Аннотация: Когда оба поклонника так хороши, что не знаешь, кого и выбрать
Когда мне было шестнадцать, переулок мой назывался Большой Каретный, и я не знаю, что было более алым - любовные паруса или пионерские галстуки, у меня завелось сразу два поклонника. Я не знала, кого выбрать, потому что все мои знакомые барышни имели либо одного ухажера, либо сразу кучу, и с проблемой выбора не сталкивались.
Сочетать мужчин у меня и в шестнадцать лет получалось плохо, хотя я и сочеталась браком дважды, а ныне и сочетать-то стало некого. Но про то, как жизнь повернулась ко мне боком, я расскажу как-нибудь в другой раз. Сейчас у меня есть настроение рассказывать про поклонников.
Первой моей реакцией был испуг. Страх того, что эти двое когда-нибудь встретятся. Оба работали на Московском вокзале. Один продавал карты города при входе. А второй ходил по электричкам, торгуя какой-то дрянью вроде стелек и пластырей. Времена были смутные и предпринимательская деятельность моих поклонников не одобрялась милицией. Я опасалась, что их обоих заберут в обезьянник на Московском вокзале, где и откроется чудовищное мое предательство. Оба мои ухажера были интеллигенты, поэтому я ни на секунду не сомневалась, что оказавшись на нарах, они немедленно начнут грезить о прекрасной даме. В данном случае - одной на двоих.
Но несмотря на угрозу мордобоя в утонченной среде поклонников, я никак не могла сделать выбор в пользу одного из них.
Судите сами.
Первого звали Олег, но я звала его Олененочек. И вслед за мной его стали называть так все - мои подружки, его родители, смурные приятели и чуть ли не знакомые менты. А между тем, трудно было подобрать ему более неподходящее имя. Это был молодой человек суровой нордической красоты. Он был упрям, широк в плечах, но патологически неуверен в себе. За любой ерундой он ходил советоваться к друзьям, мамочке, знакомым женщинам и даже ко мне, соображавшей в житейских вопросах хуже всех. Тем не менее именно к моим советам он прислушивался.
Например, я посоветовала ему поступить на краткосрочные курсы бухгалтеров. Курсы Олененочек закончил, но на приличную работу устроиться не смог, хотя имел высшее гуманитарное образование и приятную внешность. Именно Олененочку принадлежит крылатая фраза, получившая широкое хождение в моем кругу. А именно, на слезливую истерику своей мамы: "Почему тебя нигде не берут! Институт окончил, курсы прошел, а дальше? Что ты умеешь делать-то?", Олененочек, который был книговед по профессии, глубокомысленно ответил, выдержав паузу: "Я умею читать книги и высказывать о них суждения".
Вскоре я убедилась, что этой фразой можно начинать и заканчивать любые дискуссии, что свидетельствует о несомненной ее гениальности.
Однажды Олененочку предложили оставить свою картографию под открытым небом и перейти торговать газетами в метро. Место было выгоднее по деньгам, безопаснее и не требовало стояния на ветру и морозе.
Олененочек как раз прикупил себе унты, а мама сшила ему ватные штаны из одеял, поэтому он не хотел идти. Мы дружно уговаривали его попробовать. Но Олененочек отказался наотрез. Он боялся, что не справится. "Там номенклатура изданий большая", - говорил он, делая испуганные глаза. - "Газет одних сколько. А еще журналы. Я по названиям не запомню, а уж где что лежит...".
Потом он сделал мне предложение. Я, как ни странно, не отказала ему сразу, а посоветовала продать холодильник, чтобы отложить деньги на свадьбу. Олененочек так привык слушать мои советы, что холодильник продал. Только вот куда пошли вырученные деньги, я не знаю, потому что мы поссорились. Золотое было времечко. Мы еще не знали слова "расстались", а говорили просто: "Поссорились".
Второго моего поклонника по имени Ростислав все звали Ростик. Ростик был очень интересный человек.
Прежде всего он был интересен своей мамой. Признаюсь, она интриговала меня больше, чем он сам. Мама Ростика была четвертый раз замужем. Первый ее муж был подпольный поэт, второй - андеграундный музыкант, третий - воспитатель детского сада, а четвертый вдруг командующий Тихоокеанским флотом.
Я видела ее только на фотографии, где она в шляпе набекрень и шейном платке смотрит победительно и задорно, слегка прищурив густо накрашенный глаз. Ростик потом признался, что мама на этом снимке прицеливается, просто ружье не попало в кадр.
К сожалению, нам не удалось познакомиться лично. Она жила в Москве со своим гросс-адмиралом, а Ростик в Питере изнывал от такого предательства и плакался мне, что мать променяла любовь на погоны, а родного сына на чужого мужика, и он еще ему покажет, а ей отомстит.
Из военного училища его выгнали за поножовщину. Ростик был хилый, измученного вида юноша, с темными подглазьями и цыплячьей грудью. Внешне он напоминал недокормленного ребенка в канун полового созревания либо позднего чахоточного Белинского. Настоящего величия Ростислав, как и положено герою, достигал в бою. В драке Ростик приходил в ярость, отчаянно размахивал кулаками и быстро терял болевую чувствительность. В результате его били, сильно и жестоко, он поднимался, шатаясь и еле держась на ногах, но всегда отвечал ударом на удар, истекая кровью, потому что всегда давал сдачи. Он возвел это в жизненный принцип, смело идя по жизни и отвешивая плюхи направо и налево всем на свете - маме, отчиму, друзьям, военачальникам и Господу Богу.
Он торговал в электричках, устраивая побоища с бомжами, цыганами и ментами. Я не знаю, кто врачевал его раны, но ни капли своего достоинства Ростик не отдал на поругание врагам. Я восторгалась его храбростью и силой духа. С Ростиком я могла гулять в любом, самом темном парке. С ним было не страшно даже ночью на кладбище.
Кстати, там мы с ним и познакомились. В те времена я дружила с одной девочкой, у которой была сестра. А потом оказалось, что это ее брат-трансвестит. Все в их квартире, даже помойное ведро, приобрело для меня оттенок гламурной пикантности. У брата-трансвестита было полно каталогов с дамским бельем. В тот памятный вечер я засиделась у них допоздна. Чтобы дойти до трамвайной остановки, нужно было пройти через кладбище. Брат-трансвестит, пользуясь своей нетрадиционной ориентацией, от провожаний сразу отбоярился, заявив, что темно, холодно и ему в колготках снизу дует.
Я пошла одна. Была темная весенняя ночь. Под ногами хлюпало. Вдалеке маячила чья-то скрюченная фигура. Подойдя ближе, я увидела, что это тощий молодой человек в бушлате. Он светил себе фонариком, чтобы завязать шнурки на кроссовках. Обыденность этого действия успокоила меня.
- Можно вас попросить меня проводить? - звонким от страха голосом спросила я. - А то страшно одной. Кладбище все-таки. Вы ведь на трамвай?
- Пошли, - хмуро ответил молодой человек, скользнув по мне взглядом.
Я поежилась.
Мы месили грязь в полном молчании, которое можно назвать гробовым, настолько удачно оно подходило к обстановке. Мой спутник шел, подняв воротник и глядя себе под ноги. Решив хоть как-то разрядить атмосферу, я пискнула:
- А вам одному тут не страшно ходить, на кладбище-то?
- Я мертвяков не боюсь, - буркнул мой провожатый. - С живых глаз не спускаю.
И посмотрел на меня многозначительно.Когда он пришел ко мне свататься, я гостила у подруги. Подруга после его визита протерла салфеткой все дверные ручки в доме и сказала, что если на то пошло, то лучше Саня-рекетир.
Тем самым долгожданный выбор был сделан. Как и любой сколько-нибудь удачный выбор он был сделан, во-первых, не мной, а во-вторых, не в пользу обсуждаемых альтернатив.