поучительные (хотя и длинные) истории из жизни совейских дезертиров. Часть первая. О предупреждениях
Как это принято - предупреждаю - фамилии главных героев историй - вымышленные. Истории настоящие.
Как и большинство географических названий и должностей второстепенных участников.
Есть на территории жечипосполитэй польскей (в северо-западной её части) городишко Бялогард. В какой-то мере он славен тем, что там начиналась комсомольская юность будущего польского президента Квасьневского Александра.
Но я - не об этом. Некогда, в годы перестройки, стояла там советская десантно-штурмовая бригада.
Лирическое отступление номер один - "всё у нас - как известно..."
Кстати, о бригаде. Сначала на её месте стоял отдельный разведбатальон. Но вот в 1985 году, когда вовсю уже шли переговоры о сокращении войск в Европе между НАТО и Варшавским договором - а под него заведомо должны были попасть воздушно-десантные и десантно-штурмовые части - было принято решение на его месте развернуть дшбр.
Ну и развернули. Ясно, что городок батальона и по размеру, и по жилому объёму зданий на бригаду никак не тянул. Раза не менее чем в три большие площади требовались.
Их и начали строить. А часть - развернули сразу. Так и жили - почти четыре года. Срочники - в казармах с трёхэтажными нарами. Офицеры - с двухэтажными. И замполит строго раз в месяц писал проникновенные письма жёнам офицеров и прапорщиков, остававшимся в Союзе, чтобы не торопились подавать на развод. Что, мол, скоро всё построят и вот...
И наконец построили. Почти все въехали в новые квартиры. И в большинстве казарм двухэтажные нары сменились обычными койками.
Но договор к этому времени был уже подписан. И бригаду начали выводить. Ясное дело люди расстроились. Особенно жёны. Уже не светило проделать фокус с разводом и быстрым браком со вновь прибывшим офицером, чтобы остаться в группе войск - ведь выводят-то всю часть. У некоторых так получалось до трёх раз проделать. А тут - всю часть выводят.
Причём сначала им сказали. Не волнуйтесь, мол, далеко ехать не придётся. В Пинск вас переведут. В Белоруссии-то житуха больно хороша. Да там вроде и городок готовый есть. Сказали примерно за полгода до вывода.
Но месяца через два говорят. Мол, концепция изменилась. Мол угрозы совсем другие. И нужно вам ехать в Капчагай. Поблизости Алма-Аты. В чистое поле. Отряжайте, говорят бригады из личного состава на стройку туда, отсылайте контейнеры с вещами. И так далее.
Сказано - сделано. Но ещё через пару месяцев говорят. Нет, говорят, концепция опять изменилась. Капчагай - отставить. И поедете вы в НН Приморского края. А в поле под Капчагаем вовсю работают командированные из части. А контейнеры по большей части минули Брест и тоже вовсю катят на Алма-Ату.
Короче, перевели часть в Приморский край. Правда, не в НН, а просто в Н.
Ну - так, далее, про дезертиров.
За время существования части в Северной группе войск таковых в ней оказалось два.
И оба, что характерно, бежали в посольство США в Варшаве. Первый - назовём его Вася Ы. - некоторое время пожил в варшавских подвалах с местными бичами и перебрался через забор посольства. Хочу в Америку. Так говорит. Тут же с ним беседовать - военно-морской атташе, атташе по культуре и ещё там третий - тоже какой-то дворник. Он им: "К сожалению - плохо занимался боевой учёбой - про часть рассказать нечего". А они: "Да ладно, это нам неинтересно". И так, мол...
Но крайне подробно его распрашивать - а где и как живут родственники, а вот как пройти к тётиному дому от автобусной остановки. А к маминому - от электрички. А кто, мол, соседи. Ну в общем и вообще всякое такое. С расчётом, видимо, на дальнейшее знакомство.
И говорят они ему - зря ты из части-то ушёл. Возвращайся, мол. Скорее всего, мол, ничего особого не сделают. И командиры, дескать, в прокуратуру о тебе, небось, не сообщали.
И дают ему долларов двадцать и злотых тысяч пятнадцать (может двенадцать). И тайно, особо секретно, опасясь слежки, вывозят его из посольства к вокзалу. Иди, мол, покупай билет и езжай в часть.
Ну так если б он прислушивался к предупреждениям. Его о том, что служить надо с честью - не раз родные отцы-командиры и политработники предупреждали. Так он на эти предупреждения - накашлял.
Ясное дело - и предупреждения американских шпионов ему тоже были, как до этого самого места дверь.
Ушёл опять к бичам в канализацию. Деньжищи - то какие. Дня три на них пили. И не только "Берёзовую воду", но и водку "Балтык".
Ну и повязали его с бичами польские милиционеры. И отдали советской военнной прокуратуре. А потом и осудили его.
Так что редко впрок бывают предупреждения.
А второй - через год примерно - Паша Гы. То ли из Серпухова. То ли из Клина родом. Так тот прямо сказал. Посольским-то. Ну, военно-морскому атташе, атташе по культуре и ещё там третьему - тоже какому-то дворнику. Что, мол, я Паша Гы. Армянин мол я. Из Нагорного Карабаха. У нас там совсем плохо, мол. И давайте политическое убежище. А те, не обращая внимания на его среднерусскую внешность, просто пинком его из посольства выгнали. И даже грОша, а не то, что злотого ему не дали.
А того ведь тоже и командиры, и политработники предупреждали, предупреждали. А он их не слушался.
ещё история о совейских дезертирах. Змея на груди.
Жил был уроженец Сахалина с говорящей фамилией. Скажем - Помогайленко.
Была у него до призыва судимость. Потому и служить ему довелось не военнослужащим, а приравненным к ним советскими законами военным строителем. В Хабаровске. На "Хасане", кажется.
Но чего-то не заладилось. И он дезертировал.
Что характерно - не в тайгу побежал. И не к себе на остров. Он остался в Хабаровске. А был он общителен и трудолюбив. И хозяйственен, как впоследствии выяснилось.
Вот он, значит, познакомился с кучей своих земляков - студентов. Лицо его, как и фамилия, вызывало неосознанное доверие. И ему никогда не отказывали эти его знакомые в просьбе позаимствовать на время паспорт. Тем более он спустя некоторое время всегда паспорта возвращал.
И вот по одному паспорту он устроился работать на макаронную фабрику (была в тоталитарном советском прошлом в Хабаровске и такая. Теперь, конечно, она за ненадобностью упразднена). По другому - на ту же фабрику, только в другую смену (тоталитарная власть заставляла людей вот так трудиться и ночью. И даже других - тоже, видать, силком - покупать выпущенную продукцию. И даже специально - давиться за ней в очередях). Поскольку он был трудолюбив, а за пределами службы свободное время занять было нечем, в две смены он зарабатывал чуть (примерно в полтора раза) больше, чем разыскивавший его следователь. И ещё по одному паспорту снял (по тем временам неплохих) - полдома. Но не в Коломне. И копил деньги на его покупку. И даже немного уже докопить оставалось.
А поскольку людей в Хабаровске в то тоталитарное время было много (теперь-то, конечно, уже тысяч на семьдесят пять поменьше), то даже тоталитарная советская милиция, используя все свои злобные методы, всё не могла его найти. Примерно год.
Сгубил его альтруизм. Нашёл он как-то ещё своего земляка. По фамилии, скажем, Пеночкин. И был тот беглый каторжник "химик". Был в то бесчеловечное время такой вид наказания. Статья 24 со знаком "два" УК РСФСР. Условное осуждение с обязательным привлечением осуждённых к труду в местах, определяемых органами, ведающими исполнением наказания - так это называлось. Живи себе в этих самых местах в общежитии. Работай, где укажут, получай за это деньги, и каждый вечер отмечайся у дежурящих на первом этаже общаги (всё это именовалось "спецкомендатурой"). А не схотел работать и ночевать не пришёл - и вот ты уже в бегах. И тебя ищут, а поймают - отправят в колонию.
Вот и Пеночкина этого искали. А работать он не любил. И потому на макаронную фабрику по чужим документам устраиваться не стал. А его приютил Помогайленко. Стал он у того в полдоме жить и вести домашнее хозяйство. Но не подумайте. Помогайленко чужд был европейских ценностей (а как позднее выяснилось - и Пеночкин тоже).
Помимо того, что судим, Помогайленко был ещё и женат. Жена на Сахалине. Вот он с ней связался ( минуя как-то почтовую связь - всё же арест на корреспонденцию...) и выписал на время (отпуска - она ведь тоже работала) жену в Хабаровск.
И вот она, улетая назад, ему в аэропорту говорит. "Ты, мол, змею, мол, на груди пригрел. Этот сволочь Пеночкин, когда ты на работе, на мою честь супружескую покушался. И хоть не достиг, но близок был." Такая вот, значит, ситуация.
И вот Помогайленко, несмотря на добросердечие, решает в ночную смену вызвать Пеночкина в цех и там с ним потолковать. О делах ихних скорбных.
В ходе беседы коварный (а, как выяснилось, ещё и злобный) Пеночкин вонзил Помогайленке в грудь заточенный электрод. И прямо в сердце попал, даже его повредил. Люди видели и схватили Пеночкина. А тот - "Не того, мол, хватаете. Вот он - не Пупкин, как все вы думаете, а Помогайленко. Дезертир. И враг народа." И рабочие растерялись. Ослабили хватку. Пеночкин вырвался и убежал.
Помогайленко спасли советские врачи. А гуманный суд
по статье 247 УК РСФСР за дезертирство дал ему четыре года.
Пеночкина потом тоже поймали. За побег и за тяжкие телесные повреждения дали ему три с половиной года. А если бы не дезертира подрезал - больше бы мог получить. Наверное.
ЗЫ а следователь в троллейбусе увидел настоящего Пупкина. "Как фамилия" - говорит. Пупкин отвечает испуганно (как принято у студентов - без билета ехал). А где паспорт - объяснить не может (Помогайленко ему отдать не успел). "Ладно" - говорит следователь. Приходи, мол, тогда-то и туда-то на улице Торговой. Допрошу, мол, и паспорт отдам. Так к Пупкину вернулся паспорт, а в обвинительное заключение (а потом и в приговор) добавились показания Пупкина. А тот был рыжий, как сейчас помню.