Прими, Господи, этот хлеб и вино, Смотри, Господи, - вот мы уходим на дно; Научи нас дышать под водой...
Борис Гребенщиков
ПРИЁМЫШ ДРЕВНЕГО
Ему крупно повезло 28 ноября 1979 года, когда экскурсионный самолет DC 10-30 авиакомпании Air New Zealand, врезался в склон вулкана Эребус, имея на борту его несостоявшуюся мать. Хотя прочие 256 человек, и пассажиры, и экипаж, были уничтожены полностью, полусгоревшие останки юной женщины, бывшие на пятом акушерском месяце беременности, отнесло внезапно поднявшимся вихрем к озеру Мак-Мердо, погрузило в воду и неведомыми глубоководными дорогами доставило на русскую территорию - четыре километра вглубь и примерно тридцать метров вокруг станции "Восток".
Вода гигантского подземного озера была пресной, мощное - почти 300 атмосфер - давление ледового купола на низлежащий воздух и слои льда, тяжело погруженные в незамерзающую воду насыщали обе стихии кислородом, в глубинах били горячие ключи, нагревая средние слои до плюс 18 градусов Цельсия, и бурлила всевозможная органическая жизнь.
В некотором смысле то была идеальная природная матка для зародыша, исторгнутого из хрупкой, ныне состоящей почти из одного углерода скорлупы. Для плода, которого никто не научил, что можно и что нельзя человеку. Матка, перенасыщенная информацией, которая насчитывала около полумиллиона лет и которую пополняло каждое термофильное создание, распущенное в животворном кипятке, всякая снежинка, прилепившаяся к вечному ледяному щиту снаружи. И которая отдавала эту информацию так же охотно, как родильница - молоко.
Ей крупно повезло 28 ноября 2013 года, когда по выходе из детдома она получила законную "однушку" эконом-класса и догадалась не продать, а с выгодой обменять её на старый дом с небольшим участком прибрежной земли в Поморянском крае.
Дом, от которого романтически наносило креозотом, достиг той степени дряхлости, когда время уже потеряло над его шпальными железнодорожными костями всякую власть. В запущенном саду внутри подгнившего плетня росли кедры, роняя наземь спелые шишки. Море не переставая выбрасывало к ногам водоросли и плавник, нарядные гальки и куски янтаря, сезонные пляжники оставляли стеклотару и пивные банки, а нередко - и что побогаче.
Нет-нет, это вовсе не было её основным промыслом. Обязательное среднее - не та печка, танцуя от которой можно стать успешным офисным менеджером или классной проституткой, но для того, чтобы понять компьютер, в нынешнее время достаточно владеть школьной грамотностью и выписывать соответствующие журналы.
И ещё - обладать быстрой умственной реакцией и недюжинным упорством.
Эти два бесценных качества однажды переменили её судьбу.
Можно сказать также, что сошлись накоротке два везения: её и чужое.
Проходя летним вечером сквозь выброшенную на взморье полуголую толпу, девушка сразу увидела кучку заинтересованного народа.
Как говорили в толпе, береговая охрана извлекла утопленника, заплывшего за волнорез: шторм только снаружи казался несильным. Очевидно, самый драматический момент уже прошёл, теперь спасатели и все прочие наблюдали, как совершенно голый, бледнокожий и длинноволосый субъект, извиваясь наподобие червя, в судороге извергает из себя невероятную массу бурой жидкости, одновременно пытаясь наполнить лёгкие воздухом.
Люди тихо переговаривались:
- Минут двадцать под водой, а то и все полчаса, пока подняли и откачали. Это уж полный дебил.
- Спрашивал у тех?
- Они и сказали.
- Граждане, не каркайте, он вполне ещё бодренький.
Тем временем человек крупно, с болью и надрывом, задышал и перевернулся на спину. Волосы раскинулись на гальке бурыми водорослями, кожа стала не синюшной, как раньше, а почти багровой, глаза сузились так, что не видно, какого они цвета, широкий лоб, губы стиснуты в нитку, нос расплющен - урод. И что самое странное - мужской орган как у подростка лет десяти, не больше.
Или у античной статуи в императорском парке, пришло девушке в голову. Как странно. Как страшно, что всем наплевать.
- Эй ты, мэн, говорить можешь? - спросил тот, что сидел рядом на корточках.
Человек приподнялся, открыл бессмысленные, как кляксы на пергаменте, глаза, обвёл ими всех по кругу.
- Ну чего вы его дрочите, - внезапно ответила девушка. - Квартирант это мой. Первый день живёт. Документы у меня остались, вещи тоже. Забросил и купаться ушёл, больше ничего не знаю. Имя - Марина Валдисовна Балк. Врача сами вызовем, если понадобится. Одеяло на него накиньте, одолжите, что ли: нам близко идти, но всё-таки.
Она подала руку, тот вцепился, буквально влип. И поковылял за Мариной на полужидких ногах - туда, где его ждала постель, еда и кое-какая одежда: пояс девичьих брюк был ему даже узок, а рубашка-поло широка в плечах.
Нет, кем-кем, а дебилом он не был. Разве что первые две недели, пока не наладилось зрение и не размякли голосовые связки. Себя, похоже, и не вспомнил, но всё прочее восстанавливалось с быстротой поистине феерической - стоило Марине хоть раз продемонстрировать ему назначение и применение.
- Ты меня понимаешь? - спросила на второй же день.
Мужчина неуверенно помотал головой, потом кивнул.
- Как мне тебя звать, такого прыткого? Тыкать неприлично, и нельзя выходить на улицу безымянному, - сказала дней через пять, когда его внешность стала вполне цивилизованной: приятный молодой человек, индиец или коренной американец. Смуглая кожа, огромные черные глаза, губы распустились, как цветок; жаль, бровей почти не видно и ресниц.
- Мелузио нельзя? Или Мариан? - спросил в ответ, перекидывая через плечо жгут, скрученный из волос. Подкоротить его отказывался наотрез.
- Что за имена непонятные?
- Тогда придумай сама. Тебе виднее.
- Пускай будет Марк, Марик.
Паспорт, который он ей предъявил на следующий день, выглядел совершенно натуральным. Правда, слегка подмоченным, но уж не снятым вот прямо се1час с домашнего принтера. Компьютером Марк овладел походя - быстрей, чем вилкой. Некоторые вещи любезно сообщали ему о своем происхождении: чем сложней устроены, тем охотнее.
Через месяц Марк перестал быть обузой Марине, так что она и не подумала прогонять его из дома и постели. Он оказался чудесным любовником, просто невиданным: предугадывал самые тайные желания, которых обыкновенно смущаешься, был сдержанно страстен и полон детской искренности. Когда загорался, даже волосы его наполнялись бытием, одухотворялись и тяжелели от прилива крови наравне с членом, который вздымался, подобно царственному скипетру гигантского цветка. Одно проникало в потаённые глубины, другое обволакивало чужой тайной. Чертило в ней и на ней загадочные письмена.
Когда Марина пыталась объяснить это Марку, тот легко и радостно соглашался.
- Так и должно быть в любви, - говорил он. - Понимаешь, весь мир полон знаков. Беда человечества, что оно не умеет их заметить. А кто может прочесть - тому всё ложится под ноги. Тот - поистине князь этого мира.
Месяца через три Марк завязал знакомства и наладил контакты. Память к нему, по всей видимости, полностью возвратилась - или не думала никуда исчезать. Марина не думала спрашивать: нечто говорило со всей определенностью, что ей не лгут. Тем более что к обустройству он подходил как истинный хозяин: денег на продукты давал, правда, немного, зато отремонтировал и накрепко узаконил дом, привёз кое-какую мебель, старомодную, но даже на взгляд Марины, стильную, и полностью реконструировал кормящий компьютер. Ему, по его словам, дали выгодный приработок: оцифровывать программы освоения океанов.
- Вполне логично, что таким заинтересовались вплотную, - философствовал он вечером за чашкой травяного чая. - Земля - планета водных просторов и глубин, миллионы морских и океанских видов против тысяч сухопутных. Один из самых перспективных видов - крошечная медуза Turritopsis Nutricula. Она, оказывается, бессмертна. Достигнув зрелости и спаривания, превращается в ювенильную, то есть молодую особь: клетки изменяют свой тип. И так до бесконечности, как на качелях: пока эту крошку не убьют. Вот.
- Я слышала. Очередной учёный бум. Но вроде как надувательство. Положим, зачем умирать после родов - человек ведь живёт. Только как они всю воду не забьют собой, эти твои бессмертники.
- Они умирают. Это Океан вечен и дарит изменения. А человечество выкарабкалось из него на сушу и сидит на кочке, как зайцы этого...Дед-Мазая. И гадит ещё кругом себя. Портит, не умея толком воспользоваться никаким богатством.
- Так в глубинах всё спрессовано, - возражала Марина. - Сверхдавления, всякое такое... Человеку не вынести, а тамошних жутких обитателей на клочки разорвёт, если подтащить ближе к берегу.
- Предельная глубина океана - одиннадцать километров, а кашалот ныряет за добычей на три, - возражал он. - Без титановой скорлупы современных батискафов и подлодок. Это физика, а вот тебе биохимия. Вода - всемогущий растворитель, она уже миллиарды лет копила в себе знание, вбирала в себя животворные элементы - фосфор, азот, углерод, кальций... Именно сверхдавления с помощью той же воды разбивали её молекулы, а затем пряли из них полимерные нити, ткали материал для простейших аминокислот. Вы, чудаки, только и додумались опреснять животворящую кровь мира. И вливать в неё свою грязь. А это колыбель. Суша - детская комната для испорченных мальчишек и девчонок с космическими замашками. Лучше бы Антарктиду освободили от ледяной корки - хотя к тому как раз идёт.
- Ты так говоришь, будто другой, чем все.
Марк усмехнулся и ничего не сказал.
Зато ей самой снилось нечто удивительное - будто передались от любовника его сумрачные видения, которыми он ей отвечал на немые вопросы. В них была ледяная бездна, которую разжижали крошечные звёзды и скопления огоньков, тяжесть, плотная, как любовные объятия, застывшие серебряные и струи, будто слепленные из пены, причудливые гребни арок над колоннами, покрытые глубокой резьбой стены - и мысль о цвете, которая фантастическим образом превращалась в сам цвет и свет. Ибо, как говорили ей дружественные голоса и учили, идеальный свет неуязвим и неистребим, а цвет, как и звук, - лишь особенность восприятия. В этот миг, когда она уже углублялась в дебри покинутого города, вступал прекрасный, мощный хор голосов, и Марине становилось ясно, что слышит она это восхваление вовсе не ушами, но душой и телом - и что оно влечёт её к вершинам...
И просыпалась, чтобы снова провалиться в глубь морскую.
На следующий день её друг слегка подровнял волосы и перекрасился в эффектного блондина, высветлил кожу и навёл брови. Типичный культурный европеец.
- Что, престижную работу ищешь?
Марк улыбнулся с прежней миной. Но да, по-видимому, денежное дело отыскал, потому что оформил кредитную карту не на одного себя - на неё, сумма была крупная, - и стал пропадать буквально сутками. Марина слегка злилась - ревновала, хотела понять, в чём дело. Поймать с поличным. Он смеялся, говорил, что рано или поздно она узнает и получит больше, чем хотела.
Однажды это произошло.
Марина отперла входную дверь, удивившись, что - на один оборот: она так не оставляла. И увидела сразу в прихожей.
Двухметровое чудище, покрытое скользкой изумрудной чешуёй. Когтистые пальцы рук и ног соединены перепонками. На обширном куполе головы - огромные, в пол-лица (лица ли?) круглые глаза. Нос - желтоватый костяной клюв, как у попугая, рта нет вообще. И до самого полу ниспадают лоснящиеся кручёные пряди.
Нет. Щупальца с круглыми присосками, почти такими же, как на груди и в паху. Влажные от внутренних соков и выпотов.
Это было ужасающе. Ужасающе прекрасно.
Она завопила - и тотчас же Марик подхватил её на руки. Совсем прежний, только вот...
Снова тёмно-каштановые волосы, как на пляже. И - он женщина. Марика.
- Мелузина, - поправила та невысказанное. - Фея, что вышла за рыцаря. Она запретила мужу видеть себя, когда обращалась в змею. А ещё это называется "Протей". Метаморф. Гермафродит - два пола в одном. Дети же не знают, что нельзя быть и им, и ею сразу. Я не слишком быстро объясняю?
- Т-ты обм-манщ...
Марина захлебнулась словом. Но на ногах уже смогла удержаться.
- Я нарочно демонстрирую все свои облики, все костюмы, все формы, вплоть до базовой, - а ты мне не верила до последнего. Обманывать-то как раз и не хотелось. Видишь ли, меня так воспитали. Причём во всех смыслах.
- Кто?
- Вы даёте им скверные имена. Азатот. Кракен. Ктулху. И ещё иные. Древние владыки планеты. Помнишь, мы с тобой спорили о глубоководной жизни? Создания бездны дышат не таким воздухом, как вы. Их лёгкие наполнены водой, насыщенной кислородом. Но всё равно - это вода, которая почти не сжимается и не так уж охотно обращается в пар. Такое лет двадцать назад пробовали сделать с обычными людьми, без кислородных мембран, только с центрифугой, перемешивающей кислород и воду, - и ведь получалось ненадолго. Детки в клетке... то есть бултыхаются в аквариуме. Потом, конечно, приходится разгружать дыхательные мешки - с трудом, с болью. Вот как тогда на берегу. Ну, тут мне повезло: ты возникла...
Она не выдержала - истерически расхохоталась:
- Враг. Смертный враг.
- Может быть. Но ты не страшись, теперь я ухожу. Прощай.
Вначале она почувствовала облегчение на грани стресса. Потом тоску. И много позже - отчаяние, какое испытывают все, кто прикоснулся к неведомому и бездумно отверг его.
ОСОБНЯК В ГОРАХ
Наверное, приснилось это ей: равнодушная толпа на пляже, человеческий червь на береговых камнях, удивительный гость в доме. Так думала Марина, глядя в зеркало: огромное, старомодное, толстого литого хрусталя. Его тоже выплеснуло море - нисколько не поцарапав: хотя панели обшивки и пробковая обкладка были на пределе и смотрелось всё это пень-пнём, да ещё прогнившим. Зато сама она, девушка с моря, выглядела в стекле замечательно: загорелая кожа, светлые брови - лишь чуточку более выгорели по сравнению с тёмно-русой чёлкой, - зеленовато-серые глаза с карими зёрнышками. Родимые пятна, объясняли ей сердобольные мамочки в прежнем "доме". Круглогодичные веснушки. Испачкали всю кожу и туда добрались. Скажи спасибо - сами глаза не разные, родимое пятно не во всю щеку, а только в углу рта. Мушка, такие были модны веке в восемнадцатом. Фигурка коренастая, плечи широки, талия и груди как у таитянки: это ей тот случайный парень сказал, что был до... Ну, до того, кого не было вообще.
Интересно, можно ли зачать ребенка от никого? От женщины?
Всё-таки она решила сходить на осмотр, это было почти бесплатно и не так уж дорого в Княжеграде. Малый отломок великой Отчизны был озабочен тем, чтобы не раствориться в агрессивной среде, и ретиво соблюдал боеготовность своих женщин - жен и матерей.
Едва Марина слезла с кресла, куда её поместили растопыркой, будто лягушку, и долго рассматривали её внутренности через кривое зеркало, гинекологиня сказала:
- По-моему, никакой беременности не наблюдается. Но вы всё-таки мазок я возьму и ещё анализы сдайте, чтобы с гарантией поспеть до двенадцати недель. А за результатом - прямо ко мне в кабинет.
Результаты оказались нормальными, даже более того.
- Теперь мы точно уверены, что вы не беременны и ничем не больны, - сказала немолодая докторша, расшифровывая каракули записей. - Эритроциты на границе превышения нормы и какие-то... плотные, иначе не скажешь. Лейкоциты на нижнем пределе нормы, в вашем случае это как раз неплохо. Никакого воспаления, никаких инородных вторжений. Удивительно красивая и гармоничная картина! Так сделать вам копию анализа для медицинской книжки - или да, вы ведь не работаете, конечно: с таким-то счётом на карте. Счастливо вам!
У нее и у медсестры был такой вид, будто они самолично любовались в окуляр на телесную жидкость пациентки.
С бумажкой в сумочке и слегка удивляясь тону беседы. Марина поплелась на свое личное взморье.
И не успела наложить руку на щеколду калитки, как к ивовой корзинке забора с рёвом подрулил траурного вида внедорожник: изысканно обрубленные формы, благородная мощь.
В человеке, который вышел оттуда, с оттягом хлопнув дверцей, чувствовалось нечто легендарное. Так она подумала сразу, хотя слово пришло немного погодя. Хотя, с другой стороны, - типичный "браток" в чёрной пиджачной паре, которую распирает гора мышц, бейсбольный шар головы втиснут в плечи - массивная цепь жёлтого металла наполовину прячется в шейных складках. Гладкое, смуглое лицо, смуглые руки в бледных пятнах - витилиго? Тюлень. Морской леопард, пришло ей в голову название.
- Ты будешь Марина Балк? Ладно, не отвечай, сам вижу. Документы на хату имеешь? Покупают её у тебя. Не бойся, в свете будущей зимней олимпиады нехилую кучу бабла тебе скинем. Весьма нехилую. За границей можно крепкий фермерский дом купить.
- А если я не захочу - тогда что?
Он сощурил глазки - совсем пропали в толстых щеках. Ткнул пальцем в сумочку:
- Не хочешь - тогда зачем по врачам пошла. Типа приколоться?
- В чём де...
- Дело в том, что теперь тебе два пути: либо с нами, либо прямиком в секретную психушку наблюдаться. Завтра или вообще сегодня ближе к вечеру.
- Я должна тебе верить?
- Мне-то что, - парень пожал плечами. - От тебя ни веры, ни даже согласия не требуется. Хочешь взять, что тебе дорого как память, - бери, а то голенькой увезу.
Он только посмеивался, пока Марина вытаскивала и грузила на ручную тележку компьютер, кое-как запихнутые в плёночный пакет платья, брюки, футболки и туфли. Мебель - кровать, шкаф, вертячее кресло на толстой куриной ноге и стол с табуретами - была такого же происхождения, как и всё почти в доме: бросовая, свинченная из кусков, наспех покрытая морилкой.
Но зеркало она отчего-то бережно сняла со стены и положила поверх всего, буркнув:
- Не смей у меня кокнуть, понятно?
- Слушаюсь, - он поклонился с шутливой почти-грациозностью. - Надеюсь, документы и нотариально заверенная копия паспорта в натуре выложены на видное место?
- Захотите - отыщете.
Вышла во двор, заперла за собой дверь, ключ демонстративно сунула в старую прятку - щель за дверным косяком. Давно ею не пользовалась: с тех пор, как приобрела дорогое "железо" и стала бояться воров.
- Что ты - "вы" да "вы". Лёва я. Лев. Можно даже - Лев Львович. Уж ты постарайся обручиться вежливости: в аристократических кругах оно принято. Ты вот как думала - кто на мерседес-гелендвагенах ездит: чёрная кость, как ты сама?
Имущество одним хапком забросил в багажник, девушку с барсеткой в намертво стиснутых руках приторочил к переднему сиденью ремнём безопасности:
- Мне без надобности думать, что ты творишь сзади.
И рывком тронул махину с места.
Что-то и в нём самом, и в его технике было непростое, думала Марина, пока они катили по направлению от города. Оба приёмистые. Да, именно: лёгкие, маневренные, будто веса в них всего-ничего. Ей случалось кататься с мужиками похожего разлива во времена, когда было на всё и вся наплевать. Но никакого сравнения. "И язык не тот, и ухватки, - медленно произнесла она про себя. - Хочет закосить под бандита, и только. Старинное "обручиться" вместо "обучиться" - и думает, со мной и так сойдёт".
- А могу я спросить, куда ты меня везёшь, Лев?
- Всеконечно, мадам, - почти пропел он, не отрываясь от руля и дороги. - Купюр на всё достанет с лихом. Хотите - вглубь суши, в Европу, хотите - к морю.
- Солёной воды мне хватило за глаза.
- Залили, вроде как. И ушки, и оченята.
"Верно. Куда бы ни приехала, - подумала она, - на любом пляже, на любом берегу стану искать глазами одно и то же и гадать, примерещилось мне или нет. И гадать, что именно примерещилось".
- И куда ж нам порулить от соли, - подхватил вслух Лев, - когда в нас такой водицы аж девяносто процентов? Такое вот тесто на мясных дрожжах замешано.
- Рули куда знаешь, остроумец. Тебе что приказали?
- Идти вслед за господской придурью.
Дальше они почти не разговаривали. Что проку пытать судьбу, если не знаешь, что лучше и что хуже, решила девушка. И не то чтобы ей досталось по жизни всякого-разного - мудрость родилась совсем из другого места. По крайней мере, решила она, задним числом прокрутив кое-какие реплики, в женской консультации, с самого начала на неё смотрели не так. Вряд ли оттого, что хотели развести на бабки.
А больше всего её успокоил, как это ни удивительно, тот многоцветный слэнг, который Лев употреблял, когда хотел остаться в навязанной кем-то роли. Если разобраться, он не влезал ни в какие рамки языкового приличия.
Ну и прибавить сюда то, что в первую же ночёвку в мотеле, где для них оставили два смежных номера, на её карту поступило около полумиллиона долларов, причём канадских.
Завтракали они обычно вместе - манеры Лёвы показались Марине куда лучше собственных. Она-то училась по брошюркам и от нечего делать, а он... Вроде и без затей, не всегда по правилам, но как-то очень уместно. Даже когда среди дня он, съехав на обочину шоссе, водружал между сидений узкий столик, как в самолете, и накрывал его мелкими чашечками со всякой всячиной.
- Закос под Ямато, - ухмылялся при этом.
"Вечеряли" они там, где решали - вернее, он сам решал - ночевать.
- Так куда движем кони? - спросил Лев, когда они в очередной раз сошлись за трапезой. Почти проехав, между прочим, Беларусь.
- Разве я решаю? Думала, ты.
- Решаешь и разрешаешь. Только сама не понимаешь этих дел. Нам нужно купить тебе приличную недвижимость, вот я и выбираю. Литва когда-то считалась "страной замков", только почти все рухнули, а что осталось - государственное. Польские и чешские послевоенные - в большинстве новоделы, немецкие уж больно суровы: кое-что похожее было у тебя на родине. Хотя где тебе было видеть, ты тогда ещё далеко не родилась. Замки на Луаре довольно славные, но дороговаты. Я уж и приценялся к чему поменьше. Так можно до самой Испании докатиться, хотя один парень Дансейни уверял, что самые лучшие замки - как раз испанские.
- Не паясничай.
- И не думаю. Это ты нос кладёшь на квинту, а я незатейливо радуюсь жизни.
Марина не поняла ничего, кроме того, что её с какого-то рожна захотели приободрить. А её сторож уже откровенно углубился в свой ноут на батарейках.
- Права ты насчёт замков. Не так дорого, как потом налоги накладно платить, - сказал в экран. - Как за щенка охранительной породы: стартовая цена неважная, всё равно потом летят клочки по всем закоулочкам.
- Никогда не имела собаки.
- Как, а я?
Он коротко рассмеялся. Потом вдруг спросил, напоказ округлив тёмные глаза:
- Ты ведь любишь всякую древесность? Тогда надо в Швейцарии шале подыскивать, ближе ничего не получится. А всякие достопримечательности побоку.
- Вот, смотри. Не понравится - другое возьмем, - произнёс Лев через неделю скоростной езды и кружения по серпантинам.
Прислонившись спиной к горам, стоял огромный особняк: на каменном цоколе, под бурой черепичной крышей в два ската, сам же - позлащенный солнцем. В ясных окнах блестело утро, вокруг среднего этажа вилась галерея с узорными столбиками.
Марина освободилась (последнее время Лев перестал запирать её на хитроумную застёжку) вышла на упругий газон.
- Трава под ногами, горы в вышине. Вода кругом пресная, как ты и хотела. Озеро у подножья скал, названием вроде Комо. Зайдёшь внутрь?
- Какие горы. Непонятные. Что это за пик вон там: знаменитый?
Трехгранный, будто наконечник копья, слегка изогнутый, грозный, едва припорошенный снегом.
- Самый из них главный. Монте Червино, или Маттерхорн. Это его так ледники сплюснули, когда он из них вылуплялся в давние времена. Мы его зовём "Кабаний Клык".
- Кто "мы"?
- Мы.
Внутри комнат располагалась мебель, не старомодная, не старинная - такая, которая ненавязчиво становится частью тебя. Современная с тобой самим, кем бы ты ни был, подумала девушка. Притом необыкновенно чинная и высоко о себе думает. В цокольном этаже - монолитная плита для готовки, обложенная кирпичами, блестящая латунная утварь над кухонным столом, иссеченным выразительными шрамами от ножей, сейчас воткнутых в особые дубовые ножны. Здесь никто, кроме кухарки, и не вздумает снимать пробу или перехватывать на скорую руку. Священнодействие совершенно не того рода, чем в обеденной зале с её круглым столом, отполированным, как зеркало, горками с веджвудским фаянсом, запертым внутри, и стульями, похожими на трон. Соты книжных полок по стенам кабинета на первом этаже, ниша для чего-то объемного - телевизора, монитора или гораздо более древних предметов? Камин такой, что ли, переделанный? Даже невиданно мощные дубовые перекрытия, свисающие с потолка мансарды, и распоры свободных стен, в отдалении от которых стояла широкая кровать, казались вполне уместными.
- Горы молодые, - произнёс её спутник. - Необходимы рёбра жёсткости.
Марина поняла так, что это про сами Альпы. Или про костяк того каменного кабана, который прячется у них внутри, под слоем вечного снега, земли, трав и лугов.
- Ну и как решишь? - спросил Лев, прервав её задумчивость.
- Уборки много, - ответила она. - А вообще красивый дом.
- Копия тебя самой или как? Лучше бы первое.
Вопрос был такой неожиданный и так совпадал с мыслями, что она чуть вздрогнула.
- А прислуга сюда прилагается. Решишь беспрекословно - сей же миг познакомлю.
- Тогда... Давай знакомь.
- Аликс! Александра Петровна! Прошу вас.
Вошла стройная, изящно подвитая старуха в узких брюках и свитере - на морщинистом и почти безбровом лице с тонкими губами карие глаза буквально сияли.
- Вот, Марина Валдисовна, прошу. В таком случае положено изречь, что управительница дома - по жизни одна целокупность с ним самим.
- Лёв, ты бы хоть соблюдал временную стилистику, - ответила она. - Каких-то словесных обрывков понатаскал изо всех времен. Марина Валдисовна неведомо что о нас подумает.
- Ой, да неважно, - ответила девушка. - Вы русская? Я так рада.
- Во всяком случае, знаю этот язык получше нашего мальчика, который то и дело путается в контекстах. Мне ведь такую легенду придумали, что беженка из горячей точки, и заставили вызубрить, чтоб само от зубного протеза отскакивало. А в мои суровые годы первым исчезает заученное. Так что новый паспорт хоть и не предъявляй - имеет мало шансов совпасть с натурой.
Так началась иная жизнь для всех троих.
Хоть Марина стремительно обленилась и ходила по дому полусонной и полуодетой, разбрасывая вещи по ходу следования, особняк каким-то чудом выглядел и звучал безупречно, как инструмент мастера из Кремоны. Наверное, оттого, что при одном виде строгой леди Алекс вещи становились во фрунт и рассредоточивались по команде "раз-два", пыль скатывалась в шерстистые клубки, пригодные хоть для уборки, хоть для рукоделия, а дрова под кухонной плитой загорались по мановению руки и живо начинали кипятить воду для стирки и готовки.
Ели все, правда, чин-чином, в столовой, хотя впору было заносить Марину туда на руках, но подниматься на царское ложе не хотелось - стелили ей неподалёку от ниши с компьютером. Зеркало, правда, она распорядилась повесить в спальне. Иногда выходила наружу - там стояло нечто вроде ранней весны, бурлили ручьи, наливались почки. Тяжеловоз непонятной иномарки стоял не очень далеко от входа, освобождённый от пожиток Марины лишь наполовину - это хоть как-то объясняло назойливое присутствие Льва. Возможно, и его постоянную озабоченность. Докучную. Неуместно навязчивую до тех пор...
Пока где-то через месяц, ночью, под ногами не дрогнуло. Ещё. И ещё раз - в некоем предельно жутком ритме.
Марина вскочила с ложа, пытаясь крикнуть, - но тот же час её глухо охватило нечто похожее на литую каучуковую воду, связало движения.
"Это Возлежащий у Порога тревожится, - сказали ей без слов, вернее, вложив в одно мысленное речение. - Его шкуру постоянно щекочут ледяные струи, в утробе вязкое пламя изливается в форму проломов и пещер, хочет вскипятить собой подземные реки и застыть саблей или щитом. В этом ритме бьёт огненный молот Кузнеца о наковальню тверди - той Черепахи, на которую опирается мир, - чтобы заново сковать водяную пряжу для ткани бытия. Стерегущий Кузнеца Кабан рассержен, так и надо для их будущей войны: но теперь к его досаде прибавились те, кто тебя ищет, и ему сделались безразличны мелкие твари вроде тебя".
- Меня...
- Впрочем, ты очень замечательная персона. Сиди смирно.
Последнее уже говорит сам Лев, чуть ослабляя хватку. Толчки тоже стихают - в глубинном метрономе ослабла пружина. Нерушимо встают вокруг стены мансарды.
Огромный тюлень? Морской леопард ледяных южных широт? Нет, теперь это скорее морской лев, гибкий, грациозный, большеглазый. Совсем нестрашный на фоне вселенской катастрофы.
- Зачем ты принёс меня наверх?
- Нижние этажи залило целым озером. Постоянная беда Альп: глобальное потепление и потопление, если слышала. Хорошо ещё - ныне лишняя вода ушла в открытую расщелину: твой свитский не любит пресной.
- Ты её видел, ту воду?
- Знаю.
- Кто-нибудь утонул?
- Те, кто шпионил за тобой и хотел нанести нам вред. И заодно кое-какие посёлки с гостиницами. Что поделать! Кабан по своей природе неспособен на тонкие хирургические операции.
- Они люди. Это подло.
- Они всего-навсего люди. Приучайся.
Умом и плотью Марина пытается сопротивляться магии жаркого, скользкого тела, но Лев одолевает почти незаметно для неё. Гнев перерастает в апатию, апатия - в сладкое оцепенение, оковы и путы - в страсть.
Их двое на нетленных простынях, и Лев по-прежнему её хранит, накрывая собой, таким на диво невесомым. Оделяет лишь частицей своей мощи, окутывает сетью щупалец, невидимой... почти невидимой и неслышимой. Живые плети сплетаются, хмельные лозы ползут по коже, присасываются к сосцам, к каждому родимому пятну или бугорку. Дважды пронзают низ живота, где лобок и ягодицы, ласковыми вопросительными знаками касаются век, ноздрей, ушных раковин и губ, играют с волосами. Нежные, тупые. Разумные, исступлённые. Женщина, окутанная мантией гигантского зверя, хотела бы вырваться из ловушки, но нет желания, неверно - желание сильней самой жизни. Самой смерти.
Так длится век. А потом безгласно распростертую плоть сотрясают ритмичные толчки, с каждым из которых в неё извергается тягучая солёная влага. Навстречу им - такое же содрогание, такая же судорога, свёртывание-развёртывание пружины в часах, что сдвинулись с мёртвой точки. Трепет наковальни под молотом, стук молота о наковальню, меж ними сбиваются, свиваются кованые пряди, плетутся тончайшие золотые кружева живого.
И наступает конец прекрасной эпохи.
... Марина с натугой повернула шею: Лев лежит рядом в полусумраке - человек человеком, а не воплощение животного безумия. Слегка похудел, но вид у него весёлый и самодовольный.
- Что это было, не скажешь?
Он ухмыльнулся:
- Защищал, всеконечно. Чем и как только мог.
- Недаром говорят, что защита на своих собственных условиях практически равна агрессии.
- Так говорил Заратустра, умница моя, - ответил самым мирным тоном.
Поднялся, натянул на гладкую, загорелую кожу исподнее и подошёл к окну:
- Ха. Или вода подступила к галерее, или дом до фундамента просел. Скорее последнее. Давай-ка выбираться отсюда через окно: экипаж на берегу водоёма вроде целёхонек и даже вышел сухим из воды. Он герметичный.
Подал ей широкое тёплое платье с рукавами, сам облачился полностью, отвернувшись к стене.
Марина приняла одежду, рассеянно глянула вниз...
Её руки были загорелыми и совсем гладкими. И ноги.
И - в любимом зеркале - таковы всё тело и лицо.
Разве что из глаз рябины не выпил. Родинок не выцеловал.
- И что - похорошела дико, а всё недовольна? - спросил Лев.
А потом, не дожидаясь ответа (какой тут может быть, к чертям, ответ!) подхватил в охапку, вынес на балкон и мягко спрыгнул вниз, в холодную лужу. Понёс прочь от руин.
- Александра Петровна, - вспомнила со всхлипом.
- Была внизу, когда здание в землю вколотило. Что делать! Я вроде говорил: такие существа рождаются и живут внутри своей оболочки. Прибрежный моллюск.
- Хоть бы вытащить оттуда.
- К чему рисковать? Так у неё хотя бы шанс оживиться будет, и немалый. Впрочем, триста лет - это триста лет, как ни меняй виды на жительство. Элементарно наскучить может.
Втиснул девушку внутрь салона, захлопнул дверцу, но вместо того, чтобы зайти с другой стороны, сказал:
- В самом деле проверю, как там. Зеркало уж точно надо забрать: подарок для твоей чести.
Оставшись ненадолго одна, девушка взглянула на Маттерхорн. Кабаний клык изострился, слегка потемнел, и юный рассвет лёг на его снега багряной печатью.
Получил своё.
- Великий Кабан - он как выглядит? - спросила Марина, когда Лев забрался на своё место за рулем. - И Большой Кузнец?
Лев пожал плечами:
- Мы говорим так: у людей - одна оболочка, у божьих детей - тысячи метаморфоз, но Отец не может иметь никакого истинного облика, иначе он не Бог. Смекаешь?
- Куда нам теперь? - спросила она вместо ответа.
- А ты как считаешь?
Марина рассмеялась с какой-то горечью:
- Снова тебе мои прихоти понадобились? Если нет покоя в горах и от пресной воды, поищем его рядом с морской. Оно тут близко?
- Море? Ну да. Как говаривал Ганнибал, отдыхая в Капуе, в Швейцарии всё не вельми далеко. В смысле - через Альпы по прямой.
ОБЪЯЛИ МЕНЯ ВОДЫ...
Внедорожник двигался с рёвом и скрипом - с крутизны на крутизну, в обрыв из обрыва, так что впереди не было видно неба. Марина съёжилась на заднем сиденье - пребывать на переднем было пыткой. Пристёгивать ее Лев не стал - кругом мягкое, не ушибёшься авось, а перевернёмся - так легче выскочишь. Только окна собой пробивать остерегайся - корпус забронирован насмерть.
Оба понимали без слов, что искать проходимые дороги - значит наблюдать последствия катастрофы и смятение толп. Время от времени разумный механизм как бы сам собой находил небольшой пустынный участок прежней магистрали - тогда двигались более-менее спокойно. Также оба без долгих рассуждений понимали, что лучше не контактировать ни с полицией, ни со спасателями. Ни с таможенниками на итальянской границе.
Впрочем, с людьми и границами тоже происходило нечто странное.
- Кабан никому не подчиняется, даже Стражу не всегда, а тем более его младшим, - проронил Лев мимоходом. - Я так думаю, у него давно накипело. На душе или том, что принято ею считать.
Есть не хотелось обоим. Когда девушка осведомилась, хватит ли бензина, Лев нехотя отозвался:
- Там другая энергия. На заправки мы раньше только для приличий заезжали.
- Солнечная? Не пропан же.
Ухмыльнулся, почти как прежде:
- Тёмная.
- И почему нас не замечают?
- Тёмная вуаль, говорю.
- Магия?
- Можно называть магией то, что не хочешь объяснять, а можно этого не делать. Я предпочитаю последнее.
Во владении языком он явно усовершенствовался, подумала она мимоходом. Вроде как даже губами не шевелит - смотрит вперёд, на стены, которые штурмует.
- Пенистое покрывало Умр-ат-Тавил, которое держит собой хаос недр. Если Возлежащий на Пороге распахнёт его, любым человеком овладеет безумие, но он благ и никогда не показывается несведущим. Клочок его нам подарили - ради тебя одной. Так что ты теперь совсем как Танит. Читала Флобера? Про карфагенянку Саламбо?
- Нет.
- Темнота в самом худшем смысле. Ничего, мы на пути в её края - вот там и обучишься. Из Церматта порулили через всю Ломбардию до Генуи, зацени. Вот погоди, вырвемся на солёный простор да пойдём по Лигурийскому и Тирренскому морю мимо Корсики с Сардинией. А оттуда в Земноморье. Прости - Средиземье.
Тем временем он сошли с гор и двигались по мощенному плитами шоссе внутри многобашенного амфитеатра зданий, почти нетронутого колыханием недр, однако пустынного.
Владычица морей, Genova la Superba, Генуя великолепная или горделивая, - объяснил Лев. Банкиры еще похлеще швейцарских или тех, кто в Ломбардии.
Внедорожник двигался как бы в узком пустынном ущелье. Пёстрые колокольни, полосатые церкви из белого и чёрного мрамора, лавки в нижних этажах прекрасных зданий с ярко окрашенными стенами и ставнями рассекались треугольными площадями и тесными коридорами, играли всеми оттенками жизни на фоне густой синевы вверху. Земной день здесь оттенялся осенялся небесным вечером - даже редкие звёзды были видны.
- Э, Мари, не захватить ли нам тут для тебя очередную недвижимость? - подмигнул Лев. - Хотя опасно: при случае ещё того похлеще обрушится. Внезапно автомобиль последний раз тряхнуло, и горы кончились. Потянулось плоское взморье, откуда уходили вглубь причалы - некоторые были обломлены.
- Уф, наконец-то, - услышала Марина. - Душа моя от этих гор иссохла.
Гелендваген - или нечто сильно на него похожее - катил уже по берегу бухты, разбрызгивая песок и гальку.
Здесь возвышались роскошные остовы старых кораблей, что сложили паруса, как птицы - свои крылья. На одном, что был повёрнут к берегу бушпритом, крашенная в наивные цвета фигура бородатого морского бога из-под руки вглядывалась в городской лабиринт: в ногах у нее мальчик трубил в витую раковину.
- Нептун, - произнёс спутник Марины. - И Тритон. А теперь слушай и смотри.
Словно отражённый от моря солнечный блик приласкал поверхность воды и деревянную кожу. Мальчик дрогнул, приподнялся, ухватившись за колено бога, поднёс свой музыкальный инструмент к губам - и дунул.
Чудовищный вибрирующий рык родился из глубин рога, статуи и корабля, поплыл навстречу их экипажу, немо застывшим домам и горному склону. Марина попыталась рывком закрыть уши ладонями, но было уже поздно, Звук был везде: в плоти, костях и крови. В издевательском смехе Льва, в бесполезности всего, что можно было предпринять.
А потом за спиной лопнула и рассыпалась хрустальными дребезгами гигантская витрина. Звук оборвался как от удара меча, и навстречу ему с улиц обильно хлынула вода, буравя пляж узкими, скрученными в спираль многоцветными потоками.
- Здешний Acquario лопнул, - закричал Лев, отрывая от руля широкие мягкие ладони и хлопая в них. - Показательная тюрьма для морских обитателей. Свободны!
Тут одна из волн, исполненная чудовищных тел, глаз, плавников и хвостов, ударила в корму внедорожника, обтекла его борта, подхватила и в стремлении к морю понесла с собой.
- Потонем! - крикнула девушка, без пользы дёргая рукоять замка.
- С какой это стати? - отозвался её спутник едва ли не с ленцой. - Он амфибийный, только и ждал, чтобы на другой режим перейти, а ты ему только мешаешь своими порывами к свободе. Сиди смирно. Кстати, сколько ты можешь на оборотном кислороде существовать?
- Ты спятил,
- Отчего же? Это мы сейчас скользим по поверхности, а чуть попозже уйдем на глубину. Смотреть глубоководные сады. Как их... Фукусные леса всякие. Тебе разве не интересно? Они тут не такие богатые, как в Ионии, но зато почти нетронутые. Это их вулканы стерегут: на самом дне котловина с водой, кипящей огнём и серой. Ты читала сказку о землетрясении в Мессине?
- Максима Горького? То не сказка, только было давно.
Теперь мимо проплывали какие-то замшелые подводные камни, напоминающие гигантский гриб, колонну или ступени, ведущие к скале. Везде шныряли мелкие рыбки, изредка морская звезда или раковина оставляла на камне свой былой отпечаток.
- Нет, не Максена. Народное. О том, как герцог Мессины решил пошутить и обручиться с морем, будто он венецианский дож. Там еще был рыбак, влюбленный в принцессу...
- Я другое читала. Про человека-рыбу и корону.
- Ага, Ихтиандра, - Лев повернул к Марине широкое, чуть скуластое, узкоглазое лицо, и она вновь и так мимолётно удивилась, как легко он переходит из одного обличья в другое. Причём без видимой логики.
- Ты заговариваешь мне зубы, да?
- Угу. Чтоб тебе бояться поменьше.
- А я что - разве боюсь?
По обеим сторонам амфибии курчавились коралловые рощи, в которых домовито сновали разноцветные рыбки, зеленоватые поля водорослей играли, словно ковыльное поле под ветром, или раскачивали узловатыми ветвями, и Марина поняла, что они давно уже плывут под водой со скоростью, раз в десять превышающей скорость дайвера. И отчего-то видят всё в естественном свете, будто от внедорожника исходит собственное сияние.
Вдруг наравне с амфибией появился огромный розовато-бурый ком со щупальцами, которые то клубились по бокам глазастой головы, то тянулись за нею толстыми струями. Было он едва ли не больше неё самой. Девушка вскрикнула.
- Братец осьминог нас приветствует, - объяснил Лев. - Мой сердечный приятель. Да брось! Когда ты со мной - можешь ничего не страшиться, - продолжал он, - да и нельзя тебе в таком положении.
- Ой, а воздух?
- Запас кислорода, как в подлодке. Но это неважно: пока вода кругом, можно и из неё пить. Погоди, сейчас на автопилот поставлю.
- Зачем?
- Время рассказывать тебе сказки. Про того же человека-рыбу, только в слегка ином варианте.
И он начал каким-то немного не своим тоном:
"Жила на берегу Мессинского пролива семья рыбака: муж, жена и двое взрослых неженатых сыновей. Дом их был сложен из плоских глыб, найденных на берегу, швы промазаны грязью, крыша была из плавника и водорослей, что принесло море, зато лодка была новая и крепкая. Далеко не у всех в посёлке были такие.
Каждый день трое мужчин ходили в море, если позволяла погода, а хозяйка оставалась одна. А была она немолода - лет тридцати пяти, и вплотную приблизилась к ней старость.