Аннотация: Президент призывает к открытости и прозрачности, а его вассалы внедряют у себя такую цензуру, которая и для советской поры могла бы показаться дикостью.
ПРОЛОГ
...В 'Открытой студии' одного из федеральных телеканалов специалисты ведут полемически страстный разговор о том, насколько опасна или неопасна в современном мире атомная энергетика; о том, стоит или, может, не стоит ее и дальше развивать. Дебаты горячи. Мнений - вагон и маленькая тележка на колесной паре: одни умники высказываются категорически 'за', несмотря на трагедию в Фукусимо и или в Чернобыле, другие... Собственно, другие тоже 'за', но, осторожничая, оговариваются: все же, дескать, некоторый риск имеет место быть. Короче, так: первые дискуссионеры зовут вперед и с песней, вторые, чуть-чуть остужая пыл оппонентов, пробуют некоторыми полунамеками сдерживать их оптимистичный ураган.
Обычная публичная полемика, полностью отвечающая духу сегодняшнего дня и ни на сантиметр не отклоняющаяся от генерального курса родной партии и не менее родного правительства. Катился по накатанной дорожке актуальный диспут и катился, вызывая удовлетворение не только у экспертов, но даже у меня - известного скептика. И все же крохотный нюансик в споре меня смог-таки зацепить.
- Все это, - говорит один, - хорошо, но, - добавляет он, - нужна прозрачность...
- Какая еще-то вам нужна прозрачность, - возмущенно прерывает другой. - если любой гражданин может зайти на сайт 'Росатома' и поглядеть на колоритно нарисованную картину состояния атомной энергетики России, причем, - авторитетно прибавляет он, - во всем ее разнообразии.
Я не заходил на указанный сайт и нарисованную там картину своими глазами не видел, поэтому охотно верю на слово в существующую 'прозрачность', однако... Вопрос: кто оформлял тот самый сайт, кто отбирал и фильтровал содержательную часть? Да охранители-имиджмейкеры государственной корпорации, которые вряд ли были сильно заинтересованы, чтобы народ все видел - не только яркую упаковочку, но и все то, что скрыто в ней. Согласен, что возглавляет 'Росатом' бывший либерал-реформатор и также бывший глава российского правительства Сергей Кириенко, яркий сторонник открытости, гласности и прочих по нынешним временам либеральных глупостей, но даже он не уподобится знаменитой вдове унтера, высекшей саму себя.
Хотя... Я, пожалуй, не имею права сомневаться, потому что нет правил без исключений и, возможно, ведомство Сергея Кириенко - образцово с точки зрения как открытости, так и прозрачности. Но проблема в том, что автора этих строк мало волнуют исключения, а вот правила...
Труба зовет, чтобы я на одном конкретном примере показал либеральные штучки, насаждаемые в одной госкорпорации. Нет, это не 'Росатом' и все же мой сегодняшний адресат - еще тот монстр, покруче даже будет по части оформления упаковки и наполнения ее соответствующим ведомственным продуктом. Говорю так, потому что знаю, а знание это почерпнул не на сайте (он у монстра также имеется) и не из ведомственной печати, на содержание которой монстр тратит кучу денег (что характеризует эту, с позволения сказать, печать? Содержанка верно служит тому, кто ее содержит, и к этому добавить нечего), а в том месте, которое более близко к реальной жизни.
ЧАСТЬ 1. СРЕДА
Ты, читатель, наверняка не один раз видел на экране своего телевизора самодовольного господина Якунина, президента ОАО 'Российские железные дороги' (простому народу сей монстр больше известен под другим титулом, а именно: министерство путей сообщения) и его обращения к представителям прессы: заглядывайте, мол, к нам почаще, освещайте, мол, нашу деятельность пошире и поглубже.
Один из таких призывов вызвал во мне соответствующий позыв и я, вооружившись диктофоном и фотокамерой, несмотря на страшенный июльский зной прошлогоднего лета, потопал... Нет, не туда, где удобно и густо расселись менеджеры-столоначальники, неусыпно шуршащие бумажками-циркулярами, а туда, где создается экономическое могущество монстра, то есть в самые низы, поближе к трудовому народу.
И вот я притопал на сортировочный станционный узел Екатеринбурга (кстати, по переработке железнодорожных составов крупнейший в Европе).
Почему-то полагал, что в преддверии своего профессионального праздника профессионального журналиста встретят хлебом-солью, однако вскоре меня постигло горькое разочарование: на лицах низового командного состава - ни грамма радости. Даже, наоборот, заметил везде некую кислинку, будто своим приходом я заставил вкусить взращенные на Среднем Урале яблочки (красивы на вид, но, откусив, скулы воротит). Вижу, что хотят поскорее непрошенного гостя выпроводить.
Удивлен: почему нет радости, ведь я им предлагаю, по сути, бесплатную рекламу в самой тиражной региональной газете?
Я не тот журналист, от которого, если уж заявился, легко отбояриться. И не отбоярились, в конечном счете. Как все происходило? Рассказываю в деталях, ибо детали в данном случае весьма красноречивы.
Эксплуатационное локомотивное депо. Как театр начинается с вешалки, так железнодорожное предприятие - с главного начальника. Отмечаюсь в приемной. Мне сообщают: главного начальника нет на месте. А где же? Говорят: на станции Седельниково. Я уже знаю, что там находится один из подменных пунктов этого депо. Когда будет? Следует ответ: неизвестно. Есть ли в офисе лицо, уполномоченное главноначальствующим разговаривать с представителем прессы? Отвечают: нет.
Пожав плечами, выхожу в коридор. И вижу полуоткрытую дверь начальника отдела кадров. Иду, надеясь, что, может, там мне помогут. Клерк сильно занят, но я отрываю его от важного занятия. Выслушав о цели моего прихода, начинает искать кого-нибудь из начальства. И успешно. Находит одного из заместителей начальника депо, но тот - на производственной площадке. У меня возникает возможность поговорить с ним по телефону и, возможно, договориться о встрече. Тот откликается и назначает встречу на завтрашнее утро. Говорит, что будут люди, днями предотвратившие серьезную аварию. Это мне интересно (хлебом меня не корми, но дай возможность воспеть подвиг героя-труженика) и встреча переносится.
Есть свободное время, и я иду в ремонтное вагонное депо, благо находится неподалеку. Там главного начальника тоже нет на месте, а ему подчиненные клерки, ни слова не говоря, шарахаются от меня, как от разносчика чумы. Удается выяснить причину: главный начальник им строго-настрого запретил (без его на то ведома) контактировать с журналистами, тем более снабжать их какой-либо информацией.
Ничего не остается, как сидеть в приемной главного начальника и ждать его появления. Жаждут его видеть и подчиненные, то и дело заглядывающие в приемную, интересующиеся, не объявился ли шеф, без участия которого, как я понял, ни один вопрос не может быть разрешен, хотя не далее, как в трех метрах кабинет главного инженера и тот (я уже знаю) на месте.
Стало быть, терпеливо жду главноначальствующее лицо. Жду и невольно становлюсь очевидцем производственных сценок, непосредственно ложащихся в русло моих личных интересов и журналистских предпочтений (об одной из сценок я непременно расскажу).
И терпение было вознаграждено: через пару часов руководитель ремонтного вагонного депо объявился. Скользнув взглядом по мне, не поздоровавшись (возможно, принял за одного из своих рабов, простите, работников или будущих рабов, простите, работников, пришедших проситься на работу, а на них он, ясное дело, считает ниже своего достоинства обращать внимание, тем более расшаркиваться).
Лицо, облеченное всеми полномочиями, с чувством абсолютного достоинства и самоуважения, проследовало в кабинет и скрылось за дверями.
Я, проявляя абсолютную деликатность (в чужой монастырь со своим 'уставом' приличные люди не ходят), успел лишь открыть рот, чтобы спросить секретаршу, могу ли я пройти в кабинет ее благодетеля, как хлынула волна клерков, давно жаждущих лицезреть шефа и удовлетворить производственные нужды.
Я никогда и ни при каких обстоятельствах не толкался локтями, поэтому выжидал малейшую паузу-затишье в нахлынувшем потоке клерков, заполнившем приемную и теснящуюся у дверей шефа. Примерно через час дождался своего - крохотной паузы и ею воспользовался.
Войдя в кабинет, поздоровался. В ответ - ни гу-гу. Я - привычный и не к такому, поэтому, не делая паузы, подхожу к столоначальнику, кладу перед ним удостоверение члена Союза журналистов России. Берет, вертит в руках, разворачивает, долго изучает, возвращает документ.
- Что надо? - спрашивает столоначальник.
- Есть, - говорю я, - намерение в преддверии профессионального праздника рассказать в газете, - называю официальное издание губернатора и областного законодательного собрания, - о буднях трудового коллектива, о проблемах, с которыми он сталкивается, о людях, которыми он гордится.
Столоначальник глядит в сторону и долго молчит, потом выдает:
- Не могу я делиться с кем-либо конфиденциальной информацией - запрещено.
- Но мне в данном случае не нужны 'секреты фирмы', - на двух последних словах делаю интонационный нажим, - и думаю, что у предприятия есть, - далее вновь делаю акцент, - и 'не конфиденциальная информация'.
Столоначальник долго молчит. Он, как я полагаю, ищет еще аргументы для отказа, но не находит. Снимает трубку и звонит. В кабинете появляется главный инженер. Ему меня и сбагривает столоначальник. Не забывает проинструктировать.
- Помни о том, о чем позволено говорить в открытой печати, а о чем нельзя.
- Но, - замечает главный инженер, - если строго следовать перечню запрещенных сведений, - тут я мысленно фиксирую: у советского цензурного ведомства был аналогичный перечень, - к распространению в открытой печати, то ничего нельзя.
Понимаю: главный инженер пытается тоже отбояриться. Я уточняю:
- Нельзя делиться с прессой о том, насколько больше или меньше отремонтировано единиц подвижного состава по сравнению с соответствующим периодом прошлого года?
Главный инженер без запинки отвечает:
- Запрещено.
- А о снижении или росте себестоимости выполняемых ремонтных работ?
- Запрещено.
- О производительности труда?
- Запрещено.
- О ситуации с кадрами, например, текучести?
- Запрещено.
- О модернизации или внедрении инновационных технологий?
- Запрещено.
- С прибылью работает предприятие или в убыток?..
- Запрещено.
- Отрасль реформируется и...
- Тем более, запрещено.
Вот так я прошел по всему спектру производственных показателей, могущих характеризовать жизнь и деятельность предприятия, являющегося низовым звеном гигантского монстра со стопроцентным государственным капиталом, и во всех случаях слышал одно: запрещено.
Я пытаюсь сразить последним своим аргументом.
- Но Якунин...
Главный инженер не дал мне закончить фразу.
- Вот!.. К нему и обращайтесь.
Начальнику депо наскучило нас слушать, и он нервно произнес:
- Идите и там выясняйте детали.
Нам столоначальник, по сути, указал на дверь.
Уже в другом кабинете попытался все же проинтервьюировать главного инженера, но то, что имело место быть, народ называет пустопорожней болтовней, в которой ничто не подтверждено ни цифрами, ни фактами. Подобная 'беседа' мне ни к чему.
Чтобы все-таки заручиться чем-либо конкретным, предпринимаю, отправившись к начальнику экономического отдела, еще одну попытку, но и она заканчивается ничем: столоначальница категорически отказывается о чем-либо говорить с представителем прессы. Главный инженер пробует уломать, но все безуспешно.
Иду в отдел кадров: может, думаю я, там что-нибудь почерпну. Главная кадровичка окончательно меня убивает.
- Может, - говорю я, - в коллективе депо есть люди, достойные рассказа в газете?
- Может, и есть, - заявляет кадровичка, - но я о них не знаю.
- Почему? - осторожно интересуюсь я.
- В этой должности всего год.
Мысленно фиксирую: этого времени вполне достаточно, чтобы познакомиться с коллективом, весь списочный состав которого не превышает четырехсот человек.
В отдел кадров заскочила женщина в летах. Увидев ее, кадровичка оживилась.
Женщина повернулась в мою сторону, поздоровавшись, деловито спросила:
- Сколько нужно?
- Три-четыре кандидатуры, чтобы после моего знакомства была у меня возможность выбора.
- Будут вам кандидатуры. Чуть-чуть подождите.
Когда мы вышли из кабинета начальника отдела кадров, присмотревшись ко мне, Валентина Федоровна Макарова, как потом узнаю, технолог депо, сказала:
- Вы мне кого-то напоминаете. Такое ощущение, что мы с вами встречались. Давно, но встречались.
- Вполне возможно, - заметил я, - потому что много лет был главным редактором железнодорожной газеты и в вашем (тогда еще объединенном) депо не раз бывал.
Женщина кивнула.
- Тогда понятно... Подождите, я сейчас.
Валентина Федоровна ушла, но вернулась довольно быстро. В руках она держала четыре листка, на которых имелись короткие данные о кандидатах. Пробежав мельком, я удовлетворенно хмыкнул, давая понять, что меня эти люди вполне устраивают. Устраивают (пока) в том смысле, что рядовые труженики, а не те, что целыми днями шуршат бумажками, звонят по телефону и нещадно давят под собой стулья.
- Может, проведете по цехам? - спросил я.
- Обязательно, но, к сожалению, не сегодня.
- Почему?
- Одна кандидатка работает в ночную смену, а три других - в дневную, но лишь завтра. А кандидатку с ночной я сегодня дождусь и попрошу завтра задержаться после смены.
- Хорошо, - говорю я, - завтра приду к восьми утра. Тем более, что мне на девять часов назначена встреча в эксплуатационном локомотивном депо, у ваших соседей.
На том и расстались. Я уходил с убеждением, что больше в кабинетах здешних столоначальников меня не увидят.
Итог: целый день, собственно говоря, - насмарку.
ЧАСТЬ 2. ЧЕТВЕРГ
К восьми утра я уже был на месте. Валентина Федоровна, имеющая советскую закалку, меня уже ждала, то есть выражала готовность провести по цехам и познакомить с нужными людьми. В пути, правда, поджидало огорчение: оказалось, что кандидатка из ночной смены все-таки ушла домой, передав через сменщиков, что общаться с прессой не видит смысла. Ее слова я понял, но чуть позднее.
А вот дальше - неожиданностей не было. Так что с остальными познакомился и побеседовал. Беседы были короткие, но других и не требовалось. Не требовалось для газеты.
Правда, короткий разговор вовсе не означал, что из него я ничего не почерпнул для себя интересного. Почерпнул, между прочим, как раз то, чего столь тщательно избегали столоначальники, ограждавшие меня от конфиденциальной' информации. Зря так старались, ибо я узнал даже больше, чем мне бы хотелось.
Поздоровавшись со мной, Владимир Николаевич Суханов, слесарь по ремонту автосцепок для подвижного состава, без всяких экивоков заявил:
- Беседовать? А смысл? Я скажу правду, но ведь не опубликуете. Разве не так?
Вопрос в лоб и я не посчитал возможным врать рабочему человеку.
- Вы стопроцентно правы, Владимир Николаевич. В области нет ни одного печатного органа, который бы рискнул опубликовать критический, то есть проблемный, материал. Повторяю: ни одного! В стране, - добавил я, - в регионе, в частности, всё замечательно и всюду райская жизнь. Значит? Проблем нет и быть не может.
То, что я не стал юлить, рабочему, похоже, понравилось. Он внимательно посмотрел мне в глаза и спросил:
- Если вы понимаете, то... зачем пришли в депо? Оду начальству воспеть?
- Моя цель нынче другая: воспеть, как вы выражаетесь, 'оду', но не начальству, а исключительно рядовому труженику, чьими мозолистыми руками создаются реальные материальные блага. К тому же, - после короткой паузы добавил я, - готов, Владимир Николаевич, выслушать, не обрывая вас, не затыкая вам рот грубым начальственным окриком. Это, согласитесь, по нынешним временам уже немало.
Суханов, проработавший в депо почти тридцать лет, опрокинул переполненный сосуд рабочей правды, и полилось... Я понял: он реально видит то, что происходит в родном коллективе, глубоко, оценивая, анализирует, приходит к выводам; он готов говорить об этом вслух, но для него нет трибуны, на которую бы его нынешние столоначальники допустили и, тем более, терпеливо выслушали, услышали, умно отреагировали. Я подумал: 'Такому мужику палец в рот не клади; такой мужик врежет так врежет - прямо меж глаз; выплясывать перед столоначальником не станет ни за какие коврижки. Столь неудобного мужика одномоментно готовы вышарить, но не делают этого по одной простой причине - слишком ценен он, как специалист высочайшей квалификации и такими кадрами не швыряются даже самые тупоголовые столоначальники'.
Я приведу здесь лишь малую часть его монолога, но достаточную, чтобы понять главное. Итак...
- То ли дело раньше... Идет по депо Яковлев - издали видно, что начальник: в строгом мундире, при полковничьих погонах; идет и всё видит, всё понимает, на всё реагирует; обязательно за руку поздоровается, поинтересуется, как обстановка в семье, с каким настроением пришел на смену; если что не так, - не взыщи, получишь по полной программе. Но и мы, рабочие, не оставались в долгу: до сих пор помню, как я костерил на собрании того же Яковлева...
- И что он?
- Ни разу не одернул - ни словом, ни мстительным действием. Бывало, сидит, кивает головой и черкает что-то в записной книжке.
- А сейчас?
- Для начала: не успеваю уследить, тот ли начальник или уже кто-то другой. Потом: бежит по проходу, задрав шары, никого не замечая вокруг, будто мы станки-роботы, бездушно вращающиеся, будто рабы для работорговца. Хорошо то, что в цехах видим редко: не мозолит наши глаза. Короче, менеджер! - надо слышать, сколько яда было в последнем слове. - При таком-то отношении, - продолжает Суханов, - всякое желание пропадает работать. А про уважение, которым пользовался у рабочих Яковлев, и говорить совестно. Благодаря менеджерам, ситуация в коллективе не ахти: зарплата неуклонно падает, квалифицированные рабочие бегут, сломя голову, прочь. И я их понимаю: кто же будет мантулить по двенадцать часов за символические деньги? Были в конторе? - я кивнул. - Значит, видели: кишмя кишит... И чем только занимаются эти менеджеры?!
Я к этому времени знал ответ на последний вопрос рабочего: усердно занимаются охраной 'конфиденциальной' информации, то есть сокрытием реального положения дел в депо. Но говорить вслух и подливать масла в огонь не стал.
...В девять ноль-ноль, как и договаривались накануне, я уже был в эксплуатационном локомотивном депо. На месте встречи заместителя начальника депо не оказалось. Стал искать. Нашел-таки, но не там, где договаривались. Это, то есть необязательность, - еще ничего. Хуже другое: оказалось, что передумали в депо организовывать мне встречу с героями дня. Почему? Ответ до отвращения прост: все, что связано с безопасностью движения поездов, есть не что иное, как 'конфиденциальная' информация, которую предавать огласке, даже при наличии героизма, считают невозможным, точнее, не сами они так считают, а те, которые наверху, над ними.
- Не могли, - еле сдерживая возмущение, спросил я, - сообщить мне об изменении ваших планов?
Вопрос повис в воздухе. Я плюнул и ушел.
Раз здесь не получилось, то, думаю я, может, что-то выгорит в ремонтном локомотивном депо? Отправился. Пришел, благо находится через дорогу. Здесь встретили аналогично. Главного столоначальника не было за столом, но зато согласился (все время кивая на сильную занятость) помочь исполняющий обязанности главного инженера, отослав меня... к исполняющему обязанности начальника технического отдела. Последние его слова были такие:
- Молодой, но зато ранний. Он вам ответит на любые ваши вопросы и окажет содействие. Тем более, что инновации и модернизации, то есть то, что вас интересует, находится непосредственно в его компетенции.
Пошел, блуждая по корпусам и цехам, искать 'молодого, да раннего'. Нашел. Представился. Напомнил, что ему звонил аж главный инженер. Юноша меня поправил тут же:
- Не главный инженер, а исполняющий обязанности, - уточнение я принял к сведению. Присел на свободный стул и стал ждать, когда же проявится обещанное мне 'содействие'. Молодой столоначальник, вижу, ведет себя классически: суетливо звонит по телефону одним, других учит, как жить, третьих контролирует, чем они у себя занимаются, четвертым отдает команды. Жизнь, короче, кипит. Течет жизнь, но все мимо меня, что меня не устраивает. Напоминаю о себе. Юное существо недовольно машет рукой. - Не видите, как я занят?! Освобожусь и займусь вами.
Продолжаю ждать и не отказываю себе в удовольствии наблюдать за происходящим перед моими глазами, а также интересоваться.
- Сколько уже работаете в депо?
- Полтора года, - с удовольствием отвечает, шурша бумажками, юное существо.
- Пришли после?..
- Окончания железнодорожного университета.
- Далеко пойдете, - говорю я. В этих двух словах трудно было не заметить мою еле скрытую иронию.
- Я надеюсь, - говорит он, не увидев иронии.
Продолжаю в том же духе.
- Всего полтора года и уже начальник техотдела такого крупного предприятия, - юное существо в этом случае почему-то не уточняет, что он пока не начальник, а всего лишь исполняющий обязанности. Продолжаю я гнуть свое. - Не пройдет и двух лет, если будете расти такими темпами, - говорю ему, - как займете кресло главного инженера.
- Надеюсь. По крайней мере, я к этому всеми силами стремлюсь.
Я одобрительно хмыкаю.
- И правильно поступаете: ваше будущее - исключительно в ваших руках. Под лежачий камень... Ну и так далее.
Видно, что этот разговор юному существу больше по душе, чем о каких-то там модернизациях или инновациях.
Сбегав куда-то на полчаса, юноша, подающий большие надежды, вернулся и сообщил: сегодня он не сможет уделить мне внимания, поскольку получил новое срочное поручение и до конца дня не сможет его выполнить.