Она была прекрасна на столько, на сколько вообще может быть прекрасным всё мрачное. Редко кто видел её убийственную красоту, а всё потому, что, только почувствовав её приближение, все зажмуриваются от страха, зажимают в, испорченных табаком и блендамедом, зубах документы, между коленями - покрытыё слоем перхоти, забитые ещё буквально мгновенье назад праздными мыслями, головы. И ждут. Чего ждут? Удара о землю! У каждого перед глазами проносится вся его жизнь. Длинная или короткая, насыщенная или скучная, богатая или бедная - это уж кто к чему стремился, кто чего хотел...
И никто не видит, как она танцует под оглушающие звуки органа, перебиваемые надрывным рёвом двигателей и воедино слившимся стуком сердец, свой вечный белый танец. Люди стоят бесконечно огромным кругом, уставившись стеклянными глазами в никуда. Кто, взявшись за руки, кто, пытаясь отодвинутся друг от друга как можно дальше. Никто не смеет зайти за не видимую черту этого круга, где танцует она. После окончания очередного музыкального фрагмента она идёт вдоль крайнего ряда, и, первого же, кто посмеет взглянуть ей в глаза, она увлекает своей ледяной рукой в центр круга, чтобы с ним продолжить свой вечный белый танец. Его место сразу же занимает другой. Сверху, с высоты укора перелётных птиц уходящему лету, всё это похоже на динамическую проекцию пожирающего человеческие эмоции солнца. Но вот проходит час, другой (в моменты опасности время сгущается, и, секунды превращаются в часы), а удара не происходит. Иногда такое случается. Судьбы выравнивают вместе с самолётом, и ложатся на курс - домой, выходя из пике, как из прямолинейности кардиологических зубцов. Каждый клянётся помнить об этом всю, теперь до боли счастливую, жизнь, и, непременно пересмотреть последнюю. Проходят бесконечные часы напряжения, и, вот шасси уже упрямо пружинит, радостно вибрирует, почувствовав прикосновение расплавленного асфальта. Каждый из них устремляется по адресам. Каждый из них заходит в квартиру, включает телевизор, и, под убаюкивающе-зомбирующее мерцание экрана, постепенно забывается. Так, переключаясь с канала на канал, с "почтовых" опер, через табак, блендамед и щампунь от перхоти, на "почтовые" оперы, они как бы заранее ищут уважительную причину, чтобы потом вежливо отказаться от танца. Но ей не нужны причины, она сама Причина. Главное не смотреть в глаза, не смотреть в глаза, не смотреть в глаза, не смотреть в глаза... Раз два три, раз два три, раз два три, раз два три... И вот кто-то из них уже кружит в танце, словно юнец, с опытной молодой, но слегка старше его, и, так же слегка, пьяной, женщиной. Он боится её, отдёргивает руку от каждого прикосновения с ней, но, в тоже время, до безумия хочет этого, неизведанного пока, ощущения. Она заигрывает, заливисто и звонко смеясь. Запрокидывая голову к небу. В такт танцу, звеня, подобно её смеху, колокольчиками на пестрых шутовских шапках, шестьсот шестьдесят шесть уродливых карликов заносят за ней шлейф её платья из человеческой скорби. Она плавным движением приподнимает руку. Карлики, искажаясь, исчезают в воздухе. Непонятно откуда возникают облака. Они приятно-прохладные на ощупь. Платье медленно соскальзывает с её плеч. Она девственно-прекрасна в отражённом мягком свете огромной полной луны. Она нежно берёт его непослушные робкие руки, и, кладёт их себе на бёдра. Её влажные, чуть приоткрытые, губы жадно приникают к его губам. Руки обвивают его шею. Мгновение, и, робость куда-то испаряется. Он прижимает её к себе. Он сминает её в страстных объятиях. Он не в силах больше сдерживать себя... но она вырывается. И чем сильнее он стремиться, хотя бы, дотянуться до неё, тем дальше она удаляется. Он рвётся изо всех сил. Он делает неимоверно гигантские прыжки. Но она становится всё дальше и дальше. Наконец он останавливается. Он начинает понимать, что в Этом танце ритм задает она. Она приближается. Вновь губы влажны и чуть приоткрыты. Вновь тягучий, как горный мёд, как вишнёвый сироп, поцелуй. Она, падая на облако, увлекает его за собой. Они сливаются на влажной и упругой поверхности облака. Её стоны отдаются ударами сердца в его груди. Душа вырывается из его тела, стремится на встречу её ду... Как же так? У неё нет души!!!! Сейчас это уже не важно... На встречу вечности... Последние вскрики... Последние удары сердца... Душа стремительно возносится вверх, выше укора перелётных птиц уходящему лету, и, растекается млечным путём в теле Вселенной... Блаженство... И - безграничная свобода...
Он уже никогда не вспомнит о том, что хотел попросить прощения за причинённые им обиды, сказать недосказанные тёплые слова, сделать ещё что-нибудь для будущего, не его будущего, но его детей, внуков, правнуков, а может даже и не его...
Он уже не принадлежит к той системе, и, поэтому должен забыть все связующие детали...
А на Земле с этой минуты прибавится тех, кто удлинит шлейф Её платья из человеческой скорби...
Да. Где же Она сама?
А она...
Она вновь танцует с кем-то свой вечный белый танец