- Ну хорошо, пусть все имена будут американскими, если вы так пожелаете, это в конечном итоге ничего не меняет, - Зоя Владимировна записывает пожелание в декларативный блокнот, перетянутый тонкими кожаными прожилками, напоминающими о том, что издание было подарочным, или же шуточным, о чем он, ее бывший, ее не предупреждал. "Я так вас и запишу, Стереоикона? Все верно, Иван Дмитриевич? От упоминания собственного имени мужчина сидящий напротив морщится, накрашенные красной помадой губы поджимаются, взгляд заостряется и в поисках убежища, скапливается в уголках глаз, медленно рассеиваясь там и оседая влагой на роговицах. Зоя Владимировна извиняется, заметив собственную неосторожность. "Извините, Стереоикона".
Осень 2013 года, Москва. Вот тогда-то мы все и познакомились, или точнее сказать перезнакомились, начиная с ее бывшего мужа, ее самой и брата Марка, в последствии ставшего нам хорошим приятелем. Они только разошлись с мужем и Зоя неуверенно предпринимала попытку вернуться в профессию, в которой после Университета пребывала всего только год до момента удачного по социальным меркам замужества.
Она нам никогда не нравилась, просто красивая девушка, не увлеченная ничем, но вот брат ее да, он сразу стал своим, нашим. А муженек быстро завел другую, такую же красивую и ничем не увлеченную. Мы Зое сразу же сказали, "время вернуться в психиатрию", она подвязала волосы, смыла грим эскортницы и на общественно транспорте начала ездить на работу как Зоя Владимировна, психиатр. Марк же переехал к нам в пятикомнатную и забрал одну из комнат с балконом, выяснилось, что он то еще искалеченное чудовище, собственно, как и все мы. От родителей ему досталась красивая внешность, как у Зои, которую он приумножил начитанностью и кругозором. Зоя раскабанела, перестала красить волосы и стала профессионалом, сконцентрировавшись на науке, прочитала сотни книг и превратилась в монолит психиатрической дисциплины, завоевав свое огромное место под солнцем в Москве и вот когда-то позже, уже будучи завотделения одной из столичных клиник, она наконец смогла расслабиться, позволяя себе во всю наслаждаться независимостью и разрешая нам, например, частенько навещать ее на рабочем месте. Она знакомила нас с интересными случаями из практики или же с интересными пациентами, для которых мы были всегда ассистентами или интернами в белых халатах. Марк эти посещения прогуливал, его больше интересовали кладбища, лесные болота и японский рок. Они не особо ладили с сестрой, Зоя растолстела еще больше и уже почти превратилась в жирную бабу, а Марк не любил излишества человеческого жира, эстетически оскорбляющего его спортивные предпочтения. Мы предполагали, что в прошлом у них мог быть роман, и это наложило отпечаток на их последующие отношения во взрослой жизни, но они оба это настойчиво отрицали.
В один из каких-то осенних дней Зоя сообщила, что в ее отделении появился представляющий профессиональный интерес мужчина в женской одежде, называющий себя Стереоиконой и рассказывающий о десятилетии проведенном в Америке, где он был звездой местной готической сцены. Зоя абсолютно уверена, что он никогда не был в США, но количество и детализация фактов, осознанность их изложения ее настораживали. Она не понимала, как такое могло быть, чтобы советского кроя семидесятилетний мужчина, имеющий двух внуков и могилку жены в Подмосковье так глубоко был информирован в сфере, которая, казалось никогда не должна была с ним соприкоснуться, более того считал себя частью андеграундной жизни страны, в которой он даже не был, имел по его словам там тысячи поклонников и свое собственное шоу. И да, он пользовался умело косметикой, и на нем была женская одежда, повторила Зоя. Они его к нам с шизофренией определили, с чем же еще, у них один на все диагноз, говорила Зоя, но я не уверена. Приезжайте, познакомлю вас.
Осень 2023 года, военное время, Москва.
Мобилизованные мальчики радостно запрыгивали в автобус, мамы, отплакавшись, расходились, у водителя играл шаман. Мы стояли на этой мокрой остановке и ждали трамвай, Марк сфотографировал мальчика-смертника, пошутив, что это надгробное. Сейчас вот бы уехать отсюда побыстрее, сказал он, а потом уже не страшно. А тебе страшно? - спросили мы. Нет, ему нет, она за Родину же собрался, вот сейчас они будут пить водку. Они - это его товарищи, одногодки. Марк подписал его как "герой" в своем телефоне. Потом еще в трамвае молчали какое-то время, мы к Зое поехали, а он со своим "героем" остался на остановке. Провожать на смерть.
Иван Дмитриевич, он же Стереоикона, на вид коренастый мужчина в серой больничной униформе, встретил нас армейской песней его молодости, запрыгнув на скрипучую койку коленями и размахивая красным шарфиком. Он пел "война, везде война" прихватывая себя за промежность. Сидевший рядом с ним сосед по палате, ел соленые огурцы, вылавливая их рукой из трехлитровой банки, второй же просто читал газету, повернувшись лицом в стену. У каждого своя осень, кинул он Зое, когда она осведомилась все ли хорошо. Стереоикона заприметил трех интернов рядом с врачом и проявил к нам живой интерес. "Зоя Владимировна, у вас гости?". Да, Иван, то есть Стереоикона, это студенты, хотели бы побеседовать с вами. "Ах студенты", Иван Дмитриевич, пританцовывая, направился в нашу сторону, попеременно протягивая то одну, то другую руку для знакомства. "Пройдемте в мой кабинет, там и пообщаемся". Зоя привычно для себя автоматически включала дружелюбное хорошее настроение на работе. Будто бы и не было бессонной ночи слез и кастрюли макарон одиночества.
Стереоикона подкрашивает губы и обещает через пару минут заглянуть на прием. Он говорит что-то про "привести себя в порядок, собраться". Приемные часы до шести, а сейчас пять и на улице уже темно, идет дождь и нам возвращаться на другой конец Москвы на трамвае. Зоя предложила подвезти, но мы отказались, она нервный и небрежный водитель. У нас будет полчаса на общение, с понедельника она в отпуске, а Ивана Дмитриевича родственники заберут, так что вот эти полчаса все что у нас есть. Позвонил Марк и сказал, что "герой" уехал и что он чувствует себя одиноким и никому не нужным снова, еще один. Зоя курит, про Марка пошутила, почему бы ему добровольно не поехать с "героем" на фронт, раз уж так невыносимо расставание. "Но они только познакомились", сказал ей Вит, и сразу же расстались навсегда. Зоя картинно протянула "ой, не надо сейчас расплачусь". У Марка каждую неделю новый "герой". Но этот то был настоящим, единственным.
Мы болтаем ни о чем еще какое-то время как в кабинет входит, хотя нет, вваливается Стереоикона. На нем цветастая пижама и оранжево-красную полосу, а на голове красный парик. "Иван Дмитриевич, ну что же вы", - вопрошает Зоя, "я не об этом просила". Стереоикона поет "я русский", слова он не выучил, но голос есть и это скрашивает неловкость картины. Слушаем до конца и приглашаем его рассказать нам свою интереснейшую историю. "Вы мне не нальете?", - спрашивает Иван Дмитриевич, но сам же себе и отвечает, что нет. "Не нальете", - Зоя приглушила свет, отчего половина комнаты привычно для нас ушла в тень. Она знает, что нам так удобнее, сама такая же стала. "Создание уютной атмосферы располагает к работе", а приемные часы заканчиваются и она приоткрывает дверь и в коридор орет голосом врача советской поликлиники "ко мне не занимать".
Все полчаса Стереоикона пересказывает заученные факты вымышленной биографии, о которых мы уже знаем от Зои, называет места, где он когда-то давал концерты, где проводил шоу или ставил его, ночные клубы, локации, улицы, имена, всякие закулисные подробности, иногда он переходит на английский, когда забывается, отчего все выглядит еще более реалистично. Он знает свой адрес, где снимал жилье, куда переехал после, у кого ночевал и все с точной проработанной детализацией. Никто из нас и не мог бы заподозрить его в том, что он московский пенсионер, проработавший всю жизнь на заводе. Но его внуки, они фотографии приносили, вот дедушка и бабушка еще молодые, а от похороны бабушки, и это те же года, когда у Стеореоиконы был тур по Калифорнии.
Иван Дмитриевич не понимает, как он оказался в Москве, почему он знает русский язык и кто все эти люди, называющие себя его родственниками. Как, какими средствами пенсионер, сидевший по полгода на даче, мог воссоздать такой структурированный вымышленный мир, изучить его и при этом выучить английский, чтобы бегло на нем изъясняться. Зоя говорит, "вы сами все видите, я и не знаю, что думать, в моей практике такое впервые". Иван Дмитриевич производит впечатление психически здорового, уравновешенного и спокойного человека, который говорит правду. "Но только это все не правда", - Зоя бьет себя руками по коленям.
Женщина, похожая на помятую устричную шляпку с растоптанным временем лицом, присела на соседнюю скамью, приобняв внучку, девочку размашистого роста с веснушками, разбросанными на неопрятном прыщавом лице, она то и постучала в дверь, поторапливая Зою. "Это Любаша, моя пациентка, она всегда в это время приходит, я ее не ждала сегодня", - затарахтела она, оправдывая свою спешку. "Ну, что, Иван Дмитриевич, расскажете моим студентам как вас застукали в школе ночью?".
Стереоикона на подступах пенсии дорабатывала свое учителем в школе, как и многие другие тайно симпатизирующие социалистам, теряющие профпригодность уже немолодые люди. "Она не просто биологию преподавала с дипломом историка, но и еще на полставки ночным сторожем устроилась". Зоя наспех поправляет локоны, стряхивая пыль с лацканов. "По ночам голая бегала по коридором и орала как одержимая". Если представить этот топот несущейся в темноте Стереоиконы, становится страшно. Крупное обнаженное тело и мужской заниженный рев, вырывающийся из нутра кишок. "Она нескольких напугала, кто мимо школы прогуливался в полночь".
Мы было думаем, а кто это собственно мимо школы ночью околачивается и для чего. Не сообщник ли? "Нет, Иван Дмитриевич действовал один". Стереоикона ехидно облизывается, предвкушая тарелку с мясом. "Да иду я, иду, Любаша, дайте мне пару минуточек еще", - кричит Зоя в ответ на повторяющийся стук. "Мальчики вам пора, в следующий раз продолжим, мне еще эту старуху принять нужно, она ко мне приватно ходит. Я позвоню", - она выталкивает нас по очереди в боковую дверь и мы через лабораторию крови выходим в коридор. Стереоикона положила глаз на Вита и собирается совершить ошибку подружиться.
"Нам еще половину Москвы в трамвае ехать, в темноте", - намекаем ему мы, чтобы отстал. "Через все промышленные зоны", - говорим мы хором, - "и через болота!". И топи, горящие торфяники и мертвые сухие поля лишайников, чтобы когда-нибудь добраться домой, на другой конец города. Стереоикона спрашивает, а чего это мы не на такси, раз уж так далеко. И еще раз интересуется, можно ли с нами.
Больница остается где-то позади, теряясь в осеннем вечере, в трамвае уютно, люди едут домой с работы, спешат на домашние ужины, в кроватки к любимым, мамы тискают детишек и мы где-то в самом конце второго прицепного вагона занимаем несколько рядов сидений. Иван Дмитриевич переоделся в спортивное и смыл грим, теперь он московский пролетарий, причесанный аккуратно налево. "Я вам и школу мою покажу", - говорит он. Куда мы едем и зачем взяли его с собой мы и сами не понимаем. Сегодня вечером мы ему верим, а дальше видно будет.