Мусабеков Искандер Иминович : другие произведения.

Изнь, прошедшая под присмотром

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
  
  

Мусабеков Искандер Иминович

  
  
  
  
  
  
  
  

Таъкиб остида утган умр

(Жизнь, прошедшая под присмотром)

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

1998 г.

  
  
  
  
  
  
      -- КОРНИ
  
   Мой дед был довольно состоятельным человеком. Звали его Мусой, прибавляя к имени "бек", что означало принадлежность к высшему сословию. Так появилась наша фамилия - Мусабековы.
   Отец Имин Мусаевич Мусабеков родился в Китае, в городе Кашгаре, в 1892 г. Учился сначала в Шанхае, потом в Париже, где закончил финансовый экономический колледж. Он в со-вершенстве владел русским, узбекским, китайским, уйгурским и французским языками.
   Когда отец вернулся из Парижа, дед познакомил его в Пекине с крупным финансистом, которому принадлежали банки во многих странах, в том числе "Русско-азиатский банк" в Коканде (ныне этот город находится на территории Ферганской области Узбекистана). Отец был назначен туда доверенным банкиром. Сейчас эта должность называется "управляющий банком".
   Маму мою звали Халима. Отец ее был фабрикантом. Его предприятие находилось в Ташкенте, а фи-лиал - в Андижане (сейчас это областной центр в Узбекистане). На фабрике делали фаэтоны, телеги, кареты, седла и уздечки для лошадей.
   Дед по матери Саховуддин был высоким, красивым, с длинными усами. Любил нарядно одеваться - носил белые рубашки (летом - шелковые, зимой - шерстяные), под-поясанные черной шелковой тесемкой, и сапоги, а в руках всегда держал тонкую длинную тросточку. Ездил дед в одноместном фаэтоне без кучера, запряженном белой лошадью.
   История знакомства родителей достаточно романтична. Отец мой часто приезжал в Ташкент по делам и останавливался в доме у своего рассыльного почтальона, работавшего в Кокандском банке. А почтальон был соседом моей будущей мамы, и поэтому отец, бывая в Ташкенте, мог иногда ее видеть.
   В то время мама была полной, красивой 15-летней девочкой. Она училась в старом женском лицее (медресе). Маме нравился сын богатого купца Искандер, учившийся в мужском медресе. И ему она нравилась. Но вот появился мой отец и полю-бил маму. В то время ему было 27 лет, он уже был женат, имел двоих детей. Отец посватался к матери, дед Саховуддин не возражал, и в 1917 году они поженились. А Искандер, любивший мою мать, был очень обижен. Сказал, что "Саховуддин продал свою дочь за банкира", и уехал в Крым. Там он поступил на работу в НКВД (ЧК). Уже полковником, Искандер в 1933 году приезжал в Ташкент, был у нас в гостях. Очень удивился, узнав, что меня зовут Искандер.
   А дело было так. Когда я родился (в 1926 году), то отец спросил у матери, какое бы она хотела дать мне имя. Мама молчала, тогда отец улыбнулся и сказал, желая сделать жене сюрприз: "Назовем его Искандер". А мама - заплакала.
   Перед свадьбой дед Саховуддин поставил отцу три условия: во-первых, принять российское подданство; во-вторых, никогда не увозить его дочь из страны; а в-третьих, построить ей дом, и чтобы дом был оформлен на ее имя. Все условия были выполнены.
   Вскоре после женитьбы отец поехал в Кашгар, чтобы развестись с первой женой и привезти дочь Хайринисо. Ей тогда был всего один год. Отец очень хотел, чтобы она стала пианисткой. Поэтому, когда девочка подросла, отдал ее сначала в музыкальную школу, а затем - в соответствующее училище. Но музыкантом она так и не стала, а в итоге вышла замуж за заведующего складом в колхозе "Кизил кадам" ("Красные шаги").
   После революции отец работал управляющим Все-союзного объединения курортов. Ездил он в двухместном фаэтоне, запря-женным двумя лошадьми. На службу уезжал точно в 9:30, а возвращался к 16:00 - тогда в стране был пятичасовой рабочий день. Пообедав, отец ложился отдыхать, а вечером обычно приходили гости, играли в преферанс, в шахматы. Большим успехом пользовались мамины пироги, торты, рулеты, печь которые она научилась в кондитерской у своего дяди. Дома была огромная кухня с русской печью, где мама и хозяйничала.
   Среди гостей помню человека с большой головой. Я его очень боялся. Впоследствии узнал его по фотографиям: это был секретарь ЦК Компартии Узбекистана Усман Юсупов.
   Мой дед Мусабеков, живший в Китае, умер в 1930 году. Отец очень переживал, плакал. В 1933 году к нам приезжала погостить его мать, моя бабушка Хурихон. Я называл ее "старшая мама". Она хотела увезти меня с собой в Кашгар и часто го-ворила мне: "Я подарю тебе осленка и жеребенка. Будешь сам ездить в фаэтоне!". Папа молчал, а мама категорически отказала.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   2. АРЕСТ ОТЦА
  
   12 января 1938 года папа не вернулся домой. Мы ждали всю ночь. На следующий день пошли к нему на работу. Одна сотрудница рассказала, что к товарищу Мусабекову пришел какой-то военный и они ушли вместе. Затем отец вернулся и сказал: "Если подойдут сроки выдачи путе-вок, то действуйте без меня. Вот вам ключи от сейфа".
   Мы с мамой очень удивились и растерялись, так как, кроме Искандера, никаких друзей, носивших военную форму, у отца не было, а Искандер был в это время в Крыму.
   Искали во всех больницах, даже в морге, но отца нигде не было. В 4 часа утра неожиданно пришли трое военных, и, показав ордер, начали обыск, который продолжался до 12 дня. Они ничего не нашли, забрали лишь охотничье ружье. И только тогда мы узнали, что отец арестован как враг народа. Это было 15 января 1938 года.
   После ареста отца все родственники от нас отвернулись, они боялись к нам приходить. Мы ничего не знаем про них до сих пор.
   Ежедневно в 4 часа утра на мотоцикле стал приезжать следователь Соловьев. Он кричал на маму, говорил, что арестует ее, а меня заберет в детский дом для беспризорных или в трудовую колонию, если она не ска-жет, с кем дружил отец и кто приходил к нам в гости.
   Так про-должалось до 1940 года. Каждый день приезжал следователь и допрашивал маму. Еще с вечера она собирала два свертка: побольше - мне, поменьше - себе, на случай, если заберут ночью.
   В то время мы жили очень трудно, почти нищенствовали. Мама была издергана до предела. Однажды зашла в гастроном. Увидела на прилавке шоколад, взяла одну плитку и невольно побежала. Продавец, заметив, бросился за ней с криком: "Держите воров-ку!". Какой-то прохожий остановил его и сказал с укором: "Мало ты нас обсчитываешь, не стыдно тебе бежать за ней? Ведь плитка шоколада стоит всего 70 копеек". Продавец вернулся, а я побежал за мамой. Она плакала и проклинала отца, оставившего нас в таком тяжелом положении. "Как он мог стать врагом народа? Как он мог думать о том, чтобы убить Сталина?!. Зачем он женился на мне?" - плакала и мяла шоко-лад, который уже совсем растаял.
   Потом она долго мыла руки, а никто из нас не притронулся к этому шоколаду.
  
  
  
  
  
      -- СЫН "ВРАГА НАРОДА"
  
   Я тогда учился в 6-ом классе. Учительница русско-го языка и литературы, заходя в класс, обычно говорила: "Вы счастливые де-ти! Сталин вам помогает, проявляет о вас заботу. Он любит детей. Но вот появились враги народа и хотели убить Сталина". Ребята вскакивали, начинали крича-ть: "Отец Искандера - враг народа! Бей его!!" - и принимались меня бить. Учительница, смотря на это, довольно улыбалась. Я убегал на улицу, вытирал слезы, плакал и говорил: "Папа, почему ты так поступил? Неужели ты не думал о нас? Зачем тебе нужно убивать Сталина?" После этого я ходил по улицам, в класс не возвращался. Боялся, что меня опять будут бить.
   Мы жили очень тяжело, денег порой не хватало даже на хлеб. Как-то раз директор школы увидел. что я и мама стоим на улице и просим милостыню, и был очень удивлен. Он оказался добрым человеком, маму принял на работу в школу уборщицей, а учительницу русского языка и литературы отругал.
   В 1940-ом году нам повезло: у нас появилась квартирантка. Одну комнату мама сдала заведующей детским садом Солтановской. Оказалось, что председатель НКВД водит своего ребенка именно в этот детский сад. Солтановкая как-то встретила его и сказала. что следователь Соловьев постоянно приходит к нам домой, кричит на мать, угрожает, что арестует ее. Видимо, председатель НКВД запретил своему подчиненному делать эти визиты, так как после этого они, наконец-то, прекратились. Квартирантка оказала нам еще одну услугу - мама умела хорошо готовить, и она приняла ее на работу в детский сад поварихой.
  
   Угнетали не только материальные трудности, но и то, что вдруг мы оказались отверженными, семьей врага народа. Казалось, незачем и не для чего жить.
   При селекционной станции имени академика Шредера под Ташкентом было подсобное хо-зяйство. В 1939-м году меня пригласили туда поработать, собирать картошку. Недалеко от станции находи-лось глубокое озеро. Там я иногда плавал, загорал. Но однажды - решил утопится, не хотел быть сыном врага народа.
   ... Я чувствовал, как медленно ухожу под воду. Открыл глаза, увидел прямо над головой сквозь толщу воды огромный диск солнца, и обрадовался, что тону. Но вдруг кто-то подплыл, обхватил меня и вытащил на берег.
   Я сказал этому человеку:
   - Зачем вы меня спасли?! Я хотел утонуть.
   Он спросил:
   - Что с тобой произошло? Ведь жизнь так хоро-ша, а ты хочешь умереть! Вообще, где ты живешь? В этих краях я тебя не видел.
   - В Ташкенте, - ответил я.
   Он привез меня домой, поговорил с мамой и сказал ей, чтобы больше меня не отпускала на станцию.
  
  
  
      -- "ХОЧУ НА ФРОНТ, ЧТОБЫ МЕНЯ УБИЛИ"
  
   В 1941 году, когда началась война с фашистской Германией, я решил пойти добровольцем на фронт - хотел, чтобы меня убили.
   С заявлением пришел в военкомат, к комиссару. Он спросил, сколько мне лет.
   - Пятнадцать.
   - Исполнится тебе шестнадцать, все равно заберу. А сейчас, если действительно хочешь помочь фронту, вот направление на завод "Красный Октябрь", эвакуированный из Ростова. Вчера оттуда звонил директор, говорил, что не хватает рабочих рук.
   Завод этот действует в Ташкенте и поныне. Сейчас он называется "Узбексельмаш".
   Я пошел на завод. Строительство только начиналось, поднима-ли стены. Нашел служащую, которая ведала приемом на работу, и подал ей направление. Она обратилась к сидевшему рядом молодому человеку:
   - Если хочешь, Саша, возьми к себе в цех этого паренька, покажи, что ему делать, и объясни наш девиз - все для фронта, все для победы.
   Эта женщина также сказала, что слышала, будто товарищ Сталин должен издать указ, по которому работников военных заводов на фронт забирать не будут. "Наверное те, кто не хочет на фронт, хлынут теперь на завод".
   - Как тебя зовут? - спросил парень.
   - Искандер.
   - Что значит "Ис-кандер"?
   Я объяснил, что Александра Македонского на Востоке называли Ис-кандер Зулкайхор (Зулкарнайн - ???) .
   - А, значит ты мой тезка? Ну что ж, идем, Саша, - сказал он, и мы поехали на вокзал.
   Там выгружали станки из вагонов. Мы взяли один, погрузили на машину и повезли на завод. Сделали для него че-тыре цементные "подушки" и установили станок. Я был так рад, что глаза наполнились слезами: наконец я почувствовал себя нужным.
  
   Я работал на заводе по 18-20 часов. Лягу у станка, усну, но тут же приходит мастер и будит: "Хватит спать, вставай." Однажды он ко мне подошел и говорит:
   - Саша, тебе зарплату не выписали, ты забыл заявление подать, и приказа на тебя нет. Быстро пиши заявление и автобиографию.
   А потом, подумав, добавил:
   - На завод-то тебя не возьмут. Мы ведь делаем 80-миллимет-ровые мины для минометов, минометы, запчасти для "Катюш". Все рабочие имеют допуск. Товарищ Ста-лин нас назвал участниками трудового фронта. А ты, оказывается, сын врага народа. Ты мне нравишься, Саша, я хочу, чтобы ты остался на заводе. Давай сделаем так: заявление я сейчас отнесу, а автобиографию, скажу, он напишет потом. Сейчас , мол, некогда, суматоха, Гитлер стоит под Москвой. А там, может быть, и забудут.
   И действительно, я проработал на заводе 5 лет, и никто у меня ав-тобиографию не спрашивал.
  
   В 1943 году я опять пошел в военкомат про-ситься добровольцем на фронт, с той же мыслью, что может быть - убьют. Комиссар просмотрел мои документы и сказал: "По приказу товарища Сталина, те, кто работают на оборону, имеют броню. Призывать я тебя не имею права".
   Трудясь на заводе, я одновременно учился в школе рабочей молодежи. Когда работал днем, то учился вечером, и наоборот. Школа подстраивалась под смену.
   Окончив школу, я поступил в юридический институт. Подал директору завода заявление о том, что буду работать только в ночную смену. Каждый день после смены утром я шел в институт.
  
  
  
   5. ВСЕ ДОРОГИ ЗАКРЫТЫ
  
  
   Закончилась война. Все мы были ужасно рады, надеялись, что жить станет легче. Вдруг домой пришла повестка. Меня вызывали в НКВД.
   ...Сотрудник хмуро со мной поздоровался и спросил, был ли я на фронте и чем занимаюсь. Я ответил:
   - Работал на военном заводе токарем, а сейчас учусь в юридическом институте.
   Он был очень удивлен и все запи-сал.
   А через несколько дней меня вызвал директор института. Стал кричать, стуча по столу:
   - Я уволил начальника отдела кадров за халатное отношение к служебным обязанностям! Она говорит, что не читала твою автобиографию. Ты сын врага народа! Принимать тебя в институт я не имел никакого права. Дети врагов народа не имеют права учится в юри-дическом институте, и работать тебе никто не разрешит. Вон из институ-та! Чтоб ноги твоей больше здесь не было! Я тебя в институт не прини-мал и ты здесь никогда не учился. Вот твои документы, - он взял мои до-кументы и бросил в горящий камин. Затем - открыл дверь, вытолкнул меня и плюнул в лицо.
   Закружилась голова, потемнело в глазах. Я вышел на улицу. Пошел, не разбирая дороги. Не помню, день был или ночь, я все шел и шел. Вдруг - резкий крик ишака. Я вздрогнул и пришел в себя. Смотрю - кругом зеленые поля, невдалеке - чайхана. Возле меня стоит ишак, запряженный в телегу. На телеге сидит старик. Я спросил:
   - Где я, отец?
   - Что ты, в своем уме? Ты в Зангиате. (Это в 18 километрах от Ташкента)
   - Что?!
   - Я еще раз тебе повторяю: в Зангиате.
   - А куда вы едете, отец?
   - В Ташкент, - ответил старик.
   - Заберите меня с собой.
   - Садись.
   По пути старик что-то говорил, о чем-то спрашивал, но я ничего не понимал и молчал. На ночлег мы остановились в чайхане, и лишь на следующий день в полдень были в Ташкенте.
  
   Несмотря на новый удар, обрушившийся на меня, я нашел в себе силы еще раз попытать счастья. Решил попробовать поступить в педагогический институт. В беседе с ректором признался, что сын врага народа. В приеме документов мне отказали. Был и в политехническом, результат - тот же.
   Я окончательно понял, что все двери для меня, сын врага народа, закрыты. Пришел домой, зашел в кладовую. Достал веревку, привязал ее к перекладине под потолком и повесился. Веревка не выдержала, оборвалась. Я упал и сломал левую руку. Зашла мама, увидела меня, заплакала было, но быстро заставила себя успокоиться и повела в находившийся неподалеку Ташкентский медицинский институт, где мне наложили гипс.
   Мама тогда сказала мне - как, впрочем, часто повторяла и после этого: "Я никогда не поверю, что твой отец - враг народа. Он любил Ташкент, любил свою страну. Если бы хотел, давно бы уехал за рубеж. Когда после революции многие уезжали, он говорил: "Что делают эти люди? Они нигде не найдут места лучше!"
  
  
   6. Я БУДУ АРТИСТОМ
  
   Наступил декабрь 1945 года. Как-то шел я мимо консерва-тории и увидел большое объявление: "Организован Ташкентский театральный институт им. Островского. Продолжается набор студентов на театровед-ческий, режиссерский и актерский факультеты. Набор идет на 2-ом этаже консерватории. Добро пожаловать!" Решил из любопытства посмотреть расписание занятий. "Мастерство актера..., речь... сценическая да еще урок танцев... Чему это они учат?" - размышлял я.
   В это время мимо прошел лысый человек, зашел в кабинет, потом вышел, опять прошел мимо меня и, наконец, остановился рядом.
   - Какое у тебя образование? - спросил он.
   Я сказал:
   - Два курса юриди-ческого, только меня отчислили. Вы меня все равно не примете. У меня отец арестован как "враг народа".
   Он улыбнулся:
   - Идём-ка ко мне в кабинет.
   Этот человек оказался Верхадским Михаилом Полиевктовичем, народным артистом Узбекистана, главным режиссером Театра Советской армии" и одновременно ректором Ташкентского теат-рального института.
   "Сын "врага народа" , - повторил он задумчиво, неподвижно глядя в одну точку, затем сказал:
   - Сталин - умный человек, но кто-то его подводит. Ничего, все еще изменится. Хорошо что тебя исключили из юридического института. Утром бы видел преступников, вечером - преступников, а здесь - ис-кусство! Ну-ка, изобрази такую сценку: "Зима, холодно, ты пришел, снимаешь пальто, растапливаешь печку".
   Я вышел из кабинета, вернулся, сделал вид, что снимаю пальто, рублю дрова, кладу их в печку, наливаю сверху керосин и поджигаю. Не горит. Вспомнил, когда мама ставила самовар, а огонь не разжигался, она снимала ичиги (сапоги из мягкой кожи) и поддувала ими. Я представил, будто тоже снимаю сапог, и повторил ее действия.
   Мой экзаменатор сказал:
   - Стоп! Ты будешь хорошим актером. Я принимаю тебя в институт. Завтра приходи на занятия.
   Утром я пришел в институт, зашёл к Верхацкому. Он завел меня в аудиторию и объявил:
   - Я его переманил из юридического института. Он учился на втором курсе. Это будет хороший актер.
   Однокурсники мне попались интересные, талантливые. Так, со мной учились будущие народные артисты СССР Закир Мухамеджанов и Яйра Абдуллаева, народные артисты Узбекистана Эркле Маликбаева и Вахид Кадыров. Всего нас было 7 чело-век.
   ... А в 1947 году меня опять вызвали в НКВД - контроль не ослабевал. Спросили, чем занимаюсь. Я ответил, что поступил в театральный институт. И услышал: "Мы знаем. Вы оказались честным человеком. Вот сын Абдуллы Кадыри (известный узбекский поэт), поступая в Ташкентский медицинский, скрыл свою биографию. Мы его арестовали, будем "перевоспитывать" в ГУЛАГе. А вы честно написали в анкете, что отец арестован. Мы попросили директора театрального института Верхацкого дать вам характеристику. Он ответил, что ни автобиографию, ни заявление Мусабекова не видел, но, тем не менее, сын за отца не отвечает, а выбрав профессию актера, вы никак не сможете повредить стране".
   Я испытывал чувство огромной благодарности к Верхацкому. Тогда я понял, что даже такое маленькое противодействие может иметь силу. И еще: верить надо не только в себя, но и в людей, которые помогут и защитят, если ты этого достоин.
   К слову, в 1949 году М.П.Верхацкого обвинили в космополитизме. В то время это грозило серьезными последствиями. Будучи главным режиссером в местном театре, он поставил спектакль "Дорога в Нью-Йорк", который кому-то сильно не понравился. Как всегда в таких случаях, первой была пресса. В центральной республиканской газете "Правда Востока" вышел фельетон, смысл которого - "Все дороги Верхацкого ведут в Нью-Йорк". Насколько я знаю, он отсидел, затем, после смерти Сталина работал режисером и преподавателем в Киеве на Украине, и воспитал много хороших актеров.
   ...Когда я пришел домой после первой встречи с Верхацким, мама сказала: "Что ты решил? Что будешь делать? Раз тебя никуда не принима-ют, иди работать". Я ответил, что поступил в театральный институт, буду учиться на актера . Она переспросила: "Кем ты будешь?" Я говорю: "Актёром". "Что это за специальность - актер? - спросила мама и заплакала, - лучше бы ты был монтером или поваром!". Я обнял её, поцеловал и сказал: "Кем бы я ни был, мама, я выйду в люди!" Она махнула рукой: "Ну ладно, решай сам".
   А меня продолжали вызывать в НКВД. Теперь потребовали расписку, что никуда не уеду из страны. "Ты можешь уехать в Китай через Ош (местность в Киргизии, граничащая с Узбекистаном). Там граница плохо охраняется. В Кашгаре, наверное, есть родственники, которые, услышав о том, что отец арестован, будут тебе помогать. Наверняка думаешь об отъезде. Поэтому ты до сих пор и не женился, а ведь тебе уже 25 пет". Я дал им расписку, которую требовали, и, ничего не сказав, ушел.
   Я закончил институт в 1950 году. Вместе со всем нашим курсом меня направили в только что созданный в Ташкенте театр юного зрителя - ТЮЗ. А в 1953-м - пригласили на работу в главное управление искусств МИНКУЛЬТУРЫ, старшим инспектором.
  
  
  
   7. ПРАВДА ОБ ОТЦЕ
  
   Мама часто ходила к гадалкам - узнать, что с отцом. В течение многих лет они ее обнадеживали: он, мол, скоро вернётся, рассказывали про него всякие небы-лицы.
   С тем же вопросом мама продолжала ходить и в НКВД. В одно из очередных посещений - а это было 5 марта 1953 года - на вопрос, где все-таки ее муж, которого она не видела уже 15 пет, ее отругали и выгнали: "Хватит сюда ходить! Ты нам надоела!". Выйдя на улицу, мама заплакала. Проходившая мимо женщина, увидев ее слезы, посочувствовала: "Плачь, плачь! Умер наш вождь и учитель товарищ Сталин".
   Мама прибежала домой, мы включили радиоприемник и, действительно, услышали, как объявляли, что умер Сталин. Я плясал от радости. Мы побежали к его памятнику в сквере, что в центре города. Люди стояли на коленях перед памятником и плакали - кто от горя, кто от радости. (Хотя, конечно, свои радостные чувства по поводу смерти этого человека в то время никто не решался афишировать).
   В 1955 году я написал большое письмо на имя Генерального секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева: "...До каких пор на моем лбу будет стоять клеймо сына врага Советского народа!. Если отец действительно виноват, если он действительно враг народа, то я должен знать его вину. А если нет, то пусть тогда разберутся. Мне уже 29 лет, до каких пор сын будет отвечать за отца? Я хочу узнать о нем всю правду. Ведь это мой отец, давший мне жизнь.
   Я Вас очень прошу, пожалуйста, дайте указание разобраться. Прошло столько пет, а мы до сих пор не знаем, что с ним, жив он или мертв".
   Прошло полгода. Вдруг получаю повестку. Меня пригласил председатель НКВД. Я зашел к нему в кабинет. Он встал, поздоровался, подал мне руку:
   - Произошла ошибка. Ваш отец ни в чем не виноват. Ни врагом народа, ни шпионом он не был и ни в какой вражеской разведке не служил. К сожалению, его уже нет в живых. Он был расстрелян в 1939 году. Вот - решение и приговор суда.
   Отца обвинили в том, что он - ки-тайский шпион, заставили подписать признание, что он не узбек, как было на самом деле, а уйгур, и зовут его Имин-Ахун.
   Председатель НКВД выдал мне справку о реабилитации отца "из-за отсутствия состава преступления".
   В горле стоял ком. Я плохо понимал, что он говорит, взял справку и вышел. Сел в скверике напротив НКВД. Два раза ко мне подходил охранник, предупреждал, что здесь сидеть нельзя.
   ... Как можно было арестовать человека, расстрелять его и через 15 лет сказать: "Он не виновен"!
  
   Женился я в 1952 году. Когда жена сказала, что у нас будет ребенок, я пришел в ужас - не хотел, чтобы мои дети были внуками врага народа. Мы с мамой решили убедить жену сделать аборт. Тогда аборты бы-ли запрещены. Врачей за это строго наказывали, по закону им грозило лишение свободы на срок от 3 до 5 пет.
   С большим трудом мы уговорили одну женщину-фельдшера исполнить нашу просьбу. Она очень боялась, занавесила все окна, операцию делала при свете свечи.
   Лишь после реабилитации отца в 1955 году у меня появился первый сын. А второй родился в 1966 году.
  
  
  
  
   8. Я - ЧЛЕН КПСС. НАЧАЛО КАРЬЕРЫ
  
  
   В 1956 году в Ташкент приезжал Никита Хрущев. Он очень резко выступил против культа личности Сталина. "Руки Сталина в крови", - сказал он на состоявшемся собрании.
   Кто-то из зала послал ему записку: "Вы были членом Политбюро, товарищ Хрущев, почему же вы молчали?" Он прочел ее вслух и попросил:
   - Тот, кто написал эту записку, поднимите, пожалуйста, руку.
   Никто не откликнулся. Он повторил свою просьбу. Безрезультатно.
   - Я в третий раз прошу Вас, пусть поднимет руку тот, кто написал эту записку. - Пауза. - Вот так и мы молчали как Вы сейчас, - сказал Хрущев. - Все мы бо-ялись.
   Зал зааплоди-ровал.
  
   В 1959 году министром культуры Узбекистана назначили Сарвара Азимова. Каждый понедельник в 9.00 он вызывал к себе одного из сотрудников министерства, чтобы лично познакомиться с каждым.
   Когда вызвал меня, спросил:
   - Почему Вы не член КПСС?
   - У меня отец считался врагом народа. Его реабилитировали в 1955 году из-за отсутствия состава преступления.
   При мне министр вызвал своего заместителя, других ответственных работников и задал вопрос:
   - Мусабеков может быть членом партии?
   Все хором ответили:
   - Да.
   - Если "да", то пусть каждый из вас напишет ему рекомендацию для вступления в КПСС.
   Потом Азимов вызвал секретаря партийной организации министерства и велел объ-явить внеочередное партсобрание. В повестке дня был один воп-рос: "О приеме Мусабекова кандидатом в члены КПСС." Все проголосовали "за".
   После собрания мы зашли в кабинет. Азимов тут же позвонил первому секретарю Сталинского райкома партии Шкуратову - того района Ташкента, где находилось министерство:
   - Проведите заседание бюро райкома и утвердите наше решение принять Мусабекова кандидатом в члены партии.
   Получив партбилет, я приехал в минис-терство, зашел в кабинет к Азимову.
   - Поздравляю, - сказал министр. - Назначаю Вас директором Государственной эстрады. Организуйте эстрадный оркестр Узбекистана.
   Это было в 1959 году. Азимов часто приезжал ко мне на работу, давал со-веты. Я пригласил в оркестр тогда еще начинающих артистов эстрады - Батыра Закирова, Луизу Закирову, сына Муккарамы Тургунбаевой - Тельмана, который исполнял акробатические номера. Саша Двозкин был нашим главным дирижёром.
   В этом же году новый оркестр поехал в Москву - для участия в декаде Узбекской культуры.
   Вспоминается такой случай. На откры-тии декады присутствовал Хрущев. После открытия в правительственной ком-нате Большого театра организовали прием. Хрущев был пьян. Одна из самых популярных в то время узбекских артисток Тама-ра Ханум пригласила его танцевать. Никита Сергеевич отшутился: "У нас танцует только Анастасий Микоян". Вдруг он, обращаясь ко всем, спросил: "Как зовут сек-ретаря ЦК Компартии Узбекистана?". "Сабир Камалович". "Он здесь?". Сабир Камалович встает: "Я здесь, Ники-та Сергеевич!". "Как ты мог без разрешения приехать в Москву?!" - разгневался Хрущев. Камалов промолчал. Все поняли, что Хрущев долго дер-жать его первым секретарем не будет. И действительно, через несколько дней Камалова сняли и назначили на этот пост Рашидова.
   В 1961 году меня вызвали в ЦК и из Госэстрады перевели в Республиканский театр драмы и комедии имени Мукими, директором. А в 1964 - назначили начальником Главного Управления ис-кусств, членом коллегии и заместителем министра культуры Узбекистана.
  
   10. ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА ЗА РУБЕЖ
  
   В 1965 году хореографический ансамбль "Бахор" готовился к большому турне. Предстояла поездка в десять стран: Сингапур, Индию, Тунис, Ливию, Судан, Эфиопию, Марок-ко, Египет, Алжир и Пакистан.
   Мы, работники культуры, постоянно чувствовали большое давление со стороны партийных органов. Без разрешения ЦК никто не имел права уезжать за границу. Бывали случаи, когда артисты, отправившись на гастроли, оставались за рубежом. И за это отвечали руководители. Так, к примеру, поступил солист ленинградского Большо-го Академического театра оперы и балета имени Кирова Рудольф Нуриев. Он попро-сил политического убежища во Франции и остался в Париже. Тогда исклю-чили из партии и уволили директора и секретаря партийной организации театра.
   Мне пришлось тщательно изучать личное дело каждой артистки "Бахора", чтобы взять на себя решение о включении ее в состав гастрольной группы. Это была большая ответственность, ведь стоящие у власти не забывали, что я сын бывшего "врага народа". Хотя никогда ничего и не скрывал от них. Во всех анкетах честно писал о том, что отец был репрессирован в 1938 году.
   Итак, все документы о выезде были подготовлены. Подробно доложил об этом министру культуры 3. Рахимбабаевой. Вместе поехали на доклад к заместителю председателя Совета министров УзССР Сарвару Азимову, принимавшему когда-то меня в партию. Он одобрил нашу работу и позвонил первому секретарь ЦК КП Узбекистана Шарафу Рашидову с просьбой принять нас.
   На приеме Рашидов внимательно выслу-шал меня и говорит: "Кто поедет руководителем ансамбля на время гастролей?". Тут Азимов и Рахимбабаева заколебались - желающих было очень много. Рахимбабаева назвала фами-лии двух работников ЦК. Рашидов улыбнулся и говорит: " А почему не Мусабеков?". Тут же снял трубку, позвонил министру культуры СССР Е. Фурцевой и ска-зал: "Мы рекомендуем самого опытного и честного работника, товарища Мусабекова. Я Вас прошу, поддержите его кандидатуру. Завтра он первым рейсом прилетит в Москву".
   Видимо, решение вопроса о моем назначении возникло у Рашидова в ходе беседы. Поэтому он сказал: "Вы, товарищ Мусабеков, пообедайте пока. А в три часа - заседание бюро ЦК, будем утверждать Вашу кандидатуру".
   Первым на заседание вызвали меня. Рашидов сам докладывал обо мне:
   - Мы биографию Мусабекова знаем хорошо. И хочу подчеркнуть, что мы ему верим. Прошу утвердить назначение его руководителем хореографического ансамбля "Бахор".
   Затем обратился к председателю КГБ: "Познакомьте Мусабекова с его заместителем". Им назначили сотрудника КГБ Б.Азизова.
   Когда я переступил порог кабинета председателя КГБ, я сказал:
   - Когда-то отец перешел этот порог и больше не вернулся.
   - Вы все еще помните? - спросил председатель.
   - Это никогда не забудется.
   - Но помните слова Рашидова,- с улыбкой сказал он, - "мы Вам верим".
   А перед самым отъездом, в 3 часа ночи раздался те-лефонный звонок. Я взял трубку и услышал:
   - Вам звонят из КГБ, из кабинета заместителя председателя. Он очень удивлен, что Рашидов утвердил Вас руководителем, и сожа-леет, что не переговорил с ним раньше. Ведь на "бюро" возражать не принято. Я очень прошу, постарайтесь там без инцидентов и не опозорьте нас.
   На что я ответил:
   - Не беспокойтесь, все будет хорошо, я ничего предпринимать не бу-ду.
   Один из сотрудников КГБ как-то мне "посочувствовал":
   - Искандер Иминович, у Вас очень скучная жизнь. Вы знаете только дорогу в Министерство культуры и домой.
   "Неужели за мной следят?" - подумал я. Увидев выражение моего лица, он спросил:
   - О чем вы задумались?
   - 0 своей скучной жизни, - ответил я.
   Во время турне с ансамблем "Бахор", в Алжире мне приходила в голову мысль отомстить им, пойти в американское посольство и попросить политическое убежище. Я мог пойти не один, а сагитировать большое количество артис-тов и увести их с собой, но понял, что тогда на родине будет дано указание стереть с лица земли мою семью. И я отказался от этой мысли.
  
  
  
   11. В РОЛИ ДИПЛОМАТА
  
   ... Концерты проходили отлично, с аншлагами во всех городах. После выступлений нас привозили ужинать в самые престижные рестораны. Затем артисты расходились по своим номерам в гостинице, а мне приходилось проверять, все ли на месте.
   За рубежом живет довольно много узбеков. В то время они особенно остро чувствовали свою оторванность от Родины, поэтому стремились попасть на наши концерты. А после концертов - окружали танцовщиц, дарили им цветы, делали комплименты. Ездили за нами и в свободное время, когда мы отправлялись за покупками в магазины, на базары. Я боялся, чтобы кто-нибудь из артисток не соблазнился и не захотел остаться в чужой стране. Но группа благополучно вернулась в Узбекистан в полном составе.
   Однажды в Индии меня вдруг вызвали в посольство и дали шифровку, где было написано, что я должен срочно организовать выступления "Бахора" в Малайзии, в Куала-Лумпуре. Министр культуры СССР Е.Фурцева еще в Москве сказала, что между гастролями в Пакистане и Сингапуре у нас будет трехдневное "окно".
   Я долго думал, что мне делать. Это не Советский Союз, чтобы поз-вонить по телефону и решить проблему гастролей. Дело осложнялось тем, что, как мне сообщил посол СССР в Индии, чтобы не портить отношения с Президентом Индонезии Сукарно, Советский Союз не признал отделившуюся от Индонезии Малайзию. А тут вдруг Президент Малайзии в своем последнем выступлении объявил, что был бы не прочь установить контакт с Советским Союзом.
   В ЦК КПСС приняли предложение и начали думать о том, в какой форме "подать руку". Вспомнили, что как раз в это время ансамбль "Бахор" находится недалеко от Малайзии, позвонили Фурцевой, и она дала мне указа-ние организовать гастроли. Вот так возникла проблема.
   Мы уже были в Сингапуре. У меня появи-лась мысль пригласить посла Малайзии и советника по культуре Малайзийского посольства на наш концерт. Взял пригласительные билеты, визитную карточ-ку и поехал в посольство. Через охранника передал свою визитную карточку, вышел советник, повел меня лично встретиться с послом. Через переводчика я пригласил его на выступление "Бахора", он сказал, что будет обязательно и поблагодарил меня.
   Я с нетерпением ждал этого дня. Перед началом концерта пришли посол и советник по культуре Малайзийского посольства. Я встретил их, посадил на почетные места. Своим велел подготовить национальный халат и подарочный сервиз. Потом возвратился к послу и сказал: - "С нами приехала ведущая танцовщица Узбекской ССР Муккарама Тургунбаева, я хотел бы Вас с ней познакомить. Она будет очень рада". А во время антракта пригласил гостей подняться на сцену. Все артисты и музыканты окружили нас. "Уважаемому гостю у нас в Узбекистане дарят халат," - сказал я и торжественно вручил подарки.
   На следующий день я поехал в посольство Малайзии, к советнику по культуре. Он встретил меня как большого друга, с почестями и уважени-ем. Я сказал, что все артисты спрашивали меня о Малайзии и просят организовать там выступления.
   - А у нас в расписании гастролей как раз есть "окно" в три дня, - добавил я.
   На следующий день этот советник сам пришел ко мне в номер:
   - Мы связались с правительст-вом. Все согласны. Сделаем все, чтобы организовать концерт в Куала-Лумпуре.
   Я был доволен. Но - столкнулся с другой проблемой. Ни одна авиакомпания не соглашалась заняться нашей перевозкой. Отказывали по той причине, что нас было 60 человек плюс 2 тонны груза, а время полета от Сингапура до Куала-Лумпура - всего 45 минут.
   Расстроившись, всю ночь не спал. Что делать? В 2 часа ночи вышел из номера, пошел прогуляться по берегу океана. Вдруг увидел огни рекламы - мерцание самолета и неоновую надпись "Lufthanzer". Это была единственная авиакомпания, в которую я еще не обращался. Появилась надежда. Я вернулся в гостиницу, глотнул виски и начал ходить по номеру. Время тянулось, все никак не рассветало.
   В 7 часов утра я, наконец, поз-вонил нашему послу. Посол, видимо, был очень недоволен моим звонком в столь ранний час. Я сказал, что осталась еще одна авиакомпания, которую я не посетил, это - "Lufthanzer". "Вы с ума сошли!", - воскликнул посол. - "Эта авиакомпания фашистская! Это же ФРГ! Увезут Вас куда-нибудь с Вашим ан-самблем и объявят, что руководитель сдался. Пока Советский Союз обна-ружит Вас и начнет писать ноты протеста, пройдет время. Лично я Вам это не советую". "Извините, но у меня другого выхода нет", - я со злостью бросил телефонную трубку. Тут же пошел в номер своего заместите-ля (работника КГБ), постучал и зашел, не дожидаясь ответа. Рассказал ему о разговоре с по-слом. В ответ услышал: "Я согласен с пос-лом и снимаю с себя всю ответственность. Но вы - руководитель ансамбля, так что решайте сами".
   Представитель компании "Lufthanzer" принял меня очень хорошо, накрыл стол, внимательно выслушал. Наконец, ска-зал: "Я не знаю, что такое Узбекистан и Ташкент, но Вам я помогу. Вы очень обаятельный человек. Я сделаю все что в моих силах, однако есть проблема. Дело в том, что самолеты нашей авиакомпании не имеют права садиться в Куала-Лумпуре. Если правительство Малайзии разрешит, я тут же позвоню коллеге в Лондон, чтобы прислал самолет в Сингапур. Но Вы сегодня же должны дать ответ".
   Я беру такси и еду в Малайзийское посольство. Не слушая охранника, прорываюсь прямо к послу, объясняю ситуацию:
   - Нам срочно нужно разрешение правительства на посадку самолета компании "Lufthanzer" в аэропорту Куала-Лумпура!
   Посол тут же позвонил своему Премьер-министру, затем сказал мне:
   - Малайзия примет самолет "Lufthanzer". Пусть представитель авиакомпании сообщит день и час прилета.
   ... И вот после концерта, в 2 часа ночи мы на самолете Боинг-707 ле-тим в Куала-Лумпур. Ощущение, что, не успев подняться, самолет уже идет на посадку.
   Нас встретил министр культуры и информации. Я сказал ему: "Мы очень хотим, чтоб Президент и Премьер-министр Малайзии посетили наш концерт". (Это было пожелание, переданное из ЦК КПСС).
   На концерте были и Президент, и Премьер-министр. Представитель ЦК КПСС, как бы от моего имени, попросил Президента принять профсоюзную делегацию СССР. Президент дал согласие. Начало установлению отношений между двумя странами было положено.
   Выступления "Бахора" в Куала-Лумпуре прошли замечательно. Самолет ждал нас три дня, и его экипаж каждый день приходил на концерты.
   Теперь предстоял перелет в Пакистан. В самолет "Lufthanzer" мы сели в час ночи. Лете-ли 12 часов. Вокруг кромешная тьма. Смотрю на часы - 9,10,11 часов, все не рассветает. Меня охватило беспокойство, вспомнил предупреждение посла в Сингапуре. Наконец, самолет начал приземлят-ся. Издали я увидел зеленую надпись на здании аэропорта "Карачи". Я так громко и облегченно вздох-нул, что артисты испуганно стали спрашивать: "Что с Вами, Искандер Иминович?" "Пророчество" не оправдалось.
  
   И вот закончилось турне, мы прилетели в Ташкент. Встречали нас Министр культуры и заместитель председателя КГБ. Первый его вопрос: "Как?...". Я сказал - все в порядке, назад вернулись в полном составе. Он поздравил меня и тут же уехал, очень довольный.
   А я этим же самолетом, позвонив домой, улетел в Москву. Там должно было состояться заседание расширенной коллегии Министерства культуры. В повестке дня стоял мой отчет о гастролях за рубежом. На заседании присутствовали секретарь Первый ЦК КП и министр культуры Узбекской ССР. Докладывал я полтора часа. Рассказывал о состоянии сценических площадок, где мы выступали. Есть ли там оркестровая "яма", каков объем "карманов" сцены, можно ли на ней дать большой спектакль...
   Министр культуры СССР Е. Фурцева дала высокую оценку гастролям, объявила мне благодарность. Сказала, что представитель ЦК КПСС очень хвалил меня и мои организаторские способности.
  
  
  
  
  
   12. ДИРЕКТОР ТЕАТРА
  
   В 1966 году я вновь поехал с ансамблем "Бахор" на гастроли, теперь в семь стран - Ту-нис, Ливию, Судан, Камбоджу, Индию и Египет. Министр культуры СССР дала телеграмму в Ташкент, чтоб меня опять назначили руководителем этой по-ездки. Вызвали в ЦК КП Узбекистана, показали телеграмму и сказали: "Готовьтесь к отъезду".
   А в конце декабря этого же года Шараф Рашидов устроил прием. На приеме присутствовал и Сарвар Азимов . И вдруг он предложил сесть рядом:
   - Мы решили назначить Вас директором Государственного Ордена Ле-нина академического узбекского театра драмы имени Хамзы, - наполняя фужер коньяком, сказал он. - Выпьем за Ваши успехи на новом поприще. Завтра будем утверждать Вас на бю-ро ЦК.
   На этом же заседании бюро начальником Главного управления искусств Министерства культуры вместо меня утвердили писателя Тураб Тулу. Так я стал работать в театре.
   А в моем старом кабинете в управлении начали делать ремонт. Пригласили ра-бочих. Вдруг зашел человек, отодвинул книжный шкаф и вытащил ка-кую-то аппаратуру. Рабочие схватили его и повели к коменданту здания. Комен-дант - к министру. Неизвестный показал свое удостоверение, министр стал просить извинения и лично проводил его. Через несколько дней после этого случая министр сказал мне:
   - Искандер Иминович, я за Вас очень беспокоюсь. Оказывается, Вас прослушивали. Из-под книжного шкафа забрали подслушивающую аппарату-ру. Наверное, и телефон Ваш прослушивают. Когда что-то говорите, будьте очень и очень осторожны.
   Я никак не мог понять, зачем меня подслушивают. Неужели следят за всеми?
  
   Будучи директором театра имени Хамзы в общей сложности более 20 лет, я очень хорошо узнал стиль и методы работы в КПСС. Ни одну конференцию, ни один съезд, ни один пленум не пускали "на са-мотек". Сначала составляли список тех, кто будет выступать, затем их оповещали, просили подготовить речь и показать. Если в этих выступлениях выискивалось хоть что-то критическое, говорили: "исключите". Если же человек воз-ражал, то больше к трибуне его не подпускали. По такому принципу приходилось и мне проводить собрания.
   В театре имени Хамзы мне довелось работать с такими корифеями узбекского театрального искусства, как народные артисты СССР Шукур Бурханов, Сара Ишантураева, Наби Рахимов, Закир Мухамеджанов, целым рядом других, не менее талантливых актеров.
   Однажды мы поставили пьесу Сафронова "Девятый вал". В ней был дан образ Брежнева. Герой носил фамилию Бережнов. На премьеру пришел Рашидов. Он положил руку мне на плечо и спросил, кто был директором театра имени Хамзы, когда для него строилось новое здание. Я ответил: "Я".
   А в это время недалеко от театра шло строительство цирка.
   - Вы были на этой стройке? - спросил Рашидов. - Наш цирк станет вто-рым в стране по вмещаемости, он расчитан на 3000 зрителей.
   Через несколько дней меня вызывает секретарь ЦК по идеологии:
   - Рашидов просит, чтобы Вы перешли директором в новый цирк.
   На утверждение я, как обычно, поехал в Москву.
  
   Мы организовывали гастроли в Узбекистане таких круп-ных артистов циркового искусства, как Иван Рубай, Эмиль и Игорь Кио, Маргарита Назарова. Приезжали цирк на воде, на льду, цирк лилипутов. Программы готовились интересные, работа мне нравилась. Но 1977 году умер новый директор театра имени Хамзы Олим Ходжаев, и я занял прежнюю должность. Однажды меня вызвал Рашидов и сказал:
   - Скоро страна будет отмечать семидесятилетие Брежнева. Надо на уз-бекском языке осуществить постановку его книги "Целина".
   - Но это же не драматургия, - возразил я.
   - Сделайте так, чтобы она стала драматургией, - велел Рашидов.
   Коллектив наш постарался, постановка получилась удачной. На премьере присутствовало правительство в полном составе. Мне дали задание послать поздравительную телеграмму на имя Брежне-ва с сообщение о том, что в Ташкенте осуществили постановку "Целины" на узбекском языке. После празднования юби-лея Рашидов приехал из Москвы очень довольный: Брежнев не поскупился на слова благодарности.
   В 1987 году меня опять назначили начальником главного управления искусств. А в следующем - вместе с труппой Республиканского театра кукол, в качестве руководителя, я побывал на международном фестивале кукольных театров в Болгарии.
   В 1990 году меня, во второй раз, направили директором театра музы-кальной драмы и комедии имени Мукими.
   Через некоторое время вызывает секретарь ЦК КП Узбекистана по идеологии Хамидов:
   - Обстановка в Большом Академическом театре оперы и балета имени Навои создалась очень тяжелая. Пришлось уволить директора, народного ар-тиста Республики Мухитдинова, главного режиссера, народного артиста Республики Сафарова и главного дирижера, народную артистку СССР Абдурахманову. Прошу дать согласие "принять" театр Навои.
   Надо сказать, что на должность директора этого театра кандидатур было очень много. Выбрали меня. Я категорически отказался, так как не знал ни оперного, ни балетного искусства:
   - Я уже пожилой человек, подберите помоложе, - и ушел.
   Через три дня меня опять вызвали. Тот же разговор. "Вас лично просит Ислам Абдуганиевич Каримов возглавить театр Навои". Пришлось согласиться.
   Так я начал работать директором Большого Академического театра оперы и ба-лета имени Апишера Навои. Ежегодно организовывал зарубежные гастроли балетной труппы. Мы ездили в Гонконг, Таиланд, Сингапур, Малайзию. Представляли в основном классические спектакли - "Лебединое озеро", "Спящую красавицу", "Щелкунчик" и другие. Гастроли проходили с ог-ромным успехом. И я горжусь тем, что пришлось работать в этом замечательном театре.
  
  
  
   13. ВСЯ ЖИЗНЬ - ПОД КОНТРОЛЕМ
  
   Вот, в общем-то, и все о моем детстве и трудовой деятельности. И я знаю. что не зря прожил жизнь - несмотря на то, что далеко не всегда она была легкой. Коммунистическая партия принесла много горя и зла народам бывшего СССР. В 1937 и 1953 годах прокатились волны массовых арестов. "Под прицел" попала, в основном, интеллигенция, люди, позволявшие себе иметь собственное мнение. Волна репрессий захлестнула и в Узбекистан. Арестовали крупных писателей, ученых - таких, как Хамид Сулейманов, Абдурахман Апимухамедов, Шукрулло, и многих, многих других. При Андропове и Горба-чеве аресты повторились. В Узбекистане в это время арестовали около 2000 человек, в том числе бывших секретарей горкомов, обкомов, райкомов. Такова была политика коммунистической партии - держать людей в страхе.
   Когда вернулся из Гулага писатель Шайхзода, он плакал у меня в кабинете. Говорил, что руки трясутся, голова не работает, писать не мо-жет. Поднял рубашку, я пришел в ужас: вся спина была в шрамах. Его избивали, заставляли наговаривать на себя. Я думал: так били моего отца, заставили его признаваться в том, что он никогда не делал.
   Физическое уничтожение неугодных сопровождалось моральным растаптыванием тех, кому милостиво разрешали жить, запрещением любого свободомыслия. Такой метод "воспитания" применялся не только при Сталине, но и в последующие годы.
   ... Это было еще во время войны, в 1941 году, когда я работал на заводе. В городском парке имени Тельмана был большой водопад, где "Ленфильм" снимал ставшую потом очень популярной картину "Два бойца". После ночной смены я приходил в парк и помогал на съемочной площадке - переносил какие-то детали, подключал прожекторы. За это мне давали чашку "затирухи" . У входа сидел старик-охранник. "Гитлер стоит под Москвой. Скоро фашисты могут прийти и сюда", - говорил он. -"Аллах нам поможет. Ты знаешь Коран? Я буду читать, а ты повторяй. Это не трудно". Мне нравилось его слушать, многое тогда не понимал, но повторял за ним. Потом он исчез - уехал, умер или его "забрали". Я даже не знал, как его зовут и где он живет.
   Прошло много лет, я вышел на пенсию. И вдруг однажды вспомнил старика. То что учишь в детстве, оказывается, остается на всю жизнь. Жена была очень удивлена, что я знаю суры из Корана.
   "Откуда?", - спросила она, и я сам был удивлен. Учился, работал, боролся за существование и, наверное, даже подсознательно не разрешал себе думать о боге. Одно намека на какую бы то ни было религиозность было достаточно, чтобы исключили из партии. Исключенный из КПСС становился парией в советском обществе.
   Религиозные гонения особенно усилились, когда первым секретарем ЦК стал Усманходжаев, а секретарем по иде-ологии - Абдуллаева. Попирались даже общечеловеческие нормы. Если кто-ни-будь умирал, узбеки порой боялись ходить на кладбище - там, провожая скончавшихся в последний путь, муллы чи-тали Коран. Когда об участии в таком религиозном "сборище" узнавали, "провинившегося" наказывали выговором или вообще исключали из партии.
   Под постоянным контролем должна была находиться и личная жизнь. Поэтому любая анонимка рассматривалась как документ.
   Однажды на меня кто-то написал анонимное письмо в ЦК КПСС, и оно попало в руки Абдуллаевой. Я в то время был директором театра имени Хамзы. Вызвал меня сотрудник Ташкентского горкома партии. Он получил указание свыше разобраться и предупредить меня, что если хотя бы 10 процентов фактов из этого письма подтвердятся, то меня ждет немедленное исключение из КПСС. Хватит, мол, ему работать ему директором.
   Меня обвинили сразу в нескольких грехах: будто бы "сделал" старшему сыну квартиру, а второго, чтобы избавить от службы в армии, устроил в ансамбль Туркестанского военного округа. И, наконец, третье обвинение состояло в том, что я, работая, незаконно оформил себе пенсию. Пришлось по всем пунктам доказывать свою невиновность.
   Квартиру дал мне лично Шараф Рашидов. Дело было так. Однажды мне позвонили в театр имени Хамзы из ЦК и сказали, что на наш спектакль "инкогнито" придет Рашидов, и чтобы я никому об этом не сообщал.
   Первый секретарь ЦК приехал в театр вместе с женой. Во время антракта он сказал ей:
   - Каждый раз Искандер Иминович встречает нас очень гостеприимно. А мы так заняты работой, что даже некогда поинтересоваться, как он живёт, какая у него семья.
   - Поздравьте меня, - говорю, - Шараф-ака. Я стал дедушкой.
   - Где живут молодые? - спросил Шараф Рашидович.
   - С нами, - ответил я.
   - Может Вам дать коттедж, Искандер Иминович?
   -Не надо коттедж, - сказала жена Рашидова. - Не всегда снохи со свекровью жи-вут в ладу. Шараф-ака, молодым надо дать отдельную квартиру.
   В это время раздался звонок, антракт закончился. После спектакля я их проводил. А через три дня меня вызвали в ЦК на прием к Рашидову. Когда я вошел в кабинет, он встал, подал мне руку и спросил:
   - Какой у нас в театре был разговор?
   - Никакого разговора не было, - ответил я.
   - Как? А насчет квартиры?
   Он нажал кнопку телефона, напрямую соединяющего с председателем горкома партии Азимовым:
   - Вы знаете Мусабекова?
   - Да, директор театра имени Хамзы.
   - Дайте его сыну квартиру ,-сказал Шараф Рашидович, - но только недалеко от отца. Чтобы потом сын не говорил: "Извини, папа. не могу тебя навестить, далеко живу".
   Вот так я получил квартиру для старшего сына. Что касается младшего, то в ансамбль ТуркВО он прошел по конкурсу. А пенсию - дополнительно к зарплате - мне дали как инвалиду третьей группы (я болел сахарным диабетом и стенокардией). Так, в который раз, не подтвердились наветы на меня. Изнутри зная механику работы партийных органов, я старался не дать им повод утвердиться в подозрении о моей "неблагонадежности".
  
   Интересный случай, подтверждающий то, что меня постоянно проверяли, был в 1965 году, когда я готовился к первым зарубежным гастролям с ансамблем "Бахор".
   Приехав для оформления документов в Москву, я устроился в гостинице "Москва". Ровно в 14.00 каждый день я спускался в ресторан обедать. В это же время туда приходили двое - яркая женщина лет 30 и пожилой мужчина. Садились за мой столик или неподалеку. Однажды захожу в гостиницу, эта женщина подходит ко мне и говорит, что хотела что-то себе купить, но у нее не хватает 25 рублей.
   - Не сможете ли одолжить? - спрашивает.
   - Пожалуйста, - говорю я и достаю 25 рублей.
   - Вы азиат?
   Отвечаю:
   - Из Ташкента.
   Проходит несколько дней. Захожу в холл, она сидит одна. Оказалось, ждет меня. Отдает 25 рублей, благодарит.
   Поднимаюсь в свой номер, она - идет за мной и рассказывает, что находится на содержании у старика, с которым я ее видел, работает машинисткой, а зарплата очень маленькая. Подхожу к своему номеру, открываю дверь. Она без слов врывается и начинает ... раздеваться.
   - Прекратите! Оденьтесь сейчас же! Я никогда не изменял жене и изменять не буду. Уходите, очень Вас прошу. Не заставляйте Вас выгонять.
   - Как? - переспросила она.
   - Очень просто, уходите.
   Она удивилась:
   - Вы ведь давно в Москве, наверное изголодались по женщине?
   Открываю дверь:
   - Уходите!
   Прошло еще несколько дней. Иду по коридору в КГБ, где перед выездом было собеседование. Вдруг из двери отдела выездных виз выходит эта женщина.
   - Что Вы тут делаете? - спрашиваю.
   - На таких женщинах, как я держится наша страна - Советский Союз, - отвечает гордо. - Если бы Вы согласились на мое предложение, мои коллеги открыли бы дверь номера вторым ключом, нас бы сфотографировали, а фотографии послали и в Ташкент, и в ЦК КПСС. За рубеж Вы, конечно, не поехали бы, а наверх было бы доложено, кого рекомендует товарищ Рашидов.
   Прощаясь, она сказала:
   - До следующей встречи, Искандер Иминович. Вчера в ЦК КПСС мы сообщили, что Вашу кандидатуру поддерживаем. Вы оказались честным и порядочным человеком. Я Вами восхищена.
   Я сомневался, верить ли мне случившемуся. Однако, действительно, через день ЦК КПСС утвердил меня в должности руководителя гастрольной группы.
  
   И таких случаев, когда я узнавал, что за мной следят, подслушивают, проверяют на "благонадежность", за мою долгую жизнь было немало. Горький опыт научил быть осторожным, не поддаваться на провокации. Ведь у меня была семья, дети и - мать, для которой, до конца дней ее, я оставался самым дорогим человеком на земле, ее гордостью и надеждой.
   Но я не хочу, чтобы моим внукам пришлось пережить подобные унижения.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   25
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"