В тёмном углу, куда почти не доставал тусклый, испускаемый единственной горящей в это время лампой, свет, блеснули огоньки. Огоньки игриво метались, не покидая пока невидимых, но вполне конкретных пределов. Сложив левую руку на груди, а правую скрючив у живота, гуль плотоядно усмехнулся, если конечно резкое, почти судорожное движение немногочисленных оставшихся мимических мышц можно было назвать улыбкой. Существо неуверенно подалось вперёд, обнажая на свету свою пугающую внешность: голый череп проступал в тех местах, где кожа его уже не прикрывала, редкие волосы кучковались причудливыми островками, полусгнившие кости местами беззастенчиво торчали, обрывки вен неожиданно заканчивались и начинались в разных местах, половины ногтей не было, запах же источаемый напугал бы даже работника медвытрезвителя.
'Мрэ, мрэгехеехееее-хеее', издало кажущееся мертвым существо, мелко затрясшись в коротком приступе мерзкого, сухого хохотка. Вилли, ведь именно так звали нарушителя покоя районного морга, осторожно сгорбился и тихо произнёс: 'Наконец, наконееец-то, я восстановлю справедливость!'. Гуль, воодушевившись модной нынче идеей социального равенства, резво поковылял из тёмного угла меж холодных стальных столов, оставляя на полу редкий шлейф из отвалившихся кусочков плоти и пятен какой-то явно органической субстанции. Он был возбуждён. Он ждал этой ночи!
Ночь сулила каждому своё: сон - мирным жителям, бдительность - стражам правопорядка, ласки - любовникам, заработок - маргиналам, и только у плотоядно усмехающегося кадавра были на эту ночь совершенно особые виды.
Проковыляв, неловко волоча еще при жизни перебитую правую ногу, между первыми рядами столов, Вилли с оттенком вожделения и страха посмотрел вперёд. Взор его, оббежав сначала грязно-голубой кафель, потом столы, упёрся в свою цель - морговые холодильники. Упырь почесал затылок, на миг остановившись, всматриваясь в множество дверок, после чего начал выколупывать труху гнилой плоти из-под чудом оставшихся ногтей. Преисполненный решимости, он вновь двинулся вперёд, за считанные секунды доковыляв почти вплотную к стене с дверцами. Вдруг он замер и сухим взрывом демонически расхохотался, сложив свои иссохшиеся ручонки под подбородком.
'Они все моииииииии!', истошно завопил он, добавив впоследствии неуверенное 'ну, все не нужны. Я выберу лучшую!'. Подкрепив слово делом, он осторожно взялся за ручку ближайшей к нему дверцы и, помедлив секунду, резко дёрнул её на себя, издав звук, подобный крысиному писку. Дверь охотно подалась ему навстречу, обнажив прикрытое простыней тело с биркой на большом пальце правой ноги. Не веря своему счастью, Вилли уверенно схватил гниющими пальцами планку, на которой лежало тело, и потянул, пятясь назад, к себе. Планка неожиданно стремительно выехала, оставив на непокрытом кожей участке черепа Вилли неприятную трещину. Огорошенный неожиданным ударом, он приземлился на задницу, не отпустив при этом планки, которая приземлилась у его ног, и труп бессовестно уткнулся ему ногами в пах.
'А вот и Вилли!', сотряс радостный визг мрачные стены, и белая простынь была сорвана с трупа, открыв взору обезображенное страшными ожогами тело мужчины лет сорока. 'Фиии, мезрость, дурак!', злобно прохрипел Вилли, оттолкнул от себя тело и помчался к холодильникам. Вновь испытав свою удачу, он рванул ручку первой попавшейся дверцы, обнажив вторую за эту ночь пару ног с биркой. 'Хороооошенькая', радостно пробормотал он, облизывая языком неприкрытые губами зубы, сорвал простынь и принялся вытаскивать тело, схватив его за ногу. Тело зрелой женщины сначала неохотно, потом всё легче покидало свою холодную обитель. 'Дааа, детка, кам ту папа!', 'сейчас я покажу-у тебе, что такое настоящий мужчина!', - хриплый голос и звуки возни разрывали тишину морга, как когти хищной кошки разрывают добычу.
Наконец тело было вытащено и уложено на полу. Вилли плотоядно ласкал взглядом каждый изгиб, каждую ложбинку, каждое трупное пятно. Дыхание его стало прерывистым, и он сглотнул слюну. 'Она моя! Это моя принцесс-сса!', резюмировал Вилли, неуклюже подходя к распластавшемуся телу то с одной то с другой стороны. 'Но как, как я утащу её целиком?', - блеснул в его сознании вопрос. Решение нашлось очень быстро, - Вилли вспомнил, что в коридоре, ведущем в помещение морга, есть пожарный щит, на котором многообещающе висел пожарный топор. Не прошло и минуты, как он вернулся вооружённым и не колеблясь нанёс первый удар. Острый металл беспощадно рассёк бесчувственную плоть, оставив жуткого вида рассечение в самом верху правого бедра женщины. Зияющий разлом призывно поблескивал мёртвой плотью в тусклом свете, когда второй удар сокрушил кость. Гуль с чувством вытащил топор, замахнулся и со всей силы опустил топорище на всё растущий разрыв в плоти. Он бил самоотверженно и точно, и так увлёкся, что один удар пришёлся в пол между обретшей свободу ногой и туловищем. Довольно зажмурившись, Вилли крякнул, занося топор для удара по следующему бедру.
Работа шла споро и не прошло и минуты как вторая нога была отделена. Некротеррорист довольно посмотрел на результат своих трудов и по привычке вытер воображаемый пот со лба, хоть и не потел с самого момента своей смерти. Обведя оценивающим взглядом труп, он клацнул зубами и недовольно осмотрел руки женщины. С презрением, уместным разве что в приступе классовой ненависти, он изо всех сил опустил лезвие топора на правое плечо жертвы. Рука с хрустом и едва слышным чавканием отделилась. Прицелившись, Вилли вторым ударом отсёк и левую руку.
Труп лежал в окружении собственных конечностей, удивлённо уставившись закрытыми глазами в блеклый потолок морга, как бы возмущаясь такой несправедливости одних мёртвых по отношению к другим. Так и лежал бы, если бы пока еще неудовлетворённый своим трудом ходячий мертвец не подошёл к телу сбоку и пнул труп по голове. Снова клацнув зубами, Вилли рассудительно прошипел: 'Головаа. Красиваяаа. Но тяжелаяаа', и решительно отсёк её двумя ударами.
Разбросанное, словно детский конструктор, по полу морга тело внушало страсть труположцу. Отбросив топор, Вилли резко опустился на колени, выругавшись при зловещем хрусте одной из коленных чашечек, и принялся осторожно лобызать туловище. Не удержавшись, гуль лизнул мёрзлую подмышку. Он позволял себе эту вольность нечасто, ведь по его мнению это было в высшей степени порочно и потому желанно. Не контролируя себя, он ползал вокрут тела, подобно ребёнку, ползающего вокруг кучи игрушек, и трогал его, отрывисто целовал и мял то кожу на животе, то грудь, то бок. Оттолкнув от себя ноги объекта своей страсти, он пристроился у таза женщины. Он с вожделением взглянул на её мёртвое, манящее лоно, брезгливо вытащил из него обрывок сухожилия, угодивший туда при рубке одной из ног, и стремительно вошёл в неё, содрогаясь в экстатическом порыве. Быстро закончив и вновь овладев собой, он поморщился собственной неуместной мысли о том, что Венера Милосская явно недостаточно расчленена для того, чтобы считаться истинной красавицей.
Закончив свои дела, Вилли грубо взял туловище двумя руками, засунул себе подмышку, и, зашагав в сторону выхода, был таков.