Муравьева Елена Александровна : другие произведения.

Жизнь в стиле С

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.31*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В жизни всегда есть место подвигу, а также страху, совести, смелости, счастью, ссорам, сукам и т.д. Это что касается названия. Сам же роман о чуде, которое, прикинувшись реальностью, втерлось в доверие к разным не очень счастливым людям и заставило их изменить свою жизнь и самих себя

  
   Елена Муравьева
  
   ЖИЗНЬ в стиле С
  
   ЖИЗНЬ
  
   --Опять ты?
   --Я ведь имею право. - Таня смущенно улыбнулась. Полина предупредила сразу: услуги ее не дешевы, поэтому, если у клиента возникают сомнения по поводу сделанного предсказания, она готова повторить процедуру еще два раза. После этого надо принимать решение иначе информационный канал закроется и ситуация станет необратимой.
   --Раз так, заходи.
   Третий, последний визит не принес облегчения. Глядя в глубину хрустального шара, экстрасенша, скучая, изрекала знакомые уже истины:
   --Как я тебе и говорила: человек, предназначенный тебе судьбой, живет в нашем городе. Зовут его Андрей Рощин. Он -- твоя половинка. Твое счастье. Твоя удача. Вы предопределены друг другу. Ему положено любить и заботиться о тебе. Тебе -- рожать и растить его детей. Трижды судьба сводила вас и трижды ты оказалась слепа, глуха и недогадлива. За что и наказана.
   Потрепанная колода карт подтвердила приговор:
   --В этой жизни, голубушка, он для тебя потерян. Между вами пропасть. Вы чужие. Он никогда не полюбит тебя. Есть только один выход...
   --Какой? -- иронично полюбопытствовала Таня на первом сеансе, расценив многообещающее вступление, как повод "позолотить ручку".
   Однако, здесь играли в другие игры.
   --Ты должна предотвратить убийство, -- грянуло неожиданное. - И спасти нескольких ребят, погибших в 1906 году.
   Татьяна испугалась: "Господи, да она сумасшедшая!"
   --Тебя предупреждали, -- напомнила Полина, наслаждаясь произведенным эффектом.
   Действительно, соседка Валерия Ивановна, рассказывая про Полину, велела ничему не удивляться: "Все ее пророчества кажутся диким бредом, но сбываются в обязательном порядке. Почему? Никто не знает. Даже она сама!"
   --Спасешь ребят -- получить умного, честного, обеспеченного мужика и будешь жить с ним до скончания века в любви и согласии. Не спасешь -- мыкаться тебе и страдать дальше.
   --Каких ребят? Тех, что жили в 1906 году? - на всякий случай уточнила Таня.
   -- Да.
   -- Но они же давно умерли!
   --Ты не умничай, а решай! Будешь, устраивать судьбу или нет?!
   --Буду.
   --Тогда говори "да" и принимайся за дело!
   --Но как? Вы меня на машине времени отправите в прошлое?
   --Нет. Оно к тебе само явится.
   --Кто?
   --Прошлое.
   Так началась эта история. Странная женщина, странные слова, странные дурацкие поступки, удержаться от которых не хватило сил. После первого сеанса Таня помчалась по указанному адресу. Суженый-ряженый обитал в симпатичном двухэтажном коттедже, затерявшемся среди блочных высоток. Ого! От восхищения у Тани перехватило дух. Сам герой тоже выглядел убедительно: под сорок, среднего роста, крепкого сложения, с густой русой шевелюрой и уверенным профилем, он подкатил к дому на молочном Оппеле; поздоровался с пожилой теткой, выгуливающей неподалеку кудлатую собачонку, достал ключи, стал открывать калитку. Таня удовлетворенно улыбнулась: мужик производил приятное впечатление, а главное, был при деньгах.
   Воодушевленная последним обстоятельством, на следующее утро она отпросилась с работы и "села в засаду" на ближайшей к особняку лавочке. План был прост: познакомиться с Рощиным, дальше действовать по обстоятельствам. Предупреждение Полины: "Ничего не получится. Пока ребятки из прошлого в опасности -- ты для Андрея ноль. Пустое место. Хоть убейся, он на тебя не обратит внимания", -- энтузиазма не убавило, все казалось разрешимым.
   При свете солнца дом выглядел еще лучше. И еще заманчивее. Стать хозяйкой в этом богатеньком уютном мирке с каждой минутой хотелось все сильнее. "Детям было бы здесь хорошо", -- вились в мозгу жадные мысли. В разыгравшемся воображении цена, предложенная Полиной, уже не казалась фантастической. "Убийство -- так убийство, 1906 - так 1906",-- думала Таня. -- Валерия Ивановна вон послушалась и теперь счастлива. Может и мне повезет"
   Рощин появился около полудня, мазанул безразличным взглядом по улице и прохожим, захлопнул железную калитку, зашагал в сторону ближайшего супермаркета. Таня припустила следом. На бегу достала зеркальце, тронула помадой губы, провела расческой по волосам и томным голосом впечатала в широкую спину:
   --Простите, не подскажете который час?
   Сейчас...сейчас... предвкушая невероятное, билось сердце.
   Рощин обернулся.
   --Нет, -- буркнул раздраженно и продолжил путь.
   Ах, так! Таня закусила губу, упрямо нахмурилась. Мы еще посмотрим: кто кого, решила сердито и через десять минут снова окликнула Рощина.
   --Простите... - с ленивой кошачьей грацией она удивленно вскинула голову и растянула губы в сладчайшей улыбке. Стройная, нарядная, надушенная, с восторженным огнем в глазах. Не женщина-мечта, соблазн, упоение. - Не подскажете, где школа N 159?
   --Школа? -- Андрей ткнул пальцем куда-то влево, -- школа там.
   Таня замерла. Рощин не мог не заметить ее красоты и почти откровенного женского призыва. Он должен был отреагировать. Если Полина не врала, если он жил один, ему ничего не мешало завести легкий пустой разговор, ничего не стоило пригласить к себе симпатичную молодую женщину на чашку кофе. Ничего? Глядя в удаляющуюся спину человека, с которым она могла быть счастлива, Татьяна ненавидела ребят, погибших в 1906 году. Из-за них Андрей, словно заколдованный принц из сказки, не видел ее, не слышал, не чувствовал. И не желал видеть, слышать, чувствовать.
   --Каким образом Рощин связан с погибшими ребятами? - второй визит к Полине начался с вопросов.
   Экстрасенша не собиралась ничего объяснять.
   --Я знаю, что надо делать, а почему не имею ни малейшего представления.
   --Откуда вы это знаете?
   --Талант такой. -- Полина устало прикрыла веки.
   --И все же?!
   --Прошлое, настоящее и будущее всех людей связано между собой. Благодаря своему дару я вижу эти связи и могу помочь скорректировать человеческую судьбу. В твоем случае, чтобы состоялся счастливый союз с Рощиным, надо изменить события 1906 года. Понятно?
   --Нет.
   --Вот и хорошо.
   --Ничего хорошего! Прошлое нельзя изменить! Его нет! Я не желаю участвовать в афере!
   --Не участвуй. Никто не заставляет.
   Легко сказать - не участвуй. Как остаться спокойной, зная, что человек, предназначенный тебе судьбой, живет не где-нибудь в тридевятом царстве, в невообразимой недосягаемой дали, а здесь близко, рядом, чуть не на соседней улице? Каждый день Таня таскалась к дому Рощина, часами караулила и, как последняя идиотка, цеплялась к мужику по любому поводу. Напрасно! Как предупреждала Полина, Андрей, судя по пустым равнодушным глазам, даже не замечал, что к нему пристает все время одна и та же женщина.
   --Хватит толочь воду в ступе. --Третий сеанс закончился категорический требованием. -- Решай! Даю минуту на размышление, -- Полина откинулась на спинку кресла, протяжно вздохнула.
   Таня пожала плечами.
   --Я не могу так сразу.
   --Можешь, надо только захотеть. И имей в виду - время пошло!
   Тик-так, тик--так...бежали, летели, мчались, обрывались в вечность секунды, напоминая о тяжелом прошлом, безрадостном настоящем, неопределенном будущем. Круша сомнения, секунды требовали: решай. Секунды твердили: соглашайся, будь что будет, хуже, чем сейчас не получится.
   "Мне нечего терять. И нечего бояться. Я рискну", -- думала Таня. Что бы ни сулило безумное предложение, к худшему в ее жизни меняться было нечему.
   --Я ...согласна.
   --Молодец, -- Полина искренне обрадовалась. - Надо спасти ребят.
   Какие к черту ребята? Таня раздраженно закусила губу. Она не хотела никого спасать. Никого кроме себя. Себя бедной, несчастной, горемычной.
   --Если ты не пропустить через свое сердце чужую беду, не вложить душу в дело, которым занимаешься, ничего не произойдет и Андрей тебя не полюбит, -- предупредила экстрасенша. Прочитать нехитрые эгоистичные мыслишки не стоило трудов. -- И хватит об этом. Ты свое слово сказала, теперь мой черед. Итак: наведайся на неделе в парочку антикварных салонов. В воскресенье заскочи на "блошиный" рынок, найти старуху в фиолетовой шляпе и купи у нее старую сумку. Поняла?
   --Да.
   --Раз, поняла, иди-исполняй. Сеанс закончен!
   --Что?! - возмутилась Таня. - На хрена мне салоны и барахолка? Какая еще старуха с сумкой?
   --Больше никаких вопросов! Ты свое получила. -- Полина решительно направилась в коридор.
   У порога она сердито буркнула:
   --Не поминай лишнего и прощай.
   После душной пыльной квартиры, после напряженного разговора, свежий воздух показался упоительно сладким. Таня вздохнула глубоко, освобожденно и вдруг удивилась: "Что, значит, не поминай лишнего?" Она ничего не помнила. Голова была пустая, словно надутый резиновый шарик.
   В маршрутке надрывалось радио:
   --А теперь новости...-- сообщил ведущий. -- На книжных прилавках появился очередной роман известного автора Андрея Рощина. Его произведения отличает мастерская интрига, уверенный слог, патриотизм и нестандартный способ мышления. Приятно сознавать, что наша земля по- прежнему полнится талантами.
   "Какая к черту интрига и слог, -- Таня раздраженно нахмурилась. Как профессионального филолога ее безмерно удручала сирость и убогость современной литературы. -- Нынешние романы - это сплошные страсти-мордасти, сиськи- письки и пиф-паф-ой-ой-ой. Вряд ли широко известный в узких кругах Андрей Рощин чем-то не отличается от других графоманов-писак".
   Последнее утверждение носило более чем обобщенный характер, так как книг Рощина Таня не читала. Вечером, за чашкой чая, она пожаловалась соседке Валерии Ивановне:
   --Ничего путного мне ваша хваленая Полина не сказала. Велела пройтись по антикварным, поглазеть на старье, заглянуть на "блошиный" рынок. -- Растерянность, навалившаяся сразу после визита к экстрасенше к вечеру усилилась. В голове плескалась каша из туманных картинок и невнятных тревожных ощущений. Четко и ясно маячило одно: старая сумка с барахолки, фиолетовая шапка и антикварные магазины. Прочего не существовало.
   --Не торопись с выводами. Меня Полина тоже на "блошиный рынок" отправила, -- посоветовала Валерия Ивановна и призналась смущенно. - За куклами.
   Разряженные в пух и прах, симпатичные фигуристые Барби стояли, сидели, висели в квартире соседки повсюду.
   -- Я накупила целый чемодан и теперь счастлива до поросячьего визга. -- С недавних пор у Валерии Ивановны начались перемены в жизни. Она познакомилась с симпатичным мужчиной, влюбилась, собралась замуж и даже показала, подаренное женихом кольцо -- старинный перстень с настоящим рубином. -- У Полины консультировалась моя сотрудница. Потом три месяца бегала по киоскам и магазинам, искала какие-то сережки. Едва нашла, сразу устроила судьбу.
   Таня недоверчиво покачала головой.
   --Разве такое может быть?
   Валерия Ивановна улыбнулась:
   --Какая разница, может или нет? Твое дело маленькое, слушай, что говорят да делай, что велят! Короче, отправляйся в антикварные магазины и на толкучку, ищи свою тетку в фиолетовой шапке. Дальше будет видно. Чего тебе бояться? Не бомба же в этой сумке спрятана, в конце концов?!
   В сумке, под подкладкой лежала не бомба, а потрепанный номер "Нивы" за август 1906 года с исчирканной витиеватыми росчерками обложкой. Кто-то, судя по выцветшим чернилам, живший давным-давно, отрабатывал эффектную подпись. Вязь букв складывалась в сочетание Н. МАТВЕЕВА. Той же фамилией Матвеева (!), тем же августом (!), того же 1906 (!) года оказалась помечена фотография в странных размеров медальоне, который Таня купила за бесценок в антикварном магазине, рядом с оперным театром. Массивный серебряный ажурный овал покорил сердце с первого взгляда. Смешная цена: десять долларов - довершила дело.
   --Что это такое? - спросила Таня у продавщицы.
   -- Это рамка для фото. Они были модны в начале двадцатого века. Чаще всего их цепляли к поясу или помещали в специальном кармашке, как часы.
   -- Прочему так дешево? - робко спросила Таня.
   --Так вещица бросовая. клееная-переклееная, места живого нет.
   --Покажите, пожалуйста.
   --Там внутри фотография женщины, -- продавщица раскрыла створки медальона и ахнула: -- Господи, да вы похожи, как две капли воды.
   Дома Таня убедилась в словах продавщицы. Природа словно под копирку выписала на двух лицах один и тот же узор. Повторила разрез глаз, росчерк бровей, рельеф губ, разворот скул, форму носа и лба. Единой гармонией наполнила карие глаза, матовую кожу, каштановые волосы. Почти зеркальное отражение нарушало только одно отличие. Дама с портрета взирала на мир с безмятежным достоинством победительницы. Казалось, ей не ведомы беды, слабость, тревоги. Не известны унижения, боль, отчаяние. Казалось, сквозь пелену надменного спокойствия никогда не проникали сомнения, страхи, томительные волнения. Сиятельная, непоколебимая, уверенная, женщина смотрела на Таню, безжалостно уличая свою копию более позднего года "изготовления" в покорности, смирении и трусости. Спорить с женщиной было бессмысленно. Она словно знала про жалкую никчемную жизнь, про страшные мысли о тюрьме и самоубийстве.
   Таня, поддев ногтем усик замка, отвела ажурную рамку, прижимающую фотографию, осторожно извлекла из ниши овальную картонку, перевернула, прочитала: "Пете и Тане от Надин Матвеевой с пожеланиями счастья. Лето 1906 г." и зябко повела плечами. Первое слово от времени выцвело и больше угадывалось, зато остальные будто специально были адресованы лично ей: "...Тане от Надин Матвеевой с пожеланиями счастья. Лето 1906 г."
   Тройное совпадение имени, фамилии и даты, на фоне невероятного сходства могло быть расценено только как ЗНАК. Чего хотелось бы знать. Увы, дни тянулись скучной чередой, не давая ответ на этот важный вопрос.
   Таня часто и подолгу рассматривала женщину на фотографии. Эффектная, надменно спокойная она будто утверждала: беды и тревоги - явления вечные. Ныне, присно и во веки веков кто-то кого-то пытается растоптать, унизить, сломать. Кто-то кому-то сопротивляется. Я из тех кто не дает себя в обиду. А ты? Ты кто?!
   Кто я, спрашивала себя Таня. И отвечала: никто. Секретутка. Разведенка. Нищенка. В двадцать семь лет ни нормального жилья, ни нормальной семьи, ни нормальной работы. Самое обидное - сама во всем и виновата. Сама и только сама.
   На пятом курсе педагогического университета Таня познакомилась с Геннадием Юрченко. Коммерческий директор крупной компании, высокий, симпатичный, внимательный - она влюбилась без памяти и скоро забеременела. В июне, сразу после защиты диплома, они подали заявление в ЗАГС. В конце июля, накануне свадьбы, оставив записку "прости и прощай", жених исчез. Уволился, сказали сотрудники. Продал квартиру и уехал, доложили соседи. Врачи развели руками. Поздно. Большой срок. Аборт делать нельзя.
   До последнего мгновения Таня надеялась на чудо. Ждала. Верила. Надеялась. Вдруг? Обошлось без "вдругов", сюрпризов и прочей лирики: писем, звонков, известий. Генка вернулся, когда Никите исполнилось два года. Экс-жених ввалился в квартиру и жизнь без предупреждения, наплел с три короба, надарил богатых подарков, наобещал всякого разного. Не успев, опомниться Таня забеременела. В этот раз более удачно: Маша родилась уже в законном браке.
   На свадьбу мама преподнесла нежданный подарок: сама выскочила замуж и перебралась в Черкассы. Квартиру продала, деньги разделила поровну. На них Генка закатил шикарный ремонт в новых, только что купленных, трехкомнатных хоромах в элитной высотке. Едва был забит последний гвоздь, начались неприятности. Юрченко уволили с работы, обвинили в растрате, потребовали срочно возместить убытки. Дело грозило судом, поэтому спешно, за бесценок пришлось продать квартиру, машину, золото, другое барахло.
   Из последних силенок справили однокомнатную "хрущевку" и только распаковали чемоданы, как свалилась новая беда. Вернее свалился Генка, пьяный из окна четвертого этажа. Выйдя из больницы, он запил горькую, стал враждебным, злым, неуправляемым.
   Таня подала на развод. Перебралась к подруге. Затем к дальней родственнице. Сняла квартиру. Одну, вторую, третью. Напрасно. Как неумолимое возмездие муж везде настигал ее, устраивал скандалы, угрожал. Как он узнавал адреса, оставалось только гадать, но подруги, родственники, хозяева и директора фирм мгновенно отказывали в крове и вакансии, едва на горизонте возникал агрессивный пьяный хулиган.
   Проскитавшись полгода, Таня вернулась к разрушенному семейному очагу. Перегородила комнату гипсокартонной стенкой, разделила хозяйство, повела параллельное существование. Назвать его мирным было трудно. Скандалы не прекращались.
   --Ты во всем виновата, неудачница, -- редкий день обходился без ставших уже традиционными обвинений. -- Пока я с тобой не связался, деньги ко мне сами в руки плыли. Загубила ты меня, стерва горемычная, бесталанная, злыдня.
   Действительно, проблемы у Генки начались сразу после свадьбы. "Может быть, он и прав? -- гадала иногда Таня. - Может быть, мы приносим друг другу одни только беды?"
   И не только друг другу. Больше, чем себя Таня жалела детей. Ни дома нормального, ни семьи. Папа вечно пьян, с похмелья даже не помнит имена малышей. Мама с утра до позднего вечера на работе. После 18.00, закончив с секретарскими обязанностями, Таня вычитывала тексты в юридическом журнале. Большую часть времени, ребята проводили или у мамы в Черкассах или, когда новый мамин муж выражал слишком активное недовольство, в детском садике на круглосуточном режиме. Ничего не скажешь, счастливое детство!
   Все чаще Таня ощущала себя загнанным в угол, затравленным зверем и все реже сопротивлялась стылому, пустому безразличию, заполнявшему душу. Ее не раздражали звуки совокуплений за тонкой стенкой, не нервировали кряхтение и стоны очередной подобранной на улице Генкиной пассии. Не мешали собранные на помойке бутылки. Не противна была вонь немытого мужского тела. Кошмар стал привычен и обиходен. Страхи: "Что будет дальше?" сменила черная беспробудная тоска: "пропади все пропадом..." Однако и она не стала пределом отчаяния. Однажды, поймав себя на мысли: "убью его или сама прыгну с балкона...", Таня не испугалась. Только удивилась, что в слепом отчаянии забыла о детях. Каково им сиротствовать, зная, что отец -- алголик, а мать - убийца? Нет, так нельзя, решила твердо. А как можно, рвалась от боли душа? И сколько можно? Сколько можно все это терпеть?
   ...Генка методично и уныло стучал молотком по куску железа. Он хотел выпить и, томимый жаждой, пытался разозлить Таню. При благоприятном раскладе, под обещание исчезнуть из дому до ночи и не портить выходной, можно было отхватить десятку. Весь уик-энд стоил четвертной. Если финансы позволяли, Таня откупалась от бывшего супруга.
   Сегодня кошелек был пуст, и это значило, что скандал неминуем. Супружник привык к субботним подачкам и зло мстил за разочарование.
   --Господи, -- вздохнула Татьяна, и, стараясь абстрагироваться от грохота, угрюмых мыслей, включила радиоприемник. Тут же с истеричной поспешностью ведущий объявил:
   --Все имеет свой конец и свое начало. Подошел к финалу и мой беспримерный трудовой подвиг. Дальше в мир музыки и сплетен поведет вас гроза эфира и услада моей грешной души... великая и ужасная ...Надин Матвеева.
   Таня рухнула на стул. Ослабевшие ноги не держали ее.
   --Дражайшие мои, -- вел дальше веселый тенорок. - И не забудьте, сегодня вы можете отправить смс-сообщения на адрес студии совершенно бесплатно. Более того, также бесплатно мы ответим вам. Спонсор акции...
   Едва успев записать данные, Таня схватила мобильный.
   "Надин ответьте, что меня ждет дальше?" -- Пальцы бегали по клавиатуре без контроля и ведома ума, теряя знаки препинания.
   --Продолжаю удивляться человеческой фантазии, -- спустя пару минут приятный женский голос перебил Валерия Меладзе. -- Любознательность наших слушателей не имеет предела. Некая Татьяна просит меня предсказать будущее. Что ж, если верить Верке Сердючке, все будет хорошо!
   Взрывная удаль гопака ударила по ушам. "Все будет хорошо! Все будет хорошо! Все будет хорошо, я это знаю, знаю", -- пообещал лучший комик постсоветского пространства. "Все будет хорошо", -- повторила вслед за ним Таня. Теперь она убедилась окончательно: Полина - гений. Ничего не потеряно. Все впереди. Надо только набраться терпения и ждать.
   Как оказалось, совсем не долго. Через четверть часа зазвонил мобильный.
   --Танюша, есть новости. Мне тут через третьи руки передали, что одному писателю срочно требуется помощница. Оклад четыреста баксов, - не успев поздороваться, вывалила Валерия Ивановна. - Нам такое надо?
   --Надо, конечно! -- Нынешний оклад составлял половину от предложенной суммы, рассуждать было не о чем. А вот уточнить кое-что не мешало. -- Что надо делать?
   --Отредактировать и набрать на компьютере текст.
   О такой работе Таня даже не мечтала!
   --Какие требования?
   --Ты будешь смеяться, но: умная, приятной внешности, до тридцати, высшее гуманитарное, компьютер и прочая мура.
   --Там, наверное, уже очередь стоит из умных и приятных с высшим гуманитарным?
   --Пока нет, но если ты будешь задавать столько вопросов, то должность перехватят! Собирайся немедленно и поезжай. Записывай адрес и время.
   Собеседование с потенциальной помощницей проводила сестра работодателя -- Валентина Петровна Рощина - эффектная блондинка под пятьдесят, стильная, ухоженная, под стать своей шикарной двухъярусной квартире.
   Усадив Таню в кресло, дама для начала поинтересовалась: не встречались ли они прежде? Нет, ответила Татьяна и улыбнулась лучезарно, исполняя инструкции Валентины Ивановны. Та велела улыбаться, держать спину, сиять глазами, не торопиться с ответами и стараться понравится. "Сестре -- главная, столкуешься с ней - считай бабки у тебя в кармане".
   --Мне ваше лицо кажется знакомым, -- задумчиво протянула Рощина. Минуту она бесцеремонно разглядывала Таню. Затем учинила допрос: возраст, привычки, семейное, социальное положение, образование, кругозор. По окончании пожаловалась:
   --Мы с братом ни как ни найдем подходящего человека. Люди совсем одичали: не читают книг, не думают, не умеют себя вести. В голове одно: корысть. Вы производите хорошее впечатление. Однако окончательное решение за Андреем. Он появится с минуты на минуту, давайте подождем.
   Минута растянулась в полчаса томительного ожидания.
   --Работать придется дома у Андрея. Поэтому в некоторые вопросы хорошо бы сразу внести ясность. Ваша должность не подразумевает оказание сексуальных услуг. Напротив, если вы планируете задержаться на этой работе, не повторяйте чужих ошибок, не флиртуйте с Андреем. Чтобы он не говорил вам, от помощницы ему требуется только профессионализм и исполнительность. Три ваши предшественницы не выдержали испытания и были уволены. Андрей холост, хорошо обеспечен, живет один в большом доме, он -- большое искушение для женщины, желающей устроить свою судьбу, -- Валентина Петровна не умолкала ни на минуту.
   "Что значит, не выдержали испытания? И где этих бедных девчонок испытывали?" - подумала Таня и праздно полюбопытствовала:
   --Почему бы тогда не взять помощника, а не помощницу?
   --Мужчинам трудно поладить друг с другом. К тому же в доме полно женской работы. Если вы, возьмете часть ее на себя, то получите надбавку к жалованию, в сто долларов.
   Ставки росли буквально на глазах!
   --Раз в неделю у Андрея убирает одна старушка. В остальном брат предоставлен самому себе. При его занятости это недопустимо. Ему надо нормально питаться, придерживаться режима, отдыхать. Короче, нужен человек, который будет о нем заботиться.
   Обрывая обсуждение, раздался телефонный звонок. Валентина Петровна подхватила трубку:
   -Что? Ты в своем репертуаре!
   Следующая фраза адресовалась уже Тане.
   --Андрей Петрович изволили сообщить, что заняты и полностью полагаются на мое мнение относительно вашей персоны. -- Рощина в раздражении прошлась по комнате. Еще раз критически оглядела Таню. -- Вечно он взваливает на меня свои заботы. Знает, что старшая сестра не подведет, не бросит в беде и пользуется бессовестно, -- палец с розовым маникюром указал на фотографию на стене. -- Вот, он, Андрей Рощин собственной персоной.
   Таня вежливо обернулась. Ее ничуть не занимала внешность человека, готового платить ей пятьсот долларов в месяц. Урод или красавец, здоровый или калека, Андрей Рощин, воспринимался только как источник благополучия. Мужские и человеческие качества писателя значения не имели. Тем не менее, Татьяна бодро прокомментировала ехидный прищур серых глаз, высокий лоб с залысинами и саркастичную кривоватую ухмылку:
   --Хорошее лицо. Открытое, умное, сильное. И взгляд цепкий.
   Валентина Петровна кивнула.
   --Вы правы и завтра сможете убедиться в этом лично. В двенадцать брат ждет вас. Не опаздывайте. Андрей не выносит непунктуальных людей.
   Кроме неуважения к чужому времени, Андрей Рощин не любил:
   --Шум, лишние вопросы, суету, глупость... -- перечень человеческих пороков не имел конца. В представлении писателя его помощнице надлежало быть тихой, незаметной, безотказной, исполнительной, образованной, думающей, инициативной, умеющей самостоятельно принимать решения и находить выходы из трудных ситуаций.
   --Вы такая? - спросил Андрей.
   --Нет, -- с горьким вздохом призналась Таня. - Но я постараюсь приблизиться к вашему идеалу. Надеюсь, у меня получится.
   --Я тоже надеюсь. Итак, ваши обязанности: набор текста, редактура, проверка информации и прочая окололитературная мура. Когда вы можете приступить к работе?
   Через три дня Татьяна отворила, полученным накануне ключом, калитку в бетонном заборе, огляделась. Двухэтажный кирпичный дом, едва видный за цветущим майским садом пеленала сонная утренняя тишина. На асфальтовой дорожке бело-розовым ковром лежали яблоневые лепестки.
   Что меня ждет, тревогой кольнуло сердце. Тишина и красота были загадочными и многообещающими.
   Таню ждал сюрприз. Пока она устраивалась в просторной комнате, отведенной под кабинет, пока рассматривала карандаши-ручки, включала компьютер, развязывала тесемки толстой картонной папки - все было хорошо. Плохо стало, когда она прочитала первые строки рукописи. Героиню романа, который когда-то сочинил Андрей Рощин и, который Тане следовало сейчас отредактировать и набрать, звали... Надин Матвеева.
   Таня зажмурилась. Смотреть на остроносые мелкие буквы, излучающие тайну и невероятие, было невыносимо. Каждая, как раскаленное клеймо, жгла душу растерянностью. Каждая будила страх перед непонятной неподвластной силой, способной творить чудеса. О совпадении не могло быть речи. Встреча с Надин не была случайной.
   --Что тебе от меня надо? - Таня достала из сумки медальон, заглянула в глаза женщине, жившей сто лет назад. - Что?
   --Доброе утро, -- в дверях возник Рощин. Не в пример прошлой встрече он улыбался. -- Вы уже приблизились к моему идеалу?
   Ого, удивилась Татьяна, у нас появилось чувство юмора? В воскресенье писатель проглотил наглое обещание, не поморщившись.
   --Нет, но двигаюсь в означенном направлении семимильными шагами.
   --Отлично. Мне очень нужен хороший помощник. Я устал от плохих.
   -- Буду стараться.
   --Что ж, давайте пока, пройдемся, покажу вам дом.
   Коттедж производил странное впечатление. Большой, несуразный, он походил на составленные рядом кирпичные коробки. Это потому, что дом строили по частям, объяснил Рощин. Основную часть возвели в конце шестидесятых. В восьмидесятых нарастили второй этаж. В девяностых сделали пристройку.
   --Мне нравится, -- утешила Таня хозяина. После собственных девяти квадратных метров чужие просторы казались почти сказочным дворцом. - У вас уютно, симпатично и обстановка хорошая.
   Кроме гостиной, обустроенной с нарочитой современностью, в прочих помещениях господствовала, основательная и добротная мебель сороковых годов прошлого века.
   --В истинном смысле считать мебель антикварной нельзя. Это дорогая, но фабричная работа, -- пояснил Рощин. - Единственно ценная вещь в доме -- картина в моем кабинете. Евгений Спиро "Модница", 1902 год, авторская копия, -- писатель указал на портрет молодой женщины с небрежной грацией, сидящей на диване. Нога закинута за ногу, одна рука отброшена на вышитую подушку, другая с платком лежит на аккуратно разложенном подоле широкой юбки. Красивая головка поднята горделиво и уверенно. Лицо застыло в надменном покое.
   --Вам нравится? - спросил Андрей.
   --Да, -- выжала из себя Таня.
   --Мне тоже. Колоритная штучка. С характером. Я даже вставил эту дамочку в роман, как раз тот, что дал вам в работу, - с привычным восхищением Рощин приласкал взглядом полотно. - Кстати, вы ее чем-то напоминаете.
   Чем-то?! Модница на картине как две капли воды походила на гордячку с фотографии в медальоне и соответственно на саму Таню. Настойчивость, с которой дама из прошлого лезла в настоящее просто ужасала.
   --Я назвал ее Надин Матвеева. Правда, звучит неплохо? На--дин Мат--ве--е--ва...-- протянул Андрей по слогам. - Иногда персонажу очень трудно подобрать имя. А иногда имя появляется само.
   --Да, да...-- удивляться больше не было сил.
   Не замечая Таниной растерянности, Рощин направился в кухню.
   --Это ваш второй кабинет. Очень мило, что вы согласились готовить. Порой так хочется нормальной еды.
   В холодильнике и на полках шкафов было практически пусто.
   --Чем же вы питаетесь? - изумилась Таня.
   --Валентина регулярно задает мне тот же вопрос.
   --Если вам лень готовить самому, почему, не завести постоянную домработницу?
   Рощин загадочно ухмыльнулся.
   --Зачем? Мне и так хорошо. Если бы Валя и мой литературный агент на меня не давили, я бы прекрасно справился и без секретаря.
   Таня скривила губу, шпилька была в ее адрес.
   --Наверное, Валентина Петровна права. Зачем тратить время на чепуху? Ваше дело -- писать, чистоту в доме и порядок в делах может обеспечить технический персонаж.
   Рощин восхищенно покачал головой:
   --Вы -- мастерица говорить комплименты. Надеюсь, они искренни?
   --Ни в коей мере. Я лишь втираюсь к вам в доверие.
   --Зачем?
   --На всякий случай.
   --Вы выбрали верную тактику...-- протянул задумчиво Андрей, - я заинтригован.
   В глазах писателя вспыхнул неприкрытый мужской интерес.
   --Вы ошибаетесь, -- ответила Таня, стараясь скрыть смущение. На самом деле, ей, действительно, хотелось понравиться Андрею.
   --А вы лукавите, -- Рощин рассмеялся. - Любая женщина на вашем месте постаралась бы сначала заинтересовать меня, а потом соблазнить.
   В игривом тоне звучало приглашение к флирту? Сжимаясь под напором беззастенчивого взгляда, Таня резко ответила:
   --В мои обязанности входит компьютер и кухня. Сексуальные услуги я не оказываю. К тому же Валентина Петровна предостерегла меня от кокетства.
   --Совершенно напрасно, - почти искренне возмутился Андрей. - Ох, уж эти старшие сестры. Вечно лезут, куда не следует. Вы, Танечка, не слушайте, Валентину Петровну. Здесь я главный.
   --Точно?
   Рощин хмыкнул:
   --Почти. Тем ни менее, мы одни в доме. Обстановка располагает к доверительным отношениям. Вы привлекательны, похожи на "Модницу" с картины, я бы с удовольствием поухаживал за вами. Может быть, если я вам не неприятен, вы нарушите полученные инструкции? И мы организуем наше сотрудничество по принципу 3К.
   --То есть?
   --Компьютер, кухня, кровать, -- пояснил Андрей.
   --В немецкой редакции: кухня, церковь, ребенок - звучит более пристойно. Мой ответ: нет, -- спокойно ответила Таня. В ее словах не было грамма пустого морализирования, один сплошной расчет. Валентина выразилась четко. Андрею от помощницы нужны профессионализм и исполнительность. За остальное, выходящее за рамки служебных обязанностей, трех предыдущих барышень уволили. "Я не буду повторять чужие ошибки, -- подумала Таня. - Мне нужна эта работа. Он -- мои пятьсот долларов и только".
   --Первый раунд за вами. Вы победили, -- признал писатель, с какой-то странной интонацией. Секунду, не более, глаза Андрея излучали холодную ясную препарирующую остроту, затем потеплели, наполнились светлым радушием. - К сожалению. Но надеюсь, мои гнусные предложения не обидели вас?
   --Нет. Андрей Петрович, у меня просьба. Давайте, прекратим этот разговор.
   Рощин хмыкнул:
   -- Танечка - вы прелесть. Я восхищен и прошу прощения на назойливость и, наверное, наглость. Но моему поведению есть объяснение. -- Рощин подошел к окну, распахнул створки. В кухню ворвалась веселая майская свежесть. - Ночью я закончил роман, потому дикий и неуправляемый. Завтра все изменится. Завтра я сяду за новую работу, стану хмурым, молчаливым, отстраненным. Вы меня видели в воскресенье, таким я бываю обычно. Сегодняшний кураж для меня редкость. Так что не взыщите. И все же вы чертовски привлекательны, -- добавил Андрей через мгновение. - И чертовски смахиваете на мою любимую "Модницу". Только она спесива и надменна, и напоминает в своей застывшей красоте каменное изваяние, а у вас живое подвижное лицо, чувственные губы и обволакивающий нежный взгляд. Однако самое чудесное не это. Вас окружает аромат тайны, преддверия, загадки, -- Рощин втянул воздух, будто бы и в правду принюхиваясь. - Таинственная Татьяна, вы, пахнете горькими духами и будите сладкие мечты. Может быть, вас привело ко мне провидение? Дайте руку! Я должен прикоснуться к биению вашего пульса.
   Татьяна многозначительно кашлянула. Рощин мгновенно отреагировал:
   --Не обращайте внимания. Болтаю, невесть что. Хотя от вас, действительно, приятно пахнет, -- Андрей снова втянул воздух. - И тайна имеет место. И прочее... -- неопределенный жест завершил речь.
   --Может мне лучше завтра прийти? - спросила Таня.
   --Ни в коем случае. Завтра я буду жутким типом.
   --По-моему, вы сегодня жуткий тип.
   --Просто, я голоден, возбужден и счастлив. Не лучшее состояние для знакомства с подчиненной, но, раз судьба подгадала такой момент, ничего не попишешь. Не принимайте близко к сердцу мой треп, не пугайтесь, не обижайтесь. Лучше накормите меня, пока не поздно.
   --Для этого надо сходить в магазин.
   --Для этого надо съездить в магазин, -- Рощин потер возбужденно руки. - Я приготовлю машину, а вы собирайтесь. Через десять минут жду вас во дворе.
  
   РОМАН
  
   К компьютеру Татьяна попала только после обеда и с замиранием сердца открыла рукопись.
   "...--Оленька, голубушка, ты ошибаешься. Революция - утопия. Человека нельзя сделать счастливым. Обрести свободу и независимость можно только собственными силами. Так поступил твой папенька. Он добился всего сам. Он - невероятный человек. И ты несправедлива к нему. -- Надин хотелось, чтобы ее слова не показались племяннице очередной нотацией. Чтобы взбесившаяся от детской ревности семнадцатилетняя девчонка успокоилась и перестала, наконец, третировать Павла. - Ну, скажи, зачем ты устроила сцену? Неужели тебе нравится быть жестокой и злой, и причинять боль близким людям?
   К завтраку Надин опоздала, потому застала скандал в самом разгаре. Паша, красный как рак, сидел, низко наклонив голову, а наглая Олька вычитывала его, словно мальчишку.
   --Ты любишь Надин больше меня. И, наверное, больше, чем покойную маму.
   --О, какие страсти! - Надин поправила оборку пеньюара и медленно направилась к столу. Паша заметно приободрился. Воевать с дочерью ему было не под силу. - Чем барышня недовольны?
   --Всем! - буркнула Ольга.
   --Конкретные претензии есть?
   --Нет!
   --Тогда не порть отцу аппетит! - Надин демонстративно нежно прикоснулась к Пашиной руке. Ночными подвигами тот заслужил поддержку. Ольга возмущенно фыркнула:
   --Кошмар!
   --Доченька, мы все обсудили.
   --Ты не считаешься с моим мнением!
   --Но мы любим друг друга.
   Тон у Павла был заискивающим.
   --Пашенька, тебе пора, -- Надин поднялась. - Пойдем, я тебя провожу.
   В прихожей она прильнула к широкой груди и ласково проворковала:
   --Зайчик.
   Невысокий, кряжистый - косая сажень в плечах "зайчик" засиял и полез громадными ладонями под рюши и оборки. В самый неподходящий момент появилась Ольга.
   --Это невыносимо! Хватит целоваться! Надин ты компрометируешь папеньку. Что подумает прислуга?!
   Павел Матвеев притянул дочку к себе и признался в сердитые глаза:
   --Плевать на прислугу.
   --А на меня?
   Надин пришлось снова вмешаться.
   --Ольга, если мы собираемся гулять, то давай одеваться. У меня не так много времени. В полдень надо быть в школе.
   Изукрашенный майский цветением парк навевал лирические настроения. Хотелось читать стихи, говорить о любви, мечтать. Приходилось, однако, вразумлять Ольку.
   --Неужели тебе нравится быть жестокой и злой, и причинять боль близким людям?
   --Ах, Надин, оставь, свои сентиментальные проповеди. Папа - обычный фабрикант. Он - эксплуататор и кровосос, и наживается за счет труда бедных рабочих, -- Ольга поправила выбившийся из-под шляпки локон и продолжила гневно. - Что касается ваших отношений, ты, действительно, права. Каждый имеет право на счастье. Даже, если оно построено на несчастье родной дочери и племянницы.
   Надин вздохнула. Бедная девочка. Бедная взбалмошная избалованная девочка, которой кажется, что капризами и слезами можно получить от жизни все. Что стоит топнуть ножкой и мир, как папенька, исполнит любое пожелание. Что центр мироздания - Оля Матвеева, которой предстоят лишь победы, праздники и подвиги.
   --Оленька, если ты не намерена посвятить жизнь отцу, то не должна требовать от него того же. Он молод, силен, влюблен, он хочет иметь семью. Он девять лет вдовствует и потакает твоему эгоизму. Сколько можно?
   --Я - его семья. Зачем ему кто-то еще?!
   --Зачем? Тебе объяснить? - многозначительно вскинула брови Надин и спохватилась: Ольга опустила глаза, смешалась, покраснела. --У тебя, девочка, замашки мелкой лавочницы. Мое! Не отдам! Не тронь! Ты рассуждаешь о свободе и прогрессе, а сама не в силах совладать с детскими комплексами. Ты хочешь исправить мир и в тоже время не желаешь принимать перемены в собственной семье. Ты буржуазна до мозга костей.
   Только такими речами можно было остудить горячий Олькин пыл.
   --Ты - собственница. И только ради удовольствия заставляешь отца отказаться от личной жизни. Ему мало секса с кухарками и проститутками. Он заслужил любовь.
   После слова "секс" Ольга обычно останавливалась. Но не сегодня.
   --Между прочим, когда ты приехала, Марфа пыталась отравиться. Она тоже любит папу, -- прозвучал задиристый ответ.
   Марфа - бывшая кухарка Матвеевых, Пашино средство от скуки и одиночества была непреходящим предметом раздражения для Надин. Не мудрено. Оля не упускала случая напомнить о связи отца с прислугой.
   Сдерживая злость, Надин ответила:
   --Это ее личное дело. Меня чужая дурь не касается.
   Олька хоть восхищалась шикарной фигурой и безупречной античной красотой Надин, тем ни менее, сочла нужным сообщить:
   --У Марфы тонкая талия, прекрасные волосы. Ты, правда, тоже ничего. Для своих тридцати выглядишь неплохо. Но возраст уже берет свое.
   На симпатичной мордашке алели пятна румянца. В волнении племянница становилась похожа на покойную сестру. Та, нервничая, тоже хмурилась, сжимала кулаки, кривила пухлые губы и краснела.
   --Они хорошо ладили, пока ты не вмешалась.
   На виске у Ольги появилась капля пота. Набрав достаточно влаги, она медленно потекла по розовой щеке.
   ""Почему она нервничает? -- удивилась Надин.
   Утренний скандал с отцом и перепалка на прогулке не могли вывести племянницу из равновесия. Почти ежедневные свары давно стали привычными и расстраивали только мягкосердечного Павла. Сама Ольга получала от них удовольствие. Однако, сейчас племяннице было явно не по себе. Пальцы, придерживающие подол юбки, побелели от напряжения; ноздри вздрагивали от возбуждения. От излишней экзальтации, Ольга даже, нарушив привычный маршрут, свернула в тенистую аллею. Затем, отстранилась, пошла на полшага впереди, остановилась внезапно, затеялась поправлять застежку туфли. Скорчившись в нелепой позе, девчонка сидела на корточках, теребила серебристую пряжку, прикрепленную бархатной лентой к белой коже туфельки, и косилась в сторону ближайших кустов. "Что она там высматривает?" -- подумала Надин, а вслух сказала:
   -- Что у тебя, милая? Может помочь?
   --Нет, нет, все уже в порядке.
   Увы, порядком не пахло. Заглушая Олин голос, раздалась треск поломанных веток и из кустов на аллею выскочили двое мужчин в масках. Один наставил на Ольгу пистолет, потребовал:
   --Деньги и драгоценности. Быстро!
   Второй взял на прицел Надин. Та удивленно вскинула брови. Если бы ситуация не напоминала сцену из любительского спектакля, впору было испугаться. Все-таки, пустынная аллея, оружие, бандиты. Однако преувеличенная растерянность в лице Ольги, ее лицемерный испуганный вскрик отдавали таким вульгарным фарсом, что воспринять происходящее всерьез было невозможно. "Розыгрыш, -- решила Надин, -- она меня проверяет". В переполненном людьми парке, требовать деньги и особенно драгоценности могли лишь полные идиоты. Или большие шутники.
   --Господа, у нас с собой ничего нет. Городской парк - не светский раут, сюда не надевают украшений.
   --Боже! -- с дешевым надрывом прошептала Оля и прижала руку к горлу.
   --Что у вас там, барышня? А, ну-ка...-- мужчина грубо сдернул с шеи Ольги газовый шарф и вытянул из-под ворота блузки жемчужное колье.
   Надин закусила губу. Дурно режиссированное представление дурно и попахивало. Колье - дорогая вещь, семейная реликвия, память об умершей сестре. Устраивать вокруг него низкопробные представления кощунственно и пошло. Девчонка совсем распустилась, потеряла меру, Бог знает что творит. Сейчас, дурочка, не удержавшись в неудобной позе, плюхнулась на дорожку.
   --Приличные девушки на дороге не валяются, -- пошутил второй злодей и, помогая подняться, протянул Ольге руку. Манжет пиджака слегка приподнялся, оголив, темное в форме стрелки, родимое пятно на запястье мужчины.
   Надин тяжело вздохнула и, чуть слышно застонав, покачнулась.
   --Мадам, прошу вас, -- иронично заметил галантный тип. - Держите себя в руках. Скоро все закончится.
   --Не убивайте нас, пожалуйста. У меня есть деньги, я отдам....-- зачастила Надин, пытаясь раскрыть сумочку. Остановившимся взглядом она испуганно таращилась на мужчину и повторяла, -- не убивайте нас, пожалуйста, не убивайте.
   --Успокойтесь! - брезгливо скривился первый грабитель. - Прекратите истерику!
   --Да, да... -- плаксиво протянула Надин и, совладав, наконец, с хитрым замком, достала дрожащими пальцами из ридикюля несколько сотенных ассигнаций. То, что под ними оказался пистолет, оказалось для мужчин полной неожиданностью.
   --Деньги и драгоценности, быстро! - приказала Надин, делая шаг вперед и загораживая Ольгу. - И свои, и наши!
   Мгновение на парковой аллее царило смятение. Мужчины в масках оценивали изменившуюся ситуацию. Определяли: готова ли дамочка применить на деле новомодный, карманной модели, автоматический "Кольт" или достала оружие с перепугу, от дури.
   --Осторожнее с пистолетом, мадам, -- небрежным тоном уронил тип с родимым пятном. - Оно может выстрелить.
   --Оно - не знаю, а я выстрелю запросто, -- Надин расставила точки над "i". - Потому советую не строить иллюзий. Если, конечно, жить не надоело.
   --Нас двое, -- напомнил тот, у кого было колье. - И у нас револьверы.
   --Не думаю, что они заряжены. Вдобавок вы не посмеете стрелять. В парке полно полиции. На шум сбегутся люди, вас арестуют.
   --Твою мать...-- выругался мужчина.
   В продолжение разговора Ольга не произнесла ни слова, только прерывисто взволнованно дышала. Надин настороженно прислушивалась к каждому шороху за спиной. Она не знала, что ожидать от племянницы, помощи или предательства.
   --Господа, ровно через три секунды я выстрелю. Сначала в воздух. Потом в кого-нибудь из вас. Время пошло. Один...Два...Три...
   Бесстрастный голос не оставлял выбора. Чертыхаясь, один грабитель положил на гравий дорожки колье и пятнадцать рублей. Второй добавил серебряный багет, целковый и пригоршню мелочи. На счет "три" мужчины скрылись в кустах.
   --Мне плохо, -- застонала Ольга.
   Не обращая на нее внимания, Надин спрятала в сумку пистолет и добычу.
   --Мой жемчуг.
   --Хватит комедий!
   В коляске племянница попробовала было наладить отношения.
   --Какая ты смелая! Какой ужас! Да как они посмели?!
   --Помолчи, -- буркнула Надин. - Дома поговорим.
   Едва переступив порог, она приказала:
   --В кабинет!
   Ольга покорно поплелась в комнату отца.
   --Что все это означает?! - Надин с трудом сдерживала ярость.
   --Я тебя не понимаю!
   --Ах, не понимаешь! - терпение лопнуло и Надин со всего маху влепила любимой племяннице здоровенную оплеуху. Олька истошно взвизгнула и бросилась к двери, задергала ручку, забарабанила кулачками по дубовому полотну.
   Надин покрутила в пальцах ключ.
   --Я не выпущу тебя пока не получу объяснений.
   Из коридора донесся испуганный лепет горничной Маши:
   --Надежда Антоновна? Ольга Павловна? У вас все в порядке?
   --Нет! -закричала Ольга.
   --Да! - припечатала Надин. И добавила, --Машенька, телефонируйте, пожалуйста, Павлу Павловичу. Пусть приедет, немедленно.
   --Итак!- она повернула лицо к племяннице. - Я слушаю!
   С колье в последнее время происходили странные вещи. Месяц назад Ольга вдруг объявила, что не может найти жемчуг. Лежал в шкатулке, как обычно, а затем исчез, пропал, испарился. "Наверное, украли, -- предположила племянница с сожалением. - Третьего дня Маша забыла закрыть окно в спальне. Вот воры и забрались".
   Надин, не долго думая, рубанула с плеча:
   --Паша вызывай пристава. Она у меня на каторге сгниет, дура бестолковая.
   --Кто? -- пискнула Ольга испуганно.
   --Как кто? Маша!
   Через полчаса колье обнаружилось в ящике письменного стола. "Я совсем забыла, что положила его туда, -- наивно хлопая ресницами, сообщила рассеянная барышня и побежала с подарками на кухню, утешать разобиженную в пух и прах горничную.
   Второй эпизод произошел спустя неделю.
   Надин возвращалась от модистки и увидала Ольгу, входящую в двери ювелирной мастерской. Делать там племяннице было решительно нечего. Поэтому, Надин не долго думая, ввалилась в мастерскую и застала Олю "на горячем". Барышня заказывала копию пресловутого колье. На естественный вопрос: "зачем", она ответила, что хочет носить украшение каждый день, но боится потерять, порвать, испортить. С подделкой мне будет спокойнее, почти искренне пояснила племянница и почти полностью успокоила тетку. Надин сделала вид, что приняла объяснения. И решила понаблюдать за Ольгой и украшением. Тут же среди бела дня в людном парке колье попытались похитить грабители!
   --Мне нечего сказать! - буркнула Ольга.
   --Нечего? Ты натравила на родную тетку бандитов с револьверами.
   --Тебе ничего не угрожало. Ты даже не испугалась.
   --Ты уже трижды пытаешься вынести колье из дому.
   --Колье принадлежит мне! - возмутилась Ольга. - Я имею право распоряжаться им по собственному усмотрению.
   --То есть, намерена отдать его первому встречному проходимцу?!
   --Он - не проходимец!
   --Кто же он?
   Ольга легко попалась в элементарную ловушку и запальчиво ответила:
   --Он -- благородный человек! Борец за свободу! Богачи роскошествуют, а бедный люд погибает в нищете. Если бы каждый богатый помог бедному, мир превратился бы в цветущий сад. Стыдно носить жемчуга, когда голодают дети. Ты сама работала в революции и знаешь, сколько надо денег, чтобы разогнать маховик истории. Ты не должна мешать мне.
   --Интересно...-- протянула Надин и в замешательстве покачала головой. Слова про цветущий сад и маховик истории иголками вонзились в сердце. - А ну-ка подробнее.
   Глаза племянницы вспыхнули радостью. Глупенькая, понадеялась дешевой риторикой поразить тетку.
   --Мы с папой совсем чужие люди. Он думает только о заводе, выгоде, наживе, а я мечтаю о бескорыстном служении великой идее, о подвиге. Папа никогда не позволит мне пожертвовать колье на нужды революции. А ведь на эти деньги можно построить воскресную школу, открыть швейную мастерскую, напечатать прокламации, организовать террористический акт, -- последнюю фразу Ольга скомкала. Поняла, что увлеклась и сболтнула лишнее.
   Надин кивнула.
   --Хорошо, мы откроем воскресную школу. Но колье останется дома.
   --Нет, нет, -- всполошилась Ольга, - партия сама решит, куда и на что тратить деньги. Мой долг помочь священному делу, а не самоуправничать. Революции нужны дисциплинированные, верные бойцы, а не сумасбродные благодетельницы. Я обещала принести колье и будет крайне неприятно и стыдно, если я не смогу выполнить обещание.
   Надин осторожно опустилась в кресло, подперла рукой голову. Стараясь не выдать волнения, потупила взгляд, ладонью укрыла губы. Господи, взмолилась, только не это. Только не это. Только не это.
   Увы. С фанатичным жаром племянница вещала прописные истинки, экзальтированный тон, которых, исключал сомнения.
   --...моральная жертва...готовность...я обязана...искупление...
   В самый неподходящий момент в дверь постучали.
   --Надя! Оля! Что произошло?
   Павел, слава Богу, Надин протянула Ольге ключ:
   --Открой.
   Матвеев ввалился в комнату, уставился на побледневшую от волнения невесту, раскрасневшуюся от возбуждения дочку, выдохнул испуганно.
   --Что с вами, девочки?
   --Ничего! - овладев собой, сказала Надин. -- В парке на нас напали бандиты, я растерялась, а Ольга, не потеряв присутствия духа, позвала на помощь. Сейчас все в порядке. Но я бы хотела спрятать все драгоценности в сейф. Не приведи, Господи, за нами следили. Страшно.
   Павел пожал плечами.
   --Хорошо.
   За стальной бронированной дверцей скрылись Ольгины украшения: колье, пара золотых перстеньков и гранатовая брошка. Замок грозно лязгнул, поглотив потенциальный вклад в развитие революционного движения. Надин вздохнула горько, если бы и Олю можно было так спрятать от беды, уберечь от невзгод и испытаний. Насколько беда эта страшна и серьезна Надин знала на собственном опыте. Некогда и она выносила из дому драгоценности, рассуждала о социальной справедливости, мечтала о подвиге и внимала как Богу, человеку едва не погубившему ее. "Кровавый маклер", он искал "жертвенных овечек" -- юношей и девушек, готовых заняться "террорной работой" и посылал их на смерть. Грабитель с родимым пятном на руке был его ближайшим подручным".
  
   ЖИЗНЬ
  
   Рощин не обманул -- на следующий день он был спокоен и сдержан.
   --Я вчера не сильно вас напугал своей развязностью? - спросил за обедом
   --Нет. Впрочем, если честно, мне было довольно не по себе. Валентина Петровна проинструктировала меня относительно некоторых моментов и мне бы не хотелось... -- чего именно Таня решила не уточнять.
   --Мне тоже, -- уверил Андрей. - Я очень хочу, чтобы наши отношения остались в рамках делового сотрудничества. И только. Посему, давайте сочтем вчерашний день - глупым недоразумением и предадим забвению. В качестве компенсации готов выплатить небольшую премию. Двадцать долларов, достаточно?
   --Да, -- коротко ответила Татьяна.
   --Обычно я веду себя довольно прилично, а тут словно с цепи сорвался. В любом случае, можете не беспокоиться, подобное больше не повториться. Тем более следующий приступ глобального веселья случится не раньше через полгода, когда я закончу новый роман. Кстати, -- Рощин положил в тарелку вторую порцию плова и сменил тему. - Почему вы не едите? Боитесь разорить меня или стесняетесь?
   --Питание не входит в условия нашего договора, -- уронила Таня.
   --Тогда его следует изменить. Кушать я вас не заставить не могу, а вот сидеть за столом, когда я обедаю, умильно взирать на меня и, буде мне приспичит поумничать, восклицать время от времени:"Андрей - вы гений" -- обязал бы с удовольствием.
   Таня усмехнулась и промолчала.
   --Пока же, если это не вопрос принципа, возьмите себе плов Нет, я лучше сам вам насыплю. -- Когда тарелка оказалась перед Таней, Рощин продолжил: -- О чем бы нам потолковать? О погоде, политике? О личной жизни?
   --Расскажите лучше, как вы стали писателем.
   --Писал романы от скуки. выпал случай -- напечатался. Повезло -- стал популярным.
   --И все?
   --Все. Теперь ваша очередь откровенничать. Итак?
   --Родилась, училась, вышла замуж, родила двоих детей, развелась, работаю.
   Рощин удивленно приподнял брови.
   --Уместить в девять слов биографию удается не каждому. Даже мне понадобилось десять, дабы раскрыть тайны успешной писательской карьеры. Что ж, следует признать: мне повезло с помощницей. Молчалива, сдержана, красива, с высокими моральными принципами, обязательна, аккуратна. Одно плохо...
   --Что вас не устраивает? - неохотно поинтересовалась Таня. Ей все больше не нравилось двусмысленное положение, в котором она очутилась. Рощин, невзирая на извинения, смотрел на нее с неприкрытым мужским интересом и явно провоцировал к сближению.
   --Меня удивляет ваша чрезмерная сдержанность. Думаю, она продиктована страхом. Вероятно, Валентина запугала вас судьбой моих прежних секретарш? Да, барышни перестарались, за что и поплатились местом. Ничего не поделаешь, меня бесит маниакальное стремление женщин поймать в сети обеспеченного самца и неприятно быть объектом такой охоты. Я не желаю чувствовать себя кошельком с ушками.
   --Маниакальное стремление, -- спокойно ответила Таня, -- уходит корнями в прошлое. Жизнь женщины и ее детей напрямую связана с выбором самца. Сильные и удачливые зачинали крепких детей и хорошо кормили семью. От хилых рождалось слабое потомство. Ничтожные не могли его сохранить. Поведение отражает инстинкт не более. Вас ведь не шокирует полигамные настроения мужчин? Не возмущает стремление одарить своей спермой максимальное количество самок?
   --Не шокирует и не возмущает, -- улыбнулся Андрей.
   --Мужчины выполняют свою природную задачу, женщины свою. И те, и другие правы, если своим поведением не обрекают близких на боль и страдание.
   --Что ж, в чем-то вы правы. Однако я заболтался, пора идти работать. Спасибо за обед, -- Рощин кивнул, вытер салфеткой рот, однако продолжал сидеть за столом и в задумчивости теребил край скатерти.
   Таня вежливо поинтересовалась:
   --На здоровье. Может быть что-нибудь еще хотите?
   --Да. Понять вас.
   --Зачем?
   Рощин пожал плечами:
   --Профессиональная привычка. Я люблю понимать людей и предсказывать их поведение. Вас я пока не раскусил. Что скрывается за вашей демонстративной замкнутостью? Неужели тоже кокетство, только в особо изощренной форме?
   --Иного отношения к себе вы не представляете?
   --Иное - из области сказок. В реальности все женщины хитрят, умничают и лезут в душу к мужчинам. Те, глупые и доверчивые, сначала гадают, что у дам на уме; потом задумывается, что под юбкой. После чего возникает беременность и гремит марш Мендельсона. Со мной этот план пытались реализовать многие, -- голос Андрея дрогнул от раздражения, - и я, знаете ли, устал отбиваться. У меня не может быть детей, посему я предпочитаю оставаться свободным.
   Таня стремительно обернулась.
   --Спасибо за предупреждение, но оно излишне. Меня полностью устраивает роль вашего референта. И только референта. На большее я не претендую.
   --Отлично, -- Андрей стремительно поднялся и покинул кухню.
   "Вот, черт, -- выругалась Татьяна шепотом. - Что же он от меня хочет? Как себя с ним вести?"
   Вчера вечером этот вопрос обсуждался на кухне Валерии Ивановны.
   --Пятьсот баксов в наше время просто так никто не платит, -- напомнила соседка. - Ты понимала, на что соглашалась, не маленькая. Нормальный мужик наедине с симпатичной бабенкой не может не думать о сексе.
   --Но других секретарш уволили за то, что они заигрывали с писателем.
   --Мне кажется, причина в другом. Девчонки поторопились и стали не интересны писателю.
   -Да? Значит, мне надо изображать недотрогу?
   --Это ты уж сама решай.
   "Ладно, -- решила Таня, вытирая руки красивым вышитым кухонным полотенцем. - Корона с меня не спадет. Схожу к нему в кабинет. Надо уладить инцидент".
   Тяжело вздохнув, Таня постучалась в дубовую дверь.
   --Простите, Андрей. Я была резка.
   --Это вы меня простите, -- попросил Рощин. -- Вчера совращал с пути истинного, сегодня полез с откровениями и советами.
   Таня бросила осторожный взгляд на портрет. Нарисованная женщина будила в душе противоречивые чувства страха и интереса. "Кто ты такая? - очень хотелось знать. - Зачем пришла в мою жизнь?"
   Дама на холсте вонзила в Таню ответный взор. Моднице, спесивице, красавице обыкновенная женщина из 21-го века была безразлична, неинтересна и скучна. Ее занимали материи иные.
   --Если бытие, действительно, определяет сознание, то в 1906 году жизнь была размеренной, сытой, тихой. В наше голодное и суетное время такие лица не встречаются, -- оправдывая дешевый костюм, единственные приличные туфли, Генку, вечную усталость, злые отчаянные мысли, выдохнула Таня в лицо своей гонительнице.
   --У каждого времени свои проблемы, -- возразил Рощин. - Но одно можно сказать твердо: моя модница, наверняка, из породы победительниц, из тех, кто идет до конца и не теряет себя ни при каких обстоятельствах.
   "Жаль, в этом мы не похожи", -- пожалела себя Таня, а вслух возразила:
   --Обстоятельства бывают разные. Всему есть предел. Извините...-- она поспешно покинула кабинет, не желая продолжать разговор. Исповедоваться перед Рощиным, чужым и ненужным, было глупо и унизительно.
   --Таня, теперь я вас расстроил, -- спустя минуту в кухне появился Андрей. - Я не хотел.
   --Не обращайте внимания, обычные дамские штучки. Пытаюсь в очередной раз привлечь ваше внимание к своей персоне.
   --У вас хорошо получается. Я более чем заинтригован.
   Таня вспыхнула.
   --Андрей, я к вам пришла работать. Мои обязанности: рукописи, набор текстов, сайт, поточные бумажные дела и кухня. В любовницы, жены, друзья я не мечу, потому готова терпеть ваши настроения, капризы и требования, если они касаются дела. С удовольствием выслушаю все, что вы пожелаете мне рассказать. От остального увольте. -- Пламенная речь закончилась трусливой мыслишкой: "сейчас он меня уволит".
   Нет, Рощин миролюбиво улыбнулся:
   --Сегодня, наверное, магнитная буря, -- сказал только. - Из всего хочется делать трагедию. Не надо нервничать и ссориться, лучше займемся делом. Сколько вы уже набрали страниц?
   --Пятнадцать.
   --Почерк разборчивый? Вопросы по тексту есть?
   --Почерк разборчивый. Вопросов нет.
   --Отлично. Этот роман я накропал одним из первых. Лет десять он валялся у Вали. Часть страниц потерялась, часть истрепалась. И финал плохой, смазанный, не эффектный. Придется переделывать. В общем, работы не початый край.
   --Почему вы дали мне именно эту книгу? - спросила Таня, замирая. - вы ведь сказали, что у вас много рукописей.
   --Почему этот? Понятия не имею. Наверное, лежал сверху. А может быть из осторожности. Незнакомому человеку доверить готовое произведение рискованно, мало ли. Впрочем, возможно, дело в другом. вы очень похожи на модницу с портрета, а - она прототип моей главное героини.
   -- Нади Матвеевой.
   Рощин встрепенулся.
   --Героиню зовут не Надя, а Надин. Надеюсь, вы печатаете правильно? Если нет - исправьте. На-дин.. - протянул Андрей. - Именно Надин. вы ведь видели даму на картине, разве ей к лицу простое имя? Нет, она бы непременно выдумала себе что-нибудь звучное и изысканное.
   --Вы говорите о ней словно о живом человеке.
   --Не знаю как в действительности, а в моем сознании герои вполне одушевлены. Как бы иначе я их описывал?
   Таня вздохнула и не ответила. Продолжать было страшно.
  
   РОМАН
  
   --Ничего личного. Это просто работа. -- Таня протяжно вздохнула и открыла рукопись.
   "...На углу улицы Надин чуть не сбил вихрастый мальчишка лет четырнадцати с охапкой газет в руках.
   --Простите, дамочка, -- извинился он с сияющей улыбкой на поцарапанной физиономии.
   --Как тебя зовут? -спросила Надин.
   --Иван.
   --Хочешь, заработать?
   --Кто ж не хочет, -- важно ответил мальчишка.
   --Есть у тебя сообразительный приятель?
   --Как не быть.
   --Тогда приходите сюда через час, получите по полтиннику.
   Вскоре Надин знакомилась с новыми помощниками.
   --Где живете? Где родители работают?
   --Так у вас же, Надежда Антоновна, на заводе. И мой батя, и Витькин, -- Иван ткнул пальцем в крепкого мальчонку с густой лохматой шевелюрой. - А живем в Радужном, -- так назывался, прилегающий к Матвеевскому заводу, поселок.
   "Не город - большая деревня, все всех знают", -- хмыкнула Надин и продолжила:
   --Есть задание. Не будете трепать языком -- получите серьезные деньги.
   --Сколько? - вмешался Витек, за что немедленно получил подзатыльник от Ивана.
   --Не лезь поперек батька в пекло. Командир здесь я. Что надо делать и сколько дадите?
   --Надо понаблюдать за одной барышней. Такса: двадцать копеек в день каждому.
   --Не-ее...-- пренебрежительно скривился Иван, -- двугривенный мы и в другом месте срубим.
   --В каком еще другом месте? - удивилась Надин чужому нахальству. Она предложила хорошую цену, мальчишки должны были согласиться.
   --Мы одному газетчику помогаем собирать сведения, так он нам платит по ... -- Пацан явно не знал что соврать. - По полтиннику...
   --Пятьдесят копеек я не дам. Двадцать пять -- последняя цена.
   --Себе в убыток работать? Поищите других дураков.
   На тридцати копейках ударили по рукам, и уже через час возле дома Матвеевых встал караул. Вечером Надин принимала доклады.
   В пять часов Оля покинула квартиру, не спеша направилась на улицу Садовую, где в N25 пробыла до сумерек. Из парадного вышла в компании полутора десятка юношей и девушек и на извозчике вернулась домой.
   --Как ты знаешь, что домой? - удивилась Надин.
   --Так барышня адрес назвала, -- несообразительность руководства вызвала у расторопного мальчишки насмешливую ухмылку. - Да и по времени можно посчитать. - Иван достал из кармана штанов часы (выданные Надин для оперативных целей). Постучал грязным ногтем по стеклу циферблата. - Как раз восемь отзвонило.
   Оля появилась около половины девятого и стало быть по дороге никуда не заезжала.
   --Все?
   --Не-а...-- Иван скорчил многозначительную физиономию.
   --Что еще?
   --За "еще" -- отдельная такса.
   --Почему это?
   --Мы подрядились только следить за барышней. Остальное -- наша личная заслуга. Так что, барыня, хотите узнать кое-что интересное -- платите. Нет - мы домой пойдем.
   Надин смерила мальчишку уважительным взглядом. Понимает человек, как взять клиента за горло, молодец, ничего не скажешь.
   --Я денег не пожалею, был бы толк от твоих делишек.
   За два серебряных полтинника Ваня поведал: молодые люди, вместе с Олей покинувшие Садовую, 25 были обычными и подозрений не внушали. А вот одна парочка: плохо одетый, неопрятного вида парень лет девятнадцати и очень стройная, очень красивая дамочка лет двадцати пяти выглядели довольно странно.
   --Уж больно она хороша для такого прыщавого обалдуя и уж больно он против нее жалок, -- решительно заявил Иван.
   --Не факт.
   --Если я говорю, что дело не чисто, значит так оно и есть. Уж я то жизнь понимаю, -- уверил Ванька. - Стало быть, за барышней я послежу. А там видно будет.
   --Что еще?
   В кругу молодежи было двое мужчин средних лет. Один подозвал извозчика и, сторговавшись за пятнадцать копеек, укатил в неизвестном направлении. Второй, покружив по городу, отправился пешком в номера купца Радченко.
   --Я заметил, какой экипаж увез первого типа, -- продолжил рапорт Иван. -- Если повезет, завтра поймаю его у трактира Анисимова. Там в полдень извозчики завсегда чаи гоняют. Вдруг наш ямщик вспомнит, куда доставил пассажира.
   На площади у фонтана стоял шум и гам: ржанье коней сливалось в криками возниц и грохотом от проезжавших мимо экипажей, ломовых телег и водовозных бочек. Вдоль тротуара стояли пустые запряжки. Пока лошади жевали овес из подвешенных на шею торб, извозчики пили чай. Иван с Витьком заглянули в прокуренный сумрачный зал трактира, потолкались между столами и покинули заведение. В дыму и суете обнаружить "субтильного и коротко стриженного" -- как описал извозчика, воодушевленный парой гривенников, сторож - им не удалось.
   Прикупив для веселья по куску пирога, ребята заняли пост у фонтана.
   --Вот он, касатик, -- обрадовался Витек невысокому худощавому типу, подошедшему к "их" пролетке. - Айда, потолкуем.
   --Погоди, -- одернул приятеля Иван. Что-то, буквально в последнюю минуту, остановило его.
   Мужичок, в новом перепоясанном обрывком выцветшей вожжи коротком кафтане, отличался от других, снующих по площади, извозчиков. Чем, задумался Иван и не смог себе ответить.
   --Чего годить-то? - прошипел сердито Витек.
   --Какой-то он странный.
   --Ладно тебе. Обычный мужик.
   --Не-а.
   Словно в подтверждение тип достал из кармана белый чистый носовой платок и аккуратным движением вытер нос.
   Ребята притихли настороженно. Нормальные люди выдували сопли на землю, зажав ноздрю пальцем, или громогласно сморкались в кулак, растирая затем влагу по штанине. Платками пользовались только буржуи или те, кто старался на них походить.
   --И точно, смурной тип, -- протянул Витек.
   Пролетка медленно тронулась, осторожно минуя встречные экипажи. На повороте возчик обернулся и обвел площадь долгим взглядом.
   --Побежали! - приказал Иван.
   Через сквозные дворы и закоулки, мальчишки поспели к новому повороту раньше экипажа. Он появился спустя минуту и сразу притормозил рядом с высоким крепким стариком.
   --На Западынскую, -- предложил пассажир. --Двугривенный.
   --Меньше чем тридцать копеек с места не тронусь. -- На почин после обеда извозчики обычно брали недорого. Подозрительный извозчик запросил лишку.
   --Ну, и стой. Я другого найду.
   --Воля ваша, барин.
   Когда мужик отвадил третьего по счету клиента, стало ясно, что работать он не собирается. И точно. Свернув в тихий переулок, у ворот небольшого каменного особнячка, он притормозил и задремал. Спустя час встрепенулся, дернул вожжами, цокнул языком, направил лошадь в сторону центра, где и затерялся в сутолоке.
   --Очень подозрительно, -- подвел итоги Иван. - Правда, Надежда Антоновна?
   На следующий день Надин отправились к фонтану вместе с мальчишками. Субтильный тип опять поил лошадь, хлебал чай, дрых в переулке по соседству со вчерашним. Здесь, одетая в одолженное у горничной простое платье, с гладко убранными волосами, похожая на обычную фабричную работницу, Надин и потревожила его.
   --Эй, приятель, -- пьяновато покачиваясь, она направилась к экипажу.
   --Чего надо? - спросонья рассердился мужчина.
   --Не желаете, сударь, помочь барышне? -- Надин игриво усмехнулась.
   --Чем? - заинтересовался субъект. Барышня была чертовски симпатичная. полногрудая, пухленькая, пьяненькая
   --Я с подружкой сейчас поспорила, что поцелуюсь с первым встречным. Вон она, зараза, в окошко пялится. Так, что хочешь, не хочешь, а подставляй, красный молодец, губы. Лобызать тебя буду. - Надин с хохотом полезла на козлы. Худой густо покраснел и, с перепугу, наверное, дернул вожжи. Лошадь тронулась, затрусила потихоньку, набирая скорость. Колеса загрохотали по булыжнику.
   Надин вернулась к мальчишкам.
   --Сука он ряженая, -- хмуро буркнул Иван, - не извозчик, да?
   --Да, руки чистые, белые, без мозолей, физиономия необветренная, -- грустно вздохнула Надин. И добавила, -- нужно нанять экипаж на завтра. Кто умеет с лошадьми управляться? Никто? Что ж, придется самой.
   К извозчичьей конторе она явилась в поддевке, суконных штанах, кирзовых сапогах и рыжей овчинной шапке, похожая на несуразного бесформенного мужика.
   --Вы, мадам, лучше сидите, не вставайте, -- приказал Иван, критически оглядев маскарад.. - И молчите. Неровен час напугаете кого.
   Под раскатистый мальчишеский хохот Надин забралась на козлы, устроилась по удобнее, велела поднять кожаный верх пролетки.
   --Представь, Витек, вырастем, детям будем рассказывать, как барыни нас в коляске катали.
   --Сейчас я тебя кнутом покатаю, будет, что рассказать и детям, и родителям.
   У поворота к проспекту Иван с Витьком сбегали, удостоверились. Пролетка худого стояла у водопоя. Лошадь жевала сено. Тип отирался в трактире. Спустя час обычным маршрутом он покинул площадь. Спрятался в одном из переулков и задремал, свесив голову на грудь. Еще через час направился в центр города, подхватил у дамского магазина стройную нарядную брюнетку в густой вуали и неспешным порядком начал объезжать улицы. На Южной площади экипаж остановился. Из него вышла грузная мещанка и, тяжело ступая, поплелась к галантерейной лавке, расположенной рядом с нарядным особнячком страхового общества "Доверие".
   --Это что еще за краля? - прошипела Надин. Появление тетки стало для нее полной неожиданностью.
   --Это наша дамочка переоделась, -- раздался голос Ивана. - Смотрите, какая у нее обувка.
   Действительно, из-под подола простого платья выглядывали кокетливые носки дорогих туфелек.
   --А ну-ка, ребятишки, сгоняйте на разведку, выясните, зачем наша подопечная сюда пожаловала.
   Не успели, однако, мальчишки сделать и десяти шагов, как сонную тишину окраинной площади разорвал грохот выстрела. Дверь страховой конторы распахнулась, на мостовую выбежали трое вооруженных мужчин в черных масках. Двое в руках держали по мешку, третий прижимал к груди белую картонную коробку. На мгновение остановившись, он обернулся и метнул коробку к порогу здания. Грянул взрыв. Дым и тучи пыли укрыли особняк.
   Пролетка худого тронулась на встречу грабителям; подобрав пассажиров, набрала скорость, понеслась по булыжной мостовой. Еще мгновение и преступникам удалось бы скрыться.
   Не получилось.
   Пронзительно взвизгнув, Витек бросился к экипажу, ужом повис на оглобле и резанул, невесть, откуда взявшимся ножиком, вожжу. Лошадь тот час резко забрала в бок и, обрывая упряжь, понесла. Бешеная гонка завершилась падением. Коляска опрокинулась и с грохотом треснула пополам.
   Из-под обломков выскочили двое мужчин, побежали в ближайшие переулки. Мешков у них в руках не было.
   Третий грабитель появился чуть позже, и, сильно хромая, придерживая рукой левой бок, заковылял вслед. Неловкий порыв оборвала пуля. Подельник, первым, достигший спасительных далей, всадил в бедолагу порцию свинца.
   Минуту после выстрела на площади царила тишина. Затем раздались крики, свист городовых, истошно завизжала какая-то баба. К рухнувшему экипажу потянулся народ. Возле трупа хромого стала собираться толпа.
   Надин дернула вожжи и, стараясь не обратить на себя внимание, свернула в тихую улочку. Там, озираясь, сорвала с себя мужской наряд, бросила тряпье в сточную канаву, привязала лошадь к фонарному столбу и вернулась на площадь.
   Очень кстати. Толстый пристав как раз допрашивал свидетелей. Показания давала ...брюнетка. Вернее она, в роли грузной мещанки.
   --Оне как выскочать...как пальнуть...как побегуть в екипаж. Я обмерла от ужасу. Страх-то какой твориться на белом свете. Среди дня...при всем народе...гряблють...
   --Ты не болтай чушь, ты, по сути, докладывай, -- оборвал словесный поток полицейский. - Какие бандиты из себя были? Рост? Фигура? Приметы?
   Брюнетка зачастила:
   --Я ж говорю: страшные. Росту не мерянного. В каждой руке по три пистолета. На рожах маски. Жуть.
   --Кто еще что видел? - Пристав повернулся к толпе. Однако дама знала свою роль на отлично.
   --У одного вроде бы руки не было, -- задумчиво, словно самой себе, сказала она.
   Служивый мгновенно развернулся к ней.
   --С чего это ты взяла про руку?
   --Точно...-- не ему, снова самой себе, поведала липовая мещанка. - У его рукав болтался как флаг.
   --Не врешь?
   --Ей Богу.
   Надин тяжко вздохнула. Сейчас начнется. И точно, ложь брюнеточки породила всплеск бурной народной фантазии.
   --А у другого на глазу черная повязка вроде была, -- полились домыслы из толпы.
   --Кричал он что-то не по-нашему.
   --Стрелял с левой руки.
   У порога страховой конторы бледный управляющий прижимал к груди извлеченные из поломанной кареты мешки с деньгами. Полицейский офицер допрашивал Витька. Иван изо всех сил помогал другу.
   --Значит, ты увидел, как мужчины с оружием в руках выскочили из "Доверия" и побежали к пролетке?
   --Ага, -- согласился Витек с совершенно дурацким видом. Глаза выражали обморочную растерянность, губы кривила бессмысленная улыбка.
   --Мы вдвоем видели мужиков и револьверы, -- внес ясность Иван.
   --Кучер стегнул лошадь, ты бросился на оглоблю и перерезал шлею?
   --Ага, -- кивнул Витек.
   --Так и было, ваше благородие. Бросился и перерезал, -- Ивану работал как заправский переводчик.
   --Зачем ты это сделал? Тебе что больше всех надо? - Офицер впился пронзительным взглядом в лицо мальчишки. -Так ведь и погибнуть недолго.
   --Хрен его знает, -- задумался над совершенным подвигом юный герой.
   --Он, ваш благородь, слегка не в себе, -- расставил точки над "i" Иван, - и много чего творит не подумавши. В детстве с забора навернулся головой, с тех пор то спит день-деньской, то песни орет, то драки устраивает.
   Надин улыбнулась краем губ. Здесь тоже дурачили следствие. ПРичем не менее умело.
   --Господин хороший, вы скажите по совести, это правда, что ему, -- Иван ткнул в друга пальцем, -- премия положена?
   --Но, но, не балуй, -- остерег Ивана полицейский.
   --А то, у нас знакомый репортер имеется. Мы ему так и доложим во всех подробностях: кто-то рисковал, жизни своей молодой не жалел, а кто-то пожадничал, не наградил ребенка, спасшего сбережения честных граждан от коварных злодеев.
   Управляющий покачал головой. После ограбления, ему только скандала не хватало. Если хитрый мальчишка не врет и натравит на "Доверие" газетчиков, шуму не миновать. Ладно, он достал портмоне и протянул Витьку три рубля.
   Тот вспыхнул от счастья, протянул руку к деньгам и получил от друга кулаком в бок.
   --Значит, так вы цените жизнь человека? - закричал Иван, привлекая внимание публики. Народ неодобрительно загалдел.
   --Ироды...все не нажрутся ...ворье.
   Полицейский разволновался:
   --Прекратить разговоры! Молчать! - заорал гневно и повернулся к управляющему. - Нехорошо, мальчонку обижать. Не по чести. Он сто пятьдесят тысяч спас, а вы ему трешку в морду тычете. Стыдно-с, это. Мелко-с. Глупо-с.
   Управляющий побагровел и возмущенно захлопал ресницами.
   --Сколько ж ему дать, по вашему разумению?!
   Оглядев раздраженную толпу вокруг, офицер размахнулся чужим рублем.
   --Сотню.
   Площадь ахнула.
   --Сотню? - переспросил управляющий, побагровел еще сильнее и рявкнул. - Извольте.
   Ассигнация очутилась в руках Витька. От неожиданности тот растерялся по-настоящему и едва не вышел из образа. Иван спас положение.
   --Ой, спасибочки, люди добрые, дай вам Бог здоровья. Будет теперь на что хлебушка купить и лекарств для больной бабушки.
   Закончилась история тем, что управляющий с корзиной разной снеди в сопровождении околоточного повез мальчишек на извозчике домой. Надин осталась на площади. Она хотела проследить за дамочкой в вуали. Та, наигравшись с толстяком-приставом, вместе с толпой рассматривала трупы. Их было трое: служащий страховой компании, убитый преступниками; грабитель, застреленный своими и худой возница, разбившийся при падении. Он был особенно страшен. Лицо в кровоподтеках, неестественно ввернутая шея, словно тряпичные переломанные руки и ноги.
   Брюнетка равнодушно взирала на мертвецов. Ничего не выдавало в ней волнения, жалости или хотя бы интереса к происходящему. Точеный разлет бровей, дивно выписанные ноздри, пухлые губы - красивые черты были спокойны. Более того, возвращаясь на трамвае в центр города, женщина даже мурлыкала под нос веселую песенку.
   Настроение ее еще улучшилось, когда в кустах в парке она скинула простую одежду и снова преобразилась в кокетливую даму под вуалью. Двери парадного доходного дома в Романовском переулке брюнеточка открыла с безмятежной счастливой улыбкой. Чего нельзя было сказать о Надин. От волнения у нее ходило ходуном лицо и дрожали губы. "Господи, -- то и дело повторяла она, -- спаси и помилуй, мою глупую Ольку, спаси и помилуй".
  
   ЖИЗНЬ
  
   Таня стояла у плиты и с тоской смотрела, как раскаленное масло выжигает на котлетах румяную корочку. За спиной Генка не с меньшим пылом распинался в клятвах и обещаниях. За два года, в течении которых он из нормального человека превратился в жалкое спившееся ничтожество, это был пятая попытка "завязать". В первый раз Татьяна летала на крыльях от счастья, верила, поддерживала, помогала. В пятом эксперименте она участвовать не желала, потому старалась не слушать, не строить иллюзий. В поврежденном уме светлые полосы чередовались с темными. Короткие светлые полосы с неизменным постоянством менялись длинными темными. Нынешние благие намерения, скоротечные, как майский дождь за окном, вели, как и обычно, в кромешный ад.
   --Я брошу пить, найду работу, осмотрюсь, займусь бизнесом...
   По неписаному закону каждый шаг к спасению имел свою цену. С пятого дня абсолютной трезвости, начинались совместные ужины. Через неделю дело доходило до долгих мирных бесед. Через две недели -- до секса.
   --Я -- сволочь, подонок, тварь. Но ради тебя я исправлюсь. Ради тебя я брошу пить...
   Ужас сладких слов крылся в неприкрытом цинизме, с которым Генка использовал Таню. Без оваций, восхищенных взглядов и поддержки совершать подвиги Юрченко не желал, поэтому превращал бывшую жену в группу поддержки, спасательный круг, в якорь.
   А чтобы якорь не оторвался, его хорошо приковали толстой цепью страха.
   -- Пока я сам от тебя не откажусь, ты моя и будешь делать то, что я скажу, -- установил Генка правила игры. И неукоснительно их придерживался, на корню пресекая попытки Тани жить отдельно.
   --Почему ты его не бросишь? Не снимешь квартиру? Не заживешь нормально? - спрашивала мама и подружки.
   Подружкам Таня говорила полуправду, маме врала. Зачем ей, нечаянно обретшей счастье на пятом десятке знать, что пьяный идиот шантажирует ее дочь: грозит убить детей, спалить себя. Что некоторые неприятные происшествия, с виду случайные, на самом деле подстроены специально и могли закончиться очень и очень плохо.
   --Танечка, ты мне веришь? - рвался в очередное спасение Генка.
   --Конечно, верю, что мне еще остается, -- не поворачивая головы, кивнула Таня. Самым ужасным было равнодушие, все сильнее овладевавшее ею. Хотелось: забиться в угол, зажать руки между коленями и завыть. Тихо, надрывно завыть от бессмысленности, беспомощности, от невозможности найти выход из создавшегося положения.
   --У нас все будет хорошо. Будут деньги, машина, шмотки...
   --Да, да.
   Сказать "нет" Таня не могла, хоть и знала, что ничего у них с Генкой никогда уже не получится. Порознь - возможно. Вместе - никогда. При мысли, что с бывшим мужем надо лечь в постель, к горлу подступала тошнота. Пальцы сами собой сжимались в кулаки.
   Но чувства - чувствами, а лишить человека надежды; оттолкнуть протянутую за помощью руку, было поступком низким. Сила, большая, чем жалость к себе, удерживала от демонстраций. От отказа. От готовых сорваться с губ признаний: "Ты мне не нужен...ты мне противен...омерзителен...Я тебя боюсь".
   --У нас все будет хорошо, -- как заклинание повторил Генка и, усмотрев в Таниной спине протест, удостоверился, -- правда?
   --Посмотрим, -- уронила Таня тяжело.
   --Нечего смотреть! Если ты меня бросишь, я погибну, но сначала убью детей.
   "Если не брошу, погибну сама..." ...-- мысли о смерти, своей или Генкиной, в последнее время немного отступили. Все больше Таню занимали судьба Надин Матвеевой, роман о 1906 годе и хлопоты в чужом доме.
   Третий и четвертый день в роли секретаря и экономки писателя Рощина прошли на удивление тихо. За обедом Андрей отмалчивался, остальное время проводил в кабинете. Боясь показаться навязчивой, Таня не лезла с разговорами. На пятый день пожаловала старшая Рощина. Критически оглядев накрытый стол, попробовав суп и жаркое, оценив набитый снедью холодильник, Валентина Петровна полюбопытствовала:
   --Как вам работается, Таня?
   --Валюня, у нас полный порядок, не волнуйся, -- поглощенный едой Рощин, не заметил нечаянного прозвучавшего "нам", удивления сестры, смущения Тани. -- Лучшего секретаря у меня не было.
   Валентина вперила многозначительный взгляд в Татьяну.
   --Очень хорошо, -- уронила насмешливо.
   --Тебе звонил Бондарев? - Рощин сменил тему.
   --Звонил. Просил поторопить, - сообщила Валентина и пояснила Тане. - Бондарев - литературный агент Андрея. Кстати, вы уже знаете, как Андрей стал писателем?
   --Нет.
   Родители Андрея и Валентины - геологи по профессии больше проводили время в поле, чем дома. Детьми занималась бабушка, она и уговорила Андрея пойти в военно-морское училище. Мысль, что ее потомки овладевают стихиями: дочь исследует недра земли, внук - бороздит подводное царство -- льстила старой женщине.
   До тридцати лет Андрей честно тянул офицерскую лямку на Северном флоте, не помышляя о переменах. Романы он писал в свободное от ратных трудов время и профессиональном литераторстве не помышляя, пока однажды в канун Нового года не сломал ногу и не загремел в госпиталь. Делить двухместную палату пришлось с Игорем Бондаревым. Московский военкор, спец по пафосным очеркам о мужестве моряков, многодневных героических вахтах в северных и прочих широтах, собирая материал, переусердствовал в общении с персонажами. В результате заснул на улице пьяный, после чего залечивал в хирургии последствия обморожения.
   Рощину Бондарев не обрадовался. Мало того, что мужик молчит как сыч, так еще день-деньской строчит какую-то чушь. Графоманов, особенно в погонах, Бондарев ненавидел. Когда-то он редактировал мемуары одного генерала и с тех пор любого военного, оседлавшего Пегаса, считал сволочью. Пишущего, а писал Рощин и тогда, и теперь, быстро, легко, словно под диктовку, столичный репортер воспринял как личное оскорбление. Для него процесс сочинительства давно превратился в привычную и скучную обязанность. Наблюдать азарт и вдохновение, с которым переводит бумагу никому не ведомый морячок, было сущей пыткой. Особенно досаждало Бондарева то, что Рощин ни разу не попросил почитать и оценить свое дерьмовые творения.
   --Что ты там ваяешь? - не выдержал как-то Игорь.
   --Да так...мелочи...-- не поднимая глаз, буркнул Андрей.
   Бондарев ругнулся про себя, вот нахал. И в следующий раз потребовал:
   --Хватит скромничать. Давай свой шедевр, поглядим, что ты за фрукт.
   Прочитав страниц пятьдесят, Игорь закрыл глаза и притворился спящим. Ситуация требовала осмысления. Блондинистый старший лейтенант с красивой фамилией Рощин создал шедевр. Остросюжетное повествование отличали стиль, слог, крепкая фабула, яркие характеры героев и умение обращаться с историей. Последнее обстоятельство и заставило Бондарева задуматься. То, что делал Рощин, вполне можно было выдать за патриотизм, который во времена развенчивания иллюзий и падения авторитетов превратился в редкий и дорогой товар. Книга могла стать бестселлером. И принести деньги. Бондарев даже прикинул, у кого и сколько он запросил бы за роман. За свой роман.
   Обмануть Рощина труда не стоило.
   --Неплохая вещица. Я бы взялся похлопотать за нее в издательстве, -- сказал Бондарев. - Когда ты закончишь?
   --Через месяц не раньше.
   Игорь выписывался через неделю. Торчать в промозглой глухомани даже из-за хорошего романа не хотелось. Не хотелось, и возвращаться домой с пустыми руками.
   --У тебя есть что-нибудь готовое? - спросил с безразличным видом.
   --Есть десяток романов, -- последовал ответ.
   --Сколько?
   --Если точно -- дюжина.
   Бондарев ахнул. Двенадцать сильных романов - не шутка.
   --Ладно, возьму все. Буду твоим литературным агентом, -- он старался говорить снисходительным тоном, чтобы Рощин, не дай Бог, не заметил волнения.
   --Нет, -- покачал головой Андрей. - Все романы не дам. А с одним можно попробовать.
   Ночь перед отъездом Бондарев провел без сна. Он прочитал еще две рукописи и теперь страдал, делая выбор. Украсть можно было одну книгу. Максимум две. Все присвоить было невозможно. Потому предстояло определиться: стать ли самому "автором" новоявленного бестселлера или заняться продвижением плодовитого и талантливого морячка.
   Окончательное решение Бондарев принял в Москве, потолковав с бывшим однокашником, ныне литературным редактором одного из крупных книжных издательств.
   --Сильная вещь, -- сказал он, прочитав рукопись Рощина. - Очень сильная. На миллионные тиражи тянет. Я бы посоветовал своему руководству подписать с автором контракт на все будущие романы. А тебе -- эксклюзивный договор на право представлять авторские интересы. Большие деньги можно срубить.
   С таким договором Бондарев и вернулся на север.
   --Я буду представлять твои интересы, -- заявил Рощину. - За 30%.
   Не представляя, о каких суммах идет речь, на всякий случай, Андрей затеял торг. На 15 % ударили по рукам, расстались, занялись каждым своим делом. Рощин служил, заканчивал очередной роман, дожидался ответа на рапорт об увольнении. Бондарев на деньги издательства создавал общественный резонанс, публикуя в газетах и журналах статейки о самородке-моряке-писателе. В свое время на книжных полках появилась первая книга, затем вторая, третья, очень скоро остросюжетные фантазии на исторические темы стали приносить автору, его литературному агенту и и издательству приличные деньги.
   --Ты ведь меня обобрать хотел, правда? - спросил Рощин, когда они обмывали первый гонорар.
   --Хотел. Но передумал, -- раскололся Игорь.
   --Почему?
   --Совесть одолела.
   --Врешь, гад. Жадность тебя одолела, а не совесть. Ты меня теперь в корову дойную превратишь и будешь доить.
   --Зато ты, как сыр в масле будешь кататься. Все заботы и тревоги я беру на себя.
   Идеальные условия, которые Бондарев создал для Андрея, портило только одно. Хотя Рощин аккуратно выдавал "на гора" роман за романом, не капризничал, не срывал сроки, Бондареву не давала покоя дюжина пухлых рукописей в старом потрепанном чемодане. Однако Андрей не желал возвращаться к прежним идеям, фантазии и вдохновения ему хватало. Время от времени разногласия перерастали в ссоры. Тогда Бондарев звонил Валентине, жаловался на упрямство Рощина.
   --Господи, ну куда он вечно торопиться? -- Скучным голосом повторил свои доводы Андрей. -- Я привык отвечать за свою работу. Мало ли, что и как писалось в прежние времена. Сейчас стоит взяться за доводку и от текста останется пшик. То окажется не так, это -- не эдак. Проще сочинить новую книгу.
   --Нет, романы надо довести до ума. Зачем они лежат? - Валентина разделяла мнение Бондарева.
   --Вы меня уже достали. Я и так пошел на поводу, Таню нанял, жду, пока она наберет текст. Дальше, видно будет. Так и передай Игореше.
   Валентина кивнула.
   --Будет сделано, ваш сиятельство.
   --Таня, у вас есть старшая сестра? - Андрей повернулся к Тане.
   --Нет.
   --Вам повезло. Не то, что мне.
   --Нахал, -- возмутилась Валентина. - Я тебя от бабушки защищала и мороженым делилась. Неблагодарный тип.
   Рощин поднялся.
   --Раз дело дошло до мороженого, мне лучше исчезнуть. Валентина Петровна, жду вас в своем кабинете. Оривидерчи, милые дамы.
   Валентина проводила брата взглядом и, едва закрылась дверь, приступила к расспросам:
   --Как вам работается, Таня?
   --Нормально. Первые дни я немного нервничала, сейчас освоилась. Не беспокойтесь, у нас, действительно, полный порядок.
   --Поймите меня правильно, -- Валентина вздохнула. - Я бы очень обрадовалась, если бы у вас с братом сложились хорошие отношения. И деловые, и личные.
   --Как же так? - удивилась Таня. -- На собеседовании вы говорили другое.
   --Забудьте, -- отмахнулась старшая Рощина. - Теперь прежние инструкции уже не актуальны.
   --Почему? Что, собственно, произошло?
   --Вы нравитесь Андрею. Возможно, больше чем нравитесь.
   --С чего вы взяли? - изумилась Татьяна.
   --Не слепая, вижу. Он к вам тянется. И, вы простите за откровенность, к нему не равнодушны. Возможно, у вас получится что-то серьезное. Хотите, я вам погадаю? - вдруг предложила Валентина и, не дожидаясь согласия, взяла Танину ладонь.
   --Танечка, не верьте ей, -- на кухне появился Рощин. - Мне Валя нагадала большую и светлую любовь с прелестной блондинкой и троих детей. Ни то, ни другое, ни сбылось.
   --Неправда. Я сказала, что твоя жизнь изменится, когда блондинка объясниться тебе в любви.
   --Простите, меня ждет работа, --Таня тряхнула темно каштановой гривой и оставила брата и сестру одних.
   --Какова? - донеслось из-за дверей басовитое.
   --Супер! -- громче, чем следовало, ответила Валентина.
   Таня вздохнула, покачала сокрушенно головой, ее поразил ответ Рощина:
   --Да, с такой и в пир, и в мир не стыдно. И в разведку не страшно. Некрасовская женщина.
  
   РОМАН
  
   За неимением горящей избы и скачущего коня, некрасовская женщина набирала на компьютере текст. О прошедшем разговоре Таня не думала. Стоило прикоснуться к рукописи и, как обычно, реальность растворялась в выдумке, события 1906 года поглощали внимание полностью.
   ...Отправив Ольгу в свою комнату, Надин рухнула в кресло и разрыдалась.
   --Надечка, ласточка, что случилось? - Испугался Павел Матвеев. На его памяти Надин плакала дважды. Первый раз, когда пятилетняя Оля едва не умерла от скоротечной ангины. Во второй, когда между ними случилась первая близость и Надин объяснилась ему в любви.
   ...Звенело ласковым зноем лето. Голубое небо бескрайним простором уплывало ввысь. Однообразие дачных дней оживляло только присутствие свояченицы. И ее неожиданное кокетство. Сначала смущенный, после задетый за живое, Матвеев не выдержал искушения, подстерег Надин на узкой тропинке у озера, загородил дорогу, облапил, потянулся к груди. Едва рассеялся блаженный туман, сердито спросил:
   --Ну, что развлеклась?
   --Развлеклась? -- удивилась Надин и вдруг заплакала. Горько, безутешно, по-детски навзрыд.
   --Я мечтала об этом столько лет. Я хотела побыть с тобой хоть разок, хоть один единственный разочек хотела испытать настоящее счастье, -- бормотала Надин, захлебываясь от слез. - Слепой тупой дурак, бесчувственный мешок...дубина.
   --Как счастливой...почему...-- невероятное предположение сразило Матвеева наповал. Ему казалось: отдаваясь ему, Надин мстит кому-то или забавляется от скуки. Поверить, что эта красивая, самоуверенная женщина испытывает к нему какие-то чувства, Павел не мог.
   --Наденька...
   --Глупый, ты, Матвеев человек. Неужели непонятно, что я тебя люблю?
   --Не может быть!
   --Еще как может! -- Надин жалко улыбнулась в растерянное недоверчивое лицо, погладила тонкими пальцами щеку Павла. - Я тебя люблю, Пашенька, об этом знает все на свете, кроме тебя.
   Горячий взгляд утверждал: "люблю!" и ждал ответа. Павел в ужасе замер. От привычного самообладания не осталось следа. О такой женщине, как Надин, Матвеев грезил одинокими вдовыми ночами, о такой мечтал в постели со случайными любовницами. Вернее, о такой женщине он грезил и мечтал, когда разрешал себе, немолодому, невысокому, некрасивому вообразить настоящее счастье.
   --Про это знали и мама с папой, и Лариса, и даже Олька знает.
   Павел зажмурился, протестующе замотал головой. Надин не может интересоваться таким мужчиной как он. Это нонсенс, бред, фантазия.
   --Мне без тебя не жить. Если ты меня сейчас прогонишь, я умру.
   Прогнать Надин? Павел удивился. Что за странная идея. Он еще не любил Надин, но от предчувствия любви уже сходил с ума от восторга.
   --Ты меня не обманываешь? Не смеешься надо мной?
   Ответ Надин поразил Павла в самое сердце. Спесивая надменная красавица обхватила его колени и запричитала, как простая баба:
   --Пашенька, солнышко мое ненаглядное, не бросай меня, не гони, позволь быть с тобой.
   Матвеев зажмурился. Надин не могла стоять перед ним на коленях. Не могла просить о любви. Или могла? Звенело ласковым теплом лето. Голубое небо бескрайним простором уплывало ввысь. Женщина, о которой он вчера не смел мечтать, сегодня умоляла сделать ее счастливой. Матвеев открыл глаза, удостоверился: стоит, просит, умоляет и стал целовать мокрое от слез либо.
   ...Сейчас Павел снова целовал мокрые соленые на вкус щеки и с замиранием сердца ждал новостей.
   --Дай мне коньяку.
   Павел окончательно струсил. Спиртное Надин употребляла, не чаще чем лила слезы.
   --Господи...-- он сразу заподозрил самое плохое: свадьбы не будет, Надин решила вернуться к революционной работе, у нее появился другой мужчина, она изменила. Страх, что эта роскошная, похожая на кремовый торт женщина, исчезнет из его жизни, не оставлял Матвеева ни на минуту. Разве возможно, чтобы она стала его женой? Разве реально просыпаться по утрам и видеть, чувствовать, обладать ею постоянно? Нет, он слишком прост для Надин, слишком обычен, зауряден. Она - неимоверная, восхитительная, сказочная.
   --Прости меня, Пашенька, -- подтверждая опасения, пробормотала Надин. -- Я во всем виновата.
   --Да, что же, наконец, случилось?! - рявкнул Матвеев и сквозь всхлипывания услышал:
   --Оленька попала в беду.
   Мгновение Павел испытывал облегчение, потом ужаснулся и осипшим голосом прошептал:
   --Она беременна?
   Живая и здоровая Олька барабанила на фортепиано в гостиной, оглашая дом бравурными польками. Какая беда могла приключиться с ней? Кроме беременности на ум не приходило ничего.
   --Не исключено, что девочка связалась с социалистами. Боюсь, ее готовят к теракту.
   Павел покачнулся:
   --Боже.
   --Это я виновата, -- повторила Надин. -- Она во всем копирует меня. Я послужила дурным примером. Я..я..я..
   --Перестань, -- попросил Матвеев, -- не болтай чушь.
   --Если родная тетка занимается революцией, значит, и Оле можно поиграть в романтику. Правда? Всегда ведь можно вернуться домой, выйти замуж, зажить спокойно. Почему же, не провести молодость весело и со смыслом?
   Коньяк, наконец, подействовал, к Надин вернулось самообладание. Она перестала плакать и спросила:
   --Что будем делать, Паша? Я им девочку не отдам. Сдохну, а не отдам. Не получат они мою Олю, не получат и точка.
   --Конечно, милая. Хватит того, что эти ублюдки чуть не погубили тебя.
   Так получилось, что с "ублюдками" Надин свел сам Павел.
   После двухлетней стажировки у Форда в Соединенных Штатах, Матвеев был принят главным инженером на завод Антона Лаврентьевича Ковальчука -- отца Ларисы и Надин. Едва оглядевшись, молодой специалист затеял перестройку.
   --Это безумие! - возмущался отец, привыкший управлять по старинке, - эти новации меня разорят!
   --Антон Лаврентьевич, я готов не получать оклад, лишь бы убедить вас в своей правоте, --горячился Павел.
   Готов? Изволь! Павла лишили половины жалования, однако, дали карт-бланш. Он уменьшил ассортимент выпускаемой продукции, за счет чего резко увеличил производительность труда. Дополнительная прибыль, после жесточайшего скандала, была направлена на зарплату рабочим и создание социальных условий: при заводе открылись ремесленное училище, ясли, больница, воскресная школа; в перестроенных казармах молодые семьи получили по комнате. Одновременно с этим был введен трехсменный график работы. Это фактически узаконило восьмичасовый рабочий день, жесточайшую дисциплину и систему штрафов. Через полгода неразберихи и сумбура, доходы от завода выросла в три раза.
   --Мне с вами очень повезло, -- признал папа, назначая Павла директором правления и младшим партнером.
   --Пашенька -- редкая умница и вообще прекрасный человек, -- маменька сразу же намекнула старшей дочери на перспективного жениха.
   Та и сама уже поняла, что к чему.
   --Паша лучший из всех, кого я знаю. Он не болтает попусту, а занимается настоящим делом. - Лариса искренне восхищалась молодым управленцем.
   Всеобщее восторг не разделяла только двенадцатилетняя Надя.
   --Что вы нашли в этом Матвееве? -- Возмущалась она. -- Не красивый, не элегантный, похож на шкаф. -- Коренастая невысокая фигура Павла не отличалась ни особой грацией. Да и замашки порой оставляли желать лучшего. - И лицо у него обычное, из серии тринадцать на дюжину.
   Маменька пояснила:
   --Павел -настоящий мужчина. Лариса за ним будет, как за каменной стеной.
   --Редкая личность, - согласился отец. -- Такие Павлы составляют гордость страны. Не напрасно за него хлопотали сами Грушинины. - Благодаря рекомендации московских миллионщиков Матвеев и был принят на работу.
   --Но ведь он беден, -- не успокаивалась Надя. Матвеев был сиротой, рос в приемной семье, сам оплачивал образование.
   --Он непременно будет богат, -- уверил папа и оказался прав. Перед тем как обвенчаться с Ларисой Матвеев выкупил у отца половину акций завода.
   "Значит, я ошиблась. Взрослые правы. В Матвееве, действительно, есть нечто особенное", -- признать свое поражение Наде показалось мало. Ей захотелось лучше понять природный феномен под названием Павел Матвеев. Увы, скоро предмет изучения превратился в навязчивую идею. В семнадцать лет Надя Ковальчук мечтала встретить такого же Павла: умного, сильного, способного преобразить мир вокруг себя.
   Павел Матвеев реализовал то, к чему призывали пламенные революционные воззвания. Он превратил завод и, прилегающие к нему бараки, в сказку. Используя извечную систему кнута и пряника, то есть высокую зарплату и штрафы, Матвеев поставил рабочих перед выбором: жить трезво, умно, с расчетом или убираться вон. Тем, кто принял условия - завидовал весь город. Зарплата под сто рублей в месяц. Ребятня учится грамоте и ремеслу. Мальчики -- станочному, девочки - швейному. Бабы полдня помогают в столовой, детском саду, оранжереях. Старики ухожены, в заводском квартале чистота, порядок, клумбы.
   В угоду демократическим взглядам, Павел позволил социалистам просвещать своих рабочих. А одного из преподавателей даже порекомендовал в репетиторы к Наде. Именно Герман Захаров увлек Надю идеями о свободе, в первую очередь о свободе любви, он же и преподнес первые практические уроки.
   --Женщина по своей природе рабыня, -- внушал Герман. - Только единицам удается вырваться из оков страхов и стеснения, преодолеть силу расчета и стать свободной. Такие отдаются мужчинам как королевы: не требуя ничего взамен и ни на что не надеясь. Остальные, как нищенки просят любви и денег.
   Надя не желала быть нищенкой и как королева отдалась Захарову. Он снисходительно принял в дар ее девственность и потребовал для нужд революции все имеющиеся в доме драгоценности.
   Отказать Надя не посмела. Она не могла противиться Герману. Он будто околдовал ее, лишил собственной воли, превратил в марионетку и, дергая за нужные нитки, заставлял совершать невероятные поступки. Словно во сне Надя вынесла из дому свою и маменькину шкатулки. Когда разразился скандал --убежала из дому, приняла участие в теракте. Герман пожалел ее, не назначил в основной состав. Другие мальчики и девочки бросили бомбу в окно кареты градоначальника маленького южного городка, других разорвало в клочья, другие взошли на эшафот. Трое ребят из группы отдали жизни за идею, о существовании которой узнали менее полугода назад.
   Надя осталась жива и, выдержав первое испытание, попала в террорную школу. В заброшенном поместье, предоставленном одним из приверженцев Боевой Организации, органа социал-революционной партии, занимающейся физическим устранением врагов народа, ее научили изготавливать бомбы и стрелять из револьвера. Здесь же сообщили, что Герман погиб, зверски замученный, в тюрьме.
   Печальную новость принес друг Германа -- Арсений, высокий худощавый с волевым лицом и с родимым пятном на запястье. Он набирал ребят на новое дело. "Ты должна отомстить за Германа", -- сказал, как о само собой разумеющемся.
   --Конечно, -- согласилась, раздавленная горем, Надин. К тому времени она уже изменила имя.
   Планировалась масштабная серьезная акция. Пять месяцев длилась подготовка, потом неожиданно начались аресты. Чудом, буквально в последнее мгновение, Надин удалось скрыться. Несколько месяцев она провела за границей, затем отправилась в очередной вояж с новой группой.
   Идея индивидуального террора, подвига, самопожертвования влекла Надин, как магнит. Не славы ради, ради победы справедливости она готова была на все. Черта, отделявшая праведное от грешного, истаяла майским вечером, когда пьяные единомышленники впятером изнасиловали ее.
   Готовясь к делу, на котором и сложили свои буйные головы, ребята жили нелегалами, в напряженном ожидании. Чтобы разрядить обстановку на конспиративной квартире устроили попойку. Надин очутилась там случайно. Принесла привезенные из Женевы, письма от ЦК. Веселье только начиналось, ее усадили за стол, налили вина. Слово за слово, рюмка за рюмкой, она почувствовала, как кружится голова.
   --Товарищ не умеет пить, -- рассмеялся Арсений, он курировал подготовку этой акции, и проводил Надин в спальню, принес горячий чай, пожелал спокойной ночи. Ничего не подозревая, Надин послушно выпила, заправленным опиумом, чай, провалилась в забытье. Очнулась она оттого, что почувствовала на своей груди мужские ладони. Ни закричать, ни вырваться ей не дали. Арсений заткнул ей кляпом рот, схватил за руки.
   --Давай, -- кивнул первому. Затем второму, третьему, четвертому, пятому.
   Ребята без лишних слов наваливались на Надин, вторгались в ее сути, бились в экзальтированном ритме, замирали от наслаждения. Хорошие, милые ее товарищи, напоминали зверей. В плену первобытного инстинкта, они были страшны в своей бессмысленной жестокости. Ни один не отказался от удовольствия. Ни один не остановил насилие. Все удовлетворили естественные надобности и продолжили пьянку.
   Пьяная ватага еще трижды вваливалась в спальню. И трижды пропускала Надин "через строй". Желающих, правда, становилось все меньше. Водка делала свое дело. Валила людей с ног.
   --Ты полагаешь, тебя хотели унизить? - поинтересовался на следующее день Арсений, когда стало известно, что покушение провалилось, и все ребята погибли.- Никоим образом. Революция требует жертв. Каждый кладет на алтарь то, что может. Наши товарищи отдали жизнь за святое дело. От тебя понадобилось только терпение. Идущие на смерть выше морали. Мы все в долгу перед ними. Неужели твоя обида больше чем твой долг пред революцией? Неужели последняя радость, последнее наслаждение в жизни, испытанное ребятами перед подвигом, не стоит твоих слез? Если так, тебе не место среди нас. Революция не жалеет никого и не желает довольствоваться малым. Или все, или ничего. Решай: на что ты способна ради победы святого дела. На все? Тогда слушай новое задание...
   Следующие два месяца Надин провела в публичном доме. Скрывалась от полиции и училась тонкостям эротического ремесла. Затем устроилась горничной в дом генерала Евсеева. Когда его взорвали, стала компаньонкой у матери крупного нефтепромышленника Сорокина. Спустя год Надин очутилась в тюрьме и, беременная, получила предложение пойти вместо одной из сокамерниц на эшафот. Казнь беременной женщины должна была вызвать общественный резонанс. Чтобы усилить его один из тюремных врачей согласился выкрасть и передать в газету протокол вскрытия.
   Пока Надин размышляла, другая девушка пожертвовала собой. Беременных тот час изолировали от прочих арестанток, облегчили режим, разрешили свидания с родными.
   К Надин приехал Павел. Мать к тому времени уже умерла, отец был на водах в Германии, Лара не пожелала встречаться с сумасбродной сестрой.
   --Я мечтаю погибнуть ради свободы и независимости, -- гордо заявила двадцатилетняя революционерка, с прискорбием отмечая, что нисколько ни охладела к своему кумиру.
   --Ну и дура, -- ответил Матвеев. - Ради свободы и независимости надо жить, а не подыхать.
   --Ты не понимаешь, ты думаешь только о наживе, будущее за нами, своего ребенка я выращу свободным.
   Не вырастила. Ребенок умер, вскоре после того, как Надин, воспользовавшись, случаем, сбежала из тюрьмы. Новый этап ее жизни начался с очередного теракта и новой революционной специальности: изготовления бомб.
   Бомбы имели химический запал, были снабжены двумя закрепленными крестообразно зажигательными и детонаторными приборами. Первые состояли из наполненных серной кислотой стеклянных трубок с баллонами и надетыми на них свинцовыми грузами. Грузы при падении ломали стекло трубки. Серная кислота выливалась и воспламеняла смесь бертолетовой соли с сахаром, вызывая взрыв гремучей ртути. Затем взрывался динамит, которым был наполнен снаряд.
   Неустранимая опасность этой работы состояла в том, что иногда стекло трубки при установке ломалось прямо в руках. Многие гибли в лабораториях, Надин Бог миловал. Она лишь дважды получила сильные ожоги и лежала в больнице.
   В 1900 году ее внедрили, опять под видом горничной, к Прохору Львовичу Люборецкому. Семидесятилетний полковник МВД в отставке, считался лучшим в империи специалистом по вопросам террора. и представлял реальную угрозу для Боевой Организации. В дневниках сыщика подробнейшим образом излагались принципы и приемы террорной работы, а также способы противодействия оной.
   Чтобы подобраться к заветной папке Надин близко сошлась со стариком Люборецким. Стала доверенным лицом, помощником, секретарем, любовницей. Однажды, выкрав ключ от тайника, она прокралась в кабинет, открыла сейф и...
   --Нехорошо, Надежда Антоновна, -- услышала вдруг. - Неужели вас, госпожа Ковальчук, не учили в детстве: что воровать нельзя? И обманывать -- грех. Особенно старших.
   В дверях стоял Люборецкий. От неожиданности Надин вздрогнула. "Господи, как он узнал мое имя?" -- подумала испуганно. Надеждой Антоновной Ковальчук ее давно никто не звал.
   --Нехорошо, моя милая, -- повторил Прохор Львович.
   Преодолев растерянность, Надин выхватила из кармана платья револьвер.
   --Неужели ты выстрелишь? После того, что между нами было?! -- Люборецкий изменился в лице:
   --Даже не сомневайтесь, одно движение и вы -- труп.
   Невзирая на решительный тон, стрелять Наде не хотелось. Прохор Львович ей нравился. Он был умен, ироничен, мил и неназойлив. Он, словно понимал, каково молодой женщине в постели со стариком и никогда не проявлял излишней настойчивости. Он был нежен, внимателен и искренно привязан к ней.
   --Нет, нет...Я не хочу умирать...-- прошептал Люборецкий. - Я сделаю все, что нужно, только не убивай меня.
   Жалкий лепет, умоляющий взгляд, униженное ожидание, придали сил. Ощущение всемогущества переполнило Надин. С оружием в руках она чувствовала себя победительной и сильной. Она уже желала нажать на курок. Уже жаждала отобрать жизнь у человека, к которому минуту назад испытывала добрые чувства.
   --Ненавижу...-- зашелся в крике Прохор Львович, -- всех вас ненавижу...выродки...убийцы...идейные маньяки...
   --Именем революции...-- дрожащим от ненависти голосом сказала Надин. - Во имя моих погибших товарищей.
   Она спустила курок. Ощутила, как дернулось плечо. Увидела, как на груди Люборецкого растекается красное пятно, как старик оседает на пол, хрипит и царапает ногтями паркетный пол.
   --Что же вы, медлите? Почему не стреляете? - насмешливый голос вернул к действительности. Живой невредимый Люборецкий улыбался иронично. Надин не спустила курок. Не ощутила отдачу. Страшная картинка мелькнула в ее воображении и только.
   "Я не могу убить человека, -- пришло понимание. - Не могу"
   Она изготавливала динамитные снаряды, участвовала в покушениях, метала однажды бомбу, которая не взорвалась. Праведное и грешное смешалось в жизни, однако от последнего шага в запределье смертного греха Бог ее уберег.
   Люборецкий шагнул к ней, отобрал револьвер, навел на царский портрет, висящий на стене, выстрелил. Легкий щелчок вспорол тишину комнаты.
   --Наш самодержец Николай Александрович, конечно, редкий олух, но если уничтожать всех профанов и невежд, кто же останется в России?
   --Он -- тиран и враг свободы, -- пробормотала Надин, заплетающимся языком. Разоблачение и шутка с холостыми патронами вывели ее из равновесия. -- вы победили, Прохор Львович. вызывайте полицию.
   --Позвольте, мне самому определить вам наказание?
   Консультант по террору выдумал изысканную муку и предложил прочесть несколько глав из своих дневников. Первая, посвященная кадровой работе, ошеломила Надин.
   Ее личная судьба - страстное увлечение Германом Захаровым, призыв Арсения отомстить за любимого, насилие, учиненное над ней майским вечером - все было типичными приемами вовлечения в боевую работу. Надин читала: насилием часто предваряли крупные акции. Чувство вины, раскаяния, стыд неизбежно появлявшиеся после насилия. превращали нормальных здоровых мужчин в добровольных смертников, толкали на отчаянные поступки. Девушки, пережив надругательство над своим телом, становились холодными и циничными.
   "Несколько лет после того страшного майского вечера меня "подкладывали" под генералов, промышленников, политиков и чиновников, а я, идиотка, полагала это нормальным. Несколько лет я кочевала из постели в постель, не испытывая ни привязанности, ни удовольствия. Секс был обязанностью. Мужчина - объектом. Я сама - инструментом для выполнения заданий", -- открывались истины, от которых не хотелось жить. От волнения Надин слегла в нервной горячке и едва выздоровев, получила телеграмму о смерти Ларисы.
   Сестра умерла родами. После Оли она трижды беременела, трижды теряла ребенка. В четвертый раз потеряла себя. В поминальный девятый день скончался отец. Больное сердце не вынесло утраты.
   Похоронив обоих, Надин вернулась к Люборецкому. Она могла этого не делать. Она была разоблачена. Миссия исчерпала себя. Достать дневники, так необходимые партии, было невозможно.
   Прохор Львович обрадовался:
   --Вы? Отлично! Раз так будем работать дальше.
   --Вам не удастся сделать из меня провокатора, -- прозвучал гордый ответ.
   --Провокаторов без вас достаточно, мне бы человека из вас сделать, -- покачал головой полковник.
   --Я и так человек.
   --Нет, милочка, человек -существо разумное, а вы - рабыня, робот. С вашим умом и характером стыдно не замечать очевидных вещей.
   Очевидным вещам был посвящен следующий год. С ужасом и отвращением Надин открывала для себя изнанку террора. То, чему она отдала жизнь, что представлялось ей героической сказкой, ради чего гибли и рисковали ее товарищи, было, по версии Люборецкого, громадным коммерческим предприятием.
   --Деньги, а не люди определяют ход исторического процесса. Движение денег к власти разрушает одни общественные устои и утверждает другие...
   Люборецкий был безупречно убедителен. От безжалостной простоты его аргументов у Нади обрывалось сердце. Деньги...капитал...политика не имела другой логики.
   --Большая борьба требует больших денег. Вспомните недавний скандал, про "добрых" американцев, пожертвовавших на русскую революцию миллион франков. Эти сраные, уж простите за грубость, демократы выдвинули всего два условия: вооружить население и распределить финансирование между всеми партиями без различий программ. Подумайте, зачем заокеанским толстосумам вооружать население Российской империи?
   --Не знаю.
   --Чтобы спровоцировать беспорядки и внести хаос в экономику. Под какими заменами могуществу великой державы будет нанесен удар - не суть важно. Главное - остановить рост промышленного производства и капитализацию страны. Через двадцать лет, если не случится революция, Россия превратится в самую богатую и могущественную страну старого континента. Чтобы не допустить этого, международные корпорации вкладывают в революцию огромные деньги, за счет которых партии и существуют.
   --Вы передергиваете. Люди жертвуют деньги на благородное дело.
   --Это лирика. Реалии таковы: Европа, и Америка, заинтересованы в ослаблении позиций России на мировом рынке и прикармливают каждого, кто может и желает подрывать устои российского могущества. Держава масштаба Российской империи может быть или мировым лидером производства или мировым аутсайдером, то есть огромным рынком сбыта. Революция, безусловно, обслуживает второй вариант и является антипатриотической по своей сути.
   Азы политической экономики не укладывались в голове:
   --Я ничего не понимаю, -- мучилась Надин.
   --Естественно, я ведь вас заставляю думать, -- смеялся невесело полковник, - а не подчиняться партийной дисциплине. Стрелять и метать бомбы может каждый дурак.
   --Мои товарищи -- не дураки.
   --Ваши товарищи, Наденька, или "бедные овечки", которых согнали на убой или "красные маклеры" -- рекрутеры от террора.
   Возражения вязли на губах. Прочитав в дневнике полковника о приемах вовлечения в террорную работу, узнав, что ее собственная судьба типична для большинства революционерок еще со времен "Народной Воли", Надя прорыдала два дня.
   Герман, человек которого она боготворила, память, о которой свято берегла все эти годы, был одним из эмиссаров, поставлявших Боевой Организации рядовых исполнителей для терактов. В его обязанности входило найти нужного человека, подчинить его, вырвать из привычного окружения и передать следующему по эстафете специалисту.
   --В зависимости от качества товара цена на "жертвенных овечек" варьируется от пятисот до двухсот рублей. Думаю, за вас, Надюша, заплатили рублей сто пятьдесят.
   --Чем же я так хороша? - хмуро любопытствовала Надя.
   --Вы красивы, умны, воспитаны, образованы и вы - славянка.
   На все имелась такса. Евреи стоили дешево, их гнала из дому беспробудная нищета и неразрешимый "еврейский вопрос". Средне ценились выходцы из мещанской среды. Самым дорогим товаром была богатая буржуазия. Особенно женщины, особенно красивые, способные добывать для партии деньги и информацию.
   --Разве я увлекся бы какой-нибудь крокодилицей или кухаркиной дочкой? - ерничал полковник. - Мне и в семьдесят нравятся дамы только первого сорта.
   Надю Люборецкий раскусил сразу.
   --Но почему? Я ведь выглядела, как настоящая горничная.
   --Надюша, на вашем милом личике аршинными буквами написано, где и как вы провели детство и юность. Не обижайтесь, я не слепой, к тому же разведчик по специальности.
   Надя была третьей, кого пытались внедрить к полковнику. Двумя первыми барышнями Люборецкий пренебрег. Надей, решил доставить себе удовольствие.
   --Вы - циник. Для вас женщина - лишь средство для удовлетворения похоти.
   --Нет, это вы, моя милая, циник. Для вас собственное тело - лишь инструмент для получения результата. Вы торгуете своими прелестями, как вокзальная шлюха. Только она берет гривенник на прокорм детей, а вы ублажаете старика ради иллюзии -- победы справедливости.
   Надя обиженно замолкала. Но внимательно слушала.
   --Новомодные методы террора просто смешны. Не револьвер, но бомба. Не один, но группа. Наружное наблюдение. Живой динамитный снаряд. Это игрушки для дилетантов. В полиции работают профессионалы, в политической полиции - особенно. Давайте, разберем последнее достижение ваших боссов: дурацкий маскарад, в котором боевики изображают извозчиков и уличных продавцов. Судите сами, разве может человек, не знающий города, с белыми нерабочими руками, с иногородним выговором, с местечковой внешностью не выделиться среди извозчиков? Разве может он не привлечь внимания, торгуя сигаретами на площади, где все, от дворников до купцов, исправно платят дань околоточному и, куда нового человека просто так никогда не пустят? Может или нет, ответьте, Надя.
   --Не знаю.
   --Знаете. Но боитесь признать правду.
   --Вы хотите сказать, что боевые акции осуществляются под надзором полиции? Что в партии и Боевой Организации работают провокаторы?
   --Совершенно верно, -- улыбался Люборецкий. - И мои дневники представляют опасность именно потому, что в них указаны имена и приметы этих людей.
   --Не может быть.
   Следуя логике полковника, ее товарищи - чистые, святые люди, погибали ради пополнения партийной казны, а партией руководили полицейские агенты и двурушники.
   --Может.
   --Я вам не верю.
   --В том-то и беда, что верите. И наверняка, понимаете, какой опасности подвергаетесь. Добудете вы дневники или нет, вас все равно уберут. На всякий случай. От греха подальше.
   --Куда уберут?
   Луборецкий ткнул указательным пальцем в потолок:
   --Туда.
   --Господи.
   --Только я вам могу помочь. И помогу, если увижу, что вы поумнели. Фанатичку, стремящуюся, во что бы то ни стало сдохнуть во имя бредовой идеи, мне не жаль. А красивую здоровую рассудительную женщину потерять было бы обидно. Тем более, что вам определенно есть чем заняться в жизни. Вы бы могли выйти замуж, родить детей, имея деньги, заняться благотворительностью. Посмотрите на своего зятя - вот достойный пример для подражания. Хватит разрушать, пора строить.
   Надин уехала от Люборецкого не убежденная в его правоте, но полная сомнений. Из-за них-то она и охладела сначала к боевой, а потом к партийной работе. Последним этапом в революционной карьере Надин зарубежный отдел ЦК и командировки, в которые ее отправляли к заокеанским толстосумам-спонсорам, в качестве последнего и убедительного аргумента.
   Что касается опасности, про которую говорил Люборецкий, то старый разведчик оказался прав. На Надин дважды покушались. Попытки прекратились после того как Прохор Львович переслал в ЦК копию своего завещания. В нем спец. по террору объявил Надежду Антоновну Ковальчук наследницей своего архива и дневников и предупредил, что в случае смерти последней его бумаги будут опубликованы в крупнейшей парижской газете.
  
   ЖИЗНЬ
  
   Свое отношение к слабому полу Андрей Рощин определял словом: "суки". Женщины лживы, корыстны, непостоянны, беспринципны. За малым исключением, таким как Валентина, например, женщины ищут только выгоды и удовольствия. Они не способны согреть душу и годятся лишь для утешения плоти. Вопросы плоти Рощин решал в рабочем порядке. Душевные томления глушил работой. Однако, изредка, в угоду смутному настроению или пасмурной погоде, ощущение ущербности подступало с ножом к горлу:
   "Почему меня никто не любит? Чем я плох? Почему один? За что?"
   Ничего не мешало ему жениться. Желающих тратить его деньги и пользоваться славой хватало. Потенциальные "невесты" осматривали дом, интересовались гонорарами и тиражами, затем, обдирая от усердия маникюр, лезли в койку. Дальнейшее не стоило внимания. Сколько ни длился роман, Рощин ожидал одного: когда, наконец, "избранница" проявит истинное лицо и, не церемонясь, ей можно будет указать на дверь.
   "Зачем люди женятся?" -- думал он.
   Из-за детей, отвечал себе. И продолжал логическую цепочку: у меня никогда не будет детей.
   Из желания быть вместе? У меня нет такого желания.
   Из страха остаться одному? Человек всегда один.
   Из-за денег? Я хорошо обеспечен.
   Любому тезису находился антитезис, обесценивая идею брака как таковую.
   К сорока годам Андрей решил не жениться никогда. Сейчас, глядя в спесивое лицо модницы на портрете Спиро, размышлял, не изменить ли принципам. Серьезных оснований к тому не было, зато несерьезных набиралось великое множество.
   С удивлением и даже некоторой опаской Андрей наблюдал за изменениями в собственном поведении. В присутствии новой секретарши он все время улыбался, шутил, безобразно много говорил и, что самое ужасное, ощущал дурацкие позывы к откровенности. Это были плохие симптомы. Они однозначно указывали на то, что Таня ему не безразлична. Что она ему нравится. Да, следовало признать: ему нравятся строгие грустные глаза, неулыбчивые губы, густые каштановые волосы, ладная фигурка. Нравится лишенное кокетства поведение; сжатая волей, скомканная женственность, которую, как талант не пропьешь; которая видна в каждом жесте и слове.
   --Все из-за тебя, -- сообщил Рощин моднице на портрете. -- Висишь тут, корчишь рожи, покой смущаешь. Ну, похожи вы и что? Мало ли в жизни всяких совпадений?
   Всяких - много, таких -- мало, ответствовал гордый взгляд.
   Рощин нахмурился. Его крайне раздражало то, что Таня не замечает его интереса. Или замечает, но игнорирует. Впервые за много лет он чувствовал нечто, способное перерасти в истинную симпатию, и не хотел, боялся даже, столкнуться с отказом. Затаенное, ущербное, выползавшее время от времени из темных закоулков, бубнило в мозгу:
   "Меня никто не любит. Или любят ради денег, ради возможности покрасоваться рядом с известным писателем. Ей это не надо. Значит, не нужен и я..." -- некозырная внешность, животик, плешь на макушке - свои минусы Рощин знал отлично. -- Она молода и хороша собой, зачем я ей? -- Таня была моложе на одиннадцать лет. -- У нее своя жизнь и другие мужчины", -- Андрей перевел взгляд с портрета на окно. За стеклом куролесил май, истекал теплыми веселыми дождями. Струйки бежали по стеклу, догоняя одна другую, сливаясь воедино и разбегаясь навеки. -- Зачем люди женятся? -- утешая себя, завел старую песню Рощин. -- Из-за детей? Но у меня никогда не будет детей. Из желания быть вместе? Но у меня нет такого желания..."
   Неправда. Желание появилось. И ощущать его было одновременно страшно и приятно. И очень непривычно.
   Часы в гостиной на первом этаже ударили полдень. Приглушенные расстоянием гулкие удары отозвались в душе новой волной тоски. Время идет, а господин писатель вместо того, чтобы работать, изводит себя томлениями. Нынешним утром удалось выжать из себя лишь два небольших абзаца. Стыд и позор! И что теперь делать? Насиловать себя или плюнуть на план и пойти пообедать? Обедать! Рощин легко подхватился с кресла, словно полдня ждал этой команды, толкнул дверь, услышал пронзительный крик, грохот и, не успев удивиться и испугаться, увидел, что Таня лежит у основания лестницы в какой-то странной нелепой позе, запрокинув вверх бледное лицо. Перескакивая через ступени, Андрей бросился вниз.
   --А--а--а..-- застонала Таня.
   --Господи, вы живы? - взмолился Рощин.
   С первого этажа на второй, в кабинет, поднималась крутая, под сорок пять градусов лестница. С нее Таня и скатилась, когда резко распахнув, открывавшиеся наружу двери, Андрей шагнул ей навстречу.
   --Танечка, что с вами? Что, милая?
   --Вызовите скорую.
   --Господи...-- дрожащими пальцами Рощин набрал номер. - Примите вызов. Несчастный случай. Женщина упала с лестницы. Да? Жива. Разговаривает. Стонет...Скорее, пожалуйста.
   Скорая диагностировала множественные ушибы, перелом правой стопы и легкое сотрясение мозга.
   --Хорошо отделались, -- буркнул врач. -Акт составлять будем?
   --Какой акт? Зачем? - удивилась Таня.
   --Мало ли... -- не утерпела пожилая фельдшерица, -- вдруг захотите в суд подать на своего приятеля...-- она кивнула на Рощина.
   --Вы, что же думаете, будто я столкнул ее с лестницы? -- Рощин вспыхнул от возмущения.
   --Не надо никакого акта, -- жертва насилия вымученно улыбнулась. И попросила, -- дайте лучше моему приятелю сердечное. А то, не ровен час, в обморок упадет.
   Рощин и в правду чувствовал себя ужасно. Пальцы дрожали мелкой истеричной дрожью, горло раздирал шершавый, похожий на наждак, кашель. "Господи, я ее чуть не убил..." -- крутилась в мозгу страшная мысль.
   --Будем госпитализировать. Собирайтесь.
   Из больницы Андрей позвонил Валентине. Та примчалась немедленно, побеседовала с врачом, объявила:
   --Ты ее чуть не убил! Что будем делать?
   --Все что надо, - быстро ответил Рощин.
   --Это долгая история, -- напомнила сестра.
   --Долгая, так долгая, -- кивнул Андрей, переступая порог палаты, куда положили Таню.
   --Ситуация такова: -- Валентина по обыкновению перехватила инициативу, -- дней пять придется провести в больнице, потом месяц-полтора в гипсе.
   Татьяна протестующе замотала головой.
   --Это невозможно. Я не могу оставаться в больнице. У меня дома дети. Одни. Я только забрала их от мамы и не успела оформить в садик.
   --Может быть, кто-то из родственников или знакомых возьмет детей к себе?
   --Некого просить. Мама сейчас болеет, остальные работают.
   --Что, -- Валя приняла огонь на себя. -- Тогда дети побудут пока у меня. Дальше разберемся. Давайте ключи и говорите адрес.
   --Я позвоню соседке, она откроет квартиру и объяснит все ребятам.
   Уже через час Рощины беседовали с приятной симпатичной женщиной лет сорока-сорока пяти, Валерией Ивановной.
   --Я бы присмотрела за детворой, но у меня работа, -- объяснила она. - И как раз сейчас аврал.
   --Все в порядке, -- Андрей нетерпеливо постукивал носком туфли. Ему не терпелось увидеть, как Татьяна живет.
   Оказалось, очень плохо. Перегороженная гипсовой стеной однокомнатная хрущовка производила тягостное впечатление. Особенно неприятно, было смотреть на детей. Мальчик лет пяти, Никита, и девочка поменьше, Маша, сидели на диване покорно сложив маленькие ладошки на коленях и, казалось не замечали, ни убогой обстановки вокруг, ни пьяного храпа басовитыми раскатами наполнившего все помещение.
   --Они так целый день и проводят взаперти? - Не утерпела от вопросов Валентина.
   --Да, если не в садике, -- коротко ответила Валерия Ивановна.
   Шкаф, стол, два стула, зеркало на стене -- Рощин, сцепив зубы, перебирал взглядом предметы в комнате и, пока Валерия Ивановна собирала нехитрые детские пожитки, с трудом сдерживал брезгливую гримасу. Уходя, он заглянул в соседний закуток. На полу, на грязном матрасе лицом вниз лежал пьяный до бесчувствия мужик. Андрей шепотом выругался: "Тварь, ублюдок..." и пожалел, что не может, не имеет права, врезать придурку, как следует.
   --Она с ним в разводе, -- сказала Валя в машине.
   --Очень хорошо...-- буркнул Андрей и улыбнулся Никите. - Ну, что, приятель, поехали?
   --Поехали, -- согласился мальчик. Девочка промолчала и, на всякий случай, теснее прижалась к брату.
   На следующее утро Валентина сообщила Тане:
   --Андрей принял решение. В порядке компенсации все издержки по ситуации он берет на себя. Так что выздоравливайте и ни о чем, ни тревожьтесь.
   --Мне неловко, -- Таня была смущена. В первую очередь тем, что Рощины увидели опухшую физиономию Генки, перегороженную однокомнатную квартиру, нищету, запустение. Эту постыдную часть биографии она всегда тщательно скрывала. Во-вторых, дети. Чтобы ребята вернулись в садик, надо было собрать кучу справок. Пока шла волокита, пятилетний Никита и двухлетняя Маша сидели взаперти дома. "Как звери в клетке, -- Таня не смела поднять смущенный взгляд на правильную и строгую Валентину. - Что теперь Рощины обо мне подумают? Сволочь, скажут, а не мать. Настоящая садистка".
   --Оставьте церемонии. - махнула рукой Валентина. И сердито добавила, -- Я знаю, чего вы боитесь. Вам кажется: крутые навороченные Рощины, увидев вашу бедность и неустроенность, побрезгуют вами? Зачем им нарядным и преуспевающим секретарша с проблемами? Да?
   Татьяна, отвернув лицо к стене, молчала.
   --Зачем Рощиным с вами возиться? Пройдет день-другой, страсти улягутся и они выкинут вас на улицу, всучив пару стодолларовых купюр? Да?
   --На вашем месте так поступили бы многие.
   --Многие? Не преувеличивайте. Богатство - не свидетельство о подлости. А бедность - не гарант честности. На самом деле никто не знает, что сделает в трудную минуту. Иногда добрые и порядочные предают при первой возможности, а завзятые эгоисты, напротив, протягивают руку помощи. Так что не надо подозревать нас в подлости. У вас для этого нет оснований. Хорошо?
   Таня кивнула.
   --И не надо стыдиться того, в чем вы не виноваты. Это не вы - опустившийся алкоголик. Вы честно работаете, и растите детей. Вам не за что краснеть.
   --Он был пьян? - поникла Таня.
   --Да.
   Как и следовало ожидать: Генка сорвался. Котлеты и беседы не помогли.
   --Вы любите его? - спросила Валентина Петровна.
   -- Я мечтаю его убить...-- Каменное безразличие, прочно обосновавшееся в сердце, вдруг рассыпалось в прах. -- Я даже знаю, как это сделать, -- зачастила Таня нервной тихой скороговоркой. -- Надо добавить в бутылку водки растворитель. Симптомы будут такие же, как при алкогольном отравлении, зато летальный исход гарантирован. Через два часа он сдохнет.
   --А если вас разоблачат? - глядя на возбужденное лицо и горячечные глаза, Валентина не посмела читать нотации.
   --Пусть. Лучше тюрьма, чем рядом с ним.
   --А дети?
   --Мама их не бросит. Впрочем, это только мечты. К сожалению.
   Валентина Петровна согласно наклонила голову. Стоило переступить порог клетушки, служившей Тане жильем, стоило увидеть перепуганные глазенками малышей, услышать пьяный безудержный храп за стеной, как ненависть захлестнула сердце. Напрасно Таня смущалась убогим бытом. Напрасно мучила себя мыслью, что вынуждает респектабельную благополучную даму пачкаться в житейской грязи. Дама знала почем фунт лиха. Первый муж Валентины пил как сапожник, потом Андрей стал прикладываться к рюмке.
   --А может вашего супруга стоило закодировать?
   --Не получилось. Он сорвался.
   --Андрей дважды срывался. На него свалились в одночасье слава и деньги, он растерялся и загулял. Дважды кодироваться. Потом взял себя в руки и теперь не берет в рот ни капли.
   --А как он прореагировал на все что вы увидели?
   Таня закрыла глаза. Андрею не следовало знать о ее унижении.
   -- О, ваш неприглядный быт произвел на моего братца впечатление. -- Валентина улыбнулась. - И это хорошо.
   --Почему? -удивилась Таня.
   --Потому что завоевывать вас он не станет. Не та порода. А вот спасать будет с удовольствием.
   --Что вы такое говорите.
   --Правду, моя милая. Если я не ошибаюсь, а в отношении Андрея я еще ни разу ни ошиблась, мой братец наконец-то увлекся по-настоящему. Так что вы сломали ногу очень кстати.
   --То есть?
   --Вчера я выслушивала творческие планы Андрея Петровича и смею уверить, он ничуть не опечален, необходимостью ухаживать за вами и заботиться о малышах. Напротив, я бы сказала, он рад.
   --Вы говорите так, будто я и дети - новые игрушки для Андрея.
   Рощина весело расхохоталась:
   --Милая девочка, все мы игрушки друг для друга. Психология утверждает, что любые отношения - лишь способ получить удовольствие. Иногда, нормальное, иногда, извращенное. Но что поделаешь, для мазохиста страдание, как торт для сладкоежки.
   --Неужели, вы полагаете, что я специально превратила свои отношения с мужем в кошмар?
   --Скорее всего. Во всяком случае, я могу привести с десяток причин, по которым вам выгодно мучиться. Хотите?
   --Да.
   --Вы, таким образом, наказываете себя за неправильный выбор или какую-то старую вину. Или оправдываете свою трусость и бездеятельность. "Если бы не муж, а бы", -- этот девиз -- классное оправдание, позволяющее сидеть у разбитого корыта и ждать у моря погоды.
   --А вы во что играете?
   --Я - в хлопотливую мамочку. Мои дети выросли и не нуждаются в опеке. Вот я и лезу в жизнь Андрея. И, таким образом, чувствую себя сильной, нужной, востребованной.
   -- А он во что играет?
   -- Когда ему нужна помощь, Андрей превращается в маленького мальчика. С вами, если вы позволите, станет добрым внимательным папой.
   --Мне не нужен папа.
   --Еще как нужен. А Андрею нужна "дочка". Он никогда ни о ком не заботился. Он всегда был под опекой. То семьи, то моей, то армии, то случая. Теперь ему представилась возможность проявить себя.
   --Мне ничего не надо.
   -- Не становитесь в позу, не будьте букой, поиграйте с Андрюшей. Он -- хороший мальчик.
   --Я вас не понимаю. И не хочу понимать.
   --Танечка, он ведь вам нравится? Ну, сознайтесь?!
   --У нас с Андреем только деловые отношения.
   --Вы опять думаете про этих уволенных дурочек? Черт с ними. Они вели себя как дешевки и заслужили свое. Вы - другое дело. Андрей вами увлечен. А это с ним случается крайне редко.
   --Он вам сам сказал? - иронично хмыкнула Таня.
   --Нет, конечно. Но если мой молчаливый братик постоянно твердит, что вы красивы, умны и чертовски похожи на "Модницу" Спиро; если за вечер из десяти сказанных предложений одно: "правда, они похожи?"; пять - вопросы про вас; остальное - "Валя, отстань"; то выводы напрашиваются сами собой.
   Логичные, но странные утверждения Валентины, не произвели на Таню особого впечатления. Голова ее была занята другим. Надо было срочно объяснить Генке, что она никуда не ушла, что искать ее и устраивать очередную гадость не надо.
   Утром Таня позвонила Валерии Ивановне:
   --Скажите ему, что я попала в больницу с переломом ноги и сотрясением мозга и привезите его сюда, пусть убедится. Я хочу быть уверена, что он не наделает глупостей. Валерия Ивановна, умоляю, он - страшный человек. Он не перед чем не остановится.
   Страшный человек, не далее как позавчера рассыпавший угрозы: "Только уйди куда-нибудь..." постоял с минуту, пошатываясь, около больничной кровати. С тупым безразличием провел взглядом по забинтованной голове и загипсованной ноге и изрек:
   --Что с тобой?
   --Машина сбила, -- соврала Таня, -- сама виновата, не заметила, придется два месяца валяться в больнице.
   --Дети с кем будут?
   --Может, ты за ними присмотришь?
   --Нет, -- категорический отказ исключал обсуждение.
   Таня вздохнула.
   --Пока Никита и Маша у моей дочки, -- чуть исказила действительность Валерия Ивановна. -- Потом придумаем что-то.
   --Что придумывать, -- махнул рукой добрый папочка, -- в садик, на круглые сутки и все дела.
   --Придется, -- лицемерно пригорюнилась Татьяна. - Мама в санатории в Крыму. Я в больнице. Садик только и остается.
   --Значит, два месяца? - уточнил муж на прощание. И добавил неопределенно, -- хорошо.
   С тем и расстались, ко взаимному облегчению. Таня закрыла глаза в изнеможении. Подонок, вот подонок...как можно не интересоваться собственными детьми...как земля носит таких ублюдков...
   Грузная тетка на кровати справа, строго одернула:
   --Не реви. Не стоят они наших слез.
   --Я не реву, -- прошептала Татьяна. Плакать из-за такого ничтожества, как Генка было стыдно. Даже перед случайными соседками по палате плакать из-за такого ничтожества было стыдно.
   Из больницы Рощин привез Таню не в городской дом, а на дачу. Пунцовую от смущения отнес на руках в комнату, уложил на кровать.
   --Здесь вы будете жить, -- сказал нарочито весело.
   Таня кивнула. Она была согласна на все. Все, что сделали для нее Рощины, превосходило любые ожидания.
   --Мне закутка хватит, -- прошептала едва слышно.
   --Ведите себя скромнее. Где Андрюша возьмет вам закуток? Нет у него закутков, одни хоромы. Кстати, прошу любить и жаловать, -- в дверях, в сопровождении невысокой симпатичной старушки, возникла Валентина. -- Это Алла Аркадьевна, наша домашняя волшебница, опора и надежа. Обычно она опекает одного Андрея, однако в порядке исключения любезно согласилась приглядеть за ребятами.
   --Мне так неловко.
   --Ни чем ни могу помочь. Боритесь с комплексами, милая, -- съязвила Валентина.
   --Валя, зачем ты дразнишь Татьяну? -- Андрей обернулся к сестре.
   --Я дразню? - удивилась та. - Я вообще молчу, как рыба.
   --Алла Аркадьевна - мать моего погибшего флотского товарища, -- пояснил Рощин, -- беженка из Армении. Она живет на даче круглый год и отчаянно скучает. С детьми ей будет веселее.
   --В случае чего мы наймет няню или, по совету некоторых, отдадим ребят в детский садик на круглые сутки. И все дела! - снова вмешалась Валентина, которой Таня поведала подробности разговора с Генкой.
   --Ни каких нянь. Никаких детских садов! Если потребуется, я помогу Алле Аркадьевне сам. И вообще будем решать проблемы, по мере их поступления.
   Валентина многозначительно улыбнулась Тане. Что я вам говорила!
   --Завтра я привезу Никиту и Машу, а сегодня отдыхайте, привыкайте к месту, -- Рощин заторопился. - Простите, мне пора. Дела.
   --Но мне нужен компьютер...-- бросила Таня вдогонку.
   --Зачем?
   --Работать. Печатать текст дальше.
   --Глупости. Вы теперь инвалид, Вам положен покой, -- сказал Андрей резко. - Отдыхайте, набирайтесь сил, работа от вас никуда не денется.
   Таня возразила:
   --Мне интересно, как Надин спасет Олю.
   На лице Рощина мелькнуло недоумение. Он плохо помнил перипетии романа.
   --Но как же вы устроитесь у компьютера?
   --Как-нибудь.
   Охота пуще неволи. Вечером, примостив загипсованную ногу на специально придвинутое кресло, Таня перелистала рукопись. За неделю разлуки она соскучилась по Надин.
  
   РОМАН
  
   --Ты не ошиблась? - спросил Матвеев, внимательно выслушав рассказ Надин. - Мало ли какие родимые пятна бывают?
   --Нет. Когда меня насиловали, он держал меня за руки.
   Павел сжал губы.
   --Я его убью, -- прошептал гневно.
   --Ты помнишь, что обещал никогда, ни под каким видом, ни по какому поводу ни вмешиваться в мои партийные дела?! - Надин заставила Павла поклясться в этом перед алтарем, когда оставила партийную работу.
   -- Помню. Но...
   --Никаких но! Любые твои действия могут привести к необратимым последствиям. Мертвый этот подлец принесет нам больше вреда, чем живой. Если Оля сочтет его героем и захочет отомстить, мы окажемся бессильны. Иллюзии нельзя развенчать, в иллюзиях можно только разочароваться. Нет, действовать надо очень осторожно. Без консультации с Прохором Львовичем вообще лучше ничего не предпринимать.
   --Ты напишешь ему? - на лице Матвеева разлилось напряжение.
   --Нет, съезжу.
   --Сама?
   --Милый, ты не выносим, -- Надин нахмурилась. - Мы с тобой обсуждали этот вопрос. Я не желаю больше оправдываться и убеждать тебя в своей преданности. У меня было достаточно мужчин. Среди них Люборецкий. Что с того?
   --Ничего!
   --Вот именно ничего! Три года назад ты потребовал, чтобы я дала тебе слово и обещала верность. Я согласилась, исполнила обещание. Я была честна с тобой. Почему сейчас ты не доверяешь мне? С какой стати?
   --В моем присутствии он не посмеет приставать к тебе.
   --Люборецкий никогда не приставал ко мне. Он - порядочный человек, он -- мой друг, к тому же старик! Изволь, ответить честно! Ты полагаешь, я сама начну совращать полковника? -- Надин отошла к окну, отодвинула занавесь, устремила задумчивый взгляд на улицу. -- У тебя есть основания сомневаться во мне?
   --Нет.
   --Ты полагаешь меня обманщицей или потаскухой?
   --Нет.
   --На чем тогда основаны твои подозрения? На моем прошлом?
   --Нет, -- честно признался Павел. - Дело во мне. Я боюсь надоесть тебе. Боюсь, что тебе мало меня одного. Что ты захочешь новых впечатлений. Когда человек привыкает к разнообразию, ему трудно довольствоваться одним и, возможно, не лучшим партнером.
   --Пока я люблю тебя - ты лучший.
   --Вот, видишь, -- вспылил Павел, -- "пока я тебя люблю!" Ты сама допускаешь возможность измены.
   --Если понадобится, я пересплю с ротой солдат. Я ни чем, ни кому, ни обязана и ни буду обязана никогда. Я свободна и всегда буду поступать, так как считаю нужным -- сказала Надин глухо. -- Пока я люблю тебя - я буду тебе верна, раз это для тебя важно. Моя любовь - единственная гарантия твоего спокойствия. Других гарантий нет, и не будет. Я не позволю диктовать условия. Не приму ограничений в своих правах. Наш союз - союз равных. Иначе он ни к чему.
   Павел побледнел от гнева:
   --Наверное, я поспешил с предложением. Нам не стоит венчаться.
   --Наверное, -- процедила сквозь зубы Надин.
   --Ты свободна в своих поступках. Все мужчины мира в твоем распоряжении, -- Матвеев резко развернулся на каблуках и направился к двери:
   --Пашка, из всех мужчин мира мне нужен только ты. Поэтому ты набитый дурак и напрасно мучаешь себя. Мне хорошо с тобой. Я счастлива. Я люблю тебя.
   --Я тоже тебя люблю, -- не поворачивая головы, уронил Павел, -- и очень боюсь потерять.
   -- Меня нельзя потерять. Мной нельзя владеть. Я не вещь.
   --И все же прежде чем ты отправишься к Люборецкому, ты станешь моей женой перед Богом и людьми. Ясно?!
   --Но, минуту назад ты не собирался брать меня в жены.
   --Я передумал!
   В поезд Надин садилась уже мадам Матвеевой. Всю дорогу до N-ка, где жил Люборецкий, она отрабатывала новую подпись на обложке взятой в дорогу "Нивы" и с радостным удивлением повторяла про себя новую фамилию.
   --Звучит совсем неплохо: Надин Матвеева. Мне нравится. - Прохор Львович был как обычно весел и подтянут.
   --Спасибо, что согласились принять меня.
   --Вы же знаете, мой дом для вас всегда открыт.
   --Да? А почему же эта фифа не хотела пускать меня на порог?
   В прихожей симпатичная горничная взяла у Надин шляпу, улыбнулась натужно и сообщила:
   --Прохор Львович занят. Просил подождать.
   --Не оставляют меня заботой господа социалисты, - похвасталася Люборецкий. - Не дают покоя, то одной красавицей соблазняют, то другой. Некогда за плотскими утехами и о душе подумать.
   --То же мне красавица! - фыркнула Надин. - Кстати, скажите своей пассии, что так вилять задом неприлично и даже опасно. Можно вывихнуть тазобедренные суставы. Ну, да вам видно нравится, старый греховодник?
   --Старый, .-- пожаловался полковник.
   За чаем коснулись главного.
   --Для начала разберемся в сути проблемы. Вашу племянницу могут втягивать в революционную работу, во-первых, для того, чтобы оказать давление на вас. Во-вторых, не будем исключать, что события носят случайный характер, -- выслушав Надин, сказал полковник. - Какой из вариантов вероятнее сказать сложно. Я бы не исключал оба. Сейчас Боевая Организация массово привлекает в свои ряды молодежь и формирует из них отряды смертников, поэтому рекрутеры активно ищут ребят, увлекают их идеей террора, внушают мысль о жертвенном порыве во славу революции. Поэтому, давайте, смотреть правде в глаза. Если Оля очутилась в организации случайно и уже подверглась психологической обработке, то, простите, дело -- труба. Вам лучше смириться и молиться Богу. Но если дело не зашло далеко, хорошая эмоциональная встряска, возможно, отвлечет вашу племяннницу от политики. Я бы посоветовал замужество или сцену. И то, и другое может оказаться неплохим противовесом.
   --О театре мы не говорили, а замуж выходить она пока не хочет, -- вздохнула горько Надин.
   --Разве я вас не учил, Надежда Антоновна, не идти на поводу у ситуации, а проявлять инициативу и формировать событийный ряд собственными силами! Реальные женихи для Оли у вас на примете есть? Если да -- действуйте без церемоний. Цель оправдывает средства, как говорят, ваши господа эсеры.
   --Но нельзя же неволить человека.
   --Можно. -- Люборецкий небрежным жестом отмахнулся от возражений и морали. - Пока Олю можно спасти, нужно делать все.
   --Ну, если не получится со свадьбой? Что тогда?
   --Не заставляйте меня повторяться. Перспективы у ситуации отнюдь не радужные.
   Надин тяжело вздохнула.
   --Хорошо, я поняла.
   --Отлично. Тогда переходим ко второй версии. Возможно, Оля -- лишь крючок, на который ваши бывшие коллеги пытаются поймать вас. В пользу этой версии говорит появление вашего злейшего врага Арсения.
   --Под коллегами вы подразумеваете, конечно, Ярмолюка? - вскинула брови Надин.
   Люборецкий многозначительно кашлянул:
   --Естественно. Кто еще в партии социал-революционеров знает наперечет ваших обидчиков и заинтересован в вашем возвращении в партию?
   --Но у меня с ним договор.
   --Ах, оставьте. Какие могут быть договора?! Генрих Францевич - хозяин своего слова. Как дал, так и заберет. К тому ж ему позарез нужны специалисты вашего уровня.
   --Что вы имеете в виду? - вспыхнула Надин.
   --Большая борьба требует больших денег.
   --Но они ведь грабят банки. Неужели этого мало?
   --Сколько вы привезли из США летом 1903?
   Оставив террор, Надин перешла в зарубежный отдел ЦК и занялась пополнением партийной казны. Она моталась по свету, ублажала толстосумов, убеждала их жертвовать деньги в пользу партии. И пользовалась бешеной популярностью. Мысль, что за красивой внешностью и изысканными манерами, скрывается звериная сущность убийцы, террористки, участвующей не в одной акции, невероятно возбуждала мужчин. В 1903 году американские клиенты Надин: два нефтяных магната, воротила игрового бизнеса, богатый наследник и профессор за удовольствие поразвлечься с "русской революционеркой" в совокупности подарили эсерам два миллионов долларов.
   --Я не желаю касаться этой темы, -- Надин гневно посмотрела на Люборецкого. Полковник знал, как неприятно и больно вспоминать о том времени.
   Из того вояжа по Штатам она вернулась измученная донельзя. Увидев черные тени под глазами и дрожащие пальцы, Ярмолюк приказал сразу же ехать в отпуск. Вместо Ниццы и Баден-Бадена, Надин отправилась к Матвеевым и там объяснилась наконец-то с Павлом. Когда месяц блаженства закончился, стало ясно: финансовыми вопросами она заниматься больше не будет. Магнаты, воротилы и богатенькие профессора; секс ради денег и идей, гастроли по чужим постелям, отныне, присно и во веки веков в прошлом.
   Следующие полгода Надин потратила на то, чтобы добиться от Генриха права распоряжаться собой и собственной жизнью. Полгода Надин отказывалась от поездок, симулировала разные хвори, ругалась, искала выход. Дело решилось, когда два члена ЦК, которых Надин убедила в перспективности своего нового "долгоиграющего" проекта, "дожали" главного кадровика эсеровской партии. Ярмолюку, скрепя сердце, пришлось отступиться и дать добро на легализацию Надин. При этом он чуть не сдох от злости. Надин же едва не умерла от счастья. Она была свободна! Правда, существовала опасность, что Павел когда-нибудь узнает, чем она занималась в последние годы и при каких обстоятельствах покинула партию. Но думать об этом не хотелось. Когда-нибудь, когда все успокоится, надеялась Надин, она откроет истину, объяснит Павлу, что в некоторых организациях вход стоит рубль, а выход - три, поэтому она еще дешево отделалась. Впрочем, отделалась ли?
   --Наденька, не злитесь. Вы же знаете, как я к вам хорошо отношусь.
   --Знаю.
   --Послушайте совет умного человека, поезжайте в Швейцарию, встретьтесь с Ярмолюком, расставьте точки над "i", -- полковник грустно улыбнулся.
   Надин в волнении прошлась по комнате.
   --Через месяц мы как раз туда собираемся по делам мужа.
   --Отлично.
   --Но что я скажу этому ублюдку? Не трогай мою девочку! Не смей приставать ко мне! Да?!
   --Нет. Не трогай мою девочку! Не смей приставать ко мне! Иначе я опубликую дневники Люборецкого!
   Надин отмахнулась:
   --Он знает, что я никогда не решусь это сделать. Для меня честь партии - священное понятие.
   Прохор Львович ухмыльнулся:
   --Ох, ну и любите же вы обманывать саму себя. Если понадобится, если допечет, вы разнесете эсеровский муравейник в пух и прах. Без сожаления, пальцами, как букашек, передавите своих бывших коллег по борьбе. Ваши сомнения говорят об одном. Пока еще не допекло! Пока вы еще надеетесь, что все обойдется и вы собственными силами выведете Олю из игры. В противном случае, я эсерам не завидую. Надежда Ковальчук умеет наказывать своих обидчиков.
   --Но я стала иной. Я теперь Надин Матвеева и не хочу воевать с Ярмолюком и его сворой. Я их, честно говоря, теперь боюсь.
   --Но бояться глупо. Страх лишает человека инициативы и обрекает на поражение. Да и не верю я вам. Вы - воительница по природе. Вы сильная и отважная женщина, вы проницательны и знаете противника. Я не сомневаюсь: вы победите, иначе, зачем бы я тратил на вас свое сердце? -- В хитром прищуре Любрецкого светилась насмешка.
  
   ЖИЗНЬ
  
   Началась странная жизнь. Тихая спокойная безмятежная. То ли благодаря особому вниманию Рощина и Аллы Аркадьевны, то ли в угоду ниспосланному умилительному настроению, все вокруг воспринималось сквозь туманную пелену отстраненности. Тане казалось будто дача, лето, уютный налаженный быт, все происходит не с ней или не происходит вовсе. Что она очутилась во сне, сказке, в другом измерении. В реальности, в ее реальности не могли существовать элитный коттеджный поселок, цветущий сад, беззаботность. Рощин в Танином измерении не мог существовать особо.
   Повиснув на костылях, приподняв больную ногу, толстую, белую, будто слоновью, Таня ковыляла по комнатам. выбиралась в сад, смотрела часами в голубое безбрежное небо, слушала пение птиц, поражалась тому, что творится. Все и все толкали ее и Рощину друг к другу.
   --Вы сильно сглупите, если упустите Андрея, -- науськивала ее на брата Валентина. - Он нерешителен, как все мужчины и привык к одиночеству. Возьмите инициативу в свои руки. Не медлите.
   Валерия Ивановна тоже оставляла заботой, звонила каждый день, убеждала:
   --Видишь, Полина и тебе помогла. Все устроилось лучшим образом. Пока твоя нога заживет, вы привыкните друг к другу, дай бог, полюбите. Там и до свадьбы недалеко.
   Алла Аркадьевна обрабатывала Андрея:
   --Какое счастье, что у нас в доме появились малыши, правда, Андрюша? услышала как-то Таня чужой разговор.
   --Ну...не знаю.
   --Ладно тебе, будто я не вижу. Тебя к ним словно магнитом тянет.
   --Есть такая буква. Смешно, но когда они меня обнимают, у меня в груди словно шевелится что-то живое и теплое.
   --Инстинкт, Андрюша, непреодолимый инстинкт. Но я тебе другое скажу. Зачать ребенка -- полдела. Вырастить -- вот задача.
   --На что вы намекаете? - почти искренне удивился Андрей.
   --Маше и Никите не повезло с отцом. Тебе не повезло с детьми. Выводы, делай сам. Таня - очень славная женщина. Мне кажется, ты бы мог ее полюбить.
   --Ее не знаю, а ребят - я точно люблю. И они меня. Я чувствую.
   Таня вздохнула. В отношении детей Рощин был прав. В уюте чужого дома дочка и сын забыли не только о недавних горестях, но и о матери. В маленьких сердцах царил новый кумир. Дядя Андрей.
   В первое же утро едва Андрей вышел на крыльцо, Маша прибежала и встала напротив. Под долгим пронзительным взглядом Рощин смущенно кашлянул и начал светскую беседу.
   --Нравится тебе здесь?
   --Да.
   --И мне нравится, -- тема себя исчерпала.
   Неловкое молчание продлилось недолго. Маша, вздохнув тяжко, будто по обязанности, сообщила:
   -- Хоцу на руки.
   Осмотрев с достигнутых высот сад, она прижалась белобрысой головенкой к груди и выдвинула новое требование:
   --Хоцу казку.
   --Машенька, дядя Андрей занят, -- Таня, нечаянно оказавшаяся рядом, попыталась спасти положение.
   --Я свободен. Я с удовольствием, -- возразил писатель.
   История повторилась вечером. Следующим утром. Следующим вечером. Через три дня сказки на крыльце стали традицией.
   Никита день или два дичился Андрея, потом, не устояв перед соблазном, спросил:
   --Можно я машине посижу?
   --Конечно. Хочешь, я дам тебе порулить, когда поедем в супермаркет?
   --А когда мы поедем?
   --Прямо сейчас.
   --Здорово,-- выдохнул счастливый Никита.
   Желая оградить Рощина от назойливого детского внимания, Таня однажды затеяла разговор. Начала с извинений. Они мне нисколько не мешают, заявил Андрей. Напротив, мы прекрасно проводим время. Еще бы! Каждый день веселая компания на машине или пешком отправлялась то на пляж, то в лес, то в город. Каждый день, Алла Аркадьевна, вздохнув с притворным облегчением: "Слава Богу, укатили", затевала готовку: пироги, торт, что-нибудь вкусненькое. Она, молодея на глазах, хлопотала над ребятами как наседка. Пустая сиротская жизнь старушки внезапно обрела смысл. Она стала бабушкой.
   Создавшееся положение и радовало, и пугало. Радовало, что жизнь стала похожа на сказку. Пугало, что сказка могла закончиться в любую минуту. "Что будет потом? - ужасалась Таня. - Как я объясню детям, что пора возвращаться в привычный обыденный кошмар? Как сама его переживу?"
   Может быть, стоит прислушаться к советам? Таня садилась к компьютеру, разбирала беглый почерк Рощина, сердито била по клавишам, отгоняла навязчивые мысли: "Возьмите инициативу в свои руки...", "...привыкните друг к другу, дай бог, полюбите. Там и до свадьбы недалеко..."
   --Жаль, что Андрей не мой папа. - Сказал как-то сын.
   Таня сердито била по клавишам. Думала. Да, у Рощина есть деньги, и нет жены. Да, ее дети могли получить неплохого отчима. Да, лично ей была бы обеспечена удобная сытая жизнь. Да, встреча с Рощиным -- большая удача, шанс вырваться из омерзительного прошлого, возможность исправить будущее. Да, Андрей - прекрасное средство от бедности и проблем. Да, да, да...гремели набатом убедительные доводы.
   "Нет! -- поперек всему отвечало сердце.
   "Почему? -- донимала сама себя Таня. - Почему я не хочу его?"
   Определить свое отношение к писателю было трудно. Безусловно, Андрей нравился. Человек, протянувший руку помощи в трудную минуту, всегда нравится. Безусловно, рядом с перспективным холостяком просыпался охотничий женский инстинкт. Безусловны были выгоды союза. Однако безусловные истины имели характер сугубо рациональный и чувств в душе не рождали. Сердце, ум, душа при взгляде на Андрея Рощина оставались совершенно спокойны. Более того, что-то неясное отторгало мысли об Андрее, о любви, близости, кокетстве.
   "Разве он плох?" -- думала, гадала Татьяна. - Нет, он хороший, он очень хороший".
   "В чем же дело?"
   "Не знаю".
   "Знаешь!"
   Однажды она приказала себе, хватит. Хватит, лукавить. Надо посмотреть правде в глаза. Дело не в Андрее. Дело в ней самой. Рощин всем хорош. Она плоха. Она не хочет никого любить. Не желает ничего чувствовать. Не может пересилить обиды. Думает только о бывших и будущих несчастьях. Наслаждается изо дня в день прежней болью. И каждый день ждет новую.
   Впервые строго и беспристрастно Таня выверяла свои мысли и чувства. И впервые по-настоящему честно оценивала полученные результаты. В ее сознании жили только страх, неверие и ненависть. Я жду от жизни только плохого, ужаснулась Таня, и в каждом подозреваю потенциального врага.
   Я жду от Рощина подлости, призналась, наконец, сама себе. Жду, когда успешному, благополучному, погруженному в свои книги писателю надоест играть в благородство, наскучит новая секретарша, приестся общение с детьми. Жду, когда он выгонит меня на улицу. Жду насмешек и пренебрежения. Жду новых страданий, боюсь их и стараюсь не допустить сближения с симпатичным человеком.
   "Рощин для меня, -- открывались Америки, -- не человек, а источник возможных страданий. И не только Рощин. Все люди для меня - источники страданий. От всех я жду подвоха. От всех защищаюсь и отгораживаюсь стеной".
   Почему, напрашивался вопрос. Потому, отвечала Таня, что во всех я вижу Генку. Я позволила ему растоптать себя, разрешила превратить жизнь в кошмар, сделать себя заложницей страха.
   --Я боюсь жизни, -- шептала Таня, глядя бессонными ночами в потолок. -- Боюсь завтрашнего дня, не верю в счастье, предрекаю себе поражение. Но так нельзя! Андрей не Генка, зачем же я равняю одного с другим? Люди разные. Да, обреталось понимание. Люди разные, зато я одна и та же. Замершая в преддверии удара, зовущая своими страхами беду, подозрительная, злая, настороженная. Нельзя стать счастливой, не впустив в свою жизнь перемены. Замыкаясь, я обрекаю себя на вечную муку. Чтобы стать счастливой надо измениться. Надо научиться смотреть на мир иначе и разрешить себе счастье.
  
   РОМАН
  
   Паша всплеснул руками:
   --Я ждал тебя только завтра.
   Он бросил работу и примчался, едва услышал по телефону любимый голос.
   Как обычно, в объятиях Матвеева Надин забывала обо всем на свете. И сегодня, невзирая на усталость от долгой дороги и тревожное настроение, окунулась в нежность и страсть с головой. Господи, ну, что за мужчина, изумилась в очередной раз своему счастью. Любовником Павел был великолепным.
   Когда-то, на заре их отношений, Павел признался:
   --Я всегда трезво оценивал себя и понимал, насколько могу нравиться дамам. Невысокий, некрасивый. Ни шику, ни лоску. На уме только работа. К тому же, в молодости - до омерзения беден. В зрелые годы - раздавлен смертью Лары. Я полагал, ни одна настоящая женщина не взглянет на меня. Зачем? Вокруг полно других, лучших. Мой удел - простые удовольствия: кухарки, модистки, немолодые купчихи. О, такой как ты, я даже не мечтал. Мне казалось, ты презираешь меня, насмехаешься, пренебрегаешь.
   --Дурачок, я всегда была до поросячьего визга влюблена в тебя.
   --Я это понял только, когда сам полюбил тебя. Знаешь, как я осознал, что имею право на счастье?
   --Как?
   --Однажды утром, ты сидела на постели и пила кофе. Я лежал, любовался на кружевной ворот рубахи, на оборки шелкового халата, на ленточки, рюшички, бантики, перламутровые пуговки, на полуоткрытую грудь, губы, локоны. Ты была упоительно прекрасна и невероятно соблазнительна. Ты напоминала кремовый торт. Бело-розовый, сладкий, великолепный, как на витрине в кондитерской. Я смотрел, представлял, как обжираюсь твоей красотой и думал: эта чудесная женщина принадлежит мне! Она - меня выбрала! Она -- моя! Моя на веки! От гордости и ощущения собственной величия я даже дышать не мог. А уж как я тебя тогда хотел, сказать невозможно. Впрочем, почему хотел? Я и сейчас прикасаюсь к тебе и словно уплываю в волшебную страну.
   --А я до тебя почти ничего не ощущала, -- призналась Надин.
   --Правда? У тебя ведь хватало мужчин. Неужели никто не сумел затронуть твою чувственность?
   --Я думала, что фригидна.
   --Ты? - поразился Матвеев, на спине которого не заживали следы от ногтей Надин, а губы вечно болели от укусов.
   --Не смущай меня...-- говорить о сокровенном было неловко.
   --Хорошо...-- задумался Матвеев. И с тяжким вздохом добавил: -- Разберемся.
   Очень скоро Надин обнаружила, что их сексуальные отношения изменились. Павел отдавал всего себя ее удовольствию, он был еще более нежен, еще более страстен, игрив, настойчив. Он словно лечил ее. И добился своего. В их интимной жизни наступила гармония, такая же идеальная, как порядок на заводе Матвеева.
   За ужином, глядя на счастливое лицо отца, Ольга потребовала:
   --Надин, не смей покидать больше папеньку. Он, как ребеночек, без тебя от тоски едва не плакал по вечерам.
   Паша улыбнулся:
   --Тосковал, признаюсь честно.
   --Зато сейчас сияешь, как начищенный самовар, -- съязвила дочка.
   --Сияю, -- подтвердил отец, - и тебе предлагаю воссиять. Не хочешь из-за возвращения Надин, вот тебе другой повод. У Грушининых бал. Крестная велела быть непременно. Ругалась, что свадьбу зажали. Тебя требовала особо. У нее для тебя подарок.
   --К крестной! На бал!- обрадовалась Ольга.
   --Когда надо быть в Москве? - поинтересовалась Надин.
   --К выходным.
   --Так скоро. Я устала. Может быть, не поедем?
   --Вот еще! - фыркнула возмущенно Оля.
   -- Глафира Георгиевна, сама понимаешь, отказа не примет. Велела быть - надо быть и никаких разговоров, -- заметил Матвеев.
   --Да, уж с ней не поспоришь, -- махнула рукой Надин.
   В бытность свою студентом Павел был репетиром у 15-летнего Леонида Грушинина и, так случилось, подружился с семейством богатых московских заводчиков. Помогал Игнатию Ивановичу вести дела, Глафиру Георгиевну сопровождал по театрам, выставкам и благотворительным комитетам. Позже на одолженные у Грушининых деньги Матвеев стажировался в Америке и был принят по рекомендации Грушининых на завод, принадлежащий отцу Надин. После смерти сына, а затем и мужа, Глафира Георгиевна еще теснее привязалась к своему протеже. Она души не чаяла в Ларисе, дружила тесно с Надин, Ольгу -- крестницу баловала без меры и пыталась время от времени перетянуть в первопрестольную, для чего время от времени знакомила с приличными молодыми людьми. Один из них - адвокат Валерий Снегирев спал и видел, как бы назвать Олю своей женой. Прошлым летом, на даче у Грушининых между Ольгой и 25-летним адвокатом случился бурный роман. К концу сезона Снегирев дважды сватался и дважды получил отказ. Матвеев категорически возражал против раннего замужества дочери и, когда после Рождества шквал писем от Снегирева иссяк, даже гордился своей предусмотрительностью: "Первая любовь как половодье. Нахлынет, закружит и отпустит. Не стоит торопиться, надо проверить чувства, разобраться в себе..." Однако, после телеграммы Надин, Матвеев изменил решение и тоже телеграммной попросил Глафиру Георгиевну переговорить с потенциальным женихом. Тот немедля объявил, что готов венчаться хоть завтра.
   Увы, Ольга по приезде в Москву встретила бывшего поклонника равнодушно и категорически отвергла предложение руки и сердца. Однако, что-то между парочкой все-таки произошло, потому как провожая Матвеевых, Снегирев долго и убедительно целовал Оле руки и что-то без умолку говорил.
   --Я буду писать? -- подслушала Надин.
   --Право, не знаю...
   --Я сегодня же напишу, -- изменил установку и интонацию Снегирев.
   --Ну, хорошо, напиши..
   --Когда ты мне ответишь?
   --Когда-нибудь.
   --Когда-нибудь ты будешь моей женой.
   Стучали колеса поезда. За окном березы и дубы сменялись соснами и елями. Вместо одетых в темное, бородатых русских мужиков на станциях толпились бритые, в вышиванках украинские крестьяне. В Москву ехали из весны в весну, домой возвращались из весны в лето. Конец мая в пределах огромной империи - время разное.
   --Снегирев -- отнюдь не лучшая партия, -- провоцировала Надин племянницу к откровенности.
   --Возможно, -- грустно признала Оля.
   --Но ведь он тебе нравился? Ты бы хотела стать его женой?
   --Я не могу сделать его счастливым, а несчастным он легко станет и без моей помощи. Зачем плодить боль?
   Туманная фраза привела Павла в замешательство.
   --Не понимаю о чем ты.
   --Я не собираюсь замуж, у меня другие планы в жизни.
   --Позволь узнать какие?
   --Говорить об этом пока рано.
   В угоду своим таинственным планам в очередную среду Оля отправилась на занятие кружка на Садовой. Вернулась она взбудораженная, веселая, с сияющими глазами. В приподнятом настроении провела три дня, затем получила толстенное письмо с московским штемпелем, которое не читая, на глазах Надин и отца, бросила в печь.
   -- Что будем делать дальше? -- спросил Павел, скучая над бифштексом.
   --Сражаться, -- воительница Надин не умела сдаваться. -- У нас есть цель и мы добьемся своего любой ценой. У меня есть новый план.
   Матвеев с облегчением вздохнул. Он иногда забывал, что дражайшая супруга - генератор идей и неустанный деятель. Что она в состоянии организовать все от подпольной типографии до заговора.
   Для воплощения очередной идеи Надин потребовались помощники, найти которых она решила через шустрого Ваньку.
   --Скажи-ка мне, друг мой, Иван, каким образом, газета "Губернские новости" узнала столько подробностей про попытку ограбления страхового общества "Доверие"? Автор -- Петр Скороходов, описывает события так, будто видел все воочию.
   Разговор происходил в кондитерской, за заставленным всевозможными пирожными столом. С сомнением, отложив новый кусок наполеона, Ваня сообщил:
   --Все просто. Петька -- сын мамкиной сеструхи. Мой, стало быть, двоюродный брательник. Но это не повод, что б меня с Витьком дурить. Мы Петке завсегда инхвармацию добываем. А он нам платит нам рубль в день...
   -- Каждому ...-- с полным ртом перебил Витек.
   Надин не выдержала и возмутилась:
   --Хватит сочинять. В прошлый раз, вы сказали, что получаете полтинник в день на двоих. Ну да ладно. Сведи меня с братом. Если я с ним договорюсь -- получите три рубля.
   --Каждому?
   Встреча с репортером состоялась в снятом на час номере дешевой гостиницы. Молодой человек, крайне заинтригованный, с удивлением рассматривал Надин. В одолженном у горничной платье, а что делать, если тебя знает в лицо полгорода, -- супруга заводчика Матвеева походила на модистку, явившуюся на свидание с любовником.
   --Добрый день, -- с вопросительной интонацией произнес Скороходов.
   --Добрый, -- ответила Надин. И указала на стул, -- прошу.
   --Чем могу быть полезен?
   --Давайте, сначала познакомимся. Надежда Антоновна. Если сойдемся короче, зовите меня Надин.
   --Петр Травкин. Скороходов - творческий псевдоним.
   --Отлично.
   Мгновение Надин разглядывала Петра, пыталась угадать подойдет ли ей этот человек. Лет двадцать пять, молод -- это безусловный плюс. Лицо открытое умное, энергичное. Значит, привык соображать и действовать. Глаза насмешливые, с огоньком. Стало быть - характер живой, пытливый. Она вздохнула и начала:
   --Чтобы вы не решили, относительно моего предложения, поклянитесь, хранить в тайне все, что услышите от меня.
   --Клянусь, -- торопливо согласился Травкин.
   Совсем мальчишка, покачала головой Надин.
   --Не горячитесь, -- посоветовала по-доброму и тот час пригрозила. - И не клянитесь попусту. Я не желаю огласки, потому всегда смогу заставить вас сдержать данное слово.
   --Я - человек чести и обещания исполняю всегда, -- Петр сердито свел брови.
   --Тем не менее, -- настояла Надин. - Я вынуждена заявить: если информация, полученная вами, в ходе беседы повредит мне или моим близким, пострадает ваша семья.
   --Вы позвали меня, чтобы пугать?
   --Я хочу определенности в наших отношениях.
   --Между нами нет никаких отношений.
   --Однако могут быть? - Надин хитро прищурилась. Парень ей понравился. Другой на его месте испугался или смутился бы. Этот, репортерская душа, в предвкушении новостей и сенсаций, ждал продолжения странного разговора.
   --Могут, если вы приступите к делу.
   --Для начала, позвольте несколько вопросов.
   --Извольте.
   --Ваши политические воззрения?
   Травкин рассмеялся.
   --Я - радикально аполитичен, Надежда Антоновна. Мой отец работал на заводе вашего мужа, потому о социализме и пролетариате я знаю не понаслышке. В бытность свою, посещая кружки, я изводил лекторов примерами из реальной жизни. Возразить было нечем. Павел Павлович - делает для рабочих то, что не декларирует ни одна партия. Он - необыкновенный человек.
   --Почему же? - не утерпела Надин.
   --Он учит думать. На выпускном собрании в реальном училище мне и моим семнадцатилетним товарищам Павел Павлович сказал: "Те, кто любят водку и не любят учиться, живут в нищете и ужасе. Те, кто хотят жить хорошо -- живут в достатке. Выбор всегда за вами. Я сам из простой семьи. Тесть мой покойный, прежний хозяин завода, из крестьян. Тысячи промышленников, инженеров, учителей, офицеров вышли из народа. Сейчас время такое, надо думать, соображать, вкалывать. Сейчас не побеждает только ленивый и глупый. Будьте умными, ребята, всегда будьте умными. Вот вам мой наказ!"
   --И что же вы, преуспели в жизни?
   --И да, и нет. Я поступил в Петербургский университет, откуда после студенческий волнений вылетел в 1899 году без права обратного поступления. Год провел в Екатеринославе у родни. Затем вернулся домой, работаю в газете в отделе уголовной хроники, на жизнь не жалуюсь. Не удалось стать юристом -- стану журналистом. Если получится - пойду в писатели или учителя. Грамотные, инициативные люди везде нужны.
   --Вы могли бы окончить образование за границей.
   --На моем иждивении, после смерти отца, мать и две сестры. Я не могу их оставить.
   --Апелляцию по поводу восстановления в университет писали?
   --Дважды получил отказ, -- пожаловался Петр.
   --Я наведу справки. Если вы заслуживаете, заводской комитет похлопочет за вас перед властями.
   Травкин наклонил голову.
   --Благодарю.
   --Пока не за что.
   --Что вы еще желаете знать обо мне?
   --Как вы относитесь к террору?
   Репортер поморщился.
   --Пустое занятие. Место одного тирана занимает другой и все идет прежним чередом. Разрушая, сказал опять-таки Павел Павлович, невозможно построить. Надо созидать.
   --Вы отлично подготовились к нашей встрече, -- иронично заметила Надин. - Сколько еще цитат моего мужа у вас заготовлено?
   --Извините, -- сказал Петр злым голосом. - Для вас Павел Павлович Матвеев - муж, а для меня -- человек, определивший судьбу. Он взял моего пьющего отца с испытательным сроком, хотя принимал в завод только трезвых. Два раза лично устраивал выволочки, когда батя срывался. Он тыкал пальцем в мою грязную рожу и орал: "Сволочь! Ты не себя пропиваешь, а своего сына! Побойся греха! Предатель". На "предателе" батя сломался и дал зарок не пить.
   --Он был лекальщиком, -- вспомнила Надин.
   --Да. Первым лекальщиком в городе.
   Лекальщик -- самая престижная и высокооплачиваема рабочая профессия. Не мудрено, что Паша лично занимался воспитанием Травкина-старшего.
   Надин в волнении прошлась по узкому гостиничному номеру. Наступал решающий миг.
   --Я удовлетворена. вы умны, находчивы, ответственны, умеете расположить к себе. Думаю, мы можем быть полезны друг другу. Суть предложения такова: надо написать цикл статей, посвященных деятельности террористических групп. Я предлагаю: внедриться в одну из местных ячеек, разобраться в ее работе и показать широкой публике преступное лицо псевдо-революционеров.
   --Не лукавьте, Надежда Антоновна. Непохоже, что вам нужна объективная информация. Скорее --"чернуха", для сведения счетов. Я прав?
   Надин предприняла еще одну попытку:
   --Мода на революцию исковеркала тысячи судеб. Недопустимо, что бы обращаясь к идее террора, люди приукрашивали его сущность. Получив всестороннюю информацию, можно оценить себя и свои стремления куда полнее.
   Петр небрежно отмахнулся от пафоса ее слов:
   --Не стоит взывать к моему благородству, лучше скажите, сколько намерены платить?
   --То есть вы согласны?
   --Нет. Пока не узнаю цену, я не стану принимать решение.
   --Вы циничны. -- Задумчиво протянула Надин.
   --Я рационален. - Усмехнулся Петр. - И это тоже влияние Павла Павловича Матвеева. Умные люди не позволяют использовать себя, говорил он, но с удовольствием продают свои услуги. Итак, сколько вы заплатите, если я приму ваше предложение?
   --Ваши условия?
   --Что конкретно от меня требуется?
   --Некоторый фактаж я вам дам. Некоторый придется собирать в полевых условиях. В итоге должен получиться добротный литературный материал про характеры и судьбы боевиков; про обстоятельства, приведшие их в террор. Основная идея такова: люди, приносящие себя в жертву, не способны к настоящей борьбе. Смерть -- это дезертирство от тягот жизни, это удел слабых. Пока есть голодные неграмотные дети - порядочному человеку хватает дел на земле.
   --Ясно.
   --Далее. Я бы хотела, чтобы читатель окунулся в обстановку подготовки теракта, постиг внутреннюю кухню террора.
   --То есть вы намереваетесь показать полиции, как и где, готовятся покушения?
   --Отнюдь. Вы, как автор будете полностью свободны. Я не вербую вас в провокаторы. Моя цель - открыть глаза людям, свято верующим политическим проходимцам. И только.
   --Что ж, -- вздохнул Травкин. - Задача ясна.
   --Соглашайтесь, Петр. вы сделаете прекрасные репортажи о закрытом мирке, прежде не доступном обывателю. В Москве и Петербурге в моде статейки о трущобах, бродягах и бандитах. О революционерах, о террористах почти не пишут. Ваш материал пойдет на "ура".
   --Я подумал об этом в первую очередь. Но мои статьи могут не взять. Мало ли.
   -- Напишите хорошо и сенсационный материал оторвут с руками. Теперь о деньгах. Я готова платить по сто рублей в месяц, из расчета одна статья в неделю. Плюс гонорары от газеты и сорок рублей на пансион семье. Если вы надумаете написать книгу о терроре, издержки на издание я возьму на себя.
   --Купили с потрохами, -- развел руками Петр.
   --Значит, по рукам?
   --По рукам.
   Вечером Надин рассказала Павлу о своих достижениях.
   --Ты веришь ему? - спросил Матвеев. -- Меня смущают комплименты в мой адрес. Складывается впечатление, будто он хотел, во что бы то ни стало понравиться тебе.
   --Ах, Паша, -- отмахнулась Надин, -- ты себя просто недооцениваешь. Я говорила тысячу раз: ты - гений, люди тобой восхищаются.
   --За гения можно и ответить, -- с угрозой заметил Матвеев. - Извольте, сударыня, объясниться.
   --В древнеримской мифологии гений это дух, покровитель человека.
   --Покрыть? Интересное предложение.
   --Отстань, сумасшедший...
   Любовную игру оборвал раздавшийся с улицы свист. Надин вывернулась и стремительно покинула спальню.
   Повод для немедленного доклада у Ивана и Витька был более чем серьезный. По собственной инициативе ребята затеяли слежку за странной парочкой, которая одновременно с Олей покидала занятия на Садовой, 25. Наблюдение показало: молодого человека, плохо и неаккуратно одетого, зовут Федор Прядов. Он - фигура странная, но скучная. Трудится за копейки писарем и нигде, кроме курсов и свиданий не бывает. А вот красивая барышня - объект любопытный - на поверку оказалась той самой брюнеткой, которая обманывала полицейских после ограбления страховой компании "Доверие".
   Красотка вела странный образ жизни. Она ходила по городу, наряженная то простой мещаночкой, то скромной курсисткой, то броской барынькой. Кроме обширного гардероба и явной склонности к дешевым театральным эффектам у брюнеточки обнаружились и другие "особенности". Например: два адреса - она снимала флигелек у вдовой фельдшерицы и арендовала номер в гостинице; две фамилии - по этим адресам ее знали как Ирину Иванову и Инессу Рокот; и четыре любовника -- неказистый канцелярист Прядов, пожилой лысоватый чиновник из городской управы Борис Михайлович Лаубе, владелец кондитерской малорослый толстяк Олег Евгеньевич Пушкарь и ни чем ни приметный средних лет обыватель Фрол Васильевич Храпин. Что характерно, на свидания к каждому из ухажеров барышня являлась в новом наряде и, соответственно, новом обличье. К Пушкарю и Храпину два раза в неделю наведывалась импозантная мадам с томными ужимками полусветской львицы -- Инесса Рокот. С чиновником Лаубе водила шашни симпатичная сдобная бабенка, с вертлявым задом и выпяченным на всеобщее обозрение бюстом -- Ирина Иванова. Тоже, Ирина Иванова, но преображенная до неузнаваемости, посещала занятия на Садовой. Скромный костюмчик, простая прическа, чистая светлая улыбка и озорной огонек в глазах - образ тихого омута, в котором в изобилии водятся черти, удался барышне особенно хорошо.
   --Ну и дела, -- ахнула Надин.
   --Да, -- немедленно подтвердил Иван. - Дела серьезные. Тянут, как минимум на пять рублей.
   -- Ну ты и вымогатель.
   --А я кто тогда? - обиделся Витек.
   --Вы - два сапога пара. Но сейчас я без кошелька. В долг поверите?
   Когда разочарованные мальчишки ушли домой, Надин вернулась к мужу. Новости потрясли и его.
   --Четыре мужика, -- протянул Матвеев, - это не хуры-мухры. Это не каждой по плечу. Покажи-ка мне эту барышню.
   "Смотрины" удалось устроить буквально на следующий день.
   --Очень аппетитная штучка. Здорово заводит, -- первое, что сказал Матвеев, глядя на актерские метаморфозы Ирины-Инессы.
   --Да? - фыркнула Надин. Они сидели в коляске на углу Садовой и Окружной, наблюдали. Слова мужа кольнули неожиданной обидной ревностью.
   --Да, такая соблазнит любого, -- добавил Матвеев, разглядывая, как барышня, около дома Храпина усаживается в экипаж запряженный белым жеребцом.
   --Немедленно перестань пялиться на эту блядь! - прошипела Надин сердито.
   --А то что? - поинтересовался супруг.
   --Убью!
   --И, пожалуйста, ради такой крали жизни не жалко.
   --Паша, -- вдруг серьезно спросила Надин, -- почему ты так сказал? Не жалко жизни! Почему?
   --Не знаю, -- задумался Матвеев. - Брякнул первое, что на ум взбрело.
   --Если я не ошибаюсь, ради этой девочки мужчины и идут на смерть.
   --Есть в ней что-то трогательное и одновременно порочное. Она обольстительница и ребенок в одном лице. Такую хочется защитить, согреть, накормить и, извини, вые... во все дырки.
   --Разве другие женщины вызывают у мужчин иные эмоции?
   --Конечно. Рядом с тобой я бросаю вызов всему свету. С Ларисой ощущал уверенность бытия. Одну свою пассию мне хотелось учить. С другой я был всевластным царьком. Люди разные и вызывают к себе разное отношение.
   Брюнеточка разряженная в пух и прах зашла в кондитерскую Пушкаря.
   --Шикарная штучка, -- восхитился Павел. Ему понравилось злить жену.
   --А если серьезно!
   --Серьезно так серьезно. У этой просто на лбу написано: я -- женщина доступная, но дорогая. Не каждому по карману и сама выбираю, кто мне будет платить. Отхватить такую кралю значит поставить себе наивысшую оценку.
   Одетая в простецкое, очень декольтированное ситцевое платье брюнеточка прогуливалась по набережной с чиновником Лаубе.
   Павел в полголоса ругнулся.
   --Сейчас она похожа на тебя.
   --То есть? - изумилась Надин.
   --Мне добавить нечего, -- буркнул Матвеев.
   --Ты боишься, что я обижусь?
   --Нет, боюсь, узнаешь, какую имеешь надо мной власть.
   Надин нежно погладила щеку мужа.
   --Дурачок.
   Павел, опустив голову, признался:
   --Есть женщины - королевы. Они подчиняют мужчин, лишают воли и ума. Стоит прикоснуться к такой и становишься рабом. Живешь ради нее, дышишь, работаешь и с ужасом думаешь, что будет, когда она исчезнет. Зачем тогда жить? Зачем дышать и работать? Не зачем! Мне незачем жить, если ты меня бросишь.
   --А если не брошу? - Надин старалась не смотреть на мужа. Она чувствовала, каким трудом дается ему признание.
   --Возможно, когда-нибудь я привыкну, что меня выбрала королева. Пока же -- отчаянно боюсь разочаровать тебя и с ума схожу от счастья.
   --И ты полагаешь, наша барышня - королева? В чем это выражается?
   Матвеев рассмеялся:
   --Это не выражается, это чувствуется.
   --Благодарю, Павел Павлович, за наблюдательность. Мне было необходимо проверить свои впечатления. По поводу остального, схожу одно. Я благословляю тот день, когда соблазнила тебя. С него началась моя новая жизнь.
   --Что-то у меня в последнее время с памятью плохо, -- пожаловался Павел, -- Соблазняла - это как?
   --Ах, ты, негодный развратник, -- Надин закинула ногу на колено мужа и, прикрывая безобразие, расправила подол платья. Матвеев одной рукой дернул рычаг, поднимая кожаный верх экипажа; другой привлек к себе жену. Путаясь в оборках нижней юбки, погладил нежное бедро.
   --Вам пора, сударь, -- обрывая горячий поцелуй, выдохнула Надин. - Вас ждут на заводе.
   --К черту завод, -- взъерошенный взбудораженный Матвеев желал продолжения. - Давай завалимся в номера и предадимся грязному разврату.
   --Часа нам хватит? - тот час согласилась Надин. И сама решила, -- хватит.
   --В гостиницу, -- приказал Павел извозчику.
   Ударили звонким цокотом по мостовой копыта, зашуршали резиновые ободья колес. Коляска понеслась.
   Через три часа из глубин другого экипажа, в другом - собранном и сосредоточенном настроении, Надин наблюдала, как кружковцы после занятий расходятся по домам. Чтобы осуществить следующий этап операции следовало определиться с ключевой фигурой.
   Выбор был невелик. Федор Прядов? Дерганная походка, понурая спина, растерянная физиономия, подобострастное восхищение, с которым юноша взирал на свою богиню Инессу-Ирину делали кандидатуру малопригодной для разработки. Не подходила для тактических нужд и сама красавица-брюнетка. Сложный график отношений с четырьмя мужчинами не способствовал свободе маневра. После недолгих размышлений Надин остановила свой выбор на кандидатуре одного из руководителей кружка -- Георгии Лаврентьевиче Семенове. В отличие от второго "гуру" -- не молодого и нервозного Всеволода Аполлоновича Скрижальского - он производил впечатление человека, с которым не сложно завязать знакомство.
   Семенову было лет тридцать пять-сорок, он любил пиво и пешие прогулки в городском парке. Там его и взяли в оборот.
   На одной из аллей к Георгию бросилась молоденькая барышня.
   --Сударь, простите, не могли бы вы мне помочь. Пожалуйста.
   Хорошенькое личико было мокрым от слез.
   --Чем могу? - галантно осведомился Семенов, окидывая девушку оценивающим взглядом. Губки розовые бантиком. Тонкая талия, аппетитные бедрышки, грудки взволнованно колышутся. Хороша!
   --У моей собачки Липочки ....такое состояние...ну вы понимаете...-- барышня густо покраснела, -- она удрала на пустырь, и там бездомные псы мучают ее....
   Семенов крякнул: "я бы тебя тоже помучил, как Липочку", но делать нечего - пошел выручать псину. Барышня потрусила следом.
   --Они ее ведь не убьют, правда? - спросила с придыханием.
   --Конечно, мадемуазель.
   На подходе к пустырю, за будущий подвиг герою было обещано свидание.
   --Только бы Липочка не пострадала.
   --Не волнуйтесь, все будет в порядке.
   Так и получилось. За пару метров до конца аллеи, за которой начинался пустырь, из кустов с истошным лаем выскочила кудлатая болонка и с разбегу прыгнула барышне на руки, жалобно скулежом, подтверждая выпавшие на ее сучью долю испытания.
   --Девочка моя, Липочка, Липулечка, -- барышня стала целовать лохматую мордашку.
   Семенов тактично отвел глаза. В поцелуях было столько страсти, что мысли о свидании невольно приняли фривольное направление.
   --Ах, какая же ты хорошенькая, -- Георгий погладил собачку. Раз и еще раз. И еще. Под рукой изгибалась твердая линия позвоночника, дрожало сердце. Рядом в волне вздохов-выдохов, колыхался шелк на пышном девичьем бюсте. При должном воображении не трубно было представить, что гладить приходится не мохнатую моську, а нежную грудь. И что страсти пережитые собачкой не чужды ее хозяйке.
   Настойчивость мужского жеста привела барышню в смятение, она сконфузилась и пролепетала:
   --Спасибо. Вы такой смелый, такой отважный, без вас я бы не знала что делать.
   Не в пример юной наивной дурочке Семенов знал, что надо делать, поэтому наклонился и поцеловал пухлые губы. И тут же рухнул под стремительным порывом чего-то темного и тяжелого. Мгновение спустя Георгий сообразил, что лежит на земле, под ним барахтается поверженная барышня, а сверху на них двоих навалился мужчина. Еще через мгновение лицо Георгия оказалось прижато к земле, и сквозь грохот взрыва донесся приказ "Лежать".
   Грохот оборвался тишиной. Посыпались мелкие комья земли, оторванные ветки. Истерично взвизгнула собачонка.
   --А-а-а... -- девушка вывернулась из-под Семенова и, подхватив собаку с криком умчалась в глубь парка. Мужчина приподнялся, сел, потряс головой, выругался.
   --Извините, -- сказал излишне громко.
   --Какое, к черту, извините, -- взвился в праведном гневе Георгий. -Ты, что козел, рехнулся совсем?!
   --Простите, я проверял динамит.
   Издалека раздались трели свистков, городовые звали подмогу.
   --Извините, мне надо бежать, -- прихрамывая, мужчина медленно заковылял по аллее. -- И вам советую поторопиться, если не желаете оказаться в полиции.
   Семенов вскочил, ругнулся в сердцах, костюм был весь в пыли. Припустил вдогонку за горе-сапером.
   На следующий день он пригласил нового знакомого, Петра Травкина, в гости. После вчерашних возлияний в пивной требовалось похмелиться.
   --Зачем тебе террор? - спросил Георгий.
   --Зачем мне террор? Мне террор не нужен, -- сделав наивные глаза, Травкин удивился.
   Семенов пожал плечами:
   -- Накануне ты признался, что готовишь покушение и просил меня литературу по взрывному делу. Рассказывал, как ненавидишь и презираешь богачей. Говорил, что готовишь акт, спрашивал мое мнение: кого конкретно надо уничтожить для пользы дела.
   --Я? - Травкин изумленно захлопал ресницами.
   --Ты!
   Мужчины обменялись прямыми пронзительными взглядами.
   Семенов презрительно фыркнул:
   --Боишься? Не доверяешь?
   --Чего мне бояться? - Петр сделал простецкое лицо. - Я человек законопослушный. Репортер. Уголовной хроникой занимаюсь. Я даже не понимаю, о чем ты толкуешь.
   --Не лукавь!
   Только спустя три вечера дело дошло до откровенных разговоров:
   --Для меня террор - это все, -- пылая глазами, признался Петр. -- Для меня революция --это террор и еще раз террор. Каждый честный человек должен убить одного подлеца и на земле наступит светлый мир и счастье.
   --Но убийство - грех, -- возразил Георгий.
   --Да, -- кивнул понурой головой Петр. - Грех. Но это грех во имя великой идеи. Для себя этот вопрос я решил так: раз совесть велит -- убью, но погибну. И так искуплю то, что попрал завет Божий.
   --Веруешь?
   --Верую, что Господь милосерд, он поймет меня и простит.
   --А если не погибнешь?
   --Пойду на новое дело.
   --Или казнь, -- напомнил Семенов.
   Травкин мечтательно улыбнулся.
   --Я мечтаю о казни, -- признался задушевно. - Мечтаю показать, как погибает истинный революционер. Молча, достойно, не умоляя о жалости и снисхождении. Я представляю, как поднимаюсь на эшафот. Чувствую шершавость веревки на шее. Вижу уважительный взгляд палача. Знаю, какие слова скажу напоследок. Я сумею умереть, не посрамив чести. Я верю в себя. Я живу только для смертного своего часа.
   Георгий слушал, кивал, внимательно всматривался в парня. Молод, лет двадцать пять. Здоров, силен. От румяных щек и искрящихся глаз веет задором и азартом. Речь правильная. Руки сжаты в кулаки. Спокоен. Убежден. Прямодушен.
   --Стрелять умеешь?
   --Да, -- сказал Петр.
   --Динамитное дело?
   --Невелика хитрость: подсушить на горелке ртуть, запаять стеклянные трубки, вставить запал.
   --Из какой семьи?
   --Рабочей. Корячился, дурень, учился. Поступил в университет. Теперь с волчьим билетом репортерствую.
   --Женат?
   --Нет. Я точно решил умереть и не имею права ломать судьбу другого человека.
   --Политические воззрения?
   --Программные вопросы меня не интересуют. Полемики между партиями только ссорят рабочих. Я разочарован в кружковой работе. Не вижу себя и в просветительской деятельности. Я сам прошел через воскресную школу. Пустое занятие.
   --Значит, только террор?
   --Только. Террор -- настоящее дело. Я искал выход на Боевую Организацию. К сожалению безуспешно. Если не повезет найти единомышленников, сам пойду на дело. Раздобуду динамит и брошусь под ноги лошадям.
   Семенов иронично выгнул губы:
   --Кто же удостоится чести быть убитым твоей рукой?
   Петр раздраженно махнул головой.
   --Еще не знаю. Убивать надо министра или большого чиновника. Жаль, такие обитают в Москве и Петербурге. А у меня денег на дорогу и жилье в столицах нет. Без денег дело не справить. Деньги всему голова.
   --Деньги - не проблема, -- заговорщицки прошептал Георгий.
   --Для кого как, -- возразил Петр. - Если есть конкретные предложения - готов обсудить.
   --В другой раз.
   --В другой, так в другой, -- не стал спорить Травкин. - Пока время терпит.
   --Что значит пока? - подался вперед Семенов.
   --В августе в городе состоится торжественный молебен. Там, если повезет, я убью губернатора. У меня уже и револьвер есть.
   --Губернатор - мелочь. Есть фигуры значимее. Однако не будем торопить события. Продолжим наш разговор завтра.
   На следующий день Семенов явился вместе с высоким одетым с иголочки господином. Узкое лицо перечеркивали резкие морщины, сбегающие от носа к неожиданно рельефным губам. Серые глаза стальным капканом вцепились в Травкина.
   --Позволь представить тебе моего друга Глеба Гурвинского.
   --Очень рад, -- бесстрастно заявил новый знакомец. Голос у него был под стать фигуре и лицу, сухой и невыразительный -- Давайте условимся следующим образом: вы посещаете занятия нашего кружка, слушаете лекторов -- это вполне легальное мероприятие и репутации вашей не повредит. Дальше будет видно. Нам надо приглядеться к вам. Новый человек -- всегда новые хлопоты.
   --Но мое дело?! Я твердо намерен идти до конца!
   --Если вас влечет стихийный террор - вы попали не по адресу. У нас железная дисциплина. Извольте принять наши условия или простимся.
   --Я подумаю.
   --Думайте. Если что -- милости прошу. Нет -- тоже ничего страшного. Честь имею кланяться, -- Гурвинский неожиданно улыбнулся и Петр почувствовал невероятную к нему симпатию.
   В Гурвинском Надин сразу же узнала Арсения и только скорбно поджала губы: опять он! К сожалению, обнаружить, где обитает этот негодяй, Ивану с Витьком не удалось. Гурвинский долго кружил по городу, а затем "потерялся" в толчее центральных улиц.
   --Я был однажды на выступлении гипнотизера, -- захлебываясь от возбуждения, Травкин делился впечатлениями. - Очень похожие ощущения. Он словно забрался в мою голову и приказал: люби меня.
   --Как же ты удержался, как не поддался влиянию?
   --Я был готов к такому повороту событий и во время встречи в кармане колол себя иголкой в палец. Так поступают шулера, чтобы не заиграться, -- в подтверждение Петр продемонстрировал забинтованную ладонь.
   --Мы шутим с огнем, -- испугалась Надин. Думала она при этом не о репортере, а о племяннице. Бедная глупышка Олька, не в пример прагматичному и опытному Травкину, очевидно, свято верила любому сказанному эсерами слову.
   Не далее как вчера, сделав трагическое лицо, племянница сообщила:
   --Вы знаете, что в городе бастуют пекари? Возможно, скоро у нас не будет хлеба к обеду.
   Не отрывая взгляд от газеты, Павел распорядился:
   --Надюша, вели заводской пекарне увеличить дневную норму. Рабочие не должны расплачиваться за чужие глупости.
   --Не беспокойся, милый. Я все устрою.
   --Но другие будут голодать, -- возразила Ольга. - В городе собирают деньги в помощь бастующим. Я полагаю, нам тоже следует сделать взнос.
   Павел полюбопытствовал:
   --Какие требования выдвинуты?
   --Экономические и политические, -- охотно сообщила Оля. -- Уменьшение рабочего дня, увеличение зарплаты и освобождение из тюрьмы руководителей стачки.
   --На наших пекарнях десятичасовый рабочий день и шестьдесят рублей зарплата. Почему твои бунтовщики не нанимаются к нам? - вскинул брови Павел. - Надюша, у нас есть вакансии?
   --Конечно.
   --У тебя на заводе армейская дисциплина и тюремный режим. Нормальные рабочие к тебе никогда не придут, -- девочка вспыхнула от злости.
   --Значит, придут ненормальные, -- уронил безразлично Матвеев. -- Те, кто не пьет, уважает порядок и любит деньги.
   --Вечно ты сводишь разговор к деньгам, -- Ольга негодовала. Очередная попытка устроить политический диспут провалилась. Доводы отца и Надин были неизменны. В городе пять больших заводов. На двух хорошо платят, но требуют пристойного поведения. На прочих -- мизерная плата, двенадцатичасовый рабочий день. В итоге каждый выбирает то, что хочет.
   --Не желаешь о деньгах, давай о высоких материях потолкуем. - Павел отложил газету. - На тебя жалуются. Ты забросила воскресную школу. Ребятишки то и дело спрашивают, где наша учительница Ольга Павловна, когда соизволит явиться. Что прикажешь отвечать?
   --Ах, - отмахнулась Ольга, -- надоела мне ваша школа. И дети надоели. Дуболомы.
   Надин вмешалась.
   --Мало ли кому, что надоело. Школа - твоя обязанность, работа. Пренебрегать ею стыдно. И низко. Ты ведешь себя как избалованный ребенок.
   --Господи, зачем детям рабочих музыка? Зачем рисование? - проворчала Оля.
   Лицо Павла окаменело.
   --Детям рабочих необходимо тоже, что и дочке заводчика Матвеева. И эта дочка, пренебрегая своим долгом, позорит семью. Мне противна твоя лень, равнодушие и снисходительное одолжение. Собирать деньги в помощь всякому сброду, ты считаешь делом полезным, а учить детей тебе скучно?!
   --Да, -- запальчиво ответила дочка, -- скучно. Вам с Надин весело, а мне скучно.
   Если бы не отчаянная тоска в Ольгином голосе, скандал был бы неминуем.
   Не давая мужу вставить слово, Надин проворковала:
   --Вам? Мне? У нас опять приступ ревности? Опять наша девочка сомневается, любят ли ее? Не знаю, как Паша, а я тебя, моя маленькая, обожаю. Ты у меня самая красивая, самая умная, самая милая на свете. Утром я разглядывала твои детские фотографии и, представь себе, плакала от умиления. Ты такая бусинка, лапочка, крошечка. Глазки кругленькие, губки бантиком, щечки, как яблочки. Красотуля. Лапуля. Люлечка.
   Ольга вскочила, возмущенно вскричала:
   --Ты издеваешься надо мной! Это невыносимо!
   Павел ухватил дочь за руку, притянул к себе, усадил на колени, обнял, смиряя сопротивление, стал баюкать, как маленькую.
   --Глупая, моя девочка. Глупая, глупая...
   --Конечно, Надин умная, хорошая. А я дура подлая и ленивая. Тебе противна моя лень.
   Надин, тесня Ольгу, тоже устроилась у Матвеева на коленях. Тоже обняла Ольгу.
   --Глупая, глупая...
   -- Тебе противна моя лень , равнодушие, одолжение. Я позорю семью...
   --Знаешь, как я тебя люблю? - в розовое ушко зашептал Павел. - Больше жизни, больше смерти. Больше всего на свете. Я за тебя всю кровь по капельке отдал бы. Любую муку вынес. Любой грех на душу принял.
   --...глупая девчонка. Знает, что тетка в ней души не чает, боготворит, чуть не молится, а туда же...сцены закатывает...
   --Я вам не нужна, я лишняя...
   --Ты -- мое солнышко, моя радость.
   --Совершенно верно, солнышко и радость.
   --Папенька, -- Ольга в последний раз шмыгнула носом, -- раз ты меня любишь, давай выгоним Надин. - Племянница смотрела на тетушку с ласковым вызовом. Шутила. - Это из-за нее я такая противная.
   --Я тебе выгоню, нахалка, -- щелчок по носу завершил выяснение отношений.
   --Правда, папа, Надин совсем не так хороша, как кажется на первый взгляд. Она - жадина. Не желает отдавать мне свою парижскую шляпу.
   --Даже не проси, -- возмутилась Надин. - Шляпа от Поля Пуаре за пятьсот франков! Такой нет даже у губернаторши!
   --Вот видишь, -- пригорюнилась Оля. - Говорила "солнышко, радость", а сама шляпу жалеет.
   --А давайте, девочки, в Ниццу махнем, -- рассмеялся Матвеев, -- или в Париж за шляпами, а?
   Надин бросила короткий острый взгляд на Олю. На лице у той разливалось сомнение.
   --Ты у меня барышня на выданье. Хватит скромничать, -- продолжал Павел, -- пора наряжаться. Мало ли что пятьсот франков! Мало ли что Пуаре! Нам все по карману! Мы Матвеевы или кто?!
   "Матвеевы или кто" с удивлением уставились друг на друга. Павел не был скуп, однако деньги тратил только на необходимое. Он содержал дом и семью без излишеств, презирал и ненавидел мотовство. Ехать в Париж за шляпами "девочкам" было предложено впервые в жизни.
   --Зачем нам в Европу? - подозрительно спросила Надин. В последнее время на заводе крутилось множество иностранных промышленников и банкиров. Пару раз муж затевал туманные беседы о красотах Швейцарии. К чему бы это?
   --Да, папенька, зачем нам в Европу? - вторым номером вступила Ольга.
   --Просто так...-- заюлил глава семейства. - Прогуляемся, проветримся, себя покажем, людей посмотрим.
   --Кого, вернее что, мы будем смотреть? Признавайся!
   Сопровождаемое тяжким вздохом, последовало чистосердечное признание.
   --Я перевел наш капитал в Швейцарию. Приобрел в Берне дом и веду переговоры о покупке завода.
   --И ты молчал! - ахнула Надин.
   --Папа! Ты ведь патриот! - укорила дочка.
   --Патриот, -- согласился Матвеев. -- Но полагаю, нашим деньгам в швейцарском банке будет спокойнее.
   --У тебя есть основания для беспокойства? - Надин едва пришла в себя от потрясения. Павел распорядился не только собственными, но и по доверенности ее личными, доставшимися в наследство средствами. Умирая папенька, побеспокоился, чтобы дочка-революционерка не спустила нажитый трудом и потом капитал на партийные нужды.
   Не поднимая глаз на жену, Матвеев резко ответил:
   --Я принял такое решение, когда узнал про обстоятельства гибели Егорушева.
   Надин только головой покачала.
   --Гибели? Не может быть.
   --Тем ни менее. Николай Тимофеевич застраховался на сто тысяч рублей в пользу Румянцевой и был взорван динамитным снарядом в гостиничном номере. Он ворочал миллионами, поднимал русскую индустрию, а его лишили прав управлять собственным капиталом! - сдавленным голосом вел дальше Павел. - Он построил первый театр империи, а его в сумасшедшие определили, содержание, как кокотке выделили.
   --Нет же, -- возразила Ольга испуганно. - Дядя Коля умер от несчастного случая. В газете писали, что он угорел.
   С Николаем Тимофеевичем Егорушевым Матвеев познакомился у Грушининых. "Ситцевый магнат" владел крупнейшими в стране текстильными мануфактурами и один из первых завел на фабриках новые порядки: восьмичасовые смены, высокие зарплаты, социальное обеспечение. Егорушев не только "баловал" рабочих, как считали многие, но призывал к этому других. Он публиковал в газетах крамольные статейки о связи производительности труда и уровня жизни, учил молодых предпринимателей по-новому вести бизнес. Он и Павла убедил стоить жилье рабочим, учить уму-разуму детвору, отвращать пролетариат от пьянства. Смерть Николая Тимофеевича стала для Матвеева настоящим ударом. Он считал Егорушева своим другом и учителем, и когда узнал истинные обстоятельства гибели Егорушева, пришел в неистовство и три дня был не в себе от ярости.
   "Досточтимый, Павел Павлович, в память искренней дружбы вашей с Николаем Тимофеевичем, спешу пересказать, о чем судачат в городе, -- написал Матвееву секретарь покойного. - Сначала то, что вам известно. Николай Тимофеевич по наущению своей любовницы -- актрисы Светланы Румянцевой в последнее время жертвовал огромные суммы на различные мероприятия. Когда филантропия превзошла разумные пределы, семья потребовала психиатрической экспертизы. Заключение было отправлено в Опекунский Совет, который ограничил Николая Тимофеевича в правах и передал управление фабриками младшему брату, Антону Тимофеевичу Егорушеву. Однако тот, увлеченный прелестями мадемуазель Нинон Вакар, продолжил эстафету раздачи денег.
   Теперь новости. Николай Тимофеевич после того, как родственники лишили его прав управлять им же созданным предприятием, перебрался из дому в гостиницу, где никого кроме госпожи Румянцевой не принимал. В один из визитов Светлана Ивановна уговорила Николая Тимофеевича подписать страховой полис в свою пользу. А через два дня после подписания документа Николай Тимофевич был мертв. По первоначальной далеко не убедительной версии - из-за нечаянно произошедшего динамитного взрыва. Однако сегодня следователь полагает, что взрыв устроили, дабы скрыть следы насилия...".
   К письму прилагалась газетная вырезка. Упуская особо страшные подробности, Павел зачитал ее вслух:
   "...В ночь на 15 июня г. в Петербурге в гостинице "Гранд" произошел взрыв. В результате чего в здании выбиты стекла в тридцати номерах. Тротуар и прилегающая к нему проезжая часть завалена досками, кусками мебели и различными вещами. В соседних домах также имеются разрушения.
   Что касается погибшего, известного промышленника и благотворителя Егорушева, то его труп, обезображенный донельзя, был обнаружен там, где находились комод и шкаф, на груде обломков кирпича...голова обращена к окнам, откинута назад...грудная полость открыта, в правой половине ничего нет..сохранились части плечевого пояса с прилегающими мышцами, а так же рук без кистей и части предплечья..."
   --Прекрати! - страшный перечень оборвал крик Ольги. Губы у нее тряслись как в лихорадке. - Прекрати этот ужас!
   Павел скомкал в сердцах листок, швырнул в угол:
   --Пропади оно пропадом!
   -- Суки!! -- выдавила хрипло Надин. - Мало им денег, все не нажрутся. Суки, грязные мерзкие суки, убийцы.
   --Я знала этих женщин, - сказала Надин позднее, когда Ольга немного успокоилась. - Они -- шлюхи и вымогательницы. Их специальность -- вытягивать деньги из богачей. Светка Румянцева работает на эсдеков, Нинка Вакар - на эсеров. Егорушевых они давно "пасут", года три или четыре.
   --Что ты такое говоришь?!
   --То, что слышишь. -- Момент для лекции выдался неподходящий. Жалея умного, честного, доброго человека, ставшего игрушкой в руках ушлых политических проходимцев, Надин готова была плакать. Егорушев творил благо для людей и являлся социалистом, куда большим, чем те, кто, проповедуя бескорыстие, грабил страховые конторы и швырял бомбы в царских чиновников. - В окружении крупных промышленников почти всегда есть кто-то из специально подосланных людишек. Как бы иначе эсдеки или эсеры, или другие партии добывали деньги на революцию? Большая борьба стоит больших денег, их надо где-то брать. Румянцева и Вакар именно этим и занимаются.
   Других откровений о нравах, царящих в революционной среде, Ольга не дождалась. Судя по заплаканным глазам, и растерянному лицу вполне хватило того, что она услышала от тетки. И вскоре узнала из столичных "Ведомостей".
   "Ура! Мечта моя свершилась. Отныне я -- террорист, -- с первых строк интриговал читателя автор. -- Однако ни стрелять из револьвера, ни бросать бомбы я не намерен. Я -- журналист, репортер, и цель моего предприятия - полнее и ярче показать мир загадочных людей, состоящих в таинственной Боевой Организации. Отныне, народ будет знать своих героев, хотят они того или нет.
   Вы, господа террористы наверняка, станете искать меня. Думать, кто я: женщина? мужчина? Нет, господа! Я - правда! Правда, которая всегда выплывает наружу. Которую невозможно утаить. Которая побеждает, не взирая ни на что. Посему не тратьте попусту время и силы. Найти меня невозможно. Я везде и повсюду".
   После вступления шел заголовок: "Барышни-террористки" и сам текст, читать который без содрогания было невозможно. Истории женских судеб поражали своим трагизмом. Однако Петру удалось избежать и обвинительного пафоса, и сентиментальной слезливости. Он был ироничен и от имени своих героинь почти смеялся над наивностью и доверчивостью провинциальных барышень, дарившим ловким проходимцам девственность, сердце и ключи от шкатулок с семейными драгоценностями.
   В финале Травкин превзошел самого себя. Он писал:
   "...Что бы, не утверждали террористки о преданности делу и о правильности выбранного пути, одно остается неизменным. Не они выбрали террор, террор выбрал их. Обманным путем девушки были вовлечены в борьбу, обманом удержаны, стало быть, обману и служат. Но не мое дело судить кто прав, кто и виноват. Однако, если методы лживы, могут ли цели быть святы ?! Впрочем, поживем - увидим. Продолжение следует".
   "Ведомости" с выставленной на показ статьей о барышнях-террористках, Надин оставила на полке буфета. К вечеру газета исчезла. К завтраку Ольга не вышла, сослалась на мигрень. За обедом сидела хмурая и задумчивая, наверное, сопоставляла информацию с собственным жизненным опытом.
   Надин про себя тихо молилась: "Господи, дай ей силы, дай ей ума, вразуми мою девочку, пусть она поймет все правильно, пусть остановится пока не поздно".
   Увы, в среду племянница отправилась на очередное занятие, откуда вернулась веселая, довольная, без тени сомнений, которые до того аршинными буквами были написанных на ее лице. Перед сном Надин заглянула в спальню к Оле, пожелать спокойной ночи. По обыкновению девчонка крутилась перед зеркалом, с привычным восхищением разглядывая свое отражение.
   --Правда, я очень красивая? - прозвучал немедленно любимый вопрос.
   --Ну, не знаю, право слово, может быть разве что хорошенькая, -- зловредно предположила тетка.
   --И вовсе не хорошенькая. Все считают, что я - сплошное очарование и очень нравлюсь мужчинам.
   Подтверждая сказанное, с круглого плечика сполз широкий ворот сорочки, оголив сине-алый засос над левой грудью. "Ольга -- не девушка! Надин с трудом перевела дух, открытие поразило ее в самое сердце. - Господи, когда она успела? И кто совратил мою девочку? Кто эта сволочь?" Кто - был главный вопрос. Одно дело, если Олька завела шуры-муры с каким-нибудь пацаном и совсем другое, если ее взяли в оборот эсеревские кобели.
   Чтобы решить эту загадку Надин подарила племяннице шикарный набор нижнего белья. И тут же обнаружила: по средам и пятницам, в дни, когда на Садовой проходят занятия, племянница надевает обнову. Стало быть, встречи проходят во время занятий, сложила два и два Надин.
   Следующее открытие помог сделать Петр.
   --Как проходят занятия? Индивидуально или вам читают лекции? - спросила Надин.
   --Все проходит на виду у всех. Курсисты сидят чинно и благородно с семи до девяти вечера и слушают преподавателей. Если с кем и беседуют тет-а тет, то накоротке, пару минут, после лекций.
   --А как Оля ведет себя на занятиях? - спросила Надин. Если Травкину с его железным самообладанием пришлось во время беседы с эсеровским эмиссаром колоть руку булавкой, то, что же, интересно, испытывала глупая эмоциональная Олька?
   --В общем-то, ни как, -- ответил Травкин. - Она почти всегда на час-полтора опаздывает и слушает лекции не очень внимательно.
   Опаздывает! Надин закусила губу. Племянница приходила на Садовую к шести, однако являлась на занятии спустя час-полтора после начала и, значит, проводила это время с кем-то из жильцов подъезда. Получалось, что любовник Оли - не курсист, не преподаватель кружка, а кто-то из обитателей дома на Садовой?
   На эту роль подходил единственный человек. Иван с Витьком провели следствие и выяснили: в подъезде, заселенном многолюдными семействами, имелся всего один холостяк -- инженер Сергей Басов. Высокий, худой, с тонким аскетичным лицом, лет тридцати-тридцати пяти - он появляется в арендованной им квартире N6 наездами по средам и пятницам. В дни, когда проводились занятия!
   В очередную пятницу Надин отправилась на "смотрины". Часам к четырем у ворот останавливался шикарный экипаж. С подножки красуясь спрыгнул высокий мужчина в шляпе с широкими полями, укрывавшими лицо, небрежным жестом отпустил извозчика, поздоровался с дворником.
   --Посторонись...-- заорал Иван, выбегая из-за угла, и, якобы не вписавшись в узкий тротуар, что было силы, толкнул худого. Тот гневно обернулся и выругался в полголоса. Мгновение Надин смотрела на ненавистное лицо Арсения, затем слово в слово повторила грязные слова.
   С ними на устах она вернулась домой, с ними уснула, с ними не расставалась весь следующий день.
   Олиным любовником был Арсений. Человек страшный, беспринципный, подлый. Самое страшное, самое отвратительное, самое унизительное воспоминание в своей жизни Надин связывала с Арсением Стоило подумать, что подобная участь ждет Олю, как от страха кружилась голова, а от ненависти сжималось сердце.
   Девочку следовало вытянуть из этого болота любой ценой.
   Два следующих дня Надин с маниакальным упорством искала, что можно противопоставить пагубному увлечению племянницы. И неожиданно нашла. В камине чудом сохранилось обгоревшая, но вполне годная к прочтению страничка письма из Москвы.
   "Оленька, девочка моя ненаглядная, -- писал адвокат Снегирев. - Ты игнорируешь мои письма. Это справедливо. Я виноват. Я подлый, мерзкий. Я ничтожество. Я изменил тебе. Обманул твои ожидания и надежды. Но пойми, это была слабость, минутная пустая слабость и она больше никогда не повторится. Эта женщина пришла ко мне и в уплату предложила себя. Я не устоял. Я весь день вспоминал наше свидание, потому поддался соблазну и предал твое доверие. Ты отдала мне чистоту, а я изменил тебе, но это пустое, я люблю тебя больше жизни..."
   --Вот, сволочь, -- рассмеялась Надин.
   "Ты отдала мне свою чистоту..." -- фраза значила и много, и мало, Надин снова рассмеялась. Олька отчаянно флиртовала со Снегиревым. И возможно, заигралась, "отдала .чистоту". Слава Богу, взмолилась Надин. Мысль, что первым мужчиной у Оли был подонок и мерзавец Гурвинский, жгла ее огнем.
   "Что ж, раз у Оли со Снегиревым зашло так далеко, я имею полное право вмешаться", -- разрешила себе Надин и написала адвокате письмо. В ожидании ответа, она не находила себе места. Племянница каждую среду и пятницу наряжалась, прихорашивалась, душилась и уходила. Надин оставалась и представляла, как Арсений раздевает Олю, укладывает в постель, целует, занимается с ней сексом и толкает, толкает, толкает к последней черте, за которой Ольгу ждет смерть.
   Однажды вечером племянница заявила:
   --Надюша, прости меня, пожалуйста.
   --За что, моя хорошая? - вскинула брови Надин.
   --За дурацкое поведение. Я была несносной, я боялась, что вы снова отложите свадьбу, и папенька снова будет страдать.
   --Глупая девочка. Разве свадьбой определяется счастье? Мы с Пашей любим и уважаем друг друга. Мы вместе, остальное -- мелочи.
   --Нет, -- возразила Оля. - Папенька думает совсем не так. Он только ради тебя придерживается прогрессивных взглядов, а на самом деле осуждает гражданские браки. Для него венчание очень важно. Он от тебя без ума и теперь совершенно счастлив. Я за него, наконец, спокойна.
   Последняя фраза прозвучала зловеще.
   --И за тебя тоже, -- продолжила Ольга грустно. - Я знаю, как ты его любишь.
   --Вот и хорошо.
   --Еще я хочу тебе сказать: я тебя очень люблю.
   --Я тебя, мой зайчик, люблю в сто раз больше.
   Ольга рассмеялась невесело. И незаметным движением вытерла слезы.
   "Господи, что она замыслила? Неужели, - испугалась Надин, - она собралась убежать из дому!"
   --Ладно, лиса, -- стараясь скрыть волнение, произнесла с нарочитым сожалением. - Забирай парижскую шляпу, грабь тетку.
   Ольга кивнула.
   --Спасибо, не надо. - И стремительно выскочила из комнаты.
   Дурацкая шляпа стала последней каплей, переполнившей чашу терпения. Надин запаниковала. Когда-то накануне своего побега она тоже ластилась к маменьке и отцу, не отходила весь вечер от Ларисы. Понимала, стерва малолетняя, как будут страдать родные, обнаружив ее исчезновение.
   От отчаяния, беспомощности, безнадежности Надин хотелось выть. Она знала: убеждать и уговаривать бесполезно. Оля ничего сейчас не понимает, она не принадлежит себе, она как натянутая стрела, нацелена в новое и неизведанное. Нет слов, способных на нее повлиять. Нет запоров, способных удержать. Есть только всепоглощающее стремление вырваться на свободу, есть дикая жажда свершения и бездумная ненависть к привычному укладу жизни. Иного в суженном сознании не существует. Иное появится позже с опытом, возрастом и набитыми шишками. Если это "позже" будет в Олиной жизни. Если ее не разорвет динамитный снаряд, не убьет полицейская пуля, не задавит петля палача. Многие, большинство, уверовавших в революцию, так и не попали в "позже", не повзрослели, не поумнели, так как погибли слишком юными.
   С этим Надин не желала мириться. Она не желала отдавать Олю темным силам, она собиралась бороться за племянницу, потому с трудом дождавшись нужного дня, решительно подняла телефонную трубку.
   --Барышня, соедините меня с абонентом, проживающим по адресу Садовой 25, квартира 6. Да, конечно, аппарат есть. Зачем бы иначе я к вам обращалась.
   --Алло, инженер Басов? Я бы хотела с вами встретиться. Полагаю, вы меня узнаете. Ах, заинтригованы? Прекрасно. Я вас не разочарую. В три часа дня будет удобно? Значит, до встречи.
  
   ЖИЗНЬ
  
   --Валя, -- Рощин смущенно теребил край занавески и не отрывал взгляд от окна. - Мне кажется, у меня проявляются нездоровые наклонности. Я имею в виду сексуальную патологию.
   Валентина вздохнула. Брат-писатель - нелегкое бремя.
   --С виду ты совершенно здоров.
   --У меня странное отношение к Маше, -- Андрей говорил глухо, натужно выжимая из себя слова. - Возможно, девочке не следует оставаться со мной наедине.
   --Что ты несешь?! - не выдержала Валентина Петровна.
   --Да, Валечка, меня влечет к Маше. Она садится ко мне на колени, прижимается головенкой к груди, и я чувствую, как внутри меня шевелится страсть. Я начинаю целовать ее волосы, глажу руки, ноги. Мне хочется все время ее трогать, и я не могу удержаться: шарю ладонями по ее тельцу. Мне хочется ее целовать, хочется брать в рот пальчики, хочется кусать за попку.
   Рощина облегченно вздохнула. Ох, эти наивные мужчины.
   --Другие симптомы есть? Более агрессивного плана? - спросила участливо.
   --Нет. Пока я контролирую ситуацию, -- признался новоявленный маньяк
   --Андрюша, ты говоришь страшные вещи. - Валентина Петровна сделала несчастное лицо. -- Если дело обстоит действительно так -- надо обратиться к психиатру. Медицина творит сейчас чудеса. Укольчики, массажик, электрошок и ты себя не узнаешь.
   Рощин с подозрением взглянул на сестру. Не шутит? Нет, на лице сочувствие, в глазах блестят слезы. Или насмешка?
   --Ты не виноват. Так получилось. Но может быть тебе будет легче, если ты узнаешь, что все нормальные люди тискают детишек, целуют, гладят, кусают. Балдеют от пальчиков. Сходят с ума по попкам и писькам. То чего ты испугался, ощущает каждый взрослый человек. Малыши всегда приводят взрослых в неописуемый восторг и умиление.
   Рощин встрепенулся:
   --Не может быть!
   --Я своих ребят готова была задушить от восхищения.
   --А муж?
   --Мужчины тоже люди. Со всеми вытекающими последствиями.
   --Но ведь Маша чужая мне. Прежде чужие дети не волновали меня.
   Валентина рассмеялась.
   --Маша - первый ребенок, с которым ты познакомился так близко. От других ты шарахался, как от чумы.
   --А Никита? Почему я к нему не испытываю ничего похожего?
   --Во-первых: он старше. Во-вторых: ты и его постоянно обнимаешь.
   Наблюдать, как брат возится с Таниными ребятами, было сплошным удовольствием. И мукой. Андрей не мог иметь детей, в такие минуты Валентина вспоминала об этом особенно остро.
   -- Я хочу усыновить Машу и Никиту, -- "переболев" педофилией, через неделю Рощин загорелся новой идеей. Обрывая нетерпеливым жестом возможные возражения, продолжил: -- Они милые и хорошие дети. Они не заслуживают такой жизни. Я могу и хочу дать им больше. Разве я не прав?
   --Прав, конечно. Но усыновление - большая ответственность. Дети - не игрушка. Сегодня ты очарован малышней и готов к подвигам. А завтра, когда они тебе наскучат или станут в тягость, что будет? - Валентина Петровна попыталась образумить брата. Увы.
   --Никто не знает, что будет завтра, -- возразил Андрей. -- Надо жить сегодняшним днем. И если сегодня можно помочь двум маленьким человечкам, я готов это сделать.
   --Это легкомысленно!
   --Нет. В любом случае дети только выиграют. У меня есть дом, деньги, желание стать настоящим отцом. В конце концов, я завещаю им свое имущество.
   Валентина покачала головой.
   --Как Таня относится к твоей идее?
   Андрей раздраженно пожал плечами.
   --То есть она не в курсе? - уточнила Валентина.
   --Если не дура, должна согласиться. Мы распишемся, оформим отцовство, разведемся. Я не покушаюсь на ее свободу и прелести. Я хочу получить детей.
   --У них, между прочим, есть отец.
   --Нет, отца у них нет, -- отмахнулся брат.
   -- А тот пьяный придурок?
   --Он не удосужился оформить отцовство над Никитой. И лишен родительских прав на Машу. Дети ничьи. Я могу взять их себе.
   --Они - не вещь. Их нельзя взять себе, -- возмутилась Валентина.
   --Можно. Надо только договориться с Таней.
   Господи, всполошилась старшая Рощина, он уже все решил!
   --Андрюша, понимаешь, с детьми не просто. С чужими особенно. Лучше бы ты сошелся с Таней поближе. Получше узнал бы ребят. Оно само все и организовалось бы. В директивном порядке такие вещи не делают. Надо время, привычка, терпение.
   --Возможно, ты права. Но я уже сказал Никите, что я его отец.
   Валя ахнула:
   --Ты ненормальный. Тебе лечиться надо. Разве можно творить такое?!
   --Можно! - рубанул Андрей. - Творить можно все, что угодно, главное, определить цель. Я желаю детям добра и действую в их интересах.
   --Жизнь - не романы. Ты не вправе вмешиваться в чужие судьбы.
   --Жизнь так же не управляема, как романы. Главный не властен над финалом. Потому надо идти вперед и не бояться последствий.
   --Эк, тебя разобрало, -- буркнула Валентина, лишь бы сказать что-нибудь. Удивлению ее не было предела. Андрей, всегда рациональный и спокойный, словно помешался. У него горели глаза и подрагивали от возбуждения губы. -- Чего же ты достиг, обманув мальчика?
   --Я отрезал пути к отступлению. Понимаешь, Валечка, тут такое произошло. Что я просто не выдержал.
   Пару дней назад Андрей и Никита разбирали на чердаке старый сундук. Где-то под ворохом пожелтевших газет и истрепавшихся журналов, под слоем, пересыпанного табаком, тряпья лежала коробка с оловянными солдатиками. Ими в детстве играл Андрей, затем сын Валентины Максим, потом дочка Юля. Теперь Никита нетерпеливо заглядывая в провал сундука, ждал обещанного подарка.
   --Я ненавижу своего папу, -- сказал вдруг мальчик. - Я выросту и убью его.
   Андрей растерялся. Ребенок доверил ему сокровенное -- свою ненависть. Говорить в утешение пустые незначащие слова было кощунственно. Молча, Рощин вытащил из сундука соломенную шляпу с провалившимся днищем, натянул на голову Никите.
   --Красавец! А вот и наши солдатики!
   Долгожданная коробка наконец-то обнаружилась и, как следовало ожидать, привела Никиту в полный восторг.
   --Ой, моя фотография! - Никита подобрал с полу снимок. Затем с сомнением добавил: -- У меня нет такой машины.
   Конечно. Большой железный грузовик, который прижимал к груди светловолосый мальчик на фоне деревянного резного кресла, принадлежал Андрею. Он помнил, как отказался сниматься без любимой игрушки и как сам потащил ее в фотосалон. Было ему тогда, дай Бог памяти, кстати, вот и дата на обороте, пять лет, столько, сколько сейчас Никите.
   Андрей смотрел на карточку в легкой прострации. Этого не могло быть! Тем не менее, было! Если не считать легких отличий в росте, весе и других анатомических особенностях, сходство между Никитой и им самим, пятилетним, обнимающим железное уродище, было разительным.
   Ночь Рощин провел без сна под заунывное тиканье будильника и собственное бормотание: "..этого не может быть...". Днем, так и не придумав ничего путного, Андрей увез Никиту в город, сводил в зоопарк. И там, наконец, понял, что надо делать.
   На обратном пути он остановил машину, признался:
   --Я твой папа. Я потерял тебя, долго искал и только сейчас нашел.
   Никита уставился на Рощина огромными изумленными глазами, в которых медленно и натужно рождались слезы. Он молчал и ждал продолжения.
   --Мы жили вместе и очень любили друг друга. Потом поехали на поезде и попали в аварию. Мама сильно ударилась головой, потеряла память, забыла меня. Я долгое время тоже ничего не помнил. Но всегда чувствовал, что где-то у меня есть сын.
   Детство, проведенное в окружении мыльных сериалов, сглаживало огрехи выдуманной истории. Никита согласно наклонил голову и уточнил:
   --А дочка? Маша ведь тоже твоя? Правда?!
   --Конечно же, -- немедленно исправился Рощин. Секунду назад он не думал о девочке. Однако услышав имя, встрепенулся. Отдать кому-либо Машуту, даже в воображении, было выше его сил. - Конечно, она моя. Чья же еще? Я долго искал вас. Наконец, нашел. Мне казалось, мама увидит меня, и все образуется. К сожалению, так не получилось. Я для нее пока чужой человек.
   --А если она никогда тебя не вспомнит? - забеспокоился мальчик. - Мы снова вернемся домой к тому папе?
   --Нет, -- уверил Рощин. - Я ни кому вас не отдам. Никогда и ни кому. А за маму не беспокойся. Пройдет время, она полюбит меня снова. Но пока о нашем разговоре никому ни слова. Хорошо?
   --Хорошо, -- Никита улыбнулся натянуто и тихо спросил: -- Ты меня не обманываешь?
   --Нет, сынок, -- последнее слово далось Рощину с удивительной легкостью.
   --Ты меня, в правду, любишь? - Слезы созрели и тихо потекли по круглым розовым щекам.
   --Люблю, очень люблю, -- просто ответил Андрей. --Хочешь, расскажу, какими мы были счастливыми раньше?
   --До аварии?
   --Да.
   Медовые речи, сказки о счастье, не были обманом. Андрей не отделял себя от слов, которые произносил. Были счастливы -- будем счастливы -- тонкости временных форм теряли значение. выдуманное прошлое сплетаясь с мечтами о будущем, придавало смысл настоящему. Андрей понял, что томило его в последние дни. Что, обретая ясность, выискивая форму, стелило себе дорогу. "Я хочу этих детей!" -- сказал он себе и ощутил, как категоричное бескомпромиссное "хочу" удавкой, затянулось вокруг шеи.
   ...--Валечка, не ругай меня. Я поступил правильно. Хуже, чем есть не будет. Я устал от одиночества. Таня измучилась от неустроенности. Дети издерганы от постоянных страхов. Нам надо быть вместе. Надо! Зачем иначе эти невероятные совпадения, зачем тоска в душе и головокружительные планы? Зачем?
   Валентина минуту обескуражено молчала, фантазия брата не имела предела. Потом потребовала:
   --Покажи фотографию.
   Андрей открыл ящик стола, протянул два снимка. На одном снимке, сделанном совсем недавно, Никита, с серьезным видом, вглядывался в объектив. На другом, старом, с потрепанными краями, мальчик тех же лет, также насупившись, взирал на мир также серьезно и обстоятельно. Черты лица, поза, то неуловимое, в чем отражается внутренняя природа человека, у ребят были абсолютно идентичны.
   -- Боже! -- прошептала Валя пораженно.
   --Это не случайность, -- брат ткнул пальцем в глянец картона. -- Это знак. Самый настоящий знак. И уже второй. Женщина, как две капли похожая на мою мечту, с сыном похожим на меня и дочкой, от которой я балдею, случайными быть не могут. Понимаешь, не могут. Я только одного не пойму, -- продолжил задумчиво, - почему Татьяна такая чужая, неприкаянная, посторонняя. Смотрит на меня и будто не видит. Слушает и не слышит. Она мне нравится. Я чувствую, что нравлюсь ей. Но между нами словно стена, сквозь которую я не могу пробиться. Я не знаю, что делать. Я совсем не знаю, что мне делать, -- в голосе Андрея дрогнули растерянные нотки.
   --У нее депрессия. Сильная депрессия. Потому тебе не стоит торопить события, -- посоветовала Валентина. - Тем паче не надо манипулировать мальчиком, чтобы добиться внимания его мамы. Это непорядочно.
   --Ты ничего не поняла, -- вскипел Андрей. - Да, я хочу эту женщину. Но детей я хочу в сто, в тысячу раз сильнее. Я просто зверею при мысли, что они уйдут из моего дома. Но они не уйдут. Я этого не допущу. Я заставлю Таню принять мое предложение.
   --Но ведь ты не делал Тане предложения.
   --И не собираюсь. Я предъявлю ей ультиматум. Я нужен Никите и Маше. Этого довольно.
   --Андрей, ты - эгоист. Ты любишь только себя и ради своей прихоти готов унизить другого человека.
   --Эгоист, так эгоист, -- Рощин с трудом овладел собой. - Так или иначе, эта женщина и дети будут моими. Я так решил.
   --Не спеши. Подумай.
   --Не о чем думать.
   Претворяя решение в жизнь, Андрей потолковал с глазу на глаз с Таниным хирургом и, предваряя, результаты, очередного рентгена, при помощи пятидесятидолларовой купюры, сам поставил диагноз:
   --Еще месяц на костылях, правда?
   --Зачем? - удивился врач. - У нее все в порядке.
   --Без гипса она от меня сбежит, -- ни не смущаясь чужого любопытства, признался Андрей.
   --Что ж, месяц, так месяц...-- согласился доктор, о чем и поведал Татьяне при очередной встрече: -- Нулевое сращение. Недельки четыре придется еще потерпеть. Кстати, наведайтесь к физиотерапевту. Он вам покажет комплекс упражнений.
   Пока расстроенная Таня путешествовала по лечебным кабинетам, Рощин с Никитой отправились в библиотеку к Валерии Ивановне. По просьбе Тани она подобрала для Тани книги по истории эсеровского движения.
   Оппель пришлось парковать метрах в двадцати от входа. Подобраться ближе мешал серый джип, с медвежьей грацией занявший небольшое пространство перед стеклянными дверьми.
   --Я быстро, -- Андрей щелкнул Никиту по носу и выбрался из машины. Однако не успел сделать и шагу, как почувствовал резкую боль в затылке. Асфальт полетел навстречу. Перед глазами заплясали звезды. Одна очень напоминала рожу пьяного мужика.
   --Будешь, паскуда, знать, как мою бабу трахать...-- в оглушительную тишину ворвался пронзительный вопль.
   Почти не осознавая, что происходит, ухватив каким-то седьмым чувством нависшую опасность, Рощин откатился в сторону. Через мгновение на то место, где он только что лежал, с гулким грохотом опустился лом.
   --Сука гребаная, .-- с матерной бранью пьяный до крайности мужчина лет тридцати рванул дверцу и схватил Никиту.
   --Нет! -- мальчик захлебнулся отчаянным плачем.
   Не обращая внимания на слезы и протесты, мужчина закинул Никиту на плечо и побежал в сторону проспекта. Тонкие детские ручонки и русая головенка взметнулись в сторону, словно кукольные.
   Рощин минуту или более недоуменно смотрел вслед похитителю.
   "Куда, зачем, какого черта..." Тупые мысли растворялись в бессмысленном полуобморочном равнодушии. Затем яркой вспышкой наступило прозрение. Андрей с трудом поднялся и, прихрамывая, заковылял вдогонку. Перед глазами прыгали разноцветные сполохи, макушка горела, в ушах стоял звон. Каждый шаг, как эхо, отдавал острой болью в висках, однако страх за Никиту толкал Андрея вперед. Расстояние между ним и пьяным сокращалось, вскоре Рощин настиг мужика, толкнул в спину, изловчившись неведомо каким образом, выхватил мальчика.
   --Беги в машину и закройся, -- приказал в испуганные глазенки. Никита еле заметно кивнул и не тронулся с места.
   --Мать твою! -- не удержав равновесие, мужик, упал на асфальт, вскочил и бросился на Андрея.
   Они катались по земле, обменивались ударами, зверея от ярости и боли. В какой-то момент Рощину удалось преломить ситуацию. Он ткнул что есть силы противника головой в лицо, затем заехал коленом в живот. Пьяный, взвыл от боли, закашлялся, поник. Тогда лишь Рощин узнал в нем Таниного мужа. Даже вспомнил имя.
   Генка смотрел на Рощина красными, бессмысленными глазами.
   --Козел.
   --Пошел ты! -- Рощин поднялся, небрежным жестом отряхнул брюки, и тот час кулем рухнул вниз. Генка дернул его за ноги, навалился, врезал приличный апперкот. Ударить в ответ Андрей не успел, Генка сдавил ему горло, перекрыл кислород.
   Хрипя и извиваясь, Рощин пытался дотянуться до обломка кирпича, валявшегося неподалеку. Когда это удалось сделать, он впечатал камень в голову противника. Генка заорал от боли и обмяк.
   Это и спасло ему жизнь. Стальной лом с гулким уханьем врезался в асфальт в паре сантиметров от виска Генки и резко взмыл ввысь снова. Никита, с перекошенным от ужаса лицом, замахнулся для нового удара.
   --Не надо! - заорал Рощин. -- Никита! Не смей!
   Мальчик замер на мгновение. Его едва хватило, чтобы вскочить и выхватить из детских рук орудие убийства.
   --Ублюдок чертов, -- закричал Генка. Он лежал лицом вниз, широко раскинув руки и ноги, и орал злые слова. - Что б, ты, сдохла грязная сука со своим паршивым отродьем. Шваль, падла, курва.
   --Сам шваль, падла...-- Никита, выскользнув из-под руки Рощина, бросился на Генку. Ударил ногой под ребро. И, отброшенный крепкой рукой, отлетел в сторону.
   --Никита, -- рявкнул Андрей. - Убирайся отсюда немедленно!
   Мальчишка, с воем забрался в машину, забился в угол, заплакал горько, навзрыд.
   С опаской оглядываясь на пьяного, Рощин добрел до Опеля, сел за руль, осторожно выправил на дорогу. Минут пять вел машину, молча, приходя в себя. Затем притормозил у обочины, повернулся к плачущему Никите, сказал:
   --Все в порядке, малыш. Мы победили. Иди ко мне.
   С заднего сидения донеслось:
   --Не пойду.
   Рощин повысил тон:
   --Иди, я сказал.
   Неохотно мальчик перебрался на соседнее кресло. Отвернулся отчужденно. Отшатнулся, когда Андрей, попытался обнять его. Сминая сопротивление, Рощин, притянул Никиту к себе, что есть силы, притиснул к груди. Не зная, что и как делать в таких случаях, повторил:
   --Все в порядке, малыш. Мы победили, -- и добавил нежно, -- мой маленький, мой хороший, мой любимый.
   Руки сами потянулись к белобрысой макушке, перебрали нежные прядки, затеялись гладить волосы. Минуту Никита терпеливо сносил ласку, потом обхватил Рощина за шею, пробормотал невнятно: "папочка". Детские плечики тряслись от нервного напряжения. От замершей фигурки веяло таким горьким отчаянием, что у Андрея от жалости перехватило горло.
   --Он мой самый большой враг, -- признался мальчик. -- Я его ненавижу. Он замучил нас. Он бьет маму, и меня, и Машу.
   Обыденность детского кошмара была ужасающей. О совершено невозможных, недопустимых вещах Никита говорил спокойно, почти без волнения. Этот ребенок привык к вещам, о существовании которых знал не всякий взрослый.
   Андрей слушал Никиту и бесился от ярости. Как смела Таня, обречь детей на подобное существование? Почему смирилась? Как могла опустить руки? Рощин молчал, баюкал Никиту, вбирал в себя недетскую муку, трепетал от нежности к маленькому человечку и убеждался в собственной правоте решимости: "Я хочу этих детей. И хочу эту женщину. Я возьму их. Хочу и возьму. Никто меня не остановит!"
   Рощин заглянул в заплаканное личико.
   --Эй, дружище, как дела?
   Мальчик улыбнулся растерянно.
   --Нормально.
   И вдруг спросил:
   --Ты честно мой папа? Честно-пречестно?
   --Здрастье, -- протянул Андрей насмешливо. - Разве я бы стал врать? Делать мне нечего.
   Небрежный ответ развеял сомнения. Никиты засиял от счастья.
   --А здорово я ему врезал, -- началась мужская беседа.
   --Да уж, не хило, -- подтвердил Андрей.
   --А ты, а он...
   --Господи, -- всполошился вдруг Рощин, - нас же мама ждет. Как мы ей на глаза покажемся?
   Вид у обоих был аховый. Футболки порваны, джинсы грязные, у Рощина на лице и руках ссадины и синяки, затылок в крови.
   --Мама нас убьет, -- согласился Никита. - Меня точно.
   --Нас нельзя убивать, -- возразил Андрей, -- нас даже ругать нельзя. Мы с тобой победители. А победителей не судят.
   Он взялся за телефон.
   --Такси? Примите заказ.
   Через четверть часа они встречали у поликлиники красный Форд.
   Водитель только хмыкнул, услышав нарочито жалобное:
   --Видишь, приятель, что с нами приключилось? Понимаешь, что нам мама сейчас устроит?
   --Вижу и понимаю. -- Стоящая по соседству иномарка, грязная, но дорогая одежда Рощина делали мужика покладистым.
   --Выручай. Забери маму из кабинета 302 и отвези на дачу. Мама у нас очень приметная: симпатичная, с гипсом на правой ноге и парой костылей придачу.
   --Мы за ней идти боимся, -- вставил "пять копеек" Никита. - Она у нас строгая.
   --Да, ребята, попадет вам по первое число, -- заговорщицки подмигнув и прихватив полтинник баксов, водитель отправился за Таней.
   Рощин достал мобильный, приторно сладким голосом поинтересовался:
   --Танечка, заждались? Извините. Книги? Ах, книги. Конечно, конечно. Кстати, у нас с Никитой возникли некоторые обстоятельства, так что вы поезжайте на дачу одна, а мы останемся ночевать в городе. Сейчас таксист за вами зайдет и поможет спуститься вниз. Нет, нет, все в порядке. Не выдумывайте. Мы вернемся утром, к завтраку.
   --Порядок, -- последнее слово адресовалось Никите.
   Они проводили Форд до последнего поворота к дачному поселку и с чистой совестью отправились назад, на городскую квартиру.
   Пробежав по комнатам, мальчик замер перед портретом надменной красавицы.
   --Мама!
   Рощин положил руку на узкое плечико.
   --Теперь ты мне веришь? - спросил строго.
   --Верю, -- восторженно выдохнул Никита.
   На следующий день, глядя на хмурую физиономию Татьяны, натыкаясь, то и дело, на ее угрюмое молчание, Рощин понял: Никита проболтался. Мальчику хватило сил сохранить одну тайну, две -- было уже выше его сил.
   За ужином Таня сидела, не поднимая глаз, и почти ничего не кушала. Никита грустно ковырял вилкой блинчик с мясом. Маша капризничала. Даже Алла Аркадьевна, добрая душа, хмурилась, не одобряла поступков Рощина.
   Андрей сам обострил ситуацию:
   --Таня, я хотел бы с вами побеседовать. Когда вам удобно?
   --В десять вечера, -- сухо уронила секретарша.
   Ровно в десять в дверь кабинета постучали.
   --Да, пожалуйста.
   Опираясь на костыли, Таня добрела до дивана. Села, неловко выставив вперед ногу. Подняла безучастный взгляд на Рощина.
   Тот мысленно восхитился. Железное самообладание.
   Он ожидал упреков, обвинений, скандала. Однако, мадам изволили молчать. Ладно, хмыкнул Андрей, посмотрим кто кого.
   --Сколько страниц вы уже напечатали?
   --Сто.
   --Мало. Хотелось бы больше.
   --Я постараюсь увеличить темп.
   Все-таки ему удалось задеть ее. На щеках вспыхнул румянец, пальцы, сжатые в замок, побелели.
   --Собственно это все, -- Рощин милейшим образом улыбнулся.
   --Все? - вскинула брови Татьяна.
   --Все.
   Не костыли, наверное, Таня убежала бы сейчас. Не подчиненное положение - сказала бы резкость. Волнение и злость отразились на красивом лице. А глаза, как у больной собаки, сочились горестной беспомощностью.
   --У вас вопросы? Я слушаю, - теперь Рощин изобразил безучастие.
   --У меня есть вопросы! - процедила Таня. - По какому праву вы вторгаетесь в мою жизнь? Зачем приручаете Машу? Зачем морочите голову Никите? Он требует, чтобы я вспомнила вас и рассказывает невероятные истории о том, как счастливо мы жили когда-то. Я не знаю, как объяснить ему, что вы пошутили. Не представляю, как избавить ребенка от лишней боли.
   --До того, как ответить на ваши вопросы, я задам свои! - Рощин повысил тон. - По какому праву вы превратили детей и себя в заложников пьяного идиота? Зачем не живете нормально? Почему терпите рядом ублюдка?
   Таня резко поднялась.
   --Не ваше дело. Моя жизнь вас не касается. Вы -- посторонний человек. Оставьте меня и детей в покое.
   --Нет!
   --Что значит, нет?! Как вы смеете?!
   --Сядьте и выслушайте меня! - приказал Рощин. - Я делаю вам предложение. Коммерческое или личное судите сами. Я предлагаю вам стать моей женой. Тогда я смогу усыновить Никиту и Машу. Им нужен отец. Я буду прекрасным отцом. У меня есть дом, деньги. Я не пью, почти не курю. Здоров, благополучен, успешен, при деле. Я - прекрасная кандидатура в отцы. И мужья. Но, на втором пункте я не настаиваю. Сочтете нужным, наш брак будет настоящим. Нет - разведемся через некоторое время. Так или иначе, я не дам вам губить детей. Не позволю уродовать их жизнь!
   --Мой ответ: нет.
   --Чем он держит вас? - продолжил Андрей чуть спокойнее. -- Вы его любите? Не похоже. Значит, боитесь?
   Таня не ответила, отвела взгляд в сторону.
   --Я не собираюсь обсуждать с вами свою личную жизнь.
   --Я даю вам неделю на раздумья! Я хочу сделать Никиту и Машу счастливыми. Тоже бы я сказал про вас, но боюсь, не имею на это права. Пока, во всяком случае. -- Андрей не мог не заметить, что Тане приятна его настойчивость.
   --Что значит пока... - Таня жалобно улыбнулась, не поддаться напору Рощина было невозможно.
   --Я, наверное, влюблен в вас. Во вторую, конечно, очередь.
   --Наверное? Во вторую очередь? - на женском лице расплылось удивление.
   Рощин ухмыльнулся игриво.
   --Извините, но после того, как барышня изволила объясниться мне в любви, царица моего сердца - Маша. Так что при очевидной симпатии, простите, вы -- следующая после Марии. И ни как иначе.
   --Мне все равно, на каком я у вас месте.
   --Не лукавьте. Валя сказала, что вы влюблены в меня, а она никогда не ошибается.
   Это было нечестный ход! Таня разозлилась:
   --Вы невыносимы.
   --Совершенно верно. Так что, не тратьте время и силы понапрасну. Соглашайтесь. Иначе я вызову гипнотизера или отведу вас в ЗАГС силой.
   --Только попробуйте!
   Едва за Таней закрылась дверь, Андрей довольно воскликнул:
   --Я сделал это! Я сделал ей предложение! - и замер, сраженный наповал новым открытием. "Твоя жизнь изменится, когда прелестная блондинка объяснится тебе в любви", -- давным-давно, еще в молодости, разложив потрепанную колоду, нагадала ему сестра. Спустя долгие годы, прелестная блондинка двух лет от роду, обняв Рощина за шею, прошептала в ухо: "Я тебя люблю" и словно замкнула своим признанием электрическую цепь безумия. Остро, нестерпимо, до боли, захотелось перемен в жизни. Захотелось любви, нежности, тепла, всего, что может дать мужчине только женщина, семья, дети.
   --Господи, -- прошептал Андрей, закрывая глаза. Количество чудес явно превышало возможности его рационального ума.
   На следующий день на даче появилась Валентина.
   --Я в курсе, -- объявила Тане с порога. - Андрей -- жуткий тип. Но, по сути, он прав.
   --Наверное, -- скучно согласилась Татьяна.
   --Мне не нравятся ваши настроения, -- старшая Рощина, по обыкновению, была категорична и напориста.
   "Мне, к сожалению, тоже", -- подумала Таня.
   --Я не смогу стать хорошей женой Андрею Петровичу. Я не хочу никого любить. Я почти ненавижу секс.
   Валентина Петровна отмахнулась:
   --У вас обычная депрессия. Когда она закончиться вам захочется и любви и секса. Не торопитесь себя хоронить.
   --Я не могу обречь Андрея на неприятности. Бывший муж ни за что не оставит меня в покое.
   --Вы ничего не можете! - возмутилась Валентина. - Какая преступная беспомощность! Хватит ныть - надо решать проблему.
   --Гена спалил маме гараж, избил ее мужа, дважды прятал Никиту в чужом погребе. Стоит мне уйти из дому, он находит меня и устраивает безобразные дебоши с мордобоем и битьем стекол. Я надеялась, что смогу обмануть его в этот раз. Не получилось. Гена встретил Андрея около библиотеки, пытался опять выкрасть Никиту, устроил безобразную драку.
   -- Но как ваш благоверный узнал, что Андрей приедет за книжками? Он ведь явно поджидал Андрея.
   --Он всегда как-то узнает, где я нахожусь.
   --Может быть, соседка ему рассказывает?
   Таня возразила:
   --Нет. Валерия Ивановна на моей стороне.
   --Но кроме нее, вас и Андрея никто больше не знал о встрече. Стало быть, проболтались или вы, или она. Ладно, -- хмуро уронила Валентина, -- я разберусь.
   --Валентина Петровна, -- Таня старательно подбирала слова, -- убедите, пожалуйста, Андрея, отказаться от своих планов.
   Рощина развела руками:
   --Если мой братик втемяшит что-нибудь в свою буйную голову, то пиши-пропало. Он никогда не отступает и всегда добивается своего. Он и вас добьется, не взирая на ваши страхи и сомнения.
   --Но зачем мы ему нужны?
   --О, вы еще не в курсе? Андрей решил, что встреча с вами произошла не случайно. Что вы предопределены друг другу. Что его единственный шанс быть счастливым это -- вы, Никита и Маша.
   В противовес иронии, отчетливо звучащей в голосе, глаза Валентины выдавали пытливый интерес. "Как ты относишься к моим словам? Насмехаешься? Равнодушна?" -- витали в воздухе незаданные вопросы.
   --Он, действительно, так считает? Предопределены? -- Позыв к откровенности был неожиданным и безудержным, как понос. Таня с тяжким вздохом начала: -- Я покажу вам одну вещь, если вы поклянетесь не выдавать меня Андрею.
   Портрет Надин Матвеевой в серебряном медальоне заслужил высочайшую оценку.
   --Бляха муха, -- ахнула Валентина. - Да, она же - вылитая "Модница" Спиро и как две капли воды похожа на вас. И зовут ее также как героиню романа Андрея? И текст послания, словно адресован лично вам? Что же это делается, Господи? Как это все понимать?
   --Не знаю, -- призналась Таня. - Но странности начались, после того, как Валерия Ивановна посоветовала мне сходить к экстрасенсу.
   --Адрес! - Валентина мгновенно вскипела энтузиазмом.
   --Чей? Валентины Ивановны?
   --Адрес экстрасенса!
   От Полины Валя вернулась какая-то пришибленная.
   --Ну, что? - спросила Таня волнуясь.
   --Ерундовая баба, - отмахнулась Валентина. - Так ничего толком и не сказала.
   --И мне так показалось сначала, -- вздохнула Татьяна, -- а потом, вот какая карусель закрутилась. Почище бразильского сериала.
   --Да, -- Валентина Петровна сделала скучное лицо и небрежно добавила, -- Полина просила передать: условие остается в силе. Что она, интересно, имела в виду?
   --Понятия не имею, -- честно призналась Таня.
  
   РОМАН
  
   --Добрый день, -- уронила Надин и шагнула в открытую дверь. Ни страха, ни смущения она не ощущала. Только острую, как боль решительность.
   --Здравствуйте, Надежда Антоновна, -- сказал высокий худой мужчина, насмешливо полыхая глазами. - Очень рад вас видеть.
   Надин приподняла густую черную вуаль, укрывавшую лицо, и смело взглянула в глаза своему врагу.
   --Не имею чести знать ваше настоящее имя-отчество, -- ответила резко.
   --Отбросим этикеты. Не хотите называть меня по-старому Арсением? Тогда, позвольте представиться, Сергей Борисович Басов или, если изволите, Глеб Гурвинский.
   --Мне все равно.
   --Прошу в комнату, Наденька.
   Мужчина галантно указал вглубь коридора.
   --Надежда Антоновна, -- уточнила Надин.
   --Нехорошо получается. Я к вам попросту, открыто, а вы ко мне с вывертом. Ведь мы знакомы накоротке. Можно сказать интимно.
   Высокий явно желал смутить ее.
   --Насилие - не повод для дружбы, -- отрезала Надин. -- К тому же особого впечатления вы лично на меня не произвели. Ни темпераментом, ни габаритами.
   --Насилие? -- оскалился в хищной улыбке хозяин. -Мне, казалось, я тогда убедил вас.
   --В чем? Что идущие на смерть выше морали? Не преувеличивайте, -- усаживаясь в кресло, сказала Надин. - Ваши слова не могли исправить низость поступка.
   Она парировала недружелюбный взгляд и спокойно продолжила.
   --Вы знаете, кто я. Я знаю кто вы. Поговорим на чистоту, если вы не против?
   --К вашим услугам, - склонил голову липовый инженер. - Хотите коньяку или вина?
   --Нет. Оставьте Ольгу в покое.
   Гурвинский с сожалением вернул на место бутылку с коньяком.
   --Это просьба или требование?
   --Предложение. Девочке не место в терроре.
   --И это говорит знаменитая Надежда Ковальчук! Краса и гордость Боевой Организации!
   --Моя террористическая деятельность остались в далеком прошлом. В настоящем есть темы гораздо интереснее.
   --Например?
   --Ваши планы относительно Оли.
   --Она чудная девочка. Милая, темпераментная, с фантазией. Жаль, не довелось быть у нее первым. Дефлорация - акт мистический. Я обожаю девственниц.
   Надин небрежным жестом отмахнулась от информации.
   --Я не ханжа. Оля, слава Богу, тоже. В семнадцать лет человек вправе распоряжаться собой по собственному усмотрению.
   --Какие тогда претензии? - ирония сочилась из каждого слова Гурвинского. - Ольгу никто не принуждал. Наши отношения -- добровольный союз.
   Надин поморщилась:
   --Я не предъявляю претензий. Не обсуждаю моральную сторону дела. Не обвиняю и не призываю к порядочности. Я предлагаю оставить Ольгу в покое. И только.
   --Вы не жалеете племянницу. Разрыв принесет девочке массу страданий.
   --Вы гуманист? - приподняла брови Надин.
   --Ничто человеческое мне не чуждо.
   --Особенно пороки?
   Гурвинский подался вперед:
   --То есть?
   --Ваша личная жизнь меня не касается.
   --Что вы знаете о моей личной жизни?!
   --Я? - невинно переспросила Надин. - Знаю, что вы -- отчаянный игрок и однажды проиграли партийные деньги. Знаю про бордели, ночные оргии и случай в Праге.
   В Праге с мужчиной, произошла неприятность. Поздним вечером, его ограбили, избили и изнасиловали пьяные бродяги.
   -- Это была ты?! - от лощеного спокойствия не осталось следа. Гурвинский пришел в бешенство. -- Сука! Я тебя убью!
   --Вы, должно быть, забыли про Прохора Львовича Люборецкого и его архив? На всякий случай напоминаю: меня нельзя убивать. В моих руках находятся секреты партии. Сразу после моей смерти архивы будут опубликованы. Многим это не понравится. Зато пражские фотографии, надеюсь, произведут впечатление.
   Гурвинский рванулся к Надин, но, овладев собой, замер в двух шагах. Лицо его дрожало от гнева.
   --Как ты посмела?! Какое имела право?!
   --Я не привыкла оставаться в долгу, -- открылась Надин. - Не умею прощать. Не допускаю насилия над собой. Я очень категорична в своих принципах.
   --Но..
   --С мужчинами так не поступают?
   --Да!
   --Я не делаю различий между людьми по половому признаку. Вы заслужили урок, вы его получили. Если желаете, могу прочитать лекцию: идущие на смерть выше морали, последнее наслаждение, плоть как инструмент духа. И прочая лирика.
   Воспоминание об испытанном унижении, невозможность наказать обидчицу привели Гурвинского в неистовство. Продолжать разговор в таком состоянии он не мог, потому быстрыми шагами мерил комнату. Успокаивался.
   --Довольно о личном, -- Надин поправила кокетливым жестом волосы, она была удовлетворена. Вожделенная минута, о которой она долго мечтала, принесла ни с чем, ни сравнимое удовольствие.
   --Личном? - удивился хозяин квартиры. - Я полагаю, вы намерены предложить мне фотографии в обмен на Олину свободу?
   --Фи, сударь, шантаж - удел низких натур. Фотографии - мелочь, к слову пришлось, я и вспомнила. Но если желаете, можно совершить обмен. Я не против.
   --Фотографии, действительно, мелочь. Серьезнее ничего нет?
   --Есть. ЦК особо заинтересован в Ольге, вернее, заинтересован в ее деньгах. Девочка наследует большое состояние. Если в результате вашей самодеятельности с головы Ольги упадет хоть один волос, вас сотрут в порошок.
   Гурвинский быстро возразил:
   --Я в курсе денежных дел Ольги Павловны. Она, безусловно, барышня состоятельная. Но таких в России пруд-пруди. Павлу Матвееву едва за сорок, наследство - дело долгое и туманное. Вдруг появятся другие дети? Вы еще молоды, можете родить.
   --Речь идет о другом наследстве, - возразила Надин. -- Ольге отписано огромное состояние. Ради него мне было приказано оставить партийную работу, вернутся домой, выйти замуж за Матвеева, подружиться с племянницей.
   Гурвинский, явно заинтригованный, спросил:
   --Даже так?
   Надин раскрыла ридикюль, достала сложенный пополам лист бумаги, протянула собеседнику.
   --Это неполная копия. Ознакомьтесь.
   Текст гласил:
   "Я, Грушинина Глафира Георгиевна, будучи в трезвом уме и здравой памяти, завещаю Матвеевой Ольге Павловне, принадлежащие мне имущество, как движимое, так и недвижимое. А именно: банковские активы на сумму... рублей, драгоценности ...и прочее ...Итого: 5 миллионов рублей. Распоряжение вступит в силу чрез полгода после моей кончины, однако не ранее 1.01. 1911 года, при условии, что указанная особа в возрасте 21-го года будет состоять в браке, родит ребенка, не будет замешана в скандалах, уголовных и политических. То есть выявит себя женщиной благородной, благоразумной, доброй послушной дочерью и женой...
   Если требования исполнены не будут, права наследования переходят приюту святой Марии, при Онежской обители...Сим удостоверяю..."
   --Московская миллионерша назначила Олю своей наследницей? С какой стати? -- Гурвинский с пренебрежением отбросил копию завещания. -- Почему я должен верить этой филькиной грамоте? Почему должен верить вашим словам?
   --Ольга - внучка Грушининой. У сестры был роман с покойным Леонидом Грушининым. Девочка - вылитая Глафира Георгиевна в молодости.
   --Ольга в курсе? Павел Павлович?
   Надин невозмутимо ответила.
   --Нет, конечно. Распоряжение носит секретный характер. Иначе Олино благоразумие и чувства будущего супруга могут оказаться не вполне искренними.
   --Вы, однако, прекрасно осведомлены? Удивительно!
   --Отнюдь. Я работаю с Грушиниными давно. С покойным Игнатием Ивановичем состояла в дружеских отношениях. С Леонидом Игнатьевичем была накоротке. Теперь курирую старуху. После трагической гибели сына Глафира Георгиевна шага не ступит, не посоветовавшись со мной.
   Гурвинский сжал в нитку тонкие губы:
   --Получается, я здесь лишний?
   --Более чем, -- сообщила Надин.
   Инженер всплеснул руками, изобразил озарение:
   --Почему бы мне тогда не стать мужем Ольги?
   --Потому, что Грушинина четко определила, кого желает видеть Ольгиным супругом.
   --И кого же?
   --Есть несколько достойных молодых людей, которым старуха благоволит.
   --Да...дела.
   Надин степенно поднялась и подошла к окну. Город по-летнему суетился, цокал каблучками, шаркал подошвами, гремел ободьями колес, шуршал резиной шин, колыхал терпким июньским воздухом тонкие занавески в распахнутых окнах дома напротив. Город радовался жизни, и не думал, как ей, бедняжке, приходится сейчас туго.
   --Вы, ввязались не в свою игру. -- Надин бросала слова тяжело, словно камни. -- Хочется вам или нет, в террор Ольга не пойдет. Советую найти приличный повод и порвать отношения. Иначе - пеняйте на себя. Вы знаете, как поступают с теми, кто мешает партии устраивать финансовые дела.
   --Кто может подтвердить ваши полномочия? - спросил Гурвинский после долгого молчания. И добавил: -- Может все-таки выпьете? - он кивнул на бутылку французского коньяка.
   --Пить с вами я не стану, а фамилии назову, только получив санкции из Женевы. Через три дня я направляю отчетный доклад, где опишу ваши подвиги. Так или иначе, от меня или из центра, вы получите указание оставить Ольгу в покое.
   --Милая, Надежда Антоновна, -- последовало тот час возражение, -- с недавнего времени я являюсь членом Центрального Комитета. Тем не менее, никогда не слышал о вашем задании. Я знаю: вы оставили сначала террор, потом партийную работу, вернулись домой, живите под настоящей фамилией. Возможно, это внешняя сторона дела. Возможно, в некоторые особые обстоятельства я не посвящен и вы честны со мной. Но, не исключено, что надеясь спасти племянницу, вы блефуете. Последняя версия, кажется мне очень правдоподобной. Так или иначе, я не могу исполнить вашу просьбу. -- Гурвинский вновь затеялся мерить шагами комнату. - У меня четкие инструкции: взять в оборот Ольгу и, таким образом, заставить вас вернуться в партийные ряды.
   -- От кого непосредственно вы получили указание? - рявкнула Надин.
   Гурвинский кривовато улыбнулся.
   --Обойдемся без имен. Скажу лишь, человек этот обладает очень высокими полномочиями.
   --Господи, да когда же в Центральном Комитете будет порядок. Вечно левая рука не знает, что творит правая. -- Надин, с трудом подавив гнев, процедила сквозь зубы: -- В августе я еду в Швейцарию. Буду в Женеве и непременно свяжусь с нужными людьми. До тех пор, прошу не беспокоить Ольгу.
   --Я должен подумать, -- помялся Басов.
   --Черт возьми, -- снова закипела Надин. - Я ведь объяснила все достаточно ясно. Вы мешаете. У меня дело на пять миллионов, а тут вы со своей самодеятельностью. Вам что надоело жить?!
   --Знаете, Надежда Антоновна, а вы убедительны. Пожалуй, я оставлю Олю. Но в обмен на некоторую компенсацию. Вы - дама богатая. Надеюсь, щедрая.
   --Конечно, конечно, деньги...-- Надин торопливо достала из кармана жакета конверт.
   --Благодарю, -- Гурвинский заглянул внутрь. Чертыхнулся.
   На снимках пражские бродяги пользовали худощавого мужчину. Фотограф не поленился и осветил процесс со всех сторон. Особенно удался кадр, где крупным планом были сняты обезумевшие от боли и ужаса глаза мужчина. Гурвинский побледнел.
   --Мы так не договаривались.
   --О деньгах не может быть и речи. Я, не в пример вам, не торгую людьми. Что еще?
   --У вас в Москве квартира пустует. Жалеете денег на революцию -- дайте хоть ключи и рекомендательное письмо к управляющему.
   --Хорошо, -- Надин поднялась. Завершая визит, направилась к двери. - Ключи и записку я пришлю с уличным мальчишкой. Под какой фамилией вас знают в Женеве?
   --Гурвинский, Глеб Гурвинский, -- полетело вдогонку злое.
   Не оборачиваясь, Надин кивнула и, не прощаясь, покинула квартиру. Жаль она не видела лицо своего недавнего собеседника. Растерянность и восхищение, застывшие в прищуренных глазах, польстили бы, потешили тщеславную натуру. Слова привели бы в восторг.
   --Ну, и сука! - крякнул мужчина и разочарованно присвистнул. Он планировал иной финал встречи. В соседней комнате в серебряном ведерке охлаждалось шампанское, белели нежным шелком простыни. В отличие от юной Наденьки Ковальчук мадам Матвеева оказалась особой осторожной и отказалась от коньяка, приправленного морфием. И ладно, решил Гурвинский, не очень-то хотелось. Очень, на самом деле, и хотелось, и требовалось переспать с этой гордячкой. Очень хотелось показать, кто здесь начальник, а кто -- дурак.
   Вечер после объяснения с Гурвинским Надин провела в церкви. Но молитва не принесла успокоения. Повторяя заветные слова, Надин гнала от себя испуганные мысли. Вчера Оля прочитала вторую статью Травкина, но как-то спокойно, обыденно, будто речь шла о новых моделях велосипеда. Между тем статья "Психоз или гипноз?", продолжая тему барышень-террористок, была отличной. Ее обсуждал весь город.
   "Милые мои читатели! Помните, я излагаю всего лишь личные впечатления и не претендую на объективность и всеобъемлющий анализ информации. Я не исследователь, а репортер. Мое дело собирать материал. Ваше -- делать выбор и давать оценку происходящему.
   Итак, женской терроризм в России начался с того, что 24 января 1878 г. Вера Засулич выстрелила в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова. Следующей вехой стала первая казнь. В 1881 г. за участие в покушении на царя была публично повешена Софья Перовская. Ее "коллега" Вера Фигнер (приговорена сначала к смертной казни, потом (взамен) -- к вечной каторге) озвучила новомодные постулаты террора: "Если берешь чужую жизнь -- отдавай и свою легко и свободно. Мы о ценности жизни не рассуждали, шли отдавать ее, или всегда были готовы отдать, как-то просто, без всякой оценки того, что отдаем или готовы отдать".
   Со временем ситуация не изменилась. Барышни, увлеченные террором не жалели ни себя, ни других. С одной стороны, их можно понять. Все-таки, молоды, неуравновешенны, экзальтированно верят, как в Бога в народ. Правда, народ не настоящий, а придуманный, не имеющий ничего общего с реальным населением Российской империи.
   Ради этого фантома террористки творят много странных вещей. Причем, настолько странных, что невольно возникает мысль о психической патологии. Судите сами. Екатерина Б. в страстных статьях призывала раздать населению оружие и убивать всех от рядового помещика до царя. Валентина С. по воспоминаниям подруг оживала лишь, рассказывая о своей будущей смерти. Анна Р. (приговорена к смертной казни) в откровенной беседе с надзирателем заявила, что у террористов убит инстинкт смерти, поэтому они ни дорожат, ни своей жизнью, ни жизнью других людей. Вера П. встретила смертельный приговор хохотом. Вера С. -- вторая женщиной, после Софьи Перовской, казненная за политическое преступление, выслушав приговор, отказалась подать прошение о помиловании и более чем хладнокровно вела себя во время казни. Марии С. считала, что ее смерть могла бы стать прекрасным агитационным актом, потому пыталась застрелиться сразу после теракта, не преуспев в том, призывала охрану расстрелять ее, пробовала разбить себе голову. Ольга Р., не сумев совершить акцию, во время которой должна была погибнуть, была весьма разочарована.
   Как видите, наши героини мало похожи на нормальных людей. Скорее, их поведение - отклонение от психической нормы. Что, в общем-то, неудивительно. Жизнь в замкнутом пространстве подполья, в узком кругу соратников, зацикленных на смерти, не может не сказаться на эмоциональном состоянии. Оно непременно превратит картину внешнего мира в крошечное пространстве общения с такими же нездоровыми умами и душами. Мария Ш. о своем пребывании в подполье говорила: "Мир не существовал для меня вообще". Светлана Ф. признавалась: "Я думала, думаю и могу думать только об этом (теракте). Я не могу с собой ничего поделать".: Рашель Л., Софья Х. (мать троих детей), Лидия Р. Под гнетом этого неотступного психоза покончили с собой. Психически заболели и умерли после недолгого заключения Дарья Б., Татьяна Л. Умело изображали сумасшедших, будучи в заключении барышни Р. и П.
   Интересно, но специалисты считают фанатичное стремление к своей и чужой смерти в основном мужским психозом. Для женщин, которые природой своей отвергают убийство, подобное отклонение почти не свойственно. Что же получается, революционная среда последних лет привлекала в основном уникальных психопаток? Или партии, к коим дамы принадлежали, каким-то способом сводили с ума вполне здоровых барышень? Невзирая парадоксальность последнего заявления, я склоняюсь ко второй версии и предполагаю, что искореженные сознание барышень-убийц не естественный феномен, а результат деятельности неких лиц, обладающих сильным даром внушения.
   Правда, возникает вопрос: возможно ли подчинить человека до такой степени? По моей просьбе редакция обратилась к ведущим специалистам-психиатрам. Что же они сказали? Известный исследователь мозга профессор М.В сообщил: "Существуют люди, обладающие уникальными способностями. Есть сотни известных примеров, аналогичного характера. Есть научные изыскания, поразительного свойства. Однако собранные учеными материалы ничего не доказывают, а лишь подтверждают наличие феномена внушения". То же самое сказали и профессор К. и профессор С.
   Так что вопрос остается открытым. Что лишает меня возможности с уверенностью заявить: "я прав" и заняться поиском гипнотизеров.
   Впрочем, Бог с ним. Он свое получит и без моей помощи. А вот барышень жалко. До слез. Глупые, могли жить, рожать детей, радоваться жизни. Впрочем, какое я имею право судить кого-то? Мое дело разбираться с террором. Кстати, господа, поздравьте меня. Иду на дело! По решению Боевой Организации готовится покушение, и я в нем участвую. Вас, дорогие читатели ждет репортаж с места событий! Не пропустите! Только в "Ведомостях"! Ваш аноним".
   Надин "проглотила" передовицу в одно мгновение. Однако похвалить Травкина смогла лишь через несколько дней.
   --Петя, ты -- гений. Я в восхищении. Что я, твоими статьями восхищается вся Российская империя.
   Петр в притворной печали закатил глаза.
   --Ах, Надежда Антоновна, не сыпьте соль на рану. Знали бы вы, как я страдаю. Моя тщеславная натура ущемлена. Все только и говорят о статьях Анонима, восхищаются его мужеством, стилем. Гадают кто автор, где скрывается. А он, бедолага, не смеет открыть миру свое гениальное лицо, скромно помалкивает и делает вид, будто не он взбудоражил империю! Не он -- совесть нации! Не он получил гонорар сравнимый с профессорским жалованьем. Вчера кружковцы обсуждали мою статью, -- продолжал хвастаться репортер. -- К единому мнению, конечно, не пришли. Но задумались многие. Попросили Скрижальского дать оценку. Тот отказался. Семенов сказал: "мы не будем комментировать эту провокацию". Ребята даже обиделись.
   --Вот и хорошо. Я ведь именно этого и добиваюсь. Пусть задумаются, во что может превратиться их детская игра в героев.
   --Кстати, о героях, -- спохватился Петр, -- Семенов намекнул, что наша прелестная брюнеточка пребывает на ответственном рискованном задании и неизвестно вернется ли живой. Федюня тот час заявил: если с Ириной что-нибудь случится, он продолжит дело любимой.
   --Вряд ли у него получится. Наша красавица отдыхает на даче, за городом, с чиновничком из управы.
   --А Прядов места себе не находит. После занятий Семенов ему промывал мозги и парень, словно помешался. У него тряслись руки, глаза пылали, речь была бессвязной. Дай такому револьвер - кого хочешь, убьет. Я и сам, на что тертый калач, а после лекций Семенова иногда хочу пойти в кого-то выстрелить или метнуть бомбы.
   --Ну-ка поподробнее.
   --Семенов и Скрижальский ведут занятия по очереди. Всеволод Аполлонович Скрижальский клепает мозги по духовной части. Призывает исполнить долг перед народом, очиститься. Георгий Лаврентьевич Семенов разъясняет программные вопросы. Казалось бы, чисто интеллектуальное направление, но после его лекций я обычно очень нервничаю, раздражаюсь по пустякам, сержусь без причины.
   --Как ты это заметил?
   --Это не я, мама обратила внимание. Я задумался об этом, стал наблюдать и заметил: другие ребята тоже нервничают. Если занятия заканчиваются лекцией Семенова в прихожей обычно возникают ссоры. То кого-то толкнули, то кто-то кого-то задел локтем или на ногу наступил. Один раз чуть не возникла драка.
   Надин, нервно потирая руки, прошлась по комнате:
   --А есть такие, кто реагирует особенно остро?
   --Федя Прядов чуть не трясется от возбуждения. Другой парнишка, Орлов Виталий, очень впечатлительный, покрывается красными пятнами, кусает губы. Барышня Таня, фамилию не знаю, тоже изрядно волнуется, даже плачет.
   --А ты почему не проявляешь особую чувствительность? Может тебе тоже надо кусать губы и волноваться.
   --Нет, Надежда Антоновна. Я в террор иду по идейным соображениям. Мне истерики не к лицу.
   Надин кивнула задумчиво.
   --Правильно, -- и спросила, волнуясь, -- а Оля как себя ведет?
   -- Достаточно сдержанно. Правда, в последний раз и ее пробрало. Я видел, как она вытирала слезы. Но мне кажется это не из-за лекции, а что-то личное.
   Наблюдательность Травкина не подвела. В тот вечер Гурвинский должен был объясниться с Ольгой и прервать отношения. Вероятно, поэтому Ольга и плакала.
   -- Извините, Надежда Антоновна, но у вас в семье все в порядке? Вы что-то тоже неважно выглядите. Если нужно, я готов помочь.
   --Спасибо, Петя. У меня, действительно, некоторые проблемы, но я сама справлюсь.
   И снова репортер не ошибся. У Надин, действительно, были неприятности. Которыми она, отчасти, была обязана Ивану и Витьку.
   Выполнив задание Надин, обнаружив в нужном подъезде по Садовой, 25 холостого мужчину, показав его шефине, заметив ее реакцию, Иван сразу сообразил, что напал на золотую жилу. И не ошибся. Шефиня велела не спускать глаз с инженера и пообещала щедро заплатить за любую дополнительную информацию.
   В поисках ее в ближайший день занятий ребята заняли позицию на подступах к N25. Подойти ближе мешали два обстоятельства: запертая на замок, железная ограда, отделяющая двор от улицы и дворник, с противной злой физиономией, рьяно оберегающий вверенную ему территорию.
   --Не пруха, -- приуныл Витек.
   - Сам вижу, -- признал Иван.
   --Но попробовать-то можно? -- Скорчив простецкую рожу, Витек окрикнул стража: -- Ей, дядечка.
   --Чего надо? - обернулся тот.
   --Мне велено записку передать. Пустите, пожалуйста.
   --В какую квартиру?
   --В восьмую, -- наобум выдал Витек.
   --Давай, мне. Я занесу.
   --Нет. Велено в собственные руки.
   --На нет и суда нет. Посторонним вход запрещен, -- потеряв интерес к разговору, старик продолжил мести двор.
   Иван в сердцах выругался. Время поджимало. Инженер скоро должен был приехать и им, кровь из носу, требовалось скорее забраться на высокую грушу, растущую напротив окон Гурвинского.
   --Что делать? - спросил Витек.
   Еще не было случая, чтобы Иван не придумал выхода. Этот раз не стал исключением.
   --Будем пробираться с тыла!
   С тыла 25-ый номер по Садовой дощатым забором соседствовал с 40-ым домом по Южному переулку. Там, к счастью, привратник, не в пример коллеге, излишней бдительностью не страдал и, устроившись в тенечке под ивой, мирно дремал, прижимая к груди, пустую поллитровку.
   --Побежали!
   Дальнейшие действия: промчаться через двор N40, раскачать и отодвинуть доску; пролезть в образовавшуюся дыру; юркнуть через черный ход в сумрачное парадное N25, из него короткими перебежками добраться до груши и забраться на ветки -- были делом техники, на которую ушло всего несколько минут.
   Инженер появился, едва Иван с Витьком устроились на груше. Кивнув небрежно дворнику, Гурвинский, прошествовал к парадному и скоро уже расхаживал по квартире. Часа два ничего интересного не происходило. Инженер пил чай, читал газету, дремал на диване. Иван даже заскучал. Витек и вовсе, ухватившись покрепче за ветку, задрых от безделья.
   Внезапно сонную тишину гостиной вспорол телефонный звонок. О чем и с кем разговаривал Гурвинский, Иван не разобрал. Инженер стоял к окну спиной, отвечал негромко, короткими фразами. После, положив трубку, в явном волнении стал наводить в квартире порядок.
   Правда, какой-то странный.
   --Вот, падла ...-- прошипел Иван. Инженер побрызгал подушку из маленького синего флакона; насыпал в бокал, стоящий на тумбочке рядом кроватью, какой-то белый порошок; открыл дверцы шкафа, поправил объектив фотоаппарата. Похоже, он готовил кому-то ловушку.
   Витек, протирая заспанные глаза, согласился:
   --Да уж...
   Хозяин шестой квартиры между тем достал из кармана халата револьвер, зарядил его, сунул под матрас. Насвистывая, перебрался в гостиную, добавил в бутылку коньяка тот же белый порошок и в складках кресла спрятал второй ствол. После чего переоделся и уселся в кресло с книгой и сигарой.
   Час или более прошли в томительном ожидании. Затем у ворот притормозила пролетка. Стройная нарядная дама в вуали сказала дворнику: "к господину Басову" и стремительным шагом продефилировала к подъезду. Квартиру наполнил звук звонка, затем в гостиной появилась гостья. Она приподняла вуаль, и Иван чуть не упал с ветки. В гости к Басову пожаловала сама Надин.
   Значит револьверы, белый порошок и фотоаппарат предназначались шефине?!
   Да. Коварный тип, с милейшей улыбкой закрутил какой-то замысловатый комплимент и собрался целовать Надежде Антоновне руки. Он весь светился от радостью и старательно изображал восхищение. Шефиня, напротив, хмурилась и сердито цедила слова сквозь сжатые губы. О чем шла речь, слышно было плохо. Впрочем, Иван особо и не прислушивался, он усиленно соображал, что делать дальше.
   --Беги, Витек, к Павлу Павловичу, -- наконец вызрело решение, -- нет, возьми лучше извозчика. Скажи, Надежда Антоновна попала в беду. Если не застанешь, ищи Петьку. Только, где его черти носят, я не знаю. Короче, ситуация очень серьезная. Нам нужна подмога.
   Витьку повезло дважды. Он быстро поймал извозчика и сразу же у проходной наткнулся на Матвеева.
   --Пал Палыч, скорее, Надежду Антоновну надо выручать.
   На том же экипаже Матвеев с Витьком вернулись на Южную. Прежним порядком - через дыру в заборе и черный ход пробрались в подъезд, оттуда на грушу. Правда, Пал Палыча, пришлось подсаживать. Витек с натуги даже газанул, но ничего обошлось, дворник ничего не заметил.
   Увидев Надин в компании с худым инженером, Матвеев замер, как каменный истукан.
   --Хотите неприятностей? - донесся из открытого окна голос Надин. -- Извольте! ЦК заинтересован в Ольге, вернее, заинтересован в ее деньгах. Девочка наследует большое состояние. Если в результате ваших действий с головы Ольги упадет хоть один волос, вас сотрут в порошок.
   Остролицый тип возразил:
   --Я в курсе денежных дел Ольги Павловны. Она, безусловно, барышня состоятельная. Но таких в России пруд пруди. Павлу Матвееву едва за сорок, наследство - дело долгое и туманное. Вдруг появятся другие дети? Вы еще молоды, можете родить.
   --Речь идет о другом наследстве. Ольге отписаны огромные деньги. Ради них мне приказано оставить партийную работу, вернутся домой, выйти замуж за Матвеева, подружиться с племянницей.
   Худой хмыкнул многозначительно:
   --Даже так?
   Матвеев шепотом спросил у Ивана:
   --Это Гурвинский?
   --Он самый. У него в комнате два револьвера и яд, -- про фотоаппарат Ваня решил пока не говорить.
   Надин между тем протянула собеседнику листок бумаги:
   --Это неполная копия. Ознакомьтесь.
   Гурвинский пробежал текст беглым взглядом и скорчил пренебрежительную гримасу:
   --Московская миллионерша назначила Олю своей наследницей? С какой стати? Почему я должен верить этой филькиной грамоте? Почему должен верить вашим словам?
   --Ольга - внучка Грушининой. У сестры был роман с покойным Леонидом Грушининым. Девочка - вылитая Глафира Георгиевна в молодости.
   --Ольга в курсе? Павел Павлович?
   Надин ответила.
   --Нет, конечно. Распоряжение носит секретный характер. Иначе Олино благоразумие и чувства ее будущего супруга не будут вполне искренни.
   --Вы, однако, прекрасно осведомлены? Удивительно!
   --Отнюдь. Я работаю с Грушиниными давно. С покойным Игнатием Ивановичем была в добрых отношениях. С Леонидом Игнатьевичем знакома накоротке. Теперь курирую старуху. После трагической гибели сына Глафира Георгиевна шага не ступит, не посоветовавшись со мной.
   Продолжение фразы проглотил противный скребущий звук. Шквырк -шквырк... раздалось снизу. Неутомимый дворник взялся за метлу. высохшие прутья, царапая булыжник, издавали омерзительнейшие звуки, от которых по коже бегали мурашки.
   Надин выглянула в окно. Казалось еще секунда, и она увидит компанию, сидящую на дереве. Но нет. Она вернулась к разговору.
   --Вы, ввязались не в свою игру. Хочется вам или нет, в террор Ольга не пойдет. Советую найти приличный повод и порвать отношения. Иначе - пеняйте на себя. Вы знаете, как поступают с теми, кто мешает партии.
   --Кто может подтвердить ваши полномочия?
   --Фамилии я назову, только получив санкции из Женевы. Через три дня я направляю отчетный доклад, где опишу ваши подвиги. Так или иначе, от меня или из центра, вы получите указание оставить Ольгу в покое.
   --Милая, Надежда Антоновна, -- мужчина отошел в глубь гостиной к буфету. Налил себе рюмку коньяку. Вопросительным взглядом задел Надин. Та покачала отрицательно головой. - С недавнего времени я являюсь членом Центрального Комитета.
   Надин сердито нахмурилась:
   --Повторяю: вы получите инструкции из Женевы.
   Шквырк -шквырк...шквырк -шквырк...шквырк -шквырк ...старалась метла
   --В августе я еду в Швейцарию. Буду в Женеве и непременно свяжусь с нужными людьми...
   Шквырк -шквырк...шквырк -шквырк...шквырк -шквырк ...
   -- ...деньги...
   --...деньги...
   Надин торопливо достала из кармана жакета конверт.
   --Благодарю...-- Гурвинский заглянул внутрь. Чертыхнулся.
   Шквырк -шквырк...шквырк -шквырк...шквырк -шквырк ...
   Синематографический этюд...мужчина и женщина раскрывают рты, беззвучно обмениваются репликами. Надин поднялась, завершая визит, направилась к двери.
   --Под какой фамилией вас знают в Женеве? - спросила небрежно.
   --Гурвинский, Глеб Гурвинский, -- последовал ответ.
   Иван не отрываясь, следил за движениями инженера. Несколько раз мужик опускал руку в складку кресла, ощупывал спрятанный там револьвер. По лицу было видно: он еле сдерживает желание выстрелить.
   Надин, не прощаясь, направилась в коридор. Долгое томительное мгновение худой с ненавистью пялился ей в спину, затем достал оружие, подержал недолго в руках и с тяжким вздохом вернул на место.
   Слава Богу, обрадовался Ваня. При другом раскладе, чтобы выручить шефиню, им пришлось бы прыгать в комнату через окно, лезть под пули, драться, рисковать. Причем совершенно бесплатно. Что принципиально не устраивало Ивана. Он согласен был геройствовать, но за отдельную плату.
   По дороге домой Иван вычитывал Витька:
   -- Это ж каким надо быть остолопом, чтобы не развести в такой ситуации Матвеева на пару целковых. Сказал бы, дадите три рубля -- отведу к Надежде Антоновне, нет - считайте себя вдовцом.
   --Ты велел быстро привести Матвеева, я и привел. Про деньги ты ничего не сказал, а я и не подумал, -- оправдывался приятель.
   --Как можно не думать о деньгах, если они сами плывут в руки? Если ты не поумнеешь, я с тобой работать больше не стану. Понял?
   --Понял, -- виновато признал Витек и, шмыгнув носом, сменил тему: -- А что мы завтра будем делать?
   --Разбираться зачем чернявой красотке так много любовников. Почему мужики у нее все такие разные. И с какой стати на свидания к ним девица наряжается каждый раз по-особенному.
   Витек с уважением посмотрел на Ивана. Умеет человек посмотреть в корень проблеме. Ничего не скажешь!
   -- Если мы что-то узнаем, то сколько стребуем с Надежды Антоновны?
   --Ну ...например, пять рублей, -- прикинул Иван.
   Это были громадные деньги. Но Витек все равно добавил:
   --Каждому?
   Чтобы заработать награду, надо было постараться. Все следующее утро Иван посвятил размышлениям, в ходе которых родилась идея: всякому мужчине нравится определенный тип женщин, поэтому к каждому из своих кавалеров красотка являлась в новом обличье. На свидания с хилым нищим конторщиком Федей Прядовым, брюнеточка приходила в строгом черном платье с маленьким белым воротником вокруг шеи. Скромная курсистка да и только. В роли смазливой мещаночки в ситцевой блузке и сборчатой юбке она принимала щеголеватого седого чиновника из управы, Бориса Михайловича Лаубе. К двум другим ухажерам, Храпину и Пушкарю, являлась в обличье "шикарной" мадам с огромным декольте, в пышной шляпе, украшенной лентами и искусственными цветами.
   Представить рядом с заморышем Федей красивую бабу с выставленными напоказ полуголыми сиськами было невозможно. Также трудно было объединить скромную "правильную" курсистку и одуревшего от житейской скуки обеспеченного мещанина Храпова. Не лучше казались и другие варианты: красивая, но "серая мышка" или миленькая простолюдинка в паре с хозяином дорогой кондитерской.
   О пристрастиях пожилого чиновника из управы Лаубе , Иван ничего не знал, но подозревал, что и тут имеет место тщательно выверенный расчет.
   Расчетом попахивали и сценарии встреч. С Пушкарем брюнетка "крутила любовь" прямо в подсобке кондитерской. К Храпину приезжала на дом в экипаже, запряженном белым в яблоках рысаке или, разнообразия ради, таскалась по гостиницам. С Федей по пять-шесть часов кряду проводила в дешевых номерах. Лаубе принимала по-свойски в домике на окраине.
   После утренних раздумий пришел черед исследований на местности.
   Начать решили с дома Храпина и сразу же угодили в яблочко. Пустырь, который начинался прямо за храпинским забором, противоположным концом упирался в короткий Леонтьевский переулок, откуда до кондитерской Пушкаря, расположенной на перекрестке Монастырской и Леонтьевского, было рукой подать.
   --Ешь твою корень..-- выругался в сердцах Витек, глядя на выставленные в нарядной витрины пирожные.
   --Это точно, -- признал Иван. Отдаленные, на первый взгляд, адреса -- объездная дорога по людным улицам, даже на извозчике, занимала полчаса -- на самом деле располагались в пятнадцати минутах ходьбы друг от друга. Единственным препятствием был широкий овраг. На дне которого неожиданно обнаружилась, прикрытая лопухами, свернутая в кольцо, веревка.
   --Чур, моя! - Витек потянулся жадной рукой к находке.
   --Не трожь! - рявкнул Иван и для верности двинул дружбана кулаком в бок.
   Трогать веревку не следовало. Те, кто положил ее на дно сырого оврага, побеспокоились, чтобы с ней ничего не случилось. Завернутая в толстую холстину, заваленная ворохом листьев, веревка явно имела свое назначение и ждала своего часа
   Иван присел на корточки, примерился считать длину. Получилось, как раз, чтобы перекинуть с одной стороны на другой.
   --Точно, -- подтвердил Витек. -- А зачем перебрасывать веревку?
   --Не знаю. Но если к одному концу привязать что-то и перебросить это что-то на другую сторону, можно сберечь кучу времени.
   --Что что-то? -рявкнул Витек, злой от того, что Иван соображает лучше его.
   --Что-то ценное. Саквояж или мешок с деньгами! -- Иван решительно рубанул рукой. - Я все понял! Готовится ограбление.
   ...--Представьте, Надежда Антоновна, на Торговой делают нападение, через Леонтьевский бегут к пустырю. Перетягивают через овраг мешок с деньгами. Возле дома Храпина садятся на извозчика и спокойно выруливают в город. Пока полиция суетится на Торговой, злодеи будут уже далеко.
   --Возможно, ты и прав. -- Скучная, с темными кругами под глазами шефиня, согласно кивнула. И добавила, -- какие же, вы, у меня все-таки молодцы! Я бы сама никогда не додумалась, что можно расставить людей в эстафетном порядке и передавать деньги из рук в руки. О веревке и говорить нечего. Молодцы, ребята. Спасибо.
   --Нам спасибо много, нам рубля хватит, -- усмехнулся Иван. - Вернее, червонца.
   --Каждому.
   Надин достала из сумки деньги.
   --Заслужили.
   --Добавить бы надо, -- Витек почесал в лохматой голове. - Стока бегать как мы, за таки деньги вам никто не станет.
   Вчерашний урок пошел впрок, Ваня одобрительно подмигнул приятелю: "можешь, если хочешь".
   --Уж как мы работаем, себя не жалеем, тока поискать.
   Надин покачала головой:
   --Грабители вы, а не сыщики. Ну, да ладно.
   "Может рассказать, как мы на груше сидели", -- подумал Иван, но не успел рта раскрыть, как услышал:
   --Я все знаю, поэтому и плачу так щедро. Спасибо за заботу, только не просите ничего. Пока.....-- опередила шефиня и, условившись о новой встрече, простилась.
   "Они хотели, как лучше, -- повторяла Надин, возвращаясь домой. - Они хотели меня защитить". И вздыхала горько. Добрыми намерениями вымощена дорога в ад. В тот день, вернувшись с работы, Павел отказался от ужина и хмурый, туча тучей, проследовал в кабинет. Щелкнул замок. Надин вздрогнула. Слова мужа, с холодным равнодушием брошенные ей в лицо, были хуже пощечины:
   --Я все знаю. Ты втерлась в наше доверие, стала моей женой, подружилась с Олей ради наследства Грушининой! Оля не моя дочь! Леонид Грушинин был любовником Лариса! Да?
   Нет, хотелось крикнуть Надин. Нет.
   --Паша, пусти меня, -- умоляла Надин через закрытую дверь. - Пусти, я тебе все объясню.
   Дубовое полотно хранило молчание. Павел Матвеев не желал говорить с женщиной, обманувшей его доверие и любовь.
   Утром Павел отправился на работу засветло, обедать не явился, к вечеру прислал записку, что хочет побыть один. Только через три дня Надин узнала, где скрывался от нее Матвеев. В сгущающихся сумерках, она брела от железнодорожной станции к их дачному дому и мусолила тяжкую думу: "Как быть? Как объяснить мужу?" К сожалению или к счастью, ничего объяснять не пришлось. Паша, мертвецки пьяный лежал на кровати в угловой комнате, храпел со свистом.
   Надин вздохнула с облегчением. Тяжелый разговор откладывался до утра. Она открыла окно, подняла разбросанные вещи, выбросила пустые коньячные бутылки. С трудом, поворачивая тяжелое тело, раздела мужа. Обтерла влажным полотенцем. Усмехнулась горько:
   "Пузанчик мой..." -- голый Паша отнюдь не походил на Аполлона.
   "За что я его люблю? - часто удивлялась Надин. Сейчас, глядя на беспомощное тело супруга, она просто задыхалась от нежности. Возможно, именно беспомощность Матвеева и возбуждала ее сейчас. Надин сбросила одежду, легла рядом, прижалась тесно. Ощутила грудью, животом, ногами тепло его кожи, родной запах. Всхлипнула, позвала, Пашенька. Матвеев встрепенулся, но не проснулся.
   Открыл глаза он поздним утром. Обнаружив Надин, недоуменно взбрыкнул головой. Картину мира укрывала плотная пелена алкогольного тумана. Сквозь нее пробивалось ласковое стремление и нежность. Павел в изнеможении прикрыл веки.
   --Зачем ты здесь? - прошептал хрипло. Из-под ресницы медленно потекла слеза. Горькая одинокая она скатилась по щетинистой щеке прямо в губы к Надин.
   --Я всегда с тобой буду, -- раздался тихий шепот.
   --Нет, -- он попробовал проявить твердость. - Ты эсеровская сука, лживая тварь, террористка мерзкая. Ты меня предала. И Ольгу предала. Я тебе не верю. Я тебя ненавижу и презираю. Ты не человек, не женщина, ты - проститутка. Продажная девка. Шлюха.
   Не обращая внимания на оскорбления, Надин целовала мужа. Шея, плечи, грудь. Чем страшнее были слова, тем ниже опускались ее губы.
   --Такие, как ты убили Егорушева. Он думал любовь и революция, оказалось деньги и подлость.
   --Матвеев, заткнись, -- попросила Надин, отрывая голову от живота мужа. - Не то я тебя взорву к чертовой матери...
   После выясняли отношения.
   --Ты..ты...ты...-- сыпались обвинения.
   Надин обняла мужа.
   --Все это правда и все не правда. Я сегодняшняя не могу нести ответственность за ту прежнюю Надин. Она жила по-другому и думала не как я. Мы с ней разные люди. Суди ее, а меня люби.
   --Удобная позиция, -- проворчал Матвеев, обескураженный ответом.
   Я сегодняшняя не могу нести ответственность за ту прежнюю Надин...
   Что поделаешь, так устроен мир, люди меняются. Оглядываясь на себя прежнюю Надин даже не ужасалась, а только сжималась от отвращения. Как можно было делать то, что она делала? Уму непостижимо!
   По настоящему эффектные женщины в революционной среде ценились чрезвычайно высоко. "Звезды" вроде социал-демократки Нины Вакар и эсерки Светланы Румянцевой только братьев Егорушеых "раскрутили" на миллион целковых. Надин "поднимала" меньшие суммы исключительно из-за своенравного характера. Однако только благодаря строптивости она смогла очаровать миллионщиков Грушининых. Старик Игнатий Иванович искренне любил лишь супругу, потому в любовницах, многочисленных и разнообразных, искал молодую Глафиру Георгиевну. Его сын - Леонид с одной стороны, копируя отца, с другой, привыкнув подчиняться властной матери, тоже интересовался исключительно сильными женщинами.
   "Ты у того и у другого -- не первая и не последняя. Кобелиная порода, бросаются на все что движется...-- сказала Глафира, узнав об очередной измене мужа и новом увлечении сына. - Так что я на тебя зла не держу. А вот денюжки наши не трожь, иначе пожалеешь".
   Невзирая на дружеское расположение, которое Глафира питала к Надин - Грушинина хорошо знала отца, благоволила Матвееву, была крестной матерью Ольги -- за свои кровные она встала горой. Из заветной шкатулки на свет божий появились векселя, выписанные Матвеевым под залог завода, и прозвучала угроза предъявить оные к оплате. Надин съездила домой, удостоверилась: действительно, чтобы не платить банковский процент, Павел взял деньги у Грушининых. Это меняло дело. Разорять Павла ради пополнения партийной казны она не собиралась.
   Вскоре случилась первая командировка в Соединенные Штаты. Затем вторая. У Грушининых Надин появилась только через полгода и узнала страшные новости: Леня умер от инфлюэнцы, вслед за сыном на тот свет отправился Игнатий Иванович. Постаревшая от страданий Глафира Георгиевна встретила гостью неприветливо:
   --Зачем прикатила? Жалеть меня? А потом жалить?! Не вздумай! Нет тебе веры! Влезешь в душу, потом к кошельку потянешься! Не будет этого!
   --Что вы, Глафира Георгиевна, я по-человечески.
   --Сейчас проверим. Знай, денег у меня больше нет!
   --Где же они?
   --Я переписала состояние на Ольгу. - Старуха вручила Надин копию завещания. Та прочитала и хмыкнула, не нашлась с ответом. -- Раз сыну не досталось, пусть крестница пользуется.
   --Олька теперь - одна из самых завидных невест в империи.
   --Будет, если глупостей не наделает. Таких, как ты.
   --Мне моя жизнь нравится, -- парировала Надин.
   --Неужели не надоело под каждым корячиться? - спросила Грушинина.
   --Что вы такое говорите.
   --Скажи мне, дуре старой, почему ты, умная, сильная, красивая, состоятельная позволяешь всяким подонкам делать из себя шлюху? Зачем губишь себя? Ведь могла бы стать счастливой и другому человеку составить счастье. Паше Матвееву, например. Он сколько лет вдовствует. А ты ведь его любишь?
   --С чего вы взяли?
   --Брось увертки. Скажи прямо и честно.
   --Люблю, -- выдохнула Надин. -Больше жизни.
   --Так поезжай к нему и сделай то, что должно.
   --Что? -- Никогда прежде у них не заходил разговор о Павле. Никогда старуха не была так откровенна.
   --Для начала трахни так, что б про все забыл. Покажи свое мастерство не жирным старым котам, а человеку, к которому сердцем, душой прикипела. Пусть ему свет в копеечку покажется, пусть поймет, что жизнь продолжается.
   --Я не буду развлекать Павла, -- тяжко уронила Надин.
   --Дура! Разве я тебе о развлечениях толкую? - Глафира Георгиевна сердито прихлопнула ладонью по столу. - Нет, голуба моя, я о жизни говорю, о браке, семье, детях, Олечке. Вы с Павлом -- хорошая пара. Вы просто созданы друг для друга.
   --Он не захочет меня такую...-- Надин отвернула лицо к окну. - Я ведь...шлюха...сплю с жирными котами за деньги...
   --Он про то не знает.
   --Он до сих пор любит Ларису.
   --Глупости. Паша спит и видит, как бы влюбиться снова.
   --Меня не отпустят из партии, -- напоследок прозвучал главный аргумент. - Пока я приношу деньги, меня никто не отпустит.
   --Это мы еще посмотрим.
   План Глафиры заключался в следующем: Надин сообщит своему руководству о завещании, предложит взять Павла и Ольгу Матвеевых под контроль, в случае положительного ответа оставит партийную деятельность, вернется в родной дом, легализируется.
   --Ты - единственная возможность подобраться к моим деньгам. Если ты сработаешь точно - все будет хорошо.
   Так и получилось. Заручившись поддержкой двух членов ЦК, Надин обратилась к Ярмолюку. Тот долго думал - идея ему не нравилась -- потом согласился.
   В очередной визит к Грушининой, глядя на сияющую физиономию Матвеева, Глафира заявила:
   --Надька, ты шальная баба. Позавчера террором занималась, вчера деньги добывала, сегодня в любовь играешься. Тебе лишь бы кураж, остальное не важно. Но с Павлом этот номер не пройдет. Если ты его бросишь, он сломается. И тогда я тебя уничтожу.
   --Ах, Глафира Георгиевна, вечно вы с угрозами. Ну, подумайте сами, как я могу бросить Пашу? Я же его столько лет люблю, -- Надин расплылась в ослепительной улыбке. - Я его так люблю, так люблю....-- сравнить нынешнее счастье было не с чем. - Даже больше, чем Ольку. А за нее я горло перегрызу любому.
   --Смотри, девонька. Прежде ты разрушала, пришла пора строить. Не ошибись.
   ...--Пашенька, зайчик мой милый, -- взмолилась Надин, -- пойми, прошлого больше нет. Есть настоящее, где я люблю тебя и не представляю без тебя жизни. И не желаю больше страдать. Не смей мне не верить, не смей гнать прочь. Ты мой, я тебя не отпущу. Против силы, но буду держать.
   --А Оля?
   --Оля для меня кусочек Ларисы, кусочек детства и безмятежной юности. Как я могу предать детство и юность, как могу отдать на заклание Ларису? Вы моя семья, мое счастье, моя цель и смысл. Мне смешно слушать твои обвинения. И противно.
   --Ты говорила дикие вещи. Ужасные. Неужели Лариса изменяла? Неужели Оля - не моя дочь? - Павел потер ладонью висок. После длительных возлияний голова раскалывалась.
   --Лариса тебя любила и была верна. У Ольки твои глаза и губы. Я все выдумала. Не мучай себя, мой хороший.
   --Но Глафира Георгиевна, действительно, благоволит Ольге. И они, действительно, похожи.
   Надин обняла мужа.
   --Пашенька, ты - племянник Грушининой. Сын ее родного брата. Была какая-то история с актрисой, нежелательная беременность, воспитательный дом. Глафира вмешалась, отдала тебя в семью, взялась опекать. Она твоя родная тетка.
   Матвеев ахнул. Он знал, что Матвеевы не родные, а приемные его родители; что он сирота и взят из воспитательного дома. Тем не менее, новость потрясла его.
   --Ну и дела. А я всегда гадал, с какой стати московская миллионщица печется обо мне? Зачем поддерживает тесное знакомство, почему напросилась в крестные моей дочери?
   Знакомство с Грушиниными Павел свел на первом курсе в университетской библиотеке. Хорошо одетая дама спросила, не знает ли он студента, годного в репетиторы в приличный дом. Оплата хорошая, полный пансион. Матвеев ухватился за выгодное предложение и вскоре стал своим в доме богатого заводчика. Репетиторство отошло на задний план. И было, оказывается, лишь поводом.
   --Да, -- протянул Матвеев задумчиво. - Брат Глафиры ...-- сказать "отец" Павел не смог, -- ...вроде бы умер недавно?
   --Года три назад.
   Они были на похоронах. Глафира прислала телеграмму. Попросила сопровождать в Варшаву. Сейчас Павел пытался вспомнить лицо человека, лежащего в гробу. Лицо своего родного отца. Увы. Незначительное событие не сохранилось в памяти. Помнился богатый, вышитый золотом мундир, седые обвисшие усы, серые щеки в росчерках морщин. Больше ничего. И не надо, обижено думал Матвеев. Зачем помнить человека, который бросил меня.
   --А...мать...где..же...
   --Родила и упорхнула...-- жалея мужа, сказала Надин.
   --Сучка...-- Матвеев болезненно поморщился.
   --Только смотри, Паша, Глафире ни гугу. Я обещала молчать, страшную клятву дала.
   --К чему эти тайны? - удивился Матвеев. - Взрослые ведь люди.
   --Ей стыдно за брата, неловко перед тобой. Пусть будет, как она хочет, ладно?
   --Ладно, -- отмахнулся Павел. - С Олей выяснили. Что у нас дальше по программе? Наследство?
   --Старуха завещала все Ольге. Она ненавидит родню мужа и после смерти Леонида делает все возможное, что бы Грушининым ни досталось ни копейки.
   --Но имеет ли Ольга право на эти деньги? - засомневался Матвеев.
   --Имеет, -- отрезала Надин. - А вот ты не имеешь права вмешиваться в чужие дела. Как Глафира решила, так и будет. Не лезь в чужой монастырь со своим уставом. Не лишай человека удовольствия.
   --Кстати об удовольствиях...-- Павел притянул к себе Надин, чмокнул в нос, подмигнул, -- давай мировую, а...
   После мировой лежали, тесно прижавшись друг к другу, вбирая тепло, отдавая нежность. Сыто и сладко ныло естество, от новых желаний кружилась голова.
   --Когда я думаю о тебе, -- признался Матвеев, -- у меня в душе, словно маленький серебряный колокольчик звучит: На--дддзынь - ка , На--дддзынь - ка...
   --А у меня бронзовый колокол гремит: Паш--шшш - ша.
   --Я тебя так люблю
   --А я еще больше. Поедем домой.
   Ольга услышала знакомые голоса и выскочила в коридор.
   --Вернулись! Наконец-то!
   Мгновенно поставила диагноз:
   --Помирись? Слава Богу!
   --Мы и не ссорились, -- Надин надменно вскинула брови. И получила:
   --Вруша, -- прошептала племянница.
   --Как ты, негодная, с теткой разговариваешь?! Что себе позволяешь?! Паша, она меня последними словами обзывает! Ни уважения к старшим! Ни благодарности! Нахалка!
   --Ой--ой--ой...-- передразнивая походку Надин, запрыгала Оля. - Папа, пока ты дулся, Надин рыдала горькими слезами. Маша до сих пор не может высушить подушку.
   --Ах, вы, вредные ябеды...-- Павел обхватил своих женщин за талии и закружил. - Господи, как же хорошо.
   Он рухнул на диван, увлекая Олю и Надин за собою. Чмокнул обеих в макушки. Сжал покрепче.
   --Лапочки мои. Куколки.
   Женщины переглянулись. Нежностями Матвеев, обычно, предварял неожиданные сообщения.
   --Девочки, я должен признаться, -- оправдывая ожидания, выдал Павел. - Я не только купил собственность в Швейцарии. Я запросил право на жительство. И получил согласие. Осенью будем оформлять документы.
   --Господи! - изумилась Надин. - Зачем? Чем тебе Родина не угодила?
   --Мне надоела безответная любовь. Я хочу жить в стране с конституцией, хорошим климатом и трезвыми рабочими. Быстрее и проще самому выучить немецкий и французский, чем ждать пока в Российской империи воцарится порядок. Вам, мои милые, швейцарское гражданство не помешает. Красавицам Швейцария к лицу. Что скажешь, Оля?
   Дочка теребила косу и улыбалась.
   --Хорошо. Я согласна.
   Надин всплеснула руками:
   --А я -- нет.
   Матвеев с сожалением покачал головой.
   --Ничем, милая, ни могу помочь. Нас большинство. Так что, да здравствует Конфедерация кантонов, президент, двухпалатный Федер и вечный нейтралитет.
   --Но Швейцарии - осиное гнездо русских социалистов. В Женеве полно эсдеков и эсеров! - возмутилась Надин. - Я не желаю видеть их гнусные рожи! Не желаю слушать пустые речи! Я хочу нормально жить, а не натыкаться все время на свое прошлое. Я его ненавижу и боюсь.
   --Наденька, -- Павел был на удивление строг. - Прошлого нельзя бояться. Прошлое надо отпустить.
   --Ты не понимаешь, что говоришь, -- поморщилась Надин. - Они не отстанут от меня. Они разлучат нас. Обманут. Заставят меня вернуться в партию.
   Павел нахмурился:
   -- Мы не будем бояться и не позволим себя запугать. Мы не дадим тебя в обиду. Правда, дочка?
   Вместо ответа, Ольга всхлипнула и бросилась вон из комнаты. В дверях она обернулась, мокрыми от слез глазами посмотрела на отца и тетку и убежала.
   --Паша, что ты выдумал, -- покачала удрученно головой Надин. - Ну, зачем нам Швейцария?
   --Жить, -- угрюмо буркнул тот. - И не спорь. Мы едем.
   --Клин клином вышибают, да? Ты не боишься, что от подобной операции я расколюсь на части?
   --Надюнечка, я видел в Женеве твоих хваленых эсеров и эсдеков. Они живут припеваючи, гуляют по горам, пьют вино, играют в рулетку, крутят романы. Между делом решают, как делать революцию в России. Не бойся их. Ты уже не прежняя - глупая и беззащитная. Ты -- умная и сильная. Ты сможешь противостоять любому влиянию.
   --Паша...
   --Не смей мне не верить, -- к Надин вернулась ее фраза. Она улыбнулась жалко, дрожащими губами. - Поняла?
   --Поняла.
   На ночь глядя, Павел зашел к Ольге пожелать спокойной ночи. Дочка безучастно подставила щеку, вежливо кивнула. Из несчастных глаз лилось страдание. Невзирая на категорический запрет жены, Павел не вытерпел:
   --Деточка, у тебя случилось что-то? Ты на себя не похожа.
   --У меня все в порядке, -- быстро ответила Оля.
   --Давай поговорим, -- предложил Матвеев.
   --О чем? - в родном голосе было отчуждение и враждебность.
   --О тебе! - рассердился отец. - Надин считает: ты связалась с социалистами, хочешь убежать из дому, собираешься стать террористкой. Ответь, это правда?
   Ольга растерялась. Залепетала какую-то невнятицу.
   --Нет, -- оборвал ее Матвеев. - Не надо уверток. Скажи честно. Как взрослый ответственный человек.
   Ольга, закусив губу, молчала.
   --Ты читала статьи в "Ведомостях"?
   --Читала.
   --Каково твое мнение?
   --Полицейская провокация. Передергивание фактов.
   --Надин считает иначе.
   --Это ее личное дело.
   --Ты не ответила относительно террора. Итак?
   Ольга вскинула голову:
   --Да. Я хочу принять участие в акции. И была бы очень признательна, если бы ты с уважением отнесся к моему решению.
   Павел похолодел. Боже, зачем он не послушался Надин. Зачем спровоцировал дочку к демаршам и заявлениям. Пока она сомневалась, шансы на спасение были. Неужели теперь их нет?
   --Я не собирался и не собираюсь переубеждать тебя. Мой долг, только предупредить.
   --Не надо, -- перебила Ольга. - Я знаю, на что иду.
   --Отлично! Но ради чего ты идешь на смерть?
   --Ради свободы и счастья людей! - запальчиво воскликнула Оля.
   --Людям не нужна твоя смерть. Им нужна твоя жизнь. Твоя сила. Ум. Знания. Самое простое в жизни -- умереть. Смерть - это капитуляция, предательство, трусость. Самый большой подвиг в жизни - сама жизнь. Остальное против этого -- ничтожно и мелко.
   --У нас с тобой разные взгляды.
   --Твои взгляды сформировал подонок, который насиловал нашу Надин.
   --Нет! - заорала Ольга. -- Надин врет. Он не мог такое сделать. Она сама кого угодно изнасилует.
   У двери раздался тяжелый вздох. Из темноты появилась Надин.
   --К сожалению, женщинам трудно насиловать мужчин, -- сказала мрачно. -- Однако я нашла выход. Я наняла бродяг, заплатила, и они отлично позабавились с твоим милым.
   --Нет! Нет! Нет!
   --Очень жаль, девочка моя, но ты связалась с подлецом. Редким подлецом.
   --Ты сама подлая и жестокая. - Ольга уткнулась в подушку и разрыдалась.
   --Иди, Пашенька, -- услала Надин мужа. - Тебе завтра на работу.
   --Я в гостиной подожду, -- прошептал тот, сраженный услышанным.
   Ночь выдалась трудная, с криками, успокоительными каплями, беготней по дому, слезами. Две вазы оказались разбиты, Олина подушка разодрана в клочья. На рассвете подводили итоги. Павел обнимал обессиленную от истерики дочь, с тревогой присматривался к жене. Она была бледна, глаза полыхали злым отчаянием.
   --Представь себе, -- цедила она. - Ты бросила бомбу и, разорванная в клочья, в луже крови, валяешься на мостовой. Вокруг стоит народ, глазеет. Чужая смерть -- занятное зрелище. Бегают жандармы, матерятся . Вместо того, чтобы ловить воров и убийц они вынуждены лазить по кустам, собирать части твоего тела. Какая-нибудь Марфа или Иван Иванович, вернувшись домой, за чашкой чая или миской щей, почесывая бок, скажут: опять бомбисты шалят, сволочи, креста на них нет. И все. Народ, ради которого, ты собралась на смерть, не нуждается в твоем подвиге. Народу безразлично кто сидит в губернаторском кресле, и кто командует жандармами в городе. Народу не нужны кровавые зрелища, народу нужны деньги и знания. Для того, чтобы лучше жить. Твоя никчемная смерть ни изменит ничьей жизни, ни принесет никому пользы и лишь развлечет обывателя.
   --Моя смерть может и не принесет пользы, но другие непременно изменят ход истории.
   --Хоть сто, хоть тысячу раз убей, от того никто не станет счастливей.
   --Я не верю тебе, -- твердила Оля. Белоснежная мечта - революция не желала примерять кровавые обноски.
   --Зато ты безоговорочно, рабски веришь другому. Я учила тебя думать, а ты покорно подчиняешься первому встречному. Ты рабыня, Оля. И жаждешь рабства.
   --Нет, я -революционерка!
   --Самый большой революционер - твой отец. Он не преобразовывает весь мир, а обустраивает пространство вокруг себя. Когда-то он заставил моего отца вести дело по-новому, выдержал нападки и угрозы, выстоял, состоялся и помог найти себя тысячам людей. Глядя на него, я поняла, что занималась глупостями и теперь учу мальчишек и девчонок грамоте и арифметике. Теперь мой труд направлен на реальную живую пользу, а не выдуманное всеобщее благо.
   --Но нельзя же подчиняться и прощать. Надо мстить.
   --Христос сказал, -- завершая бурное воскресенье, вмешался Павел: -- "Я пришел не судить, а спасти" Ты не выше Христа.
   --Но ведь Господь отдал свою жизнь за людей, -- возразила Оля.
   --Перед тем, накормив пять тысяч человек.
   Дебаты закончились. Сон примирил противные стороны. Надин, закинув руку за голову, дремала на диване в гостиной. Павел отключился в кресле. Ольга, единственная, провела остаток ночи в кровати.
   Утром, едва по мостовым зацокали копыта лошадей и послышались звонки конки, она тихо на цыпочках пробралась в коридор, замирая, повернула головку замка, переступила порог, оглянулась на прощание.
   В двух шагах от нее Надин, страшная, лохматая, с черными кругами под глазами, с перекошенным от ужаса лицом, крестным знамением осеняла бегство.
   С лестницы донеслось:
   --Я сама видела в Москве...в луже крови...без головы...брюхо навыворотку....молоденький такой, -- на верхний этаж поднимались соседские кухарка и горничная. - Здравствуйте, барышня. - Это к Оле. И снова между собой: -- Я бегу домой, трясусь от страха: среди бела дня убивают, совсем стыд потеряли.
   --Да уж страхота. Пирог-то не сгорел?
   --Чуть присох только. Я его мокрой тряпкой накрыла.
   --Слава Богу. А с чем пирог-то был?
   Оля обессилено разжала пальцы. Саквояж с вещами упал на пол. За ним на паркет осела и Ольга. Подняла на тетку, красные, заплаканные глаза; прошептала сухими губами:
   --Надечка, -- и зашлась в истошном рыдании. -Ты права. Я остаюсь.
   Из комнаты выскочил Павел. Увидел раскрытую дверь, саквояж, сидящую на полу дочь и закричал вдруг сорванным голосом:
   --Встань немедленно! Немедленно встань! Простудишься! Там же сквозняк!
   Вечером следующего дня Матвеев повез Ольгу к Прохору Львовичу Люборецкому. По дороге больше молчали, но по-доброму, дружески, примиряясь.
   --Папенька, он, в правду, необыкновенный человек? - спросила только Ольга.
   --Он спас нашу Надю и многих других глупых девчонок.
   Ольга закусила губу. Ее причислили к последней категории.
   Люборецкий встретил Матвеевых радушно. Получив телеграмму Надин с просьбой приютить и вразумить племянницу, он тот час ответил согласием. Теперь, приставив пенсне к глазам, внимательно изучал подробное письмо.
   "Прохор Львович, я все выяснила. За этой историей стоит Ярмолюк. Он подослал Арсения к Ольге, чтобы вернуть меня в партию. Честно говоря, я в растерянности и не знаю, что еще можно ожидать от этого ужасного человека..."
   --Дочитаю позднее, -- Люборецкий положил послание в карман халата и с любопытством уставился на новую подопечную:
   --Ольга Павловна, извините за прямоту, в моем возрасте извинительно многое, но вы -красавица. Я в восторге. Обычно в революцию идут серые и невзрачные особы. Каковы ваши взгляды? Социал-революция? Прелестно. Моя любимая доктрина. Последнее увлечение, можно сказать, -- подхватив Олю под руку, спец по террору и врачеванию душ, направился в комнаты.
   Дочь испуганно оглянулась на отца. Бесцеремонный старик смутил ее.
   Матвеев пожал плечами. Он и сам чувствовал себя неловко.
   --Вы, батенька, кажется, домой торопились, -- Люборецкий вспомнил, что милая гостья прибыла не одна. - Вот и отправляйтесь, без промедления. Поезд обратный через три часа. Чаю можно и в ресторане попить. Надежде Антоновне привет и наилучшие пожелания. Прощайте, Павел Павлович. Прощайте, любезнейший. Впрочем, нет, погодите немного, я черкану Наденьке пару строк.
  
   ЖИЗНЬ
  
   --Извините, но кроме вас мне не с кем посоветоваться.- Валентина Рощина подняла умоляющий взгляд на незнакомую женщину.
   Танина соседка ободряюще улыбнулась:
   --Не волнуйтесь, я с удовольствием помогу вам. Только расскажите все по порядку.
   Они сидели в кафе, пили кофе, говорили шепотом. Громко о таких материях говорить было неловко.
   --Увы, порядком здесь не пахнет. Началось с того, что литературный агент Андрея потребовал подготовить к печати старые рукописи. Брат долго сомневался, потом согласился. Мы дали объявление в Интернете, отобрали из полутора десятка претенденток двух барышень, которые на поверку оказались полными дурами. Делали элементарные ошибки, медленно печатали, вели себя, как шлюхи. Принимая Таню на работу, я вынуждена была взывать к морали и угрожать увольнением. Представляете, как я выглядела?
   --В общих чертах! - кивнула Валерия Ивановна.
   --Как старая грымза, -- расставила точки над "i" Валерия Ивановна. - Но это только начало истории. Увидев Таню, мой драгоценный братец, до того требовавший оградить его время и постель от дешевых потаскух, потерял голову и влюбился. Чтобы помочь ему, я была вынуждена делать Тане довольно дурацкие намеки. Представляете, что она обо мне подумала?
   --Что?
   Валентина Петровна обреченно махнула рукой:
   --Явно ничего хорошего. Но я должна была вмешаться. Андрей просто помешался на вашей Тане.
   --Бывает. Танюша -- симпатичная женщина.
   --Причем тут ее внешность? Впрочем, дело, именно во внешности. Таня невероятно похожа на женщину, портрет, которой, висит у Андрея в кабинете. Картина называется "Модница", это семейная реликвия, ее еще до революции привез из Швейцарии наш прадед.
   --Господи.
   --Не спешите удивляться, то ли еще будет. Из полного чемодана рукописей Андрей выбрал роман о Надин Матвеевой, праобразом которой стала дама с портрета.
   --Но...
   --Я в курсе. На серебряном медальоне и журнале написано то же самое имя -- Надин Матвеева! Я видела фото. Сходство с Таней и модницей на портрете разительное. Они похожи как три капли воды.
   --Что же получается?
   --Кошмар и ужас! Но и это еще не все! Недавно выяснилось, что Никита - вылитый Андрей в детстве.
   Из недр сумки появились улики. После тщательного изучения Валерия Ивановна подтвердила: одно лицо.
   --Поехали дальше! Мой братец - достаточно сдержанный человек. Он редко проявляет эмоции, а уж в бурной форме не делает этого никогда. Тем ни менее, когда Таня согласилась пожить на даче, Андрей танцевал от восторга. Не в переносном смысле. Он по-настоящему сплясал передо мной лезгинку! Однако, когда на даче появились Маша и Никита, Андрей совсем обезумел. Он забросил работу, чего не делал никогда, ни при каких обстоятельствах. Он говорит только о детях, думает только о детях. Из-за детей он расстался со своей любовницей. Она, конечно, та еще зараза, но это не повод так обращаться с женщиной. Она мне звонила, жаловалась. Знаете, что Андрей ей сказал?
   --Что?
   --Он устал кобелировать и решил вернуться к жене и детям.
   --Разве он женат? - удивилась Валерия Ивановна.
   --Нет, -- Валентина многозначительно приподняла брови, -- Андрей имел в виду Таню и малышей.
   --А-а-а.
   --Это опять-таки не все. На днях я узнала очередную новость. Андрей убедил Никиту, что тот его родной сын; а Машенька, соответственно, родная дочка. Когда я спросила, зачем он это сделал, брат ответил: чтобы отрезать себе пути к отступлению.
   --А как Таня это восприняла? Она в курсе?
   --Это отдельная история. Когда Таня попробовала призвать Андрея к порядку, он предложил ей выйти за него замуж и разрешить усыновить детей. Причем сделал это в ультимативной форме.
   Валерия Ивановна нервно повела плечами.
   --А что Таня?
   --Она в растерянности. - Валентина Петровна подалась вперед и вцепилась взглядом в глаза собеседницы: -- Таня рассказала мне про Полину.
   --Да?
   --Я навела справки. О Полине говорят удивительные вещи. Верить им невозможно. Но после того, что произошло с Андреем и не верить нельзя. Вы ведь, кажется, тоже пользовались ее услугами. Поделитесь, если не секрет.
   Танина соседка смущенно улыбнулась:
   --Обратиться к Полине мне посоветовала сотрудница, Любовь Григорьевна Полоцкая. Она жила одна с двумя дочками и очень бедствовала. Полина велела Любе найти в магазине сережки определенной формы. Едва она это сделала, как дочки выскочили замуж, а она сама, простите за грубость, подцепила классного мужика. Потом другая моя коллега при помощи Полины устроила судьбу. Ее бросил любовник, и по совету Полины она изображала цаплю. Ходила вечерами по дому, задирая ноги, махая воображаемыми крыльями. Буквально через месяц у нее случился кратковременный роман с невероятным мужчиной, о котором только мечтать можно. Едва закончились эти отношения, как нашелся симпатичный перспективный парень и позвал замуж. Тут уж я не выдержала и сходила по заветному адресу. То, что выдала мне Полина, не лезло ни в какие ворота. Но я послушалась и каждый выходной, как нанятая, таскалась на барахолку, покупала у старушек пластмассовых Барби. На секонд-хендах выискивала блестящие яркие тряпки и до полуночи мастерила одежки. Сказать, что это было увлечением, значит, ничего не сказать. Меня трясло от нетерпения, так я дожидалась очередной субботы.
   --И что?
   --Через некоторое время мне позвонил незнакомый мужчина и заявил, что я - его судьба. Что он мечтал обо мне всю жизнь.
   --Ну? - Валентина от нетерпения подалась вперед.
   --Я посмеялась, поблагодарила и послала его подальше. Тем не менее, теперь мы вместе и я влюблена, как кошка.
   --Он, конечно, тоже классный, невероятный и перспективный?
   --Сейчас - да. Сейчас у него есть деньги, дело и куча интересных предложений. В момент знакомства он был в жизненном тупике и даже мог угодить в тюрьму.
   Валентина нервно забарабанила пальцами по столу:
   --Давайте Вернемся к нашим баранам. Что Полина посоветовала Тане?
   --Она велела пройтись по антикварным магазинам и заглянуть на "блошиный" рынок. В одном из салонов Танюша наткнулась на медальон. А на барахолке, как и требовалось, отыскала тетку в фиолетовой шляпе и купила у нее старую сумку. На дне ее оказался старый журнал, на обложке которого сто лет назад Надин Матвеева отрабатывала свою подпись.
   --Бред.
   --Тем ни менее.
   --Объясните мне, глупой материалистке, как куклы связаны с появлением в вашей жизни мужчины? Или тетка в фиолетовой шляпе с моим братом?
   Валерия Ивановна поправила русые волосы.
   --Понятия не имею. Я знаю одно: все кто хотел счастья, обращался к Полине и выполнил ее рекомендации - стали счастливыми.
   --Мистика какая-то.
   --У меня есть теория на это счет. Если хотите, поделюсь.
   --Извините, не надо. Сейчас я не расположена к пустым философствованиям, -- Валентина торопливо поднялась -- Давайте, прогуляемся. Я не могу сидеть на месте. Я вся на нервах.
   На улице Валентна Ивановна продолжила:
   --Не хотите теорий, перейду к практике. Когда у меня начали перемены в жизни, я была в диком смятении, очень боялась кому-либо открыться и с тупым отчаянием продолжала шить кукольные платья. В итоге все образовалось лучшим образом. Я здорова, благополучна, совершенно счастлива.
   --А куклы?
   --Я их раздариваю друзьям и знакомым. Все в восторге.
   Рощина с сомнением покачала головой:
   --Возможно, и у Андрея с Таней тоже все устроится.
   --Доверьтесь ситуации. Она, конечно, странная, но, в общем-то, хорошая, позитивная, с перспективой.
   --Ничего хорошего я пока не вижу. Андрей влюблен в Таню и злится из-за ее равнодушия. Таня нервничает из-за настойчивости Андрея. Дети взвинчены. Алла Аркадьевна - это мать погибшего армейского товарища Андрея -- привязалась к малышам и боится разлуки. Про себя я вообще молчу. Я скоро от всего этого просто рехнусь.
   --И все же давайте, подождем. Все образуется и устроится, как должно и когда следует. Силы, что управляют этой игрой, сами решат, что и когда каждому персонажу говорить, делать, чувствовать.
   --Спасибо, утешили. Скажите только, что это за силы, и я буду спать спокойно, - съязвила Валентина. - Не знаете? Жаль! Тогда перейдем к конкретным вопросам. Что делать дальше?
   --Ничего.
   --То есть?
   --Это не ваша игра, Валечка. Вы -- зритель. И только.
   -- Ну, уж нет. Быть зрителем - не для меня. -- Валентина Петровна упрямо вскинула голову. -- Кстати, Валерия Ивановна, вы говорили Геннадию, что Андрей собирался заехать в библиотеку за книгами?
   --Нет, конечно.
   --Он подстерег там Андрея и затеял драку.
   --Вот, поганец. Он всегда как-то узнает, где Таня и устраивает ей пакости.
   --Как он это делает? Когда Таня не живет дома, она звонит вам? -спросила Валентина Петровна.
   --Да и довольно часто. Вы думаете, он подслушивает телефонные разговоры? Вполне возможно. Он инженер по образованию, и вообще когда трезвый - рукастый малый, может починить что угодно. С моим телефоном Генка возился не раз.
   На следующий день ситуация прояснилась. Муж Валентины обнаружил в телефонном аппарате "жучок". К сожалению, сообщить об этом брату и Тане старшая Рощина не смогла. Мобильные обоих не отвечали. И не удивительно. Шло выяснение отношений.
   --Увертки и хитрости вам, не помогут. Время вышло. Отвечайте! - Рощин насмешливо и настойчиво, словно учитель на нерадивого ученика, смотрел на Таню. Она, точно, ученица, не подготовившая урок, прятала глаза и давилась словами.
   --Вы согласны быть моей женой или нет?
   Таня беспомощно развела руками:
   --Не знаю.
   --То есть?
   --Я не хочу быть плохой женой и не могу быть хорошей. Зачем тогда испытывать судьбу?
   Рощин, ничуть не опечаленный полу-отказом, весело улыбнулся. Ситуация его забавляла. Ну, не смешно, право слово: он наседает, с каждым вопросом, выбирая расстояние между собой и Таней. Она -- загнана в угол в прямом и фигуральном смысле -- жмется, бедненькая, в угол дивана, не знает, куда деваться от прямых вопросов и настырного соседства. Убежать невозможно. Спасительные костыли Рощин предусмотрительно убрал подальше.
   --О судьбе потолкуем позже. Сейчас я бы попросил уточнить: вы не хотите быть вообще моей женой или именно плохой? -- обостряя ситуацию, Андрей взял Танину ладонь, и, преодолевая сопротивление, притянул к губам.
   --Пустите, мне больно, -- лицемерно прошептала она.
   --Ах, оставьте...-- губы пробежались по тыльной стороне ладони, щекотливыми касаниями понежили наружную, замерли у тонких пальцев. Напряжение кисти ослабло, мгновение женская рука принимала ласку добровольно, без принуждения. Затем мышцы вновь отвердели, отвергая насилие.
   --Пустите, -- попросила Таня.
   --Никто вас и не держит, -- отмахнулся Рощин, немного смущенный.
   --Андрей Петрович, я устала взывать к вашему благоразумию.
   --Ах, Танечка, -- Андрей вытянул ноги, руки закинул за голову, устремил мечтательный взгляд в окно. - Какие же у нас возвышенные отношения! Чего стоит только неизменное "вы" и романтическая отстраненность?! Вы будите во мне завоевателя! Великолепное ощущение.
   --Ничего я не бужу.
   --Не спорьте, мне лучше знать каким образом вы меня искушаете.
   --Я?! Вас?! - возмутилась Таня.
   --Ну, не я же! - отрезал Андрей. - Я, наивный человек, прямо и честно объявил о своих благородных намерениях. Вы - хитрая бестия, кокетничаете, тянете с ответом, мучаете меня, заставляете дожидаться как милости согласия.
   --Отказ вы исключаете?
   --Конечно. Во-первых: я свято верю сестре, а она убедила меня в вашем расположении.
   --Это ошибка.
   Рощин сделал испуганное лицо:
   --Слава богу, Валя вас не слышит. - И громче, чем следует, проскандировал, как на параде: -- Валя никогда не ошибается.
   --Хватит паясничать.
   --Во-вторых: я сам вижу, что нравлюсь вам. В-третьих: вам некуда деваться. С завтрашнего дня Никита будет называть меня папой. В-четвертых: я очень хочу, чтобы вы сказали "да". В-пятых: я не позволю сказать "нет". В-шестых: если я уж совсем противен вам, выходите за меня ради детей.
   --Вы мне не противны, -- быстро вставила Таня.
   Рощин победно рассмеялся.
   --Отлично, раз я вам нравлюсь, вопрос решен.
   --Я не это имела в виду.
   --Стало быть, мы подаем заявление в ЗАГС.
   --Но ведь я не согласилась.
   --Не переигрывайте, -- за шутливым тоном Рощина появилась злость. - Завоеватель - не насильник. Я не могу стать вашим мужем против вашей воли.
   --Андрей Петрович...
   --Простите, Таня, -- Рощин резко поднялся и направился к двери. - Я навязываюсь, как шлюха привокзальная. Дурак старый.
   --Андрей, -- полетело в спину. - Я боюсь сделать тебя несчастным.
   --Мне кажется, ты не хочешь сделать меня счастливым. И себя тоже.
   Таня тяжело вздохнула:
   --Хорошо, я стану твоей женой.
   Танино согласие, которого Рощин добивался так рьяно, почему-то не принесло радости. Напротив, на душе было тоскливо и муторно. Сердце ныло, будило тревожные мысли. Андрей сидел на крыльце, курил последнюю на ночь сигарету, слушал тишину и себя.
   --Андрюша, -- раздался голос Аллы Аркадьевны. --Ты уверен в своем решении?
   --Нет, -- выдохнул Андрей.
   --Почему?
   --Потому, что происходят странные вещи. Потому, что я не могу объяснить свои поступки и желания. Я знаю одно: я хочу эту женщину и этих детей, -- как затверженный урок повторил Рощин.
   Алла Аркадьевна покачала укоризненно головой:
   --Ты любишь Таню?
   Рощин раздраженно ответил:
   --Это не любовь. Это повинность какая-то. Оброк. Я будто приказ исполняю.
   --Чей приказ?
   --Понятия не имею.
   --Что ты такое говоришь?1
   --Откуда я знаю?! Но я должен заполучить Таню и удержать около себя. Должен, во что бы то ни стало, любой ценой.
   --Что, значит, заполучить? - удивилась старуха.
   --Ах, милая Алла Аркадьевна, я придумал тысячи слов, объясняя поступки своих героев, и запутался в собственных ощущениях.
   --Зачем тогда торопиться? Разберись сначала.
   --Если я начну препарировать свои чувства, то пойму, что Таня -- обыкновенная женщина, одна из тысяч или миллионов, дети -- обуза, чужие дети - обуза вдвойне. Что счастье - химера, игрушка для дураков и т.д.
   --Нет, мой милый. Ты уже взрослый мальчик и можешь сделать другие выводы. Например, что Таня -- единственная и неповторимая, а ребятишки - чудо, как хороши. И что именно этой женщине, и этим детям ты хочешь дать тепло своего сердца.
   --Алла Аркадьевна, вы правы. Но я не буду слушать ваших советов. Мне нравится нынешняя моя жизнь, нравится неуправляемость настроений, нравятся глупые мысли. Мне комфортно так жить, приятно, уютно. Я счастлив. Раньше я был счастлив только за письменным столом. Теперь счастлив с утра до ночи.
   --Очень похоже на любовь.
   --Крыть не чем. Похоже и весьма. Кстати, Таня приняла мое предложение, -- то ли похвастался, толи пожаловался Рощин.
   --Ультиматум? Таня приняла твой ультиматум?
   --Не цепляйтесь к словам! - потребовал Андрей. - Она сказала "да" и завтра я отвезу ее в ЗАГС.
   --Завтра? - уточнила Алла Аркадьевна. - Может, следует подождать, пока снимут гипс?
   Рощин отрицательно замотал головой.
   --Гипс снимут, когда я захочу. Я дал взятку врачу.
   Алла Аркадьевна горестно вздохнула:
   --Ты потерял голову.
   --Неужели так заметно? - рассмеялся Андрей.
   --Хочешь, я с ней потолкую по душам?
   --Не о чем толковать. Я женюсь.
   Помолвку отпраздновали скромно. После небольшого застолья Рощин отправился с Таней на пляж - на первое романтическое свидание.
   Они сидели на берегу озера, смотрели на тонущую в темноте водную гладь, слушали тишину, болтали о всякой всячине.
   --Хочешь, я расскажу тебе одну историю?
   --Расскажи, -- Таня кивнула хмельной от шампанского головой. Рощин не пьет, вообще не пьет, праздничное шампанское приходится пить только ей. За счастье, за будущую семью, за Никиту, за Машу. Пенится сладкое вино, горят свечи, кружится голова, на сердце легко и пусто. А вдруг все сладится? Вдруг этот настойчивый странный мужчина и есть ее судьба? Счастливая веселая радостная судьба?
   На песке подстилка, пара подушек, фрукты, вино, бокалы. Темнеет силуэт машины, белеет нога в гипсе. Плевать! А вдруг сладится?
   Рощин хозяйски погладил Танину руку. С полным правом и чувством собственника погладил. Отныне рука и сердце этой женщины принадлежат ему. Заявление в ЗАГС подано, через месяц - - регистрация. За праздничным столом сияющий Никитка то и дело повторял "папа". Машуня обезьянничала вслед: "папа, папа". Рощин млел и гордо посматривал на Аллу Аркадьевну. Он бы не с гордостью, а нежно, глядел не на старуху, а на Таню. Однако та не поднимала глаз, таилась, скрывала радуется или печалится сегодняшнему событию. И пусть, думал Андрей упрямо. Все равно моя.
   --Однажды, здесь много лет назад, со мной произошел странный случай. Была такая же теплая ночь, мне взбрело в голову искупаться, я отправился на пляж.
   Таня отпила из бокала и легла на одеяло. Подняла глаза в небо. Улыбнулась звездам. Голос Андрея стелился тихой вкрадчивой баюкающей мелодией, сплетался с радужным настроением.
   --Наше озеро по форме напоминает бублик. В середине остров. Я доплыл до него и рухнул на песок. Никогда до того меня не хватала в воде судорога, а тут сразу две. Я испугался до чертиков и решил отлежаться.
   Минут через двадцать заплескалась вода и на берег вышла девушка. Я замер. Девушка могла испугаться, увидев меня. Вряд ли, она ожидала встретить ночью на пустынном острове мужчину. Я едва мог различить лицо, зато фигуру в лунном свете видел отлично. И, честно говоря, не отводил глаз. Девушка была чертовски соблазнительной. Я не удержался, окликнул ее.
   --Остров занят, -- объявил громко.
   --Ой...-- воскликнула девушка и присела.
   --Не бойтесь, я не сделаю ничего плохого, -- пообещал я.
   --Я не боюсь.
   Какое-то время мы молчали. Потом я сказал:
   --Не хочу вас смущать. Пока, милая барышня.
   --Не оставляйте меня одну, -- попросила вдруг она. - Мне страшно.
   --Здравствуйте, -- удивился я. - Плавать темной ночью вы не боитесь, меня не испугались, а тут вдруг оробели. С чего бы это?
   --Не знаю. Но, пожалуйста, побудьте еще немного.
   --С удовольствием.
   --А вы кто? - начался допрос.
   Четверть часа мы мило болтали. Потом я предложил:
   --Можно я переберусь к вам поближе?
   --Да, -- разрешила она.
   Я, предвкушая приключение, уселся рядом и как бы невзначай прикоснулся к плечу девушки. Она не отстранилась. Напротив, прижалась теснее. Тогда я обнял ее. Поцеловал. В какой-то миг она на сорванном дыхании прошептала:
   --Не торопись. Я еще девушка.
   Я решил, врет, цену набивает, однако, действительно, первым, кого эта отчаянная допустила до себя, оказался я.
   --У одного древнего народа был обычай. Когда наступало время, девушки приходили в храм, молились, потом на дороге отдавали свою девственность первому встречному, -- сказала она, едва я управился. - Спасибо вам. - И, выскользнув из моих объятий, уплыла. Я бросился вслед, но у кромки воды притормозил. Каждый вправе поступать по собственному усмотрению. Пожелал человек поучаствовать в древнем ритуале, захотел отдаться первому встречному, значит, не надо навязываться со знакомством, не надо лезть с любезностями. Первый встречный и есть первый встречный. Его миссия проста и физиологична. Он - не человек, он -пенис и только. Короче, я позволил барышне уплыть. И на этом история закончилась.
   --Да, да...-- согласилась Таня каким-то деревянным голосом.
   Рощин перевел взгляд с водной глади на Татьяну. Она лежала неподвижно, упорно изучала звездное небо, молчала. Андрей наклонился, увидел мокрые от слез глаза, дрожащие губы. Она плачет, удивился. И внезапно, без всякой логической связи, в угоду невероятным совпадениям, которые неотступной тенью преследовали его, понял почему.
   --Это была ты? - выдохнул он.
   --Да, -- сквозь силу прошептала Таня. И позвала тихо: -- Иди ко мне, милый.
   Целое мгновение Рощин колебался. Беспомощная, хмельная, взволнованная Таня казалась слишком легкой добычей. Мгновение благоразумие боролось со страстью и поверженное уступило, растаяло в огне желания.
   Ночь, как воришка, унесла с собой нежность и страсть. Утром Таня была прежней: сдержанной и отстраненной. Рощина перемена не удивила. После сделанного вчера открытия, он решил не удивляться ничему. Таня, напротив, не могла прийти в себя от изумления. Давние события утратили прежний, заурядный смысл, обрели новый. Таинственный и невероятный.
   В семнадцать лет человеку кажется, что мир лежит у его ног. Препятствий не существует. Преграды преодолимы. Будущее прекрасно. Можно творить что вздумается.
   Про древний эротический ритуал и многое другое Тане рассказала Ира, подружка еще детсадовских времен, соседка и одноклассница.
   --Ты понимаешь, зачем они это делали? - спросила напоследок.
   --Нет.
   --Затем, чтобы быть свободными.
   --От чего?
   --От чувств. Секс и любовь - вещи разные. Надо научиться получать удовольствие отдельно от одного и другого, тогда душа и тело будут жить в ладу. Не надо зацикливаться на чувствах, надо больше заниматься сексом, тебе уже семнадцать, а ты все в целках ходишь, дурочка. Время только теряешь напрасно.
   --Не могу я так просто. Мне противно.
   --Что значит: не могу? Надо!
   Выпускной вечер догуливали на природе. Пели, танцевали, дурачились. Затем "плохие" мальчики и девочки, прихватив бутылки со спиртным, потянулись к ближайшему лесочку. Хорошие остались на полянке, завели душеспасительную беседу с учительницей.
   --Ну, ты дура, -- Ира кивнула на Олега Савратского и приказала, -- топай, давай.
   Ужасаясь предстоящему испытанию, Таня поплелась за Олегом. Худой, злой от возбуждения, такой же неопытный, он повалил Таню на колючую хвою, провел рукой по голым ногам, ткнулся сухими губами в шею. Затем рванул молнию на ширинке, снял с Тани трусы. Ближайшие полчаса превратились в кошмар. Или комедию. Таня едва сдерживала смех. Олег бесился от неудач. Тем не менее, в автобусе он показывал пацанам кружевной трофей и вовсю хвастался.
   На следующий день отправились веселой компанией на дачу к Игорю Василенко. Пили, курили, танцевали. В соседней комнате по очереди развлекались парочки. Олега не было, Таню позвал хозяин. Покорно, как жертвенная овца, она побрела на заклание.
   Лежать на диване было удобнее, чем на сырой земле. Игорь, человек бывалый, раздел Таню, начал целовать. Уставив глаза в потолок, она терпела, сколько хватило сил. Потом, не говоря ни слова, оттолкнула распаленного Игорька, подхватив платье, выскочила в окно.
   "Вот, идиотка", -- ругала себя, шагая темным дачным переулком. Было стыдно за свою непролазную дремучесть. Было неловко перед Игорем.
   Ноги вывели к озеру. Таня немного посидела на еще горячем песке, подумала что делать, не решив ничего, разделась, поплыла на остров, где побывала днем. Дальше все происходило, как рассказал Рощин.
   Они болтали с четверть часа, потом мужчина предложил:
   --Можно я переберусь к вам поближе?
   --Можно, -- замирая, ответила Таня.
   Чужое тепло обожгло ее плечо. Жар пробрался под кожу, влился в кровь, стремительным потоком рухнул вниз живота. Мужчина ни успел еще сесть рядом, ни сделал, ни единого движения; возможно, даже ни подумал, ни о чем, а она уже предвкушая наслаждение, с трудом сдержала стон.
   Его рука легла ей на спину. Потянула тесемку лифчика. Скомкала сырую тряпицу, отбросила в сторону. Груди сразу стало холодно, а затем жарко. Мягкая чаша целиком утонула в крепкой ладони.
   Мужчина слегка сжал пальцы, стиснул, смял нежную плоть. Нашарил Танины губы, легко прикоснулся к ним. Почувствовав ответное стремление, усилил напор, стал настойчивее, агрессивнее, смелее.
   На сорванном дыхании Таня прошептала:
   --Не торопись. Я еще девушка.
   Она напрасно беспокоилась. Мужчина не торопился. Он был ласковым и страстным, как ночь вокруг, и не испортил суетой и спешкой ничего. Теплому песку, плеску воды, куполу небес и бриллиантовым звездам не хватало только нежности. Нежности в мужчине было в избытке.
   Истошным писком звенел комар у виска.
   Истеричным голодом исходило непонятное новое впервые познанное состояние нетерпения. В инстинктивном, судорожном ритме бился в ее сутях первый встречный. Он порушил кордоны, вторгся в заветные пределы и, утверждаясь в праве, исторг в ее лоно семя. Он хотел и пытался поступить иначе. Наивная, она не отпустила его. Потом была волна экстаза. И пустота блаженства. И космическое ощущение то ли сладкой муки, толи горькой до боли радости. И был поцелуй. Благодарный и пустой. Без желания и страсти.
   Таня нашарила свои вещи, вывернулась из под тяжелого тела, побежала в воду.
   --У одного древнего народа был обычай. Когда наступало время, девушки приходили в храм, молились, потом на дороге отдавали свою девственность первому встречному, -- сказала на прощание. - Спасибо вам.
   Она, действительно испытывала чувство признательности. Радовалась, что не с тощего Олега Савратского, не с наглого Игоря Василенко началась ее женского судьба. Что взрослый настоящий мужчина ввел ее во взрослый мир вседозволенности.
   Она плыла, разгребала воду руками, разрезала сильным телом теплые ласковые покровы. Она любила в этом миг весь мир. Любила ночь, звезды, озеро. Озеро напоминало мужчину, которого она оставила на острове. Озеро нежило кожу и ласкало сути. Так Тане казалось: озеро омывает ее всю и снаружи и изнутри.
   На даче Игоря продолжался праздник. Гремела музыка, пьяные голоса орали песни, кричали, ругались. Таня заглянула в окно. В комнате никого не было. Она тихо пробралась на веранду и, укрывшись каким-то старым плащом, уснула. Утром, не дожидаясь остальных, вернулась в город. Черканула Ирке записку и укатила на рейсовом автобусе.
   Через четыре дня на дне рождения у Игоря Василенко, Таня переспала с именинником, однако вместо предвкушаемого удовольствия ощутила лишь разочарование. Игорь был неумел, неловок, почти груб. Он пользовался ею. Позднее Таня поняла, как ей повезло на том озере. Сплоховал Игорек и напоследок. Не рассчитал силенок, извергся на полпути.
   Через неделю, в положенный срок, менструация не началась. Таня готовилась к вступительным экзаменам в институт, думала: нервы, волнение, бывает, пройдет. Действительно, прошло. После аборта.
   Несколько дней перед операцией настроение было мрачное, угрюмое. Одолевали гуманистические идеи о грехе, убийстве, праве на жизнь. После процедуры Татьяна изменила мнение. Ну, залетела, ну, почистилась, сказала себе она тогда, не велика беда, с каждой случается. Теперь, десять лет спустя, Таня думала иначе. Получалось, что их первая встреча была предвестием нынешних, странных событий. Неслучайность которых уже не подлежала сомнению и не требовала доказательств. Что же тогда? Высший промысел? Направляющая длань судьбы? Да! Какие-то силы определенно толкали ее и Андрея на встречу друг другу. Возможно даже, зрела в душе надежда, не убеги она тогда, не уплыви, не сглупи, ее прошлое было бы иным: счастливым, красивым, благополучным. Было приятно думать, как именно счастливо и красиво сложилась бы ее жизнь с Андреем. Было приятно мечтать о будущем с ним.
   Но чтобы будущее стало реальностью, надо было навести порядок в настоящем.
   Едва доктор разрешил снять гипс, Таня, набравшись духу, встретилась с Генкой.
   --Я выхожу замуж, -- сообщила решительно.
   --За кого? - полюбопытствовал бывший супруг.
   --Тебя это не касается. Моя жизнь тебя вообще больше не касается.
   --Почему же? Захочу, и коснется, и будет у тебя не свадьба, а похороны.
   --Не надо угрожать и пугать меня. Я тебя больше не боюсь. Будешь возникать -- посажу в тюрьму, -- неожиданно для себя пообещала Таня. - Найду нужного человека, пересплю с ним, и еще с ротой ментов пересплю и упеку тебя в тюрягу. Понял?
   --За что? -искренне удивился Геннадий.
   --Какая разница. Был бы человек - повод всегда найдется.
   --Ты не сделаешь этого!
   --Сделаю!
   --Сука гребаная! -- Генка размахнулся.
   На мгновение в душе Тани родился прежний ужас. Было время - Генка бил ее. Сначала она покорно терпела, потом научилась давать сдачи. И еще как! Встретив достойный отпор, Генка немного притих и явно опасался распускать руки. Не раз и не два в мгновения крайнего раздражения, оценив побледневшие от ярости глаза Тани, он отступал. И сейчас, невзирая на изрядное подпитие, не рискнул ударить.
   --Значит, ты подцепила другого мужика, а меня кто спасать будит? -- спросил с угрозой.
   --Спасай себя сам, -- отрезала Татьяна.
   --Зачем? Для кого?
   --Для себя самого.
   --Ладно, -- бывший супруг отмел ее предложение небрежным жестом, -- разберемся. Но ты о своем предательстве пожалеешь.
   Слушать проклятия Таня не стала, спустилась к поджидавшему у подъезда в машине Рощину.
   --Ну, как? - спросил Андрей, открывая дверцу.
   --Ни как, -- сказала Таня грустно.
   Хлопнула дверь подъезда. На крыльцо в домашних тапочках и спортивном костюме выскочил Генка. В руках молоток, на лице ярость. Бросился к ветровому стеклу, замахнулся. В мгновение ока Рощин оказался рядом. Ухватил руку с молотком, заломил назад, Генку резким движением толкнул на капот, прижал физиономией к пыльному металлу.
   --Ты, мне паскуда, надоел. Еще раз увижу - убью.
   --Пусти, сволочь. Думаешь, девочку-лапочку подцепил бедную и несчастную? Ошибаешься. Она еще заставит тебя окунем жареным на сковороде прыгать.
   --Не твое собачье дело. Ты ей никто, понял. Или еще повторить?!
   Андрей нашарил в кармане мобильный.
   --Милиция?! Нападение, покушение на транспортное средство. Адрес...
   Выяснение отношений заняло два часа. Когда милицейский лейтенантик, молодой курносый парень, строго спросил: "кто может подтвердить факт?", Таня холодно и решительно заявила: "я". Вторым свидетелем пошла Вера Марковна -- соседка с первого этажа. Она давно точила на Генку зуб и с удовольствием выдала все "от забора до обеда" про общественноопасных элементов, позорящих своим поведением семью, родной подъезд и Родину.
   Когда Юрченко сажали в "воронок", Таня угрюмым взглядом проводила понурую фигуру мужа и прошептала еле слышно: "так тебе и надо". В машине, по дороге домой, она отвернула лицо к окну и надолго замолчала.
   --Не беспокойся. Ничего страшного с твоим благоверным не будет, -- раздраженно заметил Андрей.
   --Я за него не беспокоюсь, -- спокойно ответила Таня и неожиданно для себя, и тем паче для Рощина, взяла его руку, лежащую на руле и прижала к губам, -- я испугалась за тебя.
   --Опаньки, -- изумился Рощин. И нахально продолжил: -- Я тут недавно прочитал: когда мужчина целует женщине руки -- это простая галантность. А когда женщина целует мужские ладони - она просит о сексе. Не знаю, правда это или очередная газетная утка, но если что, то я готов.
   Таня опустила глаза. Андрей не ошибся.
   --Андрей, ты - необыкновенный человек...-- вырвалось вдруг. На самом деле ей хотелось сказать: -- Андрей, ты прав, я хочу тебя, хоть мне и нечем тебя хотеть. Я пустая, неживая, я -- мумия. Но я просыпаюсь. Начинаю чувствовать, мечтать, желать. Мне нравятся твои руки. Нравится твое лицо. Нравится твое тело. Я думаю о тебе. Я волнуюсь, когда думаю о тебе.
   --Ого...-- присвистнул Андрей. Сказанное и несказанное сияло в Таниных глазах манящим призывным светом. Впервые с момента знакомства она смотрела на него долго, пронзительно и откровенно. По-женски. - Да, ты, голубушка, кажется, влюбилась в меня? А ну-ка признавайся!
   --Ты у меня самый хороший, -- рассмеялась Таня.
   --С самыми хорошими спят в одной постели, -- расплылся в хитрой улыбке Андрей. И одернул себя: " не перегибай палку, Рощин, не дави"
   --Нам в аптеку надо, -- Таня окончательно смутилась. До снов в одной постели с Рощиным ей было еще далеко. Еще ныла душа от тоски, тело каменело от напряжения, нервы были натянуты как струны. Тронь - зазвенят неприятием.
   --В аптеку, так в аптеку, -- легко согласился Андрей, опять неведомым путем постигая нехитрые Танины настроения. Она привыкла к плохому и боится перемен. Она боится его, боится себя. Она не верит никому и ничему, и не хочет верить. Вера предполагает распахнутое сердце, и шаг на встречу. И то, и другое требует времени. "Сколько той зимы, -- прикинул Рощин, -- прорвемся". Будущее рисовалось светлым и прекрасным.
   Таня купила лекарства для Аллы Аркадьевны, расплатилась и почти уже взялась за ручку двери, когда девчонка лет семнадцати обратилась к провизору с вопросом:
   --Тесты на беременность у вас есть? Дайте самый хороший.
   Самый хороший - пару минут назад Таня тоже сказала Рощину. К совпадению приклеились слово "беременность" и жуткая мысль, что месячные, кажется, сильно запаздывают. Боже! Девять дней задержки! Таня окаменела. У нее всего три раза случались задержки, и каждый раз причиной была беременность.
   --Мне, пожалуйста, тоже тест на беременность. Или лучше два разных, -- попросила провизора.
   Вечером, запершись в ванной, Таня с ужасом обнаружила, что подозрения ее оправдались. Тест показал положительный результат.
   На ватных ногах она добрела до кровати, рухнула лицом в подушку, завыла беззвучно. Господи, что же делать, билась у виска мысль. Что делать?
   Рощин считает себя бездетным. Он никогда не поверит ей. Он решит: она переспала с другим и пытается подсунуть ему чужого ребенка. Он будет оскорблен. И будет прав. И будет не прав. Потому, что других мужчин у нее не было, отец ребенка -- он. Если чудес не бывает, если тесты, два подряд, не врут, отец ребенка -- Рощин. И значит делать аборт нельзя. Нельзя убивать малыша. Это гнусно по отношению к Андрею. Низко. Неблагодарно. Может быть, это его единственный шанс в жизни. Единственная возможность продлить свой род. Редчайшее везение.
   --Я должна сказать ему...-- убеждала себя Таня. - Я не могу одна распоряжаться судьбой ребенка. Он не только мой, но и Андрея.
   "Он не поверит, -- дрожал нервной морзянкой страх, -- никто бы не поверил. Он выгонит меня, бросит, зачем ему шлюха. Я сделаю аборт, тихо, никто не узнает. Надо быть умной. У меня дети, ради них. Не хочу возвращаться в конуру. Не хочу нищенствовать, терпеть Генку, кусать локти от досады..." Двухэтажный коттедж, дача, машина, деньги, добрый умный порядочный человек, его искреннее чувство к ней, привязанность к детям, все хорошее, что за последние два месяца посулила жизнь, оказалось под угрозой. Маленькое существо, не существо даже, эмбрион, сгусток энергии, плод размером с ноготь, грозил бедой. Грозил лишить будущего, сломать настоящее. Он или она, бессмысленное бесформенное создание, представляли опасность, от которой хотелось защититься. Сделать это было не трудно. Сделать это было элементарно просто. Стоило только решиться.
   Таня стремительно поднялась и, слегка прихрамывая на опухшую в щиколотке ногу, направилась в кабинет Рощина. Ступени, с которых она катилась кубарем в мае, сейчас в июле, казались ступенями на эшафот.
   "Не хочу лгать, не хочу лицемерить, не хочу убивать ребенка...-- маршевым порядком утверждались истины. Переступая порог, Таня выпалила сразу:
   --Андрей, я должна с тобой поговорить.
   Рощин готовно оторвался от работы. Уперся взглядом в обтянутые футболкой мягкие полусферы груди, почувствовал, как руки в невольном порыве тянутся к красивым бедрам. Поздний визит, особенно после игривой болтовни в машине, мог стать прелюдией к сексу. Однако закушенная губа, сжатые кулаки, взволнованное лицо не предвещали романтики. Скорее предупреждали о новых испытаниях.
   Таня вздохнула глубоко и начала:
   --Андрей, только, пожалуйста, не перебивай, мне и так не легко. Я беременна. Наверное, беременна. Это твой ребенок. Потому, что никого кроме тебя у меня не было. Ты можешь не верить мне, но должен знать: я могу родить тебе ребенка.
   Рощин невольно отшатнулся.
   --У меня не может быть детей, -- процедил сквозь зубы.
   Таня повела нервно головой.
   --Если бы я чувствовала за собой вину, то нашла бы выход из ситуации. Но я не могу, без твоего ведома, пойти на аборт. Понимаешь, не могу! Не имею права!
   --У меня не может быть детей, -- повторил Рощин с брезгливой интонацией.
   --Ты считаешь меня шлюхой и обманщицей? Пожалуйста! На здоровье! - сорвалась на крик Таня. - Но имей в виду: это твой ребенок. Твой! Если он тебе не нужен, скажи слово и его не станет.
   --Извини, Таня, мне надо работать. Хочешь рожать - рожай. Не хочешь -- не надо. Только не ври, не убеждай меня в невозможном. Я взрослый мальчик и знаю, как устраиваются разные делишки.
   --Андрей, я не обманываю тебя, хотя не знаю, как это доказать. Но я не желаю доказывать. Я не навязывалась тебе раньше, не собираюсь делать это впредь. Мне нет смысла и необходимости лукавить. Напротив: своей откровенностью я могу разрушить наши отношения. И пусть. Я не желаю строить счастье на лжи и подлости. Не могу ради своего спокойствия и комфорта убить твоего ребенка.
   Пламенная речь завершилась стремительным бегством. Хлопнула дверь, дробные шаги пересчитали ступени. Рощин усталым жестом провел по лицу. От напряжения дрожали пальцы.
   --Ну, что ты творишь, разве можно так? - пробормотал он, поднимая глаза на портрет надменной модницы. Закинув ногу за ногу, выставив кокетливо острые носки туфель, она пристально вглядывалась в глаза своего почитателя. - Я ведь ее люблю.
   Красавица, не разменивалась на ответы, молчала, не спешила убеждать и утешать, лишь щурилась многозначительно да презрительно сжимала губы. Что хочу, то ворочу, могла бы сказала, и отчетом не обязана. Рощин подошел к портрету поближе, жалобно пробормотал:
   --А вдруг, правда? Бывают ведь чудеса на свете? Правда, бывают?
  
   РОМАН
  
   "Милая моя, Наденька! Очень рад, что ты смогла вырвать Олю из когтей революционных проходимцев. Это серьезная, решительная победа. Однако, боюсь, Ярмолюк не оставит тебя в покое. Похоже, кто-то из твоих бывших любовников соскучился и в обмен на очередной мешок долларов требует свидания". -- Надин закусила губу от огорчения, мнение Люборецкого совпадало с ее собственным. -- Других причин так настойчиво "беспокоить" тебя я не вижу. Террором ты не займешься, для рутинной работы есть рядовые функционеры. Не зная твоих планов на будущее, не смею давать советы. Поэтому, пожалуйста, напиши подробно о своих настроениях".
   "Я никогда не вернусь к эсерам. Никогда не буду заниматься, тем чем занималась, -- вывела Надин на чистом листе бумаги. -- И никто меня не заставит делать то, что я считаю низким и мерзким. Однако в моей безусловной позиции существует слабое место. Я не хочу, чтобы Паша знал, как я добывала для партии деньги".
   --Ты что-то скрываешь от меня? - Павел вошел в комнату и Надин стремительно перевернула письмо вниз лицом.
   --С чего ты взял? - она почти честно удивилась.
   --Оставь свои уловки. Ты передала Люборецкому запечатанное письмо. Свое он на моих глазах упаковал во второй конверт. Теперь ты пишешь новое послание, и снова прячешь его от меня. -- Павел указал рукой на белоснежную чистоту листа на письменном столе. - Объяснению этому может быть два. Первое, вы полагаете, что я имею обыкновение читать то, что мне не адресовано. Второе, ты не хочешь, чтобы я что-то знал.
   Надин сокрушенно покачала головой. Ох, уж этот Матвеев со своей наблюдательностью и логичностью!
   --Милый, не преувеличивай. Я, безусловно, тебе доверяю и ничего не таю. Но мы с тобой когда-то договорились: партийные дела тебя не касаются.
   --Да, но только в том случае, если твоя партия не затрагивает мои интересы. А она ведет себя предерзко. Попыталась вовлечь мою дочь в террор. Не дает моей жене покоя. Я ведь вижу, ты вся нервах. Что у нас не в порядке? Если Оля в безопасности, -- на всякий случай Павел сплюнул три раза через левое плечо, -- из-за чего ты беспокоишься?
   --Есть повод, -- с тяжким вздохом призналась Надин.
   --Какой?
   --В кружке, который посещает Петя Травкин, есть несколько молодых ребят. Их готовят к террорной работе.
   --Ну и что?! - в голосе Матвеева звучала сталь.
   --Я не хочу, чтобы они погибли. Я хочу их спасти.
   Павел раздраженно взмахнул рукой.
   --Надя, если человек ищет смерти - он ее найдет.
   --Если человека вовремя остановить у него появляется шанс передумать. И еще, мне кажется, -- призналась Надин, -- если я спасу ребят, то искуплю свои грехи и у нас родится ребенок.
   Матвеев от неожиданности ахнул:
   --С какой стати?!
   --Не знаю, но чувствую, что должна вмешаться и удержать ребят.
   Павел вздохнул тяжело.
   --Не мешай мне, пожалуйста, -- попросила Надин.
   --Хорошо. Но признайся: то, что ты затеяла не опасно?
   --Нет. Всю грязную работу делает Петя Травкин. Я лишь осуществляю общее руководство.
   --Имей в виду: я должен быть в курсе происходящего.
   --Обязательно, -- в очередной раз соврала Надин и демонстративно заторопилась: -- У меня встреча с Петей, как бы не опоздать.
   Травкин был возбужден и словоохотлив:
   --Надежда Антоновна, кажется, началось! Третьего дня на занятиях кружковцы читали письмо, якобы переданное из заточения нашей Ириной-Инессой. Оказывается, пока народ постигал политэкономию, красавица приняла участие в теракте, была схвачена жандармами, подверглась пыткам, однако не утратила мужества, к чему и призывает участников кружка. Каково?
   --Потаскуха хренова, -- выругалась Надин. Не далее как вчера "героиня" действительно совершила подвиг. Обслужила за один день сразу трех любовников. - И ведь не боится, зараза, наткнуться на кружковцев! Мало ли, как ни велик город, а случайности бывают всякие.
   Петр пожал плечами.
   --Лихая барышня, по острию ходит, страха не ведает. И сочиняет неплохо, с надрывом, почти профессионально. Особенно хороши описание царских застенков, сцены беспредела, творимого там, и образы извергов-надзирателей. Финал тоже удался: пафосные пламенные призывы к борьбе плавно слились к слезливому прощанию и уверениям "все там будем -- не грустите". Народ слушал и вытирал слезы. Федя трясся от возбуждения, Виталик сидел белый как полотно, Таня рыдала. Напоследок Федю попросили остаться. Домой он возвращался в страшной экзальтации, бормотал проклятия. Утром прислал записку с приглашением в ресторан. Я, конечно, согласился, и мы премило провели время.
   --Откуда у Прядова деньги на рестораны? Он нищий, как церковная мышь.
   --Я тоже поинтересовался. Федя ответил, что получил старый долг и теперь может кое-что себе позволить. Спрашивал, уже в изрядном подпитии, не знаю ли я кого в Москве. Я сказал, не знаю. Он пригорюнился, жаль мол, было бы к кому в гости сходить, пока суд да дело.
   --Значит, он в первопрестольную собрался? Зачем, не говорил?
   --Нет. Я итак и эдак подъезжал, он ни в какую. Признался только, что жизнь его скоро обретет смысл и исполнится сокровенная мечта.
   --Гурвинский тоже намылился в Москву, -- задумчиво протянула Надин. - Вероятно, там что-то затевается.
   --Наши действия?
   --Что ж, раз такая мода нынче пошла, отправляйся и ты, Петя, в Москву. Пригляди за Прядовым. Не дай парню погибнуть. Все расходы по поездке, я естественно беру на себя. Справишься?
   --А как же! - обрадовался Травкин, предвкушая приключение.
   --Петенька, только я тебя очень прошу. Умоляю, просто. Во-первых, будь осторожен. Во-вторых, смотри за Федей в оба. Я знаю, он тебе не нравится, но это - не повод проявлять пренебрежение. Какой ни есть, Федя - человек. А жизнь человеческая священна.
   Репортер махнул раздраженно рукой.
   --Не бойтесь. Да, я ненавижу таких, жалких, безвольных, пустых балбесов. Мне противны их душевная лень и эгоизм. Мать на Федю жизнь положила, пахала, как проклятая, копейки собирала, а он профукал все за месяц, как последний дурак. Но я же не подлец, не сволочь, мне пацана тоже жалко.
   Федя был родом из уездного городка с полутысячей жителей. Окончив гимназию, на собранные матерью копейки, он поехал поступать в столичный Университет. Сдал экзамены, был принят на государственный кошт, однако вскоре забросил лекции - разочаровался в выбранной профессии юриста. Месяц Прядов шлялся по трактирам и кофейням: проедал остатки денег, затем вернулся домой и сел на шею матери. Та отписала троюродной сестре, попросила приютить племянника и подыскать службу. В городе Феде опять затосковал и стал искать развлечений в революционном кружке.
   --Он вырастет и поумнеет, -- пообещала Надин. - Ты уж постарайся, Петечка. Сбереги этого оболтуса, пожалуйста.
   --Не беспокойтесь, -- буркнул на прощание Петя. - Все будет хорошо.
   Благодаря Травкину, Федя Прядов и остался жив.
   Пятого июля Прядов укатил в Москву, где был встречен невысоким прилично одетым господином. На извозчике тот повез Прядова в дешевую гостиницу. Следующим утром в парке состоялась встреча с руководителем группы. Холеный субъект в дорогом костюме разглядывал Федю как бычка на базаре, разве что в рот не заглядывал. Потом достал портмоне, дал денег. Федя побагровел от восторга.
   --Господи! Как много! -- воскликнул громко.
   Холеный поморщился, провинциальная экзальтация его рассердила.
   --Это не на глупости. На дело. Вы плохо одеты, надо поменять гардероб.
   Прогулявшись по магазинам, невысокий тип помог Феде купить костюм и плащ. В номера Прядов возвращался во всем новом. Не думал, дурья башка, что в июльскую жару выглядит некстати, по-дурацки вызывающе.
   Девятого числа Федору явно показывали маршрут: от Никольских ворот по Тверской к высокому дому на площади. Потом переулками к Москва-реке.
   Невысокий, почти не таясь, в полный голос инструктировал:
   --Лодку возьмешь на час. Оставишь у причала. Если твоя бомба не понадобится - утопишь ее в реке. Понял?
   --А как лодку брать? - спрашивал испуганно мало приспособленный к жизни Федя. - Сколько платить?
   Невысокий терпеливо втолковывал: сколько, как, по чем. Десятого урок повторился. Прогулка по-прежнему маршруту: центр, переулки, Москва-река. Вопросы. Ответы. Одиннадцатого на открытой веранде дорогого ресторана состоялась новая встреча с руководителем.
   --Послушайте, Федор, -- на физиономии холеного вежливое препарирующее равнодушие. Цепкий взгляд устремлен в собеседника. Вглубь, в душу. В сознание. Цель: вывернуть наизнанку, выпотрошить, постичь, понять. - Мне кажется, вы не готовы к делу. Если так, лучше скажите прямо.
   --Нет, нет. Я хочу. Я готов. Я мечтал об этом всю жизнь, -- Прядов от волнения побледнел, как полотно.
   --О чем вы мечтали? - звякнуло насмешкой пренебрежение.
   --О том как сделаю покушение и умру.
   Холеный повернул голову к невысокому.
   --Ваше мнение?
   Тот, усмехнувшись добро, кивнул:
   --Я верю Федору. Я доверил бы ему бомбу.
   Федор с немой мольбой поднял горящий взор на вершителя судеб.
   --Раз так, он идет на дело.
   Сидя, за соседним столом, Травкин только диву давался. Ничего не боятся люди. Открыто говорят: бомба, покушение, умереть. Поразительно.
   Двенадцатое. Федя в одиночестве меряет шагами улицы, бормочет: "Взять лодку без лодочника, дать пятьдесят копеек, не оглядываться. Не суетиться..."
   Тринадцатое. Невысокий с Федей в театре "Варьете". Прядов взглянул на голые ляжки танцовщиц и багровый выбежал прочь. На сердитый вопрос "что случилось?" дрожащими губами ответил:
   --Она в каземате терзается. Может уже мертвая, замученная. А я на блядей смотрю, похотью исхожу. Невыносимо.
   Четырнадцатое. Ого, ахнул Травкин. Да у нас генеральная репетиция. Вся команда в сборе. Холеный в компании полноватого субъекта в очках на хрящеватом носу и, завязанным в узел пледом, махнул рукой извозчику.
   --Эй, дядя, на Крещатик.
   Румяный мужичок, при ближайшем рассмотрении, оказавшийся молодым парнем с интеллигентным лицом и тонкими музыкальными пальцами, ответил, смеясь глазами.
   --Это, барин, не здесь. Это в Киеве.
   Травкин выругался в сердцах. Конспираторы хреновы! С таким паролем только в сыщики-разбойники играть.
   Очкарик сел в пролетку. Лошаденка поплелась по булыжной мостовой. На углу в экипаж запрыгнул молодой мужчина в сером пиджаке. Через квартал выскочил с пакетом в руках. Его место занял другой молодчик и тоже, разжившись свертком, покинул пролетку. За ним появился третий. Четвертым, кому очкарик дал муляж бомбы, был Федор Прядов.
   Процедура заняла четверть часа и, видимо, удовлетворила холеного. Он спрятал в карман жилета серебряные часы и на пролетке румяного отправился по своим делам.
   Пятнадцатого с утра Травкин караулил Прядова у гостиницы. Федя вышел в десятом часу бледный с темными кругами под глазами. Завернул в кондитерскую. Заказал пару дорогих пирожных. Но не съел, лишь надкусил, поморщился и побрел на площадь.
   Менее всего смахивал сейчас Федор на героя. Страх и волнение отражались в его лице столь отчетливо, что оставалось только удивляться, почему этого страстотерпца не задерживает полиция.
   То и дело, пугливо озираясь, Прядов более часа кружил по суетным, шумным улицам, как будто надеялся, что его остановят и, таким образом, спасут от неминуемой смерти. На обозначенную позицию Федя вышел в крайней растерянности, буквально прострации, с огромным трудом сдерживая слезы.
   Травкин, репортерская душа, словно с книжной страницы считывал с физиономии Феди переполнявшие того чувства и брезгливо морщился. "Позер хренов", -- думал сердито. Грядущему подвигу не хватало зрителей и оваций, потому, жалея себя, Прядов, разыгрывал в воображении сцены прощания с маменькой, возлюбленной, товарищами. Обращался к человечеству с последним словом, выслушивал слова напутствия и восхищения.
   Не понимая тонкости и пафоса момента, народ, ради которого Федя шел на смерть, не обращал внимания на потенциального героя, торопился по своим делам, бесцеремонно толкался, бранился. Кто-то послал Федю, застывшего истуканом посреди людской толчеи, матом. Кто-то обозвал "деревенщиной".
   Час прошел в тоскливом ожидании. Затем с проспекта повернула карета и промчалась бешеным маршем к воротам дома номер семь.
   Появление кареты послужило сигналом к началу операции. Пролетка с бомбами тронулась в путь. Первый метальщик, получив порцию динамита, замер у фонарного столба. Второй до того нахально скучавший на ближайшей лавочке, к раздаче бомб исчез. Третий, обнаружив исчезновение товарища, постоял минуту в нерешительности и сбежал. Через минут десять он вернулся уже без свертка, в который была упакована бомба. Федя, четко следуя инструкции, со своим снарядом занял позицию на углу дома.
   Ощущение нереальности совершаемого действия не покидало Петра. Молодые ребята-боевики, как и динамитные снаряды в их руках, казались не настоящими; само покушение представлялось глупой шуткой, представлением, балаганом. Разве могла эта нелепая, чуть ли не детская суета с бомбами, паролями, дешевым пафосом речей за ресторанным столиком, закончиться смертоубийством? Не могла, уверял себя Петр, не могла.
   О Феде Травкин не беспокоился. Он принял должные меры, чтобы удержать своего подшефного от участия в покушении. Если ситуация примет серьезный оборот, мальчишка-беспризорный передаст Прядову записку от Семенова: мол, участие в акции не принимать, бомбу утопить в реке, самому ехать к матери и сидеть тихо пару месяцев. В крайнем случае, Петр намеревался силой отобрать у Феди снаряд или еще как-либо помешать преступлению.
   До последней секунды Петр надеялся, что делать это не придется. Он смотрел на напряженные лица террористов, на фигуру немолодой дамы в белом платье на балконе дома N 7, на распахнутые ворота, на морды лошадей и не верил, что сейчас увидит смерть, убийство, преступление.
   Кони, между тем, звонко цокая копытами по булыжной мостовой, неслись через площадь. За экипажем в пролетке ехала пара агентов охраны.
   Травкин выхватил из кармана белый платок, стал обтирать лицо. Это был сигнал для беспризорника. Следуя плану, пацан подбежал к Федору, ткнул в руки сложенный вчетверо листок бумаги, буркнул в растерянное лицо: "велели передать". Прядов секунду смотрел на записку пустым взглядом, потом, не читая, ткнул в карман.
   "Блин.." -- выругался Петр и, расталкивая народ, бросился к Федору.
   --Ты шо охренел совсем, .-- полетело в спину. Конец фразы поглотил грохот взрыва. На секунду площадь замерла, затем вскипела криками, визгами, топотом сотен ног. Люди побежали. Кто-то подальше от опасности, кто-то поближе к трагедии. Увлекаемый толпой Петр очутился перед тем, что еще пару минут назад было каретой. Увидел террориста, бросившего бомбу. Парень лежал на мостовой. Вместо живота у него было кровавое месиво, истекавшее на камни мостовой красными потоками крови.
   "Господи, где Федя?" - спохватился Травкин. Знакомая фигура в плаще стремительно удалялась в сторону ближайшего переулка. Вот, горе луковое, чертыхнулся Петр и припустил следом.
   У Москва-реки, к которой выходил переулок, Федя с удивлением обнаружил, что лодочной станции нет в помине. Он взял много левее нужного места и теперь озирался в растерянности. Взъерошенные волосы, грязь на щеках, взгляд затравленного зайца, в руках, завернутый в газетную бумагу, перевязанный шнурком, пакет -- вид у Феди был очень подозрительный. К счастью, на пустынном берегу, заметить это было некому.
   Спрятавшись в тени старого дуба, Травкин наблюдал. Близоруко щурясь, Федя пытался высмотреть несуществующую лодочную станцию. Отчаявшись, он решил действовать самостоятельно: подошел к воде, размахнулся, спохватился и положил динамитный снаряд на дно рядом с берегом. Затем быстрым шагом, то и дело оглядываясь, направился искать извозчика.
   --Я уезжаю. Дайте счет, .-- едва переступив порог гостиницы, потребовал Прядов. Уплатив нужную сумму, он забрал вещи и перебрался в соседние дешевые номера. Там заказал у коридорного две бутылки водки и заперся в комнате.
   Минут через сорок Петр заглянул в заочную скважину. Федя лежал на полу, пьяно плакал и бубнил что-то невнятное. Брюки между ног темнели мокрым пятном. Герой-террорист со страху и переживаний, видимо, обмочился. Травкин выругался вполголоса и побрел в трактир. За соседним столом двое служащих обсуждали городские новости. Покушались на жандармского генерала, сказал невысокий толстяк, да неудачно. Легкая контузия. Зато конвой, добавил худой тип в серебренном пенсне, разорвало в клочья. Злодей тяжко ранен, помрет с часу на час.
   --Сволочи, -- закончилось обсуждение.
   --Они же для народа старались, - вмешался в разговор субтильный субъект справа, обсасывая куриную косточку.
   --Конвой разве не народ? Небось, служба - не сахар. А дети - сироты? А вдовы? Ну, не угодил генерал, стрельните мужика из пистолета. Что ж ради одного десятерых гробить?
   --Как десятерых? - поразился Петр.
   --Кучер в карете, -- пояснил первый мужчина, -- возница в пролетке, три сыщика, два городовых, трое прохожих. Всего десять жизней оборвалось. Сволочи, я ж говорю.
   Сволочи, согласился Травкин.
   Всю дорогу домой, приглядывая за сидящим в другом конце вагона Федей, он твердил, как заведенный: сволочи, сволочи. Десять человек ни за что положили.
   --Задание выполнено, -- доложил Травкин Надин. - А Прядов в порядке. Я его припугнул. Прислал записку якобы от жандармского офицера, ведущего следствие: мол, знаем о тебе все доподлинно, однако пока не трогаем. Раз не бросил бомбу, значит, на первый раз тебя прощаем. Наблюдать, однако, будем и меры примем соответствующие, если понадобится. Так что: сиди, Федя, тихо. Живи аккуратно. Не высовывайся. В контакты преступные не вступай. Лучше уматывай из города, да поступай учиться. И барышню свою чернявую не жалей. Жива, голубка. Вздравии пребывает. В чем сможешь убедиться при случае, о котором будешь извещен особо.
   --Поможет, думаешь? - покачала головой Надин.
   --Уверен. Он всю дорогу плакал. То ли от страха, что в дело смертное впутался; то ли от счастья, что жив остался. Он ведь последним стоял на пути у генерала и видел разорванных в клочья людей, видел товарища своего раненого. Впечатлений хватит надолго.
   --Слава Богу.
   --Чем дальше займемся? - неуемный Травкин снова рвался в бой.
   --Дальше, Петенька, займемся следующим, -- Надин рассказала про овраг, веревку на дне и странное соседство, в котором пребывали любовники Ирины-Инессы: кондитер Олег Евгеньевич Пушкарь и обыватель Фрол Васильевич Храпин.
   Петр почесал макушку.
   --Кого же они умыслили грабить? Не кондитера, надеюсь?
   Надин отрицательно покачала головой:
   --На мелочи они не размениваются. Зачем? На Монастырской много серьезных заведений.
   --Да, уж, хватает.
   --Мы с Ваней решили, что акцию планируют на ближайшие вторник, среду или четверг, под вечер.
   Петр изумленно заморгал глазами.
   --Откуда такая точность?
   --Суди сам, -- разгорячилась Надин, -- вечером банковая карета объезжает крупные конторы и собирает выручку. Стало быть, со временем определились. В отношении дня я рассудила так: наша барышня принимает любовников по строго графику. Понедельник и пятница - Лаубе. Вторник и четверг - Пушкарь. Среда и суббота - Храпин. Лаубе исключаем, он статья особая, стало быть, понедельник и пятница отпадают. В субботу банки не работают с инкассаторами. Остаются вторник, среда, пятница. Если предположение наше относительно Монастырской верно, то грабеж произойдет в "дежурство" Пушкаря, то есть во вторник или пятницу.
   --Логично, -- кивнул Травкин.
   --Проблема в одном, -- пожаловалась Надин. - Я не могу решить надо ли препятствовать преступлению. С одной стороны: не хочется быть предательницей по отношению к бывшим товарищам. С другой, жаль людей. Ты же видел, террористы не церемонятся, стреляют, бросают бомбы, не жалеют ни случайных прохожих, ни охрану.
   Травкин вдруг сорвался на крик:
   --Как вы смеете колебаться? Как можете выбирать? Ваш террор - грязь и низость. Бомбисты -- жалкие уроды, рабы идей и чужих мнений. Идеи можно обезвредить только идеями, сказал Бальзак. Но не кровью невинных жертв. Даже кровь виновных не способна вылечить общество. Да, стране нужна свобода и конституция, но убитым свобода и конституция ни к чему. В гробу, в сырой земле демократия без надобности.
   Надин поморщилась:
   --Павел Павлович того же мнения.
   --Значит, мы остановим преступников, -- решил Петр. - И я уже знаю как. Есть у меня знакомый пристав. Потолкую-ка я с ним.
   Пристав Уточкин Фрол Григорьевич -- немолод и хитер. Потому, слушая репортера, лишь хитро щурился. Врет Петька. Сочиняет. И водки не жалеет. Наливает стопку за стопкой до краев. И закуску подсовывает. И приговаривает ласково: угощайтесь, любезнейший. И улыбается приторно. Фрол Григорьевич пьет, закусывает, слушает хитрые речи и терпеливо ждет. Раз Петруха поляну накрыл, раз стелется да юлит, значит, надо ему что-то выведать, узнать, разнюхать, разведать. Петька шагу не ступит просто так. Все с расчетом да вывертом. За каждую выпитую рюмку, за каждый кусок съеденный, за каждую ассигнацию "подаренную детишкам на молочишко" требует Петька информацию. Когда очередной воровской притон брать будете? Где "малины" расположены? Сколько стоит подложный паспорт? Нынче репортер заинтересовался грабежами.
   --Как предотвратить преступление? - спросил с наивной рожей.
   --Ни как, -- ответил Фрол Григорьевич. -- Никто никогда низнает когда и где произойдет налет.
   А, кабы знали, тот час последовал новый вопрос. Засаду бы организовали, лениво сообщил пристав. И что засада, Петька опять щедрой рукой наполнил рюмку, может остановить преступление? Как когда, глубокомысленно заметил Уточкин.
   Ну, а если, Травкин мечтательно закатил глаза, у некого полицианта появилась бы возможность прославиться. Может быть даже медаль получить. И заодно с купцов-торгашей благодарность поиметь. Как тогда?
   --Ты, говори да не забывайся! - рассердился Уточкин. - Какая еще медаль и благодарность?
   Петр подался вперед:
   --Верный человечек шепнул: будет дело. И ты, Фрол Григорьевич, с того дела можешь отличиться. Мне известно, почти доподлинно, где и когда будет совершено ограбление.
   Уточкин кусок селедки на вилку поддевая, брови вопросительно поднял:
   --Отличиться, если без риска, всегда можно. А лезть на рожон -- ищи другого дурака.
   --Мне дураки ни к чему. Мне ты, Фрол Григорьевич, умный да хитрый, нужен.
   --Зачем? - сурово полюбопытствовал пристав.
   --Чтобы людей невинных от смерти уберечь и копейку-другую в карман положить.
   --Какую еще копейку?
   --Ты ведь поделишься с бедным репортером, тем, что купцы за охрану капиталов отвалят?
   --Поборами предлагаешь заняться? -хмыкнул Уточкин.
   --Мне, Фрол Григорьевич, без разницы, кто купит мою информацию. Мне главное репортаж написать и гешефт сделать. Не захочешь платить, другой найдется. Хоть бы дружбан твой, Маськин.
   --Я разве отказываюсь? - пошел на попятный полицейский.
   --А разве соглашаешься? - нажал Травкин.
   --Сколько же ты, шельма, желаешь?
   --А во сколько, вы, господин пристав, оцените бомбовое нападение?
   --Где? - уточнил Уточкин.
   --На Монастырской?
   Уточкин задумался. Монастырская - улица богатая. Дорогого стоит.
   В ближайший вторник Петр заглянул в кондитерскую Пушкаря. Заказал шашку кофе и эклеры. Устроился в углу, у окна, затеялся строчить описание будущего места событий.
   Хлопнула дверь, звякнул колокольчик, пожаловала компания гимназисток. За девчонками явились две пожилые дамы. Затем высокий господин в пенсне и старуха с внучкой. Наконец, в черном с алой отделкой, платье возникла Инесса. Петр наклонил голову пониже. Брюнеточка мазанула безразличным взглядом по публике в зале, отвернулась. Хороша, чертовка, невольно восхитился Травкин. Высокая грудь, стянутая корсетом, в трепетной волне вздохов-выдохов. Глаза с поволокой. Черные пышные волосы подняты в высокую прическу. Матовое лицо. Губы бутоном. Ладошки маленькие и белые. И ножки --загляденье.
   Лысый пожилой Пушкарь с маленькими глазками и приличных размеров брюхом, обслуживая очередного клиента, поглядывал на красавицу-любовницу, покрывался красными пятнами, облизывал губы, предвкушал. Наконец, освободившись, торопливо направился в подобное помещение. Инесса, шурша юбками, поспешила вслед. За прилавок встала некрасивая барышня в сером платье.
   --Простите, мадемуазель, -- обратился к ней господин в пенсне. - Кажется, месяца три назад я заказывал пирожные птифур. Исключительное лакомство. Нельзя ли попросить пару штук?
   --А на витрине они есть? - растерялась девушка.
   --Вы разве сами не видите?
   Под стеклом в разноцветье кремовых изысков красовалась полусотня всевозможных пирожных.
   --Я здесь недавно и еще плохо разбираюсь в ассортименте.
   --Может быть, кто-нибудь из коллег вам поможет?
   --В кондитерской только я да хозяин. Только он сейчас очень занят.
   --Жаль, -- резюмировал мужчина и с обиженным видом покинул заведение. Травкин, проводив полицейского агента насмешливым взглядом, хмыкнул.
   Нехитрый прием позволил, не задавая прямых вопросов, выяснить, что барышня в кондитерской служит недавно, усердия особого не проявляет, в деле не разбирается, потому, возможно, является пособницей злодеев.
   В общих чертах сценарий ограбления был Травкину ясен. Потому очередную пятницу он ожидал в нервозном нетерпении. День начался с нагоняя: главный редактор топал ногами, требовал новостей, обзывал репортеров лентяями и лежебоками.
   --Будут вам новости! - пообещал Травкин и, по последнему обыкновению, отправился бродить по Монастырской.
   В 17.40 барышня переступила порог кондитерской Пушкаря. Черная узкая юбка, белая блузка с воланами, на пышных волосах соломенная шляпка, украшенная цветами, в руках черный ридикюль. Привычный сценарий: перестрелка страстных взглядов, торопливый побег в подсобку. Петр допил кофе, покинул трактир, занял пост в заранее облюбованном месте.
   Спустя четверть часа, с Подъячей на Монастырскую свернула банковская карета. Часто, звонко, весело стучали копыта темно-гнедых коней, хороша была размашисто- четкая рысь. Кучер на седлах весело орал: "посторонись, зашибу!" Справа и слева у самых колес, приподнимаясь на седлах, такой же удалой рысью трусили казаки, шестеро молодых крепких парней с залихватски подкрученными усами.
   Петр нервно дернул шеей. Каким-то звериным чутьем он уловил: сейчас произойдет то, ради чего он третий день ошивался на Монастырской. Спокойствие богатой улицы истекало мгновениями. Краем глаза Петр уловил почти незаметное движение смутных теней и изумился обилию мужчин вокруг. Будто по мановению волшебной палочки Монастырская сменила декорации. Исчезли дамы, ребятня, пролетки. Тротуар заполонили крепкие, с решительными движениями господа с тростями, коренастые торговцы в разнос, широкоплечие чистильщики обуви, спортивного вида рабочие.
   --Посторонись, зашибу! - блажил истошно возница и хлестал коней плетью.
   Экипажи шарахались к краю мостовой, жались поближе к тротуару. И снова Петр с удивлением отмечал: на козлах молодые крепкие мужики. Все как один.
   Карета, описав дугу, направилась к зданию конторы купца Рупилова. И тут же наперерез выбежал человек. На полпути он размахнулся и швырнул под ноги коням что-то темное. Раздался взрыв и от земли взвился столб пламени. Еще не утих гул взрыва, когда, размахивая пистолетами, к руинам взорванной кареты, метнулось двое террористов. Несколькими минутам позже туда же свернул потрепанный экипаж, запряженный серым отменных статей жеребцом.
   Не обращая внимания на стоны метальщика, раненого собственным снарядом, и ржание, покалеченных лошадей, террорист распахнул дверцы кареты. Передал подоспевшему товарищу мешки с деньгами. Тот бросил их в пролетку. Затем террорист прицелился в раненого метальщика. Рука парня взметнулась в протестующем жесте и упала безжизненно. Стрелявший, а за ним и его товарищ, заскочили в экипаж. Через мгновение рысак рванул к Леонтьевскому переулку.
   Травкин стремглав бросился к заранее облюбованному месту на противоположной стороне улицы. Откуда заведение Пушкаря была видно, как на ладони.
   Экипаж с грабителями, подрагивая от скорости, как раз приближался к кондитерской. На углу возница придержал коней, давая возможность седокам выбросить на тротуар добычу. Которую, невесть откуда взявшаяся пара молодчиков в рабочих картузах, немедленно затащила в кондитерскую.
   Ключевой момент операции остался для преследователей незамеченным. С Монастырской площадка перед заведением Пушкаря не просматривалась. Между тем, мешки с деньгами -- главная улика -- же исчезали в недрах заросшего бурьяном пустыря. Скрылся и экипаж, уводя за собой полицейскую погоню.
   О дальнейших событиях Петр узнал от Ивана, Витька и пристава Уточкина. Мальчишки с высокого тополя наблюдали, как двое мужчин с мешками в руках выскочили со двора Пушкаря через заднюю калитку и стремглав побежали в сторону оврага. На противоположной стороне их поджидали сообщники. Передача денег заняла немного времени. Толстые веревки с одной стороны рва на другую были переброшены заранее, оставалось только, как следует закрепить добычу. Едва управившись, преступники разбрелись в разные стороны. Первая группа окружной тропой направилась в город, однако, не пройдя и ста шагов, была задержана полицией. Вторая, миновав пустырь, и двор Храпина, выскользнула на улицу, забралась в экипаж, запряженный белым с яблоками жеребцом, на котором брюнеточка обычно навещала своего любовника, и отбыла на конспиративную квартиру, где злоумышленники и были арестованы.
   О роли, которую сыграла в операции, Ирина-Инесса полиция так и не узнала. Захлебываясь от восторга, Иван рассказывал, как металась дамочка по адресам в поисках подельников. С каким растерянным лицом возвращалась домой. Как вздрогнула утром около булочной, услышав вопли мальчишек газетчиков:
   --Ограбление на Монастырской предотвращено. Пристав Уточкин раскрыл заговор. Полтора десятка арестованных злодеев дают показания. Жертв нет, погибли лишь кони.
   На следующий день, уставший от трудов праведных и свалившейся славы, Фрол Григорьевич отсчитывал Травкину сотенные ассигнации. Десять штук. По числу спасенных мешков. Щедрому жесту предшествовал отчаянный торг. Получив из первых рук информацию о сумме, на которую покушались злодеи, восемьсот тысяч рублей, Петр был тверд и непреклонен. Тысяча и ни копейки меньше, твердил как заведенный.
   --Побойся Бога, -- стонал пристав. Он полагал, пятьсот целковых - красная цена Пети Травкина.
   --Не злите меня, господин Уточкин, иначе я затею репортерское расследование и город узнает имя настоящего героя. -- Делиться славой приставу хотелось меньше чем деньгами. С тяжким вздохом он согласился. Тысяча, так тысяча.
   --Не мучайтесь, Фрол Григорьевич, -- пожалел бедолагу Петр. - Вы со всей Монастырской содрали мзду, я знаю. Сумма немалая. Не обеднеете.
   Уточкин, не поленился, обошел и крупные и малые заведения. Везде предложил помощь и покровительство.
   --На кого умыслили злодеи неведомо, -- скучая глазами, говорил очередному "клиенту". -- Но защита всякому нужна. Жаль, оклад невысок, а то бы я расстарался ради общей безопасности.
   Оценив ситуацию, купцы радужных купюр не пожалели. Только самые верные претенденты на экс -- толстосумы Рупилов и Ещенко, вручили по пять тысяч каждый.
   --Знаешь и молчи, -- благодушно велел пристав Петру. - Ребята мои жизнью рисковали.
   --Никто не пострадал?
   --Слава Господи, целы, соколики. Одному, правда, харю поцарапало, но это дело житейское, до свадьбы заживет.
   Фрол Григорьевич потянулся к бутылке, наполнил до краев рюмку, опрокинул в рот.
   --Умные черти, -- продолжил рассказ. - Ох, и умные.
   План ограбления был действительно хорош: первая группа "берет" деньги, незаметно передает второй и уводит погоню, если таковая случится, подальше от оврага. В случае задержания обвинить злоумышленников будет не в чем. Нет денег -- нет улик - стало быть, нет и преступления. И мало ли кто, кого, где видел.
   Тем же расчетом руководствовалась и вторая группы, в задачу которой входила доставка мешков к оврагу. Небольшая фора по времени позволяла сделать это, практически не рискуя. Дальше - тот же сюжет. Появись вдруг полиция, а предъявить то нечего. Нет денег -нет улик.
   И, наконец, главное: как бы ни "легла бы фишка" у второй группы, а преодолеть овраг полиции было не под силу. Спускаться-подниматься по крутым склонам или двинуться в обход кружным дальним путем значило угробить массу времени и потерять преступников из виду.
   --С оврагом они хорошо придумали. Пока бы мы на этой стороне искали, они давным-давно бы укатили с деньгами.
   --Раз господин Уточкин на страже порядка - честные граждане могут спать спокойно, -- процитировал собственную статью Петр.
   --Да уж, -- подтвердил пристав, -- мне краснеть не за что. Все устроил в лучшем виде. В карету манекен посадил. В мешки бумагу положил. В охрану бравых ребятишек поставил. И улицу, ты видел, контролировал.
   Видел, кивнул Травкин.
   --Самое трудное было улицу к нужному времени очистить, чтобы случайных жертв избежать. А уж остальное, мои ребята разыграли, как по нотам. Комар носа не подточит. И свидетели, и улики на лицо. Не отвертеться супостатам, сядут за решетку, как миленькие. Я рассчитал так: проверять, жив конвой или погиб террористам не с руки. Даже стрелять по казачкам, значит терять драгоценные минуты. Время на пятки наступает: успеть бы мешки погрузить, да убежать, до того как шум поднимется.
   --Правильно, -- одобрил Петр следственную разработку.
   --У кондитерской мои люди стояли, видели: едва Храпин со своей кралей в подсобке заперся, помощница его посетителей выставила, табличку на стекло повесила "заведение не работает" и дверь на задний двор отворила. Тут и карета примчалась, мешки с деньгами на тротуар полетели, двое шустрячков с этими мешками через кондитерскую к оврагу побежали. Переправили деньги и окольными тропками стали в город пробираться. Тут мы их и сцапали. Здравствуйте, господа хорошие, спрашиваем, не вы ли злодеи-грабители Рупиловскую контору обчистили? Они: знать ничего не знаем, нет при нас ни каких денег! А мы: извольте отправиться в лабораторию. Мешки помечены особым составом, у кого найдутся следы - тот и есть вор. Так же и с первой группой разобрались. Дали покататься по городу, а потом отвезли в лабораторию на проверку.
   --Что же мешки в правду мечены были?
   --А как же. Мы теперь по науке работаем, не как прежде. Одно плохо, --Уточкин тяжко вздохнул.
   --Что же? -сделал Петр наивное лицо.
   --Не удалось задержать любовницу кондитера и подружку Храпина. А хотелось бы. Наверняка, барышни причастны. Одна отвлекла Пушкаря, чтобы сообщница смогла в нужный момент открыть заднюю калитку. Другая прислала Хранину записку, в которой назначила свидание в гостинице. Он прождал ее три часа, а эта стерва так и не явилась.
   --Ну, и дела, -- изобразил удивление Петр. Ушлый пристав Уточкин так и не узнал, что Пушкаря и Храпина ублажала одна и та же особа. - Кстати, Фрол Григорьевич про человечка одного, не расскажите ли чего забавного?
   --Какого еще человечка? - насторожился пристав.
   --Лаубе Борис Михайлович. Чиновник по особым поручениям при городской управе, -- доложил Петр.
   Фрол Григорьевич посуровел:
   --Тебе к чему?
   --Да так, -- Травкин в легкой задумчивости покрутил в руках сторублевую бумажку. Меньше предлагать разбогатевшему приставу не имело смысла.
   --Столичная штучка. Здесь в командировке. Учит наших оболтусов вести учет политически неблагонадежных, -- таясь, прошептал Уточкин. - Карточки вводит. Красные на эсеров, зеленые на анархистов и т. д.
   --Понятно, -- понимающе протянул Травкин. Увлечение брюнеточки рядовым чиновником обрело, наконец, должное объяснение.
   ...Империя вновь гудела от слухов. "Ведомости" напечатали новую статью анонима: "Хождение в террор. Покушение".
   "К боевикам попал я случайно, -- писал автор. - По рекомендации адвоката Рублева. Он -- дурак? провокатор? -- таскается повсюду, болтает разные глупости. Я "клюнул" на следующую фразу:
   --Был на явочной квартире боевиков. Ничего интересного.
   У меня оборвалось сердце: он был, а я -- нет!
   --Говори адрес!
   И вот я у заветного порога. Если честно, волнуюсь, курю, думаю: может не лезть на рожон, не дразнить чертей?
   Эх, пропади все пропадом. Догорела сигарета. С последним дымком испарилось благоразумие. В голове мысли в слова складываются, в будущий репортаж. В душе - азарт. Нервы напряжены.
   Звоню в нужный номер. Жду. Дверь отворяет женщина. Невысокая. Некрасивая. В руках помятая тетрадь, на унылой физиономии - равнодушие.
   Прохожу вглубь коридора. В приемной несколько человек. Дама роняет: ожидайте очереди и уходит. Я оглядываюсь. За круглым столом мрачный тип листает журнал. На диване двое тихо болтают. Конечно, же о героической гибели. У окна на стуле томится скукой барышня. Рядом студент в потертых брюках. Минут через двадцать из-за закрытой занавеской дверь, появляется щеголеватый господин и зовет: следующий.
   С криком: я -- пытаюсь обойти студента. Не тут-то было. Господин наводит порядок и мне приходится еще битый час провести в ожидании. Наконец, попадаю в вожделенную комнату. Действительно, ничего интересного. Скромный интерьер, усталое напряжение комиссии, дурацкая игра в вопросы и ответы.
   --Что вам угодно, товарищ?
   Я кратко излагаю: желаю служить делу революции, готов проявить себя в боевом деле, жизнь не пожалею ради свободы и народа.
   Комиссия оживает. Я правильно сформулировал главную партийную установку.
   --Фамилия, имя, отчество, вероисповедание, образование, сословие...
   Вру напропалую, стараясь не попасться на мелочах.
   --Мы наведем справки, -- обещают мне и велят пока походить на занятия экономического кружка.
   Через месяц вранье мое не раскрыто. Каждый раз, придя на занятия, я жду разоблачения и каждый раз убеждаюсь, что проникнуть в организацию и сделать в ней карьеру может любой прохиндей, вроде меня. Я стараюсь быть на виду, бросаю меткие реплики, демонстрирую преданность и время от времени напоминаю, что мечтаю о терроре. Мне отвечают уклончиво. Я настаиваю. Убеждаю. Грожу сменить партию.
   --Мне все равно, под какими знаменами идти на смерть, главное покарать деспотию.
   Смешно, но именно отсутствие политических взглядов решает мою судьбу. До того я выглядел "больно умным", не таким как следует быть боевику. Не в обиду сказано, в большинстве своем террористы -- люди недалекие слабые и к насилию приходят из-за невозможности примириться с пресной суровой реальностью и не желанием преодолевать трудности бытия.
   Но оставим отстраненные материи. Вернемся к моему героическому предприятию. Потолковав по душам, мне предлагают перейти на нелегальное положение и принять участие в покушении на господина О-ва. Я соглашаюсь немедленно, с энтузиазмом и вскоре оказываюсь в большом городе.
   Слава богу, я не один. Иначе, бедный господин О-в был бы непременно убит. Под опекой же нашей группы мужик протянет до ста лет ибо то, чем мы занимаемся можно назвать по-всякому. Глупость и махровый дилетантизм подходит больше всего. Мне стыдно за беспросветную наивность моих товарищей. Мне противна наглая самоуверенность нашего Руководителя.
   Мы - провинциалы, в большом городе впервые, потому путаемся в улицах и названиях, растерянно озираемся по сторонам, не знаем очевидных вещей. Где, например, проживает господин О-в? Что бы узнать это, по гениальной идее нашего Руководителя, мы, забравшись на городскую колокольню, расспрашиваем сторожа о местных достопримечательностях. Сторож старый, не очень трезвый, но и ему настойчивые вопросы о жизни и привычках высших сановников кажутся странными. Старик охотно бы промолчал, но боится. Нас трое, мы моложе, сильнее, на колокольне больше никого нет. С тяжким вздохом, будто нарушая военную присягу, дед указывает дом, в котором обитает О-в.
   Не удивлюсь, если сразу после нашего разговора он побежит к полицейскому приставу докладывать о подозрительных личностях, собирающих столь важную информацию.
   Итак, адрес у нас есть, теперь предстоит установить выезды О-ва. Новое указание Руководителя: двое боевиков становятся извозчиками, двое торговцами в разнос. То, что мы не умеем обращаться с лошадьми и торговать, руководителя не смущает, категоричным тоном он раздает указания и деньги.
   Мой подельщик, Михаил, пытается по мере сил и возможностей выполнить революционную задачу. Он из небогатой разночинной семьи. Родился в губернском городе, год учился в университете, репортерствовал, репетиторствовал, был писарем. Романтик и трагик по натуре. Мечтает героически умереть. Лошадь для него даже не проза жизни, а скорее изнанка бытия. Однако ничего не попишешь. Надо! Миша познакомился на улице с извозчиком, наврал с три короба, попросил помощи. Дядя напару с приятелем "впарил" Мише полудохлую кобылу и развалюху-рыдван. За сто целковых.
   Я не поленился, справился о ценах. Миша переплатил вдвое. Ладно денег у Руководителя достаточно. Но неужели извозчики, люди зависимые от полиции, не донесут, что некто, не имеющий малейшего представления об извозчичьем деле платит немереные деньжищи за клячу и рыдван, и собирается работать в городе, в котором совершенно не ориентируется?
   Кстати, извозчики сдают специальный экзамен на знание города и тогда получают номера и разрешение. Мише и второму боевику - возчику, Алексею, документы купили. В дальнейшем это привело к множеству проблем. Пассажиры, недовольные тем, что их доставили не куда следует, писали жалобы, ругались, отказывались платить, затевали драки.
   Но и это еще не все. Жить ребятам приходится на постоялом дворе. Грязь, смрад, пьянство, мат. Через неделю Миша - натура тонкая -- перебрался на частную квартиру и нанял босяка смотреть за лошадью. Алексей, остался с народом, но знакомств ни с кем не свел, даже кушать ходит в дальний трактир.
   У нас - лотошников тоже чудеса в решете. Я продаю сигареты. Мой напарник, Василий, сладости. К немалому удивлению нам никто не мешает. Прочие торговцы - просто сущие ангелы -- охотно потеснились на доходной центральной улице. позабыв о конкуренции. Пристав тоже - душка -- не тревожит нас ежедневными поборами. Так же как и местная шпана.
   Наш Руководитель -- мужчина видный, элегантный -- изображает барина- англичанина. С единственной в группе женщиной, немолодой, вечно печальной Марией, он снимает квартиру у хозяйки в хорошем доме. Мария редко улыбается, большей частью молчит и, судя по выражению глаз, постоянно думает о скорой мученической кончине. И при этом рассказывает хозяйке и соседям, что живет на содержании, а прежде была певицей в варьете!
   Так идет подготовка к покушению. Группа наблюдает за О-вым. Я наблюдал за группой.
   Мария -- химик. Ее задача - приготовить бомбы. Принимает участие во втором покушении. Предыдущее, для ее коллеги, и, кажется, любовника, закончилось трагически. Потому мысли о смерти Марту не оставляют. Она -- фанатичка и немного не в себе. Впрочем, в группе все со странностями. Василию семнадцать лет. Он кашляет кровью и, по мнению врачей, протянет максимум год. У парня идея-фикс: не мучиться, а умереть геройски мгновенной смертью. Милый приятный двадцатилетний юноша Миша дико необразован, до неприличия наивен и может часами рассказывать, как гордо и уверенно будет держаться на суде, как пойдет на казнь, как посмотрит в глаза палачу. Его мечта - быть повешенным. Алексей -- хитрован, себе на уме, правдами и неправдами выманивает из Руководителя деньги. При явно развитой житейской хватке, он крайне нервозен, даже экзальтирован - плачет над книгами и в кинематографе. Вот Руководитель - это, скажу вам тип! Во-первых: барин до мозга костей. Костюм, жесты, повадки -- все отменного качества, все с претензией. Во-вторых: особая манера поведения, подавляющая собеседника и возвышающая одновременно.
   Два раза в неделю каждый участник группы встречается с Руководителем, докладывает о результатах наблюдения. И каждая встреча -- событие. Каждая -- потрясение. Даже я, невзирая на хронический скепсис и полную аполитичность, чувствую неудержимые позывы к борьбе. Поэтому подозрения мои относительно внушения крепнут день ото дня. Жаль, нет возможности проконсультироваться у специалистов. Возможно, они бы объяснили восторженное отношение к смерти, замыкание жизненных интересов, механистичное суждение сознания какой-либо иной причиной. Мне же видится одно: подавленная воля; предрасположенность к подчинению. Все разговоры в группе только о терроре и смерти.
   --Вот победит наше святое дело, -- мечтает Мария, -- народ получит свободу, вздохнет с облегчением.
   --Как народ получит свободу? - спрашиваю я с наивными интонациями.
   --Получит...-- не вдаваясь в тонкости, обещает барышня.
   Процесс обретения свободы она представляет как раздачу подарков. Добрый революционный Дед Мороз обойдет каждого сирого и убогого и каждому вручит порцию свободы.
   --Что такое для тебя свобода? - не унимаюсь я.
   --Свобода -- это праздник справедливости и равенства.
   От патетики меня тошнит. Я замолкаю и ловлю на себе подозрительные взгляды Руководителя. Моя независимость, на фоне покорности других боевиков, раздражает и настораживает его.
   Иногда я устраиваю бунт - угрожаю взять пистолет и по собственному усмотрению найти жертву. Меня ругают, призывают к партийной дисциплине, стыдят за анархические взгляды. Не понятно, почему индивидуальный террор вреден партии. Не понятно, почему централизованный террор носит исключительно выборочный характер. Нами получен приказ, убить О-ва. Другие кандидатуры исключены. Строго и категорично.
   Мы ведем наблюдение за О-вым больше месяца. Результатов практически нет. Зато в поле зрения попал генерал З-ко. Его ликвидировать очень просто. Руководитель, испросив санкцию у ЦК, получает отказ. Почему, в сотый раз задаюсь я вопросом. Какая разница кого убивать? Лишь бы у политической фигуры был вес. Но нет, одному человеку объявлен приговор, другому -- амнистия. Из каких соображений, хочется знать? По какой причине?
   Ладно, оставим острые темы. Вернемся к нашим баранам.
   Как стадо баранов мы топчемся на площади перед домом О-ва. Извозчики, бросив лошадей, на соседних улицах, уже открыто кружат около особняка. Мы -лоточники предлагаем товар едва не у подъезда. Тем не менее, выезды не установлены. Операция под угрозой срыва. Руководитель принимает решение: усилить группу и отправляется в тур по краям и весям бескрайней Российской империи, однако через три недели возвращается ни с чем. К собственному счастью, большая часть потенциальных героев, в последнюю минуту успевают одуматься и предпочитают жизнь нелепой и дурацкой смерти.
   Пока начальства нет, мы коротаем дни за картами и водкой. На улице льет дождь, вести наблюдение невозможно. Мы сидим в тепле и режемся в карты. На столе водка, колбаса, калач, масло, шоколадные конфеты. Денег хватает и на жизнь, и на игру. На легальном положении нам пришлось бы вкалывать, чтобы обеспечить такое существование. На нелегальном можно пользоваться дармовщиной. Достаточно сочинить доклад о проведенной работе и в убедительной форме изложить его Руководителю, чтобы твою работу сочли достаточной. У меня с фантазией порядок, вру я убедительно и красиво, наполняя рассказ множеством конкретных деталей.
   Миша и Василий, напротив, стараются по-настоящему и даже соревнуются, кто вернее угадает маршрут О-ва. Оно и понятно. Ребята - конкуренты и постоянно ругаются, оспаривая друг у друга право пойти первым номером. Руководитель слушает словесные баталии, молча. Он пока размышляет, кто из пацанов станет "героем" и попадет в историю и на тот свет. Выбор не прост. Василий слабеет день ото дня, но от того решимость его совершить подвиг только крепнет. У Михаила напротив, физической энергии достаточно, зато духовной явный дефицит. Тем ни менее, первым назначают именно его. Это правильно. Вася еле волочит ноги, от волнения кашляет и задыхается. Он ненадежен. Потому на верную смерть отправляется здоровый и крепкий юноша Миша.
   Назначена дата, условлен порядок покушения, розданы инструкции.
   Полагаю, во избежание неожиданностей, паспорта у номеров первого и второго отобраны. Вернее вместе с вещами паспорта сданы в камеру хранения на вокзале. Ключи у руководства. Без документов ребята не могут убежать, если и захотят. Они не хотят. Шатаются ночь напролет по улицам, ждут рассвета. Оба в невероятном возбуждении. Мне, Фоме неверующему, кажется, не обошлось без наркотиков.
   Встречаемся в нужном месте. Руководитель проверяет нашу готовность и уходит восвояси. Он участие в покушении не принимает. Его задача организовать процесс и только.
   Что ж, у теоретиков чистые руки -- они не убивают. У исполнителей чистая совесть - они исполняют приказ. Разделение труда, специализация - последнее писк террористической моды. Следуя которой ребята из моей группы гибнут сами. И сеют вокруг смерть.
   Карета О-ва тронулась. Миша бросился под ноги лошадям с бомбой в руках. Увы, запал не сработал. И вместо пожилого вороватого чиновника на тот свет отправился юный глупый Миша. Круглое копыто упало на его висок и пробило череп. Мгновением над площадью висела гулкая тишина, потом раздались свистки городовых и крики прохожих. Вокруг трупа 20-летнего мальчишки и кареты с плачущим от потрясения возницей собралась толпа. О-в держась за сердце шептал слова молитвы, благодарил Всевышнего за спасение. С просветленным от счастья лицом к нему пробился Вася, закричал в лицо: "Да здравствует, революция!", закашлялся и уронил бомбу себе под ноги. Грянул взрыв. Когда рассеялся дым, на булыжной мостовой лежало пятнадцать мертвых тел. Случайные прохожие, пристав, жандарм, Миша, Вася. Вернее то, что от него осталось. Как парень и мечтал, смерть его была быстрой. Жаль, бессмысленной. О-в остался цел и оказался даже не ранен.
   В то краткое мгновение, когда Михаил уже погиб, а Василий только готовился провозгласить славу революции, Алексей, аккуратно положил свой снаряд на тротуар и медленно двинулся вглубь улицы. Через несколько минут он ускорил шаг, затем побежал и громко, надрывно, с какой-то истеричной дикостью, засмеялся. Похоже, парень тронулся умом. Увиденное располагало к тому. Мишина проломленная голова, Васино ошеломленное в преддверии смерти лицо -- потрясли бы кого угодно. Больше я Алексея никогда не видел.
   Свой снаряд я вернул Марии. Разряжая заряд, она по неосторожности разбила стеклянную капсулу. От взрыва погибла хозяйкина кухарка и сама Мария.
   Мы с Руководителем спешным порядком бежим из города. В поезде говорят только о покушении. Кто восторгаются мужеством террористов, кто жалеет убитых, кто ругает власть. Я пью водку, гляжу в окно, матерюсь беззвучно. Сволочи, гады, ублюдки. Сколько людей загубили. Креста на них нет..."
   ...--Петенька, -- сказала Надин серьезно, -- попомни мое слово, быть тебе писателем. Не статья - чудо. Я в восторге.
   --Спасибо, на добром слове, -- кивнул Травкин.
   --Представляю, что делается в ЦК. Переполошились, небось, думают, кто сдает газетчикам информацию.
   --Вас не заподозрят?
   --Нет, -- отмахнулась Надин. - Моя преданность партии никогда не подвергалась сомнению. Единственно, в чем меня упрекали - это дружба с Люборецким. Но сим грешат, многие революционеры.
   --Кстати, как там Оля?
   --Нормально. Революцией, кажется, переболела. Теперь хочет осенью в Москву ехать, устраиваться в театр. Еще замуж собралась, глупая девчонка.
   --В семнадцать все ищут себя, -- напомнил Петр. - От этого никуда не деться.
   --Пусть ищет на здоровье, лишь бы была жива и здорова.
   --Забыл вам рассказать, -- встрепенулся Травкин. - Я снова написал Феде Прядову от имени следователя, рассказал в общих чертах, чем занимается его пассия. Даже предложил устроить встречу. К моему удивлению, парень отказался и довольно категорично. Так что, Федю тоже можно считать излечившимся от революции.
   --Значит, две души мы уже спасли, -- Надин довольно улыбнулась.
   --Три, -- исправил Петр и смущенно покраснел.
   --То есть?
   --Помните, -- начал Травкин, -- я говорил об одной барышне. Тане...
   --Да. Ты еще фамилию ее не знал.
   --Теперь знаю. Ее фамилия Травкина. Татьяна Травкина.
   Надин всплеснула руками:
   --Ты женился? И скрываешь, негодник? Ну ка выкладывай, немедленно.
   Раз в месяц кружковцы устраивали вечеринку. Собирали в складчину стол, танцевали. Польки сменяли вальсы. На вертящемся табурете у фортепиано чередовались музыканты. Травкин сидел в углу, с завистью смотрел, как ловкие пальцы перебегают по черно-белым клавишам, грустил. Нет, тосковал отчаянно. Среди ребят и особенно девушек из "приличных" семей он -- сын рабочего -- во всем видел пренебрежение, насмешку, снисхождение к своей простоте и невоспитанности. Сегодня, Петр ощущал себя особенно не в своей тарелке.
   Он отсидел для приличия час с небольшим и тихонько выскользнул в коридор, собираясь незаметно ретироваться. Хлопнула дверь, из-за бархатных занавесей показалась разгоряченное девичье лицо. Сероглазая стройная барышня Таня, которую, как предполагала Надин, готовили к террорной деятельности, спросила:
   --Куда, вы, Петр? Еще совсем рано.
   --Пора, -- буркнул Травкин.
   --Тогда и я пойду, -- девушка протянула руку за шляпкой. - Проводите меня? Хорошо?
   Конечно, кивнул Петр, радуясь нежданной удаче: кто ж откажется проводить такую симпатичную девушку. Однако, дело не заладилось сразу. Спускались по лестнице, Травкин судорожно придумывал, что бы такого сказать, чтобы произвести на Таню хорошее впечатление. Не придумав ничего путное или даже мало-мальски годное для пустого трепа, Травкин загрустил. Когда молчание обрело совсем уж мрачные тона, Петя, распаляя себя, решил: "Какого черта я должен развлекать эту фифу? Не буду!"
   В безмолвии миновали Садовую, словно набрав в рот воды, свернули на проспект. Наконец, Петр признался:
   --Что-то я сегодня не в ударе.
   --Да, -- легко согласилась Таня и улыбнулась ободряюще.
   Дикарь, неотесанный дурак, ругал себя Петр. "Другой на моем месте, воспользовался бы моментом, -- теплый ласковый летний вечер навевал лирическое настроение, -- другой бы подхватил барышню под ручку, наболтал галантных глупостей, другому, глядишь, и обломилось бы, от барской изнеженной красы".
   Дикарь, неотесанный дурак, ругал себя Петр. "Другой бы воспользовался, а я не могу, -- оправдывал свою неловкость. -- Не знаю, что сказать. Не знаю, чем удивить. Она умная, по-французски знает, на фортепиано играет. А я что? Репортеришко".
   Давила Петю Травкина, гнула в бараний рог древняя как мир истина: каждому свое. Ему, простому парню из простой рабочей семьи положены женщины простые. Умные симпатичные барышни с белями нежными шейками и узкими ладошками не про его честь.
   Едва Травкин пришел к этому горькому выводу, Таня повернула к нему лицо и сказала:
   --Петр, извините, я люблю вас.
   --Что? - не поверил он своим ушам.
   --Я люблю вас и хочу, чтобы вы знали. Мы никогда больше не увидимся, потому мне не стыдно и не страшно объясниться. Прощайте.
   Каблучки зацокали по булыжнику. Стройный силуэт стремительно поплыл в темноту.
   Петя тряхнул русым чубом и припустил вдогонку.
   --Почему же мы больше не увидимся? - спросил недовольно.
   --Потому, что я иду на дело, -- прошептала Таня. - Потому, что погибну за свободу. Очень скоро погибну. - В голосе ни нарочитости, ни пафоса, сплошное спокойствие и уверенность. - Прощайте, Петенька, прощайте, милый мой. - Тонкие ладошки легли Петру на грудь, мягкие губы ласково тронули его губы. - Прощайте.
   Снова зацокали каблуки по булыжнику, снова стройный силуэт поплыл в темноту.
   Мгновение Петр переваривал информацию. Мгновение примерял к себе чужую любовь. Примирялся с мыслью, что, наконец, слава Богу, единственная, желанная, неповторимая нашла его. Что она такая, как он хотел, как мечтал, как грезил бессонными ночами. Нет, не такая, в тысячу раз лучше.
   --Таня! - сотряс темную улицу грозный вопль. Семимильными шагами Травкин помчался за барышней. Догнал, загородил дорогу, ухватил за руки:
   --Скажи еще раз, -- попросил, сдерживая дыхание.
   Ни протестуя, ни вырывая ладони, Таня повторила:
   --Я люблю тебя.
   Петр протестующе замотал головой. Простые слова не укладывались в сознании. В чертовом бездонном сознании вмещалась бездна нужного и лишнего, тьма хорошего и плохого, куча разного и всякого, и только для трех простых слов не находилось места.
   Вечностью протянулось мгновение-недоумение. Мигом единым взорвалось прозрение. И в миллиардный раз свершилось неизбежное. Простенькие слова влезли, втиснулись в сознание, в душу, развернулись хозяйски, повели правеж: нужное и лишнее -- вон! Плохое и хорошее - взашей! К чертовой бабушке всякое и разное. Отныне, присно и вовеки веков власть принадлежит "Я тебя люблю". Других кандидатур нет и быть не может. Не успел Петя Травкин моргнуть глазом, как три простых слова проглотили его с потрохами. Был Петя и не стало. Думал: циник, прагматик, рационал. Оказалось: влюбленный идиот.
   А как иначе? Всю сознательную жизнь он мечтал о такой Тане. Ясноокой, умной, славной. Всю сознательную жизнь его воротило от других. Всю сознательную жизнь к другим толкало лишь естество. Глупое, жадное, неразборчивое, мужское хватало, что ни попадя. Тыкалось, куда придется. Изливалось облегчением, удовлетворяя инстинкт, но не душу.
   Теперь душа-душенька праздновала победу, ликовала, орала от восторга, блажила истошно: мечтал - получи. Протяни руки, хватай, держи, не отпускай. Не слушай глупые речи, не вникай в бредовые мысли, знай свое: хватай и держи. Мало ли, как жизнь повернется, все равно: держи, не отдавай. Как бы ни было: силой, хитростью, лаской не отдавай никому эту ясноокую девочку.
   Петр вздохнул глубоко и освобожденно, сжал сильнее тонкие Танины ладони:
   --Я всегда мечтал...однажды... прекрасная девушка, положит руки мне на грудь и скажет: "Я тебя люблю". Я посмотрю ей в глаза, и отвечу: "Я тебя тоже люблю".
   --Полчаса назад ты не любил меня.
   --Любил, хоть и не догадывался, что это ты.
   --С этими словами к тебе могла подойти любая.
   --С этими словами ко мне могла подойти только ты. Я звал тебя, ты откликнулась на мой зов. Я говорю тебе и только тебе: "Я тебя люблю".
   Таня улыбнулась грустно.
   --Спасибо, Петенька, и прощай.
   --Что?! - взревел Травкин. - Спасибо?! Прощай?! Ты никуда не пойдешь! Никогда не погибнешь! Ничего не сделаешь без моего согласия и позволения! Ты моя! Об остальном - забудь!
   Рокот восклицательных знаков споткнулся о ледяное спокойствие.
   --Пойду. Сделаю. Погибну. Я должна.
   Петр вскипел:
   --Если ты меня любишь, то должна только мне. Мне, нашему счастью, нашим будущим детям. Иначе, ты врешь и не любишь. Иначе, слова твои -- низкая издевка и подлость.
   Таня возразила:
   --Есть вещи выше личного счастья. Свобода, равенство, братство. Есть высший долг - долг перед Отчизной и народом.
   --Нет, -- взвился Петр. - Ничего этого нет. Есть ты и я. Больше на всем свете нет ничего. Позже появятся наши дети и станут важнее нас. До того, только ты и я. Я и ты. И ничего больше. Поняла?
   Поняла, не поняла, значения не имело. Возражения утонули в поцелуях.
   Петр с голодной страстью впился Тане в губы. Он словно пытался выпить ее дыхание до дна, до последней капли вместе с шальными идеями и бредовыми замыслами. Теряя голову от вкуса губ, от близости и податливых нежных изгибов, он шарил здоровенными ладонями по гладкому шелку блузки, пробирался к голой нежной коже. Пользуясь темнотой и отсутствием прохожих, целовал грудь, плечи, шею. Он готов был растерзать эту девочку, разорвать на мельчайшие кусочки, на крохотные малюсенькие Танечки. Он хотел ее, желал, жаждал. Но...
   --Не надо, -- прошептала Таня, пресекая его смелость. - Мне неловко. У меня все в первый раз.
   Иго--го--го...чуть не заржал по лошадиному Петр. От нового восторга, от переполнявшего сердце неудержимого бурного восторга, хотелось брыкать ногами и орать истошным ором. Ясноокая, умненькая, славненькая, была чистой и целомудренной. Ее не касалась рука мужчины. Ему судилось быть ее первым. И единственным, не сомневался Петр.
   --Таня...Танечка...
   Как прекрасно мир умещался в ее имя. Какой чудесной музыкой звучал. Какой нежностью полнился.
   --Танечка...
   --Танюшенька...
   --Петя...
   Еще один мир равнялся имени. И звучал еще чудеснее. И трепетал от нежности.
   --Мне пора домой...
   --Да, да...Еще немного...
   Снова поцелуи. Блузка расстегнута. В голове от вожделения пожар. И поперек желания приказ: нельзя, не спеши, терпи, сумасшедший. И, словно мороженое на солнце, тающая в мужской страсти девичья воля.
   --Пойдем ко мне. У меня никого нет. Я живу одна, -- сияют шальным колдовским блеском глазищи, тянет тонкая рука, зовут горячие слова.
   --Нет, -- отказывается Петр мужественно. - Завтра утром мы повенчаемся и тогда...
   Господи, несколько часов назад он был поборником свободы и независимости. Несколько часов назад он был почти атеистом. Сейчас рабски мечтал об узах и таинстве. Он думал: его любовь должна быть законной и священной. Его любви положено золотое обручальное кольцо и клятва перед алтарем. И фата, символизирующая чистоту и непорочность. И белая чистая постель. И радостные глаза мамы и сестер. И смешное "горько" и сладкое предвкушение.
   --Нет, моя хорошая, -- отказался Петр. -Нет.
   Ласковые губы щекочут ему шею, нежные ладошки гладят плечи, вплотную, грудь в грудь, вдох в вдох, мягкое льнущее требующее.
   --Петя...
   --Нет, нет.
   Девочка проснулась. Своей страстью он разбудил в девочке желание, растревожил женскую суть. То ли еще будет, обещает себе и Тане Петр. То ли еще будет.
   --И забудь о терроре. Я - твой долг. Я твоя свобода, равенство и братство. Я и только я. Поняла?
   Проснувшаяся, разбуженная, растревоженная, от того слабая и подчиненная, новым тоном Таня шепчет.
   --Поняла. Ты -- моя свобода, равенство и братство. Ты и только ты.
   Прошлым летом пароход, на котором путешествовали Танины родители напоролся на мель, треснул и раскололся на две части. Все пассажиры погибли. Едва оправившись от шока, Таня с бабушкой узнали, что денег нет. Банк, в котором хранились семейные сбережения, лопнул. Жить не на что. Надо было решать, что делать: продавать вещи, брать на постой квартирантов или идти работать. Как девушка современная, и эмансипированная, Таня выбрала третий вариант и устроилась конторщицей в крупную торговую компанию.
   --Восемнадцать лет? - переспросил управляющий, сокрушенно качая головой. - Совсем юная барышня.
   На этом отеческая забота закончилась, и начались охотничьи забавы. Начальник зазывал Таню в кабинет, распускал руки, предлагал подарки. Через месяц он заявил: либо Таня становится его любовницей, либо может быть свободна. Похожим образом повел себя и новый шеф. За Таню некому было вступиться, у нее не было отца, брата, мужа. Она казалась легкой добычей. И, вероятно, в конце концов, стала бы ею, если бы бабушка не слегла.
   Понадобился постоянный уход, Таня уволилась, нашла частные уроки. Мокрые ботинки, наглые хозяйские руки в темных прихожих, запах лекарств и скорой смерти в квартире. Будущее представлялось чередой серых угрюмых дней, без перспективы, цели, смысла. Что меня ждет впереди, думала Таня? Похороны, одиночество, следующие гнусные предложения, замужество? Скука смертная. Не лучше ли уйти из жизни, громко хлопнув напоследок дверью?
   Похоронив три недели назад единственного близкого человека, она согласилась принять участие в террористическом акте.
   Семенов сказал:
   -- Вы слишком высоки для плоской реальности. Ваше предназначение подвиг.
   Пока в плоской реальности была бабушка, Таня не имела права на смерть. Когда бабушка ушла, причин мириться с убогой жизнью, не осталось. Нельзя ведь считать весомой причиной чувство к человеку, который не обращает на тебя внимание?
   Нельзя, конечно. Потому, коль завтра в смерть, сегодня, облегчая душу, с губ сорвалось признание. Затем нежданно-негаданно свершилась эта ночь, полная нежности и вышло указание: "Забудь о терроре. Я - твой долг. Я твоя свобода, равенство и братство. Я и только я. Поняла?" Поняла. Ночь истаяла в предрассветной дымке, унесла с собой обреченность и боль. Утро Таня встречала уже не в ожидании смерти, а в преддверии свадьбы.
   Травкин появился дома на рассвете и сразу разбудил мать.
   --Мамочка, я женюсь.
   Женщина удивленно воззрилась на сына. Уходил туча-тучей, вернулся как розовое сияющее облачко.
   --Мамочка, она такая....такая...
   Если слов не хватает, значит, хорошая.
   --Ее Таней зовут.
   --Чудесное имя. Только где ж ты ее нашел?
   Петр чуть не ответил: в революционном кружке, но вовремя спохватился. Матери это знать не зачем.
   --Нашел, это главное.
   --Ложись спать, жених. Утро вечера мудренее.
   Однако сон не шел. Сердце ела тревога: "Вдруг пока я сплю, Таня убежит в свой проклятый террор? Вдруг уведут ее злые люди?"
   На ходу застегивая рубаху, бросился Петр к Таниному дому. Пристал к дворнику:
   --Барышня из двенадцатого номера дома? Никуда не выходила?
   --Дома, -- отмахнулся дворник с усмешкой. Эк, разобрало парня. Только проводил барышню и сразу же снова прибежал назад. Малохольный.
   --Точно дома? Точно не выходила?
   --Точно, точно.
   --Я тут посижу, -- Петр кивнул на лавочку во дворе. Нарушая правило, дворник благодушно позволил:
   --Сиди.
   Верным псом сидит Петр Травкин, с умилением взирает на окна двенадцатой квартиры, стережет милую-любимую.
   Утром соседская кухарка позвонила Тане в дверь, игриво подмигнула:
   --Вас, барышня, во дворе молодой человек дожидаются.
   Таня, птицей белой, в рубашке ночной, в капотике кружевном на балкон выскочила, рукой замахала, поднимайся, Петечка. Потом быстрый взгляд в зеркало кинула: хороша? Хороша, подтвердила зеркальная гладь. Загляденье, просто! Как была неодетой, простоволосой, полетела н встречу Петру. Прильнула, обняла, губы для поцелуя подставила. Соскучилась, прошептала нежно.
   У Петра голова кругом. Под рубашкой и капотиком ничего нет. Одна гладкость и соблазн. Помоги Господи, взмолился со скрежетом зубовным. Удержи.
   Полдня пролетело в хлопотах и сумбуре. Искали церковь, попа уламывали, платье покупали. Деньги, вытребованные у пристава Уточкина, на благое дело тратили. На счастье, красоту и благочиние.
   Вечером, круша препоны, утверждаясь в супружеских правах, Петр Травкин, рвал платье в клочья, стонал, мычал, не верил в свалившееся счастье, зато верил словам, что шептала истерзанными губами молодая жена, Таня Травкина.
   --Я тебя люблю...я тебя так люблю ...даже больше, чем революцию...
   ...Надин выслушала рассказ Петра с нескрываемым удовольствием. Какая хорошая история!
   --Что ж, поздравляю, Петечка. Любовь, свадьба, брак - это прекрасно. Настоящий подарок я тебе подарю позднее, а сейчас возьми хоть бы эту рамку для фото. Она серебряная, дорогая, работа известного французского мастера. -- Надин достала из ридикюля кружевного литься овальную плоскую коробочку, раскрыла, поддев ногтем усик замка извлекла из ниши портрет Матвеева. - Павел Павлович тебе, думаю, к ни чему.
   -- А можно мне ваше фото попросить? -- Петр улыбнулся смущенно. - С надписью? Пусть наши дети знают, кто составил счастья их родителей.
   --Конечно. У меня, кстати, и карточка найдется. Она, правда, великовата, но ты обрежешь, -- Надин достала из сумочки обтянутый кожей блокнот, из кармашка в обложке вынула свою фотографию, быстрым почерком вывела на обороте: ""Пете и Тане от Надин Матвеевой с пожеланиями счастья". - Я гляжу, ты уже о детишках задумался? А как же задание? Неужели выходишь из дела?
   --Надежда Антоновна, наш договор в силе. Свои обязательства я выполню.
   --Отлично. Я ведь без тебя, Петя, как без рук. -- Надин вздохнула с облегчением.
   Травкин хмыкнул насмешливо:
   --Я без вас, как всадник без головы, вы без меня, как фокусник без рук. Хороша парочка!
   --Мы с тобой отлично дополняем друг друга. А уж с Ваней и Витьком и вовсе непобедимая сила.
   --И куда наша сила направит новый удар?
   --Дел хватает. Во-первых: Виталик Орлов. Нельзя допустить, чтобы парень погиб. Во-вторых: чиновник Борис Михайлович Лаубе. Пора приглядеться к сему господину. В-третьих: надо прогнать из города Скрижальского и Семенова. Как они восприняли вашу свадьбу. Вряд ли новости пришлись им не по вкусу.
   --Да, уж...-- Петр, сдерживая смех, наморщил нос.
   --Что ты натворил? - всполошилась Надин.
   --Ничего особенного, -- Травкин победным маршем прошелся по классу. Встреча проходила, как всегда, в помещении заводского реального училища. Летом, в отсутствии учителей и учеников, помешать беседе было некому.
   Утром после свадьбы, пока молодая супруга мирно почивала в семейной постели, Петр хозяйским взглядом оглядывал новые владения -- шесть комнат, обставленных хорошей мебелью, бронзовое литье на шкафах, фарфор, хрусталь, серебро. От полноты ощущений кружилась голова. Приданое женушка принесла богатое: себя умницу-красавицу, непорочность и дом-полную чашу. Что же предложить в ответ?
   С трудов праведных собрал Травкин за пять лет репортерства двести восемьдесят рублей. Тысячу получил на днях от пристава Уточкина, восемьсот составили гонорары за статьи в "Ведомостях". Итого: почти две тысячи целковых. Для начала не плохо. Особенно с учетом, что впереди по заказу Надин контракт на книгу об эсерах и серьезное повышение по службе. Не сегодня-завтра главный редактор подпишет приказ о назначении на должность начальника отдела и соответственно увеличит оклад. В общем, полный порядок. Перспектив и возможностей - хоть отбавляй. А все Надин Матвеева. За два месяца знакомства с ней жизнь Травкина полностью переменилось.
   Был репортеришко - выбился в начальники отдела уголовной хроники. После материала об ограблении на Монастырской шеф с Пети разве что пылинки не сдувал. Далее: из заводского поселка - перебрался в дорогой квартал. Стал наимоднейшим газетным автором империи, книгу замыслил, полсотни страниц сочинил уже. Что ни возьми, куда ни глянь, все отлично. А самое хорошее, самое отличное, Таня, Танечка, Танюшечка. Солнышко, лапочка, сладкая девочка. Что ни делай, за что ни возьмись - все мысли, все желания с ней, о ней, про нее.
   --Вот ты где, -- не спится милой одной, прибежала, за руку взяла, повела по коридору.
   --Это будет твой кабинет, -- юная супруга указала на невероятных размеров письменный стол, мраморную чернильницу и кресло с резьбой. - Здесь раньше папа работал, а теперь ты будешь.
   Сел Петр в кресло, огляделся. Золотом блестят переплеты книг, тяжелым бархатом штор укрыты окна, бронзовый лев на чернильнице пасть разинул. Красота! Великолепие! Роскошь!
   --Петечка, мы тебе должны куртку домашнюю купить. Бархатную, с тесьмой, вишневую или бардовую. Обя--за--тель--но.
   Должны, зацепило Петю слово. Представил он себя за столом, в куртке, в белой рубахе, с ручкой в руке и понял, права Таня. Вечером, примеряя обнову, рассматривая себя в зеркале, удивляясь переменам -- понял на сколько. Казалось бы, куртка и куртка, тряпка красивая, ан, нет. Такие куртки простые люди не носят. Такие -- бархат, шелковая подкладка, витой шнур, пуговицы, обтянутые чистой кожей -- только непростым людям впору. К таким курткам манеры положены степенные, достойные и походка уверенная, и характер твердый. Через пару дней Петр заметил: в бархатной куртке он себя чувствует серьезней, спокойней, солидней. Респектабельней, определила любимая жена.
   В новой куртке Петр и Семенова встретил, когда тот явился к молодоженам. Не здороваясь, без приглашения ввалился в комнату, уселся в кресло, ногу за ногу забросил, хмуро полюбопытствовал.
   --Планы ваши, как вижу, изменились? Подвигами больше не интересуетесь? В обыватели подались? В суету и серость?
   Танюша зарделась. Но промолчала. Петр категорически запретил ей общаться с руководителями кружка.
   --Позвольте, господин Семенов, неужели мы должны отчетом? - Петр скептично вскинул брови.
   --Не позволю! - рявкнул Георгий Лаврентьевич.
   Петр отпустил Танину руку, поднялся с дивана:
   --Не смейте кричать в моем доме! Желаете говорить спокойно - извольте. Нет -- падите прочь.
   Семенов прицелился в Петра тяжелым взглядом. Минуту или две молчал угрюмо, затем буркнул, извините, погорячился.
   Эти минута или две стоили Травкину невероятных усилий. Тяжелый взгляд весил много тонн. Угрюмое молчание сулило беду.
   --Таня, оставь нас, -- уронил Петр, не поворачивая головы.
   --Но...-- попыталась возразить супруга.
   --Будь добра!
   Зашуршал шелк юбок, скрипнула дверь, мужчины остались одни. Вцепились взглядами друг в друга, меряются силами: кто кого. Один сидит в вальяжной позе, другой стоит в позе угрожающей. У одного в глазах злость и снисхождение, у другого ярость и напор. Один стремится подчинять и властвовать, другой сопротивляется, не хочет подчиняться, не желает в неволю идти.
   Стелется враждебное молчание, как зимняя холодная река. Река-молчание несет воды ненависти, сделай шаг и схватит ледяной судорогой, поведет, потащит на дно. Георгий Семенов, опытный боец, в воду не лезет. Не переводит конфликт в открытое столкновение. Разряжает враждебное молчание пустой зряшной фразой: простите, погорячился, повторяет нарочито вежливо. Теперь поле боя за ним: не выгонишь человека после извинений.
   Хочется Петру ухватить непрошеного гостя за шкирки и вытолкать взашей. Хочется, да нельзя. По-другому надо победить Семенова. Не силой, но умом, духом, душой. Чтобы не сомневалась Таня, кто сильнее, кто более прав, кого она должна слушать. Да и самому пришло время понять свою силу, правоту, оценить веру в себя. Раньше бывало, под пронзительным взглядом Семенова накатывало на Петра ощущение собственной малости, никчемности, беспомощности, пустоты. Сейчас - иное дело. Сейчас Петра распирает уверенность и всепобеждающая мощь. Раньше, оторвавшись от родного рабочего берега, и не пристав к берегу другому, болтался он дерьмовым репортеришкой без определенной перспективы и серьезных планов, был, нахален, изворотлив, но неустойчив, потому подвластен чужим влияниям. Сейчас нет. Сейчас Петр стоит как монолит гранитный. Тверд и неприступен. В сердце: слова "я тебя люблю", на плечах куртка бархатная с шелковой подкладкой и витыми жгутами петель. Слова и куртка -- мало это или много? Мало, наверное. Но малость эта завершила божье творенье. Был Петр Травкин толи чем, толи ни чем, стал человеком совершенным. Был гончим псом, злым, голодным; лисом был хитрым изворотливым; был волком хищным -- стал человеком. Обрел достоинство и стал человеком. Не мебелью богатой, не квартирой большой, ни бронзой на полках, ни серебром столовым обрел достоинство Петр Травкин. Три слова и куртка бархатная вылечили его от комплексов, сравняли с миром и, свершив свое дело, превратились в обыденность и привычку. Не по зубам теперь Семенову Травкин. Не задавить его взглядом. Не покорить. Не подчинить.
   --Вы дали слово, -- давит Георгий Лаврентьевич. - Ваша жизнь принадлежит революции.
   --Своему слову я хозяин. Как дал, так и назад возьму. И жизнь моя никому кроме меня не принадлежит. Тоже самое, касается Тани.
   --Вы поступаете бесчестно, низко. Партия рассчитывала на вас.
   --Я не нанимался обслуживать интересы партии, -- Петр гнет свое, -- я сам по себе. Как пришел к вам, так и уйду. - И в угоду затеям Надин добавляет, -- от террора я не отказываюсь, но вершить его под вашим руководством не намерен. Я образую собственную группу. Вы мне не нужны.
   Распахнул от удивления Семенов глаза. От возмущения слов нужных не найдет.
   --Вы должны подчиниться партийной дисциплине.
   --Я ни кому ничего не должен! - отмахнулся Петр.
   --Вы -анархист!
   --Это мое личное дело.
   Кипятится Георгий Лаврентьевич, от злости губы кусает. Уплывают из рук две боевые единицы. Не желает глупая девчонка Таня и сорви-голова Петр революции служить. Не считают нужным.
   --Для руководства собственной группой у вас маловато опыта. Вернее, у вас вообще нет боевого опыта. Вы не умеете делать террор. Или умеете? И готовы доказать это? Раз так, -- сверкнул взглядом Семенов, -- я дам вам людей и вы на деле покажете, на что годны!
   Ап! Ловкий манипулятор перевернул ситуацию. Остается Петру сказать "да" или прослыть хвастуном и вруном. Остается идти и доказывать свою состоятельность. Остается рвануть на себе рубаху и заорать:
   --Давайте своих людей, я докажу какой Петя Травкин герой!
   Фразочка "я вам дам" расставляет властные акценты. Тот, кто дает - сверху. Кто берет - снизу. Ждет Семенов согласия от Петра, ждет, что купится репортеришко на дешевую провокацию.
   Дорог бархат на куртке, дорог шелк в подкладке, дорог шнурок витой ручной работы. Петр Травкин - не пацан на дешевые подначки не покупается, по дешевке не продается. Он - мужчина степенный, важный, умный, перспективный, ему оклад в газете на три червонца повысили, ему столичные редакторы дифирамбы поют, он книгу пишет, он в конце концов женатый человек, не сегодня - завтра отцом станет.
   --Ваши люди мне ни к чему, -- ответил Петр. - У меня своих достаточно. Доказывать я ничего ни буду. Не вижу надобности. А о деле потолковать можно. Но без пустой демагогии. Кого надо убрать и сколько вы готовы заплатить за покушение?
   --Что? Да как вы смеете?!
   --Смею, -- просто признал Травкин.
   Засим следовало сказать что-то весомое, способное раздавить, расплющить Семенова. Но что? Травкин нахмурился. В голове не было ни одной стоящей мысли. Нет, одна все же появилась.
   -- Я, собственно, для того и вошел в вашу группу, чтобы разобраться в методах работы эсеровской организации. Могу сказать - разочарован. Сплошные глупости, театральщина, любительщина. Если террор вам действительно необходим, им следует заниматься серьезно, по-настоящему, профессионально.
   --Кого вы представляете? - после недолгого молчания, выжал из себя ошарашенный услышанным Семенов.
   --Я репортер уголовной хроники, -- как бы, между прочим, напомнил Травкин.
   --То есть вы представляете уголовников? - не поверил эсер.
   --Выводы - ваша прерогатива. Мое дело предложить. И назвать цену. От тысячи рублей до ста тысяч в зависимости от ранга чиновника. Возможны и другие варианты.
   --Какие?
   --Не прикидывайтесь простаком. Я имею в виду экспроприации, то бишь, грабежи банков, страховых обществ, крупных компаний. Если мы договоримся, дело можно будет поставить на поток.
   Семенов, все еще недоумевая, покачал головой:
   --Я должен подумать над вашими словами. Давайте встретимся через несколько дней.
   Петр - сама вежливость.
   --Как угодно.
   Не прощаясь, гость направился в коридор. Взял шляпу, переступил порог.
   --Я редко ошибаюсь в людях. Вы показались мне нахалом и только. Вот уж, не предполагал, что за вами стоят такие серьезные силы.
   Петр, молча, пожал плечами, каждый волен думать о другом, что пожелает.
   Хлопнула дверь, Петр вздохнул с облегчением, повернулся к Тане, уперся в испуганный взгляд.
   --Это правда? Ты связан с уголовным миром? -- Жены, даже начинающие, всегда слышат, о чем за закрытой дверью толкуют их мужья. Удивительный дар.
   --Стыдно, сударыня, подслушивать, -- укорил Травкин.
   --Это правда?
   --Нет.
   --Но...-- изумление в любимых глазках достигло предела.
   --Туся...Тусенька, котик, лапочка... Я Семенову наврал с три короба. Если он не успокоится моей версией с уголовниками, я приплету контрразведку или что-нибудь похлестче.
   --Честно? - на лице Тани дрогнуло сомнение.
   --Ну, конечно. Не беспокойся и верь мне. Хорошо?
   --Хорошо.
   Господи, как хорошо... Таня хохочет. Ей хорошо на руках мужа. Хорошо в его объятиях. Хорошо, замечательно, отлично. Не думает она больше, что жить страшно и не зачем. Не думает о смерти. Полнится каждая клеточка желанием жить, любить, радоваться. Трепещет сердце от нежности. Нутро женское томится от страсти.
   --Петенька, Петенька... -- стонет Таня. - Я тебя так люблю.
   А ведь не скажи она заветные слова, не откройся, не послушайся милого, не смеялась бы сейчас, не радовалась бы. Не жила. Разорванная на мелкие кусочки динамитным снарядом витала бы жизнь ее молодая, тенью неприкаянной под сводами столичного судебного зала. Уже и билет лежал в кармане, и страха в душе не было, и счета с жизнью были сведены. И только любовь не отпустила Таню в смерть. Не хотелось любви в смерть, не хотелось ей, безответной, умирать. Хотелось в счастье, во взаимность. Потому, не слушая доводов рассудка, заставила любовь Таню признаться. Дальше пошло поехало, докатилось до спаленки. До белых скомканных в любовной суете простыней. До стонов сладких. До скрипа зубовного.
   Семенов скрипел зубами от злости, давился словами Травкина.
   --Ну, что, господин Семенов, вы решили? - новая встреча началась с прежнего раздражения.
   --Мы не нуждаемся ни в чьей помощи, -- Георгий Лаврентьевич упрямо вскинул подбородок.
   --Очень жаль, -- пригорюнился Травкин. - Но ничего не попишешь. Хозяин - барин. Вот только дело одно уладим и разойдемся восвояси, -- Петр намеренно затянул многозначительную паузу.
   --Какое еще дело?
   --Ваш налет на страховую контору и неудавшийся экс на Монастырской помешали нескольким серьезным операциям. Мои доверители -- люди деловые и не любят когда посторонние нарушают их планы. Потому извольте уплатить штраф в размере десяти тысяч рублей и впредь не устраивать безобразия на чужой территории.
   Пока изумленный Георгий Лаврентьевич искал достойный ответ, Петр напомнил: одна из курсисток, такая смазливая брюнеточка, являлась участницей обоих преступлений. Вполне возможно, что и руководители кружка причастны к ограблению.
   --Это только предположение. У вас нет доказательств.
   --Господи, -- Петр поразился чужой наивности, -- я же не в полицию пойду на вас доносить. Так скажу пару слов кое-кому, остальные сами все узнают. А разъяренной толпе, знаете ли, доказательства ни к чему. Осиротевшим родителям, детям, овдовевшим женам слов "ату, его" хватит за глаза, чтобы не оставить от вас живого места. Подумайте сами, из-за вас столько людей полегло, что родня, знакомые, друзья погибших разорвут вас в клочья. Поэтому не артачьтесь. Платите, сколько велено иначе пеняйте на себя.
   --Вы блефуете!
   --А вы проверьте!
   --Вам меня не запугать!
   --Да я на вас и ваши страхи плевать хотел. Еще одно слово и я сообщу куда следует о подпольной типографии в Пущем переулке (типография -результат бурной розыскной деятельности Вани и Витька).
   --Партия не пойдет на поводу у уголовников, -- гневным дискантом взвился Семенов, -- не станет платить дань. Не дождетесь!
   --Вас лично это уже не будет волновать. Мои доверители либеральничать не умеют, как и ваши боевики, предпочитают радикальные меры. Хотите совет, Георгий Лаврентьевич?
   --Извольте, -- буркнул Семенов.
   --Заплатите десять тысяч, сверните активную работу и тихо-мирно занимайтесь пропагандой. Учите рабочих, просвещайте детвору, женщинам права разъясняйте. Не лезьте на рожон, если, конечно, жизнь дорога.
   --Это шантаж!
   Петр погладил сияющую грань хрустальной запонки:
   --Это, Георгий Лаврентьевич, реальность. Увы, грустная для вас.
   --Я не могу принять решение самостоятельно. Мне надо связаться с Центральным Комитетом, получить инструкции.
   --Пожалуйста. С учетом выдвинутых требований вы совершенно свободны в течение недели. После десять тысяч рублей превратятся в двадцать.
   --Но у меня нет таких денег, -- возмутился Семенов. - А хоть и были бы, без позволения руководства я не имею права платить.
   --Искренне жаль, -- сказал Травкин, обрывая беседу. -Прощайте.
   --Но...
   --На кону ваша жизнь. Какие могут быть "но"?
   --Я бы желал встретиться с людьми, которых вы представляете. Возможно, нам удастся найти некий компромисс.
   --Вам не удастся найти компромисс и встречаться с вами никто не намерен. Так или иначе, придется довольствоваться моей персоной и выбирать между десятью тысячами и собственной безопасностью.
   Петр насмешливо вежлив, в глазах искрится ирония.
   --Не затягивайте с ответом, господин Семенов. Жизнь прекрасна, поверьте мне.
   ...Летняя ночь и пылкая страсть заполнили спальню. Затем, насытившись нежностью, страсть ушла, ночь осталась и тревожным беспокойством окутала сердце. Странно, думал Травкин, обнимая спящую Таню, почему, не связанные экономией и моральными принципами, эсеры отказались от реальной силы, способной довести до логического финала каждую акцию? Почему не хотят получить по-настоящему эффективный террор? Не потому ли, вызревал ответ, что результаты покушений предопределены заранее, еще до начала операции?
   Петр застыл в напряжении. Как я могу судить о таких высоких материях, изумился вдруг. Я - студент-недоучка, парень с рабочей окраины, мне невдомек тысячи простых вещей. Как я могу понять сложности высокой политики? А как не понять очевидное? - возмутилось прагматичное начало. ЦК указывает Боевой Организации лицо, которое следует устранить. ЦК определяет время покушения, выбирает сценарий, снабжает деньгами, документами, динамитом. ЦК, невзирая на автономность Боевой Организации, держит последнюю на коротком поводке и не позволяет сделать шаг в сторону от утвержденной цели. Мало того, в процесс покушения вовлечены десятки людей. Элементарные правила конспирации не соблюдаются. Способ работы террорной группы не продуктивен, если не сказать откровенно -- глуп. Поведение полиции не подается объяснению. Кажется, будто террористы следят за жертвой с ведома и попустительства власти.
   А может так и есть? Может быть, по указанию власти боевики и вершат свой суд? Петр осторожно выскользнул из постели, стараясь не шуметь, на цыпочках вышел в кабинет, сел за стол, обмакнул перо в чернильницу, повел торопливую строку:
   "По всей стране гремят взрывы и выстрелы. Террор процветает. Причем занимаются им мальчики и девочки лет двадцати, без опыта, навыков, выучки. Почему, возникает у меня вопрос, обладая более чем обширными полномочиями, достаточными ресурсами и штатом квалифицированных специалистов, полиция не поставит на место низкопробных дилетантов? Не потому ли, что такое положение выгодно кому-то из властных структур?Не секрет, что в стране есть социальное напряжение. Разрядить его можно только масштабными конструктивными социальными переменами. А вот разменять можно и мелкими эффектными акциями. Террор для этой цели -- вещь архиудобная. Ведь пока мальчики с бомбами и девочки с револьверами с криками "Да здравствует революция!" идут на смерть, народ верит, что кто-то борется за его права и бездействует. Вместе с ним бездействует и правительство.
   Повторяю: террор, каким бы страшным не казался, вещь удобная для правительства. Естественно террор управляемый. Возможно, предположение мое почвы под собой не имеет. Возможно, я несу бред, но, невзирая на разные сомнения, кажется мне, что Боевая Организация обслуживает интересы власть предержащих и "ест с руки" у полиции.
   Почему? Давайте разбираться вместе. Для предотвращения террористической акции требуется знать, кто собирается убить, кого, каким способом и когда.
   Пункт первый: кто совершит очередное покушение? Ответ: эсеры.
   Во-первых, большинство других партий реализуют политику мирными способами. Во-вторых, в оставшемся меньшинстве именно эсеры - самое модное течение. К чести идеологов от социал-революции не поскупившихся на рекламу в народе бытует мнение, что Боевая Организация -- символ мужества, оплот героизма, предмет гордости народной. Поэтому желающие совершить подвиг стремятся умереть под знаменами эсеров. Из чего следует вывод: если полиция хочет укротить террор, то в первую (и может единственную) очередь) ей стоит заняться эсерами.
   Итак, первая задача контроля решена.
   Поехали дальше. В эсеровской БО царит армейский порядок. Благодаря чему имя жертвы, способ и время покушения (пункты второй, третий, четвертый) устанавливаются руководством БО и в директивном порядке спускаются сверху вниз. Исполнители лишь слепо исполняют приказ. Тут следует кое-что уточнить. Боевая Организация, имея особый статус, формально не подчинена ЦК партии. Фактически же полностью зависима от верховников, так как получает деньги и документы от Центрального Комитета. Положение главы Боевой Организации тоже не однозначно. С одной стороны он - член ЦК и должен подчиняться партийной дисциплине. С другой - вождь шайки головорезов, готовых на все ради своего шеф. С третьей, эту армию надо содержать, учить, обеспечивать всем необходимым. В этом хитросплетении связей трудно разобраться, кто главнее ЦК или БО, но от того задача полиции не становится сложнее. Ведь своих людей охранка может внедрить в оба руководящих органа.
   Помочь агенту влиться в ряды, а затем подняться по карьерной лестнице сыскному ведомству достаточно просто. Как показывает практика: попасть в эсеровское движение можно просто с улицы. Адреса партийных штаб-квартир известны студентам, учителям, рабочим, чиновникам и, естественно, Охранному отделению. Зная куда идти, не трудно разработать легенду и выбрать нужный стиль поведения, чтобы человека заметили. Дальнейшие действия тоже не составляют труда. В своей массе боевики -- люди пассивные. Их стремление к подвигу - есть нежелание бороться с ежедневной рутиной, страх перед реалиями и неустроенность личная. Они не способны к обороне, организации, планированию. Они - не инициативны, что дает человеку наглому и хитрому реальный шанс занять в партийной иерархии лидирующую позицию.
   Не исключено, что такой человек уже работает в партии. Частые аресты боевиков позволяют предположить, что в руководстве ЦК или БО имеется полицейский провокатор. Но кто он? По моему разумению, человек этот должен занимать высокий пост и непосредственно курировать исполнителей. Не думаю, что лиц подобного ранга много. Один, два, максимум. На месте партийных бонз я бы пригляделся к высшему эшелону. Похоже, кто из лидеров ведет нечестную игру и подрабатывает детишкам на молочишко в полиции..."
   --Петя, ну что ты тут делаешь? - сонный голос Тани прервал размышления. - Ночью надо спать.
   --Другие предложения будут? - встревоженная появлением любимой мысль о провокаторе в ЦК эсеровской партии ускользнула. Взамен ей пришли другие идеи.
   ...Сколько ни было у Надин мужчин и красивее Матвеева, и сильнее, и темпераментнее, а с Павлом не сравнится никто. Любовь, занозой с детских лет засев в сердце, красит секс в небывало радужные тона. Не возбуждение владеет Надин - страсть, не удовольствие ждет ее - божественный экстаз. Каждый поцелуй - бездонная пропасть, каждое касание сильных рук - безбрежное небо. Летит Надин в пропасть, взмывает в высь, вверх- вниз бьется в ней ритмичное мужское начало, разливается белой спермой.
   --Пашенька, -- шепчет Надин, замирая от нежности. -- Пашенька, я думаю, нет, уверена, теперь у нас все получится. Уже сегодня, кажется, получилось.
   Матвеев целует жену в пупок.
   --Конечно, получилось, -- отвечает весело и тоже почему-то думает, что именно сегодня Надин забеременеет. Столько лет не случалось ей беременеть, а сегодня, непременно сегодня зачнет Надин ребенка.
   --Я чувствую, знаю, все будет хорошо. Нет, отлично все будет, замечательно. Дом - полная чаша, детки, работа, здоровье. С Олей все будет тоже прекрасно. И с Петей Травкиным и его Танечкой.
   Матвеев обнял жену, погладил густые волосы и, не удержался, положил ладонь на пышную грудь. Хороша грудь у Надин. Большая, мягкая, упругая. Лучшая грудь на свете. А сосок и вовсе шикарный: выпуклый, твердый, как мордочка у малюсенького поросеночка.
   --Мы с Петей уже троих ребят вытащили из этой эсеровской трясины, -- ведет дальше Надин. - Остался один -- Виталий Орлов
   Павел хмыкнул:
   -- Спасительница!
   Ползет широкая крепкая ладонь с нежной чаши груди на живот. Медленно взбирается по гладкому холму к пуговичке пупка, медленно спускается к кудряшкам лобка. Поворачивается Надин мужу, прижимается тесно, тесно.
   --Пашенька, я тебя люблю.
   Вздыхает Матвеев горестно. Нет у него больше сил. Ночь выпила все силы. Темная ночь и горячая, жадная на любовь, Надин. С другими женщинами у Павла было иначе. Даже с Ларисой было тише, спокойнее, привычнее. А к Надин невозможно привыкнуть, невозможно остаться рядом с ней спокойным. Лишь взглянешь, и закипает желанием кровь, вдохнешь запах розовой кожи и мутится сознание, вспомнишь на работе что-нибудь эдакое, и в пот бросает, пальцы дрожат, в брюках тесно. Жадная, ненасытная, неуемная у него жена. Красивая, умная, интересная. О такой мечтает каждый. А обладает избранный. Порой Павел не верит сам себе. Неужели ему адресована эти дивные слова, неужели ему отдана эта невероятная женщина? Ему, убеждается Павел уже который год, и который год боится поверить до конца в чудо по имени Надин.
   Вздыхает Матвеев, нет у него больше сил. И не надо, шепчет жена, я устала, спать хочу. Но пылают голодным блеском глаза, изгибается игривой волной податливое тело. Не надо, звучит приглашающе, поощряя движение крепкой ладони.
   --Пашенька, я тебя люблю, -- волшебные слова отпирают потайные засовы, выпускают на свет белый новые силы. Казалось, кроме легкой звенящей пустоты нет в теле ничего. Нет желания, страсти, нежности. Есть сытое удовлетворение и тупая усталость. Нет. Есть желание, страсть, нежность. Есть силы и их хватит для очередной победы.
   Стонет под могучим напором Надин, стонет Павел от избытка эмоций. Стоны сливаются с ритмом, с хриплым дыханием, с биением сердца.
   А-а--...звериным рыком исходит Павел. Он почти не человек сейчас. Самец. И Надин не -- женщина. Самка. Озверевшая от возбуждения самка. Смыкаются острые зубы на плече Матвеева, острые ногти рвут кожу на спине. Павел не чувствует боли. Кроме стремления довести до конца начатое он не чувствует ничего.
   Тонка грань между цивилизацией и дикостью. Половой акт - возвращение к первоосновам, к зверю в себе. От него, зверя, стелется дорожка к безбрежью космоса.
   Рухнул Павел головой в пуховую подушку, подмял тяжелым телом Надин. Не дышит, не слышит, не видит ничего. И она не дышит, не слышит, не видит. Миг, два, три летают человеческие сути в нирване, в громадье, беспределье вселенной. Экстаз - выход в другой иррациональный мир, в иные сюрреалистические измерения.
   --Же-ре-бец! - первое, что произносит Надин. По слогам произносит, для усиления эффекта.
   --Иго--го--го... -- стелется в ответ счастливый смех. Каждый мужчина мечтает, чтобы у него было много секса. У Матвеева много секса. И много любви. Надин -- чудо как хороша и любима. Надин создана для него. Других таких нет на свете. Другие для других, Павлу Матвееву на счастье создана эта женщина. А он создан на счастье ей. У них обязательно родятся дети. Потому, что дети рождаются от любви. А любви у них с Надин море разливанное. Громадное разливанное море. Представил Матвеев, как разливается его сперма в чреве Надин, как пронзает сперматозоид толстую яйцеклетку, как сеет жизнь и, исполнив долг и назначение, погибает геройски.
   "Как террорист", -- усмехается Матвеев и проваливается в сон.
  
   ЖИЗНЬ
  
   Просыпается большой дом. Наполняется новым днем.
   Андрей из бельэтажа спустился в гостиную. Зашел в кухню. Налил в чашку кофе, не чувствуя вкуса, отпил глоток. Застучали дробно пятки -- на кухню примчался Никита.
   Каждое утро одно и то же. Едва открыв глаза, мальчик бежит на кухню или в кабинет, проверят на месте ли "папа". Изголодавшись без отцовской любви, льнет к Андрею, ластится, как зверек. Откроет дверь в кухню, расплывется в счастливой улыбке и смутится, оробеет. Верит и не верит в сказку, которую выдумал Рощин. Хочет и боится быть обманутым.
   --Папа, -- в детском голосе восторг и сомнение. И надежда. И страх.
   Каждое утро смущения и робости все меньше. Каждое утро все больше уверенности. Последние дни в голосочке Никиты звенят новые нотки: безапелляционные, командные, требовательные. Вот он я, утверждают нотки, радуйся мне, папа, люби меня!
   Тает в сердечке сомнение, исчезают просительные интонации, испаряется страх из глаз. Каждое утро предоставляет Рощин гарантии своей преданности. Каждое утро убеждается мальчик в абсолютном праве на любовь.
   --Папа! -- распахнулась дверь. На пороге застыл Никита. Ждет. Требует. Взывает к порядку.
   Рощин горько вздыхает. Он полон обиды на женщину, посмевшую обмануть его. Он не хочет сегодня любить ее сына.
   Увы, мы в ответе за тех, кого приручили. Не дождавшись привычной порции радости, Никита выплескивает на Андрея избыток своей. Срывается, летит вихрем, забирается на колени, прижимается тесно. Мальчику невдомек, что сегодня он не в радость, что Андрей напряжен и взвинчен.
   --Папочка, мне такое приснилось...папа, а что... папа, а где...папа...
   "Папа, папа"...повторяет то и дело Никита. Слово дает Никите ощущение уверенности, насыщает мальчишеский голод по сильному мужскому началу, гарантирует мир, покой, защищенность, безопасность. "Папа" для Никита не просто слово. Это символ перемен к замечательной, новой жизни, с игрушками, вкусными пирогами, доброй Аллой Аркадьевной, большим домом, садом и, главное, дружбой, которую затеял взрослый дядя.
   --Ника...Никитенок, -- дрогнул под напором Андрей. Как ни велико раздражение на Таню, а расположение к Никите сильнее. Она меня предала, думает Рощин, а я не предам мальчишку. Никогда не предам.
   Скрипнула дверь в спальне Аллы Аркадьевны и голос Маши позвал:
   --Бабушка!
   Тут уж ни каких сомнений! Тут роли расписаны окончательно и бесповоротно: есть всевластная владычица и есть бесправная рабыня. Светятся глаза старухи при взгляде на Машу неземным обожанием, трепещет нежностью голос, руки сами собой тянутся погладить, пощипать, понежить розовые тугие щечки, кругленькую попку, маленькие пальчики.
   --Здравствуй, мой котенок, мой зайчик, моя куколка. Как, моя ясочка, спала? Что, моей лапочке, снилось?
   Как бусинки на четках перебирает Алла Аркадьевна титулы своей повелительницы. Котенок, зайчик, куколка, ясочка, лапочка. Истомившиеся без любви сердце изливается нежностью.
   Таня в своей комнате лежит в постели, изучает белизну потолка, думает грустно: странные прихоти у судьбы. То ли в шутку, то ли всерьез собрала она пять одиноких людей. У каждого за спиной горе и пустота. У каждого впереди неразрешимые проблемы. Мужчина, накопив обиды, не верит женщинам, боится стать добычей для мелкой хищницы. Женщина, махнула на себя и будущее рукой, не живет -- мается. Старуха, потеряв сына, дом, смысл жизни, доживает век в на чужих хлебах. Мальчик ненавидит родного отца-алкоголика. Девочка натерпелась бед, нахлебалась лиха так, что взрослому впору. Есть и шестой персонаж - дом. Большой удобный красивый, он скучает без шума и суеты, тоскует без хозяйки и любви.
   Все живое и сущее тянется к счастью. Дом к людям, люди друг к другу. Вот судьба и свела пять человек, разместила в доме, приказала: по порядку рас-считайсь! А порядок-то прост: было пять горемык --стала одна семья. Папа, мама, бабушка, двое детей. А порядок-то сложен: у папы с сыном и дочкой любовь; у бабушки с внуками - восторг и обожание. А у мамы с папой не отношения - вопросительный знак. Теперь -- на пару с восклицательным.
   Таня горько вздохнула.
   "Не стану делать аборт, пока не стану. Немного времени у меня в запасе есть. Потерплю".
   За окном заурчал двигатель машины. Таня поднялась, выглянула в окно, увидела как Рощин и Никита усаживаются в Оппель. Господин писатель убегал от нее, убегал от дурацкого положения, в котором очутился по ее милости, убегал от решения, которое следовало принять.
   На кухне на столе лежала записка:
   "Мы с Никитой уехали к Вале. Будем вечером или завтра утром, -- гласил текст. - До моего возвращения ничего не предпринимай. Вернусь - обсудим положение. Андрей"
   Часа через два раздался звонок:
   --Танюша, Андрей с Никитой у меня. Ты в курсе? - спросила старшая Рощина.
   --Да.
   --А то я уже подумала, что Андрей похитил мальчика. С него станется.
   --Нет-нет, все в порядке.
   --Я бы не сказала. У Андрея вид странный. У тебя голос расстроенный.
   --Вам показалось.
   --Ну и хорошо.
   Валентина Петровна положила трубку, вздохнула тяжело.
   --Она дома и по-моему плачет.
   Андрей кивнул, спасибо.
   --Хватит, темнить. Выкладывай, что у вас случилось.
   -- Таня беременна.
   --От кого?
   --Говорит, от меня.
   --А сроки?
   --Вроде бы сходятся.
   --Возможно, врачи тогда ошиблись? - неуверенно поинтересовалась Валентина.
   --Нет. -- Андрей поморщился. Ему было неприятно говорить на эту тему.
   Свадебную лихорадку, охватившую приятелей на выпускном курсе военно--морского училища, Рощин наблюдал без волнения. Он пока жениться не собирался.
   --Попадешь в глухую дыру, завоешь без бабы, -- учил уму-разуму лучший друг Артем Масеев. -- Не дури, Андрюха. Бери пример с меня. У меня все схвачено, все по плану.
   Прагматик Артем недавно женился на симпатичной учительнице математики из состоятельной семьи и, полный радужных верил, что поступил правильно. Бедолага не знал, что теща и тесть будут его постоянно попрекать, что через два года его учительница математики, устав от безработицы и скуки, вернется к родителям. Что он сам будет отчаянно этому рад. Что спустя три года его подводная лодка навсегда останется на дне океана, а мать станет беженкой, попросит у Рощина помощи и навсегда останется приживалкой в чужом доме. В лишних знаниях -- лишние печали. Поэтому Артем Масеев был тогда весел, ждал чинов, наград, успеха и воспринимал жизнь легко, не как Андрей Рощин. Тот хотел ЛЮБВИ. Большой светлой невероятной. И связывать себя лишь бы с кем не желал.
   В двадцать шесть Рощина перевели с Дальнего Востока на Север, в маленький городок в ста километрах от Мурманска. Едва ли не с вокзала он угодил в объятия к очень стройной и на удивление не красивой врачихе из местного госпиталя, большой искуснице вытворять "фокусы" в постели.
   Впервые в жизни Андрей оказался втянутым в отношения, без чувств, почти без эмоций, построенные на голой физиологии. До того, не считая случайных пьяных связей, хоть какую-нибудь симпатию к своей партнерше он испытывал. Теперь нет. И, слава Богу, радовался он, меньше забот.
   Безмятежный роман длился пару месяцев. Затем мадам объявила, что находится в интересном положении; он -- отец ребенка и как порядочный человек должен жениться.
   Нет, запротестовал Андрей. Я -- человек порядочный. Потому в жены хочу взять девушку честную.
   --Девственницу что ли? - фыркнула насмешливо потенциальная мать.
   --Может быть не девственницу, но не потаскуху -- точно! -- отрезал Андрей.
   --Потаскуха -это я ?
   --Да. Я знаю, по крайней мере, троих, с кем еще спишь. Это не мой ребенок!
   --Я тебе не жена! - последовал ответ.
   --И не будешь никогда!
   --Это твой ребенок! Я готова сделать экспертизу!
   В рокоте восклицательных знаков Андрей не заметил, как согласился сдать сперму на анализ. Тут же, в запале спора была взята проба. Через две недели был получен результат. Дама не врала. Она носила ребенка от Рощина.
   --Ну и что? Это случайность! - Андрей категорически отказался идти в ЗАГС. Но на всякий случай сорвался в ближайший населенный пункт, отыскал юриста, попросил совета.
   --Когда родится ребенок, проведете экспертизу на отцовство, -- ответил адвокат.
   --Но она уже проведена!
   --Не знаю, как с точки зрения медицины, а с точки зрения юриспруденции, результат документом не является. Пока нет ребенка - нет претензий. По нашим законам обрюхатить бабу -- не есть преступление перед законом.
   --Но меня таскают по инстанциям, треплют нервы.
   --Извините, уважаемый, от этого я избавить вас не могу.
   Врачиха пустила вход тяжелую артиллерию: обратилась к знакомому из Политуправления Северного Флота. Андрея вызвали на ковер в высокий кабинет, приказали не позорить честь мундира.
   --Я знаю: баба она дрянная, -- болезненно хмурясь, сообщило руководство, -- но знаю и другое: есть сигнал - на него надо отреагировать. Женись, Рощин, сделай милость.
   --Только после письменного приказа командующего флотом, -- дерзко ответил Андрей.
   --Ступай, -- небрежный жест указал на дверь, -- и подумай хорошенько.
   Думать было не о чем. Через два дня, Рощин отправлялся в поход.
   Через семьдесят суток субмарина вернулась в порт приписки. Андрей вышел на берег, поискал в толпе встречающих ненавистное лицо, с удовольствием обнаружил отсутствие оного и отправился в офицерское общежитие. Там узнал новости: едва он исчез, беременность, не обретя логического завершения, внезапно рассосалась.
   --Молодец, Рощин, устоял! С тебя магарыч! Накрывай поляну! - поздравляли Андрея сослуживцы.
   Он накрыл, затем в изрядном подпитии навестил бывшую пассию. Покачиваясь, бросил в лицо:
   --Ну, что получила Рощина, сука? На таких, как ты не женятся! Таких трахают по темным углам, зажмурив глаза от отвращения. Чувырла!
   Трезвым он бы подобных слов не сказал. Трезвым бы пожалел дурочку-докторшу. Пьяным выдал все от забора до обеда, отомстил за месяцы терзаний и унижений.
   --Да, я хотела тебя обмануть, -- получил в ответ. - Ну, и что? Не вижу ничего плохого в своем поступке. Мы бы с тобой составили прекрасную пару. Ты - урод, я - чувырла, чем не семья?
   --Я - не урод! - рявкнул Андрей.
   --Уж, поверь. У тебя. Андрюшенька, не может быть детей. А такое бывает, когда природа не желает плодить убогих калек. Понятно?
   Рощин поперхнулся матерной бранью. Даже замахнулся.
   --Врешь! У меня могут быть дети!
   --Нет! Анализ спермы показал: твои сперматозоиды практически утратили активность и не способны оплодотворить яйцеклетку. Ты бесплоден. Ты - пустоцвет, тупиковая ветка эволюции. На тебе твой род закончится, оборвется.
   Три года спустя, устраивая в Москве дела с первым романом, Рощин, внезапно осмелев, откинув комплексы, переступил порог нужного заведения. Через месяц он ознакомился с приговором. Бывшая любовница соврала. У него могли быть дети. Вероятность того, что он оставит потомство составляла 1%.
   Андрей скомкал листок бумаги. 1%! -- это почти ноль!
   --У вас редкая микрофлора, -- посочувствовал врач. - Редкая и очень агрессивная. К тому же тонус сперматозоидов понижен. И противопоказания к...
   Андрей кивнул, не слушая. Зачем знать, почему он не может иметь детей. Знание не исправит диагноз.
   --Это излечимо?
   --Нет. Это ваша личная особенность. Генетическая предрасположенность.
   --Но ведь один процент все же есть? Вдруг?
   --Лучше не строить иллюзий. Чудес не бывает. Никакие "вдруг" вам не грозят.
   ...И все же, раз судьба от щедрот своих одарила одним процентом вероятности, может быть, он, убогий и сделал свое дело? Валя смотрела на брата с надеждой.
   -- Врачи сказали: не надо строить иллюзий, --буркнул Рощин. -- Диагноз окончательный и обжалование не подлежит.
   --Значит, Таня врет. Но зачем? Открывшись тебе, она здорово рискует.
   Андрей процедил:
   -Не знаю, зачем она меня обманывает. Не представляю, как она с загипсованной ногой в чужом доме встречалась с кем-то. Но из песни слов не выкинешь. Я не могу иметь детей и, следовательно, не мог ее забрюхатить.
   --Что ты хочешь от меня? - Валентина Петровна старалась понять настроение брата. Наверное, впервые за много лет, ей не удавалось это сделать. Андрей был раздражен, взвинчен, раздосадован, но как-то спокойно, устало, без надрыва и гнева. Даже, казалось, без обиды. Странная реакция.
   --По большому счету надо бы выгнать эту шалаву на улицу, но...-- конец фразы проглотил тяжелый вздох.
   --Что но?
   --Я на ней женюсь.
   --Зачем жениться на шалаве?
   Андрей пожал плечами, повторил:
   --Женюсь все равно.
   Валентина Петровна покачала головой. Пока брат сам не поймет, что с ним происходит - приставать без толку. Будет отмахиваться от вопросов и советов, будет отвечать короткими незначительными фразами, будет смотреть скучающе и терпеливо, и думать о своем. Упрямец! Андрей всегда, еще с детства, принимал решения только сам. Ругай -- не ругай, проси - не проси, читай нотации хоть лопни, все равно поступит по-своему.
   --Как знаешь.
   --Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть, -- выдал привычный рецепт.
   --Если ты уверен, зачем пожаловал? Не в гости же.
   --Не в гости, -- признался Андрей. - Я хотел подослать тебя к Таниной соседке.
   --Зачем?
   --Расспроси о Тане. Я ведь о ней в сущности ничего не знаю.
   --Как ты себе это представляешь?
   --Сходи в гости, поболтай о том, о сем, выясни, есть ли у Тани любовник. Не в лоб, а так, между прочим. Не заметно.
   Валентина Петровна кивнула. Услышав новости, она, без просьбы брата, сразу собралась встретиться с Валерий Ивановной.
   Та охотно согласилась и пригласила к себе домой.
   --Это те самые куклы? -- В квартире Таниной соседки повсюду: на шкафах, стенах, в серванте стояли, сидели, висели наряженных в пух и прах Барби. Каждая -хороша неимоверно. В каждой -- изюминка, особенность, какой-то игривый, неуловимый свет. Самое удивительное -- пластиковые близняшки, казались настоящими женщинами. Изящные позы, томные взгляды, кокетливые улыбки - все было, как в жизни. Только короткие руки придавали миниатюрным созданиям искусственность. -- Какая красота!
   Вычурный старинный наряд кукол поражал богатством. Затканный серебром и золотом бархат, тончайший шелк, вышивка, яркая стеклянная мишура, кружева, перья в шляпах. Особенно впечатляла блондинка в бардовом.
   --Ну, и краля.
   --Хотите, я вам ее подарю? - Валерия Ивановна протянула куклу гостье.
   --Конечно, хочу! Очень хочу?! - без лишних слов Валентина Ивановна ухватила бардовое великолепие. С того момента, как она переступила порог квартиры, с первого взгляда на разодетых прелестниц в ней билась одна жадная лихорадочная мысль: "ХОЧУ!!!!!!!!!!"
   Валерия Ивановна рассмеялась:
   --Смех и грех. Еще никто не отказался.
   Представить, что кто-то способен устоять перед таким искушением, было невозможно.
   За чаем Валентина Петровна исподволь начала расспросы.
   --Вы давно знакомы с Таней?
   --Почти два года. Машеньке было месяцев пять, когда Таня и Гена перебрались в наш дом. Он тогда уже прикладывался к бутылке, и пьяный избивал Таню. Потом попал в больницу с травмой головы, еле остался жив и совсем зачудил.
   --Почему Таня не ушла от него? Она - женщина красивая, могла бы найти себе хорошего человека, не мучиться.
   Валерия Ивановна бросила быстрый взгляд на гостью и улыбнулась краем губ. Намерения той были слишком очевидны.
   --Вы хотите расспросить меня о Таниной личной жизни?
   --Да, -- смущенно кивнула Валентина.
   --Что конкретно вас интересует?
   --У нее были любовники?
   --Насколько я знаю, у Тани давно никого нет.
   --Почему? Она должна нравиться мужчинам.
   --Таня милая и приятная женщина, -- начала Валерия Ивановна. -- Она, наверное, устроила бы свою судьбу, если бы хотела этого. Но она спряталась в своей скорлупке, как улитка, сжалась, скукожилась. Геннадий сумел не только испортить ей жизнь, но и внушить огромный страх. Таня боится, что новые отношения принесут новую боль. Она сторонится мужчин и пресекает любые попытки сближения.
   --Подобные настроения не исключают случайных связей. Все-таки, дело молодое, всякое случается.
   --В подробности я не посвящена, но то, что у нее нет постоянного ухажера, поручиться могу.
   --Вериться с трудом, -- буркнула Валентина Петровна.
   И снова почувствовала, как ее буравят глаза собеседницы.
   --Последние полтора года Тане не до романов, -- сказала медленно Валерия Ивановна. - Она крутится, как белка в колесе, хватается за любую работу, лишь бы получить лишнюю копейку. На Генку, как вы понимаете, рассчитывать не приходится, а поднимать детей, так или иначе, надо.
   --Тане, кажется, мать помогает?
   --Не без того, -- Валерия Ивановна тяжело вздохнула. -- Но она сама недавно замуж выскочила и перебралась в чужой дом. Брать внуков к себе муж ей, конечно, не запрещает. Но, сами понимаете, не каждому мужчине нравится, что в доме постоянно крутятся маленькие дети, что он вынужден терпеть неудобства, что его деньги идут на содержание Таниных малышей. Чужие дети всегда в тягость.
   --Да, мужчины редко любят чужих детей, -- протянула Валентина Петровна и в запале прихлопнула ладонью по столу. -- Таня беременна! - объявила без всяких переходов.
   --Это хорошо или плохо? - не поняла Валерия Ивановна.
   --Понятия не имею! Дело в том, что она утверждает, что отец ребенка - Андрей. А он не может иметь детей!
   --Как же так? Значит, у нее есть другой мужчина?
   --Вы не исключаете такую возможность?
   --Ну не от духа же святого она забеременела?
   --Это точно. Ладно, пойдем другим путем. Раз вы не в курсе Таниной личной жизни, вероятно, мне смогут помочь ее подруги. Вы знаете их адреса?
   --Из-за Генкиного хамства Таня раззнакомилась со всеми. Единственная, с кем она более-менее поддерживает отношения - это Ира -- соседка Тани на старой квартире. Но где она живет - не скажу.
   --Не беда, разберемся. -- Принимая Таню на работу, Валентина сделала ксерокопии паспорта. В старом штампе о прописке значилась название улица и номер дома. Квартиру Ирины подсказали бабушки на лавочке у подъезда.
   Полная, высокая, с усталым после рабочего дня лицом, Ира встретила Рощину неприветливо.
   --Некогда мне про Таньку болтать. Завтра приходите, с утра. Когда этого злыдня дома не будет.
   В коридор выглянул хмельной лохматый мужик. Заорал зло:
   --Сколько можно ждать?! Жрать, давай!
   Валентина Петровна только чертыхнулась, когда перед ее носом захлопнулась дверь. Ну, да ладно, завтра, так завтра, подумала сердито. На лавочке в ближайшем сквере она достала мобильный.
   --Таня, Андрей мне все рассказал. Может быть нам стоит встретиться? Согласны? Отлично! Где? Когда? Нет, лучше на нейтральной территории. В кафе напротив дома Андрея, через час.
   --Мне нечего объяснять и не в чем оправдываться. - Разговор начался сразу в повышенных тонах. Таня отвела взгляд, пытаясь скрыть раздражение. -- Да, я беременна от Андрея, но не прошу жениться на мне и не требую признать ребенка.
   --Зачем же вы тогда затеяли этот фарс? -- Нарочитой грубостью Валентина Петровна рассчитывала не столько задеть Таню, сколько разрушить стылое равнодушие, очевидно написанное на симпатичном лице потенциальной невестки. - Какую цель вы преследуете?
   --Нет у меня никакой цели, -- отмахнулась Таня. -- Вернее есть одна. Чтобы меня оставили в покое. Мне не нужен Андрей, не нужен его богатый дом и машина, не нужны его деньги. Мне ничего, понимаете, ничего от вашего Андрея не нужно.
   Валентина подалась вперед.
   --Поклянитесь своими детьми, что вам не нужен Андрей! - прочее: дом, машина и деньги ее интересовали мало.
   Тане судорожно вздохнула и промолчала.
   --Ну, же...
   --Не могу, не хочу клясться.
   --Значит, Андрей вам не безразличен?
   --Нет.
   Признание состояло из сплошных отрицаний.
   --Вам мало того, что он хочет на вас жениться? Вы боитесь, что через некоторое время он одумается и откажется от вас? Потому стараетесь подцепить его на крючок покрепче? Отвечайте, -- надавила Валентина Петровна.
   --Мне всего достаточно. Я ничего не боюсь и тем паче не стараюсь подцепить Андрея. Простите за беспокойство. Я улажу свои дела сама.
   --Как?! - вскипела Валентина. - Сделаете аборт? Избавитесь от ребенка? Только попробуйте. Я сама от вас избавлюсь!
   --Что вы от меня хотите? - простонала Таня.
   --Для начала узнать правду. От кого вы беременны? У вас есть любовник?
   --Простите, Валентина Петровна, -- Татьяна, не желая продолжать бессмысленный разговор, поднялась. - Мне пора.
   --Сядьте, черт подери! И прекратите строить из себя оскорбленную невинность. Давайте, думать, что делать. Конкретные предложения есть?
   Таня неохотно опустилась на стул. Сдерживая подступившие к глазам слезы, выдавила:
   --Предложение первое: не заставляйте меня оправдываться. Я ни в чем не виновата. Кроме Андрея у меня долго не было ни одного мужчины. Доказать это невозможно.
   --Андрей не может иметь детей, -- процедила Валентина.
   --Тем не менее, я беременна.
   Разделенные полотнищем стола, женщины мерялись взглядами. Танин, влажный, измученный, не уступал по твердости настойчивому взгляду Валентины.
   --Я вам верю, -- призналась та.
   --А Андрей?
   --Не знаю. Во всяком случае, он по-прежнему собирается жениться на вас.
   --Как он относится к ребенку? - Таню волновало другое.
   --Как бы вы чувствовали себя на его месте?
   --Я готова пройти любую экспертизу.
   --Действительно?
   Таня, горько вздохнула, еще немного и ей придется доказывать, что она чиста аки голубица. Увы, на голубицу, она не тянула. В Таниной жизни были мужчины и до Генки, и после него. Их не было только сейчас. За два месяца до знакомства с Рощиным она "уволила" последнего ухажера.
   Самый "ударный" в смысле секса период жизни начался, когда Никите исполнился год и лучшая подруга, соседка, одноклассница, Ира, отработав два года за границей, вернулась домой. Дискотеки, гости, кафе - жизнь бурлила приключениями. Будущее обрело свет и перестало рисоваться в мрачных тонах одиночества. К сожалению, на излете печали появился Юрченко и сказка, поманив heppy endом, закончилась новым разочарованием. Беременная Машей Таня узнала, что Ирка спит с ее мужем.
   Новость поставила жирную точку в долгой дружбе. Подруга не первый раз вторгалась в чужие пределы. Редкий Танин ухажер избегал пристального внимания. Но то были ухажеры, а это - свет в окошке Геночка. Его Ирке простить Таня не смогла.
   --Я ничего не прошу у вас. Ничего не требую от Андрея. Извините, мне пора, -- не дожидаясь ответа, Таня решительно направилась к выходу. Старшая Рощина проводила ее взглядом и, достав мобильный, набрала номер:
   --Андрей, извини, но, кажется, я все испортила. Я захотела потолковать с Таней, а она обиделась. Думаю, она уйдет от тебя. Я бы на ее месте так и поступила. Что делать? Звони срочно Алле Аркадьевне, пусть забирает Машеньку и срочно едет к нам. Сам отправляйся к Тане и выясняй отношения. Если тебе это, конечно, надо.
  
   РОМАН
  
   Надин замерла перед зеркалом. Застыла в волосах рука с черепаховым гребнем, окаменели плечи, опустел взгляд, устремленный в серебряную гладь. Злая безответная мысль камнем давила сердце. Что делать? Что делать дальше?
   Стена, думала Надин. Я стою перед стеной и пытаюсь пробить ее лбом. Зачем? Я спасла Олю. Спасла Федю Прядова. Петя Травкин спас свою Танечку. Может быть, хватит? Может быть надо остановиться? Заняться собственной жизнью?
   Паша сказал:
   --Тебе надоело спасать все человечество, и ты взялась за конкретных людей. Ладно, Оля - родная кровь, не захочешь -- вмешаешься. Но зачем тебе эти ребята? Они почти взрослые люди и сами способны решать, на что тратить свою жизнь.
   --Они глупые и доверчивые дети, -- возразила Надин. -- Я не могу спокойно смотреть, как их, словно ягнят, ведут на заклание.
   --Они не ягнята, а бараны, -- оборвал Матвеев пустой разговор. - Впрочем, развлекайся, я не против.
   "Я не развлекаюсь, -- Надин грустно улыбнулась своему отражению. От того будут ли живы эти едва знакомые ей люди, казалось, зависит ее собственное будущее. - Я просто не могу иначе".
   В желании удержать ребят было что-то истерическое, надрывное, неконтролируемое. Потому требовать чтобы, Павел или Петя Травкин, относились к молодым эсерам также как она, было глупо. Пашу интересовала семья и завод, Петю Травкина -- молодая жена, договор на книгу, деньги, которые после недолгих раздумий пообещал заплатить Семенов..
   Надин провела гребнем по волосам. Разделенные резными зубьями тонкие пряди струились легко и плавно. Тяжко и натужно стелилась вслед движению мысль:
   "Я не отступлю, -- ясной мелодией звенело в мозгу. -- Дело не в том, кого и зачем я спасаю. Суть в том, что у меня есть потребность поступить именно так. Я спасаю ребят для собственного спокойствия. Может быть, искупая прошлые грехи, может быть, выкупая будущие радости. Так или иначе, я не отступлю, пойду до конца, не позволю творить зло. Не позволю и диктовать мне условия".
   Надин не хотела, боялась признаться себе, что рада предстоящему сражению. Безмятежная жизнь приелась ей. Однообразие мирных дней стало в тягость. Хотелось острых переживаний, новых ощущений. Жизнь на грани, на острие, в звенящем волнении натянутых нервов манила вновь, дразнила кровь адреналиновым дурманом.
   "Никто не посмеет диктовать мне условия, -- думала Надин, не замечая, возникшего на лице хищного выражения. - Лучший способ защиты - нападение! На силу всегда найдется сила. Я не желаю быть игрушкой в руках верховников. Я буду жить, как считаю нужным и не позволю командовать собой! Если он не оставит меня в покое, то сильно пожалеет! - последняя фраза касалась бывшего любовника Надин, непосредственного руководителя БО, Генриха Ярмолюка. По его инициативе, как полагал Люборецкий и намекнул Гурвинский, и заварилась вся эта каша.
   Надин вздохнула тяжело, пересела к столу, обмакнула перо в чернильницу, вздохнула еще раз над чистым листом бумаги, вывела аккуратно:
   "Я не знаю, что делать".
   Едва жирная точка увенчала пакт о капитуляции, как в голове возникла интересная идея. Скрижальский и Семенов потому согласились платить Пете деньги, что не могут покинуть город! Они заняты подготовкой к крупной акции! К крупной и скорой! Через полторы недели на праздничное богослужение во Владимирском соборе ожидается делегация из столицы. Обещали прибыть: три генерала, четыре министра, возможно, сам премьер-министр Андрей Аркадьевич Красавин. И кто-то из них наверняка приговорен эсерам к смерти.
   На следующее утро, подтверждая догадку, посыпались новости. Первым явился Травкин с черновиком новой статьи и вопросом:
   --Семенов принял предложение заплатить десять тысяч рублей и сразу же выплатил две тысячи. С остальным он обещал разобраться в ближайшие дни. Однако вчера попросил небольшую отсрочку. Я пообещал ответить вечером. Посоветуйте как быть, соглашаться или проявить твердость?
   --Сколько времени ему надо?
   --Десять дней. Сейчас, говорит, партийная касса пуста.
   --Никаких поблажек, -- отрезала Надин. -- Через десять дней он исчезнет из города.
   Вторым "порадовал" Ванюшка. Завершая доклад, пацан уронил небрежно:
   --Хорошо бы, Надежда Антоновна, премию нам выдать, за усердие.
   --С какой стати?
   --Ситуация изменилась. Мы под что подряжались? Под слежку! А тут дело вон куда повернулось!
   --Куда повернулось дело? Говори толком!
   --Пока не заплатите - ни скажу, ни слова!
   --И не надо! Не хочешь работать - проваливай, -- не выдержала Надин: -- Я вас увольняю.
   --За что? - почти искренне возмутился Витек.
   --За глупость. Клиента надо убеждать тонко, красиво, жалостно, а не брать за горло и вымогать деньги.?
   --Не-е...-- расплылся в хитрой усмешке Ванька, -- вы нас не уволите!
   --Почему? -- Теперь возмутилась Надин.
   --Как вы тогда узнаете, что у Виталика Орлова есть револьвер!
   Этого следовало ожидать.
   --Ну-ка, рассказывай!
   Многозначительное молчание оборвалось только с появлением пятирублевой банкноты. Однако, новости и наблюдательность ребят стоили потраченных денег.
   Оказывается вчера, Виталий Орлов вышел из подъезда дома на Садовой с сияющей физиономией и прижатой к бедру левой рукой.
   --Что это его так перекосило? - удивился Иван. - Туда вроде бы шел нормально.
   Витек недоуменно пожал плечами. Он ничего необычного не увидел.
   В трамвае, перемигнувшись с приятелем, Ванька прижался к Орлову, постарался ощупать его карманы и к удивлению обнаружил предмет, по форме здорово напоминающий револьвер.
   --Пушка, -- подтвердил Витек, повторив маневр. Всю дорогу до дома Орлова он, не переставая ныл:
   --Давай, отберем! Ну, давай! Подскочим сзади, толкнем, схватим и деру! Ему нас ни в жизнь ни догнать. Ну, давай, не дрейфь
   --Нет, -- Иван был непреклонен. Оружие - вещь, конечно, нужная, в сыскном геройском деле крайне необходимая, но без приказа Надежда Антоновна он на Орлова нападать не будет. И Витьку не даст. - Нет, и еще раз нет.
   Премия в пять рублей компенсировала моральные издержки от принятого решения. И расставила приоритеты. Сегодня информация -- дороже денег, понял Иван и раз вил мысль дальше: кто владеет информацией, тот владеет миром и может позволить себе многое. Например, ввалиться в лучшую в городе кондитерскую и небрежным тоном потребовать у нарядной барышни-продавщицы по коробке "Кетти Босс". Модная карамель -- реклама висит на каждом столбе - совсем невкусная. Но идти по улице с яркой жестянкой в руках, ловить на себе удивленные взгляды прохожих: как так простые мальчишки с дорогими конфетами! - удовольствие необыкновенное. Сравнимое, разве с часовым катанием на карусели.
  
   ЖИЗНЬ
  
   Потолок был ровным, белоснежным и напоминал припушенный снегом каток. И почему-то ассоциировался с покоем. Тревога обитала в углу. Там нервными сполохами дрожали вечерние тени, повторяя суматошные движения яблоневых веток. Ветер гулял за окном, обрывал листву. Занавеска то и дело вздувалась парусом. Как мой живот, тоскливо думала Таня.
   --Я не обязана соответствовать их высокому стандарту. Я не навязываюсь. Я не ...-- бормотала она, вытирая слезы. Раздражение накатывало злой волной и разливалось печалью и унынием. Соответствовать хотелось. Чертовски хотелось уронить в спесивое лицо Андреевой сестрицы: я - честная, достойная, я - не манипулирую Андреем, он -лучшее что есть в моей жизни. Я его хочу, я его люб...
   Додумать до конца мысль и слово Таня не решилась. Признать очевидное сейчас -значило стать несчастной, отвергнутой, брошенной.
   Неприятие Рощина обрекало ребенка на гибель. Представить, что, возможно, единственный шанс Андрея стать отцом, кровавыми потоками изольется в никуда, вызывал дрожь омерзения. Но "я не могу рожать ненужного ему ребенка", -- зрело ясное понимание. - Хватит того, что Маша и Никита не нужны родному отцу".
   Порыв ветра взметнул кружевную занавеску. Стремительно взлетев, она опала. Так и я, взлетела в поднебесье и плюхнулась в лужу, дура безмозглая, жалела себя Таня.
   --Он никогда не поверит мне.
   Никогда -- от слова веяло могильным холодом. Таня зябко повела плечами, хоронить иллюзии доводилось ей не единожды. Ее невинно убиенных фантазий, погибших во цвете лет грез и скоропостижно скончавшихся мечтаний хватило бы на целое кладбище. Что поделать, идеалы - создания нежные и схватки с реальностью не выдерживают. Сейчас, примеряя саван для очередной покойницы, Таня сокрушалась лишь об одном. Ей не удалось сохранить беспристрастность, она открылась Андрею, потянулась душой и телом, за что и расплачивалась теперь.
   --Он никогда не поверит мне.
   Никогда - походило на крест на могиле, не рожденной любви, на аборт, который предстояло сделать.
   "Выделяя человека, подумай, справишься ли ты с собою, когда этот человек ответит тебе взаимностью", -- сказал кто-то из великих. Равновесие чувств требовало равновесия доверий. Без доверия чувства теряли смысл. И погибали.
   --Как глупо все получилось...-- вздохнула горько Таня. И вздрогнула от пронзительного крика:
   --Таня! - Распахнулась дверь. Андрей Петрович с сердитой физиономией изволили поинтересоваться: -- Вы здесь? Отлично.
   --Я здесь. Почему это вас удивляет?
   "Вы" возникло случайно, но четко обозначило возникшее отчуждение.
   --Валя, сказала: вы собрались уходить!
   --К сожалению, не могу позволить себе такую роскошь. Во-первых: я получаю хорошую зарплату и дорожу местом. Во- вторых: не хочу оказаться под одной крышей с бывшим мужем. Так что, пока вы будете платить, я не уйду.
   Рощин побледнел от гнева.
   --Правильно ли я понял? Пока я плачу, вы в моем распоряжении? И за большую сумму можете оказывать больше услуг?!
   --Любой каприз за ваши деньги. Если, конечно, сойдемся в цене.
   Андрей криво ухмыльнулся:
   --За сколько вы ляжете со мной в постель?
   --Смотря, как часто вы будете желать этого.
   --У вас почасовая такса? Сколько? Назовите цену!
   --Шлюхи на Окружной берут с клиента от полтинника до сотни. Я не хуже их.
   Андрей достал из бумажника зеленую банкноту, процедил сквозь зубы:
   --Тогда раздевайся!
   Таня остолбенела. Такой наглости она не ожидала.
   --Хорошо, но деньги вперед! -- Она рванула через голову футболку, расстегнула юбку, бросила на пол белье.
   Звонким шлепком Рощин припечатал ассигнацию к столу и медленно, не отводя взгляда от розовой нежной наготы, рванул на себе рубашку.
   --Иди ко мне! - приказал хрипло. и сделал шаг к Тане.
   Они стояли почти вплотную друг к другу. Ее соски почти касались его груди. Ее запах бил по нервам, возбуждая без того острые желания. Рощину хотелось овладеть этой женщиной и хотелось ее ударить. Он почти ощущал, как бьет Таню по лицу, как швыряет на пол, наваливается тяжело, втыкает член во влагалище. Он почти реально чувствовал, как в жарком облегчении изливается во влажные недра напряжение и сперма, как разливается по телу истома и экстаз. Он с трудом удержался от стона, настолько живой была картинка в его воображении.
   Таня с ужасом смотрела на Андрея. Стеклянные от раздражения глаза, рот в злой ухмылке сменила маска похоти: липким стал взгляд, жадно и хищно изогнулись губы. Еще мгновение и непоправимое случится.
   --Нет, -- прошептала Таня, невольно отстраняясь. - Не смей прикасаться ко мне.
   Она почти ощутила, как Андрей бьет ее по лицу, как швыряет на пол, наваливается тяжело, втыкает член во влагалище. Почти реально чувствовала, как в жарком облегчении изливается в ее недра его напряжение и сперма, как вздрагивает от экстаза спина и плечи, и замирает в сладкой истоме сильное тело. Таня с трудом удержалась, чтобы не заорать от ужаса, настолько живой оказалась картинка в ее воображении.
   --Какая же ты, -- так и не прикоснувшись к этой голой наглой женщине, Рощин отвернулся, овладел собой, не произнес грязное бранное слово, висевшее на кончике языка.
   --Какая? - спросила с вызовом Таня и неожиданно для себя ткнулась лицом в спину Рощина, обхватила его руками, всхлипнула. - Ну, скажи, какая я, какая?
   Рощин судорожно вздохнул и признался еле слышно:
   --Мерзкая лживая сука. Подлая и коварная тварь. Я тебе не верю.
   "Я никому не верю, как же можно верить тебе", - мог бы сказать Андрей.
   Он давно и определенно обозначил любовь как зависимость. Открываясь человеку, открываясь чувству, невозможно остаться самим собой. Невозможно быть сильным и свободным. Любовь змеей, опутывает сердце, лишает воли, рождает страх, будит желание. И чем сильнее желание, тем меньше возможность уберечься от коварной злой иллюзии -- жажды счастья. Нежен голос сладкоречивой химеры, упоительна манящая песня. Душа, тело, мысли рвутся навстречу. Не устоять! Не удержаться! Нет сил, противиться обманчивому зову. Нет воли, отказаться от соблазна. Нет числа жертвам. Шаг за шагом, следуют на заклание невинные агнцы. Раз за разом смыкаются зубастые челюсти. Льется кровь, монстр упивается своей властью. Любовь - тюрьма, пыточный застенок, дыба, виселица свободы.
   "Я тоже тебе не верю ", -- ответила бы Таня.
   Невозможно открываясь навстречу другому человеку не бояться укола, удара, боли. Невозможно, отдавая в заклад самое святое - душу не страшиться, что ее не разменяют на пятаки и не спустят за бесценок на мелочи. Невозможно прекратить вечную сверку исходного и полученного. Не высчитывать, сколько, кому, кто отвесил нежности и внимания. Не контролировать себя, не проверять своего визави. Не торговать собой.
   "Я поверю тебе, если ты докажешь, что ребенок мой. Я буду любить тебя, я дам тебе все, если это правда", -- несказанное, недодуманное витало во взглядах.
   "Если ты поверишь мне, Тоя рожу тебе ребенка".
   ЕСЛИ...,ТО... Причина - следствие...
   Любовь - храм лишь в мечтах, в жизни любовь - торжище. Иисус выгнал торговцев из храма. Они его распяли, вернулись и объявили: да здравствует товар -деньги -товар ныне присно и во веки веков. В любви и на базаре, в постели и ларьке заповедь одна: ты -- мне, я - тебе, и ни как иначе.
   Свобода и любовь. Свобода и зависимость. Нет равновесия, нет баланса. Есть одиночество и рабство. Что ни выбери, боли и страданий не миновать.
   Не поворачиваясь к Тане, Рощин спросил:
   --Зачем ты пришла в мою жизнь? - и продолжил горько. -- Без тебя я писал романы, и был счастлив. Теперь я не хочу писать романы. Я хочу тебя.
   --Андрей, не мучайся. Не изводи себя. Я сделаю аборт. Потом мы расстанемся и все будет хорошо, -- сказала Таня, радуясь, что Рощин не видит ее истерзанное болью лицо.
   --Нам нельзя расставаться, -- возразил он тот час. И исправился: -- Мне нельзя расставаться с тобой. Без тебя снова превращусь в каменного истукана. Я пойду на все что угодно, но не отпущу тебя. Поняла?
   Таня вздохнула горько.
   --Поняла, -- и увлекла Андрея к разобранной на ночь постели.
  
   РОМАН
  
   --Семья Виталика Орлова живет за счет двух сахарных заводиков. Кроме бизнеса отец Орлова занимался картами. Он - профессиональный игрок и в элитных клубах в компании с генералом Сухостоевым и жандармским полковником Парасиным обирает заезжих "лохов", -- Петя Травкин, использовал связи в полиции и в кратчайший срок собрал нужную информацию. - Дело поставлено на поток. Два бойких молодчика поставляют шулерскому синдикату клиентов. Парасин "крышует" мероприятие. Сухостоев и Орлов разводят народ на бабки.
   --Виталий в курсе ? -- полюбопытствовала Надин.
   --Понятия не имею, -- единственное, что не смог Петр, это -- влезть к парню в душу. -- Он ведет замкнутый образ жизни. Знакомых посещает редко. Сердечной привязанности не имеет. Довольно откровенно проповедует социалистические взгляды и постоянно ищет контакты с революционными кружками. Не знаю, чем его проняли Семенов и Скрижальский, но у них Виталий задержался на долго. В других местах парень не выдерживал и месяца.
   Надин не стала объяснять, что так ищут террор. Посетив пару-тройку занятий потенциальный "герой" понимает: здесь ловить нечего, одна говорильня, и следует далее. Будущему смертнику ни к чему политическая экономия и философия. Он желает отдать жизнь, а не получить знания.
   --На чиновника по особым поручениям, Лаубе, что-нибудь есть?
   --Нет. Мои осведомители ничего отыскать не могут. У Лаубе в городе нет ни знакомых, ни приятелей, ни родни. В конторе, которую он изредка посещает, кроме него только старый письмоводитель. Полуглухой и полуслепой. Он даже имени своего начальства толком назвать не может. Странно, правда?
   Да, согласилась Надин и основательно задуматься над этой странностью.
   Столичный чиновник, недавно появившийся в городе, встречался в свободное от своих таинственных особых поручений время только с эсеровской шлюхой Инессой-Ириной. Причем профессионал, которым, Лаубе, безусловно, являлся, упорно не замечал очевидных "шпионских" замашек своей пассии. Почему? Неужели красотка совсем свела с ума мужика? В этом Надин сильно сомневалась. Недоверчивые, настороженные, сыщики обычно умело контролируют свои эмоции, тщательно фильтруют контакты и, главное, находятся под постоянным контролем коллег и начальства, которые в трудную минуту пинком под зад помогают потерявшему голову коллеге и подчиненному обрести душевное равновесие.
   Куда более вероятны было предположение, что Лаубе только изображает влюбленного, а на самом деле "работает" брюнеточку. Тогда барышню стоило пожалеть. Дурочка попалась на собственный крючок. Она пытается выведать что-то у старого ловеласа, а он, рад стараться, сливает ей нужную информацию, и, таким образом, управляет действиями боевиков. Но чего же старый лис добивается? Неужели Лаубе нацеливает эсеров на конкретное лицо, диктует сроки и подсказывает сценарий покушения? Да, следовало признать. Спецслужбы не раз и не два устраняли чужими руками "лишних людей". Оно и понятно, кто-то же должен ставить на место зарвавшихся сановников и политиков. Тем паче в эпоху перемен, когда в чехарде политических рокировок, в постоянной смене министров и премьеров, постоянно тасуются интересы всевозможные кланов и группировок.
   Картина будущего преступления представилась Надин отчетливо ясно. Лаубе назовет брюнеточке день, час и имя жертвы. Скрижальский и Семенов приведут Виталика Орлова. Парень выстрелит из револьвера. Сановник сложит голову во славу государя-императора, широкая общественность содрогнется от кровожадности революционеров, а в высокое кресло сядет новый реформатор и на деньги очередного миллионера затеет очередные великие преобразования. Орлова между тем повесят!
   --Не допущу, -- произнесла Надин вслух. - Не позволю!
   Чиновника она не жалела. Сказывалась закалка, полученная в террорной работе. Уйдет очередной "калиф на час" в отставку или погибнет от руки боевика - свято место не опустеет. Кто-то другой поведет державу к победам и поражениям. "Идущие во власть не принадлежат самим себе, они становится страницей истории, которую иногда переворачивает рука судьбы. Они обречены на риск, -- думала Надин. - А вот Виталик - другое дело. Ему надо жить, рожать детей, растить внуков .Ему рано умирать в девятнадцать лет. А министр, что ж, таков его удел. Не первый, не последний. Я буду спасать только Виталика Орлова", -- решила Надин, и успокоившись, взяла в руки газету, пробежала глазами новый опус Пети.
   "За последние несколько лет эсеровскими боевиками совершено более двух сотен террористических актов. Во время их свершения убито и ранено более четырех тысяч государственных служащих различного уровня. "Попутно" убито более двух и ранено двух с половиной частных лиц. Многовато!
   Всем знакомых террористам я задаю один вопрос:
   --Как вы полагаете: можно ли убивать?
   Отвечают по-разному.
   --Убийство нельзя оправдать. Это грех. Но мы идем на него от безысходности, так как не имеем другой возможности реализовать нашу политическую программу во благо страны и народа. - Это слова бывшего студента, который участвовал в трех неудачных покушениях.
   --Что бы оправдать совершенное убийство, надо принести в жертву собственную жизнь, - таково мнение молодой особы, гражданский муж которой, уже третий по счету, бездарно погиб, пытаясь бросить в кого-то третьеразрядного сановника взрывной снаряд.
   Другие террористы рассуждают не менее радикально. Вера Ф. (провела двадцать лет в заключении) считает моральные современные новомодные проблемы ответственности искусственными. Она полагает: у "старой гвардии" не было внутренней борьбы: "Если берешь чужую жизнь -- отдавай свою легко и свободно. Мы о ценности жизни не рассуждали, никогда не говорили о ней, а шли отдавать ее, или всегда были готовы отдать, как-то просто, без всякой оценки того, что отдаем или готовы отдать".
   Рассуждения Руководителя приводить не стану. От откровенного цинизма этого человека, поправшего все моральные законы, меня уже тошнит. Впрочем, о чем это я? Отправить столько людей на смерть и сохранить живой душу невозможно. Партийная задача Руководителя - практическая постановка террора на местах. На деле это выливается в то, что Руководитель собирает 5-7 молодых ребят-смертников (старшему редко бывает за 25 лет, основная масса 18-20), привозит группу в нужный город, расселяет, организовывает дело, поддерживает моральный дух и отправляет на акцию. Затем небольшой перерыв, обычно в Европе. И новая группа. Конвейер работает непрерывно благодаря деньгам ЦК и красноречию Руководителя. Он мастерски играет на струнах души малолетних простаков. Что они, даже меня - редкого прагматика иногда распирает от желания совершить подвиг.
   "Кстати", подворачивается подходящая возможность. Руководитель получает очередной приказ ЦК: надо убить своего старого товарища, соратника по партии, некого Т.
   История довольно туманная. И перекликается с моим предположением о существовании в руководстве партии агента охранки. Несколько месяцев назад в ЦК пришло письмо, где указывалось, что некий А. и некий Т. являются платными осведомителями, что провалы и неудачи последних лет - их рук дело.
   Партийный суд скоро и сурово решает: А. - слишком крупная фигура для подозрений. Он стоял у истоков террора, и фактически командует им сейчас. Поэтому виновен быть не может. Партийный функционер среднего звена Т. - другое дело. Он призван к ответу, выслушан и сочтен виновным.
   --Кто желает покарать двурушника? - спрашивает Руководитель у группы.
   Я спрашиваю, учтены ли все факты? Возможно, все-таки А. виновен? Руководитель машет руками. Он не допускает мысли, что один из лидеров Боевой Организации способен на сотрудничество с Охранкой. Мое мнение никого не интересует, а жаль. Я видел А. за игорным столом, видел в компании дорогих кокоток, видел перстень с бриллиантом на его мизинце. На скромное партийное содержание позволить себе такое невозможно. Но... лишние вопросы в эсеровской среде не приветствуются, потому я молчу. Но не проявляю инициативу. Принимать участие в казни мне не хочется. Я изображаю разочарование в организованном терроре и широко общаюсь с максималистами. Они проповедуют стихийные акции, не подчиняются никому и уверяют, что будущее за ними.
   Руководитель устраивает мне выволочку. Требует принять участие в акции. Грозит отлучением от партийной кормушки. Разговор идет на повышенных тонах. Я, скрипя сердце, соглашаюсь и присоединяюсь к остальным. Нас пятеро. Поразительно, чтобы отправить на тот свет пожилого и болезненного типа ЦК назначает группу в пять боевиков. Не многовато ли?
   Других волнуют другие вопросы:
   --Ты убежден, что он провокатор? - спрашивает у Руководителя участник N1.
   --Уверен.
   --Значит, нужно убить его.
   Простая душа не ведает сомнений. Меня это поражает. Став партийной единицей, винтиком в большой машине, люди утрачивают способность мыслить. И чувствовать.
   --А вы что думаете? - интересуется Руководитель у следующего участника.
   --Я всегда в распоряжении боевой организации, -- отвечает тот.
   Остальные тоже не сомневаются. Им довольно слова Руководителя, чтобы преступить Божью заповедь.
   План состоит в следующем. N1 и N2 должны нанять уединенную квартиру в Варшаве. В нужный день, вернее вечер, к ним приедут N3, 4, 5, вооруженные браунингами и ножами. Руководитель сходит к Т. на дом и пригласит в гости.
   N1 и 2 не будут принимать участие в убийстве. Едва группа соберется, они с первым поездом выедут в Москву. Прочие участники согласно инструкции после акции, тоже покинут город.
   Все организовано с привычной театральностью. Номера N3, 4 и 5 одеты по-русски, в картузах и сапогах бутылками, потому резко выделяются на улицах европейской Варшавы. N5 - высокий студент с бледным лицом, в пенсне, с тонкими музыкальными пальцами в простом наряде откровенно смешон. Он чувствует себя неловко в непривычном костюме и ежеминутно вытирает белоснежным платком пот со лба.
   Наступает нужный день. Я с Руководителем отправляюсь за Т.
   Дверь открывает седая старуха - мать Т. Через несколько минут появляется он сам.
   --Чем могу служить?
   Руководитель несет явный вздор. Мол, следственная комиссия в городе, Т. желают устроить еще один допрос, получены новые сведения, надо явиться для дополнительных показаний.
   --Мне нечего добавить, -- заявляет потенциальный покойник.
   --Но комиссия настаивает. Ваши обвинения в адрес А. заслуживают особого внимания. Сегодня вечером на улице Шопена состоится заседание. вы придете?
   --Кто будет? - Т. явно взволнован. Услышав громкие фамилии, он вздыхает с облегчением, надеется, бедолага, на справедливость. - Хорошо, я буду.
   В прихожей, заглядывая в глаза Руководителю он, покраснев, говорит:
   --Я вас не понимаю. Вы подозреваете меня в провокации. Думаете, что я в любой момент могу выдать вас. И не боитесь прийти ко мне на квартиру?
   --Вопрос о вашей виновности для меня недостаточно ясен, -- лицемерно бормочет Руководитель и пожимает протянутую руку Т.
   Вечер. Мы сидим в засаде и ждем.
   Т. появляется к назначенному времени, но вместо того чтобы прямо отправиться в квартиру, затевает разговор с дворником. Через пару минут, поняв, в чем дело, он стремительно уходит. Описанные дворником люди не похожи на тех, кого он ожидал увидеть.
   Новый план. Надо учредить за Т. постоянное наблюдение и убить его на улице, либо дома. В первом случае, стрелок подвергается огромному риску. Убежать с места преступления практически невозможно. Второй решение тоже не особенно удачно. Т. проживает в одной квартире с родителями, которые могут стать свидетелями убийства.
   Руководитель предпочитает второй вариант.
   --Я не могу рисковать жизнью своих товарищей, -- велеречиво заявляет он.
   Жизнью стариков рисковать, конечно, проще.
   Быть исполнителем вызвался N3. Руководителя больше устраивала бы моя кандидатура. Но я скромно молчу, уступая место нетерпеливым и глупым.
   N3 печален. Он понимает разницу между убийством министра и казнью провокатора, но готов защищать честь партии. И ради этой чести собирается погибнуть. Шансов сохранить жизнь у него маловато.
   Мы прощаемся. Группа уезжает из Варшавы. О подробностях я узнаю из разговоров товарищей и газет.
   "22 марта на квартиру протоиерея Юрия Т. явился неизвестный человек, убил его сына и ранил ножом супругу".
   Я в недоумении. Старуху ножом?! Это уж слишком!
   Через несколько дней случайно встречаю N3 на улице в Москве, спрашиваю.
   --Что ты наделал?!
   --А что? Неужели Т. остался жив? - чистосердечно удивляется парень. Из-за пережитого потрясения он плохо помнит, как возился в прихожей со стариками, защищавшими сына.
   --Нет, конечно, убит. Но ты ранил мать...
   --Не может быть.
   Финал истории трагичен: старуха скончалась на больничной койке; старик, похоронив, сына и жену, умер через месяц от инфаркта; ЦК в ответ на негативный общественный резонанс, отмежевался от преступления и, на всякий случай, исключил N3 из партии. После чего парень повесился.
   Трагично сложилась судьба Руководителя и всей нашей варшавской группы. Я опоздал к началу дружеской попойки, организованной по поводу завершения операции, и застал своих товарищей и других гостей мертвыми. Как писали газеты: водка в бутылках была приправлена цианистым калием. Причину преступления полиции установить не удалось. Я же думаю, это работа А. Мужику было чего бояться. Его "приятель" Т. перед смертью мог рассказать своим убийцам много интересного, но лишнего. А кому нужны лишние видетели".
   Надин вздохнула. Она знала, по крайней мере, три аналогичных случая. На ее памяти казнили троих агентов охранки и каждый раз исполнители погибали очень скоро. По мнению Люборецкого, боевиков убирали свои, чтобы не всплыло что-нибудь лишнее. Когда Надин рассказала об этом Травкину, тот сразу же загорелся встретиться с Прохором Львовичем. К большому удивлению Надин, Люборецкий отнесся к этой идее с энтузиазмом, но потребовал, чтобы Петя указал в своей книге, кто его консультировал.
  
   ЖИЗНЬ
  
   --Хватит выкручиваться. Скажите толком, что Таня за человек? -Валентина в раздражении сжала губы. Ей надоело призывать Ирину к откровенности.
   --Человек, как человек. Только, не умеет утраиваться в жизни, -- прозвучала очередная увертка.
   Валентина Петровна обвела критическим взглядом более чем скромное убранство комнаты, скептично оценила помятое лицо, ранние морщины, серую кожу и мешки под глазами Иры. Подруга Тани мало походила на преуспеющего человека, зато очень смахивала на начинающую алкоголичку.
   --У меня с собой нечаянно коньячок оказался. Может за встречу? - предложила, доставая бутылку.
   Ирина приободрилась. Поспешила на кухню за рюмками. За выпивкой беседа потекла живее.
   --У Тани, наверное, было много ухажеров? -- спросила Валентина Петровна с равнодушным лицемерием. - И сейчас, наверняка, кто есть. Она женщина симпатичная, стройная, милая, такие нравится мужчинам.
   --Мужчинам нравятся другие бабы, -- последовал возмущенный ответ, - И никого у нее нет давно. И не скоро появится. Юрченко ей всю охоту до мужиков отбил. Молодая баба, а живет, как монашка. Когда Танька меня слушалась, у нее не было отбоя от кавалеров, -- второй налитый до краев фужер сделал Иру разговорчивой.
   --Когда это было?
   --Пока Генка не вернулся.
   Этот период Таниной биографии Рощину интересовал мало. Потому истории о похождениях двух подруг слушала Валентина Петровна не очень внимательно. Пока не уловила странную фразу:
   --Я тогда со скульптором одним познакомилась, чокнутым импотентом. Он вырезал из дерева богиню, установил на своей даче и ждал, когда дура деревянная вернет ему мужскую силу.
   Валентина Петровна потянулась за сумкой, нашарила таблетку валерьянки, незаметным движением, положила в рот.
   --Фамилию не помните?
   --Двойная какая-то.
   Скульптор-импотент с двойной фамилией и деревянной богиней на даче обитал в дачном поселке по соседству с Андреем.
   --У меня как раз день рождения был, -- продолжала Ирина. -- Я Таньку и пригласила на блядки. Она знала, зачем ехала. Так что, пусть не особенно кичится своей порядочностью.
   --На блядки! - Валентина Петровна не удержалась от возмущенных интонаций.
   --На блядки! - отчеканила Ирина. - И не делайте старушечье лицо! У вас в молодости всегда мужик под рукой был?
   --Не всегда, -- призналась Рощина.
   --И у меня не всегда, и у Таньки. А дело, знаете ли, житейское, хочется.
   --Ну, хорошо, -- Валентина припомнила некоторые моменты своей биографии. Одни вызывали смущение, другие - откровенный стыд. Действительно, дело житейское, хочется, потому получается не всегда красиво и высоконравственно. Вернее, получалось. В перерыве между первым и вторым замужеством и у нее были случайные мужчины, не очень достойные связи и отношения, которыми не приходилось гордиться. Теперь, слава богу, это в прошлом. Теперь упрекать себя не в чем. И, наверняка, не стоит упрекать других. Рощина вздохнула, что это я, и в правду как старуха, подумала сердито. Тут такое творится, а я о морали беспокоюсь.
   --И с кем же Таня развлекалась? - полюбопытствовала с безразличным лицом.
   --Разве я помню, -- отмахнулась Ирина.
   --Если постараться и вспомнить, -- последовал совет, -- можно подзаработать деньжат.
   --Зачем вам Танькины хахаля? Она -- баба честная, двум сразу никогда не давала. У нее принципы. Она порядочная больно, с кем не переспит, за того замуж собирается. А на блядках женихов нет, одни, простите, ебари. ...
   --Так с кем развлекалась Таня? И как часто была с вами на блядках? --Валентина Петровна достала десять долларов. -- Только не вздумайте врать. Я проверю каждое слово.
   --Ничего проверять. Танька со мной ездила один раз. Больше я ее не звала. Она и так мне весь праздник испортила. Во-первых, я ее привезла и чувствовала себя в ответе. Мужики - как звери, творят порой несусветное, особенно выпив лишнего. А Танька - дурочка наивная. Мало ли. Во-вторых, она мне в тот вечер дважды перешла дорогу. И с хозяином дачи, и с его соседом-писателем. Они мужики холостые, денежные, перспективные, могли бы помочь в жизни бедной девушке.
   --Тане? - уточнила Рощина, стараясь не думать, что в соседях у скульптора, жившего в конце улицы, имелся всего один писатель, Андрей.
   --Мне! - буркнула Ирина. Воспоминания о тех временах вызывали у нее глухую тоску. После возвращения из-за границы у нее водились деньги и мажорные мужики. Если бы она не суетилась, не ложилась под каждого, может быть жила бы сейчас иначе. Ирина с сожалением посмотрела на пустую бутылку и горько вздохнула.
   --Танька сразу приглянулась хозяину. Он вцепился в нее мертвой хваткой и стал накачивать водкой. В самый неподходящий момент явился сосед и уволок Танюху в сад, к этой самой скульптуре. Там они пробыли до утра и видимо неплохо развлеклись, потому что мужик у меня потом раза два про Танюху спрашивал, телефон просил. Я из вредности не дала. Буквально на следующий день после той вечеринки вырисовался Юрченко, стал Таньке мозги и другие места компостировать. Что ж ей все, а мне ничего? Так не честно!
   Господи, чуть не взвыла Валентин, эта шалава еще о честности толкует!
   --А как зовут соседа, не помните? Какой из себя? Где живет?
   Ирина выразительно посмотрела на пустую бутылку: нет коньяка - нет разговора!
   --Понятия не имею, -- сообщила сердито. -- Знаю, что холостяк, писатель, при деньгах. Впрочем, на тех дачах бедные не живут.
   --И последний вопрос: когда случилась эта история?
   --Когда? - подняла брови Ира. - Так я же говорю: накануне у меня был день рождения...
   Валентина Петровна решительно шагала по улице и в такт шагов твердила самой себе: не может этого быть, не может. Не может! Называя фамилию Таниной дочки -- Маши Юрченко в регистрационное окошко детской поликлиники и, принимая из рук ухоженной служащей карточку, она едва дышала от волнения.
   --Помоги мне, Господи...-- прошептала чуть слышно и рискнула, посмотрела на обложку.
   Девочка родилась ровно через девять месяцев после дня рождения Ирины. И, следовательно, ее отцом мог быть писатель, с которым Таня развлекалась на даче у скульптора.
   "Этим мужчиной мог быть Андрей, -- всю дорогу до дачного поселка Рощину терзала шальная мысль. Перед мыслью отступали логика и воспоминания о бесплодии брата. - Мало ли что врачи сказали! Мало ли что один процент вероятности! Нам много не надо, нам одного процента хватит!"
   --Я хочу посмотреть на вашу потрясающую работу, в городе о ней только и говорят, -- не мудрствуя лукаво, вывалила Валентина в лицо растерянному скульптору. То, что деревянную богиню она видела много раз, никоим образом не смущало ее. Чтобы узнать подробности Таниного пребывания в этом доме Валентина выдала бы и не то.
   --Да? - недоверчиво протянул пьяноватый по обыкновению гений и, путаясь в ногах, побрел в сад. -- Вот, она моя красотулечка, моя девочка, моя лапочка...
   Невнятное подобие женщины, в которой, тем не менее, чувствовалась энергия, страсть и призыв, полуприкрытыми глазами косило в даль. Нет! Богиня целилась точнехонько на окна Андреевого коттеджа!
   --Ну как? - Автор с опаской глянул на гостью. В прежние визиты, Валентина мало интересовалась его творчеством, больше скандалила и требовала не спаивать брата. Были крики, угрозы, даже битье посуды. После обещания спалить дачу, сад и эту самую богиню, скульптор отступился от Андрея. К чему рисковать и затевать войну со вздорной бабой? Рощин, конечно, неплохой мужик, но его сестрица-то - настоящая фурия.
   --Невероятно! -- ахнула Валентина Петровна. Богиня была невероятно похожа на Таню и "Модницу" Спиро. - Не-ве--ро--ят--но!
   Глядя на богиню наслаждений, так скульптор обозначил свое детище, Рощина шевелила губами в немых не очень цензурных выражениях. Грубо выструганная из цельного дерева, перекошенная от сладострастной гримасы, физиономия была очень, ОЧЕНЬ, похожа на "Модницу" Спиро и настоящую живую Таню. Лица отличались только выражением. Таня была напряжена, насторожена и откровенно, банально несчастлива. Модница надменно и спесиво радовалась жизни. Богиня олицетворяла сытое, животное чувственное удовольствие.
   Пораженное молчание польстило скульптору.
   --Хороша? Правда? - ему хотелось славословий.
   --Вы - гений! -Сестра писателя знала, как обращаться с богемой.
   --Что есть, то есть, -- признал хозяин и покачнулся.
   --А, правду говорят, что работы настоящих мастеров могут материализоваться?
   --Бывает, -- признал ваятель.
   --С вами подобное случалось?
   --Не раз.
   --А с этой дивой связана какая-нибудь история?
   Если отбросить повторы и пьяный лепет, суть рассказа свелась к следующему: да, талантливые работы имеют обыкновение воплощаться в реальность, это давно и хорошо известно всякому кто занимается творчеством. Да, богиня не стала исключением и предоставила создателю возможность лицезреть себя во плоти. Однажды в доме появилась барышня, очень похожая на деревянную богиню. На автора тот час снизошла благодать. Он почувствовал эрекцию (свои интимные проблемы ваятель обсуждал со всяким, кто готов был его слушать) , и чтобы поддержать кураж, поднялся на второй этаж, в спальню, за виагрой. Вернувшись, он увидел, что Андрей уводит девушку в сад. На пистон, хмуро добавил хозяин.
   --Это точно был Андрей? - подалась вперед Рощина.
   --Конечно, -- вздохнул тяжко скульптор. -- Мне надо было поверить в свои силы, не бояться, не суетиться. В творчество и любви побеждают смелые. В творчестве я иду вперед, а с бабами, почему-то, теряюсь. Почему, а?
   Поборница трезвого образа жизни, Рощина, подумала: пить надо меньше. Но промолчала.
   --Знаете, как я жалею, что упустил ту барышню?
   --Не знаю.
   --Когда судьба дарит художнику такой шанс, все его проблемы уходят. И мужские и творческие. Наступает золотой век: все ладится, спорится. Деньги и успех сами плывут в руки. На сердце радость, голова ясная, хочется работать и любить.
   --Все мужские проблемы уходят? - переспросила Валентина Петровна, подразумевая брата. Она не подумала, что неловкой фразой заденет собеседника. Сосед неожиданно счел нужным обидеться и, буркнув: "Злая вы, Валентина, женщина", махнув рукой,, не прощаясь, вернулся в дом.
   Валентина Петровна проводила насмешливым взглядом понурую фигуру, еще раз оценивающе примерилась к лицу богини. Брови, губы, нос, даже разворот головы - все напоминало Татьяну. Инородно выглядела только чувственная гримаса. Впрочем, через несколько минут, мнение пришлось изменить.
   Дверь в доме Андрея была открыта. Валентина заглянула в кабинет, на кухню, в гостиную. Никого.
   --Аа-аа...-- донеслось невнятное бормотание из Таниной комнаты.
   Валентина вздрогнула. Вчера вечером , собираясь к Тане, Андрей был взвинчен и раздражен. Хотелось, верить, что за прошедшие сутки брат не наделал глупостей.
   --Аа-а...- бормотание переросло в продолжительный стон. Валентина Петровна сделала несколько шагов и замерла перед распахнутой дверью. То, что она увидела, не предназначалось посторонним.
   Сплетенные страстью обнаженные тела женщины и мужчины, финал сексуального действа.
   --Аа-аа... -- Танино запрокинутое лицо передернула судорога, рот раскрылся в немом крике, руки сжались в кулаки. Через мгновение оборвались ритмичные движения Андреевых бедер, окаменела мокрая от пота спина, напряженные мускулы, упирающихся в кровать рук, выгнулись дугой, подбородок взмыл ввысь.
   Валентина на цыпочках засеменила по коридору.
   --Все равно я тебе не верю, -- полетела вдогонку фраза. В спальне продолжился прерванный разговор. - Я вообще женщинам не верю. - объявил Андрей. -- Хищное лживое племя. Имя вам -- корысть и обман. Все кто появлялся в моей жизни, интересовались не мной, а моими деньгами. Они хотели замуж за писателя и его счет в банке. И ты такая же! Или скажешь, нет?
   "Она очень сглупит, если начнет убеждать его в своей порядочности", -- Валентина невольно прислушалась.
   --Бедненький, -- сказала Таня. За этим раздался звонкий звук поцелуя.
   --Я говорю совершенно серьезно, -- в голосе Андрея звучали детские обиженные ноты.
   --Все люди разные, и хотят разного, -- примиряюще произнесла Татьяна.
   --Ты не о всех, ты о себе скажи. Что тебе от мужчины надо.
   Сексуальный марафон сделал откровенным только Андрея. Таня легко ушла от вопроса.
   --Счастья. А тебе?
   --Мне нужно от женщины взаимопонимание, нежность и обожание.
   --Обожание? - удивилась Татьяна.
   --Да. Обожание.
   В ответ пролилось задумчивое молчание. Таня примеряла к себе непривычное слово.
   --Это очень много, -- вынесла вердикт и добавила: -- даже взаимопонимание это очень и очень много. А обожание - это вообще экстрим какой-то. Обожать можно детей, но не мужчину. Мужчины для этакого чувства слишком приземленные создания.
   --Ты судишь о мужчинах, по своему бывшему супругу. А минуту назад утверждала, что все люди разные.
   --Генка не всегда был подонком. Если бы он не пил и хоть немного любил детей, с ним можно было бы жить.
   --Как можно не любить собственных детей? - удивился в свою очередь Андрей. И спохватился: -- Прости, мы условились, о детях ни слова.
   --Да, когда идешь на аборт, о детях говорить не стоит.
   "Какой еще аборт! -- едва не закричала Валентина. - Не будет никакого аборта. Я смогу защитить своего племянника или племянницу от вашей глупости!"
   --Сколько ты делала в жизни абортов? - поинтересовался Андрей.
   --Это будет второй..
   --И оба якобы от меня. -- голос брата стал враждебным.
   --Хватит, довольно, пусти, я уйду.
   --Нет.
   Валентина вздохнула тяжело. Брат мучил и себя, и терзал Таню.
   --У меня не может быть детей! - сказал Андрей. - Понимаешь, не может? Вероятность того, что я бесплоден 99 %.
   "Но один-то процент у тебя есть! - ответила за Таню Валентина. Та так и сказала:
   --Может быть, это и есть тот единственный шанс?
   --Я не верю в чудеса! - Андрей был невыносим.
   Стараясь не шуметь, Валентина выскользнула из дому. В саду достала мобильный, набрала номер Андрея.
   --Да, Валечка, -- отозвался он.
   --Ты где?
   --На даче.
   --А Таня где?
   --Тут, рядом.
   --Ну и как дела?
   --Нормально.
   Больших откровений не предвиделось? Валентина вдохнула. Ладно.
   --Выйти к озеру. Есть разговор.
   Андрей появился спустя полчаса. Прощание с Таней, несколько, затянулось.
   --К чему эта конспирация?
   --Сядь, -- Валентина прихлопнула рядом с собой по еще теплому песку. - И послушай, что я скажу. Тане нельзя делать аборт. Это, во-первых. Во-вторых, не исключено, что...Маша -- твоя дочка. За несколько дней до ее зачатия, Таня была в гостях у твоего соседа скульптора и имела сексуальные отношения с ...тобой. Ты отбил у скульптора и провел ночь у подножия деревянной богини.
   Тот случай Андрей помнил отлично. Проработав целый день, вечером он заглянул "на огонек" к соседу. Отворил дверь, шагнул в пьяную полутьму праздника, поморщился с устатку от громкой музыки, предвкушающим взглядом оценил обстановку. Веселье было в самом разгаре. Посреди комнаты топталось несколько пар. Движения больше напоминали преддверие сексуальной игры, чем танец. На диване толстяк шарил под юбкой у длинноногой блондинки. У окна целовалась парочка. Девушка была голой до пояса, мужик торопливо расстегивал рубаху. Из смежной с гостиной комнаты раздавались стоны, кто-то уже получал удовольствие.
   Рощин довольно хмыкнул: он закончил писать эротическую сцену и чувствовал изрядное возбуждение. Которое, без прелюдий и забот можно было слить любой подвернувшейся бабенке.
   Навстречу метнулась пьяная симпатичная барышня, повисла на шее, привалилась мягкой грудью. Девчушку кто-то хорошо "разогрел". Она кипела от страсти, как самовар и твердила как заведенная: "я тебя хочу".
   Рощин оглядел публику. Никто не скучал в одиночестве, у каждого была пара. С чистой совестью Андрей увлек барышню к двери. У порога обернулся. По лестнице, со второго этажа спускался сосед. На лице растерянность, ищущий взгляд.
   --Но... -- пропажа обнаружилась в объятиях Рощина. - Как же так...
   Андрей пожал плечами, извини, друг, отпускать добычу он не собирался. На вечеринках у скульптора царили более чем свободные нравы. Кто первым, а кто вторым получит ту или иную девчонку значения не имело. Позже или раньше каждый имел ту, что хотел.
   "Не велика беда, будет следующим. Для него так будет даже лучше", -- подумал Андрей, укладывая барышню на одеяло, которое всегда хранилось в специальной нише в основания деревянной богини.
   Нет, переменил он мнение чуть позже, с такой горячей штучкой соседу не совладать. Пусть устанет, тогда уж...Спасая соседа, Рощин не отпускал ненасытную девчонку всю ночь. И с удовольствием продолжил бы отношения дальше. Однако утром, когда Андрей проснулся, девушки рядом не было. Не появлялась она больше и на вечеринках у соседа. Подружка сказала "поезд ушел". Ушел, так ушел, хмыкнул Рощин, бегать за поездами он не привык.
   ...Андрей напрягся, постарался увидеть ту сцену, как бы со стороны. Иногда это помогало. Сейчас нет. Как ни старался, он не мог сказать определено: Татьяна ли была с ним тогда или другая женщина.
   --Машенька родилась через девять месяцев после вашего свидания, -- продолжила Валя. -- Правда, буквально через несколько дней вернулся Геннадий. И, наверняка, сразу же уложил Таню в постель. От кого она забеременела сказать трудно. Но на 50% это мог быть ты.
   --Глупости, -- не очень уверенно опроверг Рощин.
   --Конечно, глупости, но это уже второй случай, когда вы занимались любовью, а потом Таня беременела.
   --Третий, если считать ее нынешнее состояние.
   Валентина поджала губы.
   --Андрюша, ты с этим надо что-то делать!
   --Что?
   --Я не знаю. Но это еще не все, -- следующие аргументы лежали в плоскости иррациональной. - Я была сегодня у этого алкаша-скульптора, рассматривала его деревянную дуру, возле которой вы кувыркались той ночью. У нее Танино лицо. Или, если хочешь, лицо твоей "Модницы".
   --Тебе показалось.
   --Сходи, проверь.
   Рощин поднялся, стремительно направился, но не к дому скульптора, а к озеру и как был в одежде и обуви, рухнул лицом вниз в воду.
   Валентина с сожалением посмотрела на брата. Бедненький.
   --Не утони.
   --Ерунда, -- донеслось глухое бормотание.
   --Эта богиня, кстати, прочим пялится на окна твоего кабинета.
   --Чушь какая! - Андрей вернулся и снова сел рядом. - Кто пялится ? Богиня? Да у нее глаза закрыты!
   --Неплотно.
   Тяжелое молчание увенчалось простым вопросом:
   --Валечка, как же быть?
   --Сам решай.
   --Ты хочешь, чтобы я сделал экспертизу на отцовство?
   --Какая разница чего я хочу, сам-то ты чего хочешь?
   --Уже не знаю. Валя...
   --Что мой хороший?
   --Если....-- в голосе брата звучала мука, -- если Таня делала аборт от меня, если она сейчас беременна от меня, если Маша моя дочка, может быть тогда и Никита мой сын?
   Валентина нервно передернула плечами:
   --Я тоже об этом думаю.
   --Бред....-- Андрей сорвался и стремительно скрылся в темноте. О сестре, оставленной на задворках пустынного пляжа, он даже не вспомнил.
  
   Роман
  
   Поезд тронулся. Поплыл перрон за окном вагона. Замелькали фигуры провожающих. Надин сокрушенно вздохнула, визит к Люборецкому, на который она и Петя Травкин возлагали столько надежд, результатов не принес. За праздничным ужином, в честь гостей, у полковника начался приступ печеночной колики, затем разболелся желудок, поднялась температура. Затевать серьезные разговоры стало неловко. А потом и вовсе невозможно. Прохору Львовичу стало так худо, что он постарался выпроводить поскорее гостей. В первую очередь "выздоровевшую" от революции Ольгу.
   В вагоне Надин открыла книгу, попыталась читать.
   --Я пойду к Травкину, -- объявила Ольга. - Мне с тобой скучно.
   Спустя час Надин заглянула в соседнее купе. Ребята играли в карты, чему-то весело смеялись. Через три часа, проснувшись от странного беспокойства, она обнаружила, что племянница исчезла. Оля вышла от Травкина.и...словно испарилась.
   Стараясь не паниковать, Надин, стояла в коридоре вагона, смотрела пустыми глазами в тьму за окном, отгоняла страшные мысли. Сбежать Ольга не могла, поезд двигался без остановок. Прыгать на ходу? На такую глупость, хотелось верить, девочка не способна.
   --Не волнуйтесь, Надежда Антоновна, она вернется, -- В голосе Пети звучало сожаление.
   Грохнула железная дверь, соединяющая вагоны, в сумрачном тамбуре показались два силуэта. Мужчина, высокий, широкоплечий, привлек к себе тонкую женскую фигуру, прижал к груди, запрокинув голову, впился в губы.
   Поглощенные друг другом, Оля и Снегирев не заметили присутствия посторонних. Не обратили внимания на удивленную Надин и смущенного Травкина. Последний, правда, быстро ретировался в свое купе.
   Надин не отрывая взгляда, наблюдала, как московский адвокат шарил по Олиной спине большими ладонями. Впрочем, назвать спиной эти места можно было весьма условно. Да и "шарить" было не совсем то слово, которым определялись действия Валерия Николаевича. Стиснув, что есть силы, круглый Ольгин задок, он прижимал ее живот к своим, без сомнения возбужденным чреслам и потихоньку комкал длинную юбку.
   Прощание понемногу превращалось в любовную прелюдию. Пора было вмешаться.
   --Оля, -- позвала Надин и сделала шаг по направлению к тамбуру. - Я с ума схожу. Разве можно так?! И вам, Валерий Николаевич, должно быть стыдно.
   Снегирев стремительно покраснел и отпустил Ольгу. Та юркнула за широкую спину и из укрытия нагло заявила:
   --Мне все можно... теперь.
   --Что значит теперь? - взвилась Надин.
   Снегирев смущенно объявил:
   --Простите, Надежда Антоновна, но Оленька - моя супруга. Мы вчера обвенчались.
   --Тайно? О, Господи? - Надин представила, реакцию Павла и ужаснулась.
   --Так получилось, -- промяукала Оля.
   --Я понимаю, что поступил не правильно, но обстоятельства оказались сильнее меня, -- адвокат начал оправдываться.
   Обстоятельства, победившие Снегирева, торопливо застегивали перламутровые пуговки на лифе платья.
   --Я понимаю, Павел Павлович вправе сердиться на нас. Он вправе лишить Оленьку наследства. Меня это не останавливает.
   --Меня тоже, -- не преминула вставить "пять копеек" племянница.
   --Моя семья ни в чем, ни будет нуждаться. Я сумею обеспечить Ольгу, можете не беспокоиться.
   --Что ж теперь беспокоиться, -- Надин устало побрела по коридору. Услышала за спиной торопливый перестук Ольгиных каблучков.
   --Не сердись на меня, .-- девчонка была само благодушие. - Зато я больше не думаю о терроре. Как ты и хотела.
   Паша, узнав новости, только покачал головой. Он тоже устал от потрясений.
   --Прошу ко мне, -- отстранив дочь, норовившую проскочить вслед за Снегиревым в кабинет, Матвеев закрыл дверь. Оля прильнула ухом к дубовому полотну.
   --Ничего не слышно, -- растерянный взгляд призывал тетку в сообщницы.
   Надин, не отвечая, отправилась в свою комнату.
   "Паша хоть вздохнет свободно. Олька затравила его совсем. Он уже боится оставаться с ней один на один", -- вились в голове злые мысли. При всей любви к племяннице, терпеть глупые выходки было уже невыносимо.
   Недолгий отдых прервало появление мужа:
   --Он сказал, что ты написала ему письмо, с предложением приехать и продолжить отношения с Ольгой. Это правда?
   --Да, -- пришлось сознаться.
   --Он сразу сорвался из Москвы, снял квартиру по соседству с особняком Люборецкого и тайно встречался с Ольгой каждый день.
   --Я хотела отвлечь ее от террора.
   --Тебе это удалось. Она, беременна.
   Не одно, так другое! Тяжкий вздох Надин слился с не менее тяжким вздохом Матвеева.
   --Я, наверное, тоже.
   --Что ты тоже? Ты тоже встречалась с адвокатом? - Супруг не забывал о ревности, невзирая на свалившиеся новости.
   Надин прильнула к Павлу, обхватила за крепкую шею, пожаловалась:
   --Наверное, я тоже беременна. Меня тошнит и постоянно хочется спать. Задержка пока совсем маленькая, но грудь набухла. Пока рано радоваться, надо подождать.
   Ждать не пришлось. Через час ситуация разъяснилась. Надин легла в, приготовленную горничной, ванну, закрыла в изнеможении глаза и то ли задремала, то ли размечталась. Мысли уплыли в туманную рябь, тело укутала теплая нега, на душе, впервые за долгое время, воцарился покой.
   "Господи, как хорошо... -- вырываясь из пут беспамятства, Надин открыла глаза. Вода в ванне была красной. -- Господи, какой ужас..." -- Она вскочила, с отвращением уставилась на струящуюся по ногам кровь. Внизу живота пульсировала боль, выталкивая с каждым толчком потоки красной влаги и беловатых слизистых ошметков.
   --Господи, -- застонала Надин и резким движением рванула пробку, закрывавшую сток в ванной.
   Крупицы, так и не рожденной жизни и уже свершившейся смерти, растворенные в воде, весело булькая, понеслись прочь. Сухими глазами Надин смотрела, как исчезает то, что могло стать ее ребенком. Слез не было. Не было жалости к себе. Была пустота. И яростная готовность действовать.
   Через три дня пришло письмо от Люборецкого. "Милая Надюша, -- невзирая на недуг и возраст почерк у Прохора Львовича остался таким аккуратным, почти каллиграфическим. -- Я, старый и больной, но и на смертном ложе, и в агонии, был и останусь разведчиком. Потому трудов разгадать вашу загадку мне не составило. Петр Травкин и есть знаменитый Аноним, статейками которого зачитывается страна. Не ошибусь, и указав источники его информации. Это вы снабжаете парня материалами, а стало быть, нарываетесь на неприятности. Ваши приятели эсеры - шутить не любят и за излишнюю болтливость обычно наказывают.
   Впрочем, вы у меня - девочка умная и, не имея весомых аргументов, вряд ли бы стали связываться с сильным противником. В любом случае, можете рассчитывать на меня. Я не дам вас в обиду. ЦК боится моих дневников. На этом мы и построим нашу наступательную стратегию. Эсеры довольно поиздевались над вами. Их следует наказать. Как минимум поставить на место. Как только я выздоровею, сразу же напишу подробно. Готовьтесь, мы им покажем, кто в доме хозяин".
   Увы, горько вздохнула Надин, она не могла ждать, пока Люборецкий придет в себя. Действовать требовалось немедленно.
   --Это будет вам дорого стоить, -- сказал Травкин, выслушав инструкции. - У меня, конечно. есть связи в уголовном мире, но не такие основательные, чтобы мне помогали бесплатно.
   --Сколько?
   --Узнаю - доложу.
   Через день Петя назвал цифру
   -- Зачем так много?! - ахнула Надин.
   --Вы знаете, сколько сейчас просят за билеты в городской управе? А в губернаторской канцелярии? Не говоря уже о полиции?!
   На торжественный молебен, приуроченный к очередной годовщине сооружения храма святого Владимира, собрались приехать высокие правительственные чины: три министра, пара генералов и сам премьер -- Андрей Аркадьевич Красавин. И праздничное мероприятие, и появление высоких гостей стали для города главным событием лета. Для большей ажиотации местные умники решили сделать молебен закрытым и пускать желающих только по пригласительным. Городской бомонд тот час ринулся добывать билеты. Всякий уважающий себя человек считал долгом попасть на молебен. Соответственно, всякий имеющий доступ к пригласительным, норовил заработать на этом. Желающие платили не торгуясь. Цены росли день ото дня.
   --Ну, и лучшие щипачи в городе тоже не дешевое удовольствие. Вы же заказали лучших!
   --Я должна быть уверена!
   --Тогда ничего не поделаешь, платите.
   Надин вздохнула. Борьба с социал-революцией выливалась ей в копеечку.
   --Но ты хорошо разъяснил, кому и что надо делать?
   --Не сомневайтесь. Все будет в порядке.
   Петя не подвел. В нужный день и час Надина подошла к кордону, отделявшему улицу от места проведения мероприятия. Господин с рысьими раскосыми глазами, тщательно изучив пропуск Надин, оскалил в вежливой ухмылке губы и пробурчал:
   --Проходите.
   --Мерси, -- ответила Надин, оглядывая будущее место преступления.
   Между сквером, окаймлявшим собор и собравшейся публикой, стояли солдаты со знаменами в руках. Стяги реяли на ветру, придавали мероприятию торжественность и заслоняли от праздных зевак, то, что предназначалось избранным. Впрочем, и тех и других набралось не много: около трех сотен. Не считая, конечно, мальчишек, обсевших, как воробьи, высокие тополя. Среди них был и Ваня с Витьком.
   Последние дни мальчишки учились свистеть по-птичьи. Ваня разработал систему сигналов и заставил Надин выучить, что означат каждый звук. Воронье карканье - внимание на левое крыло, дробь дятла - на правое, голубиная воркотня - центр; кашель - Лаубе; свист - чернявая Инесса-Ирина, ругань на два голоса - Виталий Орлов. Надин два дня твердила правила. И теперь наслаждалась плодами просвещения. Она знала когда появился и где разместился каждый из фигурантов.
   --Ну, ты дурак.
   --Сам дурак, подвинься.
   Мерная дробь дятла перебила мальчишескую перепалку.
   Надин отыскала взглядом худую фигуру Орлова. Виталий - дурашка, стоял, гордо подняв подбородок, и печально смотрел в синее небо. Вероятно, прощался с жизнью. От картинной позы, от надменной отстраненности веяло дешевым пафосом и детской глупостью. Погруженный себя, Орлов не замечал ничего вокруг. И напрасно. Стоило бы задуматься: почему рядом стоят только мужчины; почему все крепкого сложения и уверенных манер, почему похожи на сотрудников охранного отделения. Заслуживала внимания и колоритная группа из трех человек неподалеку. Пьяноватый мужичок в нарядной поддевке, господин в полосатом пиджаке и немолодая толстуха в зеленой шляпе почти демонстративно разглядывали Виталика. Надин тяжело вздохнула. И орлы-сыщики и уголовники, добытые Петей Травкиным, работали не таясь. Не заметить слежку мог лишь полный профан.
   --Фююююю...-- Раздался свист, затем пронзительное карканье взметнулось к небу.
   Явилась Инесса-Ирина. Зачем, удивилась Надин. Появление барышни стало для нее полной неожиданностью.
   Еще больше удивилась Надин, обнаружив, что барышню ожидали! Сквозь толпу, к ней пробирались мужчины. Тоже крепкие, уверенные, с очевидными полицейскими замашками, через пару минут они взяли красотку в тесное кольцо.
   --Кха--кха--ааа.... -- Ванька кашлял, как чахоточный, предупреждал: вот и следующий гость. Господин Лаубе, собственной персоной.
   Борис Михайлович занял место в первом ряду и почти разу же зазвенели колокола, распахнулись кованые двери собора. На трибуну поднялись священники в праздничных рясах и чиновники городской управы в тугих воротничках. Оркестр грянул гимн.
   --Премьер Красавин...-- восторженный шепот пролетел над головами ликующей толпы.
   Минуя радостно аплодирующую публику, премьер-министр Российской империи, в сопровождении трех министров и двух генералов прошествовал в президиум. Выглядел Андрей Аркадьевич Красавин неважно: серое лицо, опухшие веки, усталое равнодушие в глазах.
   Надин крутила головой, стараясь не упустить из виду Виталия, Инессу и Лаубе. Последний стоял спиной к Надин и почти не двигался. Зато парень и девчонка буквально места себе не находили. Особенно суетился Орлов. Глаза лихорадочно блестели, губы кривились в странной ухмылке, руки то и дело поправляли волосы, ворот рубахи, шарили под полой пиджака. Инесса-Ирина держалась спокойней, но тоже волновалась изрядно
   С трибуны между тем неслись бравурные речи. Губернатор сыпал победной цифирью, настоятель благодарил Бога, представители общественности сетовали на текущие социальные проблемы. Надин не слушала. Затаив дыхание, она ожидала развития событий. Казалось: она знает, что произойдет дальше. Она это уже видела раньше. Уверенное равнодушие мужского затылка, красивая женщина, взволнованный юноша...еще мгновение и течение праздника оборвут выстрелы. Когда рассеется паника, на площади будет три мертвых тела. Труп чиновника, ставшего жертвой террористов; юноши, в него стрелявшего и промахнувшегося, и красивой молодой женщины, довершившей кровавое дело.
   В знании своем, в картинке, что рисовалась в мозгу, волосы мертвой женщины были русыми и короткими; в остальном, яркой красотой, стройной фигурой, отчаянной преданностью террору, женщина напоминала Инессу-Ирину.
   Господи, взмолилась Надин, только не это! Восемь лет назад, при схожих обстоятельствах погибла ее подруга Елизавета Новикова. Она соблазнила полицейского офицера, долго и увлеченно играла в шпионские страсти, потом пошла на акцию вторым номером и была застрелена при задержании. До последней минуты Лиза верила, что обхитрила охранку; что совершает поступки, продиктованные собственной волей; что победа за ней и подозрения Надин - пустое завистливое резонерство.
   --Вашу бедную Лизу, конечно, использовали, -- прокомментировал позднее Прохор Львович Люборецкий. - А потом убрали, чтобы под ногами не мешалась, не компрометировала государевых слуг.
   --Неужели ее смерть была заранее запланирована? - удивилась Надин.
   -- Это нормальная рабочая практика. Зачистка отработанного материла.
   Нынешняя ситуация повторяла прошлое с фотографической точностью. Вздернутый подбородок Инессы-Ирины выдавал решительные настроения. Без сомнения барышня, страховала Орлова, и в случае его неудачи собиралась стрелять.
   "Господи, что делать? - Надин растерялась. - Сейчас ее убьют. Надо спасать эту дуру!" То, что стрелков может быть два, Надин упустила из виду и сейчас ругала себя за это. По ее плану карманники должны были обезоружить Орлова, то есть попросту украсть у парня пистолет. Как вывести из игры еще одного человека? Этого Надин не знала и нервно теребила в руках платок, не представляя, что предпринять дальше. От полной безнадежности она решила сама предупредить девчонку и даже сделала шаг в сторону брюнеточки.
   --Не стоит суетиться, милая, -- прошептал знакомый голос. Павел? От удивления Надин едва не вскрикнула. Менее всего она рассчитывала обнаружить рядом мужа.
   --Надо остановить Инессу..
   --Надо - остановим, -- для Матвеева как всегда не существовало проблем, одни задачи.
   --Но как? -- Барышню держали "под колпаком" по крайней мере, десяток сыскарей.
   --Разберемся.
   --Слово предоставляется...нашему почетному гостю...господину премьер-министру... Андрею Аркадьевичу Красавину, -- проанонсировала трибуна под шквал нескончаемых аплодисментов.
   Это был самый удобный момент для выстрела. Восторг, грохот оваций, внимание присутвующих приковано к знаковой фигуре. На террориста никто даже не посмотрит. Кроме тех, естественно, кому положено приглядывать за "объектом". Но и они -- люди, поддавшись общему энтузиазму, невольно отвлеклись, и тот час оказались смяты давлением толпы. Под мощным напором полицейский кордон вокруг Орлова разомкнул ряды. Возле Виталика появились посторонние лица. Пьяноватый мужичок в нарядной поддевке, господин в полосатом пиджаке и немолодая толстая тетка в зеленой шляпе. Пьяный завопил истошно:
   --Да здравствует государь император!
   Дама завизжала:
   -- Ура..ааа.
   И тот час охранники оттеснили незваных гостей, замкнув оцепление. А что пьяный, полосатый и тетка? Затаив дыхание, Надин, следила, как работают профессионалы.
   Миг -- и компания растаяла в толпе, другой -- и возникла в нескольких метрах от Инессы-Ирины.
   --Господи...Пашенька...-- у Бога и мужа Надин молила, чтобы не случилось ничего страшного.
   Аплодисменты переросли в овации. Красавин усталым жестом отмахнулся от народной любви, в нетерпении повернулся к губернатору, хватит, мол. Тот беспомощно развел руками, ничего не поделаешь, великим министрам - великие почести.
   Несколько нарядно одетых гимназисток бросились к трибуне с цветами. Оркестр грянул победный марш из "Аиды". Дальше все как в кинематографе...беззвучно, стремительно, смешно и одновременно с тем страшно.
   Виталик побледнел как смерть, затем покраснел ало, суматошными жестами начал шарить по карманам. Гримасы растерянности, ужаса, облегчения сменяли одна другую, губы ходили ходуном. Мальчишка словно рыдал беззвучно и панически озирался по сторонам, выискивая взглядом своих наставников. Казалось, он упадет сейчас в обморок или забьется в эпилептическом припадке. Но нет, Орлов сорвался с места и, расталкивая толпу, бросился наутек.
   Надин перевела взгляд на брюнеточку. Та, оценивая ситуацию, принимала решение. Стояла, опустив красивую головку, примерялась к себе и подвигу, который собиралась совершить. Невзирая на малодушие номера первого, дублер Инесса-Ирина не дрогнула, вскинув высоко подбородок, она замерла в напряженной позе и...
   Смелости и упорства барышне было не занимать, а вот ума и наблюдательности не хватило. Не заметить, не понять, кто окружил ее тесным кольцом, мог только дилетант. Коим, без сомнения и являлась девица. Тягаться с профи красотке было не под силу. Игра шла по чужим правилам.
   --Ирка, сука...-- рявкнула тетка в зеленой шляпе и стремительным рывком бросилась к брюнеточке. За теткой в образовавшуюся щель юркнул пьяноватый мужик. Полосатый субъект воспользоваться моментом не успел. Конвой отшвырнул его и стал отдирать тетку от своей подопечной. Сделать это было нелегко.
   --Я тебе покажу, как чужих мужей отбивать. Шалава...сука...-- шипела толстуха, пихая Инессу-Ирину кулаками в бок. Та испуганно молча отбивалась.
   Инцидент занял несколько мгновений и остался для широкой публики почти незамеченным. Велика ли важность: встретились чья-то жена и любовница, подрались, поцарапали друг другу физиономии? Мало ли...
   Инесса-Ирина пригладила растрепанные волосы, поправила воротник блузки, оглянулась на обидчицу. Прокладывая курс, мощным торсом, та направлялась к выходу. Клетчатый и пьяный, двигались за ней.
   "Теперь брюнеточка больше не представляет опасности", -- хмыкнула Надин. Абсолютно верно. Барышня суматошно оглаживала себя по бокам, дергала замок сумочки. Не обнаружив, в конце концов, пистолет, она странно дернула подбородком и начала оседать. Двое охранников подхватили обмякшее тело и, едва не на руках, уволокли неудачливую террористку в тень тополей.
   Надин вздохнула с облегчением, обвела взглядом толпу, всмотрелась в скучающие и внимательные лица, подумала: покушение не состоялось, боевики с миссией не справились, слава Богу.
   Нервное полуистеричечное состояние озарения отхлынуло, интуиция спокойно и устало молчала. Люди казались обычными, заурядными, ни чем не примечательными. Даже в тех, кто стерег Инессу-Ирину, Надин не видела больше ни офицерской стати, ни настороженности. Мужчины, как мужчины. Стоят, глазеют на трибуну, слушают торжественную болтовню. Разве что...
   К началу мероприятия брюнеточку окружало человек десять, сейчас группа значительно поредела. Вот и еще один тип -- невыразительный брюнет с длинными бакенбардами в сером котелке, слегка кивнув ближайшему соседу, бойко лавируя в толпе, направился к тому месту, где прежде стоял Виталий Орлов.
   --Пашенька...-- выдохнула Надин. Муж не ответил и только сильнее сжал ей руки. "Он не мог всего предусмотреть, и я не могла..." -- от страха и беспомощности заболело сердце.
   Каркнула ворона. Длинно, истошно, возмущенным. Ванькиным голосом.
   Надин вздрогнула, от волнения она забывала, о чем договаривалась с мальчишками. А ведь они о чем-то сигналили ей.
   --Кар-ррр...ка-ррр...-- гремело над соборной площадью.
   Воронье карканье - левое крыло...или правое...или центр...наверное, впервые в жизни Надин растерялась до такой степени.
   --Ка-рр...ка-ррр...ка--рр....-- надрывалась птица, сулила беду.
   --Ка-ррр...ка-ррр....-- орала вторая ворона. Витек изо всех сил помогал приятелю.
   "Воронье карканье - левое крыло!" -- вспомнила Надин. Она сама стояла в левом крыле.
   Надин обернулась ...и наткнулась на дружественную улыбку. Павел явился не один, он привел заводских, дружинников, тех, кто отваживал от Матвеевской мануфактуры пропагандистов, призывающих к забастовкам, и охранял еврейскую слободку в страшные дни погромов. Многих ребят Надин знала, учила их и их детишек в воскресной школе, занималась с женами в кружках. Матвей Верник провожал Надин домой, когда уроки затягивались допоздна. У Прохора Крыльина Матвеев крестил дочку. Антонюк Гриша и вовсе надежа и опора, на нем одном ремесленное училище держится.
   --Ка-ррр...ка-ррр...
   Вопль мало напоминал птичий, больше походил на открытый призыв:
   "Дура безмозглая! Ну же! Смотри! Увидь! Сообрази!"
   Надин увидела.
   И снова будто в кино...немо и страшно...
   Паша оборачивается вслед ее взгляду, сердито цокает языком, кивает чуть заметно Атонюку. Гриша толкает мужчину позади себя. В руках у того пистолет...из дула вьется дымок...запоздало гремит выстрел... звучит басовитое: "Это она стреляла!" ...и у ног Надин невесь каким образом оказывается браунинг...Пашины орлы валят мужчину...Но, предваряя суету, грозный рык Матвеевского баса заставляет вздрогнуть толпу:
   --Ложись! Бомба! - Паша тычет пальцем в сторону брюнета с бакенбардами.
   Половина публики реагирует мгновенно и валится на землю. Вторая -- растерянно озирается. На трибуне та же картина. Кто лежит, где стоял; кто замер как истукан.
   Обморочная тишина на площади обрывается женским визгом.
   --Не шевелиться! Стреляем без предупреждения! -- громогласная команда обрывает хаос и наводит порядок. Наступая на распростертые, на земле тела, солдаты бегут к брюнету и Матвеевым.
   Слава Богу, все живы. Премьер, губернатор, священники, делегация в полном составе покидают митинг. Трибуну от публики ограждает взвод пехоты. Дула винтовок направлены в толпу. Та в ужасе каменеет, немеет, не смеет пошевелиться. В стылом повиновении и кромешной тишине власть принимает меры. Толпу, как пирог, разрезают на части. Начинается перепись. Всех просят предъявить билеты.
   Матвеев протягивает офицеру пригласительный на двоих. "Господину Матвееву с супругой..." -- значится в заголовке. Почему богатый заводчик с красавицей женой одет более, чем просто? Кого так цепко держат рабочие господина Матвеева и почему они набросились на этого человека? Как возле ног госпожи Матвеевой очутилось оружие? Не выронила ли она его, сделав выстрел в премьера? И почему сам господи Матвеев, единственный из всех присутствующих, смог заметить, что в руках у чернявого типа бомба? Откуда такая проницательность и острота зрения?
   Голос Павла ровный, спокойный, уверенный. Ответы логичны и продуманы.
   Одеты, как считаем нужным. Бомбу заметил случайно. К пистолету супруга отношения не имеет, рабочие подтвердят. Мужчина, которого они держат, давно преследует Надежду Антоновну. Он неуравновешен, возможно, болен нервно. Жену приходится охранять. Для сих целей рабочие здесь и находятся. Они честные законопослушные граждане и готовы дать свидетельские показания.
   --Надежда Антоновна не при чем...-- увесисто роняет Антонюк.
   --А за мужиком этим мы третий день наблюдаем, -- врет, не стесняясь, Верник.
   --Он чокнутый. Он всех и каждого обещает убить, -- не отстает Крыльин.
   Офицер не унимается, кажется, его вопросам не будет конца.
   --Кстати, я являюсь гражданином Швейцарии, -- Павел уже злится. - Потому более отвечать не намерен. Госпожа Матвеева также не расположена к беседе. Она предъявила при входе другой билет? Это недоразумение. Ваш контролер ошибся. Мои рабочие могут подтвердить.
   --Прошу прощения, -- место предыдущего офицера занимает новый. -- Люди видели, что Надежда Антоновна стреляла.
   Никто не мог видеть то, чего не было!
   --Кто именно? - Павел - сама ирония.
   --Я ...-- На авансцене событий появляется Инесса-Ирина.
   --Я тоже мог бы дать показания...-- из ниоткуда материализовался жандармский полковник Юрий Александрович Парасин в сопровождении Бориса Михайловича Лаубе. На помятой физиономии последнего ироничное участие и насмешка: "Думали, госпожа Матвеева, обхитрить всех? Не удастся. Пожалели молодежь -- извольте расплатиться собственной персоной".
   Господи, Надин не на шутку испугалась, полиции все известно! Пока она наблюдала за Лаубе, за ней самой велось наблюдение.
   --Не знаю, о чем собираются свидетельствовать эти люди, но полагаю, -- Павел цедил слова сквозь зубы, -- верить им можно не больше чем моим рабочим.
   --Разберемся, -- офицер взял под козырек, -- пройдемте в участок.
   --Вы намерены арестовать Надежду Антоновну?
   --Пока нет. Пока, хотелось бы просто побеседовать с госпожой Матвеевой.
   Двойное "пока" таит в себе угрозу.
   --Побеседовать? - Павел вскинул высоко брови, -- Не лучше ли сразу послать за моим адвокатом?
   "Им надо непременно задержать меня, значит, просто так нас не отпустят, -- пересиливая панические настроения, Надин попыталась овладеть собой. - Сопротивлением мы только затягиваем время".
   --Я к вашим услугам, -- она вздохнула печально.
   Матвеев оценивающе посмотрел на супругу. Растерянность сползла с любимого лица, взгляд стал тверд и беспристрастен. Пререкания с офицером позволили Надин прийти в себя. Напоминание о швейцарском гражданстве придало твердости. Мысль, что полицию с ее докучливыми вопросами всегда можно послать подальше, никогда не бывает лишней. Иностранцы не подчиняются российским законам. Стало быть "беседа" для Надин ни чем опасна? Ладно, махнул рукой Матвеев, я не возражаю.
   И все же, сердце грызла тревога. Как все обернется? В ожидании Павел нервными шагами мерил коридор полицейского участка. Три часа назад жена скрылась за дубовой дверью кабинета, обозначенного биркой с номером "5". Три часа он томился неизвестностью. Наконец!
   Надин появилась на пороге:
   --Заждался, милый?
   Если бы не напряженная складка между бровей можно было бы подумать, что допрос закончился благополучно. Однако сквозь показное победительное сияние, на лице Надин проглядывало смятение.
   --Ну, как? - не удержался Матвеев.
   --Поедем домой.
   В карете, обняв Надин покрепче, Павел настойчиво повторил:
   --Ну, как? Чего они от тебя хотят?
   --О, сущую мелочь, -- жена всхлипнула. - Я должна предложить Ярмолюку сложить полномочия и выйти из Боевой Организации.
   --Что?!
   --Если Генрих откажется, я вынуждена буду передать в ЦК документы, подтверждающие факт сотрудничества Ярмолюка с охранкой.
   --Господи!
   --Если и это не возымеет действия, я опубликую дневники Люборецкого.
   --Но опубликовать дневники ты можешь только после смерти Прохора Львовича. Неужели Люборецкий умер? -- ахнул Матвеев.
   --Да. На следующий день поле нашего отъезда. Он был отравлен...-- последние слова Надин прошептала чуть слышно. - Подозревают Олю, Валеру Снегирева, меня и Петра Травкина. У них есть показания горничной Люборецкого. Можно обвинить каждого из нас. Я в капкане....-- Надин разразилась слезами. - Бедный, бедный, Прохор Львович. Он верой и правдой служил столько лет, а ему в благодарность яду подсыпали. Не дали умереть своей смертью, ублюдки, сволочи, гады....
   Павел только головой покачал. От обилия и качества новостей он немного растерялся
   Затею жены по спасению ребят Павел считал бессмысленной и опасной. Но, если процесс нельзя остановить, его надо возглавить. Или хотя бы взять под контроль. Поэтому, не доверяя откровениям супруги, Матвеев регулярно устраивал допросы с пристрастиям Ивану, Витьку и Петру Травкину.
   --Откуда такая уверенность, что стрелять будет именно Виталик Орлов? - спросил Павел у Травкина.
   --Надежда Антоновна считает...-- ответил репортер.
   Великий стратег Надежда Антоновна была такой же наивной дилетанткой как и ее приятели эсеры. Ей не пришло в голову, что стрелок может оказаться не один.
   --Твои бандиты должны следить и в случае нужды разоружить любого из кружковцев, всякого мало-мальски засветившегося в этом деле человека! Ясно? - Павел подкорректировал план действий и оказался прав. Благодаря его предусмотрительности удалось нейтрализовать красавицу Инессу-Ирину.
   --Ну, хорошо, Надежда Антоновна помешает покушению. -- Удивление вызывала и тактическая часть гениального плана. -- Что дальше? Как она намерена покинуть площадь?
   Травкин обескуражено пожал плечами. Он полагал, шефиня учла все обстоятельства. Павел в этом как раз сомневался. Атакующие натуры, к числу которых относилась супруга, редко думают о путях отступления. И напрасно. Инцидент, если таковой случится, обязательно закончится полицейским разбирательством. В ходе которого бывшая террористка с липовым пропуском, в наряде с чужого плеча, несомненно, станет подозреваемой N1.
   Как избежать этого Матвеев не придумал, поэтому решил действовать по ситуации и, прихватив несколько верных рабочих, явился на площадь. К сожалению, этим он жену не спас. А лишь воочию убедился в масштабах, свалившейся на них проблемы и собственной беспомощности. Любые попытки помочь Надин оказались пустой тратой времени и сил.
   Не помогли и вынужденные откровения Парасина.
   На днях в Артистическом Собрании, главном покерном клубе города, полковнику не повезло. Как ни старался старший Орлов, как ни силился генерал Сухостоев, а банк сорвал худосочный франт из провинции. Которого изображал выписанный Павлом из Москвы известный шулер. В результате девяносто пять тысяч рублей - львиная доля общей суммы - составил проигрыш Парасина. Плюс прежние, скупленные Павлом, долги.
   Вручая Парасину пакет с бумагами, Матвеев сочувственно вздохнул. Мол, понимаю, но и вы меня поймите. Полковник обиженно поджал губы.
   --Да-с, печально-с...
   --Платите, голубчик, иначе я в суд подам. А еще заявлю, что вы тратите казенные средства и в картишки передергиваете. За это вас либо в Сибирь зашлют, либо ни в один приличный дом не пустят.
   --Беда, да и только, -- огорчился Парасин.
   --Но зачем же ссориться? Откажитесь от своих показаний, и я про все забуду, -- нашлась тут же льтернатива.
   --Как человек военный не могу-с. Присяга-с...-- с явным сожалением признался Парасин.
   -- Тогда хоть подоплеку истории поясните, -- сказал Матвеев. - Я все сохраню в тайне. Порукой мое честное слово и ваши векселя.
   --Покушение на Красавина инсценировано охранкой, -- пошел с торгов главный козырь.
   Не использовать для развития своей карьеры разгул революционного движения Красавин не мог. Как же простаивали такие шикарные декорации! "Хватит плестись в хвосте событий, надо формировать их собственными силами", -- заявил он, тогда министр МВД, на закрытом заседании. И неожиданно для всех стал модной мишенью. Кроме Андрея Аркадьевича в число "счастливчиков" (только в этом году на Красавина было совершено четыре неудачных покушения), постоянно избегавших смерти от рук террористов, попали три генерала и пара высоких судейских чиновников.
   Как и задумывалось, "популярность" принесла отличные дивиденды. Политический капитал Красавина вырос и привел к закономерному результату -- креслу премьера. Другие "герои" тоже изрядно преуспели в должностях и чинах.
   Что характерно, покушения на высших сановников не были рядовыми провокациями. Их, действительно, устраивали, причем настоящие террористы, зарабатывая резонансными, хоть и неудачными, акциями славу для своих партий. Естественно, о договоренности между полицией и центральными комитетами исполнители не догадывались. Не по уму и не чину им было знать о государственных тайнах. Парасин намекнул: в итоге долгой планомерной работы к соглашению с охранным отделением пришли практически все политические и общественные силы, занимающиеся боевой работой, в результате чего уже второй год кряду кандидатуры жертв обязательно согласовывались с МВД.
   --Зачем премьеру этот цирк с липовыми покушениями? - удивился Матвеев.
   --Наивная вы душа. Затем, что МВД получает премии и награды за служебное рвение. Это во-первых. Во-вторых, когда премьер-министр, рискуя жизнью, ведет державу к славе и победам, это стоит дорогого. Спасители Отечества -- редкий товар, особого качества, -- Парасин лениво зевнул.
   --Но зачем Красавину зарабатывать очки? Он на вершине. Над ним только царь.
   --Совершенно верно. Но, как говорил классик: ничто не вечно под луной. Даже самодержавие.
   --Вы полагаете?
   --Не исключаю.
   --Красавин метит в президенты? - ахнул Матвеев.
   --Если случится государственный переворот, он - претендент N1. В противном случае Андрею Аркадьевичу обеспечено вечное премьерство. Отправить в отставку национального героя даже у нашего Николая не хватит духу.
   Павел покачал головой. Теперь становилось понятно, зачем последние полгода пресса муссировала тему гражданского подвига, на который обрек себя страстотерпец и патриот Красавин. "Его не берет пуля и бомба, -- комментируя неудачные покушения, писали столичные журналисты. - Он -святой. Пока Красавин не выведет Россию на путь истинный, революционеры над ним бессильны. Его бережет Господь".
   Кроме Господа Бога Андрея Аркадьевича берегла и родные спецслужбы.
   --А вы не боитесь, что кто-нибудь из революционеров воспримет вашу игру всерьез и убьет премьера?
   --Боимся. Потому и принимаем превентивные меры. Одной из которых, является задание Надежды Антоновны.
   --Объясните толком, что требуется от Нади.
   --Ваша супруга должна передать документы в ЦК эсеровской партии или лично переговорить с Ярмолюком.
   --Почему именно она?
   --Потому, что к ее словам прислушаются. ЦК больше не рассматривает анонимные послания. Обвинения должны быть открытыми, доказательными и исходить из достоверного источника.
   --Но все знают про бывшие отношения Надин и Генриха. Заявление будет выглядеть, как обычное сведение счетов, не более.
   --Надежда Антоновна известна как честный и принципиальный человек. Никто не заподозрит в ее поступке личные мотивы. Она всегда была лояльна к господину Ярмолюку и ставила интересы партии выше собственных амбиций.
   --А что будет, если Надежда Антоновна откажется выполнить поручение?
   --Ей предъявят обвинение в покушении на Красавина.
   --Но обвинение шито белыми нитками. Хороший адвокат не оставит от него живого места.
   --Тогда вашу супругу или дочь призовут к ответу за отравление Люборецкого.
   Павел брезгливо поморщился:
   --Неужели только ради этого прикончили человека?
   --Как можно? - Парасин театрально всплеснул руками. - Придет же в голову такое! Прохор Львович сам умер, по собственному, так сказать, почину. Как ни как, семьдесят шесть лет - возраст почтенный.
   --Вы врете. Его убили, чтобы сфабриковать обвинение против Надин.
   --Ну и фантазии у вас.
   --Но ведь он же был свой...ваш, то сеть...
   --Не хотелось бы разочаровывать вас, и особенно Надежду Антоновну, но идеализировать старика не стоит. Его интерес к вашей супруге носил сугубо профессиональный характер. Она идеально соответствовала требованиям операции, потому была взята в разработку.
   Матвеев даже поперхнулся от возмущения. Вот сучье племя, выругался в сердцах. Надежда столько лет считала Люборецкого своим искренним другом, а он ее "пас", приручал, готовил на роль жертвы. Стратег хренов!
   --Надеюсь, Надежда Антоновна не узнает об этом разговоре? Пусть вспоминает старика по-хорошему. Прохор Львович заслужил это. Он работал не для наград и чинов, а ради порядка в державе.
   --В угоду этому порядку моя жена и должна рисковать собой?
   --Для нее это привычное дело. Кстати, смелость и решительность вашей супруги сыграли ключевое значение при выборе ее кандидатуры.
   --Но...
   --Простите, господин Матвеев, но это пустой разговор. Нынешней осенью по эсерам планируется нанести удар. Поэтому Надежда Антоновна , хочет того или нет, отправится в Женеву в любом случае.
   В Женеву...ахнул Матвеев, складывая воедино разрозненные факты. Олино внезапное увлечение террором, неожиданное приглашение швейцарцев открыть филиал завода в Женеве, события последних дней -- все втягивало Надин в планы жандармов, вынуждало ехать в осиное гнездо русской революции, в распроклятую Женеву. Господи! Матвеев выругался чуть слышно
   --Я и так, с оглядкой на обстоятельства, -- Парасин выразительно посмотрел на пачку долговых бумаг, -- рассказал вам много лишнего. Большего не просите. Я - человек подневольный и обязан следовать приказу.
   --Кто же вами руководит?
   --Господин Лаубе.
   Через пять дней Матвеев, через полковника Парасина, пригласил Бориса Михайловича Лаубе на ужин в ресторан "Арго". Настоящий разговор начался после десерта.
   --Слухи о предательстве Ярмолюка муссируются в эсеровской среде давно, -- произнес Борис Михайлович и отхлебнул кофе, -- дело за доказательствами, которые и предъявит ЦК госпожа Матвеева. Однако перед тем ей следует лично побеседовать с Генрихом Францевичем и постараться убедить Ярмолюка, признать свою вину перед партией и открыто покаяться.
   --Для этого необходимы веские доводы, -- уронил тяжело Матвеев.
   --Конечно. Надежда Антоновна вручит Ярмолюку копии его донесений, в охранное отделение. А также сообщит, что его банковские счета заблокированы и останутся в таком состоянии до особого распоряжения министра внутренних дел.
   --Неужели Ярмолюк хранил деньги в Российских банках?
   --Он - патриот, к тому же рубль - стабильная валюта.
   --И сколько денег на счетах у этого господина? - Матвеева разобрало любопытство.
   --Полмиллиона серебром.
   --Ого.
   --Его работа была высоко оценена нашим ведомством. Ярмолюк сумел сделать то, что прежде не удавалось никому. Он изобрел систему контроля террорных организций. Это стоит дорогого.
   --Зачем же вы его сдаете?
   --Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти. Террор, как форма борьбы изжил себя. Его кровавым героям пора на помойку истории.
   Основной причиной, как понял Матвеев, по которой на террор, накладывалось табу, было настойчивое желание западно-европейских и заокеанских инвесторов заставить подшефные партии превратить единичные акции в массовые народные выступления. Что ни как ни устраивало полицию.
   --Вы и Надежда Антоновна совершаете благородное дело, спасая страну от кровавого монстра....
   --Давайте, по сути, -- Матвеев скривился, будто от зубной боли. Он терпеть не мог, когда с ним обращались, как с идиотом. Прагматизм полицейской операции был более чем очевиден. Объявляя во всеуслышание, что первое лицо БО эсеров является платным осведомителем, сыск дискредитировал идею террора, лишал боевую работу смысла, демонстрировал миру разброд, царящий в рядах партии социал-революционеров, продажность ее верхов, неуправляемость низов и, как следствие, не перспективность финансирования подобной организации. Удар грозил превратить эсеров из лидеров революционного движения в аутсайдеров. Ведь без денег "щедрых меценатов" грозная общественная, сила, властительница умов и душ должна была стать тем, кем была на самом деле. Горсткой жалких болтунов.
   Борис Николаевич вежливо улыбнулся:
   --Суть такова: пока ваша супруга не исполнит свой гражданский долг, ваши банковские депозиты будут заморожены, а завод не получит ни копейки в уплату от военного ведомства.
   Матвеев побледнел. Год назад он отхватил выгодный государственный заказ на изготовление приборов навигации для военных кораблей и. чтобы его выполнить, приобрел массу дорогостоящего оборудования. Теперь, если военные не рассчитаются, завод обанкротится, он разорится.
   --Круто...-- Павел с трудом перевел дух. Не только Надю взяли за горло. Его тоже ухватили за одно место.
   --Как только Надежда Антоновна выполнит задание, вы будете свободны. Потому не стоит нервничать и изводить себя. Что случилось, то случилось. На все воля Божья.
   --Божья или полицейская?
   --Все мы в Его руках. И полицейские, и капиталисты, и революционеры.
   В благостных призывах поскрипывала сталь. И скука. Взывать к подвигам и морализировать было для Лаубе делом привычным.
   --Давайте-ка, оставим высокие материи, вернемся к делам земным. Итак, вы с женой отправляетесь за границу. Цель поездки: на месте ознакомиться с купленной вами недвижимостью. Ольга на всякий случай остается в России. Вместо нее вас будет сопровождать наш сотрудник. Он приглядит за развитием событий и, если понадобится, как юрист. поможет разобраться с вашими швейцарскими партнерами. Все ясно?
   Матвеев затянулся сигарой и предложил, наконец, то, ради чего затеял встречу:
   --В общих чертах. Но, может быть, Наде лучше не ехать? Я сам передам документы и сам потолкую с Ярмолюком. Вам ведь важен результат, не так ли? Я сумею обеспечить его.
   --Это исключено, -- Лаубе небрежным жестом отмел возражения. - Вы для ЦК и для Ярмолюка -- пустое место. С вами никто не станет разговаривать.
   --Ну, а газеты? Ради сенсации, они охотно опубликуют материал.
   --Также охотно они напечатают на следующий день и опровержение.
   --Что же изменится, если это сделает Надежда?
   --Обвинения обретут силу. Госпожа Матвеева всегда умела заставить своих коллег по партии прислушаться к себе. Нынешний случай - не исключение.
   --Вы намекаете, что Надин должна шантажировать ЦК? -- говорить об опасности с человеком, посылавшим его жену на смерть было бессмысленно.
   --Ее никто не тронет пальцем, -- уверил Лаубе. - Об этом позаботился Люборецкий. Надежда Антоновна наследует дневники Прохора Львовича, появление которых сулит эсерам множество неприятностей. Чтобы избежать их, теперь, после смерти Люборецкого, ЦК будет сдувать с вашей супруги пылинки, и уж, конечно, не только примет всерьез ее заявление о предательстве Ярмолюка, но и отыщет аргументы, способные убедить главу БО оставить политическую карьеру. Не стану, вас обманывать, риск все же есть. Генрих Францевич - личность одиозная и прессинг со стороны партии может воспринять не адекватно. Потому операцию лучше начать с беседы с ним. Он сам сообразит, что к чему и сделает, надеюсь, правильные выводы.
   Матвеев кивнул уныло
   --Я тоже на это надеюсь.
   --Тогда, прощайте.
   --Позвольте, напоследок, один вопрос? Исключительно для спокойствия Надежды Антоновны.
   --Валяйте.
   --Жизни Виталика Орлова и этой красивой брюнеточки ничего не угрожает? Надя вбила себе в голову, что должна их спасти.
   --К мальчишке у нас претензий нет. Ну, а барышня теперь, конечно, на крючке. Впрочем, если она захочет оставить террор, мы возражать не будем. Что касается госпожи Матвеевой, то лучше бы она не о революционерах радела, а детишек рожала. Что за времена, что за нравы нынче! - В голосе Лаубе звучало почти искреннее возмущение. -- Все только о высоком помышляют, о долге, о миссии. Нет, прежде простые человеческие обязанности исполнить, честно отработать свое естественное предназначение. Женщина должна рожать и растить детей. Мужчина обязан заботиться о своих близких. Глядишь, и не понадобятся никакие революции, будет в обществе и так порядок и благолепие.
   С азбучной правдой хотелось согласиться. Матвеев считал так же: рожать, растить и заботиться - рецепт социального спасения был прост.
   --Если вы отправитесь в Швейцарию через неделю, то, как раз застанете господина Ярмолюка на месте. В сентябре он обычно отдыхает в Ницце и партийными делами не занимается. Так что, лучше поторопиться.
   --Через неделю, значит через неделю, -- спорить было не о чем.
   Женева встретила Матвеевых дождями. Проливные, холодные, они были созвучны траурным настроениям.
   --Бедный, бедный, Прохор Львович...-- Надин не давали покоя воспоминания, связанные с редкими и не особенно впечатлившими когда-то, интимными свиданиями с Люборецким. Хоть по принуждению, партийного задания ради, занималась она сексом со стариком, а тело вспыхивало страстью, наливалось нежностью и желанием. Прохор Львович многое уже не мог, но многое умел и этим покорял. Сексуальная повинность была не в тягость. Не только характер вырастил в ней Люборецкий, но и женственность затронул, чувств коснулся. И теперь, осиротевшие, чувства ныли, точили душу болью.
   Не добавляла радости и мысль о предстоящем задании.
   По большому счету, разоблачить Ярмолюка Надин очень даже хотелось. Неплохо было бы и ЦК наказать. И по террору нанести удар. Это для сопливых дилетантов член ЦК, партия, Боевая Организация - понятия святые и светлые. А для нее, познавшей истинную цену и людям этим, и их делам, все давно ни почем. Для нее Генрих Ярмолюк - не кумир, а один из бывших любовников и сутенер. ЦК - не обитель честнот, а свора говорунов и лентяев. Террору и вовсе приличных определений не достало. Все эсеровское движение заслужило хорошего пинка. Тем не менее, переходить в разряд врагов партии не хотелось.
   Паша сказал:
   --Сделай, как они велят, плюнь и забудь. Мы в капкане, они диктуют правила, другого выхода нет.
   "Выхода нет" -- в устах Павла звучало, как приговор. Особенно удручало промелькнувшее ненароком "мы". Видимо, Пашу тоже его взяли в оборот.
   Надин собиралась на встречу, успокаивала себя, приговаривала: сделаю, плюну, забуду. Если выкручусь, конечно, следовало добавить. От мысли о предстоящем сердце ныло от тоски.
   Предположение Пети Травкина о наличии в партии человека, наделенного невероятной силой внушения, имело серьезное основание. Надин знала людей, которые после общения с Ярмолюком менялись самым радикальным образом. Словно по мановению волшебной палочки после получасовой беседы думающие, ищущие ребята превращались в фанатиков, помышляющих только о жертвенности и подвиге, и почитали Генриха, как Бога. Саму Надин не миновала чаша сия.
   После первого же свидания с маленьким, толстым, некрасивым и неопрятным Генрихом Надин потерла голову. Ярмолюк казался ей олицетворением женских грез и желаний. Она готова была целовать его ноги. Что и делала регулярно. А началось все так: они сидели за столом вчетвером, Надин, Артем Березин - тогдашний ее интимный приятель и Генрих с женой; обсуждали новости, ужинали. Яролюки Надин не нравились. Он -- своей бесцеремонностью, она - рыбьим немым безучастием. И квартира Ярмолюков -- мало вкуса, много дорогих вещей -- не нравилась Надин. Даже угощение - вино, салат и мясо из ближайшего ресторана вызывали глухое неприятие. Потная же ладонь Генриха на колене Надин и вовсе была основанием для скандала. Но, комкая шелк юбки, ладонь ползла по бедру выше, выше, а Надин, удивляясь охватившей ее ленивой покорности, не предпринимала ничего. С тем же коровьим смирением она отдалась Ярмолюку в хозяйкой спальне, куда заскочила на минутку поправить прическу.
   Генрих ввалился вслед, обнял, развернул к себе спиной, наклонил, поднял подол платья, сдернул панталоны. Несколько мгновений Надин ощущала отвращение, затем привычная бесчувственность и равнодушие поглотили все. Она знала слишком много мужчин, чтобы придавать эпизоду хоть какое-то значение.
   --Ты кончила? - прозвучал в итоге праздный, любопытства ради, вопрос. Генрих оторвал взгляд от ширинки, которую старательно застегивал, и ухмыльнулся в глаза Надин. Вместо:
   --Нет, конечно, -- уж готового сорваться с губ, она ощутила вдруг теплую волну блаженства, затем острое как боль желание новой близости покорило ее. Желание походило на истошно алую, жадную и ненасытную тьму. Тьма завладела Надин зимой, накануне Рождества и не отпускала три месяца. Три месяца Надин считалась официальной подругой Генриха. Потом появилась полная блондинка из Львова.
   Обычно после разрыва Генрих отправлял бывших пассий на очередную акцию, подальше от себя и спокойной Женевы. Надин - первая и единственная отказалась. Как -- она, до сих пор не понимала.
   --Я видел в тебе человека, -- Генрих был категоричен. -- революционера, а ты пиз... с ногами.
   В ответ Надин залепила Ярмолюку пощечину, а вечером попыталась повеситься. Еще трижды Генрих уговаривал ее и оскорблял, и трижды она отказывалась и хотела покончить собой. Потом собралась в одночасье к Матвеевым - лечить измученную душу. Однако окончательное выздоровление подарил Надин Люборецкий.
   --По какому праву Ярмолюк распоряжается чужими судьбами? - задал он простой вопрос. Ответа Надин не знала. Она чувствовала: Ярмолюк имеет право на ее жизнь и жизнь других людей, но кто дал ему это право - ответить не могла.
   --Право не дают, право берут, -- подсказал Прохор Львович.
   Истина долго не укладывалась в сознании. Но вернувшись в Швейцарию, Надин наблюдала и обнаруживала все новые и новые подтверждения словам полковника. Всякий, кто оказывался рядом с Ярмолюком превращался в марионетку, послушное оружие, робота. Генрих словно обладал некой волшебной силой, позволяющей воздействовать на людей. Женщины бегали за ним бесстыдно и назойливо предлагая себя. Мужчины водили в рестораны и казино, оплачивали счета. Даже Центральный Комитет, и тот, находился под каблуком у Ярмолюка.
   --Все будет хорошо, -- сказал Павел. Он провел Надин к дому, где назначил встречу Ярмолюк, и, наверное, в сотый раз за сегодня спросил: -- Мне точно нельзя с тобой? Я не буду мешать, тихонько посижу в коридоре...или на лестнице...
   --Нет, я сама -- Надин покачала головой и, шепнув: " С Богом", толкнула тяжелую дверь парадного.
   --Наденька, душа моя, -- Генрих встретил гостью радушно, раскрыл объятия. - Хороша. Как всегда хороша.
   Надин улыбнулась в ответ.
   --Спасибо на добром слове.
   --Коньячку хочешь?
   --Нет. Такие дела надо вершить на трезвую голову.
   --Какие? Какие дела ты собираешься вершить?
   --Люборецкий умер, -- начала Надин. Официальных сообщений о смерти полковника не было. Однако, слухами земля полнится. Генрих был в курсе событий и лишь деланно удивился:
   --Да?
   --Прохор Львович просил показать тебе эту папку.
   --Что в ней?
   --Копии твоих донесений охранке, платежные ведомости с твоей подписью и приказ заблокировать счета в российских банках.
   Всю дорогу до Женевы Надин представляла, как Ярмолюк отреагирует на ее заявление. Оказалось - ни как. Полное лицо не дрогнуло, в глазах не мелькнула и тень растерянности. Только губы сжались в нитку и чуть напряглись скулы.
   --Это не первая провокация, направленная против меня. Позволь, -Генрих протянул руку к бумагам. Чтение заняло несколько минут.
   --Это не провокация, -- возразила Надин.
   --Ты уверена?
   --Да и сумею убедить других.
   --Зачем? - спросил Генрих.
   --Меня вынуждают к этому.
   --Кто?
   --Коллеги Люборецкого.
   --Их цель?
   --Твое публичное признание в сотрудничестве с Охранным отделением, отставка и полный отказ от политической деятельности, -- скороговоркой выдала Надин. -- Если ты не подпишешь заявление добровольно, я вынуждена буду обратиться в ЦК. Если мое заявление проигнорируют, передам в газеты дневники Люборецкого и эту папку.
   --Но тогда разразится скандал, партия будет дискредитирована. -- Генрих сжал губы.
   --Поэтому будет лучше, если ты проявишь благоразумие и не станешь позорить партию.
   --Я - позор? Не смеши меня. Я - гордость партии! Но как ты могла ввязаться в это гнусное дело? Как превратилась в марионетку охранки?
   Как? Ей не оставили выбора. Борис Михайлович Лаубе позаботился обо всем. "Жалко, если ваша племянница нечаянно погибнет, -- сказал он. - Молодость так беспечна и легкомысленна?"
   --Случилось то, что случилось. Ввязалась. Превратилась. Что с того? Разговор сейчас не обо мне.
   В глазах Генриха мелькнуло сочувствие.
   --Понимаю. Ты сопротивлялась, как могла, но они взяли тебя за горло. Скажи, а почему ты не покончила собой? Почему предпочла предательство?!
   Надин удивилась: мысль о самоубийстве не приходила ей в голову. А, действительно, почему она не наложила на себя руки? В ее положении было бы логичнее умереть. Не пришлось бы терпеть эту муку.
   --Ты забыл, что в случае моей смерти дневники Люборецкого тот час будут обнародованы?
   --Но компромат на меня остался бы у охранки. Я знаю своих товарищей по партии. Никто бы не рискнул прийти ко мне и требовать отставки. Да я бы никого и слушать не стал. Пустил бы пулю в лоб, Иуде. И дело с концом!
   --Убей меня, но этим ты не поможешь себе.
   --Что ты сказала?!
   --То, что слышал. Убей меня, этим ты не поможешь себе, -- запальчиво выдала Надин и почувствовала, как от страха - Генриху ничего не стоило сейчас выстрелить - в сердце вонзилась острая, как булавка, боль.
   --Что ты заладила одно и то же? Или ты по-настоящему хочешь, чтобы я тебя убил? - хмыкнул Генрих и опустил правую руку в карман сюртука. где обычно носил оружие.
   --Да, пошел ты. Я тебе и в третий раз повторю: убей меня, этим ты не поможешь себе!
   Боль из сердца перекочевала в висок и той же булавкой, но уже раскаленной, стала нанизывать на себя кровеносные сосуды.
   Стараясь не обращать внимание на неприятные ощущения, Надин сказала:
   --Ты проиграл и должен признать свое поражение".
   Признавать поражение всесильный руководитель БО не желал.
   --Правильно ли я понял: если я соглашусь - партия не пострадает?
   --Да.
   --А если откажусь - газетные писаки превратят эсеров в кучу дерьма?
   --Есть и третий вариант. Если ты не пожелаешь спасти партию, тебя вынудят это делать.
   --Кто?! -искренне изумился Ярмолюк.
   --Центральный Комитет.
   --ЦК не посмеет диктовать мне условия! - отмахнулся Генрих. -- Я - сердце Боевой организации, ее мозг, кровь, жилы. Без меня боевики превратятся в стадо баранов, а партия станет кучкой жалких болтунов. Я - стержень, основа, имя. Под меня ЦК получает деньги, мной прикрывает свою политическую несостоятельность.
   --Тем не менее, тебя принесут в жертву. У верховников нет другого выхода. Лучше признать предателем тебя, чем допустить уничтожение партии. После публикации материалов идеи социал-революции превратятся ни в что. Высокие цели не оправдаются подлыми и низкими средствами, как бы кому ни хотелось.
   --Оставь свои морализирования, -- отмахнулся Ярмолюк.
   --Зачем ты связался с охранкой? - спросила Надин.
   Генрих надеялся, что отвечать на этот вопрос не придется никогда. Он пришел в политику молодым наивным доверчивым, полным иллюзий и честолюбивых планов. Иллюзии касались товарищей по борьбе. Честолюбие - места в партии, которое он мог и хотел занять. Умный, инициативный, энергичный - Ярмолюк, рутина обыденности, удел рядового бойца - не для него. Он - РЕВОЛЮЦИОНЕР с большой буквы, лидер, вожак, лучший.
   Максимализм, присущий юности и природный прагматизм определили цели и оправдали средства для их достижения. Карьера любой ценой! Оставаться в толпе никчемных исполнителей и довольствоваться скудным партийным пайком Генрих не хотел. Он рвался вверх, к власти, к деньгам, которые щедрой рукой "отстегивали" социалистам инвесторы. Именно инвесторы, а не благотворители, спонсоры или меценаты. Каждый рубль, вложенный в политику, оборачивался прибылью. Потому те, кто давал деньги на светлое будущее, не забывали про светлое настоящее партийных бонз. Чтобы хорошо жить следовало попасть в их узкий круг.
   Однако у власти нет вакансий, места у кормушки не пустовали. Умных, инициативных, энергичных всегда больше чем сытных мест. За каждым матерым волчарой след в след бредут жадные голодные щенки; за ними, подбирая объедки, бегут шакалы. Ни в молодняк, ни в шакалы Генрих не желал. И, определяя жизненную стратегию, сделал ставку на террор. В широком понимании этого слова. Террорная работа в партии велась из рук вон плохо. Без системы, контроля, масштаба. Скудные плоды с этой более чем плодотворной нивы собирал Иван Бусинский, пожилой, больной, уставший от жизни тип. Кроме Бусинского, между амбициозным Ярмолюком и вожделенной должностью стояли еще трое.
   Их Генрих убрал с помощью полиции. Он написал письмо в охранное отделение, предложил свои услуги. Получив согласие и аванс, сдал конкурентов одного за другим, не задумываясь о предательстве и двурушничестве. Эсеровский лозунг гласил - цель оправдывает средства! Его цель -- светлая и святая РЕВОЛЮЦИЯ оправдывала некоторые отступления от обыденной морали.
   Став помощником Бусинского, Ярмолюк организовал покушение на великого князя, дядю царя, предварительно сделав полиции предложение, от которого трудно было отказаться.
   --Бусинский - не жилец на этом свете. Но пока дышит - он будет командовать БО. Бороться с ним глупо. Авторитет Ивана непоколебим. Поэтому пусть остается номинальным лидером. Я стану руководителем реальным и возьму террор под контроль. Каким образом? Об этом позднее. Сейчас моя задача -- провести громкую акцию. Максимально громкую акцию. Цель? Показать ЦК, что старые силы не в состоянии эффективно работать. Что настало время молодых. Мое время.
   --Что требуется от нас? - спросил полицейский куратор Генриха.
   --Сдать одного, а лучше двух высших сановников, -- Ярмолюк назвал на вскидку пару-тройку фамилий.
   -- Вы рехнулись.
   И все же предложение было принято. Слишком большой куш стоял на кону. Управляемый террор -- о таком подарке политическая полиция даже не мечтала.
   Ярмолюку "дали добро" на министра внутренних дел, из-за рака доживающего последние дни в политике и на земле. И великого князя, скандальное поведение которого дискредитировало царское семейство.
   Акции прошли удачно и были восприняты широкой общественностью с восторгом. В партийный кулуарах заговорили о терроре нового поколения. Имя Ярмолюка стало легендарным. Бусинский, задыхаясь от астмы и беспомощной ярости, назвал Генриха своим приемником. И, слава Богу, иначе старому маразматику пришлось бы худо.
   Через год Бусинский оставил активный террор. Ярмолюк возглавил. И получил то, что хотел. Власть. Деньги. Женщин.
   Все было хорошо, пока год назад его не вызвали в Питер и не учинили настоящий допрос о положении дел в ЦК. В конце беседы куратор Ярмолюка вместо привычных комплиментов и благодарностей преподнес сюрприз -- предложил "изменить курс" партии, свернуть террор и перейти к экономическим требованиям.
   --Но общие вопросы решают другие люди, -- возразил Ярмолюк.
   --Вы тоже можете решать общие вопросы.
   Возглавить партию и свернуть террор - значило из всесильного "серого кардинала", которого все боятся и уважают, превратиться в рядового функционера. Сколько их только за последние два года перебывало членами ЦК? Где они сейчас? Чего стоят? А он как возглавлял Боевую Организацию - так и возглавляет. Как держал свору болтунов за горло, так и держит. И буду держать впредь, решил Ярмолюк, отказываясь от предложения.
   Ему пообещали денег. Конструктивный разговор начался с пятидесяти тысяч рублей. После ста куратор перешел к угрозам.
   --Если вы меня убьете, -- Генрих был уверен в собственных силах, -- в террор придут тысячи, чтобы отомстить за меня!
   --Развенчивать мифы про мертвых героев, -- последовал ответ,- занятие неблагодарное. Особенно в делах политических. Пока человек жив с ним можно работать: убеждать, покупать, дискредитировать. С покойником не повоюешь. В мертвых публика всегда находит благородство идей и высоту духа. Нет уж, Генрих Францевич, не надейтесь - мы не сделаем такой ошибки, не подарим эсерам нового святого великомученника.
   --Раз так, извольте, господа, уплатить миллион и эсеровское движение - ваше с потрохами! -- Генрих полагал: человек с таким политическим авторитетом, имея под рукой Боевую Организацию, может себе позволить назначать цену, торговаться и даже оказывать силовое воздействие на ход переговоров.
   Для пущей убедительности он замыслил покушение на Красавина. Это был ход конем. Это был способ заставить полицию считаться с собой. Премьер намерен был посетить церковные торжества в городе, где жила Надин, и Ярмолюк решил одним ударом убить двух зайцев. Вернее убить он собрался только Красавина. Надин надлежало остаться живой и максимально здоровой, чтобы вернуться к работе в зарубежном отделе. Наследие Грушининой - дело долгое туманное, а тут клиенты покоя не дают, требуют к себе горячую штучку-террористку, деньги большие обещают. Инструктировал Гурвинского Ярмолюк с особым тщанием и, предвкушая реакцию сучки, так он называл про себя бывшую подчиненную, испытывал ни с чем, ни сравнимое удовольствие.
   Теперь "сучка" смотрела на него ясными глазами и ждала ответа.
   --Зачем ты связался с охранкой? - спросила Надин.
   Ярмолюк пожал плечами.
   --Тебя это не касается.
   --Ты прав. Итак, когда ты готов дать ответ?
   --Мне нужно время на размышление. Мне нужны сутки.
   --Хорошо, я приду к тебе завтра вечером. Но имей в виду, тебя просили не покидать квартиру и воздержаться от каких-либо контактов.
   --Хорошо, встретимся завтра в девятнадцать ноль-ноль.
   Надин направилась двери. У порога она обернулась. Генрих шевелил губами и как-то странно смотрел на нее.
   --Прощай, голубушка, -- донеслось чуть слышное. - Не поминай лишнего.
   После душной обстановки конспиративной квартиры, после невероятного напряжения, свежий воздух женевских улиц показался особенно сладким. Надин вздохнула глубоко, почувствовала, что боль в виске уходит, радостно улыбнулась, спешащему на встречу Матвееву; подумала: все позади, завтра Генрих признает себя предателем, полиция отстанет от нее, дела Павла наладятся, с Ольгой ничего плохого не случится.
   Радужный перечень оборвался мраком.
   Матвеев увидел улыбающуюся жену, бросился к ней и еле успел. Еще мгновение -- и Надин бы рухнула на тротуар.
   --Ох, уж эти дамы, -- на помощь поспешил, приставленный полицией "юрист". Вдвоем они отнесли Надин в экипаж, устроили на подушках. - Вечно у них волнения, истерики.
   Через час о волнениях и истериках не вспоминали. Надин лежала на гостиничной кровати, мертвецки бледная, все так же без чувств. Врач толковал о нервном истощении, психическом шоке и беспомощно разводил руками. Он не мог вывести пациентку из обморока. На нее не действовали ни какие лекарства.
   --Почему? - удивился Матвеев.
   --Понятия не имею. Я впервые сталкиваюсь с подобным явлением, -- признался доктор.
   --Это опасно?
   --Судя, по сердечному ритму и давлению - очень. Мадам на грани жизни и смерти. Вернее чуть-чуть за гранью. И тенденции очень неутешительные, ей хуже с каждой минутой. Главное, не понятны, что является причиной такого состояния.
   Не что, а кто! Павел с ненавистью смотрел на коротко стриженый затылок "юриста".
   --Говорят, Ярмолюк умеет кодировать людей? -- шепотом спросил тот. - Вам это известно?
   Павел кивнул.
   --Что будем делать?
   Ждать, повторил Павел совет врача. Но, добавил спустя минуту, имей в виду, падла, если Надя умрет, я тебя лично удавлю.
   --Только после того, как меня расстреляет непосредственное начальство, -- горько вздохнул полицейский.
   На рассвете Надин очнулась, попросила воды.
   --Что, что он сказал? - не давая Павлу вымолвить слова, полез с расспросами "юрист".
   Надин не ответила и отключилась снова. Через час доктор измерил пульс, удовлетворенно кивнул и сообщил, мадам стало легче, сейчас она просто спит.
   --Просто спит? - переспросил Павел.
   --Да. Но положение неопределенное. Возможно всякое.
   --А нельзя мадам разбудить на минутку? Очень нужно. - "Юрист" умоляюще посмотрел на Матвеева.
   --Нет, -- отрезал тот. И добавил: -- Идите отдыхать. -- Видеть у постели жены этого настырного типа было невыносимо.
   --Какой уж тут отдых,-- получив отказ, полицейский плюхнулся в кресло, но, не усидев и десяти минут, снова ухватился за телефонную трубку.
   --Есть результаты? Нет!
   Пока Павел и "юрист" суетились вокруг Надин, Генрих выскользнул из парадного, заскочил в подъехавший автомобиль и скрылся. Наpужное наблюдение: два полноватых субъекта невразумительной наружности попытались догнать машину на пролетке, однако через два квартала безнадежно отстали и бросили бессмысленную затею. Нагоняй, устроенный "юристом" положение не исправил. Полиция не сумела изолировать Ярмолюка и потеряла контроль над бывшим агентом.
   К чему это могло привести? К сговору, считал Матвеев, и гибели Надин.
   План, разработанный охранкой, предусматривал два варианта развития событий.
   Первый: Генрих добровольно объявляет о своей работе в Охранном Отделении и оставляет политическую деятельность. При этом он теряет ВСЕ! Власть. Собственноручно подписанное признание -- это крест на любой общественной карьере.
   Деньги. Полиции не обязательно выполнять данное слово. Арест банковских счетов - мера, способная удержать экс-главу боевой дружины от проявления ненужной активности на долгие годы. Жизнь. Ярмолюку придется скрываться от бывших соратников. У эсеров принято убивать предателей.
   И напоследок: амбиции. Принять условия охранки значило признать полное поражение и капитулировать, что для тщеславного Ярмолюка было равносильно смерти.
   В обилии минусов, в отсутствии плюсов, напрашивался логический вывод: условия полиции Генрих не примет. То есть не примет добровольно. Поэтому был разработан вариант номер два, подразумевающий силовое воздействие на Ярмолюка.
   Центральный Комитет не мог проигнорировать обращение Надин. Во-первых, она была известной в партии персоной. Во-вторых, могла опубликовать дневники Люборецкого. Перед опасностью скандального разоблачения и дискредитации партии требование "сдать" главу боевиков казалось сущей мелочью. Потому, не приходилось сомневаться, Ярмолюка заставят сделать нужное заявление, заставят любой ценой.
   Почти идеальная полицейская схема не учла одного: Генрих не стал выбирать меньшее из двух зол; а как натура творческая, создал собственное большое зло. Он закодировал Надин, подчинил своей воле и мог теперь в любую минуту оборвать ее жизнь мысленным приказом. Смерть Надин делала публикацию дневников неизбежной, это лишало требования полиции к Центральному Комитету всякого смысла и давало Генриху инструмент влияния на ситуацию. Теперь он тоже мог говорить с ЦК с позиции силы и выдвигать условия.
   Сейчас, сбежав от охранки, где-нибудь на глубоко законспирированной квартире, Генрих, вероятно, торговался с ЦК. Что он требовал? Денег, гарантий безопасности - безусловно. Что еще? Судя по реакции "юриста", не исключалась, что Генрих пожелает остаться в политике. "И потеряет полмиллиона рублей сбережений в русских банках? -- с этой мыслью Павел провалился в дремотное забытье, которое оборвал бой часов и удивление - уже полдень. За окном разливалась благодатная синь небес, ярким шаром полыхало солнце. Невзирая на ясную погоду на душе Матвеева было пасмурно.
   Кресло "юриста" пустовало, жена тихо посапывала в постели. На бледном лице плясали солнечные зайчики. Один шаловливо скакнул со щеки на шею, юркнул между складок грудей. Павел не удержался и прикрыл проказника губами. И тот час отпрянул, одернул греховные мысли:
   "Вот, кобелина, человеку плохо, а тебе одно подавай..."
   --Пашенька, -- сквозь сон пробормотала жена.
   --Что моя хорошая?
   Надин не ответила, она спала.
   Стрелки часов перебирали деления круга, подгоняя бег времени. Павел гладил руку Надин, смотрел на серые тени под длинными ресницами, слушал спокойное дыхание. "Она просто спит" -- твердил себе как волшебное заклинание. О том, что Надин спит уже двадцать часов кряду он старался не вспоминать.
   Где-то в соседнем номере ярился от беспомощности "юрист". Он привез какого-то специалиста с чемоданом лекарств. Уверял, что тот приведет Надин в чувство. Однако доктор, всю ночь не отходивший от постели Надин, отрицательно покачал головой. Лучше не рисковать.
   --Поймите, она должна подготовиться к беседе с Ярмолюком, -- услышав ненавистную фамилию, Павел вытолкал полицейского из комнаты, потом позвонил управляющему отелем, велел поставить около дверей охрану и никого не пускать.
   В пять часов вечера Надин очнулась.
   --Павел, что случилось? - Незнакомый мужчина в белом халате вызвал ее удивление.
   --Ты вчера упала в обморок, -- не стал вдаваться в подробности Матвеев. - Ударилась головой, всю ночь стонала.
   -- Да? Но теперь я в порядке. Который час? Пять? Но мы же условились с Генрихом на двенадцать дня. Почему ты меня не разбудил?
   Прошедший день стерся из памяти Надин. Она не помнила, что уже виделась со своим бывшим шефом и собиралась на встречу как в первый раз.
   --Ярмолюк позвонил и перенес время на девятнадцать ноль-ноль, -- выкрутился Павел.
   --Но... -- собрался было вмешаться доктор.
   --Давайте выйдем, -- предложил Матвеев решительно. В соседней комнате он достал портмоне, отсчитал нужную сумму, улыбнулся просительно: --Побудьте до вечера. Возможно, вы еще понадобитесь.
   Пока супруга наряжалась, Матвеев проведал "юриста".
   --Нашли Ярмолюка?
   --Час назад он как ни в чем ни бывало, вернулся к себе на квартиру.
   --Никто и не сомневался.
   --Что Надежда Антоновна? Врач сказал - она в порядке.
   --Нет. Она улыбается все время и совершенно не помнит, что вчера произошло. Я попытался убедить ее не ехать, однако она и слушать не хочет. Твердит, как заведенная: "я должна его увидеть и точка".
   --Дела... -- протянул задумчиво полицейский.
   До квартиры Ярмолюка Матвеевы добирались на извозчике. Надин возбужденно щебетала, перескакивая с темы на тему. Павел, стараясь не замечать шальной блеск глаз и дрожащие пальцы, пытался исподволь выяснить настроения жены. В какой-то момент он подумал: "она почти невменяема" и ужаснулся.
   У дверей парадного Матвеев по-вчерашнему сказал:
   --Все будет хорошо. Мне точно нельзя с тобой? Я не буду мешать, тихонько посижу в коридоре...или на лестнице...
   --Нет, я сама, -- Надин по-вчерашнему отказалась и скрылась в подъезде.
   Генрих был сама любезность:
   --Наденька, душа моя, хороша. Как всегда хороша...
   Надин увернулась от настойчивых рук, улыбнулась вежливо:
   --Спасибо на добром слове.
   --Коньячку хочешь?
   --Нет. Такие дела надо вершить на трезвую голову.
   --Какие? Какие дела ты собираешься вершить?
   --Люборецкий умер.
   --Да?
   --Прохор Львович просил показать тебе эту папку. Здесь копии твоих донесений охранке, платежные ведомости с твоей подписью и приказ заблокировать твои счета в российских банках.
   --Это не первая провокация, направленная против меня. Позволь, -
   --Это не провокация.
   --Ты уверена?
   --Да и сумею убедить других.
   --Зачем?
   --Меня вынуждают к этому.
   --Кто?
   --Коллеги Люборецкого.
   --Их цель?
   --Твое публичное признание в сотрудничестве с Охранным отделением, отставка и полный отказ от политической деятельности. Если ты не подпишешь заявление добровольно, я вынуждена буду обратиться в ЦК. Если мое заявление проигнорируют, передам в газеты дневники Люборецкого и эту папку.
   --Но тогда разразится скандал, партия будет дискредитирована.
   --Поэтому будет лучше, если ты проявишь благоразумие и не станешь позорить партию.
   --Я - позор? Не смеши меня. Я - гордость партии! Но как ты могла ввязаться в это гнусное дело? Как превратилась в марионетку охранки?
   --Случилось то, что случилось. Ввязалась. Превратилась. Что с того? Разговор сейчас не обо мне.
   --Понимаю. Ты сопротивлялась, как могла, но они взяли тебя за горло. Скажи, а почему ты не покончила собой? Почему предпочла предательство?!
   --Ты забыл, что в случае моей смерти дневники Люборецкого тот час будут обнародованы?
   --Но компромат на меня остался бы у охранки. Я знаю своих товарищей по партии. Никто бы не рискнул прийти ко мне и требовать отставки. Да я бы никого и слушать не стал. Пустил бы пулю в лоб, Иуде. И дело с концом!
   --Убей меня, но этим ты не поможешь себе.
   --Что ты сказала?!
   --То, что слышал. Убей меня, этим ты не поможешь себе.
   --Что ты заладила одно и то же? Или ты по-настоящему хочешь, чтобы я тебя убил?
   --Да, пошел ты. Я тебе и в третий раз повторю: убей меня, этим ты не поможешь ...
   Конец фразы поглотил пушечный грохот распахнутой внезапно двери. Надин вздрогнула, обернулась, с ужасом уставилась на замершего у порога Матвеева. В руках мужа был пистолет, лицо дрожало от гнева.
   "Опять он со своей ревностью..." -- привычное раздражение сменилось страхом. - Господи, он убьет меня сейчас".
   Но нет, Павла интересовал Ярмолюк. Грязно выругавшись, Матвеев в два шага подскочил к Генриху и со всего маху приложился кулаком в круглую физиономию руководителя БО. Ярмолюк кулем повалился на пол, инстинктивно скрутился в клубок, защищаясь от новых ударов, зажал голову руками. О сопротивлении он не помышлял. Павел на спор гнул в ладонях пятаки, рвал надвое подковы; сейчас, в ярости и ажитации, утратив самообладание, не соизмеряя сил, он избивал Генриха с какой-то изощренной жестокостью. Кованый каблук в очередной раз опустился на окровавленное лицо. Хрустнула переломанная кость. Генрих захрипел и выплюнул сгусток алой жижи.
   --Паша, остановись, -- прошептала Надин одеревеневшими губами. Ей было жутко. Ей казалось, что Павел набросится и на нее.
   Устав работать кулаками и каблуками, Павел присел на корточки, достал из кармана обрывок толстого шпагата, обмотал его вокруг толстой шеи Ярмолюка и потянул концы бечевы в разные стороны. Глаза Генриха полезли из орбит, из распахнутого рта вырвалось беззвучное сипение.
   --Ты, думаешь, ты ее поймал в ловушку? Нет, хрен моржовый, ты сам в капкане. Ты просчитался.
   Голос и движения Матвеева были совершенно спокойны, будто он вел светскую беседу в нарядной гостиной, а не убивал человека.
   --Если с головы Надин упадет хоть волосинка - ты, падла, труп. У меня достаточно денег и возможностей, чтобы защитить жену. Понял, ублюдок?
   --Паша...-- снова попыталась вмешаться Надин.
   --Он понял, господин Матвеев, -- в дверном проеме возник "юрист" в сопровождении своих невыразительных помощников. - Но, к сожалению, не может ответить. Он задыхается.
   Павел, не слушая, душил Генриха.
   --Мне плевать на тебя и твою партию. Если ты тронешь Надю, я тебя урою. Сам не смогу -- найму свору головорезов. Живым тебе не быть. Понял?
   --Генрих Францевич, не сочтите за труд, кивните, иначе этот сумасшедший убьет вас, -- внес ясность "юрист". Ярмолюк истово дернул головой. -- Видите, милейший, как порой бывает? Кажется все учтено, схвачено, договорено. А тут появляется возмущенная общественность и ломает планы.
   --Павел, прекрати немедленно. Пусти его, -- Надин шагнула к мужу.
   --Стой, где стоишь и молчи, -- приказал он.
   --Но...
   --Павел Павлович, оставьте его. Не заставляйте меня применять силу, -- голос "юриста" стал строже.
   --Ты меня хорошо понял? -- Матвеев отпустил концы бечевки, дал Ярмолюку откашляться, затем ухватил левой рукой за шею, а правой стал отвешивать одну за другой звонкие затрещины. -- Сними с Нади свою поганую установку. Немедленно сними!
   Ярмолюк, багровый от удушья, прошептал чуть слышно:
   --Не могу. Мне надо успокоиться.
   --Успокоиться? - Простые слова привели Матвеева в ярость. Он матерно выругался и принялся за Ярмолюка снова. Несколько минут "юрист" с умилением взирал, как огромные кулаки Матвеева впечатываются в физиономию Ярмолюка, как болтается из стороны в сторону голова Генриха, как кровавая юшка фонтаном выскакивает из расквашенного носа эсеровского главаря. Наконец, вдоволь насладившись красочным зрелищем, полицейский эмиссар, велел помощникам усмирить разбуянившегося фабриканта. Мужики оттащили Матвеева в сторону, помогли Ярмолюку подняться.
   --Сними с нее установку, гад, слышишь сними! - вырываясь из железных объятий полицейских, хрипло заорал Матвеев.
   --Я все сделаю, -- покорно пролепетал Генрих.
   --А как вы, сударь, намерены проверить его слова? - полюбопытствовал "юрист".
   --Ни как, -- отмахнулся Павел. - Я свое слово сказал, пусть делает выводы. Пока жив.
   --Тогда не смею задерживать, -- "юрист" кивнул на двери. - Формальности мы уладим и без вас. Правда, Генрих Францевич?
   Вечером в гостинице полицейский устроил Матвееву выволочку:
   --Как же вы, сударь, попали в квартиру?
   --Очень просто, -- признался Павел. - Купил у консьержа дубликат ключа.
   --Пардон. Это Швейцария, а не Россия. Тут дворники не торгуют хозяйскими ключами.
   --Я сначала предложил тысячу франков, а затем пригрозил убить. Привратнику некуда было деваться, он согласился как миленький.
   --Ну и методы у вас, -- посетовал полицейский.
   --Не хуже ваших.
   --Но Ярмолюк мог вас застрелить! Он всегда вооружен и открывает огонь без предупреждения. То, что вы живы - просто чудо!
   --Чудо -- так чудо, -- пожал плечами Матвеев. - Я поступил, как должно было поступить, и не думал о последствиях.
   Самодеятельность фабриканта, очень не нравилась "юристу". Но конец - делу венец. Победителей не судят. Операция завершена. Признание о сотрудничестве с Охранным Отделением и обязательство никогда не заниматься политической деятельностью Ярмолюк подписал. О чем еще толковать? Подробности дела? К чему они вам, Павел Павлович? Впрочем, извольте: Генрих консультировался с ЦК почти пятнадцать часов. В результате ему была обещана полная амнистия и полмиллиона французских франков.
   --Здорово, - хмыкнул Павел. -- Дорого себя мужик ценит!
   --Эсеры поклялись забыть о существовании Генриха Ярмолюка. Он, в свою очередь, обязался не предавать огласке досье на членов Центрального Комитета.
   --У него и досье имелись?
   --Естественно. Собирать компромат друг на друга -- обычная партийная практика. Еще вопросы есть?
   --Что ждет Надин? - спросил Павел и стиснул кулаки.
   --Вы достаточно вразумили Ярмолюка, -- предположил "юрист". - Будем надеяться, что он сдержит слово. У нас же к Надежде Антоновне претензий нет. Пока, во всяком случае.
   --И не будет впредь. Я позабочусь об этом сама, -- вмешалась молчавшая до того Надин. - Я не собираюсь быть заложницей ни ваших планов, ни козней Ярмолюка, потому сделаю немедленно заявление в газете, что любые публикации от моего или Прохора Львовича имени являются провокацией.
   --Но позвольте, -- полицейский недоуменно вскинул брови. - А ваша безопасность?
   --О моей безопасности позаботится Охранное Отделение. Иначе все узнают о методах, которые применяет русский сыск.
   Обрывая разговор, Надин поднялась. Павел вздохнул с облегчением. Растерянность весь вечер царившая в глазах ненаглядной супруги наконец растаяла. Тихий голос обрел силу, а темперамент как обычно требовал побед и сражений. От надменной снисходительности, с которой беднягу "юриста" поставили на место, того даже перекосило. Но найти достойный ответ он не смог.
   Через два дня в женевских газетах появилось сообщение:
   "Скандал, господа, скандал. Самый главный русский революционер -- агент охранки. Все продается, господа! Все покупается! ЦК российской социал-революционной партии подтвердил: накануне вечером господин Ярмолюк - тот самый Генрих Ярмолюк, главный эсеровский террорист - сделал заявление, в котором признался, что являлся сотрудником охранного отделения. Затем, воспользовавшись наступившим замешательством, провокатор покинул помещение и скрылся в неизвестном направлении. О дальнейшей судьбе его и мотивах непонятной откровенности ничего не известно".
   Российские газеты обошли новость молчанием. И только вездесущий Аноним разразился обличительной, но довольно туманной, статьей под названием "Трудовые будни охранки".
   "...революционное движение развивалось, набирало силу. Политическая полиция плелась в хвосте событий. Старые методы работы: наружное наблюдение, опросы дворников, повальные обыски и аресты не в силах были решить главный вопрос: как предупредить преступление. Не годились для этого и руководители политического сыска. Розыскные мероприятия на местах возглавляли почтенные полковники и генералы, люди умнейшие, но, в большинстве своем, консервативно настроенные. Ситуация же требовала инноваций и энтузиазма.
   Функция рождает орган, говорят врачи. В нашем случае функциональная потребность осветить непроницаемую тьму революционного подполья родила орган -- внутреннюю агентуру. Прошло немного времени, и в тесные кружки борцов за свободу стали один за другим внедряться провокаторы.
   Молодая поросль жандармерии, словно в лаборатории, отрабатывала приемы и методы работы, позволявшие контролировать революционное движение и манипулировать им. В ход шло все. Провал секретного сотрудника оборачивался победой полиции, подтачивая силы противника, сея в его рядах тотальные подозрительность и недоверие. Во время арестов о ком-то специально "забывали", чтобы потом, отследив контакты, заманить в искусно расставленные силки новые жертвы. Так или иначе, к середине 80-х гг. революционное движение перестало быть реальной угрозой самодержавию.
   Следующие двадцать лет органы сыска продолжали работать не менее успешно. В итоге практически в ЦК каждой партии, и ближайшем к верховникам окружении, работали провокаторы.
   Недавно стало известно о одном из таких агентов. Не называя имен и партийную принадлежность, скажу: человек этот, назовем его Иван Иванович, сделал блестящую карьеру, как в Партии, так и в Охранном Отделении.
   В агенты охранки Иван Иванович подался по личной инициативе. Будучи студентом одного из немецких университетов и имея контакты в революционной среде, он написал письмо в Департамент полиции, в котором предложил свои услуги и даже сам назначил цену. Подписываться Иван Иванович не стал, указал фиктивный адрес, что не помешало профессионалам высчитать инициативного добровольца. Ответ Иван Иванович получил на собственное имя и приступил к работе.
   С прежним руководителем разрозненной и малочисленной боевой дружины -- Петром Петровичем нашего героя связывали особые дружественные отношения, потому, преуменьшая роль последнего, он давал полиции ложные показания. Других же соратников не жалел и сдавал десятками. Однако, впоследствии Иван Иванович "съел" лучшего друга, возглавил боевую дружину и провел в ней реформу. Ввел "разделение труда" в группах; поставил производство паспортов; развернул широкое применение динамитной техники; выработал оптимальную структуру с жесткой вертикалью и железной дисциплиной.
   Руководство этим почти армейским подразделением и успехи оного (немалые благодаря покровительству полиции) вывели Ивана Ивановича авангард партии, сделали формальным диктатором. Сама же боевая дружина стала лицом движения и козырной картой в общении с благотворителями и спонсорами.
   Но сколько веревочке не виться - конец один. Грянуло разоблачение.
   Некая дама, получив информацию от высокого полицейского чина, сообщила ЦК о сотрудничестве Ивана Ивановича с охранкой. Ознакомившись с документами, Ивана Ивановича вызвали на партийный суд. Он поначалу отпирался, затем под тяжестью неопровержимых улик признался. Однако в оправдание сослался на устное распоряжение Петра Петровича, уже покойного, и некого Василия Васильевича, ныне находящегося в тюремном заключении. Так как подобные случаи в Партийной среде имели место, суд, для учета новых обстоятельств, был отложен на другой день. Ночью Иван Иванович уехал и теперь спокойно проживает в Германии, почти не таится, видимо, не опасаясь разделить судьбу других предателей. Тех казнили безжалостно, как я описывал в прошлом репортаже, даже на глазах близких и родных.
   Выводы из сей странной истории напрашиваются следующие: видимо, факты подтвердились, и двойная роль Ивана Ивановича была действительно санкционирована. Цель? Тут моя фантазия не знает границ.
   Допустим...только допустим, для выборов в Государственную Думу партии необходима популярность. Добиться ее можно кропотливой просветительской и пропагандисткой деятельностью и эффектными демонстрациями. Агитационный путь тернист, долог и не гарантирует успеха. Ведь пламенными призывами пытаются расшевелить общество многие. А вот впечатлить общество броскими акциями - дело более быстрое. Но, безусловно, и более опасное. Если не договориться с полицией. С одной стороны такое предположение кажется бессмысленным. С другой, любой договор - лишь соотношение выгод. В данном случае выгоды более чем очевидны. Партия получает возможность показать электорату боевой пыл и принципиальность, расплачиваясь за это жизнью и свободой только рядовых исполнителей. Полиция же, разоблачая готовящиеся акции, демонстрирует царю и Отчеству служебное рвение, пожинает лавры и собирает звезды на погонах.
   Овцы, таким образом, -- целы; волки - сыты, а общество по обыкновению пребывает в неведении. Попивая чаек, обыватель, восхищается революционером, надеясь, что тот устроит для народа прекрасное будущее и одновременно с тем гордится защитницей государственных устоев -полиций, бодро стоящей на страже порядка.
   И только ваш покорный слуга, неуемный Аноним, не зная покоя, снует повсюду и сует во все длинный репортерский нос.
   Напоследок, прогноз. Что произойдет с боевой дружиной без Ивана Ивановича? Скорее всего, партия попробует поставить во главе боевиков другого человека. Однако тому вряд ли удастся удержать бразды правления. Рядовые исполнители, разочаровавшись, разуверившись в своих командирах, не станут больше подчиняться и перейдут на позиции самоуправления. Боевые акции примут широкий, но местный характер. Центральный террор исчезнет. Провинциальный же полиция со временем возьмет за горло. Без денег, без должного уровня организации, террористы перестанет быть реальной силой. В итоге, партия, насчитывающая примерно пятьдесят тысяч членов и триста тысяч сочувствующих по итогам весны 1905 г., перейдет к агитационно-парламентским способам работы и займет вскоре достойное место в Государственной Думе, к радости своих зарубежных инвесторов из Нью-Йорка, Чикаго, Бостона, о щедрости которых ходят легенды. Есть свидетельства о денежном транше в 2 100 000 рублей. Вероятно, это не единственный взнос, сделанный американским капиталом за возможность получить доступ к управлению политикой и экономикой страны.
   Что полиция? Она тоже не останется в накладе. В 1902 г. число охранных отделений резко увеличилось и теперь на каждых восемь революционеров приходится по одному сотруднику полиции. Опираясь на такую армию, кем может стать министр МВД? Ответ прост -- вторым после премьера человеком в империи, главным претендентом на любую государственную должность.
   В доказательство, предлагаю вспомнить биографии нынешнего, а также пары предыдущих премьеров и ...прощаюсь. Террор сделал свое дело, террор может уйти. Уйду и я, дабы не наскучить вам своими размышлизмами".
  
   ЖИЗНЬ
  
   В телефонных разговорах с Валерией Ивановной Таня обретала почву под ногами, привыкала к новой реальности.
   --Так странно. У меня такое ощущение, будто прошлое мое куда-то подевалось. Мне даже кажется, его не было вовсе. Я не думаю о Генке, не боюсь его. И что удивительно, он понял это и больше не угрожает мне. Он вообще словно забыл обо мне и детях.
   --Да, он изменился после каталажки. Стал тише, умиротвореннее. Пьет, правда, не просыхая, но ни к кому не цепляется и баб не водит больше, -- рассказывала новости соседка.
   --Пусть пьет. Мне до него дела нет. Его жизнь меня больше не касается.
   --Все-таки столько лет вместе.
   --И слушать не хочу. Он - мой вчерашний день. Я его почти забыла. Я словно родилась заново и не думаю о прошлом и будущем. Я живу настоящим, здесь и сейчас, и знаю, почему-то твердо знаю, чувствую, верю, все будет хорошо. Очень, очень хорошо.
   --Конечно, конечно, моя хоршая. Дай только срок.
   Сроки между тем поджимали.
   После двухдневного эротического марафона, Андрей внезапно, наночь глядя, уехал, сославшись на неотложные дела. Утром появилась Валентина, спокойная, невозмутимая, загадочная, как сфинкс. От непривычной немногословности веяло чем-то запредельным.
   --Перебирайся ко мне на дачу, Андрея не будет долго, -- то ли предложила, то ли приказала.
   --Как долго не будет Андрея? - спросила Таня.
   --Понятия не имею.
   Почему Рощины распоряжаются ею? Почему указывают, где жить и что делать? Ну, беременна она от Андрея, ну и что? Разве это повод для бесцеремонности, возмутилась Таня, однако, стала собирать вещи.
   --И правильно девочка, молчи, не спрашивай ничего, -- оборвала Валентина невысказанные возражения
   Все следующие дни Рощина старательно избегала встреч, уезжала с дачи рано, возвращалась поздно. Когда терпеть неопределенность и сдерживать раздражение стало невозможно, Татьяна в шесть утра явилась на кухню, где и застала Валентину с чашкой кофе в руках.
   --Еще немного и никто не возьмется делать мне аборт, -- объявила вместо приветствия.
   --Извини, я спешу...-- Валентина смущенно отвела взгляд. Затем взяла из вазы яблоко, покрутила в руках, с сомнением покачала головой, вернула на место. - Тебе не о чем беспокоиться. Все в порядке.
   --Но...-- начала Таня.
   --Больше я ничего скажу. Пока.
   --Что значит, пока?
   --То и значит. Пока не появится Андрей, пока вы не выясните отношений окончательно и бесповоротно, ни о каком аборте не может идти речь.
   --Когда мы виделись в последний раз, он не хотел ребенка.
   --С тех пор много воды утекло.
   --Возможно, у вас что-то изменилось. У меня все по-прежнему.
   --Давай не будем торопиться. Брат скоро вернется.
   --Но время не терпит.
   --Времени более чем достаточно. У нас в запасе почти неделя. И не думай гадости об Андрее. Он занят очень важным делом, которое касается вас обоих.
   --Когда он вернется?- в вопросе прозвучало столько нетерпения, что Таня смутилась.
   --Соскучилась? - понимающе улыбнулась Валентина Петровна.
   --Нет, -- не хотелось признавать очевидное.
   --Да, -- сделали это за нее.
   Таня терялась в догадках, что произошло? Куда подевался Рощин? После позднего разговора с Валей он вернулся сам не свой, бледный в синеву, с дрожащими пальцами. С порога уронил: "Я уезжаю. Тебя оставляю на Валю..." Кажется, хотел что-то добавить, но будто подавился словами, смешался, опустил глаза в пол.
   --Андрей, -- если бы за несколько минут до того не позвонила Валина дочка, не передала приветы от детей, если бы Никитка не выхватил трубку и, захлебываясь от восторга, не вывалил последние новости, Таня бы решила - случилось что-то страшное.
   --Где ты взялась на мою голову? -- пробормотал невнятно Рощин. Интонации Таня не поняла. То ли ненависть, то ли крайний восторг. --Танюшка...-- Андрей шагнул к ней, взял в ладони лицо, заглянул в глаза. Зрачки его метались, будто искали тропинку к ее мыслям.
   --Танюшечка...-- Губы дрогнули, слова, превозмогая запреты, рванулись наружу. Но нет, Андрей не решился, не продолжил. Молча притянул к себе, обнял крепко, прижал голову к плечу. И засуетился, заспешил, роняя маловразумительные фразы, схватил сумку, бросился к двери. Не успела Таня, не рискнула рта раскрыть, как услышала со двора урчание двигателя и шуршание шин.
   Рощин умчался в ночь, оставив ее в неизвестности и растерянности. Что случилось, мучилась Таня от любопытства. Любопытства не более. Валентина могла не успокаивать ее. Все будет хорошо --Таня это знала. Странный оптимизм ни чем не объяснялся. Разве что глупостью и недальновидностью. Таня сердилась на себя, пыталась хоть в малой степени оправдать собственную бездеятельность. Надо найти Андрея, надо заставить его принять решение, надо переговорить с Валентиной.... тысячи "надо" разбивались вдребезги об радужное безмятежное "успею".
   И все же...
   --Еще немного и никто не возьмется делать мне аборт, -- началось выяснение отношений. И закончилось: -- ну, скучаю по Андрею, ну и что? -- Признаться, КАК она скучает, Таня не могла даже себе. Мысли, чувства, желания, словно обезумев, томили душу, рвали, бедную, на части. Изодранная в клочья, она взмывала в блаженное поднебесье, парила в грезах. Стоило подумать, стоило произнести, волшебное слово "Андрей", и взрывная волна нежности укрывала тело, мутила сознание, пеленала сердце жарким душным безумием. Глаза закрывались сами собой, руки, повторяя движения Андрея, шарили по груди и бедрам, внутри, внизу живота, растеклось что-то невнятное жадное требующее.
   Господи... Таня за уши вытягивала себя из сладкого омута и снова тонула в нем. Господи... не было спасения от мечты. Хищница, химера, волшебница перекрашивала привычное безучастие в яркие тона надежды.
   Андрей появился на следующий день после разговора с Валей. Внезапно ввалился в гостиную под вечер с тортом, игрушками, цветами. Закружил Никитку, Машу. Таню небрежно чмокнул в щеку. И только по голодному жадному вниманию, которое Таня поймала на себе, она почувствовала нацеленность Рощина, его устремленность. Он приехал к ней, за ней. Он что-то решил, что?
   Валентина изображала спокойствие. Актрисой она была никудышней, потому глядя на дешевые уловки, Таня разнервничалась. Если бы не очевидное облегчение, переполнявшее старшую Рощину, и не радость, которую ни как не удавалось скрыть Андрею, можно было бы подозревать всякое. Можно, да не нужно. Слишком уж очевидно было, что Андрей привез хорошие новости. Отличные. Прекрасные. Которые брат и сестра, почему-то пытались скрыть.
   --Что произошло? - не утерпела Таня и выскользнула за Валентиной на кухню.
   --Ничего, -- искусственно удивилась Валентина Петровна. И для правдоподобия даже похлопала ресницами.
   --О чем это вы тут судачите? - в дверях возник Рощин.
   --Танечка думает, будто у нас с тобой секреты, что мы от нее что-то скрываем, .-- давясь от сдерживаемого торжества, возвестила Валентина.
   --Ни сном, ни духом, -- подтвердил Андрей.
   --Ну, и хорошо, -- как ни одолевало любопытство, а тешить чужое самолюбие Таня она не стала. Захотят сами скажут, нет - не надо, с недовольной гримасой она шагнула к двери и остановилась. В последнее мгновение Андрей заступил ей дорогу. Заглянул в глаза. " Как ты без меня...помнила...думала...что помнила...о чем думала..." -- спросил немо.
   Мне без тебя плохо...помнить и думать мне мало...о чем ни помни, о чем ни думай, мне все мало..." Кровь прилила к щекам, сердце застучало дробно и часто...что помнила, о чем думала...все отразилось в лице...все прочитал вредный Рощин. И ухмыльнулся довольный, ухмыльнулся победно и насмешливо. Затем хозяйским жестом облапил ее, притянул к себе.
   --Я соскучился.
   Валя протиснулась мимо.
   --А ну брысь. Нашли место любезничать, там дети без торта голодной смертью погибают, а они дорогу загородили, мешают прогрессу.
   Прогресс, сияя кремовыми розами, покинул кухню, вместо него явился контроль.
   --Папа, ты больше никуда не уедешь? - Никита привалился к боку Андрея.
   --Кто будет торт? - грянуло призывное. Валентина предлагала мальчику оставить взрослых одних.
   --Нет, мой хороший, уеду, -- сказал Рощин, не отводя от Тани глаз. - И маму с собой заберу. Потерпишь немного без нас?
   --Сколько? - Никита устоял от искушения, не дрогнул.
   --Два дня.
   --А мне можно с вами?
   --Через два дня я заберу вас. А пока побудьте у тети Вали. Хорошо?
   --Два дня, -- смирился Никита и убежал в комнату.
   --Куда ты меня хочешь везти?
   --Сейчас на дачу, потом видно будет. Надо кое о чем потолковать, -- улыбка сползла с лица Андрея. Ее место заняло напряжение. Беседа, видимо, предстояла нешуточная. Так и оказалось.
   Чем ближе машина подъезжала к дачному поселку, тем серьезнее становился Андрей, и тем тревожнее было Тане. Порог дома она переступала едва не в панике.
   --Прочти это. -- решительным жестом Рощин указал на стопку бумаг на столе.
   Она пробежала глазами текст:
   --Нет...Это не возможно...Этого не может быть...
   Андрей покачал головой. Свое удивление он разменял раньше.
   --Но как же так? -- подходящих слов не было. Слов вообще не было. Было только огромное как океан изумление.
   Твердо, как заученный урок, Андрей сказал:
   --Никита и Маша - мои дети. Я -- их отец.
   --А Гена кто? - спросила на всякий случай Таня.
   --Никто. Сбоку припека. Случайный человек.
   --Это ошибка.
   --Это правда.
   --Но ведь я знаю кто отец моих детей.
   --Теперь знаешь. Раньше ошибалась.
   --Это невозможно!
   Таня смотрела на Андрея враждебно, настороженно. Он и не ожидал иного. У человека рушились представления о жизни. Не взгляды, не оценка, не понимание, само течение жизни подвергалось сомнению.
   --Побойся Бога, Андрей. - Таня покачала головой. Она знает кто отец ее детей, не может не знать. То, что говорит Андрей - глупость, бред, обман. -- Я понимаю, ты хочешь, как лучше, но так же нельзя.
   Вежливая фраза означала: ты врешь, хитришь, передергиваешь.
   Такие же злые слова, с такой же враждебной интонацией, Рощин бросал несколько дней назад в лицо Валентине:
   --Ты рехнулась... заплатила врачам...это полная херня...бред....
   Сестра, жалостно всхлипывая, клялась:
   --Святая истинная правда.
   Результаты генетической экспертизы однозначно показали, что Никита и Маша - его дети. Рощин тупо смотрел на сизый бланк справки, не верил своим глазам, не верил словам сестры, не верил сам себе.
   Прохожие оглядывались на странную парочку, думали, гадали, о чем плачет у дверей исследовательского центра хорошо одетая дама. Зачем мужчина с ошеломленным лицом целует лист бумаги. Прохожим невдомек было, что листок, заполненный компьютерным текстом и увенчанный печатью, утверждал: ты - дурак, идиот, кретин; живешь и не знаешь ничего о себе. Страдаешь напрасно, радуешься пустому, думаешь не о том. Жизнь - мираж, кино, театр. Ты - зритель, который последние тридцать девять лет просидел, повернувшись затылком к сцене, потому спектакль под названием "Жизнь Андрея Рощина" не увидел. Сейчас, хочешь - смотри; не хочешь - ругай сестру и обвиняй в обмане и подлоге.
   --Это святая истинная правда, -- выдавил из себя Рощин. - Мы с Валей повторили тест дважды. Результат сто процентный.
   Про третью и четвертую попытку Рощин не рассказал даже сестре. Она сама догадалась.
   --Хватит дурью маяться, -- заявила решительно. - Из песни слов не выкинешь. Ребята твои, хочешь ты это признавать или нет.
   --Хочу, -- поторопился с ответом Андрей.
   --Тогда не изводи себя. Не старайся понять, не напрягайся, прими, как должное. Или плюнь и забудь, и дело с концом.
   --Нашла дурака.
   В сердце таяло напряжение. Когда оно превратилось из ледяной глыбы в теплый сироп, разогретое мечтами о счастье бурным безудержным половодьем разлилось по крови. Рощин ходил по кабинету, глупо улыбался, разговаривал сам с собой, бегал в комнату к Алле Аркадьевне:
   --Но ведь этого быть не может, -- заводил одно и тоже.
   --Какая разница может это быть или нет? - под перезвон спиц озвучивались самые сокровенные мысли. - Ты писатель, значит почти волшебник, у тебя все может быть.
   --Да? И что же теперь делать?
   --Быть счастливым или отказаться от счастья.
   Отказываться от счастья Рощин не собирался. Потому с напряжением вглядывался в лицо Тани, выискивая отклики своим восторженным настроениям. Увы, ответом было только ошеломленное недоверие.
   --Андрей, -- глухо сказала Таня, -- это слишком. Не переходи черту. Я все понимаю...
   --Ты думаешь, это обман? Фальсификация? - Рощин едва сдерживал победное торжество в голосе. - Ты думаешь, я купил эту справку? Или организовал по знакомству? Или устроил еще каким-либо образом? Ты ругаешь Валю за излишний энтузиазм, меня считаешь наивным оболтусом и сумасшедшим фантазером?
   Приблизительно так Таня думала и считала.
   --Я тоже так думал. И я ошибался. Это, -- Рощин ткнул пальцем в бланк, -- правда. В нее можно не верить, но опровергнуть ее нельзя. К счастью. Кроме того, я даже знаю обстоятельства, при которых ЭТО произошло в случае с Машей.
   --Даже слушать не хочу! --Таня протестующе замотала головой
   Рощин старался говорить как можно спокойнее:
   --Завтра мы пойдем в любую городскую лабораторию или поедем в любой другой город, где можно провести генетическую экспертизу. У меня есть четыре положительных результата теста на отцовство, я уверен, суд подтвердит мои права на детей.
   --Суд?
   --Суд! - отчеканил Андрей. - Но никакой суд не заставит тебя поверить в то, что с нами произошло чудо. Ты можешь принять его, можешь отвергнуть, выбор за тобой. Я принял это чудо, хотя честно сказать, сделать это было нелегко.
   --Чудес не бывает.
   --Точно этого никто не знает. Так или иначе, зачем нам отказываться от счастья?
   Переиначенная фраза Аллы Аркадьевны возымела действие во второй раз. Отказаться от счастья Таня не решилась и пунцовая от стыда выслушала рассказ Андрея про их вторую встречу на даче у скульптора.
   --Стыд какой.
   --Глупости, -- небрежным жестом Андрей отмахнулся от морали. - Нам суждено было встретиться, познать друг друга и зачать Машу. Если бы ты не проявила активность, ее проявил бы я. В ту ночь секс у нас случился бы обязательно. В этом и состоял эксперимент. Нас привели друг к другу, дали шанс и стали наблюдать, как мы этот шанс используем. Задействована та же схема, что и на встрече у озера. Только тогда нам закрыли глаза темнотой, а здесь алкоголем и страстью.
   --Кто закрыл глаза? Кто задействовал схему? - ужаснулась Таня.
   --Об этом лучше не думать, -- Андрей криво улыбнулся. - Скажем так, СУДЬБА. ВЫСШИЕ СИЛЫ.
   --Но... -- Таня махнула рукой безнадежно и отошла к окну, уставилась пустым взором во тьму.
   --Мы никогда не узнаем точный ответ. Никогда. - Рощин шагнул к ней и сделал то, о чем мечтал весь вечер - привлек к себе, прижал голову к своему плечу, стал гладить волосы. Ему хотелось, чтобы Таня заплакала, чтобы сухой злой обличающий блеск исчез из ее глаз, чтобы она прекратила доказывать себе и ему невозможность происходящего. Он хотел, чтобы она впустила его в свою жизнь добровольно, без принуждения, не под тяжестью неопровержимых доказательств и улик. Чтобы приняла и оценила случившееся, также как он: с восторженным удивлением, с радостью, с ликованием. Чтобы сказала себе и ему, да это чудо, и я верю в него.
   Чудо требовало взаимного признания и взаимных восторгов. От Таниного колючего недоверия, от почти враждебного неприятия, чудо превращалось в набор случайностей и грозило им оказаться. Но случайностей не было! Была закономерность! События увязывались в четкую безусловную логическую схему, фабулу, которую, Андрей, сам - хороший романист, отследил, едва сумел оценить замысел сюжета. Автор милой шутки действовал более чем целенаправленно, организовывая их свидания. Что и подтверждали сделанный аборт, Никита, Маша и дитя, вызревающее в Танином чреве.
   --Я ничего не понимаю, -- настал черед слез. Затем пришло время нежности. Потом тут же, в объятиях, начались разбирательства. Следовало узнать, при каких обстоятельствах появился на свет Никита.
   --Чтобы ребенок родился его надо зачать. Это событие происходит когда-то, с кем-то, где-то, - от нетерпения у Рощина чесались ладони. - Давай по порядку, пункт первый: когда.
   --Никита родился 29 января. Значит забеременеть я могла за 40 недель до того, плюс-минус четыре недели. Сроки, как видишь, более чем приблизительные.
   --Хорошо. Пункт второй, с кем у тебя были тогда интимные отношения?
   --Только с Геной. Я была влюблена по уши и ни на кого другого даже не смотрела.
   --Подумай, вспомни.
   --Клянусь. У меня всегда был только один мужчина, -- в голосе Тани дрогнула обида. Уверять Рощина в своей порядочности она полагала ниже своего достоинства.
   --Ладно, проехали. 29 января минус сорок недель получается начало мая. Где ты была в мае-апреле того года?
   --В апреле дома. На майские мы поехали в Крым. Потом снова была дома.
   --А я тогда был в Херсоне и неделю гулял у приятеля на свадьбе. Свадьба была 26 апреля, я точно знаю, в день Чернобыльской годовщины.
   Таня вздрогнула.
   --Что такое? - подался вперед Андрей.
   --Мы отстали от поезда, и ночь провели в Херсоне.
   --Какое это было число?
   --Не помню. Двадцать девятое, тридцатое...
   Рощин рассмеялся с явным облегчением.
   --Вот видишь! Начало положено. Мы были в одно и то же время в одном и том же месте. Это не случайно. -- Рощин стремительно сел на постели, затем не менее стремительно рухнул на подушку, -- Блин. Где вы ночевали?
   --В молодежном кемпинге. У Гены там знакомый работал.
   Рощи выругался.
   --Прости меня. Я поступил как скотина.
   Свадьбу приятель справлял большую, богатую, на двести человек. Приезжих гостей -- только однокашников и сослуживцев жениха - военных моряков прибыло более двадцати -- разместили в кемпинге. Там догуливали третий, четвертый и так далее дни. Пили, ели, не просыхая, "хороводились" с симпатичными барышнями.
   Поздним вечером, Рощин, изрядно под шефе, ввалился в комнату, как он полагал к одной из таких симпатяг. Шагнув за порог, он понял свою ошибку, однако вместо того, чтобы уйти замер пораженный. Полоса света от фонаря за окном разрезала пространство комнаты на две части и упиралась в спящую на кровати женщину. Она была обнажена и волнующе красива. В кемпинге чужих не было, только свои, со свадьбы, человек пятнадцать мужиков и столько же баб. "Отрывались" по полной, что в питии, что в сексе. От беспробудного веселья, Рощин совсем ошалел, потому, не раздумывая особо, разделся и юркнул в разобранную постель. Кожа женщины обожгла нестерпимым жаром. У нее температура, сработала автоматически мысль, градусов 39, не меньше. И ладно, живое гуманное уступило место хищному мужскому возбуждению.
   Рощин погладил рукой грудь женщины. Осторожно опустил ладонь ниже. Минуя мягкий бугор живота, коснулся кудряшек на лобке, сполз во влажную тесноту сведенных плотно ног. Женщина застонала сладко и перевернулась на спину. "....отстань, мне плохо..." -- прошептала чуть слышно и стиснула ладонь Андрея, сильным движением бедер.
   Она невнятно произнесла мужское имя, и на мгновение, отрезвев, Рощин понял, что творит непотребное, нехорошее, неправильное, но не остановился. С каким-то озорным удовольствием продолжил. "Если сука не захочет, кобель не вскочит", -- крутилось в мозгу оправдание.
   Женщина хотела. Бедра двигались в согласном ритме, дыхание срывалось от страсти. Но хотела не его. Высохшие от жара губы шептали ласковые слова, адресованные другому. При этом женщина то ли спала, то ли пребывала в забытьи и полагала, видимо, что занимается любовью со своим избранником.
   Это заводило особенно. Это напоминало сказку или дешевый любовный роман. Заколдованная принцесса; насилие; коварный злодей, укравший чужую любовь; пелена беспамятства и прочая ерундистика будоражили воображение Рощина.
   А--ааа...сладкий стон увенчал акт. Процесс закончился к обоюдному удовольствию.
   С явным сожалением Рощин поднялся, быстро оделся и выскользнул из комнаты. Легкую неловкость, почти стыд, за безответственный поступок, перекрывал веселый кураж. Случилось приключение, он отхватил от чужого куска, получил что хотел и не нарвался на неприятности. Посмеиваясь про себя Андрей, выкурил в сумраке коридора сигарету, поигрался с озорной мыслью: не навестить ли барышню еще разок. Хотелось чертовки. Слава Богу, Господь удержал. Грохнула дверь, с лестницы в коридор свернул верзила с бутылкой водки в руках, уверенно зашагал к комнате, которую только что покинул Андрей.
   Повезло. Представляя, что могло случиться, приди мужик чуть раньше, Рощин в прекрасном расположении духа ретировался с места преступления и отправился гулять дальше. За случившееся он себя не винил. Ну, попользовался бабой, не убудет ведь с нее? Не убудет, решил, отпуская себе грехи.
   --Я поступил как скотина. -- теперь предстояло держать ответ.
   --Как ты мог? - ошеломленная Таня не находила слов.
   Надо было что-то говорить:
   --Прости и постарайся понять меня правильно. Я никогда не поступал подобным образом. Это было как затмение, как наваждение. Я словно одурел от похоти.
   --Мне стало плохо в поезде ...тепловой удар...температура...до утра в беспамятстве.
   Каждый толковал о своем, а надо было об общем:
   --Таня, -- Рощин взял инициативу в свои руки. - Мы оба поступили не лучшим образом. Ты, пьяная, потащила меня в кусты. Я, тоже пьяный, воспользовался твой беспомощностью. Мы квиты с точки зрения приличий. Но вопрос не в них. Вопрос в детях, в Никите и Маше. Чтобы зачать детей мы должны были встретиться, мы должны были переспать. В данном случае цель оправдывала средства.
   --Цель оправдывает средства. -- прошептала Таня, - это эсеровский лозунг.
   --Кстати, -- вдруг спохватился Рощин, -- я прочитал текст, который ты набрала. Хороший роман. Жаль, не мой.
   --А чей? - Татьяна от неожиданности закашлялась.
   --Твой, голубушка. Ты правила-правила, редактировала-редактировала и не заметила как сочинила свою историю. Я такого не писал.
   --Но...-- удивляться больше не было сил.
   --Ну, не писал я этого, что поделаешь. Ты закрутила другую интригу, сделала сюжет более динамичным, изменила характеры героев, ввела новые персонажи. Более того, я планировал убить молодых ребят-террористов, а ты всех спасла. Осталось только состряпать финал и в истории можно ставить точку.
   --Не может быть. Я лишь отредактировала твою рукопись.
   --Нет. Ты сразу начала сочинять свое. Я специально сверил с текстом.
   Таня жалко и растерянно улыбнулась.
   --Ты не шутишь?
   --Нет.
   --Тебе серьезно понравилось?
   Андрей чмокнул лохматую макушку.
   --Очень.
   --Но ведь, получается, я украла у тебя идею?
   --Конечно, украла. И по большому счету я могу подать на тебя в суд, за плагиат, -- мечтательно протянул Андрей. - Поэтому, милая моя, ты просто вынуждена выполнить мои требования. Ну, может не все, а хотя бы одно. Ты станешь мадам Рощиной! Иначе будет скандал, позор, штрафы и, кто знает, может быть даже, тюремные застенки.
   Таня вдруг почувствовала себя легкой, воздушной, невесомой. В голове не было ни единой мысли, лишь радостный визгливый трезвон.
   --Андрей, -- последняя попытка сохранить здравомыслие не увенчалась успехом. - Андрей, давай посмотрим на вещи трезво. Ты не можешь быть отцом моих детей, я не умею писать романы. Все это - розыгрыш, чепуха, глупость, случайные совпадения. Не надо ничего выдумывать.
   --Надо выдумывать! - перебил Рощин. - Я -писатель и выдумываю постоянно. Ты, как оказалось, тоже писатель и тоже прекрасно выдумываешь. Раньше мы выдумывали порознь и были несчастны. Сейчас попробуем сочинять вместе и обязательно станем счастливыми. Роман и дети у нас уже получились. Остальное приложится.
   --Я не верю ни одному твоему слову про детей, -- Таня протестующе замотала головой. Радостный трезвон в голове с каждой минутой становился громче, сильнее, увереннее. Противиться ему не было сил. Противостоять не было желания. Хотелось, отчаянно, до умопомрачения, поверить Андрею. Поверить в чудо, в то что Маша и Никита - дети Рощина, что прошлое - исчезло, что впереди - счастье. Что, наконец, жизнь обрела смысл. И смысл этот - не борьба, а любовь.
   --Я тебя люблю, -- уткнувшись лицом в плечо Андрея, прошептала Таня чуть слышно.
   --С этого момента, пожалуйста, поподробнее. - Господин писатель обладал отличным слухом.
   --Я тебя люблю, -- повторила громче Таня и сдалась, покорилась радостному ощущению. Счастье несмело шагнуло в душу, оглядело новые вотчины, развернулось широким плечом, вытесняя сомнения и тревоги. Радостный трезвон сменился бравурным восторженным маршем, разлился по крови кипучим и дразнящим ликованием. Таня заглянула Рощину в глаза. Ее счастье как в зеркале отражалось в зрачках Андрея.
   --Я проверю все, что ты сказал.
   Поцелуй проглотил конец фразы, переиначил смысл.
   --Я ...верю ...тебе... -- услышал Андрей.
   "Я верю ему", -- поняла Таня.
   Так началась новая жизнь.
  
   РОМАН
  
   В поезде, на ночь глядя, Матвеевы подводили итоги:
   --Я всех спасла! - похвасталась Надин и задумалась, -- и что же теперь делать?
   Павел предложил самое неожиданное:
   --Жить дальше и учиться. Тебе надо научиться жить свою жизнь, а не вмешиваться, даже ради высоких целей, в дела других. Каждый сам творец своего счастья, сам хозяин или раб своей судьбы. Сегодня ты вытянула ребят из беды, завтра они найдут новую заботу на свою голову. Кто спасет их тогда? Молодость нужна для накопления опыта, для постижения прописных истин. Этот урок для ребят прошел впустую. Они ничего не усвоили, ничего не поняли. Да, остались живы, но надолго ли?
   Надин обиженно засопела.
   --Ты, как обычно, прагматичен. Но не все, мой милый, меряется умом и логикой. Есть чувство, порыв, долг, наконец. Я полагаю, что поступила правильно, ты можешь думать иначе.
   --Не лукавь, Надюша. Тебе, конечно, жаль этих оболтусов, но по большому счету, ты спасала не их, а себя. Ты полагала обрести такой ценой душевное спокойствие, искупить прежние грехи.
   --Мне нечего стыдится и не за что карать себя.
   --Есть. Кто сеет смерть, тот пожнет боль и страх. Ты боишься своего прошлого, ты винишь прошлое в том, что не можешь родить ребенка. Ты боишься будущего, ведь в нем предстоит расплачиваться за старые грехи. Ты - рабыня, моя милая. Смелая, умная, но рабыня. Чтобы стать свободной, надо отпустить прошлое и простить себя. Тогда не понадобится совершать подвиги, не придется изнурять себя благотворительностью. Примирись с собой и мир с тобой примирится тоже. Полюби себя и мир полюбит тебя. Хватит воевать со вчерашним днем и бояться завтрашнего. Живи здесь и сейчас, в своем настоящем.
   --Господи, что ты такое говоришь.
   --Я говорю правду.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

1

  
  
  
  
Оценка: 5.31*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"