Мудрая Татьяна Алексеевна : другие произведения.

Пэ Пэ Ша (полный вариант)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Осторожно - ничему в повествовании нельзя верить. Да-да, и самому этому утверждению тоже! Ибо все критяне лжецы.

Надпись []

Олешковская пустыня на Украине []

   Не стоит верить ни одному слову этой повестушки, хотя по большому гамбургскому счёту абсолютно всё в ней правда. Или претендует.
  

О человек! Способен ли ты смотреть прямо в глаза бифштексу своему, распростёртому на плоской тарели?
Достигает ли ушей твоих горькое стенание устрицы, сбрызнутой едким соком лимона?
Настаиваешь ли ты пред лицом этого и сего на том, что никак не можешь иначе?
Тогда как смеешь ты попрекать Ночного Охотника фактом питания его и жаждать истребления его?

"Сумеречная Скрижаль"

   Намеревающиеся бдеть у смертного ложа обрядили тело и покрыли тонким полотнищем, неуловимо похожим на приспущенный белый флаг. Как принято у покойников, покров приподнимали с одной стороны тапки - размера на два больше, чем следует, исходя из того, что мужчина был совсем небольшого росточка, - а с другой стороны нос, который явно тяготел к непрерывному увеличению: бежал, так сказать, впереди лица. По слухам, посмертный рост - эксклюзивное свойство бороды и ногтей, хотя, скорей всего, налицо иллюзия и наглое враньё. Собственно, виртуальное увеличение нюхательного органа всегда воплощало склонность именно к последнему...
      Потому что когда сторожа по оплошности задремали на миг или два, а потом вздрогнули, словно после рюмки опохмела, и открыли глаза, - вместо трупа под покрывалом оказалась так называемая "кукла", тщательно свёрнутая из старой одежды и прочих бросовых тряпок: именно так делают узники, чтобы провести тюремщика. Ибо холодный труп смылся без следа...

I. СЕРЕБРО 1984

Серебро Господа моего, серебро Господа...
Ну разве я знаю слова, чтобы сказать о тебе?
Серебро Господа моего, серебро Господа...
Выше слов, выше звёзд, вровень с нашей тоской...

Борис Гребенщиков

     
      Здешняя тьма лишена переливов и оттенков и совершенно непроницаема даже для таких чутких глаз, как его. Пока от запредельной боли они не начинают излучать свет и ронять искры из себя, сами по себе.
      - Мы бережём вас от прямого попадания солнечных лучей, дорогой.
      Наш дорогой приз, наша редкая добыча. Кто это - "мы"?
      Невидимки скрываются в черноте, будто кукловоды японского театра дзёрури. Об их явлении свидетельствует лишь первое касание клинка, слишком, неправдоподобно острого, или сложенной втрое верёвки с вотканной по всей длине красно-кровавой (да неужели?) нитью, или плети, смоченной в нитрате серебра. Раны, порождённые сей троицей, бурлят и кипят, хоть и недолго.
      Здешняя глушь давит, как в склепе, - нет, гораздо хуже, в гроб он привык ложиться каждое утро. Восход солнца, так хорошо убаюкивающий после пыток, он по-прежнему различает.
      Тогда можно уснуть. Уснуть и видеть сны, быть может?
      Но истинно человеческие видения давно к нему не приходят. Нечто туманно-млечное, тягучее.
      Сон, который вспарывает видение наравне с темнотой, всегда одинаков:
      - Как твое прозвище?
      - Дон Саймон.
      - Дворянин, скажите пожалуйста. Аристократия крови. Истый гот родом из Астурии. А ещё немного подумать?
      Язвительный голос, едкий, словно тинктура солнца в холодной воде, сопровождается опоясывающей болью. Вот ведь, выскочил медицинский термин, память о прежних контактах, думает он, корчась под ударами ремня в металлической оплётке.
      Прежнее чутьё давно ему отказало, но лёгкая, как бы задушевная сиплость, еле заметный аромат табака и ментоловых пастилок без ошибки выдают в его визави курильщика, который лет двадцать назад вернулся к праведной жизни.
      - Природный идальго. Дон Саймон Хавьер Христиан, - он дважды кивает, упираясь подбородком в ошейник-рогатку, подбитый толстым слоем замши. Такие же браслеты с длинными шипами - на руках и ногах, серебром от них так и веет. Пленник распят не без удобства, только вот ни прильнуть к стене вплотную всем нагим телом, ни выкрутиться из жёсткого воротника, ни разбить оковы нельзя никак. Будь последние из чистого золота, как у людей королевского происхождения, тогда бы хоть не обжигали крутым кипятком при малейшей попытке. Впрочем, и в золото щедрой рукой добавляют лигатуру, и сил вырваться на волю не осталось, потому что его не соизволяют правильно кормить. "В йогурте или экстракте женьшеня содержится почти всё, что им необходимо", ну, разумеется. Лакай горькое молоко из подставленной к лицу миски.
      - Хидальго. Христиан. Кретин, - насмешливо переводит, передразнивает собеседник. Он пытается определить этническую принадлежность мужской особи, но этот его английский ни на что не похож. Сплошные противоречия: лёгкое присвистывание, утробное гхэканье, преувеличенная жёсткость сонантов, грассирования нет и в помине...
      - Симон Ксавер Кретьен Моруа де ля Кадено, - ему удаётся выпрямить стан, откинуть голову и даже как следует приложиться затылком о гранит - осклизлая, пружинящая мерзость, таким себя не убьёшь и даже оглушить на время невозможно.
      - Никак проверяешь меня на знание французского?
      Следует обжигающий разрез от ключицы почти до паха, причём расстояние от примысленной ладони, стискивающей рукоять ножа, до источника голоса равно длине всего зала. Немалого и с крутыми сводами: перекличка создаёт характерное эхо.
      - Сплошная гордыня во плоти, - это звучит почти ласково. - Ты представился почти до конца. Теперь отдыхай. Завтра приду с огнём.
      В слове "огонь" содержится множество смыслов. Говорят, что солнце вгоняет в смертельный ступор, но горишь потом безбольно и незаметно. А вот открытое пламя - не дай боги хоть одному языку тебя лизнуть. Страшней лондонского пожара в его жизни не случалось ничего, впрочем, он был тогда молод и хрупок. Но огнём называли и свечи, и масляные лампы, и мягкий свет газовых горелок, маскирующий природную бледность и пугающее мерцание в глуби зрачков. В его случае - худобу скелета, втянутые, иссеченные белыми шрамами щёки, запавшие глаза, плачевное уродство. Сокрытие такого пошло бы ему лишь ко благу.
      Он роняет голову на грудь и погружается в живые картины.
     
      ... Крошечная рыжеволосая малышка держит на нитке воздушного змея, дракона с коробчатыми крыльями.
      - Дэдди, мой Фальк так замечательно летает взад-вперёд по кругу с подвывертом, кувыркается, закладывает петли, словно аэроплан, а с места вверх не может. Отчего так?
      - Воздух над крыльями не так плотен, как под ними. А может статься, наоборот, не соображу. Вертикальной тяги не хватает для подъёма.
      - Так вниз он тоже не умеет. Даже падает не как камень.
      - Воздушная струя держит, говорю. Вроде ветра.
      - Всё одно и то же, надоело. Может быть, ему самому надо делать ветер?
      - Кому - Фальку?
     
      И тут же вспыхивает мириад холодных солнц. Кто-то врубил электричество. Прежний голос:
      - Нынче нас будет только двое. Ты сам и твой давешний кум. Доволен?
      - А что - от меня ожидают восторгов?
      - Дерзец, бить тебя некому.
      Но ведь и в самом деле так.
      Ибо свет широко раскрывает глаза, не готовые принять в себя зрелище.
      Сплошной гранит, ни одной двери в стенах и ни одного зеркала на них.
      То, кто говорит, вышел на середину. Нет, разумеется, не ночной охотник: иной запах. Но как бы не вполне человек.
      Низкий рост, седые кудри войлоком, иссиня-смуглая кожа. На переносице мясистая складка, отчего кажется, что расплющенный на конце нос растёт прямо изо лба. Короткое туловище, тёмные глаза с явной сумасшедшинкой. Мавр? Очень похоже, но нет. Одет более чем странно: грубошёрстный "френчклифт" (вульгарное солдатское словцо) до колен, мешковатые брюки. Поверх них - высокие башмаки на толстой подошве, пальто по рукавам и стойке окаймлено...
      Да, это снова серебро. Массивное, широкое плетение.
      Не вампир, безусловно.
      - Мало остерегаешься. Жилы у людей не только на шее, запястьях и щиколотках, - цедит он, почти ужасаясь своей безнаказанности.
      - Ну да, ещё и в паху, там температуру у детей сбивают. И в животе. Кому знать, как не тебе: ты ж у нас, почитай, военврач. Как, говоришь, твоё имя и титул?
      - Граф Нигель.
      - Может быть, начнёшь прибавлять понемногу? К своему вранью.
      - Nihil. Никто. Ноль.
      - Я ему говорю - прикупи, а он сбрасывает. Что тут будешь делать!
      Однако удара опять не следует.
      - Ну что же, придётся сдать первому. Петр Павлович Шекиров. Назван в честь Петропавловской крепости.
      - Я в ней?
      - Господь упаси. Тебя же взяли в Верденской мясорубке от силы месяц назад. Это нижний этаж одного из лотарингских замков. Загерметизирован насмерть, понятное дело. Так что, дождусь я от тебя учтивости?
      Две пары глаз встречаются: хищный янтарь с вкраплениями, блестящий карий агат.
      - Испанский гранд. Неисправимый сноб. Стоит ему запачкать манжеты, питаясь подлой кровью, и он уже брезгает одеждой. Стоит оказаться голым - бери, считай, голыми же руками.
      На указательном пальце левой руки - перстень-печатка, тускло-серебряный, с легко узнаваемыми родовыми знаками. На другой - широкое кольцо: чернь, тускло-красный камень.
      - Egiptano. Хитано. Джипси-бой.
      - Именно что. Кому знать о вас и ваших повадках, как не нам, вашим данникам. Без чистой сменки и на главную охоту не выйдете. Грубой плебейской пищей брезгуете. Рана от стали в вас затягивается на ходу, благородный металл трудно наточить, но вот если щёчки ножа сделать серебряными... И вплести в канат для ловли мелкие кристаллы прустита ... Это так называемое красное серебро, или красная серебряная обманка, если ты не сведущ в химической терминологии. Впрочем, опасность такого рода вы чувствуете раньше, чем она вас коснётся. Не так уж намного раньше, правда.
      - Отчего ты не приказываешь меня истязать, как прежде? Некому?
      - Ах, вот об этом и речь.
      Без особого усилия пришелец вытягивает из пазов в камне все пять цепей, показывает: садись на пол. Сам опускается рядом на скрещённые ноги, достаёт из кармана куртки и протягивает плоскую флягу:
      - Хлебни вон эликсирчику. Свежее, тёплое ещё. Правда, агонию, как ты любишь, мы в нём не растворяли, уж не обессудь. Тебе ведь по нраву любая смерть, кроме своей собственной?
      Чужая кровь бежит по гортани, заполняет лёгкие, струится по артериям. Откровенно и без стеснения ударяет в мозг.
      - Теперь можно и побеседовать. Догадываешься, кто тебя обрабатывал?
      Молниеносное прозрение, от которого глаза ощутимо для него самого вспыхивают былым золотисто-янтарным, кошачьим светом:
      - Такие же, как я.
      - Не совсем. Такие, каких ты разыскивал. Те, что получились иждивением профессоров Блейдона, Фэйрпорта, Тайсс-Текселя и иже с ними. С помощью модификации исходного вируса проблему удалось доконать.
      "Получается, что разыскал. Отрадно".
      - Были когда-то младокельты. Сам ты, как говорят, сталкивался в Константинополе с младотурками. Теперь вот младовурды появились - так они себя именуют. Не боятся дневного света, серебра и зеркал, просто очень не любят. Безразличны к любой флоре типа лимонов и чеснока. Легки на ногу - и на редкость жадны до чужих страданий и крови.
      - Мне казалось, признаний добиваются лишь от меня.
      - Я всего-навсего представляю тебе моих компаньонов. И объясняю причину их временного отсутствия.
      - Тогда, может быть, ты приоткроешь завесу ещё над каким-нибудь секретом?
      - Пожалуй. Например, тем, из-за которого погиб твой человеческий друг Джейми. Ну да, Интеллиджент Сервис в очередной раз воззвала к его гражданской совести. Опытный агент и к тому же в теме. Куда ведь годится - кровопийцы воюют на всех фронтах, а Британия, с коей всё и началось, их не имеет.
      - Ты Сердечное Согласие или Тройственный Союз?
      - Я бы указал тебе, что по сердечному согласию заключают браки, а не военные блоки, - собеседник ухмыльнулся, показав крупные зубы, неуловимо похожие на протез. - Но сегодня я далёк от политики как никогда. Так вот, есть две симпатичных детали обращения. Первая. Вирус протравливают радиоактивным изотопом серебра. Условное название - "серебро 1984", иначе тяжелое серебро, хотя для любого поклонника супругов Кюри цифра выглядит взятой наобум Лазаря.
      - Не понял.
      - Это фантастическая книга, которую ещё не написали. Цифрами: Тыща девятьсот восемьдесят... Ах, ты про Лазаря? Цыганская народная поговорка.
      - А то, что стоит между цифрой и словом? Фантастика мало что значит.
      - Слишком многого захотел. Разве обменять.
      Когда с тихим хлопком гаснет свет, он сожалеет о своей торопливости. Хотя к чему знание, которое нельзя использовать, невозможно никому передать?
      В который по счёту раз восходит солнце, и он проваливается в беспамятство - на сей раз цвета чистой крови.
     
      Заря одевает румянцем странного летуна, что рокочет над самым горизонтом. Винты повсюду - перед кабиной, на сигаре корпуса, на обоих крыльях. Юная рыжекосая девушка машет пилоту платком, смеётся, указательным пальцем подбивает кверху очки, неуклюже оседлавшие нос. Винтокрыл на миг замирает в воздухе, словно стрекоза над кувшинкой, и рывком уходит ввысь.
     
      Тихий скрип, мышиная возня за спиной. Методичное цоканье подковок на башмаках им навстречу. Пальцы, затянутые в лайку, приподнимают подбородок.
      - Назови имя.
      - Никто.
      - В самом деле?
      Удар тонкого бича ложится точно поверх рогатки, хлещет поперёк рёбер. Он мог бы разорвать горло и пересечь дыхание, если бы у вампира оно было.
      - Нет. Не знаю.
      - Не твоё. Девицы.
      - Тебе легко догадаться об этом.
      - Неужели? Глупо с твоей стороны так отвечать. Если солнце зажигают, значит, это кому-нибудь нужно?
      Солнце и впрямь приходит - свирепая бело-голубая звезда в мозгу раскаляет псевдоплоть, которая, плавясь, собирается у ног ртутным озерцом.
      Это неправда - жутко обгоревший скелет к следующему вечеру или через неделю исправно нарастит кожу и мышцы. Это ложь: им проще простого взломать архивы и справиться об имени вдовы Джеймса - тем более что все трое не однажды сотрудничали. Ломают его самого. Вырабатывают условный рефлекс - по учению их доктора Павлова. Темнота - боль и опасность, свет - мирный разговор.
      Только что им проку в его бодрствовании, если мучители внедряются в его сладостный кошмар и, похоже, им управляют?
     
      С плавным рокотом поднимается движок реостата, бледное свечение ламп - их называют ртутными, вот ведь совпадение. Огонь, добытый из него самого.
      Голыми руками, даже без колец, Пётр вытягивает цепи из гнёзд, бросает перед ногами вампира плоскую подушку:
      - Садись. В ногах ведь правды нет, как нет её и выше. Больно ты на эти самые кругляши отощал. Так на чём мы остановились? Ах, на серебре. Видишь ли, наш русский академик Зильбер - фамилия-то какова! - догадался, как действует вирус канцера. Он только начинает игру, даёт ей толчок - а потом наследственное вещество оккупанта работает само. Он, собственно, и есть такое вещество, способное преобразовывать клетки в своё подобие. Как бы причастие навыворот.
      - Интересное сопоставление.
      - Увы, комплимент не в мою сторону. Автор - некая дама с отличным медицинским образованием, которая пошла в сёстры милосердия, потому что ей не весьма доверяли как врачу и даже как фельдшерице - ведь это значило подпустить слишком близко к линии фронта.Знаешь, горящие лавры леди Флоренс Найтингейл и всё в таком духе. Следование по стопам покойного супруга: он выследил и прикончил две первых, неудачных попытки искусственного овампирения. Эксперименты на себе - она всегда была сверх меры любознательна.
      - Может быть, прекратим беседу?
      - А ты не заметил, что я выдаю тебе аванс? Ладно, как пожелаешь.
     
      Кромешная тьма. Мышиное топотанье. Теперь его подкрепляют попеременно серебром и кровяной гущей с противным запахом мышьяка. От неё или единственно от растворённого в ней дурмана он не чувствует под собой ног, под ногами - пола. В его положении такое даже кстати - если бы только не сладкие мороки, которые - он знает - на него зачем-то наводят.
     
      Величавый старец с волнистой бородой делает набросок на куске пергамента. Мужчина в седом парике с косицей и кафтане с обильными следами мела и рисовой пудры держит на привязи нечто, снабжённое по углам пропеллерами, и этот ящик поднимается сам. Леонардо. Михайло.
      - Смотри, ведь так просто додуматься, - смеётся молодая женщина в чепце. - Вертикальная тяга гораздо естественней горизонтальной. Месить воздух куда проще, чем рассекать. Был бы человек не тяжелей пера - летал бы и на этом. Куда угодно и откуда угодно.
     
      - Какова она под чепчиком? - внедряется в его видение знакомый мерзкий баритон. - Пряди оттуда выбиваются? Кто это?
      - Нет, - сил хватает на одно-единственное слово, от которого не больше проку, чем от "да". - Нет. Нет. Нет.
     
      Рокот и лампы. Отчего-то они щёлкают, включаясь. Обострился его слух?
      - Вот принёс тебе одежонку - прескверно выглядишь, - продолжая говорить, старый цыган ловко напяливает на него подобие халата, почти мгновенно размыкая и вновь застёгивая обручи. - Кормят сносно?
      - Да, во всех смыслах. Благодарю.
      - Не стоит благодарности. Так вот, прошлый раз я говорил насчёт обменяться.
      - Ты знаешь имя - иначе бы не внушал мне иллюзий.
      - Кто - я? Боже ж мой ласковый. Я ж не вампир - я здоровая особь без вредных привычек. Теперь о втором условии приобщения. Покупаешь или как?
      - Лидия.
      - О, - Пётр визгливо хихикает. - Ну конечно: имя так распространено в Соединённых Королевствах, что и коллега Оруэлл утащил его в закрома. Славный ярлычок для возлюбленной отступника... будущего отступника.
      - Не трать на меня лишних слов. Плати.
      - Тем, что и раньше? Ты без страха, гачупин. Как ваши древние толедские клинки. Ладно. Без толку вкалывать вещество, эту дикую смесь вакцины с сывороткой, человеку зрелому, кто желает сохранить себя любой ценой. Жажда жизни перевесит любовь к отеческим гробам. Это как старому кровопийце наподобие тебя создать птенца: или погибнет в забросе, или, мало подучившись, уйдёт в свободный поиск, примерно один на тысячу, - или родится бесформенное чудище с врождённой гангреной членов. Одна радость, что ненасытное и без моральных устоев. А вот приобщить сладкого юношу, молодое, безмозглое, патриотически настроенное мясо - удаётся в сорока случаях из ста. Желательно перед сражением, чтоб досыта набрался крови. Остальные шестьдесят - материал моментального использования. Белобрысые бестии. Одноразовые кровососы. Супергерои на одну схватку.
      - Ты хочешь сказать...
      - Узнал кое-кого поближе? Эти из лучших. Жёсткие ребята. Идут в бой с осторожностью, но впитывать в себя чужую агонию, наслаждаться умиранием великие охотники. Как сказано у Сервантеса? "Смерть, повей своим дыханьем, Подойдя неслышным шагом, Чтобы жизнь не счел я благом, Наслаждаясь умираньем".
      - Я не собираюсь плодить из себя чёрную кость.
      - Кормить собой - интереснее? Прощай.
     
      Внешняя ночь в ночи внутренней и во тьме - ночная прохлада. Невысоко над землёй плывёт диковинная птица - тельце в кулачок, стрекочущее колесо над втянутой в плечи стеклянной головой, поникший хвост непомерной длины, чёрные с оранжевой искрой перья, свитые на конце в туманный шар, откуда отслаиваются и падают, раскручиваются вниз дурной бесконечностью хлопья и тяжи. Тяжи и хлопья. Живые искры. Ядовитый рой.
      Бубнящий голос за кадром хроники: "Благодаря рациональной загрузке автожиров проблему быстрого десантирования в тыл удалось благополучно решить. Парк малых транспортов пополнился... Пеликан несёт в клювном мешке и пищеводе рыбу для птенцов и срыгивает перед ними, отсюда пошла легенда, будто он кормит их своей собственной... Операция с кодовым названием "Пеликан" близка к завершению".
     
      Во время бюрократического кошмара, тягучего и монотонного, его не трогают. Не приходят вбивать дисциплину. Не утягивают оков, хотя и не расслабляют до конца. Не впихивают никакой мерзости. Дают набраться сил.
      Пока в углу зала не поворачивается с натужным скрипом механизм, а в открытый проём не вбегает женщина в кожаном шлеме, коробчатых очках, сдвинутых на подбородок, и резко останавливается в шаге от скрюченной на полу рухляди.
      - Дон Симон. Симон?
      Тонкие и холодные, словно лёд, пальчики размыкают сбрую - чуть менее ловко, чем выходило у Петра, - и отбрасывают на пол.
      - Фу, иголки словно у дикобраза - вся искололась. Дон Симон, только не падайте мне в объятия, это непристойно. Впрочем, в Европе давно уж нет ни манер, ни благородного общества, так вы говорили?
      - Нет благородства... Госпожа Лидия. Что я вам причинил. Назвав ему ваше имя?
      - Ничего страшного.
      - Предал?
      - Вернее, расставил приоритеты.
      - Я ещё добавил тогда. "Если женщина... врывается в дом к спящему мужчине... стало быть, она в беде".
      - Верно, - она рассмеялась, переливчатые блики запрыгали в глазах. - Она в беде.
      Изысканно-чёткие, аскетические движения, особенно то, которым она заправляет рыжую прядь за воротник. Прохладный запах росы с оттенком металла - такие духи?
      - Дон Симон, вы можете идти прямо сейчас? Расскажу по дороге.
      - Вы здесь.
      - Откуда, по-вашему, Пет Палыч набрался своих клинических терминов? После Джейми... после смерти Джейми он нанял меня на работу.
      - Сам не биолог? Слушайте. Без объяснений никуда не пойду.
      - Придётся, - она с неженской силой вцепилась в рукав его хламиды и поволокла к выходу. - Нехорошо, если нас застанут на рандеву.
      - Можете шутить?
      - Ничего больше не остаётся. Но и сам Пет Палыч великий шутник, так что с рук сходит. Всё говорит, что Россия сдала себе слишком много географических карт и это дело стоило бы перетасовать.
      Глыба, снабжённая противовесами, ушла на место куда тише, чем открылась. Узкий коридор едва фосфоресцировал, но отчего-то Лидия вернула очки на обычное место.
      - Неприятно для глаз. Такая естественная радиация, что можно ослепнуть. Нет, не биолог и не медик. Вот механик талантливый. Изобрёл малый геликоптер с большой подъёмной силой. Видите, я тоже кой-чего поднахваталась.
      - Мне должно быть тяжелей, а не легче.
      - Это вы пьянеете, - Лидия остановилась. - Лучевая эйфория. С людьми примерно то же самое.
      - Вы хотели объяснить по дороге.
      - Разве? Думала показать и уж тогда... Словом, военные решили, что в условиях войны на его разработках надо ставить крест. Больше двух человек "воздушный извозчик" не поднимет.
      Двух. Человек.
      Он стал истинным тупицей. Ничего удивительного - это ведь над его разумом издевались так долго и планомерно. Больше, чем над телом и волей.
      - Поэтому летает ночной народ.
      - Да. Такое вот нововведение. Пет Палыч о том говорит - убить всех зайцев в поле зрения.
      - ...закрепившись сзади. Сами по себе мы хоть легки, но не летаем.
      - Да. Гиропланов несколько, они стартуют из внутреннего двора.
      - Вы собирались только продемонстрировать?
      Она мотнула головой:
      - Не только. Нет смысла бросать вас тут. Пет проник в мою голову куда глубже, чем я сама. Вывернул подсознание. Прочёл там, что я...
      Лидия чуть прикусила губу. Странный отблеск на острых белых зубах.
      - Что я хотела защитить Джейми, быть с Джейми до самого конца, родить ему сыновей... но очаровали меня лишь вы.
      Пол почти раскаляется под босыми ногами. Сколько они уже стоят друг напротив друга?
      - Вурды почти рядом, - наконец, говорит Лидия, размыкая объятие и одновременно - створки широких дверей. Говорит:
      - Только один борт. Не понимаю...
      На середине залитой бетоном площадки - механизм, похожий на "Даймлер", только закрылки подняты вверх и сомкнуты, а из середины седла поднимается стержень, увенчанный поникшими лепестками. Крылатый мотоцикл.
      - Идите за мной. Я вперёд, вы назад, управление простое, - Лидия подбирает юбки и бежит, цокая подкованными каблуками. Он делает шаг - и...
      Из стены вырастают живые обручи, перепоясывают талию, ложатся на горло, и пока они не успели заглушить его вопль, Симон кричит:
      - Лети без меня! Спасайся!
      Крылья наверху распрямляются, мотор заводится с первого захода, курьёзное насекомое поднимается вверх, достигает уровня первого ряда окон, второго... почти выходит за пределы башен...
      И с гулким хлопком распухает в клубок рыжего огня, откуда, перекувыркиваясь, летят мрачные клочки, осколки, угольно-чёрная кукла, - и когда всё это с невыносимым жаром и скрежетом грянулось оземь, он упал тоже.
     
      - Прицельное бомбометание вместо кровососных банок? - слышится над ухом зловредный баритон. - Что-то в этом есть, доца моя. Немного расточительно, сомненья в этом нет. Зато можно вести гироплан без прицепа.
      Симон аккуратно двигает конечностями. Чудо из чудес: он не виснет на цепях, не брошен кучей горелого тряпья - вполне цивилизованная кровать рядом с другой, чистые простыни. Тугие бинты поперёк всего тела, какие-то шланги, изнутри которых просвечивает красное.
      - Очнулся, воздухоплаватель в кавычках, - смуглое лицо Петра наклоняется над ним.
      - Лидия.
      - Каков романтик. Едва оклемался - сразу подай ему Лидию. А если она врала? Как по-твоему, можно влюбиться в череп на ходулях? Отлично зная, что твоя хвалёная краса - всего лишь морок?
      - Погибла?
      - Хм. Как говаривал мой приятель граф Толстой, не жалей девку - она была к тебе подослана.
      - Зачем? Скотина, - Симон напрягся. Бесполезно - путы не рвутся.
      - Ты не увидел в ней ничего странного? Глаза - чисто живые самоцветы, брильянтовые клычки, лёгкость в движениях необыкновенная...
      Цыган сделал паузу.
      - Говори, не молчи.
      - Третье условие обращения. Вампира можно не только передать по эстафете, но и подправить. Создав экстремальные условия. Это наряду с вливанием вируса и сыворотки. В считанные недели воспитать невосприимчивость к обычным агентам, я тебе исправно их перечислил. Натренировать в условиях, приближенных...хм... к боевым. Все получается не так уж и худо, кроме того, что никакой эфир с хлороформом не действуют. Только туманят мозги и на время отбивают нюх. И вы делаетесь очень склонны к самовозгоранию - в порыве страсти. Кумекаешь?
      - Из меня сотворили подобие.
      - Именно: ты ведь так стремился вскрыть главную тайну Великого мирового побоища. Вскрыл. Воспринял. Вот и носи в себе до упора, пока не надоест.
      - Я не воюю.
      - Представь себе, я тоже. Держусь над схваткой. Тот, кто любуется на пауков в банке и бульдогов под ковром, вряд ли захочет к ним спуститься.
      - Ты убил. Вы её убили.
      Его собеседник демонстративно снимает больничную обувь, халат, стягивает через голову длинную, до колен, кольчугу, остаётся полуголым - во всей мускульной красе и мощи. Одним махом сдёргивает с тела Симона все больничные ухищрения:
      - Истина о себе познаётся в бою. Говорил тебе - я хоть и человек, но без дурных привычек. Живу долго и во всех временах сразу. Одолеешь меня - так и быть, заново приважу к тебе мою... моего лучшего птенца.

II. ДАМЫ ПРИГЛАШАЮТ КАВАЛЕРОВ

Барабаны, гремите, а трубы, ревите, - а знамена везде взнесены.
Со времен Македонца такой не бывало грозовой и чудесной войны.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Кровь лиловая немцев, голубая -- французов, и славянская красная кровь.

Николай Гумилёв

     
      Пожалуй и даже наверняка Пётр специально делал конфузную ситуацию и вовсе неудобоваримой. Покоиться внутри покорёженной чёрной скорлупы, которая и есть ты сама. Терзаться жуткой болью, стыдом и подобием морального удовлетворения. Вот букет не из тех, которые кладут тебе на гроб. Вампиров-недоносков, между прочим, положено хоронить, пускай в братской могиле, - или так обойдёмся?
      Его "шустрики" едва успели приволочь слегка обгоревшего дона Симона и то, что осталось от неё самой, чтобы подключить к системам госпитального жизнеобеспечения, а хозяин уже сидел в палате. И как всегда, начал с самого начала, чтобы хорошенько вбить в голову Лидии все претензии.
      - Нанимали вас, скажем так, из чистого гуманизма. Неутешная вдова, то, сё... Чтобы ухаживать за добровольно пострадавшими в результате эксперимента. Вы отбоярились тем, что изобретают небесный велосипед все, кому не лень, но срываются с небес немногие. Я отозвался в том смысле, что оно, конечно, так. Воздухоплавание - простая отмычка... тьфу, отмазка. На самом деле я курирую процесс изготовления для России новых солдат, которым присущи крайняя задиристость и остаточный патриотизм, а кроме того - неярко выраженные парапси... спиритические способности. (Она могла поклясться, в тот самый раз он произнёс что-то вроде "спиритисские", да ещё цыкнул зубом.) И натаскиваю конечный продукт. А поскольку мы друзья по Антанте, то Британия может взаимообразно рассчитывать. Как рассчитали и уплатили мне другие союзники, включая Японию. Вы мне не поверили - и снова были правы: денежным тузом я не выглядел. Ведь изготовители оружия сосут от обеих враждующих сторон и прихватывают боязливых нейтралов. Которым тоже хочется иметь живое оружие победы - на всякий пожарный случай. Мирового пожара, я разумею.
      Кажется, она застонала, но так тихо, что оратор не обратил внимания.
      - Как вспомню, тогда вы обозвали меня гороховым шутом в гороховом мундире. Умиляюсь на ваше знание русской фени. "Гороховым пальто" обзывают шпика. Нет, не шпик в смысле такого сала, с которым готовят похлёбку из бобовых. На Гороховой улице Питера находилось полицейское управление, и его сотрудникам выдавали штатскую униформу, как сейчас на мне. Цвета детской нескромности.
      Скорее всего, Петр рассчитывал на способность вурда механически записывать сказанное в мозг - даже тогда, когда он из-за страданий не воспринимает ни единого слова.
      - Женская непоследовательность вопиюща. Укротили природный нрав и согласились вы почти сразу, как только нанесли мне оскорбление. Думаю, из чисто научного любопытства, то бишь горячего желания мою подспудную тайну скрасть. Тем более у вас уже были теоретические наработки по вампиризму, основанные на практике. Уникальной. Включая псевдосонеты а-ля Шекспир.
      Если он намекнул на Симона лишь для того, чтобы привести Лидию в ярость, то достиг результата. Фирменный трюк - и безнаказанный, потому что выражать чувства она могла лишь глазами. Сверкая и ворочая.
      - Вот-вот. Уж как и от кого вы подхватили заразу, без устали шныряя по чужим тайнам, с каким бережением я немного погодя читал вашу психику шиворот-навыворот и сзаду наперёд, в каком запаснике держал, пока помирали, как возвращал на место, пытаясь сохранить в ней, то есть душе, хоть крупицу тёплой человечности, - опустим. Но вроде бы преуспел. Дал контрольное задание - вывезти готовый объект за пределы замка и испытать в полевых условиях. Так нет же: вы обратно влюбились, и любовь ваша приобрела конкретно взрывчатый характер. Мало того: вы занялись порочным самовоспламенением... самопожертвованием и решили подняться за пределы стен, чтобы не повредить никому из немёртвых, стоявших на атасе. Благонамеренный вампир - явление редкое, но изредка попадается под ноги. Хотя чукча... цыган хитрый, он и это предусмотрел. Почему, вы думаете, я оставил только один вертолётик? Желая при случае подорвать его с блеском. Машинка до отказа заправлена гремучим квазиметанолом - а вам сие будто коту под хвост начхать.
      Лидия не выдержала - улыбнулась. Кажется, лицо - не такая уж заскорузлая маска. Хотя немного пошло трещинами.
      - Прицельное бомбометание вместо кровососных банок? Что-то в этом есть, доца моя. Немного расточительно, сомненья в этом нет. Зато можно вести гироплан без прицепа.
      Конец его тирады и диалог с соседом по палате прошли мимо Лидии - внезапно отказал слух.
      Потом они двое сцепились. Курьёзное зрелище: тощий как лучина Симон и Пет Палыч, вдвое его короче и с хорошо наеденным брюшком.
      "А ведь я и вправду поправляюсь, - подумала она. - Злость - безотказное средство, особенно в сочетании с гремучим юмором".
      Разумеется, Симон почти сразу же припечатал лопатки Петра к линолеуму. Ни веса, ни физических и тем более моральных сил покончить с врагом у него не было - и понятно отчего: вампир держал в голове слова о "моём лучшем птенце". Сказанные тотчас после кромешной ругани в адрес означенной дамы. Кто бы руководил церемонией передачи жертвы от одного хозяина к другому, если не Пётр?
      "Хозяина. Это как бы и не я подумала. Петр умеет подсадить, будто на хорошую дозу кокаина, - сказала она себе. - Уязвил нарочно, затеял драку нарочно, поддался... Как бы тоже не специально".
      - Ну, одолел, одолел, - хозяин, кряхтя и почёсывая бока, поднялся из пыли, дождался, пока оппонент доберётся до кровати и рухнет внутрь, прямо на снятые бинты и катетеры. - Два лежачих недоразумения - ты и твоя мадам. Ага, ты себе уяснил: это она валяется по соседству горелой кочерёжкой. Если бы не сниженное восприятие чужих мыслей...
      - Оттого, что меня обратили на новый манер, - прошелестел Симон.
      - Будем думать, что это временно. Ожидалось в точности до наоборот. Ты у нас своего рода первая ласточка. Остальные произошли непосред... прямым путём от хомо хапилис эрегирус.
      "Дурацкая манера у Петра - спотыкаться на простых терминах, когда хочет изобразить простофилю. Или и это - часть игры. Ох. Больно даже думать. Ворочать мозговыми извилинами".
     
      - Я здесь, - сказали ей. Знакомый бесцветный шёпот. - Не поворачивайте головы, не реагируйте. Даже не подыскивайте слов. Теперь я легко ловлю ваши мысли.
      Матрас еле прогнулся под его весом. Хорошо - в палате нет зеркал, и зачем бы это? Живая смерть: оставила косу в прихожей, но может в любой миг за ней вернуться. И перед ней Лидия, даже в лучшие свои времена - сплошной нос и очки. Ещё роскошные рыжие волосы - уж они как есть обгорели.
      - "Кажется, меня наказали за послушание. Предписанный мне обман стал истиной. Я и впрямь в беде".
      - После каждой из манипуляций вашего хозяина я возрождался куда быстрее прежнего, - тихо говорил Симон. - Физически, во всяком случае. Помните ведь, что мы лечим свои раны годами и усиленным приёмом чужой крови? Нечто стало происходить и с восприятием. Там, в коридорах, вправду лучи Беккереля?
      - "Да. ПэПэШа называет это жестким излучением и дополнительным фактором закалки".
      Она передаёт имя в виде иероглифа: две пластины из трансформаторного сердечника, две слепленных вместе буквы русской кириллицы, первая перевёрнута вверх чертой.
      - Вот как вы его обозначили: по первым буквам полного имени. Курьёзный субъект.
      - "Не обольщайтесь. Непонятный и тем страшный. Хотя несколькими словами тут не отделаешься".
      - Он показал, что от меня требуется. Настоял, чтобы прямо сейчас.
      Снова род пытки. В обе локтевых вены вставлено по игле, кровь вампира по трубкам стекает в подобие мягкого поильника для лежачих пациентов, носик - во рту женщины.
      - "Пеликан как символ и герб. Вы понимаете? Зрелые вурды собирают жидкую жизнь внутри своих лёгких желудка и брюшной полости и приносят неоперившимся птенцам. Он заставил. Он всегда заставляет, хоть это не всегда заметно".
      - Хорошо, что вы не дышите. Смертная бы давно захлебнулась.
      Невидимые пальцы тем временем проникали под черепную крышку, вытягивали тонкие встречные пряди, сматывали в клубок. Смертная бы не почувствовала - или ощутила как туман перед глазами, провал в памяти. Неосознанную потерю.
      - "Вы делаете что приказано? Подчиняетесь? Вы, самый древний, самый упорный и своевольный из Ночных Охотников. Меня уже забирали и возвращали назад, это тяжело. Я знаю".
      - Не бойтесь ни за себя, ни за меня. Нет смысла запирать дверь, когда овец увели из овчарни. Теперь я лишь своя собственная копия, хоть и не полная тряпка. Меня укрощали так, чтобы вопреки всему возбудить своеволие. А вас - вас тоже мучили?
      Лицо её собеседника казалось бесстрастным. Как мог быть бесстрастным череп, вплоть обтянутый кожей.
      - "Нет. По-другому. Воля истинной женщины, говорил Пётр, не склонна к открытому мятежу. Твоё упрямство - тихое, словно вода, запертая плотиной. Сходно с ним и поступают - капля точит камень. Капля воды, струйка крови".
      - Говорите про себя и о себе, не останавливайтесь. Мне, пауку, так легче вытягивать из вас сущность. Научная увлечённость, житейские пристрастия, груз памяти. Известно, что без создателя, хозяина, что вбирает в себя разум и душу птенца, чтобы защитить их от агонии смертного тела, птенец не сумеет вернуться к себе. Сколько раз пришлось уходить и возвращаться вам: неужели это лишь второй?
   - "Можно сказать, никакой. Тогда вывернули наизнанку, выпотрошили, как при криминальном аборте. Да, ребёнок... От смертной женщины вы узнали о выкидыше после поездки в Город Смерти. От вампира - о сыне, Джеймсе-младшем, который благоденствует вопреки обстоятельствам. Верно?"
   - И вы сокрушаетесь, что любите и помните о нём недостаточно. Кара за обращение.
   - "Молчите. Не размышляйте хоть сейчас. Паук пьёт мошку и тянет нить из самого себя. То, что вы делаете со мной, в равной мере опустошает и вас".
      Он приникает к её груди, вянет, усыхает ещё больше - блеклый осенний лист, закрученный в трубку. Она стократ преображается, вырастает из праха - многоцветная бабочка, рождённая из серой хризалиды, бессмертная роза Парацельса.
      Тугой серебристый клубок падает из рук мужчины, касается преображённой плоти, сливается с ней. Так видит Лидия прозревшими глазами,
     
      Пётр, чертыхаясь, стянул тело вампира вниз:
      - Теперь сама поднимайся. В чём была проблема? Вы же почти не весите, когда не брыкаетесь.
      - Симон умер?
      - Э, нет, шалишь, доца. Дезертировать от меня - такое заслужить надо. Сейчас мы его уговорим на рюмашку... Или это саму бутылку надо уговаривать. Как это по-нашему, по-русски? Не скажешь?
      - Хотите убедиться, что я влёт ловлю ваши заковыристые идиомы. Вылавливаю прямо из мозга.
      Что именно пьют все "младовурды" - тайны для Лидии не представляло с первых же дней обращения. Сама стала такова.
      - Жизнь каждого человека бесценна и уникальна, однако почему-то всегда обнаруживается хренова куча лишних особей, - философствовал Пётр. - На которых общество, государство и правительство начхать хотели с высокой горы. Война собирает их в кучу.
      - Один человек... - Лидия запнулась. - Нет, вампир. Такой, как я теперь.
      - Отвыкай запинаться. Это не к лицу совершенному созданию.
      - Симон тоже подбирал слова. Тщательно, будто перед ним расстилался океан лишнего времени. Волки не охотятся в горящем лесу, такая была у него поговорка. Хороший вампир процветает в уравновешенном, едва ли не застойном обществе. Елизаветинском, викторианском, блаженной памяти Александра Третьего Миротворца.
      Фарфорово-бледное лицо с "рудиментарными" конопушками на носу и щеках было напрочь лишено мимики, жили одни глаза. Такой эта маска отражалась в зеркале, и одно это вгоняло в дрожь: слишком похоже на прежнюю Лидию - всем, даже милыми погрешностями облика. Слишком непохоже на костлявый призрак с выпирающими скулами, каким она должна быть теперь.
      - Вот сейчас пойду и выложу тебе общество. На блюдечке с золотой каёмочкой, - цыган крякнул, поднатужился, усадил бездыханную оболочку вампира в невзначай подвернувшееся кресло. Засучил рукав кольчуги до локтя, аккуратно надрезал вену, поднёс к бледным шелковистым устам:
      - Пользуйся. Только смотри - не увлекись, побью конкретно. На дело мы тебя вышлем чуть погодя. Что по сторонам зыркаешь - невкусно? Или напротив - до донца вытянуть охота? Как там... "Только вспышка энергии, высвобожденной смертью человека, даёт нам силу управлять чужим сознанием. Почему без убийства мы хоть и способны существовать, но абсолютно беспомощны перед нападением и духовно угасаем. В точности как вы, люди, без любви. Но почему так - неведомо ни вам, ни нам". Твои слова, однако.
   Симон оторвался от запястья:
      - Довольно с меня и твоей дурно пахнущей крови, и твоих сомнительного свойства инвектив. Теперь скажу, что видел. Внутри Лидии - столб с телом, прикованным к нему. Обугленным. Когда я пил от тебя - проявилось, до того не замечал. Это её представление о себе или ты оставил метку?
      - Нет и нет, - качнул головой Пётр. - До такого предела в прошлый раз не дошёл. Потому лишь тебя и подловил. Виденное тобой - ость и кость любой женской натуры. То, что остаётся от веретена, когда смотана пряжа. Все они хотят сыграть роль Девы из Орлеана и принимают на себя последствия. Скажешь, не так, девочка?
      - Не буду спорить, но очень хочется, - Лидия уже сидела на постели, выпрямив спину, словно на ней, как в прежние времена, был корсет.
      - Что хочется - спорить или гореть ясным пламенем?
      Симон переводил взгляд с одного на другую, не понимая.
      - Спортивная разминка, - объяснил Пётр. - Интеллектуальное баритсу... вернее, джиу-джитсу. Читал сэра Артура? Конан-Дойла?
      - Дайте нам одежду, - устало проговорил Симон. - Слишком резко... порывать с привычками.
      - Сейчас кастеляна кликну, - ответил тот. - В наличии военная форма без лычек и нашивок, зато чинёная, стерилизованная и может быть легко подогнана по размеру. Все роды и виды войск. Нижнее бельё офицерское, из шёлка-сырца. Повязки с красным крестом, две штуки. Налётом декоративной грязи, а также дрессированными окопными вшами и блохами обеспечиваем дополнительно.
      - Дрессированными? - Лидия закуталась в подручную простынь. Холода она не чувствовала, но при мужчинах было неловко, никакая эмансипация не помогала.
      - Вы же знаете, что кошки и крысы вампиров боятся, - брюзгливо отозвался Пётр. - Насекомые нужны для маскировки.
     
   К счастью, никого здесь не заставляли быть рядовым ночным убийцей.    Как объяснил "вампирский шеф" много раньше, нерасчётливо было тратить духовную элиту на то, с чем отлично справлялись сами противоборствующие стороны.
      - Я творю агентов, - говорил ПэПэШа. - Неуловимых мстителей с неординарными способностями. Совершенных наёмников, причём высоко оплачиваемых. Двойных, даже десятерных солдат, вооружённых чем-то получше обоеручников и кошедралов. Знакома вам терминология Тридцатилетней войны?
      - Джейми в точности угадал, чем они будут получать жалованье, - ответила Лидия. Теперь она была полностью укрощена и так же одета, однако некая деликатность не позволила ей нарядиться "милосердной сестрицей" и тем более украситься алыми крестами. Платье было почти форменное, коричнево-безличное, но поверх буйной рыжины волос (успела отрасти букально в минуту) накинута цветная шаль.
      - Кровь - это не плата, - возразил ей хозяин. - Но насущная и обоюдоострая... тьфу, двусторонняя необходимость. Видишь ли, доца, Бог не предусматривал, что человечество улизнёт от борьбы видов. Потенция к размножению у него как у мухи, а массированно уничтожать приплод, считай, некому. С того и разражаются эти войны. Не политика, а чисто физиология. А жалованье и наградные, с которых старый цыган взимает-таки хороший процент в свою пользу, - дело отдельное.
      - И с социальным дарвинизмом не связанное, - кивнула она. - Учение, мне кажется, вообще небезупречное.
      - Предпочитаешь других эволюционистов? Как это.... "Если все живое лишь помарка за короткий выморочный день, на подвижной лестнице Ламарка я займу последнюю ступень". Не помню, написал Осип эти стихи или ещё нет. Возможно, спуск вниз означает свободу от всех выросших на тебе обликов, но вурды, что тут поделаешь, влезли на самый верх. Если не лестницы эволюции, но, по крайней мере, пищевой цепочки. Вампир кушает всех - а его никто. Даже простецкие первичные вампиры - те вашего брата за коломенскую версту чуют и боятся подхватить нашу заразу без противвоядия. За мелких бытовых кровососов я вообще не говорю. Да и то: с голодухи и вшу к ногтю прижмёшь да на зуб попробуешь.
      И, к тихому негодованию Симона, поковырялся во рту длинным и острым, как шило, ногтем, вытащил из щели между передними резцами какое-то волоконце, полюбовался и отправил его обратно.
     
      Ничто на свете не могло выбить его из седла. В любую минуту Пётр был готов опрокинуть на них ушат крайне сомнительных афоризмов.
      Но, как ни удивительно, цинизм "шефа" почти не раздражал. Лидия поначалу всё удивлялась: чем он держал в повиновении своих драчливых птенцов и, в частности, её саму. Психологическая зависимость испарялась из них быстро, признательности к создателю не испытывал никто, сила у него была, несмотря на бахвальство, вполне заурядная. Кто угодно из неовурдов мог свернуть ему шею или выдрать ноги, не касаясь серебряной кольчужки, которая хоть и жгла, но терпимо. И всё-таки не свёртывал и не выдирал. Может статься, был зачарован и желал ещё раз увидеть ритуал наполовину шутовского посвящения? Подсел на наркотик - все эти выверты, финты, курбеты, фортели, закидоны, когда ПэПэШа корчил из себя нечто мало вообразимое.
      А вот упиваться чужой болью, в чём уверял последний Симона, - вурды никак не могли. У вампиров не бывает настоящей эмпатии, но они словно выпуклое зеркало: удесятеряют всё принятое органами чувств, изощрёнными до предела. Даже бывшие самураи от такого могут сойти с ума, если не отгородятся вовремя. Но они же буквально пьянеют от восторга, если улавливают в чужом благородную ярость и величие духа.
      - Из священной земли Ямато вылетают самые лучшие птенцы, - с некоторой кичливостью произнесла однажды Хатакэяма Юко, девушка очень хрупкого сложения и с каким-то хрупким костлявым личиком - по виду лет двадцати, не больше.
      Юко и ещё один элитный младовурд из "стариков", армянин потрясающей статности и красоты по имени Геворк, Георгий, определённо были вестниками новых тенденций. Ибо Пётр явно тяготел к возврату в объятия подзабытых ларов и пенатов и сколачивал себе малый ударный отряд. Языки они учили легко - их хозяин называл это "метод глубинного погружения в стихию". Деньги или обаяние их старшего обеспечивали всем надёжный кров даже в атмосфере всеобщей сумятицы, но куда чаще группа кочевала от одного заброшенного "кастеля" до другого, из одного подземелья в другой подвал - все они казались связаны единой сетью глубоких ходов.
      - На здешнем фронте становится скучновато и хочется перемен, - объяснял он. - Зато на просторах моей чудесной родины творится настоящий революционный спектакль, где за компанию с труппой актёрствуют все зрители. Стоило бы посидеть хоть на галёрке.
      Как согласовалась с отечественной тематикой Юко, типичная "букэ-но-онна", то есть девушка из хорошей самурайской семьи, немного подученная традиционному фехтованию на алебардах и рукопашной борьбе, Лидия узнала, скрытно присутствуя на очередной выволочке или промывке мозгов.
      - Мне до свечки, что в Японии такой фривольный модус вивенди и умиранди, - ворчал ПэПэШа. - Дзигай называется, тоже мне. Кончать с собой прямо на городской площади перед мэрией... И добро бы керосином облиться и спичку поднести, как буддийская монахиня...
      - Я повязала вокруг щиколоток косынку, - тихо ответила Юко.
      - И продырявилась этим... женским ножиком.
      - Кайкэн, - уточнила она чуть громче.
      - Ага-ага. И в чём была суть протеста? Запамятовал.
      - Когда наследника русского царя едва не убил этот безумец-полицейский, - отчеканила девица, - он заявил, что не таит зла на всех японцев, но не захотел более выходить на берег с борта своего корабля. Принимал извинения, уверения в преданности и подарки, однако глаза обычных людей не могли судить о его искренности. Ведь он отказался посетить - среди прочих - и мой родной город. Тогда я поняла, что земля Ямато разгневана и её нужно умилостивить. Искупить позор нации моей собственной смертью и кровью.
      - Оригинально, - ПэПэШа хмыкнул. - Ну вот, кровь пролилась, ты умерла... Можно и так сказать, хотя на этот счёт у меня имеются сомнения. Я тебя вернул если не прямо с того света, то с некоей промежуточной или там пересадочной станции. Нарочно закрыл паролем возможность повторной ошибки. А теперь тебе вынь да положь - объясни, как может младовурд скончать свою жизнь, когда на него и солнце действует не сильней пузырька с морфином.
      - Варенье из боярышника. Вытяжка чеснока, - её передёрнуло. - Экстракт дальневосточного лимонника. Русская о-фуро... баня с осиновыми вениками. Всё без толку.
      - Вот-вот. И сразу тошнит кровью. Чужой. А больше нету ничего. Вурд потому и считается неживым, что по сути дела не может умереть.
      - Японец думает прежде всего о достоинстве смерти, чем о лёгкости. И более о смысле смерти, чем о ценности и смысле жизни, - продолжила девушка, как бы совсем его не слушая.
      - Вот и молодец, Юко-сан. А то я было посчитал, что ты хандришь от всех твоих неудач. Как только вам всем не приходит в голову поинтересоваться методикой ухода ещё до того, как согласитесь на процедуру!
     
      Возможно, именно японка пошла на Петрову приманку первой. Лидия лишь полгода назад сумела вызнать у неё, что именно этим Пётр держал на цепи и шантажировал свой выводок - тайной сакраментальной "методики ухода". Но вот врал он или говорил правду, что имеет в руках ключи от жизни и смерти, - понять не умела.
     
      После женщины Пётр приступил к мужчине. Георгий опрокидывал все стереотипные представления о смазливых полноватых юнцах, что Лидия нахваталась в Константинополе, знакомясь с местными армянами. Худоба его происходила не от обращения, а от природы, на чуть впалых щеках играл жемчужно-смуглый румянец, ранняя седина, которой старинные вампиры обзаводятся лет через двести, а этот счастливчик приобрёл ещё "в человечестве", на висках оттенялась вороными прядями, чертами лица он походил на старую камею. Его явно прочили в напарники Юко: перед греческим наследным принцем с таким именем она заочно благоговела, ибо он спас цесаревича Николая, отбив самурайский клинок тростью. И в придачу измывалась над Геворком, как полагала Лидия, почём зря. На пару с нынешним "шефом".
      - Давай разберём твои давние полёты, - обыкновенно начинал ПэПэШа. - Ну не садился ты в жирноплан... гироплан то есть. И в аэроплан тоже. Был офицером-кавалеристом. Знал, что на той стороне русской границы против вас сплошной дашнакцутюн. Одна страна - одна вера. Станете бунтовать - расстреляют, осмелитесь победить - на ваших спинах в Россию явится смерть.
      - Османы сознательно нас провоцировали. Так мне сказали.
      - Провокация провокацией, а ты что - не знал, с чем кушают военную присягу? Или с тебя её не взяли?
      - Напротив стояли наши братья.
      - Есть такое присловье: все люди братья, но некоторые братнее других.
   - Не слышал.
      - Русский генерал-майор Болховитинов назвал большой ошибкой то, что его власти выпустили явных армянских бандитов, вооружили и направили на Кавказский фронт, поскольку здесь они не столько воюют, сколько устраивают резню турецкого населения и занимаются мародерством. Это достойно? - тихонько спросила Юко.
      - Такого не было.
      - Предположи, что было, - вмешался Пётр. - Что перед вами бандиты, уголовники, выпущенные из тюрем, которые у себя дома поднаторели в резне - а вы пропустили бы их через линию фронта, к турецким домам. Даже простой солдат далеко не рыцарь, а ты не провидец. Такой вариант возможен в принципе?
      - Это неправда, я говорил тебе.
      - Повторить мои слова с небольшой вариацией? Все люди равны во Христе, но тот, кто других равнее, тот и правее. Истину соплеменника всегда предпочтёшь иноземной.
      - Если бы тебя, цыгана из-под Одессы, поставили против твоих соплеменников, ты решился бы их истреблять, пускай на их совести был ад кромешный?
      Галина ещё никогда не видела своего Петра так мало склонным к обычному фиглярству.
      - "Нападай, Арджуна"... Решился. Но в первую очередь постарался бы защитить людей, которых они в этот ад окунули, не разбирая, кто есть ху. Знаешь такие слова - заложники ситуации? А уж потом разобрался по мере сил с теми, кто вооружён.
      Георгий недоверчиво кивнул.
      - Знаешь, - продолжил Пётр, - в чём главное преимущество вурда над простым гражданином? Ему куда легче разобраться, когда начинают пудрить мозги. Он умеет ловить тайные мысли и чаяния. Все прочие, раньше чем удосужиться подумать самим, накладывают на реальность удобный эталон и повторяют, множат его до бесконечности. Авторитарное мнение, родовое мнение, мнение, приятное во всех отношениях.... Ссылаются на него как на религиозный протез.
      - Нас погибло полтора миллиона. Два ушли в спюрк. В рассеяние.
      - Ну да. Армянский геноцид.
      - Что это за слова?
      - Так вскорости назвали то, что с вами проделано. А ведь здорово! Пока не было ярлыка - не было и явления. Вон, мой великий тёзка укоротил население России на одну пятую - и называлось это "прорубить окно в Европу". Всю Россию вздёрнул на дыбу... прости, поэт сказал на дыбы - значит на дыбы, и даже похвалили его. А знаешь, почему местечковые погромы и иудейский холокост зовут русско-еврейским или германо-еврейским геноцидом, а резню армян - армянским, но не турецким? Да потому что несправедливо Россию, мать нашу, обделять вниманием. Подельник она и Абдул-Хамид-султана, и Талаат-паши, и Энвера. Вот Российское правительство и наградило само себя: не землёй Великого Урарту, так беглецами из неё. Подобными тебе горькими бедолагами. И Америка кстати поживилась, хоть стояла в сторонке не от войны, так от бойни, - вы нынче цвет её нации. Как это тебе?
      После таких разговоров Лидия начинала было проникаться подобием симпатии к опекуну, но едва стоило это выказать, как начинался "поворот на все сто восемьдесят":
      - Ответ вы, армяне, получили явно неравновесный: ваши полтора миллиона против их пятисот, если считать и турок-месхетинцев по кавказским деревням. Прелестный нюансик: пятьсот тысяч чужих и стопицот ваших собственных. Турок убивали негодяи, а вас - добропорядочные и политически выдержанные османские граждане. Обидно, да? Таковы издержки истории. Думаешь, сия дама подчиняется хоть каким-нибудь нравственным принципам?
      - Человек подчиняется. И ведь должен быть прав хоть один из враждующих?
      - Ага, вот тут-то я тебя и словил. Такие материи тебя не касаются. Хороший вампир не руководствуется ни моралью, ни авторитетом, не разбирает, кто прав, кто виноват, - он просто живёт таким, как он есть. Его главное достоинство - в отсутствии лицемерия перед самим собой. От этой печки надо оттолкнуться - и танцевать, дамьё и господа!
      Внезапно ПэПэШа подхватил под локотки "мадмазель Юко", которая слушала диалог, чуть приоткрыв алый ротик, и начал кружить её по залу, передёргивая плечом, подмигивая и напевая громко и фальшиво:
     

Это школа, школа кэк-уока
И матчиша, вам говорят.
Учат здесь искусству экивока -
Финт вперёд и два назад.

Кавалеры приглашают дамов,
Там, где брошка, там перёд.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг назад, наоборот.

Дамы, не взрывайтесь с перепуга,
Шаг вперёд и балансе.
И держитесь скопом друг за друга,
Не вопя, что кесь ке се.

Дамы приглашают кавалеров,
Там, где галстук, там перёд.
Две шаги направо, две шаги налево,
Шаг назад, наоборот.

      Лидия не выдержала: тело, а может быть и душу словно дёргали за тончайшие нити, заёмная кровь вскипала игристым вином, будто нехитрая мелодийка поселилась прямо в ней. Стала перед романтически мрачным Геворком, присела в глубоком реверансе, обеими руками приподняв юбку, чтобы словно ненароком показать щиколотки:
- Не тревожьтесь, это его обычная манера. Или отсутствие вообще любых.


Ах, девицы, не крутите задом,
Это ж не пропеллер, а вы не вертолёт.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг назад и шаг вперёд.

Кавалеры, дамам не перечьте,
Не противоречьте, вам говорят -
Экивок направо и курбет налево,
Финт вперёд и два назад,

     
      - тем временем напевал их вожатый, слегка отдуваясь, но изображая обезьяну с прежним пылом.
      За этим занятием их и поймал вошедший Симон: зрачки горят агатом-переливтом, улыбка возмущения на аристократически бледном лице. Главный приз ПэПэШа, "натуральный продукт", по его собственной формулировке, обращённый методом произвольного тыка. Большая вампирская надежда.
      - Что тут за скверная танцулька?
      - А, это моя еврейская натура рвётся на свободу, - подмигнул Пётр.
      - Но я своими глазами видел на вас цыганские перстни с печатями.
      - Разве еврей и цыган - не одно и то же для старого некошерного татарина?
      Симон хмыкнул и отвернулся. Кажется, он в тот день уловил какие-то важные для Петра сведения и торопился их отдать, а, возможно, погордиться тем, что его ментальные способности восстановились примерно на две трети. Новые вурды были вынуждены примириться с тем, что каждый из них сильно уступал любому из старых и не так уж много превосходил смертного - плата за неуязвимость, человекоподобие и то, что кормиться можно стало не раз в пять дней, а дважды в месяц. И вообще не охотиться, если в том не было потребности.
      - В войну и так много лишней, напрасной крови - есть чем пропитаться по госпиталям и от заведомых смертников, - говорил ПэПэШа. - Уж лучше мы их съедим, чем вши.
      И в доказательство зачитывал одну из перлюстрированных им окопных ламентаций:
      "Жизнь солдата на войне - это жизнь крота или ежа. Только ночью он может сравнительно безопасно вылезть из своей норы, сходить за водой, получить порцию. Спать приходится мало: за выстрелами и грохотом сон превращается в какую-то полудремоту, когда и спишь и слышишь всё. Нервы напрягаются до последней возможности, как от положения, так и от лишений всякого рода. Раздеваться и разуваться не приходится по месяцу и более. Вши вырастают поразительной величины, и одни они приносят человеку массу постоянных мучений. Про то, что приходиться не есть, не пить, не спать и т. д., и говорить нечего - это обычное явление. Кто был на войне, участвовал в ней, тот мог понять, какое это великое зло. Люди должны стремиться к тому, чтобы уничтожить её".
      - Конечный вывод очень даже неплох, - говорил он в заключение.
      - Только уж слишком поспешный, - дополнял Геворк с наполовину утвердительной интонацией. - Если хорошо окапываться, соорудить дезинфекционные камеры, землянки в несколько накатов, нормальные полевые кухни, оперативную санитарную службу рядом с линией фронта...
      - И позволить еде воевать с комфортом, а то больно грязна да вонюча, - резюмировал ПэПэШа. - Словом, все претензии к интендантам, не поставившим вовремя валенок.
      - Почему - валенок?
      - Так сказалось. Был у меня кореш, такой Михаил Булгаков родом из Киева, это ведь совсем рядышком с моим Херсоном. Или будет, не помню...
      А чтобы собеседники не задумывались над подозрительным смыслом его слов, поливал их очередными сомнительными рацеями:
      - Вампир соблюдает приличия во время еды. "Когда я ем, я глух и нем". Глух - небольшое преувеличение. Но уж нем - точно, рот ведь вплотную занят.
      - Как всегда, мы убираем излишек населения. Если мужчины так необходимы человечеству, зачем брить им затылок?
      - Самоубийство запрещено, особенно православным. Поэтому вампир должен хорошо питаться. Вурду новой закалки не стоило бы искать смерти. Уж не говорю о бесцельности такого занятия...
      "Симон всегда бледен, я белокожа, Юко словно вырезана из слоновой кости или старого сандала, у Геворка временами просто замечательный цвет лица, такой розово-смуглый, - отчего-то подумала тут Лидия. - Точно знаю, что мы с Симоном не охотились на собак, как один Симон в Стамбуле, когда я ему запретила убивать людей. Хороший пёс иной раз может спасти всё фронтовое подразделение. Животные - заложники своей любви к человеку, сам человек часто воюет не из-под палки, но ради амбиций. И всё-таки брать его лучше на самом пороге - та же кровь, та же агония, та же духовная сила. На какую мысль нас всех наталкивают?"
      - Патрон, вы рассматриваете нас в качестве скотины для откорма? - вежливо спросил испанец.
      - Ай, не точите на меня зуб. Я вас вообще не рассматриваю, не выдаю ваших грязных тайн и не шантажирую вас ими. Даже не занимаюсь модным нынче психоанализом а-ля дядюшка Зигмунд Фрейд.
      - Что же вы тогда делаете? - неизбежно спрашивал кто-нибудь.
      - Возбуждаю противоречия. Чтобы мозги не заплесневели и вращались побыстрее. Стараюсь, чтобы вы добывали не только сырьё, а новых пташек для меня, старого курилки. Надо же вам оправдывать свой хлеб... то есть кровь?
      За такими перепалками месяцы и даже годы проходили быстро, тем более что ПэПэШа то и дело норовил подбавить перца в их совместную жизнь.
      Однажды, когда ударная группа уже перебралась через горы и расквартировалась неподалёку от Тобольска, в подвале разрушенной церкви, Пётр собрал их всех и торжественно сказал:
      - Жребий брошен, хотя Рубикон пока не перейдён. Победительница сама себя проиграла в подкидного дурака. Отдала присущие территории, а теперь ведёт себя в точности как комнатная собака, перекормленная сырым мясом. Жрёт себя начиная с хвоста: воет, мучается, но жрёт, так что ошмётки в стороны летят.
      - Угроза революции, - уточнил Геворк. Он как-то постепенно стал мыслить себя русским патриотом. - Гражданская война.
      - Революция и нация - близнецы-братья? - спросил его Пётр. - В общем, все мы тут родом из Антанты. Даже Семён, хотя наш даго скорее макаронник, чем лягушатник. Даже Гоша, угнетённый турецкий армянин. О женщинах не говорю: наша милая ниндзя стоит двоих патриотов, хотя взнос её страны в победу Сердечного Согласия был почти ноуменальным. Номинальным то бишь. А Лидия - это огненный салют всем рыжим в мире. Так что грех не попользоваться нашей силой и фиговым положением страны-ренегатки. В том смысле, что подобрать клочья разбитой империи и не дать им сшиться в едином порыве - наш священный долг. Родилась тут, кстати, некая последняя надежда временной республики, но погибла без особой славы. А теперь конкретный вопрос к собравшимся: хватит ли ментального поля четырёх вурдов для того, чтобы обездвижить всё Красноярское Чека или я вас плохо кормил?
      "Какая же у Петра сильная мозговая защита, если он может так ошеломить внезапным поворотом мысли, - подумала Лидия. - Или мы слабы, или его шуточки создают непробиваемый заслон вокруг истинных мыслей".
      Остальные заговорили все сразу.
      - Сколько человек в штате этой чеки? - деловито уточнил Георгий.
      - Сэнсей имеет в виду, что нам нельзя будет убивать, лишь погрузить в сон? Какое время будет дано? Сразу и надолго такое не сделать, - с лёгким оттенком кровожадности спросила Юко.
      - Отвести глаза можно одному, всем и мгновенно, - деловито заявил Симон. - Один туман на всех. Но ради чего?
      - В смысле какой навар получит бедный больной цыган?
      - Верно.
      - Добудете мне человека. Молодую женщину. Её не хотели расстреливать, решили для очистки совести запросить директиву из Москвы. В столице даже не уразумели, в чём проблема.
      - Сэнсей так добр? - спросила Юко.
      - Сэнсей так расчётлив, - тихо фыркнул ПэПэШа. - Хороший кадр получится, если подрихтовать надфильком. Лидия, одну вас не слышал. Думаете, я навострился читать ваши мысли, только притворяюсь, что нет?
      - Это та самая, которую вы увидели во мне? - по наитию сказала она. - Человеческое имаго? Погодите. Жанна д`Арк?
      - Вижу перед собой истинного младовурда, - хихикнул он. - В точку! Только не она сама, а вроде как грубая копия местного обжига. Ну как, детки, - желаете рисковой охоты?
      Вампиры мало склонны к повиновению и с трудом покупаются на ухищрения чужого ума. Однако есть в каждом из них авантюрная жилка, которая тем ярче, чем больше веков он пребывал в добровольном затворе. Ведь ночной народ буквально помешан на безопасности: хозяину и его птенцам необходимо людное поселение, где люди мало знают друг друга в лицо, разветвлённая сеть убежищ и доскональное знание всех до единого злачных мест. И когда скорлупа силой обстоятельств разрушается, это буквально пьянит его - смесь ужаса и восторга.
      - Я бы, сказал, что наша община все эти годы изображала собой улитку, которая носит с собой опостылевший домик, - ответил Симон с обычной для него суховатой интонацией. - За тех, кто на фронте, не поручусь. Когда выходим?
      - Эк поспешаешь, - покачал головой Пётр. - Как смерть, которая, по присказке, едет быстро. Кажется, цитата из Гёте.
      - Разве мы - не она?
      ПэПэШа приподнял бровь - в такие минуты Лидия замечала, что они у него "соболиные" - крутой дугой, густые и неожиданно чёрные.
      - Вурда уместно сравнить со смертью - только бывает любимая вами агония и бывает смерть острая. Две больших медицинских разницы. За первым номером можно числить жизнь как таковую. А насчет "выходим"... Вот ты как думаешь? Пеший марш-бросок от Екатеринбурга до Красноярска? Поезда почти не ходят, а неугодных просто выкидывают из дверей и окон на полном ходу. Глупый риск и нелепая трата времени.
      - Вертолёт? - спросил Георгий.
      "Эта техника мелькала в разговорах почти назойливо - если учесть нашу восприимчивость к намёкам, - подумала Лидия, невольно дотрагиваясь до щеки, прохладной и гладкой, словно у ребёнка. - И не только мелькала".
      - Сечёшь фишку, - одобрительно заметил ПэПэШа. ("Откуда он таких инопланетных выражений набирается?") - Будет тебе вертолёт на шесть посадочных мест плюс пилотское.
      - Нас четверо, пленница - пятая. Для кого ещё одно?
      - Пятеро в лодке, не считая собаки. Собственно, как раз считая. Без своего любимца дога наш воздушный ас отказывается работать.
      - Он такой человек?
      - Он такой вампир.
     
      Ещё один сюрприз, не особо приятный, заключался в том, что лётчик оказался чистопородным немцем. Бош, хихикал Пётр. Ганс по имени Манфред. Тедди, но не бэр. Джерри, но не брат Майкла. Впрочем, сможете сами убедиться: ни шерсти, ни рогов, ни даже копыт.
      Убедилась их четвёрка буквально на следующие сутки, когда немец пригнал машину и явился в их собрание.
      Внешность - довольно серая для младовурда, отметила Лидия. Невысок, костляв, голову держит очень прямо - повредили позвоночник либо сильно обгорел ещё до обращения. Форма безличная, только что сапоги начищены до блеска. Пёс, великолепный белый дог со рваными ушами, прижимается к голенищу, отражаясь в нём всей массой.
      - Спокойно, Мориц, ты со мной, - говоря это, пришелец деревянно поклонился и тотчас же вздёрнул голову. - Честь имею - Манфред, ротмистр, барон, воздушный ас.
      Они поочерёдно представились, очень коротко, лишь Юко спросила:
      - Что с вашей уважаемой собакой? Необычно купирована.
      - Бежал перед моим "Альбатросом", а я не сумел быстро поднять машину с полосы, - ответил он с грустью. - Уши у него были не подрезаны и болтались лоскутками, он так азартно ими размахивал. Правое ухо срезало начисто, а левое герр Питер снял уже здесь, под наркозом.
      - Так он последовал?
      - Мориц живой. Ну конечно, последовал - но в другом смысле, - сказал он резко. - Мы были очень друг к другу привязаны.
      И добавил ещё более твёрдым голосом:
      - Я знаю о нашем обычае пользоваться бродячими собаками за неимением удобных людей. Так вот: во время спасательной операции вы этого делать не будете. Простите, фройляйн - О-Юко, я верно передал имя? В вас я вижу союзника.
      Она чуть зарделась.
      "Такой цвет лица у неё явно не с собачатины", - подумала Лидия.
      - Зароки давать опасно, - комментировал Симон, даже не встав со своего места. - Кому знать, как не мне. Впрочем, я не возражаю. Нам понадобится активный разум, а плебейские выходки такого рода его затемняют.
      "Когда мы путешествовали в Константинополь, он пообещал мне не охотиться на людей, - подумала Лидия. - И держал слово куда дольше разумного, рискуя безопасностью нас обоих. Это также было предательством? Отчего - также?"
      - Вы хотите сказать, что людей истреблять достойней, чем скотов? - начал было Георгий. - Что неверные псы...
      - Кстати, о риске, - вставила Лидия громко и торопливо, боясь назревающей ссоры. - Мы ждём удобного дня, когда приговор будет уже подписан, но ещё не приведён в исполнение. Перелёт дальний, дозаправиться в городе, скорее всего, нельзя - не наша, впрочем, забота. Машину герр Манфред поведёт над облачностью - май ныне хмурый. Но как садиться в сплошном шуме от винта - и куда? На крышу? Нам показывали здание на Благовещенской - огромное.
      Манфред посмотрел на неё со смесью уважения и досады.
      - Во внутренний дворик, - ответил он. - Его часто используют для расстрелов, и запоры там должны быть непрочные. Это выход не для живых. А остальное... Я накрываю вуалью вертолёт, вы - отуманиваете прислугу замка. И заодно клиентов.
      В ту ночь, когда все расходились по кельям, они с немецким аристократом сошлись ближе и даже чуть пооткровенничали друг с другом.
      - Вы употребили для узников слово, которым пользуются юристы и исполнители приговоров, - заметила Лидия.
      - А, это цитата из меня самого. Шутить я никогда не умел, но однажды, будучи спрошен, почему я расстреливаю противника в упор, рискуя собственной жизнью, сказал: "Предпочитаю видеть лицо своего клиента". Вряд ли я имел целью обвинить или оправдать.
      - И ещё одно. Вы ни разу не назвали своего летуна по имени. Его нет?
      Оба знали подтекст вопроса: "Если вы не любите свою машину, можно ли доверять ей и в конечном счёте - вам?"
      - Да, - он слегка улыбнулся, - мы воевали в окружении звучных имён. "Вестник бури", "Сокол", "Ястреб", даже "Сунь Укун" - это, если знаете, небесная обезьяна, которая принесла людям три корзины буддийских поучений. Мой "Фоккер" карабкался наверх так же ловко, как она.
      Он вздохнул:
      - Эта пасхальная корзинка цвета хаки, будто завязанная в платок с ушками наверху, слишком удобна, слишком уравновешенна. Моя страсть - небольшой одноместный истребитель. Когда летишь на таком, тебе безразлично твое положение в пространстве - хоть вниз головой, хоть вверх мотором. Можно летать как птица, танцевать в воздухе, скользить и ловить струю, словно планер. Я думаю, невдалеке время, когда можно будет купить личный комплект крыльев, оперения и мотора, одеть его как костюм - и предаться наслаждению полета.
      - Правда?
      - Что я так думаю или что нечто подобное случится на самом деле? Слова "мысль", "сон" и "мечта" на каком-то из языков обозначаются одним словом... Нет, к сожалению. Я видел современные бомбардировщики - внутри можно расхаживать. Полёт на таких аппаратах происходит не благодаря инстинкту, а благодаря техническим приборам, которыми он перегружен. Ужасно, скучно и грубо, почти позорно - и предвещает не то будущее, которого я бы желал всей душой.
      Манфред помедлил и добавил:
      - В тот миг, в горящем и падающем триплане, я поддался искушению - не выжить, не стать бессмертным, а только сделаться настоящим летуном. Нет, мне не обещали ничего такого, претензий не имею. Уже на земле Мориц понял, что я по-прежнему есть, оторвал мои руки от штурвала и вытащил головёшку из кабины, пользуясь суматохой. Скорей всего, и туманную вуаль было кому набросить.
      - Не совсем понимаю. Кто говорил с вами в небе? Кто начал превращение?
      Он усмехнулся:
      - Не вашего фигляра об этом спрашивать. Всё топит в шуточках. Кажется, и под пыткой не выдаст своих истинных намерений. Дразнит - говорит, что мы "лекарственные вампиры". Вообще нелепо, если свериться с мифом: отец не-мёртвых, хозяин птенцов - смертный человек.
      - Что поделать, мы существуем в этом парадоксе.
      Он вдруг загорелся, будто выловил нечто важное из её трюизма:
      - Вот вам ещё один похожий. Я ведь свой триплан выкрасил в красное. И до поры до времени многие верили, будто им на самом деле управляет женщина, некая немецкая Жанна д'Арк. Однажды мы захватили в плен английского лётчика, и он сходу стал допытываться о моей персоне. Так был твердо убежден, что моим самолётом управляет девушка, что никак не мог мне поверить. Отчего-то был твёрдо убежден, что лишь юная леди может сидеть в машине такой экстравагантной раскраски.
      - Кажется, мы тоже не шутим, а собираем знаки, - ответила ему Лидия.
      И потихоньку от него подумала:
    "Выходит, святая Жанна-воительница таится не только в любой женщине, но и в некоторых мужчинах?"
      Много ночей спустя все пятеро шутили, что украсть Марию из каземата было не трудней, чем выдернуть морковку из грядки.
      Вышли на дело накануне вечером - чтобы не портить чекистам отчётности, как выразился ПэПэШа. Одно дело, когда приказ подписан и нужна лишь отметка об исполнении, другое - когда его только намерены составить.
      - В пути вам никого встретиться не должно, - уверил их Пётр, подсаживая дам на первую ступеньку трапа. - На ночной полёт люди ещё нескоро отважатся, зрение у них куда как хуже вампирского, а потом - скорость! Вы ведь заценили скорость, барон? Это всё топливо.
      Цистернами с горючим какого-то не совсем ясного свойства и в самом деле набили всю утробу, не было куда ноги поставить. И не особо выпрямишься. Мориц устроился комфортней всех остальных - занял под себя два стоящих рядом сиденья и вольготно на них разлёгся.
      - А ведь тут почти не пахнет никакими нефтяными производными, - потянул носом Геворк. - Скорее... Нет, не знаю - будто бы грозой.
      - Сразу видно, что вы родом из-под Баку, - отозвался Манфред, заводя мотор и раскручивая пропеллер.
      - Не оттуда, - буркнул его собеседник.
      - А, ну какая разница? Все Волги впадают в Каспийское море. Во всей Вселенной одинаково пахнет нефтью.
      Наверху, однако, пахло звёздами и дождём. Тут же, над слоем туч, проверили обмундирование - безлично военное. Распределили роли - вернее, уточнили и напомнили их друг другу. Обернуться туда и обратно желательно ночью. Весьма, кстати, желательно. Симон, как самый старший и вернувший себе силу, прячет вертолёт на спуске. Он же просчитывает, сколько людей в здании, где размещены те, кто находится под следствием, и смертники. Юко-сан, следующая за ним по возрасту (конец прошлого века), помогает ему наводить "лисьи чары" на дежурных и прочую обслугу - штучная работа. ("Я уточнил, мода на полуночные расстрелы сюда не дошла", - сказал ПэПэШа - но отчего он был так уверен?) Георгий и Лидия проскальзывают внутрь одиночной камеры и занимаются самым главным - желательно без обмана. ("И снова - зачем такое Петру, - думала Лидия. - Не все равно ведь, какой палкой сбивать орехи с куста".) Манфред же... Да что можно спросить от пилота, кроме пилотского?
      По ночной Благовещенке прошли на бреющем - звук мотора замаскирован менталом, по случаю новой эпохи фонари не горят. Но город поистине был волшебен - могучая река, точёный камень церквей и купеческих особняков, сквозная деревянная резьба домов и ворот, похожая на чуть фосфоресцирующий мираж. Лидия, чьё место пришлось сбоку, прильнула к окну.
      - Как вы женщины, умеете в решающий момент отвлекаться на красоту, - проворчал Геворк.
      - Красота не спрашивает разрешения, приходит и владеет сама, - отзывается японка. Юко сидит так, что ей мало что достаётся из видов, её сторона задёрнута шторкой, однако разве в одном-единственном цветке не заключена для японца прелесть всех цветов земли?
      Только одного не касается едва ли не природное очарование этого места. Огромного куба, в темноте чуть светящегося серым, вокруг которого Манфред делает неторопливую петлю.
      В узком колодце, куда вертолёт ныряет, словно в жерло, никого нет, запор единственной двери, не заложенной изнутри кирпичом, поддаётся крючку в руках Лидии. Умение сладить с любым хитроумным замком простейшими средствами - наследство покойного Джемса Эшера.
      - Нехорошая примета, барон, - говорит за спиной Георгий. - Легко войдёшь - тяжело выйдешь.
      - Новые хозяева тут с начала января, - отвечает Манфред. - Я справлялся у знакомого из здешнего политотдела: некто Ярослав Гашек, чех по национальности. Вначале он худо-бедно был фронтовым союзником, потом... в общем, неуставные отношения.
      - Поняли. Возникшие благодаря посредству вездесущего ПэПэШа, - усмехнулся Симон. - Что, говорите, не успели как следует здесь обустроиться?
      Манфред не ответил. Он заранее объявил, что они с другом останутся сторожить машину - как-никак единственное средство быстрой эвакуации. На чистом обаянии дальше утра никто из его друзей не уйдёт. Потом, одну такую технику на его глазах уже разнесли на сувениры, добавил он чуть нервно. А держать завесу с успехом можно и отсюда.
      Дверь открылась, и четверо вошли в тамбур.
      - Другую дверь заклинило, - тихо пожаловалась Лидия Симону.
      - Это ничего, - ответил он. - Думаю, кому-то стало нехорошо на самом пороге. Пробьёмся.
      Интерьер был похож на поле битвы до нашествия мародёров. Переступая через бездыханные тела и пролетая мимо кабинетов, отряд наблюдал картины, то обыденно мирные, то потрясающие столь же обыденным ужасом. Симон мимоходом снял с местной девицы фуражку, ремни и огромную деревянную кобуру, отдал Лидии:
      - Лучше наденьте. Мужчина всегда похож на мужчину, но женщине лучше подчеркнуть, что она тут своя.
      Геворка он вооружил ключами, снятыми с чужого пояса:
      - Постарайтесь не слишком лязгать в замочной скважине. Дама вон там. В самом деле одна.
      Клетушка размером в двуспальную кровать: лежанка, вонючее ведро с крышкой, столик. Женщина поднялась навстречу.
      - Мария Леонтьевна Бочкарева?
      - Да. За мной? Обещали ведь, что утром.
      Наряжена в ряднину, голос грубоватый, осевший, лицо - испитая маска, словно у балерины или туберкулёзника. Но вот глаза - тёмно-серые, юные, с выражением грустной женственности.
      - Да, за вами, - ответила Галина. - Нет, не затем. Мы собираемся вас вывести отсюда, такое можно лишь ночью.
      - А если я не пойду?
      - Всё равно сделаем, - вмешался Георгий. Кажется, с первых слов Лидии он досадовал, что у него из рук вырвали инициативу. - Примерно как с вашими сторожами.
      И распахнул дверь, явив всю картину.
      Глаза Марии распахнулись тоже.
      - Они спят, не беспокойтесь. Потом... Говорится, что дарёному коню в зубы не смотрят, - успокаивающе проговорила Лидия. И, кажется, улыбнулась чересчур открыто.
      - Случайному упырю - тоже? - ответили им.
      Сообразила Мария без запинки. Но следующая фраза изумила обоих вурдов ещё больше:
      - Что одна смерть, что другая. Говорят, почти без боли. Но столько хлопот ведь не ради этого? Я привыкла рисковать: пойдёмте.
      Армянин, видя такое послушание, слегка задержался:
      - Для порядка запру за вами.
      Н самом деле, они вовсе не шли: Лидия забрала спутницу в охапку и буквально проволокла по коридорам до выхода.
      - Вы первые, - немец встретил их на подножке летучей машины. - Значит, это она и есть? Я уже заправил бак кристаллами... топливом с присадками. Идите, там стало пусто.
      Внутри хозяйничал Мориц. Немедленно подошёл к гостье, свойски подтолкнул к скамье, утвердил тяжёлую голову на коленях.
      - Ишь какой - корноухий, - Мария улыбнулась - неожиданно и очень красиво, потрепала пса за холку. - И не шарахается ни от кого. Стало быть, врут про вас?
      - В чём-то да, но по большей части нет, - ответил Манфред со своего места. - Ну и где остальные? Я их чувствую.
      "Только кое-что пошло не по правилам", - дополнила Лидия.
      Застрекотал мотор, вверху широко прошелестел и начал набирать обороты винт.
      Дверь закрылась, у корпуса мелькнула смутная тень, тройка опоздавших рука об руку возникла внутри машины - именно в такой последовательности.
      "Симон властвует, - догадалась Лидия. - Ведёт и тащит. Остальные перемещаются далеко не так мгновенно".
      Войдя в облака, Манфред чуть расслабился и заговорил:
      - Пойдём наощупь, как летучая мышь. По возвратному сигналу. Корзинку явно стоило бы так назвать - нетопырём или вроде. Что там за суматоха внизу - они проснулись?
      - Кое-кто, - неохотно ответил Геворк.
      - Говорили ему - если брать, то лишь тех, кого и так пустят в расход. Естественная и незаметная убыль, - хладнокровно пояснил Симон. - Разрыв аорты. А нас как будто и вовсе не было.
      - Те, другие, допрашивали, пытали и расстреливали. Сам должен понять, голубятник.
      - Я должен возмутиться прозвищу? - ответил ему испанец. - Право, не знаю, оскорбил ты меня или нет. Вызывать на поединок тебя не стану - глупо, мы бессмертны. Месть - несытое и всеядное животное, которое не стоит пробуждать в себе.
      - Прекратите, - остановила их Юко. - Мужчины все по природе дети войны, убийцы. Эти хотя бы пытались истребить таких же убийц, лесных бандитов. Женщине любо выбирать среди тех, которые храбры. Но никогда среди мёртвых.
      - Чёрт, перестаньте спорить, - откликнулся немец. - Бессмертные, немёртвые...Мы слишком затянули - облака светятся, как румяные ланиты. Не сочтите за личный выпад, драконоборец. Какого-нибудь получаса не хватило до места. Снижаемся и ищем укрытие. А то когда покажется светило - сгореть не сгорим, но заснём.
   Машина со свистом пробила туман и пошла вниз по касательной.
      - А если вас застанет прямо здесь и сейчас? - без особого трепета спросила Мария.
      - Похвальное любопытство, - он нащупывал кнопку, которая моментально опускала чёрные шторы. - Если рухнем с небес и лопнет бак с горючим - нам долгая пытка, вам та же смерть. И Морицу, понятно.
      Внизу показались стены разрушенного острога - или не острога, просто большого кулацкого подворья. Во всяком случае, разглядеть вертолёт снаружи они мешали. Когда шасси коснулось земли, а пилот упал головой на руль, никто из остальных вурдов ещё не погрузился в обычный дурман, и Симон успел произнести своим обычным надменным тоном:
      - Госпожа Мари, с первым лучом мы станем неподвижны и бесчувственны, однако исчезать отсюда не советую. Места вы не знаете, искать вас начнут, едва стемнеет, к тому же добряк Мориц в деле очень свиреп.
      - Если выйти, облить всё бензином и поджечь.
      - Надеемся на ваше благородство и слегка - на пытливый ум, - отозвался он тускло. - И это не бенз...
   Так мы и не узнаем, чем занималась в течение дня наша эвакуантка, думала сквозь мутную хмарь Лидия, и мысли эти едва оформлялись в слова. Естественные потребности будет справлять в топливную банку, едой и водой Мориц своими поделится, лишняя треть суток рядом с лучистостью - да, может повлиять, но что уж теперь. Мы сами не можем влиять, потому что спим. Не как люди: чувствуем всё, но с переводом в образы. Это и есть наш сон - всё то, что случается с вампирами днём. Пет Палыч может беспокоиться о нашем вольном отряде, если не отметил атомы, если не настроился на общую пси-волну...
      Мориц бухнул колоколом и заюлил огрызком хвоста, отчего пространство кабины наполнилось рыхлыми белыми волнами. Мария, которая тоже закемарила от нечего делать и чтобы не соблазниться нечаянной свободой, приподняла голову.
      - Эй, есть кто внутри живой? - донеслось оттуда. - Слышу, что не одна эта псина. Только к ручке не лезьте и не дёргайте, лучше опустить чёрную гармошку с потолка - выйдет переходный шлюз.
      - Ты кем будешь?
      - Получатель посылки. В смысле вас. Владелец здешних мест. Ну надо же им было - двух вёрст до укрывища не дотянуть.
      - Имя. А то стреляю.
      - Это из Лидиной-то деревяшки? Ваше слово, товарищ маузер, да? Бутафория.
      - Откуда знаешь?
      - В щёлочку увидел. Прежде его не было, значит взяли там же, где вас саму. И без надобности. Мои птенчики сами по себе оружие, хоть на генеральскую свадьбу надевай. Если взяли там же - пули не серебряные и не свячёные, хотя хрен бы и так.
      - Если ты средь бела дня на улице, значит - не из них. Тебе и свинец по нутру придётся.
      - Решительная дама. Так идёте сами или приглашаете кавалера?
      - Упырей нельзя. Был фронтовой опыт.
      - А я человек. Или что-то вроде.
      - Имя, говорю!
      - Фу. Петро. Пётр Павлыч Гюльбешекер с-под Херсона. Оно вам что-то доказало?
      - Знаешь меня?
      - Всю биографию от рожденья до сегодняшнего дня и даже глубже, Мария свет Леонтьевна. Начиная с поезда, сошедшего с рельс на перегоне Борки - Харьков году этак в тыща восемьсот восемьдесят восьмом. За год до вашего рождения в Новгороде.
      - Ты что... Ладно, против дрына не попрёшь, раньше смерти не помрёшь. Влазь, если получится.
      ПэПэШа забрался в машину и, слегка запутавшись в складках светового буфера, родился в темноту. Сразу же вокруг него возник радужный ореол - круговое мельтешение перьев, полосок и пузырей. Поклонился - Мария кивнула. Самым странным Лидии показалось то, что внутри не было никакого света для человеческих глаз, защита от солнца безупречна, что там он ни говори, а эти двое общались как ни в чём не бывало.
      - Надо было всё-таки вам вылезти из утробы. Ваши похитители никакая не подмога ни вам, ни мне. Ни самим себе: лежат себе словно полешки. Мориц, - на этих словах он свойски залез догу в ухо мизинцем, почесал, - Мориц готов держать нейтралитет или пойти на переговоры. Вон шкура как засветилась белизной.
      - Чего уж там, говори. Наше дело так и этак пропащее. Для чего я нужна?
      - Сначала - чтобы познакомиться. Вы же у нас, как будут говорить, знаковая фигура. Русская Жанна Д`Арк, - он усаживался напротив женщины. - И заодно провести кой-какие биографические параллели.
      - Думаю, стоит перейти на "вы", раз ты такой упорный.
      - Думаю, мы начнём с ваших слов. "Женщина первая родила человека, и мы, женщины, должны первыми показать пример, как надо спасти родившуюся уже свободу". Дева Франции полагала, что появилась на свет для того, чтобы завершить войну. Изгнать англичан, у короля которых, надо сказать, были весомое право на Аквитанию и прочие территории, унаследованные по женской линии.
      - Ну и словечки! Вы забываете, что я малограмотная и то уже на фронте выучилась.
      - Ваша старшая сестрица по жизни писать-читать не умела. Вообще-то простительно не одной крестьянке, а и дочке тогдашнего рыцаря. Папаша Жанны был староста деревни, по японским понятиям - самурай местного розлива, только что дворянское звание потерял.
      - А кто такой самурай? Из япов, что ли?
      Пётр выдохнул воздух:
      - Пусть вам сей термин наша Юко-сан разъяснит - этак поближе к полуночи. Вместе с требованиями их особой национальной учтивости. Ладно, проехали. Взлёт карьеры Жанны начался с визита к королю Карлу и доверительной беседы за кулисами тронного зала: расшифровка заветного сна и так далее. Вы отчего-то рискнули вложить все сбережения, аж восемь рублей с полтиною, в телеграмму его императорскому величеству. С просьбой зачислить вас с армию рядовым. Боже ж мий ласковый, да такие писульки, небось, тоннами из царской прихожей вывозили. А Николай вмиг ответил в том духе, что да, конечно, с дорогой душой. Чудо под стать тем, что так и роились вокруг Девы.
      - Я-то девой не была, - вздохнула Мария.
      - И время было иное, - кивнул Пётр. - У ней амплуа было такое: или ты безмужняя, или никакой тебе высокой игры. Вам приходилось укладывать рельсы или шпалы, что даме явно не к лицу. А к тому ж выбились в десятники, оттого и муж до смерти ревновал. Испытали на себе кошмар замужества, издевательство душевного насилия, тесноту плотской страсти - извините, чуток сбился на возвышенный стиль.
      - Забавный вы человек.
      - Не вы первая сие замечаете. Дальше. Как ни странно, вы с Жанной обе умели владеть - как толпой, так и отдельными людьми. Имели недюжинный дар убеждения. Тем более удивительный, что... уж не знаю, правдиво ли рисовали Деву в этаком иконописном духе, но сейчас у нас в ходу фото, оно соврать на даёт. Тогда вы ещё хуже смотрелись, чем сейчас. Уши торчат из-под фуражки, выражение физиономии дубовое, типа "вот птичка вылетит", потёртая гимнастёрка и брезентовые сапоги...
      - Была у меня удачная карточка - где я сижу и улыбаюсь. Старший унтер-офицер, грудь вперёд, сплошь в орденах и медалях, наградная сабля на боку, - мечтательно ответила Мария.
      - Да уж, на ней вас трудно спутать с мужчиной. Кавалер Георгиевского креста. Вынесли на себе из-под огня пятьдесят человек раненых в один день... Историю вашего женского батальона смерти опустим, хоть она - лакомый кусочек для летописцев. Обе стороны разочаровались друг в друге, хотя ваши питомицы показали себя на фронте неплохо - для необстрелянных новичков, понятное дело. В общем, всех ваших повыбили, выбросили из окон или распустили по домам, но вот лично Мария...
      Мария тесно сходится с генералом Корниловым и по его поручению отправляется в зарубежный вояж - знатная особа, которая контактирует с особами владетельными, если снова перейти на старинную манеру выражаться. Президент Вудро Вильсон целует ей руки, через месяц король Британии Георг Пятый приветствует почти теми же словами, что знаменитая поэтесса былых времён, Кристина Пизанская, - Орлеанскую Деву: "женщина, которая прославила свой пол тем, что много сделала для своей страны".
      - Не так. Не совсем так. Жанна спасла и объединила Францию, а я даже в тонкостях политики не разбиралась. Для меня было всё едино - кто прав и кто виноват.
      - Жанна - не объединительница Франции, лишь мощный катализатор процесса. А вы просто явились не в пору, - с грустнотцой ответил ПэПэШа.
      - Я не хотела воевать в гражданской войне, а она это сделала. Арманьяки, бургиньоны и годоны, - ответила она, чуть спотыкаясь на каждом из трёх последних слов.
      - О! Надо же, какие трудные вещи вы запомнили, - восхитился Пётр.
      - Это всё мадам Эмилия и её дочка Сильвия Панкхерст, - пояснила Мария. - Обе известные феминистки.
      - Понял-понял. Дальше я чуток притяну историю за уши. Пик жизни Девы - коронация ее короля в Реймсе. Пик вашей - рождественская служба в Томске, прямо с которой вас забрало Чека. Развязка - процесс над Жанной в Руане с целью ославить её колдуньей и опорочить короля. Процесс долгий и какой-то нерешительный: даже пыток не сумели применить. Другая развязка - расследование вашей деятельности, в которой, как ни тужься, не найти ни одного тёмного пятна.
      - Вернувшись из Англии на родину, я уже не воевала, - тихо ответила Мария. - Работала в госпитале. Чёрт, я ведь честно предложила красным сотрудничать: что могло быть между мной и ими?
      - Может быть, как раз эта честность? Как и у Жанны, ваши ответы судьям были умны, откровенны и бесхитростны. Стиль ведьмы или "контры", что в данном контексте одно и то же.
      Женщина пожала плечами:
      - Под конец я устала. Не к чему было стремиться. Зачем ваши ученики меня спасли?
      - Да не ученики. И не спасли. Я просто решил дополнить сходство двух дам-вояк лёгкой инсценировкой. Пускай русские думают, что вас казнили, как до недавних пор думали французы о своей Деве. Ту сожгли, подняв на высокий постамент, закрыв окна первого этажа щитами и запретив людям глазеть из окон второго, чтобы никто не догадался о подмене. О вашем расстреле не останется документированных свидетельств - только сомнительного вида пометка на деле, выполненная синим карандашом.
      - Вы так видите? Гадалка, что ли?
      - Природный цыган из племени оседлых хорохаев, - несносный ПэПэШа встал, выпрямился, выпятив грудь, и чуть не набил себе шишку на маковке.
      - Спасибо, если так, - Мария тоже поднялась, отодвинув лежащее между ними тело Симона.
      - Да не за что. Кстати, если решитесь нас покинуть, рекомендую эмигрировать во Францию и отыскать вашу знаменитую тёзку, Марию Кюри. Тоже фронтовичка: применяла на западном фронте лучи рентгена. Её книга "Радиология и война" либо вышла, либо выйдет в скором времени. Так что вы вполне сможете посоветоваться с ней о радиации, которая сегодня проникла в ваше тело.
      - Что такое?
      - Топливо, - кротко пояснил ПэПэШа. - Очень эффективное, к тому же вертушка проводит в небесах фосфорическую черту, словно падающая звезда или метеорит. По ней я на вас всех и вышел. Клянусь Солнцем, я не виноватый! Вы сами не вышли оттуда на мой зов. Ну и мои птенчики не уложились в срок. Им-то что - урановая радиация на них действует отрезвляюще, в противовес солнечной. Не уверен, что это для вас смертельно, не знаю, поможет ли вам мадам Кюри, но что сама она больна тем же лейкозом - у меня нет никаких сомнений.
     
      Наверное, оба проговорили весь световой день. Может быть, Лидию, прирождённого медика, встряхнуло употребление термина, изобретённого не раньше, чем в восемнадцатом году. Но когда Мария, понявшая если не всё, то большую часть, отступила назад, всё и вся вокруг, начиная с Лидии, зашевелилось, Мориц, во время разговора тихо лежавший с головой на передних лапах, вскочил и радостно гавкнул, и Пётр сказал:
      - Не буду вас уламывать. Но честью клянусь: вашей крови тут не пили не из-за того, что заразная. Кой-кого из ребятишек и чума с испанкой в своё время не останавливали. Есть один смешной аспект, повязанный с вашей неблизкой роднёй...
     

III. ВСЕ СОКРОВИЩА МИРА

Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Все лишь бредни, шерри-бренди,
Ангел мой.

Осип Мандельштам

     
      Геворк очнулся, когда умелые руки Петровых "воинов-интернационалистов" заткнули ему рот, скрутили и теперь приматывали к подобию операционной каталки. Безымянные рабочие скоты, по правде говоря, с довольно хищными замашками. В отличие от него, испанца, немчуры, англичанки, дочки Ямато и вот теперь русской, черноволосые, черноглазые и темнокожие твари, которых он за глаза именовал "турками" и "нехристями", хотя среди османов было куда больше блондинов и шатенов, чем внутри его собственной нации. У греков так вообще ходкое присловье: "Сероглазый - значит турок-зараза!"
   Непонятно, что "хозяин" надул в уши Марии перед тем, как вывести из машины и сопроводить в церковный подвал. Стоило бы потом спросить у чопорного испанского азата или его рыжей подружки: они, похоже, не спали так уж крепко и уловили суть дела. Ибо сильные - их обратили с долгой церемонией, в отличие от самого Геворка.
     - Не робей, брюнетик, - шепнула Мария со своего лежачего места. - Простое переливание крови. Группа у нас с тобой одинаковая, четвёртая, как, по слухам, у Христа, а моя лучистая зараза на вашего брата не действует.
      Ей ПэПэШа ввёл вакцину куда более аккуратно и бережно, чем самому Георгию, который отлично помнил свой расстрел. И, не дай Бог, сморщенную обезьянью физиономию на противоположной стороне одного из винтовочных стволов. Правда, в последнем цыган так и не признался, как и в том, что стрелял шприцем с отравой вместо обычного заряда.
      - Почему ты не спас всех армян? - кричал Геворк немного погодя.
      - Ты это называешь спасением? - лыбился Пётр прямо ему в лицо. - И кого это всех? Ну, положим, твоя смазливая рожица понравилась лично мне. Другие птенчики тоже ухватили себе по человеку, слегка покусали для гарантии и уложили невдалеке штабелем - пока я не утвержу их выбора. Они-то сами рылом не вышли - превращать людей в себе подобных.
      Вник в суть дела Геворк буквально "с полпинка", по выражению Петра. Ну да, их "шлёпнули", но упыри как раз успели дать им бессмертие. Не спросясь броду прямо - не в воду, во что похуже, ага.
      - Вы прямо сточная канава для площадных выражений, - заметил армянин. - Где набираетесь-то.
      - В недавнем будущем, - ответил Пётр.
      А когда его обращённый поневоле птенец не выдержал словесных подколок и начал рваться из рук молчаливых и нагло ухмыляющихся тварей, они воткнули его лицом в ту же расстрельную стенку и мало не превратили в отбивную.
      - Ты думаешь, серебряная вакцина и вампирская кровь - штука дешёвая? Типа фотохимикатов, проявитель-закрепитель? - приговаривал Пётр во время экзекуции. - Ах, говоришь, выбора тебе не дали. Так и я не ворон и не ангел, не Хугин с Мунином или там Мункир с Накиром, чтобы сидеть на плечах и спрашивать через твою же голову, в какую из сторон того света тебе охота податься.
      После всего этого Георгий Петра возненавидел. Позже - научился холодно презирать. Даже признав необходимость "послеродовой закалки": ведь вампир новой формации рождается сильным, дерзким и неуправляемым, оттого его обычно сразу внедряют в ситуацию, которая должна усмирить и ввести в рамки, не ломая характера. Всякий раз по индивидуальному сценарию "отца всех птенцов". К тому же Пётр умело приготовлял соблазн и насаживал приманку для будущих неофитов.
      И в дальнейшем дёргал их за ниточки, словно куклу-Карагёза.
      Сегодня хозяину довелось обрабатывать двоих.
      Чем он купил такую грубую особь, как Мария, Геворк не знал. Вряд ли та поддалась на угрозу непонятной смерти или была очарована видом своих спутников. Но когда она согласилась, получила дозу и возникла нужда в неких дополнительных процедурах, ПэПэШа заявил:
      - Георгий виноват в задержке транспорта и во всём, что оттуда вытекло. Благодаря ослушанию плотно накормлен, теперь пускай делится. Типа попил кровушки сам - напои товарища.
      И вот теперь их с Марией соединила как бы пуповина, по которой медленно совершает круговорот пурпурная телесная жидкость.
      С его стороны происходит скорее абсорбция, чем обычный кровоток. Нудно и мерзко - ноют, спадаясь, стенки сосудов, зудят кости, от природы полые внутри и сейчас будто наполненные одной болью, напряжена вся псевдоплоть. Англичанка однажды любезно пояснила, что в телах вурдов происходит медленная трансформация. По известной формуле: масса человека превращается в энергию и скорость вампира. Оттого Ночной Народ так лёгок и быстр. Когда делание завершается, все внутренние органы получают иное назначение: из лёгких чужая кровь по капиллярам заполняет все клетки тела, желудок не варит, но лишь накапливает её же, растягиваясь, словно бурдюк, сердце же вампиру нужно, чтобы проткнуть его осиной. Символически, посмеялась она, заметив его страх. "Интересно, - подумал тогда Геворк, - откуда этой Лидии знать, хоть и врач по образованию. Неужели и нас полосовала, как до того трупы в анатомичке? На разных стадиях превращения?"
      - До чего извратилось в наше время само понятие женственности! - произнёс он вслух. - Врач, самурайка и теперь ещё вы - кадровый офицер от сохи.
      - Наверное, ваш Пётр нарочно отыскивает, - отозвалась она. - Таких, как мы и как вы, наши мужчины. Которые своими разбойными действиями могут обрушить грозу на головы ваших матерей и деток. Оставить необстрелянных девушек моего батальона под артиллерийским огнём.
      Он не мог понять, чем вызвано это внезапное нападение. Ничем не спровоцированное. Разглядела его тайные мысли?
      - Можно подумать, вы снаружи учтивы, - Мария попыталась повернуться набок и снова упала назад. - Умеете... отличить крестьянку от дворянки.
      Он рванулся, шипя от бешенства - и упал назад. Нет, мешали не руки чёрных птенцов. И не обвязки со шлангами...
      - Ша! Утихомирьтесь оба, - прикрикнул на них Пётр, явившийся невесть откуда, и повёл рукой над головами. - Блещут оба красотою, оба сердцем горячи, что называется. Оба крепкою рукою напоролись на мечи. Всё доступно моему мозгу: готов поверить, что Шекспира сочинил Френсис Бэкон или вообще лорд Эссекс. Что Ломоносов - сын Петра Великого, Жанна - королевы Изабо и герцога Орлеанского, а одновременно - короля Карла Безумного и его милой Одетты де Шамдивер. Недаром Дева упорно звала Карла дофином, то есть старшим братцем. Но что Мария Бочкарева кровно связана с наследником престола... Вы даже инглиша не умеете, мадам, а наш сероглазый принц вырос полиглотом. И никаких намёков на благородность. Допустим, бить по морде сослуживиц - это вроде посвящения в рыцари. Им тоже плюху отпускали в конце обряда, чтобы как следует запомнили, что можно и чего уж никак нельзя. Проткнуть потаскуху штыком вместе с её пользователем - такое сделал во имя Божие Финеес бен Элеазар, за это с ним и заключили сепаратный завет мира.
      - У него было копьё судьбы, - слабо проговорил Геворк. - Так оно проникло в мир Божий.
      - А, вот я и вовлёк тебя в дискуссию, - обрадовался Пётр. - Ты не заметил, кстати, одной моей оговорки? "Сын" вместо "дитя". Ась?
     "И некая тёмная связь с русским цесаревичем", - подумал, но не сказал Геворк. Пусть думают, что он не польстился на наживку.
      Мария тем временем снова лежала неподвижно, словно уплывала на неких дальних волнах. Жизнь этой амазонки была мятежной, но сейчас её спокойствие окутывало соседа словно тихое море.
     
      Сон вампира - всё то, что происходит с ним под воздействием солнца. Иного не дано.
      В этом забытьи Геворк не думает, что его реципиентка может угаснуть: следить за Марией - дело других. Только слышит где-то на окраине сознания приглушённый диалог.
  
      - Не то грязно и мерзко, что ты, дворянин, цесаревич, сошёлся с поездной прислугой. Не то, что ты девственник, а у неё муж в деревне. И тем более не то, что красавец - с весьма неказистой особой. Такое случается и ещё тысячу раз будет случаться. Но извлечь её из-под обломков вагона, испуганную, раненую. Унести на руках - лишь ради того, чтобы...
      - Батюшка, всё не так. Вы можете наказать меня, как вам будет угодно. До сих пор вы не проявляли ко мне особого снисхождения, за что я вам благодарен. Вы не научили меня лгать, за что я благодарен вам вдвойне и втройне. Иначе то, что я вам сегодня поведал, легло бы бременем на мою душу. Однако... Все так возмутившее вас - получилось именно потому, что она была ранена и испугана до безумия. И она узнала во мне просто мужчину-защитника, и я не видел ничего, кроме женщины, которая прижалась ко мне всем телом, желая укрыться от беды. Мы оба медленно сходили с ума и не желали остановиться. Вы понимаете, батюшка?
      - Для моего первенца - на редкость смелая и умная речь. Хорошо, оставим это. Надеюсь, ты не будешь против, если вас разлучат. Но если, как ты говоришь, она может быть беременна, мы устроим за ней наблюдение. Никакой помощи ей, покуда я жив. Никакого вмешательства в события. Ясно?
  
      "Станция Борки, - отмечает некий голос внутри Георгия. - Сыну двадцать лет, он ещё не отправился в выпускной круиз по Юго-Восточной Азии".
     
      Другая сцена, другой разговор:
      - Папа, я сам спущусь по лестнице. По-моему, так надо. Мне же через две недели четырнадцать, я совсем взрослый, на меня смотрят.
      - И ты очень сильно болен. А вниз ведут целых двадцать три ступеньки. Ничего, я тебя на руках отнесу - мне не тяжело.
      - Обопрись о стену позади меня, сын, если тебе так хочется. Мы не знаем, для чего они нас собрали, но всё же я старший в семье. Впрочем, кажется, наши сторожа боятся, что город обстреляют. Или собираются прочесть очередной дисциплинарный документ - вот и всё.
      .................
      ......Что?
      Смутная, агоническая скороговорка:
      - ...Это не просто так. Мне стало трудно стоять. Отец падает от выстрелов первым, мама и сёстры хотели нас с ним прикрыть, но не удалось, чья-то уже холодная ладонь закрывает, отворачивает мне голову, чтобы я не видел направленных в лицо чёрных зрачков без дна... И штыков, которыми... меня...добивают.
     
     "Можешь считать, он её кровный брат, - с холодной усмешкой констатирует голос. - Совсем рядом с Тобольском было дело, в Екатеринбурге".
      - Почему ты не спас царевича?
      - Шутишь? Я тебе что - в любой поганой дырке затычка? Не могу выдернуть всех, приходится бросать кости. Кстати, до совершеннолетия детей не обращают, а то ведь так ничего путного и не вырастет. Бывал опыт - не мой, однако. И вообще - мальчишку убили дважды: первый раз, когда на свет произвели с такой болезнью.
      А это уже зримый ответ. Снова ПэПэШа - видно, как губы шевелятся.
      - Не бери в голову. Ссоры и разговоры - только чтобы вас расшевелить. Никак нельзя ей спать, да и тебе тоже опасно! Пока ещё не вечер.
      - Это правда? Что мне приснилось. Мария знает?
      - Как она может знать, коли на своём рождении не присутствовала? Ах, остальное... Никакая версия не хуже другой.
      - Да знаю. Теперь, - отозвалась Мария, приподнимаясь на ложе. - Про высокое семейство и раньше всякие сплетни ходили. И вовсе я не спала. Что вы со мной сотворили?
      - Бессмертие. Защиту от всех болезней мира и драное бессмертие, чтоб мне провалиться! - Пётр даже руки потёр от удовольствия.
      - Ты стала одной из его ударного отряда, - Геворк попытался отцепиться сам, показал рукой Петру - сделайте что-нибудь с завязками, а то сорву, пожалуй, с мясом. - Теперь тебе придётся из людей кровь выцеживать - дважды в месяц, как штык. И так неопределённо долгое время. До самой кончины, коей не предвидится: по крайней мере, вскорости.
      - Погоди, - Мария села на своей кровати, спустив ноги. - Как там сказал учитель? "Россия выступила из войны и вступила в революцию. То, что не завершилось, будет искать эпилога в баталиях, больших и не очень. Это теперь надолго". И напрасной крови будет через край.
      - Зря ты согласилась. Не было для тебя такой большой опасности.
      - Не всё ли равно? Тому, кто, почитай, уже умер, всё равно и всё одно.
      - "Я скажу тебе с последней прямотой: всё лишь бредни, шерри-бренди, ангел мой", - промурлыкал Пётр за их спинами. - Да что - войнушки: в простых дорожных катастрофах, не говоря уж о локальных конфликтах, убивают куда больше, чем десяток в месяц. То ли ещё будет! Из убитого льва - пчёлы, из повергнутого Голиафа - карлики. А те, кто рождается и живёт по чистой оплошности? А умирающие, которые избегли эвтаназии? Ах, извините, последнее словцо пока не в большом ходу.
      - Если мы заберём у человека мучительную агонию, то хорошо и нам, и ему, верно? - ответила О-Юко. Это она подошла к армянину со спины, чтобы освободить, расстегнув застёжки. - Человек мирно уснёт, мы же насладимся вволю.
      - Ах, это ж не по-богови! - прокомментировал Пётр, словно пародируя ожидаемый ответ - либо Геворка, либо неофитки. - Перед смертью хорошо бы помучиться в назидание, как говаривал мой дружок Федя Сухов.
      - Ох, да как же тебя, цыган, до сих пор в землю не вбили, - негромко ответила Мария.
      - Да так и бьют, а я словно бурьян вырастаю из той земли, - он уклонился, будто в него попытались швырнуть кислородной подушкой.
      - Ладно, не боись, не трону. Ты вот что мне объясни. Как это - убить нас невозможно? И если сожгут и в пыль разотрут - тоже?
      - Застопорят. Передышка тебе будет лет на сто-двести, - ухмыльнулся хозяин. - Пока не додумаются в порохню свежей кровушкой капнуть - ей же, как говоришь, вся земля напоена. Или, на худой конец, сывороткой из-под простокваши.
      - Разве Пётр не предупредил тебя, что для нас нет смерти? - спросил Геворк, машинально растирая плечи, запястья и поясницу вполне человеческим жестом.
      - Как же, предупредил, - ответила она. - Но, послушай, всё на свете имеет конец, разве нет? Уж на фронте такое чувствуешь кожей. Смерть рядом дышит. А теперь и в тылу со мной ровно так же.
      - Всё, что однажды родилось, возникло, разорвало кокон, уже по самому этому факту тяготеет к концу, - проговорила Юко. - Лишь на Западе тяготятся этим. Стань осенним листом, скользящим по нитям дождя в воды реки, и не печалься - пусть это сделают сам дождь и сама река.
      - Красиво, как и ты сама, - Мария подошла к ней, провела пальцем по золотисто-смуглой щеке. - Или на тебе маска такая? Ну, ваша... наша знаменитая иллюзия, нарисованная прямо на костях?
      - Ах, очарование? - рассмеялась Юко. - Да разумеется. Каждый из нас очаровывает себя сам и передаёт другому. Лишь зеркала неподвластны любовной магии.
      - Но ведь люди поддаются? Никто не ловит на притворстве?
      - О да. Вампир изменяет и себя, и своё зеркальное отражение в глазах смотрящего. В комнате с зеркалом поселяется его... Барон, вы говорили мне. А, доппельгангер. Волшебный двойник.
      - Неужели Манфред рядом? Тогда и мне стоит научиться им владеть, - Мария отстранилась, глянула в сторону дверного проёма, будто это было большое зеркало... или германец.
      Сама она если изменилась, то в лучшую сторону: подтянулись и определились черты лица, фигура, вся в движении, стала подобна дротику в полёте. И ни тени похмельного синдрома - а ведь говорили, что крепко выпивала с тоски и безделья, когда её личной войне пришёл конец, подумал Геворк, для конспирации не проговаривая слов даже внутри себя. Хотя вряд ли стоит шифроваться - вурды-новички плохо читают старших.
      - Ну, я ещё успею пообтесаться до здешней нормы, - кивнула Мария, усмехнулась и убрала руку. Поди разбери: продолжила свою мысль или поймала-таки мысленный иероглиф партнёра.
      - Ты будешь самой лучшей, - пообещал ПэПэШа. - Самой талантливой. У нас раз от разу получается всё интереснее.
      - Только зачем вам все мы, элитный отряд? - спросила Юко. - С остальными вурдами вы так не возитесь.
      - Хочешь сказать - торгую ими без затей и деньги в мошонку прячу?
      Нет, он был неисправим. Этот шпильман через фразу корчил из себя ещё большего колоброда: птенцы изощрялись над ним всяк на своём родном языке. Сыпал афоризмами сомнительного свойства и подводил под это базу:
      - Я дурачусь с истиной, чтобы избежать аргументов ad hominem. То есть - не потому вы должны меня слушать, что я такой хороший-расхороший, умненький-разумненький, а потому что правду-матку в своих речах режу... то есть прячу. Я вам не пророк в своём отечестве, не учитель, не хозяин - какие бы клички вы на меня ни лепили.
      - А кто вы на самом деле? - спрашивала иногда Лидия, знавшая Петра если не лучше, то дольше прочих.
      - Человек. Мужчина. Создание Господне. Знаешь, почему мужчина несовместим со своей смертью? Или есть он, но нет смерти, или есть его смерть, а он куда-то улетучился. Так же обстоят дела с женщиной и войной: есть война - нет места женщине, где появляется истинная женщина - нет войны, - отвечал старый цыган. - Так вы и побеждаете. Для того я и пополняю отряд вашим полом.
      Никто из вампиров не понимал последнего - тем более что приближал он к себе натуральных воительниц.
     
      Эти семеро застряли в Уральских горах, будто нечто приковало их к месту. Навестили Кунгур - более того ради занимательности, залы там были непомерно огромные. Отыскали потайное место в старых горных выработках, укрепили своды, нашли и замаскировали все шурфы, ведущие наружу: особого комфорта давно никому не требовалось, книги, снаряжение и мебель для келий им сразу же завезли на вертолётах. Вырабатывали своего рода волапюк на основе русской речи и русской же ментальности. Умеренно охотились - источники крови часто появлялись в окрестностях больших городов, подвозили к заброшенным штольням самих себя, живой или - реже - погибший для их целей людской материал. Выжидали так месяц за месяцем, год за годом. Производили вылазки, пешие и вертолётные: жители по всей революционной России привыкали к лёгкому стрёкоту в небесах, связывая их с происками "недобитой контры" или противодействующей им "сумеречной чеки". Вампиры в этих мечтаниях прямым текстом не упоминались - знак того, что возникла стойкая привычка. Ранним, бессолнечным утром, устав от не совсем понятной деятельности, "младовурдская элита" слушала глубокомысленные рассуждения "шефа":
      - Вот отчего мы тут томимся, как гусь в жаровне? Человек, сам того не понимая, не создан для мира, хоть и жаждет его. Он создан для противостояния и если не получает такого - возмущается и ищет предлога спустить пар. Стремится к покою, но жить в нём неспособен.
      Осознание того, что ему позарез нужен Грааль, Гроб Господень, крестовый поход, покорение космоса по Циолковскому и Фламмариону, вообще грязь, пот и ужас, - может повергнуть его в шок.
      - И оттого идёт резкое нарастание агрессивности, - наполовину спрашивала, наполовину утверждала Лидия. Несмотря на то, что зрение исправилось, с очками она не расставалась - или взрыв породил отслоение бессмертной сетчатки, спрашивали её, смеясь?
      - Чепуха, душа моя. Процент жестокости на душу населения даже уменьшился. Градус терпимости по сравнению со средневековьем и восемнадцатым веком - тоже. Что было в порядке вещей - то нынче царапает нежную душу. Вырежешь, бывало, один-другой нецивилизованный народец типа ацтеков, муисков, могиканцев - так тебе аллилуйю в храмах поют, не то что всякими именами обзываться.
      - Ацтеки и майя приносили кровавые человеческие жертвы, - возразил Геворк. - У конквистадоров были чистые помыслы.
      - Разумеется. Чистые, как Беркины штаны, - отбрил Пётр, и все, кроме армянина, захихикали, хоть и не поняли, в чём соль.
      - А кто такой Берка? - спросил его Манфред.
      - Легендарный херсонский золотарь, - с готовностью ответил тот. - Туалетный мастер. Почётный работник выгребных ям. Штанов на людях никогда не менял, и стояли они на нём под конец недели что колокол.
      - Фу, - Юко фыркнула и завертела головой, отчего всеобщее веселье вскипело ещё пуще. - Я плохо знаю по-русски. Вижу только, что не ювелир. Совсем, выходит, иное золото, чем хотели люди Кортеса и Писарро?
      - Совсем иное, чем ищу я сам, - ответил ПэПэШа так серьёзно, что смех как-то сам собой иссяк.
      - Я мог бы присоединиться к Кортесу или Франсиско Васкесу де Коронадо, - вдруг ответил дон Симон. - Позднее, когда Анауак стал Мексикой. И тогда бы меня не достали бы ни инквизиция, ни все вы.
      - Представляю тебя на каравелле или галеоне, - заметил германец. - Медленно поглощающим... нет, разумеется, выпивающим команду. Или ты подумывал изобрести скоростное воздухоплавание?
      - Все равно даты не сходятся, Си, - улыбнулась Лидия. - Либо молод, либо уже в Британии на мёртвом якоре. А если тебя так пленили сокровища Моктесумы, так и сейчас не поздно пуститься в авантюру.
      - Ещё и злато-серебро Кориканчи приплюсуем, - с важностью добавил хозяин. - То самое, не доехавший до места выкуп Атауальпы.
      - Зачем нам серебро? - воспротивились все они хором.
      - Да знаю, знаю, вы все в золото влюблены, а попутный металл терпеть ненавидите, - отмахнулся ПэПэШа. - Зовёте его серебришком, иначе платиной. Отправляете в рудничные отвалы и топите в морских бухтах как сырьё фальшивомонетчиков. Это я, собственно, о современниках нашего гранда.
      - Откуда вы только знаете такие экстравагантные подробности? - поинтересовался Геворк.
      - В приключенческих романах отыскал: Джек Лондон, Эмилио Сальгари, Густав Эмар и вся их команда. Своим типично маиянским носом разнюхал. Выстрелил наудачу - в белый свет как в копеечку. Вот вам всем на выбор. Неужели до сих пор трудно догадаться, где я честно вру, а где только путаю?
     
      Позже все они догадались, что разговоры хозяин затевал неспроста.
      К концу июля тысяча девятьсот двадцатого года это начало проясняться - правда, только начало, не более того.
      Всё лето хозяин долго шушукался с каждым из них по отдельности - какой цвет кому к лицу и глазам, какой фасон выгоднее всего подчёркивает фигуру или скорее то, что от неё осталось, какое освещение более выигрышно для бледной кожи. ("Да свечное, однозначно, причём свечи должны быть восковые, - отмахивался Пётр от сардонических комментариев, на которые особенно был горазд немец. - Но это ж огнеопасно, стало быть, поищем адекватной замены. Вопрос в том, какую дозу технического прогресса мы с вами можем выдержать".)
      Зеркала во весь рост также погнали волну дискуссий: с ними же можно резко сэкономить на освещении. Положим, серебряная амальгама вообще не обязательна, говорил ПэПэШа, можно сделать стальные, никелированные. Если же вам неохота отражаться во всей неприкрашенности - сделаем благородно-матовую полировку.
      - Да к чему нам много света! - громко удивилась японка. - Это западная манера: всё на виду, ничего недосказанного.
      - Предпочитаете мою личную? - съязвил Пётр. - Типа манеру. А нетёсаный камень, что окажется на самом виду, вашими рисованными ширмами закроем или бархатным занавесом с большой примесью пыли и паутины? К слову, стоило бы экспроприировать у местных товарищей десяточек-другой бухарских ковров - грязные полы спрятать. Эх, вот у моего батюшки, который был зараз оседлый цыган, большевик и главный полицеймейстер города Херсона по личному заданию партии, были ковры! Персидские, на роскошном синем фоне - прямо райский сад выведен. А ворс! Прямо нога тонула. Всё после революции скоммуниздили.
      - Э, да тут, похоже, назревает бал, - догадался Манфред. - Или званый вечер. Угощение предусмотрено? В смысле гостей?
      - Ай, как вы неделикатны, - отозвался ПэПэШа. - Поистине грубый северянин. Дон Симон, разъясните ему, а то сил никаких с вами со всеми не осталось.
      - Будет всего лишь один гость, - откликнулся Симон. - Всё затеяно ради совершеннолетия юноши. По-русски это называется "тезоименитство" или я ошибаюсь?
      - По крайней мере, ты близок к истине, - кивнула Лидия. - Пет Палыч говорит, что крестили его в августе, несколько дней спустя. Что до его взрослости, - не знаю, право.
      - Вы двое подошли к истине куда ближе остальных, - заметил Геворк со странной миной. - Посвящены.
      "И обоюдно влюблены, - почувствовали его мысль остальные. - Испытали, должно быть, радость совместной охоты, как поётся в романсах нашего сумрачного народа, и замкнулись друг на друге. Или каждый из вас узнал о другом слишком много сокровенного".
      А потом все они уже не думали насчёт подобных материй, ибо с каждым рейсом грузовых вертолётов привозили сокровища. "Наверное, смертные ополоумели от горней суеты, - резюмировала ситуацию Мария. - Грохочем над слоем облаков почище Ильи-Пророка". "На него и спишем", - так же мысленно успокаивал её Манфред.
      Пилотировал, однако, не он. Разгружали красный товар и, судя по всему, со всей деликатностью освобождали его от прежних владельцев также не шестеро аристократов, но простые чёрные младовурды. Они же прибирались в главном зале, где были настоящие колонны: не из сталактитов со сталагмитами, а вырубленные в том же зеленоватом камне одновременно со всем прочим. Продрали дикий камень стальными скребницами, так что иные прожилки заблестели чистым золотом и полированным малахитом. Установили на протяжении всего пути массивные шандалы со свечами, надушенными восточным благовонием. Коврами, действительно бухарскими, густо-красного цвета, застелили все подступы, а самый большой, непривычно восьмиугольный, внедрили в сам зал вместе с десятком кресел в стиле готического модерна и типично "думским" овальным столом. Так назвала его Мария, вспомнив нечто из своей былой жизни: судя по тону, порядочно-таки по ней стосковалась - как, впрочем, и все. На столе загодя расположили - нет, пока не еду и напитки, что бы ими ни оказалось, но малые канделябры и посуду самого изысканного вида. Хрусталь с тончайшей ручной огранкой. Фарфор: изысканно тусклая подглазурная роспись или кобальтовая сетка, накинутая поверх костяной белизны. Камчатные салфетки с гербами. Единственно в чём была допущена погрешность, нечаянно или намеренно: столовые приборы не из серебра, но из тяжёлой, остро заточенной по краю, резко пахнущей стали. Но очень хорошей работы, что понятно даже без клейма.
      Костюмы для праздничного вечера ПэПэШа собственноручно расстелил прямо на крышках спальных гробов буквально перед закатом - чтобы как проснулись, так и наткнулись. Название "гроб" имело своим источником древнюю традицию: на самом деле то были дубовые ящики с высокими бортами и низким балдахином из того же дерева, где едва можно было сесть, и с боковыми створками. Естественно, все, едва отойдя от дремоты, обступили хозяина с восклицаниями и расспросами и заставили объясняться.
      - Для Лидии - бежевое вечернее платье от Ворта с кружевами от Дюси и тройная жемчужная нить, - представлял он своему изголодавшемуся по роскоши народу. - По-моему, изысканно, да вроде вы, сударыня, такое любили в прошлом. Идёт как к огненно-рыжим волосам, так и к тяжёлым очкам с диоптрией.
      - Сниму ради такого случая, - улыбнулась она.
      - Благородный дон получает расшитую золотом броню из тёмно-коричневого бархата, пышный воротник-фрезу, плащ до середины локтя и сапоги, обтягивающие ногу, как чулок. Чулки прилагаются само собой. Не обессудьте, шпаги того же времени не раздобыл: и так уйма звонкой монеты потрачена.
      - Если понадобится - отыщу, - коротко ответил Симон.
      - Госпожа самурайка у нас облачится в кимоно со всеми причиндалами. В посольских коллекциях и музейных запасниках их водится немало, современные владыки пока не раскусили всей прелести. К сожалению, оно одинарное. Стиль "кокуфу", когда на женщину наверчивают с десяток вот таких, показался нам трудоёмок. Зато лазурное в мелкую хризантему, а пояс оби - почти белый, царский. Носочки будут самые простые, тонкие, так что по возможности с ковра не сходите. Нет, никаких сабель, хватит и типично женского кинжала в рукаве.
      - Причёска, - Юко чуть нахмурилась. - Нужна торжественная.
      - Увы. Соображайте сами на подручных шпильках или распустите по-девичьи. Бантики, шмантики... Поверьте, веду сюда никакого не эксперта.
      - Геворку шапик, шалвар, архалух с сотней крючков, чуху и опояску, - продолжал он далее. - Что там есть что - вам виднее. Шапик - это, я понял, вовсе не шапка, а сорочка. Настоящую шапку бухарского каракуля, пожалуй, нет нужды надевать - как бы ломать не пришлось. Да, газыри на чухе серебряные - не заменить на что попроще? Костяные там или золотые.
      - Ничего, вытерплю через столько-то слоёв. Было бы для чего.
      - Будет, Гоша, не сомневайтесь.
      А нам с Манфредом что-то удивительное отыскали, - с лёгкой обидой сказала Мария. - Вроде военного кроя, да непонятно, каких частей и даже какого цвета.
      - Зато сукно что надо и сапоги до пупа, - ответил он. - Видишь ли, свет мой, у барона истинная форма неопределённо европейская или вообще вражеская, а тебя неохота рядить что в кургузую гимнастёрку, что в рюшечки с оборочками. И, глядите, на погонах мёртвые головы вытиснены. С бриллиантовыми глазами и звёздами, пущенными по кругу. В смысле что-то слышится родное, ась?
      Едва все шестеро облачились, пригладились и выстроились поближе к тяжело нагруженному пищей столу, как невдалеке, километрах в десяти, послышался знакомый рокот. ПэПэШа встрепенулся, пригладил кудри, одёрнул пиджачок - рядиться он не посчитал нужным или попросту забыл - и рысью поспешал по коридору.
      - И ведь не меня послал, - огорчённо заметил Манфред. - Морица.
      - Как это? За руль дал подержаться? - хмыкнул Геворк, но тут же понял - неуместно. И затих.
      По коридору торопливо прошли две пары ног, сопровождаемые мягкой четырехлапой пробежкой. Люди. И с ними собака.
      Пётр Павлович совсем не торжественно появился в дверях, слегка поддерживая под локоть - мальчика? Подростка? Худощавый, почти бесплотный, очень приятное лицо, светлые волосы, мягкий нежный рот, лучистые голубовато-серые глаза. Высокий - ему пришлось лишь немного согнуть руку в локте, касаясь Морицевой головы. Видно, что немного хромает на левую ногу, но стоило поторопиться, как это неким чудом сглаживалось. И, что интересно, - наряжен в стиле Марии и Манфреда.
      - Это Алексей, - с какой-то совсем не вычурной интонацией сказал Пётр. - Самое тёмное место - под светильником, там мы его и прятали где-то около двух лет. Теперь ему шестнадцать. Стоило бы дотянуть до настоящего совершеннолетия, только это риск. Не того, что обнаружат среди живых.
      - В тот раз вы сказали, что воруете у войны и крадёте у смерти, а вот как ухитряетесь перебегать обеим дорогу, - это, наверное, тайна, - сказал Алексей на довольно сносном вампирском эсперанто, переводя взгляд с одного вампира на другую и так по кругу. Голос у него был высокий, но явно не из тех, которым ещё предстоит ломаться. И весёлый - никакого, даже подспудного страха. - Мне пожелать вам здоровья или только сказать "Привет"? Пётр Павлович говорил - вы по сути не болеете.
      - Наверное, потому что не живём, mi principe, - Симон поклонился с великолепной учтивостью.
      Остальные вампиры еле заметно переглянулись. Он знает то, о чём прочие еле догадываются?
      - Почему это вы неживые? - ответил вместо принца ПэПэШа. - Мыслите - значит существуете. Хотя обмен с окрестной средой отсутствует начисто - не писаете, не какаете и не выделяете кожей.
      - Ох, - Юко закрыла рот ладонью - вместе с улыбкой. - Алекси-сан, не слушайте хозяина: начнёт со здравия - кончит на упокой, так, кажется, говорят русские?
      - Я особо и не слушаю - привык, - ответил юноша.
      - Точно - не слушает, - подтвердил цыган. - Говорю, дров не коли - колет. Не езди по горам на велосипеде: упадёшь - расшибешься. Нет, гарцует вовсю. Ещё не хватало, чтобы в ножички играл, как царевич Димитрий. Или в расшибалочку.
      - Из такого я давно вырос. А если бы берёгся, не учился правильно падать и пережимать сосуды подручными средствами, не вырос бы вообще, наверное. Пётр Павлович, - говоря это, Алексей неторопливо разглядывал лица и костюмы, - может быть, зря мы ваших гвардейцев провоцируем? Они же явно почувствовали.
     "Именно. Резкий, почти невыносимый запах крови. И болезни, - подумала Лидия. - Какой-то врождённый или наследственный порок. Да! Гемофилия, как у нашей королевы Виктории. Его близкой родственницы. Это в самом деле он".
      - Не обращайте внимания на маскарад, - она чуть выдвинулась из своего ряда, сделала реверанс - платье, по счастью, к такому располагало. - Это лишь ради того, чтобы представить вам ваш малый народ во всём разнообразии... Ваше высочество.
      - Не нужно этого. Титулования, - Алексей мотнул головой, улыбнулся тонким ртом - чуть строптивый, но славный подросток. - Ваши имена я знаю из рассказов Петра Павлыча, а вас, Мария Леонтьевна, видел раньше, рядом с папой. Но если бы не форма - не узнал. Мне, понимаете, легче различать военных, чем штатских. Я их любил.
      - "Когда другие завершали войну, я как раз застёгивал последнюю пуговку лейтенантского мундира", - произнёс Манфред с интонацией цитаты, взятой ниоткуда.
      - И вы мне знакомы, господин фон Рихтгофен, - ответил Алексей. - По фотографиям в газетах. Мне говорили: платить уважением достойному противнику - значит уважать прежде всего самого себя.
      - Какие все вежливые, даже вон тот молчун во всём кавказском. Это, кстати, Георгий, в плохом настроении зовётся Геворк, - буркнул ПэПэШа. - Вообще-то он малый красноречивый. Так что, будем считать, поздоровкались взаимообразно? А то ноги затекли и ты, поди, кушать хочешь. Садись во главу стола, иначе остальные так и будут переминаться вокруг да около.
      Народ садится вокруг. ПэПэШа устраивается так, чтобы подкладывать цесаревичу еды на тарелку и подливать в бокал фруктовую воду: впрочем, в этом нет никакой необходимости. Тёмные силуэты так и мелькают вокруг, яркие фигуры либо неподвижны, либо совершают ритуально заученные движения над своими кувертами - Симон снова вспоминает о японских куклах и кукловодах, но аналогия вывернута наизнанку. Свечи маскируют истинное положение вещей: невежливо замечать, что лишь трое в этой компании теплокровны, лишь двое за столом и один под скатертью поглощают пищу - Алексей, Пётр, Мориц.
     За едой говорить о важных предметах не положено, поэтому царевич вежливо спрашивает у Манфреда:
      - Барон, у вас немецкий дог? Окрас необычный для породы.
      - Такое у него после аварии, - отвечает тот. - Но Мор никогда не был обыкновенным псом. Я красный барон, знаменитый барон фон Унгерн - чёрный, а вот он - белый.
      - О! И тоже фон?
      - Радиоактивный, - поясняет ПэПэШа сквозь котлету де-воляй, в которую вгрызся обеими вставными челюстями. - В смысле первопричины изменения.
      - Пётр Павлович, смотрите сливочным маслом оттуда не фыркните, - с усмешкой говорит Манфред.
      - Это внутри киевской котлеты заложена жидкая мина, а не в её почтенной прародительнице, - парирует Пётр. - Тут маслице вбито в плоть и кровь. Держитесь лучше своей колбасы с кислой капустой, барон Гансвурст.
      - Неужели я это блюдо пропустил? - с невинным видом отвечает ему Алексей. - Люблю простую солдатскую пищу, только ведь у вас всё сплошь деликатесы. Типа устриц, сбрызнутых лимоном, баранины с чесноком и цыплёнка в соусе тартар.
      - Не удивительно: здесь сплошь избранный народ... хм... пребывающий пока в рассеянии, - объясняет ПэПэШа снова через голову немца. - А вообще хватит юмора по поводу, кто и чем питается. Негоже ставить в вину сам способ существования. Или несушествования. Кто из вас, будучи людьми, пробовал смотреть в глаза своей отбивной? И говорить себе, как некто Раскольников: червяк я или право имею?
   - Извините, - ответил Алексей так серьёзно, будто Петрова шуточка до него не дошла. - Я вовсе не хотел задевать чьи-либо чувства.
   "Напротив, ты пытался их защитить, - думает Лидия. - Во всяком случае, Манфреда. От Петра Павловича - тоже".
   - Кушать мясное и притом горячее, выходит, стыдно, Петеру-сан, - ханжеским тоном сказала Юко. - Мы, дети Ямато, издавна привыкли к рыбе - она достаточно холодна. А как насчёт того, чтобы убивать собратьев?
   - Оставь, - сказал тот. - Тебе человечки уж всяко не братья. Держись лучше своей бранжи, как говаривал один почётный одессит с Молдаванки. Как его? Миша Японец, Миша Шнобель... А, Бабель, конечно.
      - "Ну вот, снова Пет Палыч заговаривает новичку зубы прямо и косвенно, - думает Лидия Симону через весь стол. - Смутные уроки преподносит, как тогда Марии. Интересно, что у него за дальний прицел?"
      - "Лучше поразмыслите, с чего это Мария в своё время так легко поддалась на его демагогию. Не смерти же, в самом деле, испугалась. И вряд ли придала значение вампирской круговой поруке. Хотя кто знает".
      После третьей перемены (меню: холодное, жаркое, фрукты - земляника из погребов, голубика с куста, яблоки, сорванные с деревьев до Спаса) Пётр сказал с неожиданной серьёзностью:
      - Вот теперь, за чистым столом, давай поговорим по-настоящему. Ты понимаешь, мальчик, что я больше не могу тебя прикрывать такого, как ты есть?
      - Вы говорили также, что я худо-бедно выучился притворяться. Контролировать себя. Тотальная ремиссия, по вашему выражению.
      - А иначе ты бы не сделал собственный выбор. Подчинился бы обстоятельствам.
      - Гордый отказ или почётная сдача.
      - Да, Алекс.
      - Не надо, - по лицу царевича пробежала лёгкая судорога. - Почти так звали мою маму - Аликс.
      - Знаю, - кивнул Пётр. - А ещё Санни. Думаешь, я делаю что-то нечаянно? Это лишь вот они, - он показал подбородком куда-то в сторону - так думают.
      - Я это пережил. Только меня стало куда меньше прежнего. Словно месяц на ущербе. Петр Павлович, мне надо прямо сейчас выговариваться перед всеми?
      - Ритуал пока не начался, Алёша. Такое свойское обращение ты примешь? И ты не сказал ничего, кроме очевидного. Вы были семьёй, дружной и любящей, тебя спасли - и оттого в глубине души ты не веришь в гибель остальных.
      - Зато верю, что умерев, снова с ними встречусь.
      - Ой ли? Никто не знает, как там в раю устроено.
      - Я не сказал "знаю", я сказал "верю".
      - Что же, на такой вере можно потянуть сколько-нисколько. Лет сорок навскидку. Тем более что ты входишь в возраст, и хворь уже так легко тебя не убьёт. Ну и бессмертной душой рисковать не придётся, а ведь мы с тобой этот предмет старательно обходили в любом разговоре. Как нечто само собой разумеющееся.
      - Вы меня отговариваете?
      - От чего это? - Пётр смотрит на юношу невинным глазом.
      - Я принял вызов, потому что мне захотелось увидеть ваших настоящих питомцев. Не тех, которых разослали по все фронтам при полном попустительстве кабинета министров и синклита священников. Знаете же, отец мне показал одного в Ставке. Худой, бледное лицо, чернявый, в движении - будто облако тёмного дыма.
      - Умгум. Неприглядное зрелище. Да, по поводу лексики. "Принял" - приглашение? На "вызов" - ответил? Ты уж как ни на то разберись с выражениями.
     "Пет Палыч - борец за чистоту русской речи. Удивительно", - подумала Лидия.
      - Вы сказали, что на мне болезнь оборвётся.
      - Верно. Вампиры бесполы и не могут иметь ребятишек. Мои личные птенцы успели проверить по крайней мере первую половину утверждения.
      - И ещё - что мне, скорее всего, не понадобится убивать. Но почему - не знаю.
      - Милая Лидия, это, кажется, к тебе, - сказал Пётр. - Лично я ни шиша не понял, но, кажется, этот молодой человек меня посообразительней.
      - Мой принц...
      - Ой, не надо.
      - Алексей - так хорошо? У вас все клетки иные по сравнению с прочим человечеством. Рецессивная мутация. Понимаете?
      - Кажется.
      - Проводились такие опыты. Каждая клетка, взятая сама по себе, живёт как угодно долго. Только надо её поместить в физиологический раствор.
      - Да, я слышал.
      - Такой раствор - это лишь соль, растворённая в воде. С той же концентрацией, как в океане.
      - Я даже стихи помню. "Наша кровь сродни воде морской, это от учёных нам известно. Может быть, с того глухой тоской мучаемся мы, когда нам пресно?" Какое-то дежавю, Пётр Павлович. Язык странноватый.
   - Жаргон нашего будущего, - кивнул тот. - Ты слушай давай.
      - Идём дальше. В Карибском бассейне живёт медуза Turritopsis Nutricula, диаметром не более пяти миллиметров в диаметре. И она бессмертна - собственно, не умирает естественным образом. Отделив от себя потомство, нисходит к полипу и заново отращивает щупальца. Но не стареет по-настоящему и не имеет пола.
      - Милая Лидия, неужели мне предлагают распасться на мелкие частицы?
      - "Юнец не только остроумен, - передал Симон. - То, что видят люди - лишь своего рода налёт. Нет такой информации, что загнала бы его в интеллектуальный тупик. И у него на редкость зрелое мышление".
      - Алексей. Человек и без того состоит из воды на шестьдесят - восемьдесят процентов в зависимости от возраста. И каждая клетка омывается как бы первородной слизью. Нет, неточно, но иной термин пока не подбирается. Стоит заменить жидкостную среду - и все клетки, все ткани тела начнут изменяться на самом сокровенном уровне.
      - Но изменившись - почему я не должен буду пить обычную кровь, как вы все?
      - Может быть, да, - сказал Пётр. - Может быть, и нет. Чем новый вурд правильней, тем меньше нуждается в питании особого рода. Возможно, у нас ничего не получится вообще.
      - Как это?
      - Ты погибнешь, мальчик. Ни одна моя операция не даёт стопроцентной гарантии даже сейчас, когда всё отлажено. Одно утешает: когда человек находится на грани и неплотно приделан к жизни, обратить его куда легче.
      - Собственно, мы не изымаем никого из мира живых, помимо себя, - эта фраза Симона прозвучала немногим громче мысли.
      - Не понял.
      - Убивая, мы обрываем одну нитку из пучка. Укорачиваем совокупное существование лишь на одну возможность из многих. Ибо нет рая, как и нет ада, как открылось мне внезапно. Есть неисчислимые мириады вселенных.
      - Я вас просил вмешиваться, буддист недоношенный? - фыркнул ПэПэШа. - А ещё и католик по факту несуществования. Подите займитесь самобичеванием - в былой вашей среде это очень даже принято. Хлысты налево, плети направо.
      - Да простите его, - улыбнулся Алексей.
      - Да я и вообще шуткую, - ответил ему собеседник. - Но в чём-то он прав, зараза.
      - Тогда зачем вам со мной возиться? Если одна моя жизнь ничего не значит.
      - Ты не веришь, что это для одного лишь твоего блага? В том смысле чтоб тебе жить интересно и умереть, когда судьба распорядится? И правильно делаешь. Не верь.
      Юноша недоумённо поднял брови:
      - Пётр Павлович! Заманивая меня в ваше общество, вы ничего помимо этого не говорили.
      - А теперь скажу. Новая республика будет нуждаться в деньгах, искать их у себя и на стороне. Торговать хлебом в ущерб крестьянам. Выцеживать золотишко у простых граждан. И, конечно, заигрывать с иностранными банками. Добытое пойдёт вовсе не на борьбу с голодом и разрухой. Только на захват территорий, отданных по условиям Брестского мира, на победу в гражданской войне, что несмотря на громкие словеса, далеко ещё не завершилась, да на укрепление тяжёлой промышленности.
      - "Неплохо наш хозяин работает в жанре высокой политики, - подмигнул Манфред остальным. - Совсем было впечатлил. До чего хорошо, что от меня не требуется быть русским патриотом".
      - "И от меня тоже", - передала Юко.
      - Не шустрите за моей спиной, товарищи и товарки, - ответил Пётр. - Перехожу к заключительным пассажам. Золотой запас Российской империи в германских, французских и швейцарских банках до войны составлял миллиард с гаком рублей. Много успели растранжирить и растащить по всей стране с окрестностями. Ну конечно, одно государство - натуральный правопреемник другого, только вот вместе с правами наследуются и обязанности, а иначе собственность - простая кража. И если это, так сказать, государство распоряжается финансами некомпетентно, - тоже типа того. Ваш батюшка мог бы остановить разгул, если бы он не отрёкся. Но произошло сие под давлением грубой силы, которая так и продолжает выкашивать возможных наследников. Ситуация юридически провальная: убийца уж точно лишается всего. Недостойный наследник, слыхали о таком термине?
      - То есть я вам нужен наследник достойный, - кивнул Алексей. - Как фигура в сложной игре. Я, причём в новой, стойкой ипостаси. Но это чистой воды авантюра - вампиры до сих пор числятся по разряду мистики. Несмотря ни на что.
      - Есть те, которые числят вурдов по разряду безусловной реальности, - ответил Пётр. - Также несмотря ни на что.
      Он выждал, пока его пафос произведёт должное впечатление, и добавил с усмешкой:
      - Собственно, я тут вам не нанимался читать лекции по экономическому политесу и правам человекоподобных. Добавлю только, что покойный самодержец разместил в Английском Банке, и нынче процветающем, несколько литерных счетов на имя детей - тех, что уцелеют. Так ты входишь в игру, Алёша? Если нет, тебе выдадут кое-что на прожитьё, снабдят инструкциями - и прости-прощай. На здешние декорации не оглядывайся, они для твоей чести. Вообще-то вурды живут тускло. Слушай одного себя, меня не слушай: добрые люди говорят - Петра на кривой козе не объедешь, так хорошо он умеет навести густую тень на раскидистый плетень. Родни не ищи, ни старой, ни новой: опасное дело, скоро к власти придёт повар, умеющий готовить только острые блюда. Существуй тихо.
      - Вы уже от меня отрекаетесь? - царевич вздёрнул голову, в глазах загорелись искры - почти такие же яркие, как у остальных.
      - Нисколько. Хочу, чтобы ты принял взвешенное решение.
      - Тогда я его принял. Я уже всё равно что мертвый. Это будет сейчас?
      - Если рискнёшь. Помни только, что назад не свернуть, а вперед идти неведомо сколько и непонятно куда.
      - Помню. Делайте.
      - Лидуша, - спросил хозяин, - препарат у нас свежий? А, я же сам просил сготовить. Тогда быстрой ногой скидывайте с себя красоту, протирайтесь спиртом - и пошли в лабораторию в белых халатиках все шестеро. Восприёмниками будете. Повторить не требуется? Нет, без вас не обойдётся. Работаем номер по наитию, каждый человек на счету. Человек? Да, это относится и вам, и к Морицу, я так обо всех вас выражаюсь, но на него халата не пошито. Будет ждать исхода в нестерильном бункере.
      - А мне, Петр Павлыч? - спросил Алексей. - Мне тоже переодеться и вымыться?
      - Если очень хочется. Это просто инъекция в руку, но если не проймёт и всё останется как было, то как бы синегнойная палочка не прикинулась.
      Вся компания дружно снялась с места, на ходу снимая платье, и теперь их путь устилали дорогие предметы туалета. ПэПэШа, правда, отделался пиджаком, его пациент, чуть конфузясь, стащил и рубашку - на узком торсе обнаружились длинные, плохо зажившие шрамы. Вурды остались в минимуме нижнего белья.
      - Смотрите, у Геворка от серебра на груди мозоли, - тихонько посплетничала Мария. - Водяные.
      - Это он ещё легко отделался, - сказал Манфред. - Нет чтобы погодить лет этак сто, пока не окрепнет.
      Все сняли башмаки, натянули стерильную одежду, махнули рукой грустному Морицу и гуськом зашли в лабораторию - единственное место в подземелье, где чувствовалась современная цивилизация: белые крашеные панели от пола до потолка, хромированная сталь, микротомы, микроскопы и чашки Петри на столах, рефлектор у кресла, похожего не зубоврачебное.
      Алексей посмотрел туда, потом на Лидию, которая уже взяла в одну руку ватку со спиртом, в другую - шприц, завёрнутый в пакет из крафт-бумаги, и смирно уселся. Все окружили его, держась на почтительном расстоянии.
      - А без укола не получится? - спросил он. - Капли или таблетки.
      - Эта штуковина жуть какая горькая, - ответил Пётр. - Не беспокойся, у Лидуши лёгкая рука.
      - Я смесью денатурата с эфиром протираю, - сказала та. - Онемеет, и ничего не почувствуешь.
      Перетянула предплечье круглой резинкой:
      - Кулаком поработай, юноша. Нет, не драться. Сожми-разожми. А ты как думал? Мне вена требуется.
      Жидкость была розовато-жемчужного цвета, густая, Алексей чуть поморщился, когда она под давлением внедрялась в кровоток.
      - И это всё? - сказал он, когда Лидия вынула шприц и машинально прижала место укуса чистой ваткой.
      - Нет, тебе надо, чтобы своды разверзлись и небеса с тобой поговорили? Трубным гласом и молниями, - ответил Пётр.
      - Слыхал, что это вы сами говорите перед обращением. Почти как доктор Фрейд.
      - "Но зачем? Это невероятно чистый человек без тёмной изнанки души. Ни одной задней мысли в голове. Ему непонятно, как можно чего-то в себе стыдиться", - подумала Лидия остальным пяти.
      - "Неохота копать слишком глубоко, - ответила ей Мария, - только в его любимой гвардии нравы были хуже некуда. Великий князь Сергей Александрович..."
      - "Что вы спрятались? Говорите".
      - "Не думаю, что за мужеложство он заслужил бомбу, которую в него бросил Каляев. Только вот сны мальчика, который окунался в ту же атмосферу, не могли быть полностью безгрешны".
      - "Грех есть там, где на него навешивают ярлык. До тех пор он - нечто естественное. Мастер вбирает в себя "я", "сверх-я" и "оно" птенца для сохранения и последующего возврата, а если он корыстен - для шантажа. Нам не было нужно первое, Петру - второе".
      - Мне жарко и самую чуточку спать хочется. Так надо? - говорил в это время Алексей.
      - Наверное, да. Болеть лучше всего во сне.
      Говоря это, Пётр устраивал голову юноши на подголовнике, расстёгивал воротник и манжеты, подворачивал обшлага брюк - оттуда показались трогательно смешные завязки кальсон. А потом вдруг сказал:
      - Теперь вы шестеро подойдётё и подарите мальчику братский поцелуй. Говоря вульгарно - инфицируете. Я хочу, чтобы он боролся с демонами в забытьи. В забытьи - чтобы в самом деле было легче, а почему с демонами - их его никто не лишал. И непонятно, добрые ли это демоны Сократа или мрачные - христианства. А зачем непременно боролся? Да потому что посвящение в ваш народ происходит в страсти и гневе.
      Он брал каждого из вампиров за руку и расставлял по местам: Симон и Лидия - у шеи, Мария и Манфред - запястья, Геворк и Юко - щиколотки.
      - Действуйте. Только не смейте усердствовать!
      В едином круге кровообращения. Хоровод мыслей, которыми все шестеро перекидываются, заплелся так туго, что они сами не понимают, где чьё:
      "Почему мы всё время слушаемся ПэПэШа - наверное, оттого, что сделанного им никогда не ожидаем, и берёт любопытство пуще разума - а он ведь опять спутал карты: если, перевоплощаясь, молодеют старухи, отчего бы мальчику не повзрослеть? - самое лучшее время теперь, на грани юности и зрелости, потому что воля уже сильна и ещё гибка, а шок от опасности и видения смерти не искажает натуры - но ведь Алекс это по-прежнему несёт в себе! - отец-мать-Ольга-Татьяна-Мария-Анастасия - кровь это не душа, но память, они в его глазах мертвы, как бы хитроумно не сплетались в мире домыслы об уцелевших - и в то же время живут в его наследственном веществе рядом с болезнью, что также его сотворила - внутри себя раньше времени взрослый, он видит себя сразу всеми родными глазами: путь от слащавого ангелочка, по виду сущей девочки в кружевцах до отрока со спокойным и печальным взглядом - несущего все скорби мира".
      - Довольно, - сказал Пётр. - Не всякую книгу стоит дочитывать до конца, как бы ни была увлекательна. Учтите, он вами тоже мимоходом попользовался.
      Похоже, старый цыган оттащил их назад буквально за шкирку, а они не заметили.
      - Это гораздо более жестоко, чем то, что ты проделал со мной, - сказал Симон.
      - Политики - страшный народ. Но здесь даже не политика. Не было смысла расстреливать отрекшегося от короны и выбивать весь его род, - отозвалась Лидия.
      Манфред пожал плечами:
      - Смысл в таких деяниях как раз имеется: тактика, испробованная не один раз. Даже суд над царём хотели устроить по давешним лекалам: Марию Стюарт судили, и Карла, и Людовика Капета. Но уж тогда стоило бы замахнуться на всю Ганноверскую династию. Если ломается ветвь, делают прививку, обрывается мужская линия - прибегают к женской. Ваша королева Виктория была весьма плодовита и имела многочисленные родственные связи.
      - Мальчик видел на стене каракули - в них упомянут царь Валтасар. Ритуальное цареубийство? - спросила Мария. - Такие сплетни ходили.
      - Убийство владыки всегда бывает ритуальным, - буркнул Пётр. - А зло в хорошей притче - заведомо бесплодным. Придумали бы вы чего получше.
      - Я не уверена, что расстрел полностью состоялся и что Алекси-сан полный сирота, - отозвалась Юко. - Мои единомышленники ещё в прошлом году сличили крупицы праха и капли засохшей крови на сабле безумного самурая и платке, коим перевязали рану: сходства очень мало.
      - Твои друзья вампиры умеют определять такое на вкус? - скептически усмехнулся Геворк. - И говорить с тобою мысленно через океаны и континенты?
      В этот момент Пётр шикнул на всех, потому что Алексей трудно, с видимой болью шевельнулся, приподнял голову и открыл глаза - огромные, в половину лица, и мерцающие, будто полуночное небо со звёздами.
      - Учитель, - спросил он, - я узнал от шестерых всё, что хотел, кроме одного. Как может вампир новой складки умереть достойно?
      - Просто как следует захотеть, мальчик. Уловить точку, когда сойдутся все вехи и твоё извилистое бытие пересечётся с вечностью. Это как Грааль - многие его ищут, но находит всякий раз тот, кто путешествует в одиночку. И лишь ту чашу, которая назначена лишь ему. Это чудо, как и то, что ты существуешь, чудеса же совершаются в обход времени. Теперь, я верю, нашим будет всё истинное золото мира и все его сокровища.
      И в ответ на эти загадочные слова Мориц за дальними ширмами оглушительно гавкнул и шумно завилял хвостом, норовя ворваться к своим любимым.
     

IV. КОРОЛЕВСКАЯ КРОВЬ

Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.

Анна Ахматова

     
      Вскоре после обращения Алексея в Петровом афедроне завелось очередное шило. В течение одного летнего месяца и в несколько приёмов вся их бригада, включая чернорабочих, перебралась из дворца Хозяйки Медногорья в роскошные казанские подвалы, сохранившие память о взятии города Иваном Жестоким в образе мощного порохового духа, прилетавшего сюда из подкопов. С ним кое-как поладили - убийца всегда поймёт убийцу, говорил Пётр. Потом изречение видоизменилось: мститель - родня другому мстителю.
      - Во имя становления и сохранности новой империи здесь перерезали этак сто тысяч человек, - пояснил Пётр, хитрым глазом поглядывая на Геворка. - И с оружием в руках была едва ли треть, остальное - женщины и детишки. Город хорошо подчистили для нового заселения. Обычное дело для ортодоксов: защита христианства от неверных, расширение границ, свободный доступ к Сибири, коей отныне будет прирастать Россия, и прочие духовные ценности по списку. Правда, немцы, как протестанты, так и католики, бывшие при этом деле свидетелями, возмущались резнёй мусульман, но это вечное их дело - возмущаться. Как можно не убивать во имя справедливого дела? Это вообще не по-человечески. Однако никто из сторон не звал резню геноцидом: что тут взять, несовременные люди!
      В городе не особо задержались. "От казанской царской шапки осталась лишь тень, хоть и впечатляющая, - пробормотал ПэПэШа в ответ на многочисленные расспросы. - Впрочем, за тенью власти я и охотился". Пришлось удовольствоваться привычной болтовнёй. Прямо из былой ханской столицы нацелились в новую - лицезреть ещё более впечатляющие московские катакомбы.
      - Неужели вас беспокоит знаменитая библиотека третьего царя Ивана? - спросил Симон. - Или иные клады?
      - Моё дело, - ответил ПэПэШа. - Срывать куш следует наверняка, не гоняясь за призраками царственности.
      Всеми было замечено, что он противоречил себе и искал-таки нечто - мало понятное остальным.
      - Царёвы поминальники, - объяснил он. - Отметились в тех же ларях и сундуках, что и знаменитая либерея. Когда наш Иванушка Четвёртый убивал какого-либо христианина - а делал он это пачками, - то непременно записывал. Где кто похоронен - тоже. По всей видимости, сделал исключение для монахов, коих велел привязать к пороховой бочке и распылить, но меня чернецы не интересуют.
      - И что - нашлись эти документы?
      - В какой-то мере. Не факт, но путь.
      Кормились в дороге все они скромно и застенчиво, удобные случаи подворачивались не всегда: Пётр сетовал на нынешнюю церемонность нравов, восхваляя прежнюю разруху и красный террор.
     
      Наконец, из Москвы все двинулись в Петроград. Знаменитой чугункой, воспетой в стихах Некрасова, не соблазнились - как и прежде, двигались на винтовых машинах в числе трёх самых мощных, ночью, идя в стратосфере или над слоем облаков. Внизу тускло блестели рельсы - прямые, словно двойная стрела, не оскверняемые бойким железнодорожным движением. По этому поводу Пётр напыщенно цитировал:

Мы стали злыми и покорными,
Нам не уйти.
Уже развел руками чёрными
Викжель пути.

  
      - Что за масонское заклинание? - смеялась Мария.
      - Русским бы только до масонов, как вшивому до бани, - смеялся Манфред. - Так, кажется принято у вас говорить? Ещё бы сказала - юдомасонское.
      Она слегка рассердилась - типа того, что "вовсе я такое не имела в виду и в еврейских погромах отродясь не участвовала, в отличие от некоторых". Манфред вслух заявил, что, во-первых, всю жизнь любил не одни только еврейские деньги под малый процент и что, во-вторых, у каждого немца должен быть хотя бы один персонально любимый иудей; так что поклёп не к месту. Впрочем, эти двое с некоторых пор не умели обижаться друг на друга всерьёз даже тогда, когда в ход шла тяжёлая артиллерия.
      - Викжель - это министерство железнодорожного сообщения, - объяснил цыган. - У них тут по всей стране правят бал новояз и руссоц, как в недоброй памяти республике Океании.
      Всем захотелось спросить, что это за страна такая - Океания, если не архипелаг при пятом континенте. Но через минуту, когда Лидия догадалась, что это, условно говоря, её родина, только в расширенном смысле, - как можно помнить о будущем.
      - Какой спрос со старого бродяги, - отмахнулся Пётр, - мало ли о чём вспоминается душной летней ночью. Вот вы, Лидуша, в связи с Питером тоже небось в таком по завязку утопли?
     Очередная провокация. Потому что старый цыган знал. А теперь ещё и понимал, что сам Исидро знает.
      Насчёт того, что случилось с ними тремя в Петербурге, когда город не был ни Петроградом, ни тем более городом Ленина.
     Человек, пощадивший вампира, когда тот сам дался в руки, делается соучастником в каждом совершенном убийстве, сказал им сам дон Симон. Ирония письма: совершённом или совершенном?
     Тогда Исидро только что спас её саму и нерождённого ребёнка, получив очередную порцию зловещих ран и шрамов, - а ещё не затянулись прежние, вампиру старинного склада необходимы десятилетия, чтобы полностью излечиться. Он знал, что Лидия в равной мере любит двух убийц, живого и немёртвого. И предоставил ей выбор между ними обоими - заснув буквально на глазах своей женщины и её мужа, вооружённого ампулой нитрата серебра. Нет - двумя ампулами и двумя заострёнными палками из боярышника. И увесистым молотком.
     - Он то, что он есть, Лидия, - сказал тогда Джеймс. - Он не может изменить свою природу. И ему лучше, чем всем остальным, известно, что дверь к жизни без греха и убийства закрыта.
     Но всё же он без рассуждений подчинился бы выбору жены. А она переложила ношу на его плечи: мужчина всегда берёт на себя риск, даже когда первым признаётся в чувствах и просит руки и сердца. Ибо там, в темноте и тенях, правильного выбора не было. Или всё же был?
     Да, разумеется, узнав, что немёртвый остался жив (снова ирония!), она бросилась мужу на шею и омочила слезами его руки, рукава и плечи. Да, Лидии не снились больше горькие сны, где Симона поглощало свирепое адское пламя, а Джейми - озеро как бы расплавленной крови.
    До тех пор, пока её не вызвали в департамент Министерства Иностранных Дел и с сокрушением во взоре не сообщили, что с недавних пор она вдова, а её маленький сын осиротел. Что гибель её супруга, Джеймса Генри Эшера, была завидной смертью истинного патриота, павшего на ниве пламенной любви к Отечеству, в чём ныне и расписуемся. И что по неким труднообъяснимым причинам это желательно некое время не обнародовать. Кроме того, от её выдержки и острого ума зависит ...
     Пётр, едва залучив неудачливого агента в свои руки, "сделал душераздирательную сцену" - это была первая и последняя фраза в их беседе с хоть какими потугами на комизм. О нет, в её стремлении негласно пойти по стопам супруга, наконец раздобыв тайну модифицированного снадобья, нет ничего позорного, что вы! Приоритет ведь и так и этак остался за Великобританией. Равно как и выведать конструкцию заурядного винтолёта русской марки - вот это поистине смешно, но отнюдь не более того. А вот личный облик сударыни Лидии... Да, знаю, имя вы сохранили, хоть фамилию приняли девичью - Уиллоуби. В общем, вы предали - ибо предательница по натуре. Нет, я не имею в виду родину, религию, высокие идеалы, - вы удивитесь тому, что это вообще вне обговариваемой темы. Предать можно лишь человека.
    (Позже, отойдя от ступора, сопроводившего насильственное обращение, Лидия вспомнила, что Пётр употребил не "man" но более расплывчатое "human being".)
      В том числе - и хуже всего - себя самого, продолжил хозяин. Именно - способность решать за себя, свободу воли, свою любовь, наконец. Какого чёрта ей вообще занадобилось выбирать между пассивным обожанием и деланьем ребятишек, ругался он. У Прекрасной Дамы былых времён всегда было не меньше двух рыцарей: один под венцом и в постели, другой с розой и по ту сторону запертого окошка.
   - Саймон-Исидор убивал, - ей отчего-то не шло на губы неискажённое имя возлюбленного.
     - Для того, чтобы существовать, - парировал ПэПэШа. - Ты ж не станешь упрекать парня, которому элементарно хочется выстоять в этом сволочном мире? Вы сами тоже не овечки травоядные. Кровавый флирт твоего любимого покойника с разведкой - прямое тому доказательство.
     А потом он её и вообще добил. Обиняком намекнув, что гибель мужа и отчуждение сына - вроде кары за грех. "Хотя не люблю я этого слова по-русски, доца, - поделился с изрядной долей фамильярности. - Каркает, что ворон. Грех - Never-r-more, oh nevermore!"
     Тогда Лидия поняла, что от Петра не спастись. О той сцене в русской столице цыган не мог знать от Симона - тот спал. Ни от Джеймса - если бы Пётр допрашивал её мужа и в конце концов наложил на того руки, это бы наверняка всплыло. Он мог издеваться буквально по-чёрному, тасовать факты по своей прихоти, но в таких вещах, как эта, не лгал никогда. И уверившись в таком окончательно, Лидия сдалась ему на милость.
  
      Северная Венеция в самом деле изнемогала от летней жары и казалась величавым призраком своих же давних лет: пыль, перемешанная с бумажными клочками, струилась по тротуарам среди лихорадочно освещённых зданий, фонтаны роскошных пригородов некогда безмолвствовали, Нева и притоки с мостами, чьи двоеперстия торчали кое-где над водой даже посреди дня, казалась отлитой из воронёного металла. Знаменитые белые ночи, по счастью, уже с месяц как пошли на спад, оттого никому из вампиров не понадобилось круглые сутки напролёт пребывать внутри машин, спущенных в дворовый колодец.
      - Вертолёты хороши для местных полётов, но всё же не очень удобная вещь. Отчего бы не занять какой-нибудь пустующий особняк с парком? Вроде бы можно сделать такое официально, - спросил Геворк.
      - Ага, вот сейчас. Первое - никто из неовурдов на красную агитацию не поддавался, не братался и не митинговал, хотя и белые числили его по разряду продажных шкур, - объяснил Пётр на удивление логично. - Оттого мы личности для властей не очень благонадёжные. Да и какую-никакую конкуренцию органам составляем. Второе - наперекор естественной убыли населения откуда-то взялась нехватка жилплощади. Уплотняют, переуплотняют старые фонды - заметьте, как я лихо ботаю по советской фене, - а строить новое революционного азарта не хватает. Третье. Если бы не объявили нэпа - это их новая экономическая политика - перемёрли бы с голоду, а сейчас их косит бандит Лёнька Пантелеев со товарищи. Но зато чем богаче апартаменты, тем приметчивей.
      - А что такое "совецкий"? - спросила Юко.
      - Где богатство - там и охотники, это понятно, - сказал Манфред. - Что же их так мало? И куда смотрит полиция?
      - Но если после разброда восстановилась хоть какая-то экономика, можно было снять что-нибудь поблагороднее коммунального двора на Пряжке, - вставил свой червонец Геворк. - Наши дон и донья в этом, пожалуй, согласятся со мной.
      Лидия и Симон переглянулись и чуть нахмурились, Мария хотела возразить, но Пётр вмешался категорически:
      - Даю по пунктам. Союз Советских Республик планируется на месте России в декабре этого года. Пока не вполне утрясли название, да и герба лишь в проекте. Но пролгательное "советский", от "Советы депутатов", уже начинает прилагать себе дорогу в массы.
     "Прилагательное, верно? - тихонько фыркнула Юко внутри себя. - И пролагать", по-моему. Снова Пет-сама нас путает".
      - Полиции нет уже давно - её временно заменили милицией, то есть народным ополчением, - продолжал цыган, нимало не отвлекаясь на чужие мысли. - Хотя, по-моему, что в лоб, что по лбу. Куда она смотрит - спросите у некоего товарища Зиновьева, который, похоже, с подачи Лёни Пантелеева губит идею нэпа, а при помощи милиции сдерживает самого Лёню. А почему не свой собственный кров? Представьте: все вы, кроме неустанно бдящего ПэПэШа, наглухо закомпостировались в хорошей квартирке, а в технику как раз суются некие бедняги, готовые разнести лучевую заразу по всему городу вместе с горючим и деталями... Манфи, дружище, тебя не пугает перспектива?
      - Не пугает, но лучше бы не надо, - сказал тот. - Однако есть у меня кое-что на примете с прошлого визита. Стоило бы освежить впечатление.
     
      Очевидно, затем он и напросился на следующий вечер вместе с Марией охранять Петра и Алексея во время прогулки по Васильевскому острову: серовато-жемчужный свет, одевший город словно мантией, оказался вполне терпимым и в обморок не вгонял. Оделись все четверо похоже: картузы на голове, рубахи, подпоясанные широким ремнём, штаны с сапогами. Правда, неисправимый ПэПэШа набросил на плечи горчичный пиджачок, а Мария заломила свою шапку чуть по-женски, на манер комсомолки двадцатого года.
      Вместе с Манфредом - крепкое крестьянское лицо, никакой лошадиной породистости истинного аристократа - они выглядели отличной парой.
      - Всё прозодежда тутошняя виновата, - смеялась она. - Снова здешний новояз.
      - А что это такое? - спросил Манфред. - Прозаическая одежда, на любой день? Три года назад не видел в столице ничего похожего.
      - Производственная. Веяние новых времён. Прогрессивные художники сочиняют костюмы для работы на заводах и публикуют рисунки в модных журналах. Вместе с нарядами для девушек, что сидят в ресторане "Крыша" и поедают омаров из Елисеевского гастронома. Крестьянско-кулаческий труд так шикарно не обслуживается. Новую милицию тоже они обшивают - чтобы отличалась от простых граждан. Пока выходит не очень - кепи, буденовки, длинные юбки у женщин.
      - Юбки! С каким жаром сказано. Соскучилась - давно такого не носила? Я б на твоём месте в эту милитаризованную милицию завербовался.
      - Отчего ж нет - давай вдвоём. Паспорт только выправим нового образца и с особой ночной отметкой в графе - пятой, что ли.
      Держались "два Эм" позади главных собеседников, старательно делая вид, что не подслушивают, - на самом деле такое быть истиной могло лишь наполовину, ибо мыслеречь вампира всегда прозрачна для другого вампира, а голосовая речь воспринимается на расстоянии километра. Впрочем, другие двое тоже пока говорили ни о чём, с некоей ленцой пользуясь нечаянно возникшими аналогиями.
      - Серебряный свет. Серебряный век - мистическая история Санкт-Петербурга, - говорил Алексей. - Я был совсем мальчишкой в Царском Селе, однако успел мельком прикоснуться и к красоте, и к литературной жизни. Серебро способно отражать и фиксировать время. Серебряная амальгама зеркал. Серебряная плёнка фотографий - а нашу семью снимали часто - зачастую единственная память, что мне осталась.
      - Ну, люди поспособствовали тому, чтобы ты помнил и кое-что сверх, - скользко усмехнулся цыган. - Я в том числе.
      - Именно затем вы на Урале свели меня с местной комсомольской богиней, Пётр Павлович? - спросил юноша.
      - Разве это было так плохо? Я постарался соблазнить лучшую из имеющихся в наличии.
      -- Нет, - улыбнулся Алексей. - Плохо не было. Только... сокрушительно. Будто своего рода кощунство внутри того, что я привык считать храмом. Но под конец даже забавно, к каким пустякам всё это свелось.
      - Ты обязан был понять, чего лишаешься при обращении. Вампиры ведь бесполы, от функции остаётся лишь внешний знак.
      - Слышал и знаю. Однако телесная связь мало что значит. Мне единственно жаль было лишаться любви, хотя бы в возможности.
      - Разве ты её лишился? Может быть, пока просто не дозрел.
      Кажется, они сделали попытку оглянуться на спутников в поиске наглядного примера, но остановились из скромности.
      - Любви, - продолжил Алексей, - которая соединила моих отца и маму ещё когда венец не лёг на головы тяжёлым бременем. И понудила отца оставить прежнюю влюблённость.
      - Ты знал о Матильде Кшесинской, балерине на все времена?
      - Трудно было закрыть глаза и уши от сплетен, - Алексей пожал плечами. - Они ведь как нечистая вода - проникают через все фильтры. Но дети, даже такие затворники, как я, понимают куда больше и, самое главное, правильней, чем считают взрослые.
      - У твоего папы Ники была первая и весьма пылкая влюблённость, - кивнул Пётр. - Сплетничали, что у Матильды с его отцом был договор, что когда Николай оставил её из-за помолвки, договор перекинулся на других князей из рода Романовых. Оба князя её любили, оба соревновались в наиблагороднейших чувствах и немного соперничали за её взаимность. Сын родился от одного, ныне погибшего, брак был заключён с другим. Этой даме суждено надолго пережить всех своих мужчин и все свои бури, дожить почти до ста лет и стать живой легендой. Так что же в такой жизни нечистого?
      - Вы умеете судить исходя из будущих событий?
      - В известном смысле, мальчик, в известном смысле.
      - Или всё-таки из прошлых?
      - Скажем, и то, и другое. Для истинного таланта нет большой разницы. Да, я тебя спрашивал, как ты относишься к науке прогностике? Или нет?
      - Но её не существует!
      - Здесь и сейчас - конечно. Но знаешь почему? Получилась первая в России утечка мозгов. Сплавляют свой хлеб по чужим водам. Вот с этой невской набережной осенью сего года намерены отправить в Штеттин интеллигентские сливки: философов, литераторов, экономистов и прочий балласт... Только и дожидаются двух немецких пароходов по имени "Обербургомистр Хакен" и "Пруссия". По словам одного из правящих львов, выдворяют элиту оттого, что расстрелять нет повода, а терпеть невозможно. Еще когда было сказано, что республике не нужны учёные: ведь истинный учёный и вообще творец по своей природе инакомыслящ. Между прочим, грузить товар собираются силком. Кажется, кое-кто из светил не против был утучнить собой родимую землю. Последующим и в самом деле будет предоставлена такая возможность. А эти - каждый из них будет зачинателем новой ветви в науке и культуре. Подарит чужим то, что своим не пригодилось. В том числе умение не только угадывать, но и в прямом смысле творить будущее из прошлого и настоящего.
      - Кажется, новые владыки этим хвалятся. Я помню фразу - не объяснить, а переделать мир. Но, думаю, это фанфаронство.
      - Чем тогда на практике промышляют фантасты вроде Жюля Верна и Герберта Уэллса?
      - Я их читал: захватывающе, но и это лишь бумага. Есть ещё черновики одного из графов Толстых, в которые вы мне позволили глянуть. Он что - тоже?
      Пётр кивнул:
      - Да натурально. Всем стоящим романтикам мерещится нечто голубенькое: либо небеса с парящими аэростатами и гиропланами на реактивной тяге, либо голубые города, для которых названия нет, либо голубой цветок, которым грезил Новалис, или подобное цветку лицо. И все полагают, что уловили клочок непреложной истины. Только я не романтик, нетушки вам. В присутствии иного пола чувствую себя, будто мне привязали ниточки к разным местам тела и дёргают, словно марионетку. Натужное веселье, ненатуральная бодрость и так далее.
      - Пётр Павлович, вам говорили, что вы странно излагаете мысли? Без следа логики и в двух противоположных стилях сразу.
      - Нет. Все и так это знают и вовсю забавляются про себя. А озвучить боятся, наверное. Ты сказал первый.
      Оба тихо рассмеялись навстречу друг другу.
      - Говорят, мой отец до брака был весёлым человеком и ничего не боялся. В Вене бешено аплодировал красивым оперным певицам. В Египте карабкался на пирамиды. В Индии охотился на тигров и леопардов вместе с раджами. На Цейлоне играл в шахматы, причём ставкой была прекрасная и опасная женщина, чем-то похожая на Юко-сан. В Сиаме был награждён высшим орденом. В Японии на спор заказал себе роскошную татуировку в виде трёхцветного дракона - я её видел. Женившись и вымолив меня, стал солиден и отрастил мрачные усы, - сказал Алексей.- Такие "сковородником", говорил мой дядька Андрей Еремеич. Я их сторонился - очень неудобно, когда целуешься.
      - Что хорошо в вашем положении: ни возиться - отпускать растительность не получается, ни бриться зато не надо, - сказал Пётр, со скрипом царапая ногтями щетину на щеке.
      - Почему тогда вам самому не хочется стать одним из нас?
      - Поздновато. Все вурды возвращаются к своей исходной человеческой форме. Ты вон смотри - Симон бреется? Бреется, оттого что подпал под обращение в усах и эспаньолке. В ту пору все мужчины бородатые ходили, а теперь стало немодно. Манфред, на своё счастье, нордический блондин и отскоблил щёки перед последним боевым вылетом. А вот у Геворка щёки исчерна-синие, и это невыводимо. Оттого и делается злей день ото дня.
      - Вы же седой и кудрявый, Пётр Павлович. Что свои волосы к лицу, что парик и гладкие щёки. Так отчего нам вас не побрить, не выпить и не обратить медикаментозно? - рассмеялась Мария.
      - Фиг вам с прибором. Я же идеолог. Кто бы вправлял вам мозги, посыпал их детской присыпкой от пролежней и, главное, брал на себя ответственность за конечный результат? Ах, почему я не жажду оной перемены даже в глуби души... Вот вам всем аналогия: с чего бы это люди не стремятся в Царство Божие, а копошатся на бренной земле, покуда силёнок хватает? И ещё молитвы возносят, чтобы продержаться дольше и успешней?
      - Молитвы? - по виду Алексея было видно, что слово его зацепило.
      - До тебя в семье родилось четыре дочки. Здоровые, умненькие, светлые душой. Достойные своей династии. В Британии вообще королевы на троне хорошо приживались, в отличие от Российской Империи. А тебя выпросили у святого Серафима - и получили. Со многая слезьми, - Манфреду и Марии послышалось нечто нарочитое в голосе, будто ПэПэШа в какой по счёту раз занялся провокацией. - То бишь и молили, и воспитывали так же. Потом было твоё нездоровье, которое проявляется лишь у мужского пола, мамки и няньки, бабки-кликуши, наконец, жупел по имени Григорий, что вошёл в пагубное доверие царям через тебя одного.
      - Можно сказать, из-за меня обесславилась и рухнула династия, - к удивлению обоих вурдов, Алексей и в мыслях не подумал возмутиться, напротив, подыграл.
      - Не знаю точно, могла ли она устоять. Для всего в мире существует свой звёздный и свой погибельный час. Погоди, я хочу продолжить возникшую тему.
      Тем временем четверо приблизились к тому месту на набережной, куда, по всей видимости. Пётр деликатно заворачивал всю компанию.
      За изумительной красоты витыми коваными воротами с гербом желтел дворец с небольшими полуколоннами на фасаде, зеленел обширный парк.
      - Фонтанный Дом, бывшая усадьба графов Шереметевых. Здесь тоже жила - но и умерла великая актриса и балерина, Прасковья Ковалёва-Жемчугова, только что родив графу законного сына. Есть роковые меты. Но мы здесь не за этим, - сказал Пётр.
      - Здесь всё разграблено и живёт много народу. Как в своё время в особняке Матильды, - сказал Манфред.
      - Да, - коротко кивнул Пётр. - Кое-кого из них я собираюсь показать мальчику. Смотри.
      Из дальнего флигеля вышла, держа за руку мальчика лет девяти-десяти, высокая и худая женщина в чём-то мало вообразимом: серое платье-хламида, серая же косынка на волосах, скособоченная обувь. Но лицо и осанка довлели над всем прочим. "Больше чем красавица. Значительней любой смертной богини", звенело вокруг неё в воздухе.
      Подошла к воротам одновременно с их компанией, подняла голову - на мгновение взгляды скрестились - улыбнулась то ли им, то ли неким своим мыслям и прошла дальше с тем же невозмутимым видом.
      - Ты тоже почувствовал? - заметил Пётр. - Королева в опорках. Наследница русских чингизидов, живущая в благословенной нищете. Это ж надо как подгадать - она с сыном, несмотря на поздний час. Дитя раздора - этот её Лев. Рождённый на перепутье двух стихий, на перекрестье двух поэтов. Обычно его держат в деревне Слепнево, что под Бежецком.
      - Анна Ахматова? И Николай Гумилёв?
      - Супруг погиб год назад, но сына она прячет не только из-за этого. Знаешь, астрологи уверили меня, что женщины с такой звёздной картой притягивают роковых мужчин - тех, кому суждено испытать страдания и трагическую смерть. Она ведь и сама вздыхала стихами по этому поводу.
      - Мужчин?
      - Такие окружены почитанием вопреки всему. Как пламя свечи - мотыльками. Подруги сероглазых королей.
      - Пётр Павлович. Вы ведь не зря мне всё это демонстрируете. И о короле с лучистыми глазами напомнили, и о подругах владык, о предсказаниях смертей и природной царственности.
      - Ты же вдоволь поднабрался сплетен, - ответил Пётр. - Сделай последний шажок. Ну?
      - Это мой побочный брат. Нет - правда?
      - Может статься. Я сужу не по тому, что уже было, а по тому, что ещё только маячит на горизонте. О нынешнем Лёвушке, завтрашнем Льве. Сыновья поэтов и артистов могут быть бесталанны, но если в них прорезается интерес, то, во всяком случае, не к прожектам и тем закономерностям, что ведут к созданию и росту империй. А он будет мало того что их изучать - он создаст новые. Вместе с воображаемым миром, в которых действуют эти законы и чертежи. Дерзостью своей мысли переиначит Вселенную и пожнёт хулу и восторги, как и полагается царю... зверей.
      - Пётр Павлыч, - Алексей, улыбаясь, наклонил голову к плечу. - Совсем непохоже на вас - так вещать. И по смыслу, и по настрою.
      - Это когда я был похож сам на себя, не скажешь?
      - Никогда - и всегда, - ответил тот.
      - Но теперь ты лучше понимаешь, чем я занимаюсь?
      - Окружаете себя атрибутами царственности. Воображаемыми и воплощёнными.
      - Тепло. Вот, например, все мои семеро самураев. Вы мечены алым знаком доблести, но не в том смысле, что мелкая вампирская сошка. Вы избранные: в том смысле, что я вас воскресил и сделал из вас нечто незаурядное. Хотя, может быть, вы просто те, кто по должности умеет убивать профессионально. Лидия, которую я, впрочем, обрёл по воле случая - прекрасный медик и одновременно великолепная женщина. Мария - женщина-воин, Юко - дева с кинжалом. Симон - убелён годами, с неких пор - самый древний вампир в Европе, и кое-кто высчитал, что он обошёлся ей в треть чумной эпидемии или два лондонских пожара. Манфред - благородный убийца-летун с высокой мечтой в мозгах. Геворк - ну, тут у меня немного засбоило в голове. Поддался соблазну. Просто красавец, к тому же представитель народа, которому Бог дал обетование, сходное с иудейским.
      - Как так?
      - Ну, смотри. Истории обоих народов движутся параллельно. Сначала погибли горделивые древние царства: Иудея и Урарту. Слились с более свежим великоэтническим образованием, но почти тотчас же начали себя отделять от Большой Мачехи. Претендовать на землю под своими ногами. Становиться купцами, ростовщиками и банкирами, верно рассчитав, какие силы правят миром. Скорее невольно и несчастливо, чем расчётливо, вызывать этим возмущение национальных большинств. А в результате - наполовину истреблённый, рассеянный по всему миру народ становится бесчислен, как звёзды на небе: Бог таки имеет хорошее чувство юмора. Как, собственно, и сами евреи и армяне, безусловные поставщики анекдотов о самих себе. К тому же оба народа в итоге обретают в качестве опоры осколок былой славы, город - Ершалаим или Эребуни, - и вокруг него малую страну с монокультурным этносом. Ты успеешь убедиться в моей правоте, потому что будешь жить долго. Очень долго.
      - Насчёт наших спутников вы объяснили, хоть я и вправду понял лишь наполовину. Но кто я сам в этом рисунке?
      - Ты? О, ты горный хрусталь. Точный смысл идиомы объясню не раньше, чем она станет идиомой.
      Алексей снова улыбнулся:
      - Смею только надеяться, что это нечто красивое и ценное. Такое, чего трудно ожидать от сына моего отца - мягкосердечного правителя, нерешительного политика, человека, одержимого злосчастьем.
      - Не надо так думать о родном батюшке. Да, на нём лежит явный знак крови: Николай Кровавый - хотя в Ходынке повинны другие и - вот парадокс - больше всего те, кто погиб от своих звериных инстинктов. Николай Кровавого Воскресенья - да, но его впутали в чужую провокацию. Николай - Гертруда мужского пола: взял супругу, буквально идя за гробом отца, причём такую, что принесла в себе болезнь крови.
      - Но разве неправда, Пётр Павлыч?
      - Именно что да, Алёша. Ты и правда не возражаешь по поводу такого амикошонства? Ибо разобравшись с аверсом, давай-ка глянем на реверс. Твой отец и матушка получили без малого двадцать пять лет такого счастья в любви, какое ну никак не могло выпасть коронованным особам. В том, кто помазан на царство, ценен человек, а не солдафон и бюрократ: Николай прекрасно понимал, что приносит себя в жертву Великой России необозримо далёкого будущего, и в душе на это согласился. В девятьсот пятом году была принесена иная жертва - нечистая. Ягнёнком, которого вели на заклание, была горстка простых людей с портретами твоего отца и иконами. Агнцем, которого готовились убить, был сам царь - если бы он рискнул показаться даже перед самой мирной частью шествия. Поп Гапон выразился потом откровенно до предела: вышел бы к народу - полмига не прожил. Те, кто наверху, без ведома твоего будущего отца решили вскрыть нарыв революции, а те, кто внизу, решили бросить народ войскам, словно кость борзому псу. Лишь небольшая часть демонстрантов была мирной, вспышки бунта шли по всему Питеру. Кто уж соорудил подставу - не так важно, как то, что это хорошо испробованный фортель. Так было, так есть и так будет.
      - Но не при мне, - твёрдо сказал Алексей.
      - Твоими бы устами мёд пить. Государство обыкновенно идёт на непопулярные меры, желая себя укрепить. Инакомыслящих всегда вырезают - с бесподобной жестокостью и сноровкой. А ты ведь захочешь быть сильным владыкой сильного государства, разве не так? Твоя страна уже снова претендует на это. Худо-бедно выбравшись из одной бойни, человечество прямым ходом катится в другую, но вот увидишь - во второй мировой войне Россия победит. Но все равно и этот тысячелетний рейх, Русь-Россия-Союз, при новом варварском порядке не дотянет даже до семидесяти.
      - Не при мне, - повторил цесаревич чуть менее твёрдо. Оба замолчали.
     
      - Слушайте! Пока вы тут собирали осколки воображаемой династии и прикидывали, как пристроить их к делу, я придумал нам хорошую обитель, - вмешался в паузу Манфред.
      - И что именно? - вяловато поинтересовался Пётр.
      - Ангар, - ответил тот. - Мой добрый знакомый инженер Лось около года назад вывел из него за пределы Земли стальное яйцо, пользуясь особого рода взрывчатым порошком. Рецептом ультралиддита - так он его назвал - поделились с ним мои друзья: наш винтовой транспорт при необходимости использует его микрокапсулы, вдуваемые в газолин через систему форсунок и сопел. Мощь у нас, естественно, далеко не та, какая нужна, чтобы одолеть земное притяжение, да мы на реактивную тягу и не замахивались. У нас куда более близкие и безопасные цели. В общем, вряд ли Мстислав станет оспаривать у нас это помещение в сколько-нибудь обозримом будущем.
      - Адрес? - коротко спросил Пётр.
      - Где-то на Ждановской набережной. Названа не по здешнему партийному бонзе, а по реке Ждановке, так что нет смысла возмущаться. А, вспомнил - дом одиннадцать. Этот проклятый богами сарай никаким взрывом было не пробить: наверное, до сих пор там стоит.
     
      Устройством на новом месте занимались до рассвета, благо ангар с высокими готическими сводами после вылета эпохальной птички был отстроен практически заново: рухнувший купол поднят на гнутые рёбра и оснащён диафрагмой, словно у старинного фотоаппарата, узкие окна загорожены стальными жалюзи, оплавленный гранит пола заменен плитами из какого-то особенного негорючего базальта, двери сделаны двойными, с переходным шлюзом, позволяющим регулировать давление и освещение. Поскольку ни холод, ни жара, ни отсутствие воздуха вурдов не особо волновали, сон оборудовали просто: на камень рядом с пустым транспортом бросили толстые матрасы, поверх матрасов установили непроницаемые для солнца колпаки с запирающимися изнутри створками - походное снаряжение. Алексей в очередной раз спрашивает Петра:
      - Вы-то сами как обходитесь без дневного света?
      - Так я из-за вурдов давным-давно в сову оборотился. Знаешь, среди людей бывают совы и жаворонки?
      - Знаю. Глупо, значит, спросил.
      - Тогда с тебя ответ на мой собственный глупый вопрос. Ты ведь хотел подойти к брату, уж и предлог для его матери в уме отыскал. Почему решил вместо того меня уболтать?
      - Боялся не выдержать характера. Кинуться на шею, расплакаться... ну, а дальше повести себя совсем уж непристойно. А зачем я сдался им обоим - бледный ужас, летящий на крыльях ночи?
      И, уже проваливаясь в морок, пробормотал:
      - Уж это кто кого убалтывает...
     
      Симон был и впрямь старше любого из вурдов на несколько столетий, вторичная инициация вывернула его наизнанку - ничего подобного не пришлось на долю даже Лидии, насилие над ней и вообще было психическим. Но зато он умел просыпаться задолго до наступления ночи, когда край солнца ещё был виден за горизонтом и расстилал свои лучи по земле. Теперь испанец лежал, заломив руки за голову, в позе благородного узника, ловил смутную дремоту окружающих, деликатное сопение Петра - и думал.
      Удивительно, до чего вампиры привержены старине. Ну зачем, спрашивается, ему и Лидии переодеваться в саван и спать в подобии гроба? Неужели лишь из-за того, что саван сам скопирован с викторианской ночной сорочки, а сундук для дневного отдыха навевает мысли о ренессансном ложе с балдахином и тяжёлыми занавесями? Другие вурды тянутся за ними - даже цыган не спит, раскинувшись в простоте душевной, а прячется за подобием кожаного шатра. Даже симпатяга Мориц с недавних пор не растягивается прямо у вертолётного шасси, а подбирается к Петру под бок - понял, что рядом с прежним хозяином можно и задохнуться, ищет защиты или сам защищает. С какой стати принципал вообще боится вурдов - или, напротив, боится недостаточно? Дело вовсе не в шантаже интересными тайнами, который он то и дело предпринимает. Доискаться до верного способа себя убить или хотя бы прекратить более или менее надолго - кажется простым: вурды легко читают мысли, а Пётр явно спрятал это у себя в мозгу. Вот только отчего-то никому из его гвардии пока это не удалось - есть такие каменные глыбы с неустойчивым равновесием, которые по виду легко уронить вниз с горы, но стоят веками. Вот и он таков. Ординарные младовурды (вот выражение!) попросту не озабочены мелочами. Безотказные роботы, не против захмелеть от чужого страдания, почти безразличны к своему, послушны, ибо это не так затратно, как бунт. Может быть, и спасает Петра это их всеобъемлющее равнодушие. От человеческого родителя унаследовали (или развили?) резкое чувство юмора, выражающееся больше не в словах - эти особи разговаривают мало и лишь по настоятельной необходимости, - а в действиях. Например, взяли привычку, едва проснувшись, специально выбираться из капсул и окружать "старших по званию". Деликатный намёк: мы пролетарии и обслуга, а вы аристократы крови, очень лакомой для младших по чину. Так что медитируйте на здоровье, пока можется.
      В прошлые разы Пётр, который был чувствителен к мыслям нечеловеческого рода, тотчас просыпался и начинал вещать примерно в таком роде:
      - У настоящего вурда нет социальных пристрастий - пьёт от того, кто плохо лежит и вообще под руку подвернётся. Но это ведь не значит, что от ближнего своего: в отличие от человеческой, вампирская кровь отвратительна по вкусу и действует как скверный наркотик. Подсевшего всегда найдётся кому устранить в свою очередь - а вот люди неуклюжи и неповоротливы, неожиданно смертны и прочие "не". Отличная почва для деятельности! Только вот не нужно считать, что вы занимаетесь санитарией и гигиеной плюс благотворительность. Так что идите и смотрите. Идите и уравнивайте. Не стоит унывать - пока земля ещё вертится, пока ещё ярок свет, неовурды всегда будут востребованы.
      "Он, как всегда, снова передёргивает и местами попросту лжёт, - подумал Симон, - но если бы мы знали, где, когда и в чём именно, то сразу бы перелицевали его мнение и получили истину от святого Петра. Не знаю зачем, но получили бы. Единственно с кем цыган вроде бы не играет, вернее, по-прежнему остроумен, но не паясничает, - это с Алексеем. Мальчишка, если сделать логический вывод, - знатнейший из знатных, горизонтальный срез разветвлённой династии, вертикальный срез всего человечества. Его плоть и психику лелеют и всячески берегут. А это пробуждает у прочих вурдов ревность и зависть".
      - "Ревность? - отозвалась Лидия из соседней капсулы. - Некая большевицкая мадам Коллонтай хотела запретить её декретом. Если ты обратишь свою благосклонность к мальчику, я не посмею выступить против".
      - "Я в него вовсе не влюбился", - Симон постарался оформить свою мысль как мог более убедительно.
      - "Неважно. Древние вампиры с веками теряют краски и как бы выцветают - ты говорил такое и мне, и Джеймсу. Твои карие глаза стали янтарно-золотыми, в шестнадцатом столетии ты не был вовсе белокур. Но Алексей уже выглядит хрупким созданием луны. По-прежнему неизлечимо больным - могу в том поклясться. И не только выглядит - я ведь была хорошим врачом, это сохранилось. Ты знаешь, что он поверил Пет Палычу и совсем не охотится - брезгает даже тем, что приносят в зобу младшие вурды?"
      - "Тогда он рано или поздно умрёт, невзирая на уверения нашего принципала".
      - "Похоже на то. Или увянет вместо того, чтобы со временем расцвести. Он плохой вампир, по твоему давнему определению. Хороший ведь отчасти претендует на божественные прерогативы. Хотя мальчик мог бы пить во время агоний или за мгновение до них, когда всё решено другими, - только не делает и этого. Хрупкая тень - посмотри на него, когда все наши раковины вскроет невидимым ножом темнота".
      - "Серебристая призрачная тень. Оживший снимок, сделанный на старинной фотоплёнке. Фиксация самого времени - конец лунного века, начало века-волкодава. Так он сам говорил".
      - "У тебя получается мыслить в манере Петра, согласно вольным аналогиям и тёмным пророчествам".
      - "Что?"
      - "О, ты не умеешь заниматься шантажом, как он сам. Но тебя, как и меня, не могла обойти стороной та болевая закалка, которой он нас подверг. Многому учишься поневоле. А мальчик нежен, хрупок и на редкость привлекателен. Сиянием глаз и царственной бледностью, какую твои соотечественники достигали истязанием плоти в духе святого Игнация".
      - "Ты - ты! - меня искушаешь?"
      - Да, - ответила Лидия вслух. - И тебя, и всех нас. Может быть, и чёрных. Слышите меня? Те, кто пил, должны возместить Алексею взятое. Это замкнёт союз. Подобное совокупление почти равно любви.
      Открывались боковые створки, старшие вурды, освободившись от раковин, садились кругом ложа юноши на восточный манер, младшие, тихо улыбаясь, стеснили внешний круг. Пётр, поднявшись на локте (бессменный пиджачок кроет спину, громадный белый дог с чуть зарозовевшими ушами свернулся у широкой груди), воззрился на компанию с досадой и в то же время с удовлетворением.
      - Алексей, ты ведь тоже слышал сквозь сон, - продолжала женщина. - Дело даже не в том, что тебе необходимо и что приятно нам: вряд ли тебе понравится вкус нашего ихора, но это как пить обетование вечной жизни. Мы же испытаем боль, но, как уверяют, лишь ту, что во все века соседствует с истинным наслаждением. Это будет наш подарок тебе и в то же время ответный знак твоего уважения к нашему братству. Не бойся ничего: напрасная кровь в наших сосудах подверглась алхимической перегонке и уже не растворяет в себе проклятие. После такого мы перестанем быть простыми убийцами - верь в это. Ты сможешь со временем нас возглавить, ты, а не человек, потому что люди, к горю нашему, не вечны.
      Последний кокон раскрылся, и всем показалось, что оттуда хлынул свет: не солнечный, режущий глаза, но отнюдь и не ледяной лунный. Свет ясного вечера, который пробуждает от вековечной спячки.
      "Она выучилась и умеет многое, - с уважением подумал Симон о Лидии. - Выбирать слова, без ошибки метящие в цель. Взывать не к благородным чувствам, но к эмоциям, что считаются низменными почти повсеместно и во все времена. Соблазнять истиной, что далеко не абсолютна".
      - Я приму всё, что будет мне дано, - звонко ответил Алексей, выпрямляясь. И наудачу обвил руками шею Геворка, который сидел ближе всех, припал к ней невинным, ярким ртом, а затем к тонкому запястью О-Юко, к сердцу Лидии и губам Марии, Манфреда, Симона...
      Неразрывный поток мыслей, вливающихся вместе с ихором:
      "Слишком многие странности вдувал тебе в уши наш квазипророк, но частью твоего тела они не стали - возьми и внедри, сделай собой наше восприятие сомнительных и в то же время бесспорных истин - пойми наши муки вкупе с радостью, нашу жизнь вместе со смертью, нашу не-жизнь, стоящую рядом с нашей не-смертью - сделай своими наши упования - спустись, снизойди к нам, чтобы вместе подняться - иной любви, иного обладания никому из нас не дано..."
      - Это так, но таким будет недолго, - ответил юноша им всем, когда соединил собой круг объятий - и вдруг разорвал, окропив новый союз каплями пурпурной жидкости, смешанной в едином сосуде.
     

V. БЕЗУПРЕЧНЫЙ ЛЕТУН

Летун отпущен на свободу.
Качнув две лопасти свои,
Как чудище морское в воду,
Скользнул в воздушные струи.

Александр Блок

      Во сне наш новообращённый виделся с братом, подумала Лидия без слов, одним картинным начертанием. Как же другие вурды ухитрились пропустить очевидное - или всего лишь постеснялись обличить, ведь по всему получилось так, будто мальчик солгал в ответ на вопрос хозяина.
      Картина, выступившая при соприкосновении кровей, была такова. Вопреки всему цвело ясное, розовато-огненное, морозное утро. Братья стояли у парапета Дворцовой Набережной, напротив Петропавловской крепости, рука младшего брата обнимала пушку, стрелявшую некогда при угрозе наводнения, старший обхватил младшего за плечи. Немного впереди как бы прямо из невской воды вырастала мощная конструкция. Подобие наклонной башни из ажурного железа, картинно побагровевшего от ржавчины, было подвешено к мощной мачте-консоли и обвито двойной спиралью, внутри виднелись конус, цилиндр, куб и полусфера, сложенные в некоем мистическом и подвижном порядке.
      - "Поднялся выше он главою непокорной Александрийского Столпа", - процитировал Алексей.
      - Да, мама мне тоже читала "Памятник", - отозвался Лёвушка. - И Пушкина, и Державина, и Цицерона на латыни. Совсем разные. И объясняла, что "александрийский" - это не совсем Александровская колонна, а ещё и Фаросский маяк в Александрии. Потому что Александрия, как Петербург, - это величие, надлом и упадок в одно и то же время.
      - У тебя очень умная мама, - отозвался старший. - Она не говорила тебе, что вот это за великанская игрушка - за мостом на другом берегу Невы?
      - В её времени такого не было, - откликнулся младший. - Только модель башни Третьего Интер-на-ционала. Алеша, а что такое этот национал?
      - Неважно. Всё проходит из рода в род, пройдёт и это, - старший брат усмехнулся. - В наши времена все упиваются футуризмом, авангардизмом и конструктивизмом, главными искусствами будущего. Владимир Евграфыч Татлин полагал, что в его творении может разместиться Дворец Советов - ты слышал о храме Христа-Спасителя? Так вот вместо него: эту российскую мировую ось собираются взорвать ультралиддитом.
      - Братец, ты снова говоришь удивительно.
      - Ты ведь почти взрослый мальчик и умён в маму, - возразил Алексей. - Да и в папу Николая, наверное, тоже. Слышал про скандинавский ясень Иггдразиль? И Ливанский кедр в Библии?
      - Дерево мира. Мировое древо.
      - Вот именно. Это же оно перед тобой. Винтовая лестница к небу, готовая соединить рай, землю и подземное царство. Непропорциональная конструкция, что вот-вот рухнет набок, словно Пизанская башня, но без изящества и грации последней. Ось, на которую нанизано пространство. Но не одно пространство - ведь само грандиозное сооружение поворачивается вокруг себя. Полный цикл вращения - год. Конус проходит свой путь в течение месяца, цилиндр - в течение суток. Воплощение самого времени. Но и это не конец. Видишь двойное переплетение спиралей? Почти так же устроена наследственная спираль всего живого, в том числе и человека. Знак бесконечного прогресса и непрерывного развития в сторону небес. Символ эволюции.
      - Сэр Дарвин ничего не говорил о таких спиралях.
      - Так ты читал - тебе читали "Происхождение видов" или хотя бы "Путешествие на корабле "Бигль""? У меня в детстве была такая книжка - с его собственными картинками на полях.
      - Читал, - мальчик кивнул. - Мне нравится. Звери и птицы всякие. А человека нет.
      - Ещё будет, - кивнул Алексей. - Прогресс ведёт нас от обезьяны к человеку и обратно. От немой гармонии с природой к дисбалансу и членораздельной речи.
      - Знаешь, чего бы я хотел для людей? Чтобы выучились говорить на одном языке, как в старину. И, наконец, поняли друг друга.
      - Почему это пришло тебе в голову, малыш?
      - Это чудо впереди похоже на Вавилонскую Башню. Я видел её в альбоме художника Брейгеля - или недостроенная, или уже начала разрушаться. Людям никогда не понять друг друга, как ни стремятся к небесам. Любой колосс от рождения стоит на глиняных ногах и обречён рухнуть.
      - Ничего себе мысли для десятилетнего. Кто это сказал тебе?
      - Во сне со мной говорят создатели великих империй. Хунну. Хазары. Скандербег-македонец. Чингис-хан. Братец, я понял. Наш новый Союз Республик сам как хитроумно подвешенная на цепях махина. Все гигантские стройки, величественные строения и государства, созданные с тысячелетним размахом, обречены, говорят мне великие строители. Тогда я боюсь до смерти. Мне страшно того, что будет.
      - И рядом со мной - страшно тоже?
      - Немножко, - Лёвушка стиснул руку брата. - Знаешь, ты...
      - Чужой? Холодный, как лягушка, да?
      - Нет, - мальчик рассмеялся. - Скорее прохладный, как матовый хрусталь с чистой водой. И не очень чужой, скорее наоборот. Только, если подумать, я тебя в первый раз вижу, а узнал - как это может быть?
      - Наверное, успели встретиться. Реальность - прозрачный леденец, сквозь который просвечивают другие реальности. Все равно, сон это или явь. Твои пророки, герои и полубоги называли себя при первом появлении?
      - Ой. Не помню, правда. Имена как-то сами угадывались.
      - Верно, это закон хорошего, правильного сновидения. А знаешь, как полагается себя вести в таком сне?
      - Догадался. Только ты сам скажи!
      - Назови желание. Просто назови заветное желание.
      - Выучиться летать и обучить такому всех. Ведь люди не умеют летать, как птицы.
      - Лев, а про Икара ты читал? Видел иллюстрацию в том альбоме Брейгеля старшего?
      - На которой пахарь идёт за плугом и пастухи толкуют о своём посреди стада овец, корабль под парусом плывёт по тихой воде - а сам Икар тонет незаметно для остальных?
      Алексей кивнул:
      - Этот самый. Крылья были слеплены воском, а в полёте мальчик слишком приблизился к солнцу.
      - Но никто не обратил внимания на катастрофу.
      - Никто. Мир безразличен к гибели тех. кто грозится нарушить его равновесие.
      И прочёл стихи древнего восточного поэта, геометра и астронома:
  

Не станет нас. А миру хоть бы что!
Исчезнет след. А миру хоть бы что!
Нас не было, а он сиял и будет!
Исчезнем мы. А миру - хоть бы что!

     
      - Люди не должны быть дерзкими? - спросил Лев.
      - Нет, но они должны, обязаны, обречены дерзать, - ответил Алексей. - Гляди на самый верх!
      Вампирское зрение куда острее человеческого, думает Лидия, но ведь это и без того сон, который неведомо кому снится. Поэтому младший мальчик ахает от удивления и восторга: с уступа Башни срывается, мерно покачивая прозрачными, похожими на округлые раковины крыльями...
      Гондола и сиденье из гнутого дерева, обмотанного тканевыми лентами, кожаные ремни для крепления пилота, скелеты крыльев, делающие рукотворную птицу похожей на доисторическое чудище... Золотистый парашютный шёлк, обтянувший их наподобие пергамента с магическими письменами...
      - Орнитоптер, - сказал Алексей. - Птицекрыл. Летатлин - от "летать" и фамилии автора Башни. Он был одержим идеей подъёма, полёта, парения ввысь. Наследник великого Леонардо - и всё-таки куда больше художник, чем инженер. Создатель главных иероглифов эпохи.
      - Я думал о другом, - возразил Лев. - Птицелёт ведь только планирует в струе воздуха. Человек не летал на нём вверх и не сможет летать силой одного тела - то есть грудных мышц. Они ведь слабые, эти мышцы, я читал в учебниках.
      - Ты и впрямь умный мальчик, - рассмеялся Алексей. - А если - силой красоты? Силой воли и устремления? Смотри, ведь без спора летающие конструкции с жёстким крылом - мёртвые, пузыри цеппелинов - мёртвые, а Летатлин, несмотря ни на что, живой. Ты, может быть, читал и "Блистающий мир" Александра Грина - он наш с тобой соотечественник. Ах да - кажется, он не успел напечатать книгу, но всё равно.
      Не успел он это сказать, как махолёт плавно приподнял оба крыла, опустил, потом ещё и ещё раз...
      И взмыл над городом поверх всех крашенных суриком и позеленевших от бронзовой окиси крыш, золотых и ржавых шпилей, пухлых, как ангелы облаков - в холодно сияющий космос.
     
      - "Человек не умеет, - ворвался в сон восторженный мыслеголос Манфреда, - но ведь мы не люди. Раз в пять легче и вдесятеро сильней человека. И это не шлейф позади кургузого механического устройства. Алекс, ты показал мне мою заветную мечту и внедрил её прямо в кровь".
      - "Эх, нам бы такое в русской армии, - выдохнула из себя Мария. - Просто, дёшево, сердито и никаких тебе затрат на горючее".
      - "Гнев с небес. Парящие на божественном ветру драконы, - вторила японка. - Хотя подстрелить такое чудо не трудней аэроплана".
      - "Но ведь их можно сотворить очень много! - возразил немец. - И разве артисты нашего небесного цирка не рисковал быть расстрелянными? Воздушная кавалерийская лава. Устроить так, чтобы аппарат повиновался движениям тела, освободить для оружия обе руки..."
      - "Так ведь руки - крылья, - возразил Геворк. - И сердце вместо пламенного мотора. В таком виде "летатлин" не годится для войны, разве что в качестве управляемого снаряда".
      - "Всем вам, дамы и господа, только о сражениях и беспокоиться, - с ноткой брезгливости комментировал Симон. - Не насытились? Мало вам простые вурды в кровяном мешке добычи приносят? Ах, вы думаете, что сие похвальней, чем самим выходить на добычу".
      - Ой, вот надо ж было пропустить такой замечательный кошмар! - шилом в ухе отозвался ПэПэШа (откуда только взялся, с досадой подумала Лидия, но как всегда кстати). - Зачем было и мастера Леонарда Винчи на крючок цеплять с его мировыми разработками. Ведь наш русский товарищ, краснознамённый матрос от сохи, и летательный аппарат изобрёл, куда там моей жёсткокрылой стрекозе, и стартовую площадку под него устроил. Типа пространственно-временной взбивалки для тех яичек, не разбив которые, не зажаришь яичницы. С кем сравнить его, как не со знаменитым итальянцем. Кто знает, в каких трущобах нынче художественная студия этого вундеркинда?
      - Кажется, в московских, - ответил Симон. - Ведущий преподаватель тамошнего Вхутеина. Учит делать вещи удобными, прочными, целесообразными и чтобы сверх того парадоксально нравились. Например, лепит чашку без ручки, чтобы она вкладывалась прямо в ладонь, словно бокал. Гнёт венские стулья пружинящими и без ножек - некая стоячая спираль. Живописует свои так называемые контррельефы не одними красками, но деревом и жестью. Да, и упорно работает над этой вашей повседневной униформой, М&М, чтобы поднять на уровень мировых стандартов. Это называется, как помню, "нормаль-одежда".
      - Вы его знаете? - спросила Лидия.
      - Наши пути пересеклись однажды в Турции, - ответил Геворк, - оба были юнгами, только он на русском военном судне, а я на турецкой шебеке.
      - Да, - Симон либо проигнорировал ответ армянина, либо, напротив, подтвердил. - Стамбул, ещё довоенный. Позже мы общались только изредка.
      "Кажется, наш обожаемый Пет Палыч тасует колоду куда причудливей, чем признаётся, - вскользь, чтобы не уловили другие вурды, подумала Лидия. - Идёт по цепочке давних человеческих связей".
     
      Возможно, на этом и даже немного раньше они проснулись, но в каком-то сложном смысле продолжали спать дальше.
      Потому что абсурдные идеи возникали и лопались, как пузыри на лужах во время сильного дождя.
      - Сняться в Москву всей стаей и заказать изобретателю серию. У него есть ученики, да мы и сами в науку пойдём, - предложила Мария.
      ПэПэШа почесал в затылке:
      - Слишком хлопотно, а поскольку о моих чернорабочих ребятках давно наслышаны, так мастер испугается вас хуже чеки. Его пока одно спасает - что революционно преданный. Новое искусство, которому он верно служил, и то перестаёт быть в моде.
      - Москва недалеко, - заметила Юко. - Можем пойти мы с Георгием: испробовать его личные связи. Притом если художник - значит, много красоты.
    -  В таком случае на действовать ли нам скрытно, чтобы не создавать контраста? Вряд ли русский живописует в стиле оперетты "Микадо".
     - А также иранской кабацкой вывески, вы хотели сказать? Стиль Пиросмана и прочее.
      - Звучит резонно, куда ни плюнь, - покривился Пётр. - В самом деле не стоило бы паломничать конкретно вам: с некоторых времён в столице не очень жалуют раскосые восточные физиономии. Или только раскосые. Или вообще азиатские. Как, Лидуша, ты и твой партнёр не прочь окунуться в сугубое эстетство?
      - Мы тоже по виду не вполне славяне, - улыбнулась она.
      - Зато штучной работы, - ответил Пётр. - С одного плевка можно признать западных жителей. Сойдёте за буржуазных негоциантов - на них как раз вышла мода. Торгсин и тому подобное.
      - Что, опять новоязовское словцо? - вмешался Геворк.
      - Из недалёкого будущего. Торговля с иностранцами под видом советского населения... тьфу, наоборот. Договор малого дитяти со старым чёртом. Советских руководителей с капиталистическими акулами.
      - А кто из них кто?
      - Лидуш, не встревай в бурный поток моих мыслей. В общем, вам двоим вполне по силам шагать по Москве с умным видом и в хорошо пошитой одежде.
      - Любопытно, зачем двоим.
      - Как зачем? Для респектабельности. Муж и жена - одна сатана.
      - С чего это вы взялись нас венчать, Пет Палыч?
      - И в самом деле - с чего? - он хитренько, лучисто улыбнулся. "Вылитый советский вождь на портрете, - подумала женщина. - Ленин и ходоки".
      - Кажется, это разумная идея, - кивнул Симон. - Визит сэра Герберта Уэллса два года назад настроил новорусское правительство благосклонно к Великобритании вообще и английским вурдам в частности. По слухам, это вы, Пётр Павлович, поставили сэру Герберту королевский конвой, который произвёл впечатление на вождя и его присных.
      - Слухи иногда бывают верны, - ответил тот. - Ну и как, уговаривать вас нужно или так обойдёмся?
      - Обойдёмся. В столице найдутся хорошо оборудованные крыши для посадки гироплана?
      - Э, нет. Гонять воздушный транспорт не позволю, езжайте поездом: именно что на крыше, буферах, в угольном ящике - как удобнее получится.
      - Но, Пет Палыч! - Лидию попросту оледенило от возмущения.
      - Не надо, - Алексей дотронулся до её руки, - я тоже собрался ехать. Говорят, его картины, эскизы для театра - настоящее чудо. Возьмём спальное купе или даже блиндированный мотор напрокат. У меня есть на примете бесхозный "Руссо-Балт", шофёра легко подобрать из нашей, так сказать, молодёжи. Что до остального - можно было бы давно привыкнуть, что хозяин дразнится.
      - Паровоз топят чужими дровами, - ответил цыган, - а ваш титулованный экипаж - своим горючим. Где добудете?
      - Из тех же дров, - ответил Манфред. - Мой приятель-химик обучил меня ещё одному новорусскому слову: газген. Газовый генератор, который превращает в дым осиновые чурки и вообще всё, что способно гореть. Правда, это не особо элегантно - таскать печку на запятках кареты и по пути собирать для неё хворост.
      - Вас никто не заставляет, - ответил Симон, чуть скривив губы. - Алексей, этот газген придётся раздобывать или он идёт в комплекте с каретой и шоферским обмундированием?
      - Манфред, - спросил тот одного вместо ответа другому. - Вы мне что рассказывали?
      - Про тот небольшой петербургский заводик, с которым поделились мы и который ответно поделился взрывчаткой с моим приятелем. Собственно, это лаборатория и испытательный полигон при бывшей Михайловской артиллерийской академии, теперь названа в честь РККА или кого уж там - не знаю. Собственно, он куда больше химик, чем механик, но человек пожилой, так что ему в самый раз пристало думать о душе. Несколько раз едва не взлетал на воздух, теперь предался относительно безобидным увлечениям. Присадки к турбореактивному топливу, конструкции двигателей внешнего сгорания, хлорпикриновые красители для модных тканей и тому подобные шалости ума.
      - Тогда стоило бы, пожалуй, наведаться в эту мастерскую, - подумал вслух Симон. - До поездки в Москву.
      - Да, - согласился немец. - Только пойдём мы с Марией, как офицеры во главе внушительной свиты из четырёх рядовых.
      - Петр говорил, что такая демонстрация силы нежелательна...
      - Для вашей мирной поездки, благородный дон. И был прав. А нашему Семёну Федоровичу стоило бы показать карточные масти, не одну только рубашку. Объясню по исполнении.
     
      Кажется, Алексей знал кое-какую прятку покойного отца, может быть, ещё загодя поделился этой малой тайной с Петром. И вот теперь Мария и Манфред ехали на роскошном лимузине - подобии шестиместной кареты с тремя парами дверец и отгороженным местом для "лихача". Шофёром был неовурд с кодовым имени Серж, по всем правилам наряженный в кожаную куртку, высокие сапоги и такой же картуз.
   Небольшой заводик рядом с железнодорожной станцией "Ржевка-Пороховая" казался простым скопищем бараков, на скорую руку слепленных друг с другом и по всем стенам утыканных метровыми огнетушителями. Впрочем, внешнее ограждение, хоть и не очень высокое, было сложено из монолитного бетона, при воротах стоял часовой, держа наперевес винтовку с примкнутым штыком - явный знак того, что тайна охраняется куда пуще самого объекта, подверженного сгоранию и взрыванию. Впрочем, против вампиров это не срабатывало. Однако Манфред потребовал начальника охраны, по всей форме представился чуть заспанному вояке и даже развернул перед ним бессрочный допуск на территорию.
      - Нет, в цеха мы не пойдём, нет такой необходимости, - утешил он охранника. - Мы по частному вопросу. Покупка за натуральный драгметалл.
      По-видимому, тонкая пластинка сусального золота, которая прикрывала в документе печатный текст, - её пришлось отдувать, ибо прикосновения даже лёгких вампирских пальцев она не выдерживала, - подействовала на красного командира сильнее обыкновенных вампирских чар.
      - "Ты был прав. Понял насчёт торгсина?" - спросила Мария.
      - "Выкачивает из населения золото на индустриализацию, как мы - кровь. Такое хозяйство создаётся не для мира - для следующей войны, Кажется, с бывшим моим народом", - равнодушно ответил Манфред.
      - "Здесь пахнет тем же. Смотри, то ли разбудили твоего приятеля, то ли работал допоздна, но вот он идёт".
      - "Сам вижу. Не вмешивайся особо в беседу, но слушай хорошо".
      Мастер оказался крепким стариком лет далеко за шестьдесят, порядочно-таки глуховатым: немудрено, от постоянных взрывов не помогают никакие затычки в ушах.
      - Семён Васильевич, - сказал немец, когда раскланялись и поздоровались за руку. - Вы ведь помните меня? Услуга за услугу. Нам нужно укомплектовать динамо..., простите, автомобиль газогенератором, но не из обычных - таким, какие делают на вашем предприятии. Сверхлёгким и со стабилизаторами выхлопа. За ценой, как вы понимаете, не постоим.
      - А, особо экономичная конструкция? - чуть закашлявшись, спросил тот. - Мне разрешают ставить её только на правительственные авто.
      - Имеется в виду наш "Руссо-Балт С-24", бронированный вплоть до стёкол и укомплектованный двигателем внутреннего сгорания, - ответил Манфред. - В своём роде так же принадлежащий правительству, как и межпланетный снаряд, построенный по инициативе государства.
      - Мануил Вольфович, учтите, мы не имеем права принимать и передавать реальные деньги. Вам придётся заплатить в Наркомвоенбанк и принести моему начальству квитанцию. Ваш безвозмездный дар не считается взносом.
      - Чума на оба ваших дома! Простите, что взорвался, но это Шекспир. Разумеется, мы всё сделаем, как положено для вашей и нашей безопасности. Причём отбудем немедленно - мои подчинённые явились сюда с приличным количеством новых червонцев в поясах. Семь тысяч довоенных рублей, кажется? Потом следующей ночью пригоним мотор сюда и вполне легитимно и не торопясь оснастим новой сбруей. Нет, её внешний вид интересует нас постольку поскольку, мы вам доверяем. Ваш начальник сумеет выписать мне квитанцию?
     
      После короткой и ещё менее вразумительной беседы с "начальством" Манфред и его спутница отбыли по внешнему виду такими же точно, как приехали, - генератор оказался чуть больше старого бензобака и располагался там же, рядом с рессорами.
      - А теперь давай, милая, сопоставим, что уловили, - сказал немец. - Мне было труднее твоего.
      - Я так поняла, - ты по ходу подбирал слова-отмычки, - кивнула Мария. - И заодно нагонял самый чуток жути, чтобы взломать психическую оборону. Кстати, весёлая у мастера фамилия - Панпушко.
      - Зато характер серьёзный вплоть до фанатизма, - отозвался Манфред. - Страх ему как раз мало свойствен. Ибо замешена эта пампушка, как говорится, на добром тесте с молоком. Он годами так питался, молоком и хлебом, чтобы иметь деньги на утоление жгучей страсти. А ведь бывший преподаватель военной академии, мог бы жить как сыр в масле. Подрывался в результате опытов - счёту нет. Оправдывал свой интерес к новейшим видам взрывчатки интересами отечества, на самом деле насущными.
      - Нитроглицерин и проблема детонации. Это всплыло на слове "динамо", связанное в его уме с "динамит". Похожее надо было сделать из мелинита, который был очень нестабилен - вернее, такими были его соединения, пикраты, образующиеся с металлом корпуса. Японцы решили проблему немного раньше нас - с помощью изоляции мелинитового порошка промасленной или пропитанной парафином бумагой плюс станиоль. В диалоге с обеих сторон звучали "ш" и "з" - шимозы русско-японской войны. Звучит не так нежно, как мимоза, но такой же чёртов цветочек, по словам нашего общего с Петром кореша Михайлы. Русские снаряды под конец этой бесславной войны были куда лучше. Кстати, его рачением, как я поняла.
      - Семён Васильич на диво скромен, - кивнул Манфред. - Но я и не пытался ловить имя автора новации. Лиддит - это иное имя мелинита - весьма легко детонирует: от выстрелов, падения груза, простого сотрясения. От очень жаркого, голубого пламени. Но вот что любопытно: не от расплава с более низкой температурой. Можно сформировать из порошка гранулы и с помощью особого вида... хм... ложки окунуть каждую в единственный металл, не рождающий пикритов. Жидкое, чуть загустевшее олово.
      - Прямо кулинарный рецепт какой-то, - улыбнулась Мария. - Фондю мелинитьон.
      - Но белый металл при низких температурах становится серым порошком, который ничего больше не изолирует. Оловянная чума постигает любую полуду на стенках гранаты или снаряда. Да и капсулы сливаются в массу - сама понимаешь, что выходит потом.
      - К Луне и Марсу точно не полетишь - там же межпланетный холод и постоянная тряска.
      - И вообще бризантные вещества - сомнительное топливо для ракет, даже если подавать их к дюзам мелкими порциями. Разумеется, олово можно легировать свинцом, висмутом или сурьмой, но это заново ввергает нас в проблемы с нестабильностью. Не говоря о том, что взрывчатка получается не боевая. Зато вполне можно запатентовать её как ультралиддит.
      Ну вот. Тогда кое-кто задумался: почему всех так заклинило на металле. Потому что осколки - тоже поражающий фактор?
      - Погоди, когда ты сказал про стёкла машины...
      - Да, тогда внутри нашего военинженера явно вспыхнуло узнавание. Стекло - хорошая идея: оно может быть огнеупорным, жаропрочным, термо- и хладостойким, к тому же не реагирует ни с какими химическими веществами, кроме плавиковой кислоты. И хотя его вязкость можно увеличить, оно, как и прежде, легко бьётся и колется. И если сделать корпус бомбы из такого материала...
      - Он сделал?
      - Подступился вплотную, и теперь я через него увидел формулу. Цепь из чего-то вроде многомерных бензольных колечек, только что это не бензол ... В общем, осталось найти приличного химика, расшифровать - и дело сделано.
      - Своровали военную тайну, - Мария со смехом покачала головой. - Но скажи одно. Я увидела все твои мнемонические крючки - так вроде называется то, что заставляет вспоминать то, что находится по соседству. А вот зачем ты сказал про пояса, когда у нас были потайные карманы во френчах и галифе?
      - Так обычно прячут ценности на Востоке, - неуверенно ответил Манфред. - Но знаешь, чётко так мелькнуло: "кушак шахида" или "пояс моджахеда". Будто на ухо шепнули. Да не всё равно, что вырвалось, если дядюшка верно среагировал!
     
      То, что произошло через неделю, весьма походило на поспешное бегство шпионов, завладевших секретом, - куда больше, чем объявленную ПэПэШа "культуртрегерчатую экспедицию". Похоже, он не совсем понимал значение термина. Во всяком случае, команда спешно погрузилась на вертолёты, за исключением Алексея, Симона, Лидии, Морица и Сержа, которые отправились в Москву по суше. Мощный мотор пожирал километр за километром и будто возносился над всеми рытвинами, ухабами и промоинами видавшей виды Дмитровской дороги. Временами внутри двигателя гулко и страшновато ухало, даже фары начинали поочерёдно мигать, но Серж уверял, что это древесный газ и что-де стенки котла рассчитаны и не на такое. Хвороста на шестьсот с лишним километров и двенадцать часов пути ушло не больше, чем на подогрев чайника.
      - Всё-таки некими тайными сокровищами мы в Питере обогатились, - говорил Алексей. - Сугубо материальными - грузили бочками и ящиками, Петр Павлович совсем умаялся, командуя.
      - Наверное, опять "горючка", - без особой охоты отзывался Симон с заднего места. - Вы бы лучше подумали, отчего нам не спится рядом с самым рассветом - ассимилируемся, что ли, понемногу, как и обещано.
      Всё же неподалёку от Твери понадобилось съехать в кювет и затаиться в редком лесочке.
      - Не обчистили бы - здесь всё время чугунка в виду, - посетовал Серж.
      - Ради того и пёсика взяли, - объяснил Алексей дремотным голосом. - Всем хорош: ночью спит, днём дремлет, но службу несёт беспробудно...ой.
      Мориц, как выяснилось через восемь часов непробудного сна, всё-таки не устерёг: не мотор, а одного из его пассажиров. Симон открыл глаза раньше прочих и тотчас ушёл - Алексей успел проснуться сам, расшевелить остальных и без шуток обеспокоиться, прежде чем тот явился. Глаза необычно блестели, щёки едва ли не пылали юношеским румянцем.
      - В чём была причина отсутствия? - спросил Алексей резко.
      - Так, парочка беспризорников, ma principe, - ответил испанец. - Или осмелюсь назвать вас инфантом? Конченый народ. Попали под увеличительное стекло КГБ - или эта организация теперь именуется НКВД? Их поймали на пути в Крым и собирались отправить в исправительно-трудовую колонию под Запорожьем.
      - Не думаю, что это правда. Мы далеко от юга. Но даже так: отчего бы вам не поохотиться на самих чекистов? Хотя бы для спортивного интереса.
      - Спортивный интерес у самого НКВД, - жёстко ответил Симон. - Из-за одного своего репрессируют, иначе говоря, расстреливают десяток - и добрая сотня оказывается под подозрением. А если кто из жертв уходит или убивает в ответ, за него тоже мстят. От берега до берега пойдут круги по воде. Вы хотите такого?
      - Нет. Но у любого человека есть право жить.
     - У меня оно не меньше, более того: естественное право хорошего вампира на существование по крайней мере равно такому же праву разумной особи иного вида. А если не так - пускай особь докажет обратное. Люди только и умеют лебезить, уклоняться, подставлять горло или своих компатриотов.
      Это показалось таким циничным, что Алексей не нашёлся возразить и потупился. Но мало того - Симон добавил вдогонку:
      - Вы, мой инфант, решили принять Тёмный Дар и подтвердили это не раз и не два своими действиями. Косвенно согласились избавлять смертных от тягости существования. Ну да, пили вы от одних вурдов. Как по-вашему, откуда взялась влага, текущая в наших жилах? Или вы с самого начала знали то, чего не знал никто из нас?
      - Знал, - глуховато произнёс юноша. - Правда то была или нет, но знал и верил. Но всё-таки простите.
      - Я однажды пробовала запретить Симону охотиться в дороге, - не очень к месту вступила Лидия. - Вышло донельзя скверно.
      Речи на этом прекратились - Серж картинным жестом постучал по циферблату наручных часов, в том смысле, что не до споров, ехать нужно. Уже поздно вечером торжественно проехали по городу, что по-прежнему выглядел путаницей мощёных улочек и переулков, вытекающих из крупного заасфальтированного русла. Алексей с нескрываемой радостью убедился, что храм Христа-Спасителя по-прежнему на месте и не заменён ни конструктивистской башней, ни водоёмом, ни бетонной копией самого себя. И мраморные скамьи на месте, и статуи судей и пророков с их гротескной выразительностью. И кусок белой китайгородской стены. И Кузнецкий Мост без никаких французов. И мастерская, притулившаяся к боку нелепо огромного здания.
      Мотор напоследок взревел и умолк.
      - Он здесь - тот, кто нам нужен? - спросила Лидия Симона. - Я слышу человеческие эманации куда хуже тебя. Верно подгадали?
      - Верно. Если, разумеется, он согласится принять троих иностранцев, помятых с дороги.
      Однако ни дорога, ни успешная охота, ни препирательство с Алексеем каким-то чудом не нанесли ущерба его костюму.
      Войдя в приоткрытую дверь, они оказались в подобии сеней.
      - "В лучшие из времён, какие я помню, в доме находилось кому предупредить владельца насчёт гостей", - пробормотал Симон на мыслеречи.
      - "Полноте, милорд, - так же ответил Алексей. - Это же русский лапотный мужик, какие уж привратники и майордомы"
      - Владимир Евграфович, - позвала Лидия распевно. - Мы без приглашения - вы можете к нам выйти?
      Внутренняя дверь отворилась.
      Лицо и фигура в мешковатой рубахе и брюках немало разочаровали компанию - простые, если не сказать простецкие. Даже точного возраста по ним не определишь. Зато сам хозяин - нет, не опешил, как боялись эти трое. Но узнал и оценил их с полувзгляда.
      - Здравствуйте, - сказал, безошибочно протягивая руку Алексею. - Новый народ, верно? Полагаю, вы по делу - иначе не ходите. Могу предложить морковного чаю: если потребляете, конечно.
      - Морковного? - удивлённо переспросила Лидия. - Ах, да... Здравствуйте, я миссис Лидиа. Можно Лида. Мои спутники - мистер Саймон и мистер Алекс.
      - Акцент какой у вас необычный, товарищ дамочка, - ответил он. - Правду говорят, ну...
      - Это не из-за строения зубов, - ответил Алексей. - Они, в общем, у вампиров в пределах статистической нормы. Просто у нас в коллективе... в ячейке... малый интернационал. Можно сказать, четвёртый.
      Он без ошибки уловил "кодовое слово", как могли бы сказать в будущем.
      - Вы где-то видели проект моего здания? - спросил Татлин.
     - "Не сметь признаваться в оригинале!" - скомканно подумал всем Алексей.
     - "Мы и не видели, это одного вас сновидение", - ответили ему так же второпях.
      - Да, в Питере... Петрограде, - ответил юноша. - Но вас очень мало выставляют. Мы можем посмотреть?
      - Здесь не всё, конечно, - сказал Владимир. - Да и что есть, не закреплено на стенах. Частью в мастерской, частью на выставках. Вы удивитесь, но всякая буржуазия... простите...
      - Ничего, мы и есть почти она, - кивнул Симон. - Хозяева жизни. Родовитые дворяне в энном поколении.
      - Любой выезд нашего нового искусства за капрубеж отчего-то не может обойтись без макета моей башни и оригиналов одной-двух картин, - художник смущённо пожал плечами. - Иначе не принимают остальное.
      - Так вы покажете? А чай, морковный и даже из цикория в смеси с толчёными желудями нам без надобности, - Лидия выступила вперёд и просительно положила руку на один из холстов, придвинутых к стене.
      ... Наброски, состоящие из плавных дуг, пересечённых прямыми линиями, удивительно чистые контуры, заполненные красками. Знаменитый моряцкий автопортрет - похоже, что копия. Рыбак среди бурых волн, наполненных рыбой. Стрельцы - каждая тонкая фигура, заполненная пурпурной краской, натянута словно лук. Женщина сидит на полу в уютно-лаконичной позе - что-то от кошки и мадонны в одно и то же время.
      Контррельефы - струны, натянутые поперёк грифа, разлом фантастического снаряда, взорванная перспектива улицы.
      И нечто совсем уже странное, несмотря на сугубую традиционность.
      Раскрытый книжный кирпич и череп, словно вырастающий - или врастающий? - в желтоватую, как древняя кость, страницу.
      - Могу поклясться, наяву я такого я живописал, - Татлин пробормотал это еле слышно. - Но вот чувствую - моё.
      - Ваше будущее, - ответил Алексей. - Я не столько о творчестве, сколько... Нет, ерунда. Скорее всего, один из учеников подложил свой этюд. Не стоит разговора.
      - Вы нашли что хотели? - спросил Владимир.
      - Если мы купим какое-нибудь полотно или рельеф, вряд ли вы сумеете его возобновить, - ответил Симон. - Мы... "Да, кто из нас старший?"
      - "Судя по манере себя держать - тот белый дог, что остался внизу", - с иронией подумал Симон.
      - В общем, мы лицезрели вашего летуна, - продолжил он вслух, - и хотели заказать партию. Насколько понимаю, их пока три, ни один не держал лётных испытаний.
      - И не выдержит, - рассмеялся Татлин. - Это же мечта.
      - Вы полагаете, товарищ, мечта не умеет парить над бытом? - Лидия улыбнулась в ответ. - Что это лишь подобие вашего знаменитого эргономического стула?
      Брови хозяина при этом невообразимом термине поднялись кверху, словно крылья.
      - В общем, если вы полагаете, что сей аппарат не может работать в воздухе, сделайте пока один, - решила она. - Летатлин номер четыре. Материал ведь бросовый, а форма уже доведена до прекрасного совершенства - кажется, сумеет двигаться на чистом обаянии. Если изделие нас удовлетворит - а почему же нет? Тогда мы закажем крупную партию ваших птицекрылов - целую эскадрилью. И заплатим недурно по вашим социалистическим масштабам.
     

VI. БЕЛОЕ ПЛАМЯ ПУСТЫНИ

Вьётся кругом безупречным мускус локонов твоих.
     Киноварью красишь губы, словно ярко-красный плод,

     Ты в движенье - перепёлка, ты в покое - кипарис,
     Ты луна, что затмевает всех красавиц хоровод.

     Ты луна в кольчуге страсти и с колчаном нежных стрел,
     Перепёлка с кубком винным, кипарис, что песнь поёт.

Абу Абдаллах Джафар Рудаки. Перевод В. Левика

     
      - Эх, ну что за красота - ну прямо Олёшковская пустыня под моим родимым Херсоном! - мечтательно проговорил ПэПэШа, сдвинув тебетей на потылицу, распахнув халат и подставив будто лакированный нос и кругленькое пузцо густой лазури полуденных небес и всеядному солнцу. - Як огнём пэче и кровь разгоняет. Оттого и мечтал я всю явную и тайную жизнь отправиться в Индию, колыбель моих предков. Путешествие за три моря, как у Афанасия Никитина, с теми же торгово-познавательно-шпионскими целями. Пышная растительность, роскошные женщины, в отличие от некоторых здесь имеющихся.
      Однако на протяжении многих километров были лишь горючие пески. О минувшем море напоминали одни лишь волны и перекаты барханов, о былой растительности - жёсткие, покрытые блекло-зелёными чешуйками пучки саксаула.
      И ещё был безусловный и ослепительный день ранней осени.
     
      За две недели до этих событий птенцы гнезда Петрова получили последние экземпляры из заказанной Алексеем, Симоном, и Лидией серии махолётов. Делали их в срочном порядке верные ученики художника. Непонятно каким образом, но ни один из "летатлинов" не совпадал с другим хоть по мелочи, но во множестве деталей - они и точно были живые. Стоило кому-нибудь из вурдов протянуться на узкой плетёной скамье, что заменила кресло пилота, вдеть руки в петли, взмахнуть раз-другой перепончатыми крыльями из трехслойной вощёной кисеи, - и гибкое, прихотливо изогнутое тело содрогалось, набирало воздух в ожидании полёта. Отделяясь от земли, оно вначале как бы парило над нею, помогая себе редкими взмахами длинных когтистых пальцев, соединённых в кисть. Затем будто наполнялось ветром, делало рывок, резкий и плавный одновременно, и неотвратимо набирало скорость вместе с высотой. Подчинялось ли это создание воздушным течениям или подчиняло их себе - не мог сказать даже Манфред. Взмывало ввысь, покачивало крыльями, перекидывалось через голову наподобие заправского турмана и с охотой проделывало иные фигуры высшего пилотажа, стоило едва намекнуть.
      - Этот венский шезлонг ещё и летать умеет? - смеялся ПэПэШа. - Вот бы не сказал, кабы не увидел собственными оченятами.
      Прибыл он в столицу едва ли час назад и уже норовил изобразить из себя затычку в бочке с перестоявшим суслом. Или гвоздь, который надоедливо торчит из подошвы любого башмака, в какой ни обуйся.
     
      - Больно уж "летатлин" послушен в управлении. Утянет на высоту - и не заметишь как, а там или задохнёшься, или разорвёт внутренним давлением, - беспокоилась Мария. Она, тем не менее, оказалась настолько искусна, что рисковала выходить в паре с Манфредом и вытанцовывать своего рода танго в воздухе.
      - Разве ты дышишь? - смеялся немец. - Когда говоришь - ну, разумеется, как же иначе. Однако помни: лучшая добродетель женщины - молчание. А если нет лишнего воздуха изнутри и кости крепкие - чему там рваться, ты ж не бомба и не граната. Кстати, и замёрзнуть нам не опасно.
      - Зато вот прожариться насквозь и даже глубже - как раз очень даже светит, - влез в разговор Пётр.
      - Пётр Павлович, - спросила Лидия, - мы на экватор, что ли, собрались? Посвятите уж в тайну.
      - Зачем так далеко, когда можно близко? - он привычно передёрнул плечами, будто за шиворот влез нахальный сентябрьский паучишка на нити. - Повсюду назревает тотальный мир во всём мире, но хорошие вампиры летят вслед за войной. Тут получилась новая вспышка "гражданки" - в Средней Азии.
      - Вы хотите, чтобы мы ввязались в басмаческое движение? - спросил Геворк. - Или поступили наоборот?
      - Прямо - уж точно нет, - возразил Алексей. - Ни в коем случае. Басмачи убивают тех, кто мыслит иначе. И беззащитных. И тех, кто несёт им культуру.
      - А когда люди делали по-другому? - возразил Симон. - К тому же культура, что несут эти советские, как две капли воды походит на культуртрегерство.
      - Наоборот - это пусть большевики и твой дорогой дашнакцутюн делают, - хмыкнул ПэПэШа. - Как уже сотворили не так давно с Туркестанской автономией. Два сапога пара. Но и не прямо, согласен с тобой, Алеша. Эти кроткие учителя, срыватели паранджи, копатели великих каналов и остальные большевицкие просветители рушат старый мир без воздаяния. Что хотят, то и воротят. Знаешь, из-за чего тут народ возмутился? Ему настойчиво рекомендовали вместо трудоёмкого хлопка сеять пшеницу - кормить заграницу.
      - Я слышал от Манфреда. Коммунистам срочно понадобилось создать индустрию с чётким военным уклоном, - кивнул юноша.
      - Угу. Через несколько десятилетий зерновые переедут в степь, где станут причиной чёрных пылевых бурь. А здесь снова вернутся к хлопку, который станут поливать из тутошних рек - Аму-Дарьи, Сыр-Дарьи и Нарына. И пески между ними расцветут.
      - Что в том плохого?
      - Это мы ещё будем посмотреть. Вряд ли так просто обойдётся. И ничего во всей природе благословить я не хотел, правда, пёсик? - На этих словах ПэПэШа нагнулся и потрепал белоснежного Морица по шее. - Нет, самое милое дело стоять на обочине исторического процесса и смотреть черно-белое кино.
      Кое-кто из присутствующих хотел спросить, какой ещё бывает синематограф, цветной, звуковой и в придачу объёмный, что ли, - но благоразумно промолчал.
      Также этот кое-кто, оставшийся неопознанным, намеревался выяснить, какого рожна им всем рисковать своим здоровьем в местах вялых боевых действий, перемежающихся лихорадочным миром. Но тут всем сразу пришла в голову очень простая мысль.
      - Пётр Павлович, - вежливо поинтересовался за всех Алексей, - даже на экваторе ночи куда холоднее дня, а в Каракумах и Кызылкумах после захода солнца едва ли не мороз наступает. Откуда вы взяли жару и солнечное излучение?
      - Так то до захода, - ответил цыган. - Вы чего, намереваетесь вести сугубо ночной образ жизни, пока Вселенную не постигнет тепловой удар? Ай, и ещё цари. Неужели не чувствуете, к чему дело клонится?
      - К тому, что вы нас специально выставите на ясный день,- ответила за всех Лидия. - Как это... за ушко да на солнышко. Чем не авантюра в вашем изощрённом духе?
      - Надоело мне перед вами выкаблучиваться и выкобениваться, доца. Говорю как есть.
      - Неужели правда? - спросила она недоверчиво. - Это ж если не верная смерть для самых слабых, то...
      - Очень большой пузырь с наркотой. А как вы все думаете? Неужели я для того вас взлелеял и выпестовал, детки мои приёмные, чтобы вы самого обыкновенного светила боялись? Любая типичная инфекция с веками развивается и приспосабливается, чтобы лучше совокупляться со своим носителем, и чем далее, тем пуще. А мы имеем в вашем лице дерзкую новацию. Типа вирус вампиризма усиленный, модифицированный, хорошо воспитанный. В смысле вскормленный.
      - Так мы - болезнь человечества? - фыркнул Манфред.
      - А ты, братишка, о том не знал или как? - ответил Пётр. - И что такого? Всё законно. Человек паразитирует на природе, вампир - на человеке. Человек убивает животных и наводит потраву на растения, так должен, по справедливости, быть некто использующий его самого. Если не для простого кормежа, так хотя бы для того, чтобы распространить влияние на окружающую среду. Ибо цивилизованный микроб своего, так сказать, хозяина зараз не убивает, а не торопясь ест поедом. Как во времена лорда Рутвена и Камиллы.
      - Все равно мы убийцы, - вздохнула Лидия. - А деревья - кого они убивают, чтобы жить? Разве что теснят друг друга. Почему человек не живет фотосинтезом?
      - Говорят, с этого он стал бы двигаться медленно, - ответил Симон. - Даже более того: растения практически неподвижны.
      - А если такое ведёт к медленной жизни - отчего вампиров не затормаживает распитие человеческой крови? - возразил ПэПэШа. - Вы же сверхскоростные. За вами и вертолёт еле поспевает. Сверхчеловеки.
      - Нет, мне нужно не ваше хилое ницшеанство, а определённость, - вступил в общий разговор Геворк. - Что именно мы там потеряли - в Чёрных и Красных песках?
      - Я ж тебе толкую - войну. И твоего главного недруга, между прочим. Который стравил турок с армянами в тысяча пятнадцатом. Новорусская власть пожелала напустить местных муджахидов на старую, бухарскую, и крупно говорят, что эту методику подсказал им Энвер-паша. А теперь он стал неугоден. Перешёл от фразеологии Коминтерна к идеологии панисламизма, а это не совсем одно и то же. Занял Дюшамбе и Бухару с прилегающими к ним пустынными территориями. Представители Советской России и местные джадиды, их сторонники, уж как его предавали и сей же минут перед ним лебезили - не однажды предлагали мир и признание его владычества над краем. Не послушал. Упёрся рогом, как снежный баран. Занял, что называется, непримиримую позицию и потребовал ухода российских войск из всего Туркестана, где захотел создать... как его? А, пантюркское государство. Тогда его настигли рядом с Бальджуаном - это страна таджиков - и заставили принять неравный бой. Штука в том, что настоящий азиатский партизан никогда по своей воле сражения не принимает, а навязывает на своих условиях. Его воинов должно быть больше раза в два. Противника следует заманить меж двух возвышенностей и обстрелять с флангов. Но не стараться добить совсем уже любой ценой, ни в коем разе: ошарашить, деморализовать и убраться восвояси и с победой. А тут сам понимаешь - не по его вине промашка вышла.
         - Теперь я понял, - армянин переглянулся с О-Юко. - Вы его оживите, как всех нас, и дадите мне возможность отомстить.
      - Посмотрим, - ответствовал Пётр. - В смысле чёртова бабушка надвое сказала. Да, а как, по-твоему, мы это удосужимся сварганить? То есть воскрешение из мёртвых?
      - Ну, как вы это всегда делаете. Заходите за минуту до смерти и творите копию, отделяете от оригинала так, чтобы оставалась некая связь, а потом вдыхаете жизнь и душу лишь ради того, чтобы снова сделать неживой.
      - Ничего себе теория. Я, по-твоему, посредник? Мастер жизни и смерти?
      - По крайней мере, его подмастерье, - в тоне Геворка чувствовалось такое, что Лидия подумала: "Ещё одна причина, почему все мы терпим и не прекословим. Если кого и сотворили из нашего цыгана - то восточного божка".
      - И у вампиров нет души, - вмешался Манфред. - Кровавая графиня Батори приходится нашему семейству неблизкой, но роднёй, так что мы в курсе.
      - Хм. Тогда что заставляет всех вас думать, чувствовать и изрекать умные мысли, барон? - спросил ПэПэШа. - Греческое слово для плоти, саркс, означает психосоматическое единство, то бишь тело одушевлённое, как у животных. Или вы поимели в виду бессмертную душу, дух и тому подобное? Разберитесь уже.
     
      Тем не менее, вылетели все они из-под Москвы единым духом, словно депатрианты и депортанты грядущих времён. Стая рукотворных птиц, ведомая большим геликоптером, - Пётр выразился, что ни на него самого, ни на Морица иных летучих аппаратов не сконструировано. Разве что на ероплане прокатиться.
      Шли, разумеется, ночью, ориентировались по карте, которой обзавелся хозяин, днём планировали наземь, забивались в накануне выбранное их лидером пустое помещение - несмотря на жилищный кризис, полно было заброшенных церквей, монастырей и дворцов с обширными подземельями. Люди таким брезговали, а с нищими, беспризорниками и беженцами из голодных мест легко было поладить. Может быть, правильней было говорить - сладить.
      Степи и Каспийское море прошли наискосок, едва не касаясь крылом волн, ковыльных и морских, - уж чем-чем, а нефтью здесь пахло куда больше, чем в остальном подлунном мире. Что, если верить Манфреду, доказывало неподдельность здешней натуры.
      Остановились близ каспийского берега, в казахской глинобитной крепости, которую время почти сравняло с фундаментом. Под осколком стены, торчащим из почвы, словно зуб, можно было спрятаться от утреннего солнца и вечернего ветра, в полузасыпанный подвал уйти в разгар дня, невыносимого абсолютно для всех, - а больше и не надо было никому.
      - Великая евроазиатская гусеница - так я называл его в детстве, - заметил цыган на привале. - Беременная заливом Кара-Богаз-Гол, который виснет на пузе, словно мешок мамы-кенгуру. Хвалынское море. Каспий. Старший брат младшего. Младший брат старшего - наша завтрашняя цель, если управимся достаточно быстро. Разливы рек, подобные морям. Большие малосольные озёра.
      - Арал, - догадались старшие вурды.
      - Все настоящие моря принадлежат единому Мировому океану, а Океан зависит от Луны - приливы, отливы... Озёра же принадлежат Солнцу. Каспий и Арал связаны под землёй: в одном месте убывает, в другом прибывает. И вода в них едина. Только вот Каспий отравлен следами человеческих рук и стал для нас непригоден.
      - М-м? - выразительно спросил Геворк, сбивая с рукава хищного вида многоножку.
      - Вот ты сам хотел бы причаститься жидким земляным маслом? - напыщенно спросил цыган. - Правда, говорят, что и нефтяра - кровь земли, но лично я предпочитаю сброженный виноградный сок. Или, ещё лучше, - простую чистую воду. Так что отдохнём, полюбуемся здешними пейзажами - и полетели дальше.
      - Разумеется, полюбуемся, - ответил за всех Геворк. - А руинные змеи тут водятся?
      - Гадюки и ещё шестнадцать видов, приятных во всех отношениях, - кивнул ПэПэШа. - Для тебя не ядовитые. То, что висит на тебе, - не каракурт, но, скорей всего, тоже гадость. Тарантул там или скорпион. Ещё есть вараны в пустыне - ящерки такие в рост человека. И кровожадные бабочки: убьёшь - мигом окажешься в Красной Книге. В горах - снежный барс. В лесах - привозные белки, которых сам чёрт не берёт - так размножились. Так что на выбор.
      - А где погиб Энвер?
      - Далеко отсюда, рядом с Афганистаном. Вгорячах ему отрубили голову вместе с рукой и куском плеча, да и дели куда-то. Рядом с телом нашли Коран, по нему лишь опознали. Так что не беспокойся о трупе - успеешь туда завернуть.
      - Ты меня обманываешь. Заманил на Энвера, а дальше?
      - Дальше - полетим. А уж после делай, что знаешь. И что захочется.
     
      ...Это показалось им заурядным возмущением атмосферы - нечто вроде ночной зарницы, перекатывающейся над тонким слоем облаков. По всей видимости, сначала их спасла мысленная связь с головным вертолётом, где пребывал хозяин. А немного позже - догадка Манфреда, который опять-таки получил своё знание благодаря связи с ПэПэШа.
      - Оно спускается буквально рывками, - донёсся до них голос цыгана, непривычно серьёзный. - Пошло вразнос. Сержик, приземляй машину. Прочие - за ним. Конвой тоже идёт и прячется за холмами, я сказал! Ничком и клювом в песок, точно страусы!
      Всё-таки они все и разом подняли головы к облакам, словно не достало одной пары глаз - Симона, самого любознательного и менее прочих дорожащего жизнью. Или тем, что так именовалось.
      Сверху таяло под напором рыкающего грома, золотисто-алое пятно расширялось, поглощая туман, обретало чёткий контур, получившийся круг яростно плясал, образуя полусферу.
      - "Оно садится неправильно, - в голосе Симона слышалось печальное хладнокровие. - Всё сплошь окружено пламенем из микродюз. Кажется, до нашествия тут были плотно населённые места?"
      - "Кочевники, - прокомментировал Манфред. - Верховые пастухи императорских стад. Разбегутся авось при таком виде. Голову нагни и затискайся поглубже вниз - смешает с пустыней, потом хоть пригоршней море вычерпывай".
      - "Яйцо метров пятнадцати в поперечнике, с поясом в виде фестонного воротника. Жилое", - отозвалась Мария.
      - "Забавное инженерное решение и три смертных разума, один весьма невнятно устроенный. Полагаю, Манфред-сан в какой-то мере занимался этим феноменом до его вылета", - добавила Юко так вежливо, как могла: скорость, с какой вампиры перекидывались мысленными репликами, была сумасшедшей и для них.
      Немец хотел было уточнить, что имеется в виду под изученным феноменом, механизм или один из разумов, но не успел.
      Удар оземь был страшен. Космический аппарат накренился и с одной стороны вдавился в песок по самое кольцо парашютного тормоза. Люк заметно выдавило наружу. Раскалённая пружина буфера покорёжилась и самым устрашающим образом приподнялась кверху. Спустя мгновение над стальным туловом поднялось ядовито-жёлтое, смрадное облако взрыва.
      - Они погибли, я слышу, - фаталистически заметил Симон. - Наше счастье, что ультралиддит был на исходе. Иначе собирали бы себя по крупицам столетия два или три.
      - Если бы не изошёл, так хватило бы на мягкую посадку, - Мария приподняла голову. - Посмотреть или как. Опасности вроде нету.
      Прозвучало это так меланхолически, что никто из вурдов не уловил в интонации даже риторического вопроса.
      - Так мы туда идём, мужчины? - спросила Лидия. - Глупо напоминать, но я как-никак врач по образованию.
      В это время случились две вещи.
      В вертолётную дверцу просунулись две физиономии. Белая, как смерть, и вытянутая в длину. Совершенно желтушная вплоть до белков глаз, обрамлённая клочковатой сединой.
      Над космическим аппаратом взмыло нечто вроде стеклистой голубой тени, мигом умалилось до человеческого роста и поплыло по направлению к затаившемуся в холмах отряду.
      - Это гуль, Мориц нисколько не сомневается и я тоже, - сказал ПэПэШа. - У них запах не совсем вампирский. Вы там поаккуратнее высовывайтесь из рытвин и промеж кочек, лады?
      Обмен репликами и знаниями, что произошёл тут же, снова был даже по меркам истинных вампиров лихорадочным. Гули - оборотни, живущие в пустыне вдоль караванных дорог: они охотятся на путников, которых убивают, а затем пожирают. Нет, без распития крови. Также они крадут детей, раскапывают могилы и лакомятся трупами. Любят превращаться в молодых привлекательных женщин, а также под видом последних заманивать людей к себе в логово ради того, чтобы использовать. Причём занятий плотской любовью данный обряд не подразумевает.
      - Она прекрасна, - пробормотал Алексей, словно желая остановить поток наговоров. - Переливчатый жидкий хрусталь. Оживший голубой цветок.
      - Гуль, - упрямо повторил цыган. - После взрыва внутри межпланетника не осталось ничего живого.
      - Мы тоже неживые, - ответил юноша и поднялся из траншеи во весь рост.
      Хрустальная женщина оказалась едва ему по плечо. Одеяние цвета луны, отмеченное более крупными и яркими бликами света, закрывало фигуру от шеи до пола, до кистей рук, по-детски тонких. Глаза сияли серым серебром. Над высоко поднятыми волосами цвета пепла танцевали крупицы звёзд в луче, уходящем ввысь наподобие прямого клинка.
      - Какая печальная и сухая земля - Талцетл, - промолвила она детским голоском. - Когда Сын Неба нёс меня, наполовину ослепшую от яда, но с руками, обвитыми вокруг его шеи, он говорил, что на его родине мы увидим проливные дожди, зелёные леса и степи, синие моря и горы с ледяными вершинами, что рассекают туман, словно меч. И великое множество пёстрых цветов у подножий гор и деревьев. А я вижу подобие Тумы, звезды моей печали. И нет больше никого из тех, кого я любила, чтобы развеять эту печаль.
      - Наша планета велика и великолепна, - отозвался Алексей. - Вокруг лишь малая её часть, и та стёрта ночью. Ты сможешь облететь Землю вместе с дождём и влажным ветром, воспарить к небу над океаном и узреть его ширь, турманом кружиться в жарких токах вулканов и гейзеров. Тебе смогут быть ведомы все наши языки - не только тот, который ты узнала от Сынов Земли. Меня зовут Алексей, и я буду твоим защитником. А как твоё имя?
      - Аэлита. Первый слог АЭ означает - "видимый в последний раз", второй, ЛИТА, - "серебристый свет звезды". Сын Неба говорил, что на одном из древних языков Талцетла, том, откуда люди рус-су взяли много своих имён, это означает "камень, способный парить в воздухе". И смеялся от радости, что этот живой камень летит с ним.
      - В этом древнем языке -та отбрасывают, когда хотят обратиться к женщине. Афродитой - Афродис. Аэлитой - Аэлис. Ты никогда не слышала от твоего друга песню? Один поэт сложил её раньше, чем о тебе самой упомянули в романе другого. Первого звали Александр, второго - в точности как меня. Александр Блок. Алексей Толстой. Роза и Крест. Пророки и провидцы.
      И запел:

День веселый, час блаженный,
Нежная весна.
Стукнул перстень драгоценный
В переплёт окна.

Над долиной благовонной
Томный запах роз.
Соловей тебе, влюбленный,
Счастие принес...

Аэлис, о, роза, внемли,
Внемли соловью:
Все отдам Святые Земли
За любовь твою...

      - Ты говоришь о том, чего я не знала на скорбной Туме, - сказала пришелица наивным детским голоском. - Сын Неба учил меня, что хао, нисхождение, - это любовь и жизнь, высшая радость и услада, равная смерти. Мы приучены бояться и благоговеть перед хао. А твоя песенка беззаботна и беспечальна, как полёт цветочных лепестков над золотистой равниной Азоры.
      - Это лишь одна из граней любви, Аэлис. Одна из многих. Самая юная и чистая.
      - "Хорошо беседуют, думать про себя и то позабыли. Она не умирала, - вдруг сказал всем Симон. - Хотя оба возлюбленных напоследок выпили яд из одного флакона и третий человек, землянин, затащил внутрь аппарата тела, находящиеся на грани жизни и смерти. Мужчины погибли, но та оболочка, что осталась от женщины... Не знаю, как такое могло произойти. Книга вышла в этом году, такой местный журнал. Да, "Красная Новь". Может быть, кто из вас прочёл и понимает суть дела?"
      - Ты дышишь, ты живая, грудь твоя вздымается, как после подъёма на крутизну, - продолжал Алексей. - Воздух Земли тебе сродни. Как может такое случиться?
      - Мои предки были отсюда, в моих жилах голубая кровь Магацитлов смешалась с рыжей кровью Аолов и почти иссякла, - словно бы пропела девушка, - а позже истребилась и кровь Аолов. Но здесь обе они вспоминают свою прежнюю мощь.
      - "А ведь я знаю, - ответила Лидия. - Как и вы, Симон, став ночной птицей, приохотилась к популярному чтению. Мне и здесь, в Петрограде, присылали печатные новинки на разных языках. Мифическая раса колдунов-атлантов, во время катастрофы она покинула Землю в летательных снарядах, подобных тому, что описал Герберт Уэллс. Но в книге женщина и мужчина были разлучены".
      - "Всё верно, - подключился к обсуждению Георгий. - Всё сходится. Атланты, похоже, и есть гули, гулии - бестелесные призраки, обретающие женскую стать, когда наедятся людской плоти, раньше того вытянув оттуда всю кровь. Самец гулии зовётся кутруб".
      - "Похоже, народ этот вкупе зовётся вурдалаками", - с внутренней усмешкой ответила Юко.
      - Я не помню, как оказалась в этих песках и что случилось с нами тремя, только чувствую страх перед этим, - продолжала Аэлис. - Мы казались одурманены - оба или все трое. От страха, что нас захватят в пещере, где мы прятались, или во время безрассудного бегства я выпила половину яда, подаренного мне отцом для Сыновей Неба, а что сделали они сами - не знаю. И кто вёл снаряд к цели - тоже нет. Кажется, от удара стена треснула и в тот же миг изнутри порвалась гибкая оболочка. Может быть, отворилась герметичная дверь. Но мои спутники ещё задолго до посадки не могли даже двинуться с места.
      - А их самих ты помнишь? - спросил Алексей. - Или нет, не надо тебе.
      - "Никак, наш ангелок подозревает, что девица невзначай выпила их по дороге", - хмыкнул Манфред.
      - "Ничего такого не чувствуется ни в его, ни в её мыслях, - срезала его Мария. - Отчасти она впала в смутную тоску, своего рода душевный ступор, но больше того голодна. Всем телом, а не тем, что у неё вместо желудка. Вы все правы - здесь её прародина, но не родной мир. И выжить она может лишь в виде умертвия. Вот вам налицо парадокс в стиле ПэПэШа".
      - Что вы там насчёт меня проходитесь? - удачно вступил сам Пётр. - Не видите, чи шо, - хлопчик ледь сам в ейный рот не лiзе. Ось-ось вона його заковтне разом з кiсточками.
      - "Что он говорит, сотоварищи, какие кисточки?" - ужаснулся немец.
      - "Я тоже по-украински нм в зуб копытом, - утешила его Мария. - Особенно в таком жутком виде. Пётр Павлыч желает затуманить мозги марсианской даме. Ты ведь мне про Марс толковал? Русский она как-то понимает, а больше, наверное, ничего".
      - "Хозяин намекает, что его любимца вот-вот проглотят самым куртуазным и галантным образом, - пояснил Симон. - Нимало того не заметив".
      - "Друзья, что там шеф толковал про басмачей и джадидов? Серж, как насчёт того, чтобы издалека показать им друг друга и попользоваться результатом: получится? - вдруг воскликнул армянин. - ПэПэШа позволит ради правого дела - двух праведных дел? Поможете и заодно наберётесь дурной крови для нашей бесплотной протеже".
      Юко сделала вид, что ревнует. Пётр - что на сей раз, как всегда, не расслышал чужих мыслей. Оба изобразили полнейшее безразличие.
      - "Алекси-сан, только, ради всех богов, со своей дамой ихором не делитесь, - сказала Юко. - Заговорите ей зубки, у вас это прекрасно выходит. Летучий отряд превосходно справится с делом ещё до наступления дня".
      - "Но уведите эту Эллис куда подальше, - добавила Лидия. - Допустимый расклад таков: простые младовурды радостно участвуют в битве, шестеро знатных составляют похоронную команду. Дух от этого бризантного топлива слишком уж мерзкий - пикринка недаром славится как отрава. Даже если её стабилизировали в форме этого ультра-мультра. Думаю, придётся хоронить всё сразу и очень глубоко. В песках и памяти".
      - Там внутри может быть золото - его, судя по книге этого русского, на Марсе что грязи. Вы ж его собираете, начальник. Как такое можно упустить? - Геворк хотел было развить тему, но почувствовал, что она уходит в нежелательную сторону и вообще слегка перебрал с фамильярностью. Тем более Пётр сделал вид, что понял буквально.
      - В курганах полагается хоронить то, что дорого хозяевам, - буркнул он. - Золото, драгоценности, предметы быта, любимого скакуна, то бишь транспорт, и прекрасных дев для услады тела. Всё сходится, разве что дева факт не даст себя закопать.
      Геворк и все остальные хотели поправиться и объяснить, что имелось в виду воскрешение космических героев, личностей без спора незаурядных, но Пётр со вздохом добавил:
      - С обоими понятно. Пусть уж отдохнут парубки - не всякого же подряд утруждать нашей планидой.
      Утверждение показалось всем слегка загадочным. Но Мария, чуть улыбнувшись, кивнула в сторону Алексея и Аэлис, которые уселись на склон бархана, держась бок о бок, а Юко спросила:
      - Петеру-сан, как вы изволите себя чувствовать? Вы стали похожи на жителя страны Ямато куда более, чем надо для спокойствия ваших приёмных детей.
      - Ты про кожу и глаза? А, это всё шафран, - отмахнулся он. - В здешних краях это знак сугубой скорби и траура, вот я и перекрасился изо всех сил.
      Все почувствовали, что шутит он с натугой, вопреки обыкновению, но им было на что списать такое.
      "Запах в самом деле сильный и едкий, - подумала Лидия. - И это несмотря на то, что никаких щелей в обшивке на самом деле нет. Люк задраен, из-под низу сочатся разве что продукты распада".
      Могильных заступов в распоряжении вампиров не оказалось - две или три отточенных наподобие пера сапёрных лопатки. Но летуны, уходя на задание, сделали несколько кругов, почти касаясь корпуса, и взметнули вокруг песок. Восхищённый взгляд Аэлис провожал механических птиц, пока они не обратились в россыпь точек высоко под раскалённым добела небом.
      - У нас на Туме есть подобные, тоже с седлом посреди крыльев, - сказала она Алексею. - Только эти красивее. Они такие... дикие. Неприрученные и в то же время подчиняющиеся любому из вас.
      - Тебе нравится хао? - тихо рассмеялся Алексей, как бы случайно отворачивая её голову от зрелища и направляя её взгляд ввысь.
Потому что облёта оказалось достаточно, чтобы оплавленный бархан пришёл в движение, почва зашевелилась, раскачивая стальной гроб и переваливая его с боку на бок. Наконец, ракету затянуло внутрь так быстро, что снаружи осталось лишь тупое острие, некое подобие короткого флагштока. Подходить ближе никому не хотелось - кто-то вспомнил, как в корабельный трюм, полный зерна, утянуло его владельца. Возможно, то была всего-навсего книга модного автора, но кидали песок все шестеро на расстоянии.
      - Пустыня меняет облик, - сказал Пётр Павлович. - Есть смысл водружать крест, сажать деревце или ставить иной памятный знак?
      - Если занести ориентиры на карту, - сказал ему Манфред, - дальше сработает ночное обоняние. Аромат этой мерзости и за сотню километров ни с чем не спутаешь.
      - Вот и хорошо, - ответил цыган.
      - Пётр Павлович, так зачем вы оставили нас при себе ради такого пустяка? - спросила Лидия.
      - Для коллегиальности, доца, - ответил он. И замолк надолго.
      Кажется, все придремали на пороге наспех сооружённого убежища - выкопали пещеру прямо в песке, завели туда холщовый купол, укрепив шестами и распорками. Но отчего-то это не казалось опасным. Плотный призрак юной женщины растаял наподобие льдинки, искры на изгибах хрупкого силуэта чуть померкли, но Алексей по-прежнему держал его на руках, обвивая ими и как бы пытаясь защитить от нежеланных зрелищ и чужих мыслей.
      Ближе к утру небеса исполнились шума. Стая гигантских птиц с крыльями, одетыми лунным блеском, рассекала густо-фиолетовое небо, устремляясь вниз: вампиры понимают в навигации куда больше перелётных птиц.
      - Мы принесли! - крикнул Серж. - Хозяин, на этот раз мы не убивали, только подмогли самую чуть. Басмачи напали на отряд краснопалочников. Вы знаете, хозяин, Советы на самом деле вооружают этих вояк дубинками, чтобы ими отбивались. Ружья дать боятся - вдруг будущих разбойников вооружают. Да и у самих басмачей, тьфу, можахедов, один карамультук на двоих, это ружьецо такое на сошках и кремнёвое. Ножики и грошовые турецкие винтари. Устраивают засаду на холмах с двух сторон тропы и бьются пешком, как драгуны. Конного строя вовсе не умеют. У главаря, правда, посадка армейская, сабля хорасанская и что-то вроде разузоренного "Спрингфилда".
      - И как - попользовались? - ворчливо спросил ПэПэШа. - Слишком много орёшь для порядочно сытого гражданина.
      - Саблю взял и два кинжала, - виновато ответил Серж. - Другие наши тоже обзавелись железом, какое покрасивей, оно хозяевам ведь больше не нужно. А дехкане посдирали с трупов стёганые халаты: днём ведь надо в три-четыре сразу кутаться, чтобы теплом не ударило. И бросились от удивления врассыпную по своим кишлакам.
      "Интересно было бы посмотреть битву своими глазами, - подумала Лидия для одной себя. - В петроградских электробиографах шла лента про всадников пустыни, где они идут прямо на хилую цепь чекистов кавалерийской лавой, размахивая маузерами без погон и с шашками наперевес. Если учесть, что маузер - карабин, весьма капризный в работе и оттого непопулярный, погон - ремень через плечо, а вместо казацких шашек у басмачей всего лишь отменного качества сабли, совокупное зрелище получается в стиле нашего ПэПэШа, только чуть поподлее. Кстати, в реальной действительности обе стороны не принимают во внимание вурдов. Сверхшпионы, да, великолепные охранники - разумеется, куда там древнеримским гладиаторам. Но не те, кто принимают в драке чью-либо сторону, пока она длится. Наёмники, что по поговорке воюют на стороне платёжной ведомости, чем бы там ни платили. Живая - вернее, не очень живая иллюстрация воинственного духа".
      - Кровь, - коротко сказал цыган младовурду. - Полночи прошло - за смертью тебя посылали, чи шо?
      - Набрали мы, - кивнул Серж. - Так наш прынец ведь брезгует.
      - Для вот неё, - ответил Алексей, поднимаясь с места. - Она поникла вся и глаз уже не открывает, давайте изо рта в рот. Мне.
      Вурды по очереди подходили и касались губами его губ, чуть присасываясь, - зрелище, в целом, привычное и даже рутинное, если бы это не был "наш целомудренный мальчик". Время от времени он наклонялся над Аэлис и приоткрывал её рот глубоким поцелуем - отдавал взятое, совершал таинственный обряд. Раз от разу кожа девушки обретала всё более тёплый оттенок, плоть переставала просвечивать насквозь, даже платье вроде бы из пара становилось густым туманом. Глаза по-прежнему были закрыты как бы дрожащей плевой, словно у ящерицы или змеи, но губы уже начали отвечать на поцелуй - сначала робко, потом всё смелее.
      Наконец, открылись и глаза - нет, не глаза и не очи: зеницы, подобные двум бездонным провалам. Похожие на те, что встречаются у больших птиц, - ни яркого белка, ни цветной радужки.
      И девушка встала, еле удерживаясь в тесном кольце объятий.
      Все взоры были направлены на эту пару. Тем временем ПэПэШа, словно бы в припадке сугубого прозаизма, бубнил:
      - Стоило бы перенять. Халатная изоляция - в любое пеклище температура тела остаётся сама собой. Человеку помогает - может статься, и вурду окажется с руки. Ах, вам ведь ни холод, ни жара нипочём, так я о будущем возникаю. А набивать эти пухлые покрышки набивают ватой. По аналогии возникла такая механика: сначала русские с местными поссорились, меняя хлопок на зерновые, это я упоминал. Потом спохватятся, что для лучшей индустриализации как раз хлопок бы и не помешал: из него взрывчатку делают, бездымный порох, пироксилин, ага. В смеси с царской водкой. И кордную целлюлозу для бомбардировщиков, типа прочные шины. Так что гони лошадей с переда на зад. А всю военную стряпню орошать да промывать нужно в чистой воде, или как? Сменим Арал на гремучую вату, Байкал на целлюлозу.
      - Пётр Павлович, что вы там бормочете себе под нос? - проговорила Лидия. - День на пороге. Раннее утро мы кое-как переносим, но не разгар полудня и не здесь.
      - А утро здесь прямо как фотовспышка, - подхватил Серж. Выручив жизнь небесной красавицы, он, похоже, исполнился некоей важности. - Шеф как хочет, а мы давайте набиваться в пещеру. В конце-то концов просто вымотались, как черти.
      - Ага, верно говоришь, - Пётр улыбнулся половинкой лица, кивнул. - Идите вместе с новенькой, авось поместитесь. Да и ей не повредит частичное заключение - спит она или ни в одном глазу. А мы с Морицем посторожим космос.
      Вечером - здешние вечера падали на пустыню как топор - экспедиция вылетела дальше. Алексей с таким трудом разлучался с марсианкой, которую Пётр вытребовал к себе в машину, что это заметили абсолютно все.
     
      А через две дневки было море.
      Пятое по величине озеро в мире. Арал.
      Оно дышало на всех густой вечерней влагой, плескало чистой солоноватой водой. Вода тихо стояла всклень берегов, лениво ходила в ней крупная рыба, помавала толстым хвостом, раздувала жабры - непуганая. Закатное солнце простирало дорожку от ступней до самого горизонта.
      Десятеро: Симон и Лидия, Манфред и Мария, Георгий и Юко, Алексей и Аэлис. Пётр и Мориц.
      - Вот. Между прочим, басмачи его неким образом защитили, - проговорил ПэПэШа. - От куль-тур-трегерских посягательств. Пока и жизнь внутри кипит, и простор расстилается, и питающие реки не пересохли, и без гибельных солёных бурь обойтись можно. Вам не стыдно было пить от этих человеков, господа рядовые и вольноопределяемые?
      Серж хихикнул:
      - Так этим дурням узкоглазым всем у большой воды жить охота, а между собой до крови дерутся. Только и остаётся, что за ними подбирать.
      - Да уж, - буркнул старый цыган себе под нос, но так, что услышали все. - До чего ж мне надоело возиться с этим проклятым родом - хоть вешайся на рее!
      И громко, торжественно:
      - А сейчас, мои дети, заходите в море по колено и пейте. Мы же с собакой будем смотреть, як тот библейский судья Гедеон, - кто из горсти, кто из ковша, а кто прямо к воде нагнётся - поцелует.
      Так они и сделали. И вместе с водой в их кровь вошло солнце.

ЯРОСТНЕЙ ТЫСЯЧИ СОЛНЦ

Мир рвался в опытах Кюри
Атомной, лопнувшею бомбой
На электронные струи
Невоплощенной гекатомбой.

Андрей Белый

      - Лидия, мне нужно с вами поговорить, не вынося на суд всех прочих, - сказал Симон с интонацией непреклонности. - Возможно, наш принципал в самом деле всеслышащ и всевидящ, как Господин Жатвы, что на небе. Но, возможно, и нет - или всего-навсего не снисходит.
      Для того чтобы встать перед ней, испанец вынужден был пересечь заброшенную крепость по диагонали. Кёшк, средневековый узбекский замок, больше всего походил на растянутые меха гармоники, в глинобитных стенах кое-где застряли ядра, внутри лепились саманные лачуги явно более позднего устройства. Сами вурды были под стать лачугам: даже Симон запахивался в стёганый халат поверх щегольской визитки и вдобавок насаживал на голову тюрбан, даже свободолюбивая Мария покрывалась засаленной паранджой, и оба среди дня отыскивали свой личный клочок тени. Ибо все вампиры - сугубые индивидуалисты, несмотря на то, кто и к кому питает горячую симпатию. Существенная разница была в том, как добывалась "халатная изоляция" (термин Петра): если дамские покрышки брались от тех, кто нарочито их сбросил во имя комсомола и эмансипации, то за мужские было плачено ходкой монетой. Никто из вурдов даже самого простого замеса не желал брать одежду с поля боя или места охоты - как ни удивительно, брезговали человеческой кровью. Так что ПэПэШа, по его же словам, как следует порастряс свою мошну.
      Вот с этого и начал Симон.
      - Не понимаю, чего ваш - ну ладно, наш общий Пётр Палыч на самом деле добивается. В его действиях нет видимой логики. Сначала изображал корыстолюбца, что копит и претендует на некое "истинное золото" - русские червонцы в британских и швейцарских банках. Потом дал понять, что собирает воедино "королевский Грааль", благороднейшую кровь - мутную в своих истоках, отягощённую наследственными болезнями и в любом случае разбавленную чем-то странным и непредсказуемым. Допустим, наш патрон обращает гениальных уникумов, намеревается составить элиту. Чтобы признать подобное, стоит, право, отказаться от гордыни и забыть, что ты - самый старый ночной охотник в Европе и тебе не может быть равных.
      Лидия откинула волосяную сетку - носила под наброшенным на голову халатом и чачван, боясь потерять перламутровый, давно уже без веснушек, цвет лица:
      - Недурно, что она вам присуща, гордыня. Что за вампир без греховных помыслов! Только в нашей великолепной восьмёрке ни один не похож на другого и оттого не стоило бы заниматься сравнением. Я ведь тоже пробовала заняться классификацией. Да, почему вы не обратились к Юко-сан как старейшей из нашего племени?
      - Юко в самом деле первая из отобранных для особой миссии?
      - Если признать, что время течёт линейно. Что наша вселенная незыблема.
      - Однако с некоторых пор с ней происходит нечто странное.
      - Пожалуй, с революционного Петрограда. С видения Вавилонской Башни и... да, того непонятного мальчика. Молодого Льва.
      - Да. Как хорошо, что мысли и желания наши так согласуются друг с другом. Лев, Башня и Летатлин привели мир в неподобающее ему состояние.
      - Вселенная оказалась как бы на поворотном круге. Сценическом. Для трамвая, - Лидия чуть сморщила лоб.
      - Время вздыбилось и стало непредсказуемым. Обрушились цепи, что держали его, и стало возможным всё. "Ни слова боле: пала связь времен! Зачем же я сковать её рожден?"
      - "Гамлет". Вместо оригинала вы цитируете старый русский перевод Кронеберга, причём с новациями. Симон, всю эту пафосность мог бы без страха и трепета выслушать даже простой вурд. Зачем вам понадобилась я?
      Он тонко усмехнулся.
      - Вы не цените, что я почтил вас доверием? После всего, что нам обоим довелось пережить по вине нашего патрона?
      - На ваших губах это слово имеет непонятный привкус. Латуни или свинца, я полагаю. Петра Павлыча можно или принимать каким он есть - или не принимать вообще.
      - Именно. Лидия, вам не показалось странным, что он не питается ни как вампир, ни как человек? По крайней мере, не каждые сутки и лишь ради удовольствия и приличий. Мы пьём. Всё реже и реже, но пьём. Морицу заваривают пеммикан. Единственный среди нас человек обходится, похоже, крошками с собачьего стола. Когда мы впадали в регулярное беспамятство, можно было списать на то, что наш цыган ест ночью. Спят оба, он и пёс, урывками, тоже не как теплокровные. И, заметьте, оправились от пикриновой отравы почти мгновенно.
      - Симон, мне бы не хотелось выслушивать сплетни о ком-то другом в его отсутствие.
      - Вот как? Даже о псе? Тогда давайте поговорим о высокоразумных существах. О нас самих. В совокупности - о вампирах высшего звена. Юко, Мария, Алексей, Манфред, Георгий, - допустим, ожившие мертвецы. Аэлис... Вы ведь читали журнал и, более того, смотрели дурацкую ленту Протазанова. Кое-кто из нас обоих, живя на острове, слушал лекции мистера Уэллса и прочих на тему "Есть ли жизнь на Луне, Венере и Марсе или это лишь метафора идеального игрового Иномирья".
      - Но девушка лишь немногим более странна, чем мы сами.
      - Вот именно, - Симон кивнул: дважды, с небольшим перерывом. - Вам не кажется, что остальные произошли не из реальности как она есть, а из своего рода легенды? О девице, чтящей самурайский кодекс. О русской амазонке. О благородном противнике британских авиаторов. О чудесном спасении цесаревича. Да что тут говорить, ведь мы с вами оба...
      Он помедлил:
      - У вас, часом, не возникло подозрение, что сами вампиры - досужая литературная поделка? Обработка куда более грубой легенды? Что Симон и Лидия в буквальном смысле сошли со страниц книги, причём написанной куда позднее того времени, в коем мы пребываем? Обезумевший, ставший на ребро мир, где исторические герои соседствуют с ... культурными.
      - Симон, - Лидия привстала с места, выпрямилась, пытаясь не выказывать эмоций - не смотреть в глаза - не касаться. Не похоже на диалог влюблённых, о которых вовсю сплетничают коллеги. - Симон, культурный герой - это научное понятие, которое ввели в обиход господа Эдвард Тейлор и Джеймс Джордж Фрейзер.
      - Это уточнение так важно?
      Уж безусловно - не беседа влюблённых, мелькнуло в мозгу Лидии. Холодноватая дискуссия, призванная усмирить кипящие в мозгу страсти.
      - Я хочу сказать... Да. Что вы сошли с ума, говоря это, я - слушая. Не может беллетристика, легенда, притча, вообще любой текст, исходящий из реальности, сам породить нечто бытующее во плоти.
      - Один знаток литературы и искусств, по всей видимости, куда более безумный, чем мы сами, сказал, что всё в мире есть текст. Любое сообщение, в чём бы оно ни выражалось и независимо от его истинности или ложности. А текст может порождать иные тексты в количестве, приближенном к бесконечности. Я так думаю, мы вымысел, произошедший от вымысла. Нежить в квадратной степени.
      Лидия могла бы возразить, что это слишком абсурдно, чтобы поверить. Но тотчас же подумала, что верят, по определению, лишь в то, что не поддаётся усилиям логического разума. В то, с чем Логосу делать нечего. И в чём, пожалуй, их хозяин плещется, словно рыба в озере.
      Симон понял, ибо мысли вампира - открытая книга для собрата. Улыбнулся, вызвал на её губах ответную улыбку - и отошёл в сторону.
      Зато из неких потайных закромов появился сам цыган - в халате ярко-синего цвета распояской, что стоял на нём коробом, и с белоснежным Морицем у ноги. "Пёс окончательно изменил любимому владельцу", - подумала Лидия.
      - Пока вы тут с женихом балакали, все прочие разоболоклись, - последнее слово он произнёс без малейшей запинки: судя по всему, остроумие диктовало иные законы. - С размаху окунулись в полуденное солнышко и поняли, что оно их не растопит и в сонную моль не обратит.
      "С женихом. Оригинально", - подумала Лидия. И вежливо произнесла:
      - Кажется, вы обходите лагерь с доброй вестью. Есть новая идея для всех нас, учитель?
      - А как же. Мы здесь блуждаем рядом с Сыр-Дарьёй, а что толку? Один песок, причём жёлтенький такой. Пикринчатый. Цвет аральских равнин, марсианской Азоры, рядом с фабрикой антибиотиков в городе Москве такая пыльца после каждого дождика выпадает.
      - "Против жизни". Что такое эти антибиотики - яд?
      - Тоже ж мне медик. Лекарство из плесени. Как, не знаешь? Тоже в районе мировой войны изобрели. Только другой по счёту.
      - Пётр Павлович, - не выдержала Лидия, - я вас люблю, чего же боле, но только не кажитесь дурней, чем вы есть.
      - Уж поверь моему слову, доца, я дурной в точности по своему индивидуальному размеру. Причём от радости, что вы все у меня как на подбор умники-разумники и красавцы. Ну вот скажи: почему я в вас такой влюблённый?
      Чуть помолчал:
      - Особенно в Морица.
      - Говорили бы дело, - с досадливой улыбкой ответил Симон. - Другие вурды ведь уже знают и передают нам.
      - А. Не хотите ли подняться вверх по реке и полюбоваться на хлебный город Ташкент? Глядишь, и придёт к нам некая благая весть.
      - Отказ примете?
      - Хм. Ну, ты сам подумай как следует, сыне, в чём твоя корысть и в чём моя. Разве я держу силой? Неужели я покупаю вас презренной материей?
      "Отчего Пет Палыч так легко нами манипулирует, - говорила себе Лидия.- Оттого что слишком легко переходит от видимого пустозвонства к чему-то важному и запрятанному под спудом аллюзий, в том числе религиозных? Слишком любопытен для всех и от времени становится лишь загадочнее. Наши спутники сделались практически неуязвимы, мы сами - неуязвимы в полнейшем смысле слова. И нам абсолютно нечего делать. Так почему же не послушать чудака, если это не грозит ничем особенно страшным?"
      А посреди двора, который точно плыл словно в горячем масле полудня, Аэлис с беспечным смехом двигала вверх-вниз опахалами, похожими на огромные, с выпуклыми прожилками лепестки. Каждый мах приподнимал её над землёй на высоту человеческого роста, ветер бил в лицо Алексею, отдувал с лица тонкие волосы.
     "А&А. Два окрылённых полевых тюльпана - такого они цвета в своих одеждах, - думала другая женщина. - Вурды легко учатся, но пришелица - сверх всяких ожиданий: такое ощущение, что знание о Земле пришло к ней с кровью. Хотя - необразованные дехкане? Наверное, не только. Она, возможно не понимая того, вобрала в себя множество чужих агоний, а перед гибелью человек поднимает на поверхность самое заветное знание. Я так думаю, на следующую ночь Аэлис будет готова сделать один-два коротких перелёта. Удивительно, что Пётр не подверг её своим обычным измывательствам. Ну, конечно, как и Алекса, которого в самом деле расстреляли рядом с семьёй. Тем более путешествовать в кромешную бесконечность, рядом с лишёнными сознания телами, уже почти что трупами - это весит ох как немало. Хотя невозможно прикинуть, было ли всё так на самом деле, не вскрывая стальной шкатулки с отравой".
      "Забвение - великий дар, немногим уступающий телесной страсти, - говорила она себе немного погодя, наблюдая, как Алексей, паря под звёздами, направляет вольный полёт другой птицы, ловит для неё воздушные потоки, загораживает солнце, идя то позади, то рядом и чуть сверху. - И у этой непонятной девушки есть они оба. Быть без памяти в присутствии безоглядной любви - это почти что счастье".
      То, что увидел отряд под собой на следующий день, полностью отрицало пустыню. В прибрежных тугаях кишело зверьё, дикие свиньи рассекали плотным туловищем растительность, птицы взлетали почти рядом с летунами. Рядом с каналами или притоками можно было заметить медленно вращающийся чигирь - водяное колесо с черпалками, назначенное для орошения. Пахло водой, сыростью и жизнью.
      - После всех этих ненатуральных дюн кажется, что местные речушки - это нечто, - донеслась через верещанье мотора некая мысль, щедро окрашенная в ехидные тона: ПэПэШа продолжал действовать несмотря ни на какие обстоятельства.
      - Шеф! - возмутился Манфред, который как раз сидел за рулём ведущего геликоптера: должно быть, отдыхал от истошного махания крыльями. - Мы лицезреем одного из близнецов, славных чуть поменее Тигра и Евфрата.
      - По этой логике там, промежду них, тоже рай?
      Вся летучая стая уловила перебранку.
      - "Уж во всяком случае, лев там не лежит рядом с агнцем, а тигр - с барашком, - сказала Мария в уме: открывать рот на диком ветру было несподручно. - Косули, джейраны, олени, камышовые коты. Туранский тигр, или джульбарс, - вообще животное серьёзное. Если не вымер, конечно".
      - Последний раз его видели в болотах на Каракамыше, - вслух отозвался Геворк. - Старинный канал такой. Собственно, мы туда и летим, разве не так?
      - Именно. Пройдём до истоков в горах и свернём в сторону Ташкента - ответил Пётр, перебив истошное тарахтенье пропеллера. - Благословенное место: из-за расположенных неподалёку хребтов, Читкальские, кажется, город частенько потряхивает. Выше двух этажей только мечети, медресе и нынешняя резиденция русского командования - им гнев Аллаха не очень страшен.
      - А что тут делают русские? - чуть захлёбываясь на лету, спросила Лидия.
      - Деточка, спроси чего полегче. Или вон нашего молодого царевича нагрузи. Я-то немного знаю. Вроде в тысяча восемьсот шестьдесят каком-то защитный буфер создавали от нижних соседей. Мы ведь такие гуманные, прогрессивные и человеколюбивые, что нас всякий обидеть норовит. Ты, вообще-то в курсе, что паранджа как она есть, со сплетённым в сетку конским хвостом, появилась в здешних местах вместе с русскими солдатами? Ага, шоб не сглазили.
      Уже на подлёте стая обозрела пригороды: реку с забавным названием Чирчик, что делила Ташкент пополам, ухоженную русскую часть, по впечатлениям Георгия, больше похожую на городок где-то в Южной Франции, хаотическое нагромождение домиков из кирпича-сырца в "туземной половине", над которым возвышались шпили минаретов, широкие арки ворот-пиштаков и ярко-синие купола.
      - "Что, снижаемся? - явственно спросила Мария. - Новенькая устала, да и прочие не в полном ажуре: в горле пересохло, голову напекло и плечи натрудили. Есть тут безопасные места, где народ нелюбопытен?"
      - "Истинный британский денди не устаёт и не испытывает жажды", - отбрил Симон.
      - "Глядите-ка. Наш досточтимый идальго возомнил себя истым британцем", - вежливо хихикнула Юко.
      - "Разумеется. С елизаветинских времён, - ответил он невозмутимо. - И в качестве такового выполняет наималейшие желания дам".
      - Да за чем дело стало? Шныряйте в любые заросли, - хихикнул ПэПэШа (немец ему, что ли пересказывал все диалоги?) - Места обжиты лишь охотниками и собирателями, они народ не очень любопытный. Кабанов боятся повстречать: запретное животное для мусульман, вредное для русских. Потравы земледельцам чинит. Говорят, из-за всего этого один русский свиной стрелок начал подделывать пятачки, уши и крендельки - не головы же предъявлять. Шить из их шкуры и предъявлять брезгливому начальству из местных. А один дикий поросячий хвост, для примера, - два казначейских рубля. Нескоро, однако, его разоблачили - глядеть на трефной аврат всем местным было срамно.
      - А ещё много позже произошло несколько восстаний мусульман в армии, - внезапно вмешался армянин. - Немного на сипаев похоже. В них пытались, как и во всех прочих солдат, запихнуть дешевую свиную тушёнку из банок. Говорят, восставших давили танками и расстреливали из автоматов, но так и не заставили оскверниться.
      - О, Георгий, не от христианина бы такое слышать, - укоризненно покачал головой Пётр. - Тебе не кажется, что всё это чисто пищевые предрассудки? Ну, вроде как Морица не стоит кормить кабанятиной, а то поносом проймёт, как последнюю собаку?
      Как ни был тот привычен к выходкам старшего, но и его покорёжило. Аэлис недоумённо переводила взгляд с одного на другого.
      - Девочка, - вдруг произнёс цыган. - Ты правильно вникаешь: нельзя убивать другого только из-за того, что он другой, как бы идиотски, провокационно и опасно не выглядели его поступки. Лишь бы не ожидалось настоящей беды.
      После этих анекдотов все окончательно почувствовали сонливость, хотя надвигался вечер, как и прежде, самая благодатная пора суток. Устроили примитивный лагерь, зацепив огромное парусиновое полотнище за вершины карагачей, имевших здесь нормальную вышину, и затем поднырнув под него вместе с махолётами. Краем тента накрыли вертолёт, чтобы не нагревался, - внутри высокого шатра сразу начал гулять ветер.
      - Звери нас опасаются, - спросила Мария, - а человеческие воры и грабители?
      - Что ты, - ответил всезнающий Пётр. - Мусульманин если крадёт, то по самой мелочи: чтобы с голоду не помереть и умение без дела шоб не заржавело. А солидный убыток не причинит ни в коем разе - Аллах не велит. Пойдём раным-ранци поутру на торговище, сами убедитесь.
      - Пет Палыч, это что у вас за речь - дикорастущий суржик или плотоядная трасянка? - шутливо возмутилась Лидия. - Или плод безудержной фантазии?
      - На базар сходим, - перевёл он, вольготно зевнув. - Только солнышко взойдёт, а то кабы роса глаза не выела. Она тут бывает чудо как едка и вонюча.
      Проснулись все оттого, что залаял живой будильник - почуял наглого зверя или робкого человека. Потом Пётр, которого Мориц разбудил со всей внезапностью и бесцеремонностью, вынудил того в наказание облизать себе шею и лицо - чтобы уж и не умываться. Вокруг уже вовсю прихорашивались, когда двуного-четвероногая парочка, спавшая до того на редкой выбитой траве, забралась в машину и что-то там сообразила на двоих. "Никто не видал, как Бог напитал", - пробормотал ПэПэШа себе под нос. Чуть позже и гораздо громче он выдал ряд наставлений: близко от места рассредоточиться и поддерживать мысленную (он выразился - мыслимую) связь, не прицениваться, но слегка торговаться, не пить и не откусывать, охулки на руку не класть, держать саму руку в кармане, нос по ветру и ухо востро. А Мориц пускай остаётся в лагере: не то что в исламском городе собак не любят, вон Каир и Стамбул прямо кишат этими тварями, но ведь самому будет противно в толкотне.
      - Восточный базар - краеугольная ось, на которой вертится здешняя жизнь! - заключил он в финале.
      И они двинулись. В европейскую половину города заглянуть и не пробовали: типичная Азиопа, прокомментировал шеф, только причёсанная по ушам. Зато "инородческая" часть Ташкента очаровала полной своей противоположностью первой. Ни прямых улиц, ни широких площадей - невообразимая путаница переулков, тупиков, переходов и тропинок, где человеку так легко заблудиться без опытного проводника. Вурды оживлённо переговаривались, как бы накидывая на местность невидимую сетку коллективного восприятия. Рассматривали массу примыкающих друг к другу низеньких домиков с целой арбузной плантацией на плоских кровлях и окнами, выходящими во двор; извилистые, как ручей, переулки, впадающие в овраг, и более широкие и прямые улицы, по бокам которых струится мутноватая вода арыка; древние мечети совершенно инопланетной архитектуры. И как все реки текут в море, так все улочки и переулки втекали в базар - пёстрый, похожий на живой букет из самых ярких цветов, зелёного, красного, жёлтого и голубого, источающий пряные ароматы и обвитый роем трудолюбивых двуногих пчёл. Груды тканей вперемешку с лепёшками, фруктов на фоне шашской керамики и шашской же зеленоватой шагрени, гул и гомон, прямые в стане белобородые всадники, на конях, ослах и верблюдах, рассекающие этот гомон и многоголосие.
      - "Не имеют себе равных хорезмийские луки, шашская посуда и самаркандская бумага", как говорил Макдиси, - цитировал ПэПэШа тем, что мог и хотел его слушать.
      - Патрон, здешние женщины почти все ... как бы это сказать... не прикрыты. Гололицые, - с неким смущением констатировал Симон, которого судьба поставила бок о бок с начальством.
      - О боги, какой мухтасиб, - ответствовал цыган. - Ревнитель исламской морали.
      - Я только забочусь, чтобы мы не бросались в глаза, - пояснил вурд. - Хотя это место процветает словно бы вне времён и вне правил. Смотрите, вон канатоходец. Вон там чтец занимается крамольной рецитацией Корана. Цирюльник-брадобрей. Замаскированный дервиш в лоскутном плаще и тюбетейке вместо высокой шапки, скажите пожалуйста. А вон там явные европейцы, можно сказать, земляки. Ленинградцы.
      Худощавая женщина неопределённо средних лет озиралась вокруг с видом лёгкой заброшенности. Одета в выгоревший балахон, бледна, горбоноса, чуть отекшее лицо с яркими глазами, отметил Симон. Даже не скажешь, что из славян. Турчанка - или француженка.
      - Вот Алёша сразу бы её узнал, хоть постарела совсем неожиданно, - шепнул Пётр. И поздоровался:
      - Здравствуйте, Анна Андреевна. Давно ли из осаждённого Питера?
      Она улыбнулась:
      - Я должна вас узнать?
      - Полно. Вы ведь были всю жизнь окружены - а я нарочито стремился к безвестности. И не даром, ибо цена популярности мне хорошо ведома. "За тебя я заплатила чистоганом, ровно десять лет ходила под наганом, ни налево, ни направо не глядела, а за мной худая слава шелестела".
      - Чьи это стихи?
      - Ваши собственные, моя прекрасная госпожа. Только вы их ещё не написали.
      - Как удивительно. Наверное, вы мне с голоду мерещитесь. Как тогда, в Кирове, где нас не очень охотно подкармливали, - кусок хлеба на столе общественной кухни. Представляете - чуть надкусан, а его никто не берёт! Потом-то я поняла, что хлеб был настоящий. Но Ташкент - иное дело, на нём знак необыкновенности, иномирья. А рынок и вообще словно с картины футуриста - полоса одного времени, полоса другого, - тихо проговорила женщина, рассеянно улыбаясь. - Знаете, в первый день ко мне здесь прислонился рваный мальчонка с бритвой, хотел разрезать карман. Подруга моя схватила его за руку, прошептала: "Что ты? Это ленинградка, голодная. Их сюда из-под блокады привезли". Он хмыкнул, отбежал, а потом, гляжу, снова перед нами маячит. Вот, думаю, привязался, надо бы его в милицию сдать. И вдруг он протягивает мне румяный пирожок в грязной тряпке: "Ешь". И исчез. Я подругу спрашиваю: "Неужели съесть?" "Конечно, ведь он его для вас украл..." Видите, какие здесь люди чудесные - даже базарный воришка. Здесь я впервые узнала, что такое палящий жар, древесная тень и звук воды. А ещё я узнала, сколько весит человеческая доброта. Комната у меня крошечная, с подвесной лестницей, во время землетрясения - а они здесь частые - лампочка так и раскачивается. И жарко. И поют арыки. И розы пахнут так сильно, будто хотят обратиться в слово. А у большой дороги деревья шелестят пыльной листвой, но если помыть из брандспойта - сразу вянут.
      Она перебила себя:
      - Вот, заговорила вас. И даже имени не спросила.
      - Пётр. Симон. Симон, ipse Пётр.
      - Как в Библии. Нет, правда?
      - Истинная. Хотя что счесть правдой. Лично я считаю, что она отличается повышенной вариативностью. Эх, а не пойти ли нам в чайхану и не запить ли знатный бараний пилав доброй пиалой зелёного чая?
      - Ваша вторая бледная половина тоже присоединится? - ответила Анна серьёзно.
      - Не думаю. Он не знаток местных обычаев. А вы, однако, приметливы.
      - Я же лично восхищён. К нашей удаче, люди забывают, что мы есть. В смысле - что мы такое и что мы вообще существуем, - церемонно поклонился Симон.
      - С начала финской кампании ваш народ исчез из Ленинграда, как двумя годами позже изо всех крупных советских городов, - должно быть из чувства протеста. Или из деликатности. Нам хватает иных бед, - ответила Анна.
      - Я не беда, - возразил Симон, поняв, что его провоцируют на реакцию. - Я нечто неизбежное - когда вообще случаюсь со смертным.
      - Каков господин Сифр, скажите. Но это не помешает ему стать на стрёме, пока мы чая пьянствуем, и связаться с прочим коллективом, что поразбрёлся по всему базару, - куртуазно сообщил ПэПэШа, подхватывая даму под локоток и озираясь в поиске ближайшего питьевого заведения.
      - Вы меня, кажется, чуточку шантажируете, - ответила Анна, внезапно сообразив, что они уже на полпути в самой дорогой чайхане в окрестностях.
      - Я, безусловно, не могу состязаться в щедрости с тем благородным жуликом, который ради вас оторвал краденый пирожок от своего сердца и печёнки, - ответил цыган. - Но ведь полный маразм - торчать кулём посреди дороги и говорить за важные дела.
      Свободной рукой он извлёк из недр халата великанский шёлковый платок с огурцами и смачно утёр шею, приговаривая:
      - Ну и солнышко здесь. Кажется, если подставить под лучи чашку весов, то она опустится прям до земли.
      - Что же, я вовсе не против побеседовать за рекой, в тени деревьев.
      - Уже, между прочим, вовсю беседуете.
      - Да. Вижу, дневное пекло доставляет неприятности вам обоим, - улыбнулась Анна. - Но не более того. Господин Сифр. Цифра ноль по-арабски. Кто-то хочет убедить меня, что он сам дьявол или его отпрыск?
      - Скорее "ноль" - что значит не так много, как кажется, - ответил Симон довольно прохладным тоном - в полном соответствии с назревающей атмосферой.
      Как ни удивительно для базарной толчеи, для здешнего чайного домика осталось симпатичное место - в небольшой тенистой рощице, у крошечного пруда, высился уютный глинобитный особнячок, окружённый топчанами. Степенный мужской народ гонял чаи вприкуску с липкими сладостями. У самого порога Анна сообразила:
      - Здесь же типично мужской клуб. Без примеси иного пола. И никакой советский строй этого не переменит.
      - Сударыня, я ведь не могу ради вас одной навязаться на эксклюзивно женский "гяп" - посиделки с чаем, сахаром и задушевными сплетнями. Это было бы куда более неприлично.
      Чуть опередив спутников, цыган раздвинул армаду туфель, столпившуюся у входа, заглянул через порог и поманил хозяина. Зашептал ему на ухо некую абракадабру, приподнявшись на цыпочки, - глаза того блаженно остекленели, губы ответно задвигались.
      "Это же типично вампирское овладение, - внезапно сообразил Симон. - Каким образом он успел выучиться?"
      - Вот и чудесно, - заключил Пётр снова по-русски. - Вон там, за ближней ширмочкой, и нас не разглядеть, и почтенной ханум всё сплошь будет видно. Паранджу и чачван ведь плохая примета носить под крышей дома. А так - велелепие и благодать!
      Как-то само собой разулись все трое: прямо от порога начинались пёстрые войлоки, пухлые тюфяки и одеяла, на которых полагалось сидеть. С потолка свисала клетка с куропаткой, в углу солидно пыхтел самовар с медалями, на низком столике сгрудились белые с густо-синим узором чашки. Народу было всего ничего - в такую жару лучше сидеть на сквозном ветерке.
      - Симон, вы умеете сидеть по-турецки? - шёпотом осведомился Пётр. - Ханум не спрашиваю - в юности она могла зарабатывать деньги акробатикой. Что однажды и сотворила ради шутки.
      Тот кивнул. Занавеска показалась ему убогой, но в некотором смысле надёжной защитой, плов и чай пахли замечательно, но в остальном ничего не давали ни уму, ни сердцу, а остаться снаружи под взглядами прямых, как трость, аксакалов в застиранных обмотах показалось неловко. Общаться с прочими вурдами он и не переставал: поручение хитрого цыгана собрать "коллектив" было чистейшей воды жульством.
      И вот все они трое пили чай, а женщина к тому же ела - с грацией вечно голодного и неистребимо вежливого человека. Обстановка располагала к медитативной неторопливости, приличия требовали, чтобы важное дело не обсуждалось во время трапезы. Наконец, Анна отставила блюдо, перевернула глиняную пиалу донышком кверху и произнесла:
      - Благодарю, Так чем я могла бы вам помочь?
      Пётр улыбнулся, как бы говоря: "Уж извините меня, ради Бога".
      - Отыщите для нас своего Лёвушку. Вот и всё.
      Она побледнела пуще Симона:
      - Я знаю о нём меньше всех. Даже вы можете знать больше - ведь Ночному Народу известны мысли человеческие. С тридцать пятого года его то арестовывают, то отпускают, то ссылают на Таймыр, в Норильлаг, то определяют там же на поселение. А настоящих причин не сообщают или цедят нечто сквозь зубы. Последнее, что я слышала, - Лев просился на фронт добровольцем. Да хоть в штрафной батальон.
      - Артиллерист. Будет воевать на Белорусском фронте, до самого Берлина дойдёт, - кивнул ПэПэШа. - Таймырские шаманы из нганасан - самые лучшие в бывшей Российской империи.
      - Вот видите.
      - Да ничего мы не видим! - вдруг вспылил он. - И они тоже. По крайней мере близко отсюда. По всей ойкумене, благодаря вашему сынку, реальность пошла валять дурака по всем закоулочкам. И мистер Уэллс в том ему поспособствовал. Гениальный фантаст, а они же все как один пророки. Создал теорию пространственно-временного парадокса, тлеющую урановую бомбу, не очень мирный атом, прилёт на Землю обитателей Марса - и всё угадал с точностью плюс-минус год. Вот человечество и получает по полной за его писательские старания.
      - Кто вам такое сказал?
      - Шаманы. Тубяку, Дюльсемяку и Дюходзие. Они считают, что картинка мира ломается, а потом составляет себя в каком ей угодно порядке. Без малейшей связности. Этакий свихнутый паззл. То есть мы с вами сидим здесь, чаи гоняем, думаем, что в границах нашей визуально-тактильной доступности обитает одно, а на деле аккурат другое. В полном соответствии с сэром Гербертом. Может, ваш мальчик из-за того и не на фронте геройствует, а в тылу... вот не сказал бы, что отсиживается, хотя слово попросилось на язык.
      Анна померкла лицом:
      - Выходит, я помогу не только вам, если... Но как, ради всего святого?
      - Позови его, - сказал Пётр. - Быстро. Сейчас. Ни грана колдовства. Просто мать и дитя из её лона были одним, и мир такое стереть не умеет. Просто дети одного семени имеют единый кровоток. И все они рядом с тобой.
      Женщина застывает в позе лотоса. Глаза немо запрокидываются за полуприкрытые веки. И вот звучит голос, бестелесно бестелесный, не в ушах, не на губах Анны, но где-то внутри у каждого из троих:
      - Мама. Я всегда говорил с тобой - но ты не слышала.
      - Сын. Ты живой? Никогда не верила, что спириты говорят с духами.
      - Здесь и сейчас я жив. Только сплю, наверное.
      - Брат, ты помнишь, как мы стояли обнявшись и смотрели на Островную Крепость?
      - Алька. Разве ты не привиделся, как Башня Татлина? Сколько лет прошло, а голос у тебя такой же молодой.
      - Я не старею, у вурдов такого не бывает. Мы умираем сразу - когда настоятельно просим душу покинуть опостылевшее тело. Говорил я тогда, что у нас есть совсем большая сестра? Смелая и умная сестра?
      - Нет.
      - Она помогает.
      - Сынок, - ворвался в беседу чисто земной голос, - на изнанке привычного твоей матери мира - нечто иное. Нет революций, нет войн, ты - белая тень великого правителя Рос-Эрдэ. Не понимаю. Покой и равновесие, мир во всём мире - только всё это скверней любых противостояний. Я вижу множество вариантов, которые просвечивают сквозь данный - словно он проявляется из бездны или напротив - делается мороком.
      - Мама, это как дерево. Фрактальное древо возможностей. Тебе не понять, таких слов не было в твои времена. А я не знаю, с чего начался поворот. Где раздвоился ствол.
      - Я знаю, - сказал цыган ясным и молодым голосом. - Алексей, спроси о том, что было задолго до его рождения. О войне, опередившей твоё собственное рождение на полгода.
      - Её не состоялось, - чуть недоумённо ответил Лев. - Как удивительно: когда японцы без предупреждения выхватили из наших рук Порт-Артур и буквально через месяц погубили наш флот при Цусиме - да, я помню, что через месяц. На снарядах, которые несли аэропланы, было написано - "За Цусиму и Порт-Артур". Таким, знаете, кирпичным суриком...
      - Кто-то умный собрался одной бомбой убить две с половиной войны и три революции, вот что я вам говорю, - вздохнул ПэПэШа. - Железобетонная причинная логика: если Ямато разбить наголову в русско-японской войне, революция пятого года не состоится, а за ней все прочие стихийные возмущения.
      - Миротворец в действии, - вставил Манфред. - Всем нам бы такими стать.
      - Именно, - кивнул Пётр. - Очень свою страну любит - а в такой любви всегда чувствуется нечто нервическое и даже истерическое. Уверил себя, если его подведомственная нация победит в грядущей битве народов - так определённо получится крупный выигрыш для всего мира. Считает, что история движется поступательно, как бронепоезд по рельсам: скажи "а", и перед тобой вся азбука стройной чередой вывалится. И, пожалуй, я знаю этого, скажем для простоты, человека. Мария...
      - Я читаю. "...Перед нами стоят две важных и в чём-то возвышенных цели, - услышал Симон знакомый и в то же время чужой голос. - Первая - сократить общие потери населения. Архискорейшее прекращение войны позволит выжить примерно тридцати тысячам наших храбрых воителей за счёт примерно втрое меньшего населения страны-противника, состоящего в основном из солдат-"тыловиков" и гражданских лиц. Вторая - доказать налогоплательщикам, что затраты на вооружение, которые кажутся им непомерными, более чем оправдали себя. ...Три города, пригодных для полноценного испытания устройства в боевых условиях, то есть достаточно крупных, чтобы радиус поражения боеприпаса вписался в их территорию. Киото, - культурный, исторический и, исходя из этого, духовный центр империи. Его население имеет наиболее высокий уровень образования по стране и, таким образом, лучше способно оценить поражающее значение устройства. Бомбардировка Нагасаки, крепости и важнейшего морского порта, куда, в частности, были отогнаны для ремонта и реконструкции пленные русские линкоры "Цесаревич" и "Ретвизан", имела бы значительную показательную ценность в том случае, если бы остаточный осадок не мог с лёгкостью распространиться по водной поверхности и пересечь государственную границу. Хиросима - город, где расположены многочисленные военные заводы, склады боевых и пищевых припасов, казармы и ряд командных пунктов особой важности. Все три объекта сконцентрированы посреди холмов или в естественной котловине, благодаря чему поражающий эффект устройства может быть сконцентрирован на сравнительно небольшом участке и может быть измерено с идеальной точностью. Однако по неким частным условиям - пригодность древней столицы для насыщенного культурного отдыха, непреходящая стратегическая важность порта - третий объект представляется самым перспективным для испытания, хотя и другие два следует иметь в виду как запасной вариант. По всем этим причинам с самого начала боевых действий все три населённых пункта специально не беспокоили ни обстрелами дальнобойной береговой артиллерии, ни воздушными налётами с баз "Сахалин-Леонидово" и "Владивосток-Сухоречье", отчего японская ПВО должна была потерять бдительность".
      - Мари, эта бюрократическая шарманка вот так буквально и дует в уши кому ни попадя? - негромко спросил Пётр.
      - Нет, - ответила она чуть изменившимся тоном. - Я извлекаю основную часть из секретных документов, что-то - из голов, что-то - из офицерских писем, всё это даёт в итоге сумму. Чёрт, там же большинство народу и вообще ни при чём!
      - Как то есть ни при чём, лапушка? Мирному населению всегда выпадало терпеть от войн. Только в древности и средние века оно лишь под руку подворачивалось, а в новое и новейшее время неестественную убыль человеческой массы подсчитывают в штабах. Тактически и стратегически.
      - Что такое вы говорите, Пет Палыч, - вмешалась Лидия. - Это безнравственно.
      - Делать или конста-н-тировать факт? Эх. Большинство человечков кроит историю в пользу своей страны, причём по живому и тупыми ножницами. Рассматривает всё, что ни на есть, с точки зрения государственной пользы. Типа - это моя родина: что ей хорошо, то хорошо весьма и даже безусловно.
      - Интересы отечества часто расходятся с элементарной нравственностью, - кивнул Симон. - Благо мне - я давно уже отряс его прах со своих подошв и из-под изголовья спального гроба.
      - Лев, услышанное нами идёт прямо через тебя?
      - Верно, только не знаю как. Я только бравый прапор, офицерский денщик и ни разу не участвовал в заседаниях генштаба. Хотя мне доверяют.
      - Ты хоть краешком понимаешь, где заключён?
      - Да. Петля времени. Виток спирали. Наверно, истинный "я" на Таймыре в шаманском балке ночует. Потому что откуда мне знать будущее, которое поместилось в прошлом, словно клинок в ножны?
      - Юко, ты тоже хочешь говорить? - вместо ответа спросил цыган.
      - Да. Нет. Слишком кошмарное зрелище: пчёлы с ядовитым мёдом, < цветущий город стал как язва, сплошь покрытая желтовато-гнойным струпом. Теперь я стану думать, что из безумия одного самурая, посягнувшего на царственную кровь, извратилась вся страна. Но как же так - мы тогда полюбили русского наследника ещё больше. Несмотря на то, что Россия через него давала понять: она не против распространить влияние на весь юго-восток. Может статься, чья-то злоба выросла из осознанной вины и затопила собой весь Ямато?
      - Манфред, тебе слово.
      - На цель заходят какие-то необычные бипланы. Обе пары крыльев оттянуты назад и блестят металлом. Похоже на алюминиевый сплав, изобретённый в городе Дюрен году этак в девятьсот девятом. Размер снаряда такой, что птичка буквально надевается на него, словно кондом на мужское хозяйство.
      - Крылатый смертник, - добавила Юко. - Подгоняемый божественным ветром - камикадзе. Ибо кара - почти одно слово с кармой.
      - Не на японском, глупая, - фыркнул ПэПэШа. - Кто-нибудь ещё чего-нибудь видит?
      - Не дюралюминий, как на рёбрах германского боевого цеппелина: кое-что куда более тяжёлое и ценное во всех смыслах, - сказал Симон. - Мне доводилось мельком интересоваться химией. Рутил, красный венгерский шерл и менакеновая земля содержат этот металл в виде оксида. На диво лёгок, прочен, не ржавеет, мало намагничивается, устойчив в стратосфере и вакууме. Шеф, кажется, титан вполне пригоден для внутренней облицовки капсул. Тех самых.
      - Так. Кому в окрестностях есть что сказать по поводу? Ага, исчерпались, однако. Вы все до единого там, за дверями, сгрудились? Тогда говорю я. Немедленно заправляемся пловом, чаем, сырой бараниной, курдючным салом и кровью притеснителей местного населения - кому чего надо. И сразу по исполнении приказа уходим. Держим курс на мою прятку.
      Но кормиться, по крайней мере в здешних стенах, не захотелось никому, и все начали собираться, чтобы уйти.
      Анна чуть отошла от сеанса вещания - удивительная женщина всё-таки, бессловесно подумал Симон. Пробилась сквозь архинепонятное и ухватила самую суть проблемы.
      - Пётр, - она встряхнулась и проговорила вполне трезвым тоном. - Лишь одно мне скажите. На моём сыне ваши действия не скажутся сколько-нибудь дурно?
      - Только в том плане, что мировое господство вовсе его не заденет. Да, Льву крепко достанется на задворках нашей чудесной родины, но он уцелеет, образуется, проживёт долгую и насыщенную жизнь, а в зрелости крепко увлечётся евразийством, гуннами и монголосферой. Последнее мало совпадёт с картиной его временной ветки, но порядком всколыхнёт рутинные умы. В чём не будет ровно ничего скверного и погибельного, уверяю. Так что по-своему он всё же состоится как властитель.
     
      Торопливо шествуя мимо торговых рядов, ПэПэШа проговаривал очередной текст:
      - Суть дела все поняли?
      - Нет, - ответила за всех Лидия.
      - И отлично. Ещё бы вам дефицитные мозги трудить... Тогда выдаю ценные командирские указания. Уходим отсюда с концами. Постоянный лагерь разбиваем, где был временный. Разбиваем не в смысле "расколоть", ясен день, а в смысле устроить. И делимся на две неравные половины. Со мной, точнее - подо мной полетят не все. Ну, оно конечно, Мария, милая Мария. Это её страна замешана в деле. И Юко-сан. Это её страна замешалась в схватку, к тому сама наша букэ-но-онна помнит добро и обиду несколько иначе, чем другие японцы. И Манфред - этот бывший циркач сумеет поднять в воздух и ведьминскую кочергу, не говоря о метле. Безусловно, Симон и Лидия - они во всякой чёрной дыре затычка. Нет, не Георгий, я полагаю. Не из добрых, но и не из плохих чувств - можете считать произволом. Не Алексей. Ты, мальчик, не примешь и не поймёшь той нашей игры. Одно скажу: не стоило бы твоему будущему папе делать себе разбойничью татуировку. Или императорскую - это как посмотреть. В общем, если что, дракон и драконоборец хорошо сочетаются друг с другом. Аэлис? Э, она особь статья. Не при детях сказать, ни пером описать. Словом, сторожите дом вместе с лучшей половиной наших пеликанов, и Мориц вам в помощь!
      Насчёт "подо мной" было сказано не для красного словца. Вертолёт они оставили на базе и шли от узбеков к Аралу на крыльях, причём цыган садился на загорбок попеременно каждому из мужчин-вурдов. "Спасибо, серебряную кольчужку забросил, - думал Симон. - Не так жжётся, как тянет, по пословице. Или она давно уже перечеканена и разошлась по чужим рукам в виде монет?"
   Когда избранные летуны поднялись в воздух, Симон (его очередь нести шефа наступила первой) спросил:
      - Признайтесь, учитель, вы втянули меня с подругой в авантюру из-за того подслушанного разговора?
      - Ничего я не подслушивал, - воспротивился Пётр. - Не надо было так громко беседовать на два голоса, коли уж мысленной речью владеете.
      - Она же, в отличие от голосовой, мало подвластна расстоянию, - объяснил Симон. - И от неё труднее отстраниться из скромности. И...
      - Вы все как один считаете, что ваш внутренний междусобойчик для смертного недоступен, - хихикнул ПэПэШа. - Это основное. Так? Вот и пробуйте нынче доказать самому себе, что вы живёте ото всей души. Что бы этой душой ни называлось.
   Захоронение нашлось более или менее легко: нюх неовурда превосходит собачий, причём ни плюс, ни минус градусов на него особо не влияют. Раскапывать тоже не понадобилось: сделали подобие хода и укрепили стены и своды распорками из вездесущего саксаула.
      Все вампиры изначально умеют расколдовать любой замок - как это выходит, непонятно им самим. Дверь в боку межпланетного снаряда откинулась, изнутри повеяло смрадным и едким духом пещеры.
      - Вот из-за чего, братья и сёстры, я нашей марсианской гражданке отказал, - промолвил Пётр. - Не будучи уверен, сколько здесь трупов, двойка или тройка.
      Шестеро переступили через песок, который вмиг просочился сверху. - Откапывать придётся и специальный шатёр ставить, - буркнул цыган. - Вот незадача.
      - Два, - констатировал Манфред, самый храбрый из них. - Мужчины непонятного возраста. Уже превратились в мумии, ничего такого.
      Пётр пододвинулся, чтобы лучше рассмотреть. Мария отвернулась. Японка сделала вид, что её рвёт над подставленной горстью. Симон и Лидия вплотную прижались к внутренней стенке, уподобившись древним горельефам.
      На голом полу заплелся костяной клубок, практически лишённый плоти. Ткань одежды истлела, обратилась в клочья, руки соединились в мертвящем объятии - согревая друга или пытаясь побороть врага? Манфред надеялся на первое, но куда меньше женщин и Симона.
      - Они потеряли разум, - комментировал последний. - Запас пищи кончился раньше, чем сжатый кислород, скорость, по расчётам приближенная к световой, замедлилась. Манфред, вы сумеете разобраться, что произошло? Механизмы и система управления должны быть простыми - как я понял, главный инженер проекта брался подготовить себе второго члена в считанные дни.
      - Судя по витающим в кабине ароматам, ультралиддит они до конца не растратили, - ответил ему Пётр. - Но лучше вот над чем покумекайте: дама что - не евши, не пимши и не дышамши пребывала? А сквозь стеночки наружу просочилась молекула за молекулой или в какой-нибудь более заковыристой форме?
      - Шеф, - ответил Манфред. - Я понимаю, мы с вами чего только на фронтах не насмотрелись - огнемёты, газовые баллоны, разрывные снаряды и пули, атаки живых мертвецов, только вы напрасно делаете ставку на цинизм. Что-то надо делать с этими русскими, тем более мы их могилу потревожили.
      - Того, чего не было, - того и нет. Один позор остался, - невнятно возразил ПэПэШа и пошевелил пальцами, будто (как сказал себе Симон) подсыпал перцу в супчик.
      И всё исчезло - лишь облачко тонкого праха взвилось кверху и рассеялось под низкими стёгаными небесами.
      - Довольны? А теперь работайт, работайт, шибко, шибко! - возопил Пётр с каким-то ненатуральным акцентом, какого у него в жизни не бывало.
      Спустя половину дня, ночь (когда все шестеро трудились в совершенно лихорадочном темпе, не выходя наружу) и ещё один день, посвящённый отдыху на природе и перевариванию добытых с изрядным трудом технических истин, Манфред констатировал:
      - В общем и целом сделано всё что можно и кое-что из того, что нельзя. Герметичный люк наши трудяги отладили в самом начале. Механизмы исправны и в самом деле просты, кошка и то бы совладала. Однако топлива, по расчётам, хватит на час-другой скоростного полёта. И оно могло измениться, скажем так, не в совсем удачную сторону. Вернуться к истокам. Прежний мелинит, как помню, сохранял постоянство на пути с завода до цели, на складах его держать было не принято.
      - А использовать приходилось? - поинтересовался Симон.
      - Не стоит меня оскорблять, идальго, а то и на поединок нарвётесь - студенческую мезуру, на шпагах и до первой крови, - ответил немец более или менее добродушно. - Мне вполне хватало пулемёта, чтобы совладать с противником. Да, вот ещё важное. Аппарат стартует по наклонной дуге, а не строго вертикально, как детища Циолковского, и ему нет нужды наворачивать витки вокруг планеты, прежде чем выйти в космос. Иллюстрация в русском фантастическом журнале явно списана с натуры: штуковина больше похожа на управляемый снаряд, чем на пассажирскую сигару, и хотя нацелена в зенит, может несколько времени идти параллельно земле.
      - Или сверху вниз и на перехват? - отчего-то спросил ПэПэШа, не обращая внимания на многозначительную оговорку. - Славно было бы, если на перехват. Этак соколом в подрёберье, ястребом в чистом небе.
      - Шеф, как, вы, собственно, представляете себе картину атаки? - спросил немец. - Не летаете - так и судить не беритесь.
      - Это вы будете атаковать птичек, - возразил тот. - А я - одушевлять морально.
     
      Что именно понадобится на самом деле, никто из них не обсуждал: Мария пачкалась в копоти и смазке наравне с Манфредом, Юко и Лидия, как наиболее одарённые "слушательницы воздуха", в отличие от своих мужчин, жили в постоянном напряжении. Надежды почуять, что происходит в обеих столицах, почти не было, однако цыган показал себя умелым хозяином: чернорабочие вурды привычно перекидывались образами, как эстафетой, и сеть их, хотя и редкая, была загодя накинута на всю страну. Удивляли две вещи: как Пётр мог отреагировать настолько быстро - и почему ему так радостно подчинялись.
      "Собственно, второе мы уже проходили, - подумала Лидия. - Молодым до крайности любопытно иметь с ним дело. У них немало шансов поразвлечься и с людьми - на свой традиционный манер. А первое... Мне кажется, более того - я фактически уверена, что Пётр вёл нас к данной цели все эти путаные времена и годы".
     Так ожидали все они вплоть до одного из ранних вечеров, когда их дурные надежды начали сбываться.
      - Я вижу, - вдруг сказала Юко. - Разведчики передают, что ожидали над тайгой, а оно обогнуло Уральские горы и подходит к озеру. Огромное, ребристое и мерзко пахнет.
      - Вот! - воскликнул цыган. - Что я вам говорил? Ах, не говорил, ну да ладно. Им нет нужды мелочиться - перебрасывать сырьё в несколько приёмов малыми порциями, а собирать изделие на прибрежных аэродромах.
      - Над дикой степью плыть безопасней, чем над своей тайгой? Интересное дело, - присвистнул Манфред. - Хотя понять можно.
      - Теперь и я вижу чужими глазами, - продолжала японка. - Арал давно позади. Цеппелин сплошь из бледного металла, сигара с небольшой гондолой. Дюраль или титан? Кажется, и то, и другое. На ближней стороне люльки герб.
      - Угу, - кивнул он. - Понятно. Я тоже вполне воспринял. Типично двухголовый имперский орёл: в одной лапе круглый штоф, в другой вилка с солёным огурцом на закусь. Никаких всевластных советов. Кондовая Русь-матушка, что догадалась приветить графа Фердинанда и его непризнанное детище. Каковое детище вдаль аж на четыре тысячи километров, скорость пятьдесят вёрст в час, самолёты и те быстрей не летают. Не на водороде - на инертном газу, вестимо. Гелии или криптоне. А сколько несёт коринки в корзинке - не знает и сам, похоже. Наши ребятки бы уловили мыслеизлияние.
   "Как считают дети: один, два, три, много, очень много, - мелькнуло в мыслях Лидии. - Команде, пожалуй, не сказали всей правды - чересчур страшно".
      - А теперь, - внезапно сказал ПэПэШа, - геть отсюда подальше всей живой массой, я буду исправность механизмов проверять. На вас, ироды, только положись - великие охотники спрямить булат истории тяжким млатом, вернее - кувалдой...
      И пока он так непонятно изощрялся, а все они пятеро, отступая, привычно и без большой надежды пытались уловить смысл его устных речений и течение смутной мысли, люк резко закрылся, родив густой выхлоп жёлтоватой пыли, двигатель утробно рыкнул, гигантское яйцо затряслось в крупных судорогах.
      И неторопливо поднялось вверх, размётывая песчаную гору.
     

VIII. МЫ НЕ ДЛЯ РАЯ РОЖДЕНЫ


Как ты любишь, девушка, ответь,
По каким тоскуешь ты истомам?
Неужель ты можешь не гореть
Тайным пламенем, тебе знакомым?

Если ты могла явиться мне
Молнией ослепительной Господней,
И отныне я горю в огне,
Вставшем до небес из преисподней?

Николай Гумилев

      - Солнце вплетает лучи в наши сны, - говорила Аэлис мужчинам. - Оттого они подобны самому Талцетлу. Мир моих предков юн, яростен и будоражит кровь, и нет в нём печального спокойствия Тумы.
      Она единственная из женщин плотно укрывалась - так, словно всё время была на улице, посреди чужих. Даже волосяная сетка на бледном личике не вздымалась от дыхания - и было ли оно?
      - Откровенно говоря, все мы предпочли бы внутреннее спокойствие, - ответил Геворк. Он восседал между двумя воплощёнными буквами "Альфа" наподобие мудрёной закорючки, принятой в рекламе: чуть сгорбившись по-турецки и уместив руки на коленях. - Но оно уже выходит из рамок дня и ночи.
      - Пётр Павлович назначил нас блюсти место, - ответил Алексей. - Я давно убедился, что зря он ничего не делает.
      - Хотя говорит одно, в уме держит другое, а действовать требует согласно чему-то третьему, - вздохнул армянин. - Никто из вас не догадывается, зачем он разделил силы накануне сражения?
      - А что - вурды собираются сражаться там, куда отлетели? - спросил юноша.
      - Мне казалось, что Золотосмуглый умеет творить заклятья и повелевать стихиями, - недоумённо ответила Аэлис. - Как мои земные предки с голубой кровью.
      - Мало ли кто что умеет, - возразил Геворк. - Одно я заметил точно: наш ПэПэШа легко подбивает основания под свой каприз. Вот зачем он взял две пары чистых, взял раскосую, а меня и вас оставил? Только из-за того, что это её острова впереди по курсу?
      - Не думаю, что Пётр Павлович так уж покривил душой. Бережёт нас, полагаю, - ответил Алексей. - Особенно чужестранку.
      - Я - не она, - улыбнулась девушка. - Как раз корневое... коренное население, чьё семя внедрилось во все человеческие породы.
      - "Не вижу, с чего бы ему вдруг сделаться нетерпимым к ней", - передал тем временем юноша быстрым мыслесимволом - Георгий так и не научился подобному, а голубой девушке такое было присуще с самого начала.
         - "Мужчины в таком вечные дети, - Аэлис отвела от лица чачван и улыбнулась ему самым кончиком рта. - А женщины мудры уже от сосцов матери".
      Длилось время. На берегу Каракамыша было влажно и чуть ветрено, возня птиц в ивах и тополях начала замолкать, зато возвысился хор тайных ночных голосов. По всей долине поскрипывали заброшенные водные колёса, и их шум сплетался с тихими голосами жизни в глубине земли. Геворк в очередной раз удивился изощрённости своего слуха. "В самом начале иной жизни я был туп и мало восприимчив, почти как обычный человек. Или лучше сказать - человек, без иных дополнений? Потому что все они кажутся мне лишь эскизом задуманного Творцом".
      - Георгий, вам не чудится что-то ни на что не похожее? - спросил Алексей. - Разумеется, у меня не очень большой опыт различений: всё на свете в равной мере устрашающе - и в равной мере чудесно.
      На этих словах белый пёс выбрался из-под его руки и вопросительно гавкнул в сторону Геворка. Тот приподнял голову с трепещущими ноздрями - и как-то неуловимо стал похож на самого Морица.
      - Японка, - вдруг ответил армянин со странной интонацией. - Вот уж не думал, что общая тревога передастся через неё...Там плохо. Им всем очень плохо.
      И рванул к стоянке махолётов с такой скоростью, что даже вампирам было почти невозможно его заметить.
     
      - Он что - не на тот рычаг надавил? - крикнул Манфред прямо в жалящий смерч из пыли. - Предупреждал оттого.
      - Не думаю, что ему свойственно заботиться о ближних, - отозвался Симон. - Но вот помех он не терпит безусловно.
      - "Мой друг прав. И всё же есть кое-что свыше приказа", - передала всем Лидия, и пока её мысль шла по кругу, как огонь по горючему шнуру, соединяющему свечи на огромной люстре, пока они седлали поникшие крыльями аппараты и с разбега прыгали в пламенеющий вечерний воздух.
      Всё-таки они опаздывали. Далеко в стороне парило вытянутое в длину ребристое туловище - глаза отказывались признать его чудовищным. И наперерез ему стремительно поднималась крошечная серебряная пуля, в лучах заката отсвечивающая алым.
      - Кречет, - проговорил Симон, очень внятно и громко. - Кречет может бить цаплю с земли.
      Скорости, впрочем, на таком отдалении не ощущалось, не было слыхать ни звука: словно детёныш легонько толкнул под брюхо сонную матку, требуя молока.
      Матка родила из вымени искру - мелкую, как лунная соль на лезвии топора. Искра стыдливо затлела и начала моргать - чаще, чаще...
      Потом, будто из ушей вынули затычки, пришёл неимоверный рёв. И когда он захватил пространство, всем показалось, что это он занял собой всё бывшее и будущее время.
      Ибо дойдя до последнего предела, рёв исчез. Истребил самого себя.
      И вспухла в зените сверхновая звезда, дробя в крошево, метя гнойным ветром, подчистую съедая Вселенную...
      Обдавая павших перед нею ниц колкой жарой, которая язвила, словно мириад хрустальных пчёл, роняя наземь тяжкие краюхи металла, отчего содрогалось всё окрест.
      И словно затылками, хвалёным вампирским ясновидением увидели они над собой две исполинских фигуры, что взмыли над песками: некое подобие пляшущего истукана - словно базальт и чёрная глина обратились в раскалённый смерч, не изменяя структуры, - и сияющий призрак в белом с ног до головы. Смерч, рыча, протянул к ясному видению свои отростки. Из-за спины ясного призрака вылетели две узкие длинных сабли и завертелись перед ним наподобие щита, отхватывая комья мрака. Красные звёзды или искры отлетали от чудища, на лету обращаясь в подобие бесформенных кровавых клякс, белые одежды словно отражали в себе огненную зарю всепоглощающего взрыва.
      А потом всё ринулось, померкло и рухнуло вниз.
     
      Когда четверо подняли головы, степь была до самых краёв залита подгнившим золотом. Солнце погрузилось в охряные облака пугающего вида, земля, покрытая лохматой коркой, коптила, словно крышка адской жаровни.
      - Это ведь батавские слёзки там разбились, - глухо сказал испанец. - От детонации или предельного веса. Я лишь отчасти угадал титановую обёртку. Все мы... тут?
      Пояснять в подробностях сию невнятицу не было нужды: вампиры воспроизводят логические цепочки очень быстро. При толчке соединились два крупных заряда мелинита, упакованных в тугоплавкие стеклянные и хрупкие титановые капсулы, сами по себе хорошо защищающие, была превышена "критическая масса безопасности" - понятие, в данное время ещё не возникшее и в принципе некорректное, - и все микрозаряды сработали как один большой.
      - Мы с Мари здесь, - донёсся голос немца. - Подсобники так близко не приближались, думаю, у них тоже порядок. Это лидеры в избытке чувства собой рискнули.
      - Я вижу Лидию, она оглушена и вся иссечена кремнёвыми осколками, - констатировал Симон, опираясь на руки. - Как все мы.
      - Юко, - отозвалась та. - Где Юко?
      Пятеро старших вурдов поднялись с места, где лежали, отрясая с себя едкий прах и колючее крошево, что почти сразу начали выдавливаться из ранок и ран воскресающей плотью. Остальные подвинулись ближе.
      - Госпожа выбежала вперёд, - звонко сказал кто-то из последних. - Раньше всех поняла, что собирается делать наш принципал и против кого стать. Вот это впереди - она сама.
      И пока все они, сгрудившись, тупо взирали на покорёженное тело, плавающее в луже странного тёмно-серого ихора (фиолетовый и шафранный оттенки вкупе дают траур), невдалеке зашевелился грубый стальной обломок, похожий на расколотую устрицу.
      - Ну вот что станешь делать с этими особями, в равной мере эмоциональными и увлекающимися, - голос ПэПэШа звучал тускловато, седые кудри запорошило сажей, от любимого костюма осталась пара-тройка разлохмаченных лент, еле прикрывающих литой бронзовый торс, отчего он парадоксально помолодел. - Лезут на рожон вдесятеро себя длиннее, рубят наотмашь, не спросясь в огне броду.
      Под конец он отбросил многопудовую раковину, как мало значащий ошмёток, и похромал навстречу остальным.
      - Что ты, лапочка, не совсем умерла, - и без дальних вопросов понятно, - продолжил он, с натугой наклоняясь над распростёртым телом. - Но вот кому будет дозволено сказать тебе "талифа куми"?
      Вампиры - существа "от земли", как и люди, и телепортация - это не для них и не про них. Однако Георгий даже не появился, пусть и ниоткуда, но стал рядом и вровень. Его летун, словно бы на долю времени отстав от владельца, буквально сверкал чистым цветом полированного дерева среди обугленных махолётов.
      - Я её отнесу, - сказал он жёстко. - Остальное никого не касается.
      - Отнесёт он, - с удовлетворением заметил Пётр. - Да здесь на косую версту ни кола ни двора. Разве что палатку сообразите ему натянуть.
      - "Георгий услышал сквозь пространство и перенёсся, минуя время, - ахнул внутри себя Симон. - И побери меня Неназываемый, он сам это и срежиссировал".
      "Он" - был Пётр, но строение и внутренняя суть фразы соединила его вовсе не с Геворком, но с "тем, Другим".
      - Вы слишком хорошо обо мне думаете, идальго, - говоря это, цыган крупно закашлялся. - И весьма разнообразно.
      А потом скрючился в три погибели, и его длинно вырвало густой аметистовой кровью. Если учесть желтизну атмосферы - неправдоподобно яркой.
  
      Так что полог занадобилось ставить и для ПэПэШа, благо тюки с походным припасом сгорели не все. И поспешно собирать из горелого тряпья подобие былых нарядов для себя, одеял для болящего. Впрочем, никому из вурдов, даже Лидии, не пришло в голову пичкать шефа каким-нибудь снадобьем. Разве что вопросами.
     
      - Вы, часом, не погубили экипаж цеппелина? - интересовался Манфред, стоя на часах у ложа страдальца и обирая с кожи испарину мелких стекляшек.
      - Никак, о собратьях жалеешь? Похоже, там внутри ни единой порядочной души не наблюдалось и ни одного цельного тела не отлетело, - Пётр вдохнул и выдохнул, надувая щёки. - Разве что какой-нибудь морок зловредный.
      - Как же в таком случае?
      - Автопилотом двигалось. Ну, положим, это я для твоей душевной лёгкости выдумал, чтоб тебе не кручиниться. В России уже давно конструируют механических людей из без пяти минут упокойников. С инерционным механизмом вместо сердца и шестерёнками в сером веществе. С Лениным в башке и наганом в руке.
      - Слава всем духам, чистым и нечистым. Вы не пили ни от каких зомби, - выдохнула Лидия.
      - Да естесно. Он живых трупов, если что, травануться можно, - отозвался он.
      - Вы ведь в самом деле заранее составили этот план? Подорвать хиросимскую бомбу над Россией? - продолжил немец.
      - Над казахами. Они до поры жуть какие терпеливые. К тому ж им и без того тройной подарочек от старшего брата выпадет: сухой Арал, полигон в Семипалатинске, имеется такой милый городок неподалёку, и поднятая целина. Совместим одну приятность с другой, как говорится: все равно они русских не полюбят. Как и украинцы, коих поджидают в засаде парочка отсоединений, два двойных присоединения, затяжное крепостное право и мирный атом Припяти. Хотя могу сбиться с отсчёта.
      - Какой циник вы, однако.
      - А ты что - о том не знал, не ведал? - цыган приподнялся на локте. - Сколько раз обо мне такое говорено.
      - Хотелось бы знать, во имя какой идеи вы себя так поуродовали, - вступил в беседу Симон. - Раз уж вы ничего во всей Вселенной не желаете благословить.
      - Ой, ну собрались в круг и каркают чистым вороньём, - с натугой хрюкнул ПэПэШа. - А историю забить взад?
      - Она, что ли, с ваших усилий похорошеет? - Мария положила руку на плечо Манфреду. - И никаких сражений не выйдет, вы думаете?
      - Индюк думает, - ответил недовольно. - Теперь получится буквально вот что: прежнее время восстановится со всеми подлостями. Япония расцветёт, чего не было бы, подкоси её история слишком рано. В первой вселенской войне япоши вместе с турками поддержат Германию, Россия конкретно защитит армян на всём пространстве исторического расселения, что будет стоить жизни примерно полумиллиону чужих и своих турок, а также тысяч этак двухсот узбеков и таджиков. Бойня получится ещё та, и Версальский мир состоится, но не будет таким громокипящим. Немцы получат побольше масла вместо пушек. Турцию, пожалуй, не особо прижмут к ногтю, так что Греция не отхватит себе лакомого куска и не попрёт на радостях воевать османов дальше. А значит - не получит такого уж вотума от своих турецких единоверцев. И, может статься, резня вообще не возникнет. Не говоря уж о геноциде, каковое слово, как говорят, было придумано специально для данного случая.
      - Неужели правда? Вот бы Георгий за свою многочисленную родню порадовался, - с вызовом прокомментировал Симон. - Особенно за того певчего музыканта. Комитаса - Безумного Монаха.
      Он отчётливо видел, что оратору стоило бы вдохнуть побольше воздуха и хоть продышаться как следует - пока переваривает сказанную другим провокацию.
      - Правда, но не очень, - хулигански подмигнул цыган. - Всё зависит от насущного государственного интереса. Что поделать! Государство необходимо для выживания, но в нём самом, как в любой идее чистого разума, завсегда есть нечто тухлое.
      - А революция? - спросил Манфред. - Вот у нас в Германии учредилась Веймарская республика... Такое вредит государству или способствует?
      - За революцию и народовластие не скажу - возможны всякие варианты. Мощь и единство империи оправдывают любые подвижки. Если её существование под угрозой - все средства хороши. В том числе революция: любимый русский аттракцион - устраивать Ходынку, а для такого нужен весомый предлог. Штурм Зимнего против безоружной толпы зловредных юнкеров и баб, похороны Кирова в Ленинграде, бдение у гроба любимого осетина-людоеда в Москве... Фу, лет через тридцать расшифруете, пожалуй. И вторая немирная война вполне себе получится: первая порвала на клочки три колониальных империи, но много чего и устояло. Статистика будет, однако, положительная. Как анализ на ТБЦ и ВИЧ - вы и это потом уразумеете во всей полноте. Да, срам Хиросимы и Нагасаки патриотично ляжет не на Россию, а на Америку, что и без того ославлена империей зла. А вообще, зря думают, что война уносит больше народу, чем иные явления, сопутствующие миру. Например, высотные дома и скоростной транспорт. Естественная убыль населения, связанная с его цивилизованностью, никак не меньше любой заварушки - нам всем на радость. Но в особенности учтите: праведная месть любого рода и вида, в частности борьба за суверенность и национальную справедливость - не козырь и не резон, но отличный повод для того, чтобы подвести баланс. Лемминги, однако! Срабатывает сигнал к сокращению популяции...
      Тут он смачно захихикал, слегка задохнулся и еле прокашлялся через густую мокроту.
      - Мы вроде как по-иному думали, - покачала головой Мария. - В том смысле, что первая война или вообще не получится, или не будет такой уже мясорубкой. И всё остальное за ней потянется.
      - А что, вполне может статься, - ПэПэШа снова хихикнул и скорчил непонятную гримасу. - Если немцы, османцы и японцы заключат пакт, России придётся воевать как следует, и на двойную грозу семнадцатого года сил у простонародья не останется. Азарт всё превозможет, так что даже раненые и убитые захотят вернуться в строй: хоть людьми, хоть вурдами. А поскольку Германию в результате раскатают по всей программе, второй заход не состоится ни у неё, ни у союзников. Это ж сколько человеческого сырья для будущего сэкономим - прямо праздник какой-то!
      И согнулся от смеха в три дуги.
      - Пет Палыч, вы бы хоть к своей собственной смерти отнеслись серьёзно! - Лидия не выдержала - нагнулась на этих словах, прижала его плечи к матрасу. И в испуге захлопнула свой рот ладонью: надо же - выдала потаённое.
      - А чего такого? Старуха сама к кому хочешь отнесётся. Да ты не журысь, кума, я ещё на белом свете вдоволь поскриплю. Знаешь, какой я был могутный лет в тринадцать? Когда немцы заставили рыть окопы под Херсоном, ко мне ночью девушка притулилась, а у неё там был парень, хохол или москаль, не помню точно. Я её спрашиваю: чего ж ты шило на мыло меняешь, дорослого на малолетку? А она: "И как раз наоборот: ты ж, Петро, цыган". После удрал я оттуда в Красную Армию, рядом на прикол стала, и поступил рядовым в смерш. Вот мы там соревновались, кто сильнее: таскали бегом цинки с патронами. Коробки такие, двадцать кило смерти в каждой. Оттого и называется смершем. Так все солдаты брали по одной цинке, я - по две.
      И на сей раз не было понятно, где у него правда, а где наглое передёргиванье - но не было и заботы. Никто особо не жалел и не радовался: кто выбирает сам - и выбираться тому надобно своими силами. С лёгким смехом бросили жребий и разделили одежды внезапного пришельца, чтобы хватило и им, и безрассудной онна-бугэйся. Но некое время пребывали в опасном бездействии, можно сказать - ступоре.
     
      Потому что в соседней палатке нечто происходило между Георгием и Юко.
     
      Границы между любовью и смертью для вампира не существует. Он способен испытать тёмное упоение, если, скажем так, соприкасается со смертным. То же относится к самому человеку с горячей кровью. Но взаимная тяга случается редко: непостижимый союз вурда и человека ощущается первым как духовное скотоложество, вторым - как мутная очарованность, своего рода ментальная вата. Однако совершенно иные чувства испытывает не-мёртвый, когда ему доводится испить от подобного ему существа. Это букет разнообразных и противоречивых эмоций. Резкий прилив неведомых энергий. И, в конечном счёте - ни с чем не сравнимый соблазн.
      А ещё это восторг и жалость. Само сношение для обоих этих существ в принципе невозможно, а если и возникает изредка вопреки начертанному - болезненно, хуже чем первая брачная ночь для сохранившей целомудрие. Оттого физическое страдание и плотская любовь для них уравновешивают друг друга, словно чашки ювелирных весов, на которых взвешивается, едва выйдя из-под чекана, золотой динар.
      ...Оба стали наги и беззащитны друг перед другом. Нет, напротив, они улеглись рядом - незалеченные раны одной и маниакальная жажда другого облекали их пульсирующим коконом страсти. Единый корень со "страда" и "страдание". Мужчина не торопясь отшелушивал с женщины лопнувшую скорлупу, вдыхал пыль засохшего ихора полуоткрытым влажным ртом, заглаживал раны, царапины, свежие шрамы пальцами, истёртыми в кровь, пока не узрел чистейшую белую поверхность ожившей вазы.
      - Куда ушёл твой сияющий загар, моя сирелис, моя джан?
      - На твоих пальцах, на твоих губах лилии пыльцой остался.
      - От чего так бледна твоя плоть - или так недужна?
      - Юный месяц в блеске моего лица отразился, лунные лилии во тьме ночи моим телом расцвели.
      - К чему ты закинула руки за голову?
      - Чтобы стать по виду огненной джиннией, заключённой в стройный кувшин. Твоей любимой албанкой, что вышла прямо из стихов этого француза Гюго:
     

А руки подняты высоко над челом, -
И мнится издали: над древним алтарём
Белеет дивная амфора.

     
      - Наверное, для сходства с сосудом, полным древнего вина, сосудом, содержащим в себе миллион зрелых пшеничных зёрен ты и выпрямила лядвеи, сдвинула колени, скрестила стопы?
      - Как удивителен твой язык. Да чтобы не показаться тебе кривоногой, как все наши девушки, странный ты.
   - Я подумал, чтобы уподобиться распятию католиков. Ибо это боль - то, что уже соединило и соединит нас.
   Ибо неправда то, что все вампиры не способны к соитию, без слов подумали оба. Неправда, что мужчины вурдов подобны скопцам. Но их тайный уд похож на ветку, проросшую из сухого ствола. Ветку, по которой трудно движутся соки, холодные, как семя инкуба, жгучие, словно сухой лёд. Наслаждение от этих соков несравнимо ни с чем - оно понуждает женскую плоть сжиматься внутри наподобие стальных тисков. И выдавливать всё чаемое наслаждение до последней капли.
      Неправда, что женщины вурдов холодны: главная их радость - распускаясь внутри себя, словно стиснутый в кулачок весенний бутон, обволакивать ветвь любовника живительной влагой, алхимической квинтэссенцией своего наслаждения.
     
      Так все они провели ночь: расплёскивая на шестерых неспящих одну хмельную чашу.
     
      Утром Лидия спохватилась: Пётр, хоть отослал её из шатра с жуткой руганью, после ночи сделался похож на скукоженный осенний лист - такой же буро-коричневый. И вдобавок скрюченный, словно химера на соборе.
      - Да ничего, - утешил он "своего личного королевского медика". - Кашляется мне куда легче - всю ночь тренировался. Вы, я полагаю, тоже оттягивались на полную катуш... то есть обучались великому искусству. Ась?
     Уж это он умел: торчать из любой ситуации, как ржавый гвоздь из подошвы. Лидия еле удержалась, чтобы не высказать прямо в наглые оченята, что она думает и о его здоровье, и об искусстве перекрёстно-коллективного соблазнения, и вообще.
      - У вас поражены печень, глазная сетчатка и кожные покровы, - сказала ему с холодноватой интонацией Симона. - Возвратная пикриновая желтуха в тяжёлой форме.
      - Именно. И всё от неконтролируемых любовных страстей, - ответил он. - Спровоцированных зловредным излучением. Не стану говорить, что радиацией: это словцо не так давно стало ассоциироваться не с элементом таблицы Менделеева, но с главным жупелом двадцатого века.
      - Тем более надо отсюда уходить поскорее.
      - Так я что - спорю? Командуйте. Я белый, бедный, бледный бес.. беспокойный больной, и в горах моё сердце, хоть сам я внизу. Как насчёт того, чтобы объединёнными усилиями слетать в Киргизию? Вроде как Советы ещё не всё там обсидели. Прекраснейшие в мире горы изо льда и камня, кипучие реки, незамерзающие озёра, которые, переполняясь, моментально проваливаются вниз, тайные разработки урана. Хотя, надо заметить, гнусноватое дело - затаскивать наших элитных вурдов и особливо собачку в погибельные земли ради того лишь, чтобы...
      - Вы слишком красноречивы, Пет Палыч, - она было попыталась вновь опрокинуть его навзничь, но не дался: так и сидел, обхватив руками колени, пока Мориц непостижимым образом не учуял их и не привёл на пепелище остальную половинку отряда.
      Остальное было почти рутиной: погрузили пациента в вертолёт, вздели крылья на свои плечи и почти мгновенно перенеслись в обетованный край. Здесь непостижимым образом длилась весна с её бурными потоками и альпийской флорой, и чем выше к небу, тем сильнее было ощущение цветущей жизни. Ведь вурды почти безразличны к плотности и воздуха и температуре окружающего их камня: главное, что побуждает их длить существование, - красота.
      Их человеку, однако, было необходимо дышать, как бы он ни хорохорился. Поэтому было выбрано нечто среднее между горным пиком и долиной: горный склон вдали от городов и ретивых альпинистов, где паслись одичавшие лошади, и посёлок, составленный из нескольких юрт. Вурды не без труда купили их в низинах у хозяев, уплатив двойную и тройную цену, - ждать, пока изготовят собственные, было недосуг.
      - Чудесные здесь коняшки, - довольно заметила Мария. - Рост невелик, даже меньше наших крестьянских, голова тяжеловата, но ладные какие! Кость широка и крепка, спина - хоть танцуй на ней, корпус поворотлив. Я кое-кому в копыто поглядела: их же и ковать не требуется, они корм себе из-под снега добывают. А вдобавок половина из них иноходцы.
      - Не так уже и хорошо, когда земля под тобой с боку на бок перекатывается, - рассудительно ответил Манфред. - Считается, такая побежка не слишком устойчива.
      - Когда коники с первого дня живут в горах? Да что ты, - рассмеялась Мария. - Зато ход плавный и мягкий, чисто колыбель.
      - Думаешь, для вот него? - немец кивнул на самую небольшую юрту. - Нам если и пить, то конскую кровь, а это ещё и вульгарней, чем от собак. Жальче, в общем.
      Мария продолжала, будто не слыша:
      - Кобыл добрая треть с жеребятами, дойные; кое-кто из наших женщин родом отсюда, обещали кумыс приготовить. Не так скоро, но, говорят, получится не хуже башкирского.
      - Для него, - утвердительно кивнул Манфред. - Носимся с ним, как дурак с рисованной кошёлкой.
      - Дурень с писаной торбой, чудило!
      Но в остальном немец был прав. Получалось такое само по себе: больной неподвижен, но именно поэтому мир вращается вокруг него самого. Впрочем, сам ПэПэШа непрерывно суетился, хорохорился, фанфаронил - одним словом, вёл себя неподобающе и доставлял прочим уйму хлопот. И между прочим, прорицал и прорекал.
      - Как это воздуха вам на всё хватает! - негодующе восклицала Лидия, услышав мудрёное словцо типа "хоморептилоид" или "геноцидофобия". - Лишь бы озадачить.
      - Ага. По типу "вынос мозга состоится в полдень. Каждый выносит свой мозг самостоятельно". Но разве вы у меня не суперумники? А если нет, на что вообще годитесь?
      И со смаком - он всё умел делать со смаком, даже болеть и лечиться - выхлёбывал большую пиалу со старым кумысом, уже перебродившим и не дающим пены.
      - Тогда что такое первое и что - второе? - спрашивал Симон. Он чаще других оказывался у одра страдальца (сплошные войлочные кошмы, подушки, набитые мягчайшим пухом и шерстью, двойные одеяла из меха реликтовых животных).
      - Так вы настаиваете, чтоб я по-прежнему тратил на вас уйму слов, длинных и коротких? Ладно-хорошо. Второе - это когда человечки так боятся, что с ними поступят аккурат по-человечески, прирежут, например, что заранее подводят под эти дела политическую платформу. Геноцид, тем не менее, - термин скользкий. Под него можно подставить аж половину натурального исторического процесса.
      - Значит, вы людей не любите?
      - Как сказать. Сам по себе человек ещё куда ни шло, но сбитый в массу и одушевлённый высокими идеалами - скотина ещё та. Диких звериков таким сравнением даже и обижать не хочется. Прежние люди были в чём-то лучше современных: не выработали себе нравственного чувства. Это, между прочим, не я, а Марк Твен, так что взятки гладки. Да! Тогда все помнили, что они одно с землёй, и постоянно о том вспоминали. А нынешние боятся и думают о ней, лишь когда умирают.
      - Одно с землёй - это красная глина? - Юко захотелось показать свою новохристианскую учёность. По её личным представлениям, люди на поднятых из пучины островах зародились как бы сами собой, пока великие боги рожали богов поменьше и затевали между собой разборки.
      - Учёная девочка, - Пётр со знающим видом провёл в воздухе волнистую линию, очертившую контур женской фигуры. - Не зря зубрила мифологию. А мою личную не хочешь послушать?
      Выглядел он на сей раз бодро, больше того - казалось, если не дать ему выговориться, то разорвётся пополам.
      - Наверное, все религии, кроме христианской, а теперь ещё и современная наука, знают, что существовало несколько разумных пород. Часть их них слилась в экстазе и породила человечество, часть была пожрана в ходе эволюции, а самая интересная часть - ну, она большей частью и вообще не здесь.
      - Рептилоид. Разумный ящер. Но это фантастика?
      - Ты что, успела прочесть гаррисоново "По ту сторону Эдема"? Где рядом с человеком ящеры высокоразумные? Навряд ли. Книжка пока лежит в колыбели.
      Он вздохнул и отпил ещё кумыса.
      - Эликсир жизни. Может быть, кое-кому из вурдов удастся его попробовать косвенным образом. Хотя кой-чем похожим я вас, Симон, и тебя, Лидуша, пичкал.
      Симон чуть поморщился, его подруга рассмеялась.
      - Так я о чём? В древности Создатель родил три народа для планеты Земля и окрестностей: ангелов из света, джиннов из огня и дыма, ибо огня, как говорится, без дыма не бывает. И человека из бренной глины, которая в присутствии огня и солнечного света может закалиться или, наоборот, высохнуть и сделаться хрупкой. Ну вот. Концепт ангела в священных книгах - андроид, рептилоид, анимоид...
      - Насекомоид, вроде бабочки с тонким телом, - подхватил армянин, раньше всех понявший игру. - В Ветхом Завете каких только Божьих вестников нет, включая ассирийских быков с глазами по всему телу.
      - И никакая свобода воли для этих тварей не была предусмотрена. Такие дела. А вот джинны - те были так же своевольны, как лесной пожар. Эксперимент с большой долей риска. Всевышний поглядел на них, да и отставил в сторону: потом, мол, с этим разберусь. И сделал из подножного сырья куколку, по некоей апокрифической версии - пару кукол, а потом вдохнул в них жизнь.
      - Кажется, мы знаем эту легенду во всех вариантах, - ответил Георгий. - Иудейском, православном, католическом, ну и по необходимости - исламском тоже.
      - Иблис, Сатана, Люцифер был совсем неправильный ангел. Собственно, всего лишь молоденький и жутко даровитый джинн, взятый на небеса для перевоспитания ещё ребёнком. И не "прекраснейший из", а несравнимо прекраснее всех как есть ангелов земных. Дефект натуры, подозреваю, был предусмотрен Богом, как и грехопадение человечества. Для пущей игры.
      - И из-за дефекта дьявол и отказался поклониться человеку, когда Сущий приказал ангелам сделать это? - спросил Георгий.
      - До, причём вначале все они воспротивились: слишком велик и ответствен был дар повелевающих имён, который вложил Всевышний в уста Адама.
      - "Не может вольный огонь преклониться перед рабской глиной. Не может любящий подчиниться Возлюбленному, если Возлюбленный по прихоти унизил себя, вручив недостойному ключ от стержня бытия. Даже если я лишусь твоего доверия и приязни, даже если ввергнешь меня в кромешную тьму - во имя своей собственной любви к тебе я не подчинюсь", - вот что сказал Иблис.
      - И чего он добился в результате? - не выдержал и вступил в игру Манфред. - Спустили с эмпиреев пинком в зад? Не хватало нам разводить религиозную философию.
      - Я что - задаром вру? - обиделся Пётр. - Не хочешь слушать - не мешай. Дело, понятно, было не только в любви, какая она ни была пылкая, но в ответственности. Люди прямо на глазах у низложенного Сатаны быстро скрещивались с иными породами, и в полученных гибридах он прозревал некий органический порок. Слишком много послушания перешло к ним от ангелов. Слишком много сажи и копоти дало пламя джиннов. А если Бог предусмотрел такое загодя, значит, ему присуще коварство, и это было так же трудно стерпеть, как и развязывание рук заведомым помесям и недоделкам.
      - Разве ангелы не стерильны, как мы? - спросил Симон.
      - Как вы, они не стерильны, - хмыкнул Пётр, и собравшиеся подивились необычной форме высказывания. - Ангелам по самой начальной задумке был присущ не пол, а род, но получилась осечка. Как говорил мой друг Козьма, усердие всё превозмогает, а в иных случаях превозмогает и разум. Насчёт джиннов вообще не моя бы корова молчала - весьма пылкий народ. Спасало людей лишь то, что сношение с ними было самый чуток садомазохистским. А Светоносного в конечном счёте спасло то, что не желая преклониться перед всеми смертными, он поклонился одной. Самой лучшей.
      - Прямо как история Христа и Антихриста, - скептически вставил Геворк.
      - Почему же прямо? - возразил Пётр, - Только вот Христом, Светом Мухаммада - уж прости мне моё мусульманство, - Духом Святым, архангелом Гавриилом... уж прости мою одышку, сынок...
      - Ничего, выговаривайте свою ересь, авось внутри полегчает, - ответил тот чопорно.
      - Ересь-то как раз учение об Антихристе, рождённом от чёрта и монашки, - ответил цыган. - А мои слова - плод горького опыта.
      - Вы тогда уже были? - Юко сделала широкие глаза и попыталась изобразить лёгкую кокетливость.
      - Когда создавались основания миров, я был в семени и капле, в том, что восстало, и том, что было сложено наземь, - чуть напыщенно продекламировал ПэПэШа. - В общем, влюбился он. Только не представляйте себе красавицы. И скажите спасибо, что она не была полной уродкой, как все тогдашние сапиенсы. Также не забывайте, что современный человек последнее время стал на редкость толерантен по отношению к чужакам и не считает, как полвека назад, что лишь та африканка хороша собой, которая похожа на европейку, и чем похожее, тем красивей. А по поводу современных японок пускай вам Юко-сан в тютельку объяснит: и про косолапость, и насчёт петлистых ушек и неровных зубов...
      - Черна я, о дщери вавилонские, черна, но прекрасна... - мечтательно пропел Георгий.
      - В точку. Куда смуглей Марии, к которой, в общем, тоже послали, - кивнул Пётр. - Изысканно расплющенный носик, чувственно вывернутые губы, худощава и узкобёдра, сосцы торчат, как у козочки, лоб покатый, подбородок находится в зачаточном состоянии, а волосы курчавятся грозовым облаком. Самая лучшая в мире мама.
      - Что-о?
      - А кто тут такой догадливый, что возопил? - спросил ПэПэШа. - Не буду выдавать, но это кролик... то есть вы, Лидия. Первый приз за эффективную мозговую деятельность.
   - Я в детстве читала "Талисман" Вальтер Скотта, - пояснила она уже с куда меньшим накалом чувств. - О происхождении семи курдских племён.
      - Расскажи всем, доца, - попросил он. - А то мне надо сделать паузу, скушать... хотя бы хлебца пресного. И вон Морица напоить кумысом, а то почище вас в рот заглядывает.
      "Слишком это потрясающе: кровный сын Люцифера. Но кем бы ни был наш хозяин, силы его на глазах иссякают, а, думаю, он должен высказать нам ещё немало шокирующих истин. Или не истин вовсе".
      - Сюжет из "Шахнаме", - ответила она. - Когда жестокий царь Зоххак овладел троном Персии, он заключил союз с силами тьмы. Может быть, Фирдуси мел в виду джиннов или ифритов, возможно - древние хтонические силы, потому что, по преданию, у него из плеч выросли огромные змеи. Он был обязан поить их человеческой кровью, за что и был в конце концов свергнут - но это гораздо более известная история, чем та, которую упомянул создатель британского исторического романа. Я даже думаю, он сам её сочинил.
      - Намёк понял, - тихонько пробормотал ПэПэШа. - Тварь из книги. Вроде как бумажный дракон. Куда как лестно.
      - Незадолго до гибели Зоххаку привели семь дочерей одного мудреца, похожих на семь гурий и на семь ступеней райской лестницы - иначе, лестницы Иакова. Сравнение вполне в духе ислама, но не сэра Вальтера. И случилось так, что их невинность и красота тронули сердца бессмертных. Это были семь охотников, смуглых и почти чёрных на фоне девичьей белизны и почти таких же красивых, но глаза их светились неподвижным, холодным блеском, подобно глазам мертвецов, и в них не было света, согревающего взгляд живых людей. То был Котроб или Кутруб, властелин Джиннистана, и его братья. сотворённые из чистого, первозданного огня. Не помню, чтобы там говорилось о дыме. Существа эти по природе храбры и великодушны, становятся мстительными лишь тогда, когда их оскорбляют, и жестокими - когда на них нападают. Доверившимся им они хранят верность. Так они сами говорили о себе. Девушки не видели иного выхода, как отдать юношам залог в виде семи волосков из своих семи кос, и были перенесены в волшебный замок. Их самих никто более не видел, но через некоторое время в окрестностях замка демонов появились семь прекрасных юношей, которые отличились на войне и охоте, взяли себе лучших женщин и стали родоначальниками семи курдистанских племен, доблесть которых известна всему миру.
      - Прелестная самореклама, - пробурчал ПэПэШа. - Хотя косвенная и растиражированная всемеро. К слову, и Салахэддин был курд, и курды же были сотоварищами армян по несчастью - сподобило же их в итоге закреститься.
      - То есть вы, патрон, - нечто единственное и неповторимое, - саркастически ответил испанец и поклонился.
      - А. Вы все думаете, оно вас не касается и можно проигнорить слова бедного цыгана. Ну ладно - своей соотечественницы и сестры по крови. На самом деле это вам притчу предоставили. В реале то было давно и неправда, а вообще вышло двойное пересотворение. Потомки Иблиса от смертной были сложены не из одной глины - из трёх стихий, притом чистейших: из земли - чтобы стать с ней единым, из огня - дабы вечно изменяться, и света - гореть им в веках лампадой с чистейшим маслом. Воля, которую вложил в них Создатель вместе с истинной душой, осталась неизменной и свободной, и она зрячая. Сознание вурда, пусть обращённого в прах, парит над телом. В вас сохранилось немало от Всесоздателя, но Бог есть нечто целокупное и застывшее в совершенстве, а вы способны меняться. И есть частица Древнего - дающая самоцветную игру. А люди Иисуса, который явился много позднее... Я что-то плоховато вижу - вечер, что ли наступил? Вроде бы здесь нет ни Алексея, ни Аэлис.
      - Они за пологом: слышат нашими ушами, видят нашим взглядом, - сказала Лидия. - И Мориц. А то тесно здесь. И душно.
      - Кому? Вам или им? - фыркнул Пётр. - Шутить изволите. Вы же все бездыханные. Цветок увядший, безуханный... Или поэт говорил не об увядшем, а о засохшем? Поникшем? Неважно. В общем, если мой названый брат был богочеловеком для одной ветви разумных, то и я таков для иной ветви, более старой. Собственно, время ничего не значит - любое деяние отражается во всех временах. Словно наматываешь промокашку на карандашный стержень и капаешь чернилами, чтобы во все слои протекло.
      - Это кощунство, - сказал Геворк. - Дьявол - враг Господу.
      - Сразу видно, что ты у нас самый умный, - констатировал Пётр. - А тебе не приходит в голову, что Иисус и мой папочка с Господня попустительства разыгрывают пантомиму короля и кардинала? Один - царь земли, бог местного значения, другой - князь этого мира. Ну, пускай чёрт, джинны - они то самое и есть. Всевышний и дьявол - вещи разноуровневые и вообще логически не сопоставимые, как вам кажется?
      - Мне лично...- нерешительно заговорила Лидия. - Мне кажется, что они оба не просто состязаются. Рекрутируют в гвардию, соперничаюте, у кого более умелые вояки.
      - Именно. Не только. Хотя Иблису и его несколько более смертным деткам заведомо достаётся что похуже: штрафники и строптивцы. Но и талантам бывает неуютно у того, другого - ходи по линеечке, не зырься ни налево, ни направо. И хоть наш коллега с той стороны наловчился создавать нам конкуренцию, народа у меня всё равно больше. Вот и вас, кровопийц, подобрал, как берут вообще грешников: по остаточному принципу. Материал для рискованных экспериментов.
      - Но главное... Ловушка из мнимой вражды.
      - О. Вникаешь если не богословие, то историю. Враги Ришельё приходили делиться планами с Людовиком, а тот их элементарно сдавал своему первому министру. А что за Арманом дю Плесси король был как за каменной стеной - так оно даже не обсуждается.
      - Игра, без которой Вселенная завянет на корню, - вдруг сказал Алексей со своего места, будто проснувшись.
      - А что проку? Вампиры для Христа-Бога куда хуже собак - те все идут в рай. А мы и на Земле не даём никакого плода, - ответил Симон.
      - Вампиры. Но не новые вурды, - вдруг сказала Мария, и Пётр на своём ложе скорби расхохотался от радости: понял.
      Она же распахнула ворот - на каждом соске висело словно по миниатюрной серьге блекло-розового оттенка.
      - Вышли из меня, поползли по животу, как слизняки, и прилипли намертво. Я даже не поняла сразу, - растерянно добавила она.
      - Кенгурята, - еле выговорил цыган сквозь смех. - Однако разумные. Жизнеспособный выкидыш. Садо-мазо - материнской кровью питаются.
      - Кажется, это всё-таки молозиво, - уточнила она. - Дня два как.
      - Лифчик срочно придётся заказать, - кивнул он. - На гибкой каркасной основе. С регулируемыми по размеру чашками.
      - Но что же это, - растерянно спросил Манфред. - Что скрыла от меня - прощаю, ты и сама себе не очень веришь. Только мы не просто пили на убой. Был ещё один стимул иметь дело с людьми. Мы ведь обращаем живых в кровопийц - из желания сотворить себе подобных!
      - Жажда иметь потомство - средоточие всех пороков, - кивнул ПэПэШа. - Дела наши совсем пропащие: ибо дети - это конец истории, как сказал некто Фукуяма. Может, я устал от непрерывной власти, может, хочу потешиться, но мимоходом возродил-таки древнюю расу!
      - Но каким образом, - простонал Георгий. - Я-то думал...
      - Поклянитесь оба и все вообще, что не скрещивали шпаг... то бишь половых органов, - с важностью провещал цыган. - Произошла направленная, хоть не совсем предвиденная мутация. А то с чего бы я с вами вместе жарился на одной сковородке? Словно последний проклятый дурак?
      - Напрасная жертва, - сказал Симон. - Я понимаю, что могу оскорбить ваше темнейшество, однако... Что мы сделали под вашей эгидой и что именно от нас требовалось? Простые вурды хоть в боях участвовали. Хотя бы сыском и розыском занимались. Но старшие по сути бездействовали. Какова цель жертвы, авантюры, вообще всего этого?
      - Никакая. Просто живите, и всё будет в порядке, - совсем тихо сказал Пётр. - Цель создания племени - само племя. Жизнеспособное и независимое. Племя, что любит день и не боится ночи. Любит ночь и не боится солнечного света. Мой козырь в борьбе с цивилизацией, которая едва не разломила колыбель и не разрушила великий дом, посреди которого колыбель покоится. Ибо лишь человек среди всех живых и разумных затевает войны: с природой, с непохожими на себя и себе подобными.
      - И вечный бой. Может быть, оттого мы, и стремясь к миру, восхищаемся оружием? - спросила Юко. - Особенно холодным. Создаём символы, отгораживаемся ими от жизни как она есть. И всё-таки они прекрасны, эти воплощённые знаки стойкости духа.
      - Потому что кроме стойкости духа есть ещё и стойкость члена, - хрюкнул цыган. - Меч - это мужество во плоти, оттого и вы, дамы, так на него западаете и хотите присвоить, во что бы то ни стало вашему партнёру. А любовная игра тык в тык похожа на сражение. Что называется, если нет привычки, так в первый раз испытаешь омерзение, а если есть - придёшь в восторг.
      - Сомнительная истина, - ответила она как могла серьёзнее.
      Но потом вспомнила обстоятельства некоей бурной любовной ночи - как раз после того, как сама она чуть не погибла, преисполнившись боевой ярости.
   - Что же такое мы сами, если в нас так неразрывно сплетены противоречивые страсти - к разрушению и созиданию? - спросила она. - Что такое наша цивилизация?
   - Лишайник на мировом булыжнике, - ответил Пётр. - Ядовитый плесневый грибок очень красивого оттенка. Пенициллин: не то лечит, не то травит под корень.
      И тотчас же, как за ним водилось, резко изменил тон с гаёрского на серьёзный.
      - В неистребимой воинственности смертных есть косвенная вина моего названого брата. Мнит себя миротворцем, но с его подачи было обожено человеческое, что означает презрение ко всему остальному, - продолжил он. - С его подачи человек возомнил себя властелином природы и с той поры не желает ни прислушаться к ней, ни пожертвовать ради её истинных нужд хотя бы крупицей своего царского достоинства. Ну да, можно возмущаться её плачевным состоянием, что возрастает обратно пропорционально цветению культуры. Унимать свои каннибальские аппетиты - чтобы каждые сутки погибало не два растительных вида, а, скажем, один. Это называется - чинить дыры в гребле вместо того, чтобы переделать всё от плетёнки до последнего камушка внутри неё. Или снести напрочь - и освободить реку. Знаете, что говорил мой древний народ? "Узы ржавеют и рвутся, когда их ощущают цепями".
      - Я не слишком верю во все эти радужные перспективы, - ответил Симон. - Слишком они легковесны.
      - По крайней мере, мы, как оказалось, от начала нисколько не умертвия, - Манфред выразительно пожал плечами. - По крайней мере, мой пёсик стал мне понятен: вроде Мефистофеля с противоположным цветом. Спутник нового Антифауста. Поход против цивилизации и всякое такое. А, я понял. Вот зачем вы постарались вернуть все мясорубки чохом. Чтобы прикончить жупел.
      - Не-а. Видишь, я вас вставил именно в это погибельное время. Приделал ко вполне определённому стволу. Типа привой и подвой. Особая ветвь человечества, укоренённая на старой. Вы ведь, как ни крути, на основе Первой Великой Войны получились: убери причину, и следствие повиснет в вакууме. Человечество и так докрутило катушку со своей фильмой, это я вам гарантирую. Остальные, неведомые вам людские ветви погибнут, да и эта усохнет, и тогда ваш род станет питаться прямо от корня.
      - Понял, - Манфред по-крестьянски почесал в потылице. - Звучит, правда, сомнительно. Нет смертных - понадобится переходить на иной подножный корм.
      - И ничего-то ты не понял, - ухмыльнулся ПэПэШа в обычной своей прикольной манере. - Дьявол ведь - отец лжи. В смысле меня. Да и яблочко всегда откатывается недалеко от ствола.
      А потом откинулся навзничь и затих надолго.
      Но, как оказалось, не навсегда.
     
     Ибо, похоже, на следующее утро цыган забыл всё те важные и шокирующие "как бы истины", что сообщил. По-прежнему капризничал, как и раньше, пил кумыс ведёрками и отщипывал крохи от толстых лепёшек киргизского хлеба. И развлекался пустыми на первый взгляд разговорами.
      - Вы сами были влюблены, Пет Палыч? - спрашивала Лидия, подбивая повыше изголовье.
      - Ой, не сейчас, когда я готовлюсь выдать Харону его медную полушку, - отвечал он.
      - "Делаете вид, что в меня?"
      - "Ан нет, я хитрый. Все ваши мысли ловил, если хотел, но не признавался. Ну, когда они были не очень быстрые, сейчас-то они упакованы хоть куда. Как у первобытного человека - он же мыслил плотными образами".
   - "Понимаю".
      - Не в тебя, но дело к тому шло, - сказал он вслух. - И не в Юко. И не в Геворка... ой, да что ж за хрень я ляпнул, не выдавай, ладно? А вообще за столько-то веков не одна пылкая страсть меня осенила. Забыл только: не памятью, а чувством. Будто и не со мной случилось. Последнее пойдёт в уплату за перевоз туда-обратно.
      - Не боитесь говорить о Хароне?
      - Обыкновенное дело, я не суеверен. Раньше, позже, через десять или сто годков... Знаешь, я ведь наблюдал. В человеке просыпается нечто нечеловеческое, когда он во что бы то ни стало хочет выжить. Прямо-таки клещами в свою оболочку цепляется, особенно если он из Европы-матушки. Оттого я, кстати, первой приветил Юко-сан - японцы насчёт жизни и смерти понимают туго. Для них это одно, в том смысле, что перетекает словно из ладони в ладонь.
      - Мы, похоже, по своей природе без страха, но ведь мы не вечны. Теперь, когда у всех могут появиться дети, как у Марии, мы будем страшиться по крайней мере разлуки. А в худшем случае - непредсказуемости конца.
      - Запомни: любая встреча начинается с расставания. Любая смерть беременна жизнью. Спустите жизнь с пьедестала, вы и люди, перестаньте числить её в высших ценностях - и вам откроется высший смысл бытия. Так просто!
     
   - Надо оказаться совсем рядом со своей смертью, чтобы почувствовать фальшь жизни. Только перед лицом смерти высвечивается некий тотальный обман, - повторял он Геворку, который обмывал и переоблачал тело, исхудавшее до состояния мощей.
      - Я боюсь не гибели и не обмана, - отвечал армянин. - А своей вечной жизни. Слыхал я, что у Тёмного Народа нет и не будет души.
      - А что это, собственно, такое - душа? Объясни мне. Нетленное? Ты нетленен, пока это устраивает тебя самого. Частица божества, вечное причастие, разлитое в мире жаждущее воссоединиться? Тогда ты по определению равен Вселенной. Частица голограммы полностью воспроизводит её всю: ты ещё поймёшь, о чём я.
      - Навечно быть запертым в одном доме, даже если это Вселенная, - страшно. Может быть, такой же ад. Вы сами-то не боитесь?
      - Вот не хотел бы попасть ни в правоверный ад, ни в православный рай, - ПэПэШа помотал головой. - В рай, по правде говоря, не загоняют дубьём, но меня, похоже, могут. Ах, ты можешь подумать, что я обречён аду, так что проку в моих разглагольствованиях? Чудак. Никто ни на что не обречён - это лишь наша тупость глаголет. Нет ничего вовне, что совпало бы с нашими представлениями. Даже и внутреннего мира по сути нет. Бог не наказывает, но и не награждает - он даёт перемену.
  
   - Вы подарили мне и всем нам заветную мечту и сверх того, - говорил Манфред, ловко брея Петрову щетину. Как ни удивительно, она не захирела вместе с организмом, но вылезала наружу перепутанным бурьяном. - И помыслить не мог, что смогу даже не летать - мыслить полёт. В точности как Георгий.
   - Мутация на тему левитации, - ответил Пётр, довольно ловко сплёвывая мыльную пену на мундир немца. - Слушай, я, оно конечно, тронут твоей благодарностью, но вид опасной бритвы и, скажем обтекаемо, твоего лица так близко к моему горлу не наводит тебя на крамольную мысль?
     
      - Многое изменилось у меня в голове, когда я понял, что вы берёте своих детей из самых невероятных мест: из прошлого, из выдумок, из книжных текстов, - говорил Симон, поддерживая у губ Петра плошку со свежим пенящимся кумысом. - Это азбучная истина: Бог говорит миру начальное слово. Сын - обновлённое Слово в плоти. Люди - буквы божественного алфавита. Мы - буквы?
      - Скорей иероглифы, - ответил Пётр, поспешно облизывая пенку с губ. Как ни странно, чем дальше, тем он был более словоохотлив. - Тебе, я думаю, польстит идея, что вы на порядок или два сложнее прочих созданий, включая хомо? На сам-знаешь-кого я не покушаюсь: сыщете время - разберётесь один на один.
     
      - Вы говорите со всеми и учите всех, кроме моей Аэлис, - говорил Алексей, баюкая на руках почти невесомое тело, пока Лидия и Юко меняли постельное бельё. - Я, конечно, понимаю, что главные чудеса и метаморфозы начались с её появления. Она всегда умела проходить через стены, но не осознавала этого, да и мы сами тоже. На родине её берегли от нисхождения и его последствий - значит, она была способна и на любовь, и на зачатие.
      - Вот ты всё до точки и объяснил, - прошелестел Пётр. - Думаешь, джинны не расселились по всему космосу? По слухам, мы подбираемся к дырам в небе, чтобы, подслушав тайны Аллаха, выдать их людям, и ангелам приходится отгонять нас, швыряя звёзды и кометы. Одна такая и погубила наших братьев-атлантов, однако они успели переселиться на остывшую звезду.
      - Аэли описывала изощрённую цивилизацию, а вы поёте чуть ли не возврат к архаике.
      - Мальчик мой, острова в океане - это говорилось не о людях, а о развитых цивилизациях. Со времён культа Великой Матери каждая из них, возникая, как бы уплотняется каменным желваком, отвердевает, словно инородное тело, посреди вольной и гармоничной природной жизни. Наконечник стрелы, пущенной в полёт, - и возврата стреле не дано.
      - И Аэли не надо пить, чтобы существовать. Кроме самого первого раза, когда её поили мы.
      - Ага. Я ей выдал своего рода посвящение в сан. На всякий случай - типа лучше перебдеть, чем недобздеть. Видишь ли, вы тут все деградировали - некоторые вампиры и вообще стали неотличимы от человека, даже кровяной колбасы не любят: сплошное молочко да творожок. Но уж коли сорвутся - сами себя не помнят. Вот я и боялся, что там, на Марсе, без меня расцвели вовсе не яблони.
      - От моей любимой я получил дар: знать, кто из людей приблизился к смерти и кого поэтому можно брать, не нарушая закона. Она удивляется, что мы гадаем вслепую и выбираем недолжное.
      - А, я так и думал, - ответил Пётр. - Тогда учитесь, а кто пока не озарён, да питается тот по правилам и, главное, вежливо.
     
      И чуть позже, снова оказавшись в уютном тряпичном гнезде, продолжил затронутую тему:
      - Необходимость пить кровь, наполнять пустой сосуд - вырождение. По сути я вас даже не создал, только реставрировал. Вернул к изначально блаженному состоянию. Вы, пожалуй, сможете брать жизнь от солнца, как растения, хотя на словах это не очень греет. А ваши дети вернут себе способность танцевать со всем миром, которая исчезла после грехопадения в цивилизацию. Вам не нужно будет проходить через смерть, чтобы возрождаться. Да, если вы сами не поняли: агонию, не просто кровь, вы используете именно как смерть. Для поддержания тонуса вам, думаю, хватило бы и стакана красненького в сутки.
      Помедлил:
      - Вот я должен умирать последовательно и муторно, одного желания мне маловато, в отличие от моих детей. А ведь я так соскучился по всяким-разным мирам, где не бывал!
  
      Так проходило лето и вовсю близилась осень. ПэПэШа учил в присущей ему многословной и высокопарно-ёрнической манере, словно в ожидании крайних дней в нём прорвало плотину: здоровье то кое-как налаживалось, то словно ухало в необъятную дыру. Наконец, он велел Марии, которая в эту ночь дежурила по нему, "свистать всех наверх".
      Она не так кормила его, поила и чистила - естественные нужды Петра с последней поры сильно умалились; куда больше того - развлекала вознёй "мелкотравчатых крошек", мальчика и девочки, которые подросли до того размера, когда уже прилично было наречь их красивым именем, и стремительно обретали разум, такой же бойкий, как они сами. Прочие замужние дамы лишь готовились к такому обороту дел - со сладким ужасом и надеждой.
      Когда вокруг собрался весь новый народ: простые вурды за пределами юрты, восьмёрка старших внутри, а Мориц, который напоказ скулил и подвывал тем и этим, - везде, где получалось, - Пётр Павлович сел в подушках и даже сделал попытку выпрямиться. Как ни удивительно, желтушная краска почти ушла вместе с природным загаром, и сильно исхудавшая плоть буквально светилась вокруг изысканного скелета.
     - За последнее время я провещал много премудростей, - начал ПэПэШа. - Так вот - не принимайте всерьёз. Как и все вообще слова, что претендуют на что-то там важное и судьбоносное. Помните: если истину провозглашают слишком громогласно, это знак, что она с гнильцой и к ней стоило бы хорошенько прикопаться. Мир и отношение к мирским вещам меняются скорее, чем нам охота признать и принять. Никто на свете и за его пределами не монополизировал истину. Монополька - это и вообще русский кабак. Может быть, карточная игра, что тоже не очень престижно. Так что ныне простите мне все мои лишние слова и прочие оплошности. Дамы, говорят, секс и беременность пагубно действуют на ваше моральное чувство - делаетесь мягкими, словно фруктовое желе. Так что не буду вас напрягать. Мужчины, кому из вас я насолил - имеете шанс со мной расквитаться, если наоборот - оказать услугу. Алёш, я вообще-то хотел лично тебя просить, но не могу - ты такой хороший. Обещали тебе кой-какую власть, это верно, да не обращай внимания. Чистой воды... крови риторика. Если решишь сделаться комиссаром при командире и толкать идеологию - скатертью дорога... Тьфу, заврался маленько. Теперь ты, Георгий. У тебя имя вон какое библейское, в самый раз для преемника.
      - Нет, - ответил тот коротко. - Фигурально говоря, императорский венец Энвер-паши не для меня. Не воитель, не первый консул, не раб честолюбия - просто будущий супруг и отец.
      - Манфред.
      - Да у нас с Морицем какие к вам счёты, - воспротивился тот. - Ну, помучили немного, как в заурядной ожоговой больничке. Зато какие полёты, что во сне, что наяву! И пёсик если и не говорит по-человечески, так лишь затем, что ему отродясь такого не было надо.
      - Тогда Симон. Вроде как я над тобой многоэтажно поиздевался, в стиле русского мата. Ты вытерпел, став лучшим из лучших, - а такое не прощают, знаю по себе, то есть чёрт его знает. Так что выставляй счёт - плачу без торговли. И повторяю. Если гневаешься на меня - убей, если благодарен - все равно убей.
      - Не шутите так, - ответил испанец звонко и с куда более мягкой интонацией, чем обычно. - Вопрос о мести вообще не стоит. До такого и вообще не стоит унижаться.
      - Ну да - ты уже сделался речист и хитёр, идучи по моим стопам, - ответил Пётр почти что с прежней интонацией. - Не хотел унижаться - желаешь стать вровень? Речь, понимаешь, идёт лишь о том, чтобы маленько подмогнуть. Забрать то, что иначе пропадёт втуне. Знаешь, небось, как хорошая ведьма отходит? Колдовство своё передав по эстафете - а иначе не получается. Мир без колдовского духа внутри не живёт.
      - "О боги, - передал всем Симон. - В самом деле - преемство. Речь идёт о передаче власти над общиной. Георгий понял куда лучше остальных. Но вот именно этого я не хочу больше всего прочего".
      - Иначе говоря, я в тебе не обманулся или обманулся куда меньше, чем в прочих. Будем считать, ты меня всего-навсего поцелуешь на прощанье, - усмехнулся старик. - Причастишься крови и всё такое. Ай, да не ломайся ты! Потом, набравшись ума, разделите между собой все регалии, как вам будет надо.
      - Что же, если, кроме бывшего Графа Ноль некому... - пробормотал тот. - Хотя вот что ещё. Последнее желание сформулируйте.
   - А. Наша Аэлис тут? Отлично, подойди ближе. Славная девочка, только излишне скромная. И стесняется старого цыгана. Как бы ему не навредить своим блистательным видом - хоть куда уж дальше ехать. Гюльчатай, открой личико, сделай милость. Нет, не понимает. Тогда так...
   Он шумно вздохнул, собираясь с силами:
   - Дочь Магацитлов, отбрось завесу со своей красоты. Сверкни и просияй, как тысяча новых звёзд!
   Когда та оборотилась лицом к сыну Иблиса и подняла волосяную сетку, лишь тихое свечение появилось на дальней стене, но лицо ПэПэШа вспыхнуло алым румянцем, словно внутри загорелся фонарик. И тотчас же погас.
   - Умничка. Побаловала старика. И ведь не страшно, правда? Ни тебе казать, ни мне смотреть? Всё, можешь быть свободной. Живи отныне как все. Плодись и размножайся. Симон?
      Тот стал на колени перед ложем и почти рывком припал к тонкой трепещущей жилке пониже подбородка.
      - "Это же не как у живущих, - ошеломлённо подумал он всем. - Не как было тогда, когда он меня впервые поднимал. Кровь дракона. Ихор не-мёртвого. И многое сверх того".
      - Друг, не отвлекайся, знаешь, - пробормотал ПэПэШа. - Не годится медлить у самого порога.
      И откровенно упал навзничь.
  
      ... Те, кто собрался у смертного ложа, читая избранные тексты из загадочным образом явленной "Сумеречной Скрижали". Остальные же выкопали могилу и по обычаю побросали туда нарезанный дольками лимон, маринованную черемшу и семена морозоустойчивого бамбука. Затем обмыли тело в проточной воде, обрядили в бесшовный саван и покрыли сверху тонким полотнищем, неуловимо похожим на приспущенный белый флаг. Меж тугим подголовным валиком и жидкой кружевной подушкой аккуратно разместили горсть неопознанной земли из ладанки: почва была жирная, как халва, и красивого тёмно-шоколадного цвета. Как принято у покойников, лучезарный, хорошо выстиранный покров приподнимали с одного конца тапки - размера на два больше, чем следует, исходя из того, что усопший был совсем небольшого росточка, - а с другой стороны сам конец, то бишь нос, который явно тяготел к непрерывному увеличению: бежал, так сказать, впереди лица. По слухам, посмертный рост - эксклюзивное свойство бороды и ногтей, хотя, скорей всего, налицо иллюзия и наглое враньё. Собственно, виртуальное увеличение нюхательного органа всегда воплощало склонность именно к последнему...
      Потому что когда званые сторожа по оплошности задремали на миг-другой, а потом вздрогнули, как от принятия на грудь опохмельной рюмки, открывши вещие зеницы, подобно вспугнутой орлице, - вместо трупа под покрывалом оказалась так называемая "кукла", тщательно свёрнутая из старой одежды и прочих бросовых тряпок: именно так делает заключённый, чтобы провести тюремщиков.
   А покойник смылся без следа и следствия.
     

ИЗ "СУМЕРЕЧНОЙ СКРИЖАЛИ"
1. НАЧАЛО НАЧАЛ

  
   Нет абсолютно чистой белизны, но нет и непроглядной тьмы. Есть день и ночь, рассвет и сумерки, и лучшее из них время - между ночью и днём, ибо рассвет уже означает победу дня, сумерки же вовсе не знаменуют торжество тёмного времени.
  
   Нет добра и нет зла, кроме как в сердцах и умах людей. Но есть Путь, общий у человечества с тем, что его окружало с того дня, когда оно себя осознало, и Путь этот бесконечен. Есть малые пути, по одному на каждый камень, растение, зверя и человека, и подобны они широкой дельте реки, текущей вспять, из Океана к истоку.
  
   Ибо некогда все роды Живущих изошли из неделимой Фразы, беззвучной Музыки, бесцветного Образа, но, устремившись в своё неведомое, начали присваивать себе слова, облекаться в звук, расцвечивать себя красками, обрастать тайным смыслом. Настаивали на различии и тем разрушали единое.
  
   Так появились тысячи тысяч камней, от высоких и заснеженных и вплоть до жирных и рассыпающихся прахом, сотни тысяч растений, от достигающих неба вплоть до стелющихся по коре, сотни сотен животных, от закрывающих весь горизонт и до невидимых глазу.
   И сотни двуногих обладателей властного Разума.
  
   Все эти Живущие были равны между собой. Не делились они на благих и худых (если не считать нехватки плоти), светлых и тёмных (помимо различия в окраске волоса), и тех, на кого охотятся, в противовес охотникам. Но все брали друг от друга с благодарностью и без насилия. Камень опустошал себя во имя трав и деревьев, корни, плоды и колосья кормили собой зверей, звери - человека (весьма редко, ибо он куда более был подобен травоядному зверю). Люди же, умерев, обращались во влажный и сыпучий камень.
   Все люди были куда умнее нынешних и легко провидели свою и чужую судьбу. Могли видеть балансирующих на грани и легко отпускать их за миг до того, когда смерть причинит им худшие мучения. Но не всегда успевали делать это, ибо число Ходящих Прямо было несоразмерно прочему множеству. Куда чаще они брали от названых братьев согласно круговой поруке.
   Круг, однако, на то и круг, чтобы однажды порваться.
  
   В изначальном мире был один язык, объединяющий всех до единого, и множество наречий, кои были присущи каждому из Живых. Они были сходны между собой и похожи на картинки, исполненные разными художниками и в различном цвете, но одинаковые по своей внутренней сути: на одну песню, что исполняют на разных инструментах, но в едином узоре и ритме. Были эти знаки проще и сложнее, выполнены в подробнейших деталях или так просты, что их можно было приложить к десяти тысячам сходных вещей.
   Оттого все земные создания могли понимать друг друга без слов.
   Слово, однако, на то и слово, чтобы стать произнесенным. Кануть в центр озера и подтолкнуть волну, чтобы расплеснулась на берега.
   Жило тогда племя, которое воочию видело Слово, единожды павшее с небес и отгородившее племя от племени, и гордилось этим. Звали этих Ходящих Высоко - Жнецы и Вершители, Белые Тени или Дети Огня, ибо всё перечисленное было их неотъемлемым свойством. Как люди провожали и отпускали весь иной народ, Быстро- и Медленно-Живущий, так и Жнецы расчисляли по известным меткам конец прочих двуногих и становились Вершителями их судьбы, Исполнителями последнего желания. Белыми звали их, ибо подобной снегу виделась их кожа от рождения смуглому народу, Тенями - потому что не было в тех краях никого столь лёгкого на ногу, две их или четыре, или шесть, как у осы-целительницы, или восемь, как у паука, прядущего для трав и ветвей красивый покров. Детьми Огня же их считали, ибо так в точности и было: жаркое пламя текло в их кровеносных сосудах и временами всходило на щёки и грудь, словно вечерняя заря на окоём.
   Девушка Санмун собирала семена и коренья, как многие мужчины и женщины из её малого племени. В руках у неё была палка с концом, заострённым и обожжённым на огне, на плече - кожаная сумка для семян, за спиной крепкий глиняный сосуд в травяной оплётке: ибо огонь давно подчинился людям её рода и помогал им делать вещи. За лубяным поясом были заткнуты два ножа из природного стекла, искусно оббитые по краям и необыкновенно острые, хотя и хрупкие, отчего пришлось сделать для каждого дубовый футляр. Четвероногие Быстро-Живущие могли загнать и убить кого-нибудь из предназначенных им в пищу по закону, и шкура, мешающая им, шла в уплату тому, кто её снимет, вместе с жилами и куском мяса.
   Умелая добытчица была Санмун, несмотря на свои тринадцать лет. Но вот хороша ли собой - нельзя сказать вот так сразу. Красота родится не для всякого зрения. Совершенство можно отыскать и в уродливом, если вокруг ничего нет и нельзя сравнить. Но безобразие зачастую лишь синоним непривычного.
   Итак, Санмун была по плечо самому высокому юноше племени, осанка чуть сутула, руки и ноги длинны и худощавы, грудь крепка, лицо округло, лоб почти скрыт за шапкой блестящих кудрей чудесного вороного оттенка, надбровный валик невелик, сами брови густы, глаза словно щёлки, откуда вовсю брызжет смех, переносица вдавлена так, что круглые ноздри смотрят на зрителя второй парой очей, карие губы припухли, словно от сотни жарких поцелуев, и светятся посреди них крошечные клычки - такими можно рвать сырое мясо, буде оно попадётся, и у мужчин зовутся они почему-то боевыми. Хоть утро в разгар осени было прохладным, а роса и вовсе ледяной, нага была Санмун, потому что ничего и никого не боялась. Лишь узкая полоса размятой коры опоясывала чресла да широкие ремни по временам прятали то один сосок, похожий на зрелую ежевичину, то другой.
   И вся Санмун с ног до головы была цвета тёмного-претёмного мёда. Такой мёд мужи рода берут у смертоносных диких пчёл, не убивая их и не опустошая зимние запасы, отчего те их не жалят, но слушают благодарственную песню.
   Встретился ей на пути к дому Красный Лис Эболи. Кожа его была светлее снега на вершине спящей горы, и телесный огонь, что просвечивал сквозь неё, своими языками вплетался в седую косу, достигавшую пояса: прядь белая, прядь рыжая. Наг был Эболи, словно очищенный от земли корень плодоносной мандрагоры; черты лица острей кремнёвого ножа, глаза круглы и желты, будто совиные, нос крючковат, клыки во рту прямы, а двигался он, словно бы ветром его носило. Хотя тихи дни осени в том краю и замирает он на время лишь для того, чтобы отдаться свирепым зимним бурям и дождям. Тогда люди прячутся в уютные каменные норы, обшитые изнутри мехом до середины стен, жгут костры, варят похлёбку из диких круп и кореньев, рисуют лето на сводах пещер и вплетают весну в ритмы своих барабанов и свистелок.
   И узрел каждый из них красу другого.
   Тогда стала юная Санмун очень ровно и говорит Лису:
   - Или ты взял жизнь кого-то из моих родовичей, или саму меня ищешь.
   Надо сказать, что крепко-накрепко были сомкнуты её губы - для того, чтобы передать из головы в голову ряд картин, звука не нужно.
   - Беру я лишь то, что дают мне по доброму желанию и от всего сердца, - ответил Эболи. - Провожаю на ту сторону мира и стариков, и зрелых мужей, и юных женщин, и даже малых ребятишек, чья душа слишком робка для долгой жизни. Но тебя я не искал.
   И облёк он это в звучащие слова, но как-то так, что всё было понятно.
   Отчего-то обиделась девушка Санмун и произнесла в уме следующее:
   - Многие тёмные молодцы с широкими плечами ищут меня с тех пор, как отпраздновало племя мои первые крови. Только никому я не дарила своей девичьей крови и не отдавала своей целокупности. Не подарю и чужаку из белого племени.
   - Неужели я просил? - ответил Красный Лис. - Это меня просят, и вовсе не о таком. Слишком рано тебе, ни разу не зачинавшей и не родившей ни одного младенца, вязать все твои нити в один узел и рвать их. А если ты печёшься о своём житейском - так Слово, что в Центре Мира, полагает границы меж родом и родом, племенем и племенем Живущих, дабы не плодили химер и чудовищ. Границы эти неодолимы и режут почище твоего ножа.
   - Разве их можно пощупать рукой, эти границы? - спросила Санмун. - И много ли они острей моего ножа и твоих зубов? Я и сама рождена на стыке ночи и дня, между солнцем и луной, оттого зовут меня двойным именем.
   Не надо забывать, что, говоря, она всякий раз метила свои речи особым знаком, соединяющим оба светила, так что последняя фраза была лишней.
   - Вот как? - спросил Эболи. - Значит, ты дитя вечера и плоть от плоти сумерек. Искал я себе невесту из моего племени, но все они куда светлее тебя и меня и боятся прикоснуться к моему рту даже пальцем - считают уродом.
   А поцелуи в то время не были известны никаким земным племенам, кроме этого, так что Санмун не поняла.
   - Разве вы уводите за дальнюю грань и своих? - спросила она. Образ её был, как видно, расплывчат, и собеседник тому порадовался.
   - Не навсегда, - ответил хитроумный Лис. - Но блаженство оттого ничуть не меньше. Попробуй - не стану я тебя кусать сверху.
   Девушка подумала, что это он о своём рте. А руки её были заняты ношей, которую она подтягивала кверху, чтобы не резала кожу. Спустила она ремни с обоих плеч и сложила вниз и плетёнку, и сумку, только пояс оставила. И поднесла к алым губам чужака тонкий смуглый палец с розоватым ногтем.
   - Какие жаркие! - сказала о них девушка. - Видать, много жизней ты сегодня выпил.
   - Поверишь ли - ни одной, - ответил Эболи. - Оттого велика моя жажда к тебе.
   Но даже не пододвинулся ближе - ни на тот самый палец. Оттого сделала это Санмун, прижав сосцы к его сосцам, и проговорила:
   - Какие горячие - будто угли. Наверное, это пламя из твоих жил рвётся наружу.
   - Не только пламя, - сказал Лис. - И велико моё страдание от того, что ты для меня запретна.
   Руки же его приподняли девичью грудь и слегка отдалили от своей, касаясь словно крылом мотылька, отчего в кровеносные сосуды Санмун проник жидкий огонь.
   - Кто смеет налагать на меня запрет? - воскликнула отважная девушка. - Ответь мне. Дотронься своим пальцем сначала до своих, потом до моих губ, и поглядим, в какие цвета окрашено и какими тонами выведено это твоё запретное слово.
   - И клыков не побоишься, которыми я пускаю кровь? - спросил Эболи.
   - Нет, - покачала головой девушка.
   - А вот я твоих боюсь, - ответил Красный.
   И, говоря это, он положил ладони рук на узкие бёдра, препоясанные кинжалами, и сдвинул их вниз вместе с ремешком так, что пали они наземь. Но тут же отнял руки и снова отступил на шаг.
   - Отчего так? - Санмун округлила свои глаза, так что и они сделались будто у юной совушки. - Разве ты не носишь похожего? О, и впрямь. Наши мужчины носят и выхваляются.
   - Нет, я - не ношу, - рассмеялся Эболи. - Оно и есть я сам.
   Ибо Ночные Охотники прячут свою мужскую снасть внутри тела, когда говорят с иноплеменниками о переходе, а без такой причины рядом с ними не больно-то появляются. Вот Санмун и не знала, о чём спрашивала и чем ей отвечали, пока Лис не вложил в её голову образ вместо прежних слов - уж сам-то Лис мигом догадался, что к чему. Но не успела понять - как уж и сомнений быть не могло, потому что орудий сделалось сразу два: в мозгу и в ложбине между её ног.
   Это был язык, к которому люди темнокожего племени привыкают с детства, и нет в том для них стыда, ибо так устроена их натура.
   Тогда улыбнулась девушка, глядя вниз и чуточку в сторону:
   - Кто искусил переступить за грань Слова - ты Санмун или я - Лиса?
   - Никто, - ответил Охотник. - Грань по-прежнему внутри тебя.
   Подхватил девушку обеими руками понизу бёдер, словно пушинку, и водрузил на свой член, и пронзил. И не было для неё обыкновенной боли первого соития - так силён и искусен был Тёмный Охотник и так умел чаровать оба пола. Боль, как и кровь, вся в него впиталась.
   Так поднимались они и опускались, будто лодка-берестянка на волнах, опустошали себя и вновь наполняли - и не было для них больше радости, чем эта.
   После всего, опустившись на бренную землю, вздохнула Санмун:
   - Не досталось мне праздника, которым у нас отмечают превращение девушки в женщину, но праздник этот всегда будет со мной. Другое куда хуже: первый мужчина никогда не входит в летнюю хижину женщины и не считается отцом-восприёмником даже первого дитяти. И ты также не будешь.
   А о том, что мужчина вообще причастен к зачатию, её племя не знало - только догадывалось.
   - Однажды переступив порог - можно делать такое без конца, - сказал Красный Лис. - Знаю - не будет у меня никакой женщины помимо тебя, и останется мне лишь без конца продлевать мгновение.
   - Тебе - но не мне. Нет в мире ничего длящегося, - ответила Санмун. И было это мудро, ведь она переняла ум другого и слила со своим так же точно, как соединились их сокровенные части и влага. - Любовь не вечна - оттого и способна дать счастье. И счастье мимолётно - каждой весной распускается новый цветок, всякая осень приносит свой плод. Но да будет и по-твоему, ибо я хочу того же, что и ты. Пока ты ко мне тянешься - я живу, когда моё тело истощится и увянет, а твоя любовь оттого иссякнет - уведи меня на ту сторону, как принято в вашем племени.
   - Никогда я того не сделаю, покуда жив, и останусь тебе верен, - произнёс Эболи словно клятву. А надо сказать, клятвы у Ведающих Слово тяжелы и равны делу.
   Тут небеса разверзлись, и возникло между ними и землёй воплощённое Слово. Было оно таким:
   - Оба вы нарушили закон и вновь породили хаос. Но женщина решила верно - ей Мы оставим смерть и дадим выкормить и взлелеять дитя двух племён. Тебе же лукавец, Мы сотворим тюрьму из всего сказанного тобой. Перед тобой раскинется Вечность - носи её как постылый плащ. Вечно будет пьянить тебя кровь, не утоляя жажды и не возрождая ни плоти, ни духа твоего. Ибо погаснет огонь в утробе твоей, и Солнце будет пагубой, и ночь станет временем охоты и совращения, как охотился и совратил ты при свете этого дня. И не будет тебе иного пути породить подобных себе, кроме как зажечь дымный огонь от чадного пламени.
   - А дитя? - простонала женщина. - Оно же ни в чём не повинно, и не посмеешь - не сумеешь Ты ни покарать его, ни наградить.
   - Ты сказала, - ответили ей. - Сын твой будет от Нас свободен, как не сможет более никто. Не понесёт он Проклятия Крови. От отца примет дар вечности, от тебя - дар смерти; от Эболи Хитроумного - приязнь к Охотящимся в Ночи, от Санмун Прекрасной - любовь к смертным людям. Солнце и Луна станут ему роднёй благодаря твоему имени, что отныне сможет быть произнесено губами. Небеса будут его пристанищем, ибо он сродни ясному огню. Судьба его будет словно коноплянка в руке, выбор его - сходен с кречетом, пущенным в полёт. Соединит он оба рода Живущих, меж которыми кладём Мы отныне клинок вражды, и сможет разрушать и созидать во всех мирах. Но произнесенные его губами слова будут в ушах других сразу правдой и ложью.
   - Как такое может быть, - прошептала Санмун. - Поистине, Ты не проклял моё будущее дитя и не наградил.
   - Да, но лишь такое положение дел истинно и целебно, - ответили ей. - В нём воздаяние за грех и возмещение ущерба. Ибо отныне воцарится меж Прямо Живущими и остальным миром раскол, и никаких скреп не достанет, чтобы стянуть края раны. Но вышедший из твоих чресел обновит племя, и когда-нибудь вручим Мы ему власть над истинным Словом.
   С тем закрылись небеса.
   А с миром случилось то, что случилось: не стало кому провожать на ту сторону с честью, оттого и не приходила оттуда новая жизнь по одному желанию. По прихоти убивали и по пустому случаю расставались с жизнью, и не стало ни для кого спокойствия в этом мире.
   Тогда осмелились люди и стали вырывать грубой силой то, что могло бы даться по доброй воле, насиловать вместо любви и нагромождать орудия, для изготовления коих нужны другие орудия, тратя все силы, чтобы держать неуклюжую пирамиду в равновесии. И доверялись словам, лишённым плоти, что сделало их самих одинокими.
   Но Рай всё же стоял миллион лет и даже более того, а господство пустых слов - десятки тысяч, и память об истинной жизни не могла стереться в веках.
  
РОССЫПЬ МЫСЛЕЙ, НЕ ВОШЕДШИХ В КАНОН

  
  Человека делает уверенность в своей правоте. Или неуверенность. Но не настоящая правота - лишь правота для себя. Субъектив, а не объектив. Ибо как определить абсолют, а не расхожую, дисциплинарную пользу? Ссылаться на Бога и Его заповеди? Но они даны лишь в интерпретациях, а Он сам может легально проникнуть в мир только через апостольское преемство.
  Слово лживо и двусмысленно такова природа всех коммуникаций на свете. Истина не становится ею лишь от одного биения в грудь и бесконечной передачи по эстафете: вестники, отцы, учители, предки, духовники, папочка с мамочкой... Скорее даже - она истирается подобно монете без лигатуры: ведь истинное слово - то же золото. Ну а лигатура делает разменную монету твёрже - но и менее чистой.
  Напористое утверждение истины не должно обрушиваться на нацию, этнос или иную группу, сотворившую зло или его подобие, чтобы не разжигать ответную вражду того же толка. Достойный враг - тот, что останавливается на твоей границе.
  Моя личная правота, правота моих братьев и сестёр по крови, нации, вере никак не выше правоты иных группировок того же рода.
  Когда мы обрушиваем на чужаков громы и молнии, это прежде всего означает, что мы хотим во что бы то ни стало обелить себя: мы не такие, мы такого нипочём не сделаем! Опасная иллюзия: вот именно что сделаем.
  Право силы - несправедливое, однако в нём хоть что-то есть: соответствует времени и пытается сотворить некий порядок на месте беспорядка. К тому же Dura lex sed lex.
  Завоёванная территория больше не принадлежит проигравшему автохтону. Его забота - выжить, ассимилироваться, стать сильным и добиться равенства. И лучше - в рамках прежней игровой партии.
  Требование справедливости для себя - обоюдоостро, для одного себя - фатально.
  Спичками пожар не затушишь, убийствами резню не оправдаешь. Воздаяние - лекарство и нужда для неба, а не для братства Живых.
  Давление перемен: люди обменяли Золотой Век на способность размножаться в прогрессирующей последовательности. Это также своего рода (первичный) захват.
  Мы не доверяем нашему обществу, ибо оно отчуждено от нас, мы отчуждены от него. Недоверие к обществу тотально. Первое наше побуждение - защитить себя. Запрет на смертную казнь, превентивные меры по отношению к суициду (в счастливом и уравновешенном обществе (миф) он ненормален, но является естественной реакцией на современное общество безумия), негативное отношение к эвтаназии не имеют под собой иной эмоции помимо страха жить здесь и сейчас, желания предотвратить возможную спекуляцию, дуть на воду, обжёгшись молоком.
  Данная троица плюс то, что религия называет унынием, - это дети общества, порождаемые отчуждением, а религия, претендуя на восстановление порушенной связи, вначале помогает её уничтожить. Ставит, в общем, с ног на голову.
  Ритуал - попытка навести мосты через пропасть, чреватая многими скверными последствиями: как гнилая материя, общество расползается при попытке затянуть края разрыва и становится ещё гнилее.
   При виде того, как человечество настаивает на своём бытии, первая мысль: вот это не истребишь никаким дустом. Вторая: а не права ли, как всегда, мать-природа и не ставит ли она на человеке такой генетический эксперимент, используя его в качестве дрозофилы?
  Безусловно, нельзя оправдывать геноцид. Но как и чем оправдать существование на земле человечества?
  
© Мудрая Татьяна Алексеевна
  
ППШ []
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"