Аннотация: Небольшой эпизод из жизни... (Из цикла "Урал. Моё Заречье") Светлой памяти бабушки моей - Семёновой Лидии Александровны - посвящаю.
Бабуся моя, Лидия Александровна, была черноволосая, лицом смуглая. Всяк её за свою принимал. А уж ворожила - куда там цыганке! Желающих судьбу узнать особо не поважала. Да и власти на это смотрели подозрительно.
Долгую жизнь прожила Лидия Александровна... Бед хлебнула немало. Частенько я просила её поведать какую-нибудь историю о себе. Давно уже нет бабуси, а рассказы её помню хорошо... Вот один из них:
****
- Ну так слушай. В войну это было. Павла, мужа свово - деда вашего, на фронт проводила. Сама осталась с двумя маленькими ребятёшками. Шибко голодали. Продукты получали по карточкам. Однажды, на беду, кто-то украл все карточки. Каке были запасы - подобрали, в доме крошки не осталось. Ну чё делать? Чем детей кормить цельный месяц?
И вспомнила я про ремесло своё. Решила по здешним деревням походить - поворожить. Там-то народ чуть посытнее жил. Схватила ребят в охапку и - пешком. А зима на дворе. Буран. Дороги позамело...
Долго шли. Уж тёмно стало. Насилушку добрались до ближней деревни. Чуть не застыли, было. Устала, под собой ног не чую... Шутка ли, двоих тащить?.. Да мешок за плечами. Постучала в крайний дом. За ставнями голос женский:
- Кто там? - спрашиват. - Чего надо, на ночь глядя?
- Ворожить пришла, - говорю, - откройте Христа ради! Не одна я - с детями малыми...
Впустили. В избе жарко топлено. Просторно. Хорошо хлебом пахнет. Коза в углу голос подала, забеспокоилась. С палатей любопытные головёнки повысунулись. Дед на печи кряхтит.
Хозяйке обсказала всё, как есь. Так, мол, и так... Спасать ребят своих от голодной смерти привела...
- Ворожила когда-то. Сказывал народ, будто правду говорю... Созови людей. Погадаю, подскажу чего... Только денег не беру. Если съестное чё принесут... ребятёшки оголодали совсем...
Хозяйка, молода бабёнка, помогла ребят раздеть. Усадила всех за стол, по кружке молока с хлебом принесла, чугунок картошки нелупленой:
- Ешьте... Спать ребят вон на палати к моим положим.
Дело-то, как раз, на Святки было. Ночью сбежались в избу бабы со всей деревни. Кто яйцо притащил, кто хлеба, кто картошки... Война... У каждого свой интерес: у каждого - кто-то на фронте. Одной - письма давно нету, другая похоронку получила - не верит. Ворожили всю ночь: и на обручально кольцо в тонком венском стакане (стакан-от с собой из дому прихватила), на блюдечке - духов вызывали. Прикидывала я и на картах...
Уж и не вспомню, кому чего говорила. Удивлялись - точно всё рассказывала. Да...
На следущу ночь да ещо на ночь - снова ворожба. Из соседних деревень приежжать взялись. Помню, просит старичок один:
- Слышь, Ляксандровна, в Сосновке молодуха больная лежит. Может, съездим и нашим заодно прикинешь, чё и как?
- А чего с ей?
- Разбило... Не успела мать похоронить, как на мужика смёртна бумага пришла. Только и сумел, родимый, одно письмишко написать. - Айда поедем?..
- А ребяты как же?..
- С моими побудут - встряла в разговор хозяйка,- вон дедушка присмотрит ...
Детишки за энти дни повеселели.
- Ну дак останетесь ли чё ли? - спрашиваю.
- Останемся!
Оставила я их да и поехала.
Подъежжам. Заходим в избу. У большого стола на широкой лавке молода баба лежит. Объяснили, что к чему. Она охнула, заголосила. В зыбке завозился ребенчонок. Присмотрелась к женшине. Личность, вроде, знакома показалась... Только не вспомню, где видала... А больна-то меня сразу признала:
- Тётя Лида! Вы?..
- Я... - говорю. - Да вот только тебя не припомню, чё-то...
- Вишь, как болезнь-то не красит... Да это же я - Даша.
- Данька? - едва узнала я в ей девчонку молоденьку, соседку бывшую. Взамуж за деревенского вышла да туды и уехала. Вскорости и мать вслед за дочкой в деревню подалась.
Забегала после Дарья раз ли два погадать на мужика свово. Тот как раз в городской больнице сильно больной лежал. Обнадёжила я её тогда, мол, встанет твой Аркадий. И, вправду, выжил. Потом вместе ко мне заходили. Уж перед самой войной...
- Да что с тобой приключилось-то? - спрашиваю. - Как Аркаша?
- Аркаша... Развела война навечно... Вон - похоронка. Убили Аркашеньку моего... Круглые сироты мы теперь с Митюшкой. Только мамка померла, а тут снова... - Дарья в голос заревела. - Тётя Лида... поворожи...
Может, жив он, а? Может, ошибка какая? Ну вот не верю я, чтоб он нас с сыночкой одних оставил... Не верю, понимаешь? Ведь ты же тогда правду сказала. Помнишь, когда он почти безнадёжный-то лежал? Может и сейчас...
- Да помню, - говорю. - Ты, девка, давай-ка не зевай да не убивайся шибко-то - тебе мальчонку грудью кормить. Молоко пропадёт. А я, конечно, поворожу. Для того и пришла... Посмотрим, чего кольцо покажет..
Свечерело. Бабы стали подходить. Кто чего помаленьку несёт из съестного...
Свечек не было, так я лучинку запалила, зеркало на стол поставила. Рассыпала древесну золу. На золу - всё тот же стакан тонкого стекла с колодезной водой. Пустила на дно Дарьино венчально кольцо. Все сгрудились у стола. Загалдели, было. Прицыкнула:
- Вы молчком сидите. Я вам, чё увижу, рассказывать буду.
Угомонились, не дышут. Тени хлещутся по избе. Бабы в стакан вглядываются: кто сбоку, кто сверху. Кто в зеркале чего-то заметить надеется.
Нет...
На меня уставились. Ждут... А я в кольцо впялилась...
И вот легонько зарябила вода, успокоилась. Стала вырисовываться картинка.
- Так...Так... тише, бабы... тише... вот, вот вижу... Ятно вижу... - Все прямо едят глазами стакан-от. Напрасно... А мне удивительно: как они не видят-то ничего?
- Лес... вот, вот - лес, глядите, девки! Сосна в снегу. Вот... солдатик показался... Лица не разберу... Шапка на ём, полушубок... У дерева в сугробе сидит... прислонился к сосёнке. Ноги в снег урыты. От их кровь по снегу расползлась. И гляди... гляди - винтовка спереди - вот... в сугробе, к плечу прижата. - Я говорила, а бабы попусту очи надрывали...
- Ну-ка, Дарья, может, ты чё увидишь? Поднимите её, бабы, только тихонько. Гляди через моё плечо. Вон он... вон - глаза открыл! А-а-а... Смотри-ка - встать силится... Видишь-нет? Живой он... Говорю те - живой! Истинный Крест!
- Нет... ничего не вижу, - всхлипывает молодица.
- Да погоди ты реветь-то, живой ведь он, раненый только. Скоро весточку подаст, помяни моё слово!
Зарябила водица, пропало виденье...
- Вот и всё, - сказала мне бабуся, - так не померли мы с голоду.
- Ну а дальше-то что было?
- А чего было?.. Воспряла Данька духом, ожила. А через 18 дён письмо пришло от мужика из госпиталя. Вскорости и сам на костылях явился без ноги да без руки - крови много потерял да пообморозился в том лесу...
Да... Мы не сгинули в тот год, - повторила бабуся, - и он живой домой пришёл ... Вот те и вся исторья.
* * *
P.S. Милая сердцу моему уральская речь! Необычный говор земляков слушаю с упоением. Сама, иногда забываясь, употребляю редкие теперь уже слова, особую манеру разговора, "чёканье". Простонародный русский язык сейчас почему-то стали называть заграничным словом "сленг". А всегда он был фольклором-кладезем слов-самородков.
Лидия Александровна, моя бабушка, коренная уралочка. Родилась 110 лет назад. Всю жизнь прожила на Южном Урале. Там и похоронена. Она была настоящей хранительницей южноуральской речи. Сейчас и на Южном Урале "бабусины слова" употребляют, разве что, где-нибудь в глухой деревне старики. Я эту речь, манеру говорить берегу, как бесценный дар, который перешёл мне по наследству от моей дорогой бабуcи. Светлая ей память!