сказать этому мальчику? Рассказать правду, чтобы он пересказал всё Тобиасу? Так лучше и надёжнее действовать напрямую, без посредников, только вот у меня духу не хватит выложить всё, как есть. В прямом смысле слова язык не повернётся. Моей руки коснулась тёплая ладонь, над ухом раздался полный участия и тепла голос, медовым сиропом дурманящий разум, подчиняющий чужой воле:
  - Послушайте, я понимаю, что мои слова могут прозвучать банально, но я искренне хочу вам помочь. Доверьтесь мне, откройтесь, клянусь, я сохраню вашу тайну.
  Хм, интересно, а Тобиас знает, что у парнишки сильно развита магия обольщения? Скорее всего, в курсе, ведь обмануть инквизитора очень сложно, тем более такого ответственного и проницательного, как Тоби. Я тряхнула головой, прогоняя дурман, и деловито поинтересовалась:
  - Вы вампир или дракон? Магией обольщения владеют и те и другие, да и истории о том, что вампиры не выносят солнечного света не более, чем досужие сплетни.
  Паренёк так искренне оскорбился, что будь я менее цинична, даже поверила бы и бросилась молить о прощении:
  - Сударыня, я искренен с вами!
  - Охотно верю. А магию использовали просто так, по привычке, да?
  - Теперь я понимаю, почему некоторые мужчины оскорбляя жён называют их ведьмами, - проворчал мальчуган, обиженно супя брови, словно избалованный карапуз, которому отказали в очередной конфетке.
  Я пожала плечами:
  - Да, я ведьма. И никогда этого не скрывала.
  - Вы посвятили свою жизнь магии и потому избегаете мужчин?
  У меня от удивления даже глаза округлились. Нет, конечно, я слышала о таких сподвижницах-чародейках, но даже в самых страшных кошмарах никогда не причисляла себя к ним.
  - С чего вы это взяли?
  Паренёк пожал плечами, глядя на меня с нарочитой беспечностью.
  - Вы не замужем и не стремитесь обзавестись семьёй, вообще избегаете общества мужчин, даже от Тобиаса пять лет назад сбежали.
  Интересно, чем же так покорил этот нагловатый мальчуган Тоби, что тот разоткровенничался с ним? Хотя, какая мне, по большому счёту, разница? То, что уже случилось, это всё равно не изменит. А если перестать молчать и рассказать, пусть не всё, но хотя бы часть? Я вскинула голову, дерзко сверкнула глазами:
  - А если я избегаю мужчин потому, что не хочу причинять им вред? Если Тобиаса я оставила не из-за прихоти, а чтобы спасти его?
  Паренёк нахмурился, глазами захлопал, пролепетал растерянно, явно выбитый из колеи моим заявлением:
  - От кого спасти?
  Я глубоко вздохнула, сглотнула не без труда:
  - Я проклята. Любой мужчина, воспылавший ко мне страстью и посмевший коснуться, обратится в пепел в течение семи дней. Проклятие закреплено кровью, а потому необратимо.
  Парнишка звонко присвистнул, проворно отшатываясь подальше:
  - Как же это вас так угораздило-то?
  Я только молча пожала плечами.
  - Значит, вы покинули Тобиаса, спасая ему жизнь?
  Я коротко кивнула, крепко стиснув зубы, чтобы щиплющие глаза слёзы не пролились и не побежали позорными ручейками по щекам. Какой резон плакать и сетовать на судьбу, если мужчина, который... которого... если мне суждено оставаться одной до конца моих дней?! Тем более, что дней-то этих осталось всего ничего.
  - А почему вы ему ничего не сказали?
  - Зачем? - слёзы всё-таки покатились по щекам, прокладывая дорожки в грязи. - Это всё равно ничего не изменит.
  Паренёк смущённо почесал в затылке:
  - Ну... Тобиас бы знал, что вы его любите...
  - И что?! - я и сама не заметила, как заговорила всё громче и громче, постепенно срываясь на крик. - Люблю, ненавижу, какая по сути разница, если я его даже обнять не могу?! Да что там, пока он меня любил, я его даже за руку взять не могла. Ведь тогда он был бы обречён! Как тот кузнец, что напал на меня! Его так проклятием приложило, что он кубарем по земле покатился, а потом пеплом рассыпался и четырёх дней не прошло! Вы хотите, чтобы то же самое произошло и с Тобиасом?!!
  Я замолчала, с трудом выравнивая дыхание и облизывая пересохшие губы. Паренёк же, хоть и напуганный вспышкой гнева, молчать долго не мог чисто физически:
  - А снять проклятие вы не пробовали?
  Вот и пришёл момент ещё одной безнадёжной истины. Что ж, сказав главное, глупо отмалчиваться в мелочах.
  - Пробовала. Мы с госпожой травницей много способов перепробовали, вполне возможно из-за наших экспериментов проклятие по всему городу и распространилось. Я не проклинала Лихозвонье, но косвенно всё-таки повинна в произошедшем.
  - Кто же это вас так приложил-то?
  А вот на этот вопрос, мальчик, я не отвечу тебе даже под самыми страшными пытками. И не потому, что не знаю ответа.
  - Уходи, - я отвернулась к стенке, всем своим видом демонстрируя, что разговор закончен, - мне нечего больше сказать.
  Паренёк поднялся, небрежно отряхнул колени:
  - Может, передать что-нибудь Тобиасу?
  Я упрямо молчала, стиснув зубы. Прошлое не вернуть, как бы сильно этого не хотелось, так какой смысл пытаться призывать давно ушедшие тени?
  День четвёртый. Говорящее молчание
  Покинув крепость Эрик, весь преисполненный важности полученных сведений, направился прямо домой, игнорируя многочисленные зовущие взоры, соблазнительные улыбки и даже откровенные приглашения, на которые жительницы Лихозвонья не скупились. Потом, всё потом, сначала нужно рассказать Тобиасу о том, почему медноволосая чародейка (и что он только в ней нашёл?) пять лет назад так безжалостно оставила его. К искреннему огорчению молодого дракона Тоби дома не было. Дородная баба, которую градоправитель приставил помогать господину инквизитору в домашних делах, вынимая из печи одуряющее пахнущие кислые лепёшки, сказала, что господин ещё не возвращался, но если добрый молодец желает, она, Янига, охотно накормит его обедом и напоит свежайшим молочком с горячими лепёшечками. От еды, вина и любви Эрик не отказывался никогда, искренне не понимая тех, кто ограничивал себя (а то и вообще отказывался от соблазнов) в одной из этих сфер, а потому плотно пообедал и покинул дом, решив, что бегать и искать Тобиаса - занятие неподобающее, чай, дракон молодой, а не дворняга подзаборная. Прогулка Эрика завершилась в одном очень симпатичном домике, молодая хозяйка которого была отличной мастерицей и шила такие тонкие рубахи, что их можно было даже сквозь свадебный браслет пропустить. У талантливой прелестницы молодой дракон пробыл до сумерек, задержался бы и дольше, да к красотке со службы вернулся её супруг и звучно забухал кулаком в дверь, громогласно требуя, чтобы его впустили в родной дом. Пришлось Эрику, сквозь зубы проклиная краткость службы стражников (нет бы сутки город патрулировали, лентяи, всё бы им лавки дома просиживать!), выскальзывать в окошко, крепко прижимая к себе скомканную одежду. На улице нагишом стало зябко, но одеваться времени не было, супруг явно не пришёл в восторг от украшения своего чела рогами и с рёвом укушенного осой быка вылетел на улицу, обещая блудодею такие муки, после которых боги забирают на небеса и звездой новой делают. Эрика подобные почести не прельстили, его и земная жизнь вполне устраивала, а потому он, сверкая в сумерках голым задом, понёсся быстрее ветра прочь от гостеприимного дома и его психованного хозяина. В самом деле, нет поводов для печали, красоток в Лихозвонье немало, чай, найдётся добрая душа, приютит бедного несчастного молодого дракона, обогреет его. Такая душа нашлась довольно быстро, девица обладала пышной фигурой, а полное отсутствие какой-либо родни делало её ещё неотразимей. Эрик охотно остался у девицы до утра, решив, что блуждать по ночному городу, рискуя нарваться на продолжавшего вопить что-то злобное рогоносца, всё-таки не стоит. Да, ему есть, что рассказать Тобиасу, но новости - не молоко, за ночь не прокиснут. Тем более что инквизитор, едва узнав о проклятье своей подружки наверняка порысит к ней, ещё и дракона с собой может прихватить, чтобы тот помог проклятие изучить да нейтрализовать, а оно, спрашивается, надо, второй раз за день в тюрьму топать? Ничего, потерпит чародейка до утра, чай не развалится, тем более, что она и дольше с этим проклятием жила.
  Утром выспавшийся, сытно позавтракавший и полностью довольный жизнью Эрик вернулся домой, но Тобиаса не застал. Огорчённая едва ли не до слёз Янига сказала, что господин инквизитор как вчера отбыл, так по сю пору и не возвращался. Молодой дракон от таких новостей встревожился, даже магией своего к инквизитору потянулся, чтобы проверить, всё ли с ним хорошо, но получил сердитую отмашку, не мешай, мол и успокоился. В самом деле, Тобиас взрослый и благоразумный, никакой беды ему не грозит, ранений или каких-то проклятий у него нет, Эрик бы их непременно почувствовал, так смысл волноваться и доставать глупыми расспросами в духе ревнивой супруги? Домой вернётся - сам всё обязательно расскажет, а пока можно использовать свободное время максимально приятно. Помнится, тут вроде как речка или озерцо какое-то неподалёку есть, искупаться можно, а, если повезёт, то и не одному... Молодой дракон с наслаждением потянулся, взял поданное ему больш8ое полотенце, явно дорогое, специально для инквизитора и его слуги из чьего-то сундука вынутое и отправился на речку, негромко насвистывая себе под нос.
  ***
  Тобиас. Дни неумолимо утекали, словно песок сквозь пальцы, а я только и мог, что зубами скрипеть да кулаки сжимать в тщетной попытке остановить неумолимый бег времени. Наступил уже четвёртый день моего расследования, а что я узнал? Да толком и ничего. Ну, приворожил кузнец свою жену, хотя вроде как никто в Лихозвонье любовной магией не промышлял, так что с того? Чародеек на свете много, ведьм, клятвой магической не скованных тоже хватает, сколько их инквизиция не гоняет, да и кузнец не узник, к Лихозвонью не прикован, без проблем мог найти колдунью во время поездки в другой город. Ещё я узнал, что провидец в день моего приезда повесился, но учитывая, что он потерял дар, ослеп и онемел, его смерть никого в городе не удивила. И то, что я чувствую, что это не случайно, ещё и с приворотом связано, смысла не имеет. Чувства - не свидетели и не доказательства, их в суде не представишь, Веронике они не помогут. Вчера я хотел побеседовать с травницей, так и тут не вышло, меня к ней даже не пустили. Огромный бородатый мужик, которого проще представить на большой дороге с дубиной, чем занимающимся честным трудом, меня дальше крыльца не пустил. Выслушал угрюмо, буркнул неприветливо, что госпожа травница уже спит и будить её он не позволит и дверь закрыл, а когда я опять постучал, без лишних слов и колебаний сгрёб меня за шиворот и вышвырнул в кусты, словно нагадившего на ковёр котёнка. И тот факт, что я инквизитор и веду расследование, мужика вообще не вдохновил. На все мои аргументы ответ был один: приходите утром, тогда и поговорите. И что мне было делать, брать дом травницы штурмом? Нет, чисто гипотетически такое возможно, только вот учитывая, что травница и так одной ногой в могиле, от моих заклинаний она и вовсе помереть может. А общаться с мёртвыми я не умею, я же всё-таки инквизитор, а не некромант. Бесцельно поблуждав около домика и вспомнив два десятка ругательств разной степени заковыристости, я плюнул и решил прогуляться по окрестностям, поискать магические следы, а если повезёт, то и с лесными или водными духами побеседовать, может, они меня на след верный наведут. О возвращении домой я даже не думал, жила травница от центра города, где мне домик выделили, далеко, тратить время на бесцельное блуждание туда, а потом обратно глупо, да и покидать мне её не хотелось. Я готова был чем угодно, даже жизнью дорогих мне людей поручиться, что над травницей нависла смертельная опасность, не просто так этот угрюмый бородач псом цепным у двери стоит. Что-то нехорошее таит в себе Лихозвонье и это что-то одним чёрным мором не ограничится, я бы сказал, что мор - это всего лишь эксперимент, проба сил, на горизонте копятся силы куда темнее.
  Мои подозрения усилились, когда даже через четыре часа дотошных поисков мне не удалось найти ни одного магического следа, даже самого затёртого отголоска ранее совершаемых заклинаний. Ни одного за четыре часа поисков, можете себе такое представить?! И это около домика травницы, которую в городе считали едва ли не земным воплощением богини! Духи леса тоже молчали, точнее, их совсем не было. Вы можете себе представить, чтобы лес был, причём довольно большой и густой, а духов, которые в нём живут и за них присматривают, от бед и напастей охраняют, не было?! С каждым часом не приносящих результата поисков мне всё меньше и меньше нравилось происходящее, я даже попытался, плюнув на с детства привитые мне правила хорошего тона пробиться к травнице, но её домик со всех сторон накрывал защитный купол-полуночник, активизирующийся поздним вечером и растворяющийся с первыми лучами солнца. Этот купол окончательно убедил меня в том, что травница не только в настоях и мазях разбиралась, но ещё и осознавала грозящую ей опасность и предпринимала всевозможные меры для того, чтобы её избежать. А ещё магическая защита указывала на присутствие Вероники, в полуночнике я отчётливо ощутил пульсацию её чар. Жаль, нельзя было с уверенно утверждать, пыталась Вероника открыть купол или, наоборот, ставила его, но она определённо знала о его существовании. Поскольку травница до утра была для меня недоступна, я набросал листвы и веток в дупло большого дерева, кинул на своё импровизированное ложе сверху плащ и устроился на ночлег, предварительно поужинав прихваченными из дома хлебом и жареным мясом. Нападения я не боялся, спящий инквизитор, особенно в период проведения расследования, закрыт магическим коконом, проникнуть сквозь который может лишь тот, кто не имеет даже тени дурного умысла. Хищники же и без всякой магии старались не связываться с инквизиторами, безошибочно ощущая (и признавая) исходящую от нас силу.
  Будь я героем романтическим, подобным тем прекрасным принцам, о которых так любят грезить молодые прелестницы, мне бы полагалось провести ночь в томных вздохах, бессмысленных стенаниях, созерцании звёздного неба и мечтах о любимой. Только я и в пору наивной юности считал подобное поведение как минимум странным, искренне не понимая, почему девицы в книгах предпочитают титулованных чахоточников (уверяю вас, все эти охи-вздохи, бессонница и метания верный признак чахотки скоротечной), а не здоровых парней, крепко стоящих на ногах и твёрдо знающих, чего они хотят от жизни. Такие персонажи, почему-то, неизменно описывались злодеями, в крайнем случае, первыми жертвами глупости главного героя. Я улыбнулся, вспомнив, как мы с Вероникой всегда смеялись над глупыми книжками, потом нахмурился, в очередной раз поняв, что пять лет назад и сам оказался в роли наивного простачка, затем сладко зевнул и уже через пять минут крепко спал, свернувшись клубочком и даже во сне ощущая тепло спрятанного в рукаве кинжала.
  Проснулся я от того, что любопытная пичуга, явно только-только вставшая на крыло, а потому никого и ничего толком не боящаяся, залетела ко мне в дупло и принялась склёвывать хлебные крошки с моего плаща. Пугать пичужку было жаль, я терпеливо дождался, пока она завершит свой завтрак и только после этого покинул дупло, в благодарность за ночной приют магией прогнав ещё больше разрушающих ствол древоточцев. Защитный купол уже исчез, но помня о суровом страже я сначала тщательно умылся, почистил одежду и вообще постарался придать себе максимально респектабельный вид. К моей искренней досаде, бородача мой облик не впечатлил, смотрел он на меня не скрывая подозрения и презрения, словно на жалкого побирушку, отирающегося у господского крыльца. Хорошо хоть, в дом всё-таки впустил, да и то только после угрозы разнести эту избёнку вместе с его обитателями мелкой трухой, если он меня не пропустит.
  - Сюда ступайте, - буркнул бородач, ступая по вычищенным до блеска половицам маленького, ядрёно пахнущего травами домишки, - туточки ждите, сейчас я её принесу.
  Судя по обстановке, меня оставили в гостиной, крохотной комнатке, в которой едва помещался круглый стол и несколько стульев, зато стены, стол, подоконник и даже пол украшали кружевные салфеточки, вышивки и прочие плоды рукоделия. Я осторожно опустился на старательно вышитую подушку, которая не осквернила бы и золотой трон, а не только простой деревянный стул со слегка шатающимися ножками. Судя по обилию и разнообразию рукоделий, это работы не самой травницы, а её благодарных пациентов. Я потёр яростно свербящий от травяного запаха нос. Что-то бородач задерживается, надеюсь, он не прячет от меня свою госпожу в каком-нибудь берестяном сундучке?
  - Вот, извольте видеть, - неприязненно прогудел страж травницы, на руках внося в комнатку плотно спелёнатый кулёчек, который я сначала принял за большую куклу.
  Травница оказалась именно такой, какими их изображают художники на своих гравюрах: невысокая, худощавая, с выбеленными временем волосами, старательно причёсанными и неумело (бородача работа, не иначе) заплетёнными в косу. Лицо женщины было смуглым и морщинистым, словно сосновая кора, щёки впали, нос заострился, точно у покойницы. Всё тело травницы было вялым и неподвижным, точно у марионетки с обрезанными нитями, единственное, что оставалось живо, так это глаза. О, её глаза завораживали и манили, просвечивали насквозь и при этом не судили, нет, принимали тебя таким, какой ты есть, прощая все уже свершённые и ещё предстоящие ошибки. А ещё эти глаза спрашивали, говорили, даже кричали о чём-то, но я никак не мог понять, о чём именно. Я сглотнул, выныривая из омута этих глаз, откашлялся и хрипловато от волнения спросил:
  - Вы меня слышите?
  Тонкие, высохшие словно пергамент веки дёрнулись, закрывая глаза. Я приободрился и уже увереннее продолжил:
  - Вы можете разговаривать?
  Двойное быстрое моргание стало мне ответом.
  - Не говорит она, - прогудел бородач, безо всяких усилий удерживая травницу на руках, - токмо моргает. Если один раз моргнёт...
  - Это да, а двойное моргание - нет. Я знаю.
  Впервые на лице угрюмого стражника старой дамы мелькнуло что-то, похожее на уважение. Мужчина одобрительно засопел, ногой пододвинул себе стул и сел, чтобы мне не приходилось тянуться, дабы увидеть лицо травницы.
  - Вы знаете, кто напустил на город чёрный мор?
  Веки медленно смежились, я облизнул пересохшие от волнения губы, готовясь к самому главному вопросу.
  - Это сделала Вероника?
  Я с шумом выдохнул, когда травница два раза быстро моргнула, но тут же задал ещё один животрепещущий вопрос:
  - Вы в этом уверены?
  Травница не только медленно закрыла веки, но даже попыталась зажмуриться, подчёркивая этим всю серьёзность сказанного. На миг, один единственный краткий миг я облегчённо откинулся на спинку стула, позволив себе не снять, нет, приподнять маску сурового и непредвзятого инквизитора. Травница уверена в невиновности Вероники. Первый свидетель защиты. Правда, толку от этого свидетеля немного, но она есть, а это уже хорошо. Лишь бы эта весьма почтенная госпожа меня не пыталась за нос водить. Я призвал дар инквизитора и спросил ещё раз:
  - Вы уверены, что Вероника не насылала чёрный мор на Лихозвонье?
  В глазах женщины отчётливо плеснула лукавая усмешка, но затем веки медленно и непреклонно смежились. Травница свято верила в свою правоту и всеми силами хотела убедить в этом и меня. Что ж, теперь спросим по-другому:
  - Вероника причастна к обрушившемуся на город чёрному мору?
  Взгляд травницы застыл, веки оставались неподвижны. Оч-чень интересно.
  - Вы не знаете, причастна она или нет?
  Веки закрылись медленно и неохотно. Я надул щёки, а затем с шумом выдохнул. Да уж, такими темпами говорить мы будем очень долго, интересно, бородач разрешит мне остаться в домике на ночь или придётся снова в дупле ночевать?
  Мой разговор с травницей длился целый день с перерывом на еду и кратковременный отдых. К моему огромному облегчению уже после первого часа моего визита бородач проникся ко мне доверием и предложил разделить с ними трапезу, но тут же посуровел и заявил, что на ночь он меня в домике не оставит. Госпоже травнице нужен будет полный покой, а инквизитор ночью в доме - удовольствие весьма сомнительное. На сомнительное удовольствие я не обиделся, тем более, что так оно и есть. Магия инквизитора обладает подавляющим действием, её далеко не каждый способен рядом терпеть. К моей искренней досаде за весь день этой бесконечной игры в да и нет я так и не смог точно установить, кого травница считает виновником произошедшего и каким боком причастна к этому Вероника. Ясно было только одно: главная виновница всех бед - женщина средних лет, привлекательная и обеспеченная. Действовала ли она с сообщниками или нет - не ясно, ради чего - не понятно, осталась ли она после совершённого в городе - не известно. Одним словом, мне предстоял долгий и муторный поиск чёрной кошки в чёрной комнате, притом никто не давал гарантии, что это именно то животное, та самая комната и вообще, кошка там, а не ушла давным-давно по своим делам. Я снова и снова пытался сузить круг поисков, выматывая и себя, и травницу, но тут мне послышался лёгкий полувздох-полустон. Я вздрогнул, оглянулся по сторонам, лишь позже сообразив, что этот зов прозвучал не в домике травницы, он доносился из крепости. Это был так называемый призыв сердец, незримая связь, формирующаяся между двумя наделёнными магией влюблёнными после первой ночи страсти. И активировался он лишь в том случае, когда одному из пары грозила смертельная опасность. Честно говоря, я был уверен, что моя связь с Вероникой давно оборвана, пять лет - срок немалый, особенно, когда любви уже нет, но сейчас призыв звучал всё сильнее и сильнее, он пульсировал у меня в крови, заглушая всё вокруг. Наскоро простившись с травницей и её верным стражем, я покинул маленький домик и поспешно направился в город. К той, что позвала меня спустя пять лет полной тишины и неизвестности. К той, кого я вычеркнул из жизни и своего сердца. К той, что каждую ночь приходила ко мне во сне.
  ***
  Вероника. Знаете, что самое страшное в тюремном заключении? Нет, не ожидание казни, от него можно отстраниться, с ним можно смириться или же до последнего надеться, что тебя оправдают и непременно спасут. И не скудость пищи и жутчайшие условия содержания страшны, к ним можно привыкнуть, как и к ненависти и страху стражников, которые совсем недавно почтительно кланялись тебе, встретив на улице. Самое страшное - это отупляющее и медленно убивающее все человеческие чувства бездействие. Сутки напролёт ты сидишь, прикованный к стене, практически ничего не видя и не слыша, отрезанный от всего мира и единственное, что у тебя остаётся - это воспоминания. Ты теряешь счёт времени, не можешь сказать, утро сейчас или ночь, холодно тебе или нет, да что там, в конце концов ты даже теряешь уверенность в том, что ещё жив! Стоит ли удивляться тому, что я жадно прислушивалась к любому шороху, раздающемуся из-за двери, ловила взглядом любой всполох света, случайно мелькнувший в моей камере, а ещё вспоминала рецепты и заклинания, даже прошлую жизнь перебрала едва ли не по секундам. Одним словом, делала что угодно, лишь бы не превратиться в отупевшее безучастное ко всему существо, доля которого костёр станет истинным благом, избавлением от постылого существования.
  Встреча с Тобиасом стала для меня серьёзным потрясением, взбаламутив всю душу, подняв с её глубин уже покрывшиеся плесенью забвения мечты, отболевшие обиды и полустёртые страхи. Больше всего на свете мне хотелось броситься ему на шею, прижаться всем телом, раствориться в его таком надёжном тепле, но именно этого делать было мне никак нельзя, иначе я могла навсегда потерять своего инквизитора. Навсегда... Какое неоднозначное слово... Вместе навсегда звучит окрыляющее, а потерять навсегда пугает до судорог. Я передёрнула плечами, поморщилась от резанувшего по ушам лязга цепей. Конечно, можно рассказать Тобиасу всю правду о проклятии, но что это даст? Он не чародей, развеять наложенное на меня проклятие не сможет при всём желании, а кроме того непременно захочет узнать, кто именно меня так проклял. А я не хочу причинять ему ещё большую боль, ведь ничто не убивает сильнее предательства близкого человека. Пусть лучше Тоби и дальше считает меня безжалостной и бессердечной ведьмой, во имя своей неутолимой лютой злобы сгубившей множество людей. Я вздохнула, поджала под себя левую ногу, радуясь тому, что она больше не болит. Нет, Тоби уверен в моей невиновности. Не знаю, почему, откуда, но он ни единого мига не сомневался в том, что к проклятию жителей я не причастна. Честное слово, мне бы такую уверенность, ведь я до сих пор думаю, что это мои попытки развеять проклятие привели к гибели жителей Лихозвонья! Я пошевелила затёкшими плечами, откинулась назад, уткнувшись головой в холодную осклизлую стену. А ещё Тобиас меня вылечил, причём, судя по скорости и успешности целительства, потратил на меня язык пламени дракона. Согласитесь, на человека, который тебе абсолютно безразличен, подобные уникальные артефакты ты расходовать не станешь, в лучшем случае лекаря позовёшь. Может, стоит всё-таки рассказать Тобиасу всю правду? Я покусала губу. Нет, всё не стоит, ни к чему вбивать клин в отношения родных людей, пусть даже один из родственников и повёл себя как редкостная скотина. А то, что Тоби стоит знать, я уже рассказала его слуге, довольно занятному юноше, кстати сказать. Не будь у меня магических способностей, я была бы уверена, что этот паренёк обычный человек, но магия безошибочно определила в нём молодого, недавно вставшего на крыло дракона. Интересно, что юный сын крылатого племени делает рядом с инквизитором? Не самое подходящее для него соседство, так-то. А Тобиас знает, что его слуга дракон? Глупый вопрос, иначе откуда бы у Тоби взялся язык драконьего пламени?
  Я выпростала из-под себя левую ногу и села на правую, чтобы хоть немного согреть изрядно заледеневшую ступню. Я не хотела признаваться даже самой себе, но невольно прислушивалась, надеясь услышать приближающиеся к моей камере знакомые стремительные шаги. И шаги действительно зазвучали, но не те, которых я ждала, а шаркающая поступь стражника. Хм, странно, неужели, уже пришло время вечерней похлёбки? Вроде бы ещё рано... Дверь сердито и протяжно заскрипела, явив Ангуса, ревматического старого стражника, который три года назад ушёл в отставку, но после чёрного мора выкосившего треть жителей Лихозвонья вынужденного вернуться на службу. Ангус был одним из немногих, кто относился ко мне без лютой злобы, видимо, сидеть дома, слушая бесконечное брюзжание супруги, ему надоело, и он был рад вернуться на службу. Стражник подошёл ко мне и нагнулся над замками многочисленных цепей, сковывающих всё моё тело. Он что, всерьёз думает, что я пыталась их открыть? Интересно, чем? Черенком деревянной ложки для похлёбки или ногтем? Я довольно громко хмыкнула, но Ангус не обратил на меня ни малейшего внимания, с неодобрительным громким сопением освобождая меня от цепей. Хм, это что-то новенькое, неужели меня, против закона, потащат на пытки?
  - Поднимайся, касатка, - продребезжал Ангус, с трудом разгибаясь и потирая поясницу, - переводим тебя в другую камеру. Приказ господина инквизитора.
  На миг мне показалось, что я ослышалась.
  - Что?! - прошелестела я, не узнавая собственного голоса.
  - В камеру другую тебя переводим! - закричал Ангус, приблизив свои губы прямо мне к уху. - Приказ господина инквизитора. А ещё велено тебя отмыть и накормить как следует, а то уж больно ты, мать, грязна да страшна!
  Тобиас приказал... Он заботится обо мне... Несмотря ни на что, он продолжает заботиться обо мне... Я закрыла лицо трясущимися руками и впервые за долгое время отчаянно разрыдалась дав волю переполнявшим меня чувствам.
  - Полно голосить-то, - проворчал Ангус, неловко хлопая меня по спине, - чай, не на костёр тащат, а в купальню. Пошли уже, сыро тут, да и знобко, я потом опять спать не смогу от ревматизма ентого проклятущего.
  Я судорожно вздохнула, размазывая слёзы и грязь по лицу:
  - Я... помогу вам...
  - Ты себе сначала помоги, - беззлобно усмехнулся стражник и сильным тычком направил меня к выходу, - ишь, помогальщица выискалась.
  Впервые за долгое, очень долгое время я вымылась в тёплой воде с густой, одуряюще пахнущей травами пеной, расчесала волосы частым гребнем, избавившись от колтунов и переоделась в чистую из небелёного льна с примесью крапивы рубаху. Растрогавшийся моей искренней радостью от таких простых и повседневных действий Ангус даже выделил мне обрывок ленты, чтобы я смогла заплести косу. Первые маги, создавшие этот мир, как же на самом деле мало надо для счастья! Камера, в которую меня отвели после моего купания, оказалась больше, а самое, главное, суше. У неё даже небольшое окошечко оказалось, забранное толстыми прутьями. Я подскочила к этому окошечку залезла на стоящую у стены грубую лавку, привстала на носочки и прикрыла глаза, с наслаждением ощущая жаркие лучи солнца на своём лице. Солнце... Как же мне его не хватало все эти долгие дни, наполненные тоской и отчаянием!
  - Ну, я тебе поесть принесу, а ты тут, стало быть, кхм, обживайся, - буркнул Ангус и ушёл, тщательно заперев за собой дверь.
  Поесть? Меня будут кормить? Я спрыгнула с лавки и закружилась по камере в ритме давно забытого вальса, босыми ногами загребая солому, которой был щедро засыпан пол. Боги, как же хорошо! А может, это всего лишь сон, сладкая грёза измученного и утомлённого разума? В таком случае, я не хочу просыпаться! Я опустилась на грубое ложе, зарылась лицом в солому, ещё хранящую слабый аромат прогретого солнцем поля и провалилась в безмятежный, как в детстве, сон.
  Проснулась я от того, что кто-то настойчиво тормошил меня за плечо. Для чародейки, кстати, такой способ пробуждения весьма привычен, беда не разбирает день на дворе или ночь глухая, она валится на голову, словно камень с горы, и человек, если дурное известие сразу его не пришибло, опрометью бежит к магичке, слёзно умоляя о помощи. Вот и мне неоднократно приходилось сначала вскакивать и бежать помогать какой-нибудь поймавшей отголосок древнего проклятия крестьянке и лишь потом просыпаться. Вот и сейчас я проворно вскинулась, нарвалась на закованную в железный доспех руку и лишь после этого сообразила, где нахожусь, и что происходит.
  - Тихо, тихо, касатка, - с лёгкой усмешкой прогудел Ангус, крепко удерживая меня за плечо. - Ишь, подхватилась, словно невеста к алтарю. Я тебе поесть принёс, на-ка вот.
  - Спасибо, - я жадно втянула запах тёплого хлеба и бульона, покрытого тонкой плёнкой жира. С самого своего ареста я не ела ничего подобного, другие стражники с ведьмой не церемонились, ни единого мига не сомневаясь в моей виновности. - Угоститесь со мной?
  Стражник добродушно заклёкотал-засмеялся, рукой махнул:
  - Чай, не до последней корки дожил, чтобы у арестантки подъедаться. Ешь, касатка, ешь, набирайся сил, они тебе ещё пригодятся. Как всё подчистишь, посуду на лавке оставь, я попозжа заберу. Ну, будь здорова.
  Ангус ушёл, не слушая моих сбивчивых, невнятных из-за набитого рта благодарностей. Я едва ли не в три подхода выхлебала бульон, подчистила миску остатками хлеба (и когда он только закончила, вроде бы целый ломоть был?) и запила всё чистейшей родниковой водой. От сытости, тепла и такой неождиданной, а потому особенно приятной дружеской поддержки меня разморило. Я поставила миску и кружку на лавку и опять опустилась на грубое ложе, которое сейчас мне казалась мягче всех пуховых перин. Конечно, днём спать - занятие глупое, но что мне ещё делать? Сетовать на судьбу и жалеть об упущенных возможностях? Нет уж, не сегодня. Я прикрыла глаза, медленно опускаясь в липкие сладкие тенёта сна.
  Не знаю, сколько я проспала, на дивные видения, такие упоительные и занимательные вначале, постепенно стали меня настораживать. Что-то было не так. Я попыталась проснуться, но веки словно были склеены и категорически не желали раскрываться, тело было вялым и расслабленным. Я попыталась встряхнуться и не смогла, да что там, даже мысли текли вяло, словно увязшие в варенье мухи. Ужасающая догадка пронзила мне мозг, от страха, окатившего меня липким потом, я даже глаза распахнула и сесть смогла. Забудь-трава! Эти дивные грёзы и безграничное умиротворение и довольство всем - результат её действия! Меня отравили, но зачем, кому это нужно? Я попыталась сползти на пол, но не смогла, ноги были словно чужие и приказов головы не слушались. Хуже того, с каждой секундой мне становилось всё тяжелее сидеть, тело клонилось назад, словно кто-то невидимый толкал меня в грудь, ещё и шептал умиротворяющее, что поводов для беспокойства нет, всё прекрасно, просто отлично, не стоит волноваться, можно просто лечь и расслабиться. Я отчаянно сопротивлялась дурману забудь-травы, но противостоять ей было нелёгкой задачей и для полной сил чародейки, что уж говорить про изрядно истощённую чародейку.
  - Тобиас! На помощь! - отчаянно возопила, а на самом деле лишь слабо прошелестела я и упала, безвольно раскинув руки.
  Беспамятство, лишающее воли и воспоминаний, окружило меня, какое-то время я ещё барахталась, а потом обессиленная сдалась. В конце концов, разве я не мечтала забыть обо всём на свете? Разве покой и тишина хуже вечной боли и суетных метаний? Серые со стальным отливом глаза сверкнули передо мной, чёткого рисунка губы что-то настойчиво шептали, не давая мне расслабиться и раствориться в бледном ничто. Я уже не понимала, зачем, но твёрдо знала, что мне нужно вспомнить имя этого сероглазого мужчины с резковатыми чертами лица.
  - Тоби, - хрипло выдохнула я и тут же мне в рот полилась какая-то невероятная дрянь, словно из гнилых мышей пополам с мухоморами сваренная.
  Я отчаянно отбивалась, вертелась, всеми силами пытаясь избавиться от невероятной гадости, и с каждым моим рывком чувствовала, как проясняется в голове, как всё послушней становятся руки и ноги, как растворяется, уходит такое пугающее теперь небытие. Мне снова хотелось жить и нормально дышать, хоть голова и была пустой и звонкой, словно новый барабан.
  - Хвала свету, - негромко, с заметной усталой дрожью произнёс над моим ухом голос, который я без труда узнала бы и из миллиона других голосов.
  Воспоминания яркими вспышками стали разворачиваться перед моим внутренним взором, каждый раз заставляя вздрагивать и хвататься за голову. Ой, как же это всё-таки больно: вспоминать! Я сжала ладонями пульсирующую от боли голову и вяло поморщилась, услышав менторский тон Тобиаса:
  - Это тебе наука на будущее, чтобы всякую дрянь в рот не пихала. Это же надо было додуматься забудь-травы наесться! И где ты её только раздобыла, горе моё?
  Хороший вопрос, правильный такой. Только вот ответа у меня на него нет. У меня вообще многие воспоминания ещё не вернулись, я помню лишь то, что связано с Тобиасом. Проклятая забудь-трава, даже тут нагадить ухитрилась!
  Я попыталась осторожно отодвинуться от инквизитора, но тут выяснилось, что двигаться мне некуда, потому как я сижу у него на коленях, и одной рукой меня крепко удерживают от падения с этих самых коленей. И то, что сидеть мне не очень удобно, ясно указывает на то, что движет господином Тобиасом не только желание помочь страждущей, но и менее возвышенные чувства. А проклятие-то по-прежнему в силе...
  - Пусти! - я отчаянно рванулась, забилась, словно птица в клетке. - Немедленно отпусти меня и никогда больше не трогай!
  Серые глаза полыхнули так, что им даже самая яркая молния позавидовала бы, губы инквизитора сжались, превратившись в тонкую линию, но вместо того, чтобы отпустить, меня лишь крепче прижали, стиснув так, что я собственными рёбрами все пуговицы на камзоле пересчитала.
  - Не отпущу.
  Да кто бы сомневался, Тоби, поди, и родами поперёк шёл!
  - Не отпущу, пока ты не расскажешь мне всю правду.
  Рассказать о проклятии или нет? Тобиас, в отличие от его слуги, полуправдой ограничиваться не станет, непременно подробностей потребует и деталей вплоть до самых мелких. Может, сказать, что я ничего не помню? Я опасливо покосилась на Тобиаса, заметила непреклонный блеск в его глазах и огорчённо поникла. Нет, такой отговоркой от него не отвязаться, господин инквизитор настроен весьма серьёзно. Ну, что ж, как говорила моя бабушка, если вы залезли в улей к лесным пчёлам, стоит ли огорчаться, что они вас покусали? Я глубоко вздохнула, виски потёрла, а затем быстрой скороговоркой выпалила, что мне прокляли и тот, кто возжелает меня, рассыплется прахом. Думаете, Тобиаса это испугало, и он поспешил ссадить меня с колен? Как бы ни так! Вместо того, чтобы ужаснуться возможной и весьма вероятной угрозе для жизни Тоби расплылся в улыбке и подрагивающим от радости голосом уточнил:
  - Так ты поэтому от меня ушла?
  Вот как до него достучаться, а? Я глубоко вздохнула, повернулась к Тоби, обхватила его лицо руками и чеканя каждое слово повторила:
  - Я проклята. Тот, кто возжелает меня...
  - Да помню я, - беззаботно отмахнулся этот... инквизитор на всю голову. - Ты поэтому ушла, да? Не хотела, чтобы я пострадал?
  - Я и сейчас этого не хочу, - я опять задёргалась, пытаясь освободиться, - поэтому отпусти меня, пока не поздно.
  - Уже поздно, - хрипло выдохнул Тобиас, накрывая мои губы своими.
  Поцелуи Тоби кружили голову ничуть не хуже забудь-травы, а моментально вспыхнувший в крови огонь желаний уничтожил все страхи, сомнения, обиды и лишь крупицы разума устало твердили, что не стоит поддаваться наслаждению, слишком суровой будет расплата.
  - Нет, - с трудом выдохнула я, изо всех сил упираясь ладошками в грудь Тобиаса. - Нет, я не хочу тебя терять.
  - Если ты помнишь, мы потеряли друг друга на целых пять лет, - жарко выдохнул Тобиас мне в ухо, и от его слов по телу пролетел ворох огненных мурашек.
  - Кроме того, мы уже целовались, так что проклятие, если оно есть, уже активизировалось.
  Я так и подскочила от этих слов, если бы Тобиас меня не держал, я бы точно на пол рухнула:
  - Нет! Это же всего лишь поцелуй... Нет, только не это!
  Я опять обхватила лицо Тобиаса руками, с тревогой и диким страхом принялась всматриваться в его глаза, до истерики боясь обнаружить там мутные всполохи активизировавшегося проклятия.
  - Да расслабься ты, - расхохотался инквизитор, опрокидываясь вместе со мной на узкое ложе, - я лечил тебя пламенем дракона, в его огне сгорают все проклятия. Но твою заботу обо мне я оценил, честно. Слушай, а что мешало тебе сразу всё мне рассказать?
  Огонь дракона? Проклятие уничтожено? От облегчения у меня звенело в ушах и перед глазами всё расплывалось, я попыталась ответить Тобиасу, но не смогла даже губами пошевелить, безвольно откинулась ему на грудь, впервые со дня страшных пыток потеряв сознание. Счастье тоже может быть непосильным, особенно, когда его уже и не ждёшь и не веришь в его возможность.
  День пятый. Тени прошлого становятся светлее
  Элеас фон Штубе, которого все в Лихозвонье звали просто Элеас, был человеком опытным и многое за годы своей жизни повидавшим. Он родился пятым сыном в семье небогатого дворянина и с самого детства прекрасно понимал, что оставаться в отчем дому в надежде на наследство нет никакого резона. С каждым годом четыре старших брата всё чаще намекали на то, что лишний младший рот, если не хочет закрыться навеки, должен покинуть родительский дом и начать жить своей независимой от родичей жизнью. Пока была жива не чаявшая души в младшеньком сынишке матушка, Элеас оставался дома, терпя постоянные издёвки и побои от старших братьев, учась давать им отпор, а то и убегать, если они, разъярённые непокорством младшенького, объединялись в едином порыве сократить поголовье фон Штубе на одного (пока одного!) отпрыска. Когда добрая женщина умерла, к искреннему облегчению супруга, уже присмотревшему себе новую жену, чей папенька жаждал объединить свой капитал с аристократическим титулом, Элеас ушёл из дома, прихватив с собой краюху хлеба да пять золотых, которые заботливая матушка закопала специально для него в дальнем углу хлева. Юный аристократ, в отличие от многих других птенцов благородных семейств, не питал иллюзий о своём особенном положении в этом мире, наверное, именно поэтому леди удача улыбалась ему гораздо чаще, чем всем прочим. Элеасу повезло получить место оруженосца у одного пожилого рыцаря, который искренне привязался к юноше и старательно учил ему всем премудростям дела военного и обхождения светского. К искреннему огорчению молодого воина, его благодетель во время одного из турниров получил смертельную рану от своего же собственного бастарда и умер, не успев ничего завещать своему оруженосцу. Элеас опять оказался на улице, но в этот раз его багаж был куда более солидным: помимо нового обмундирования, короткого меча с кинжалом и месячного жалованья при нём были ещё и полученные знания, каковые и помогли ему устроиться личным телохранителем одного весьма почтенного купца. У этого купца были три дочери, все красавицы и умницы, которых отец берёг пуще всех своих сундуков с золотом. Молодой рыцарь прекрасно понимал, что сии прелестницы ему не по чину, но пылкое сердце никогда не слушало доводов разума. Средняя дочь купца особенно выделяла папенькиного телохранителя, не упускала возможности улыбнуться ему, заговорить с ним, а то и украдкой передать какой-нибудь подарок: собственноручно вышитые платок, шарф, а то и рубашку. К чести отца стоит отметить, что он противиться счастью дочери не стал и благословил её на брак с Элеасом, стребовав с молодых клятв любить и уважать друг друга и родственных уз с прочими сёстрами не разрывать. Через шесть лет, когда Элеас и его супруга находились в ожидании четвёртого отпрыска их семьи, пришло время вспомнить и исполнить клятву о родственных узах. Старшая сестра овдовела (ходили упорные слухи, что в безвременной кончине супруга повинен его не в меру алчный братец) и приехала к своей сестрице и названному братцу, дабы залечить сердечные раны и вернуть пошатнувшуюся веру в благородство и справедливость. Не сразу, но добрые люди и безудержное кипение молодого, стремительно растущего города растопили лёд вдовьего сердца, Элеас даже начал подготовку к свадьбе своей сестрицы с плотником Веймиром, но тут грянул страшный чёрный мор, и счастливая жизнь канула в небытие. Элеас опять, в который уже раз, остался совсем один, но в этот раз у него не было ни сил, ни желания начинать всё сначала. Зачем карабкаться, сдирая руки в кровь, если вершина, которую ты достигнешь, однажды рухнет вниз, оставив тебя, искалеченного и ободранного, на руинах, с одними лишь воспоминаниями, раздирающими душу на кровавые лоскуты? Первым порывом Элеаса было последовать за семьёй, но приснившаяся в миг забвения жена со слезами на глазах умоляла его не поддаваться отчаянию, не губить свою душу чёрными делами, ведь иначе желанный миг встречи не наступит никогда. Элеас никогда не спорил с любимой супругой, не стал перечить ей и в этот раз, с головой уйдя в многочисленные заботы и хлопоты только-только начавшего оправляться после страшной беды города. А какая первостепенная задача встала перед градоправителем? Правильно, найти и должным образом покарать виновника свершившегося бедствия. Конечно, можно было свалить всю вину на чародейку Веронику, тем более, что в Лихозвонье вряд ли нашлась хотя бы пять человек, уверенных в её невиновности, но Элеас терпеть не мог рубить с плеча, предпочитал во всём и всегда разбираться досконально. Потому-то градоправитель и настоял на том, что необходимо пригласить в город инквизитора, пусть он сначала истину установит, а запалить костёр на городской площади дело нехитрое.
  Молодой инквизитор Элеасу понравился. Умён и при этом благороден, путей лёгких проторенных не ищет, наветам не верит, что особенно радует, да и за популярностью не гонится. Градоправитель за честь почитал оказать молодому инквизитору любую помощь, а потому, когда на пятый день расследования Тобиас пришёл к нему, встретил его с отеческой улыбкой и приглашением отведать с дороги горячего чаю. От чая Тобиас не отказался, но пить его не стал, помолчал немного, чашку в руках покачивая, а потом выпалил сбивчиво:
  - Хочу поблагодарить вас за гуманность в отношении арестованной.
  Элеас озадаченно нахмурился. Особенной гуманности к Веронике он, совершенно точно, не проявлял, чародейку держали в специальной камере и кормили её так, чтобы она раньше назначенного дня казни не померла.
  - Не понимаю... - медленно ответил градоправитель.
  Инквизитор искренне удивился:
  - Ну, как же, это ведь по вашему приказу её перевели в другую камеру?
  Элеас удивлённо приподнял брови, с досадой сообразив, что отчёта от тюремного стража всё ещё не получал. Хм, странно, Ангус никогда прежде не пренебрегал своими обязанностями, даже если сам не мог прийти, мальчонку с сообщением присылал.
  - Я никакого приказа не отдавал, - градоправитель неожиданно даже для самого себя улыбнулся, пристально взглянул на инквизитора, - возможно, сей великодушный жест совершил кто-то иной?
  ***
  Тобиас. Когда я вчера поздно вечером спасал Веронику от действия забудь-травы, я был уверен, что это градоправитель проявил великодушие и перевёл девушку в другую, более комфортную камеру. Сам я подобного приказа отдать не мог при всём желании, ибо инквизитор, даже уверенный в невиновности ведьмы и не скрывающий этого, не имеет права вмешиваться в условия её содержания. Иначе его могут обвинить в предвзятости и недобросовестности, а то и вовсе отстранить от расследования. Да, вот такая вот глупость, можно на всех углах кричать о том, что чародейка невиновна, но при этом нельзя и пальцем пошевелить для облегчения её пребывания под стражей. Градоправитель Элеас мне всегда казался человеком рассудительным и благородным, он вполне мог, всё тщательно обдумав, решить, что Вероника невиновна и постараться максимально облегчить ей жизнь. Вот потому-то, а ещё для того, чтобы обсудить с ним полученные от травницы сведения, свой пятый день расследования я и начал с визита к Элеасу. К моему искреннему удивлению, градоправитель об улучшении жизни Вероники ничего не слышал и никаких приказов по этому поводу не отдавал. Впрочем, не может не радовать то, что к полученному известию Элеас отнёсся вполне благодушно, решив, что это моих рук дело. Хм, неужели и, правда, Эрик от моего имени такой приказ отдал? С него, конечно, станется, но зачем тогда было травить Веронику забудь-травой? Я сделал небольшой глоток уже начавшего остывать чаю и покачал головой:
  - Инквизитор не имеет права вмешиваться в подобные дела.
  Элеас снова улыбнулся, в глубине его тёмных от навеки поселившейся печали глазах сверкнули озорные искорки:
  - Правила существуют для того, чтобы их нарушать. Однако, мне бы всё-таки хотелось, чтобы стражники своевременно извещали меня обо всех событиях в жизни нашего города.
  Оп-па, а вот это уже становится интересным.
  - Хотите сказать, что стражник из тюрьмы ничего вам не сообщил?
  - Более того, я его вообще ещё не видел.
  Элеас резко помрачнел, решительно отодвинул в сторону чашку с чаем и поднялся из глубокого кресла:
  - И это мне, смею заметить, очень не нравится.
   Продолжение можно прочитать здесь: https://prodaman.ru/Musnikova-Natalya/books/Chetyrnadcat-dnej-dlya-Veroniki
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"