Аннотация: Про мужчину, который не хотел признаться, что ездит в метро
Как мы встретились
Мы встретились в метро. Это само по себе удивительно, потому что до нашей встречи он никогда не пользовался метро, а я ни на чем другом не ездила. В тот день я надела новые туфли, которые оказались нестерпимо малы. И лицо мое стало одухотворенным настолько, что он засмотрелся и наступил мне на ногу.
- Извините, - смутился он, замешкался на выходе, вернулся и повис рядом, уцепившись за поручень.
Я читала книгу "Хозяйке на заметку: блюда для микроволновки", обернутую в суперобложку "Песнь о Гайавате". Он стал смотреть мне через плечо.
- Вот что, - начал он, кашлянув.
Я захлопнула книгу и посмотрела на него неприязненно.
- Ну что? - спросила я.
Продолжить он не успел.
Так началось наше знакомство. На этом оно и закончилось, потому что была моя станция.
Как мы познакомились
У моей приятельницы был (и сейчас есть) жених - модный фотограф. Приятельницу он фотографировал ежедневно, но нельзя сказать, что всем на радость, поскольку снимки эти были ужасны - ракурсы неудачные, свет проигрышный, и выглядела она на них всегда лет на двадцать старше. Он и меня умудрился тайком щелкнуть, но эти фото я выбросила сразу. Они нарушали главное правило: подбородок как любовник - неважно сколько их на самом деле, но виден должен быть только один.
В тот памятный вечер я сидела в кресле, скинув неудобные туфли и надев тапки с помпонами, а приятельница, затягиваясь сигаретой, разворачивала передо мной фотоальбомы.
- Тебе хоть что-нибудь нравится? - спрашивала она. - Левка же классный.
- Возможно, - отвечала я. - Но как фотограф он меня совершенно не удовлетворяет.
- Ты всегда так к людям, - расстроилась приятельница, - поэтому и сидишь одна, все от тебя разбежались.
Я пожала плечами.
- Посмотри, какая прелесть, - она ткнула пальцем в натюрморт из медной турки и кофейной пары. - Неужели это плохо?
- Ему лучше удаются фужеры, - зевнула я.
Приятельница разозлилась и, запахнув халат, ушла роняя пепел на ковры.
В дверь позвонили, и этот звонок спас нашу дружбу.
- Где-то я вас видела, - сказала я вошедшему господину.
Господин вместо ответа сделал губы дудочкой и прищурился, силясь разглядеть незначительную блоху вроде меня.
- Не припоминаю, - высокомерно ответил он.
- Как же вы забыли, - подначила я. - Вы ко мне в метро приставали!
- Я в метро уже лет двадцать не езжу, - надулся пожилой господин. - Вы что-то путаете, моя дорогая.
- Не так много мужчин ко мне приставали, чтобы я могла в них запутаться, - пояснила я строго. - Это были именно вы.
Через полчаса мы сидели втроем на диване, рассматривая фотографии обнаженной приятельницы, которая вживую мелькала перед нами плечами, грудью и коленями. Меня удивило, что вновь прибывший господин внимания голым дамским статям уделяет не больше, чем воробьям, прыгающим в луже.
- Кто он? - спросила я у приятельницы, стараясь казаться как можно менее заинтересованной, когда мы остались одни на кухне. - Странный какой-то.
- А у тебя все, кто не сшибает причинным местом вазы в твоем присутствии, странные, - съязвила приятельница. - Он воспитанный человек, умеет себя вести, в отличие от твоих кавалеров. Насколько я знаю, он предпочитает женщин старше себя.
- Старше его? - поразилась я. - Это каких же? Лет восьмидесяти? Ты ничего не путаешь?
- Я не путаю, я знаю, - строго сказала приятельница. - Его пассия - хозяйка картинной галереи. Тематика - творчество передвижников, Левитана и прочих. И она ровесница большинства картин.
- Безобразие, - вздохнула я.
- А ты обрадовалась, когда он к тебе в метро пристал? Думаешь, ура, еще один с копыт? Как бы не так!
- И совсем я не обрадовалась, - разочарованно забубнила я. - Мало ли кто в метро лезет.
- Забей! Всем известно, что он тащится от старых уродин, - подытожила приятельница. - И держись с ним похолоднее.
- Похолоднее?
- Вот именно! Особенно похолоднее, когда он полезет к тебе целоваться.
- А если тебя начнут целовать, - обиделась я, - неужели ты отпихиваться начнешь?
- Да! - строго сказала подруга. - Я начну отпихиваться, если не хочу романа!
- А бывают дни, когда ты не хочешь романа? - подмигнув, уточнила я.
- С тобой невозможно разговаривать. Бери поднос и пошли.
И нацепив улыбки, мы двинулись в гостиную.
После краткой суеты за столом повисла пауза. Наш гость жевал губами, не сводя с меня глаз, причем взор его не был сколько-нибудь влекущим. Если уместно такое сравнение, он смотрел на меня как на картину, но не глазами художника. Скорее это был взгляд экономного покупателя, прикидывающего, стоит ли купить недорогую раму или лучше обрезать и наклеить на картонку.
Я поежилась и спросила:
- А вы на какой станции метро живете?
Господин поперхнулся кофе.
- Вы, милочка, меня просто в краску вгоняете своими упоминаниями о метро. Не пользуюсь я метро, с чего вы взяли.
- Мы ехали вместе, - хмыкнула я. - Две станции. От Лиговского до Садовой.
- Это совершенно невероятно. Ума не приложу, что я мог делать в метро, - господин беспомощно развел руками.
- Вы там приставали, - хмуро настаивала я.
- К кому? К вам? - переспросил господин.
- Да, - сказала я гордо, поворачиваясь к нему, сдув челку со лба, во всей красе и славе своей. - Ко мне!
Это был ракурс, который грех пропустить. Глаза мои пылали священным огнем, и обликом я походила на птицу Сирин. Если бы Левка, жених приятельницы, поймав меня в объектив, добавил три подбородка, меня бы это не испортило.
- Не хочется огорчать вас, - дипломатично продолжил наш гость. - Но я никак не мог к вам приставать, тем более в метро. Вы совершенно не в моем вкусе.
- Что мы о грустном, - примирительно забасила приятельница, видя, как я меняюсь в лице. - Приставал или не приставал, разве в этом дело? В метро или не в метро, какая разница? Пейте кофе.
- Если я приставал, да еще в метро, я должен был по крайней мере представиться, - не умолкал зануда. - Так что если сказанное вами правда, а не досужие домыслы, вы должны знать мое имя, таким образом...
- Вы приставали, но безуспешно, - ответила я. - Поэтому даже до моего имени дело не дошло, не говоря уже о вашем. Но я бы его все равно забыла, имена вылетают у меня из головы.
- Вот! Сами жалуетесь на память! - нашелся гость. - Вы все путаете, однако, берете на себя смелость оскорблять незнакомых людей странными разоблачениями про поездки в метро. А меня зовут Александр Наумович. Вот теперь будем знакомы.
- Очень приятно, - ответила я, пожимая протянутую мне руку кончиками пальцев.
Телефонный звонок возвестил начало антракта, приятельница ушла болтать по телефону, оставив меня наедине с мужчиной, в чьем вкусе я не была. Ситуация будоражила новизной.
- А у вас, стало быть, картины, то есть вернисаж, то есть э-э-э...галерея, как мне сказала подруга, - начала я, запутавшись на полуслове.
- Это громко сказано - галерея, - улыбнулся в усы Александр Наумович. - Будучи поклонником прекрасного...
- Как вы сказали - полковником? - насторожилась я.
- Я сказал: "поклонником", поклонником прекрасного, - поправил Александр Наумович. - Будучи своего рода покровителем искусств... Я искусствовед по профессии. Моя специализация, - он свел пальцы домиком, - портрет...
- Да, в метро много разного народу ездит, - с готовностью подхватила я. - Такие портреты попадаются, что боже мой.
-... портрет русской аристократии XVIII века, - обиженно завершил он, подняв брови. - Который раз вы не даете мне закончить!
- "Ты мне сказала, что я плохо кончу, а я тогда еще не начинал!", - весело пропела приятельница, появляясь в дверях.
-... не даете закончить мысль, - закруглил Александр Наумович и оскорбленно замолчал.
Мы с приятельницей переглянулись.
- Стало быть, галерея не ваша? - разочарованно протянула я, теряя интерес. - А чем вы занимаетесь, вообще-то говоря?
- Ах, у меня очень прозаичный бизнес, - грустно улыбнулся Александр Наумович. - Он не имеет ничего общего с искусством и миром прекрасного.
- Автозаправка, что ли? - предположила я.
- Вы весь вечер пытаетесь говорить о скучных вещах, - пожал плечами наш гость. - Предлагаю сменить тему.
- Дождь пошел, - сказала приятельница, выглянув в окно. - По лужам видно. Ливень. А ты, Саш, где машину оставил?
- А какая у вас машина? - заинтересовалась я, подойдя к окну. - Вон та, черненькая?
- Я свою машину продал, - ответил Александр Наумович.
- И стоило битый час спорить про метро! - возмутилась я. - Конечно, это были вы! Машины у вас нет...
- Саша, если ей и удастся заткнуть рот, - сказала приятельница, указывая на меня пальцем, - то только поцелуем.
- Пусть Настенька говорит, я не возражаю, - элегантно выкрутился он.
- Ты как себя ведешь? - зашипела мне приятельница, когда мы остались одни. - Он утонченный светский человек, не привык к такому обращению! Немедленно смени тон, или мы поссоримся.
- Ты сама просила быть с ним похолоднее, - начала оправдываться я.
- Но я не просила ему дерзить! Он влиятельный человек, Левке заказы подкидывает, и я не хочу, чтобы... Словом, ты поняла. Веди себя отстраненно, но не грубо.
- Если ты находишь, что я не могу сказать что-нибудь умное, - надулась я, - мне проще совсем замолчать.
Как мы расстались
Вскоре к нашей компании присоединились двое - вернувшийся со съемок Левка с охапкой сирени ("А у нас так заведено!", - засияла приятельница. - "Каждый день он дарит мне цветы! Просто так, без повода!") и пассия Александра Наумовича, представленная как Анька.
- Анька звонила, - интимно сообщил Александр Наумович. - Забежит на минутку. Она в салон опаздывает.
Воображение мигом нарисовало мне престарелую хозяйку картинной галереи по имени Анька. Я открыла рот, чтобы обратиться за уточнениями и тем самым добавить последние штрихи к ее портрету, но вспомнила про обещание помалкивать и рот закрыла.
Появление Аньки сопровождали чарующие трели мобильника. Она пробыла в нашей компании не более получаса - в облаке духов и перезвона мелодий, поминутно отвечала на звонки, не забывая каждый раз извиниться и одарить всех улыбкой.
Она щебетала, переливалась, искрилась, не сходя с места, и будучи чрезвычайно приятной женщиной, утомила всех чрезвычайно.
- Я полетела, - звенела она колокольчиком на пороге, чмокая приятельницу в щечку. - Пока-пока.
В дверях Анька подозвала к себе Александра Наумовича.
- Саша, не шали, - и она шутливо погрозила ему пальцем, почему-то выразительно скосив глаза на меня.
У меня появился еще один повод нарушить обет молчания, но я воздержалась, за что мне честь и хвала.
Было уже очень поздно, от коньяка слипались глаза, и приятельница постелила мне на диване в гостиной. Вместо одеяла пришлось укрыться ковром с вышитыми зебрами.
Компания переместилась на кухню, оставив меня наедине с телевизионным пультом, и пощелкав несколько минут, я блаженно смежила веки. Зебры покоились на мне велюровой горой. У самого подбородка стояла маленькая стопочка, на дне которой еще плескался глоточек коньяку. Я покачивалась в облаке неги.
Неприятное ощущение, что над головой что-то висит, заставило меня открыть глаза. Надо мной возвышался Александр Наумович, его глупое усатое лицо в полумраке гостиной казалось смешным и страшным одновременно. Он пребывал в поисках внутреннего сосредоточения, свойственном всем пьяным людям, которые стараются удержаться на ногах.
- Что вы здесь делаете? - я села, поджав ноги и натянув зебр до подбородка. И не дождавшись ответа, предположила привычное:
- Пристаете ко мне?
- Да ладно, - сказал он грубо и без приглашения рухнул на диван, отдавив мне ноги.
- А где коньяк? Пролился? - зловеще осведомилась я. - Стопка на мне стояла.
- А ты не устала еще всех строить и допросы устраивать? - Александр Наумович перешел на "ты" и, развивая события, потянул ковер с зебрами на себя.
Приятельница ошиблась: он не полез целоваться, а начал с противоположного моего конца, заключив в объятия пятки.
- Вы бы хоть предварили свои действия словами, - возмутилась я, выставляя локоть. - А еще называетесь служитель муз.
- Когда молчишь, ты мне гораздо больше нравишься, - бормотал он, пытаясь набросить ковер мне на голову.
Спихнуть ночного визитера с дивана оказалось делом нелегким, тем более что сила его страсти ощущалась через толщину бухарского ковра, а я боялась поднять шум.
Меня спас Левка, который возник в дверях и щелкнул выключателем.
- Что случилось? - спросил он, сощурившись на свету. - Что за возня?
Он был в трусах до колен, на груди его болталась камера.
- Прощаетесь, что ли? - зевнул он. - Давайте щелкну вас на память. Рядом сядьте.
- Ближе не подвинусь, - хмыкнула я, наблюдая, как Александр Наумович маскирует ковром признаки неравнодушия к моей особе.
- Настька, улыбнись, - призвал Левка. - Что как не живая-то?
- Я эту фотку все равно выброшу, - хмуро сказала я. - Потому что я там получусь как крокодил.
- Через месяц у нас фотовернисаж "Африка далекая и близкая", будем выставлять, - хохотнул Александр Наумович. - Подпись: "Зебры и крокодил".
- На метро не опоздайте, - огрызнулась я.
Визит Александра Наумовича перебил мне сон. Я долго ворочалась, глядя в потолок, потом встала, завернулась в ковер и пошла на кухню.
Левка спал, уронив голову в мойку, где громоздилась гора тарелок. Подружку я нашла спящей в постели, вокруг нее на подушке были разбросаны гроздья сирени. Она настолько напоминала мертвую панночку из "Вия", что я похолодела и тронула ее за плечо. Приятельница вздрогнула и открыла глаза.
- Что это у тебя, сирень везде? - прерывающимся от страха голосом спросила я. - Зачем?
- Да это все Левка виноват, - зашептала приятельница. - Цветы покупает, а ставить некуда. Сколько раз прошу купить вазу. Коньяк недопили, не выливать же! В доме даже банки нет! Куда я сирень поставлю?
- А в кровать зачем положила? - не поняла я.
- Понюхать взяла, - объяснила приятельница. - И задремала. А Левка где?
- На кухне спит.
Она сгребла в охапку мятую сирень.
- Ты его любишь? - грустно спросила я.
- Левка очень талантливый, - поморщилась приятельница. - Честное слово.
Комод и туалетный столик в их спальне были заставлены фотографиями изможденной женщины с четко очерченными морщинами, складками на носу, темными кругами под глазами и ненавистью во взгляде. Никто на свете, ни злейшая подруга, ни родная мать, никогда и ни за что не признали бы в этой старухе мою цветущую приятельницу с ямочками на щеках.