Сокращённый вариант "Короля и Лаборанты". Посвящается современному конквистадору по имени Ernan Kortes в день его рождения.
КОРОЛЬ И КОНВЕРСА
Всё изложенное ниже произошло в удивительном государстве Вертдом, связанном с обычной Землей, что называется здесь Рутен, как малый завиток фрактала - с основной частью. По неизреченной милости Господней связь эта скорее обратная, чем прямая. А именно - всё, что происходит в средневековом и почти что сказочном Вертдоме, сразу отражается на рутинном и неколебимо серьезном Рутене, полностью живущем интересами XXI века. Обратного же взаимодействия не происходило практически никогда.
Разумеется, за исключением случаев, когда вертдомцы соблазнялись высокими рутенскими технологиями в их самых простых и незатейливых воплощениях - то есть крали для себя хитроумные стальные механизмы. Для этих целей был приспособлен пограничный, так называемый Морской Народ, который держал всю здешнюю соленую воду при себе. В самом начале ворам от сего было мало проку: запчасти ведь тоже приходилось переправлять, и еще в большем количестве, чем сами игрушки. Однако средний вертдомец тем и отличается от среднестатистического рутенца, что мысли его скроены по весьма хитрым лекалам. Он, например, верит в колдовство, в силу трех священных телесных жидкостей - семени, молока и особенно крови, - а также в то, что предки не напрасно вложили ему в голову знание всяких ритуалов. В забавные рутенские предметы нужно было вдунуть некое подобие жизни, чтобы не менять их мелкие частицы без конца - тогда это имело хоть какой-нибудь смысл. Вложение сие достигалось способом, который показался бы диким любому рутенцу двадцатого - двадцать первого веков: механизмы поили человеческой кровью. По преимуществу - взятой от будущего хозяина.
Самым же диким и варварским было то, что эта система исправно работала.
Сии обстоятельства не имеют почти никакого отношения к нижеследующей любовной истории, кроме того, что они послужили для нее завязкой, кульминацией и фоном.
Упомянем вкратце, что Франзония, Вестфольд, Сконд и Готия, о которых говорится далее, - просто части Великого Вертдома.
Итак, в один летний день прямо посреди широкого поля, примыкающего к одной из знаменитых франзонских дорог - с кормушками для людей и их животных по бокам и трактиров "три звездочки" (в знак того, что они обеспечивают любому постояльцу еду, постель и девицу в этой постели) - в тени своего скакуна спал всадник.
Конь был механический, однако не из тех навороченных байков, где изо всех пор торчит железо. Вовсе нет: он имел приятно обтекающие формы без каких-нибудь излишеств, двойное сиденье было обито не грубой кожей, а мягким и прочным войлоком, а широкие подножки позволяли ездить на нем не только брутальному мэну, но и нежной даме. Фары, подфарники и тормозные фонари были покрыты изнутри слоем дорогой фосфоресцирующей глины. Энергопитатели новейшей конструкции своим видом напоминали не стрекозиные крылья, а небольшую табличку для письма серебряным карандашом и были укреплены не как обычно, впереди руля, где они ухудшали аэродинамические свойства механизма, а торчком между сидений. На рогах лихого механизма висел сферической формы защитный шлем, в конструкции которого также использовались новейшие вертдомские технологии. Честно утащенные у Рутена.
Водитель сего замечательного транспортного средства всё время, пока мы его описывали, безмятежно дрых в тощей тени мотора, надвинув на затылок свою черную замшевую косуху, рассеченную серебряными струйками зипперов. Длинная прядь рыжеватого оттенка рассыпалась по всей куртке и ниспадала на тонкую луговую траву. Нечто странное повисло на дальнем конце косы, но что именно - разглядеть никак не удавалось.
Тем более что безмятежность полуденного отдыха прервали резкая барабанная дробь, лязг и скрежет двигателя внутреннего сгорания. Прямо по свежей полевице проехался бойкий двухколесный тракторишко с прицепом и жестяными флягами в нем; трепыхнулся и застыл прямо у ног байкера.
- Эй, ты чего тут делаешь, деточка?
Всадник пробудился как-то враз - и открыл глаза того чудесного аквамаринового цвета, который бывает присущ только едва проклюнувшейся траве.
- Загораю. Не видишь, что ли?
Меццо-сопрано разбуженного отличалось некими глубинными обертонами: почти что контральто.
С тракторного седла на него взирал долговязый подросток в одежде монастырского послушника: дряхлая ряска с засученными рукавами и откинутым назад капюшоном, штаны в пятнах грязи, заношенные вдребезину носки с подшитыми подошвами. Тщедушный, белобрысый, востроносый и востроглазый.
- Нашел занятие, называется. Давай-ка завязывай с воздушными ваннами. Тут вот-вот коровье стадо будет во главе с быком лучшей бойцовой породы. Спиртяги тебе не влить по этому случаю?
- У меня соляр, не видишь, что ли, - байкер неохотно приподнялся на локте. - Вон, в траве лежит.
- И такой вот здоровущий белый слоник на одном солнечном свете гоняет? Это ж четыре часа подряд на средней скорости - и кранты.
- Это не слон, а кит. Ба-фарх, то есть морской конь, - мягко поправил байкер. - Восемь часов без перерыва на четвёртой рассекать, а то и все десять.
- О-о, тогда ясно. Ихней водяной породе горючего и в самом деле не нужно. Как зовут-то?
- Белуша. У рутенских малых китов три вида: афалины, касатки и белухи. Знаешь?
- Грешу немного по малолетству чтением зоологических книжек. Оттого сейчас и кручу коровам хвосты.
Со стороны казалось, что оба немного спятили. Однако беседа двух дебилов означала всего-навсего то, что трактор послушника работает на техническом спирте с подсадками, а мотоцикл его коллеги - на новейших солнечных батареях. И что та из колесных животин, которая происходит от сухопутного предмета, заведомо тяжелее на ходу, чем биомеханический дельфиноид.
- А мой безымянным ходит - то есть катается. Водяру потребляет и от ухи по временам бывает не против. Но воздуха не портит. Так ты вот чего: давай ко мне чалься. Я тебя поближе к столбовой дороге подтяну. Канат имеется?
Этот предмет тоже носил на себе явный след элитарности: скондский шелк был скручен вместе с паутиной, которую готийцы изловчились добывать от ручных птицеедов. Послушник набросил петлю каната на крюк, мотор снова затарахтел, и тройная сцепка двинулась прочь, разбрызгивая влажную землю.
- Богато живешь, - кинул послушник через плечо. - Аристократ?
- Угм. Можно и так сказать.
- По папиной линии, наверно?
- Угм, - снова пробурчал байкер с чуть меньшим азартом.
Последнее междометие заглушили дребезг тракторного тела, в котором внезапно заглохла жизнь, и нечто весьма похожее на ругань. Водитель спрыгнул с седла, подошел к товарищу по несчастью:
- Надорвалась колымага. Бывает с ней. Ничего, охолонёт чуток и пойдет, а мы сейчас и на руках дотянем. Ты, дева, подожди, пока веревка натянется, и толкай своего под жо... хм, нижний бюст, а я направлять стану.
Завел хилое плечико под раму переднего стекла, раскачал корпус, поднатужился - и импровизированный поезд медленно двинулся к назначенной точке.
- Вот теперь никакие скоты нам не страшны. К самой дороге они не лезут, обучены.
- Сила в тебе, однако. Морской Народ?
- Поганая капля.
- Во мне тоже.
Оба спешились и почти рухнули рядом на обочину.
- А ты храбрый чел. Одному и близко от монастырских стен страховито - там же внутри бабы одни.
- У меня защитник имеется.
Байкер неторопливо переплетал косу. Дошел до самого конца и показал украшение: изящный кинжальчик в ножнах, с ремешками, которые вплетались в волосы. Затейливая гарда была выполнена в виде хулиганской мальчишеской рожицы с волосами, поднятыми кверху.
- Ух ты какой. Настоящий? Покажи.
Байкер вынул клинок. Это была так называемая воронёная сталь - с игрой всех оттенков серого н поверхности. По обеим граням вились черные змеи, чьи головки соприкасались с шевелюрой мальчика и как бы вплетались в нее.
- Экстра-класс. Ты его зовешь как-нибудь?
- Бьёрном, - ответил байкер. - Или Бьярни. Полное имя Бьёрнстерн. Ужас, правда?
- Ужас как жарко сегодня. Не хотите ли, дитя моё, молочка? Прямо со свинофермы.
- Разве люди свинское молоко пьют?
- Нет, конечно. Поросяток им выпаиваем от другой мамаши. Эта чуть не съела, видишь ли. Смотри вон тот бидон, поменьше. Самих деток от греха подальше одна из сестер нянчит - жуть какие элитные. А прочее молоко от нормальных коров, что кстати рядом паслись.
- Знаешь, а давай. Тебя как зовут?
- Зигрид. Коротко - Зигги. Вестфольд. А тебя?
- Кьяртан. Тоже, знаешь, оттуда родом. Ну, наливай на брудершафт, земеля.
Оба черпнули прямо из открытого бидона, отсалютовали посудой. Байкер опрокинул в себя кружку и стал пить молоко жадными глотками, двигая кадыком.
- Кьяртан ведь... мужское имя, - внезапно говорит Зигги. - И клиночек у тебя боевой. Такие своей личной кровью полагается оживлять. Коса тоже военная...
- А как же еще... Ой.
Кьяртан повернулся к собеседнику и оглядел того заново - от неряшливой стрижки до задубевших пяток.
- Ты ведь тоже не он. Зигрид, а не Зигфрид. Девчонка.
- Ну. Открыл Рутению через фортку - туман густой наполз.
- То-то про женщин распиналась. Какой клостер-то?
- Босоногих клариссинок. Наиновейшего помола. То есть набора.
- Знаю. Целых четыре обета: послушание, бедность, стойкость и целомудрие. И как ты с ними обходишься?
- С первыми тремя - просто. Слушалась еще предков, хотя они были жуть какие. Маманя - ну она только что дома почти не появлялась. Золотошвейка священных покровов. Ценный и незаменимый кадр. А папаня, он у нас вначале классный столяр, а позже золотарь был - как бухнёт, так сразу за мной вдогонку. Лет с пяти отодрать хотел. Одно было спасение - встречной монашке в юбку ткнуться. Монашки меня и забрали, когда до обеих сторон, наконец, дошло... Бедность - а я просто ничего, кроме нее, не знаю. Уютная вещь: ничего лишнего под ногами не путается. Стойкость - это в испытаниях. Даже весело, когда дождь со снегом или гром гремит, а ты стадо в коровник загоняешь или там строптивую кобылу заезжаешь под самое мать аббатису. Но вот с целомудрием у меня вышел прокол.
- Понятно.
- Ничего тебе не понятно. И с чего я так при дворянине язык распустила? В общем, ладно. Видишь, постриглась я уже. Не зря ты обознался: послушниц едва не понуждают с долгим волосом ходить, чтобы могли назад в мир легко вернуться. Я ведь к тому же от обоих конверсов родилась, прикинь? В монашки легко отпустят, а на волю выкупайся за себя и за того родителя, что драгметалл только в выгребной яме и видит. А потом один заезжий парень меня шибко поманил.
- И - того?
- Не "того", а "итого". Уломал расстричься, женюсь, говорит, и выкуп заплачу. На черта я ему сдалась? Пари держал? В общем, кинулась в ноги аббатисе, а она говорит: "Путь нарушится по вине твоей, и не один твой, но общий. Сначала епитимью выдержишь, потом в изначальное состояние вернешься, а если твой совратитель и тогда от тебя не откажется - женитесь".
- А он что?
- Ясен пень. Как узнал, что мне за мой проступок выкупа не положено и он сам через меня конверсом станет, вмиг слинял. Я еще как следует после порки не отлежалась.
- Ох. Это епитимья такая была? И сильно тебе врезали?
- Да нет. Больше для порядка. Сестры не хотели, чтобы шрамы остались, уж коли я в невесты подалась. Вот целительная мазь - она была шибко едучая.
- Конверс... Это еще чего? Погоди.
Кьяртан засучил рукав её ряски.
Серебряный браслет с выпуклым гербом и небрежно процарапанными словами "Sigrid Conversa" плотно сжимал правую руку девушки.
- Оно и есть, - кивнула Зигрид. - Пометили.
- Конверса. Ох, это ж рабыня почти. Я не думал.
- Да где уж тебе думать. Моим предкам кредит дали неподъёмный, а папхен его пропил. Но я не в обиде. Из-за того парня мне лучше одно серебро на запястье носить, чем десяток золотых штучек в пальцах.
- У меня тоже с родителями напряг, - вздыхает Кьяртан. - Отца не знал вовсе - казнили за политику. Мать, бабка, гувернантка... Все красавицы, отличницы, умницы. Волевые до дрожи в членах. А гувернянька и вообще - из самой лучшей мире нержавейки.
- Круто. И кинжальчик еще... Живой, точно?
- Дурак я был. Собственно, он такой и родился, когда его папа с мамой сначала соединились в один меч, а потом стали двумя разными. Только его еще к хозяину привадить надо было. Мне лет пять тогда не днях исполнилось: хочу, говорю, сыночка моей Стеллы в подарок на день-рождение. Что уж они-то по своей природе не дары, не рабы и не слуги...
- Спасибо.
- Ох, прости. Забываю. Так вот я взял его, когда в доме никого из моих теток не было, вытащил из одежек и полоснул себя прям по вене. Он проснулся, перевернулся - и ка-ак заорёт! Народ мигом набежал, только всё равно я еле живым остался.
- Повезло.
- Мама Эсти говорит - оттого, что морская кровь солонее прочих.
- Постой-ка и ты снова...
Зигрид приподнялась со своего места, выпрямилась.
- Одёжки и мотор сильно прикольные - ладно. Имя - в год после королевского рождения на высоком помосте Кьяртаны шли через одного. Эстрелья, Библис, живой меч-оборотень Стелламарис. Соправительницы. Правильно? Живой клинок - побратим только одного человека на свете. Самого главного. Ты, милый, не аристократ, а гораздо хуже. Ты сам молодой король.
Это прозвучало как приговор.
- Ну, поймала меня, - Кьяртан печально вздохнул. - Только к нормальному человеку пристроюсь, только в доверие войду - хлоп, и всё прахом. А что мне проку в этом королевстве? Ха. "Кьяртан для Кларента". Точно. Либо в руки меч вложат, либо самого под него положат. Если не оправдаю доверия.
- Не так страшно, пожалуй. Время мирное...
- Король неженатый....
- Это тебя так беспокоит?
- Как свеженький чирей. Восемнадцать позавчера стукнуло, молебны за моё здравие слышала, наверное? Вот. И говорят мне три наших парки, или грации, или ведьмы на перекрестке дорог, что по мне давно уж венец плачет. Королевский тире свадебный. Править холостому по новым указам не дадут. Наследника им обеспечь с гарантией. И ладно бы добром...
- Так силком заставляют. Сочувствую.
- Говорят, всем живется плохо. Кому супчик жидок, а у кого жемчуг мелковат.
- Это не про тебя сказано, не беспокойся. И не про меня. Клариски сами кушают жиденькое и постное, но для работников физического труда жратву варят - ложка колом стоит. И повариха у них отменная.
- Так что ты вообще-то судьбой довольна, - наполовину утвердительно спросил Кьяртан.
- Если не считать отсутствия вонючей грелки под боком. Счастьице еще то, на мой взгляд. Причём ведь меня едва ли не силком имеют право с породистым самцом свести. Мягко так намекнуть на неизбежность послушания.
- Тогда... Как ты отнесешься к одному предложению?
- Какому?
- Сначала скажи. Аббатиса ваша ведь почтенная Бельгарда?
- Ну конечно. Твоя тетка.
- Фигура из того же набора, правильно? Не погляди, что такая вся из себя благостная.
- Угу. Мимо правил - ни-ни. До сих пор как вспомню, так вся шкура свербит.
- Ну вот. Я иду сейчас к моим людоедицам и докладываю, что в странствиях своих отыскал себе невесту. И ни на ком больше не женюсь, хоть и впрямь меня убейте.
- А невеста - это я.
- Вот кого не хотел бы в жены - это такую редкую умницу. Верно! Ты некрасива...
- Спасибки еще раз.
- Не перебивай. Я только стараюсь глянуть на дело объективно. Их глазами. Слишком хорошо разбираешься в этой грязной новомодной технике... На редкость независима во взглядах...
- И они этого факт не потерпят.
- И к тому же какой из меня крепостной? Мне править надо, а не быть управляемым. Положим, я за тебя выкуп аббатисе предложу.
- А у тебя личные финансы имеются?
- Вот и она то же тебе скажет. До полного совершеннолетия - нет. Двадцать один год как штык - тогда пожалуйста. Однако если ты захочешь независимости ради покоя в твоей душе или вклад за себя сделать пристойный....
- Ну? - заинтересованно спросила Зигрид.
- По сугубо неофициальным каналам, - озорно ухмыльнулся Кьяртан. - Последний зуб даю. Мудрости. Один из двух уже рванули.
- Ладно, верю, допустим. И что?
- Давай заключим с тобой наступательно-оборонительный союз. В пользу нашего обоюдного безбрачия.
- А мне-то что за навар?
- Смотри выше.
- Это ж целая куча бабок. Откуда у тебя?
- Не бойся. Главное в смысле бабок, чтобы тетки о них не пронюхали. Договоримся - посвящу в тайну. По рукам?
- Э, а как же свидетели?
- Так согласна?
Девушка кивнула.
- Бьярни! Ты нас слышал? Покажись-ка.
Кьяртан приподнял и отставил в сторону конец косы, и удивленная Зигрид увидела там как бы светлое мерцание. Оно поднялось столбом, уплотнилось - и оборотилось хорошеньким ребенком лет пяти-шести от силы. Рыжие кудри, очень бледная кожа, а выражение мордахи - ровно такое, как у личинки на рукояти кинжала. И голый, как ангелок... или амурчик.
- Слушаю и повинуюсь, шефуня.
- А что до того было говорено - тоже слышал?
- Так, сквозь крепкий сон.
- Значит, от слова до слова. Я тебя давно раскусил. Тогда давай переворачивайся - и сюда. Клятву с нас снимешь по установленной форме.
В ту же секунду юноша ухватил голый кинжальчик за рукоять.
- Давай твою мозолистую десницу. И не бойся, это почти не больно.
Он крепко уколол Зигрид безымянный палец на правой руке, потом себе - на левой. Соединил пальцы.
- Теперь Бьёрнстерн знает и хранит нас обоих. Замётано?
- Замётано.
Далее следует история о том, как неких четверых дам усмиряли, взнуздывали, показывали фигу с маком и дулю в сиропе, вываживали на леске, как щуку, прогуливали на корде, точно лошадь, и поддергивали на лонже, будто неисправного акробата. Во всем этом ассортименте укрощения строптивых Кьяртан поневоле знал толк. Ну, только и все они тоже. Ибо противостояли ему отнюдь не лопухи, а натуральные знатоки человеческих душ, весьма поднаторевшие в его личном королевском воспитании.
Кьяртан высказался начистоту не сразу, а почти одновременно с тем, как его сообщница доложилась своей аббатисе. Дабы ни одна из дам не донесла всем прочим.
В один распрекрасный день он с сокрушением в наглом взоре сообщил обеим мамочкам и нянюшке, что отыскал себе суженую, причем именно такую, какую для него хотели. Не из знатного дворянского рода, который может претендовать по этой причине на сочный кусок власти, девственно непорочную, латентно плодовитую, с живым умом и хорошо образованную. Что же до выкупа за кровь первой брачной ночи, то он немалый, разумеется, но с Божьей помощью король сие преодолеет. Если же мамки-няньки ему в чем-либо воспрепятствуют, то им не стоит более затруднять себя поиском королевской невесты.
- Вообще-то наглость - рассчитывать на деньги государства, - ответила ему Эстрелья. - Они и сейчас не твои, и когда по истечении трех лет окажутся в твоем распоряжении, всё равно таковыми не станут.
- Милости прошу от вас, а не жертвы, - почти серьезно процитировал Кьяртан великую Книгу.
На вопрос об имени и прозвании девицы Кьяртан отвечал, что близкие именуют ее Зигрид Пастушка, ибо это не кто иная, как даровая работница по скотской части в клостере босоногих клариссинок.
- Это в том самом укрепленном монастыре, где главная ставка твоей дочки, Библис, - осенило Эстрелью. - Видела я ее однажды, эту Зигги. Отменная наездница и первоклассный конюх. Между делом забавляется селекцией высокоудойных коров. Кьяртан, а как, по-твоему, красива она, твоя... хм... избранница?
; На что Кьяртан ответил, что считает подобное заявление прямым вызовом и что он вовсе не заморачивался подобной проблемой. Девица как девица, только что на парня похожа. В самый для него раз, в общем.
Вот это и вызвало у правящего триумфемината законные волнения в чистоте королевских помыслов. Как это вышло, что некий непробиваемый и принципиальный девственник соизволил впасть в страсть и попасть в масть? Он, естественно, упоминал себе в оправдание знаменитый "coup de foudre", то бишь, "удар молнии". Эта идиома подразумевала нешуточную влюбленность и более всего напоминала те многочисленные увертки, на которые Кьяртан был горазд с самого раннего детства. Приспичило - и хоть ты тресни. Только вот любовной тяги сие отнюдь не означало. Однако, понимали благородные дамы, всё ведь бывает в первый раз. И даже иногда в первый и последний.
Что до его, так сказать, нареченной...
Умница-разумница Зигрид улучила удобный момент, когда Бельгарда решила собственнолично проследить, как обихаживают ее драгоценную кобылу - золотисто-соловую с почти белыми гривой и хвостом и вдобавок сероглазую. Прозвище ей было - "Хрустальные Глаза", и отличалась она совершенно отвратительным и непереносимым нравом, как все любимцы.
Отбивать денники строптивых кобыл у королевской невесты получалось нисколько не хуже, чем крутить бычьи хвосты, так что преподобная мать взирала на дела ее рук с удовлетворением. Улучив минуту, когда в их сторону никто не глядел, девица учтиво поклонилась и сказала настоятельнице, что ее девства снова домогаются, причем сугубо, - и человек вполне знатный.
- Тут не время и не место обсуждать подобные вещи, - обрезала ее Бельгарда. - Переоденься в чистое и приходи ко мне в приемную - скажешь, что тебе назначено.
Итак, Пастушка второпях ополоснулась из питьевой колоды, нарядилась в целое и чистое, то есть в парусиновую рубаху ниже колен с пеньковой опояской, такие же штаны и крепкие башмаки, которые успели искупаться в навозной луже лишь единожды.
Бельгарда ждала ее в приемной и сразу же указала на одно из кресел.
- Говори, - начала аббатиса. - С кем это вы стакнулись этак скоропостижно?
- Мать аббатиса, - отвечает Зигги сокрушенно, - он из тех, коим и захочешь - не осмелишься отказать.
- Ну?
- Ваш племянник.
- Кьярти? О-о.
- Да. А противиться королю - значит сотворить бунт и проявить сугубое неповиновение Богом данной власти.
- Нет, правда?
- Мать аббатиса, кто и когда осмеливался вам лгать?
- Я про иное. Про послушание властям. Про то, что ты не объяснила ему толком и во всех деталях. Ведь насчет смелости... вернее, наглости и склонности к бунту...
- Мать аббатиса!
- Твое натуральное свойство, и не спорь. А он что, прямо-таки возжелал этого? Ну, в твое кабальное ярмо вместо обручального колечка влезть?
- Господин наш король намеревается меня выкупить.
- Я так думаю, ты ему доложила, что кроме долга родителей, даже если не считать процентов... ладно, время принадлежит Богу, и не к лицу монахиням на нем наживаться. Что не денег мы хотим в прикуп, ибо живой человек несоизмерим с мертвым золотом. Что помимо всего король должен будет возместить нам то классическое, духовное, физическое и метафизическое образование, коему тебя подвергали начиная с пяти лет и вплоть до того времени, когда тебе вздумалось ограниченно приложить свои элитарные знания к практике.
- Нет пока, святая мать. Не доложилась обо всем этом. Однако наш король понимает, что - при любом раскладе - придется ждать не менее трех лет.
- Его это устраивает, получается. Надеется на вольный выпас, пользуясь твоей терминологией?
- Нисколько. Мы вполне согласны на обручение. Белый брак. Это же его не закабалит и меня от вас не уведет?
- Да кто ему позволит даже и потом венчаться с простолюдинкой! - голос Бельгарды нарочито гневен.
- Святая мать, я ведь вполне осознаю, что жирен сей кус не по моему холопскому рылу. Просто докладываюсь вам, как рядовой маршалу.
- Так хочешь от нас уйти?
- Я хочу свободы, чтобы решить, - отвечает Зигрид совсем бесхитростно.
- Снова ты за прежнее. Краеугольный камень в мозаике вдруг заявил, что уходит, - а вы, если угодно, можете вставить булыжник вместо драгоценной яшмы. Вот как это называется.
- Да, мать аббатиса, если вам угодно.
- Знаешь, мне было угодно сделать тебя своей преемницей. Всегда. Почти что с того самого дня, когда мы защитили даровитую малышку от похоти ее мерзкого папаши. Прости... Не нужно было апеллировать к твоей чувствительности.
Аббатиса кивает на прощанье, и Зигги точно ветром уносит прочь из залы.
Теперь надо сказать, что с неких пор вообщевсё мудрёное рутенское железо желательно было покрестить не одной лишь кровью владельца, но еще и особенной кровью: невинной и высокородной. Пошло это с подачи Кьярта и Бьярни, которые и стригли купоны. Юный королек продавал свою кровь, как солдат, но гораздо успешнее. Морские Люди ему полностью доверяли, живой кинжальчик служил незаменимым помощником, биоты (так это стало называться) получались у них отменные.
А трио царствующих дам параллельно с этим процессом задумалось: с какой стати Морские Люди вручили королю живую драгоценность - механизм, впитавший в свои поры кровь по крайней мере сотни своих лучших бойцов обоего пола?
Дар, достойный повелителя? Вот именно.
А какой повелитель без подкожных капиталов?
Нет, разумеется, король мог бы честно желать погружения своей длани в казенную мошну. И даже быть бессеребреником. Но вот не был - и если бы не дал своим цербершам конца нити, они бы ни в жизнь его не разоблачили.
Насчёт предполагаемой всевертдомской королевы они, разумеется, также навели подробнейшие справки и уяснили себе, что лучшей пары Кьяртану не привиделось бы и во сне.
И вот когда розыскная работа пришла к полному завершению, дамы вызвали обоих детищ на ковер. Был такой на женской половине дома - лучшей скондской работы, тысяча с чем-то завязанных вручную узелков на метр квадратный.
И сказали прямо:
- Вот что, любители отходно-доходных промыслов. Мы вас вычислили. Торгуете собой по всему Верту вы почище, чем священные проститутки богини Энунны. А теперь либо ты, Кьяртан, женишься и отдаёшь все нажитое тяжким неправедным трудом аббатству Бельгарды - либо тебя будут судить за контрабанду и промышленный шпионаж в особо крупных размерах. Да и за то, что королевскую кровь попусту транжиришь, а она, кстати, является общим национальным достоянием. Насчет суда над венценосцем - не совсем шутка: но не будем о наболевшем.
- Я не хотел торопиться, - пробормотал главный виновник. - Зигрид... ну, она не совсем бы вам подошла, по правде говоря. Незнатная вовсе.
- Не валяй дурака где попало, если не хочешь сам в том же дерьме изваляться, - отчеканила Эстрелья. - Родословие придумать... отыскать при желании - пара пустяков. Вот образованность не подделаешь и царственный характер не привьёшь.
- Я думал, вам по нраву будет красивая ...- промямлил Кьярт, чем с головой себя выдал. Вторично.
Потому что если кавалер не считает свою даму красивейшей из женщин, если он хоть немного да объективен... Он попросту врёт насчет своих пламенных чувств.
- Некрасивых среди нас нет, - мягким кошачьим голоском ответила Библис. - Как среди хороших самоцветов нет таких, чтобы не принимали в себя игру, будучи правильно поставлены ювелиром.
С женихом покончили - теперь речь о невесте.
Когда Зигги в очередной раз была предъявлена досточтимой Бельгарде, она отчего-то оказалась не в рубище, но в очень даже пристойной блузе и длинной юбке. Крепкие башмаки на ней тоже имелись: очевидно, собралась надзирать за случкой призового жеребца и одной из дочек кобылы Хрустальные Глаза, а это такое волнительное занятие, что ноги тебе оттопчут вмиг.
Аббатиса смерила ее длинную, нескладную фигуру и сказала:
- Свершилось. Короля вконец раскололи, и теперь он согласен пожертвовать ради твоего освобождения и вящего процветания нашего монастыря все нажитые человеко-машинным кровосмесительством капиталы. Те самые, кои он и сулил тебе. Не для того, надеюсь, чтобы увидеть ускользающий хвост ящерки, юрко шмыгнувшей в кусты. Так что ты свободна... выйти за него замуж и стать нашей повелительницей.
Зигрид не удержалась: ойкнула.
- Мать пресвятая! Я же...
- Знаю, лгунья ты бессовестная, - ответствовала Белла на редкость мягко и сердечно. - Посмеяться решили над моими сединами?
Зигги с неким сокрушением произнесла:
- Я ведь... я только хотела остаться здесь навсегда.
- И когда эти... куры привозному архитектору строила?
Молчание.
- Вот что. В инокини не одних девственниц берут. А тебе не грех и попробовать, что такое настоящий мужчина, если уж Всевышний сам к этому толкает. Что такое женщина, я тебе, увы, не могу ни показать, ни даже намекнуть. А это значит, что настанет день, когда ты будешь биться о стены своей любимой клетки.
- Клостера или брака? - приоткрыла наконец рот невеста.
- Да, считай, всё едино.
- Вы меня продали.
- Именно. Так что ступай с миром, дитя мое, и отныне мойся каждый день с самым дорогим мылом и умащай свою плоть наилучшими ароматами. Благословляю.
А потом... потом Эстрелья сказала сыну:
- Ты проявил себя послушным мальчиком и заслужил награду. Негоже венчать короля с той, которой он ни разу не видел как следует.
- Да знаю я ее, - пробурчал король. - Как облупленную. Одного раза хватило.
- Никто не знает женщины до конца, пока она сама не захочет открыться, - философски произнесла Библис.
- И к тому же мы не ортодоксы какие-нибудь заскорузлые и замшелые, чтобы вслепую новобрачных потомков сводить, - заключила Стелламарис.
И решила так не зря. Ибо к тому времени ее муж Торригаль уже спутешествовал на Елисейские Поля, то бишь открытый филиал местного царства мёртвых, договорился там с кое-каким даровитым народом и выправил всем выездные визы, а также получил горячие уверения тамошнего начальства в том, что назад их примут с радостью.
Куафер по имени мсье Леонард, что с относительно недавних пор именовал себя визажистом, некогда прославился тем, что водрузил на голову одной знатной даме четырнадцатипушечный корвет со всей парусной оснасткой. К сожалению, во время Великого Французского Переворота сия дама одномоментно лишилась и прически, и головы под ножом Главной Национальной Бритвы. Мать Бельгарда сочла это прескверным предзнаменованием.
- К тому же, я думаю, подобная хрень отвлечет взор жениха от неких выдающихся черт лица невесты. Лучше будет, если он их всё же заметит - несколько облагороженными.
- Тем более что эти бесцветные...гм... лохмы по причине редкого оттенка не надставишь, - согласился мсье. - К счастью, они сами собой завиваются на концах. Сделаем невесте прическу "паж", подчеркнем серый цвет глаз. От природы он холодноват, но именно это и привлекает. Уберем смуглоту - для этого довольно светлой пудры и нескольких линий более темной, чтобы подчеркнуть линию скул и, разумеется, нос - это же, пардон, сущий молодой картофель.
- Что, этот румпель подчеркнуть? - ужаснулась аббатиса.
- Напротив, сударыня. Я имею в виду, что он - моя основная забота, если уж нельзя его отрез... Подвергнуть небольшой пластической операции.
В самом деле: искусно положенной пудры, сухой и жидкой, капли румян и локона, как бы случайно выпавшего из общей массы, было довольно для того, чтобы фас королевской невесты приобрел благообразие, а целеустремленный профиль - завершенность.
Как известно, в монастыре запрещены зеркала - чтобы у его насельниц не возникало тщеславных помыслов. Но когда к своим трудам приступила одна из Великих Матерей "от кутюр", великолепная Аликс Гре, огромное стекло в рост человека таки пришлось установить, причем в самом главном святилище - зале для сбора капитула. Мадам Аликс устроилась в апартаменте безвылазно, пуская к себе лишь подопытную Зигрид и поставщика шелковых тканей, ниток для ручного шитья и прочей галантерейной мелочи.
Эта мелкая, худенькая старушенция, которой были присущи редкий апломб и напористость, завладела Зигрид окончательно. Бесконечные подгонки, драпировки, прищипывание складок, щёлканье ножницами, скользкие полотнища редкостных цветов, что валялись под босыми ногами обеих женщин, и лоскутная пыль создавали особого рода атмосферу душной женственности. Для того, чтобы работать с живым манекеном, мадам приходилось вставать на низкий табурет.
- Это же форменная дылда, - жаловалась мадам. - Именно то, что вошло в моду незадолго до моего отбытия на Поля Блаженства. Рост мужчины, костяк подростка. И помните: никаких высоких каблуков. Жених тоже статный, говорите? Ну-ну...
- Ни груди, ни бедер, - продолжала мадам. - И хорошо: девственная красота на пороге расцвета. Будущий супруг не должен полагать, что невеста уже выносила и выкормила по крайней мере двойню.
- Какие выразительные руки, - продолжала она свой монолог. - Пальцы длинные, пластичность невероятная. Отращивать ногти и не пытайся, милая. Холеность твои грабельки обретут года через два, не раньше. Напротив: обрежь когти покороче и подкрась телесным лаком. А чтобы придать всему этому аристократизм, рукав мы опустим до половины кисти. Всё внимание пальцам, поняла?
- Ноги всегда соответствуют рукам, но это подол скроет, только не бей ими слишком. Жениха тоже. Был бы каблучок - показались бы миньятюрней, ну да ладно. Большому кораблю - большая и подставка.
В конце концов госпожа сотворила целых три туалета.
Для первичного просмотра - жемчужно-серое платье с мантильей, дополненное коралловыми бусами и придающее облику невесты мерцающую загадочность " кровной моряны". Туфли были также серыми, кожаными, очень простого покроя.
Для совместных выходов - ансамбль лазурного шелка: юбка, блузон и накидка, дополненные аквамариновым кулоном, оправленным в червонное золото. Золотистые шагреневые ботиночки. Всё, чтобы попасть в тон жениху, говорила мадам. Он ведь у вас рыжий?
И, как увенчание каторжного труда, - платье для самой свадьбы.
Было решено, что не стоит злоупотреблять ни классическим белым, ибо знатные скондийские гости примут его за траур, ни древнеримским красным, напомнившим Аликс о христианских мучениках.
- Хотя это самый лучший цвет для блондинки, - комментировала великолепная старуха.
Зато выбрав для кружевного блио соломенный, почти желтый оттенок, свойственный лучшему ручному "валансьену", мадам попала в самую середку мишени. Ибо сей тон здесь не означал измены, как в Рутене, а символизировал солнце, скрытое за утренней дымкой.
Одежда невесты была двуслойной: тонкий шелковый батист служил чехлом, мельчайшие складки на нем создавали впечатление натуральности. Само кружево совершенно такого же оттенка ниспадало вниз прямо и непреклонно, как струя водопада, растекаясь по полу шлейфом. Древний силуэт одеяния, казалось, не позволял передвигаться, однако скрытые разрезы по боковым швам при нужде распахивали блио до самой талии, а его узкие рукава - до плеч. Застежки на подоле и запястьях были из редкостного белого янтаря - никакой показной роскоши невесте не полагалось. В том же стиле были выполнены и туфельки: кружевные и с небольшими янтарными пряжками.
Далее в игру вступил главный нос, то бишь нюхач города Грасса мсьё Зюскинд Фрагонар, родоначальник "новой волны" в парфюмерном деле.
- У мадемуазель Зигрид очаровательный запах, подаренный самой натурой. Нет, не сена, отнюдь. И не хлева, как можно так шутить над собою. Привядшей зелени, ночных фиалок и ненюфар, а подо всем этим - легкая теплая нота кожи. Последнее - мужской стиль, но госпоже пойдет. Я составлю вам ваш личный парфюм, красавица моя, и, уверяю вас, это будет сногсшибательно. Все кавалеры и дамы падут пред вами!
- Спасибки и очень спасибки, но вроде как лишнее. А на быка по кличке Сэтон подействует, как вы думаете? Вот ведь скотина зверская: уйму монеты потратили, а ныне хоть ты его охолости.
- Маэстро, - вопросила мать Бельгарда, коя как раз случилась поблизости, - не имеется ли у вас еще и ароматических пастилок для жевания? Таких липких, знаете, чтобы ей хоть на свадьбе рот заклеили? Глядишь, за умную сойдет.
Кьяртану предъявили невесту уже на следующие сутки после завершения основных работ - дабы готовое изделие не успело испортиться.
Так вот. Когда его завели в приемную аббатисы и поставили перед изящной, как плакучая ива, фигурой, задрапированной поверх кораллов и жемчугов в полупрозрачную вуаль, он опешил и даже несколько отступил назад. Бьярни же с ходу выпрыгнул из ножен и оборотился голым мальчишкой в шортиках и с каким-то длинным чехлом через плечо.
- Что ты стал-то, братец? Бери, коли уж куплено.
- Ты уверен, что я покупал именно это, побратим? - полушепотом спросил король. - Как бы мать аббатиса приплаты сверху не потребовала.
Однако тут покрывало откинулось напрочь, Зигрид усмехнулась и подала ему руку.
- Не хотите ли свежего лимонада, мой король?
- Лимоны вроде как не созрели, - ответил он. - Не сезон, однако. Или в монастырских оранжереях это стало возможным?
- Да, когда судьба того пожелает. У нее на нас лимонов наготовлено в достатке, однако, даст Бог, и сахару найдем.
На том и порешили: искать сахар. Ровно через месяц, в первую ночь после свадьбы.
Однако жизнь, как водится, внесла свои коррективы.
Известно, что перед венцом жениха и невесту разводят по разным углам.
Так что хоть самого Кьяртана охраняли не весьма, но вот Зигрид держали в самом секретном месте клостера. В башенке бездействующей колокольни. Ибо венчание было решено провести в старинном кафедральном соборе аббатства, своей красотой превосходящем и столичные.
Тем не менее, перед самой торжественной церемонией, какую могли придумать воспалённые мозги верноподданных, в девичье оконце, что находилось в трех человеческих ростах от земли, крепко постучались. Зигрид подошла и глянула.
- Кьяр, тебе чего? Вечер, поздно уже. Да ты заходи, коли уж здесь.
- Не надо, я на выдвижной лестнице стою. Там такой стакан сверху.
- А, это ж наша ремонтная.
- Точно. Слушай, я придумал, как им всем под конец нос натянуть.
