Аннотация: "Твердо выучите, дети, что нельзя торчать на чем попало" ("Наркотайм", Башня Rowan)
Раньше они узнавали друг друга по мечтательной полуулыбке, по рассеянному взгляду, по легкой, стремительной походке. Женьке нравилось исподтишка рассматривать толпу, угадывая среди безликих утренних манекенов тех, кто ими лишь притворялся. Таких же, как она - свободных и влюбленных в свою жизнь. Ловить чужие улыбки, замечать смешинки в глазах пытающихся выглядеть серьезными людей, улыбаться самой и озорно подмигивать, заметив недоумевающие взгляды хмурых пассажиров утренней подземки. Было приятно ощущать себя отдельной от них, обладающей своей маленькой тайной, которая для понимающих глаз, конечно же, никакая не тайна. Женьке хотелось петь и танцевать, дурачится, сообщая всему миру, как она счастлива быть и жить, но приходилось себя сдерживать - она же взрослый человек, в конце концов. Отчасти из-за этого детского желания похвастаться и намекнуть на свою маленькую тайну Женька почти решилась сделать татуировку на плече - буквы A и V, причудливо переплетающиеся, но опасалась, что Артему это не понравится. Да и ей самой потом наверняка надоело бы, так что она ограничилась забавными самодельными сережками, которые, впрочем, снимала на работе, чтобы избежать глупых вопросов от коллег. Она не боялась и не стеснялась своего увлечения, просто не хотелось делиться своим чудом с теми, кто этого не оценит или оценит неправильно. Вот с Артемом она бы поделилась, но он упорно игнорировал все ее намеки, и Женька не стала настаивать. У них и так много общего. И в конце концов, он же не убеждает ее, что, например, пить пиво ("гадость!" - была уверена Женька) - это здорово. Хотя "пух" в тысячу раз лучше, чем пиво. И от него не бывает похмелья.
Счастливой Женька была почти целый год - как-то совпало, что прошлой весной она почти одновременно открыла для себя "пух" - и Артема. А следующей зимой, в феврале, сказка кончилась - "пух" официально объявили опасным наркотиком, а ингредиенты для его приготовления изъяли из свободной продажи. Авов, не мысливших свою жизнь без него, стали считать больными людьми, нуждающимися в принудительном лечении. И Женьке пришлось пообещать Артему, что она тоже завяжет. Раз и навсегда.
***
Женька c трудом протиснулась в вагон, как обычно в час пик забитый. Через две станции будет пересадочная, многие выйдут, и можно будет сесть. Или хотя бы прислониться к стенке. Пока ноги Женьку держали, но с трудом. Под землей, в прохладе каменных станций, ей было жарко и душно. Даже закрыв глаза, она не могла не чувствовать, как давит толща земли, с трудом сдерживаемая тонкими стенами станции, и каким далеким и недоступным сделалось небо - будто его и вовсе нет. В темном исцарапанном стекле вагона отражалась вовсе не Женька, а бесплотный призрак - обморочно-бледное лицо, растрепанные темные волосы, испуганный взгляд попавшей в силки птицы. Того и гляди - заплачет, завоет, как безумная баньши, или растает лужицей грязной воды, как дождавшаяся весны Снегурочка.
Наконец-то ее станция. Потерпеть еще немного - и она вырвется из этого душного склепа, окажется на поверхности, вдохнет свежий воздух, расправит плечи и поднимет голову, не страшась увидеть слишком близкий потолок. Совсем скоро. На выход работал лишь один эскалатор, и Женька, обогнув жадно толкающуюся толпу, побежала по замершим ступенькам соседнего. Короткая схватка с тугой дверью - и, наконец-то выбравшись из подземного лабиринта, Женька обессилено опустилась на низкую ограду дорожки, ведущей от станции. Все, хватит с нее. Завтра она встанет пораньше и поедет на наземном транспорте. Пусть это займет в два раза больше времени, и нужно будет делать две пересадки. Но зато она не будет задыхаться, впадать в панику и мечтать о том, чтобы ее уволили, и не нужно было каждый день терпеть эту пытку.
А сегодня можно себя вознаградить. Женька сунула пальцы во внутренний кармашек куртки - оба драгоценных шарика из фольги были на месте. Еще парочка припрятана дома - в тайнике на балконе. Артем с его боязнью высоты редко туда выходит, и уж точно не будет, перегнувшись через низкие перила, осматривать их наружную сторону. Еще одна доза - неприкосновенный запас, на самый крайний случай, - таилась внутрь маленького керамического зайца, с невинным видом сидящего на книжной полке. До конца месяца этого должно хватить, а там Юра обещал достать еще.
Женька невольно улыбнулась, вспомнив, с каким серьезным и несчастным лицом она неделю назад шла в его кабинет, как взволнованным голосом спрашивала у секретарши, не знает ли та, зачем шеф вызвал к себе Женьку. И как трудно было сдержать смех облегчения и радости, когда за ней закрылась тяжелая дверь, и Юра улыбнулся ей, как мальчишка, и заговорщицки подмигнул. Женька ни в жизни бы не поверила, скажи ей кто другой, что один из ее начальников, этот солидный, всегда идеально и дорого одевающийся мужчина - тоже ав. Его кабинет был, пожалуй, единственным местом, где они могли спокойно поболтать, не опасаясь быть уличенными в слишком неформальных связях - жена Юры работала тут же, начальником отдела маркетинга. Конечно, оставался еще их тайный балкончик, но туда в любой момент мог зайти какой-нибудь курильщик. Разумеется, в том, что первый зам генерального на перекуре по-дружески болтает с молоденькой операционисткой, не было ничего криминального, но Юра с Женькой не хотели привлекать к себе лишнего внимания. Авам сейчас и так нелегко живется, и это чудо, что Юре по-прежнему удается доставать "пух". И довольно неплохого качества - по сравнению с тем, что обычно могла позволить себе Женька.
Каждый раз, получив от Юры свою долю и расплатившись ("по себестоимости" - говорил Юра, Женька же была уверена, что он бессовестно занижает цену, но не спорила), Женька снова начинала думать о том, как бы она жила, если бы не та случайная встреча на балкончике. Женька сидела на перилах и смотрела вдаль, на небо, мучительно раздумывая, сколько еще она сможет протянуть, не вскрывая последнюю заначку, и не сразу заметила, что уже не одна. Возможно, что-то она произнесла вслух, или же Юра догадался по ее виду, но в любом случае для Женьки это было спасением. С каждым днем доставать "пух" было все труднее, а бессердечные дилеры все задирали и задирали цены. Хорошо, что ее ангел-хранитель сам ав, и понимает, как это невыносимо - когда каждый день, каждый час, каждую минуту болят и тоскуют душа и тело. Женька не знала, было ли это одним из побочных эффектов "пуха", или под его очарование изначально попадали только такие люди, но все авы, встречавшиеся ей, были людьми добрыми и отзывчивыми, готовыми поделиться с собратом по несчастью (счастью! - была уверена Женька) не только последней рубашкой, но и последней дозой. Женька и сама не раз спасала других, а вот теперь Юра спасает ее, ничего не требуя взамен.
В хорошую погоду до дома Женька обычно шла нарочито медленно, долгим окружным путем - через парк, мимо старых кирпичных пятиэтажек, притаившихся в тени деревьев, по краешку пустыря, заросшего унылой сорной травой и кое-где ржавыми скелетами старых автомобилей. Она могла бы так гулять до самой темноты, но дома ждал Артем, и наверняка сейчас уже начинал озабоченно поглядывать на часы. Еще немного - и станет звонить и осведомляться, все ли в порядке, и не нужно ли выйти и встретить. И пусть его голос при этом нарочито невозмутим, но Женька прекрасно слышит нотки нарастающей тревоги, и спешит успокоить - все в порядке, она просто решила прогуляться. И уже идет домой.
В этот раз она пришла раньше Артема - он позвонил, сказал, что задержится на работе. Женька была даже рада - есть время как следует подготовить все заранее. А не как обычно - впопыхах и в темноте, стараясь не шуметь и молясь, чтобы не скрипнула балконная дверь. Хотя у Артема сон обычно крепкий, но все равно Женька каждый раз до одури боялась, что в этот раз ей не повезет, и он проснется. О том, что будет после, Женька малодушно старалась не думать, хотя, на посторонний взгляд, ничего страшного бы не произошло. Артем может и вовсе ничего не сказать, лишь обнимет и погладит по голове, успокаивая и утешая. Скажет: "Давай спать, малыш!" И будет долго еще лежать рядом и молча смотреть в потолок. А Женька сделает вид, что заснула, и в самом деле постарается заснуть, потому что это же невыносимо - знать, что из-за тебя плохо любимому человеку. Знать - и не иметь не то что возможности, а даже желания прекратить делать то, что его так расстраивает. Женька много раз пыталась - нет, не бросить принимать пух, а хотя бы подумать об этом. Не получалось - мешал страх. Еще более сильный, чем опасение расстроить Артема - или вовсе потерять его.
Жить без Артема она, наверное, смогла бы. Жить без этих тайных вылазок - нет. Бывших авов не бывает, это Женька знала точно. Она видела таких, кто искренне пытался стать обычным человеком, "соскочить", забыть о том пронзительном, прозрачном и звонком, как вода в горной речке, счастье, что дарили невесомые белые пушинки, так похожие на тополиные. Жалкое зрелище, и жалкая жизнь. Обрести себя, узнать, в чем истинный смысл твоего существования - и отказаться? Вновь опутать себя сетями условностей и здравого смысла - для чего? Чтобы увидеть снисходительное одобрение в глазах окружающих, чтобы стать таким, как все, и чтобы каждый день, каждое мгновенье с тоской вспоминать, от чего отказался?
Женька тоже пыталась - когда впервые пообещала Артему, что завяжет с "пухом" окончательно. Она даже отдала ему, чтобы выкинул, все заначки, о чем потом не раз пожалела. Две недели проходила, словно сомнамбула, в темных очках, несмотря на раннюю еще весну, упрямо глядя себе под ноги и не замечая окружающих. Дома закрывала все шторы, чтобы не видеть блистающий свежим мартовским небом мир за окном, рано ложилась спать, нагружала себя работой, остервенело наводила порядок в квартире - лишь бы думать о чем-то другом. Две недели она притворялась, убеждая Артема и себя, что справляется. В субботу вечером Артем уехал в гости к сестре, и Женька, еле дождавшись, когда его машина скроется из виду, накинула первую попавшуюся куртку, выгребла из карманов и кошелька деньги, и рванула к метро. Встреченная в подъезде соседка что-то спросила, но Женька пробежала мимо, даже не заметив ее. Словно сомнамбула, одержимая одной лишь целью. Проехать несколько станций, на "Староградской" выйти на поверхность, свернуть со сверкающей витринами дорогих магазинов улицы в узкие тихие переулки и, попетляв немного среди гаражей, выйти к старому деревянному дому, чудом сохранившемуся почти в центре мегаполиса. И даже не надо ничего объяснять - хромой Грач поймет без слов, увидев дикую жажду в ее глазах.
Обратно домой Женька тогда летела, словно на крыльях, счастливо улыбаясь всему миру, и впервые за бесконечную неделю не страшась поднять глаза и увидеть бездонную голубую пропасть над головой. Позвонил Артем, с подозрением осведомился, с чего у нее такой радостный голос - когда он уезжал, она лежала на диване и жаловалась, что устала, и ни на что нет сил. "Ничего особенного, просто по телевизору, оказывается, показывают "Унесенных призраками" - ну помнишь, тот классный японский мультфильм про девочку и колдунью, - а я его ни разу до конца не смотрела", - когда на ладони танцует в невидимых потоках воздуха легкая пушинка, обещая райское блаженство, врать легко. Тем более что по какому-то каналу этот фильм действительно шел, только вот Женька и не собиралась его смотреть. Зачем ей нарисованное чудо, если у нее есть настоящее? Надо только дождаться темноты, и молиться, чтобы не было дождя.
Его и не было. А была - удивительная, волшебная, такая долгожданная ночь, и Женька снова чувствовала себя счастливейшим человеком на земле. Наутро она готова была провалиться со стыда, когда рассказывала вернувшемуся Артему, чем занималась вечером. Мультфильм поздно закончился, потом долго не могла заснуть, вот и не выспалась с утра. На мгновение промелькнувшая было мысль - признаться и начать все заново, - спряталась, сметенная нахлынувшей волной воспоминаний о прошедшей ночи. Так просто отказаться? От этого вот? От неземного восторга, от пьянящей легкости во всем теле, от обладания целым миром? Нет, нет и еще раз нет. Даже ради любимого человека. Он не поймет, он никогда не пробовал, и пробовать не желает. Он не знает, каково это - однажды обретя свободу, снова запереть себя в клетку.
И Женька обманывала. Делала вид, что все хорошо, и не о чем беспокоиться. Топила свою тоску в бестолково-бессмысленной работе, в крепком зеленом чае, в долгих прогулках по пыльным окраинам района, в болезненно-сладостном ожидании той самой ночи, когда можно. Хорошо, что Артем обычно заранее предупреждал, когда его не будет дома, и не имел привычки резко менять планы. Но такое случалось редко, и Женька наловчилась делать все в его присутствии. Разумеется, по ночам - так привычнее, безопаснее, да и Артем ложится не слишком поздно и крепко спит до утра, как образцовый жаворонок. По крайней мере, Женька на это очень надеялась.
***
На самом деле это легко. Не страшно и не так уж и больно, разве что в первые разы. Но Женька - ав со стажем, и научилась прекрасно ладить со своим телом, и с теми чудесами, что творят с ним невесомые пушинки. Любую боль можно перетерпеть, если знать, что она быстро закончится. Наверное, это даже хорошо, что все происходит именно так - чудеса не должны даваться легко, иначе какие же это чудеса? Тело, вмиг ставшее чужим и непослушным, разрывает само себя на куски, как будто стая диких зверей рвется наружу, круша и ломая все на своем пути. Внутренности превращаются в комок рассерженных ос, по венам вместо крови струится поток кусачих рыжих муравьев, а по раскаленным нервам катится огненный вал, сжигая все на своем пути. Мышцы сводят судороги, кости ноют, выламываясь из суставов, кожа рвется, как бумага, а в горле клубком колючек застревает предсмертный хрип. К этому нельзя привыкнуть, можно только научиться терпеть. Женька, вцепившись зубами в свою ладонь, глухо стонет и на миг теряет сознание, ударившись окаменевшей от боли головой об пол. А когда приходит в себя, то сразу же забывает о том, что только что мечтала умереть. Брезгливо выплюнув прилепившееся к языку перышко, одним плавным движением она вскакивает на узкие перила балкона и, замерев на миг в неустойчивом равновесии, бросается вниз.
Широкие сильные крылья, минуту назад бывшие тонкими слабыми руками, подхватывают Женьку и уносят вверх. Туда, где гуляет свободный ветер, не закованный в кандалы вентиляции и не отравленный кондиционерами. Туда, где со всех сторон - небо, а не холодные каменные стены, и где можно хоть ненадолго обрести свободу. От тревог и проблем, от надоевших условностей и привычной лжи, от тяжести мыслей и притяжения земли, от глупых вопросов и абсолютных истин.
Человек не может летать. Даже если он каким-то чудом обретет крылья и полые кости, а кожа его прорастет упругими и невесомыми перьями. Человек - не птица, он не создан для полета! И Женька - не птица. Она ав, и это ненамного хуже. Ее чудесные серые крылья пропадут, как только закончится действие "пуха", и не замедлит напомнить о себе обиженная гравитация, но это будет еще нескоро. А пока у Женьки есть целая ночь - ее ночь.
Город, кажущийся таким огромным и бесконечным, когда жалким муравьишкой ползешь по его улицам, из глубин воздушного океана выглядит маленьким и плоским. Женька смеется и поднимается еще выше, забирая влево - туда, где над медленно остывающим заливом текут теплые восходящие потоки, и можно смело кувыркаться в них, не боясь упасть, или просто парить, раскинув крылья. А потом, ловко увернувшись от сонных маяков, спикировать на один из прибрежных островков и отдохнуть немного на кирпичных развалинах старого форта. Угловые башенки неплохо сохранились, и с них здорово прыгать вниз, прямо в мрачные бушующие волны. И, зажмурившись от соленых брызг, снова взмывать вверх, в небо. Вообще-то это довольно опасно, можно если и не разбиться о камни, то намокнуть, и тогда застрянешь на островке до рассвета, а там и действие авиариума закончится. Хорошо, когда лето - можно и вплавь до берега, если неохота объяснять изумленным паромщикам, как ты очутилась на этом островке и где твоя лодка. Но Женька прекрасно знает свои возможности, и не рискует зря. Разве что иногда. Тем более что с земли ей все равно не взлететь, только если с разбега - но не по кирпичным же обломкам ей бежать.
В городе с его многоэтажками, конечно, легче - но и опасней. В городе даже самой темной ночью могут найтись чудаки, любующиеся на звезды. Или сидящие на крыше - одни или в компании пьяных дружков-подружек. В городе с заката и до рассвета горят фонари и рекламные щиты, освещая путь полуночным автомобилистам, в каждом доме светятся окна тех, кто не может или не желает спать, монотонно мигают огоньки на верхушках заводских труб. В ночном городе слишком светло и шумно для Женьки, но и улетать далеко боязно - а вдруг не успеет вернуться? Но Женька всегда успевала, и обычно возвращалась раньше, чем чувствовала первые признаки окончания действия "пуха". Так безопаснее - обратный метаморфоз можно только ускорить, но не замедлить. Хорошо, что происходит далеко он не так резко и болезненно, и в случае чего вполне можно успеть нормально приземлиться. А потом идти через весь город - ну, не в чем мать родила, Женька обычно надевала старую майку и шорты, а на ноги - мягкие удобные тенниски, - но все равно слишком это выглядело бы подозрительно, даже летом. К тому же можно было банально замерзнуть, когда в крови распадутся последние частицы авиариума, и температура тела упадет до нормальной человеческой.
А еще Женьку, пришедшую в себя после первоначальной эйфории возвращения крыльев, гнал домой страх. Что Артем проснется и, не увидев ее рядом, пойдет искать. Убедившись, что ее нет нигде в квартире, выйдет на балкон и будет ждать там. Он ведь сразу поймет, почему не закрыта балконная дверь, а на полу валяется скомканный кусочек фольги и пара маленьких серых перьев. Дождавшись, он обнимет ее, дрожащую от стыда и утренней прохлады, и молча поведет домой. Поможет раздеться и натянуть пижаму, уложит в кровать, укутает одеялом, как заболевшего ребенка, и сам ляжет рядом. Не сказав ни слова и ни в чем не упрекнув.
Лучше бы ругал - такого его молчания Женька боялась больше всего. Артем ведь только на вид такой спокойный и ничем не пробиваемый, но она-то знает, что на самом деле это далеко не так. И когда он звонит и спрашивает, где она - это не простая формальность и не глупая ревность, он и в самом деле волнуется. Еще немного - и начнет себя накручивать, воображая всякие ужасы и вспоминая телефоны ближайших больниц. Старший в большой семье, он привык быть ответственным за младших, а теперь, когда все выросли и живут отдельно, переключил всю заботу на Женьку. Подруги завидуют и хором убеждают Женьку, как ей повезло, но Женьке от этого только хуже. Ей-то с Артемом повезло, а вот ему с ней - нет. И за что только он ее любит?
***
- Глупый ты, воробышек.
Укоризненно вздохнув, Артем вытащил из кармана куртки тонкий белый конверт и протянул Женьке. Она, недоверчиво шмыгнув носом, взяла конверт и, помедлив, вытащила из него тонкую пачку продолговатых желтых листочков.
- Это... билеты? Ты куда-то едешь?
- Мы едем. Ты забыла? У тебя День рождения через три дня. Ты ведь хотела горы? Или озеро? А, неважно, там все это есть. И даже кусочек моря, но море есть и у нас.
Женька внимательно рассмотрела билеты - и в самом деле, там были их имена, ее и Артема, и пункт назначения со смутно знакомым названием.
- Да, но я разве тебе говорила? Не помню...
- А я догадался, - Артем подмигнул и, подхватив ее на руки, покружил немного и аккуратно опустил на диван. А сам присел рядом на краешек и начал рассказывать о том, как здорово они отдохнут, сбежав из дождливого осеннего города в лето.
Женька с восторгом слушала, забыв, что пять минут назад хотела то ли устроить скандал (ну и что, что не умеет? Надо же когда-нибудь учиться?), то ли молча собрать вещи и уйти. Сначала эти странные отлучки и задержки по вечерам, телефонные разговоры за плотно прикрытой дверью, мгновенно сворачиваемое окно браузера на домашнем компьютере, стоило только Женьке войти в комнату. И как последняя капля - томный женский голос, просящий к телефону Артема Николаевича, и Артем, после короткого разговора, больше похожего на обмен паролями и явками, повесивший трубку и начавший одеваться. Растерявшись, Женька даже не спросила, куда он собрался. Его мобильный не отвечал, утверждая, что абонент временно недоступен, и ей оставалось только в окно наблюдать, как он садится в машину и уезжает в неизвестном направлении.
К его возвращению через полчаса Женька успела порядком разозлиться, остыть, придумать несколько идиотских версий происходящего, и начать паниковать, решив, что случилось что-то непоправимое, ее спокойная жизнь рушится, как карточный домик, и Артем ее больше не любит. А в ответ получила билеты на поезд, которые до самого конца теплого сезона обычно раскупались в первые же дни продажи. Билеты, которые Артем достал каким-то чудом, обзвонив половину туристических фирм города и подняв старые знакомства. А перед этим, задерживаясь на работе до позднего вечера и выходя по субботам, закончил важный проект, выторговав у начальства отпуск. А с Женькиным все было просто - тетушки из бухгалтерии, растаяв от комплиментов и дорогих конфет, с легкостью вступили в сговор с женихом их "Женечки", оформив задним числом все нужные бумажки.
После Артем не раз еще извинялся, что заставил ее так нервничать, но уж больно хотелось устроить сюрприз. Женька в отместку решила было демонстративно обидеться, но поезд уже привез их в лето, и стало не до такой ерунды. За неделю надо было успеть вместить в себя столько гор, чистейшей озерной воды и пьянящего аромата соснового бора, чтобы наступающей зимой, будучи запертой в холодной заснеженном городе, не так тосковать по ним. И Женька плавала, пока не уставали окончательно руки и ноги, с соседскими детишками строила замки на песке, вместе с Артемом бродила по лесу, в одиночку лазила по предгорьям, запечатлевая на старенький фотоаппарат потрясающие виды и поддразнивая Артема, на верхотуру лезть не желающего. А еще она летала - всего пару раз, но ей бы хватило, чтобы пережить дождливую осень и дождаться следующей весны, а потом и лета. Но случился тот проклятый февраль, и Женька еще не раз с тоской вспоминала те последние вольные полеты и жалела, что так ими пренебрегала. А Артем прекратил называть ее "воробышком", словно опасаясь напоминать о запретном.
***
Ночь была темной, звездной и прохладной. Женьке, взбудораженной ожиданием полета, с трудом удавалось сделать вид, что засыпает. Минуты тянулись медленно и лениво, Артем все никак не мог заснуть, ворочался с боку на бок. Наконец он успокоился, задышал ровно и еле слышно. Женька, выждав еще полчаса, осторожно вылезла из-под тонкого одеяла и крадучись вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Быстро переоделась в ванной, спрятав пижаму в корзине для грязного белья. Короткие темно-серые спортивные шорты, такого же цвета майка, завязывающаяся на шее и оставляющая открытой спину, на ногах - легкие тенниски с тонкой подошвой. Полминуты на одевание, и Женька, дрожа от предвкушения, на цыпочках добежала до балкона, захватив по пути заветный комочек фольги из потайного кармашка ветровки. Прикрыла за собой дверь, села прямо на пыльный пол, разворачивая фольгу, и быстро, не давая себя испугаться даже не боли - а только ее предчувствия, положила на язык невесомую белую пушинку. И сразу же зажала себе рот ладонью, давя рвущийся изнутри крик.
Крутобокая сырная луна то пряталась за грязно-серыми ночными облаками, то кокетливо выглядывала из прорех. Женька любила такие ночи - на Луну любоваться, конечно, здорово, но безопаснее летать, когда темно - для обычных людей. Для Женьки, как и для любого ава, даже самая темная ночь была серой. Жаль только, что почти не различались цвета, и порой сбоил глазомер, обманутый отсутствием теней. Но летать при свете дня было опасно и глупо, особенно сейчас, после принятия памятного февральского закона. Если авы стали считаться просто больными, то те, кто делал и распространял "пух" - преступниками. Светила медицины, социальная реклама, многочисленные статьи и ток-шоу хором твердили, что авиариум не только отрицательно влияет на организм и вызывает стойкое привыкание, но и с довольно большой вероятностью может привести к неожиданной смерти - как правило, от сердечной недостаточности. Правда, почти нигде в официальных источниках не уточнялось, что такое грозило только тем, на кого авиариум не действовал, как полагается - то есть тем, кто не смог обрести крылья. Женька, зная по себе, каково это - быть привязанной к равнодушной земле, порой малодушно думала, что все это ерунда, и умирают не от "пуха", а от тоски по небу, не ставшему ближе. А еще, купаясь в течениях воздушного океана, Женька была уверена, что все дело в свободе, которую дает человеку "пух". Пусть и недолговременная, но свобода. Возможность делать, что хочешь, лететь, куда захочешь, не предъявляя никому никаких документов, не покупая билетов, не оплачивая ежеминутно свою относительную свободу деньгами. Разве что теми, что потрачены на "пух" - но это сейчас он все дорожает, а раньше, до запрета, стоил совсем копейки. И Женька могла позволить себе следовать излюбленными маршрутами почти каждую ночь, не спеша открывать что-то новое, прекрасно зная, что у нее будет еще много времени.
Сейчас же трудно было планировать заранее, и Женька старалась ухватить все сразу - и возможность достать "пух", и возможность полетать, и удовлетворить тягу к новому, отчасти игнорируя здравый смысл. Только этим и можно было объяснить, почему в ту ночь ее понесло не к привычному дальнему, пустынному и безопасному северному краю залива, а в другую сторону, через темные промышленные районы к территории какой-то военной то ли части, то ли НИИ, то ли еще какого заведения, куда простым смертным вход запрещен. Но Женька - ав, и что ей та колючка? Сверху все прекрасно видно - и серые кубы зданий, и безжизненная полоса плаца, или как он там называется, и довольно большой участок огороженного леса - говорят, это бывший заповедник, и там до сих пор водятся косули, лоси, волки и прочая живность, давно исчезнувшая из жидких пригородных лесков. Женька не стала противиться искушению и медленно покружила над "заповедником", высматривая удобные для приземления и последующего взлета деревья. С высоты никаких животных не было видно, да и наверняка большинство сейчас спит. Днем бы сюда...
Увлекшись рассматриванием таинственного леса, Женька не сразу поняла, что уже не одна в небе. Краем глаза уловив движение, она резко повернулась, одновременно на всякий случай начав набирать высоту. И, не поверив своим глазам, даже замерла на мгновение в воздухе, всматриваясь в темные фигуры, поднимающиеся с крыши одного из серых кубов "военной части". Ее удивило даже не то, что эти авы околачивались в таком месте, а то, что их было сразу четверо. И в прежние, свободные от идиотских запретов времена, авов было мало, и большинство предпочитало летать в одиночку, даже если в обычной, наземной, жизни жили вместе или были друзьями. А уж теперь, когда такие полеты стали делом незаконным, собираться толпой и привлекать таким образом к себе внимание было и вовсе глупо и неразумно. Но темные, поднявшись в небо, не спешили разлетаться, а продолжили медленно и плавно набирать высоту, словно скользя по невидимой спирали. Женька с любопытством наблюдала за ними, отмечая удивительную синхронность движений и то, как мастерски незнакомцы выдерживали одинаковое расстояние между собой. "Ну прямо истребители на параде!" - хихикнула Женька, вспомнив их с Артемом недавнее посещение авиашоу. И тут же осеклась, увидев, что темные направляются в ее сторону. На первый вгляд в этом не было ничего странного - если ребята привыкли летать вместе, а не по одиночке, то неудивительно, что, заметив ее, захотели... Предложить свою компанию? Познакомиться? Спросить, где она берет "пух"?
Чем ближе подлетали темные, тем сильнее нервничала Женька, звериным чутьем ава ощущая неправильность происходящего. Напрягая взор, она настороженно всматривалась в приближающихся авов, пытаясь понять, отчего они кажутся ей странными. Она редко встречалась с кем-то в небе, но этих встреч было достаточно, чтобы знать, что все авы в "птичьей" форме выглядят похоже, лишь немного различаются оттенки оперения и черты лиц, слишком утрированные и сглаженные, чтобы можно было потом с легкостью узнать случайного крылатого знакомца в толпе людей. Но все-таки лица авов, во многом становясь птичьими, оставались и узнаваемо человеческими. У этих же, темных, лица были страшными - матово-черные, как и перья, они казались масками, нарочито грубо вырезанными из неровной коры дерева. Слишком узкие головы, слишком большие глаза, слишком широкие рты - Женька знала, что она сама сейчас с точки зрения обычного человека выглядит не очень-то красиво, но эти, темные, были попросту уродами. Жуткими и опасными - упорно твердила интуиция, и Женька, не выдержав, рванула подальше от этого странного места, надеясь, что темные поймут намек и не станут навязывать свое общество.
Скользнув в теплые потоки над заливом, Женька расслабилась, давая отдых слегка уставшим крыльям. Неспешно оглянулась назад - и тут же неловко кувыркнулась в воздухе, от неожиданности дернув крылом. Ее явно преследовали - темное пятно, еле заметное в густой августовской ночи, стремительно приближалось, распадаясь на четыре отдельных силуэта. Выругавшись сквозь зубы, Женька развернулась и понеслась к берегу, в сторону призывно манящих городских огней. В городе легче затеряться среди высотных домов, или же нырнуть вниз, к земле, спрятаться от назойливых преследователей под густой кроной деревьев или навесом летнего кафе, и, вернув себе человеческий облик, изобразить раннюю пташку, вышедшую на пробежку. Только сперва надо оторваться, сбить с толку, чтобы ее упустили из виду, а если и начнут потом методично проверять все подходящие укрытия, пусть ошибутся районом и делают это подальше от нее!
Темные не отставали. Словно опытные загонщики, они, растянувшись неровной цепочкой, преследовали начавшую впадать в панику Женьку. Как назло, луна никак не хотела полностью прятаться в облаках, то и дело выныривая наружу. Да еще и свет никогда до конце не засыпающего города - и, несмотря на густую августовскую ночь, темные прекрасно видели предательски-серое Женькино оперение, в то время как она не всегда могла четко разглядеть их зловещие силуэты. "Кто они такие? Что им нужно? И что мне делать?!" - Женька испуганной птицей металась над спящим городом, то камнем падая вниз и опасно петляя между домами, то взмывая вверх, почуяв попутный поток воздуха и надеясь хоть несколько мгновений передохнуть. Плечи устало ныли, в боку начинало неприятно покалывать, а преследователи все не отставали.
Хорошо, что летали они не так умело и быстро, как Женька, но оказались явно выносливей ее. И хуже всего, что их было четверо. С одним Женька бы справилась - не такая уж она и беззащитная, особенно сейчас, в обличии ава. Говорят, обычный лебедь может ударом крыла сломать руку человеку. Женьке никогда не приходилось драться, будучи авом, но она не сомневалась, что ее сильные крылья способны и не на такое. Да и длинные и острые когти на сгибе крыльев годились не только на то, чтобы помогать карабкаться на верхушку полуразрушенной башенки старого форта; а острые иглы зубов могли прокусить не только яблочную кожуру. Наверное, она бы справилась и с двоими - двигались темные довольно неуклюже, словно полет требовал от них усилий. Но сразу четверо! На мгновение обернувшись, чтобы оценить расстояние до преследователей, Женька в очередной раз нырнула в лабиринт спальных многоэтажек, надеясь, что теперь уж точно повезет, она ускользнет от этих типов и вернется домой, а наутро все окажется всего-навсего дурным сном наяву. Еще немного - и...
Черной молнией он упал с неба наперерез ей, и Женькино сердце перестало биться, а из мгновенно пересохшего горла вместо испуганного вскрика вырвался полузадушенный хрип. Она отчаянно забила вмиг отяжелевшими крыльями, пытаясь повернуть, но темный уже был слишком близко. От страха Женька забыла, что собиралась дать бой, и сейчас все ее мысли были только об одном - спастись, улететь, сбежать. Хотя бы пешком, по земле, если уж любимое небо не смогло ей помочь. Женька сложила было крылья и камнем ринулась вниз, но в последний момент ее развернуло и она увидела лицо того, кто ее настиг. И только потом наконец-то услышала и поняла, что он ей говорит.
- Не бойся, это я! Давай сюда, быстрее, пока они нас не видят!
Темнокрылый ав, так напугавший ее, подтолкнул растерявшуюся Женьку, и сам полетел следом, почти касаясь крыльями, и отрывисто командуя:
- Вниз! Теперь левее! Еще немного! За белый дом, к следующему! Видишь балкон со шторами?
К Женьке вернулись самообладание и рассудок, и она сразу поняла, что ее спутник имеет в виду. Один из немногих незастекленных балконов дома, этот выделялся широкой темной занавеской, за которой вполне можно было спрятаться вдвоем.
Женька вжалась в угол и попыталась замереть, но получалось плохо - ее била нервная дрожь. Будь она одна, не удержалась бы на подгибающихся ногах, но ее поддерживал, приобняв крыльями, ее неожиданный спаситель. Довольно долго они так простояли, замерев и чутко прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам. Кажется, им и вправду удалось скрыться от преследователей - не было слышно ни шума крыльев, ни голосов. Женька осторожно выглянула в щелку между занавеской и стеной - все чисто. Небо уже начало светлеть, и темным не удалось бы остаться незамеченными.
- Вроде все, оторвались... - голос у спасителя был шепелявым и немного забавным, как и у любого ава в "птичьей" форме, а лицо было самым обыкновенным, почти человеческим, а не страшной маской, покрытой то ли струпьями, то ли рубцами, как у тех, темных. Женька присмотрелась повнимательней и ахнула:
- Темка, ты???
Вместо ответа он снова обнял ее и прижал к себе, неловко сложив мешающиеся крылья.
Женька фыркнула и приглушенно засмеялась, все еще не в силах поверить в абсурдность всего происходящего. А потом до нее дошло.
- Темка! А как же...? Ты же боишься высоты!
Артем тоже фыркнул, взъерошив короткие перышки у нее на макушке.
- Боюсь. И поэтому закрыл глаза, когда прыгал за тобой с балкона. Но знаешь, сейчас почему-то почти не страшно. Но потом, а сейчас ты скажи вот что - как теперь обратно превращаться?
- Ну, это легко. Надо только представить, что... - ловко вывернувшись из-под его широких крыльев, Женька с энтузиазмом профессионала, рисующегося перед новичком, начала бойко объяснять. И сразу же осеклась. - Нет, подожди, нам ведь еще надо до дома добраться! Ты... сможешь, да? Ты закрой глаза, я тебе буду говорить, куда...
- Тише, тише, не тараторь, - Артем попытался по привычке шутливо прикрыть ей рот рукой, но только неловко задел ее крылом, отпрянул и чуть не упал, с непривычки запутавшись в ногах, крыльях и занавеске. Женька не удержалась и хихикнула, хоть сейчас им было вовсе не до смеха. Но у Артема было другое мнение, и, вновь обретя равновесие, он продолжил говорить, как ни в чем ни бывало.
- Ты, наверное, не заметила, но мы и так в своем доме. И даже в своем подъезде. Только двумя этажами ниже. И если у тех, кто сейчас сверху, пожарная лестница не завалена каким-нибудь барахлом, то нам повезло...
Пока он говорил, Женька зачарованно глядела, как постепенно плывет и меняется его облик. Лицо становилось обычным и привычным, длинные жесткие перья истончались и бледнели, все сильнее вжимаясь в кожу, которая постепенно розовела, принимая человеческий цвет и фактуру. Мягко вставали на место суставы, укорачивались и принимали привычную форму руки, вытягивались и наливались плотью ноги, вновь становясь главным средством перемещения тела в пространстве. Странное и пугающее птицеобразное существо превращалось в того, кого Женька давно знала и любила, и оттого происходящая на ее глазах метаморфоза казалась еще более волшебной. Женька никогда не видела, как это выглядит со стороны, да и не хотела видеть, подозревая, что так же неприятно, как и мучительное первоначальное превращение, инициируемое "пухом". Но оказалось - это даже красиво.
Увлеченная разглядыванием Артема, Женька не заметила, как сама вновь стала человеком. Артем, с тревогой наблюдавший за фантастическими изменениями собственного тела, заметил это, только уже когда она помогла ему подняться с пола - помогла руками, не крыльями. Поежившись от предрассветной прохлады, Артем полез вверх по пожарной лестнице. К счастью, люк открылся легко, и через полминуты они оказались на одиннадцатом, а еще через пару минут не на шутку продрогший Артем отогревался под горячим душем, а Женька, спрятавшись под одеялом, малодушно пыталась заснуть и не думать о том, что будет утром. О, если бы только Темка понял, что для нее значат эти полеты! Она бы тогда перестала обманывать, придумывая дурацкие предлоги, чтобы остаться дома и не ехать на дачу или в гости. Она бы предупреждала его, прежде чем отправиться в ночной полет, и твердо пообещала бы не рисковать попусту, не нарываться на неприятности, играя в догонялки с волнами или с подозрительными черными типами.
Женька отчаянно пыталась понять, как сейчас смотрел на нее Артем - ласково и понимающе, или с сожалением и жалостью, как на не желающего осознать свою ущербность калеку? Скорее всего, так и есть - ну как он, боящийся лишний раз выходить на открытый всем ветрам узкий балкон, может понять, как это прекрасно - смотреть на город с головокружительной высоты, плыть в бескрайнем небесном океане, опираясь лишь на капризный воздух, купаться в его потоках, камнем падать вниз и юрким стрижом взмывать вверх? И как объяснить слепому, что значит голубое небо, глухому рассказать про утреннее пение птиц, а любимому человеку - про то, что сильнее всякой любви? И как ей жить дальше?
Уставшая и измученная переживаниями этой ночи, Женька не заметила, как провалилась в сон. И не слышала, как Артем, осторожно вынув серое перышко из ее волос, шепнул: