Аннотация: О единственном нашем за всю историю послепарусного флота военно-морском стратеге и учёном-энциклопедисте Николае Лаврентьевиче Кладо.
ВЕРНОПОДДАННЫЕ РОССИИ - 1
"Верноподданный России" - так сказал когда-то о Н.М. Карамзине Фёдор Иванович Тютчев в рукописи юбилейной своей статьи. Но цензура потребовала убрать это определение, хотя поэт сам состоял в членах цензурного комитета. В то время прилагательное "верноподданный" можно было применять только в отношении к монарху. Тютчев долго искал замену и нашёл единственно возможную: "он изо всех сил служил России".
Этот эпизод из литературной жизни навёл меня на мысль использовать сегодня давнее определение Тютчева в качестве общего заголовка очерков о людях, изо всех своих сил послуживших Отечеству.
Андрей Можаев
ПОБОРНИК МУЖЕСТВА
(историко-биографический очерк)
Тверской лесной край: здесь в тысяча восемьсот шестьдесят втором году в семье служилых дворян Кладо родился сын. Мальчика нарекли Николаем в честь святителя Николая Мирликийского, покровителя моряков. И жизнь этого мальчика, действительно, оказалась целиком связанной с морем. Николаю Лаврентьевичу Кладо выпало стать первым и единственным пока за всю историю нашего послепарусного флота военно-морским стратегом.
Со старой фотографии смотрит на нас осанистый военный в мундире с рядом наград и пышными эполетами. В крупных чертах лица - налёт выразительности, характерной для южных народов; чёрная густая, почти не подстриженная, борода и полуседые усы...
Генерал по Адмиралтейству Николай Лаврентьевич Кладо - моряк "до мозга костей", моряк по призванию и опыту службы. Его предки - выходцы из Греции, где в старину передавались легенды о корсарах братьях Кладос, что топили турецкие суда.
Началу династии в России положил пращур, зачисленный при Екатерине Великой в морскую службу на Чёрном море по разряду "православных единоверцев". Это было время расцвета гения Ушакова.
Сам Николай Лаврентьевич особенно высоко ценил именно этого флотоводца, стратега, военного организатора и досконально изучил его деятельность. Видимо, какие-то живые предания об Ушакове хранились и передавались в его роду.
Дед и отец Кладо также служили на Черноморском флоте. Отец, морской артиллерист, защитник Севастополя, после Крымской войны был переведен во Владивосток, где закладывалась база будущего флота. Там и похоронен. Сын, продолживший фамильную традицию, во время первого своего плавания поклонится дорогой могиле. Ему будет тогда двадцать восемь лет.
Надо отметить особо: сведения о частной жизни Николая Лаврентьевича пока скудны. Их буквально по крохам собирают в различных архивах страны сотрудники военно-исторической группы Главного штаба ВМФ, некоторые преподаватели Академии Генштаба. Вновь повторяется печальная закономерность: мы не умеем ценить наших выдающихся соотечественников при жизни, охотно забываем о них после. И только когда острейшая нужда, бедствие обращают нас к оставшимся от них трудам, где открываются вдруг ответы на многие мучительные вопросы времени, мы невольно воздаём им долг памяти. Как тут не вспомнить Пушкина, его точнейшего определения такого отношения к прошлому и беспомощности в настоящем: "Мы ленивы и нелюбопытны"...
Также, для понимания натуры Кладо следует выделить ключевое обстоятельство - Николай Лаврентьевич вырастал вместе с нашим новым, возрожденным после Крымской войны, флотом. Именно в год его рождения был спущен на воду первый русский броненосец, который так и назвали - "Первенец". Это предзнаменовало скорое возвращение отнятого у нас усилиями Европы Чёрного моря, восстановление присутствия на море Средиземном. А ещё шире и дальше - выход России в Мировой океан.
"Ты помнишь - тихо было море,
Дремала тёмная вода,
Когда кильватерной колонной
Вошли военные суда"... -
- так писал когда-то Александр Блок о важнейшем настроении целой эпохи - эпохи создания нового офицерского корпуса, образа флота и вызревания совсем иного характера будущих войн. Одним из ярчайших работников этой эпохи суждено было стать Николаю Кладо.
Он пошёл в военно-морскую службу очень рано, тринадцати лет. Окончил училище, Николаевскую Академию. Служба на кораблях оказалась непродолжительной, зато обширной по географии: Дальний Восток, Средиземное и Чёрное моря, Балтика. Начинал с унтер-офицеров, но пройти последовательно все ступени службы на кораблях не удалось. Для одаренного редкостным стратегическим даром офицера это обернулось в будущем личной трагедией - доступ к флотоводческим должностям оказался закрыт. А тогда, в молодости, Кладо был отозван с флота на преподавание. Он отличался талантами в науках.
Итак, главным полем деятельности Николая Лаврентьевича стали военная наука и педагогика. Сюда он вложил всю страсть своей одарённой натуры. Здесь - лучший плод его жизни. После двухгодичной стажировки на французском флоте, где он увидел те же недостатки образования и воспитания офицеров, что и в России, Кладо понял, к чему следует направить силы.
Тогда же первой наградой Николая Лаврентьевича стал французский орден Почётного легиона - вручён за сплачивание действий экипажей в условиях боевой подготовки в дальних походах.
Ну, а в России офицер-учёный начал с преподавания математики и механики. Со временем поле научных интересов постоянно расширялось, вбирая в себя дисциплины организации флота, морской тактики, стратегии, военно-морской истории и истории военно-морского искусства.
Анализируя наследие Ушакова и Сенявина, Корнилова и Нахимова, Николай Лаврентьевич сделал заключение: "Историю необходимо изучать для преодоления собственных недостатков".
Кладо провозглашал: "Наш флот имеет особую судьбу, не похожую на судьбу других флотов. Он очень быстро создавался энергией тех повелителей страны, которые ясно понимали его значение. Но ещё быстрее он приходил в упадок, когда эти лица сходили со сцены. И тогда на смену расцвету приходила рутина". Особенно опасной эта рутина становилась в эпоху быстрого развития военно-технической мысли, что требовало соответственного развития мысли оперативно-тактической, и опережающего - стратегической. А системно этой наукой стратегией никто у нас не занимался.
Исторические выводы Кладо были нелицеприятны, но всегда патриотичны без самообмана. То есть, направлены на благо истинное. Так, по нему, геройство часто оказывалось вынужденным, затыкающим людскими жизнями дыры от той же рутины, безынициативности командования. Высказывать такое - явление гражданского мужества. А к нему и призывал офицер-учёный в своих трудах, лекциях, исполненных злободневности и даже поэтики. Ведь только так можно побеждать ту страшную беду - рутину. И только так сберегаются в будущих войнах жизни солдат, матросов Отечества.
Николаевская Морская Академия в Петербурге. Старые аудитории... Сегодня здание в запустении. А именно здесь звучал страстный голос Кладо в защиту военно-научных знаний, которыми привычно пренебрегали. Любое знание требует тяжёлого труда над собой, усложняет жизнь, а карьеры на нём не построишь.
В работах, книгах Николая Лаврентьевича постоянно встречаешь цитирование не только узко-научных авторитетов, но и великих писателей, философов, историков, государственных деятелей. По обширности и глубине интересов Кладо - энциклопедист. Его смело можно назвать одним из основоположников нашего военного науковедения. Он широко применял термины: наука, теория, искусство, - в отношении к военно-морскому делу. Основательно разрабатывал их и пропагандировал как трибун, публицист. Его позиция всегда - ярко-гражданственная. Мысль - философски-обобщающая, прогностическая.
А знания в те поры приживались тяжело, медленно. Труд, убеждения Кладо вызывали открытые насмешки в офицерской среде. Но учёный никогда не боялся выглядеть смешным.
В начале тысяча восемьсот девяносто шестого года при Академии, где, по словам Николая Лаврентьевича, "за семьдесят лет существования не отводилось ровно никакого места для военных знаний", открылись с его деятельным участием курсы военно-морских наук. Но их почти не посещали. Точно так же, как никто из авторитетных лиц на флоте не хотел читать лекций, делиться опытом. Даже адмирал Макаров, сам разрабатывавший стратегию, но не создавший, к сожалению, системы, отказался помогать курсам. Офицерский корпус считал их бесполезными. В насмешку выдумали прозвание - "кулинарные курсы". Тогда полагали - только практика, служба на кораблях даёт все нужные знания.
Долго не могли набрать на курсы и пятнадцати слушателей - квоту. Лишь много позже, после жестокого поражения от японцев на море, количество желающих превысило это число. Такой ценой расплачиваются за пренебрежение истиной, за рутину.
Но Кладо в то тяжёлое время не сомневался в необходимости своего начинания, отдавал ему все силы. Он разрабатывал циклы лекций, писал научные работы, сам читал по всем почти дисциплинам, развивая себя в теоретика.
А ещё, он составил для курсов богатейшую библиотеку, куда со временем вошли и его труды, вошли на все времена. Сегодня эта библиотека - в фондах Военно-морского музея Петербурга. И уже нынешние офицеры изучают эти такие старые, казалось бы, книги, находя в них многое, что заставляет работать мысль.
В девятьсот первом году вышла книга Н.Л. Кладо "Современная морская война" - анализ всех последних войн в мире и попытка определить общую динамику и направление развития флота, его роль, возможности в характере войн будущих. Основной вывод книги: "Стремление к овладению морем и сильный наступательный флот".
По выходе книги в свет, Кладо получил прозвание "русский Мэхен". Да, Николай Лаврентьевич был убеждённым поборником наступательных действий, этого слабого звена в нашем военном деле. Он верил: флот в своём развитии способен и сможет переносить боевые действия вглубь территории противника, и тем обезопасить свою страну. Это была стратегия "океанического флота" - задача, практически не исполненная даже во времена Советского Союза, в отличие от осуществлённой США "стратегии Мэхена".
Но для такого предназначения флота должен быть соответственно подготовлен, воспитан личный состав. Воспитывать стремление наступать, воспитывать инициативность и взаимное доверие! - вот основные задачи уже военной педагогики, сформулированные в той же книге Кладо.
В девятисотом и девятьсот третьем годах при курсах по инициативе Кладо провели военные игры. Моделировался возможный, наиболее вероятный ход и исход назревающего столкновения с Японией. Оба раза в этих играх победа оставалась за противником. О результатах доложили морскому министру.
О той же слабости нашей Тихоокеанской эскадры предупреждал ведомство и великий флотоводец, ученый, вице-адмирал Макаров. "Помни войну", - всё громче звучал его тревожный девиз, ставший затем афоризмом на цоколе памятника ему во Владивостоке.
Но до начала войны никто из верховного командования серьёзно к предупреждениям не отнесся. Господствовали "шапкозакидательские" настроения. С одной стороны - карьеру испортить себе опасались; с другой - по старинке уповали на геройство, самоотверженность личного состава, всегда готового сложить головы за Веру, Царя и Отечество. Характер же современной войны резко менялся, и результат не заставил себя ждать.
Война началась с тяжёлых потерь кораблей в Порт-Артуре и Чемульпо. В тот год Кладо был назначен в оперативный отдел штаба: сначала - Первой, а затем - Второй Тихоокеанской эскадры. Единственно победные в той войне операции флота - действия Владивостокской группы кораблей - спланированы под непосредственным руководством Николая Лаврентьевича. Так подтвердился его принцип: "военная наука вооружает знаниями, но они - ничто, если не уметь переводить их в практику". И здесь всё опять упирается в подготовленность личного состава. Прежде всего - офицерства. "Мы всегда, - размышлял Кладо, - хорошо оборонялись, но наступательной войны вести почти не умеем". Причины он видел в народном историческом характере. Мы не агрессивны, не умеем ненавидеть полно и горячо. Кладо разделял мысли Достоевского о предназначении народа нашего всё примирять, соединять, служить другим ради добра. "Это не недостатки, - отмечал Николай Лаврентьевич. - Это особенности, отличающие нас от всех других. Именно поэтому служба в России - всегда "повинность". Именно поэтому необходимо тщательно искать, продвигать, поощрять и обучать должным образом тех драгоценных людей, что видят свое призвание в воинской службе".
Слово Кладо становилось авторитетным. Правда, прежде всего - заграницей. Об этом говорит такой факт. Он, к тому времени капитан второго ранга, назначен в штаб эскадры адмирала Рожественского. Но был отозван из похода для участия в международной комиссии по разбору инцидента. Наши корабли на походе по ошибке обстреляли в Северном море английских рыбаков. Случился европейский скандал. История смутная, провокационная. Ведь, именно Англия стояла тогда за плечами Японии, наводила на нас их руку. Поэтому, улаживание инцидента требовало особой деликатности, внушительности и авторитета. Одним из немногих членов комиссии был назначен Кладо и даже снят с корабля в иностранном порту. Это поручение отвело от Николая Лаврентьевича верную гибель вместе со всем штабом в Цусимском сражении.
Но Кладо, по возвращении из Англии в Петербург, не остался сторонним наблюдателем. В течение девятьсот пятого года в газете "Новое время" публикуются его очерки. Николай Лаврентьевич, под псевдонимом "Прибой", вскрывает причины драмы русской армии и флота. На всю страну звучит острая критика порядков в военном ведомстве. И косвенно - царского правительства. Оно строило политику на благих пожеланиях, а не на прогнозах реального развития обстановки. Вот образец страстной речи Кладо: "Эти примеры неустанно твердят нам - не будемте забывать, что три четверти успеха на войне зависит от духовного начала, а главным его носителем и выразителем является начальствующий персонал". Он пишет о недостатках боевой подготовки, о "несплаванности" экипажей, собранных по крохам с разных флотов и эскадр, о пренебрежении военной наукой и научным прогнозированием.
Особо отмечает Николай Лаврентьевич один из парадоксов той войны: солдаты, матросы, строевые офицеры были выучены всё-таки лучше японских, всегда их били в частных столкновениях. Но начиная с уровня бригады появляется робость перед противником. Эта нерешительность командования во многом объяснима позицией правительства. Старались всячески избегать прямых потерь и поражений. В стране - революция. Каждый промах враги Империи раздували, внося в общество ещё большее возмущение, моральную подавленность. В итоге, войска несли потери там, где должны были побеждать.
Кладо отмечал: основная причина неуспеха в войне - социальная и внешнеполитическая. В стране с начала века позволили безбрежно и безответственно развиваться либеральному космополитизму, разнородным социалистским идеям, марксизму, что привело к острому противостоянию в обществе и всплеску насилия. И это - при полувековом, со времён Крымского поражения и введения буржуазных реформ, подавлении национального чувства, достоинства! А помимо этого, правительство, Император проводили пацифистскую линию, призывали на Гаагской конференции ко всеобщему разоружению. Но никто в мире прислушиваться не собирался. Конечно, стремление к миру - всегда благо. Но надо и о войне помнить. А в России пацифизму тоже позволили вырасти в безоглядность. Перенесли дискуссию вовнутрь уже расколотого общества (это в семнадцатом году также сыграет свою зловещую роль). В итоге - моральная дряхлость перед лицом врага, охаивание Вооруженных Сил (тот же набор мы заимели в обществе с началом "перестройки"). И это при том, что рядовой состав армии и флота набирался из крестьян, которым в принципе отказывали в личных правах на земельную собственность! Именно земельный вопрос, крайне сложный, запутанный, лежал в подоснове русских революций.
За свои очерки Кладо отстранен от службы сроком на пять лет. Но друзья, офицеры-слушатели курсов, горячо полюбившие этого самоотверженного человека, через год добились для него права преподавать в Академии. Это его, конечно, поддержало. Жизнь таких людей всегда тяжела. У Николая Лаврентьевича в те времена опалы даже семейная жизнь разладилась. Был развод, после - женитьба в другой раз.
Вот строки Кладо тех лет из его книги, собранной на основе анализа русско-японской войны. Их содержание приложимо к нему самому. Хотя он, по скромности, их к себе не относил. Он писал о других талантливых ярких людях: "Гражданское мужество чтится только в теории. На деле оно возбуждает злобу, ненависть, месть. Вот почему человек, совершивший подвиг гражданского мужества, становится обыкновенно одиноким - многие теоретически ему сочувствуют, но на деле жмутся, пятятся и за ним не идут".
К этому следует добавить одно: без подобного качества, без таких людей никакое движение вперед невозможно. Такие люди всегда и везде - "на вес золота".
Итак, одна война отбушевала. Необходимо было подводить итоги. Прежде всего, это касалось состояния армии и флота. Пришло время полного перевооружения. Эпоха броненосцев уходила. Им на смену явились линкоры. Развитие техники предоставило новые мощные двигатели, боевые машины, возросшие скорости, более мощные дальнобойные и скорострельные орудия. В Вооруженных Силах формировался новый вид - авиация. Остро встали потребность осмыслить причины поражения, необходимость в прогнозах развития. И Николай Лаврентьевич занимается этим в своих трудах.
Очень ценно его "Введение в курс истории военно-морского искусства". Книга вышла в девятьсот десятом году. Казалось бы, полное отлучение от дел позади, можно говорить о недостатках открыто - его правота очевидна. Тем более, к голосу Кладо теперь внимательно прислушиваются и в России, не только за рубежом. И, тем не менее, вторую часть книги с основными выводами о причинах поражения запрещают к печати. Готовый набор рассыпают. Он по-прежнему - в "неблагонадёжных". Рутина умеет защищать себя.
Кладо любил повторять слова Прудона, которые хочется поставить эпиграфом и к его жизни: "Инициатива - это мученичество, а истина - такой кинжал, который прежде всего убивает того, кто его пускает в ход". И совсем недаром Кладо вносит в подзаголовок своей научной книги строки Толстого: "На вопрос, что делать, я отвечаю себе - не бояться истины, куда бы она не привела меня". Эти слова принадлежат не просто писателю, но боевому офицеру, защитнику Севастополя...
В стремлении к истине - сущность патриотизма офицера-мыслителя Кладо. Он всегда, не взирая на лица, восставал против того, что мешало безопасности и благу Отечества. Всегда стремился утвердить правду.
Назревала новая война. Прогнозируя вероятный ход её и характер, Кладо приходит к выводу: нужно отказаться от самой мысли топить или запирать флот на внешнем рейде (что и в последующем у нас делалось, к сожалению, постоянно). Необходима тесная координация на большом пространстве действий армии и флота, эскадры, крепости и насыщенной протяжённой линии береговой обороны, воздушных сил и кораблей. Его тезис: "Отставание флота обессиливает армию. Отставание армии делает бесполезной работу флота". Так было в Крымской войне, так было в Турецкой, так было в Японской.
Но и в этом справедливом тезисе, нацеленном в будущее, Кладо встречает неприязнь обособленного, соперничающего армейского и флотского офицерства. Вновь он замахнулся на традиции. Но в таких традициях был вред, рутина. И потому, несмотря на неприязнь, его убеждения всё же побеждали. В девятьсот шестнадцатом Балтийскому флоту будет придан артиллерийский корпус. Это значительно поспособствует успешной обороне побережья и самого Петрограда.
Но до той поры Кладо, так навсегда и отстранённый властями от любой оперативной работы, успеет ещё завершить свой капитальный труд "Опыт записок по стратегии". В нем он поднимется до философского осмысления природы войны, самой природы человека. Он изучал эту природу космично, в связи с процессами Вселенной, всех видов солнечного и иных излучений.
Но этот важнейший труд будет лежать в рукописи вплоть до тысяча девятьсот девяносто седьмого года! Он опубликован личными трудами начальника военно-исторической группы Главного штаба ВМФ капитана первого ранга Даниленко.
Необходимо особо отметить - Николай Лаврентьевич жил при трёх сменявшихся режимах: царском, февральско-буржуазном, советском. Но ни один из них не напечатал того труда, где собран весь опыт его жизни. А ведь в мае семнадцатого он был единогласно избран офицерами на должность начальника Морской Академии. И оставался на ней до своей скоропостижной кончины в девятнадцатом году - не выдержало сердце, изболевшееся за Отечество, его беды.
Кладо не отвергал службы при менявшихся режимах. Он понимал: необходимо сохранять и растить знающее, умелое офицерство ради безопасного будущего России, кто бы в ней временно ни правил. Он сознавал: будущие войны неизбежны. Насилие, увы, залегает в природе человека. Своими выводами-обобщениями труды Кладо показывают: военные науки способны обогатить наше знание о человеке вообще, выйти за свои узкие, казалось бы, профессиональные рамки.
Кладо писал: "Насилие - не только неизменный и неотвратимый спутник жизни, а одна из сущностей её". На нём держится порядок внутри государства, порядок отношений межгосударственных. Насилие оформлено в виде института собственности, в виде права на неё. Захват собственности - проявление биологической борьбы за жизнь, её ресурсы, которыми на уровне врождённого инстинкта спешат запастись впрок, передать по наследству.
Кстати, сам Кладо не копил состояния, не царедворствовал, не болел жаждой власти, политиканством. Он служил Отечеству "не за страх, а за совесть" и на примере собственной жизни показал, что есть в человеке и высший строй.
"Итак, - завершает свой вывод жизни генерал по Адмиралтейству Н.Л. Кладо, - собственность хоть и привносит инициативу, но пробуждает в людях агрессию. И поскольку человек несовершенен по природе, постольку и войны неизбежны". Здесь следует добавить из опыта дня сегодняшнего - какую бы форму эти войны не принимали: холодную, тайную, террористическую, экономическую или ещё какую-то иную. Не будем также забывать, что обе мировые войны предваряли острое экономическое противоборство, череда "малых" войн, перекраивание карты мира, межнациональная вражда, геноцид и всплеск террора... И потому, безоглядный пацифизм, по Кладо, вреден. Он обезоруживает ещё до начала войны. Задача же государства - всегда держать Вооруженные Силы отмобилизованными; народ - готовым к испытаниям. Но сама война - дело профессионалов, поддержанных общественным мнением.
Если посмотреть на эти выводы жизни Николая Лаврентьевича из всего последующего мирового опыта, включая день сегодняшний, мы убедимся в его правоте, как бы горька она ни была. Остаётся, пока в очередной раз не поздно, делать соответственные выводы. А надежду на избавление от насилия, войн Кладо видел в одном - в возможности изменения самой природы человека. Но широкого стремления к тому вокруг себя, увы, не находил.
Ко всему сказанному остаётся добавить одно. Страсть к подавлению чужой воли каждый должен бы обратить на самого себя. Перевести в войну с собственными изъянами по законам известного всем нравственного учения. Тогда, может, сдвиг какой-нибудь к лучшему и произойдет. И не впусте останется неизменный и вечный призыв к людям апостола Павла стать "народом святым". Ну, а до того - помни войну.
Автор благодарит за предоставленные материалы, консультации и уточнения Екатерину Николаевну Кладо и капитана первого ранга, историка и литератора Михаила Сергеевича Монакова.