Одоакр ждал пришельцев близ моста через реку Изонцо, открывающего путь прямо в Аквилею - точнее, тому, что от неё осталось. Город этот, сорок лет назад безжалостно разрушенный свирепым Гунном, продолжал лежать в руинах. Жемчужине Венетии уже не суждено было возродиться.
С рассвета до заката предгорные низины оглашались громкими командами, звоном мечей, топотом ног и грохотом смыкаемых воедино щитов: то постигали жестокую науку боя - в поединках и строем - безусые ещё ратники италийского варвара.
Целили стрельцы по бегущим и прыгающим - посвист перёных стрел тут и там разносился по опушкам густых лесов, коими сплошь покрыты были окрестные горы.
Многие рабы, к великому неудовольствию своих господ, были согнаны королём-варваром на всеобщую повинность. Вместо того, чтобы трудиться в хозяйском поле, они денно и нощно рубили лес, палили костры, катали тяжёлые тачки с землёй.
Тянули быки из ближайших рощ длинные, обожжённые доостра, брёвна, таскали гружёные вОлоки лошади и мулы.
Одоакр - чужак, взявший когда-то Италию - готовился дать бой незваным соперникам. И у него были все шансы выйти из этой битвы победителем.
Однако Теодорих не спешил. Он знал то, о чём не ведал его враг.
Девяносто пять лет назад, стотысячная армия константинопольского императора точно так же маршировала на запад. Жаждал поразить недостойного язычника Арбогаста повелитель Восточной империи, богобоязненный христианин Феодосий.
Собрал легионы со всей страны, не побоялся оголить даже границ. Ибо, знал: язычество есть зло неимоверное! Правитель Восточной империи намеревался сурово поквитаться с наглым франком и, иже с ним - презренной марионеткой, незаслуженно называющей себя императором Рима. Посаженный язычником на трон, узурпатор Евгений - в глазах богоизбранного Константинополя - заслуживал только смерти.
Несметные войска Феодосия продвигались дорОгой, по которой, почти век спустя, последовали готы Теодориха.
Арбогаст - опытный воин и толковый командир - занял оборону. Примерно, в тех же местах, где и, много позже него - Одоакр. Возле студёной речки Фригид, называемой варварами Випавой.
Солдаты Арбогаста перегородили дорогу бревенчатым тыном, обсыпав его высоким земляным валом.
Перекопаное рвами редуктусов, поле предстоящего боя простреливалось насквозь меткими лучниками. Места же, пригодные для продвижения конницы, охранялись деревянными вышками, сооружёнными из массивных брёвен, скреплённых камнями и землёй.
Сверкали с ближних вершин гор, отражаясь в солнечных лучах, золотые молнии величественных статуй Юпитера Всеблагого Величайшего - бога римского могущества, побед и славы. Овевали стяги Геркулесовы когорты римлян, готовых сразиться за древних, окончательно отринутых на Востоке, богов.
И вот, показалось войско Феодосия. Бесчисленное множество центурий, тесня друг друга, скопилось на горном перевале.
Гордо вздымали аквилиферы орлов - всяк впереди своего легиона. Драконы и змеи изгибались на вексиллумах манипул ярким шитьём. А над всеми ими величественно возвышался гигантский штандарт - с буквами имени Спасителя Иисуса Христа на, шитом зОлотом, полотне.
Хитроумный Феодосий намеревался атаковать укрепления Арбогаста силами союзных ему федератов-визиготов. Варвары должны были добыть победу в безнадёжном бою, либо сгинуть вовеки. Почётная, но смертельно опасная задача - предложение, от которого нельзя отказаться.
Император, помня о страшном поражении ромейской армиии, что случилось шестнадцать лет назад под Адрианополем от готских мечей и копий, побаивался этих отчаянных головорезов и был не прочь - если количество их, каким-либо способом, приуменьшится.
Визиготы понимали, что идут на верную погибель, но покорились приказу. Ибо рота. Нарушить её - хуже смерти.
Дорога спускалась узким - раздвоенным посерёдке скалой - проходом в венетскую долину, закрытую наглухо войском Арбогаста.
Кинулись на штурм, лоб в лоб, двадцать тысяч бесстрашных воинов. Но, словно волны прибоя о прибрежные скалы - разбились они о частоколы и башни врага. Десять тысяч храбрейших, посланных на верную смерть недрогнувшей рукой коварного Феодосия, полегли в бессмысленной атаке. Половины своих мужчин враз лишился воинственный народ. Готы отступили.
А вечером вдруг ожили безлюдные горы, окружавшие войско Феодосия. Неприступные скалы и утёсы, поросшие густым лесом, огласились воем и рычаньем варваров. То Арбогаст, отправив в обход засадные рати, перекрыл дорогу назад.
Армия Константинополя оказалась в ловушке. Осталось уповать лишь на заступничество Божие.
Распластавшись пред походным алтарём, молил Христа о спасении благочестивый император. Осеняли себя истовым крестным знамением пресвитеры, старательно выводили басами псалмы черноризные монахи. Всё великое войско Феодосия, повинуясь священному порыву, вздевало к небесам руки. Просили христиане своего Бога - помочь наказать нечестивых язычников.
И Господь услышал верных рабов! Чудо свершилось.
Комит Арбицион, окруживший с тыла армию Феодосия, сам послал переговорщиков в лагерь противника. За почести и злато он отступил от роты, предав своего суверена и переметнувшись на сторону врага.
Конечно же, император с распростёртыми объятиями принял предателя, подписав на, случайно подвернувшейся под руки, вощённой дощечке все его требования.
Военный совет, вопреки мнению многих соратников императора - предлагавших, пока свободна дорога, убраться восвояси назад - по настоянию самого Феодосия, решил продолжить наступление завтрашним утром.
Правитель Константинополя по-прежнему уповал на Милость Божию. И ещё, на погоду. По всем приметам, скоро должен был прилететь Ветер Варваров. Об этом Феодосию поведали местные проводники.
Наступило утро шестого сентября триста девяносто четвёртого года. Макушки гор укрылись плотными облаками. Поднявшийся ещё ночью, постепенно усиливался ветер. Казалось, потоки воздуха кружились в непонятной пляске, не зная, на ком выместить злобу. Направление их менялось каждое мгновение. Ветер то плевался в лицо сухой землёй, то задувал сзади плащи воинов на головы и шлемы.
Император отдал приказ вновь атаковать противника. Двинулись вниз солдаты, навстречу уже ожидавшему их врагу.
Феодосий стоял на высокой горе, открытый взорам своих и чужих воинов. Внезапно он пал ниц. Стоящие позади императора, клирики опустились на колени. Воскурились паникадила, завелись священные песнопения. Под беспрерывный вой сходящего с ума ветра, началось горячее молебствие - о победе Христова воинства над ратью нечестивцев-язычников.
Меж тем, небо затмили чёрные тучи. Ветер, ранее метавшийся, словно раненый зверь - устремился, наконец, в одном направлении. Он стал подгонять в спину атакующих, всё сильнее и сильнее.
Скоро уже превратившаяся в ураган, борА стекала мощным потоком с гор, ослепляя защитников укреплений тучами песка и пыли. Стрелы и дротики воинов Арбогаста - вместо того, чтоб разить идущего на штурм врага - травинками взлетали в небо и уносились, незнамо куда.
Даже камни, сбрасываемые на головы атакующих, оказались вдруг совершенно бесполезны. Они летели и катились по непонятной, заданной ураганным ветром, траектории, не достигая своей цели.
Легионеры Феодосия, воодушевлённые Божьей помощью, стали брать укрепления противника одно за другим. Наконец, рухнул, под ударами баллист-онагров, острозубый палисад. Атакующие с победными криками устремились в брешь.
Это было начало конца. Конца Арбогаста, Евгения и - старых языческих богов.
Скоро уже воины Феодосия вздели на пику отрубленную голову незадачливого узурпатора и показали её ликующему войску.
Арбогаст сумел уйти в горы. Там, среди скал и камней, спустя два дня, всемогущий военачальник Рима заколол себя мечом. Как и все язычники, он не видел в этом греха. Сумевший уйти вовремя - свободен там, в навьем мире. Попавший же в плен - и после смерти остаётся невольником своего врага.
Теодорих не понаслышке знал, что такое горы. Три года народ его, запертый наглухо в ущелье Эпира, томился среди безжизненных скал и камней.
То были тяжёлые времена. Ромейский полководец Сабиниан окружил и разбил наголову войско Тевдимунда, брата Теодорихова, положил без счёту воинов его и пленил более пяти тысяч остроготов. Сам Тевдимунд спасся бегством, бросив дружину на погибель.
Теодорих же, с остатками войска и всем народом своим, спешно отступил в горный Эпир, загнав там сам себя в гигантский каменный мешок. Сабиниан быстро перекрыл все дороги и тропы - мышеловка захлопнулась.
Три года сидели готы в ловушке. Надежд на изволение не было. И только с известием о смерти Сабиниана воспряли духом воины Теодориха.
Сейчас, или никогда! Повёл свой народ на прорыв из страшного горного плена возмужавший остроготский король. Его дружинники дрались, как львы, понимая, что отступать нельзя.
В повозках и походных телегах, буквально дышали в спину отчаявшимся воинам - их несытые дети, измождённые женщины, обессилевшие старики. Позади оставалась голодная смерть и многие сотни могил сородичей.
Господь ли попустил, старые ли боги помогли - но они вырвались. Ибо побеждает храбрый.
Много чего узнал народ остроготов за время трёхлетнего сидения в каменном мешке. Научились читать язык птиц и шёпот трав их женщины. Будь то игра облаков на небе, или волчий вой в горах, а, может быть, шорох листьев.... Выдавали горы свои тайны тем, кто ведает. Имеющий уши - услышит, имеющий очи - узрит.
Подступая неспешно к аквилейской низине, король остроготов всё чаще смотрел на небо. Но не знамения Божьего ожидал честолюбивый варвар.
Горы, взявшие когда-то у народа Теодориха богатую жертву, нашептали знающим: скоро прилетит Вихрь Безумия. Тот самый Ветер, называемый латинами и ромеями Варварским, что сгубил век назад рати Арбогаста.