Можгинский Юрий Борисович : другие произведения.

Частичная амнезия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Подросток обвинен в преступлении, которое он не совершал. Настоящего виновника, сына высокопоставленного государственного чиновника, плотно огородили от следствия. Наш герой сопротивляется репрессивной машине, исправно работающей, увы, во многих следственных и судебных органах. Его усилия в этой, казалось, безнадежной ситуации, оказываются не напрасными и кардинально меняют соотношение сил.
  Ч А С Т И Ч Н А Я А М Н Е З И Я
  
  Синопсис. Подросток обвинен в преступлении, которое он не совершал. Настоящего виновника, сына высокопоставленного государственного чиновника, плотно отгородили от следствия. Наш герой сопротивляется репрессивной машине, исправно работающей, увы, во многих следственных и судебных органах. Его усилия в этой, казалось, безнадежной ситуации, оказываются не напрасными и кардинально меняют соотношение сил. 7 п.л.
  
  
  
  Меня обвинили в том, что я сбил человека. Однако я ничего не помню! Человека сбил джип. Но у меня никогда не было джипа!
  Утром ко мне домой пришли два человека. Я открыл им дверь. Они сказали, что я должен расписаться за ремонт электричества в подъезде. И протянули мне бумагу. Я взял ее и тут один из них ловко надел на меня наручники. Эти люди сказали, что я задержан. Следователь или опер, не помню, пытался активировать мою память.
  - Но, черт возьми, что-то вы должны помнить! Неужели ничего?
  Собственно, мои показания, как он сказал, ему не нужны. Ему и так уже все ясно. Спектроскопия руля этого самого джипа обнаружила мельчайшие частицы моей кожи, а в них - молекулы моего ДНК.
  - Вам уже показывали выводы спектроскопического анализа, - сказал следователь. - Но они как-то не произвели на вас впечатления.
  Мне вспомнились какие-то графики, рисунки, диаграммы...
  Я сказал:
  - Мне, действительно, показывали заключение, но я ничего в нем не понял. Видите ли, у меня другая профессия. Я не биохимик.
  - Но там все изложено доступным языком. Частицы ДНК на руле джипа идентичны вашему ДНК.
  - Это что же, мои руки держались за руль джипа? - Я посмотрел на свои руки, как артист трагедии.
  - В заключении сказано: срок жизни этих частиц, то есть, частиц ДНК, совпадает с давностью убийства. Это означает, что ваш след на руле оставлен в час преступления. Все сходится.
  - Преступления?
  - Ну, допустим, наезда. Что же касается мотивов...
  - Сейчас мотивы в ход пойдут... Как это у вас - месть, деньги, так что ли?
  - У вас, молодой человек. Вы его сбили, а не мы.
  - Ах, да, ДНК...
  Следователь продолжал, глядя в материалы дела:
  - Спектроскопия... Новейшая методика. Генетическое исследование.
  - Неужели и вправду, исследуется ДНК? - спросил я.
  - И что интересно, мельчайшие следы вашей кожи на рулевом колесе джипа, были оставлены именно в тот день и даже час, когда этот джип сбил несчастного.
  - Неужели можно определить даже время?
  - Есть такая возможность, - сухо подтвердил следователь.
  - Ошибка исключена?
  - Полностью. Девяносто девять с чем-то процентов.
  На лице следователя появилась холодная улыбка:
  - Постарайтесь вспомнить, что с вами произошло.
  - Я уже говорил вам, что ничего не помню! Как писали в старых романах, решительно ничего.
  - Может, в самом деле, провести экспертизу? - задумчиво произнес следователь. - Чем черт не шутит...
  - Какую экспертизу? Еще одну? Вам мало ДНК?
  - Но вы же сами сказали, что ничего не помните.
  - Как сбил, не помню, а все, что было перед этим, помню хорошо. Как собирался в аэропорт....
  - У вас явно была потеря... Были все признаки амнезии, внезапной потери памяти. Ее ведь надо как-то объяснить?
  - Я не сумасшедший!
  - Допустим. Но могли быть наркотики. Вещества, меняющие сознание.
  - Наркотики? - испуганно спросил я. - Вы хотите сказать...
  - Проверим, нет ли у вас в крови следов наркотика.
  - Но ведь прошло уже двое суток!
  - Я же сказал - следов. Есть такие тонкие методики. Они определяют следы наркотика в крови аж через два месяца после их приема.
  Я не удержался:
  - Почему вы мне все время что-то инкриминируете!? То ДНК, то следы...
  - Это, брат, биохимия, наука!
  - Я не наркоман!
  - Допустим. Но ведь наркотики могли вам подмешать - в пищу, я не знаю, в чай... Короче, вопрос решен. Будем проводить экспертизу.
  
  Следователь был человеком слова. Меня поместили в клинику. Дали койку в пятиместной палате. Но соседей оказалось только двое. Из этих двоих один ушел домой. Он всегда уходил на ночь домой, а утром, к обходу, успевал вернуться. Хорошие отношения с доктором позволяли ему нарушать режим в свою пользу. Я разложил нехитрые бытовые принадлежности в тумбочке: зубную щетку, мыло, газету, пакет морса. Какая-то странная оторванность от мира повисла надо мной.
  Утром во время обхода меня представили заведующему отделением. Я сразу обратился к этому седому человеку в халате:
  - Понимаете, доктор, я ничего не помню...
  - Не тревожьтесь, мы с вами обо всем подробно поговорим, - ответил тот.
  В течение дня ко мне так никто из докторов и не подошел. Обратив внимание на мою нервозность, сосед, молодой менеджер, сказал:
  - У них все строго по плану. Когда подойдет срок твоей экспертизы, тогда и вызовут беседовать.
  Я спросил:
  - И сколько это может продлиться?
  - Недели две.
  - И все это время...
  - Расслабься.
  Я выскочил в коридор и стал поджидать кого-то из докторов. Через сорок минут мимо прошел тот седой человек в халате. Я кинулся к нему
  - Послушайте, я...
  Доктор остановился.
  - У меня голова болит, - сказал я.
  Доктор подошел к посту дежурной медсестры и сказал:
  - На ночь сделаете аминазин.
  Я знал, что аминазан является мощным психотропным средством, призванным усыплять человека. Это довольно старый уже препарат, но в больших дозах он действует хорошо. Я работал корректором и переводчиком в издательстве, которое печатало, в том числе, и научные книги.
  
  К другому моему соседу, шоферу, пришла жена. Она принесла в кастрюльке еду, кажется, котлеты. Они о чем-то тихо говорили. Я задремал.
  В этой экспертизе, пожалуй, нет ничего страшного. Точнее, проблема не в самой экспертизе. Экспертиза-то что, формальная процедура. Проблема в моем состоянии. То есть опять же, не в психозе каком-нибудь. Я нормально себя веду, у меня нет никакой болезни. А вот, как я воспринимаю всю эту историю... Конечно, я испытываю шок. Но кто может разобраться в этом деле? Эти доктора? Для них важно, слышал ли я 'голоса', есть ли в моей дурной крови следы наркотика.
  Про 'голоса' мне рассказал сосед, шофер. Он работал на грузовике. Проходил по делу о хищении. Адвокат посоветовал ему косить под 'травматика' - ударился, мол, головой, потом появилась бессонница, слабость. Он рассказал мне, что фирменным симптомом для экспертов являются 'голоса'. Конечно, их надо правильно, грамотно обставить. Какой-нибудь фраер скажет, что слышал в камере 'голос мамы' - ему, конечно, не поверят. А если сказать правильно, слышал, мол, нечетко, а может это и не 'голос' был, а черт его знает что... Ну, и так далее. Для этого надо хорошо знать психиатрию. Тут адвокат должен помочь.
  С адвокатом, конечно, проблема. Где его взять? У шофера были деньги. Родственники жены тоже ему помогли. Они наняли нормального или, говоря модным языком, 'реального' адвоката, Тони Николаевича Змойро. Я спросил шофера, не тот ли это Змойро, который когда-то, впрочем, совсем недавно, работал в правительстве, фонде госимущества?
  - Я не знаю, - ответил шофер. - Этим вопросом жена занималась. Но как только мы сменили старого адвоката и наняли Змойро, мои дела пошли в гору. Давай выпьем?
  - А что, можно? - удивился я. - Как же строгий режим?
  Шофер махнул рукой:
  - Ерунда. - Он полез в сумку и достал оттуда шкалик водки. - Давай стакан.
  Он разлил водку, спрятал обратно шкалик и сказал:
  - В принципе, я бы мог на ночь уходить домой, но мне не хочется. Будем здоровы.
  - На голову?
  - Именно!
  Мы выпили.
  - Ну, вот, - продолжал шофер. - Дела мои пошли в гору. Следователь стал со мной вежлив. На экспертизу направил.
  - По ходатайству адвоката?
  - Разумеется.
  - А прежний адвокат? - поинтересовался я.
  - Замухрышка из госконторы? Без слез не взглянешь. Давай по второй?
  Мы опять выпили.
  - Ну, а у тебя как с адвокатом?
  - Да никак...
  - Как это никак? Без адвоката нельзя.
  - Ну, если госадвоката считать...
  - А, понятно... На серьезного человека денег нет. Сочувствую.
  - Только помочь ничем не могу..., - горько усмехнулся я.
  - Не обижайся. Я ведь не сразу стал таким...
  - Каким?
  - Раньше я не мог себе позволить дорогого адвоката.
  Мы вышли в коридор. Медсестра, сидевшая за конторкой, что-то записывала в журнал.
  Шофер слегка коснулся ладошкой ее щеки, потом двумя пальцами защемил ей носик.
  Мы сели в кресло возле телевизора. Начались новости. Какое-то время мы слушали их молча. На одном из сюжетов шофер воскликнул:
  - Вот он, Змойро!
  В сюжете рассказывалось о споре между дирекцией московского дома музыки и некой артистической фирмой. Эта фирма, кажется, 'Эдельвейс', арендовала зал дома музыки на определенное число дней в году. Теперь дирекция Дома решила признать договор недействительным. Адвокатом 'Эдельвейса' выступал Змойро.
  Я воскликнул:
  - Ну да, это тот самый Змойро, бывший функционер госимущества в правительстве!
  - Видал, какие люди!
  - И этот человек теперь твой адвокат?
  - А ты думал!
  Мы хорошо понимали друг друга. Эти люди перетекают из одного высокого кресла в другое. Ротация. Сидел человек, скажем, в газете одного олигарха и кормился с его руки. Потом занял пост в госкомимуществе. А нынче - он уже богатый, преуспевающий адвокат. Номенклатура!
  - Мне, наверное, замухрышку пришлют какого-нибудь..., - предположил я.
  - Каждому свое, - устало произнес шофер. - Пойду, вздремну.
  Я досмотрел новости и тоже направился к своей палате. Проходя мимо поста дежурной сестры, я спросил:
  - Аминазин - это страшно?
  - Не особо.
  - А для чего он нужен?
  - Быстрее уснешь.
  - Укол сюда? - Я кивнул головой в направлении своих ягодиц.
  Сестра усмехнулась:
  - Туда. На ночь. Делать?
  - Не надо, я сам засну. Как всем нам хочется уснуть!
  
  Через три дня ко мне пришел адвокат. Он сел рядом с моей кроватью, достал блокнот и начал беседу. Он спросил меня об обстоятельствах дела. Я, в который уже раз, сказал, что ничего по существу не помню. Шофер лежал в своей койке и читал газету. Он частенько поглядывал на меня, мотал головой, строил презрительную гримасу, давая понять, что нечего мне расшаркиваться перед этим замухрышкой.
  Я пригляделся к своему защитнику. На бедном малом был костюм отечественной фабрики, дешевая рубашка и галстук. Вся его одежда носила печать какой-то неприбранности, все было глажено на скорую руку, застирано. Помятость и дешевизна.
  Я сказал ему твердо:
  - Нет, вы знаете, я на самом деле ничего не помню.
  - Подумайте еще, это важно.
  - Да я понимаю... В тот день я должен был ехать в аэропорт...
  - Вы улетали?
  - Да, на несколько дней.
  - Если не секрет, куда?
  - На конгресс переводчиков. В Италию.
  - И что же?
  Я пожал плечами:
  - И вот я здесь
  - Вы, наверное, спешили по дороге в аэропорт? А в какой аэропорт вы ехали?
  Шофер все активнее давал мне понять, что надо заканчивать разговор.
  Я сказал:
  - Там же все записано. Вы же читали дело...
  - Читал, - улыбнулся адвокат. - Но из него следует, что именно вы сбили потерпевшего.
  - А я так уверен в противном!
  - Ну, вот и давайте вместе разбираться.
  У меня не было к этому 'замухрышке' никакого предубеждения. Напротив, он внушал мне даже определенную уверенность: если бедные, зачуханные адвокаты еще существуют, значит, и сама правда на земле не перевелась.
  В этот момент шофер сказал, обращаясь к адвокату:
  - Привет, Палыч! Не узнал меня?
  Адвокат обернулся. И тут же вспомнил своего бывшего клиента.
  - Как ваши дела? - спросил 'замухрышка' шофера.
  - Твоими молитвами.
  - Я знаю, у вас теперь дорогой адвокат? Не то, что я...
  - А ты все на государственной зарплате?
  - Трудимся. Извините, мне надо...
  - Понимаю, - сказал шофер. - Скрипи, скрипи, перо, переводи бумагу.
  Адвокат повернулся ко мне и спросил:
  - Может быть, мы перенесем нашу беседу?
  - Давайте.
  - Тогда я приду завтра.
  Адвокат ушел. Мы некоторое время пролежали молча. Потом шофер заметил:
  - Нелепый какой-то человек.
  Наш третий сосед, молодой менеджер, видимо, только что проснувшись, сказал:
  - Зачем вы так? Он выполняет свой долг. Кто-то ведь должен...
  - Что он может, замухрышка, - произнес шофер.
  - Это верно, дать взятку судье он не может, - сказал менеджер.
  Я удивился:
  - А разве...
  - Ну, ладно, хватит, - прикрикнул шофер.
  - Разве, - продолжал я, - задача адвоката в том, чтобы...
  - Отбой! - произнес шофер и отвернулся к стене.
  
  За ужином я сел рядом с менеджером. Он спросил меня:
  - Ты что, лох?
  - Да, в общем, не крутой.
  - Что у тебя, знакомых нет?
  - Где?
  - Где-где - в суде!
  - Зачем?
  - Все решается в клубе.
  - В каком клубе? - недоумевал я.
  - В бильярдном... Это я так, к примеру. Может, в другом клубе. За столом рулетки. Успешный адвокат решает все вопросы до суда. - Менеджер сделал ударение на предлоге 'до'. - Суд - это формальность. Театрализованное представление.
  - Погодите-ка, именно поэтому такой адвокат стоит дорого!? В эту стоимость заложена цена взятки?
  - Дошло, наконец.
  
  На следующий день моя беседа с адвокатом-замухрышкой состоялась в коридоре, у окна возле туалета. Мы специально выбрали это место, чтобы нам никто не мешал.
  - Поймите, - начал адвокат, - я не бизнесмен. Вам не стоит ждать от меня чуда.
  - Понимаю, - сказал я, уже изрядно подкованный в обсуждаемой теме, - задаром ничего не делается.
  - Оставьте эти банальности! Даже если бы я взял у вас реальные деньги, то вряд ли смог использовать их по назначению.
  - По назначению? То есть, вы хотите сказать, что вряд ли смогли бы подкупить судью?
  - Ну, что-то в этом роде..., - произнес адвокат, боязливо оглядев коридор.
  - Отчего же? - настаивал я.
  - Видите ли, - ответил 'замухрышка' приглушенно, - количество судей ограничено. Этот рынок давно поделен.
  - И вы не входите в круг избранных?
  - Увы. Такова была моя участь с самого детства. Меня всегда гнали из хороших компаний.
  Какой-то больной с мочеприемником прошаркал мимо нас в туалет. Мы несколько минут простояли молча. Потом я спросил замухрышку:
  - Но я никак не могу понять, зачем вам все это? Зачем вы впутались в это дело?
  - Вы имеете в виду вашу аварию? Вы правы - дело и впрямь гиблое, бесперспективное. Вас подставили. И теперь вам не выкрутиться. Зачем я взялся? Скорее всего, инерция. А чем еще заниматься? Надо же где-то работать. Многие адвокаты так работают. Мы не умеем ничего другого... Понимаете...
  - А что тут понимать собственно! Вам просто нравиться быть вершителем судеб. Это такой кайф, наверное... Я вас понимаю: трудное детство, среда... Но вы не обольщайтесь, я вас не прощу.
  - А вот этого не надо, прошу вас!
  - Ладно, заполняйте ваши бумаги.
  Собственно, ничего нового я ему не рассказал. Повторил то, что уже неоднократно излагал следователю. Ну, может быть, с некоторыми уточнениями. Все было примерно так: я собирался на конгресс переводчиков в Италию. Вечером допоздна готовился, сложил все документы, приготовленные материалы, вещи. Поспал несколько часов, а утром поехал в аэропорт. На шоссе меня остановил сотрудник ГИБДД. После этого ничего не помню. Это называется - амнезия. Потеря памяти. С какого момента? Черт его знает! Помню дорогу, выезд на шоссе. Помню, как включил музыку... И зачем-то он меня остановил. Сотрудник этот...
  - Стоп! - воскликнул адвокат.
  Я машинально произнес:
  - Хорошо, стоп... Какой стоп? Тормоз?
  - Нет, не тормоз. Стоп в рассуждениях. Какую музыку включили тогда, в машине, помните?
  - Нет.
  - Классику, рэп, я не знаю, рок?
  - Не помню.
  - Что, вот с этого момента не помните?
  - Пожалуй, с этого...
  - Дальше - амнезия.
  Тот больной, с мочеприемником, вышел из туалета, отрешенно посмотрел на нас и зашаркал к себе в палату.
  'Замухрышка' произнес:
  - Поверьте, мне хочется вам помочь. Надо что-то вспомнить. Какие-то моменты. Обязательно что-то вспомнить!
  - Для чего это нужно?
  - Чтобы узнать правду.
  Мне вдруг стало особенно скучно. От того, наверное, что правду знать невозможно, от сознания своей беспомощности и, тем более, слабых сил моего адвоката.
  - Скоро обед...
  - Вы говорите так, словно обед для вас важнее истины, - еще чуть-чуть, показалось мне, и глаза адвоката увлажнятся от слез.
  Я сказал:
  - Вовсе нет. Я так же, как и вы, хочу во всем разобраться. Но... истина моя проголодалась.
  - Не смею задерживать, - произнес адвокат с досадой в голосе.
  Мы раскланялись.
  
  Вечером после отбоя я подошел к сестре.
  - Вы опять дежурите? Вторую ночь подряд?
  - Так получилась. Лаура заболела.
  - А вас как зовут?
  - Кристина.
  - Странное дело, я уже здесь обжился.
  - Конечно, в камере-то хуже.
  - А я под подпиской. Мог бы пойти домой, но...
  - Там вас никто не ждет?
  - Теперь мой дом - тюрьма.
  - Так шутить нельзя. - Кристина сердито сдвинула брови. - Вы знаете, слова имеют материальную силу. Они могут обернуться несчастьем. У вас на ночь - укол.
  Как хорошо находиться рядом с этой Кристиной! Так иногда бывает: на душе невозможно тоскливо, и вдруг, в толпе, случайно, встречаешь взгляд, увидишь глаза, живые, человеческие! И душевная боль отпускает.
  - Не надо укола. Я и так усну, без него.
  
  Утром следующего дня мой адвокат был в возбужденном состоянии. В коридоре он отвел меня в сторонку и спросил:
  - Может быть, вас опоили?
  - Это невозможно.
  - Не будьте в этом так уверены. Почему вы считаете это невозможным?
  Я похвалился:
  - Потому что я умею пить. Я свою норму знаю: не больше трех рюмок водки. А если вино то...
  - Вы меня не поняли, - горячился адвокат. - Я имею в виду не алкоголь, не водку.
  - Неужели, наркотики? - перебил я.
  - Ну, скажем так, некие психотропные средства.
  - Психотропные...
  - Вы что, с Луны свалились! Ничего не слышали... ну, про клофелин, хотя бы? Вам делали анализ крови на содержание седатиков?
  - Простите?
  - Ну, снотворных, наркотиков.
  - Кажется...
  - Кажется?! - перебил меня замухрышка. - Поразительная беспечность!
  - Ну, я не знаю, какие-то анализы делали, брали кровь из вены, как у всех тут... Ладно, я это проверю. Давайте, отойдем к окну.
  Мы подошли к окну возле туалета. 'Замухрышка' достал свой блокнот и принялся туда что-то записывать.
  
  Днем, после обеда, я отпросился погулять в больничном саду. Возле забора с колючей проволокой жгли мусор, старые ветки. Я подошел ближе и стал завороженно глядеть на огонь. В нем безвозвратно сгорали остатки материи. Я припомнил философскую теорию стрелы времени. Согласно этой теории все процессы в природе текут только в одну сторону, а именно к аннигиляции, к исчезновению этой самой материи. Никакого возврата назад, к прошлому состоянию быть не может. Все необратимо. Но это еще полбеды. Оказывается, что события жизни проходят множество точек бифуркации - своего рода промежуточных станций. На этих-то 'станциях' решается, куда дальше пойдет событие, в какую именно сторону. Но решается бессистемно, безо всякого предопределения и тем более расчета. Так, случайно, без ассоциаций. И пройдя эту точку, эту станцию, событие необратимо меняет ход, а все прошлое теряется, тает, как медуза на солнце. Или сгорает, как вот эти ветки.
  Я подумал о криминалистике. Не случайно, наверное, существуют все эти процедуры: следствие, суд, экспертиза. Возьмем преступление. Сколько длится само событие преступления? Минута, час, день. Может, секунда. Событие проскакивает в воронку судьбы, после чего все меняется - люди уже другие. Иных уж нет, как говорится. Другой ландшафт, другие чувства, помыслы, все другое. И вот в этих-то новых условиях начинается следствие. Нудное, формальное, длительное. Часто бывает так, что преступники, становясь фигурантами следствия, а потом суда, настолько меняются, что уже теряется разделение жертв и обвиняемых. Бывает и такое изменение внешней обстановки, когда вчерашние обвиняемые сами превращаются в жертв. Получается, что истинная суть человека в криминальной ситуации видна только в самый момент преступления. Именно тут, в воронке, в точке бифуркации и происходит разделение преступников и жертв. Только в этот миг можно поймать ускользающую истину преступления. Потом уже часто концов не найдешь: не в смысле улик, вещественных доказательств и прочей маеты-суеты, а именно, по сути. Кто прав, кто виноват. Выходит, судить надо тут же, по горячим следам, когда еще не все потеряно. Пока еще ясно, кто преступник, а кто его жертва.
  Замухрышка говорил правду: я, невинный человек, по чьей-то злой воле, превращен в преступника. А мгновение преступления уже в прошлом. Его не догнать. Истина, суть данного события ушла. Теперь можно строить какие угодно концепции. Они обвиняют меня в наезде, которого я не совершал. Но они обязательно докажут, что преступник - именно я.
  
  Через неделю моего пребывания на экспертизе пришел мой следователь. Тот самый, знаток ДНК. Он сообщил мне странную, в каком-то смысле, даже виртуальную новость: меня вызывает на беседу один из заместителей министра в правительстве, в прошлом - известный юрист. Ни больше, ни меньше. Вызывает к себе на дачу. Делать нечего. Мы со следователем поехали к нему.
  
  Дача замминистра располагалась на живописном берегу озера. Миновав охрану, мы очутились на территории некоего дачного поселка. Мой следователь сопровождал меня в лабиринте дорожек и сосен, сделавшись проводником, своего рода, 'Вергилием'. Я его так и называл теперь про себя - 'мой Вергилий'. Пройдя метров пятьсот соснового леса, мы оказались на полянке. Тут стояли несколько столиков, с серебристыми столовыми приборами.
  Мы уселись.
  - Это ресторан, - сообщил следователь. - Тут, в поселке, несколько дач и для их обитателей, крупных бизнесменов и государственных деятелей, сделали ресторан.
  Подошел официант и положил на стол меню.
  - Мы сначала пообедаем, - сказал следователь, - а потом займемся делами.
  Он обратился к официанту по имени и заказал два обеда.
  - Счет запиши на первую дачу.
  Официант смутился:
  - Извините, но директор запретил, надо сразу рассчитываться...
  - У меня сейчас денег нет. Давай, не выступай, скажи директору, что это моя просьба. Сколько я в этом ресторане денег оставил, ты же знаешь!
  - Это верно...
  - Чеши, не задерживай нас.
  Официант поставил на стол бутылку минеральной воды и ушел на кухню. Я стал осматривать поляну и лес. На берегу озера я увидел моложавого мужчину в шортах.
  - Это Сева Гладыш, президент топливной компании.
  Вдали светились на солнце парусные лодки.
  - Там, причал, где швартуются яхты, - пояснил следователь.
  Я ощутил замирание в области сердца, которое обычно возникает в момент неожиданного поворота событий, предчувствия неизвестности. В то же время какая-то вальяжность разлилась по моему телу. Я ощутил сибаритскую замедленность и легкость в движениях, почувствовал необычайный комфорт, удобство. Должно быть, я не отдавал себе полностью в том отчета, но такое состояние нахлынуло на меня от восторга перед богатством, перед тем могуществом, которое дают человеку деньги и власть. Сытое, и, черт побери, в чем-то, несомненно, скромное обаяние буржуазии!
  Метрах в двадцати от берега на якоре качалась яхта. На ее корме, развивался американский флаг.
  - Это шутка? - спросил я, указывая на флаг.
  - То есть?
  - Американский флаг.
  - Не знаю, - серьезно ответил следователь. - Надо проверить.
  На причале появилась девушка. Она присела на мостике, поболтала в воде ногой, побрызгалась. Потом поднялась и направилась к ресторану.
  Следователь крикнул ей:
  - Тата, привет!
  - Привет, дядя Володя! - ответила ему девушка.
  - Подпишешь диск?
  - Конечно. Как только он выйдет.
  Она села к другому столику и взяла меню.
  - Тата записывает свой диск, - сказал Вергилий.
  - Она певица?
  - Нет, она дочь замминистра.
  - Того, что меня вызвал? А чьи песни она поет? - поинтересовался я.
  - Свои. Она сама их сочиняет.
  Вскоре нам принесли обед. Роскошное мясное блюдо, огромный овощной салат, красное вино.
  - Размеренная жизнь нуворишей, - произнес я.
  Вкусная еда ударила мне в голову.
  - Вы проникли в частные владения, - сказал мой 'Вергилий'.
  - Позвольте, но это вы меня сюда привезли.
  - Наш визит, - перебил следователь, - не будет зафиксирован ни в одном документе. Мы с вами приехали сюда, так сказать, инкогнито! Мне кажется излишним напоминать вам, что никто не должен знать о вашем пребывании в поселке.
  - Хорошо. От меня они об этом не узнают.
  - Кто это они? - спросил следователь. - Кого вы имеете в виду?
  - Я имею в виду тех, от кого эти дачи отгорожены больши-и-и-м забором.
  - Вы хотите сказать, народ?
  - Вот именно так, господин следователь, именно так.
  - Будьте осторожны. Вы страдаете демократией.
  - Это что, болезнь такая?
  - Вы пообедали?
  - Да, спасибо. Очень вкусно.
  - На здоровье. Может, по мороженному?
  Мне очень хотелось попробовать барскую порцию мороженного, и я сказал:
  - Как это у Пушкина: 'признаться, и сил нет отказаться'.
  - Ну, и хорошо.
  Вергилий кликнул официанта и заказал две порции мороженного. Эти порции были огромны: с кусочками немыслимых фруктов, с вареньем; холодные сливки были удивительно мягкими, пахли свежестью поля и сочной травы. У следователя зазвонил мобильный телефон. Он ответил, что все готово и 'мы ждем'. Через несколько минут со стороны дачи замминистра появился человек в шортах и майке. По мере приближения этого человека к ресторану, я все больше узнавал его. Наконец, близость стала такой, что я совершенно точно узнал в нем заместителя министра, в прошлом, известного юриста, - Победимского Павла Ивановича. Я видел этого человека несколько раз по телевизору. Мне запомнились его твердые скулы, тонкие губы аскета, чеканные формулировки мыслей, весьма, впрочем, ограниченных и сухих. Словом, он представлялся мне завернутым служакой, сознание которого, как и положено, было полностью сосредоточено на работе. Высокопоставленный чиновник поравнялся с дочерью, обнял ее и поцеловал. Потом он подошел к нашему столику. Следователь тут же встал и пожал ему руку.
  - Ну что, тюремная душа? - засмеялся Победимский, точнее, процедил сквозь тонкие губы порцию смеха. - Что скажете?
  - Да так как-то все..., - проговорил я смущенно.
  - Ну, что нового? - продолжал замминистра. - Как вы?
  - Да ничего... - сказал я. - Устал немного, а так ничего.
  Чиновник приказал официанту, чтобы тот принес бутылочку минеральной воды.
  - Что расскажете? - спросил Победимский.
  Эта комедия начинала мне надоедать. Несмотря на весь пиетет к правительственному функционеру, я уже был готов сказать какую-нибудь непристойность, но замминистра сам изменил тему.
  - Вы любите музыку? - спросил он.
  - Я? Люблю ли я...
  - Отлично, сегодня вечером, моя дочь дает... что-то вроде концерта. Небольшой такой концертино. Вы обязательно приходите.
  - Но я, вероятно, должен быть вечером в больнице. Я ведь на экспертизе.
  - Что? - переспросил зам несколько раздраженно.
  В этот момент следователь мгновенно наполнил бокал водкой и весь его сразу хлопнул.
  Я повторил свой ответ:
  - Вечером я должен быть в больнице.
  - Как в больнице?! - вспыхнул Победимский. - Что он говорит?
  Следователь торопливо и виновато произнес:
  - Мы все уладим, Павел Иванович. Нет проблем...
  Зам грубо сказал:
  - Каких еще проблем? Сегодня концерт, и наш гость должен на нем присутствовать. Чтобы я больше ни о каких больницах не слышал!
  - Нет проблем...
  - А ну-ка, пошел вон! Вали отсюда! Пошел вон, я сказал!
  'Вергилий', уронив плетеное кресло, неуклюже поднялся и отошел в сторону.
  - Лакей! - Зам повернулся ко мне и сказал: - Вы не должны чувствовать никакого стеснения. Погуляйте тут, окунитесь в озеро. Комната для вас приготовлена.
  Он подозвал официанта и отдал ему распоряжения. Потом он сказал мне:
  - Можете идти. Не буду вас провожать, не хочу мешать вашему отдыху.
  
  Официант отвел меня к уютному домику в глубине леса. Комната располагалась на втором этаже. Собственно, это была не комната, а целая квартира. Огромный холл открывался в спальню, кухню и залу. Холл был мягко освещен незаметной лампочкой, встроенной в потолок. Я подошел к окну. Невдалеке покачивались яхты.
  На подоконнике лежала стопка компакт-дисков. Я перебрал их: среди других альбомов тут был Шуберт. Прослушав несколько треков из вокального цикла, я собрался на пляж. У причала я встретил дочь Победимского. Она запрыгнула на свою яхту. У меня появился неплохой предлог заговорить с ней. Странно, но я как будто уже привык к этому богемному образу жизни, царившему в буржуазном дачном городке. И я не находил ничего странного в том, чтобы поговорить с Татой.
  Дочь замминистра готовила яхту к отплытию. Я подошел к краю причала и сказал:
  - Боюсь, у меня не будет другого случая попросить вас...
  - Попросить? О чем?
  - Я случайно... невольно узнал, что вы готовите к выпуску свой диск. Не могли бы вы подписать его мне.
  - Я вас раньше не видела. Вы кто?
  - Беглый арестант. Удивлены?
  Тата включила мотор яхты.
  - Нет, не очень. Хотите покататься?
  - С удовольствием!
  
  Мы отплыли. Тата развернула яхту. Она ловко управлялась с рулем.
  - Папа с детства учил меня управлять яхтой, - сказала она, угадав мое изумление.
  Я заворожено смотрел на нее.
  - Вам не кажется странным, что я так заговорил с вами?
  - Как? - спросила Тата.
  - Довольно бесцеремонно, развязно...
  - Мне так не показалось.
  - Неужели вас нисколько не покоробило то, что я беглый арестант?
  - Представьте себе, нет.
  - Странно... Мне казалось, что здесь, в этой обители, так сказать...
  - Бросьте. Мы ведь с вами даже социально близкие.
  - В каком смысле?
  Яхта достигла середины озера. Тата остановила двигатель. Мы вышли на корму. Она села на поручень и закурила.
  - Вот вы арестант, преступник, - сказала она, - а я сестра преступника. Что же я должна трубить об этом на каждом шагу?
  - Боюсь, что я не совсем понимаю вас, Тата.
  - У меня есть брат, Игорь.
  - Так...
  - Он совершил преступление.
  Черт знает, о чем она! Что она имеет в виду? Просто шутит? Я решил сменить тему и спросил о ее песнях:
  - И вы что же, сами все это написали? Эти песни...
  - Представьте себе, да.
  - Я не то хотел сказать, - спешно поправился я, испугавшись ее обиды. - Я хотел сказать, что это, наверное, очень трудно. Вы долго учились музыке?
  - Не надо, не извиняйтесь. Приходите к нам в гости. Сегодня вечером.
  - Спасибо, непременно.
  
  Ближе к вечеру мое сердце сильно забилось. Охваченный волнением, я пришел на дачу Победимского. Она, не в пример моему гостевому домику, поражала своими размерами: просторнейшая гостиная, зала метров сто... Ближе к окну стоял большой белый рояль. Посреди зала был накрыт длинный стол. Официанты разносили вино, маслины, ветчину.
  Следователь, мой, так сказать, 'Вергилий', как ни в чем не бывало, сосредоточенно сновал между высокопоставленными гостями, что-то передавал от одного к другому, выслушивал поручения, дежурно смеялся. Увидав меня, он подбежал, взял меня за руку и подвел ближе к замминистра. Тот пока беседовал с кем-то из гостей.
  Я отпил пару глотков вина. Мне очень хотелось покушать, но я решил дождаться разговора с чиновником и уже потом, расслабившись, перекусить. Заметив меня, замминистра кивнул в мою сторону и жестом пригласил подойти поближе.
  - Вот, знакомьтесь, - сказал замминистра, представляя мне своего гостя. - Наш известный финансист. Узнаете?
  - Разумеется, - ответил я.
  Финансист Велесаев был заметной фигурой.
  - Ну, вы тут поговорите, а я сейчас приду.
  Победимский отошел, и мы остались наедине с финансистом.
  - Вам здесь нравится? - спросил меня Велесаев.
  - Я хотел узнать у вас...
  - Хорошо, правда!
  - Я никогда не думал, что смогу так близко разговаривать с вами!
  - Давай выпьем. - Финансист подозвал официанта и велел налить нам водки.
  Мы выпили.
  - Я все хотел спросить у вас, в чем суть монетаризации...
  - Монетизации, так точнее. Давай выпьем!
  Мы выпили во второй раз.
  Велесаев сказал мне:
  - Ну, что, что тебе надо?
  - Я, в принципе, одобряю все, что вы делаете...
  - Вот за это мы и выпьем!
  Мы выпили в третий раз. Я знал свою норму - для меня три рюмки хорошей водки не представляют угрозы. В то же время состояние Велесаева заметно изменилось. Он зашатался, покраснел и весь как-то расклеился. Он наклонился ко мне и прошептал:
  - Понимаешь, я еще молод, мне пятьдесят лет. И я влюблен. Только...
  Он прислонил палец к своим губам, давая понять, что раскрывает мне свою тайну.
  - Не беспокойтесь, не болтун какой-нибудь, - успокоил я его.
  - Сегодня ночью она будет моей. У меня всегда так: если я ставлю перед собой цель, то обязательно достигаю ее.
  - Кто же эта счастливица?
  - Тата, дочь Победимского.
  - Она согласна?
  - Я поражаю женщин своим интеллектом, силой духа, так сказать.
  - Она, наверное, девушка...
  - Пошел ты!
  Победимский стоял в центре залы. Увидав шатающегося Велесаева, он сказал 'Вергилию':
  - Пора. Финансист уже готов.
  - Три рюмки только, - сокрушенно произнес Вергилий.
  - Алкоголизм - бич народов. У него - третья стадия. Отведи его в туалет, да дверь закрой хорошенько, чтобы никто не слышал!
  - Не тревожьтесь, Павел Иванович.
  Победимский обратился в зал:
  - Господа! Позвольте вам представить мою Тату.
  Дочь вышла в центр залы. Раздались аплодисменты и она села к роялю.
  - Что я вам хочу сказать, - продолжал Победимский. - Неловко хвалить собственное произведение...
  - Ты пишешь музыку? - спросил кто-то из гостей, обращаясь к Победимскому.
  Другой гость, стоявший рядом с Татой, обнял ее за плечи и произнес:
  - Тата - сама замечательное произведение Павла Ивановича Победимского!
  - Это верно, - подхватил еще один гость.
  В этот момент со стороны туалета послышались рвотные звуки. Гости смущенно переглянулись. Через несколько секунд звуки умолкли, вероятно, Вергилий плотно прикрыл дверь ванной, в которой мучился Велесаев.
  - Ну, что я могу сказать? - мечтательно произнес Победимский. - Пусть говорит музыка.
  Гости захлопали, призывая Тату играть. Она спела две песни. Раздались аплодисменты. Слова восхищения наполнили залу. Тата поклонилась гостям и неожиданно направилась в мою сторону. Как только она подошла ко мне, я поспешил сказать ей нечто доброе об ее игре, силе таланта...
  - Странно, - сказала она. - Вы так лестно отзываетесь обо мне, а мне казалось, что вы меня совсем не слушали.
  - Напротив, я очень внимательно вас слушал.
  - Пожалуйста, проводите меня к причалу.
  - С удовольствием
  Мы вышли в холл. Я помог Тате одеть босоножки, слегка придерживая ее за локоть. Когда мы уже выходили, из ванной комнаты вновь послышались гулкие звуки.
  
  Мы прошли мимо пустого ресторана и направились к яхтам.
  Я вспомнил слова Таты о том, что ее брат - преступник.
  - Скажите, Тата, ваш брат... Он что, убил кого-нибудь?
  Она усмехнулась:
  - Вы что же думаете, если он сын высокопоставленного чиновника, то обязательно должен кого-то убить?
  - Извините.
  - Всякое, конечно, бывает. И даже на самом верху власти. А мой брат...
  - Он, наверное, что-нибудь украл?
  Мы взошли на причал. Тата повернулась спиной к перилам и закурила.
  - Вы мыслите стандартно: сын чиновника, значит, убил, украл...
  - Но я только...
  - Да нет, я понимаю. И вы в чем-то правы, конечно. Среда, деньги... немереные.
  - Вы имеете в виду коррупцию?
  - Господи, конечно! Но это не имеет никакого отношения к Игорю, моему брату. Он всегда был не от мира сего. С самого детства. Он был беззащитен, одинок, очень чувствителен.
  - А что же он все таки сделал? В чем его вина?
  - Случайность. Конечно, вы скажете, что случайностей не бывает...
  - Случай - это орудие провидения. Впрочем, я не силен в философии.
  - Давайте не будем больше говорить об этом.
  - Вам неприятно?
  - Как-то не втыкает. А странно, правда?
  - Что именно?
  - Мы одни, а вы рассуждаете о коррупции... Какой же вы после этого... Вы могли бы, например, спросить меня о любви.
  - О любви?
  - Разумеется.
  - Да, мы странно встретились... Вы любили когда-нибудь?
  - Мне кажется, что я еще не испытывала чувство подчиненности кому-то. А это, по-моему, очень важно. Вы будете смеяться, знаете, кто за мной ухаживает?
  - Знаю, Велесаев. Он мне сам сознался.
  - Какой бред!
  - Вот уж кто, наверное, мог бы просто подавить вас своим интеллектом!?
  - Кто?! - воскликнула Тата. - Этот фигляр, это ничтожество, недоумок!
  - По-моему, он кандидат экономических наук.
  - Ага, специалист по влиянию лунного затмения на периодичность менструаций.
  - Вы шутите?
  - Я хотела сказать, экономического цикла.
  Наше маленькое путешествие подходило к концу. Тата, прощаясь, сказала:
  - Мне было приятно провести с вами время, хотя я вас совсем не знаю. Приходите сегодня ночью к моим окнам. Это на втором этаже нашего дома, со стороны леса. Придете?
  
  Остаток вечера я провел возле дачи замминистра. Дождавшись, пока вечеринка стала стихать, я проник в залу. На меня, кажется, никто уже не обращал внимания. Гости переговаривались между собой, допивали свои дорогие напитки и потихоньку расходились. Я подошел к столу и положил на тарелку целую гору снадобий. Потом отошел к окну и стал наслаждаться едой. Но тут появился Велесаев. Он слегка пошатывался, находясь, вероятно, в том состоянии 'твердого подпития', когда организм алкоголика уже не реагирует на новые дозы.
  Велесаев предложил:
  - Давай выпьем.
  Мы выпили водки, и он сказал:
  - Все они, - он обвел рукой вокруг залы, - научные импотенты.
  - Зачем же вы тут?
  - ...Ибо не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то и делаю.
  Велесаев шаткой походкой направился к выходу.
  Я насладился едой в отсутствии этого 'фигляра'.
  
  Во втором часу ночи я пробрался к коттеджу Таты. Мое сердце часто билось, мысли наполняли сознание горячечной суматохой. Как же это так? Как я очутился здесь, в этом райском уголке? Я знал, конечно, о теории перетекания энергии, о теории изменения знаков событий с плюса на минус и обратно, о текучести жизненных состояний... Я замечал с детства, что плохое легко переходит в хорошее и наоборот. Судебно-следственная ситуация, в которую я попал, обернулась вдруг этим душистым вечером, Татой... Как путник, замерзающий в снежной степи, уходящий от холода в сон и не желающий просыпаться, - так и я не хотел сейчас понимать, откуда все это? Что значит мой визит к замминистра? Как хорошо стоять сейчас, прижавшись к душистой сосне, смотреть в окно Таты! Однако сладкое забытье мое прервалось видением человеческой фигуры, которая появилась из-за угла дома.
  Человек подошел к окну дочери министра и крикнул:
  - Тата, пусти меня!
  Это был Велесаев.
  Девушка приоткрыла окно и крикнула вниз:
  - Иди домой.
  - Открой, я не могу на улице!..
  - Иди к себе, козел пьяный.
  - Не хочешь пускать. Ждешь, когда мои щеки провалятся ямкою?
  - Заткнись!
  Я понял, что сегодня у нас с Татой ничего не получится. Он был очень вязок, этот финансист - фигляр. Похоже, он не отпустит ее.
  Между тем, используемые Велесаевым выражения делались все более 'крепкими'.
  Я заметил, как Тата сделала сообщение по мобильнику. Через минуту со стороны ресторана появился официант. Он ловко скрутил Велесаева и потащил его прочь от дома. Казалось, теперь я мог зайти к ней или хотя бы крикнуть в окно, что я здесь. Но мне почему-то не хотелось этого делать. Что-то внутри меня задерживало порывы к достижению близости с Татой. Я обошел дачу и направился к причалу. Мне захотелось посидеть в одинокой яхте. На причале я опять встретил Велесаева.
  Я спросил его, почему он не идет к себе в дом.
  Он сказал:
  - Вы видели этого лакея?
  - Который так ловко скрутил вас?
  - Вы что думаете, я дорожу ими?
  Голос Велесаева дрожал от слез.
  - Он осведомитель охранки, - сообщил финансист.
  - Кто?
  - Да этот лакей. Работает подавалой, а сам является тайным агентом ФСБ.
  - А Тата знает об этом? - спросил я.
  - Все они продажные и ничтожные. Бешеная, кровавая муть... Скажите, зачем вы здесь? Вообще, кто вы такой?
  Я сказал:
  - Вы очень вовремя об этом спросили. Сами десять раз уже предлагали мне выпить, а теперь спрашиваете, кто я такой.
  - Ты думаешь, я алкоголик? Я кандидат технических наук! В этом чертовом правительстве я единственный кандидат технических наук!
  Я спросил:
  - Хотите знать, кто я такой?
  - Ну, допустим.
  - Арестант, устраивает.
  - А, понятно, - Велесаев равнодушно махнул рукой.
  - И вас не удивляет...
  - Нет. Просто я подумал, что вы чем-то отличаетесь... от них. Оказывается, ничем. Вы такой же.
  - Какой?
  - Каторжанин, как и они. Но Тата...
  - Что Тата?
  - Помогите мне, я хочу спать. Проведите меня к нему...
  - К кому?
  - К дому. К дому, конечно.
  
  Утром ко мне зашел следователь и пригласил завтракать. Было ветрено. Я ощущал приятный утренний голод. С озера тянул освежающий легкий бриз.
  Я заказал кофе, сырники, сметану и блины.
   - Здесь чудесно! - невольно вырвалось у меня.
  Следователь улыбнулся и сказал:
   - Слушай анекдот. Шахтеры, оказавшись на даче у министра, спрашивают: господин министр, у вас маленькая зарплата, гораздо ниже, чем у олигарха, ответьте нам, на чьи деньги вы построили такую шикарную дачу? А тот им в ответ: на ваши, товарищи, на ваши.
  Мы вместе посмеялись.
  Я выпил кофе. Состояние моего организма было отменным.
  - Мы в этом поселке уже второй день... Здесь чудесно!
  - Да уж лучше, наверное, чем в КПЗ или на больничной койке.
  - И все же я никак не могу понять...
  - Зачем мы здесь?
  - Ну, что-то вроде этого...
  - Кому и зачем понадобилось привозить сюда мелкого арестанта? А ты подумай.
  - Я думал всю ночь.
  - Ну и...
  - Пока ничего не могу придумать. Тут хорошо, но...
  - Ты ешь свои блины. Вкусные, с фруктами.
  - Я собственно... Видите ли, я уже говорил вам, что вообще не понимаю суть предъявленных мне обвинений.
  - Нет-нет-нет, только не это. Об этом мы говорить не будем.
  - Но почему?
  - Здесь мы не будем обсуждать твою статью. Посмотри: яхты, фешенебельные коттеджи... Неужели ты думаешь, что здесь, в этом раю, можно обсуждать какие-то мелочи?
  - Что же мне делать?
  - Наслаждаться жизнью.
  Я все же попытался, насколько возможно, осмыслить причины моего вызова в этот поселок. Логика привела меня к тому, что инициатива данной поездки, скорее всего, должна была исходить от Победимского.
  Я спросил:
  - Вероятно, замминистра - виновник моего появления в этом, как вы изволили выразиться, раю?
  Следователь спросил:
  - А вы не согласны?
  - С чем?
  - Послушайте, мы с вами разговариваем в довольно странной манере. Кто из нас находится под следствием? А между тем, вы своими вопросами как будто ловите меня!
  - И все же, - настаивал я, - это инициатива замминистра? Иначе - зачем тогда нужна вся эта прогулка?
  - Ну, вот что, господин, мелкий нарушитель. Или вы прекращаете задавать вопросы, или мы возвращаемся в тюрьму, пардон, больницу. Ну, как?
  Я позвал официанта и заказал вторую порцию кофе. Когда официант удалился, я сказал, как можно более весомо:
  - Хорошо, я согласен.
  Следователь посмотрел на меня, удивляясь, вероятно, моему высокомерию, но промолчал.
  - Какова будет наша программа на сегодня?
  - Ничего нового. Читайте, смотрите телевизор. Можете сделать несколько выходов к озеру. Вечером - ужин.
  
  День прошел скучно. Я начал читать какой-то детектив, потом бездумно переключал каналы телевизора. К обеду я решил выйти в ресторан. Уже подходя к дверям своей комнаты, я обернулся и увидел на экране телевизора Велесаева. Тот разъяснял, в некоем ток-шоу, пакет новых финансовых законов. Он говорил о том, что государство озабочено повышением управляемости финансовыми потоками, что, в конечном счете, отразится на благосостоянии пенсионеров и малоимущих.
  Я решил самостоятельно отобедать в ресторане. Что мне грозило, в конце концов, - выговор от Вергилия, этого лакея? Я зашел в ресторан и сел за столик. Ко мне подошел официант, который, похоже, трудился тут один. Он подошел ко мне и выслушал мой заказ. Неожиданно появился Велесаев. Он был гладко выбрит, стильно, легко одет; волосы были напомажены лосьоном, на глазах - дорогие темные очки. Кроме слова 'импозантен' я не мог найти ему в этот момент другого определения. Он присел за мой столик. Агент охранки, лакей, заломивший вчера руки финансисту, как ни в чем не бывало, подошел к нам, и Велесаев заказал себе обед. Тот записал все в блокнот и удалился.
  - Вы будете кататься? - спросил Велесаев.
  - Кататься?
  - Ну, да. На водных лыжах. И на этой... доске. Тонкой такой.
  Тут подскочил официант. Он принес Велесаеву салат, спросил разрешения открыть бутылку воды.
  - Открой, голубчик, - сказал Велесаев. - Принеси еще сигарет, пожалуйста.
  Агент кивнул и удалился.
  Я сказал:
  - То, о чем вы говорите, - виндсерфинг.
  - Вот именно.
  Тут вернулся официант и положил пачку сигарет. Финансист, глянув на них, сказал:
  - Нет, принеси легких.
  - О, кей.
  Велесаев спросил меня:
  - Так вы идете кататься?
  - Нет, извините.
  - Почему 'извините'? Не хотите, не надо. Это дело добровольное. Ну, вот, - сказал он, взявши из рук официанта пачку сигарет. - Это совсем другой разговор.
  Я сказал:
  - Следующий этап - резкое снижение частоты курения?
  - Не понял, простите?
  - Ну, вы, я вижу, перешли на лайт? Это первый этап отвыкания от курения. Следующий этап борьбы - снизить частоту курения вдвое, потом еще раз и так до двух-трех сигарет в день.
  - Бесполезно. А впрочем...
  - Я могу посоветовать: ешьте вкусную пищу, то, что вам больше всего нравится. Пирожные...
  - Ага, и распухнешь. Как Марлон Брандо.
  - Ну, Марлон Брандо опустошал целый холодильник. Это все крайности, а вы человек...
  Я вдруг подумал, что могу использовать этот непринужденный разговор с Велесаевым для выяснения хотя бы некоторых обстоятельств моего появления в поселке миллионеров.
  - Что вы сказали про меня? - спросил финансист.
  - Что вы человек разумный.
  - Смешно.
  - Я только что видел ваше интервью по телевизору.
  - И что же там было интересного, в том интервью?
  - Я хорошо не разобрал, в чем там была суть... Речь шла о реформе пенсионного законодательства, пособий.
  - Вам понравилось?
  Как они все любят лесть, подумал я. Хорошо бы сыграть на этом. В конце концов, от него мне нужно только одно: узнать хоть немного правды о моем пребывании в поселке.
  - Я не силен, конечно, в финансовых вопросах, но мне понравилась сама идея: упростить, сделать прозрачными финансовые потоки.
  Велесаев усмехнулся.
  Я сказал, изображая самоиронию, в тон чиновнику:
  - Ради бога, не обращайте внимания на мою болтовню!
  Он сказал:
  - Отчего же? Ради кого, спрашивается, мы работаем.
  - Ну, я пока не пенсионер.
  - Но вы - будущий пенсионер! Все мы, при известных обстоятельствах, можем ими стать.
  - Простите?
  - Видите ли, не все из нас станут пенсионерами. Те, кто побогаче, ими не будут. Зачем им становиться пенсионерами? Протягивать свои жалкие книжечки, унижаться. Пенсионер - это приговор. Быть пенсионером некрасиво. Поэтому я хочу отменить жалкие пособия и льготы. Пускай старые люди сами за все платят. Это повысит их авторитет и, не в последнюю очередь, их самосознание. А все эти льготы, карточки, талоны - это просто позор.
  Он помолчал несколько минут и добавил:
  - Те люди, которые живут здесь, никогда не будут пенсионерами.
  - Они что, никогда не болеют, не стареют?
  - Маленький ликбез: есть определенная величина капитала, личного капитала, которая делает человека свободным. От болезней... И от старости. У здешних обитателей такая сумма есть.
  - Понятно. Скажите... Вот я очутился здесь...
  Я уже осмелился было задать ему вопрос про себя, про тайну своего пребывания в поселке миллионеров, как рядом с нами появился человек с седой бородой. Он раскланялся с Велесаевым и присел за наш столик.
  - Здравствуйте, Тони Николаевич, - сказал Велесаев, пожимая руку седобородому мужчине.
  - Рад приветствовать! Как отдыхается?
  - Спасибо, очень хорошо. Надеюсь, и вы хорошо отдохнете. А это наш гость. - Велесаев кивнул в мою сторону.
  Человек с седой бородой тоже легонько кивнул мне. Он положил перед собой книгу, открыл ее и тут же опять закрыл. Он сделал это быстро, но я заметил, что между страницами книги лежала фотографическая карточка. Холод пробежал по моим рукам, неопределенное предчувствие сдавило мне грудь.
  Бородатый заказал себе минеральной воды, сказав официанту, очень важно:
  - Нет, я не буду обедать. Жарко.
  Ну, конечно, это был известный адвокат Тони Змойро. Тони Николаевич. Я никак не мог привыкнуть к тому, что здесь, в поселке элиты, можно запросто встретить персонажей телевизионных шоу. Как говорится, вечером в газете, утром в куплете. Только увидишь человека в шоу, а он уже здесь, сидит за столиком в ресторане, катается на яхте. Какое-то странное и непривычное смешение пространства, сверхъестественное сложение разных координатных систем.
  Я, как и все жители страны, знал этого адвоката. Это был пожилой человек, знакомый, говорят, в молодые свои годы, с самим Высоцким. Сейчас его маленькие, хитрые глазки сделались похожими на маслины; от постоянной иронической улыбки они все время были слегка прищурены. А бесконечное вранье в судах наложило на его лицо общий отпечаток кривизны. Такая застывшая кривая ирония. У него была пышная шевелюра жестких, с проседью волос. Этот человек, казалось, был лишен нюансов эмоциональной игры. Сквозь его гримасу проступала далеко не лучшая черта Фемиды.
  - Сейчас перерыв в суде, - произнес адвокат, - решил заехать.
  - Как всегда, защищаете обездоленных? - спросил Велесаев.
  - Оставьте ваш ползучий романтизм! Я стою дорого...
  - Ну, это всем известно.
  - Тогда в чем дело?
  - А дело в том, - сказал финансист, - что не далее как вчера я видел вас в телевизионном шоу.
  - Простите, но я не говорил там, что буду защищать, как вы изящно выразились, обездоленных за сто рублей.
  - Это правда, - согласился Велесаев.
  - Ну, тогда что же вы от меня хотите, в конце концов?
  - Да так, ничего...
  - Но в ваших словах сквозит какая-то усмешка, я бы сказал, злая усмешка.
  - Энтони, дорогой мой. Мы знаем друг друга не один год. Извините мою проницательность, но вы же приехали сюда не отдыхать?
  - Я вообще никогда не отдыхаю. Работа есть работа. Пойду, прогуляюсь вдоль озера. Честь имею.
  Когда Змойро удалился на почтительное расстояние, Велесаев сказал:
  - Мухи слетаются на дерьмо.
  
  Весь день я провел за чтением книг. Погода способствовала этому. Набежали облака. Порывы ветра привели в движение верхушки корабельных сосен.
  Вечером ко мне пришел следователь и сказал:
  - Идет к развязке дело.
  Вероятно, мое путешествие заканчивается.
  Я пробормотал:
  - Идет...
  - Мы идем, - произнес Вергилий.
  - А куда мы идем?
  - Идем к заму. Он ждет нас.
  Я сказал:
  - Не понимаю...
  - Что вы не понимаете?
  - Неужели моим делом и вправду занимается Победимский?
  - Придет время, и вы все узнаете.
  
  В коттедже замминистра было темно.
  - Странно, - произнес следователь. - Он назначил встречу на одиннадцать часов. Сейчас уже четверть двенадцатого...
  Мы стояли возле закрытых дверей коттеджа. Кивком головы я дал понять следователю, что хотел бы пройтись к причалу. Тот ответил согласием.
  Я вышел к озеру. Слева от причала, где стояли яхты, находилась небольшая асфальтовая площадка. Она заканчивалась крутым обрывом к озеру. Внизу, у самой воды, была разбросана галька, создававшая подобие морского пляжа. Таким образом, у обрыва, под площадкой было темное место, невидимое сверху.
  Я подошел к перилам и встал на самом краю площадки. Когда я уже привык к шуму ветра и маленьких волн озера, послышался чей-то разговор. Кто-то стоял внизу. Я прислушался и узнал голоса Таты и Велесаева.
  - Вы не должны сердиться на меня, - говорил Велесаев. - В этом гадюшнике, поверьте, только я один знаю вам цену.
  - Вы странный человек. Мне никто не нужен, ни вы, ни кто другой.
  - Но, черт возьми, кто-то вам нужен!
  - Вы, наивный ребенок! Я люблю музыку...
  - Вы не верите в мою любовь, - мрачно произнес Велесаев.
  На этот раз Тата говорила с финансистом довольно вежливо и терпеливо.
  - Ну, подумайте, зачем мне нужна ваша любовь?
  - Хорошо, дружба...
  - Это смешно.
  - Я все таки заместитель министра!
  - Вы строите из себя вершителей судеб всей страны. Вы - трусливые и подлые.
  - Это относится и ко мне?
  - Ну, к вам, пожалуй, в меньшей степени.
  - Почему? - в голосе Велесаева задрожал звук надежды.
  Тата сказала:
  - Потому что вы алкоголик. У вас уже нет той энергии, которой, к сожалению, обладают все эти...
  Мне вдруг показалось, что Тата посмотрела наверх. Я отпрянул от перил, боясь быть уличенным. Из-за стволов сосен виднелся темный коттедж чиновника, у ворот которого смиренно дежурил мой Вергилий. О какой 'развязке' говорил этот служака? Ясно только, что дальнейшее развитие событий связано с Победимским. Я сделал несколько шагов вглубь леса, но тут же, почти инстинктивно, отпрянул в сторону. Спрятавшись за широкий ствол сосны, я сообразил, в чем дело: издали приближались две человеческие фигуры.
  Я стал ждать. Послышались их голоса, и вскоре я узнал этих людей. Это были Змойро и Победимский.
  - Мы не опаздываем? - сказал Змойро.
  - Ничего, подождут. Значит, вы полагаете, разговор будет неопределенным?
  - Да, скорее всего, неопределенным. Так будет правдоподобнее.
  - Вот еще что, - произнес Победимский. - Касательно следов наркотика в крови...
  Змойро сказал:
  - Мы решим этот вопрос позже.
  Зам настаивал:
  - Давайте, хотя бы вкратце, определим нашу тактику.
  Они остановились рядом с той сосной, за которой я прятался.
  - Допустим, - размышлял зам, - в крови у этого юноши обнаружен наркотик. Это значит...
  - Тут два варианта: либо этот юноша наркоман, либо наркотик ему подсыпали, ну, или вкололи, словом, ввели в организм помимо его воли.
  - А как объяснить, что результаты первой экспертизы не показали наличие в его крови наркотика?
  - Это объяснить действительно очень сложно. Или почти невозможно... Медсестра, почему-то не сделала ему на ночь инъекцию.
  - Что?
  - Мы все исправим, Павел Иванович.
  - Когда?
  Энтони Змойро произнес, размеренно и с большим достоинством:
  - Моя квалификация...
  - Еще два лимона, устраивает? - оперативно отреагировал чиновник.
  - Вполне.
  - Ну!
  Змойро сказал, с трудом сдерживая волнение, вызванное добавкой к его гонорару лишних двух миллионов:
  - Видите ли,
  - Ну, говорите!
  - Есть одна заковыка...
  - Хватит с вас двух лимонов! - возмутился Победимский.
  - Павел Иванович! Все дело в бланке анализа. Как я уже сказал, эта дура медсестра почему-то не сделала ему ночной укол. Следовательно, первый анализ оказался чистым. Необходим повторный анализ. Для этого нужен новый бланк. А все эти бланки, для наркотических анализов, находятся под строгим учетом министерства. Каждый из них выдается под конкретную экспертизу. А мудаки в минздраве сейчас все по струнке ходят. Какая-то проверка.
  - То есть, вы хотите сказать...
  - Я хочу сказать, что в старый бланк задним числом ничего вписать нельзя. Нужно иметь новый.
  Они постояли несколько минут молча.
  Потом зам сказал, глянув на часы:
  - Пора идти.
  - Оставим решение этого вопроса...
  - Нет. Надо решить сегодня, сейчас. Собственно, что тут решать: если иначе нельзя, надо провести повторную экспертизу.
  - Которая должна показать наличие следов наркотика, - подобострастно добавил Змойро
  - И не у вас, не у меня, не у папы римского, не у Шуберта...
  - Шуберт? Кто такой, почему не знаю? Зампред по рыболовству? Вы хотели сказать, в крови юноши...
  - Да, в его, так сказать, крови. Назначить новую экспертизу и обогатить кровь этого юноши... Не мне вас учить. И достаньте из-под земли этот чертов бланк.
  - Введем ему еще раз наркотик.
  - Вы должны ходатайствовать о новой экспертизе, - инструктировал Победимский. - А потом сделать так, чтобы комар носа не подточил. Идемте, нам действительно пора.
  Заговорщики направились к коттеджу. Сволочи! Они хотят подставить меня. Какая-то мразь на джипе сбила прохожего. Меня же хотят выставить виновником этого ДТП. Выгородить истинного преступника, а меня подставить. Будто я управлял тем джипом в состоянии наркотического опьянения. В больнице у меня взяли анализ на содержание наркотика, следов которого, естественно, в моей крови не оказалось. Кристина пожалела меня и не стала делать ночную инъекцию. Это должна была быть инъекция наркотика. Она этого не сделала. Теперь заговорщики готовы исправить ошибку подлым и грязным способом.
  Я забрался вглубь леса и подбежал к дому быстрее этих подлецов. Я вышел из-за угла к воротам коттеджа. Чиновник поздоровался с Вергилием, а потом с помощью пульта открыл ворота. При этом он посмотрел в мою сторону и слегка поклонился.
  Мы расположились в зале.
  Зам сказал, обращаясь ко мне:
  - Вы, наверное, находясь здесь уже второй день, не раз задавали себе вопрос: зачем вас сюда привезли?
  - Действительно, зачем? - произнес я.
  Победимский сказал:
  - Я хотел бы просить вас откорректировать одну мою статью, а потом перевести ее на английский. Возможно, ее опубликуют, помимо нашей печати, также в Америке. Мне рекомендовали вас как грамотного и творчески смелого корректора. Не скрою, я весьма скромно ценю свои творческие способности, и если у вас появятся к моей работе какие-либо замечания, не стесняйтесь, правьте, добавляйте. Компьютер вам принесут. Завтра вам придется съездить на несколько часов в больницу, чтобы сделать дополнительный анализ крови.
  Просто и откровенно!
  Я спросил с удивлением, как можно более искренним:
  - Еще один?
  Замминистра участливо пояснил:
  - Мы хотим пойти вам навстречу. Я в курсе вашей проблемы. Вы нужны мне. Ценя ваши способности, мы хотели бы помочь вам... выпутаться из всей этой ситуации. Ведь вы попали в нее случайно, не так ли?
  - Невольно, - добавил Змойро.
  Я спросил:
  - В каком смысле, невольно?
  - Не отдавая себе отчета в своих действиях, - объяснил Змойро.
  - И не руководя ими, - добавил Победимский. - Так, Энтони?
  - И не отдавая, и не руководя, - подтвердил адвокат. - Именно так, Павел Иванович.
  Я задумался. Чтобы придать своему лицу подобающий ситуации торжественно - отрешенный вид, я стал смотреть на огонь в камине. Итак, меня хотят купить. Точнее, мое согласие признать себя виновным. Признать, что я находился тогда в джипе. А последующую потерю памяти они объяснят наркотическим отравлением.
  Зам продолжал:
  - Для того, чтобы помочь вам, нужно, прежде всего, проделать этот анализ. Хорошо? Согласны?
  Я обернулся лицом к замминистра и сказал, стараясь подчеркнуть значимость момента:
  - Хорошо, я согласен.
  Замминистра сказал:
  - Ну, вот и отлично. Вы можете идти к себе.
  Мне хотелось пожаловаться ему в том духе, что я ожидал сэндвичей и виски. Жаркая волна злобы прокатилась по всему моему телу: я с ужасом подумал, что если бы не игра судьбы, если б не подслушанный мною разговор, я мог бы оказаться посмешищем для этих подонков!
  Я встал и раскланялся со всей компанией. Ну, подождите, друзья, будете вы меня помнить!
  
  В первом часу ночи ко мне в комнату занесли компьютер, установив его на специальном столике. Я приступил к работе. Статья, как я и предполагал, содержала набор банальностей. Я наметил в ней кое-какие узловые точки, решив закончить работу завтра утром. Я не стал выключать встроенную в полоток синюю лампу. Окно в моей комнате было открыто. Ветер с озера принес ночную прохладу.
  Я проснулся от звука шагов внизу: кто-то торопливо подходил к подъезду коттеджа. Потом я услышал, как этот кто-то открыл замок и вошел в переднюю. Я вскочил и, обвязавшись полотенцем, вышел навстречу гостю. В передней я увидел Тату.
  - Как вы вошли? Ах, да, понятно.
  Собственно, эта квартира - одно из владений Победимского. Естественно, поэтому, что у Таты были ключи.
  Она сказала:
  - Я устроюсь на тахте в зале.
  - Ради бога. Вы у себя дома. Что-нибудь случилось?
  - Ничего особенного.
  В этот момент с улицы послышался голос:
  - Тата! Тата!
  Это был Велесаев.
  - Он преследует вас?
  - Да нет, он просто дурак. Он хочет жениться на мне.
  - Жениться?
  - Смешно, правда?
  - Ну, в общем... Он, наверное, очень богат?
  - Здесь все очень богаты. Спокойной ночи.
  Она, как будто, собралась уходить.
  - Может, выпьете чего-нибудь?
  - Нет, спасибо.
  С улицы еще несколько раз донесся голос Велесаева.
  Но ведь что-то толкнуло ее ко мне! Что-то заставило прийти ночью на временную мою квартиру!
  
  Утром я доделал свою работу. За обедом, в ресторане, я передал флэшку Вергилию. Он отнес ее в коттедж Победимского. Вернувшись к столику, он объявил, что мы возвращаемся в тюремную больницу для проведения экспертизы.
  Прощай, райский уголок! Прощай, озеро, яхты, Тата...
  Мы выехали за ворота поселка. Следователь еще раз напомнил мне, что наш визит сюда является государственной тайной. Соседям по палате я должен был сказать, что меня возили на следственный эксперимент.
  
  Первая ночь в палате после путешествия. В окне видны сосны и черные облака.
  Шофер сообщил мне, что приходил 'замухрышка', адвокат.
  - Странно, - сказал шофер, - тебя не было, а он приходил. Мог бы узнать, что клиента повезли на эксперимент.
  Когда все уснули, ко мне подошла дежурная сестра. Это снова была Кристина. Я обрадовался, что именно она сегодня дежурит. Она сказала, что я должен принять укол. Это нужно для завтрашнего анализа. Она набрала два куба какого-то снадобья и вколола мне. Вопреки всякой логике, я не сопротивлялся. Мне так хотелось верить в ее порядочность и честность! После подслушанного мною разговора Змойро и Победимского я должен был догадаться, что в шприце - наркотик. Но я не смог сказать об этом ей, Кристине! Мне отчего-то показалось, что таким образом я проявил бы малодушие.
  Окно в процедурной комнате было открыто настежь. Я прислонился крестцом к подоконнику. В этот момент Кристина обняла меня. Я почувствовал, что начинаю терять контроль над восприятием реальности. Это было странно: обстановка больничной комнаты препятствовала тому, чтобы впасть в сладостное забытье, но физиология неумолимо брала свое. Второе действие этого спектакля началось с того, что Кристина легла на подоконник. Ее голова свесилась наружу, за окно. Я крепко обнял ее за поясницу, а она скрестила ноги на моей спине. В таком положении, думал я, упасть она не могла, и мы, что называется, пустились...
  При таком варианте телесного контакта, то есть, при сильном изгибе спины партнерши, трудно определить степень завершения коитуса. Я не мог явно ощутить сокращения ее влагалища, каковое ощущение знаменует наступление оргазма. Хотя некоторое дрожание или, как бы сказать, трепетание, я все же почувствовал.
  - Устал? - ласково спросила она.
  - Есть немного.
  Мы уселись на подоконнике.
  Она сказала:
  - У меня к тебе просьба.
  - Я согласен!
  - Но это... может тебе не понравиться.
  - Не может.
  - Понимаешь, я хочу... немного по-другому.
  - Хорошо. Только надо немного отдохнуть.
  - Пойдем, выпьем спирту.
  Мы расположились в процедурном кабинете. Кристина разбавила спирт и наполнила им две мензурки.
  Мы выпили. Она сказала:
  - Не знаю почему, но ты... Не то, чтобы понравился, а как-то... задел. Что-то загорелось во мне.
  Она придвинулась к изголовью кушетки, и я положил голову к ней на колени.
  Она сказала, поглаживая мои волосы:
  - Откуда такая нежность?
  - Извини, я забыл спросить разрешения.
  - О чем ты?
  - Можно голову к тебе на колени?
  - Мог бы не спрашивать.
  Я начал потихоньку засыпать, а она продолжала:
  - Мне надо тебе рассказать... Я никому об этом не рассказывала, но это очень важно. Это случилось давно. После окончания училища ...
  Дальше я уже ничего не слышал. Кристина начала свой рассказ, но я уснул. Мой сон несколько раз прерывался: я видел кафель, процедурный шкаф с лекарствами, старика со спущенными трусами и торчащей из паховой области мочепроводной трубкой. Кристина набирала в огромный шприц-двадцатку желтый раствор фурациллина, вкалывала в трубку и промывала ее. Мне хотелось спросить, что она делает с этим стариком, но я не мог ничего сказать, я чувствовал, как из меня с огромным трудом выдавливается короткое мычание. После этого полувидения-полусна я отключался.
  Она ввела мне наркотик. Завтра, в моче будут найдены его следы. Кристина выполнила приказ. Но почему она так внезапно полюбила меня, страстно захотела со мной близости? Что все это значит? Зачем это нужно? И, главное, кому?
  
  Утром я проснулся на своей койке. В окне было синее небо, прозрачно-желтый свет, который предвещал душный, влажный день. На обходе врач подошел ко мне и сказал, что мне надо сдать утреннюю мочу. Через несколько минут зашла сестра. Это была уже не Кристина. Я вспомнил вчерашнюю ночь и понял, что Кристины нет в отделении. Видимо, она сдала дежурство и ушла. Я подскочил к окну. Кристина стояла возле 'Ауди Аб'. Она курила. Кто-то находился за рулем - я не разглядел.
  Новая сестра сказала:
  - Через полчаса зайдете в процедурную и наполните мочой банку с вашей фамилией.
  - Хорошо. Кажется, вас зовут Лаура?
  - Да. Но это не имеет значения.
  - Я понимаю.
  Внезапно сильная тоска охватила меня. Это было безотчетное аффективное состояние. Я вскочил с кровати и бросился к дверям палаты. Я прошел до выхода из отделения как можно более мерным шагом, чтобы никто не заметил моего волнения. Зато по лестнице я спустился вприпрыжку. Я выбежал в больничный дворик и догнал уже отъезжавший 'Ауди'. Я подбежал к правой дверце и постучал в окно. Кристина приказала шоферу остановиться. Она открыла дверь. Мы посмотрели друг на друга как два преступника на очной ставке. Мы, вероятно, не знали, что сказать. Но время поджимало. Наконец, Кристина вышла из машины и произнесла мне на ухо:
  - Не сдавай сейчас никаких анализов.
  - Но как? Как теперь не сдать ...
  - Придумай что-нибудь.
  Она юркнула в машину. 'Ауди', поражая своей начальной скоростью, быстро исчезла за воротами больницы.
  
  Я вернулся в отделение.
  Проходя мимо поста медсестры, я искоса посмотрел на нее. Лаура, как мне показалось, тоже проводила меня незаметным взглядом. Я почувствовал, понял, догадался, что происходит нечто неладное. Собственно, по-другому не могло и быть. Весь этот отрезок моей жизни... Начиная с той дороги в аэропорт, когда я потерял сознание. Что-то вмешалась в мою судьбу. Некая потусторонняя, инфернальная сила. Я все это время живу в какой-то другой, не своей, системе координат скорости и пространства.
  В процедурной комнате, на металлическом столе стояли банки с мочой. Я взял первую попавшуюся и перелил оттуда мочу в пустую банку со своей фамилией. Пусть эти дураки анализируют теперь сколько угодно: в моей банке они ничего не обнаружат! Вернувшись в свою палату, я лег на койку и стал читать книгу. Шофер предложил мне выйти в коридор играть в шахматы.
  - У меня голова болит, - ответил я ему. - Боюсь, поднимется давление.
  Я остался в палате один и попытался вспомнить, что произошло сегодня ночью. Какая-то странная, порывистая связь. Зачем Кристина занималась со мной 'любовью'? Зачем ей это нужно было? Жалость? Нет. Теперь женщины не проявляют жалости: они прагматичны, деловиты. Внезапный приступ эротомании? Тоже нет, Не похоже. Тут что-то другое, а вот что, я не мог понять.
  Да... Ее рассказ! Она начала что-то рассказывать. Какую-то историю. Но я заснул. Устал, вырубился. Вот в этой ее истории, наверное, разгадка. И теперь понятно, почему она уехала, не попрощавшись: она хотела мне что рассказать, что-то очень важное, а я так бездарно уснул, обманул ее, в общем.
  
  Тут я услыхал голос шофера, заглянувшего из коридора в палату:
  - К тебе замухрышка пришел. Беседует о чем-то с медсестрой.
  Я встал с койки и вышел в коридор. Адвокат не заметил меня, и я подошел поближе. Сестра объясняла ему:
  - Я не знаю. Все процедуры и сдачу анализов контролирует лечащий врач.
  - А где он? - спросил адвокат.
  - Наверное, у себя, в ординаторской.
  Замухрышка направился к кабинету врача. Я последовал за ним. Адвокат зашел в кабинет, а я остановился у двери, которую мой защитник, к счастью, прикрыл не очень плотно. И я слышал часть их разговора.
  Адвокат сказал со всей угрозой в голосе, на которую был способен:
  - Ну, вот что, доктор. Если вы мне не скажете, на каком основании у моего клиента был взят повторный анализ, я в суд подам. На вас. Я жаловаться буду!
  Доктор засмеялся:
  - Анализ? Повторный? У вашего, как вы говорите, клиента?
  - Что в этом смешного, не понимаю?
  - Вы не понимаете? - спросил, с иронией, доктор.
  - Нет, не понимаю?
  - Если вы этого не понимаете, то совершенно бесполезно объяснять вам это...
  - Послушайте, на каком основании вы так со мной разговариваете?
  - На том основании, что я очень жалостливый... Итак, вы хотите знать, почему был произведен повторный анализ? Ну, что ж, я постараюсь вам объяснить, хотя у меня очень мало времени. Дело в том, что при производстве первого анализа банка для мочи оказалось немытой. Устраивает?
  Через несколько секунд адвокат сказал:
  - Я понял...
  - Неужели?
  - Я понял, что вы хотели сказать. Вы хотели меня унизить.
  - Послушайте, у меня на самом деле очень мало времени...
  - Вы хотели дать мне понять, что слово 'клиент' в моих устах звучит комически, ведь так? Дескать, я дешевый адвокат из государственной нищей конторы, и нормальных клиентов у меня быть не может. Хорошо, хорошо, я ухожу. Но если вы полагаете, что я полный дурак, вы ошибаетесь.
  Я отпрянул от двери кабинета и сделал вид, что прогуливаюсь по коридору. Адвокат, заметив меня, подозвал к себе. Мы подошли к окну рядом с туалетом.
  Адвокат сказал:
  - У меня есть веские основания полагать, что против вас готовится заговор.
  - А что случилось?
  - Вчера я узнал, что следователь выписал вам направление на повторный анализ мочи.
  - Ну и что?
  Я изобразил удивление, хотя сам уже давно подозревал неладное. С самого начала этого идиотского следствия я видел, что мое дело шито белыми нитками. Не потому даже, что я ничего не помнил из инкриминируемых мне событий, - достаточно было моей интуиции. Ну, а мой визит в элитный поселок, разговор Победимского и адвоката Змойро, наконец, предупреждение Кристины, не сдавать мочу, - только подтвердили мои подозрения.
  Однако я не мог понять, зачем замухрышке, рядовому адвокату, все это? Для чего бедному юристу из госконторы столь тщательно разбираться в моем деле и принимать все так близко к сердцу? Может быть, он 'голубой', подумал я, однако тут же отогнал от себя эту мысль. Я, наверное, одержим своего рода гордыней: вчерашний случай с Кристиной показал, с какой безудержной силой я могу влюблять в себя людей. Так, может, решил я сгоряча, в меня и мужчина способен страстно влюбиться? Глупо чертовски! Тогда в чем же состоит его неподдельный интерес ко мне, точнее, к моему странному делу?
  Я спросил его:
  - Скажите, зачем вам все это? Зачем вы вляпались в это... в эту историю?
  - А вы представляете, что будет, когда вас признают виновным в наезде? Торжество несправедливости!
  - В первый раз что ли? - произнес я, изображая меланхолическое постижение истины мира.
  - Тогда эти нувориши будут праздновать свою победу!
  - Какие нувориши?
  Я знал, конечно, что он имеет в виду, но мне хотелось его позлить.
  Замухрышка горячился:
  - Разве вы не понимаете, кто скрывается за всем этим! Вот же..., - он достал из своего портфеля клочок газеты, - вот же газета...от 23 июня. Она вышла на следующий день после той аварии.
  - Той самой, моей?
  - Вашей, вашей, - подтвердил адвокат. - Вот, смотрите: подозреваемого арестовали в тот же день. Владелец джипа, на котором был совершен наезд, некто Игорь Павлович Победимский, сын заместителя министра. А вот уже другая газета, за 25 июня.
  Замухрышка достал другой клочок бумаги.
  - В этой газете сообщается, что джип этот был угнан и что сын чиновника тут ни при чем. Он не знал, что его машину угнали и совершили на ней преступление. Понимаете! Два дня назад дитя высокого чиновника был при чем, а теперь - нет! Наезд совершил угонщик, и все дела. А после наезда это 'угонщик' якобы скрылся с места происшествия, и найти его пока не могут. Вот так. Ну, а что дальше, вы знаете не хуже меня. Вас, именно вас, хотят сделать тем самым угонщиком! На руле этого джипа с помощью анализа ДНК были обнаружены мельчайшие частицы вашей кожи.
  - Что же получается, - я принялся анализировать, как бы проверяя вслух свою гипотезу, - меня усыпили, потом посадили за руль этого джипа. Там остались следы моей ДНК...
  - Разумеется!
  - Но почему...
  Тут я простонал как бы в сильных муках поиска истины:
  - Почему они выбрали меня?
  Собственно я давно уже мучился этой загадкой, но теперь я впервые сформулировал вопрос прямо. Что такого ущербного они нашли во мне, чтобы именно меня выбрать жертвой? Может быть, я попался им случайно. Они выхватили из потока мою машину и проделали со мной всю эту мерзость. Дали подышать снотворным и усадили в джип. Я - жертва теории случайности. Несколько секунд вперед - несколько назад, и я был бы сейчас на конгрессе в Италии.
  Я вспомнил о Кристине. Меня охватило странное чувство какой-то вины перед ней. Она ушла, не попрощавшись, уехала перед моим носом на 'Ауди'. Но она все же предупредила меня! Это самое главное. Где она теперь? Я попросил замухрышку выяснить по своим каналам ее местожительство. Он связался с кем-то по телефону. Через некоторое время ему позвонили и продиктовали адрес.
  Я вышел во дворик больницы, взяв с собой пакет с домашней одеждой. У забора, в кустах, я переоделся, сложил больничный халат в тот же пакетик и спрятал его. Забравшись на какие-то доски, я перелез через забор на улицу.
  
  К дому Кристины доехал на автобусе. Она жила в слободке недалеко от реки. Слободкой данный район можно было назвать, конечно, условно. Это были типичные девятиэтажки, компактно установленные возле небольшого леска на окраине подмосковного города. Я остановился через дорогу, напротив ее дома, присел к столику у киоска и стал наблюдать за подъездом. Приглядевшись повнимательнее, я увидел 'Ауди'. Эта была та самая 'Ауди', на которой она уехала сегодня утром из больницы.
  Я перешел через дорогу и спрятался в кустах за детской площадкой, шагах в шести от машины. Мне оставалось только ждать. Прошло около часа. Наконец, из подъезда появилась Кристина и некий субъект. Они подошли к машине.
  Субъект сказал:
  - Я не буду повторять той азбучной истины, что стоит тебе сделать один неверный шаг, хотя бы один...
  - Вашу систему я знаю.
  - Ну, вот и прекрасно. Значит, мне не надо долго и подробно объяснять тебе, что бывает обычно с теми, кто нарушает наши правила. Своего рода кодекс...
  - Кодекс поведения за столом.
  - Ты шутишь! Это хороший признак. Он свидетельствует о точном понимании ситуации. Короче, все свои сомнения забудь раз и навсегда. На ночь ты делала всем больным, по назначению, уколы снотворного. По назначению!
  Приятель Кристины сел в машину. 'Ауди', так же молниеносно, как и утром в больнице, тронулась с места и выскочила из двора дома на улицу. Кристина зашла в свой подъезд. Я остался ждать ее и не напрасно. Минут через десять она вышла. Я отправился вслед за ней. Она исчезла в магазине.
  Я ждал ее возле продовольственного супермаркета. Как только она выйдет, надо заговорить с ней. Дальше тянуть нельзя. Наконец, Кристина появилась в дверях. Я подошел к ней, предложил сигарету и взял из ее рук пакет с продуктами.
  - Что вы здесь делаете? - спросила она. - Впрочем...
  - Ты бы еще назвала меня - 'больной'.
  Она закурила.
  Я спросил:
  - Почему ты говоришь мне вы?
  - А почему вы говорите мне ты?
  Я промолчал. Мы подошли к ее дому.
  - Вот здесь ты и живешь?
  - Вот здесь я и живу.
  Она взяла у меня пакет и попрощалась.
  Я сказал:
  - Черт возьми, но только вчера...
  Она остановилась и сказала:
  - Процедуры закончены.
  Тут не было бы ничего странного, думал я, не существуй одного важного обстоятельства. А именно, моей экспертизы и введенного мне вечером наркотика. Кристина сделала мне вчера перед сном укол наркотика и не сказала об этом. Она не сказала бы этого и утром, не успей я поймать ее в машине. Почему она оказалась замешанной в афере с моим анализом? Ну, допустим, она внештатный сотрудник охранки. Возможно, что ее купили. Тогда вчерашний сексуальный эксцесс можно рассматривать как некое извращение: сексуальный партнер с незаконно введенным наркотиком, наверное, возбуждает... А, может, это мои выдумки? Начитался Фрейда.
  Так или иначе, я решил пока не уходить от ее дома. Надо пролить свет на эти тайны.
  Мое ожидание не было долгим. Кристина вскоре опять вышла на улицу. Она приблизилась ко мне и предложила пройтись по бульвару.
  - За нами следят?
  У меня просто не было сейчас иной манеры для разговора, кроме иронии.
  - Не будьте в этом так уверены, - сказала Кристина.
  - Отчего же? Ведь вы, я полагаю, работаете в органах?
  - Как вы глупы, как вас там...
  Я сказал:
  - Зовите меня просто 'больной'...
  - Можете не продолжать. Я вспомнила вашу фамилию.
  - Спасибо, не ожидал.
  Кристина сказала с надрывом от подступивших к горлу слез:
  - Что вы вообще знаете!?
  - О! Я знаю, как солить огурцы, мочить яблоки, варить кофе... Вот только научиться бы делать фальшивые анализы, колоть наркотик без согласия на то пациента...
  - Ну, довольно. Вы плохо разбираетесь в судебной медицине. Давайте сядем вон за тот столик.
  Мы очутились в летнем кафе, раскинувшем свои владения вдоль тротуара на самом краю поселка, возле леса. Столик, указанный Кристиной, был самым дальним.
  Я принес кофе и сигареты.
  - Вы правы, я не криминалист, не эксперт...
  - В истории болезни записано, что вы консультант какой-то фирмы, а кто вы на самом деле?
  - Не стреляйте в пианиста...
  - Музыкант?
  - Да, в каком-то смысле.
  - Дайте сигарету.
  Мы просидели несколько минут молча.
  Черт его не знает, подумал я, все вроде обычно: кафе, дома, лес... Сейчас даже эта чертова авария, это дурацкое следствие, элитный поселок на берегу озера, Тата, министры, адвокаты - кажутся далеким сном. Эта девушка, простая медсестра, даром, что сотрудница органов, вернула мне спокойствие и ощущение обычной жизни. 'Обыденной', как сказал бы Фрейд.
  Я стал думать о том, что с детства боялся сотрудников охранных структур. Мне казалось, что эти люди могут запросто засадить человека, даже уничтожить, не утруждая при этом себя доказательствами его вины. Сначала идеи были для них превыше всего, а потом это стало уже их профессией. Эти люди существуют в другом, придуманном ими мире. Том мире, где царствуют точные законы, ясные правила, где есть явные и тайные враги, которых можно 'вычислить'. Мы, простые люди, являемся для них кусками дерева, из которого они выстругивают понятных только им существ. Их суд строг и прост.
  А вот странно, существует ли вообще некие уровни правосудия? Мы уже привыкли потешаться над понятием 'целесообразности': государственной, военной, политической... Наивно думать, что все проблемы, все перипетии жизни решаются в суде с его замшелыми демократическими процедурами, с его клоунскими ритуалами типа 'встать, суд идет', молоточком, мантиями и т. д.? Продажность и комичность суда кто-то ведь должен уравновешивать! Иначе мир рухнет. Вероятно, эту работу по уравновешиванию бутафорского правосудия и выполняют всякие спецслужбы; все эти 'органы', для которых убрать человека, что муху прихлопнуть. Тайные сотрудники регулируют некие потоки человеческой энергии, недоступные нам, простым обывателям.
  Я вспомнил про 'воздушные пути', о которых писал поэт. Там, наверху, в небе, собираются эти струны исторических путей, определяющие судьбы народов. Эти воздушные пути, эти струны отвечают прикосновениям избранных. Смешно думать, что они подчиняются воле добра, справедливости, совести... Нет, тут нужны рыцари, 'посвященные', нужен 'орден'.
  - Вы что, заснули? - спросила Кристина. - Дайте мне еще сигарету.
  Кристина закурила. Я вдруг вспомнил, как уснул вчера на кушетке. Бурный половой акт сладко утомил меня, и я заснул у нее на коленях. Стоп! Она тогда начала мне что-то рассказывать, а я не дослушал ее и провалился в сон. Ну, да, она сказала, что в детстве с ней что-то произошло...
  Я спросил:
  - Вы хотели, вчера ночью, рассказать мне какой-то случай из своего детства, если не ошибаюсь?
  Мне показалось, что в ее глазах блеснули искры надежды.
  Она спросила:
  - А вам это до сих пор интересно?
  - А как же, конечно.
  - Хорошо, я расскажу. Только это случилось со мной не в детстве, а в юности. Я тогда закончила училище, и меня распределили в кремлевскую больницу.
  - Вы были активисткой?
  - Да нет...
  - Значит, была чистая анкета.
  - Ну, что-то вроде этого. Мне тогда казалось, что работа в кремлевской больнице - это невероятная честь. Так оно, в общем, и было: хорошая зарплата, путевки в санаторий, квартира.
  - Эта?
  Я указал рукою вдаль, в сторону дома, где она жила.
  - Да. Но вот однажды, примерно через полгода моей работы в больнице, к нам в отделение поместили одного... Председателя важного комитета. Ночью он подозвал меня и заставил массировать ему ноги.
  - Простите, а вы не знали, что...
  - Так повторилось несколько раз. Потом... Он заставлял меня ложится к нему...
  - И вы раньше не знали, что...
  - Поймите, я тогда вообще ничего не знала такого. Читала Тургенева...
  - Вы плохо его читали.
  Кристина продолжала:
  - Да, это было для меня страшным ударом. В каком-то полузабытьи я проделала все это несколько раз, но потом, естественно, я стала отказываться. Пациент устроил скандал. Меня вызвали к начальству и пригрозили увольнением. Сказали, что я не справляюсь со своими прямыми обязанностями. Я даже не могла им ничего объяснить! Начальство мысли не допускало, что желания их пациентов можно не выполнять.
  - И вы...
  - Я решила, что буду стоять до конца, пусть увольняют. Все равно делать эту гадость я больше не могла, меня всю переворачивало. Мне снились кошмары, пропал аппетит. В общем, чуть было не выкинулась из окна. С тех пор это состояние периодически возвращается ко мне.
  Кристина выкуривала одну сигарету за другой. Теперь я уже понял, что она приближалась к самому главному в своем рассказе. Она должна была объяснить мне мотивы своего внезапного сексуального эксцесса, который произошел вчера ночью. Но я уже начал сам догадываться. Мне не хватало какого-то медицинского, точнее, психологического знания. Тут, вероятно, было что-то с переживанием сексуальной юношеской травмы. Вернее, девической травмы.
  Дальнейшие свои размышления я решил озвучить:
  - Я плохо разбираюсь в бессознательном, но... Мне кажется, что...
  - Ради бога, не впутывай сюда еще и Фрейда! Я не хочу опять переживать это.
  - Правильно ли я понял, что тебе стало легче? После... вчерашнего.
  - Кажется, да.
  В ее голосе послышалась благодарность.
  - С моей помощью?
  - Пожалуй, да. Не знаю почему, но ты вдруг показался мне тем человеком, с помощью которого я смогу вынуть из себя эту занозу.
  - Поэтому ты...
  - Поэтому я и проделала с тобой все те действия, которые меня заставлял делать тот высокопоставленный извращенец.
  - В том числе и...?
  - Да.
  - Но я ничего не помню!
  - Ты спал, но ты сделал это.
  - По-моему, это подло.
  - Не сердись. Прости.
  Закурив, я спросил:
  - И ты освободилась от подсознательного комплекса?
  - Да, это было так. Знаешь, клин клином вышибают.
  Я сказал, стараясь заглушить обиду:
  - Тебе не давал покоя твой комплекс, который мучил тебя после приставаний старого извращенца. Ты искала избавления, и я помог тебе. Лечите подобное подобным, не так ли?
  - Да, это было так. Я проделала это с тобой и освободилась.
  Вот и все. Все просто.
  Я сказал:
  - Хорошо.
  - Что хорошо?
  - Ну, все разъяснилось... Оказывается, ты использовала меня как фаллоимитатор.
  - Я тебе очень благодарна, - она грустно усмехнулась, - мой одушевленный прибор!
  - Не за что! Пожалуй, мне пора. Скоро ужин в больнице.
  Я вышел из-за стола и направился к автобусной остановке. В этот момент внезапно подул сильный ветер и начался дождь. Кристина догнала меня, схватила за руку.
  - Я знаю, это нечестно было по отношению к тебе, что я тебе ничего не сказала... Что я тебя использовала...
  - Все нормально.
  Мы подошли к автобусу.
  Она сказала:
  - Хочешь, зайдем ко мне домой, мой грустный, мой несчастный...
  - Нет, спасибо.
  Она все же сунула мне свою визитку.
  
  За ужином в больнице мой сосед-менеджер спросил меня о моих делах.
  - Что ты думаешь о своем адвокате?
  - Ничего особенного, - ответил я.
  - Ты не хотел бы поменять его?
  - Зачем?
  - Что, подумай, сможет сделать для тебя бедный государственный адвокат?
  - А мне ничего и не надо...
  Менеджер как-то странно, с выражением то ли сочувствия, то ли удивления, посмотрел на меня. Вернувшись в палату, я уснул. Пожалуй, впервые за все время этого идиотского следствия напряжение покинуло меня.
  
  Я, конечно, не мог знать, что именно в эти часы заместитель министра Победимский вызвал к себе адвоката Энтони Змойро.
  - Ну, что, обделались, провалили операцию?
  Змойро испугался какого-то неестественно веселого и вместе с тем раздраженного тона чиновника. Он промямлил:
  - Еще не вечер...
  - Да нет, вы ошиблись. Уже вечер. И поезд уже ушел.
  - Какой поезд?
  - Ваш. Ваш поезд, господин продажный ревнитель правосудия! Вы, надеюсь, в курсе, что в моче этого юноши следов наркотика не обнаружено.
  - Этого не может быть!
  - Вы мерзавец, Змойро! Ходячее гнездо порока. Я плачу вам гонорары, которые и не сняться честным трудягам-адвокатам. Вы думаете, это будет продолжаться вечно!
  Змойро сказал:
  - Но все было сделано в высшей степени аккуратно, поверьте. Я свое дело знаю. Ему сделали укол...
  - Ни черта вы не знаете! Если бы вы хоть немного разбирались в людях... Вы допустили оплошность. Кто-то из персонала больницы предупредил его.
  - Из персонала?
  - Именно. Это вам не судьям взятки давать. Тут надо знать людей. Короче, это был ваш последний гонорар. И учтите, Змойро, отныне вам будет очень трудно работать.
  Змойро встревожился. Он понимал, что Победимский запросто может перекрыть все его судейско - прокурорские связи.
  Адвокат пытался оправдаться:
  - Это был мой первый прокол...
  - А вот об этом вы расскажете в очередном телевизионном диспуте. Меня это не интересует. Вы провалили дело, от которого зависит...
  - Я уверен, мы поправим...
  - Проваливай!
  
  Очередной день экспертизы я провалялся в отделении, а на следующий день меня опять повезли в элитный поселок.
  Мы с Вергилием прибыли туда к обеду и расположились в ресторане.
  Вергилий сказал, глядя в сторону причала:
  - Яхта с американским флагом опять качается.
  - Вы так и не узнали, кто из здешних обитателей нарушает морской закон?
  - Нет, времени не было.
  - Насколько мне известно, это яхта Севы Гладыша, бензинового короля.
   Следователь удивился:
  - Я гляжу, вы достаточно осведомлены о здешних обитателях!
  - Кстати, они все... как бы сказать... не в ладах с законом. Тут никого еще не убили?
  - Шутить изволите. Я бы на вашем месте был более осторожен.
  - Не волнуйтесь за меня. Неужели вы думаете, что я не понимаю, зачем меня сюда таскают? Кормят дорогим обедом. Знакомят с министрами...
  - Осторожнее на поворотах, корректор.
  Да, что-то у них не сложилось, в их пасьянсе.
  - Когда у нас встреча с Победимским?
  - Сегодня, в районе пяти.
  - А точнее?
  - В пять часов, десять минут.
  - Хорошо. Я могу быть свободен?
  - Да. Только...
  - Ровно в пять я буду у ворот его коттеджа.
  
  Я вышел к причалу. Справа от меня, метрах в двадцати, покачивалась яхта с американским флагом. На корме стоял столик, покрытый белоснежной скатертью, уставленный блестящими серебрянными приборами. Я не слишком удивился, увидев там Севу Гладыша и Тату. Они беседовали, улыбались, пили вино.
  Я пытался позиционировать Тату в тот расклад, который, как мне казалось, имеет место в этом поселке. Ясно, что госчиновники и новые русские сосуществуют здесь на паритетных началах. Разумеется, богатые предприниматели финансируют чиновников. Весь этот поселок построен не только на бюджетные, но, несомненно, и на спонсорские деньги. Поэтому так вольготно себя тут чувствуют предприниматели.
  Сева Гладыш - бывший комсомольский секретарь - руководит полугосударственной фирмой, контролирующей бензиновый экспорт в Украину. Ему сорок лет. Он моложав, отличается тем странным, неповторимым, 'фирменным' сочетанием человеческих черт преуспевающего советского комсомольца: эдакая вальяжность, гордость своим положением, элитарность и одновременно непринужденность, простота, 'свойскость'. Я знаю таких людей, циничных, с ограниченной совестью, использующих любую идеологию в свою пользу. Из них состоит теперешняя элита. Впрочем, может, так и надо?
  Остаток дня я провел в лесу, даже вздремнул немного, улегшись на траве.
  
  Встреча с Победимским состоялась в назначенные сроки в его коттедже.
  Я поинтересовался, почему отсутствует Энтони Змойро.
  - Он сейчас занят, - ответил зам. - Да он нам и не нужен.
  Хозяин налил всем коньяку.
  - Ну, в общем, наша попытка помочь вам провалилась, не так ли? - спросил Победимский.
  Я сказал:
  - Если под словом 'помощь' вы понимаете подделку результата анализа мочи на наркотики, то, пожалуй...
  Зам продолжал:
  - Так вот, с этой минуты цена вашей жизни - ломаный грош.
  Я насторожился:
  - Что вы имеете в виду?
  - Вас закуют по рукам-ногам и отправят в Сибирь.
  Мне ничего не оставалось делать, как только легонько засмеяться.
  Замминистра тут же ответил на эту мою вольность:
  - Как вы думаете, мне было легко пойти на этот подлог?
  - Думаю, что нет.
  - Как вы думаете, скольких усилий потребуется от меня, чтобы стереть вас в порошок?
  - Полагаю, весьма незначительных.
  - А теперь ответьте мне, на что вы рассчитываете? На чудо?
  Победимский обратился к следователю:
  - Вот вы, скажите этому юноше, обладаю я силой, способной уничтожить всякого?
  - Разумеется, - подтвердил Вергилий.
  - Вы положили камень в протянутую вам руку...
  - Камень? - повторил я и с ходу пошел в атаку: - Вы хотели избавить меня от тюрьмы. Будто бы я был вам нужен для правки рукописи. В качестве корректора, так сказать. А сами вкололи мне наркотик чужими руками. Хотите, скажу для чего?
  - Ну, попробуйте.
  - Чтобы отпали последние сомнения, в том, что я сбил человека.
  Ни один мускул, казалось, не дрогнул на лице замминистра.
  - Продолжайте, - попросил он.
  - Если бы в моей крови был обнаружен наркотик, то шансы, что меня засудят, были бы стопроцентными. Причина и следствие обрели бы полную гармонию. Вот для этого вы и приказали медсестрам, по совместительству, сотрудницам. ФСБ, сделать мне на ночь инъекцию диэтиллизергина.
  Победимский поднял брови, несколько театрально, но я заметил его искреннее удивление моим познаниям в лекарственной области.
  - Я немного разбираюсь в этих снадобьях, - сказал я. - Читал.
  Чиновник сказал:
  - Ну что ж, вы правильно меня поняли. Я не хотел посвящать вас сразу во все детали. Змойро в любом случае вытащил бы вас на суде, вы бы наверняка отделались условным сроком, а так... Я хотел помочь моему сыну, попавшему в беду.
  - Так вот, оказывается, кого я должен был спасти! Вы хотели отмазать собственного отпрыска. - Я уже чувствовал силу своего аналитического знания. - Ваш сын в состоянии наркотического опьянения сбил человека. Вы тут же, очень оперативно, оформили угон его джипа и подстроили все так, что угонщиком оказался я.
  Победимский встал из-за столика, подошел к окну и произнес:
  - Теперь я сожалею, что нам попались именно вы.
  Он долго смотрел в окно, потом вернулся к столику.
  - Зачем вам... Зачем вы стали сопротивляться моим планам?
  - Есть особого рода удовольствие видеть, как вы будете корчиться...
  - Что за кровожадность? - удивился зам.
  - Вы, сильный, так сказать, мира сего, пытались выгородить своего сынка...
  - Осторожнее! - сказал Вергилий.
  - Поздно, - сказал я. - Теперь уже поздно быть осторожным. Ваш наследник, которого вы воспитали в роскоши и вседозволенности...
  Тут заминистра ударил кулаком по столу, отчего стеклянная поверхность его раскололась, бутылка коньяка и рюмки упали на пол.
  - Не говорите того, чего вы не знаете! Чего вы не можете знать.
  - То же мне, бином Ньютона! Папа берет взятки, работать не надо, от безделья начал употреблять наркотики, в опьянении ездить на подаренном отцом джипе.
  - Послушайте меня, как вас там... Мой сын с детства боится темноты, он с 10 лет страдает длительными депрессиями.
  - Не жалко, - сказал я. - Он сбил человека, а сам жив и, наверное, сейчас колется.
  - Человека! Он раздавил червяка. - Победимский рефлекторно закашлялся. - Случайно, разумеется. Люди убивают друг друга за идею, за деньги, за кусок жилплощади, в конце концов. И делают это со злым умыслом, а мой мальчик...
  - Вы хотите сказать, что он не виновен?
  - Абсолютно. Это была случайность.
  - Он был пьян!
  Победимский заговорил очень страстно, пытаясь объяснить болезнь сына:
  - Это его привычное состояние. Он с помощью наркотиков спасается от депрессии. Он принимает эти снадобья вовсе не ради кайфа, а как лекарство. Он живет в совершенно другом мире. Заладили: сбил человека... Слушайте, а что вы изображаете из себя эдакого правдолюбца? Да вам, я уверен, также плевать на этого потерпевшего, как и всем остальным.
  Я не знал, что ответить, а врать не хотелось. Меня душила обида за себя, а о потерпевшем, признаться, я и вправду думал меньше всего.
  Замминистра опять подошел к окну. Он сказал:
  - Вы говорите, что вам не жалко моего сына? А мне не жалко вас. Сгниете на зоне, как падаль. Ищейка! - кивнул он Вергилию, - уведите отсюда этого господина.
  
  Мы шли с Вергилием по ночному поселку. Я был подавлен. Я знал, что основной поток отчаяния еще впереди. Он нахлынет на меня всей своей мощью уже сегодня, когда я прикоснусь к подушке. Мне показалось, что Вергилий сочувствует мне и потому молчит. А, правда, за что я боролся? Неужели за то, чтобы изобличить сына заместителя министра? Чтобы сказать людям правду? Но кто этому здесь поверит!
  Вергилий довел меня до моего гостевого домика и ушел.
  Мне надо было как-то отвлечься. Заваривая чай, я думал: вот я попал в некий водоворот. Сначала я совсем ничего не понимал из того, что происходило со мной. Я помнил, как ехал в аэропорт, как меня остановили у поста ГИБДД. Потом я 'погрузился' в сон. После началось следствие. Это ужасное обвинение в наезде! Затем был странный вояж вот в этот самый поселок. Потом приключеньице с Кристиной, укол наркотика. Я словно бы свыкся уже с этой канителью.
  Да, продолжал я свой внутренний анализ, мой бунт против пораженной коррупцией системы просто смешон. Теперь меня точно загонят за Можай, сгноят в Сибири, сломают на кишащей блатными зоне. И все из-за моего инфантильного стремления к справедливости. Ведь как все было бы хорошо! Как было бы хорошо! Этого несчастного, больного наркомана и так отмазали бы при помощи психиатров. Ну, сделали бы это с моей помощью? Что бы изменилось? Конечно, это было нечестно со стороны Победимского - использовать человека как подсадную утку. Да ведь он, наверняка, отвалил бы мне реальных денег! Змойро вытащил бы меня на процессе, и я имел бы свободу плюс миллион в кармане.
  Конечно, никакого сна сегодня не будет. Я налил себе чаю и подошел к окну. По набережной, мимо моих окон прошли Тата и Гладыш.
  Они остановились невдалеке, и я слышал их разговор.
  Гладыш сказал:
  - Ну, так как, я могу рассчитывать на автограф?
  - Разумеется, - отвечала Тата, - только нет меценатов, чтобы выпустить этот диск.
  - Диск с вашими песнями не найдет себе меценатов!?
  - Представьте.
  - Вы плохо ищете. Почему вы не спросили меня?
  - Вы только что сказали, что у вас затруднения в связи с покупкой яхты...
  - Бог ты мой! Дайте мне телефон студии.
  Я отошел от окна и присел на диван. Цинизм услышанного мною разговора двух баловней судьбы был для меня особенно омерзителен в эти минуты отчаяния. И тут в прихожей послышались чьи-то шаги. Я включил верхний свет в зале и увидел в дверях Игоря, сына министра. Он посмотрел в мою сторону, но, казалось, глядел не на меня, а куда-то вдаль, в пустоту. Он прошел в зал и начал что-то там искать, заглядывая под стол, передвигая диван и стулья. Я зашел вслед за ним в зал и посмотрел на него, довольно злобно.
  - Ты кто? - спросил наркоман.
  - Теперь, кажется, никто, а ты?
  - Я сын хозяина.
  - Из-за тебя человек погиб.
  Игорь посмотрел на меня, но опять - словно в пустоту.
  - Уйди, - сказал он, отстраняя меня рукой.
  Он продолжал что-то искать, открывая кухонные шкафы.
  - Между прочим, - сказал я, - это моя комната. Что ты тут забыл?
  - Я ничего не забыл. Это моя квартира. Где-то здесь...
  - Совсем плохо?
  - А вот этого не надо...
  - Я хочу спать.
  - Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели...
  С улицы послышалась какая-то возня и крики. Я подошел к окну залы. На набережной, под нашими окнами стояли Тата, Гладыш и Велесаев.
  Велесаев отталкивал Севу и кричал Тате:
  - Ты - продажная девка империализма!
  - Хам, - с напряженным спокойствием отвечал ему Гладыш.
  - Я лишу тебя бизнеса, комсомольская рожа!
  - Твое место в психушке, и ты туда непременно сядешь! Ты мне надоел, вали отсюда!
  Велесаев произнес в отчаянии:
  - А вы хороши, Тата, нечего сказать! Отдаться первому встречному, согласившемуся быть спонсором вашего альбома!
  - Пошел вон! - Сева оттолкнул министра так сильно, что тот ударился о перила набережной.
  Сын министра между тем закончил свои поиски.
  - Вот оно! - крикнул на кухне Игорь.
  Он достал из кухонного шкафа банку, открыл, высыпал на ладонь щепотку ее содержимого и сделал глубокий вдох.
  - Сейчас запляшешь? - предсказал я. - Перо вставить, так полетишь?
  Я был уверен, что в банке находился кокаин. Обычно нюхают именно этот наркотик. Но, через несколько минут, Игорь расслабился, начал что-то бормотать с блаженной улыбкой, глаза его полузакрылись. Значит, в баночке был героин. Его тоже нюхают, вспомнил я.
  - А что ты вдыхал в тот роковой день?
  Я принялся трясти его за плечи, но он только невнятно бормотал что-то.
  Черт с ним, решил я, пусть остается здесь. Я вышел на набережную. У причала, на лавочке, согнувшись, сидел Велесаев. Он держался обеими руками за левый бок - место удара.
  Я присел рядом.
  Велесаев надрывно произнес:
  - Понимаете. Какое коварство! Она отказала мне...
  - Ты же старый козел.
  Я произнес эти слова спокойным, дружески-насмешливым тоном.
  - Вы меня не поняли. Она отказала мне совсем по другой причине. Вы думаете, этот фигляр, этот мафиози, притворяющийся респектабельным российским буржуа, намного моложе меня?
  - Ну, лет на десять...
  - Допустим, это не важно.
  Мне стало жаль спившегося министра. Он отличался от всех остальных здешних обитателей хотя бы тем, что не был хищником. В силу своей слабости и деградации.
  Он продолжал, казалось, не обращая никакого внимания на мою иронию:
  - Дело не в десяти годах... А в десяти миллионах.
  - Вот как?
  - Да, именно столько теперь стоит выпуск компакт-диска. Если бы она полюбила его и ушла к нему, стала его любовницей, я бы не обижался. Но это была низкая, расчетливая интрига.
  - Вы хотите сказать, что Гладыш купил ее любовь?
  - Разумеется. Это и делает ее согласие подлым и низким. Любовь в обмен на деньги. Надеюсь, вы не думаете, - полным отчаяния, срывающимся на крик голосом произнес Велесаев, - что Тата, ни с того, ни с сего, по уши влюбилась в этого фигляра, в этого циника! Вот так совершаются все поступки в этом мире. Никто не действует просто так, бескорыстно. Все определяется выгодой.
  Я оставил министра и направился к татиному коттеджу. Я увидал ее силуэт в светящемся окне комнаты. Мне думалось, я имею право потревожить ее перед отходом ко сну. Я помнил, как она в прошлый мой приезд явилась ко мне в комнату. Разумеется, у нее был для этого какой-то мелкий бытовой повод. Но кто же знает истинное значение повода? Никто не скажет, где правда.
  Я поднялся по лестнице на второй этаж и подошел к ее двери. Сердце мое сильно билось, как при первом свидании. Я сделал два длинных звонка и через несколько секунд услышал легкие шаги, что-то похожее на скрип половиц. Потом все затихло.
  Я постучал в дверь и сказал:
  - Тата, откройте. Я знаю, вы еще не спите.
  Она молчала.
  Я сказал:
  - Поймите, может быть, эта ночь у меня последняя. Меня завтра отправят в тюрьму.
  Эти слова, вероятно, в какой-то степени задели Тату.
  - Я уже потекла спать, - крикнула она.
  В большом окне чернели деревья. Вдали желтели одинокие фонари аллеи.
  Я упорствовал в своем желании войти к ней.
  - Вы хотите сказать, что мне пора слиться?
  - Я уже легла.
  - Послушайте меня, Тата. Может быть, это последнее слово перед казнью... Мне бы хотелось...
  - Ладно, сходите за пивом. У меня кончилось. Деньги у вас есть?
  - О, разумеется! - воскликнул я, но тут же вспомнил, что у меня осталось десять рублей. - Вы знаете, - мне пришлось сознаться Тате, - у меня только десять рублей.
  - Подождите.
  Дверь приоткрылась, и девичья рука передала мне тысячу.
  Я купил четыре бутылки пива, забыв про следствие, угрозы министра, наркотики и зону.
  Татина дверь была открыта. Я зашел к ней. Она сидела на диване в полутемном зале. Ночной халат был наброшен на тело довольно свободно. На столике, уже стояли два бокала. Я присел на ковер возле Таты и разлил пиво в бокалы.
  Мы сделали несколько глотков.
  - Почему у вас так мало денег?
  - Ну, я, в некотором роде, под следствием.
  - Неужели у вас нет любимого, близкого человека? Неужели нет женщины...
  - Я работаю корректором, вероятно, вы об этом знаете.
  - Когда мой брат попал в ДТП, совершил этот ужасный наезд, ему грозил пятилетний или трехлетний срок.
  Я сразу же вспомнил про хватких адвокатов.
  - Это в том случае, если будет достойный адвокат. Мне грозит... лет десять. Хотя я и не совершал наезда. Вы простите, что я так ворвался к вам... Ночью.
  - Не стоит. Налейте еще, пожалуйста.
  Мы отпили несколько глотков.
  Тата спросила:
  - Неужели десятка?
  - Думаю, не меньше.
  - Странно.
  - Что странно?
  - Странно, что вам грозит такой больший срок. Разве Энтони Змойро, дядя Тони...
  - Вы обо всем осведомлены?
  - Я уже давно догадалась, что вы подставная утка.
  - Змойро не будет моим адвокатом.
  Тата удивленно посмотрела на меня.
  - Вы знаете, я немного отошла от всех этих дел. Из-за моего альбома... Расскажите мне, что произошло и почему дядя Тони оказывается защищать вас в суде.
  Я сказал:
  - Это может стать для вас неприятным открытием.
  Тата кивнула, показывая мне, чтобы я продолжал.
  - Я не захотел быть той самой уткой. Дело уже шло к развязке. Оставалось только подтвердить наличие у меня в крови следов наркотика. Тогда бы меня обвинили, осудили, но стараниями Змойро, мне светило бы года три. Может быть, условно. А теперь - десять лет.
  - И что же случилось?
  - От меня требовалось только одно. Сдать мочу.
  - Это забавно. И вы отказались?
  - И я отказался.
  - Это подвиг.
  - Подвиг - не подвиг, но когда из тебя делают марионетку...
  - Вы что же, декабрист, - оживилась Тата, - или вас зовут Джордано Бруно?
  - Муравьев-Апостол.
  - Крыша течет, - она постучала ладошкой мне по лбу. - Значит, дядю Тони от дела отстранили?
  - Он провалил всю операцию. Ведь это он договаривался о подделке моих анализов.
  - Вы их раскусили? Но я вам не завидую. Отец шутить не любит, - мрачно произнесла Тата.
  - Он уже обещал сгноить меня в Сибири.
  Тата запахнулась поглубже в свой халатик.
  - Давайте выпьем, - предложила она. - Там, в шкафчике, в графине.
  В глубине шкафчика, на полке, стоял графин с водкой и сок. Я сделал коктейль и подал ей.
  - Десять лет, говорите? Вы спасаете моего брата. Чем более правдоподобна ваша вина, тем меньше подозрений падет на брата. Мой брат болен с детства.
  - Я уже слышал, что он страдал детской депрессией.
  - Вы знаете?
  - Да. Ваш отец сам рассказал об этом.
  - Отец... - прошептала Тата. - Давайте выпьем.
  Я налил себе водки. Тата выпила остаток 'коктейля'.
  - Ему не помогали лекарства. И он...
  Тата вдруг замолчала. Она прижала ладонь ко лбу и простонала.
  - Вы хотели что-то сказать по поводу брата?
  - Нет, я не буду больше говорить об этом.
  - Как хотите, - сказал я, не без досады.
  Мы просидели несколько минут молча. Она была сосредоточена на своих мыслях, мучительно сосредоточена.
  Я предложил:
  - Давайте выпьем?
  Она сказала:
  - Он боялся отца. Когда отец подходил к нему, он начинал плакать, а потом опять впадал в какое-то забытье, у него пропадал аппетит, он становился вялым, никого не хотел видеть.
  Я сказал, глупея от выпитого алкоголя:
  - Вы ведь старше своего брата.
  - На шесть лет.
  Тут я впервые заметил, что Тата говорила, заплетаясь, размахивая руками. Я сказал, стараясь приспособиться к ее настроению, может быть даже, угадать, подслушать какие-то струнки ее души:
  - Как вы думаете, отчего ваш брат мог так сильно бояться своего... вашего отца?
  - Не знаю, я была тогда такой дурой... Отец вообще все нам разрешал. Денег было много. Я уже на машине каталась. На джипе, представляешь!
  Я налил себе, как обычно, рюмку водки, а ей смастерил опять коктейль. Мы выпили, и я подумал вот о чем: как это она так быстро набралась? Почему она согласилась выпить со мной, а, согласившись, приняла довольно большую дозу? Неужели, у нее, как и у ее брата, есть наследственная предрасположенность к так называемым 'болезням зависимости'? Только брат ее стал наркоманом, а она имеет все шансы превратиться в алкоголичку. Но ведь, у них отменная генеалогия! Все мы знаем, как свято блюдут в семьях элиты законы наследственности. Чтобы допустить в семью вельможи алкоголика, азартомана либо, не дай бог, наркомана!? Этому не бывать и в страшном сне! Родители Таты и Игоря, несомненно, выходцы из элиты советского общества, стало быть, их родители, бабушки и дедушки ни в коем случае не алкоголики и не наркоманы. Откуда же эта болезнь? Я уже сам был сильно пьян, но мне хотелось дойти до самой сути.
  - Так почему же Игорь боялся своего отца? Может быть, отец испугал его?
  Тата сказала:
  - Однажды отца с сердечным приступом положили в кремлевку. Игорю тогда было пять лет. Мы пошли навещать его. Я вернулась с шейпинга, Игоря взяли из детского сада. Было около восьми вечера. Мы приехали к отцу к девяти часам. Сначала нас не пустила охрана. В это время свидания запрещены. Мы дали охраннику двести рублей и прошли.
  - А вы не предупредили отца, что навестите его?
  - В том-то и дело! Он ничего не знал о нашем визите. Мы решили его обрадовать. Любящие брат и сестра...
  Тата продолжала:
  - Мы пришли в палату - отца там не было. Я осталась ждать, а Игорь пошел искать его. Через несколько минут он вернулся. Брат был в ужасном состоянии, что-то его сильно испугало. Он хотел что-то сказать, но не смог выговорить ни одного слова. Я спросила его, что случилось. Он повел меня по коридору и показал на дверь процедурной комнаты. Я приоткрыла ее и увидела там... отца.
  - Павла Ивановича Победимского, - уточнил я.
  - Он трахал какую-то медсестру. Причем, это происходило в странной, извращенной форме. Я не могла отойти от дверной щели, смотрела туда как завороженная.
  - Ты была в шоке?
  - Что-то в этом роде. Я слышала, что люди иногда цепенеют от ужаса, не в силах произнести ни слова.
  - Так бывает, когда люди с берега глядят на цунами.
  - Наверное, что-то похожее было в тот момент и со мной. Через какое-то время я опомнилась, взяла Игоря за руку и отвела в коридор. Мы вышли с ним на улицу. Он ничего не говорил. Мы приехали домой, и он уснул. Я все время пыталась забыть... Наутро мой маленький брат был уже совсем другим и потом всегда таким оставался: заторможенным, неразговорчивым. У него появились страхи. Сначала он боялся темноты, ну, как все дети, а потом стал бояться отца. Потом эта депрессия... Она уменьшилась только недавно, когда он стал принимать наркотики.
  - Эта штука будет посильнее Фауста.
  - Да, это так.
  - Ты не помнишь, как выглядела та медсестра?
  - Нет. Ну, что, пойдем ложиться?
  - Я не против.
  Я заботился о ней и не торопил слишком концовку процесса. Мне все время казалось, что от меня зависит что-то очень важное.
  
  Утром Тата проявила ко мне какую-то особенную нежность. Она бегала из спальни на кухню и обратно, спрашивала меня, когда я буду вставать, варила кофе, готовила сэндвичи. Мы позавтракали. Потом спустились на набережную и прошлись вдоль ресторанных столиков. Тата держала меня за руку, так ей самой хотелось. Какое-то время мы постояли на причале, глядя на качающуюся яхту Севы Гладыша. Затем мы вернулись в ресторан и сели за столик. Тата заказала двойную порцию блинчиков с вареньем и печеными яблоками.
  - Это для Игоря, - сказала она. - Он сейчас придет. Он любит сладкое.
  Вскоре появился Игорь. Он присел к нам, вежливо поздоровавшись.
  - Как настроение? - спросила его Тата.
  - Спасибо, хорошо.
  Официант принес блинчики.
  - Это тебе, - сказала Тата.
  - Спасибо, - сказал Игорь.
  Он принялся за еду, аккуратно используя нож и вилку.
  - Кофе? - спросила Тата.
  - Да, с удовольствием.
  Тата показала официанту, что надо принести чашку кофе.
  - Как ты спал?
  - Нормально.
  - Расслабься, - сказала Тата.
  - Спасибо, мне хорошо.
  Я сказал Тате:
  - Дай человеку спокойно покушать.
  - Ладно. Я просто хотела расшевелить его. Он сегодня какой-то вялый.
  Игорь сказал сестре:
  - Мне нравится такое состояние. А у тебя новый приятель?
  - Вы знакомы? - спросила Тата.
  - Да, - ответил Игорь.
  Тата сказала, взяв меня за руку:
  - Он больше, чем приятель.
  - Кто же он?
  - Он... Как бы это сказать...
  - Друг?
  Тата засмеялась:
  - Как ты догадался?
  Игорь пояснил:
  - У тебя лицо сияет.
  - Зато у тебя оно хмурое.
  - Оно у меня всегда такое.
  - Ну, так измени его!
  - Не хочу.
  - Пей кофе.
  - Спасибо, - сказал Игорь. - Все было очень вкусно.
  - Счет - на первую дачу, - сказала Тата официанту.
  
  Днем ко мне в комнату пришел Вергилий.
  - Ну что, отгулял? - спросил он.
  - Наша жизнь не игра, собираться пора...
  - Да, пора.
  - А что, мы разве не пообедаем?
  - Пообедаем... Как приедем, сразу пообедаем.
  - Вот так всегда.
  Мы быстро уехали, я даже не успел попрощаться с Татой.
  В палате я сразу уснул. Проснулся в первом часу ночи. Возвращаясь из туалета обратно в палату, я как будто почувствовал удар тока: позади меня находился пост дежурной сестры. Кто там? Может быть, Кристина? Я обернулся. Напряжение отпустило меня. Кристины не было.
  Впрочем, это вопрос двух-трех дней, Кристина появится тут завтра или послезавтра... Важно другое. Я не так наивен, чтобы приписывать себе какие-то выдающиеся качества, в силу которых две девушки столь импульсивно отдались мне. Причем случилось это почти одновременно. Значит, здесь должна быть какая-то причина. В конце концов, мы находимся не в туристической поездке, где, вдали от мужей, скучающие дамы ищут сексуальных приключений. И потом, эта синхронность, с какой они обе бросились в мои объятья!
  Необходимо, думал я, найти некое связующее звено, некий общий мотив. И я нашел его: заместитель министра. Конечно, он, черт побери! Он их объединяет! Именно с этим человеком у них обеих произошла роковая встреча. Кристина была вынуждена исполнять его сексуальные капризы. И он же стал причиной сексуального шока, пережитого юной Татой. Победимский травмировал одновременно свою дочь Тату и медсестру Кристину. Благодаря ему, они обе испытали в юности огромное душевное потрясение.
  Теперь вспомним Фрейда. Надо восстановить основы его теории, знакомой мне по корректорской работе. Я много раз сталкивался с его текстами. Итак... Сексуальная травма. Психическая энергия травмы превращается в комплекс. 'Комплекс', по Фрейду, это такая блуждающая шаровая молния. Она плавает по всему организму и вызывает всякие неприятности. Депрессии, страхи... И самое печальное, что умом его, 'комплекс', не понять, силой воли не изжить. Это и есть 'бессознательное', о котором человек понятия не имеет, а оно в нем сидит и всю жизнь им управляет.
  У Таты и Кристины жил этот глубоко запрятанный патологический комплекс, причина которого - в шоке, в сексуальном испуге ранней юности. Теперь дальше. Нужно вспомнить, какие там, 'у дядюшки Фрейда', были еще законы. Значит, усилием воли избавиться от комплекса невозможно. Это как матрица поступков. Жизнь моих девушек определялась страхами и депрессией. Они обе шагу не могли ступить, без того чтобы не впасть в уныние и бессонницу. Логично предположить, что они страстно желали избавиться от всего этого. Подчиняясь воле бессознательного инстинкта, они сочли возможным перенести сексуальный комплекс на меня. 'Слить' в меня этот избыток 'черной сексуальной желчи'. Им нужна была розетка, куда они могли бы воткнуть провода своей психики, раздираемой избытком электричества. Если под 'электричеством' понимать ту самую шаровую молнию, комплекс. Они вошли со мной в тесный контакт, и в меня перешли их шаровые молнии.
  Я был связан с Победимским. Сам того не зная, он подставил меня им, вручил в их руки механизм избавления. Девушкам необходимо было вновь пережить травматические обстоятельства. Причем, они должны были сами управлять ситуацией травмы, делать все так, как им самим хотелось бы. Моя задача сводилась к тому, чтобы не мешать им чувствовать себя сильными в этой роли. С чем я, в общем, справился, хотя окажись на моем месте другой 'гигант', он, наверное, проделал бы эту операцию еще проворнее. Роль мне отведена, что и говорить, незавидная, особенно если учесть мимолетность всякой женской любви, привязанности...
  Я провалялся в больнице еще несколько дней. Кристина почему-то не появлялась. Возможно, она взяла отпуск. Я ждал, что меня переведут в другую больницу, отпустят домой или возьмут под стражу. Но ничего этого пока не происходило.
  Наконец, меня навестил 'замухрышка'. Он принес неутешительное известие: мое дело завершено и передано в суд. Все его, 'замухрышки', ходатайства - о доследовании, о слабости свидетельской базы, о применении недопустимых методов следствия и проч. - были отклонены. Скоро должен состояться и суд.
  Я спросил его о перспективах моего дела в суде.
  Он ответил, очень хмуро:
  - Они туманны.
  
  Этим вечером пришла Кристина. Оказалось, она страдала ОРЗ.
  Ночь мы просидели в процедурном кабинете.
  - Я ждала, что ты позвонишь, - сказала она.
  - Тебе уже легче?
  - Да, температура почти нормальная.
  - Горло не болит?
  - Не болит. Мне действительно стало легче после той ночи...
  - И поэтому ты сбежала, даже не сказав мне про наркотик? Ведь ты знала, что в шприце был наркотик.
  - Извини, я сама не могу понять, как это произошло.
  - Еще немного, и я бы оказался полным дураком!
  - Ты сам повел себя глупо, отклонив предложение Победимского.
  Я взял у нее сигарету, закурил, свесившись в окно. У меня закружилась голова.
  - У тебя хорошие информаторы. Уж не тот ли это офицер, что был за рулем 'Ауди' в то утро?
  - Ты был заказан по любому. И то, что тебя ожидает суд, только подтверждает эту печальную истину.
  - Во всяком случае, я сделал все, что мог: не позволил этим подонкам меня обмануть.
  - Я такая же, как они?
  - Это твоя работа.
  Кристина подошла к двери процедурной комнаты, выглянула в коридор и, убедившись, что в отделении все тихо, вернулась на кушетку.
  - Думаешь, мне было легко? - сказала она.
  - Ну, да: вскрыть ампулу, наполнить шприц и сделать укол. Неимоверно трудно!
  - А ты попробуй... не подчиниться приказу.
  - Вот когда я закончу медучилище...
  - Пойду к себе, а то мы поссоримся.
  - Мне бы этого не хотелось.
  - Мне тоже.
  - Какая идиллия!
  
  Под стражу меня не взяли. Замухрышка сказал, что день начала процесса уже определен. Он также сообщил мне, что адвокатом 'потерпевшей' стороны будет выступать Змойро. Значит, его не уволили?
  - Что пишут газеты? - спросил я.
  Мы разговаривали в больничном садике. Я заметил, что мой режим в больнице стал как-то свободнее. Меня не спрашивали, куда я иду, зачем...
  Адвокат сказал:
  - Как это всегда бывает, интерес к делу со временем поутих. Впрочем, ряд изданий грозятся держать, как говорится, читателей в курсе. А вообще-то...
  - Что?
  - Так, ощущение...
  - Ну-ну...
  Адвокат поспешил развеять мое равнодушие:
  - Просто ряд процедурных вопросов, буквально в последние день-два, решился гораздо проще, чем раньше.
  - Это странно?
  - Ну, принимая во внимание степень управляемости нашего замечательного правосудия, а также его зависимость от сильных мира сего, можно сделать вывод: кто-то, - адвокат поднял вверх указательный палец, - дал команду, совет, высказал мнение, наконец, что пора ослабить давление на вас. И потом, назначение Змойро в качестве адвоката какого-то там неизвестного прохожего, - это нонсенс. Выступать адвокатом этого бедняги... Невелика честь.
  - Что же все это значит?
  - Случилось что-то в датском королевстве.
  - Вы полагаете?
  - Несомненно. Я думаю, у вашего контрагента, у заказчика...
  - У Победимского?
  - Да, у замминистра, возникли определенные трудности. Звучит невероятно, но это так. Ничем другим случившуюся метаморфозу я объяснить не могу.
  - Кто, однако, мог помешать ему довести до конца свою подлую интригу? Кое-что, конечно, я могу узнать... Если это поможет...
  - Знаете, информация никогда не бывает лишней.
  - Хорошо, я попробую.
  В этот момент я подумал о Тате. Я был почти уверен, что это ее рук дело. Улучшение моего положения произошло ее стараниями. Мне необходимо было встретиться с Татой, и я попросил об этом Кристину. Я не ошибся в оценке возможностей и влияния медсестры. Офицер ФСБ, добрый знакомый Кристины, сказал, что попробует устроить нам встречу. Все они повязаны. И хорошо...
  
  Уже вечером я мчался, 'низко летел', на 'Ауди' в поселок.
  Все было устроено как нельзя лучше. Офицер вез меня к Тате. Но о чем я буду говорить с ней? Объясняться в любви перед посадкой в тюрьму? Я, как будто, должен поблагодарить ее за то, что она вмешалась в ход моего дела? Она, вероятно, поставила отцу ультиматум.
  'Ауди' между тем вклинилась в лесной массив. Стволы сосен сплошной пеленой неслись по бокам дороги, образуя своего рода два черных экрана. В машине зеленым светом горели огоньки приборов, создавая ощущение странного уюта.
  Мы приехали в поселок около девяти часов вечера. Офицер ФСБ, он же официант, привел меня в ресторан и проворно поставил на столик ужин. Оказывается, завтра Тата дает очередной концерт, приуроченный к выходу ее альбома. Нашлись - таки спонсорские деньги. Кроме того, ее сегодняшний концерт будет снимать телевидение. И еще одно: несколько ее песен должны обрести форму клипов, для чего в поселок выписали бригаду клипмейкеров. Они останутся тут еще на несколько дней. Предполагается, что в процессе съемок клипов будет задействована яхта Севы Гладыша.
  Я не стал искать встречи с Татой. Она, должно быть, пребывает в волнении перед премьерой. Лучше всего мне прийти на концерт и пристроиться где-нибудь в углу зала, чтобы остаться незамеченным. Презентация альбома должна была состояться в особняке Таты. В залу нанесли кресла, стулья и диваны. Рядом с роялем уже стояла видеокамера. Я присел в уголке, стараясь не привлекать к себе внимания.
  Гости между тем, заполняли залу. До меня им не было никакого дела. Я всегда любил некие собрания людей, будь это в кино, театре, консерватории, на вокзале, когда можно затеряться, сосредоточиться на себе, меньше всего рискуя быть узнанным. На концерт пришли респектабельные обитатели поселка, министры, председатели комитетов, банкиры. Одеты они были просто: майки, шлепанцы, кое-кто был в шортах и даже длинных купальных трусах. Наиболее аккуратными в одежде представлялись телевизионщики: впрочем, их джинсы и рубашки были на этом собрании сильных мира сего редким исключением.
  ...Концерт, можно сказать, удался. Собственно, он изначально и был так задуман: именно как 'удавшееся мероприятие', которое является успешным уже просто в силу того, что оно состоялось. В этом и есть, наверное, смысл любой 'презентации'.
  После концерта состоялся небольшой прием. Наш официант прислуживал гостям.
  Ко мне подошел Велесаев:
  - Давай выпьем, - предложил он.
  Мы выпили водки.
  - Вас еще не судили?
  - Нет, как видите.
  - А что я, простите, должен видеть?
  - То, что я на свободе....
  - Разумеется, вашу вину в наезде на пешехода надо еще доказать в суде.
  Я вышел на воздух. Подойдя к перилам набережной, я обернулся и посмотрел в окна татиного дома. Хозяйка вечера, одетая в красивое черное платье беседовала с кем-то из гостей. Она смеялась, непринужденно запрокидывая голову. Ее волосы мягко и легко сопровождали ее движения. Я заметил, что в ней появилась именно эта легкость, какое-то простое, естественное изящество. Уж не моя ли эта работа? Так или иначе, а сегодня, окруженная почитателями своего таланта, Тата вряд ли окажется доступной для разговора со мной.
  Я опять подумал о причине моего приезда в поселок. Добыть информацию для замухрышки? Не слишком ли жирно? Получается, что я работаю на своего адвоката? Который, к тому же, имеет весьма слабое влияние на судей, следователей и прокуроров. Если бы я руководствовался только этим мотивом, то не потащился бы опять в поселок. Желание вновь увидеть Тату, посмотреть на творение рук своих - вот истинная цель моей поездки сюда!
  Ночь провел под Шуберта. Заснул под утро, уронив из рук томик шекспировских сонетов.
  
  За завтраком я узнал, как будет сниматься клип. Соседи - клипмейкеры так громко обсуждали свои планы, что я оказался посвященным в них. Сюжет клипа строился на отплытии яхты. Героиня бежит по набережной. Падает дождь. Ветер теребит складки ее платья. Яхта в этот момент отплывает. Трос летит на корму. Она подбегает к причалу и как будто хочет что-то крикнуть вслед кораблю и Тому, Кто уплывает на нем. Но вместо этого, она застывает в безмолвии. Она хочет помахать Ему рукой, но может сделать только самое начальное движение...
  В этот момент ко мне подошел кто-то сзади и положил руки на мои плечи.
  - Это ты? - спросил я.
  - Нет, это не я, - ответила Тата.
  Она махнула рукой клипмейкерам и села рядом со мной.
  - Я вчера весь вечер смотрела на тебя, мне была важна твоя реакция.
  - Что тебе моя реакция...
  - Мне показалось, ты был сосредоточен не на музыке. Но для меня это было не важно. Главное, что ты - в зале.
  - Моя оценка все равно утонула бы в хвалебном хоре высокопоставленных особ.
  - Какие это особы? Разве хотя бы кто-то из них способен угадать мою душу, как это сделал ты! Ты мне очень дорог, поверь.
  - Знаешь, я тоже умею красиво говорить.
  - О, нет! Мне будет очень больно, если ты не поверишь в мою искренность!
  Тата коснулась моей руки, довольно пылко; я даже испугался, что этот жест могут заметить клипмейкеры.
  Я сказал:
  - Охотно верю в твою искренность.
  Тата сказала:
  - Боюсь, что меня никто не полюбит. Это самое страшное, когда тебя никто не любит, когда ты никому не нужна. То, что мне предлагают эти банкиры, больше похоже на содержание.
  Тут к нашему столику подошел один из клипмейкеров. Он отдал Тате несколько листов с текстом.
  - Пожалуйста, почитайте. Это сценарий. Хорошо бы к вечеру узнать ваше мнение.
  - Это вы сами сочинили?
  - Конечно.
  Сценарист ушел к группе клипмейкеров.
  Я сказал:
  - Пошло слово любовь, ты права...
  - А я так не думаю. Я не могу без любви.
  - Даже пошлой? Любовь - это циркуляция психической энергии человека. Ты меня, конечно, извини, но все твои признания, благодарность ко мне, объясняются только тем, что я убрал закупорку в энергетических трубках твоего организма.
  Тата сказала, после нескольких секунд молчания:
  - Ты мог бы выполнить еще одну мою просьбу?
  - Разумеется, - с готовностью ответил я.
  - Ты не торопись, однако.
  - А что может этому помешать, не понимаю? Ты ведь не станешь просить меня организовать убийство какого-нибудь министра или бизнесмена.
  - Сегодня вечером, у меня дома, мы все обсудим.
  - Мы?
  - Мы с тобой, и еще кое-кто.
  - Хорошо.
  Никаких встреч и разговоров у меня сегодня больше не было. Я жил ожиданием таинственного разговора в доме Таты. Мои попытки скоротать время за чтением книг оказались тщетны. Сколько я ни старался углубиться в чтение, у меня ничего не получалось. Я брал и Софокла, и Эйнштейна и какую-то повесть Бунина, но не мог остановиться ни на одной из этих вещей.
  Я вдруг подумал о том, как сбываются желания человека. В одной книге было написано, что бог не управляет впрямую нашими желаниями. То есть, нельзя впрямую обращаться к богу как к золотой рыбке. Кричать в небо: 'где ты, бог!' бессмысленно. Он только выстраивает определенный коридор, по которому надо идти. А уж что там получиться дальше, как и когда реализуются наши желания, реализуются ли вообще, превратятся ли во что-то совсем другое - эти протокольные тонкости бог не регулирует. Разве мы все не замечали, какой странной прихоти бывают подчинены, порой, события нашей жизни. Там где, казалось бы, все логично, наступает поворот к абсурду. Напротив, средь духоты бесформенной повседневности, вдруг наступает смысл.
  О потерях... Одни потери заставляют суетиться, делать все возможное, чтобы их избежать. Другие - вызывают вялую реакцию, нежную тоску, холодок под ложечкой как предчувствие сладкой грусти.
  
  Вечером я начал готовиться к загадочному разговору, обещанному Татой. Больше всего меня привлекала в нем неизвестность темы и, значит, непредсказуемость его результата. На всякий случай, я прикинул, о чем мы могли бы говорить. Следствие по моему делу? Вряд ли. Влияние на ход следствия и процесса, если таковое оказывается, - предмет закулисных, скрытых, тайных переговоров. Зачем обсуждать его со мной?
  Что может быть еще? Ее сексуальная травма? Но патологическая система, сформированная этой травмой, мною уже разрушена, начался процесс исцеления и полного освобождения от нее. Лишний раз касаться этого сейчас нецелесообразно. Думаю, и сама Тата это прекрасно понимает. Может быть, разговор предстоит по поводу ее брата? Эта тема весьма болезненна и, главное, до сих пор не разрешена. Что ж, вполне логично, если она и будет предметом сегодняшней беседы. Вдохновленная успехом собственного излечения, Тата вполне может решиться попробовать излечить своего брата.
  Однако в этот вечер никакого разговора не было. Тата встретила меня в том своем халатике, что был на ней в 'ночь исцеления'. Мы стояли на площадке возле ее квартиры. Она сказала, что сегодня разговора не будет, поскольку не пришел один из его участников.
  - Ты подпишешь для меня свой альбом?
  - Его пока еще нет.
  - Тогда пришли его мне в тюрьму.
  - Хорошо.
  Внутри меня вскипела злость. Эта миловидная особа в халатике, похоже, абсолютно не волнуется. А с чего ей волноваться? Это мне надо волноваться из-за тюрьмы. Но как же так: я помог ей избавиться от невроза, а она дистанцируется от меня!
  Я спросил, с трудом сдерживая внутреннее раздражение:
  - Мы так и будем тут стоять... на лестнице?
  - Нет, мне холодно тут в халате.
  - Тогда впусти меня к себе или натяни джинсы!?
  - Я не собираюсь никого пускать к себе и ничего не стану натягивать.
  Это был удар неподвластной мне стихии.
  Я промямлил:
  - Ну, тогда я пошел...
  - Спокойной ночи.
  Невообразимая злоба охватила меня. Я вышел на улицу. Мне казалось, что жесткие ветки деревьев хлестали меня по лицу, что в мой мозг вставили электроды, по которым громко передавали суровые мантры о несправедливости и обмане. Я обернулся к окнам татиной квартиры и увидел, как в зале зажегся тусклый свет ночника. По каким-то тонким, неопределенным колебаниям воздуха я понял, что по зале передвигаются люди. Причем, люди эти были охвачены какой-то предельно ясной целью.
  Я кинулся к дверям ее квартиры. Она вышла ко мне в том же 'сексуальном' халатике.
  - Что еще? - спросила она.
  Теперь уже в ее голосе явно сквозило раздражение.
  Я произнес:
  - Мне показалось, что мы как-то нехорошо расстались...
  Она сказала:
  - Слушай, корректор, не надо меня злить!
  - Но в прошлую ночь ты была рада, что я...
  - А теперь я хочу спать.
  - Хорошо, я сейчас уйду.
  - Уходи.
  Она захлопнула за собой дверь.
  Я остался один. Злость во мне съежилась от сильной тоски, от тяжести отчаяния и безысходности. Я медленно спустился по лестнице и вышел на улицу. Жестокая правда приоткрылась мне: в квартире Таты кто-то был. И этот кто-то - мужчина! И не просто мужчина, а, вероятно, - продюсер ее альбома. Ну, держись, 'звезда'! Я твердо решил вывести ее на чистую воду. Какова, однако, цена нашим целомудренным певицам! Всем этим юным дарованиям!
  Неудержимая сила разоблачения влекла меня. Удивительно устроена человеческая природа! Там, где надо отойти в сторону, спрятаться, исчезнуть, мы рвемся показать себя. Зачастую во вред самим себе мы мозолим глаза людям, которые вовсе не хотят иметь с нами дело. Мы одержимы стремлением к разоблачению в то самое время, когда эти разоблачения могут ударить, прежде всего, по нам самим. Ну, что из того, что я заподозрил Тату в любовной связи с продюсером ее альбома? Даже если это так, если мое разоблачение сработает, и я узнаю так называемую правду, кто от всего этого выиграет? Конечно, не я. Тату не остановишь призывами к... Даже не знаю к чему, к девичьей чести что ли? Вот уж, какой проблемой она озабочена меньше всего. Слишком велика цена возможного успеха ее карьеры, чтобы позволить себе обращать внимание на какую-то там честь. О продюсере и говорить нечего: тут, что называется, полное совпадение приятного с полезным.
  Больнее всего будет мне. Но что делать, инстинкт разоблачения сильнее всех разумных доводов.
  Я взбежал по лестнице и стал барабанить в дверь ее квартиры.
  - Открой или я позову свидетелей!
  После этих слов я выскочил обратно на улицу, обошел дом и встал за деревом, возле ее окна. Ждать пришлось недолго. В зале погас свет. Я сильнее прижался к стволу дуба и вытянулся, чтобы остаться незамеченным. Окно залы открылось, и темная фигура человека свесилась через него. Через несколько секунд человек прыгнул вниз. Он все же испугался моих угроз! Послышался стон и чертыханье: вероятно, он при падении ударился об камень. Я подбежал к нему сзади и схватил правой рукой за шею. Но удержать свою добычу мне не удалось; незнакомец быстро и ловко вывернулся. Я вскрикнул и отступил на шаг назад. Человек подскочил ко мне сбоку и ударил меня кулаком по голове. Пошатнувшись, я прижался к стене. В этот момент ночной гость Таты бесследно исчез.
  Придя в себя, я выскочил на набережную, но там уже никого не было. Этого донжуана и след простыл. Кто же это мог быть? Кто этот красавчик? Разумеется, первой кандидатурой на роль счастливого любовника был Сева Гладыш. Его состояние, нажитое на перекачке нефти, оценивалось в миллиарды долларов. Ему сам бог велел быть меценатом. К тому же, лицо этого буржуя естественным образом соединяло в себе черты прожженого комсомольского работника и сладострастника с жирными глазками. В круг подозреваемых попадали также Велесаев и, наверное, Змойро. Первый - оттого что сам признавался в любви к Тате; он страстно хотел продлить свою активность, напитаться соками юной жизни. Он не миллиардер, конечно, но наворованных у государства денег ему вполне хватило бы для таких забав. А Змойро... Один вид этого 'честного' адвоката с перекошенными от вранья глазами свидетельствовал о ненасытной прорве его инстинктов.
  
  Весь следующий день я провел на воздухе: обедал в ресторане, гулял по аллеям, пил кофе, загорал. Я хотел убедиться, что все действующие лица на месте.
  Прежде всего, меня интересовал Сева Гладыш. За утренним кофе я спросил о нем следователя. Мой Вергилий по-прежнему опекал меня.
  - Скажите, как, по-вашему, чем тут занимается Сева Гладыш?
  - Тем же, что и все остальные, - ответил следователь. - Он отдыхает с семьей. У него прелестная маленькая дочь.
  - Вот как?
  После завтрака я спустился к берегу. Справа виднелся особняк Гладыша, утопавший в деревьях парка. Метрах в двадцати от берега качалась яхта с американским флагом. Я бросился в воду и поплыл вдоль берега. Поравнявшись с виллой, я увидел там маленький бассейн, корт, детскую площадку, обеденный стол. И парадный вход в особняк, обрамленный каким-то особым дорогим камнем. В этот момент я услышал трескучий голос по рации. Охранник на берегу крикнул мне, что в эти воды заплывать нельзя.
  За обедом я увидел Гладыша с дочерью. Они сели недалеко от нашего столика и принялись изучать меню. Мне очень захотелось отвести душу.
  Я подошел к олигарху и спросил:
  - Можно узнать, что вы тут делаете?
  Гладыш удивленно посмотрел на меня. Затем обернулся куда-то в сторону.
  - Не ищите охрану, здесь ее нет, - сказал я.
  - Кто вы такой? - наконец спросил Гладыш.
  - Не тот, кто убивает память...
  В этот момент ко мне подскочил Вергилий и, взяв меня за локоть, оттащил в сторонку.
  - Вы что, с ума сошли!? Вы знаете, кто это!
  Он побагровел и чуть не плакал, словно решалась его судьба. Я абсолютно точно определил это: он боялся, что его уволят. Ведь он отвечал за меня, точнее, за порядок, связанный со мной.
  Я развязно и громко заговорил, отталкивая от себя Вергилия:
  - Подумаешь, вершители судеб! Отцы нации...
  Гладыш продолжал демонстративно жевать. Его маленькая дочь испуганно смотрела на меня, потом на своего отца. Миллиардер сильно напрягся. Охраны с ним рядом не было. Молодец с рацией, сопровождавший его по набережной от дома до ресторана, остался в стороне.
  Вергилий подскочил к Гладышу и сказал, глядя на меня:
  - Это сумасшедший. Он на экспертизе.
  - На экспертизе, здесь?
  - Вы получите все необходимые разъяснения.
  - Хотелось бы - приказным тоном сказал Сева. - А сейчас угомоните его.
  - Понимаете, - взмолился Вергилий, - у меня приказ не применять насилие.
  Я решил прервать этот забавный диалог:
  - Устроил возле своего коттеджа охранную зону - колючей проволоки только не хватает! А обедать ходит в общий ресторан.
  Гладыш достал мобильник и вызвал охранника.
  Вергилий сказал, вполне искренне:
  - Я вас прошу не трогать его, - он опять склонился к самому уху Гладыша и прошептал, - это распоряжение самого...
  Все напряжение последних дней, это дурацкое унизительное следствие сыграли со мной злую шутку. Я, кажется, почти не ничего не соображал. А, может, ревность? Может, это все случилось от того, что я ревновал Гладыша к Тате? Не он ли был ее меценатом, и не он ли ударил меня тогда по голове?
  Охранник решительно направился ко мне. Однако в этот момент появилась группа клипмейкеров, и это спасло меня от расправы. Клипмейкеры шумной компанией уселись за столики. Я узнал вчерашнего сценариста, который показывал Тате сценарий клипа.
  Я подошел к нему и сказал:
  - Мы вчера с вами знакомились, вы не помните?
  - Припоминаю. Присаживайтесь.
  - Благодарю. Вы знаете, я со школы мечтал снимать кино.
  - Вот как?
  - Именно снимать, быть режиссером.
  - Во ВГИК не пробовали поступать?
  - Пробовал, но не прошел по конкурсу.
  - Досадно.
  - Скажите вы не видели Тату... после вчерашнего обеда?
  - Нет. А вы?
  - Тоже нет. Я подумал, она уже, наверное, прочитала ваш сценарий.
  - Я тоже очень хотел бы это знать. Но, может, она нам сама расскажет, как проснется?
  - Конечно.
  - Кстати, не хотите ли поучаствовать в съемках? Не режиссером, так хоть актером побудете.
  - С удовольствием!
  - Давайте договоримся, как только Тата одобрит сценарий, мы все вместе соберемся и поговорим.
  - Я согласен.
  - Тогда, до встречи!
  
  Боже, как я досадовал на себя! Это было какое-то затмение. С моей стороны было верхом глупости ревновать Тату, выслеживать ее любовника. Сейчас все вчерашние чувства казались мне полной чепухой. Даже если Тата имеет любовника, финансирующего ее альбом, я не имею никакого права возмущаться этим. Свобода превыше всего! Как мог я забыть такую простую максиму!
  
  На пляже я встретил Велесаева, вполне трезвого и в явном наслаждении от купания. Он вышел на берег и, осторожно ступая тонкими волосатыми ногами по камням, приближался ко мне.
  - Какое солнце? - томно произнес финансист. - Отличный день!
  - Да, - согласился я, - бывает.
  Велесаев порылся в своих джинсах, валявшихся в беспорядке на камнях, достал пачку сигарет.
  Я спросил:
  - Вы, наверное, в курсе того, что Тата выпускает свой сольный альбом?
  - Разумеется. Я был на презентации. Вы тоже были?
  - Был.
  - Вам понравилось?
  - Да, как вам сказать...
  Велесаев похлопал меня по плечу.
  - Понимаю, - произнес он дружески, - вы хотите сказать, не Мадонна. Но ведь Тата и не скрывает этого.
  - Вы знаете, кто продюсирует ее альбом?
  - Нет. Откуда мне знать?
  - Но вы можете предполагать...
  - Молодой человек, поверьте, у меня есть проблемы куда более важные.
  - Например?
  - Послушайте...
  - Ваш алкоголизм?
  - Это вас абсолютно не касается.
  - Как знать. Вы заместитель министра, и от ваших решений зависит судьба страны.
  - Она вообще не зависит... Ни от кого.
  Финансист нацепил солнечные очки и развалился в кресле.
  - Вы что думаете, мы решаем какие-то важные вопросы? Вон, - он показал рукой в сторону коттеджа Гладыша, - они решают, мы только выполняем их волю. Вас действительно интересует мой алкоголизм? Ну, хорошо, давайте поговорим об этом. Вот я - алкоголик, а сын замминистра - наркоман. Ну, и что из этого следует? В нашей стране миллионы наркоманов и десятки миллионов алкоголиков...
  Я прервал его:
  - Меня не интересует статистика.
  - А что вас интересует? Конкретный человек? Хотите, я расскажу вам свою историю? Жил-был я...
  - Стоит ли об этом?
  - Ну, хорошо. Жил-был мальчик...
  - А может, мальчика-то и не было?
  Велесаев продолжал:
  - ...Был он отличником. Учился в музыкальной школе. Презирал детей, так сказать, низшего сословия. Просто терпеть их не мог. Испытывал к ним физическое отвращение. И вот однажды он полюбил девочку. Ну, натурально, провожал ее из школы домой, носил ее портфель и все такое... Они даже клялись друг другу в вечной любви. Друзья посмеивались над ним, а он верил! Как-то в конце десятого, кажется, класса, она сказала ему, что полюбила другого 'мальчика'. Казалось бы, ерунда? И друзья советовали: брось, пустое. А он не мог.
  - Вероятно, это была настоящая любовь?
  - Видимо. Он переживал, плакал. Ему говорили: как много девушек хороших! А он не мог забыть... ее. Ему понравилось выпивать. Со временем ему были нужны все большие дозы спиртного. Школу он окончил неплохо. Родители 'поступили' его в университет, потом устроили на работу в министерство и ввели в круг номенклатуры.
  - А он продолжал пить?
  - Только в выходные дни. Знаете, есть такая болезнь: 'алкоголизм выходного дня'. В выходные он отрывался по полной программе.
  - Как же он смог стать заместителем министра?
  - А вы думаете, есть какой-то иной способ?
  - Да я вообще никаких способов не знаю.
  Велесаев приподнялся на локоть, посмотрел на меня пристально и спросил:
  - Вы, правда, идиот или только прикидываетесь?
  Я пожал плечами:
   - Должно быть, что-то среднее.
   Он опять лег на спину.
  - Чтобы достичь определенного уровня в иерархии государственной службы, надо быть послушным, серым, уметь угождать. Послушайте, как вас там! Неужели вы не видите, что тут происходит, в этом элитном поселке? Кто здесь обитает. Ленивые тупицы. Возьмите хотя бы Победимского. У него же все на лице написано.
  - Что написано?
  - Плевал он на законы, на людей. Дочь у него бездарна. Так нет, надо сделать ее звездой эстрады. Приглашаются клипмейкеры, ищутся меценаты. Сынок наркоман. Вот увидите, он будет каким-нибудь функционером министерства. Или банкиром станет - туда ему и дорога! А вы говорите... Да нас тут - целый дурдом. Ладно, пора обедать. Спасибо за компанию.
  
  За обедом Вергилий сказал мне, что мое дело завершено и передано в суд. Заседание суда состоится через несколько дней.
  - Так скоро? - удивился я.
  - Вашему делу дан ход, - пояснил Вергилий.
  - Это хорошо или плохо?
  - Смотря в чьих интересах все это делается, кто руководит, так сказать, процессом?
  - Надеюсь, вы в курсе?
  - Да как вам сказать...
  - Но вы же знаете, что меня подставили. Усыпили и посадили за руль того джипа...
  - Ненавидите богатых?
  - Нет, не очень.
  Следователь обернулся к коттеджу Гладыша.
  - Видите, какой красивый у него особняк. Вот где вкус! Ладно, перейдем к делу. Сегодня вечером мы приглашены на ужин к Победимскому. В связи с этим у меня к вам будет одна просьба...
  - Я буду вести себя смирно!
  - Прекрасно. Не надо его злить. Он вспыльчивый человек. Кстати, в беседе с Победимским, я думаю, вы сможете обсудить все детали вашей, так сказать, дальнейшей судьбы.
  
  Званый ужин у Победимского проходил по обычной схеме. Гости собрались в зале. Тата села за рояль и исполнила романс. Гости поаплодировали. Вялость их хлопков никак не означала их равнодушия или неодобрения. Просто они были расслаблены и добродушны.
  После этого начались разговоры по интересам. Все кучковались, ели маслины с ветчиной и беседовали о своих делах.
  Победимский сам подошел ко мне и заговорил:
  - Поздравляю вас, вот и закончились ваши мучения.
  - Спасибо, но разве...
  - Вас что-нибудь беспокоит?
  - Разумеется! Суд...
  Чиновник засмеялся. Стоявший рядом следователь тоже засмеялся в тон шефу, даже еще сильнее.
  - Дорогой мой, все уже решено, - по-отечески произнес Победимский.
  - Я же вам говорил, - вмешался следователь, схватив меня за руку, - все будет хорошо.
  - Давайте выпьем, - предложил Победимский.
  Мы выпили шампанского.
  Я осмелел и спросил Победимского:
  - Насколько я знаю, мой адвокат из бедного сословия?
  - И что же?
  - Его возможности весьма ограничены...
  - Молодой человек, не берите в голову.
  - Но ведь от этого зависит моя судьба...
  - От адвоката?
  Они опять вместе с Вергилием громко захохотали.
  Следователь шепнул мне на ухо:
  - Я же вам обещал, все будет хорошо.
  На моем лице появилась ужасно мерзкая в своей угодливости улыбка. Еще немного и я лакейски начал бы благодарить своего мучителя. Из последних сил преодолевая лживую слабость, я вскрикнул:
  - Да у меня уже давно все хорошо! Я жил нормально, пока вы не вмешались в мою судьбу, не подстроили это уголовное дело, не подставили меня убийцей! Кто дал вам право влезать в судьбы других людей! Вы хотели спасти своего отпрыска, страдающего наркоманией, но я-то здесь при чем!
  Я восстал против сильного чиновника, не желая принимать милость с его руки. Конечно, это было нарушением субординации, и последствия не заставили себя ждать. Победимский поначалу смутился. Искреннее огорчение появилось на его лицо. Но он быстро пришел в себя, стал холоден и тверд. Отойдя в сторонку, он негромко отдал какое-то распоряжение Вергилию.
  Следователь подскочил ко мне и сказал:
  - Ну, и дурак же ты, братец! Теперь пеняй на себя. Плохи твои дела.
  
  Я шел по аллее парка, охваченный странным чувством. Если бы я согласился играть в ту игру, которую предлагал мне Победимский, то я признал бы его власть над собой. Я невольно согласился бы с тем, что такие подонки смеют решать мою судьбу! Но я сказал ему всю правду, и теперь мое человеческое достоинство удовлетворено!
  Я услышал за собой шелест листьев и обернулся. Это была Тата. Она гналась за мной. Я остановился
  Тата сказала:
  - Зачем ты...
  Я спросил:
  - Ты хорошо провела прошлую ночь, надеюсь?
  - Какое это сейчас имеет значение?
  - Какое вообще имеет значение наш разговор...
  - Ты должен знать, - сказала Тата, - что мне стоило огромных трудов уговорить папу вытащить тебя.
  - Ах, вот как! Между прочим, я не просил Павла Ивановича Победимского фабриковать против меня целиком лживое уголовное дело.
  - Хорошо, хорошо, ты прав. Да, так получилось. Он хотел спасти сына. Зачем же сейчас, когда дело почти уже закончено, совершать необдуманные поступки? Тебе нельзя было его злить.
  - Возможно, но очень хотелось.
  - Не знаю, смогу ли я уговорить папу завершить эту историю? Я попробую еще раз это сделать.
  - За что вдруг такая милость с твоей стороны?
  - Долг платежом красен.
  Тата сказала, задумавшись:
  - Уговорить отца будет очень трудно. У него тяжелый характер. Я все время злилась на него, а теперь мне его жалко.
  - Разумеется, после того как я вылечил тебя...
  - Не только поэтому. На днях я нашла в его почте письмо. Ему угрожают. Его могут убить.
  - Даже так? Он серьезно перешел кому-то дорогу?
  - Очень похоже. Только вот кому, я не могу понять.
  - Может, Гладышу? - предположил я. - Этот бензиновый король, я слыхал, оттяпал чуть ли не половину берега под свой пляж? Может, он хочет захватить его целиком, а твой отец противится этому? Что было в письме? В нем содержались конкретные требования?
  - Кажется, нет. Там говорилось о том, что конец его близок, что за все надо платить.
  Страшная догадка пронеслась в моем сознании. Я сказал, как бы размышляя вслух, проверяя свою догадку на подлинность:
  - Послушай, я, кажется, догадываюсь...
  - О чем?
  - О Победимском, о его проблеме.
  - Ты что-то знаешь?
  - Возможно, я ошибаюсь...
  - Послушай, ты обязан мне это сказать.
  - Во всяком случае, это не связано с коррупцией.
  - Тогда что же?
  Я спросил, после короткой паузы:
  - А ты сама не догадываешься... от кого это письмо?
  Тата испуганно произнесла:
  - Месть?
  - Сколько веревочке не виться...
  - Ты имеешь в виду... Неужели та самая медсестра, которую.... С которой.... Боже мой! Но почему я раньше не догадалась? Ведь это так очевидно теперь!
  - Боюсь, эта медсестра из кремлевской больницы одержима жаждой мести.
  - Да, такое не забывается.
  Я не стал говорить Тате о том офицере ФСБ, приятеле Кристины. У меня почти не было сомнений, что письмо с угрозами - это его рук дело. Скорее всего, Кристина сама попросила его об этом.
  Мы вернулись в поселок. Я проводил Тату к ее подъезду.
  - Зайдешь? - спросила она.
  - Нет, спасибо. Завтра вечером мне нужна машина.
  - Она будет ждать тебя у ворот.
  - Спокойной ночи!
  
  Теперь, когда я знал все или почти все, я ощутил странное превосходство над своим преследователем. В моих руках была неубиенная карта против Победимского! Ведь я точно знаю теперь, кто хочет расправиться с ним и каков мотив расправы. Я также понимаю ее неизбежность. В каком-то смысле судьба чиновника теперь в моих руках. Никто, кроме меня не знает истинного заказчика. Я мог бы сказать об этом Тате. О том, что я знаю и с кем я знаком. Но в таком случае я буду предателем. Не того лживого закона, разумеется, который требует сообщать о готовящемся преступлении! Где был закон, когда меня, невинного человека, мучили на следствии? Где, в каком шкафу пылились ваши законы, когда меня хотели выставить как наркомана за рулем, хотели сделать виновным в наезде? Да, плевать мне на ваши законы!
  
  За утренним кофе Вергилий сообщил мне, что первое заседание суда назначено на следующий день.
  - Странно, что вы так спокойно говорите со мной, - удивился я. - Раньше вы были суровым.
  Следователь ответил:
  - А что я должен, по-вашему, лаять, кусаться?
  - Ну, я боялся, что вы станете промывать мне мозги.
  - Да кому вы нужны, промывать вас...
  Тут подошли ребята-клипмейкеры. Они сели за свои столики. Режиссер, увидав меня, приветливо спросил:
  - Ну, что вы решили насчет съемок?
  - К сожалению, я вряд ли смогу участвовать в них. Обстоятельства...
  - Очень жаль. Тата просила меня подобрать вам какую-нибудь рольку.
  - Спасибо, но меня уже пригласили на другую роль.
  - Досадно. Приходите, хотя бы, посмотреть.
  - Ничего не могу обещать.
  Они готовились к съемкам у причала целый день. Устанавливали рельсы для камеры и прочую технику. Уже темнело. Сиреневые сумерки незаметно насытили воздух прозрачной дымкой. Включили софиты. В этот момент в группе началось какое-то движение, некий, может быть, творческий подъем. Все обернулись в одну сторону. Я посмотрел туда и увидел Тату. Она шла, накинув на плечи красную шаль. Она шла навстречу своей артистической звездной судьбе.
  
  У ворот поселка меня ждала машина, обещанная мне Татой. В полной темноте леса мы выехали на шоссе. Кристина не знала о моем желании увидеть ее. А я, в свою очередь, не догадывался, где она сейчас: в больнице или дома. Мной владело сильное желание узнать всю правду. Мне очень хотелось, чтобы моя гипотеза о мести подтвердилась. Я искал доказательств того, что Кристина задумала убийство Победимского. Собственно, это должно было быть не убийство, а месть человеку, который надругался над ней в юности. Который, используя свое положение, совершил над ней подлое сексуальное насилие.
  Я велел шоферу заехать сначала в больницу. Кристины там не было. Тогда мы направились к дому медсестры. На мой звонок в дверь никто не откликнулся. Я спустился вниз, сел в машину и сказал водителю, чтобы тот поставил ее наискосок от подъезда, за деревом. Мы простояли так около часа. Затем я поднялся к ее квартире. Осторожно толкнул дверь - она открылась. В квартире крепко спал офицер ФСБ. Я отыскал место, где, как мне казалось, можно спрятаться. Накрывшись пледом, я присел возле широкого комода.
  Кристина вернулась домой. Все дальнейшие события доходили до меня посредством вербальных сигналов. Лишь изредка я мог, приподняв полу пледа, видеть обстановку комнаты. Сначала Кристина принимала ванну. Потом принялась готовить еду. Мне показалось, что она сама села ужинать, решив не будить охранника. За ужином Кристина включила музыкальную радиостанцию. Охранник проснулся. Он долгое время охал и ахал; потом послышались его крики и рычание, вероятно, связанные с обливанием холодной водой. Наконец, он тоже сел к столу.
  - У тебя все готово? - спросила Кристина.
  - Ты купила сигареты?
  Молчание и шорох предметов. Вероятно, Кристина рылась в сумочке.
  - Все нормально? - опять произнесла Кристина.
  - Плохо.
  - Я спрашиваю не о твоем здоровье, а о нашем деле.
  - А это и есть наше дело - мое здоровье...
  - Тогда выпей джина. Возьми котлеты.
  Через несколько минут охранник произнес:
  - Там все нормально.
  - А как это будет выглядеть?
  - Да ничего особенного. Званый ужин. Они теперь каждый вечер пируют по поводу съемок клипа.
  - На песню его дочери?
  - Да. Все едят одну и ту же пищу, но... Гости остаются живы, а хозяин умирает. Не сразу, правда, а через несколько часов. Все просто.
  - Чудеса химии.
  - Биохимии. Новейшая разработка.
  - Ты сам... сделаешь это?
  - Я сам буду им прислуживать. Убитого - спишем на счет внезапного сердечного приступа. Склероз, инфаркт и так далее.
  Несколько минут они просидели молча. Потом Кристина спросила:
  - Ты когда уходишь?
  - Скоро. Надо там все приготовить... Для ликвидации. Чтобы завтра руки не дрожали.
  - Тогда не будем терять время. Да, а как же этот как его, кодекс организации. Ты сам говорил мне про него, про круговую поруку, про то, что нельзя ничего делать без приказа. Ты же не станешь спорить...
  - Стану... Спорить. Нет никакой круговой поруки. Есть ликвидатор А и объект ликвидации А - прим.
  - Боже, какая унылая скука заключена в этом утверждении.
  - Помнишь, как твой приятель выскочил из больницы и остановил нашу машину. Ты вышла к нему, и, вероятно, предупредила его за анализ. Ты тоже ни о чем меня не спрашивала. Ты находилась в некоем возбуждении, отнюдь не унылом.
  - А ты, ради меня, тоже пришел в возбуждение?
  - Во всяком случае, я готов выполнить твою просьбу.
  - Ликвидация... Слово - то какое!
  Так вот, как она решила! Все, что я думал об этом деле, полностью подтвердилось. Какая прекрасная и яростная месть!
  
  
  Как всегда - утренний кофе! Я уже почти привык к нашему барскому ритуалу. Легкий бриз с озера, восходящее, нежаркое солнце... Сегодня прислуживал охранник ФСБ, знакомый Кристины. Значит, он будет 'работать' целый день. Помня его вчерашний разговор с Кристиной, я и не представлял никакого иного варианта. Разумеется, он должен быть тут с самого утра, чтобы основательно, исключив любую ошибку или просто случайность, подготовиться к убийству Победимского.
  Когда он расставлял нам чашечки кофе, я спросил его:
   - Волнуетесь?
   - Простите?
   - Мне показалось, у вас руки дрожат.
   - Да? - удивленно произнес офицер.
  Он вытянул вперед ладони и попросил меня:
   - Салфеточку положите, пожалуйста, на мои пальцы, вот так, спасибо.
  Салфетка мелко дрожала.
   - Я подумал, может, вы не выспались? - предположил я.
   - Нет, просто дрова колол всю ночь.
  Он непринужденно усмехнулся.
  Я тоже улыбнулся, совершенно свободно.
  Он спросил:
   - Что-нибудь еще?
   - Нет, спасибо.
  Вергилий наблюдал эту сцену молча. После он сказал:
  - У вас какая-то странная манера: вы всех провоцируете, лезете со своими дурацкими предположениями, замечаниями...
  - Ну, знаете ли, не вам упрекать меня. Я тут не по своей воле. Посмотрел бы я на вас, окажись вы на моем месте. Если бы вас, невинного человека, держали бы столько времени в стрессе...
  - Да бросьте вы! Отдыхаете тут за казенный счет.
  - Ага, отдыхаю. Особенно сегодня будет отличный отдых.
  - Кстати, не затягивайте свой кофе. Нам надо успеть в суд.
  - Адвокаты уже там?
  - Конечно.
  
  Здание суда, постройки постмодерна, находилось в старом районе Москвы и утопало в зелени больших деревьев. По пути сюда мне представились воображаемые картинки, вроде той, как у входа в суд толпятся репортеры, тычут свои микрофоны, пытаясь взять у меня интервью. Ничего этого не было. Мы прошли через металлоискатели и направились к залу заседаний. Мы шли по широкому, совершенно пустому, как будто школьному коридору. У нашего зала стояли люди. Тут был и замухрышка. Мы пожали друг другу руки.
   - Я вас оставлю, - произнес Вергилий и вошел в зал.
  Мы с адвокатом присели на лавочку у дверей.
  Я спросил его приветливо:
   - Ну, какие будут указания? Идти в полный отказ?
  Он ответил:
   - Нет, в полный не надо.
   - Что же мне говорить тогда?
   - Как ни странно, правдиво отвечать на вопросы.
   - Опять?
   - Опять отвечать или опять правдиво?
  Адвокат засмеялся. Я никогда не видел его таким веселым.
   - Извините, - сказал он. - Это у меня вырвалось...
   - У вас хорошее настроение?
   - Признаться, да.
   - Отчего же?
   - Ваше дело правое...
   - Так что мне говорить, все - таки?
   - Рассказывайте все, как было в тот роковой день. Вы проснулись, пили кофе...
   - Собирал чемодан.
   - Вот-вот. Прекрасно. Сели в свою машину, так?
   - Так.
   - Дальше?
   - А дальше я ничего не помню. Вернее, помню, как меня остановили у поста ГИБДД.
   - А когда вы очнулись вновь?
   - Вы же знаете?
   - И, тем не менее, пожалуйста, повторите еще раз.
   - В каком-то кабаке, уже в аэропорту.
   - Ну, а потом...
   - Потом все и началось. Задержание. Это дурацкое следствие. ДНК и так далее...
   - Хорошо. Вот так и отвечайте. Все как было, договорились?
  Мимо нас в зал прошел, нет, точнее, прошмыгнул Змойро. На нем был старый пиджак, несвежая рубашка с мятым, плохо повязанным галстуком. Казалось, что он пользовался этим галстуком за едой вместо салфетки.
  Началось заседание. Никаких 'отводов' не было. Судья зачитал обвинительное заключение, после чего слово предоставили Змойро.
   - Ваша честь, представляется совершенно очевидным, что обвиняемый находился за рулем джипа, который сбил прохожего. Об этом говорят факты, то есть, результаты анализов. Вот данные спектроскопического исследования руля джипа: на руле обнаружены следы кожи. ДНК этих следов и ДНК кожи обвиняемого идентичны. Далее. Вот заключение экспертов-наркологов, из которого ясно следует, что обвиняемый находился в состоянии наркотического опьянения. Таким образом, нет никаких сомнений, что перед нами именно тот человек, который совершил преступление. Двинул, как говориться, наркотик - и море по колено.
  Судья, статная дама с высокой прической, множеством колье и перстней, открыла мобильный телефон и набрала номер.
   - Павел Иванович, это Матвиенко. Да, уже начали. Выступает адвокат потерпевшей стороны.
  Она замолчала, вслушиваясь в слова своего телефонного собеседника. Потом она сказала в трубку:
   - Предоставить слово защите обвиняемого? Хорошо.
  Сложив телефон и спрятав его в сумочку, судья дала слово моему адвокату.
  Замухрышка сказал:
   - Вот тут приводились данные экспертиз. Начну с первой. Позволю себе предположить: а что если следы кожи моего подзащитного оказались на руле джипа уже после того, как был совершен наезд?
  Судья, листая том уголовного дела, сказала:
   - Из заключения экспертов следует, что следы оставлены на руле еще до наезда.
  Адвокат ответил:
   - Это никак не согласуется с новейшими данными. Вот у меня, - он показал судьям лист бумаги, - справка из института биохимии. В ней говориться о невозможности определить время жизни ДНК по часам в течение суток. То есть, согласно этой справке, никто не может сказать, когда оставлены следы ДНК на руле - до или после наезда. Значит, вполне вероятна ситуация, о которой подзащитный рассказал в период следствия: он уснул в своей машине. Нет, не в том джипе, что сбил прохожего, а в своей 'шестерке'. А потом его, уже спящего, злоумышленники, пересадили в тот самый джип. Вот так на руле джипа и оказались его отпечатки.
  Адвокат продолжал:
   - Что касается справки о наличии в крови подзащитного наркотического вещества: это все липа. Вот у меня - подлинный бланк анализа. Такие бланки выпускаются в ограниченном количестве. В каждом из них есть голограмма. Тут все выходные данные, номера. А в деле - липа, и это легко проверить.
  Змойро крикнул:
   - Да кому это нужно было, липу подсовывать?
  Замухрышка обратился к судье:
   - Я вам передам подлинник бланка, а вы решайте, что с ним надо делать. Может быть, исследовать происхождение этой самой фальшивки, которая подшита к уголовному делу?
  Судья вновь связалась по мобильнику с 'Павлом Ивановичем':
   - А что делать с анализом крови? Понятно...
  Обратившись в зал, она сказала:
   - В виду новых обстоятельств дела, необходима экспертиза представленных суду документов.
  Она объявила перерыв до завтра.
  
  Мы с Вергилием вернулись из зала суда в элитный поселок. Я поймал себя на том, что уже называю этот поселок 'нашим'. Сколько времени я здесь пробыл? Почти неделею. В каком-то смысле, я привык к этому месту.
  На причале заканчивались съемки клипа. Съемочная суета постепенно стихала. Я увидел, как Тата, накинув шаль, направилась к своему коттеджу.
  К нашему столику долго никто не подходил. Я зашел на кухню и потребовал, чтобы нас обслужили. Девушка сказала, что наш официант вызван в коттедж Победимского. Но девушка непременно обслужит нас сама. Я вернулся к столику и объявил:
   - Наш официант работает у Победимского. Я сбегаю к себе и скоро вернусь. Закажите мне, пожалуйста, салат и что-нибудь мясное.
   - Вино испанское?
   - Лучше французское. И большой выдержки!
  
  Окольным путем, вдоль аллеи, я пробрался к коттеджу Победимского. Спрятавшись у куста, я стал наблюдать за входной дверью. Офицер ФСБ не заставил себя ждать. Легкой, целеустремленной походкой он приблизился к двери коттеджа. Он даже не оглядывался по сторонам. Дверь тут же открылась: вероятно, он показал какую-то книжицу или его знали в лицо.
  Я метнулся к коттеджу Таты. Мне удалось подбежать к подъезду раньше ее. Она подходила, укутанная в шаль, полная впечатлениями от состоявшейся съемки. Она не сразу узнала меня, вероятно, продолжая находиться в прежнем артистическом образе.
  Я сказал:
   - Забывая цветы на сцене, мы расходимся по домам?
   - Это ты?
   - Нет, это не я.
  Она зашла в подъезд и стала подниматься по лестнице.
  Я крикнул ей вслед:
   - Ты уходишь?
   - Я устала.
   - Ты разве не идешь на ужин? К отцу?
   - Нет. Я, может быть, засну. Спокойной ночи.
  
  Я вернулся к коттеджу Победимского. Мне очень хотелось заглянуть в лицо смерти, то есть увидеть лицо Победимского, его, вероятно, последний в жизни, взгляд. Но я испугался заходить внутрь коттеджа. Теперь, когда мое дело идет к развязке, мне не пристало рисковать. Если Победимский будет отравлен в собственном доме, и если там окажусь я, то подозрение неминуемо падет и на меня. Разумеется, я буду не единственным подозреваемым, но уж точно одним из них. Зачем мне это?
  
  На причале гулял ветер. Одиноко стояли софиты, треножная подставка для камеры. Рядом курил рабочий съемочной группы.
   - А где режиссер? - спросил я у него.
   - Он уже ушел. У него какая-то важная встреча.
  Я спустился к берегу и стал ходить вдоль кромки воды взад-вперед. Так прошло около получаса. Стало темно. Со стороны коттеджа Победимского послышались крики ужаса и громкие приказы. Я поднялся на причал и увидел, как из его коттеджа стали выбегать люди. Все звонили по своим мобильным телефонам. Пантомимика звонивших была такой, словно они сообщали о конце света. Неужели свершилось!
  В квартире Таты неожиданно зажегся свет. Я примчался к ее дому и встал напротив подъезда. Через несколько минут к подъезду подошел режиссер. Он набрал код, и дверь открылась. Я отошел подальше от дома, чтобы видеть, что происходит в квартире Таты: а там сцепились в жарких объятиях два гибких тела, ловя каждое движение друг друга.
  Я обошел дом Таты и стал, как в прошлый раз, под ее окнами, за широким стволом дуба. В этот момент вдали замигала и завыла сирена скорой помощи. Карета медиков подъехала к коттеджу Победимского. Замминистра вынесли оттуда на носилках и поместили в машину.
  Сверху послышался скрип открывающегося окна. Как и в прошлый раз, открылось большое окно залы, и оттуда выпрыгнул человек. Он поскользнулся о камень и упал. Я подбежал к нему сзади и ударил его кулаком по голове. Человек схватился за голову и простонал. Я узнал его, это был режиссер-клипмейкер. От мгновенной досады меня охватила сильная злость.
   - Ну, что, получил, сволочь! Будешь знать, как по ночам лазить к дочери министра!
  Боже мой, ведь это даже не Гладыш! Не Велесаев! Просто, юный жеребчик. Глупо чертовски!
  В поселке начался переполох.
  
  На следующий день мы приехали в суд рано утром. Завтрака в ресторане, - то, к чему я успел уже привыкнуть! - не получилось.
  Мы долго сидели с Вергилием на скамейке возле зала заседаний. После к нам присоединились адвокаты. Они заговорили о смерти Победимского.
  Мой адвокат сказал:
   - Существует правило, вы его, конечно, все знаете: чтобы разгадать преступление и найти виноватого, надо понять, кому это выгодно.
  Вергилий произнес:
   - И кому это могло быть выгодно?
  Змойро предположил:
   - Кроме всего прочего, могут быть и личные мотивы.
   - Жена, что ли, наняла киллера? - спросил Вергилий.
   - Никакого киллера не было, он отравился, - сказал мой адвокат. - Вероятно, пища была некачественной.
  Вергилий воскликнул:
   - Ага, все ели одно и то же, а отравился только Победимский! Хороша арифметика!
   - Да, с арифметикой тут нечего делать, - согласился замухрышка. - Тут, пожалуй, нужна высшая математика.
  Я тоже вмешался в разговор:
   - А мне кажется, все дело в олигархических разборках. Он перешел дорогу какому-то очень богатому человеку. Скажем, Гладышу. Не захотел отдать ему кусок пляжа.
   - Скорее всего, именно так, - поддержал меня замухрышка. - Бизнес - серьезная штука.
  
  Заседание началось в десять часов. Все обвинения были с меня полностью сняты.
  Когда закончилось это последнее судебное заседание, я предложил моему адвокату немного посидеть в кофе-хаус. Я понимал, конечно, что всего рассказать ему не смогу. Но мне очень хотелось выяснить его отношение к понятию вины, преступления, отмщения...
   - Я должен радоваться, что возмездие его настигло, но я боюсь этого чувства.
   - Оно вас пугает? - спросил адвокат. - Но вспомните, как он мучил вас, сделав преступником. Вас, невинного человека. Нет, ваша совесть чиста как дорогой кристалл.
   - Наверное, - робко предположил я. - Хоть это и не по-христиански.
   - Вы что, об этом негодяе печетесь? Готовы его простить?
   - Да, он мучил меня все эти... ужасные дни. Но он теперь так наказан!
   - Решение об устранение таких людей, как Победимский, принимается совсем на другом уровне. Мы с вами к этому не причастны. Вряд ли он раскаялся перед смертью. Так что, не мучайте себя и, хотя бы на время, забудьте о всепрощении.
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"