Аннотация: Поиски друзей и свидания во времена непрекращающихся войн и угроз эпидемий.
Мечтатель Тимофей Шкуркин по ночам перетаскивает кладбищенские скамейки на территорию соседнего детского сада, где, как он считает, неподобающе досматривают приходящих детишек. Зачем он это делает, он и сам не понимает. Наш знакомый пригласил его к нам на вечерние посиделки после того как местная бездарная газетенка написала новость об этом. Каких-то моралистов возмутило проявление безобидных старых скамеек кем-то спроектированных в конце семидесятых на территории детского учреждения. Возмущались поочередно "да как он посмел", "да кто он такой", ну и в конце "дурачок какой-то" конечно же. А мы дурачков любим, вот его и позвали, так как не сомневались ни минуты, что Тимофей человек как минимум интереснейший и ждали его появления в ночь на первое ноября.
Конечно же на подоконнике и балконе мы расставили подсвеченные оранжевым тыквенные декорации, как никак Самайн, но это все к нашему гостю не имело никакого отношения, для него мы приготовили коньяк. Он сам спросил об этом и нам пришлось на минуту с легкостью поступиться нашими принципами безалкогольного общения.
Тимофей парень молодой и поэтому мы еще купили предохранительные резиновые изделия, если вдруг все куда-то в другом направлении зайдет. На окнах висела паутина из промышленных отходов переработки целлюлозы, собранная дамами нашего вечера - приглашенными проститутками из Румынии, до этого околачивавшихся на индустриальных окраинах Москвы в поисках пропитания.
Одна из них сразу же принялась плести ту самую паутину, пробуя волокно на вкус и поплевывая шипя. Вторая надолго закрылась в унитазной комнате и мы слышали ее раздражающие всхлипывания и предрыдательные подергивания. Один из ребят угостил ее шоколадом "Аленка" и она на несколько секунд замолчала, просасывая сладкие транс-жиры, перемешанные с тягучей какао массой. Проституток, которые не говорили по-русски, в качестве сюрприза мы пригласили специально для Тимофея. Он просил "а бабы будут?" и нам пришлось вызывать такси и ехать в неприглядные районы города.
Мы постарались выглядеть неприметно и не выделяться, разыскивая "баб", но нас все равно вычислили. Спортивная одежда не помогла. В итоге только эти две румынки согласились, обе возрастные, некрасивые, без гарантий надлежащего здоровья. А что нам делать было? Купить Тимофею резиновую матрену? Кто-то предлагал, но это было уже слишком. Какие-то сутенеры из нулевых, залечивающие многолетнюю онкологию, нам пригрозили расправой еще и пристыдив неподобающим поведением, при этом сами сидя на донатах подписчиков в тиктоке. Мы их носом в их просчеты и ткнули. А они "ну нам на операцию нужно...". Да, да, так мы и поверили.
Один из них, лысый гопник из прошлого, предлагал мне свой номер, говорил, что запишет его кровью на салфетке, потому что так романтичнее. Откуда кровь будет, не уточнял. Мы немного было соблазнились таким предложением, он сверкнул золотыми зубными коронками и сдержанно облизал кончиком языка свои сухие губы. После чего Марк (один из нас) тряхнул меня за плечи, приведя в чувства. "Ты что, купишься на эту кровь непонятного происхождения?". "А нас сегодня человек ждет. Тимофей!". И да, он был прав, надо следить за чистотой внутренних притязаний и не падать, когда тебе светят золотыми зубами бывшие уголовники. Я отказался, а гопник из прошлого сказал "ну ладно, как знаешь" отчего стало еще хуже. Я потом эти коронки еще минут сорок не мог из памяти выкинуть. Марк мне сказал, что так вот друзей не ищут, через номера на окровавленных салфетках. "А кровь он не уточнил, не твоя ли должна быть?" Мы еще какое-то время с ним препирались, пока не увидели этих морошащихся женщин на тропинке ведущей в гниющий осенний сквер.
Они самые, эти две попрошайки румынские, ребята присмотрелись к ним, мгновенно установили цену и девушки, посоветовавшись между собой, согласились. Мы их в отдельную машину посадили, чтобы им комфортнее ехать было и нам тоже. Они по-детски просили подарочки, но мы решили, что Тимофея им вполне хватит. И коньяка.
Наша квартира, рассчитанная на пятерых в этот вечер была набита битком человеческим материалом, за день до этого приехали какие-то неаккуратные дальние родственники из НН (мы хотели их выгнать, но они стали умолять нас этого не делать, боялись ночью на вокзале сидеть). С ними дочка Дюся. Подросток - элефант раскормленный дешевыми углеводами, любитель к-попа и маскирующей некачественную кожу косметики. Дюся контрлитературно материлась и раздражала собой всех, включая румынок, которые думали, что мы ее как их профессиональную коллегу пригласили. Для любителей "экзотики". Родственница на это оскалилась, но ей польстило, что хоть кто-то счел Дюсю симпатичной. Мужчина-папашка Дюси все это время молча сидел в кресле и ожидал коньяк. "Жена его избивает", - сказала нам родственница сама о себе. "Бьет ногами по почкам", - добавила ее дочь Дюся, как будто бы ее попросили посодействовать референтом в публичной дегуманизации родителя.
Вот так пятеро нас, три непрошенных чьих-то там родственника и две проститутки встретили вечером тридцать первого октября Тимофея, который только что вернулся с кладбища, откуда приволок скамейку, уставив ее у нас под окнами. Уточню, что это высокий этаж, поэтому фигурально скамья находилась под чьими-то иными окнами, а нам открывался красивый вид сверху. Соседка Гранада Петровна будет недовольна некоторыми примятием ее самопровозглашенных грядок с многолетними растениями.
Тимофей, молодой парень с хорошей репродуктивной генетикой лет двадцати пяти не более, улыбался нам здоровыми белыми зубами в своей настежь распахнутой куртке, от него шел пар и, не смотря на холод снаружи, тело все еще сдерживало исходящую теплую ауру, которую можно было почувствовать, осторожно приблизившись. Все сразу немного поникли и между собой перешептывались "какой же он весь здоровый", полагая под этим именно физиологическое здоровье, всевозможное отсутствие болей и болезней. Настроение было испорчено, никто не был подготовлен к такой неожиданной встрече с красотой и молодостью. Даже родственница стыдливо прикрыла Дюсю сиреневым шарфом, чтобы не осквернять сияние протокольной истины. Мы ждали какого-то пьянчужку с тремя зубами, наши стереотипные представления были посрамлены.
"Пьем коньяк без меня?" - заорал Тимофей, раскрасневшийся от физической работы в осенних сумерках. "Наливай", - ошалевшему папашке Дюси, который подобрал остатки мышц спины, чтобы сидеть ровнее. "Я только с кладбища", - уточнял Тимофей, как будто бы мы и без него об этом не знали. "Скамейку принес. Вам.", - он обнял руками воздух, визуально сгребая нас в какую-то виртуальную кучу каких-то этих самых беспомощных "вас". Мамашка Дюси сдалась и перестала душить ребенка ангоровым изделием, отчего Дюся раскашлялась и закапризничала, что пора бы уже и спать идти. Румынки не понимали ни слова из происходящего, но то, что на сегодня работа скорее всего отменяется значительно улучшило им настроение, они что-то на ломанном английском принялись обсуждать с Дюсей про современные диеты без императивных аутостимуляций рвоты, после чего удалились в гостевую комнату, прихватив с собой коньяк. Через несколько минут мы отправили к ним родителей, беспокоящихся, не натворит ли чего лишнего Дюся. Мамашка оборонила, что утром поезд и время уже позднее, попросила дополнительную подушку для своего желчного пузыря, папашка все про коньяк спрашивал, ему как-то неловко было сидеть там одному, еще и выравненный позвоночник болел, хотелось вернуть его в первоначальное положение. Странные шутки про "кто-то будет спать на досках" никто не понял, кто-то пригрозил им повесить снаружи замок на дверь, чтобы им там спокойнее было, чтобы ничего не произошло в комнате с одним окном. Дюся сфотографировала мрачный туман угнетающего вечера и отправила это подругам в группу, сопроводив какими-то тоскливыми комментариями о том как ей скучно в старой компании. "Какая злая эта толстая девочка", - все что мы подумали, когда родственница рассказала нам об этих комментариях. Она там тоже в этой группе сидит анонимно, следит, чтобы Дюся чего не учудила. Она пригрозила ей домашним арестом, не понимая, что та и так почти не выходит из дома, покидая свою комнату только для дефекации.
Позже родственница ей еще выговор устроила, пока румынские женщины допивали коньяк, заедая все это нашими неприкосновенными (на случай ядерной войны) запасами, неосторожно оставленными нами в той же комнате без присмотра. Еще немного и Дюся готова была перейти на истерические интонации что-то доказывая своей полоумной женщине - мамашке. "Я люблю себя такой какая я есть!", - заученно озвучивала она идеологию в ответ на то, что родственница в очередной раз показала ей шрамы от кесарева, аргументируя это тем как тяжело ей было выродить из своей матки такого крупного ребенка. Дюся говорила, что она не крупная. И так дальше по замкнутому кругу, который еще какой-то момент продолжался уже за закрытой дверью и нас мало беспокоил.
Мы остались впятером с Тимофеем, допивающим свою кружку коньяка и уже впадающим в делирий откровений и бесстыдства. Марк проветрил комнату, чтобы избавить нас от вони пребывавших в ней женщин. "Этих женщин", - уточнил Марк. Вместе с холодным воздухом в комнату проникли и тревожные думы. Мы все замерзли, кроме Тимофея, который стал еще теплее. "Хорошее кровообращение", - я похлопал его по плечу своей ледяной ладонью. Остальные подсели поближе к нему, желая согреться. Губы синели и почти не шевелились, скованные холодом. Марк наконец-то закрыл окно, закончив это испытание. "Включаю обогреватель, а Тимофей начинает рассказывать". Отчего лицо Тимофея выразило удивление, а пьяные глаза весело заискрились. "А что рассказывать? Мне с вами хорошо здесь, вы мне как родные уже стали". Марк ему "угу".
- Скажи еще что за пару часов сроднились. Родственнички. Одни в гостевой комнате закрыты, а остальные здесь. Марк говорил все так, чтобы Тимофей ничего не понял, но и не чувствовал себя одураченным.
"Зачем скамейки с кладбища таскаешь?", - спросил его Марк, пока я изучал содержимое его телефона. "Нам сидеть потом негде!". "Все наши места украл". Далее Марк перечисляет номера секторов с точным расположением украденной скамейки, рассказывает, как там было уютно, чисто, безопасно по ночам сидеть, или по вечерам. "Да хоть и утром белок кормить пойти! Там на хвойных белки живут". Марк и про белочку Лизу ему рассказывает. И про то, что нам некуда ходить стало, а новые скамейки ставят железные, тюремные, на них не сесть. Тимофей спрашивает "какая еще белочка Лиза", думая, что это имя ребенка.
- Зачем скамейки таскаешь, - наконец закрывает ему рукой рот Вит, пока Марк про белочку Лизу что-то там вещает. А я думаю, что Тимофей ему сейчас пальцы прокусит и потом у Вита рука окровавленная будет и он попросит салфетку, а я ему ее и дам. Белую. Но там не будет номера, который мне предлагал гопник из прошлого и я вежливо отказался, поставив на Тимофея.
Ошибся. Тимофей еще более опьянев стал потешаться над нами и действительно укусил руку Вита, но не сильно, крови не было. "Таскаю и таскаю, а вам-то что, найдите себе другое кладбище и ходите". В это время я у него в телефоне рассматриваю фотографии и читаю его переписку с какой-то пассией. Читаю вслух, на что он говорит, что такие переписки есть в каждом телефоне. И еще говорит, что свои линии сам озвучить может. А про скамейки ни слова. Мы понимаем, что можем еще спасти несколько оставшихся, пока их не заменят на железные. И он тоже понимает, говорит, что какая уж разница, все равно все заменят, он еще администрации кладбища и помогает этим. И садику хорошо, там стало больше мест для отдыха, дети могут отдохнуть, спрятавшись под деревьями. И все в таком духе.
Мне приходится все взять в свои руки, понимая, что Тимофей скоро заснет, а скамейки остаются непроясненными, Марк устал, остальные переключились на нетфликс. А я все еще никак эти кровавые салфетки из головы не выкину. "Надо же было мне так ступить и отказаться".
Тимофей, пойдем на свежий воздух, - зову я его выйти в ночь. Только оденься. Тимофей шатаясь идет за мной следом, спрашивает, почему такой пьяный он один.
Ну потому что ты один и пил, - отвечаю ему я, а он треплет мне волосы и снова говорит, как ему с нами хорошо и что он бы знакомство дальше хотел продолжить, мы его новые друзья и так далее и тому подобное. Хорошо Марк этого не слышит, а я отшучиваюсь что да, друзья навсегда, свой номер я из его телефона удалил, такси отвезет его домой и завтра он ничего не вспомнит.
Мы вываливаемся из дверей подъезда и сразу же садимся на кладбищенскую скамейку, оставленную им прямо под окнами старухи Гранады, она утром проснется и заорет на весь дом от ужаса. Красивая советская скамейка с литыми прибранствами, черными завитками и старой почерневшей доской, на которой несколько поколений свое отсидели. Вот и мы на нее садимся, а я сразу узнаю какой это сектор и что там рядом располагалось, но не говорю Тимофею. Могилки соседние, мох на оградках.
"Тимофей, спасибо конечно же за этот сюрприз так сказать, завтра его все равно транспортируют отсюда, Гранада с утра в полицию позвонит. Но зачем ты их таскаешь оттуда? Какая цель всего этого?". На какое-то время мне становится комфортно с ним наедине и он все еще остается теплым, не смотря на ноль осенней ночи. "То самое человеческое тепло, не так ли?". Тимофей немного протрезвев на улице, медленно понимает, что он вообще ничего не понимает, ни где он, ни что вообще происходит, ни кто я собственно такой. "Какие скамейки?", - спрашивает он. "Эти?". Он поглаживает прогнившую древесину. "Ну так их на снос поставили, реконструкция территории кладбища, заменят на новые, а эти старые на свалку. Мне жалко их, еще пригодные, добротные, могут человеку годы служить. Или ребенку. Вот я их и перетаскиваю на подходящие участки, где пригодится могут. У вас у подъезда и сесть негде старушкам, а так вот будет где посплетничать или о болезнях поболтать.
"Так Гранада сама звонила в ЖЭС чтобы убрали, чтобы пьянь не сидела у нее под окном, вот и не стало".
"Ну ее я на себя возьму, эту черноротую".
"Ты еще скажи все для людей", подсказываю я Тимофею.
"Для них самых, чтоб хорошо всем было. Вот как нам сейчас, сидим себе общаемся, на небо смотрим".
Достаю из кармана салфетку, так и быть, сдаюсь.
"Так у меня есть твой номер", - говорит мне Тимофей. "Уже нет", думаю я и отвечаю, что у него мой есть, а меня его нет. "Напиши".
"Кровью чтоли? Как тот пацан тебе сегодня предлагал?" - спрашивает он. И вместо того чтобы сказать "да" и ждать следующий вопрос о том, где он эту кровь собственно возьмет и чья она будет и потом вдвоем искать решение, ночь долгая, я предлагаю ему вместе оттащить скамейку в глубь двора, где она всем на радость будет и Гранада с утра не сообщит об этом в надлежащие органы. Что мы и делаем, а номер он мне свой записывает, как и полагается в 2024 году в мой айфон, а я его подписываю как Тимофей и в конце эмоджи капелька крови. И еще он сразу же просит меня ему позвонить, чтобы он проверил, сохранил ли мой, я делаю это и таким образом мы договариваемся встретиться уже днем и куда-нибудь сходить "как нормальные люди". И еще он просит, чтобы я один пришел. "Без этих твоих странных друзей и этой толстой агрессивной девочки". Это он про Дюсю.
Я соглашаюсь со всем, понимая, что не только ошибся, но и проиграл. Тимофей снова треплет мне волосы, говорит "ну я пошел, пока" и я остаюсь один на один с ночной мглой, которая все сильнее схватывает холодом мое тело.