Можгинский Юрий Борисович : другие произведения.

Прощай, лето

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Молодой композитор сочиняет вокальный цикл. Вместе со своей знакомой он попадает в мелкую аварию и сталкивается с бандитами. Они наносят ему тяжелую моральную и физическую травму. Герой невольно попадает в схему разборок мафии. Члены преступной группировки используют его для своих целей и предлагают совершить убийство. По странной прихоти обстоятельств жертвой должен стать один из тех самых бандитов. Находясь в состоянии аффекта, герой соглашается на это. Он полагает, что таким образом все же совершит возмездие.
  
  
  П Р О Щ А Й, Л Е Т О
  
  
  Cинопсис. Молодой композитор сочиняет вокальный цикл. Вместе со своей знакомой он попадает в аварию и сталкивается с бандитами, которые наносят ему тяжелую моральную и физическую травму. Герой невольно попадает в схему разборок мафии. Члены преступной группировки, по странной прихоти обстоятельств, заставляют его совершить убийство. Находясь в состоянии аффекта, герой соглашается, надеясь, что это будет возмездие.
  
  
   Оставив вещи в гостинице, я отправился путешествовать по знаменитой ялтинской набережной. Зашел в маленький ресторанчик. В этот утренний час людей тут мало. Чувствовал я себя довольно скверно, и чтобы преодолеть сонливость, заказал крепкий кофе. В одиннадцать часов мне должен был позвонить из Москвы один приятель, и я намеревался вернуться в гостиницу готовым к разговору.
   Моего приятеля звали Димой. Его отец русский, а мать американка. В свое время, лет двадцать назад, отец Димы был назначен директором завода. После этого доходы семьи значительно возросли, что позволило им построить шикарную кооперативную квартиру. Я хорошо помню то ощущение юношеского восторга и зависти, которое возникало у меня, когда я заходил к ним домой. Родители сначала назвали своего сына Джорджем, разумеется, по настоянию матери, с которой его отец познакомился во время одной из командировок в Америку. Но вскоре мальчика стали звать по-русски - Димой. У него было все, что необходимо для нормального развития: учеба в Оксфорде, коммерческая служба.
   Сейчас Дима - известный музыкальный менеджер. Случилось это, между прочим, не без моего участия. В десятом классе Дима перестал ходить в школу, и на чердаке своего дома курил марихуану. Как-то я залез к нему на чердак и спросил, почему он отошел от жизни. Он сказал, что не видит в ней смысла. Я спросил его, кем он хочет быть. Дима сказал, что хочет умереть. Тогда я сказал ему, чтобы он стал ди-джеем. Но для этого ему надо научиться 'сводить' музыку на компьютере и проч. После нашего разговора Дима стал посещать какие-то курсы, брал уроки музыки, программирования. Потом был Оксфорд. Через 15 лет он стал известным в музыкальном мире человеком.
  Дима знал, что многим мне обязан. Перед моим отъездом в Ялту, он отправил мне письмо. '...Ты, конечно, не должен, - писал он, - во время своего недельного отдыха у моря думать о делах. Позволь мне сделать это за тебя. Я ведь чему-то учился в Оксфорде. От тебя потребуется только одно - принять принципиальное решение'.
  Итак, я сидел в ялтинском ресторанчике и вспоминал о письме Димы. В кафе вошла пожилая дама в смешной вязаной шапочке. Сквозь открытую дверь я увидел стоявшую на набережной девушку. Мне трудно сейчас описать ее внешне, какой она предстала передо мной в то мгновенье на набережной. Помню только, что она явилась тогда как цельный образ моих детских грез. Я с изумлением подумал о том, что при взгляде на нее у меня внезапно изменилось внутреннее состояние: я словно на мгновение покинул реальность, почувствовал невероятную физическую легкость, которая бывает в сладком, радостном сне. Дверь закрылась, оставив там, на набережной, 'прекрасную незнакомку'. Я продолжал пить кофе и опять вспомнил про письмо Димы. '... Я знаю твое стремление писать классические сюиты. Но современный человек ждет от нас не только этого. Я не беру на себя смелость утверждать, что твоя музыка совсем не нужна людям, но совершенно очевидно, что сейчас она вряд ли будет востребована. Прошу тебя, не волнуйся и отнесись к моему предложению спокойно. Что тебе нужно сделать. Первое...'.
  Я пересел за столик рядом с окном, выходящим на набережную. Моя девушка отошла от парапета и направилась в сторону яхты, находившейся в ста метрах от ресторана, по направлению к отелю. Я хотел бежать за ней, но что-то помешало мне преодолеть охватившую меня сладкую неподвижность мечты. Я был уверен, что встречу ее вновь, хотя совсем не запомнил ее лица. И ветер принес ее во чреве своем... Да, увидев ее в первый раз, я не запомнил лицо. Но у меня было мистическое ощущение уверенности в том, что, доведись нам опять встретиться, я узнаю ее. Какая - то маленькая собачонка покружилась вокруг нее, а она нежно потрепала ее по шерстке. Постом девочка с разноцветными шариками о чем - то спросила мою ундину и она угостила девочку конфеткой. Я посмотрел на часы: без четверти одиннадцать. Скоро будет звонок от Димы. Надо вспомнить, чем заканчивалось его письмо ко мне.
  '... требуется твое согласие написать цикл песен для Виктора - нашего популярного певца, но так, чтобы все думали, будто бы он сам автор этих песен. Это его условие. Ты гениальный композитор, тебе ничего не стоить сочинить цикл легких шлягеров, которые, я уверен, очень хорошо примет слушатель. Ведь они не будут примитивным сочетанием нескольких аккордов, как это свойственно глупой попсе. Они будут гармоничны и красивы. Я знаю, ты презираешь дешевый успех у невзыскательной публики, поэтому и предлагаю такой обмен: твое имя останется в тени, все будут думать, что эти песни сочинил Виктор. Ему достанется 'слава', зато ты, не будучи, так сказать, запятнанным, получишь много денег и сможешь спокойно, не бегая как заяц в поисках хлеба насущного, сочинять то, что тебе нравится, что тебе по душе, свою гениальную философскую музыку...'.
  
  - 215 - й, пожалуйста, - обратился я к портье.
  - Вы будете обедать?
  - Нет. Я надеюсь провести день на пляже.
  Ровно в одиннадцать я устроился с телефонным аппаратом в кресле у окна. Оно выходило во двор гостиницы. Двор был темным, закрытым со всех сторон старинными корпусами отеля. Вид темных деревьев и отсутствие солнца успокаивали меня - я не думал об уходящих минутах теплого осеннего утра и возможном ухудшении погоды.
  Разговор с Димой произвел на меня странное впечатление. Он показался мне совсем ненужным, неприятно поразив меня своей подчеркнутой рациональностью.
  - Ты должен был получить мое письмо где-то около трех дней назад, - говорил Дима сугубо деловым тоном. - За это время, надеюсь, ты уже все обдумал?
  Заботясь больше о том, чтобы успеть искупаться под солнцем, я постарался решить все вопросы как можно быстрее.
  - Ты меня знаешь, я не стремлюсь стать богачом.
  - Речь не об этом. Я о тебе забочусь только потому, что ценю твою гениальность. А тебе не хуже меня известно, сколько нужно иметь баксов, чтобы позволить себе сочинять философскую музыку, доступную только избранным.
  - Однажды я понял, что существует два пути в искусстве - настоящее творчество, и дешевая попса, которая способна уничтожить творца.
  - Твоя сюита на стихи Бодлера, оказалась для моей фирмы убыточным проектом. - Дима добавил с грустью: - Это правда. Я не хотел тебя расстраивать...
  Я почувствовал, что Дима делает над собой усилие, продолжая наш разговор в спокойно-деловой манере. Я хорошо понимал его. Возглавляемая им фирма по производству компакт-дисков действительно потерпела убытки, выпустив мой бодлеровский цикл. Зря он думает, что я об этом не знаю. Здесь, в Ялте, ни в одном музыкальном магазине я не нашел своего диска. Нет спроса, нет заказов. Все продавцы удивлялись, когда я спрашивал о своей пластинке. Они даже не знали такого жанра - вокальная сюита. Но в Москве, все же, мой диск брали, я сам видел.
  - Быть может, кто-то, - робко предположил я, - прослушав мою работу, найдет в ней то, что созвучно его душе?
  - Вряд ли ты об этом узнаешь, - резонно заметил Дима - Это будут единицы. Однако я не намерен продолжать бесполезную дискуссию. Ты принимаешь мое предложение?
  Я посмотрел в окно. На дворе помрачнело. Мой невеселый прогноз погоды, видимо, сбывается. Я наполнил оранжевым соком длинный бокал, стенки которого были похожи на тонкий замерзший лед, и отпил несколько глотков.
  - Если я правильно тебя понял, ты предлагаешь мне заработать деньги на сочинении слезливых мелодий, нравящихся толпе?
  - Подумай, - усмехнулся Дима, - ведь ты будешь пробуждать у людей добрые чувства.
  - Обращаясь к инстинктам...
  - Да, и к 'инстинктам'! - Дима произнес это слово несколько обиженным тоном. - К инстинктам добра, жалости, любви...
  - Любовь - это дар. Как и дар жизни.
  Не знаю, что со мной случилось, какие неосязаемые проводки соединились у меня в голове, но я вдруг, не дожидаясь иронических комментариев Димы, сказал:
  - Хорошо, я согласен.
  
  Вечером я решил поужинать в ресторане 'Прибой'. Он находился на борту старого прогулочного катера, вытащенного на берег и укрепленного на сваях. По вечерам в нем горели иллюминаторы, и у наблюдателя издали создавалось впечатление, что этот катер только что вернулся из плавания или готовится к отплытию. В ресторане были рады гостям. Меня любезно провели к столику. Я попросил разрешения сесть к окну. Людей было немного: две веселые девушки, сидевшие около пустой сцены и семья из четырех человек, включая двух маленьких детей. В общем, было довольно уютно и тихо.
  - Хотите послушать музыку? - спросил официант, подавая меню.
  - У вас играет оркестр?
  - Нет, звучит музыкальный центр. Очень хороший звук. Минута звучания - один доллар.
  - Хорошо, поставьте что-нибудь, на ваше усмотрение.
  Когда, получив от меня заказ, официант ушел, легкий холод пробежал у меня по спине. Оказывается, фея из моего сна, которая стояла утром на набережной, работала тут официанткой. Она обслуживала семью, сидевшую в центре зала под огромной старинной люстрой. Я не знал точно, когда это произойдет, но в том, что я опять увижу девушку с набережной, не сомневался ни на минуту. Заиграла музыка. Моя девушка разливала в бокалы какую-то розовую жидкость, расставляла столовые приборы и салфетки. Я впервые мог видеть ее лицо. Я видел его со своего места, издали, в неярком свете красного зала. Оно было очень милым, отличалось простотой и правильностью черт. Широкие темные брови, большие глаза и светлые волосы. Она не была портретной красавицей, что меня, впрочем, очень обрадовало. От нее исходило приятное тепло, согревавшее сердце.
  Мне понравилась музыка, которую выбрал официант. Он вскоре принес мой заказ: розовое крепкое, черный горячий шоколад, орехи. Я спросил его, можно ли сделать так, чтобы меня обслуживала, девушка, работающая за центральными столиками. Я сказал, что в этой просьбе нет ничего оскорбительного: я всем доволен, музыка замечательная, еда вкусная. Просто эту девушку я видел сегодня утром на набережной, и мне бы хотелось поговорить с ней. Официант уведомил меня, что если я хочу с ней познакомиться, то лучше это сделать не в ресторане, а подойти к ней утром, на лодочной станции, где Вика, так ее зовут, катается на водных лыжах и летает на дельтоплане.
  
  Я последовал этому совету. Я встретился с ней на лодочной станции. Это был прекрасный день! Я обязательно к нему вернусь, но немного позже.
  А пока... Я вернулся в Москву. Мой отдых окончен. Все мои мысли сосредоточены на предстоящей встрече с Димой. Он должен прийти ко мне утром и принести на подпись подготовленный им контракт. Дима всегда был точен и назначал встречи в строго обозначенное время. Однако вчера вечером, позвонив мне по телефону, он сказал, что переносит встречу, и приедет только после обеда. Собственно, меня это никак не насторожило, я только обратил на это внимание.
  Дима пришел в три часа и сразу разложил на моем столе бумаги. Я встал рядом, облокотившись на пиано-родес.
  - Условия контракта следующие, - начал Дима. - Ты сочиняешь цикл шлягеров, способных вызвать слезы переживания и радости у миллионной аудитории слушателей. Виктор, наш популярный певец, выдает эти песни за свои собственные и исполняет их. Моя фирма снимает клипы и продает одной частной студии, входящей в структуру большого государственного телеканала. Основная часть доходов, которые, естественно, достанутся моей фирме, пойдет... нам, а не Виктору, и он с этим согласен.
  - Ты уверен, что эти песни станут популярными? - Меня коробил неприкрыто коммерческий смысл нашего разговора.
  - Разве ты не знаешь Виктора? Он молод, красив, нравится женской аудитории. Его интерес в этом проекте состоит не в деньгах, большая часть которых, как я уже сказал, достанется нам: моей фирме и, разумеется, тебе. У Виктора интерес другой, гораздо более важный для него - новый взрыв его популярности. Он понимает, что качественная музыка имеет колоссальное значение для достижения успеха. Ну, а ты в этом деле профессионал, каких поискать.
  Дима откинулся на спинку моего рабочего кожаного кресла. Картинно, будто в порыве вдохновения, он занес руки над клавиатурой соединенного с пиано-родес компьютера, словно желая ударить по ней и вызвать звучание мощного аккорда.
  - Не продается вдохновенье, - торжественно произнес менеджер, - но можно рукопись продать! В конце концов, популярные песенки, сочиненные тобой, будут, я уверен в этом, нести добрые чувства. Что еще надо людям, измученным жизнью, нашей суровой жизнью? Ну, а тебе, когда мы раскрутим этот новый цикл песен, перепадет приличная сумма.
  - И я смогу купить на эти деньги 'мерседес'?
  - Ты меня не понял. Я говорю не о нескольких десятках тысячах. Деньги, которые ты получишь, позволят тебе длительное время, ни на что не отвлекаясь, сочинять свою духовно богатую музыку. Поверь, они позволят тебе не думать о хлебе насущном. Контракт подпишем в одной юридической конторе. Поехали, нас ждут.
  В конце концов, подумал я, глупо изображать из себя капризного гения. С другой стороны, стоит ли опускать руки, даже если мои сюиты на стихи классиков не нравятся сытым буржуа! Мало ли тех популярных некогда певцов, о которых теперь все забыли? Все их бывшие горячие поклонники переключают свое поклонение на кого-то другого, на нового идола. А мои слушатели будут всегда верны мне. Они ждут выхода моих, именно моих, дисков. Однако проклятые деньги! Только недавно, благодаря Диме, я смог наконец-то купить так необходимые мне пиано-родес и хороший компьютер. Как преображается музыка при использовании современных технологий! Просто поразительное преображение. Появляется необычайная сочность, глубина. Конечно, я смогу сочинить дюжину шлягеров. Надо заставить себя это сделать. Отключиться от 'вечных' тем. Всего лишь на время.
  
  Когда мы с Димой приехали в контору, Виктора еще не было.
  Зато я находился в состоянии легкого транса. Все эти две недели, как я в Москве, меня не оставляли воспоминания о днях, проведенных в Ялте. О ветреной набережной, душном ресторане с запахом кофе и коньяка, отеле, пустынном пляже, пронзительном чувстве уходящего полдня и надвигающейся грозы.
  Виктор приехал в роскошной белой машине, кажется, 'Ауди'. Я плохо в них разбираюсь. Он вышел из нее в сопровождении двух охранников.
  Началась процедура подписания договора.
  - Все ли участники сделки ознакомлены в деталях с содержанием контракта? - Юрист в безукоризненно модном светло-голубом костюме оглядел присутствующих. После нескольких секунд молчания он спросил: - Нет ли каких-либо дополнений или изменений?
  Молчание.
  - В таком случае приступим к подписанию.
   - Позвольте мне, - произнес Виктор, обращаясь к юристу. - Мое лицо вам, наверное, знакомо, мэтр?
  Тот кивнул, подтверждая.
   - Я хочу выразить наше общее мнение. Мы все, безусловно, доверяем друг другу. Мы также уверены в вашей высокой юридической квалификации.
  Меня ни о чем не спрашивают. Все решено. Я должен обидеться? Глупо. Это все инфантильные комплексы.
  После подписания контракта Виктор в сопровождении охранников сразу же уехал.
  - Напоминаю, - сказал Дима, - содержание нашего контракта является тайной.
   - А Виктор не проболтается? - спросил я.
   - О чем?
   - О том, что все деньги пойдут автору музыки?
  - Это не в его интересах. Мы ведь тоже можем проболтаться, сказав, что он исполняет вовсе не свои песни. И все же ты молодец, - продолжал Дима. - Ради высокого искусства, ради своих сюит, ты временно решил наступить, так сказать, на горло собственной песне.
  Мой мобильный телефон негромко зазвенел колокольчиком. Пришло сообщение.
  - Кто это? - спросил Дима.
  - Моя соседка, - ответил я, увидав номер.
   Мы с ней довольно часто видимся. Она сообщила, что ко мне приезжала какая-то девушка с большим чемоданом.
  Попрощавшись со своим менеджером, в состоянии охватившего меня сильного волнения и трепета, я вышел на улицу. Уже темнело. Начинался дождь. Горели желтые и розовые огни. Мне вспомнился тот теплый день, проведенный на лодочной станции в Ялте. Вот именно сейчас мне захотелось мысленно пережить его, вспомнить, как это было. Итак... С утра, по совету официанта ресторана 'Прибой' я сделал попытку проникнуть на базу, обманув охранников. Для этого я сказал им, что забыл свой пропуск в отеле. Мне показалась, однако, что им было все равно, есть у меня пропуск или нет. Это была закрытая морская база. Сразу же, как только я вошел на пляж этой секретной базы, я увидел Вику. Она готовилась к полету на дельтоплане. Я быстро разделся и пустился к морю. Пробежав мимо девушки, я, как бы случайно, обернулся к ней.
  - Что я должен сделать, чтобы, как и вы, совершить полет над морем? Здравствуйте. Я видел вас вчера утром на набережной, возле кафе. Можно, я подожду вас?
  Она улыбнулась, и доброе выражение ее глаз вселило в меня надежду.
  Катер, в который прыгнула Вика, стал медленно отплывать.
  После купания я прямо из воды забрался по отвесной железной лестнице в бар. Тут все сидели в плавках. Погода была нежной, солнечной, и я наблюдал, сидя за столиком, полет дельтоплана. Я подгадал момент, когда Вика спускалась с катера на берег. Спрыгнув на прибрежную гальку, я подскочил к девушке и подал ей руку.
  - Я советую вам тоже попробовать, - сказала Вика.
  - Вы, наверное, думаете обо мне бог знает что, - робко произнес я.
  Она расстелила на гальке свое полотенце и легла на него.
  - Когда я увидел вас вчера на набережной, а потом в ресторане, - сказал я, устроившись рядом, - во мне проснулось какое-то странное чувство. Скажите, вы живете здесь, на море?
  - Принесите мне сигареты и стакан холодного сока.
  Я принес ей заказ на маленьком пластмассовом подносе, который осторожно поставил на гальку так, чтобы не опрокинулись бокалы с соком.
  - Вчера вечером я видел вас в ресторане 'Прибой'... Я очень рад, что познакомился с вами. Мне почему-то кажется, что я буду вам интересен. Где вы живете?
  Я навязался проводить ее. Сначала надо было добраться на троллейбусе к автовокзалу, затем сесть на автобус и доехать до Мисхора. Всю дорогу я изо всех сил старался ей понравиться, говорил небылицы, будто бы я занимаюсь спортом, играю в теннис и гольф, и единственное мое желание теперь - научиться летать на дельтоплане. Мы подошли к ее дому, расположенному примерно на середине пути от моря до самой высокой площадки в горах. Когда Вика открыла калитку и вошла к себе во двор, я спросил ее:
  - Могу я надеяться увидеть вас завтра? Может быть, снова на пляже?
  - Я не собираюсь идти завтра на пляж.
  Я пожал плечами, кисло улыбнулся и стал медленно отходить от ее калитки. Она легонько помахала мне рукой. Я уже совсем отвернулся от нее и направился к остановке автобуса, как вдруг услышал за спиной ее голос:
  - Но если вы угостите меня завтра обедом, я приду.
  - Вас, кажется, зовут Вика?
  Она скрылась в саду.
  Я был счастлив! Здесь, в этом райском месте на побережье я буду всю ночь ждать ее!
  
  Я оторвался от ялтинских воспоминаний, как только попутная машина остановилось у моего дома. Я не успел. Соседка сказала, что девушка с чемоданом только что уехала.
  Я зашел в свою квартиру. Надо позвонить поэту Нисанову. По контракту именно он должен был сочинять тексты для шлягеров.
  - Мне нужен поэт Нисанов, - сказал я в трубку с ноткой ироничной торжественности. - Это вы?
  - Нет, это не я, - ответил Нисанов.
  - Шутка. Скажите, вам знакомо такое понятие - конформизм?
  - Нет. Может быть, вы расскажете мне, что это такое?
  - Лучше не притворяться и называть вещи своими именами, - сказал я с раздражением.
  - Вы правы. Вам платят баксы за музыку, а мне - за слова к ней.
  - Ценю вашу искренность. Когда мы сможем обсудить... творческие детали?
  - Давайте сделаем это у меня на даче, - предложил Нисанов. - Завтра я уезжаю к себе в Мытищи, приезжайте и вы туда. Я также думаю, что будет неплохо, если с вами приедут наши друзья, Дима и Виктор.
  Слава богу, одно дело сделано!
  Перед сном я сочинил несколько мелодий.
  
  На даче поэта горел камин. Было прохладно. Мы расположились за столиком. Угощались коньяком, кофе и особенного рода десертом с неизвестными, одновременно напоминающими клубнику и киви сочными янтарно-желтыми плодами.
  После нескольких минут общего молчания и наслаждения едой первым заговорил Дима.
  - Я не стану убеждать вас, как это делали до меня многие великие люди, в том, что искусство принадлежит народу. Если человек здоров, он не будет отказываться от вкусной еды, хорошей квартиры и так далее. Культура - такая же потребность человека, как и все другие инстинктивные потребности.
  Виктор неожиданно встал и подошел к камину.
  - Мы поем песни о любви, - сказал он. - Любовь, безусловно, потребность, но ведь любовь - это вспышка, это - болезнь. Значит, давая человеку любовь на завтрак, на обед и на ужин...
  - ...на десерт, - вставил Нисанов.
  - Пожалуй, так точнее, - согласился Виктор. - Так вот, давая ему регулярно эту конфетку в виде любовных песен, мы приучаем его к суррогату, эрзацу любви.
  - Я что-то не пойму тебя, Виктор, - вмешался Дима. - По-моему, ты всегда был циником, однако сейчас ты рассуждаешь как заядлый моралист.
  Виктор продолжал:
  - Допустим, некая дама средних лет ищет свою любовь и тут появляется... наша с вами песенка, в которой она находит страсть, верность, теплоту отношений. Она слушает эту песню один раз, другой, идет на мой концерт, покупает диски.
  - Не надо забывать и о том, что есть специальные магазины, - робко вставил я.
  - Верно, - согласился Виктор. - Если хочешь купить настоящее вино, пойдешь в дорогой магазин, а бутылку пива можно купить и в ларьке. Да, мы знаем, что удовлетворяем некую потребность, но никто не мешает нам делать это со вкусом. Вот и вся мораль.
  В разговор включился Нисанов:
  - Человеческий организм нуждается в стимуляции. Люди всегда слушали музыку и будут ее слушать. Важно сделать для них качественный продукт, чтоб не вызвать у них какого-нибудь расстройства.
  - Господа, мы не о том сейчас говорим, - вмешался Дима. - Пора уже подумать о серьезных вещах. Нам надо договориться о примерном количестве песен, надо решить, сколько мы дадим концертов.
  Дима продолжал сидеть за столиком, Виктор стоял у камина и задумчиво глядел на огонь. Нисанов подошел к окну. Глядя в темноту ночи, он сказал:
  - Человек одинок, и он наделен, не знаю уж от бога или еще от кого, таким странным инстинктом...
  - Опять инстинкты, - заметил Дима. - Инстинкты, рефлексы.. Истина - в последней инстанции.
  - Тот инстинкт, о котором я говорил, - заметил Нисанов - заключается в неодолимом стремлении заглушить боль. Любую - физическую, душевную. Все люди обязательно страдают от боли.
  Меня заинтересовали слова Нисанова. Он, оказывается, был не чужд философии, этот сочинитель простеньких стишков.
  - Способно ли искусство заглушить боль? - спросил я, обращаясь к поэту.
  - Когда у вас болит зуб до такой степени, что вы, как говориться, лезете на стенку, вы, конечно, можете послушать Баха, но это вам не поможет. Впрочем, я привел неудачный пример. Душевная боль, в отличие от зубной, - весьма специфическое ощущение. Оно трудно поддается описанию в известных нам терминах.
  Виктор отошел от камина и сел к столу.
  - Все это очень интересно, - сказал он, - однако нам надо решить, наконец, технические вопросы. Я думаю, что темы песен должны отражать известные и понятные чувства: любовь, ненависть, разлуку...
  Прозвучал звонок мобильного телефона.
  - Соседка? - спросил Дима.
   Она сообщила, что та девушка с чемоданом опять приходила. И опять ушла, поняв, что не дождется меня. Это была Вика, я и не сомневался почти.
  
  Я вернулся домой, лег на кровать и стал ждать возможного звонка Вики.
  Было несколько сообщений от музыкантов нашей группы, которые интересовались, у меня, когда мы соберемся на репетицию. Вика позвонила только утром. Я взял трубку и прислонил ее плечом к уху, продолжая помешивать кофе.
  - Это я, - сказала она.
  - Очень рад, но я не знаю, кто вы.
  В трубке - молчание или, может быть, легкий смех.
  - Простите меня. Разумеется, я сразу же вас узнал. Что вы делаете в Москве? - Кофе вскипел, и я поставил турку на стол. - Вы можете сейчас приехать? Нет, лучше я сам приеду к вам. Где вы остановились?
  - В доме на Шоссе Энтузиастов.
  Через полчаса мы сидели в моей машине.
  - Почему вы не приглашаете меня к себе? - спросил я. - У вас злая квартирная хозяйка? - Между нами возникло то неловкое замешательство, которое бывает между знакомыми людьми после долгой разлуки. - Поедем куда-нибудь?
  - Давайте лучше постоим немного, - предложила Вика.
  Она была в недорогом пальто и, словно предугадав мой вопрос о дешевизне ее одежды, стала рассказывать мне о своем довольно бедственном положении.
  - Мне негде работать.
  Я не знал, что ей ответить.
  Переднее стекло машины покрыли мелкие капли начавшегося дождя. Я включил дворники, и впереди опять появилась дымная улица. Со мной рядом сидела девушка моей мечты, образ южного берега. На ней было дешевое пальто, а ее лицо отражало груз бытовых проблем.
  - Вы говорите, что у вас мало денег. Какие чувства вызывает у вас отсутствие денег? Злобу или, может быть, страх?
  - В десятом классе я окончила курсы машинописи и массажа. Стала давать объявление в газете. Машинопись не приносила особого дохода, а вот опыт работы в массажном салоне запомнится мне надолго.
  - Вы работали, как говорится, 'без интима'? Надеюсь, ничего такого... страшного с вами не случилось?
  - Я приехала в Москву, чтобы устроиться на работу, - сказала она строгим голосом, давая понять, что разговор об 'интиме' закончен.
  - Куда вы хотели бы устроиться, если не секрет?
  - Для начала секретаршей. Смешно, правда? Вчера целый день звонила по газетным объявлениям.
  - Есть что-нибудь стоящее?
  - Не знаю. Завтра пойду в одну контору.
  Я включил зажигание. Мы поехали в центр. Оказались у Курского вокзала, на Садовом кольце. Напротив магазина 'Школьник', у светофора, перед поворотом направо, неожиданно заглох мотор. Машина пару раз дернулась и встала. Я скверно разбираюсь в моторе. Счетчик показывает, что бензина еще литров десять. Правда, счетчик стар, как и сама машина. Поворачиваю ключ, происходит, как обычно, замыкание цепи, щелчок, но после - тишина, которая бьет по нервам сильнее любого шума. Движение сейчас интенсивное: обеденный перерыв. Надо выходить и ставить аварийный знак.
  - Придется голосовать, - сказал я, открывая дверцу, - просить кого-нибудь посмотреть, что же там случилось.
  Все проезжали мимо, спеша по своим делам. Наконец, остановилась 'Волга' с добрым водителем. Узнав в чем дело, шофер сразу же приказал мне поставить нейтральную передачу и вручную отогнать машину к бордюру.
  - Нельзя создавать на дороге аварийную ситуацию, - деловито сказал он.
  Подогнав машину к тротуару, я открыл капот. Свою 'Волгу' шофер поставил позади моей машины.
  - Скорее всего, бензин кончился, - сказал он, осматривая мой движок.
  - Десять литров...
  Шофер усмехнулся:
  - Давно ездишь?
  - Да нет...
  - Посмотри сюда. - Он стал качать бензонасос. - Фильтр пустой.
  - Что делать?
  - Ехать за бензином.
  Подойдя к своей машине, он обернулся ко мне и спросил:
  - Емкость у тебя есть?
  - Бутыль какая-то.
  - Бери бутыль, пошли со мной.
  Я оставил Вику в машине, а сам сел в 'Волгу'. Шофер включил музыку.
  - Это машина не моя, - сказал он. - Служебная. Из этой 'Волги' бензин не достанешь. Там за углом - бензоколонка. Советую в будущем купить канистру. Залей туда литров десять, и всегда будет запас.
  Мы выехали с Кольца на Старую Басманную, затем, перед садом имени Баумана свернули направо. Заправка находилась напротив института геодезии и картографии. Она была похожа на многочисленные АЗС: современное сооружение в западноевропейском стиле. Шофер наполнил бутылку бензином.
  Мы пересекли Садовое кольцо, развернулись возле кинотеатра 'Новороссийск' и, свернув направо, выехали опять на Садовое. Совершив маневр у Курского вокзала, мы оказались у моих 'Жигулей'.
  Шофер залил бензин из бутылки в мой бачок. Повернув ключ зажигания, я услышал, как мягко принялся гудеть мотор. Полный благодарности, я попрощался с шофером. Плавно отъехав от места нашей вынужденной стоянки, мы приблизились к светофору на перекрестке Садового кольца и Старой Басманной. 'Волга' осталась за нами. Шофер кивнул мне - я воспринял это как ободряющий знак. Мы переехали светофор. Нам бы ехать и ехать дальше... Но я подумал, что должен чем-то отблагодарить шофера и тут же притормозил. В этот момент я услышал громкий, как сирена, сигнал. В зеркале возникло что-то черное и большое - это был джип с огромным блестящим бампером. Сигнал сразу же прекратился, джип стоял на месте, в полуметре от нас. Я дернулся метра на два. Джип подплыл к нам, четко сохраняя дистанцию. Эта демонстрация вызвала у меня холод в спине. Похоже, они 'зацепили' нас. Черт! Из-за какой-то мелочи, случайности...
  В джипе явно сидели отморозки. Я понял это по особому, мутно-кокаиновому взгляду этих людей. Неужели они решили проучить нас, лохов, так сказать? Что же теперь делать? Бежать в переулок? Я, наверное, сумел бы скрыться. Налево, через мост, к театру имени Гоголя, там есть дыра в заборе, - можно попасть прямо на железнодорожные пути Курского вокзала. А Вика? Успеет ли она? Какая чушь!
  Я вышел из машины и направился назад, к 'Волге'. Я шел, не оглядываясь. Вокруг все было обычно, знакомо. По этим улицам я часто ходил пешком. Как сладостно погружаться в эту привычную жизнь, будто мгновенье назад не случилось ничего непоправимого, и все будет, как всегда, размеренно и хорошо. Я подошел к водителю 'Волги' и отдал ему двадцать рублей. Он молча взял их. Он, вероятно, кого-то ждал. Я вернулся в свою машину. Джип по-прежнему чернел сзади, в двух метрах от нас.
  - Надо что-то делать, - сказала Вика. - Они не дадут нам уехать.
  Я рискнул медленно начать движение. Джип тоже тронулся с места, подъехал боком к нашей машине и прочертил по ней. Он продолжал нажимать на нас, заставляя свернуть с Садового кольца. Я подчинился, свернув направо, в Хомутовский тупик.
   - Кто они, черт возьми?
  Все это кончится какой-нибудь забавной игрой или, наоборот, случится самое худшее. Давно мечтал иметь пистолет, но как всегда тянул с необходимым приобретением. Из джипа, наконец, вышли два бандита. На голове у одного из них, будто приклеен 'ежик' коротких волос, у другого - волосы жесткие, колючие, какие-то выцветшие, коричневые. Боже мой, ведь вот оно, воплощение зла! Эти небритые люди в черных костюмах, вероятнее всего, были членами какой-нибудь 'бригады'. Тот, что с колючими, пепельно-коричневыми волосами, незаметно подлетел к моему правому стеклу и ударом ладони выбил его. Мелкие осколки попали мне в лицо. Потом я почувствовал сильный удар в голову. Бандиты открыли двери нашей машины и вытащили нас обоих к переднему капоту. Меня опять ударили по затылку, и я потерял сознание.
  Через несколько секунд я очнулся. Бандиты издевались над Викой.
  - Ложись вперед, лицом к стеклу, - скомандовал бритый, 'ежик'. Второй отморозок, 'коричневый', стоя сбоку от переднего стекла, придавил ее руки к капоту.
  Я обратился к этому бандиту дрожащим от страха голосом:
  - Я могу расплатиться... за моральный ущерб.
  'Коричневый' молчал. Тут к нам подошел шофер 'Волги', наблюдавший, вероятно, всю предыдущую сцену. Он сказал нападавшим:
  - Послушайте, вы же нормальные, хорошие ребята. Вы что думаете, вам легче жить станет, если вы их накажете? Ну, они еще не умеют ездить, отпустите их с миром...
  Ему не дали договорить. 'Ежик', не оборачиваясь, с размаху ударил его кистью в лицо. Шофер вскрикнул и присел на корточки. Лицо его залилось кровью.
  - Если ты уйдешь отсюда, не говоря ни слова, то останешься в живых, - произнес 'коричневый'.
  Шофер, шатаясь и вытирая лицо, направился к своей 'Волге'.
  В этот момент Вика ударила 'ежика' каблуком по колену. Она сделала это в каком-то отчаянном безумии. Тот рефлекторно среагировал - вонзил свой острый локоть ей под ребро. Вика вскрикнула и сразу же обмякла, второй бандит даже отпустил ее руки - за ненадобностью держать их.
   - Я же сказал, что могу расплатиться, - надрывно произнес я. - У меня в машине есть деньги. Хотите много денег?
  Я подошел к разбитому стеклу и нагнулся в салон машины. Бандиты тупо смотрели вслед моим действиям.
  - Здесь много денег, сейчас я их достану...
  Я открыл бардачок и нащупал там отвертку. Крепко сжав ее в руке, я с безрассудной решимостью набросился на 'ежика', пытаясь нанести ему удар в живот. Помню дикую боль в правой руке, державшей отвертку, удар в шею...
  Я упал вниз животом на асфальт, ударившись головой о мокрую землю. 'Волга' резко тронулась с места, заехала на тротуар, повернула направо и с разгона врезалась в 'ежика'. Отбросив его в сторону, шофер ударил второго отморозка бампером по ногам.
  - Забирай девушку, - крикнул он мне, - садись в свою машину и быстро за мной!
  Он съехал с тротуара на дорогу. У меня кружилась голова, я чувствовал резкую боль в колене. Я поднял Вику на руки и донес до своей машины. Шофер ждал меня в 'Волге'. Он крикнул мне еще раз, чтобы я торопился. Бандиты между тем уже садились в джип. Послышались выстрелы. Шофер пригнулся и резко взял скорость. Я поспешил вслед.
  Мы проехали через двор и оказались на Старой Басманной улице. Джип следовал за нами. Перед поворотом рядом с общежитием института геодезии и картографии он нас нагнал. Мы повернули влево, пронеслись один квартал и въехали в первый правый поворот, очутившись у ворот какого-то стадиона. Шофер выскочил из машины и с помощью железного прута сбил замок на дверях, закрывавших арку.
  - Сюда, - крикнул шофер, показывая рукой в сторону двора.
  После того, как мы въехали под арку во двор дома, он закрыл двери с внутренней стороны, закрутив на петле замка проволоку.
  - Оставим машины здесь, а сами пойдем через стадион, к станции. Там сядем на электричку.
  Мы подбежали к забору. Через щель в плитах выбрались на стадион. Вика немного пришла в себя; мы шли, держа ее за руки. На другом конце пустынного и темного стадиона горели огни платформы.
  - Нам туда, - сказал шофер, - пойдем вдоль беговой дорожки. Тут темнее. Если идти через поле, эти сволочи могут нас заметить.
  Уже наступили сиреневые московскеие сумерки. Подходя к платформе, мы увидели бандитов, вбегавших через главный вход на стадион. Но в эту минуту мы находились в безопасности. Между станцией и полем стадиона стояли высокие кусты, и мы были незаметны для преследователей. Нам повезло - у платформы тормозила электричка.
  На следующей станции можно было пересесть в метро, однако шофер решил по-другому.
  - Мы сойдем позже, - сказал он.
  - Почему? - спросил я.
  - Там полицейский пост, - ответил шофер. Он посмотрел мне в глаза усталым и немного презрительным взглядом; причиной тому была, наверное, моя непроходимая наивность. - Береженого бог бережет.
  Станция находилась во мраке.
  - Вот и хорошо, - сказал шофер, - в этой темноте нас никто не увидит. Пошли.
  Я на секунду остановился. Видимо, огромное напряжение и полная мобилизация, сужавшие мое сознание, теперь, когда мы оказались в безопасности, уменьшились. Я вдруг почувствовал сильную слабость в теле. Одновременно с этим мое сознание обрело ясность и все окружающее, хотя было совсем темно, стало очень четким, я увидел каждый листик, дрожавший под слабым ветром.
  - Нам все же надо уйти отсюда, и побыстрее, - сурово произнес шофер.
  - Это все из-за меня..., - тихо сказал я.
  - Идем.
  - Нет, я не могу. Мне надо быть на репетиции...
  Я говорил бессвязно, чувствуя жар и сухость во рту.
  - У тебя что, поднялась температура? - спросил меня шофер.
  Все пережитое, видимо, оказалось для меня чрезвычайно сильным переживанием. Я впал в лихорадку, сопровождавшуюся уменьшением уровня сознания. Все, что произошло после, я узнал только утром.
  
  Я проснулся в незнакомом мне доме дачного типа. Было уже светло. Я лежал на чистой, пахнущей свежестью кровати. Какая-то женщина средних лет в строгом коричневом платье подошла ко мне и сказала:
  - Сергей Борисович уже ушел на работу. Он будет вечером и просил вас, если вы его не дождетесь, позвонить ему.
  Женщина сообщила мне, пока я пил чай, что Сергей Борисович, наш спаситель - шофер, притащил меня вчера чуть не на руках, поскольку я был без сознания. Девушку, которая была со мной, он посадил на такси, и она, вероятно, находится у себя в номере гостиницы. Когда они расставались, девушка уже полностью пришла в себя.
  Через полтора часа я был в метро. Людской поток, шум и суматоха невольно уменьшали интенсивность мучивших меня воспоминаний о вчерашнем кошмаре. Я позвонил в гостиницу. Вика сонным голосом ответила мне, что она еще спит. Я сказал, что перезвоню позже.
  
  К двенадцати часам, как и было условленно заранее, в частной телестудии меня ждали все участники проекта. Мы поздоровались. Я отдал Диме партитуры двух песен, сочиненных мною три дня назад. Это были неотшлифованные пока вещи, и я надеялся обкатать их на сегодняшнем пилотном исполнении. Дима был одет по-рабочему - в свободные джинсы и толстую, грубой ткани, клетчатую рубашку.
  - Рад тебя видеть, - поприветствовал он меня, глядя на листы партитуры. - Попробуем начать вот с этого... 'Изумрудные слезы'. Не возражаешь?
  - Давай попробуем, - ответил я.
  - Ты в порядке?
  Жаркая волна испуга пробежала по моему телу. Почему он спросил меня об этом? Неужели я так плохо выгляжу?
  - Чего молчишь?
  - Ты о чем-то спросил?
  - Я подумал, может у тебя голова болит?
  - А я не имею привычки пить накануне репетиции, - ответил я излишне серьезным тоном.
  Дима миролюбиво махнул рукой, дескать, пустое, 'шучу', и сказал, обращаясь уже ко всем:
  - Начнем прогон, пожалуй.
  Заиграл небольшой оркестр. Звучала сентиментальная музыка, старательно выписанная, с соблюдением основных правил гармонии и сольфеджио, по которым натаскивал меня в свое время учитель музыки. Эта мелодия содержала несколько переходов эмоционального состояния, которыми я хотел вызвать эмоции сопереживания. Когда прослушивание уже подходило к концу, появился наш поэт, Нисанов. Он дал нам рукою знак, чтобы мы не суетились и продолжали слушать. Музыка через несколько секунд закончилась, и мы приступили к обсуждению.
  - Очень неплохая тема, - начал Дима - Из нее можно сделать отличный дамский шлягер.
   - Дамский шлягер - это как раз то, что нам нужно. - Я охотно включился в обсуждение, полагая, что оно поможет лучше справиться с пережитым вчера стрессом. - Нет, серьезно, мы должны сделать песню для женских сердец. Если это удастся, то нас ждет оглушительный успех.
  - Ты понял! - воскликнул Дима, обернувшись к Нисанову. - Вспомни, что такое женщина.
  - И жизнь, и слезы... Эти глаза напротив - произнес поэт. - Я уже приготовил заранее несколько вариантов. Попробуем.
  Виктор спел. По общему мнению, получилось неплохо.
  Никто из них, кажется, не заметил моего состояния. Однако, какой сильный стресс! Никуда он, конечно, не делся, никаким посторонним делом его не заглушить. Похоже, это такой стресс, который будет длиться долго и, может быть, его симптомы со временем только увеличатся. Сейчас, на этом отрезке, скопилось много нерешенных проблем: Вика, которая, наверное, переживает случившееся не меньше меня, оставленная во дворе машина, шофер... Все это нагромождение не собирается ни в какую схему. Это даже нельзя назвать цепью событий. Скорее, набор кошмаров, ужасных фактов. Дикое, обнаженное насилие.
  
  У меня чувство вины перед Викой. В последний день в Ялте я совершил полет на дельтоплане. Вечером, в ресторане, мы выпили розового крепкого, и я понял: впереди нас ожидают важные события. Вышло все как-то... буднично. Она проснулась и удивилась, что рядом с ней лежит, укрывшись пледом, какой-то 'хилый подросток'. Я вышел от нее, когда еще было темно. Дул сильный ветер с моря. Она сухо попрощалась со мной и с нетерпением ждала, когда же я уйду, чтобы вернуться спать.
  И вот теперь она приехала в Москву. Я, разумеется, понимал, что Вика оказалась тут не ради меня, но она, сразу же по приезде, позвонила мне, рассчитывая на мою помощь, на мое участие. Помог, нечего сказать! А этот шофер! Как я теперь встречусь с ним? Что я ему скажу? А встретиться с ним придется. Хотя бы из-за машины. Ее ведь надо забрать из того двора. Раз сегодня у меня дома не было засады, значит, скорее всего, бандиты не обнаружили наши тачки, а то бы они по номерам пробили адреса.
  Этот шофер спас и меня, и Вику. Прояви мы еще хоть на каплю больше строптивости, а это было очень возможно, нас бы мгновенно 'сняли' из бесшумных пистолетов. Я, конечно, виноват перед шофером. Не обратись я к нему с просьбой посмотреть мотор... Я обязан с ним встретиться.
  Надо позвонить Вике. Кажется, я уже начал путаться в этом лабиринте новых фактов. Я пока ничего не могу понять. Где-то я читал о теореме Геделя, согласно которой существуют некие доказательства 'длительного утверждения'. Есть 'нормальные' утверждения: верно или неверно. А есть будто бы такие ситуации, когда в данный момент нельзя сказать, что правильно, а что - нет. Где истина, а где ложь и в чем состоит правильное решение. Только по прошествие какого-то времени это можно будет определить. А действовать надо уже сейчас - вот в чем проблема! Пригодна ли эта теорема к моему теперешнему состоянию? Во всяком случае, будет правильно, если я отложу мучительный анализ и стану действовать по наитию. Судьба сейчас подтвердила для меня священный дар жизни и надо верить ее внутренним сигналам.
  
  Находясь в длинном и темном коридоре гостиницы, я вдруг испугался того, что Вики может не быть здесь, что она ушла куда-то. Хуже всего, если она пошла в полицию. Я не хотел этого. Много людей соединилось вчерашними событиями. Все они были связаны моими ощущениями, моим восприятием мира. Если Вика заявит в полицию, думал я, этот заново возникший мир, эта сцепка людей и событий разрушиться. Станет ли от этого лучше, найдут ли преступников?
  Я несколько удивился этим своим рассуждениям, своему нежеланию вмешивать сюда полицию, словно был полностью уверен, что сам, без помощи правоохранительных органов, смогу найти этих убийц. К счастью Вика никуда из номера не уходила. Она встретила меня с тревожным выражением лица.
  - Почему так поздно? Где ты был?
  А я и сам не мог ответить себе, почему вместо того, чтобы сразу бежать к ней в гостиницу, я предпочел пойти на репетицию. Хотел отвлечься? Да нет, вряд ли, не в этом дело. Просто хотел оттянуть все эти неизбежные шаги, связанные со следствием, полицией, чтобы дать хоть немного устояться своим чувствам и представлениям.
  - Я же тебе звонил... Я очень спешил.
  - Куда?
  - У нас была репетиция новой программы. - Я опустился в кресло возле окна, за которым был виден Казанский вокзал, поезда, электрички. - Ю, о, кэй?
   - Глупый вопрос.
   - Я волнуюсь за тебя. Ты не ранена?
  - Я не знаю, как мне искупить свою вину перед этим человеком. Я даже не помню его лица.
  - Сегодня вечером я еду к нему на дачу.
  - Ты провел там всю ночь?
  - Да, я тогда потерял сознание. Даже не видел, как он посадил тебя в такси.
  - Я налью кофе?
  - До вечера надо успеть сделать все дела.
  Вика включила элекрочайник, поставила на журнальный столик банку растворимого кофе, кофейные чашки, сахар.
  - Со мной все нормально, - сказала она, садясь в кресло. - К врачу идти не надо. Вот, - Вика расстегнула халат и показала мне длинные кровоподтеки на бедрах, в тех местах, которыми она упиралась в капот машины. - Это пройдет. Клади себе кофе.
  - Я оказался бессилен, - произнес я, не без пафоса.
  - Против пистолета? Не надо этого мазохизма. В той ситуации, по-моему, ты сделал все, что мог.
  - Знаешь, я не чувствую боли. Душевной боли. Это очень странно. Есть ощущение вины - перед шофером, перед тобой, а вот душевной боли нет. Почему?
  - Так бывает. Мне кажется, это естественно. Слишком много случилось ужасного, и ты невольно приглушаешь эмоции. Не потому, что ты черствый. Пройдет какое-то время, и душа разморозится.
  После этих слов мне стало легче. Я посмотрел на Вику и впервые за эти сутки почувствовал в душе какую-то теплоту. Во мне самом проснулось нежное чувство. Вика, наверное, прочитала это в моих глазах. Она легла на кровать и позвала меня к себе. Я забыл обо всех ужасах прошедших суток. Близость с ней была для меня спасением.
  - Я должен ехать на дачу к этому шоферу. Зовут его Сергей Борисович. Сегодня утром я проснулся на его веранде. Там была какая-то женщина. Она не сказала, как ее зовут, сообщила только, что Сергей Борисович уехал по делам в Москву и будет вечером. Странно...
  - Почему странно, ведь и ты поехал утром на репетицию.
  - Да, это было первое, что пришло мне в голову.
  
  Около семи часов вечера я сидел на веранде и пил чай с Сергеем Борисовичем Волковым - теперь я знал полностью его имя. Вика не поехала со мной. Мы договорились с ней, что она будет пока отдыхать в гостинице. Женщина, встретившая меня здесь утром, оказалась подругой Волкова, с которой он уже давно жил вместе. Лет двадцать назад они встретились в одном южном санатории. Они страстно влюбились друг в друга. Когда пришла пора возвращаться домой, они без колебаний договорились опять встретиться в Москве. Ее зовут Катя, она ушла от первого мужа. После развода Катя с Волковым поселились на даче, которая раньше принадлежала родителям шофера.
  Как ни странно, обретя свободу, Катя не спешила заключать новый брак. Да и Сергей Борисович не настаивал - они уже привыкли жить вместе и считали излишней формальностью всю эту брачную суету. В семье Волкова, который тоже был 'несвободен', знали о его 'второй жизни'. Сначала боролись, потом все как-то успокоилось. Пять лет назад у него родился от законной жены сын, после чего отношения в этой, 'первой' семье почти совсем наладились. Он регулярно встречался с первой женой и воспитывал ребенка.
  Рассказав всю эту историю, Волков обратился ко мне со следующими словами:
  - Тебя, наверное, удивляет, почему я так спокоен после всего, что случилось? Эти подонки все равно сдохнут. Когда я приехал туда, к тому месту, где все это случилось, там уже работала опергруппа. Следствие ведет некий капитан Никитин.
  - Вы хорошо запомнили приметы этих ублюдков? Я, наверное, смогу что-то добавить. Вы сказали следователю про меня?
  - Они все знают. Никитин вызовет тебя, наверное, уже завтра.
  Волков крикнул Кате, чтобы она присоединилась к нам. Она была одета в темно-коричневое платье. На шее у нее висела золотая цепочка. В ее облике присутствовала строгость. Еще я узнал, со слов Сергея Борисовича, что в этом же дачном поселке живет и бывший муж Кати. По профессии он инженер-электронщик, умеет чинить всякие сложные электроприборы, различную бытовую технику - холодильники, плиты. Они уже давно подружились, довольно часто встречаются. Этот бывший муж Кати, с непривычным именем Ганс, жил на даче неподалеку.
  - Как себя чувствует твоя девушка? - спросил Волков.
  - С ней все в порядке, - ответил я. - Сильных травм, слава богу, нет. Конечно, она в шоке. Вы уверены, что мы достанем ублюдков?
   - Я сам, вот этими руками сверну им шею.
  - Вы так уверенно говорите о поимке бандитов.. Вы рассчитываете на полицию, или у вас есть свой собственный план мести?
  - Никакого собственного плана действий у меня нет. Но я рассчитываю на следователя, а уж мы, надеюсь, ему поможем. Наши машины уже перегнали во двор отделения полиции. Это недалеко от того места, где мы их оставили. Поезжай туда и забери свою.
  - Я заберу ее после допроса.
  
  На следующий день Вика позвонила мне из гостиницы и сообщила, что она нашла для себя работу. Это было очень трудным делом.
  - Вчера вечером я ездила в эту турфирму. Оказывается, кроме туристических путевок они еще торгуют косметикой и имеют собственный частный телевизионный канал.
  - Сколько они будут тебе платить?
  - Для начала обещают баксов девятьсот в месяц.
  Меня неприятно поразило это известие. Именно то, что ее взяли на работу в 'фирму'. У меня был печальный опыт сотрудничества с одной маленькой частной фирмой звукозаписи. Как-то, после небольшой провинности, - я отдал одну свою песню в другую, 'конкурирующую' фирму, обещавшую мне приличный гонорар, - меня с треском выгнали из первой фирмы, разорвав все контракты. Потом я случайно натолкнулся на сообщение в газете, из которого следовало, что директора фирмы, откуда меня выгнали, убили. Словом, не очень-то я расположен к деятельности наших 'фирм'. С другой стороны, тот же Дима - 'фирмач', вполне приличный человек, и я надеюсь, что сотрудничество с частным телеканалом, который он выбрал для показа нашего шоу, принесет нам так необходимый теперь коммерческий успех. Правда, он говорил, что этот канал, хотя и частный, но находится в ведении крупного государственного телеканала, является, так сказать, его 'дочкой'. Там много государственных денег.
  Мы договорились с Викой о встрече. Она попросила меня отвезти ее в турфирму, где у нее должен был состояться разговор с директором. Мне пришлось поехать в отделение полиции и забрать свою машину. Там же мне сказали, что завтра меня вызовут на допрос.
  Мы встретились с Викой у вестибюля гостиницы. Выехав из Орликова переулка, я пересек Садовое кольцо и поехал в центр, на улицу Кирова, ныне Мясницкую. В центре свернул на набережную, доехал до Павелецкого моста, а оттуда попал на Пролетарскую. Контора находилась рядом с кинотеатром 'Победа'. Вика сказала мне, чтобы я не ждал ее. Она поднялась по черным металлическим ступенькам на крыльцо и скрылась за массивной металлической дверью офиса фирмы 'Стив ЛТД'.
  
  Я заехал к Волкову. На проселочной улице, ведущей от станции к дому, меня случайно задел плечом шедший сбоку мужчина. Он догонял меня, желая что-то сообщить.
  - Простите, - сказал он и мягко прикоснулся ладонью к моему плечу, призывая меня помедлить. - Меня зовут Ганс Кюхельвальден.
  - Да, я знаю, мне говорили о вас. Вы - бывший муж Кати, если не ошибаюсь?
  - Именно так. Как он хорошо держится, - сказал Ганс. - Сколько в нем завидного самообладания. Вы знаете, у нас с ним, ну, и с Катей, конечно, были вначале весьма... прохладные отношения. Я даже ненавидел одно время и его, и ее. У них была, видите ли, безумная страсть, а я по их милости оставался совсем один. А ведь и я тоже страстно любил Катю. Мы мечтали купить дом, завести ребенка...
  - Внешне, однако, ваши отношения вполне приятельские.
  - О, да! Мы часто видимся. Я помогаю им в бытовых делах, поскольку хорошо знаю электроприборы. Собственно говоря, свою дачу я купил здесь по их совету.
  - Вы знаете, как все это произошло? - спросил я Ганса.
  - Это ужасное нападение... В общих чертах.
  - Хотите знать подробности?
  Не понимаю, почему, но мне вдруг мне захотелось рассказать ему подробности. Может быть, это стало ответом на откровенный рассказ Ганса о перипетиях своей любви?
  - Все это ужасно и без подробностей. А, впрочем, расскажите.
   - В тот день я попросил Волкова посмотреть движок моей машины. Со мной еще была девушка. Благодаря Сергею Борисовичу машина моя завелась, и мы поехали. Возле кинотеатра 'Встреча' я немного притормозил. Сзади меня ехал джип, который тоже вынужден был остановиться. Они были недовольны тем, что я затормозил, перекрыли дорогу, заставили меня повернуть в проулок. Потом остановили, стали издеваться над девушкой. Мы сопротивлялись, хотя оказать какое-то реальное противодействие было невозможно. Волков, а он остановился недалеко от нас, наблюдал за всем этим и решил вмешаться. Он сбил бандитов с ног. Ну, а дальше... Нам удалось от них оторваться.
   На этом мы расстались. Я не стал заходить к Волкову, решив, что в следующий раз привезу сюда Вику, и тогда уж мы увидимся.
  
  Вика была у себя в гостинице. Она сообщила мне по телефону, что переговоры с директором фирмы, которые она вела в эти дни, успешно завершились, и она уже приступает к работе. Я сказал ей о необходимости навестить сейчас шофера. Это казалось мне совершенно правильным и естественным. Но неожиданно для себя я услышал ее слова о том, что она должна немедленно ехать опять в фирму улаживать некие формальности.
  Я стал кричать в трубку:
  - По-моему это подло! Улаживать свои дела в такой момент! Он ведь ждет тебя. Он рисковал ради нас жизнью. Неужели эти формальности нельзя решить завтра?!
  Внезапно подступивший гнев душил меня. Я не понимал, что происходит с Викой. Как можно было предпочесть какое-либо другое дело?! Неужели она не переживает трагедию? Вика обладала естественной красотой и представлялась мне воплощением гармонии. Причем, не только внешней, но и внутренней, душевной гармонии. Разумеется, эти впечатления от ее облика весьма субьективны. Ну вот, скажем, есть такие цветные картинки, ничего определенного сами по себе не обозначающие; какого-либо предмета, явления в них нет, просто набор неких символов. Но если смотреть на них долго и внимательно, то сквозь отдельные элементы должен проступить совершенно определенный образ. Этот образ будет соответствовать душевному состоянию человека, всматривающегося в картинку, его характеру, стремлениям, желаниям. Так, мне кажется, и в случае с Викой. Я хочу видеть в ней что-то свое, близкое мне. Вот оно, говорю я себе, вот то, чего я ждал в своей унылой, наполненной человеческими пороками жизни! Наконец-то я встретил светлую душу, чистую и умную девушку. Но теперь что-то мешает мне вновь ликующе повторить про себя эту мысль. И я, пожалуй, догадываюсь, что именно. Сколько я себя помню, я был так устроен, что всегда с особой остротой реагировал на неискренность. Если человек в разговоре со мной мыслил несвободно и что-то скрывал, то и я сам замыкался и говорил с этим человеком автоматически, сухо, без интереса.
  Я испугался - неужели Вика тоже неискренна? А ведь мне казалось, что я понимал ее, знал мотивы ее поступков, которые были, думалось мне, абсолютно прозрачными. И вот оказывается, что это не так. Разумеется, стремление Вики найти в Москве достойную для нее работу, чтобы иметь средства к существованию, вполне понятно и логично. Однако то, что случилось сегодня, точнее, пять минут назад, то, что я услышал от нее по телефону, было для меня пугающе новым и непонятным.
  Надо было разобраться во всем. И я решил выследить ее. К офису 'Стив ЛТД' я поехал уже на своих 'Жигулях'. Отчего я так перепугался, зачем эта слежка? Не потому ли, что Вика поначалу представлялась мне наивной, умной и честной девушкой, а реальность оказалась другой. Но ведь 'никто не знает настоящей правды'.
  
  Было десять минут восьмого. Я поднялся на крыльцо и повернул ручку двери офиса 'Стив ЛТД'. Дверь, к моему удивлению, открылась, и я оказался в небольшом холле. Чуть левее от центра стоял белый, окантованный узкими металлическими полосками столик. На нем лежали разнообразные красочные проспекты с яркими фотографиями морских пейзажей, пирамид, белоснежных отелей, косметики... Правый угол холла был огорожен полукругом черного деревянного бюро, на котором стоял телефон, компьютер, лежали несколько прайс-листов. Из холла, налево, через приоткрытую дверь с золоченой круглой ручкой виднелся коридор, ведущий, видимо, в кабинет шефа. Оттуда доносились голоса и смех. Они на мгновение затихали, потом опять усиливались, так что их можно было различить. На всякий случай я спрятался за бюро.
  От волнения у меня часто забилось сердце. По усилению голосов и звуку шагов я понял, что люди, находившиеся в кабинете, решили выйти в холл. Через несколько секунд я увидел их. Вместе с Викой в холл вышел высокий, худой, мужчина, в толстой мягкой рубашке, на вид лет тридцати. По всей видимости, это и был директор. Они продолжали разговор, который начали уже давно. В стенке бюро была щель, сквозь которую я, встав на колени, мог наблюдать за ними.
  - Вот здесь будет твое рабочее место, - говорил директор, показывая рукой на бюро, за которым я в этот момент прятался. - Тут есть компьютер, телефон. Ты будешь вести прием клиентов, кое-какую бухгалтерскую отчетность, статистику. Включи, пожалуйста, чайник.
  Они сели за столик с проспектами. Вика мягкими и точными движениями наполнила чайник водой из графина и включила его.
  - Мы стараемся работать по европейским стандартам, - продолжал директор. - Ты не должна бояться меня, поскольку я человек негрубый. Я должен знать тебя ближе - так, как я знаю всех своих сотрудников.
  - Сотрудниц? - поинтересовалась Вика.
  Она уже шутит, подумал я. Откуда у нее это умение игриво шутить? А директор словно бы и не отреагировал на эту остроту.
  - Мне важно знать характер всех моих сотрудников, чтобы не ошибиться в выборе поручений, которые я даю им. Мои друзья из Ялты немного рассказали мне о тебе, однако, не скрою, я хотел бы знать больше.
  - Я честная девушка.
  Опять какой-то игривый тон, подумал я с раздражением. Она опять шутит. Чего она добивается? Расположения этого господина с вальяжными манерами, какие появляются у людей, довольных тем, что они стали 'хозяевами жизни'?
  - Ну, в этом я не сомневаюсь. Однако мне нужно понять, как ты относишься к некоторым, скажем так, специфическим сторонам нашей работы. Можешь, кстати, перейти на ты.
  - Нет... Мне это будет очень трудно.
  - Давай с тобой чокнемся чашечками кофе, - предложил директор.
  Чайник между тем уже вскипел. Вика, усердно демонстрируя секретарскую сноровку, быстро приготовила кофе.
  - Бери свою чашечку, - произнес директор. - Давай чокнемся. Отлично, теперь зови меня просто Сережей. Как у тебя с пониманием?
  - С пониманием... чего?
  - Ну, жизни и ...
  - Я, наверное, последний романтик.
  - Продолжай, пожалуйста.
  - Поэтому я могу многое понять в поступках людей, могу многое им простить.
  - Интересно, интересно. Мы, как ты уже поняла, занимаемся реализацией туристических путевок, торгуем косметикой. Все, в общем-то, неплохо. Но это требует усилий в организации дела.
  Директор сделал маленький глоток и спросил:
  - Теперь, надеюсь, ты яснее понимаешь, где ты собираешься работать? Нет, конечно, никаких пыток, погонь, стрельбы, как в плохом кино, не будет. Но будет...атмосфера. Неуловимые оттенки отношений между сотрудниками, разговоры. Сейчас мы одни, и я говорю с тобою откровенно.
  Директор откинулся на спинку кресла и, взяв Вику за руку, произнес:
  - Сумеешь ли ты, сможешь ли находиться в этой атмосфере... К нам заходят даже бандиты. Их немного, но они есть.
  - Я приехала в Москву работать.
  - Похвально. Однако, нам пора. Я хочу показать тебе сейф. Могут быть ситуации, при которых ты останешься здесь одна. У тебя будет ключ от сейфа. Там основные документы, печать и так далее. Идем, сейф находится в моем кабинете, от которого у тебя тоже будут ключи.
  Они ушли в кабинет директора, и это дало мне возможность незаметно покинуть офис. Я сел в свою машину и стал наблюдать за дверьми 'Стив ЛТД'. Через несколько минут директор и Вика вышли оттуда и сели в белый 'Мерседес'.
  
  На следующий день я проснулся около шести утра. Выпил три маленькие чашечки растворимого кофе с пахнущим стариной названием 'Московская кофейня' и вышел во двор. Мои 'Жигули' стояли рядом с подъездом. Я обнаружил, что движок опять не работает. На этот раз я точно знал, что бензина достаточно. Случилось то, чего я давно ждал - отказал стартер.
  В утренней почте лежала повестка. Допрос должен был начаться сегодня в четыре. Я подумал, что успею в расположенный неподалеку автосервис. Там работал электрик, которого звали Ибрагим. Он бегал от машины к машине и чинил неисправности. Я попросил помочь мне. Он долго отказывался, ссылаясь на занятость и отсутствие под рукой прибора. Я направился в диспетчерскую в надежде на то, что мне найдут другого электрика. Там сидела толстая дама и глядела на экран компьютера.
  - Нельзя ли починить стартер? - робко сказал я.
  - Стартер?
  - По-моему, он не работает.
  - Найдите электрика, которого зовут Ибрагим, и спросите его, успеет ли он сегодня посмотреть.
  - Так ведь еще только утро?
  - У нас много заказов, а все другие электрики в отпусках.
  До встречи со следователем оставалось три с половиной часа. Приехав домой, я пошел искать буксир, чтобы перегнать машину в сервис. Иномарки я пропускал, а вот первые 'Жигули' сразу же остановились на мой призыв. Водитель раздумывал несколько минут, но, услыхав, что ехать недалеко, согласился и отбуксировал меня в сервис. Я вбежал в цех и сказал Ибрагиму, что жду его помощи. Он обещал, и я вернулся к своей машине. Переднее стекло покрылось туманом, но я не стал его протирать. В такие моменты оторванности от мира, когда отсутствуют раздражители окружающей среды, начинает активизироваться собственная фантазия. Вообще я все больше и больше убеждаюсь в торжестве неких основных законов жизни, которых немного, но они неистребимы. Это, так сказать, ведущие силы самой природы. Продолжение рода, секс, деньги. Они создают в человеке настроение, вызывают тревогу, бодрость, растерянность, уныние.
  Наконец-то сбылась мечта Вики - найти себе престижную высокооплачиваемую работу. Неужели она будет столь щепетильна, чтобы отказать в половой близости своему хозяину? Теперь-то мне это ясно. А ведь еще совсем недавно я был наивным идиотом! Совершенно неожиданно мне пришла в голову мысль, что я сейчас не до конца честен с самим собой. Я призываю себя быть трезвым в оценке жизненных явлений, а сам склонен к лукавству. Что я называю порядочностью: когда женщина бесплатно спит со мной и отказывается спать за большие деньги с другим? Все мои рассуждения похожи на жалкую месть обманутого любовника.
  За окошком показался темный силуэт человека. Я опустил стекло. Это был Ибрагим. Он сказал мне, что надо сначала зайти к начальнику цеха, чтобы тот открыл наряд на ремонт моего двигателя. Кабинет начальника находился на втором этаже. Ибрагим показал мне, как туда подняться, и исчез в шуме цеха.
  На втором этаже было довольно тихо. Сквозь открытое окно в конце коридора доносились веселые детские крики с улицы, голоса птиц и шум ветра. Я вошел в кабинет начальника цеха и увидел за столом знакомого мне человека. Так бывает: ты видишь знакомый предмет, но этот предмет, ассоциируется в твоем сознании с совершенно другой обстановкой. Он тебе и знаком и чужд одновременно. Это тягостное состояние длилось, к счастью, недолго, поскольку сидевший за столом человек узнал меня сразу. Это был Волков. Наш спаситель.
  - Я буду очень рад помочь вам, - сказал он, поднявшись из-за стола. - Что у вас случилось?
  - Вот так совпадение! - изумился я.
  - Сломался двигатель?
  - Да, совсем не заводится.
  - Стартер?
  - Видимо. Пожалуй, даже я могу сделать такое заключение. Машина у меня старая. Там еще на крыле надо кое-что подкрасить... У вас тут довольно уютно, тихо, - заметил я, оглядев его кабинет.
  - Да, шум цеха до меня почти не доходит.
  - Откровенно говоря, я не думал, что мне придется обращаться к вам за помощью так скоро.
  - Знаете что, давайте-ка я сам займусь вашей машиной. И не пытайтесь мне за это платить.
  - Я привык платить, - запротестовал я. - Сам беру деньги за свою работу и плачу за работу других. Считаю, что так справедливо.
  - Хорошо, потом разберемся.
  Я обрадовался удачному стечению обстоятельств и не стал скрывать это от Волкова.
  - То, что я встретил вас, для меня большая удача. У меня повестка к следователю.
  - Когда вам надо быть у него?
  - Ровно в четыре часа.
  
  Здание отделения милиции, куда мне надлежало явиться, находилось на Новокузнецкой улице. Это было двухэтажное здание постройки 50-х годов только что ушедшего века, совершенно непритязательное в архитектурном смысле. Еще на подходе к отделению, в небольшом дворике, я с удивлением обнаружил несколько иномарок малинового, сиреневого и черного цвета. Какой-то бойкий молодой человек в белой рубашке, черных брюках и такого же цвета галстуке проследовал от одного из джипов к дверям отделения, держа в руках коричневую папку из мягкой толстой кожи и на ходу разговаривая по мобильному телефону. Все это странным образом подействовало на меня, я даже на минуту забыл, где нахожусь, - словно в каком - нибудь офисе богатого нефтяного концерна.
  Ощущение будничности и деловитости усилилось, когда я оказался внутри здания. Там шел ремонт. Судя по видимым признакам того, что там делалось, этот ремонт по качеству представлял собой тот вариант, к названию которого прилагается приставка 'евро'. Я определил это по-дилетантски, обнаружив особого рода панели, плитку, рамы в окнах и т. д. На полу стояли бочонки с импортной краской. Попадались рабочие в довольно чистой, фирменной одежде светло-синего цвета. Я аккуратно обходил кучи мусора, стараясь не испачкать одежду. Это занятие несколько успокоило меня.
  В коридоре первого этажа сидел дежурный. Он сказал, взглянув на мою повестку, что кабинет следователя Ярослава Всеволодовича Никитина находится в подвале. Я спустился туда. В подвале пахло старой мебелью, пылью и сыростью. Нужный мне кабинет был приоткрыт. Я постучался и вошел туда. Ярослав Всеволодович, высокий, худой сорокалетний мужчина, очень коротко, почти наголо постриженный, был одет в синие джинсы, цветастую с коротким рукавом, рубашку. Он улыбнулся мне и кивком головы пригласил сесть к столу напротив него.
  Внешне следователь был ни чем не примечателен. С одной стороны, простоват - мятая рубашка с коротким рукавом, щетина волос на голове, радушная улыбка, а с другой, - вся эта простота сразу же показалась мне наигранной и неестественной, будто имиджем. Легкая мятость одежды, относительное пренебрежение к ней - лишь бы была чистая. Эдакая противоположность внешнему лоску. Я вдруг вспомнил, где я нахожусь. Этот человек сейчас начнет спрашивать меня, копаться в моих переживаниях. То, что я чувствую и ношу внутри себя, теперь надо будет 'вываливать на стол'. Никитин, предупредил, что будет записывать все мои показания, стало быть, надо говорить объективно и правдиво.
  Он произнес с улыбкой:
  - Вы только не обижайтесь на меня, когда я буду задавать вопросы. А то разные люди бывают. Нам с вами надо восстановить картину всего происшествия. Я понимаю, что это, может быть, не самые приятные воспоминания в вашей жизни, но что делать. Давайте, я сам буду восстанавливать события в их хронологической последовательности, а вы будете поправлять меня и добавлять упущенные мною детали.
  Следователь прервался на секунду, затем, посмотрев на меня пристальным взглядом, заговорил:
  - Еще раз хочу вам напомнить, что все ваши показания я буду фиксировать. Лично к вам я отношусь без всякого предубеждения и, скажу откровенно, мне бы не хотелось уличать вас во лжи.
  - А вы умеете это делать? - Сказав это, я удивился своей внезапной смелости. Вступительная тирада следователя порядком меня задела: зачем же начинать с подозрений?!
  - Профессия обязывает. Прежде чем встретиться с вами, я ознакомился с большим количеством справок, экспертиз, показаний других свидетелей. У меня, конечно, нет, да и не может быть сейчас каких-либо окончательных суждений, но определенные звенья цепи уже вырисовываются.
  - У вас уже есть предположения относительно преступников? Может быть, следует обратиться к картотеке на бандитов?
  Следователь усмехнулся, но не приторно, как в начале встречи, а словно бы про себя, размышляя:
  - Вы кровожадны. Вами движет совершенно естественное чувство мести.
  - Это плохо?
  - Да как вам сказать... Если вам действительно интересно мое мнение на этот счет... Вообразите себе, у матери убили сына. Мать требует найти и покарать убийцу. Сына больше нет в живых, а мать требует возмездия. Что это? Справедливость? Но справедливость - это реальное движение вперед, что-то конструктивное. А что реального и конструктивного будет для матери в факте ареста и кары преступника? Она требует отнять жизнь, дарованную богом, у совершенно чужого для нее человека. Где здесь, скажите, движение к правде? Не кажется ли вам, что гнев матери контрпродуктивен?
  - Этот пример далек от нашей ситуации. Я сам, как потерпевший, требую возмездия, так сказать, напрямую.
  Ярослав Всеволодович и вовсе перестал улыбаться.
  - Это была предварительная подготовка, - сказал он, - чтобы, по возможности, настроить вас на правду. Не обижайтесь. Я хотел убедить вас в том, что подхожу к делу, максимально исключая эмоции. Так называемое 'торжество справедливости', 'возмездие' - эти отвлеченные категории меня не волнуют. Между прочим, именно по этой причине я с особой тщательностью подхожу к исследованию всей совокупности улик, и если вы решите что-то утаить или, наоборот, придать какому-нибудь факту избыточное значение, я это замечу. Давайте начнем допрос.
  Никитин деловито нахмурился и, глядя на листы уголовного дела, заговорил:
  - Три дня назад вы проезжали на своем автомобиле по Садовому кольцу. В районе кинотеатра 'Новороссийск' вы остановились. Какова была причина остановки?
  - Перестал работать двигатель. Как потом выяснилось, кончился бензин. Стрелка, показывающая уровень топлива, у меня барахлит. Я вышел из машины и остановил...
  - Продолжайте, пожалуйста.
  - ...остановил 'Волгу'. Шофер, Сергей Борисович Волков, вы его, конечно, знаете, он сразу же определил, что причиной остановки двигателя моей машины было отсутствие топлива. Он отвез меня к заправке, и мы вернулись с бензином. Я залил бензин, после чего мы попрощались и поехали каждый по своим делам. Как только пересекли улицу Чернышевского, я подумал, что должен отблагодарить шофера.
  - Вовремя, надо сказать.
  - Я притормозил и в этот момент увидел сзади джип. Он тоже затормозил. В полметре от моей машины.
  Никитин оторвался от записей в уголовном деле и посмотрел на меня:
  - А вы резко затормозили?
  - Не знаю, наверное...
  - Теперь можно только фантазировать. Например, о том, что, затормози вы, скажем так, аккуратнее, могло бы и не произойти... ничего ужасного. Ради бога, не обижайтесь.
  - Я за рулем недавно, несколько недель...
  - Понимаю. Я всего лишь пытаюсь установить факты. Видите ли, если мы с вами предположим, что хозяева джипа принадлежат к какой-нибудь преступной группировке, то это будет, в общем-то, естественно. Конечно, всем нам хотелось бы жить в условиях, так сказать, развитого европейского капитализма. Мы всей душой стремились к этому, но... Конечно, эти преступники - отщепенцы, но ведь они не с неба свалились. Наш быстрый скачок в рынок активизировал их. Впрочем, давайте продолжим фактологию. Итак, они заставили вас повернуть направо, в переулок. Сразу за поворотом они вас остановили и принялись, так сказать...
  - Если бы Волков не подъехал к нам, нас бы просто убили.
  - Убили? Почему вы так решили?
  - Передо мной были не люди, а воплощение сил зла.
   - Солдаты хаоса...
  - Что?
  - Нет, ничего. Какие действия предпринял Волков? Он что-то говорил им, взывал к их разуму, совести?
  - Вы шутите. Совесть у этих нелюдей? Я благодарен ему за мужество.
  - Вы имеете в виду то, как он сбил своей машиной одного из нападавших?
  - А разве был какой-то иной способ...
  - Теперь, разумеется, вы полны решимости отомстить?
  - Это мой долг.
  Дальнейший ход допроса запомнился плохо. Выходя от следователя, я чувствовал себя скверно. Правда, страх совершенно исчез. Вместо него меня охватило уныние - я понял, что следствие будет затянуто и утонет в формальностях. Он был слишком деловой, этот следователь. Вот уж кто абсолютно в себе уверен и нечего не боится! У меня промелькнула неприятная мысль: он так уверен и деловит именно потому, что соблюдает все установленные формальности. Ему ничего не грозит. Он полностью застрахован. Он соблюдает все каноны канцелярского следствия - комар носа не подточит. Все в его действиях размерено и учтено. Не будет никаких неожиданностей. Аккуратно, прочно, даже, красиво.
  Погруженный в эти неприятные мысли я вышел на бульвар у метро 'Новокузнецкая'. Когда-то я учился недалеко отсюда. Помню, как мы в перерыве между лекциями ходили в буфет Третьяковской галереи - еще до начала ее реставрации - выпить кофе с пирожными. Хорошо помню вкус шоколадного пирожного и черного кофе. Недавно Третьяковка вновь открылась, отреставрированная, с пристройкой. Это здание - уже из другой эпохи. Моя жизнь так повернулась, что вот сейчас, в трудный для меня момент мне некуда пойти, не с кем посоветоваться, рассказать обо всем. Я вспомнил о том, что мне необходимо встретиться со своими компаньонами. Казалось бы, вот хороший повод для того, чтобы отвлечься, переключить внимание. Но я чувствую - ничего не выйдет, это не те люди. А человека, с которым можно было бы по-настоящему расслабиться и отвлечься от всех забот, у меня сейчас нет. Почему так случилось? Это долгая и мучительная история. Мне не хочется сейчас думать еще и об этом. Вполне достаточно неприятных обстоятельств, связанных со следствием.
  
  Я все же поехал к Диме. Некуда деться.
  У себя дома он был гостеприимен, но всегда сохранял дистанцию. Он оставался 'вещью в себе', его вежливость была наигранной. Нет, это не производило отталкивающего впечатления - человеку всегда приятно, когда ему улыбаются и угощают кофе. Отсутствие искренности - не самая большая трагедия. Правда, без нее трудно достичь полного комфорта.
  Я подумал сейчас: а ведь они в чем-то очень похожи - мой следователь и Дима, и общей их чертой является, между прочим, деловитая вежливость, смешанная с притворной угодливостью. Какое уж тут расслабление! Только деловой разговор. К нему мы и приступили, усевшись с чашками кофе у маленького столика.
  - Все идет хорошо, - сообщил Дима. - Альбом будем делать на хорошей аппаратуре, не уступающей американской. В принципе все тексты отлично ложатся на твои музыкальные темы. Ты молодец. У тебя хорошо получаются шлягеры.
  
  Вечером я позвонил Волкову и сказал ему, что хочу с ним встретиться. Мы договорились, и утром следующего дня я был у него на даче.
  - По-моему, наш следователь абсолютно беспомощен, - сказал я. - Он заявил мне о том, что относится к делу холодно, без эмоций. Но разве можно в таком деле быть абсолютно незаинтересованной стороной! Да еще кичиться этим своим положением 'над схваткой'.
  Мы гуляли по саду, и Волков время от времени начинал обрезать ветки деревьев и кустов, что-то вскапывать. Попробовав черноплодной рябины, он сказал, медленно прожевывая:
  - А я все же склонен доверять ему. Согласен, он сух и формален. Иногда мне кажется, что он даже в чем-то обвиняет нас. Дескать, погорячились ребята. Но я не думаю, что он хочет замять дело. Скрупулезность еще не признак беспомощности и глупости. Возмездие должно быть справедливым, а не слепым. А ты думаешь, его купили и поэтому он такой неповоротливый?
  Волков наклонился к плантации клубники и, вынув из кармана куртки ножницы, срезал несколько усов.
  - Я все что угодно могу подумать, - ответил я. - Исказить юридическую квалификацию содеянного не так-то трудно. Например, умышленное убийство можно представить как нанесение тяжких телесных повреждений, Или как самооборону с убийством по неосторожности...
  - Значит, ты все же допускаешь, что нашего следователя могли купить?
  - Не знаю, во всяком случае, доказать мы этого не сможем.
  Волков сорвал несколько ягод. Он и мне предложил попробовать. Они оказались довольно сладкими и сочными.
  - В этом деле, - продолжал я, - нельзя руководствоваться лишь сопоставлением фактов и отстраненно взвешивать на весах их значение.
  - Но и ненависть, согласись, плохой советчик.
  - Чтобы найти убийцу, надо постоянно испытывать жажду... мести. Это именно то состояние, которое соответствует моменту преступления, так сказать, отражает твою реакцию. Если мы выйдем из этого состояния и превратимся в бесстрастных аналитиков, то ничего не получиться. Сейчас очень многое решают не факты, которые, в общем, уже всем известны, а интуиция. Интуиция живет местью.
  Cудя по всему, мне не удалось убедить Волкова. Он продолжал настаивать на том, что мы не вправе подозревать в чем-либо предосудительном следователя Никитина. Более того, он счел необходимым добавить, что мы не можем выходить за рамки закона и сами что-либо предпринимать. На этом мы и закончили разговор о следствии. Затем было что-то вроде полдника - чай, бублики, пироги с вишней. После этого мы расстались.
  
  Вечером состоялось первое публичное прослушивание нескольких вещей нашего песенного цикла. Местом для этого был выбран ресторан 'Парус'. Дима объяснил этот выбор тем, что здесь собирается особенно богатая публика. Зал освещался лишь несколькими лампами с темными абажурами сиреневого и оранжевого цвета. Столиков было немного, всего шесть или семь. За ними сидели миллионеры с дамами.
  Виктор вышел к публике.
  - Знаете, я вот о чем подумал. Ведь вся эта музыка для них. Только для них, тех прекрасных, красивых женщин, кто сегодня пришел к нам. Мы назвали этот цикл 'Цветы любви'.
  В зале раздались редкие аплодисменты. Как и было договорено между нами, появление Виктора обставлено таким образом, чтобы он воспринимался как автор песен. Я внимательно слушал первую свою песню. Что ж, вполне сносно. В этот момент ко мне подошел официант и подал конверт, сказав, что меня просили 'немедленно прочесть'. Я открыл конверт, вынул оттуда сложенный вдвое лист бумаги и развернул его. Там было написано печатными буквами от руки: 'Если вы хотите узнать своего обидчика, спуститесь в гардероб'.
  Надо идти. В конце концов, мое присутствие в зале вовсе необязательно, подумал я. Пусть поют без меня. Я уже слышал все это в записи, а реакция публики пусть беспокоит Диму. Я спустился по деревянной лестнице в гардероб. Там увидел двух молодых людей. Одного из них, в черных брюках, с ежиком волос на голове, я действительно уже где-то встречал. Ну, конечно! Это был 'ежик', бандит из джипа. Я замер на лестнице, оставаясь невидимым для собеседников.
  - Что тебе сказал следователь?
   - Пугал, - отвечал 'ежик'. - Начал говорить, что знает меня и Фила, что ему все известно, грозил расправиться с нами. Затем повезли в отделение, поставили лицом к стене и еще раз 'отработали'...
   - По почкам?
  - Сволочь..., - процедил 'ежик'.
  - Что он хотел на тебя повесить?
  - Не знаю. Ничего конкретного. Потребовал, чтобы я подписал протокол о хулиганских действиях и торговле кокаином. Потом поместили в 'обезьянник' и через несколько часов отпустили.
  - Странно.
  - Что странно?
  - А то. Я знаю про ваши подвиги с Филом. Искатели приключений. Кто будет вас из этого дерьма вытаскивать, платить? Нас всех можно за один день вычислить. Торговец кокаином... Ладно, сиди пока здесь или у себя на квартире. И Филу скажи, чтобы не показывался нигде.
  Я взбежал наверх, в зал. Виктор исполнял очередную песню. Я еще не вполне усвоил новую информацию, помню только охватившее меня чувство тревоги, которое всегда бывает в изменившейся реальности. Виктор переврал слова припева, и я крикнул через весь зал:
  - Стоп! Неверно.
  Музыка и лазерная иллюминация вмиг исчезли. Легкий ропот недоумения прошелся по столикам. Я забрался на сцену, подошел к Виктору и сказал:
  - Ты неправильно спел. Ты спел '... моя мучительная боль'.
  Виктор, показывая чудеса самообладания, спокойным и даже слегка ироничным, снисходительным тоном заметил:
  - Но именно так, по-моему, и звучат слова этой песни.
  - Нет не так, - поправил я. - Не 'мучительная', а 'пронзительная' боль. Сам же написал эту песню, а слова путаешь!
  Присутствующие на шоу миллионеры отреагировали на остановку концерта спокойно и не стали устраивать скандал.
  После концерта зал опустел. Дима признался мне, что, когда я остановил выступление Виктора, он испугался. Слава богу, все обошлось, и богатая публика осталась довольна. Никто не задавал вопросов по поводу моего внезапного появления. Легенда об авторстве Виктора пока не требовала корректировки.
  - В здании больше никого нет? - спросил я, оглядываясь в полутьме.
  - Кроме нас, похоже, никого, - ответил Дима. - У входа только швейцар и охрана.
  - Что это была за публика?
  - Ну, ты же знаешь. Бизнесмены, финансисты...
   Дима снисходительно улыбнулся:
  - Ты по-прежнему, как в юности, одержим благородной идеей справедливости?
  - Трудно принять все эти новшества. - Я вдруг разоткровенничался, что было весьма странным, так как Дима менее всего подходил на роль того, кто мог бы принять исповедь. - Иногда меня просто начинает тошнить от всего этого. Ненавижу бритые головы комсомольских недорослей... Чужие, абсолютно чужие люди. У меня с ними эстетическая несовместимость. Только не говори, что им на мои чувства плевать.
  - Вовсе нет, - усмехнулся Дима. - У них не такой уж плохой вкус. Им понравились твои песни.
  Я вспомнил о записке. Надо выяснить для себя две вещи: кто автор записки, и кому служит этот бандит с ежиком волос на голове. А то, что в гардеробе я увидел именно его, 'ежика', сомнений у меня не было. Теперь я знал также, что второго бандита зовут Филом. Но что толку от моих знаний! 'Ежик', видимо, служил в охране одного из миллионеров, который отдыхал в этот вечер в ресторане. Рядом с ним в подвале был тоже кто-то из охраны, судя по всему, рангом повыше. Это было ясно по тону, с которым этот 'кто-то' обращался к 'ежику': голос был нетерпимым, командным, резким. Этот второй что-то знал о происшествии на Садовом и об участии своего собеседника в разбойном нападении. Он сокрушался, что эта "глупость" может навести следствие на охранный бизнес всей шайки. Впрочем, говоря это, он немного даже усмехался, - значит, был уверен, что дело так далеко не зайдет. Пожалуй, у них есть, как говориться, 'рука'. Ну, разумеется! 'Бином Ньютона!' Не здесь ли надо искать причину так называемой 'объективности' Никитина! Надо выяснить, кто хозяин 'ежика', кто послал мне записку.
  В этот момент 'ежик' вбежал в зал, метнулся к одному из столиков и схватил лежавшую на нем дамскую сумочку. Вероятно, спутница миллионера, у которого бандит служил в охране, забыла взять ее с собой.
  Я обратился к Диме:
  - Мне нужна твоя машина.
  - Хорошо. Только осторожно!
  Еще несколько лишних мгновений, и момент был бы упущен.
   - Я пригоню ее к тебе домой!
   'Ежик' сел в 'Мерседес'. Я помчался за ним.
  Дом миллионера находился на Кутузовском проспекте, точнее, на маленькой улочке, параллельной проспекту. Мы свернули на нее прямо перед мостом у метро Кутузовская. Как только его машина остановилась, миллионер стремительно вышел из нее и нырнул в подъезд дома. Это был своего рода сюрприз, ведь дом, в который вошел миллионер, представлял собой обыкновенную пятиэтажку. Рядом, на узкой дорожке перед подъездом, гуляла женщина с детской коляской, на лавочке сидели какие-то старушки... Неужели у него не хватает денег на современную квартиру? Я все хорошенько запомнил и вычислил номер квартиры.
  
  Несколько последующих дней я пребывал в каком-то странном, удушливом состоянии. Очередной повестки от следователя не приходило. Пару раз я звонил Волкову, но его жена все время сообщала, что он задерживается на работе - выполняет некий срочный заказ на починку автомашины. Дима был занят на студии. Словом, никого - все исчезли, и я остался один.
  Я был почти уверен в том, что у Вики начинается роман с директором фирмы 'Стив ЛТД'. Я представлял себе все возможные мотивировки их связи. Они были достаточно вескими. Директор был хорош собой. В его облике даже угадывались черты философа. Лицо было тонким и ироничным. Он говорил просто и не без радушия. К тому же это было в интересах Вики: связь с директором, как ни крути, открывала перед ней определенные перспективы.
  Я позвонил ей. Это было, кажется, через три дня после первой премьеры моих песен в 'Парусе'. Я сказал, что хотел бы встретиться. Она стала меня отговаривать, но я настоял. Я приехал - Вика снимала комнату. Я кое-что закупил и принес с собой: шесть бутылок 'Балтики' с красной этикеткой, банку кабачковой икры, помидоры, лук, чеснок, какую-то корейскую закуску.
  Вика обрадовалась, увидев меня. Я был очень расстроган этим и ощутил прилив радости. Вика была проста, куда-то исчезла ее надменность. Она долго искала для меня тапочки.
  - Проходи на кухню. - Она раскрыла принесенную мною сумку с продуктами. - Какая прелесть, - обрадовалась Вика, - мое любимое пиво! Сколько тут всего!
  Мы стали наскоро делать салат. Меня охватило волнение и душевный подъем. Пожалуй, впервые мы с ней по-настоящему одни. Не в гостинице, а дома. Готовим еду, можем распоряжаться своим временем. Ни она, ни я не связаны сейчас проблемами с соседями, знакомыми, родственниками. Я резал лук и помидоры, а Вика принялась жарить кабачки. Для того блюда, которое она задумала, надо было проделать фокус с чесноком, и Вика попросила меня выжать его с помощью специальной ложки.
  ...Первый бокал холодного пива усилил мою эйфорию.
  -Тебя можно поздравить? - спросил я.
  - Когда пройду испытательный срок. Извини, что я не приглашаю тебя в комнату. Там у меня бардак.
  - Даже если бы ты и пригласила меня туда, я бы остался здесь.
  - Почему? - искренне удивилась Вика.
  - По-моему у тебя там стоит кровать.
  - Ты не хочешь возбуждаться? - предположила Вика.
  - Ну, что-то в этом роде. Сидя здесь, на кухне, я еще смогу с собой бороться, а там...
  - Можешь не бороться.
  - Спасибо.
  Вика заметно погрустнела:
  - Ты, наверное, хочешь спросить меня про следователя? У него смешное имя.
  - Что же в нем смешного? Кажется, его зовут Ярослав Всеволодович.
  - Он не похож на выходца из княжеского рода. Какой-то слишком деловой. Представляешь, не успела я войти к нему в кабинет, как он тут же послал меня за водой. Сказал, что вспотел и хочет пить. Дал тридцатку на кока-колу. Спросил, не хочу ли я устроиться к ним на работу.
  - К ним? - удивился я. - В качестве кого?
  - Секретаря за компьютером.
  - А откуда он знает, что ты... Значит, он знал о твоих намерениях найти в Москве работу?
  - Возможно, знал. У него, наверное, были обо мне какие-то сведения.
  - Странно.
  - Он все-таки следователь.
  Вика встала из-за стола и подошла к плите.
  - Готово, - сказала она и стала поочередно доставать со сковородки тонкие листы баклажана. - Теперь сделай вот что, - скомандовала она. - Нанеси чеснок тонким слоем на все эти листы. Потом сворачивай их и клади в тарелку, а я буду наблюдать. Я люблю смотреть, когда кто-то работает.
  - И все-таки странно, - продолжал рассуждать я, принявшись за баклажаны. - Меня он о тебе не расспрашивал. Разве что Волкова. Но Волков о тебе ничего не знает. Откуда же у него эти сведения?
  - Вообще-то он много знает.
  - Что, например?
  - Давай, лучше выпьем. Может быть, ты нальешь?
  - Я еще не закончил процедуру с чесноком. Достань, пожалуйста, из морозильника бутылку.
  - Хорошо, я сама налью.
  Она подошла к холодильнику. В стекле кухонного шкафа я видел ее отражение: она ловко, ручкой вилки, открыла пиво и отошла вновь к столу.
  - Так что он там такое знает? - спросил я про следователя.
  - Он, например, похвалил нас за то, что мы с тобой не обделались при виде бандитов с оружием...
  - Вот как? Спасибо ему на добром слове.
  - Не стали кричать, звать на помощь... Он знает, что у меня перстень был на левой руке.
  - Волков мог видеть, - предположил я.
  Вика неожиданно встала, подошла ко мне и села на мои колени. Я обнял ее одной рукой, а второй, правой, неловко допивал свое пиво.
  - Ты ко мне хорошо относишься, я знаю, - заговорила она с блеском в глазах. - Может быть, ты даже любишь меня. Это робкое предположение...
  - Это, увы, правда.
  - Не стоит так огорчаться по этому поводу. У тебя не такие уж плохие шансы.
  - Шутишь. Вокруг тебя такие люди...
  - Какие люди?
  - Ну, я только предполагаю. Мое воспаленное воображение рисует картины - одна страшнее другой. Например, такая: директор твоей фирмы дарит тебе цветы...
  - И признается мне в светлой и чистой любви...
  - Вот на такой иронической ноте, давай, закончим обсуждение этой сложной темы.
  Вика встала и решительно повела меня за руку. Мы вошли в комнату и сели на диван.
  - Я хочу, чтобы ты поиграл со мной, - сказала она. - Представь себя на месте... моего директора. Словно бы ты хочешь, используя свое положение, добиться меня.
  Я сразу же включился в эту игру. Меня влекла кульминация.
  - Девушка, - начал я, - можно мне задать вам вопрос?
  - Конечно.
  - Вы хотите работать в нашей фирме?
  - Мечтаю! - трепетно произнесла Вика.
  - Вы хотите, чтобы я вам помог?
  - Да. Помогите мне.
   - Это будет очень трудно. У нас большая очередь. На рынке труда много желающих.
  Вика рассмеялась.
  - Иди лучше на кухню.
  Я разлил очередную бутылку пива в бокалы. Несколько минут мы сидели молча.
  - Ну, что ты еще хочешь мне сказать? - спросила Вика.
  Пиво уже давно вывело меня из реальности, и я, влекомый безрассудством, ответил:
  - Мне сейчас вспомнился маленький курортный город на берегу моря, девушка, идущая по набережной, теплый бриз...
  Я на секунду умолк; Вика закрыла глаза и улыбнулась:
  - Продолжай.
  - Она недавно окончила школу, ей пятнадцать лет. Она встречает парня. Точнее, они уже давно знакомы, но тут неожиданно возникает сильное, как порыв ветра, чувство. Они страстно влюбляются друг в друга, целыми днями вместе гуляют по набережной, клянутся, что будут вместе всю жизнь. Но... некий богатый человек, владелец нескольких казино, делает этой девушке предложение и она...
  - Бросает несчастного парня...
  - Она страдает, мучается. Несколько дней подряд она ходит к морю, в пустынную бухту. В один из таких дней она встречает там незнакомого ей человека. 'Кто вы?' - спрашивает она, удивленная его присутствием в этом пустынном месте. Он отвечает ей, что приехал из Москвы на отдых, что в бухте он ищет уединения. И тут она решила у него спросить совета. Она рассказала ему обо всем.
  - И он ответил ей...
  - Он сказал, что не смог бы осудить ее, если бы она решила предпочесть миллионера бедному молодому человеку. Никто не может требовать от девушки отказаться от сытой и богатой жизни ради призрачной любви какого-то бедного парня с неустроенной судьбой. Однако этот гость из Москвы все же посоветовал ей крепко подумать, прежде чем принимать окончательное решение: есть некоторые сомнения...
  - А что такое?
  - Дело в том... Я забыл сказать, что богатый любовник предложил ей не супружество, а... что-то вроде содержания. Он понимал, что, переступая через свое первоначальное искреннее чувство любви к бедному юноше, девушка обрекает себя на страдания. Возмездие в той или иной форме, рано или поздно настигнет ее. Ничего не прощается.
  На этом я закончил свой импровизированный рассказ. Мне показалось, я угадал что-то важное. Сейчас, в этот переходный момент ее смятения, надо постараться выудить у нее как можно больше сведений. Я вышел во двор купить пива, так как принесенное мной уже кончилось. По краям дорожки, ведущей к магазину, стояли торговцы черешней и персиками - толстая пожилая женщина и, рядом с ней, молодая, видимо, ее дочь. Вокруг них крутился шустрый молодой человек в спортивном костюме.
  Мне захотелось купить немного черешни, и я остановился. В этот момент рядом с торговцами возникли два человека в камуфляжной форме охранников. Я наклонился к корзине попробовать черешни и услышал за спиной, как один из охранников стал требовать, чтобы торговцы убрали свои ящики и перестали торговать.
  - Покажите сначала документы, - пошел в атаку парень в спортивном костюме, - а то неизвестно, кто вы такие.
  - Тебе мало нашей формы? - угрожающе спросил его один из охранников.
  Я выпрямился и посмотрел на него. Увидев его лицо, я быстро отошел в сторонку. Только бы он не узнал меня, подумал я. 'Охранники' продолжали наезд на парня - торговца.
  - Нам приказано следить, чтобы здесь никого не было. Понял?
  Слава богу, он не узнал. Это был 'Фил', 'коричневый', второй бандит из джипа.
  - У меня приказ начальства, - повторил он.
  - А где твое начальство? - вступила в разговор толстая торговка.
  - Торгуй на базаре, - грубо ответил Фил. - Хочешь неприятностей?
  Парень в спортивном костюме обратился к нему:
  - У тебя точно нет совести.
  - Вот ты и подумай, как тебе следует поступить. А мы пока погуляем.
  
  Вернувшись в квартиру Вики, я сразу же спросил ее:
  - Ты не видела у себя во дворе никаких странных людей?
  - Там все время алкаши ходят.
  - Ты не встречала никого, кто мог бы показаться тебе подозрительным?
  - Пиво холодное? - спросила Вика, раскрывая принесенный мною пакет.
  - Понимаешь, я там сейчас видел...
  - Только не пугай меня. Что за привычка всегда говорить загадками.
  - Какое окно здесь выходит во двор?
  - Там, в комнате.
  Я посмотрел из окна вниз. Слева был виден квадратный выступ магазина, правее него - дорога к подъезду, та самая, где сейчас разыгрывалась сцена с участием Фила. Это место прикрывали высокие липы, но я видел, что там происходит. Фил мирно беседовал с парнем, а торговки сидели на своих местах.
  - Подойди сюда, - сказал я Вике. Когда она подошла, я обнял ее рукой за плечи. - Видишь, там внизу стоят люди. А вон человек в камуфляжной форме, у него волосы выцветшие, каштановые такие.... Это тот самый бандит, который издевался над тобой. Когда я проходил мимо, я узнал его. Судя по всему, он тут работает. Хорошо бы узнать, чей покой он охраняет?
  Вика вдруг сильно сжала мне руки и потащила за собой на кровать.
  - Что с тобой? - забормотал я.
  - Оставь свои глупые вопросы. Иди сюда. Ты, кажется, этого хотел...
  - Странный порыв, - произнес я в каком-то сладком недоумении. Ни сил, ни желания сопротивляться у меня, разумеется, не было.
  ...Через час я собрался уходить. Перед моим уходом Вика призналась мне, что эту квартиру снял для нее новый шеф; сам он проживал в соседнем доме. Это известие не обрадовало меня: я был почти уверен, что Фил служит охранником у директора 'Стив ЛТД'.
  
  Вечером я позвонил Никитину на работу и потребовал немедленной встречи. Я решил сообщить ему только об одном из бандитов - о 'коричневом', которого я видел во дворе дома, где жила Вика. Про 'ежика' я решил не говорить. Странная история с запиской, переданной мне в ресторане, могла спутать карты и вызвать у следователя ненужные подозрения на мой счет.
  Никитин ждал меня в своем кабинете.
  - Здравствуйте, - сказал он, - я вас очень жду. Я навел о вас кое-какие справки и узнал нечто любопытное.
  - Интересно, что бы это могло быть.
  - Вы, наверное, удивитесь, но вы мне сразу показались весьма симпатичным человеком. И я подумал, какая досада, что мы с вами нигде больше не пересекались, кроме как по этому уголовному делу.
  - Я должен сообщить вам очень важные сведения, - сказал я.
  - Слушаю вас.
  - Вчера вечером я видел одного из бандитов. Я могу его опознать. Он работает охранником.
  - Каким охранником? - вяло поинтересовался Никитин. - Где?
  - Этого я, к сожалению, не знаю.
  - Вы уверены, что это был он? - устало вздохнув, произнес Никитин.
  - Абсолютно. Его..., так сказать, облик я запомнил.
  - Хорошо, давайте разберемся, - сказал следователь, подавая мне лист бумаги. - Напишите на этом листе все подробно, а я вам пока расскажу об одном нашем знакомом.
  Я с удивлением посмотрел на него, не понимая, о чем он говорит. Все мои мысли были сосредоточены на описании вчерашней встречи с бандитом.
  - Наш общий знакомый - поэт. Зовут его Кирилл Нисанов.
  - Ах, Кирилл, - произнес я, не отрываясь от бумаги, - очень интересно.
  - Мы познакомились с ним в театре, на одной из премьер. Моя жена любит театр. Потащила меня на премьеру, и там в какой-то компании, в буфете, мы с ним разговорились. Он стал бывать у нас в доме, а мы заезжали к нему на дачу. Он, между прочим, рассказал мне о вас. Уж не помню, по какому поводу. Хотя как же... Он приглашал меня и мою жену на премьеру шоу... 'Цветы любви', кажется.
  - Вот, пожалуйста, - я протянул следователю написанные мною показания.
   - Хорошо. В камуфляжной форме... Улица... А где фонарь, аптека?
  - Что?
  Никитин посмотрел на меня и сказал:
  - Нет, ничего. Непременно зайдите ко мне завтра. Или звоните. Разберемся.
  - Какова вероятность, что его арестуют?
  Никитин отреагировал на мой вопрос весьма неожиданно.
  - Дорогой мой, - воскликнул он, - если бы вы знали, как я рад вашему вопросу! Именно вероятность и не более того. Вы, стало быть, понимаете, что бездоказательно мы не можем никого арестовать. Никакой гарантии, что мы его арестуем, быть не может.
  - Я видел его своими глазами. Неужели этого мало?
  - К сожалению, этого мало. Вы лицо заинтересованное. Вы можете ошибиться. Нужны другие факты.
  - Но его видел не я один. Вызовите Волкова, Вику, и они наверняка его узнают!
  - Если понадобиться, мы это непременно сделаем. Дайте мне хотя бы сутки. Скажу сразу, арестовать его сейчас будет весьма затруднительно.
  - Послушайте, он бандит, это ясно, - доказывал я, совершенно забыв о возможном подкупе следователя.
  - Мы не будем нарушать закон.
  - Да в чем же нарушение? Вам нетрудно его задержать, у вас для этого всегда есть множество поводов. Почему же сейчас...
  - Это очень трудно по многим причинам.
  Мы расстались сухо, как будто не было разговора 'об общих друзьях', о поэте Кирилле Нисанове.
  
  Я с трудом сдерживал злобу, вспоминая бандита. Как все-таки отличаются между собой люди по их отношению к преступлению! Если они только 'зрители', то всегда дистанцируются от происшедшего: либо подозревают, что потерпевший сам подмочен ('не спроста это!'), либо считают потерпевшего глупым ('ну, кто его, дурака, просил лезть в это дело!'). Однако если преступные действия совершаются непосредственно против них, то они обиженно удивляются, почему другие люди заняты своими делами и не обращают внимания на их страдания. А эти-то 'другие' - вы сами, господа, только если преступление не на вас направлено. Вот сейчас мне кажется, что никто кроме меня не хочет мстить. А у меня-то самого руки чешутся.
  Около станции метро я позвонил Волкову. Услышав мой возбужденный голос, он сразу согласился встретиться. Волков велел мне ждать его у метро 'Октябрьская'. Мы не виделись три дня. Для переживаемого нами момента этот срок был очень большим. Мы одержимы жаждой мести и ждем результатов следствия. Мы так приучены - действовать в строгих законодательных рамках. И еще в нас сидит въевшаяся в мозги формула: все будет хорошо. Мы всегда верим в лучшее. Нет, чтобы утрировать плохое, ждать беду и действовать, действовать наперекор ей!
  - Я их видел! - Мы уже набрали скорость, двигаясь в его машине по Ленинскому проспекту. - Напавшие на нас бандиты работают в охране. Один - у некоего банкира, нового русского, так сказать. Я его встретил в ресторане и выследил. Где работает второй, точно не знаю, могу лишь предполагать, но я запомнил место, где он околачивается. Следователь, когда я сообщил ему об этом, начал изворачиваться, дескать, мало улик, нет оснований для задержания. Но я все же надеюсь, что он проведет очные ставки.
  Волков задумался. Он был сосредоточен на дороге.
  - Я уже не буду возвращаться в сервис, - произнес Сергей Борисович. - Позвоню туда с дачи и скажу, чтобы оставили работу до завтра. - Он бросил на меня взгляд и добавил: - Вижу, как у тебя глаза горят. Вот что я тебе скажу: ни в какую авантюру я не полезу. Вызовут, скажут опознать, я опознаю, но сам ничего делать не буду.
  - Сергей Борисович, вам сколько лет? Неужели вы так ничему и не научились.
  - Не знаю, может, я что-то важное и упустил, чему-то не научился, но я твердо заявляю, что с моей стороны никакого нарушения закона не будет. Пусть его другие нарушают.
  Сергей Борисович поехал на дачу, а я остался один. Мне как будто не хватало воздуха, и надо было предпринять какое-то действие, чтобы вырваться из этого удушья. Разум будто отключился, и я повел себя почти автоматически.
  Я позвонил Нисанову и договорился встретиться у него на даче. Поехал электричкой, благо, от станции до дачи Нисанова рукой подать. Вагон электрички был пуст. Ехать часа полтора. Итак, что же мы имеем? Крючкотвор-следователь, к тому же есть основания полагать, что небескорыстен. Его хлебом не корми, дай только найти какую-нибудь зацепку в законе, чтобы ни во что не ввязываться и не рисковать: это в лучшем случае. Ну а уж если... Волков, несомненно, хороший человек, однако с ним каши не сваришь. Он помешан на законе, будто мы живем не здесь, а где-нибудь в Австралии. Следствие затягивается. Никакого толку не будет. Вика тоже не помощник - слишком увлечена карьерой. Испугалась, что бандита во дворе ее дома увидел, принялась отвлекать и меня, и себя любовной игрой. Ну, да ладно. Надо постараться сделать хотя бы то, что я сам смогу. А у меня нет даже пистолета. Давно уже хотел купить себе пистолет, но всегда находились какие-то нравственные отговорки, чтобы не делать этого. Одни только разговоры...
  У калитки нисановской дачи я увидел вишневую 'Тойоту' с круглыми боками. У самого-то Нисанова была другая машина.
  Поэт радушно встретил меня на крыльце.
  - Привет. Наши шоу-дела идут успешно! А у меня еще один гость.
  Мы зашли на веранду. Вот так новость! Всегда, если чего-то и представить себе не можешь, оно обязательно случается. 'Гостем' был Никитин. Мы пожали друг другу руки и сели за столик с чаем.
  - Я сначала не знал, что вы приедете, - обратился ко мне Никитин, - но когда Кирилл сообщил мне об этом, то, поверьте, очень обрадовался.
  - Спасибо, - ответил я.
  - Здесь, в спокойной и дружеской обстановке я смогу более подробно объяснить вам многие вещи.
  - Надеюсь, - заметил я, - вы понимаете, что именно меня интересует?
  - Конечно. И в этой связи я хотел сказать вам следующее. Не думайте, пожалуйста, что поймать преступника - такое уж простое дело. Разумеется, это вовсе не безнадежное дело, но... Впрочем, мы ведь еще с вами не договорились о той степени откровенности нашего разговора, которую мы будем согласны допустить.
  - Я предлагаю достичь полной откровенности, - сказал я.
  - Согласен, - ответил Никитин, не раздумывая, - но сложно понять людей, настолько противоречивыми и непонятными бывают их поступки.
  - Позвольте тогда узнать, - спросил я его, - зачем же вы сами действуете так, словно законы являются непреодолимой преградой?
   - Это удобно. Тот человек, о котором вы мне сообщили, скорее всего, бандит и убийца. Но чтобы заставить его дать показания, надо будет закрыть глаза на то, что его будут избивать в участке, засовывать ему в рот ботинок, зажимать пальцы щипцами.
  - Но ведь он подонок, мразь! - вскричал я. - Он вообще заслуживает смерти!
  - Вот вы и раскрылись, голубчик, - сказал Никитин, едва ли не обрадовавшись. - Все вы такие! Убить, уничтожить...
  Никитин откинулся на спинку плетеного кресла и несколько раз глубоко вздохнул, потом сказал примирительным тоном:
  - Я погорячился. Я вас не знаю, поэтому - извините. А что касается выбивания показаний, то, порой, иначе нельзя.
  - В чем же дело? - спросил я, оправившись от напора обвинений в свой адрес.
  - А дело в том, что должна быть очень сильная мотивация, чтобы задерживать...иметь дело с бандитом. Если преступник, зарезавший из ревности собственную жену, работает шофером на автобазе, это одно. Это безопасно. А когда бандит... Конечно, если они убьют полицейского, тогда нет вопросов. Найдут жену, детей, старых родителей... В этих случаях все делается быстро. А так... Ради чего рисковать, подумайте? Ради вас?
  - Спасибо. Откровенность у нас действительно стопроцентная.
  - Я у тебя не останусь, Кирилл, - сказал Никитин, - Чай мы уже выпили. Завтра с утра дела. Прощай. Вы едете? - спросил он меня. - Могу захватить.
  - Да, конечно. Я узнал о вас больше, чем мог предположить.
  - Вот и отлично. Поехали.
  
  Было уже темно. В салоне импортного автомобиля уютно горели приборы. Мягко и вместе с тем могуче гудел двигатель. В приоткрытое окно проникал чистый воздух пустого шоссе.
  - Из вашей ситуации есть выход, - заговорил следователь.
  - Это обнадеживает, - обрадовался я.
  - Пусть то, что я вам скажу, мое предложение, никто кроме вас не узнает. Не надо, не обещайте, что будете держать язык за зубами. Не давайте никаких клятв. Если вы примете мое предложение, то сами поймете, как важно будет сохранить это в тайне. Жду вашего звонка завтра вечером.
  Никитин на мгновение бросил на меня взгляд. Холодок заговора пробежал по моему телу. Хорошо, что это длилось только мгновение. После этого мы не сказали друг другу ни слова до первой станции метро, на которой он меня высадил.
  
  На следующий день, утром, проходил фарс 'опознания' - так сказать, очной ставки. 'Колючего' схватили. То обстоятельство, что его удалось быстро найти и задержать, меня почти не удивило. С одной стороны, я чувствовал, что втягиваюсь в какую-то совсем небезопасную игру. С другой, - это все же лучше, чем ничего не делать и смириться с тем, что месть бандитам не состоится. Нет, хотя бы, того мучительного, удушающего чувства безысходности. Нас троих - меня, Волкова и Вику, усадили на стулья у стены. Объявили, что сейчас введут для опознания того человека, которого я видел во дворе дома Вики. Надо сказать, что я был готов ко многому. Помня вчерашний разговор с Никитиным, я прекрасно понимал, что в этой истории не все чисто. Однако то, что я увидел, поразило меня.
  Ввели того самого человека. У меня не было сомнений: рост, строение тела, психофизические параметры - походка, жесты, наконец, голос... Конечно, это был тот самый бандит, 'колючий', Фил. Но у него другое лицо! Искаженное, с какой-то мерзкой, застывшей усмешкой. Ему сделали пластику лица - это несомненно. Разумеется, Вика и Волков на вопрос, признают ли они в этом человеке бандита, ответили отрицательно. Они видели его в момент нападения на Садовом: тогда это был совершенно другой человек. Его лицо теперь искусственно изменено. Вика, это было заметно, вообще не хотела участвовать в опознании, а Волков, похоже, даже обрадовался тому, что не узнал в приведенном в кабинет человеке бандита.
  Я продиктовал свое мнение, подчеркнув, что по-прежнему уверен в том, что передо мной сейчас был убийца, только, видимо, с измененным пластикой лицом и поэтому неузнаваемый.
  Процедуру быстро завершили, и все тихо разошлись.
  
  Вечером, около семи, я был в ресторане 'Парус' на очередном прогоне нашего шоу. Сегодня было пробное исполнение срединного блока песен, включавшего три композиции. Виктор исполнял их в свойственной ему манере, стараясь как можно меньше использовать модуляции голоса, даже если текст песни и требовал этого. Надо отдать должное его профессиональному и художественному чутью, поскольку песни в итоге звучали более чувственно и напряженно.
  Я сбегал в гардероб, где четыре дня назад встретил 'ежика'. Сейчас тут никого, кроме швейцара, не было. Миллионера, у которого служил 'ежик', я видел мельком. Я его не мог хорошо запомнить. Разве что его даму... Нет, тоже не помню. Я поднялся обратно в зал. Дима, вопреки обыкновению, суетился мало. Большую часть времени он меланхолически улыбался некоторым гостям и качал головой в такт музыке. Я спросил его, отчего он сегодня такой вялый и не обслуживает миллионеров.
  - Ты всегда заискивал перед ними. Почему ты сегодня такой неактивный?
  - Нет главных лиц. А именно, владельца банка... Забыл название. В общем, крупного банка, кажется, 'Ростеко'.
  
  - Встретимся на даче у Нисанова, - сказал Никитин, когда мы связались с ним по телефону.
  Я поехал туда, не дожидаясь завершения вечера в 'Парусе'.
  Та же веранда, ветер и шум листьев темного сада, столик с чаем, плетеные кресла. Мы начали с обсуждения 'очной ставки'.
  - Нет, правда, вы держались молодцом, - добродушно похвалил меня Никитин. - Не проронили ни слова, хотя, должно быть, психологический удар был для вас неожиданным и сильным. И ваше, так называемое особое мнение...
  - Неужели оно теперь имеет хоть какое-то значение?
  - Я понимаю, - улыбнулся следователь, - это был жест отчаяния с вашей стороны. Прощание с истиной. Она уплывает и вы машете ей вслед. Кирилл, - крикнул он Нисанову, который на кухне заваривал чай, - мы бы хотели остаться одни. В принципе, у меня нет от тебя никаких секретов. Но сейчас, извини.
  Кирилл появился на минутку, слегка кивнул в знак согласия головой и покинул веранду, плотно закрыв за собой дверь. После этого Никитин сказал:
  - У нас есть возможность уничтожить вашего бандита. Я могу вам указать место, с которого вы можете выстрелить в него. Он при этом окажется полностью беззащитен, так как не будет знать, где вы находитесь.
   - Вы или хотите моими руками убить его, - предположил я, - или провоцируете меня.
  - Зачем мне вас провоцировать?
  - Чтобы арестовать. Для галочки в отчете.
  - Какая глупость, - с досадой и раздражением произнес Никитин.
  Я понял, что про 'галочку' говорить не стоило, это перебор.
   - Кем для вас является этот бандит? - спросил я.
  - Тут задействовано много людей... Я не могу разорвать эту цепь. Ну, вам-то не все равно, как именно произойдет возмездие? Вам - то какая разница? Главное, чтобы оно состоялось, не так ли? Если вы мечтаете о справедливом приговоре, то эта возможность сейчас в ваших руках. Подойдете к окну, наденете резиновые перчатки, сделаете свою работу по возмездию, спуститесь в лифте на первый этаж и выйдете на улицу. Я не намерен вас уговаривать. Больше я не скажу вам об этом деле ничего, просто объявляю вам окончательно, что для вас это единственный способ возмездия. Сейчас его никто не хочет трогать своими руками, кроме вас.
  - Но в чем же тогда состоит ваш интерес?
  - Без комментариев, если позволите. Кирилл! - крикнул поспешно Никитин. - Мы проголодались. Не мешало бы подать нам ужин.
  Во время ужина - легкое белое вино, помидорный салат, колбаса, сыр, виноград - в моем сознании несколько раз, в течение секунд, всплывал тот эпизод на Садовом. Ничего себе, 'эпизод', подумал я, поймав себя на слове! Чуть было, не погибли мы с Викой, попраны все человеческие права, а для уголовного права - эпизод. И ведь никого, кроме меня, это, похоже, не волнует.
  - В газетах сообщают, - произнес Никитин, наслаждаясь приемом пищи, - что эта прекрасная погода, которая сейчас установилась, это изумительно теплое бабье лето, продлится еще несколько дней.
  - Это какое-то чудо, - сказал Кирилл, - дождливая и ветреная осенняя погода вдруг сменяется летом. Правда, на очень каткий срок.
  - В Средней Азии, где я однажды был в командировке, - сказал Никитин, - в это время года жара достигала сорока и даже сорока пяти градусов. От той жары мы спасались, одеваясь в халаты.
  Итак, мне выпал шанс совершить возмездие. Пускай Никитин преследует какие-то свои, далекие от справедливости цели. Случай, бесспорно, подозрительный в смысле законности, но зато он - реальный. Конечно, есть сомнения относительно мотивов Никитина. Странно, что работник правоохранительных органов предлагает мне совершить явно противозаконную акцию. Я становлюсь пешкой в какой-то игре, правила которой мне неведомы. Никто, кроме меня, не хочет мараться. Зачем все-таки им нужно убивать "ежика"? Никитин мне больше ничего не скажет.
  Утром Кирилл передал мне записку Никитина: 'Уезжаю рано - дела. Позвоните'.
  
  Решение не приходило. Раньше, когда со мной случались какие-нибудь неприятности, я всегда выжидал определенное время - как правило, хватало нескольких дней, - и ситуация сама собой прояснялась: я уже знал, как мне действовать.
  Этому простому правилу я научился в детстве. Сперва я отвечал на обиды какой-нибудь шпаны во дворе с отчаянной быстротой, считая, что таким образом проявляю свой героизм. Потом я понял, что надо выдерживать паузу: проходит время, и все события блекнут, изменяются в твоем воображении. То, что несколько дней назад требовало мщения, предстает пошлым фарсом, похожим на сюжет приключенческой повести. Вот хорошо бы сейчас, подумал я, поступить подобным же образом. Я могу, например, поехать к своему родному брату, который живет в Глебове и работает в тамошнем пединституте преподавателем литературы.
  
  Билет до Глебова стоил две тысячи пятьдесят рублей. На фоне ажиотажного спроса на доллар и неудержимого роста его курса в дни 'кризиса', такая, относительно приемлемая, стоимость билета в дальний Глебов приятно меня удивила. Купив билет, я вышел из здания, где помещались кассы дальнего следования, прошел вдоль него и завернул за угол. Здесь находился кинотеатр 'Звезда', в котором был старинный, по-моему, еще довоенный зал, небольшой, милый буфет с бутербродами и апельсиновым соком. Сеанс начинался в пять вечера. Я решил, что пойду на любой фильм, лишь бы скоротать время до отхода поезда. Я раньше всегда так делал перед дальней дорогой. Мне нравилось посещать кинотеатр в день отъезда, желательно незадолго до отправления.
  На этот сей шел американский фильм, сделанный каким-то греком. Вся картина была выдержана примерно в одних и тех же светло-желтых, зеленоватых тонах. Сюжет развивался, насколько я могу судить, по канонам сюрреализма и постмодернищзма, если под термином 'сюрреализм' понимать необычные образы человеческого подсознания, а 'постмодернизмом' называть стремление лишить изображаемые предметы и явления их истинного первоначального смысла, сочности и краски, сделать их пустыми, механистичными. По ходу фильма в некоем поселке происходят одно за другим непонятные и немотивированные убийства его жителей. Каждый раз убийца настигает жертву совершенно неожиданно. Например, хозяйка выжимает взятое из таза белье, как вдруг сзади нее кто-то появляется, причем зрители не видят, кто именно стоит у нее за спиной. Но она чувствует это присутствие, резко оборачивается и застывает в неописуемом ужасе. Сам момент умерщвления не показан. Сразу же начинается следующий эпизод, в котором изображается жизнь других жителей, так же прерывающаяся очередным убийством, - столь же внезапным, сопровождающимся ужасом жертвы.
  Несмотря на методичные убийства жителей, они продолжают столь же методично заниматься своими привычными делами, не принимают никаких мер безопасности, действуют как будто автоматически, как заведенные. Череда убийств показана как стихийное явление, временно охватившее поселок, жители относились к нему внешне спокойно. И только в самый момент убийства они пугаются, но их испуг вызван, видимо, не предстоящей неминуемой смертью, а видом того человека, который оказывается перед ними в последний момент. Может быть даже, они видят перед собой не человека, а что-то другое?
  
  Мой визит в Глебов продолжался два дня. В первый день я спал до вечера. Вечером мы явились на званый ужин к приятелю моего брата, начальнику РУБОПа, полковнику Седову. Брат рассказал мне, что полковник вышел на крупную банду вымогателей и готовит операцию по их задержанию. Полковник знал, что я сочиняю музыку, и хотел представить мне свою дочь.
  Вечеринка началась в семь часов. В квартире Седова было весьма просторно. Широкий коридор прямо от входной двери вел в залу. Посередине залы стоял красный рояль. Когда мы расселись, Седов сообщил, что его дочь с раннего детства училась музыке. После этого все дружно 'попросили' ее продемонстрировать свое умение. Она села к роялю и принялась играть. Я сидел позади нее и наблюдал, как двигаются ее руки. Она показалась мне довольно худой; воротник кофточки, плотно огибавший шею, подчеркивал хрупкость ее фигуры.
  Слушателей собралось немного. Кроме нас с братом пришла подруга юной Седовой и какой-то молодой офицер. Офицер и подруга были все время вместе и о чем-то шептались. Девушка между тем закончила играть. Гости, словно опомнившись, перестали шептаться и зааплодировали. Мне не хотелось рассуждать о музыке. Испугавшись того, что Седов и его дочь начнут спрашивать мое 'мнение' об игре, я решил предупредить все их вопросы и громко сказал, что восхищен игрой, что годы обучения, как видно, не прошли даром и что следует 'непременно продолжать' занятия музыкой.
  Девушка, как мне показалось, была рада моим словам. Она проворно вышла на кухню и быстро вернулась с приготовленным ранее подносом, заставленным тарелочками с бутербродами и стаканчиками с красным вином. Она поставила поднос на рояль. Обстановка была несколько искусственной, но вовсе не напряженной.
  Я закусывал бутербродом с икрой, когда ко мне подошла юная пианистка.
  - Как вам понравилась музыка? - спросила она.
   - Прекрасная музыка, - ответил я, вспомнив, что совсем ее не слушал. - В вашем исполнении классика звучит особенно хорошо.
  - Впервые так близко вижу живого классика, - произнесла она с улыбкой.
  - Вы шутите?
   - Нисколько. Мне лестно слышать от вас похвалу, тем более что я специально выбрала композицию... из вашего альбома.
  - Сдаюсь.
  Выведя меня своим сообщением на чистую воду, девушка произнесла несколько обиженным голосом:
  - А я долго готовилась, хотела вам понравиться... Вас, наверное, утомляют поклонницы?
  - Как вам сказать..., - пробормотал я, плохо скрывая свою жеманность.
  - Вы стараетесь не тратить на них свои силы?
  - На самом деле поклонниц не так много, а те которые есть...
  - Продолжайте...
  - Мне, правда, понравилось, как вы играли.
  - Но вы же меня совсем не слушали?
  - Поверьте, это не важно.
  В завершение ужина дочь хозяина предложила сыграть на прощание другую мою композицию. На этот раз я встал у рояля прямо напротив нее и слушал с подчеркнутым вниманием.
  На другой день мы с братом стояли на перроне глебовского вокзала, ожидая поезда. Ко мне подбежала взволнованная дочь полковника Седова. Она тяжело дышала.
  - Я очень боялась опоздать, - сказала она. - Когда отправляется ваш поезд?
  - Через двадцать минут, - ответил я. - Что-нибудь случилось?
  - С папой плохо, - сообщила девушка. - Через час после вашего ухода ему кто-то позвонил. Он говорил по телефону минут десять, потом подошел ко мне, обнял меня и заплакал. Когда я спросила, что случилось, почему он плачет, он сказал, что ничего страшного не произошло, и чтобы я ничего не боялась. А вскоре с ним случился сердечный приступ. Мы вызвали скорую помощь, и врачи сделали ему укол. Папа просил передать вам записку.
  - Почему мне?
  Девушка протянула сложенный вчетверо листок бумаги. Я развернул его и увидел написанное на нем слово: 'Боюся'. Только одно это слово. Я положил записку к себе в карман и сказал Седовой, чтобы она передала отцу мои пожелания скорейшего выздоровления.
  - Можно я вместе с вами дождусь, когда отойдет ваш поезд? - спросила она.
  - Конечно. Я буду рад, если вы помашете мне рукой.
  Больше мы ни о чем не говорили. Я молча сел в свой поезд и наблюдал за братом и девушкой из окна купе. Поезд тронулся. Я подумал о Седове. Его внезапный сердечный приступ, записка, в которой было только одно слово... Все говорило о том, что он пережил сильный испуг. А ведь какого, казалось бы, бесстрашия, какой непреклонной воли был человек! Начальник РУВД! Какая от него исходила уверенность в своей правоте! Как мощно несло от него коньяком и лимоном!
  
  В Москву я приехал около восьми часов вечера.
  На следующий после приезда день я проснулся рано утром. И в этот момент, кажется впервые, мои намерения начали приобретать реальную направленность. Я понял это потому, что мне уже было неловко от собственных сомнений. Я почувствовал, что больше уже нельзя хвататься, как за соломинку, за 'темные мотивы' Никитина. Надо решать.
  Позавтракав, решил навестить Вику. Рядом с ее домом-башней, стояла длинная пятиэтажка. В проезде между этими домами я увидел знакомый 'мерседес'. Я испугался: очень похоже, что это машина директора фирмы 'Стив ЛТД', теперешнего покровителя Вики. А вот и он сам. Стремительно вышел из подъезда, где жила Вика и сел в 'мерседес'. Ну, конечно! Охранником у него служит бандит Фил, переделанный с помощью пластической операции. Бандит лакейски помог директору сесть в машину. Они не трогались: ждут Вику?
  Я позвонил Вике из автомата.
  - Кто сейчас был у тебя? - крикнул я в трубку, не успев даже поздороваться.
  - Откуда ты взялся?
  - Я видел твоего шефа, он только что вышел из подъезда. Как это объяснить?
  - Не суйся не в свое дело. Я все объясню потом.
  - Нет, сейчас! Один из его охранников, я узнал его, - это тот самый ублюдок. Ему сделали пластическую операцию, поэтому ты и не узнала его в кабинете следователя.
  - Что за ерунду ты несешь? Уходи и не мешай мне.
  - Не мешай?! - вскричал я. - Ты сказала, не мешай? Я хочу знать, что делал у тебя дома твой директор.
  - Послушай, уходи, я не могу сейчас с тобой говорить.
   - Так нельзя. Ты же не какая-нибудь...
  - Уходи!
  - Я же не могу произнести то, что я думаю.
  - Только попробуй!
  Она повесила трубку. Через минуту Вика появилась в дверях подъезда и направилась к машине. И этот Фил, охранник директора, едва ли не отдает ей честь! В ярости я рванулся к машине. Я хотел взять Вику за руку, но она оттолкнула меня, а Фил профессионально ударил меня локтем в лицо. Я сбился, упал, в голове что-то дрогнуло; почувствовал, что проваливаюсь в какую-то глубокую воронку.
  С трудом достал телефон. Через два длинных гудка - голос Никитина.
  Я ничего ему не сказал.
  
  Пришел домой около двух часов дня. Чувство унижения, как ни странно, прошло. Все, что случилось, было, в общем, ожидаемо. Очередное предательство. Цепь логических поступков. Женщина, предавшая один раз, уже не остановится ни перед чем. Все гармонично в природе. Может быть, мне надо было пережить это унижение, чтобы исчезла моя неуверенность и все сомнения по поводу необходимости возмездия? Сейчас, после предательства Вики, я уже не чувствую душевных метаний. Нет никакого страха: я готов убить преступника.
  Решение сейчас пришло само, без всяких усилий. Я вспомнил свою жизнь и подумал о той роли, которая отводится мне во всей этой ситуации?
  Я набрал опять номер Никитина.
  - Почему вас так долго не было? - ответил тот раздраженно. - Вы все забываете, что у меня и помимо вас много работы.
  - Я немного опоздал...
  - Вы приняли решение?
  - Да.
  - Какое же?
  - Сам бог послал мне вас.
  - Что вы решили?
  - Я не знаю ваших мотивов, не знаю, кто вы на самом деле...
  - Я жду вашего ответа.
  - Это непростое для меня решение. Я согласен.
  Никитин назначил мне встречу в небольшом скверике недалеко от отделения полиции, напротив здания телерадиокомитета. Мы сели на лавочку, и он рассказал мне план 'акции'.
  - На пересечении Садового кольца и улицы Осипенко справа будет стоять белая 'Волга' с номерным знаком 32-45. Завтра в 6.45 утра, вы подойдете к этой машине и откроете багажник. Достанете оттуда зачехленое ружье. Рядом с тем местом, где будет стоять 'Волга', - большой дом. Внизу аптека.
  - А где же фонарь?
  - Теперь вы начинаете, что ли, шутить? - Он продолжал: - Со стороны Садового кольца вы зайдете в подъезд и подниметесь в лифте на восьмой этаж. Дверь в квартиру номер тридцать два будет открыта. Зайдете на кухню. Окно выходит к магазину 'Ткани', расположенному в доме на противоположной стороне Садового кольца. Из крайней правой двери этого магазина между семью и семью ноль пять утра выйдет ваш объект. Вы должны без труда идентифицировать его. Цельтесь в голову. Это очень просто: прицелитесь, объект попадет... в такой кружочек. В центре этого кружочка будет светящаяся розовая точка. Эту точку наведите ему на голову и нажмите курок. Ружье оставьте возле окна и сразу же уходите. Как выйдете, садитесь в троллейбус и поезжайте в сторону Парка культуры. Все. На следующий день читайте газеты.
  
  Я появился на улице Осипенко в шесть тридцать. Белая 'Волга' уже стояла у самого поворота с Садового кольца. Рядом - дом с аптекой, а через Садовое - длинный магазин 'Ткани'.
  Сегодня, как только проснулся, меня не отпускает мысль надеть резиновые перчатки. Никитин посоветовал мне вчера стрелять в перчатках - наверное, шутил. Но я запомнил это. Пожалуй, глупость. Это все равно что, идя на эшафот, предварительно позавтракать. И все же... Когда впереди какое-то ужасное событие, человек всегда хватается за усвоенные им привычки и стереотипы дела. Вот и я подумал банальное: будто в перчатках я не оставлю следов на ружье. К тому же, чем просто стоять и трястись пятнадцать минут, лучше зайти в аптеку. Аптека была дежурной и работала с шести утра.
  Я решил взять еще снотворное, чтобы руки не дрожали.
  - Дайте, пожалуйста, пару перчаток и упаковку филодорма.
  - Одну пару?
   - Да. Пару резиновых перчаток и пачку снотворного.
   - Для снотворного нужен рецепт.
   - Виноват, я плохо спал. Точнее, совсем не спал.
   - Хотите наверстать упущенное?
  - Очень.
  Аптекарша подала мне перчатки и снотворное.
   - Дайте еще какой-нибудь воды.
  Я выпил сразу две таблетки филодорма.
  К машине я вернулся ровно в 6.45. Все сходилось. Багажник открылся, в нем - чехол с ружьем.
  Пустынный подъезд 'сталинского' дома. Толстые мраморные колонны, между ними - решетка лифта с громко щелкающей дверной ручкой.
  В квартире все аккуратно прибрано. Обстановка на кухне простая: белый полированный стол, на нем банка растворимого кофе, сахарница. Рядом - холодильник. Окно зашторено розовыми занавесками. Я отодвинул их и увидал внизу, через Кольцо, - магазин 'Ткани', крайняя правая дверь. Створка моего окна приоткрыта. Накатила приятная тяжесть сна. Слипались веки и сладко замедлились движения пальцев. Это действие филодорма. Так и надо, я этого и хотел, ждал снотворного эффекта. Надевая перчатки, я начал вспоминать лица бандитов в тот момент, когда они напали на нас. Эти картины возникали, вызванные из памяти, не так ярко, как в первые дни. Они сейчас помогали мне сосредоточиться: руки не дрожали, я медленно совершал необходимые действия. Ровно в семь я навел прицел на дверь магазина 'Ткани'. В центре кружка прицела светилась розовая точка. Он вышел в 7.03. В сознании пронеслось пошлое: '... морда просит кирпича'. Я выстрелил. Резко откинутая назад голова, рухнувшее черное тело. Мгновенная смерть. Замешательство рядом стоящих людей.
  Я сунул ружье в чехол, положил его на пол и закрыл занавесками окно. Шаткой походкой, в объятиях приятной сонной истомы, вышел на улицу. Здесь, как всегда, гул машин. Остановка троллейбуса находилась чуть справа от подъезда. Люди шли мимо по своим делам. Спешите, спешите, говорил я им мысленно. Ничего не случилось! Уже из окна троллейбуса в последний раз глянул на то место, у дверей магазина. Черное тело лежало там, какие-то люди суетились вокруг него. Я был в безопасности, я уезжал.
  Утром я вышел к киоску купить газету. Солнечный день, неподвижные маленькие белые облака. Интересно, что будет написано в хронике? 'Труп у магазина', пошутил я про себя. Заметка называлась по-другому: 'Убит охранник коммерческой фирмы'. 'Видимо, убийство связано с профессиональной деятельностью жертвы', говорилось там. Убитого звали 'господин Дулич'. Вернулся домой, хлопнул рюмку коньяка, и две чашки кофе.
  
  Вечером - прогон последней, третьей части шоу. Мне захотелось перед концертом навестить Волкова. Надо ли звонить? Зачем? Поеду без предупреждения. В случае если я не застану их дома, то просто погуляю по дачному поселку.
  Ехал на электричке. У ворот дачи Волкова я увидел свои 'Жигули'. Покрашены хорошо, качественно. Хозяева пили чай на веранде.
  - Я без предупреждения, здравствуйте.
  - Ну и отлично, - обрадовался мне Волков. - Катя, принеси чашку.
  Катя с радушной улыбкой встала из-за стола и направилась к кухонному шкафу за чашкой.
  - Машину свою видел? - спросил Волков.
  - Как новая.
  - Я решил проехать на ней сам, посмотреть, как она. Хорошо идет, бесшумно. Осталось кое-что докрасить, починить стеклоподъемник. Я на днях доделаю. Что, решил прогуляться?
  - Да, вечером репетиция, а день сегодня хороший.
  Катя вернулась к столу.
  - Вам покрепче? - спросила она, наливая мне чай.
  - Средне, - ответил я и добавил, когда она стала доставать кусочки сахара: - Три. Спасибо.
  Словно невзначай, безо всякого иного умысла, кроме освобождения рук для чая с пирожками, я положил на стол купленную мною газету.
  - Сегодняшний номер? - спросил Волков. - Нам тоже, наверное, принесли. Катя, ты не брала газеты?
  - Так в воскресенье же не приносят, - ответила Катя.
  - Я уже прочел, берите, - предложил я.
  Волков взял газету и раскрыл последнюю страницу.
  - Со среды обещают похолодание с дождями, - прочитал он вслух. - Пошли смотреть машину.
  Моя машина внешне действительно сильно изменилась. И заводится сразу, без мучительных усилий. Мы договорились с Волковым, что он вернется на ней к себе в сервис и там окончательно завершит ремонт.
  
  Вечером состоялся прогон завершающей части шоу. Если первая его часть излучала радость встречи, любви и чувственных наслаждений, а вторая соответствовала поре уныния в любовных отношениях, разлуки, кризиса, то третья часть посвящена прозрению, проникновению в тайну жизни. Несколько лет назад, на одной вечеринке, я встретил интересного буддиста. Он сказал мне, что в природе не существует плохого и хорошего, зла и добра, поражений и побед, любви и ненависти, а есть единый энергетический жизненный поток, который ты либо пропускаешь через себя, либо закрываешься от него. Эту философию я и вложил в музыку третьей части шоу. Нисанов, с которым мы предварительно оговорили всю конструкцию, сочинил довольно удачный финал, вставив туда несколько религиозных мотивов.
  Исполнение получилось достаточно профессиональным и красивым. Умеренное количество лазеров нисколько не мешало восприятию. Мне показалось, нельзя было найти чего-то более несоответствующего религиозному финалу шоу, чем та респектабельная публика, которая вот уже в третий раз заполняет зал ресторана 'Парус'. Однако надо же быть объективным! Искусство должно за чей-то счет содержаться. Платят ли богатые люди, государство, не все ли равно? Более того, если платит государство, возникает иллюзия 'народности' искусства, которое развращает еще сильнее. Зависеть от царя, зависеть от народа...
  Когда по окончании шоу гости начали расходиться, я заметил в толпе 'ежика'. Он работал охранником миллионера, которого я выследил. Раз 'ежик' жив, значит, вчера я убил Фила. "Колючего". Как говорится, собаке собачья смерть.
  
  Вика вовсю трудилась в фирме. На пресс-конференции, посвященной подписанию очередного контракта, она была напряжена. Ей приходилось улыбаться, записывать ход конференции, переводить вопросы. Вот этого она всегда ждала! Именно такого, настоящего дела. Она умеет быстро работать с текстом на ноутбуке, переводить. Ей было бы неплохо закрепиться здесь, почувствовать вкус больших денег и полной материальной независимости. Но что-то мешало ей сейчас включиться в работу. Может, вчерашний безобразный инцидент, когда она оттолкнула меня. 'Он мешал мне приступить к работе", - старалась Вика оправдать себя.
  
  Прошло два дня, как я расправился с 'колючим'. Состояние не менялось, раскаяния не было. Впрочем, одной вещи я испугался. Это произошло вчера в "Парусе". Когда я увидел 'ежика', я подумал, автоматически, без эмоций, о том, что вот этот человек 'на очереди'. Подумал без злобы, ранее закипавшей в груди, а так, спокойно, словно по привычке. Не хорошо, сказал я себе. Можно мстить, можно требовать сурового приговора, но нельзя превращаться в такого же, как они, хладнокровного подонка.
  Вместе с тем, я не строил никаких иллюзий относительно моего дальнейшего душевного состояния. Я знал, что рано или поздно буду мучиться раскаянием. Если б я был уверен, что бог каким-то образом санкционировал возмездие, я был бы спокоен. Но бог, наверное, не управляет поступками людей напрямую. Он дает нравственный императив и возможность выбора, а за свои действия все равно придется отвечать самому.
  Я позвонил Никитину. Его рабочий телефон не отвечал. Тогда я набрал домашний. Включился автоответчик. 'В настоящий момент я отсутствую. Оставьте свое сообщение после сигнала'. Я попросил его связаться со мной.
  
  Вечером ко мне пришла Вика. Войдя в прихожую, она остановилась у двери, прижалась к ней спиной и вздохнула:
  - Ну вот, можешь меня поздравить, я работаю там, где хотела.
  Я предложил ей пройти в комнату.
  - Выпьешь чего-нибудь?
  - Пива.
  Я достал бокалы из серванта и сходил на кухню за бутылкой.
  - Что случилось? Почему ты пришла?
  - Я не прошу у тебя прощения, это бесполезно.
  Она сделала несколько глотков пива, как мне показалось, весьма жадных.
  - Ты газеты иногда читаешь? - спросил я.
   - Нет, у меня другие источники информации.
   - Ты знаешь, что Фил убит?
   - Да.
   - Ну, слава богу! Хоть один человек знает.
  - Ты хотел сказать, один из нас. Из тех людей, которые причастны... Видимо, - призналась Вика, - я уже никогда не смогу войти в круг элиты.
  - Элиты?
  Я повторил это слово, вложив в него весь сарказм, на который был способен.
  - Давай поговорим о главном. Этого бандита убил я.
  - Бог тебе судья, - быстро произнесла Вика; казалось, ее мало интересовало убийство Фила.
  - Ты об этом хотела говорить?
  - Нет. Вчера вечером...
  - Что произошло? Тебе не мешает шум из окна?
  - Пусть окно будет открыто. Вчера вечером, после пресс-конференции... Я много раз предавала тебя и вообще позволяла в отношении тебя недопустимые вещи. Но теперь это в прошлом...
  Я, конечно, не верил ей, но мне было приятно слышать эти слова.
  - Так что же произошло вчера вечером после конференции?
  - Сначала я немного расскажу о другом... Вспомню, чего я хотела достичь, приехав в Москву.
  - То есть как чего? Разумеется, престижной и высокооплачиваемой работы. А я всем мешал. Волкову, потому что он очень любит закон. Тебе... Ну, собственно, ты уже сказала почему. Ты вовсю старалась стать секретаршей миллионера и его... женой...
  - Мне не повезло...
  - Что случилось? Скажешь ты, наконец? Твой начальник связан с мафией?
  Вика произнесла, сделавшись сразу грустной:
   - Вначале я думала, что смогу этого не замечать. Вчера вечером, - продолжала она, - после пресс-конференции, я сидела в офисе за своим столиком. Дверь в кабинет Сергея, моего директора, была открыта. К нему зашел какой-то толстый человек. Они говорили довольно громко. Я подошла поближе и смогла все расслышать. Тот маленький, толстый человек звонил по мобильному телефону в какую-то булочную, договаривался приехать. Было ясно, что речь идет о дани, ну, видимо, за 'крышу'.
  - Понятно, понятно, - заторопил я, - дальше.
  - Потом Сергей и этот толстый стали говорить о некоей рекламной фирме 'Гном'. Мой директор убеждал своего собеседника, будто эта фирма недоплатила его телеканалу очень крупную сумму. Но самое главное... Убитый тобой человек служил в охране Сергея.
  - Фил? Конечно! Я давно знал это. И ты знала, что я это знаю.
  - Толстый обещал Сергею, что найдет убийцу его охранника.
  - Меня то есть?
  - Тебе угрожает опасность! Понимаешь, ты для них обыкновенный киллер.
  - Они наверняка захотят убрать этого... киллера? - усмехнулся я.
  - Знаешь, кто этот толстый? Это родной брат Сергея.
  - Забавно!
  - Да... Его зовут Роман. И еще. Я видела, как Роман садился в свою машину. Видела его охранника: это один их тех...
  - 'Ежик'?
  - Ты знаешь его кличку?
  - Это я придумал ему такую кличку.
  Раздался телефонный звонок. Я снял трубку и рукой показал Вике, чтобы она молчала. Звонил Никитин. Я выслушал его короткое сообщение и положил трубку.
  - Кто это был?
  - Следователь. Мне надо ехать.
  - Я боюсь оставаться одна.
  - У меня нет времени. Надо выехать сейчас, иначе я не успею.
  
  Никитин был добродушен и спокоен.
  - Вы очень четко все сделали, друг мой, - восторженно произнес он. - Бац! Надеюсь, ваше самолюбие удовлетворено? Однако, что же опять случилось? Почему вы искали со мной встречи?
  Здесь, на террасе нисановской дачи, все произошедшее накануне казалось чем-то нереальным. Вместе с тем, это криминальное событие моей жизни, я был уверен, требовало завершения.
  - Ярослав Всеволодович, вы сказали, что не будете посвящать меня более подробно в детали проведенной операции. В то же время из ваших слов следует, что будто бы только я мог прикончить этого бандита, потому что другие отказывались, не так ли?
  - Ну что же, вы правильно меня поняли, - подтвердил Никитин. - Что дальше?
  - Смею предположить, что вы сможете помочь мне еще в одном деле.
  - Вы нашли...
  - Представьте себе. Я видел второго убийцу. Я знаю, где его искать. Вы без труда его вычислите. Вы мне поможете... еще раз?
  Мы разговаривали в комнате Нисанова, стены которой были заставлены книжными полками. Никитин с интересом просматривал какое-то взятое с полки издание.
  - Для того чтобы подготовить какую-либо операцию, я должен, прежде всего, понять ее цель...
  Мне показалось, что Ярослав Всеволодович был не вполне искренен. Он ждал моих тайных признаний, хотел, наверное, выведать мои мысли и чувства вплоть до интимных душевных порывов и тем самым, хотя бы и косвенно, снять с себя существенную часть возможных обвинений в беззаконии. Ему нужно, чтобы я опять заговорил о мести, о сжигающей меня жажде справедливости. Тогда выходит, что он помогает пламенному борцу, эдакому современному рефлексирующему робингуду. О собственных мотивах он, как и в первый раз, распространяться, конечно, не будет.
  Никитин поставил на место очередную, вскользь просмотренную им книгу и, резко повернувшись ко мне, заметил:
  - Опять жажда мести?
  - Слава богу, что вы не ищите в моих действиях каких-нибудь корыстных мотивов.
  - Ну что вы! Мне вполне достаточно нашего, пусть короткого, знакомства, чтобы правильно понять вас. Я узнаю людей довольно быстро. При этом, однако, я не могу назвать признаки, по которым сужу о человеке. А вот, например, ценность книги я всегда определяю по введению и оглавлению.
  Я спросил его:
  - Так... как же насчет второго преступника?
   - А вот как. В первом случае у меня был свой интерес. Мне было нужно, чтобы Дулич умер.
  - Вероятно, он кому-то мешал...
  Никитин продолжал:
   - Вы, разумеется, преследовали более высокую цель, но практически наши с вами цели сошлись в конкретном акте убийства. Вы это называете возмездием, я устранением. Но дело сделано. Теперь же ситуация качественно меняется. Вы сейчас не просто звено операции. Вы - вдохновитель, причем, идейный.
  - Так вы поможете мне? - настаивал я.
  - Только при одном условии...
  - Я буду молчать!
  - Об этом деле никто не должен знать. Никто. В особенности это касается вашей подруги и шофера. Вы принимаете эти условия?
  - Я принимаю все ваши условия.
  - Назовите мне его приметы, где вы его видели, с кем. Если не возражаете, мы продолжим наш разговор на веранде.
  Никитин вышел туда первым. Он спустился по лестнице в сад, позвал Нисанова. Через минуту они вернулись вдвоем на веранду.
  - Я люблю перед сном погулять в саду, - сказал добродушный Нисанов. - Я что-то устал. Не пора ли ложиться спать?
  - Ты иди, - сказал ему Никитин. - А мы тут еще посидим.
  - Ну, тогда я прощаюсь с вами до утра.
  Нисанов удалился в свою комнату, а мы сели к столу. Никитин налил себе в чашку заварки и положил ложечку сахарного песку.
  - Ну, рассказывайте.
  - Впервые после трагедии на Садовом я встретил этого бандита в гардеробе ресторана 'Парус'. Этот ресторан - наша репетиционная база. Среди приглашенной публики было много банкиров, директоров газовых, нефтяных и прочих фирм, их жен...
  - Охранников...
  - Да. Перед тем как увидеть его, я получил записку.
  - Кто автор записки?
  - Не знаю. Мне предлагали спуститься вниз, в гардероб, и я...
  - Продолжайте, пожалуйста.
  - Когда я спустился, я услышал голоса. Остановился. Издали я узнал его. Это был 'ежик'.
  - 'Ежик'?
   - Так я его про себя называю за короткую стрижку. Он стоял ко мне спиной; его собеседник меня тоже не видел.
  - И о чем они говорили?
  - Второй человек упрекал этого бандита за то, что тот... находится под следствием. Мне это показалось странным; выходило, что на него заведено дело, что он находится в поле зрения полиции, хотя никто из нас, потерпевших, об этом не знал. Вы же сами, между прочим, говорили о том, что для заведения уголовного дела против этих бандитов не было достаточных оснований.
  - Что дальше?
  - Я поднялся наверх. Концерт закончился, мы сидели с нашим импрессарио, обсуждали творческие вопросы, и в этот момент в зал вернулся 'ежик'. Он зашел в зал, чтобы взять сумочку, которую оставила подруга его хозяина. Я решил их выследить. Ехали они довольно медленно, да и на Кутузовском было много машин. Словом, я успевал.
  - Вы запомнили адрес?
  - Я запомнил дом и квартиру, в которой зажглись окна. По-моему, их легко будет найти.
  Никитин встал и подошел к двери веранды, ведущей в сад. Не оборачиваясь ко мне, он спросил:
  - Вы хотите убить его? Скажите, у вас что, мания такая?
  Ну, вот еще, стану я тебе выкладывать свое душевное состояние. Я и сам-то до конца в нем не разобрался.
  - Нельзя же постоянно мстить, - проронил Никитин. - Может быть, хватит одного раза? Надо и прощать. Этому нас учит Библия.
  А уж о Библии я тем более не буду с тобой говорить. Тоже мне, верующий со свечкой.
  - Давайте обойдемся без нравоучений, - сказал я. - Либо вы поможете мне, либо... Я как-нибудь сам разберусь в метафизических проблемах.
  - Хорошо, хорошо, - согласился Никитин. - Не все же мне искать для себя выгоду. Надо, хотя бы иногда, поступать бескорыстно. Я помогу вам. Собственно, вы основную работу уже сделали, выследив его. Я думаю, дня через два, максимум три, вы сможете совершить эту акцию. Я позвоню вам. А теперь, извините. Я что-то устал. Пойду вслед за Нисановым.
  - Спокойной ночи. Я прилягу здесь, на диване.
  - Ну, до завтра.
  
  Они с самого детства, были непохожи друг на друга, эти два брата. Сейчас, когда старшему из них исполнилось 37, а младшему - 35, различие между ними проявилось особенно рельефно. Старший брат, Сергей Миридонов, тот самый директор 'Стив ЛТД', патрон Вики, был всегда сдержан и сосредоточен. Младший, Роман, отличался непоседливостью и гедонизмом. К этому следует добавить физические признаки различий: Сергей был высок и тонок, а Роман - среднего роста, даже низковат, но зато крупный и рыхлый, как плюшевая игрушка.
  Знавшие их люди в один голос говорили, что Сергей, несомненно, умнее и хитрее Романа. Он скрытен, ироничен, что позволяет ему более отстраненно и хладнокровно реагировать на изменения ситуации. Импульсивный и непосредственный Роман был лишен этого качества и проигрывал своему брату в стратегическом видении проблем. Соответственно своим психофизическим данным у них по-разному сложилась жизнь. Сергей окончил институт геодезии и картографии, но, получив диплом, работать в своей области не стал. Он продюсировал музыкальные группы, устраивал концерты, фестивали. Вышел на телевидение, стал директором частного телевизионного канала. Параллельно с работой в телевизионном бизнесе Сергей организовал и собственную туристическую фирму 'Стив ЛТД', директором которой поставил своего брата Романа.
  Вика понравилась Сергею, и он решил взять ее на работу, но не в штат телеканала - для незнакомки с улицы, пусть и неглупой, это не подходило, - а в туристическую фирму, которую формально возглавлял его брат. 'Директором' фирмы 'Стив ЛТД' Роман был лишь на бумаге, а всеми ее делами - организацией туров, постоянного места жительства за границей, кажется, в Канаде, продажей косметики - занимался Сергей. Это была его вторая, после телеканала, работа. Для Романа же номинальный пост директора 'Стив ЛТД' - не более чем бутафорское прикрытие.
  Роман не принимал никакого реального участия в работе фирмы. Основной статьей доходов Романа является организация 'крыш' различным коммерческим структурам, в основном мелким магазинам. Дело у него поставлено четко; он не расстается с мобильным телефоном и с особенным видом гордости любит при знакомых обзванивать, почему-то, булочные. Зато, если кто-то из друзей связывает между собой эту любовь к булочным и его избыточный вес, он сильно обижается.
  Сергей тяготился 'славой' брата и всегда старался дистанцироваться от его грабительской профессии. Сергей знал, что рекламные компании, сотрудничающие с его каналом и покупающие у него рекламное время, платят Роману дань. Нечистоплотный братец пользовался своим 'семейным' положением. Чтобы беспрепятственно размещать на канале рекламу, необходимо сначала выплатить Роману определенную сумму по целому ряду статей расходов: в такой-то фонд, такую-то страховку, такие-то отчисления. Этим занимались люди, завербованные Романом. Но поскольку они числятся в штате телеканала, то он, Сергей, тоже несет ответственность за этих, расставленных его братом людей. Сергей говорил себе: сейчас везде делят бабки, и нет никакого смысла устраивать брату головомойку по поводу его деятельности. В конце концов, это, может быть, минимальная плата за его, Сергея, благополучие. Все же 'крыша' собственного брата лучше, чем любая другая, если уж само наличие 'крыши' обязательно для крупного бизнесмена. Сергей думал, что нашел для себя безопасный жизненный коридор. Ему было неловко за брата, но только в той степени, как бывает неловко за плохо повязанный галстук. Со временем Сергей привык к этому и даже стал считать это делом вкуса - примерно так же, как, следуя определенному стилю в моде, позволяют себе не надевать галстук, не гладить рубашку, ходить в состоянии 'легкой небритости', одним словом, проявлять как бы некоторое пренебрежение внешним лоском. Мой брат - мелкий бандит? Пусть так! Жизнь есть жизнь.
  И вот в этих-то условиях, в ситуации хрупкого равновесия, балансирования между мелким бандитом - братцем и акулами телевизионного бизнеса случилось очень неприятное событие. Романа 'понесло'. О том, что, возможно, Роман стал нюхать кокаин, Сергей узнал по секрету от своего убитого недавно охранника Фила. Тот был знаком с человеком, поставлявшим Роману наркотик. После такого известия его разногласия с братом - он вдруг почувствовал это с особой остротой - переросли в полное неприятие. Сугубо эстетические категории превратились в ненависть. Они уже давно не виделись, но Сергей начал отчетливо вспоминать их встречи и ловить подсознательно замеченные им оттенки поведения и речи младшего брата. Конечно же, он изменился. Как можно было этого не замечать раньше?! У него появилось не свойственное ему ранее бездушие и наглость. Да и внешне: глаза стали нездешними, тусклыми, а взор направлен не в этот мир, а сквозь него.
  Вика рассказала мне, что Сергей попросил как-то одного своего сотрудника поговорить с Романом по поводу долга фирмы 'Гном'. Этот сотрудник вскоре доложил шефу результаты переговоров.
  Вика готовила им кофе, и Сергей не боялся говорить со своим посыльным в ее присутствии. Он знал, что рекламная фирма 'Гном' не отдает свой долг телеканалу с разрешения его младшего брата. 'Гном' отстегивает Роману за 'крышу', и тот 'разрешает' ей не отдавать долг Сергею.
  Вика вспомнила, как Сергей говорил посыльному:
  - Ты сообщил ему, что мы хотим получить деньги за два последних ролика, которые 'Гном' прокручивал на нашем канале?
  - Говорил.
  - И что же?
  - Он сказал, что 'Гном' ничего нам не должен.
  - Ну что ж, придется применять радикальные меры воздействия. Я этого не хотел. Я оттягивал это решение, как мог. Но теперь уж нельзя по-другому. Нельзя отступать. У меня нет выхода.
  
  Никитин выполнил свое обещание и вызвал меня. Мы встретились с ним на дороге, покрытой гравием, в километре от села Дачное. Я приехал сюда на такси.
  - Как добрались? - спросил Никитин.
  - Довольно сносно.
  - Не заблудились?
  - Все в порядке.
  - Вы, я вижу, волнуетесь?
  Мы прошли несколько метров в поле. Тут росла какая-то желтая трава с сухими и ломкими стеблями. Погода стояла безветренная.
  - У меня к вам есть вопрос, - обратился я к Никитину.
  - Да, я вас слушаю. - Он повернулся ко мне и с подчеркнутым вниманием слегка наклонил голову.
  - Вам что-нибудь известно о фирме 'Стив ЛТД'?
  - Должен вам заметить, что вы вторгаетесь в запретную для вас зону. Не только, впрочем, для вас - для многих других тоже. Вы просили меня помочь вам уничтожить вашего обидчика, навести справедливость, не правда ли?
  - Хорошо. Но, согласитесь, совсем ничего не знать...
   - Давайте, о деле, - сказал Никитин. - Завтра днем вы должны находиться в своей машине, в километре от села Дачное, если ехать к нему от железнодорожной станции. Там, по правой стороне дороги, находится старый гараж. Проехав его, свернете направо и остановитесь у деревьев так, чтобы вас не было видно с главной дороги. Запомните, вы должны быть у гаража в 14.00. В 14.10 вы увидите, что спереди от вас остановятся две черные 'Вольво'. Из машин выйдут несколько человек и направятся к гаражу. Потом, через минуту-две, они вернутся. Все, кроме нашего объекта. Кстати, его зовут Марат.
  - 'Ежика' зовут Марат, - произнес я.
   - Он останется там, в гараже, и будет ожидать встречи с одним человеком... Вместо этого человека там окажетесь вы. Он будет беззащитен, безоружен - таково условия встречи. Ну, а вы... К окну гаража ведет тропинка. Вы подойдете прямо к нему. Пистолет будет лежать под окном, в траве. Пистолет-пулемет. Окно открыто... Впрочем, вы сможете войти в гараж через дверь и стрелять оттуда - как сочтете нужным. Вопросы?
  - Все понятно.
  - Тогда до завтра. Да, машина у вас в порядке?
  - В полном. Надо только закончить покраску, там в некоторых местах образовалась ржавчина...
  - Вы занимаетесь покраской машины?
  - Нет, один мой знакомый. Кстати, вы его знаете, это Сергей Борисович Волков.
  - А вы успеете ее забрать?
  - Конечно. Она будет готова сегодня вечером. Я приду за ней утром.
  - Ладно. Сейчас поедете за мной. Я покажу вам шоссе и гараж, чтобы завтра не плутать.
  
  Я впервые увидел Волкова в его рабочей одежде. Он копался в движке и вежливо разговаривал с какой-то дамой, видимо, хозяйкой ремонтируемой машины. Увидев меня, он помахал рукой. Освободившись минут через десять, он подошел ко мне. Разговор, как это уже стало между нами нормой, начался довольно сухо и настороженно. Я сказал ему, что машина мне нужна завтра утром.
  - Я думаю, - ответил он, - завтра ты уже можешь забрать ее, часов в десять. Меня не будет, ключи возьмешь у Степана, знаешь его? Вон он, у окна стоит, за станком. Я предупрежу.
  - Хорошо. Это несложно для вас?
  - Ерунда. Приходи завтра. Извини, мне тут надо еще...
  Я так и не понял, знает ли он о смерти Фила? Я все же решился спросить его:
  - Следователь вас больше не вызывал?
  - Нет.
  - Вас это не удивляет?
  - Не время сейчас разговаривать. А вообще-то я хочу спать спокойно. Мы расшевелили бандитское логово. Хорошо еще, что вовремя унесли ноги. Никто, - он повторил это, качнув рукой с вытянутым указательным пальцем, словно метроном, - никто нас не защитит. Будут проблемы, звони.
  Странная метаморфоза, подумал я, выходя из цеха на улицу. Как смело он действовал в момент нападения бандитов и как позорно капитулирует теперь!
  Волков освободился от срочных ремонтов только к девяти вечера. Все рабочие уже ушли по домам, в мастерской он остался один. Теперь можно было заняться моей машиной. Ремонт был небольшим - стеклоподъемник, покраска. В гараже были открыты две двери - в передней и задней его части, поэтому воздух протягивало по всей длине помещения.
  Волков вышел на минутку в диспетчерскую, чтобы позвонить жене, сообщить, что он задерживается. Когда он вернулся обратно, то увидел двух людей: один стоял возле машины, другой - шагах в пяти от нее, у самого входа в гараж.
  - Моя фамилия Никитин, - сказал человек, стоявший возле машины. - Я вам помогу вспомнить...
  - Следователь?
  Никитин подошел ближе.
  - Вы хотите уточнить мои показания? - спросил Волков. - Кто это с вами?
  - Не узнаете? Его зовут Марат.
  - А-а... Так это вас я тогда ударил бампером по ноге?
  Волков вспомнил его - один из тех бандитов.
  - Вы должны заминировать эту машину, - произнес Никитин.
  - Шутка?
   - Нет. Я не стал бы приходить сюда для шуток. Вот бомба с часовым механизмом. - Никитин нагнулся и вынул из стоявшей на полу сумки блестящий предмет желтого цвета. - Пятнадцать килотонн. Надо ее приделать так, чтобы никто не заметил. И быстро, ну, скажем, за полчаса.
  Волков подчинился. Он не понимал всей сути происходящего. Человек, пребывающий в растерянности и утративший волю в своих поступках, не способен сопротивляться. А Волков с какого-то момента эту волю утратил. Какое сладостное, приятное и спокойное состояние - ясность цели и следование приказу!
  После того, как мина в моей машине была установлена, все трое сели в машину Волкова. Никитин приказал ехать в строну кольцевой автострады. Глядя в окно машины, он заговорил, обращаясь к Волкову:
  - Твой приятель в каком-то смысле авантюрист, мятущийся человек, который не может найти себя. Ему кажется, что он совершает акт справедливой мести. На самом деле он нарушает закон, становясь таким же убийцей, преступником.
  Волков повернулся к сидевшему справа от него Никитину.
  - Чему вы улыбаетесь, Сергей Борисович? - спросил тот.
  - Я теперь понял: когда человек боится, он может от страха совершить ошибку.
  Никитин с удивлением посмотрел на него и повернулся к окну. У поста ГИБДД, перед выездом на кольцевую дорогу, машина затормозила. Волков медленно проехал пост, потом резко свернул направо к каким-то металлическим гаражам и с размаху врезался в один из них. Он сделал это с умыслом, чтобы на шум выбежали постовые. Волков ударился лбом о стекло, его мутило.
  Пассажиры выскочили из машины и выволокли шофера наружу. Из постовой сторожки никто не выходил.
  Никитин скомандовал Марату:
   - Целься в голову.
  Выстрел прозвучал громко. Пуля попала в цель. Никитин и Марат сели обратно в битую машину и, развернувшись, выехали на трассу.
  
  Труп был обнаружен рано утром. Полицейские тут же запустили процедуру его опознания. К семи часам утра труп был опознан и доставлен в морг. Жене Волкова сообщили о случившемся несчастье. Около восьми утра к ней явился Ганс.
  - Сейчас звонил следователь, - сказала Катя. - Моего мужа убили.
  - Этого не может... Несчастный случай, авария?
  - Нет, его убили выстрелом в голову. Следователь скоро приедет.
  - Я еще не проснулся. Трудно соображать. Значит, его убили выстрелом в голову?
  Катя присела на диван и сжала кулаками покрывало. Ганс подошел к телефону, стоявшему на столике в гостиной. Он набрал мой номер и сказал, чтобы я немедленно приехал на дачу Волкова.
  Я взял попутку и был на месте уже через сорок минут. У ворот меня встретил Ганс.
  - Очень сожалею, но он убит, - сразу же сказал Ганс, как только я подошел к нему.
  Войдя в комнату, где сидела Катя, я сказал ей, что во всем разберусь.
  - Простите, но в чем вы можете разобраться? - всхлипывая, заговорила Катя. - Это все ваши дела! Вы все время что-то от него хотели, добивались участия в каких-то сомнительных делах.
  - Это он вам сказал? - спросил я. - Что еще он вам рассказывал?
  Тут вмешался, и весьма вовремя, Ганс. Он сказал Кате:
  - Вам надо подготовиться, посмотреть его вещи.
  Когда она, поддерживаемая Гансом, проходила мимо меня, я сказал ей вслед:
  - Простите.
  Ганс вернулся. Я спросил его:
  - Вы способны сохранить наш разговор в тайне?
  - У меня нет оснований не доверять вам.
  - Речь идет о целой серии... вернее сказать, о цепи событий. Мы случайно оказались звеньями в этой цепи. Совершенно случайно. И теперь мы все выполняем то, что нам приказывают. Даже если мы и не хотим этого, то все равно совершаем те или иные, предписанные нам действия. Я скажу вам более определенно: искренние порывы, возникающие в наших душах, кем-то используются.
   - Кем же?
  - Мы это узнаем через несколько минут.
  - Через несколько минут сюда придет следователь.
  - Сюда не может прийти следователь, - сказал я. - Место преступления, жилище убитого обследуют оперативники. Следователь так рано не приезжает.
  - Но Катя сказала, что ей звонил следователь... Кажется, кто-то уже приехал.
  Во дворе появилась машина.
  - Меня нет, слышите, - шепнул я Гансу. - Я зайду в кладовую. Сами говорите с ними, а я буду наблюдать.
  В комнату вошли двое. Я узнал Никитина и Марата - 'ежика'. Я видел их сквозь щель приоткрытой кладовки. Никитин положил на стол узкий кожаный портфель и достал оттуда свое удостоверение.
  - Следователь Никитин, - сказал он, показывая на расстоянии сей документ. - По делу Волкова.
  Марат стоял в дверях веранды.
  - Вы кто? - спросил Никитин.
  - Я сосед Сергея Борисовича.
  - Как вас зовут?
  - Ганс Кюхельвальден.
  - Вы немец?
  - Нет, русский.
  - Шутка.
  - Нисколько. Я знал одного Ильина, который был немец.
  - А вы знаете, что утром ваш сосед Волков был убит?
  В этот момент из гостиной на веранду вышла Катя.
  - Да, нам позвонили около часа назад, - сказала она.
  - Я следователь Никитин. Вы его жена?
  - Да.
  - Кто-нибудь еще есть в доме?
  - В доме никого нет, - поспешно, но твердо сказал Ганс. Холодная волна испуга пробежала по моему телу.
  - Больше никаких звонков не было, кроме сообщения о смерти мужа? - спросил Никитин.
  - Нет, - тихо ответила Катя.
  - И вы тоже никому не звонили?
  - Нет. Нам сказали ждать вашего приезда.
  - Мы уходим. К вам скоро приедут другие наши сотрудники.
  Никитин направился к выходу. У дверей веранды он дал команду Марату следовать за ним.
  Ганс осторожно, чтобы не спугнуть Катю, приблизился к кладовке.
  - Уведите ее в комнату, - сказал я шепотом. - Быстрее!
  Кюхельвальден отвел Катю в гостиную. Как только они скрылись за дверью, я выбежал в сад и, пригнувшись, дошел до теплицы. Визитеры еще только садились в машину. Я подошел к краю теплицы и мог слышать их разговор.
  - Часовой механизм, установленный в тачке этого музыканта, сработает в два часа дня.
   Они уехали. Сзади подошел Ганс. Чувствуя его приближение, я сказал как бы сам себе, но и так, чтобы он слышал:
  - Развязка.
  - Так это был... не следователь? - спросил Ганс.
  - Следующим должен стать я. В два часа дня машина, в которой я буду находиться, по-видимому, взорвется.
  - Вас хотят уничтожить?
  - Она взлетит на воздух. Я теперь лишнее, отработанное звено. Неправедным путем нельзя достичь справедливости. Прощайте.
  - Будьте осторожны!
  Я посмотрел в глаза Кюхельвальдену и сказал то, что внезапно пришло ко мне:
  - Они считают меня мертвецом. Но они надолго запомнят мою фигуру.
  
  В автосервисе кипели ремонтные работы. Я подошел к слесарю, который, как и вчера вечером, что-то мастерил за своим станком у окна.
  - Здравствуйте, - сказал я громко, стараясь перешуметь гул цеха. - Сергей Борисович должен был оставить для меня ключи.
  - Какая машина?
  - Вон та, желтая.
  - Ключи на второй полке. - Слесарь показал рукой на открытый шкафчик, похожий на сейф.
  - А где он сам?
  - Скоро появится.
  Я сел в свою машину. У меня сильно билось сердце. Я понимал, что взрыв, по плану негодяев, должен произойти при подъезде к старому гаражу у села Дачное. А вдруг Волков вчера, находясь в состоянии растерянности и страха, что-то напутал? И стоит мне повернуть ключ, как машина взорвется раньше положенного времени? Я вставил ключ зажигания и повернул его. Мотор сразу схватился. Я попытался открыть окно, но рычаг прокручивался. Значит, Сергей Борисович даже не успел починить стеклоподъемник.
  
  Я проехал знакомое мне село. Вскоре появился гараж. Теперь направо, к деревьям.
  В зеркале заднего вида я увидел на шоссе две черные 'Вольво'. Было 13.50. Из машин вышли четыре человека и направились к гаражу. Пора! Я открыл дверцу, вывалился на землю и отполз как можно дальше от машины, прикрываемый высокой травой и кустами. В 13.58 раздался взрыв. Он был похож на вспыхнувшую серную горку, составленную, как бывало в наших детских забавах, из спичечных головок: не столько грохот, сколько свистящий ветер и шум пламени, как у раздуваемого ветром полотнища. Вот так они меня убрали. Придурки, они думали, что судьба всегда на их стороне. На этот раз они просчитались. А следователь хорош! Лощеный интеллигент. Ну, погоди, будешь ты меня помнить!
  Лежа на земле, я наблюдал, как те четверо спокойно, словно никакого взрыва и не было, возвращаются к 'Вольво'. Машины синхронно отъезжают в направлении Дачного. Я подполз ближе к гаражу, поскольку ветер периодически дул в мою сторону и обжигал лицо.
  Ощущение такое, будто все основные события уже прошли. Нет, еще далеко не все завершилось из практических дел, но некая кризисная черта пройдена. Мне стало легко. Может быть, это произошло от того, что я избежал смерти? Или это мое состояние легкости и покоя связано с более глубокими причинами, лежащими где-то за пределами привычного сознания?
  Я вошел в старый гараж. Покореженные ржавые остовы автомобилей, железные балки, брошенные станки. Гараж слабо освещен двумя окнами. Я сел на какую-то ржавую трубу. Потом встал, подошел к окну и увидел на дороге свою горящую машину. Рядом со мной была небольшая конторка, на которой стоял телефон. Я снял трубку. В ней слышался зуммер. Странно, здесь, в этом заброшенном гараже, телефон?
  Я набрал номер Вики.
  - Ты где? - приветливо спросила она. - Странный какой-то номер высветился.
  - Я звоню из автомата.
  - Что ты делаешь?
  - Мы можем встретиться?
  - Конечно. Только не сейчас.
  Меня передернуло, как от удара тока:
  - Но именно сейчас я должен видеть тебя!
  - Очередная блажь.
  - Блажь?!
  - Что случилось? Тебе что-нибудь угрожает? Именно сейчас тебе что-нибудь угрожает? Нет? Пойми, у меня срочное дело.
  Я замолчал. Говорят, молчание - это своеобразная форма ненависти и отчаяния.
  - Может быть, ты все-таки скажешь, что случилось?
  - Ничего не случилось. Мне просто надо тебя видеть.
  - У меня дела.
  Я бросил трубку. Господи, когда же закончится эта комедия?!
  Через минуту раздался звонок. Вика звонила сюда по определившемуся на ее телефоне номеру.
  - Прости меня, - сказала она. - Что случилось?
  - Ничего. Правда, ничего.
  - Ну, я же слышала, ты почти плакал, у тебя дрожал от волнения голос.
  - Извини, но мне тоже пора.
  Я опустил трубку.
  Машина горит. Здесь, в гараже, прохладно. 'Скандал' с Викой, привычный уже. 'Ночь, улица, фонарь, аптека'. Вот в чем весь ужас!
  А ведь могла бы еще раз позвонить, сука!
  
  Автобус похоронной конторы - белый ПАЗ - увез всех, кто принимал участие в похоронах Волкова. В основном это были родственники его жены, какой-то его дядя, несколько соседей по даче. Мы с Гансом решили немного пройтись вдоль ограды кладбища.
  Моросящий дождь усиливался на несколько минут и затихал снова.
  - Я много думал о том, что произошло, - заговорил Ганс, когда похоронный автобус спустился под гору и исчез за деревьями парка, примыкавшего к кладбищу. - Я думал о той странной гармонии, или, точнее, полифонии мира, которая нас окружает. Ведь если по-настоящему проникуть в чью-то жизнь, то откроются такие бездны!
  - К вдове Волкова приезжал дознаватель? - поинтересовался я. - Настоящий...
  - Да. Видно было, что он честный, порядочный человек и добросовестный работник.
  - И о чем он вас спрашивал?
   - Он показывал мне фотографии, спрашивал, нет ли на них знакомых мне лиц. Мне показалось, что на одной из фотографий был тот охранник, который сопровождал Никитина.
  - Где вы оставили машину?
  - Там внизу, в парке.
   - Что же известно о том охраннике, который сопровождал Никитина? Что вам о нем говорил дознаватель? - спросил я.
   - Он сказал, что этого человека зовут Марат, и что будто бы он разыскивается в связи с совершением ряда заказных убийств. Исполнителем убийств являлся как раз этот самый Марат. Раньше он служил в дивизии имени Дзержинского, потом в спецназе.
  - Итак, человек, за которым я охочусь, 'ежик', Марат, - бывший боец спецподразделения. Ночь, улица, фонарь...
   - Бандиты приезжали к нему на иномарках прямо в часть, - продолжал Ганс, - и делали очередной заказ. Платили машинами. Их у него накопилось четыре штуки. Года два назад он был комиссован, но продолжал сотрудничество с бандитами. Однажды его чуть не схватили: камера наблюдения зафиксировала Марата на выходе из гостиницы, через минуту после убийства одного финансиста.
   - Да, но каким образом, по мнению следователя, Марат мог быть связан с убийством Волкова?
  - Был сделан фоторобот, - сказал Ганс.
  - А разве кто-нибудь видел...
   - Хозяин одного из гаражей, случайно оказавшийся на месте убийства Волкова, запомнил лицо убийцы.
  Мы сели в 'Пежо' Кюхельвальдена и продолжили беседу уже в машине. Ганс спросил, каково мое мнение о случившихся накануне событиях.
  - Это довольно запутанная история, - начал я. - Мне самому в ней понятно далеко не все. Видимо, эти два бандита, которые тогда, на Садовом, напали на нас, работали на разных... хозяев. Нас с Волковым, как я понимаю, решили использовать для сведения счетов между ними. То есть, мафиози, между которыми произошел какой-то конфликт. Они хотели разобраться между собой с нашей помощью. Мы подвернулись им в нужный момент. Моими руками был устранен первый из тех двух бандитов, некий Дулич. Вы, наверное, читали в газетах... Это я его убил. Второй бандит, Марат, жив, хотя...
   - Этот Марат, бывший спецназовец... Я вижу, - участливо произнес Ганс, - вам некому больше рассказать об этом, чтобы проанализировать сложившуюся ситуацию. Мы можем подумать вместе и распутать этот клубок.
  - Скажите, следователь, настоящий, не сообщал вам больше никаких подробностей о Марате?
   - Ну, конечно! - воскликнул Ганс. - Он рассказал одну интересную историю. Будто бы этот Марат, выполняя очередное задание своих хозяев, не так давно убил даже начальника РУБОПа.
  - Где это случилось?
  - Не помню, он называл какой-то город... Николаев..., Юрьевец... Лошадиная фамилия, одним словом.
  - Глебов?
  - Очень возможно. Марат выполнил приказ банды, контролировавшей местный бензиновый рынок. РУБОПовцы вплотную подошли к ним, но...
  - Их остановили.
  - Собственно, на этом наш разговор со следователем закончился, мы и так долго с ним проговорили, около часа. А вы что...
  - Нет ничего. - Я солгал ему. Я сразу же догадался, что речь идет о начальнике РУБОПа полковнике Седове. Я вспомнил про записку, переданную мне на вокзале его дочерью. - Просто я сопоставляю некоторые факты.
  - Так поговорите со следователем. Он оставил свой телефон.
  - Нет, это не нужно.
  Я понимаю, что втянут в разборку, что я только функция. Но меня это не тяготит. Я хочу уничтожить обоих подонков. Одного я уже убил, остается второй.
  Ганс включил радио. Передавали мелодичную оркестровую музыку. Диктор перебивал ее сообщениями о политике, пробках на шоссе и прогнозом погоды.
  - Если говорить о тех самых братьях, у которых служили охранники, тут расклад такой, - размышлял я. - Марат служил в бригаде Романа, младшего из братьев, наркомана. А Дулич - работал у Сергея. Сергей является владельцем частного телеканала, на котором некая рекламная фирма 'Гном' крутит свои ролики. Она задолжала Сергею крупную сумму. А крыша 'Гнома' - Роман. И вот этот самый Роман, недалекого ума человек, решил припугнуть брата, убив его охранника. Охранником Сергея был Дулич, которого я застрелил.
  - Постойте, - сказал Ганс, - получается, что приказ об убийстве Дулича отдал Роман?
  - И у него были для этого веские причины. Сергей потребовал от рекламной фирмы выплатить накопившийся долг. Те пожаловались Роману: как же так, ведь они исправно платили ему, Роману, дань и были уверены, что официальный долг им спишут.
  - А что заставило Сергея потребовать от них долг, ведь он и раньше знал, что фирма платит дань его брату?
  - Вероятно, потерял терпение, - предположил я.
  - Роман бросил вызов своему родному брату!
  - Отношения между ними были непоправимо испорчены. Я вполне допускаю, что Роман мог заказать убийство кого-нибудь из людей брата. Выбор пал на Дулича.
  - А исполнителем были вы.
  - Я стал для них настоящей находкой. Жаждущий мести рефлексирующий интеллигент, которого никто не знает. Этот псевдоследователь Никитин, прохвост, оборотень, - из их же компании.
  - Сергей, по-вашему, догадался, кто был заказчиком убийства его охранника? - спросил Ганс.
  - Полагаю, да. Рекламная фирма платит телеканалу по многим ведомостям. Сергей, наверное, прекрасно знал по какой ведомости деньги фирмы уходили на оплату 'крыши'. По этой ведомости фирма платила исправно. А вот по другим - задерживала платежи. Фирмачи думали, что им это позволено, раз они платят дань. Когда убили его охранника, Сергей, конечно, догадался, кто все это устроил.
  - Значит, Сергей понял, кто направлял руку убийцы... Извините.
  - Сергей сразу же вычислил, что за этим убийством стоит банда его брата.
  - И он решает ответить тем же? - предположил Ганс.
  - Решает отомстить тем же способом, - подтвердил я. - Убить охранника брата. Брат достал его, перейдя все границы приличия. Все очень логично. Но...
  Я вдруг почувствовал усталость, несколько раз глубоко вздохнул, ощутив внезапную нехватку воздуха.
  - Отвезите меня, пожалуйста, домой, - попросил я Ганса.
  
  Вика приехала в офис Сергея в половине десятого вечера. Сергей занимался проверкой информации, записанной на автоответчик его офисного телефона. Он улыбнулся и кивком головы пригласил ее присесть. Она сняла легкий дождевой плащ, бросила его на кожаный диван и принялась готовить кофе.
  - Выпить хочешь? - спросил Сергей. - Джин? Или, может, рыжего?
  - Не хочу.
  - Сейчас закончу, и мы поедем.
  - Куда мы едем?
  - На прогулку. Я отвезу тебя в одно место. Там тихо, свежо. Кстати, открой холодильник и возьми бутерброды с ветчиной.
  Они сели в джип. Шоссе было пустынно. На улице, под странным названием 'Красные холмы', Сергей остановился. Шел дождь.
  Они оказались на каком-то пустыре, рядом со старой, покосившейся избой: непривычный для Москвы пейзаж. Вдали, на расстоянии нескольких километров светилась стела Поклонной горы с Никой и здание Университета.
  - Тебе хорошо? - спросил Сергей.
  - Еще нет.
  - Тут сильный ветер. Там внизу долина. У вас на юге по вечерам, наверное, теплее?
  - Москва - это город моей мечты.
  - Это город утопий. У меня к тебе будет... просьба.
  Сергей осторожно поднял воротник ее плаща.
  - Я бы хотел, чтобы ты навела справки... Узнала кое-что про одного типа. Он работает охранником у моего брата.
  - Марат?
  - Ты когда-нибудь с ним общалась?
  - Нет. Видела издали, когда он сопровождал Романа.
  - Любую информацию, которую ты о нем узнаешь, немедленно докладывай мне. Пойдем к машине.
  Сергей открыл для нее дверцу.
  - Если бы я предложил тебе выйти за меня замуж, что бы ты сказала?
  - Я бы согласилась.
  - Считай, что я его сделал.
  - Мой ответ известен.
  
  Утром Сергей приехал в один из ресторанов центре города. Ему позвонили и директивным тоном назначили встречу. Подобные приглашения не обсуждаются. Сергей был в ресторане ровно в назначенное время. Человек, с которым он должен тут встретиться, хорошо его знал. Этим человеком был Дима, музыкальный бизнесмен. Его часто использовали для подобных дел. Сергей бы и не волновался так сильно, как сейчас, перед, казалось бы, рядовой встречей, если бы не особый момент. Два дня назад он дал команду к акции возмездия - приказал своим людям убрать Марата.
  Эту операцию готовил Никитин. Его, работника 'органов', представили Сергею люди из охраны государственного канала. Никитин заверил, что дело прочно на сто процентов. У него, сказал он, есть надежный человек, который приведет в исполнение смертный приговор. Сомневаться в успехе дела возмездия и устрашения, каким должно было стать убийство Марата, не было никаких оснований. И в самом деле, через несколько дней Никитин доложил об успешном выполнении задания. Тем не менее, чувство тревоги не покидало Сергея. Он позвал к себе Вику, попросил слушать по возможности все разговоры, в которых будет так или иначе упомянут Марат. Прошли еще почти сутки, а сообщений от Вики, объективно подтверждающих смерть Марата, не было.
  В этот-то момент ему и назначили неожиданную встречу с Димой.
  Курьер-продюсер появился в дверях кафе. Он оглядел зал и, заметив Сергея за столиком у окна, направился к нему.
  - Тебе просили передать, что вы с братом в расчете, - сказал Дима, присев за столик. - Надо успокоиться и продолжать работу. На этом размене пешек надо остановиться. Два убитых охранника, по одному с каждой стороны, - это достаточная цена для ваших каино-авелевских разборок.
   Сергей усмехнулся:
  - Значит, меня ровняют с этим австралопитеком?
  - Ну, и выражения! Он все таки твой брат. А мы в ответе за тех, кого приручили. К тому же, он пользуется доверием начальства.
  - Этот наркоман?
  - Он согласен продать свои акции. По очень небольшой цене. Те, которые он отдал под залог в банк наших друзей.
  - Ни один приличный человек не пользуется услугами банка 'Ростеко'. По-моему, кроме нашего начальства там никто не открывает счета.
  - Для наших руководителей это главный банк.
  - Сволочь! Если брат отдаст свои акции, я потеряю контроль над каналом. А наши боссы тоже хороши! Я вложил в это дело огромные деньги. Фактически то, что представляет собой наш маленький частный канал, - это результат моей фантазии, усилий ума. Я продал Роману часть акций по бросовой цене, - горячился Сергей, - как близкому родственнику...
  - Ну, я пошел, - объявил Дима, вставая. - После того, как Роман согласился дешево перепродать свои акции, он стал неприкасаем.
  - Даром, что наркоман!
  - Тебе надо смириться с неизбежностью, - проговорил Дима, давая понять, что содержательная сторона беседы исчерпана. - Охота прекращена.
  - Ладно, - устало и обреченно произнес Сергей.
  - Кстати, сегодня в 'Парусе' наше выступление.
  - 'Цветы любви', так что ли?
  - Будем рады видеть.
  
  Я подъехал к дому Вики на автобусе. Мы договорились о встрече на улице в пять часов вечера. Она уже ждала меня у подъезда.
  - Ты свободна? - спросил я, подойдя к ней.
  - Там, за углом, есть неплохое кафе, - сказала Вика.
  Мы расположились за пластиковым столиком и стали ждать, пока нам принесут кофе.
  - Откуда ты звонил мне вчера?
  - Из одной деревни.
  - Вчера я говорила с Сергеем. Он был дерганый, странный. Интересовался, что говорят... про Марата. Похоже на то, что он...
  - Не владеет ситуацией? Марат скрылся. Сергей распорядился убить его. Но исполнители всего лишь инсценировали его убийство. Никитин доложил Сергею, что исполнил его приказ. Он солгал. Это значит, что он получил другой приказ, от людей более высокого, чем Сергей, уровня.
  - Главное, что теперь, ты можешь выйти из игры.
  - Будет обидно, если мы оставим Марата в живых.
  - Ты шутишь?
  - Нет.
  - Убить Марата?
  - Разве это справедливо: их тогда было двое, а получил по заслугам только один? Или ты уже забыла, что с нами произошло!
  Насладившись кофе, мы отправились в Кусково. Это здесь, неподалеку: надо было миновать станцию электрички 'Вешняки' и обойти церковь. Мы подошли к пруду, на противоположном берегу которого стояла усадьба семнадцатого века.
  - Я тебя не понимаю, - произнесла Вика. - Ты или сам еще не разобрался в своих чувствах, или ведешь какую-то опасную игру.
  - Как ты думаешь, - спросил я, - что сделает Сергей, если ты сообщишь ему, что тебе каким-то образом удалось установить, что Марат жив? Ну, скажем, ты якобы случайно услышала об этом от людей Романа.
  - Я думаю, Сергей будет в ярости.
  - Я не знаю, что он предпримет, но это известие заставит его действовать.
  Вика подтвердила то, в чем я был абсолютно уверен:
  - Мне тоже кажется, что он готов на многое ради мести своему брату.
  - Я хочу завершить эту историю.
  - Руками Сергея убрать Марата?
   - Не руками, а приказом. Руки будут мои. Я хочу убить его своими руками. Сообщи Сергею, что Марат жив и через 2-3 дня в этой истории будет поставлена последняя точка. Сергей достанет его, что называется, из-под земли.
  
  Вечером в ресторане 'Парус' как всегда собралась изысканная публика. Я искал среди посетителей Сергея, но не мог найти его в череде однообразных промышленников и финансистов. Он появился только за пять минут до начала шоу. Я в который раз поразился его разительному отличию от основной массы зрителей. Худ, длинноволос, устало-меланхоличен...
  Дима не появлялся до семи часов, то есть до начала шоу. Наконец, он вышел из-за светоустановки возле сцены и объявил о том, что, к сожалению, не приехал наш звукооператор, так что, вероятно, шоу не состоится. Он несколько раз, прикладывая ладони к сердцу, повторил, что он искренне сожалеет. Виктор отправился в комнату, оборудованную под гримерную.
  Воцарилась зловещая тишина. Стало ясно, что промышленники сильно обиделись. Легкий шум двигающихся кресел, шепот, выкрики...
  Неожиданно для всех, и для самого себя, я встал из-за столика и вышел к роялю.
  - Господа, - сказал я, обращаясь в зал. - Я недавно сочинил мелодию.
  Послышались аплодисменты. Довольно редкие, впрочем.
  - Я тут немного поиграю...
  В зале раздались смешки. Я все же отыграл свою композицию. После этого мне довольно жарко аплодировали. Инцидент был исчерпан. Дима подвел меня к Сергею и сказал ему, что я тоже принимал кое-какое участие в создании шоу.
  - Все решено, - объявил нам Сергей. - Ваше шоу обязательно будет показано на моем канале. Как только оно будет смонтировано, подпишем контракт.
  Я сказал:
  - Рад, что наше шоу пройдет именно по вашему каналу.
  - Мы вообще планируем расширить сетку музыкального вещания, - сказал Сергей. - Причем за счет исключительно качественной музыки.
  В этот момент послышалось журчание: - звонил мобильный телефон. Сергей достал из кармана пиджака трубку.
  - Да, хорошо, - ответил он своему телефонному собеседнику, после чего обратился к нам: - Прошу прощения, господа. Мы еще непременно увидимся.
  Мне стало жаль его. Когда он скрылся за дверьми 'Паруса', я подумал о том, что вот этот бледный, ироничный и, судя по его виду и интонации, смертельно уставший человек, - как он хочет выглядеть респектабельным деятелем культуры! Какой груз лежит на нем, если он, понимая продажность и мафиозность среды собственного обитания, продолжает работать именно в этом направлении! Какое странное сочетание: брат - наркоман, бандит, держатель пресловутых 'крыш'; начальство коррумпировано и, вероятно, чуждо ему, а сам он - лишь отражение какой-то иной, придуманной им жизни. Что толку в его креативных способностях? Кто их оценит? Движение денег - вот, что определяет судьбы. Я это знаю давно. Все это невообразимо скучно в своей неизбежности.
  
  Я все еще сильно заряжен идеей мести. Удивительное совпадение человеческих реакций, свидетельствующее, видимо, о некоем универсальном законе поведения гомо сапиенс: автоматизированной реакции мести! Какая-нибудь торговка фруктами, директор телеканала, аз грешный, - все мы едины в своем стремлении, во что бы то ни стало отомстить, обеспечить торжество справедливости.
  
  Мы остались в ресторане вдвоем с Димой, и выпили коньяку.
  - Наше шоу, - сказал Дима, обнимая меня за шею, - пройдет по каналу в любом случае. И от того, кто будет на нем директором, это не зависит.
  Последняя фраза содержала какой-то скрытый смысл. Хотя нет, почти прозрачный намек. Неважно, кто станет директором! Этот связник-менеджер умел держать язык за зубами даже в сильном подпитии. Ничего конкретного о планируемом где-то наверху устранении Сергея с телеканала он мне не сообщил. Он и не предполагал, что я сам о многом догадываюсь. Дело шло к развязке. Я ощущал это особенно четко. Это было именно ощущение, а не мысль, не логическое умозаключение. Это было чувство. И потому, видимо, какие-то мои действия носили характер автоматических импульсов.
  Я позвонил Гансу, подробно изложил ему новые данные о Сергее и высказал предположение, что его дела, видимо, плохи, что его собираются убрать с телевидения.
  - Я хотел бы вас попросить... Мне надо, чтобы вы установили... Ну, что-то вроде подслушивающего устройства в офисе Сергея.
  - У меня есть такое устройство, - с готовностью сообщил Ганс.
  Он обещал мне выполнить еще одну мою просьбу: достать пистолет. Продолжать этот разговор по телефону мы не стали. Договорились встретиться рано утром у него на даче.
  
  Устройство, которое Ганс Кюхельвальден передал мне утром, представляло собой кружочек тонкой бесцветной пленки диаметром примерно в десять сантиметров. Ганс объяснил мне, что эта гибкая пластина - особым образом кристаллизованные элементы, образующие некую систему восприятия звуковых сигналов. Пленку надо незаметно приклеить к стене в комнате, подлежащей прослушиванию.
  Когда я встретился с Викой, она посмотрела на меня едва ли не с сожалением. Она боялась. Все-таки я для нее кое-что значу. Во всяком случае, то время, которое она провела со мной, было во многом прекрасно, насыщено столькими будоражащими душу событиями!
  Остановив попутную машину, я попросил шофера отвезти ее по нужному адресу в контору Сергея.
  - После того, как ты установишь пленку в его кабинете, сообщи ему, что Марат жив, что его куда-то отвезли и спрятали. Сергей должен тебе поверить.
  Я вытащил из борсетки конверт.
  - Вот эта пленка.
  
  Днем она была в офисе Сергея, обставив свой визит необходимостью сообщить ему подробности о 'деле Марата'. Она сказала ему, что не обнаружила в поведении и высказываниях сотрудников никакого переполоха и волнения. Более того, ей показалось, что в одном из телефонных разговоров Романа, который она подслушала, вскользь прозвучала информация о том, что Марат жив и находится где-то в безопасном месте. Она не может ручаться за полную точность его слов, но, похоже, речь шла именно о Марате...
  - Спасибо, - поблагодарил ее Сергей. - Тебя отвезти?
  - Нет.
  - Я тоже еще поработаю.
  Когда Вика вышла из кабинета, Сергей набрал чей - то номер.
  - Немедленно разыщите Никитина и скажите, что я жду его звонка. Передайте ему: я обо всем информирован. Мне нужен Марат.
  
  Вечером Ганс передал мне диск со всеми переговорами, которые вел из своего кабинета Сергей. Некоторые из записанных разговоров имели непосредственное отношение к финальным событиям нашей драмы. Сначала после длинного 'кнопочного' сигнала прозвучал голос секретаря:
  - Сергей Викторовича Никитина нет на месте. Там говорят, что он выехал, и когда будет, неизвестно.
  - Что еще?
  - Несколько минут назад был звонок от Димы. Он просил перезвонить ему.
  - Странно.
  'Система' Ганса записала разговор Сергея с Димой.
  Сначала были длинные гудки.
  - Привет, - это был голос Димы. - Слушай, завтра тебе надо быть в селе Дачное, недалеко от железнодорожной станции. Там, в пяти километрах к северу, находится старый гараж. Время - семь двадцать утра. Ты, видимо, догадался, что Марат жив и хочешь довести дело до конца? Вопрос чести, я понимаю. Благородная месть и все такое. Хочешь получить Марата? Приезжай к гаражу один. Кроме вас с Маратом там никого не будет. Получишь его.
  - Какого черта из меня делали идиота! И кто остановил Никитина?
  - Начальство тобой недовольно? Ты неглупый человек и должен понимать, что все финансовые потоки регулируются этими людьми. Только ими.
  - Оставим политэкономию.
  - Не получится. Твой брат это очень хорошо понимает. Ты не должен был назначать проверку финансовой отчетности по использованию кредита банка 'Ростеко'. Наши банкиры остались недовольны.
  - Но я вообще не видел этих денег, хотя они вроде бы предназначались и мне тоже!
  - Это не твое дело. Кредит номинально был выписан на твой канал, но не более того. Дальше деньги ушли совсем по другим адресам. В первый раз, что ли?! Ты привел аудиторов проверять использование кредита! Так друзья не поступают.
  - Ведь есть же границы! Нам хронически не хватает денег на производство собственных программ. Мы банкроты. А тут огромный кредит прошел мимо. По каким-то тайным ведомостям.
  Короткие гудки. Снова набор номера. Гудки.
  - Слушай меня внимательно. - Голос Сергея звучал с нескрываемым раздражением.
  - Не надо расстраиваться, брат.
  - Ты все таки продал свои акции! А ведь это мои акции. Когда в свое время я отдавал их тебе за полцены, я был уверен, что без моего ведома ты не будешь ими торговать. Ты, братец, меня обманул, предал. Ты воспрепятствовал убийству Марата.
  - Это не мое дело, - ответил Роман, - я тут ни при чем.
  - Марат жив. Я приказал Никитину убрать его, но все закончилось лишь инсценировкой. Ты ведь знаешь, что его не убили!
  - Я остановил Никитина по указанию администрации. Твои шаги контролируются. Но это, - угрожал Роман, - еще не самое страшное, что тебя ожидает!
  - Это мой канал, я вложил в него свои деньги. Я не уступлю никакому шантажу.
  - По-моему, это заведомо проигрышное дело. Предупреждаю тебя, я не контролирую своих людей.
  - Ты мне угрожаешь?
  - Не я.
  - Шкура...
  
  Итак, Никитин, как это следовало из прослушанного мной разговора, несомненно, выполнял волю главных хозяев, подчинялся приказам высоких боссов. Неких абстрактных 'банкиров'. Надо ли мне знать все, чего они хотят, вникать в подноготную этих разборок? Ну, вот, первые очевидные выводы. Сергея решили убрать. Повод - инициированная им проверка кредита 'Ростеко'. Огромный кредит разворовали, он пошел по рукам боссов. Так всегда бывает, но в этот раз Сергей отчего - то взбунтовался. И теперь хозяева заметают следы. Иначе, зачем устраивать Сергею встречу с Маратом? Это приманка! Явная провокация. Марат будет стрелять без промаха. А Никитин тоже хорош! Воплощение полной беспринципности. Слуга, двух, трех, несметного количества господ.
  В восемь вечера я был в здании прокуратуры на Новокузнецкой. Спустившись в подвал, я быстро нашел дверь кабинета, где меня допрашивал недавно этот Никитин или как его там... Где, как я предполагал, он притворялся следователем. Дверь была открыта, и я вошел туда. В кабинете стояла банка с краской, складная лестница, валялись обрывки бумаги. Поднявшись обратно, я спросил дежурного, не знает ли тот, как мне найти следователя по фамилии Никитин. Я с трепетом ожидал ответа дежурного. Если бы он ответил, что такого следователя в их учреждении нет, я бросился бы ему на шею. Хоть в государстве должна быть честность?! Но лейтенант сказал, немного подумав:
  - Если не ошибаюсь, он переехал в 201 кабинет. Это на втором этаже.
  Уже на повороте к выходу, я увидал, как Никитин спускается по лестнице. Он тоже заметил меня. Увидав 'человека с того света', он немного скривил губы. Но замешательство его прошло очень быстро.
  - А, Робин Гуд! Ты ко мне? Я немного занят. Приходи вечером. Нет, лучше завтра. О, кей!?
  
  Циклон бушевал вовсю, как обещали синоптики. На улице холод и пронизывающий ветер. Я приехал на станцию в шесть пятнадцать утра. До села Дачное надо ехать на автобусе. Перед вокзальчиком находился пустынный сквер. В киоске продавали горячий кофе и булочки. Автобус, как следовало из расписания на большом щите у забора, должен был идти в сторону села Дачного в 7.05. Ехать туда минут десять. На остановке уже стояли люди. Рюкзаки, корзины, обмотанные тряпками лопаты, грабли и мотыги, все в брезентовых куртках и высоких сапогах. Типичная одежда дачника. Тут же были и дети, по-моему, трое - девочка бегала вокруг бабки, которая время от времени прижимала ее к себе и раскачивала из стороны в сторону; какой-то мальчик в джинсовой кепке с длинным козырьком сидел на рюкзаке, другой пил воду из большой пластиковой бутыли. С помощью кофе я немного согрелся. У меня еще оставалось несколько глотков, когда подошел маленький ПАЗик.
  Дачники обступили двери, надеясь захватить сидячие места. Я зашел в автобус последним. Мы быстро миновали станцию и оказались в поле. Потом дорога вела через лес, далее - мостик над ручьем и выезд к Дачному. Я попросил шофера остановиться. Надо было спешить. В семь пятнадцать я уже стоял метрах в тридцати от гаража. По времени получалось так, что Сергей должен был уже находиться внутри. Через две минуты к самой двери гаража подъехала черная 'Aуди' с Маратом. Он был в знакомой одежде. Все черное: брюки из шелкоподобной ткани и шитая по краям желтыми строчками рубашка-косоворотка. В правой руке он держал короткий толстый автомат с цилиндрическим прицелом. Ровно в семь двадцать он скрылся за воротами гаража. Я тут же подбежал к окну и осторожно заглянул внутрь. Сергей стоял у противоположной воротам стены, держа в вытянутой вдоль тела руке пистолет. Увидав бандита, он направил на него свое оружие. Марат, готовый к такой реакции, выстрелил первым. Сергей, как опрокинутая бочка, рухнул на землю. Марат подошел ближе и выстрелил ему в голову. В этот момент я почувствовал, что другого времени действовать, у меня не будет, и вышел из-за угла в проем дверей. Марат обернулся ко мне. Я выстрелил в самый начальный миг его защитного движения, когда он, в судороге недоумения, попытался вскинуть автомат. Впечатление у меня было такое, будто ему в лоб попало копье, которое, выйдя из затылка, вонзилось в стену: Марат мгновенно отшатнулся назад, прижался к стене как к невидимой вакуумной воронке и через несколько секунд рухнул на пол. На его лице застыл испуг.
  
  Вечером состоялось наше шоу, фрагменты которого записывались для телевидения. В зале 'Паруса' царила атмосфера какого-то странного веселья. Видимо, о 'смещении' Сергея с поста директора канала уже все знали. Виктор сказал: 'Мы рады приветствовать вас, господа. Но, почему некоторые зрители плачут". "Нет, - вмешался Дима, - никто не плачет, здесь просто темно'.
  Концерт длился минут сорок. Дима суетился у пульта освещения и регуляции звука. Гости были довольны - их эмоции остались на пленке.
  
  Прошел день. Вика уезжала на недельку в Крым, погостить у родных. Я понимал, что между нами уже не может быть близких отношений. Узкая полоска нашего счастья, сияние жизненной тайны, щель бытия, о которой говорил Хайдеггер, исчезла. Какая-то безжалостная сила закрыла ее от нас 'глубокоуважаемым' шкафом. Любовная лодка разбилась о быт. Неизбежно наступала серая, унылая жизнь.
  Я привез ее на вокзал. Это недалеко от того самого места... Проводил к поезду. Она была в белом пуховом свитере, воротничок которого плотно обхватывал гладкую шею и, казалось, наглухо закрывал от меня ее душу. У дверей вагона я разлил в пластмассовые стаканчики по пятьдесят граммов водки.
  - За теплую погоду!
  Мы выпили.
  Вика приняла из моих рук свой маленький чемоданчик.
  - Скажи, что было бы, если бы я вышла за Сергея? Ведь он сделал мне предложение. Могла бы я стать счастливой?
  - Ничего бы не было. Эта история должна была закончиться так... Ну, как все и случилось.
  - Может быть, не так?
  - Нет, именно так.
  - Почему ты знаешь?
  - Есть законы, которые выше нас и которые всю жизнь нами управляют.
  - Значит, нет никакой надежды?
  - Надежда всегда есть.
  - Ладно, привет!
  Метафизика - это не для нее.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"