Москалев Владимир Васильевич : другие произведения.

На турбазе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  1. Бутылка "белой" и две - пива
  
  
  Электрик Володька Яблоков сложил инструменты в одно место, вытер ветошью руки и поглядел на Игоря.
  - Ну чего, пойдем курить?
  - Ты упал, что ли? Нашел курильщика!
  - Тогда так постоишь, а то одному скучно.
  - Больно охота торчать там, дым глотать.
  - Ну и сиди, а я пойду.
  - Ступай, ступай, губи свой организм.
  - Чего его губить-то, он и так уж погублен давно.
  - Там по дороге Чукая захвати, а то он протух уже со своими бумажками.
  Яблоков вышел из мастерской и, разминая на ходу сигарету, направился к месту для курения. Справа по пути - стол с вечно разложенными на нем бумагами, журналами и тетрадями. За этим столом сидел мастер, Валентин Чукаев. С Володькой Яблоковым они были если не в дружбе, то, во всяком случае, в хороших приятельских отношениях. Яблоков ценил, что мастер прощает ему каждодневные выпивки, и всегда соглашался, если Валентин просил его задержаться после смены либо выполнить какую-то другую работу. Он жил с начальником в ладу и обычно разговаривал с ним запросто, как с другом.
  Чукаев, зажав в руке карандаш, сосредоточенно, страница за страницей, перелистывал журнал по выполнению работ, что-то в нем выискивая. Судя по нахмуренному лбу, никак не мог найти то, что искал. Ему 32 года, у него вьющиеся русые волосы, серые глаза, прямой нос. Все бы ничего, если бы не родинка на этом носу, слева. Нашла же место...
  - Ну, все ковыряешься, бумажная душа? - подошел к нему Володька. - Пойдем покурим.
  Чукаев поднял голову.
  - Яблоков, ты чего шляешься по цеху, делать, что ли, нечего?
  - Да ладно, сколько можно пахать-то, - махнул рукой Володька, - так и загнуться можно. Я покурить должен или не должен?
  - А Горшок где?
  - Горшок не курит, забыл, что ли?
  - А что он делает-то?
  - Да ни хрена не делает. Чего, Горшка не знаешь?
  Валентин захлопнул журнал, положил сверху карандаш и потянулся руками в стороны:
  - Ох, распустил я вас...
  - Распустил, распустил... Расшумелся. Пойдем, подымим.
  - Пойдем, - кивнул мастер, - от этих сводок и цифр уже в глазах рябит. Где-то документация на провод затерялась... куда делась?.. Точно помню, что была.
  Они неторопливо пошли по дорожке из дюралевых плит мимо бесконечных катушек с белыми, синими, черными проводами всевозможных сечений и маркировок. Слева гудели лентопротяжные станки, и женщины бойко орудовали на своих местах, раскладывая, наматывая, маркируя и упаковывая сразу несколько типов проводов. Справа, в будке ОТК, собрался консилиум из рабочих, контролера и техперсонала. Кто-то где-то обнаружил брак, и теперь они, уставившись на полуметровую по ширине бобину с многожильным проводом, размышляли, как же это могло произойти.
  Яблоков толкнул Валентина под руку, кивнул в сторону будки:
  - Работнички...
  - Это теперь целый день так будут сидеть, пока начальник не разгонит, - усмехнулся Чукаев.
  - А чего им, у них оклад.
  Прямо на них катил погрузчик, неся на вилах штук десять бухт медного одножильного провода. Они посторонились, пропуская его.
  - Здорово, Яблоков! - Из окошка погрузчика выглянула вечно улыбающаяся физиономия Витьки Зезина. - Как сам-то?
  - Твоими молитвами.
  - Ну-ну.
  И они отправились дальше.
  Яблокова, одного из главных героев нашей повести, все на заводе (Подольский кабельный) звали или по фамилии, или просто Володькой. Ему было уже 52, но он не обижался, что не величали по имени-отчеству, потому что, как сам выражался, "харей не вышел". К нему обращались так даже совсем молодые парни, без году неделю проработавшие на заводе, но он за свои двадцать с лишним лет работы здесь ко всему уже привык и только посмеивался в ответ, если над ним начинали подшучивать по этому поводу.
  Он знал всех на заводе так же, как все знали его. Пожарники, которым уже надоело его штрафовать за курение в неположенных местах, давно махнули на него рукой, а после неоднократных выпивок с ними он стал "своим мужиком", и они его не трогали. Но он не пользовался этим и не наглел. В заводоуправлении тоже было все "на мази". С кем-то когда-то он сообразил на двоих, с другим - на троих, с третьим - на четверых, кому-то помог достать бутылку водки, когда у того болела голова с похмелья, другому тоже помог опохмелиться - словом, и там все были знакомые и друзья. Ну, а о цехах, мастерских, подсобках и т.д. и говорить не приходится: везде он был "своим в доску". Стоило кому-то намекнуть на выпивку, за Володькой тотчас посылали, и через минуту он был тут как тут. Сбегать в магазин - не вопрос: на проходной все "стражники" знакомые, он им машину доставал, картошку и капусту помогал по домам развозить; сообразить на троих - без звука; ничего, что денег нет, и пяти минут не пройдет, как будут.
  Насчет долгов он был человеком аккуратным, с этим у него обстояло строго. В кармане его видавшего виды пиджака лежала маленькая записная книжечка, в ней - привязанный за веревочку крошечный замусоленный карандашик. В эту книжечку этим карандашиком он всегда скрупулезно записывал - у кого, когда и сколько занял. А в день зарплаты бегал по заводу и раздавал долги. Сколько он приносил домой - неизвестно, но скандалы у него в семье были крайне редки. Жена его зарабатывала хорошо, чуть не вдвое больше мужа, дети уже сами работали, так что на жизнь им обоим хватало, и его "половина" предпочитала в этом плане не трепать себе нервы.
  За все это Володьку Яблокова уважали на заводе, но он не зазнавался, никогда никому не хамил и не дерзил, доподлинно зная, что ему все простят. В принципе он был скромным и безобидным человеком, к тому же отличным работником, и даже ежедневный "похмельный синдром" нисколько не влиял на его отношение к своим обязанностям. Он был, мягко выражаясь, тихим алкоголиком, и тем не менее никто на заводе не помнил случая, чтобы он отлынивал от работы, прогулял или опоздал на смену.
  Росту в нем, как говорят, "метр с кепкой", в углу рта вечно замусоленный "бычок", глаза светло-серые, добрые, волосы постоянно нечесаные и оттого как бы вьющиеся. Нос у него в синих прожилках, а на голове неизменная серая кепка, спутница его многочисленных и любопытных похождений.
  Таков Володька Яблоков, и другим его уже не сделать. Немного даже идеализированный какой-то, но правда есть правда, от нее не скрыться. Вот друг его, Игорь Горшков - тоже любитель, я бы даже сказал, профессионал в отношении выпивки, - личность несколько другого пошиба, но о нем немного позже.
  В курилке на лавочке сидело еще двое. Наши друзья подошли к ним, сели напротив друг друга - один на стул, другой на ящик из-под деталей - и закурили.
  - Ты чего не бреешься? - спросил Чукаев.
  - А-а, - желтыми от никотина пальцами Володька вынул сигарету изо рта, - некогда всё. А тут еще воду выключили, хрены моржовые. Вчера прихожу домой, ну, думаю, ща побреюсь, то да сё, - бац! - Он провел ладонью по лицу сверху вниз и показал недвусмысленную фигуру из трех пальцев: - будьте любезны, до свидания! Хоть из чайника бери воду.
  - Ну и взял бы оттуда.
  - Да, ишь ты, а чайку попить, а жене... Не, я уж так похожу, сегодня-то воду наверно дадут.
  - А вдруг нет?
  - Дадут.
  - Ну, а если?..
  Яблоков затянулся, пустил дым в грудь собеседника.
  - Да дадут же, ну...
  - Ну, а если?.. - продолжал Валька, улыбаясь.
  - Если, если... - буркнул Володька. - Да пошел ты еще... со своими вопросами. Из бачка в сортире возьму, вот и вся проблема.
  - Во! - Рассмеявшись, Валентин даже вскинулся на месте. - А я только хотел тебе предложить.
  - А я чего, совсем дурак, по-твоему?
  - Ну, не совсем, конечно...
  Оба переглянулись и засмеялись. Тут к ним подошел замдиректора завода по быту, замбыт, как его называли.
  - Чукаев! А я тебя ищу. А, и Яблоков здесь? Прекрасно! Вы-то мне и нужны оба.
  - Здравствуйте, Николай Иванович.
  - Добрый день. Я к вам, братцы, сами знаете по какому вопросу...
  Яблоков покосился на него снизу вверх:
  - Никак турбаза? Разговоры уж идут...
  - Турбаза, мои дорогие, пора собираться. Как вы смотрите? Валентин, ты как?
  Чукаев бросил окурок в урну, поднялся со стула, коротко спросил:
  - Кем?
  - Всё тем же. Сам знаешь, кем был в прошлом году. На место начальника никого не нашли, снова остановились на тебе.
  - Ага, никто не пошел на такую зарплату, а тут дурачка нашли, - пробурчал Валентин. Потом прибавил, выдержав паузу: - Платят мало, Николай Иванович, да и трудновато...
  - А кто говорит, что легко? На легкие должности народ уже набрали, теперь дело за тобой. Ну да что мне тебя учить, дело тебе известное по прошлому году, сейчас там рабочие начали уборку, подготовят всё как надо, поезжай и принимай.
  - Да оно всё хорошо, если бы по карману не било, - не сдавался Валентин, вновь упирая на материальную сторону вопроса. - Платили бы как тут, отбоя не было бы от желающих. А то ведь копейки...
  - Зато отдых! Целых три месяца как на курорте, ни клят ни мят. А, Валентин?
  Чукаев покивал головой, соглашаясь, потом - снова ту же пластинку:
  - А зарплата?
  - Насчет зарплаты еще точно не знаю, этот вопрос сейчас решается. Но одно могу сказать: в процентном отношении она выше, чем в прошлом году. Ну, согласен, что ли?
  Мастер с электриком переглянулись.
  - Ну как, Володь, поедем, что ли?
  Яблоков уже представил себе блестящую перспективу отдыха от вечного заводского шума, спертого воздуха в цеху, от асфальта, от машин, от жены, наконец, и долго не раздумывал. Ну и что же, что будут платить меньше? Какой-то процент к тому же вычитается за питание. Зато свежий воздух, лес, река! Исключительная возможность расслабиться. И он выразил свою готовность в следующих выражениях:
  - А мне что тут хань жрать, что там. Там даже интереснее: на лоне природы. Да и не впервой мне, сам знаешь.
  Это и в самом деле было так. Яблокова, наверное, уже раз пять или шесть каждое лето посылали на турбазу. Он был там незаменимым человеком, как говорится, на все руки: и электрик, и сантехник, и плотник, и рабочий по кухне, и разнорабочий. Другого такого, пусть даже непьющего и не отказывающегося ни от какой работы, найти не то что трудно, а просто невозможно, если принять во внимание зарплату вполовину меньше нынешней. К тому же ему не привыкать, всё ему там знакомо, все его прекрасно знали, и работать с ним было легко.
  - Ну, вот и отлично! Горшкова увидите, передайте ему то же; если согласен, пусть зайдет ко мне. Валентин, пойдем со мной, надо обговорить кое-какие детали.
  Они пошли в одну сторону, а Володька - в другую, к своему рабочему месту. Игоря там не оказалось, собственно, по-другому и быть не могло.
  - А где Горшок-то? - спросил Володька у ребят, заходя в мастерскую.
  - Кто его знает, - ответил один, - шляется где-то.
  - Легче найти, куда наши премиальные уходят, чем Горшкова, - заметил другой.
  - Да прессует, наверно, - подсказал третий. - Там новая партия пошла.
  И вправду, Яблоков нашел Игоря на прессовке кабеля. Но он не работал. Вытянув руку, в которой держал какой-то предмет, он доказывал что-то двум рабочим, стараясь перекричать шум от станков и размахивая для убедительности другой рукой.
  - Яблоков! - воскликнул он, увидев приятеля. - Где тебя черти носят? Смотри, не верят, что в эту фиговину входит сто пятьдесят под завязку! Помнишь, когда с Толиком пили бутылку на троих, последний раз только - бульк! - и будьте любезны, как в аптеке. Во, мужики, уж кто-кто, а Яблоков не даст соврать. Скажи!
  - Точно! - кивнул Володька. - И главное - не бьется, не то что стакан.
  То, что "не билось" и что цепко обхватывали пальцы Игоря, оказалось пластмассовым стаканчиком. Таких в цеху никто никогда не видел. Где он его достал, осталось тайной, покрытой мраком.
  - Слышь, Горшок, на турбазу поедешь?
  - Чего? На турбазу? Кто сказал?
  - Да подходил сейчас этот... по быту.
  - Николай Иваныч, что ли?
  - Он самый.
  - Ну и чего?
  - Предлагал на турбазу.
  - А ты ему?..
  - Мы с Чукаём были. Сказали, поедем.
  - И Чукай там был? Ну, погуляем! Свежий воздух, рыбка, ягодки, грибочки, то да сё... А платить как будут, не говорил?
  - Да, говорит, нормально.
  - У них всегда нормально, бляха муха...
  - Ну так едешь, что ли?
  - А ты что думаешь, все лето в цеху торчать буду? Да я... - И он принялся пространно и громко описывать все преимущества, какие сулило пребывание на турбазе в летнее время.
  - Ладно, - махнул рукой Яблоков и пошел к мастерской. Горшков - следом. На ходу оглянулся:
  - Мужики, я ща! Один секунд.
  Те только улыбнулись и кивнули в ответ.
  Игорь догнал приятеля.
  - Вольдемар, это ж событие! Новость-то какая, радость, можно сказать... Тут отметить требуется.
  - А где взять-то? - резонно спросил Яблоков.
  - М-да, это надо всесторонне обдумать.
  И они пошли дальше, обсуждая эту важную для них проблему.
  Игорь Горшков (ему около сорока) тоже был не промах в отношении выпить, но являл собою полную противоположность своему приятелю. Природа будто бы создала их антиподами друг другу, как, например, Толстого и Тонкого у Чехова или Штепселя и Тарапуньку. Различались они во всем. Один был в меру упитан (Яблоков), другой не в меру; первый роста ниже среднего, второй - выше; тот не носил очков, этот их никогда не снимал; один был тихим алкоголиком, другой буйным; первый исполнительный и аккуратный, второй - шалопай и разгильдяй. Наверное, благодаря таким разным полярностям и держится порою дружба двух человек, примеров тому предостаточно.
  Игорь не меньше Володьки работал на турбазе, и их там за глаза прозвали "друзья не разлей вода", потому что где один, там непременно находился и другой.
  Отдыхающие тоже негласно провели свои грани различия. Яблоков курил, Горшков - нет; первый играл в карты, второй был к ним равнодушен; этот - электрик, тот - только подсобник, хотя раньше был на "прессах". От себя добавлю: один любил порыбачить, для другого это был пустой звук; первый ел умеренно, второй мог съесть столько, сколько видит глаз, пока не остановят. И только выпивали они наравне, не обгоняя и не отставая один от другого. Впрочем, это зависело оттого, кто, когда, где и с кем пил. Словом, смотря по обстоятельствам. Но, на мой взгляд, Игорь никогда не желал знать меры, и если Яблоков мог остановиться, задумавшись о том, что ему еще работать, то у Горшкова в этом плане "отказывали тормоза", за что в свое время и "полетел" с прессовщиков.
  Как и его приятеля, Игоря знал весь завод. Как минимум раз в неделю его фамилия красовалась на стенде у проходной под заголовком: "Позор лентяям и прогульщикам". Если надо было сделать что-то, не входящее в его прямые обязанности, он начинал громко, чуть не на весь цех кричать, что это его не касается, он устраивался сюда не поддоны ворочать и ящики перетаскивать с места на место. За такую зарплату пусть "бобик вкалывает", а он может и заявление написать, если на него будут наседать. С его руками да с головой его везде возьмут! Тем не менее, пошумев, он успокаивался и никуда не уходил, прекрасно зная, что идти, собственно говоря, некуда.
  Если предстояло много работы, он ругался с начальником цеха, утверждая, что он не вол и "пахать как папа Карло" не намерен, что все на нем ездят, и вообще чуть ли не весь завод держится только благодаря ему. Если его просили поработать в выходные дни, то он мог дойти до директора завода с жалобой: он тоже человек, а каждый трудящийся в нашей стране совершенно справедливо и законно обязан иметь заслуженный отдых в конце трудовой недели. Если его "застукивали" на рабочем месте в нетрезвом виде, то он клялся и божился, что не пил, это, мол, у него со вчерашнего. Но когда отвертеться не удавалось, багровел и начинал с пеной у рта доказывать, что ему нужен толчок, новый взрыв эмоций; он вообще по пьянке работает лучше, чем трезвый. (Красивые фразы, кстати, были его слабостью).
  В случае прогула у Игоря неизменно находилась уважительная причина. Однажды, например, когда он собирался уже выходить на остановке, "чтобы ударным трудом ознаменовать начало новой пятилетки", его буквально вытолкнули из автобуса, он упал и ударился головой о тротуар. Естественно, после этого ни о какой работе не могло быть и речи, потому что весь день болела голова, прямо раскалывалась на части. В другой раз ему срочно понадобилось ехать на похороны любимой тетки, потому что в виду отсутствия мужчин некому было нести гроб. Потом он поскользнулся у подъезда и сломал руку; потом потерял очки, а без них он ничего не видит (на другой день, как ни странно, они нашлись). Затем к нему вдруг приехали гости из Барнаула, и он вынужден был не пойти на работу, потому что не мог найти вторые ключи от квартиры. Без них гости не могли закрыть дверь, а он неизвестно когда вернется с работы, "припахать" могут, гости же хотели Москву посмотреть...
  Здесь фигурировал и телевизионный мастер, который должен был прийти в течение дня, и сантехник, и электрик, оказалась виновной и финская стенка, которую ему надо было купить для свояка именно сегодня. Легла вина и на водителя автобуса, который неожиданно высадил пассажиров не доезжая трех остановок до проходной, объявив, что автобус сломался и дальше не пойдет. Следующий подошел через пятнадцать минут; как тут было не опоздать на работу!
  Таков Игорь Горшков. На удивление отличается от своего приятеля, не правда ли? А по части выдумок даст фору любому фантасту. Но, повторяю, в силу закона магнетизма эти двое дружили. Может, потому еще, что оба были незлопамятны и, по сути своей, добродушны.
  Заводская турбаза функционировала, кажется, уже седьмой год. Помимо заводчан здесь отдыхали и их семьи, а порою даже люди, не имеющие к заводу никакого отношения. Игорь чувствовал себя здесь как рыба в воде, надзор за ним практически отсутствовал, и он позволял себе "расслабиться", когда ему вздумается. Едва он "принимал дозу", как глаза его сразу суживались, будто бы он только проснулся. Эта особенность всегда выдавала его тем, кто был с ним хорошо знаком. Глазки, как щелочки - значит, он уже где-то "принял" и ему хорошо. Чем шире раскрывались глаза, тем становилось яснее, что ему срочно надо опохмелиться, иначе "зенки вылезут из орбит" (еще одно из его собственных выражений). В такие минуты, в моменты острой алкогольной недостаточности, в его глаза, чуть ли не вдвое увеличенные к тому же стеклами очков, было просто страшно смотреть. Соответственным было и поведение: он начинал нервничать, без конца теребил пуговицу рубашки или пиджака собеседника, голос становился хриплым, движения - резкими. Но, едва разговор касался выпивки, он сразу успокаивался и оставлял пуговицу в покое; ему уже не надо было никуда спешить, он чуял каким-то особым чутьем, что именно здесь, в этом направлении следует "вести атаку". Будучи прилипчивым, тотчас проявляя необычайный интерес к собеседнику, Игорь теперь уже не отходил от него ни на шаг, пока не добивался своего.
  Некоторые звали его "волчара". Волк учует запах, пойдет по следу, догонит добычу и сожрет. Так и Игорь Горшков.
  Самое любопытное - это в цирк ходить не надо - происходило по пятницам, когда рабочие с семьями приезжали отдыхать после трудовой недели - кто на два дня, кто на десять, а иные и на весь отпуск. Но поясню наглядно, на одном живом примере.
  Пятница. Теплый вечер, ни ветерка. Усталое солнце уснуло за лесом. Мы, десятидневные, поужинав, стояли у столовой, курили и от нечего делать ожидали новые группы отдыхающих, которые вот-вот должны подъехать. Внизу, у двери в кухню, под лесенкой в пять ступеней, - Мишка, наш повар. Курил и тоже смотрел на дорогу. Наверху - Валентин с механического, Сашка шофер, Чукаев, Яблоков и я.
  Время шло. Все стояли и в молчании глядели по сторонам. Сигаретный дым лениво таял в воздухе.
  - Да-а, - неожиданно протянул Яблоков, - чего-то Горшок пропал.
  - Сейчас здесь будет, - отозвался Валентин.
  - Это точно, - поддакнул начальник турбазы.
  Мы все дружно рассмеялись.
  Мишка поинтересовался, с чего это вдруг мы об Игоре заговорили, да еще и со смехом. Ну, ему простительно, он человек новый и еще не в курсе.
  - А сейчас посмотришь, - повернулся к нему Валентин. - Бесплатное кино.
  - Кто приедет, что ли?
  Теперь начальник обернулся к нему:
  - Потерпи. Увидишь.
  - Да-а, - снова протянул Володька, - что-то задерживается дружок. Забыл, что ли?
  Мы обменялись еще парой фраз по этому поводу, как вдруг из-за ближних кустов показался явно чем-то встревоженный Игорь Горшков. Его глаза были в "среднем" положении, это означало, что примерно часа два назад он пропустил граммов сто, а сейчас не мешало бы и добавить. Мишка ничего не понимающим взглядом смотрел то на нас, то на Игоря, а мы посмеивались, стараясь не глядеть в сторону кустов. Словом, делали вид, будто нам нет никакого дела до того, что сейчас будет происходить, и вообще мы стоим здесь только потому, что хотим узнать, приедут ли знакомые. Важно было не спугнуть Игоря, мы все это прекрасно понимали, иначе сорвется самая занимательная часть спектакля.
  Игорь, ни о чем не подозревая, подошел к нам - хмурый, озабоченный.
  - Ну чего они там?.. Почему задерживается доставка трудящихся к месту отдыха от трудов праведных?
  Сказав так, он напряженно уставился на линию горизонта. Потом перешел на другую сторону асфальтовой дорожки, походил там взад-вперед, явно волнуясь, и снова направился к нам.
  - Может, автобусы запоздали? Говорил я этому черту рыжему, пусть приезжают пораньше. Так нет! Козёл, разве ему вдолбишь?
  - А ты что, ждешь кого-то, Игорь? - наивно спросил Мишка.
  - Кто, я-то? - Игорь подтянул спортивные штаны, похлопал резинкой по животу. - Да должны тут приехать... кореша по совместной деятельности во славу орденоносного предприятия.
  И, приставив козырьком ладонь ко лбу, словно капитан на мостике, стал пристально глядеть на дорогу.
  Яблоков взглянул на него, чуть заметно улыбнулся и тяжело вздохнул.
  Наконец из-за пригорка показались автобусы. Два. Львовские.
  - Вот она, черемуха-то! - обрадованно воскликнул Игорь и поспешил навстречу, тут же забыв про нас.
  - Почуял добычу. - Чукаев повернулся к Мишке, кивнул в сторону пригорка. - Сейчас по нюху искать будет, кто бухло привез.
  Мишка засмеялся: кажется, понял, в чем тут дело.
  А Игорь уже стоял у автобусов и внимательно оглядывал и запоминал прибывших.
  Людей было много. Они оставляли свои сумки, пакеты, чемоданы прямо тут же, на траве, и шли к начальнику, который распределял всех по домикам.
  Игорь уже суетился, кому помогая вынести из автобуса что-то тяжелое, кого-то радушно приветствуя, у иных спрашивая о здоровье и тут же давая советы. При этом не осталось ни одной сумки, ни одного пакета, в которые он не стремился бы заглянуть, чтобы убедиться в одном: есть ли ОНА там? Но он не успевал: люди проходили мимо с обеих сторон, он машинально отвечал на приветствия, а сам беспрестанно крутил головой, стараясь не пропустить горлышко торчащей из сумки бутылки или предмет, похожий на нее по очертаниям.
  Наконец, уже хорошо зная, в каком направлении следует действовать дальше, он заспешил к домику начальника.
  Мы хотели объяснить Мишке, что сейчас Игорь узнает номера домиков, в которых поселятся "подозрительные", и начнет обходить их один за другим, будто бы интересуясь, как здесь нравится вновь прибывшим, не нуждаются ли они в помощи, не сходить ли за чем-нибудь? Но Мишка уже ушел к раздаче: надо кормить новеньких.
  Расчет Игоря был прост, как все гениальное. Человек приезжает на базу отдыха, где мгновенно забывает прошедшую рабочую неделю с ее напряженным ритмом, круговертью всевозможных забот на производстве и в быту. Он едет сюда забыться, расслабиться и, как правило, берет с собой "слабительное" (выражение самого Игоря), которое выпивается в первый же вечер (в основном). И вот тут надо вовремя успеть, подсуетиться. Человек, кто бы он ни был, во время отпуска или просто двухдневного отдыха вдали от дома, сразу становится другим, нежели был на фоне серых будней. У него улучшается настроение, он делается, общительнее, добрее. И вот эту доброту Игорь всегда использовал, умело играя на тонких струнах человеческой психологии. И главное - это было бесплатно, никто и никогда не просил здесь ни у кого, а у него тем более, денег за выпивку. Сегодня угостишь ты, завтра угостят тебя, ну не завтра, так в следующий раз. Этот неписаный закон человеческих взаимоотношений, действующий несколько по-иному на производстве и в быту, здесь действовал безотказно, и Горшков этим пользовался.
  Заняли, к примеру, люди домик: всё чистое, свежее, ни тебе шума, пыли, асфальта, треклятого домашнего быта. Лес, вода, трава, земля и упоительный свежий воздух. Сели, посмотрели друг на друга: ну что, неплохо бы и с новосельем!.. Только налили в стаканы, и тут - Игорь, с улыбочкой, розовощекий, как сатир с полотна Рубенса.
  - Добрый вечер! Ну, как устроились? У, да я вижу, у вас тут веселье в самом разгаре... Счастливые... А я тут не вовремя... Гм, гм... А мне сказали, что здесь Макарыч будет жить, а тут вон кто... Санька, оказывается... А это семейство твое, да, Сань? У, дети-то большие какие уже! Юные граждане Союза Советских... наверно, космонавтами будут!
  Ну скажи, дорогой читатель, как бы ты поступил на месте Саньки? Правильно, и он так же поступил: усадил гостя за стол, налил дозу. И вот тут Игорь принимался раскидывать умом, как стратег во время битвы: если визит был чуть ли не последним и дальше вряд ли что предвиделось, он призывал на помощь уснувшее было в нем нахальство и упорно продолжал сидеть в надежде, что нальют еще. И не ошибался. Наливали. Но если он знал, что там, куда он еще не успел дойти, сейчас тоже застолье, то немедленно извинялся, прощался и торопился по другому адресу.Или так: заходит, к примеру, в домик к новоселам, а они еще и не "поднимали с приездом", только что принесли простыни с одеялами и приступили к заправке постелей. Тогда он начинал обходить домик кругом, заглядывал вовнутрь, смотрел, не оборвана ли проводка, горит ли свет, есть ли на окнах шторки, не поломан ли дверной замок. Если хозяин все еще не догадывался об истинной цели его визита, Игорь отзывал его в сторонку и начинал атаку:
  - Ну, как сам-то? Смотрю, вроде как с похмела. Нет? Да ладно, не видно, что ли? Ну, ты это... У тебя там нет?.. Башка болит, прямо раскалывается, хоть помирай... А? Рано? Да ну, где ж рано-то? Сейчас ужин, сам бог велел своим апостолам перед ужином... А, попозже? Когда? Ага! Ну, лады, я тогда зайду, да? Ну пока.
  И если не "уламывал" хозяина "на сейчас", то приходил к сроку, как ему назначали, точь-в-точь.
  Как-то мы у него спросили, кто его этому научил, и он, для виду наморщив лоб, многозначительно изрек:
  - Тут своя метода. Система Фрейда.
  - Кого? - удивились мы.
  - Зигмунд Фрейд, "Основы психоанализа". Читать надо, деревня!
  Когда уж он умудрился посоветоваться в этом вопросе с Фрейдом, осталось за границами нашего понимания.
  В общем, в этот вечер мы так и не дождались Горшкова с его вечернего обхода, разошлись каждый по своим делам.Поэтому для всех осталось тайной, утолил он свою жажду или нет. Но утром мы увидели Мишку, и вот что он рассказал.
  Накормив отдыхающих и уладив все дела по сдаче столовой следующей смене, Мишка присел на лавочку покурить. И вдруг, откуда ни возьмись, Горшков! Глаза как полтинники, рот перекошен, волосы дыбом, свитер весь облеплен листьями, веточками, корой, паутиной и еще черт знает чем; дыхание частое, прерывистое.
  - Игорь, ты где это лазил-то, весь мусор собрал, - поинтересовался Мишка. - Через кусты, что ли, продирался?
  Игорь махнул рукой, зло сплюнул, бросил негодующий взгляд в сторону домиков.
  - Да какие там кусты!.. Гады... Никто, падла... Да не поверю, чтобы ни у кого не было! А то: да у нас мало, да в другой раз... Падла... (его любимое словечко). Зажрались все. А как чего сделать, так: "Игорек, помоги!" А я им... одной даже помог постель застелить, бляха муха, а она мне: "лимонадику хочешь"?
  - Так ты в гостях, что ли, был?
  - Да в каких там гостях, пошли они на фиг! Ну, я им устрою Варфоломеевское столпотворение... Вавилонскую ночь... я им сделаю, они еще сами прибегут, в ножки падать будут!..Черт, пропащий день, бляха... (далее нелитературные выражения крайнего возмущения).
  Потом, неожиданно, он с любопытством воззрился на Мишку.
  - У тебя выпить ничего нет?
  - Да нет, откуда? Был стакан, мы с Яблоковым пополам "раздавили".
  - Да? Давно?
  - Примерно с полчаса назад.
  - Ёлы-палы! Чего ж меня-то не позвали?
  - Да где тебя найдешь-то? Володька выглянул, туда-сюда, говорит: "Горшка теперь с фонарями ищи".
  - С фонарями... - обиженно протянул Игорь. - Захотел бы, нашел. А где он сейчас?
  - В карты, наверно, играет. А может, спит.
  - Кто спит? Да ты что! Для чего же он тогда пил-то? Не, мужики, с вами коммунизма не построишь.
  Он еще постоял, переминаясь с ноги на ногу, поглядел по сторонам, поправил сползшие штаны, пошмыгал носом, тяжело вздохнул и сказал:
  - Ладно, пойду искать.
  Только он сделал шаг в сторону, как навстречу ему... кто б вы думали? Яблоков собственной персоной! Игорь ждал его приближения молча, с каким-то зверским выражением на лице, притоптывая ногой и мелко тряся головой.
  - Ну ты чего, змей, - с расстояния пяти шагов выпустил Игорь уже подготовленный заряд, - волчина позорный! Где-то шляешься, друга забыл... стаканище уже успел засосать...
  - Чего? - возмутился Володька. - Откуда стаканище? Который с Мишкой, что ли? Да там было-то...
  И он показал на пальцах, сколько там было.
  - Мог бы и оставить.
  - Ага, я тебя по всей базе, что ли, должен бегать искать?
  - Зачем искать? Оставил бы.
  - Ни хрена себе! Он будет пьянствовать ходить, а я ему буду оставлять. Не фига было мотаться.
  Игорь засопел, снял очки, начал протирать стекла.
  - Ну, получилось там... или как? - Володька кивнул в сторону домиков.
  - Чего? А-а... Да, у этих эскимосов возьмешь, как же! Зажали все, фарисеи проклятые...
  - Так вхолостую и пробегал?Знать, отошла коту масленица, не те времена... Народ ушлый пошел.
  - Ну ладно, масленица... Чего делать-то будем?
  - Насчет чего?
  - Насчет того! Надо где-то достать на вечерок.
  - А где ты достанешь?
  - Черт ее знает.
  Яблоков загадочно улыбнулся.
  - Чего ты лыбишься, как майская параша?
  - А ты знаешь, кого я сейчас встретил?
  - Кого? - насторожился Горшков.
  - Упеника.
  Валентин Николаевич Упеник был тогда начальником турбазы; действие происходило два года назад.
  - А я думал, хромого Тимура, - фыркнул Игорь. - Новость тоже сообщил: Упеника он встретил... Он непьющий.
  - Ты слушай сюда. Он был на рыбалке!
  - Ну и что? Что он там, бутылку поймал?
  - Поймал! В том-то и дело, что не поймал! Сидит он в лодке... ну, он рассказывал мне минут сорок назад, ты же знаешь, у него лодка резиновая есть. Обычно он ходит туда, за мостик, там всё по кустам шастает: с берега не доберешься, всё заросло, а с лодки он раз - и там... А это на том берегу кусты-то, знаешь? Не напротив нырялки, а чуть подальше, туда, где Шурик обычно ловит, ну этот, как его... Да знаешь ты его...
  - Ну, знаю. Чего ты душу-то мочалишь? Ну да ну! Давай говори! Вот стоит крутит: кусты да с берега... Я хрен положил на эти кусты! При чем тут Упеник-то?
  - Ты слушай сюда.
  - Я тебя уже, дурака, десять минут слушаю сюда и ничего еще не услышал. Да я бы за это время...
  - Ты мне дуру-то не гони. Я тебя спрашиваю, выпить хочешь?
  Игорь сразу перестал притоптывать и весь напрягся:
  - Нашел, что ли, где?..
  - Да не я, Упеник нашел.
  - Что? У него есть?! А чего ж ты молчал до сих пор, козлиная твоя рожа!
  - Да не у него... Нырять нужно за ней.
  - За кем?
  - За водкой. Пиво там еще...
  - Ты чего, шарахнулся или как? Куда нырять?
  - Сам ты шарахнулся. Куда, куда... в воду, вот куда! Не в асфальт же.
  - В какую воду? Ты можешь толком объяснить, идиот, бляха!.. Мишка, я его ща точно грохну здесь!
  - Да пошел ты! Сам идиот. Я тебе уже чуть не полчаса объясняю, а ты: грохну, грохну...
  Игорь повернулся к Мишке:
  - Видел, а? Во человек! Знает, где достать, и не может членораздельно рассказать, скотина.
  - Володь, что, Упеник бутылку водки уронил в речку? Так, нет? - спросил Мишка.
  - Ну да, почти что так. Я ж ему и говорю...
  - И не достал?!
  - То-то и оно, что нет. Я этому раздолбаю объясняю, а он мне: в какую воду да козлиная рожа...
  - Ну, ну, давай толком, чего Упеник рассказал-то?
  - Ну, сидит он в лодке, ловит рыбу в кустах, а по другому берегу, по нашему, значит - он-то ловил у противоположного, - ну вот, идут четверо, молодежь какая-то. А уже поддатые, и хорошо. Кричат ему:
  - Здорово, Валентин Николаевич!
  - Здорово, ребята, - отвечает он.
  - Что, не клюет?
  - Да не берет что-то.
  - Брось ты это дело, пойдем лучше с нами выпьем.
  - Нет, я лучше тут посижу. Вечерняя зорька - милое дело.
  - Слушай, Николаевич, мы тебе тут должны... Помнишь должок-то за нами? Сейчас отдадим. Пока есть. На-ка, держи! Поймаешь? Извини, торопимся, некогда. Лови!
  И кинул бутылку водки. Метров десять было до лодочки, но не долетела бутылка, ушла под воду.
  - Да ты что! - закричал Упеник. - Как же ее теперь оттуда?..
  Все четверо на берегу от души хохотали.
  - А, ничего, - сказал тот же самый, - у тебя сачок есть, выловишь, там не глубоко. Промашка вышла: не долетела. Ну, может эта долетит?
  И швырнул туда же, одну за другой, еще две бутылки пива. Потом они снова рассмеялись, довольные своей выходкой, и, все вчетвером, обнявшись и затянув "Под крышей дома твоего", пошли своей дорогой.Обернувшись, парень крикнул еще:
  - Зато теперь не должен. Извини, что так вышло, но долги привык отдавать. Будь здоров!
  Едва Володька закончил рассказ, как Игорь сорвался с места, точно машина, у которой на полном газу резко отпустили педаль сцепления.
  - Так он что, не нашел ее?!..
  - Он и не искал, где искать-то? Мне сказал: "Найдешь, твоя будет".
  - Где это? Место знаешь? Ё-маё, пришел с такой радостной вестью, стоит тут полчаса... Да мы б давно уж достали ее! Пошли скорее, покажешь место, пока еще не стемнело.
  - Погоди, я плавки схожу надену.
  - Какие плавки, пока ты будешь ходить, ее уже к броду отнесет! Ничего, в трусах искупаешься, потом отожмешься; подумаешь, невидаль какую кто увидит.
  Яблоков почесал затылок:
  - Как бы дуба не дать. Замерзнем, прохладно уже. А вдруг не найдем?
  - Если она там, найдем! Раздавим, вот и согреешься.
  - Может, лучше завтра? Копыта откинем.
  На Игоря страшно было смотреть: ноздри раздулись, рот перекосился, в глазах - жажда подвига.
  - Да ты что?! Да ее за это время течение укатает до самого Подольска!
  - Это какое же надо течение-то? На Пахре оно слабое.
  - Какое бы ни было, оно нас не спросит. Пойдем, пойдем, мозги не канифоль. Прохладно ему... не на полюс собрался.
  Яблоков, помедлив, наконец выплюнул изо рта "бычок":
  - Идти так идти. Вода сегодня теплая, ничего, поныряем.
  - Еще бы, конечно теплая! - обрадованно воскликнул Игорь. - Сегодня весь день палило солнце, и вечер - глянь какой!
  - Мишка, пойдем с нами, чего будешь сидеть?
  - Пойдем, тоже поныряешь.
  Мишка поднялся со скамьи:
  - А что, ради такого дела...
  Игорь хлопнул его по плечу:
  - Конечно! Втроем-то быстрее найдем! Так ты говоришь, там еще два пива они кинули?.. Ну и дела! Веселые ребятки.
  И они втроем, оживленно рассуждая по пути, какова глубина в том месте, какой грунт и не могло ли за это время унести бутылки течением, быстро отправились на берег речки.
  Яблоков сразу же нашел это место, авторитетно заявив, что знает, где начальник постоянно удит рыбу.
  Горшков залез первым. Вода поначалу остудила его воинственный пыл, но ему хватило всего нескольких секунд, чтобы его вернуть, и он немедленно занялся поисками, шаря ногами по дну.
  Володька снял рубашку, взялся за брючный ремень, потом уныло поглядел в сторону безнадежно скрывшегося солнца и поскреб пятерней затылок.
  - Ну чего, - крикнул ему Игорь, - я один, что ли, буду искать?
  - Надо было полотенце взять, - тоскливо проговорил Яблоков, с явной неохотой снимая брюки и озираясь по сторонам, - дуба дадим.
  - Давай, давай, - отозвался Игорь с середины речки, - размышляй. Может, тебе еще телогрейку принести? Пока ты будешь там клопа давить, я сейчас пузырек нащупаю и - аля-улю! А ты тут тем временем пивко разыскивай.
  Довод подействовал. Володька, наконец, разделся и плюхнулся в воду, подняв тучу брызг. Мишке тоже, видно, улыбалось выпить на халяву. Для этого требовалось внести свою лепту в общее дело поисков затонувших сокровищ, и он, поскользнувшись на берегу, с оглушительным ревом последовал вслед за Яблоковым.
  - Чего орешь? - закричал на него Игорь. - Сейчас всю турбазу соберем. Как узнают, шустро охотнички сбегутся.
  - Не сбегутся, - заявил Володька, - кому охота тут ковыряться.
  - Ты ладно, ты давай говори, где он ловил-то?
  - Да вон возле тех кустов, которые справа от тебя. Да не слева, а справа.
  - А чего ж ты мне дурочку валяешь? А я тут как дурак хожу, ноги по камням сбиваю, на х.. бы оно мне надо!
  На середине речки вода доходила до груди, но там, где стояла лодка, было глубже.
  Игорь почти совсем скрылся под водой, но еще дышал. Яблоков дальше не пошел: он был ниже ростом.
  Горшков стал усердно покрывать матом начальника турбазы:
  - Нашел же место, черт плешивый... Речка-то - переплюйка, воды по пояс, самое глубокое место одно здесь и есть, так он его и нашел, черт бы его драл! Нет чтобы где помельче...
  - Рыба ищет, где глубже, - изрек Мишка и тоже полез на глубину.
  - Во-во! - вскричал Игорь. - То-то я гляжу, у него улов каждый раз - моему Барсику не хватит. Ну ладно, я - вниз.
  - Куда вниз-то? - остановил его Володька. - Ты нырять, что ли, собрался? Да разве так найдешь? Надо пальчиками щупать, а потом уже нырять.
  - Ты чего, очень деловой, что ли? Вот иди сюда и щупай! Указания давать все мастера. А то стоит там, в водичке полощется, а тут захлебываешься.
  - Так мне там, сам знаешь... с головкой.
  - Тогда стой и не выпендривайся, не мешай людям работать. Недомерок!
  Нырять они с Мишкой все-таки не стали (хотя Горшков и окунулся с головой пару раз), а добросовестно, вдвоем, сантиметр за сантиметром, обследовали ногами дно в том месте, где указал Володька. Всплывавшие на поверхность водоросли и тина красноречиво свидетельствовали об их нелегком труде.
  Прошло какое-то время. У Игоря заметно посинели губы и начал дрожать голос.
  - Яблоков, - закричал он, стряхивая водоросли с ушей и с головы, - если мы тут ничего не найдем, то обвяжем тебя веревкой, дадим трубку с маской, и ты будешь ползать по дну до тех пор, пока не перестанешь выговаривать слово "мама". А мы с Мишкой будем сидеть на бережку и греться.
  - А если он захочет обратно вылезти? - спросил, улыбаясь, Мишка.
  - А мы его дубиной! Вон, гляди, дубина лежит на берегу.
  Яблоков похихикал, покашлял, походил еще немного туда-сюда, потом поежился:
  - Не, надо перекурить это дело.
  - Кончай курить! - заорал Игорь. - Ищи давай, ишак противный! Тебя потом в воду не загонишь. Видал? Он будет сидеть курить, а мы тут отдувайся! Нашел, тоже мне, Карбышевых... Куда полез-то?
  - Да я ща возьму и опять спущусь, чего испугался-то?
  - Вот больной, бляха! Наркоман... Так, Яблоков, если я сейчас ее найду, я тебя к ней на пушечный выстрел не подпущу. Буду пить, а ты будешь курить, согласен?
  - Да секунда делов, долго ли, расшумелся тоже...
  Он уже собрался вылезти на берег и даже занес одну ногу, как вдруг застыл на месте, будто его хватил паралич, а потом, не удержавшись на одной ноге, с шумом плюхнулся обратно.
  - Чего это он? - спросил Мишка. - Эй, Володь, ты что?
  Яблоков вынырнул из воды и повернулся к ним. С лица его текли ручьи, но на нем сияла улыбка, а глаза были широко раскрыты.
  - Вольдемар! Мать твою... Нашел, что ли?.. - закричал Игорь и, не сводя глаз с приятеля, заторопился к берегу.
  - Мужики, - завопил Володька, - мы же не там ищем!
  Горшков хотел что-то сказать в его адрес, но не смог, только раскрыл рот и беспомощно посмотрел на Мишку.
  - Упеник-то там ловил, это да, - продолжал Яблоков, - но бутылки-то до него не долетели!
  И тут только до всех дошло, что искать надо было ближе, а не на глубине.
  Над тихой, задумчивой Пахрой повис трехэтажный мат, от которого, наверное, в ужасе зашевелились листья на прибрежном кустарнике, доселе неподвижные.
  - Не, я его сегодня точно угрохаю! - бушевал Игорь. - Ты,хмырь болотный, чтоб тебе вдоль спины... ты где раньше был? Я уже, смотри вон, весь мурашками пошел, теперь что, по новой начинать?
  - Сколько метров не долетели бутылки? - резонно спросил Мишка.
  - Упеник говорил, метра два.
  Горшков высморкался, сполоснул лицо, прополоскал зачем-то рот и добавил к ранее прозвучавшему взрыву возмущения:
  - Яблоков, ты меня доведешь, я тя точно урою! Так, Мишка, берем на два метра отсюда. Вот... примерно так... Смотри, здесь уже по грудь, не по шею.
  - Всё веселее, - согласился Мишка.
  - Ну, старатели, за дело! - воскликнул Игорь. Повернулся к приятелю: - Иди сюда, ты, Сусанин, тут тебе самый раз будет. Подумаешь, по шейку! Надо было расти больше, а ты в третьем классе курить начал, вот и вышел как пигмей.
  Мишка хохотал, глядя на них, а Игорь продолжал:
  - Мы уже минут десять ходим и хоть бы что, а у него вон уже, глянь, губы затряслись, а зубы выбивают пулеметную очередь. Сейчас бы белых на берег - ты бы с ходу всю армию уложил.
  Яблоков смотрел на него и не обижался, только улыбался добродушно в ответ. Он уже привык. Игорь всегда был такой, и сердиться на него мог только совершенно не знающий его человек или круглый дурак.
  - А может, Упеник пошутил? - вдруг как-то робко спросил Мишка.
  - Я ему тогда пасть порву! - рявкнул Горшков.
  - Братцы! - закричал Мишка, ушедший тем временем немного вниз по течению. - Вот она! Есть!
  И скрылся под водой.
  Все, конечно же, помнят немую сцену в "Ревизоре", когда жандарм неожиданно объявляет чиновникам, что к ним прибыл настоящий ревизор. Точно такая же сцена продолжалась все то время, пока Мишка не вынырнул спиной к обоим приятелям.
  - Ну?.. - сдавленно прохрипел Игорь.
  - Чего там? - более спокойно спросил Володька.
  Мишка обернулся и торжествующе показал, словно победный стяг держа высоко в руке, закупоренную зеленую бутылку без этикетки.
  - Пиво! - Посмотрел на пробку и добавил: - Вчерашнее.
  - Не соврал, плешивый черт, - заулыбался Игорь. - Мишка, неси на берег, спрячь там понадежнее и возвращайся. Будем щупать дальше.
  Вдруг какая-то мысль озарила его:
  - Эта бутылка, наверно, упала поперек течения, вот ее и перекатило подальше. Видишь, - обратился он к Володьке, - здесь уже течение порядочное... чем там, где искали в прошлый раз-то. Сколько тут... метров пять, да? Вот на эти метры ее и унесло. Значит, надо там и искать, а может, дальше. Поехали! - Он махнул рукой: - Мишка, давай сюда, мы тут додули, где бродить. Дальше надо.
  Мишка, слышавший весь разговор, отозвался:
  - А если она легла по течению? Тогда ее ни один черт оттуда не сдвинет.
  - И то правда, - согласился с ним Яблоков.
  Игорь остановился, что-то промычал, беспомощно огляделся, потом вдруг шлепнул ладонью по воде:
  - Так мы ж там уже искали! И чего, нашли? Не нашли. Значит, их отнесло. Это же ясно как дважды два! Давай за мной! Всё! Вот тут будем шарить.
  - Что, их все отнесло, по-твоему? - проговорил Володька. - Они все три, думаешь, поперек легли?
  - Выходит, так, - пробурчал Мишка.
  Что касается Горшкова, то он не ответил, настолько был увлечен поисками.
  Все трое молча продолжали бродить по дну, ощупывая пальцами ног попадающиеся им ветки, камни и прочий мусор, но безрезультатно.
  И вдруг над рукой раздался торжествующий крик:
  - Вот она, черемуха!
  И Игорь скрылся под водой.
  Через несколько секунд он держал в руках точно такую же, закупоренную, бутылку. Только желтую.
  - Пиво...
  - Осталась последняя, - вздохнул Яблоков.
  - Так, туда ее, милую, - заулыбался Игорь и быстро направился к берегу.
  Подельники потянулись за ним.
  - Куда?! - закричал Игорь, бросая бутылку в траву и возвращаясь на исходный рубеж. - Вы чего, сдурели? Осталась одна, самая ценная! Мужики, надо еще поднажать чуток, а?
  - Продрогли уже все, - взмолился Мишка и предложил: - Может, завтра?
  - Завтра? Да ее уже отнесет метров за сто! Где потом будем искать? Я себе вовек не прощу, что она где-то там лежит... герметичная вся... и ждет. Еще малёк поднажмем, мужики, ну потерпите, найдем ведь сейчас, чую, что найдем.
  Яблоков махнул рукой:
  - А, ладно, семь бед - один ответ. Начали, так чего уж теперь...
  Мишка тоже вернулся.
  Приободренный согласием компаньонов, Игорь командовал:
  - Мишка, ты - сюда, я - здесь. Вольдемар, ты чуть левее, во-во, вон там... Черт ее знает, куда ее отнесло, вдруг она там?
  Мишка спросил, будто обухом по голове огрел:
  - А может, она разбилась?
  Этого вопроса никто не ожидал. На мгновение все онемели. Первым нашелся Яблоков:
  - Обо что она разобьется-то? Бутылка о бутылку? Эти-то две нашли.
  - Да, а камней-то сколько на дне...
  - Не, мужики, - резонно возразил Игорь, - разбилась - были бы стекла, а их нет. Значит, цела.
  - Точно, - согласились оба.
  - Ищем, ищем, - поторапливал Игорь, - солнце уже скрылось давно, пора за стол садиться, а мы тут всё дурочку валяем.
  Поиски продолжались. И через полминуты...
  - Всё! - крикнул Мишка. - Нашел!
  И нырнул.
  - Слава тебе! - вздохнул Игорь. - Есть бог на свете.
  - Наконец-то, - выдохнул Володька и заторопился к берегу.
  И вдруг послышалась ругань. Яблоков обернулся. Мишка, виновато поглядывая на приятелей, держал в руке пустую бутылку из-под шампанского.
  - Бомба!
  - Выкинь ты ее к чертовой матери, - крикнул Игорь. - Вот зараза-то, путается еще под ногами.
  Мишка швырнул бутылку на берег.
  - Тьфу ты! - зло сплюнул Яблоков и нехотя поплелся на прежнее место. А по поводу "бомбы" заметил: - Обратно пойдем, надо забрать, сгодится.
  Горшков хотел что-то отпустить по этому поводу, но сдержался, а может, просто не захотел. Только отмахнулся.
  И тут неожиданно Володька захохотал. Честное слово, как сумасшедший - стоит и смеется.
  - Ты чего? - вытаращился на него Игорь.
  Яблоков победоносно оглядел друзей и, выстукивая зубами марш энтузиастов, ликующе сообщил:
  - Игорь... вот о-она, зде-есь, под ногой у меня...
  Горшков рванулся к нему:
  - Стой! Не сходи с места! Я сейчас... Вовчик, погоди, держи ее, сейчас я... вот я уже... вот он... Где? Под этой ногой? Под правой? Оп!..
  Он нырнул, от избытка радости ущипнул под водой своего друга за мизинец и тут же вынырнул, держа в руке пустую, грязную пивную бутылку.
  Володька почесал за ухом и что-то сконфуженно пробормотал по поводу приема стеклотары. Игорь долго смотрел на него, потом выдал:
  - Ну скажи, Яблоков, какая от тебя в жизни польза, кроме нервотрепки? Даже бутылку и то по-человечески найти не можешь. Нашел какое-то фуфло. Да ладно бы сам, а то еще и меня нырять заставил.
  Бутылка, разбрызгивая вокруг себя грязную жижу, полетела на берег и приземлилась в кустах.
  - Ищи лучше, - погрозил пальцем Игорь. - Пальчиками щупай, пальчиками, как клавиши перебираешь на рояле. Если нет пробки, значит, пустая. Больше не полезу; учти, еще одна такая пустышка - и сам полетишь за ней в кусты.
  - Деловой, как ж... - обиженно отозвался Яблоков. - Пока я там пальчиками буду щупать, она выскользнет, и будь здоров! Что тогда делать? Нет, уж лучше я ее достану да посмотрю.
  - Чего ж не достал-то?
  - Да ты же мне не дал! Всё сам да сам. Хотел показать, что это ты герой, а не кто-то другой, а достал заместо нее хрен собачий.
  - Да если ты так будешь искать, мы тут всю речку перелопатим. Она большая, бутылок тут до черта, только успевай нырять.
  - А я виноват, что ли? Сами же пьем, сами и швыряем. Теперь вот находим. В прошлом году здесь тоже сиде...
  И вдруг Володька, который в продолжение этого диалога не стоял на месте, внезапно замолчал, будто кто рот ему зажал рукой.
  Все быстро посмотрели на него.
  - Чего это ты? - спросил Игорь. - Опять нашел, что ли?!.. - И тут же сам себя успокоил, беспечно махнув рукой: - Это, наверно, та, прошлогодняя, про которую ты только что бубнил.
  - Нет! - убежденно проговорил Володька. - Чую! Новая! Аж пальцы подрагивают. Она. Вот те крест, она!
  Игорь, точно ледокол рассекая воду мощной грудью, торопливо подошел к нему:
  - Пусти, дай-ка я.
  - Нет уж, я сам.
  - Упустишь!
  - Не уйдет!
  - Нет, тут промаха давать нельзя. Стой, где стоишь. Сам он... Держи ее ногой. Ну, если это опять какой-нибудь триппер...
  Он шумно вздохнул и нырнул под Володьку. А тот стоял, не шелохнувшись. Неужели опять ошибся? Снова промах?.. Вот если бы это оказалась ОНА, чтобы Горшку нос утереть!..
  Им показалось, что Горшков пробыл под водой целую вечность. Но на этот раз удача, наконец, улыбнулась им. Фыркая, словно морж, Игорь шумно вынырнул, держа в руке за горлышко, как гранату, белую бутылку, запечатанную желтой пробкой.
  - Вот она, доброта коммуниста Андропова!
  Троекратное "Ура!" прогремело над речкой. Проходившие мимо люди с удивлением смотрели, как трое мужчин, порядком окоченевшие, но почему-то смеющиеся от радости, один за другим, как утята за матерью, торопливо вылезали на берег. Потом они отжались в кустах, в темпе оделись и гуськом, держа каждый в руке по частице бесценного сокровища, почти бегом направились к лестнице, что вела на турбазу.
  Горшков старательно, дрожащими руками прятал в штанах бутылку водки; его друзья бережно несли, завернутые в листья лопуха, две бутылки пива и "покойников" в тесном полиэтиленовом пакете.
  - Упенику нальем? - спросил Яблоков.
  - Хрен ему по всей морде! - на ходу рявкнул Игорь. - Надо было ловить, когда кидали.
  На другой день эту историю знала вся турбаза. Было много разговоров, шуток, смеха, и все трое стали героями дня.
  
  
  
  2. Репродуктор
  
  В этом году тоже не обошлось без приключений, действующими лицами которых были всё те же Горшков, Яблоков и теперь уже Валентин.
  В пятницу к Чукаеву приехала жена и привезла новый спортивный костюм. До этого он ходил в майке и давно выгоревших на солнце штанах - старых, с оттянутыми коленками, обтрепавшихся внизу, местами в заплатах. Супруга вознамерилась исправить такое досадное упущение: все-таки муж - начальник турбазы, а посему должен выглядеть подобающе, быть своего рода эталоном, примером для окружающих. И вот он - новенький костюмчик 48 размера, синий, в белую полоску. Она сделала предупреждение мужу, что этот костюм ей недешево достался, пришлось даже переплатить, последние деньги выложила. Валентин согласно кивал в ответ, любовался на себя в зеркале, а сам строил замысловатые рожицы и подмигивал супруге, показывая оттопыренным мизинцем правой руки недвусмысленную фигуру.
  - Чего это ты? - воззрилась на него жена. - Чего показываешь-то? Выпить, что ли, захотел?
  - Ну, мать, сама знаешь... - блаженно осклабился супруг. - Обмыть надо это дело, а то носиться не будет.
  Жена сурово сдвинула брови:
  - Я вот тебе обмою, ишь, чего захотел! Носиться у него не будет... У всех носится, а у него не будет!
  - Вот и носится, потому что обмывают, - попытался воздействовать Валька на сознание супруги. - Ты что же, обычаев русских не знаешь? Ну, даешь... Гм, гм. Ты там это... не прихватила с собой случаем чего-нибудь по этому поводу?
  Но супруга явно не собиралась внимать столь весомому аргументу, как русский обычай.
  - Это, что ли? - Она тоже оттопырила мизинец. - Вот еще, только у меня и голова болела, как бы тебе привезти. Ты смотри у меня здесь - ни грамма! Начальник все же, пример должен показывать, а то нажрешься как свинья с дружками со своими, с этими двумя алкоголиками, и будете ходить по турбазе песни орать. Знаю я вас... компания... что Яблоков, что Горшков, и ты туда же.
  - Да ладно, чего завелась-то с пол-оборота?
  - Ничего не завелась, а чтоб пьянок тут никаких не было! Смотри, я проверю! Мне доложат, ты не думай.
  - Кто это доложит-то? - насторожился Валентин.
  - Кому надо, тот и доложит. И костюм смотри не попачкай, да не вздумай порвать, новый все же! Я тебе тогда!..
  Валька поспешно отстранился, увидев у себя под носом угрожающий кулак.
  - Ну ты полегче... Размахалась. Костюм, костюм... Чего ему сделается?
  - А то! Я твою манеру знаю: начнешь по кустам да по деревьям лазить, то провода какие-то тянуть, то трубу куда-то запихнуть. Вон старые-то во что превратил, глянь-ка!
  И супруга, брезгливо прищепив двумя пальцами за карман, демонстративно подняла видавшие виды Валькины штаны.
  Валька отреагировал на это кислой физиономией:
  - Да ладно тебе, хватит тарахтеть-то. Приедет в месяц раз, и давай пилить: то не так, это не этак... Куда старые штаны-то прячешь? Оставь, сгодятся еще, на пляж когда пойду, по малину...
  Жена запихнула старые, цвета грозового неба штаны в сумку и тоном, не допускающим возражений, заявила:
  - Будешь ходить в новых. В старых ты в каждой бочке затычка, а в новых не очень-то и полезешь куда ни попадя, оглядишься да осмотришься, да подумаешь. Вон у тебя есть твои подсобники, пусть они и лезут во все дыры, а твое дело командовать, а не вкалывать за них. Понял? Вот так вот.
  - Да ладно уж, прямо навкалывался, куда там... - попытался защититься Чукаев.
  - Не надо, - строгим жестом ладони остановила его супруга, - знаем. И мешки с картошкой таскаешь, и машины разгружаешь, и ямы какие-то роешь, а твои лодыри, дружки твои, пьянствуют...
  Неизвестно, сколько времени еще низвергался бы поток обличительных речей в адрес мужа, только Валентин схватил со стола пачку "Беломора" и завершил беседу решительно и кратко:
  - Ну, ладно, ты посиди тут, а я пойду.
  - Куда ты? - насторожилась супруга.
  - Как куда? - обернулся с порога Валентин. - Надо все проверить, осмотреть, навести порядок... Я все же начальник.
  Ухмыльнулся и ушел. Вышел, вздохнул с порога полной грудью, закурил и пошел к столовой - на людей посмотреть, себя показать.
  Ба! И вот они, голубчики, дружки неразлучные, тут как тут! Горшков первый увидел его:
  - Чукай, никак баба тебе штаны новые справила? Надо обмыть, а? Ты как? Чего зажал-то? Яблоков, а ты повод искал, а он - вот он!
  Валентин засмеялся, припомнив недавний разговор с женой.
  - Ты это... ты не увиливай от ответственности, улыбочками не отделаешься, - наступал с другого края Яблоков. - Дело серьезное, надо обмозговать.
  - Да! - поддержал Игорь.
  - Всесторонне, так сказать...
  - Да! - повторил Горшков. - Чтобы не ударить в грязь перед коллективом. И нечего тут хухры-мухры разводить. Улыбаться будешь знаешь где? Во-во, там, - он показал рукой на Валькин домик, - а мы люди серьезные, порядок любим.
  - А штаны, штаны-то! - тем временем восхищался Володька.
  - Да этим штанам цены нет! - мигом вторил ему Игорь. - Да если бы мне такие, я бы сейчас - фьюить! Только меня здесь и видели. Все девки в округе были бы моими. Смотри-ка, с лампасами... Слышь, Чукай, грех не обмыть. Ей богу, грех.
  В общем, говорили они еще много и пространно, но с обмыванием ничего не получилось. Зато поздно вечером начальник турбазы с заговорщицким видом шепнул своим подчиненным:
  - Вот моя уедет в воскресенье, тогда вечерком и... - Он осторожно показал фигуру с мизинцем, - а сейчас, как Держиморда, за каждым шагом моим следит. Никак невозможно.
  - Строгая, - почесал за ухом Яблоков.
  - Страшнейшая ошибка в моей жизни.
  В воскресенье супруга уехала, и троица, словно с лихвой вознаграждая себя за вынужденное терпение, обмыла Чукаево приобретение, да так, что разговоров потом об этом хватило на неделю.
  В понедельник утром Валентина было не узнать. При взгляде на него создавалось впечатление, что он спал всего час, от силы два, и, разумеется, не выспался. Выйдя из домика, он, как обычно, направился к столовой, где уже трудился, вытаскивая из кухни баки с отходами, Яблоков.
  - Привет, Володь.
  - А, Валентин, здорово. Чего это тебя не узнать-то?
  - Как не узнать?..
  - Как... да ты хоть в зеркало-то на себя глядел? Морда вся оплыла, под глазами мешки, глазки узенькие, как у китайца, и руки-то... смотри, аж спичка в руках дрожит. Вот бы твоя увидела...
  Валентин поморщился:
  - Слава тебе, черти унесли.
  - Как башка-то?
  - И не спрашивай. Как будто кто ломом по репе огрел.
  - Да, хреново. А я вроде бы так... нормально. Тоже, конечно, не ахти...
  - Похмелиться бы, - мечтательно произнес Валька.
  - Да не мешало бы, - с надеждой посмотрел на него Яблоков.
  - А где взять-то?
  - А черт ее знает, я думал, ты знаешь. А там-то ничего не осталось?
  - Вчерашнее, что ли? Откуда? Утром встал, туда-сюда, думал, может, где чего... Какое там... Разве у нас когда остается? Все бутылки перевернул в один стакан - двадцать семь капель накапало и две маленькие струйки. Вот и похмелился.
  - Счастливый...
  В это время к ним подошла завхоз, Любовь Владимировна, моя супруга, к слову сказать. Все звали ее просто Любой за маленький рост и веселый, общительный нрав, исключая нескольких бюрократок, которые и сюда просочились, мешая людям спокойно отдыхать.
  - Привет, Чукай! - улыбнулась она, не доходя до начальника шагов пяти.
  - Здравствуй, Люб.
  Она поздоровалась с Яблоковым.
  - Чего это вы носы повесили, понурые какие-то стоите? Валентин, а что это у тебя глазки, как у монгола, хоть спички вставляй? Волосы взъерошенные, причесался бы хоть. Пьянствовали, поди, вчера?
  - Костюм обмывали, - тяжело вздохнул Валька.
  - Это который Ленка, что ли, привезла? А, вот она в чем причина. Жена, значит, за ворота, а ты скорей в глотку заливать? У, все вы мужики такие. Мой тоже такой же раздолбай, и где только успевает нажираться.
  - Слушай, а у твоего там ничего нету?.. - оживился вдруг Яблоков.
  - Похмелиться, что ли? А черт его знает, он разве когда скажет? Спрячет где-нибудь, и вроде бы как нет ничего, а потом смотришь - уже готовенький. Но если у него есть, он угостит, это уж точно.
  - Да я знаю, - живо согласился Чукаев. - А он сейчас дома?
  - Прям дома... на рыбалку умотал. (Это правда, в то время начался жор щуки).
  - А, черт... И какая сейчас рыбалка?..
  - Да она и рыба-то не клюет, - поддакнул Володька, - чего там ловить-то? Потравленная вся...
  Неожиданно Люба спросила:
  - А чего ты стоишь-то тут, Валентин? Гостей думаешь встречать?
  - Каких гостей?
  - Как каких? Сегодня же должны приехать с завкома, с области кто-то в гости к нам. Забыл, что ли? Сам давеча говорил.
  Валентин вдруг изменился в лице, хлопнул себя ладонью по лбу:
  - Мать честная! Вот спасибо, что напомнила... Ну надо, совсем забыл!
  - Э-эх, а всё от нее, от этой самой. Все мозги свои пропили.
  Чукаев встрепенулся:
  - Яблоков, бросай всё, надо срочно репродуктор повесить! Неделю уже тянем, черт бы его побрал. И надо было ему свалиться оттуда...
  Володька усмехнулся:
  - Это Горшок прибивал.
  - Хрен слепой... А где он сам-то?
  - А пёс его знает, он что, докладывает?
  - Он же с тобой должен быть.
  - Должен... он много чего должен... да вот нету. Сказал, сейчас приду. И с концами.
  Чукаев смачно выругался, потом виновато улыбнулся:
  - Ой, извини, Люб, вырвалось. Ну никакого терпения с этим Горшком нету, и где его только черти носят?
  - Да ладно, чего там, я и не такое от своего слышала. Ну, пойду в столовую, узнаю, может, там чего надо.
  - Ага. Давай. Яблоков, снимай фартук, тащи лестницу. Знаешь, где она висела-то, эта бандура? Правильно, иди туда, а я сейчас, мигом.
  Володька снял фартук, завернул за столовую, вытащил из травы лестницу и потащил ее туда, где надлежало повесить репродуктор. В это время навстречу ему из-за угла столовой, весь дерганый, как чертик на веревочке, с выпученными глазами, показался Горшков.
  - Где тебя носит-то? - набросился на него Яблоков. - Лестницу один тащу, кишки порвал, а он где-то шастает...
  - Да ну их на фиг всех, паразиты! - начал ругаться Игорь. - Хоть бы кто охмелил, бляха муха! Как у меня есть, так ко мне идут, а как мне надо, так ни у кого нет. Коблы! Волки позорные! Ну, я им попомню!..
  Потом покрутил головой по сторонам, как всегда делал, когда что-то у него не клеилось, потанцевал на месте, глядя на приятеля, и тут увидел лестницу.
  - Чего это ты? На кой черт ее таскаешь? Упала бы она тебе по одному месту.
  - Чего, чего... - передразнил Володька. - Репродуктор вешать надо, помнишь, Чукай говорил.
  - Прямо сейчас, что ли? Да уперся бы он мне! Тут башка трещит, спасу нет, а ему вздумалось эту каракатицу вешать! Другого времени, что ли, не нашел? Это кто, Чукай тебе велел?
  - А кто же еще-то? Сегодня комиссия приедет, а у нас радио не работает.
  - Во! - вскричал Игорь. - Точно! А я и забыл! Сегодня ж комиссия! Бугры приедут... из-за кордона... да, да, да, да, да... Давай-ка скорее лесенку-то, давай, давай, давай... Ну, пошли. Чукай про меня спрашивал?
  - Ща он те вклеит! Он те всыпет, чтоб ты не шастал где ни попадя в рабочее время.
  - Да ладно, пошел он... Всыплет он мне еще... начальник тоже нашелся... Да х.. бы я на него положил.
  Они принесли лестницу под дерево, то самое, с которого так некстати свалился недавно громкоговоритель, и стали ждать. Через минуту появился Чукаев, неся в руках репродуктор, гвозди, молоток и куски провода.
  - Горшок! Ну ты чего, мать твою! Почему я должен тебя по всей базе искать? Ты где должен быть? Я тебя на завод отправлю, так и знай, ты допрыгаешься.
  - Валёк, да ладно, ну чего ты, - завилял Игорь, - ну подумаешь, отлучился на пять минут, я же не пропал совсем-то. Я ж вот он, здесь, на месте. Ну мало ли там... по нужде сходил.
  - По нужде... На полчаса!
  - Да где полчаса-то? Минут десять меня и не было. Пришел, а там бумажки нет, пока нашел, пока опять пришел, пока руки помыть сходил... это ж всё - время! Валёк, ну я чего, обманываю, что ли? А ты сразу - во, во! - и в штыки на меня. А я что? Я - вот он. Я везде и всегда. Без Горшкова никуда! Да без меня, может, вообще вся турбаза развалится, я правильно говорю, Яблоков? Ну вот, а ты меня ругаешь. Я ж за любую работу, мне только свистни... Даешь репродуктор!
  - Ладно, хватит базарить, время дорого. Сегодня комиссия приезжает, надо эту хреновину срочно повесить.
  - Надо - повесим, какой разговор!
  - Куда вешать-то будем?
  - Куда... где висел, туда и повесим. На сосну.
  Все трое подняли головы и с добрую четверть минуты молча и со страхом созерцали нависший над ними зеленый купол из сосновых ветвей.
  - Ну, кто полезет? - спросил Валентин.
  Друзья посмотрели на него так, словно он предложил им прыгнуть вниз головой с самой макушки этой сосны.
  - Горшок, давай ты.
  - Чукай, возьми себя в руки, не бери грех на душу! - заскулил Игорь. - Меня по земле-то шатает, а тут вон... сколько? - Он прикинул в уме. - Метров пять!
  - Да-а, пять метров должно, - тихо сказал Володька Яблоков, глядя в землю.
  - Да я оттуда засвищу напрямую кандибобером! - взмолился Игорь. - Как у летчиков, знаешь: нет земли, нет земли - полный рот земли! Это ЧП пахнет, Чукаев, травма на производстве, сечешь?
  - С тобой все ясно, - фыркнул Валентин. - Тогда ты, Володь.
  Яблоков сразу как-то сжался в комочек и жалобно посмотрел на начальника.
  - Валентин, побойся бога! Креста на тебе нет. С похмелья ведь... Смотри, как руки трясутся. Я же выше метра не поднимусь. Мне вообще высота противопоказана. С детства. А ты меня, да еще в таком состоянии, гонишь на березу.
  - Ты что, уже березу от сосны отличить не можешь?
  Володька посмотрел на дерево, тяжело вздохнул, отвернулся:
  - Ну сосна, какая разница? Не один черт, с чего лететь?
  Наступило молчание. Прошло, наверное, с полминуты. Оба подсобника виновато глядели в землю, переминаясь с ноги на ногу.
  - Если бы не с похмелья... - сказал один.
  - Да уж... - поддержал другой.
  - Ну так кто полезет, мать вашу? - выругался Валентин.
  В ответ только шелест листьев на деревьях да чириканье воробьев. Невдалеке каркнула ворона.
  - Падла еще... - немедленно отреагировал Горшков.
  - Да, - вздохнул, бросив кислый взгляд на сосну, начальник, - видно, придется мне самому, больше некому.
  Мужики сразу оживились.
  - Да тут не особо высоко-то, Чукай, мы тебя поддержим, если что.
  - И лестницу будем держать, чего мы, не удержим, что ли?
  - Уж вы удержите, - буркнул Валентин. - Только водку жрать, а как работать, так Чукаев.
  - Ну что мы, не понимаем? - стал оправдываться Игорь. - Мы ж завсегда, сам знаешь, но тут такой случай... высоковато... как бы шею не свернуть. А ты помоложе...
  - А что я сверну, это вам до фени, да? Помоложе... Пили-то вчера, наверно, одинаково; у вас, значит, руки и ноги трясутся, а у меня нет?
  - Ты же у нас маяк, светило, пример должен показывать, - привел новый аргумент Горшков, - а мы на тебя должны равняться, как на авангард, передовую силу... и расти над собой!
  - Эх... - только и смог тяжело выговорить Валентин. Потом приказал: - Ну, ставьте лестницу-то, какого черта стоите?
  Общими усилиями, покряхтев, лестницу прислонили к сосне. Валентин поставил ногу на первую ступеньку и задумался о чем-то.
  - Смелее, начальник, - вырвалось у Игоря.
  - Да пошел ты!.. - был ответ. - Держите лестницу лучше.
  - Да мы держим.
  - Еще как держим-то.
  Валентин вскарабкался еще на одну ступеньку. Потом недовольно проворчал, глядя вверх, ощупывая глазами ствол дерева:
  - И какой идиот вздумал вешать его сюда?
  - Давно здесь висит, - хихикнул Горшков.
  - Давайте репродуктор, чего уснули там! Работнички...
  Ему подали молоток, гвозди, провода, пассатижи. Наклонившись, он взял всё это в обе руки. Яблоков, кряхтя, уже поднимал с земли репродуктор.
  - Тяжелый, черт...
  - Ну, и куда я его возьму? - спросил Валентин. - Руки-то заняты.
  - А ты его в зубы, Чукай. - И, не в силах сдержаться, Горшков захохотал.
  - Идиоты! - послышалось сверху. - Горшок, а ты сейчас полезешь вместо меня... - Потом, уже мягче, после глубокого вздоха: - Так, ладно, гвозди в штаны, пассатижи тоже, молоток за пояс, провода на руку... теперь эту бандуру.
  - Во, видишь, как жена о тебе заботится, - прокашлял снизу Яблоков, - штаны с карманами подарила, знала, что супруг туда гвозди и пассатижи засунет.
  Валентин высморкался, чуть не угодив в приятелей:
  - Дура. Говорил же ей: оставь старые штаны...
  Игорь хитро подмигнул Володьке:
  - Если б она увидела, чем ее милый сейчас занимается, она б его с ходу урыла.
  - Это точно, - поддакнул с высоты несчастный супруг.
  - Ё-маё, новые штаны, а он в них гвозди... небось, ржавые.
  - А то какие же? - отозвался Яблоков. - У нас что, другие есть? Они вон только приезжают смотреть, как дела идут, да пожрать на халяву, а нет чтобы гвоздей с собой захватить... больно надо. А на заводе их хоть жопой ешь.
  - Ничего, этими прибью, - раздался сверху голос, проникнутый оптимизмом, - вот только дырки старые найду.
  - В старые вобьешь, он опять оттуда навернется, - счел нужным предупредить Игорь. - Ты по новой вбивай.
  - Не учи ученого.
  Старая расшатанная лестница вдруг заходила ходуном. Валентин судорожно обхватил руками ствол сосны, на головы приятелям посыпалась кора.
  - Ты чего, Чукай? - спросил Горшков. - Бабу, что ли, свою увидел?
  Сверху послышался мат, бормотанье, потом членораздельная речь:
  - Чего-то потащило в сторону: глянул сдуру вниз... Чуть хребет не сломал, хорошо, вовремя за дерево ухватился.
  - А ты не смотри вниз, тут тебе делать нечего. Знай свое: крути провода да гвозди вколачивай, вот и не будет кружиться голова.
  Валентин запыхтел наверху, принялся осторожно сматывать с руки провод, а внизу тем временем горячо решался вопрос совсем другого значения.
  - Чукая полечить надо, - кивнул на сосну Володька Яблоков. - Совсем плохой.
  - Нас всех лечить надо, - отозвался Игорь. - Вопрос в том, где взять лекарство.
  - У меня там это... рублей двадцать я наберу. (В то время водка стоила 120 р.). Тут Сергеевна приезжала... знаешь Сергеевну? Ну, крутильщица. С прыщом на носу. Ты еще говорил, с ней пойдешь вечером, и фонаря не надо: прыщ как маяк.
  - А, ну-ну...
  - Я у ней вчера занял двадцатку.
  - А чего так мало-то?
  - Больше не дала, говорит, нету.
  - Ну и что это - двадцать рублей! Чего на них возьмешь-то?
  - Надо еще пошукать.
  - Где шукать-то? В чулке, что ли?
  - У тебя-то есть что?
  - Червончик у меня есть. Давненько лежит, благоприятного момента дожидается. Только и он погоды не сделает.
  - Уже тридцать! Шевели мозгами, Горшок, еще девяносто надо.
  - Знаю, что надо. - Игорь сдвинул брови, стал думать.
  Сверху в это время послышался негромкий матерок в адрес гайки, которая сначала никак не хотела откручиваться, а теперь не желала идти вперед по резьбе, чтобы прижать провод.
  Неожиданно Игорь встрепенулся и огрел приятеля рукой по плечу:
  - А про посуду забыл? Да мы на одной посуде можем набрать! Постой-ка, значит, так... там три, это точно, у Сашки две, я знаю; в столовке... - Он отпустил руки и стал загибать пальцы.
  Яблоков крикнул:
  - Лесенку-то держи! Считать, наверно, и в уме можно.
  - Погоди ты, сбил со счету, - буркнул Игорь, но все же одной рукой вцепился в лестницу. - Значит так, у Чукая... - Он поднял голову: - Чукай, у тебя посуда есть?
  Валентин от неожиданности чуть не выронил репродуктор прямо на головы друзьям.
  - Чего? Какая посуда?
  - Какая, какая... пустая, вот какая. Может, у тебя полная есть?
  - Вчерашние три.
  - Эти я подсчитал.
  - И еще наверно штук пять, семь.
  - Так, значит, это будет... - И Игорь снова принялся шевелить губами, загибая для облегчения счета пальцы на руках и опять забывая про лестницу.
  - Чего ты считаешь-то? - ухмыльнулся Володька. - Она же посуду не берет.
  - Это у тебя не берет, а у меня возьмет, - авторитетно заявил Игорь. - Я ей тут недавно петли прибивал на двери... расшатались. Теперь никуда не денется, пусть только не возьмет, я вообще их вырву, будет стоять и охранять всю ночь...
  - Ты лестницу-то держи, чего опять отпустил?
  - Какую лестницу? А-а... Слушай, Вольдемар, да мы на посуде тридцатник имеем!
  Володька, услышав такое радостное сообщение, тоже отпустил лестницу и бросился пожимать приятелю руку.
  - Серьезно, что ли?
  - В натуре!
  - Годится. Это нам еще надо шестьдесят найти...
  В этот момент лестница вдруг заскрипела, зашаталась и угрожающе поползла в сторону. Сверху послышался испуганный крик:
  - Эй, вы чего там, лестницу думаете держать? У меня дети дома, сиротами останутся!
  Приятели снова вцепились в лестницу и принялись горячо обсуждать, где достать остальные 60 рублей.
  Наверху работа подходила к концу. Валентин начал вколачивать гвозди в сосну, грудью прижав репродуктор к дереву, а друзья довели оставшийся счет уже до сорока рублей. Эти надо было уже занимать, и они стали прикидывать, кто бы им смог помочь. Наконец еще через несколько минут и этот подсчет был закончен. Решили занять двадцать у завхоза, у уборщицы червонец, остальные у бабы Зины, что на разделке рыбы. К ней в пятницу сестра с мужем приезжала, не может быть, чтобы денег не дали.
  Теперь, когда разошлись чернильные облака и выглянуло солнце, когда душа почти обрела долгожданный покой и оставалось только собрать требуемую сумму, друзья опять принялись скрупулезно выводить заключение, теперь уже в последний раз.
  - Значит, так: "чирик" тут, полтора у тебя, на посуде...
  - У меня двадцатка.
  - А, да, двадцатка. Так, посуда... Значит, зайдем в девятый, там вчера гудели, ключи у Вальки возьмем, потом в столовку, потом...
  - К Чукаю.
  - Потом к Чукаю. Это будет уже... сколько, десять? Потом...
  Они так увлеклись, что совсем забыли про лестницу и Валентина, стоящего почти на самой верхней ступеньке. И в это время сверху послышался отчаянный крик, сопровождаемый тремя классическими нецензурными выражениями. Приятели встрепенулись, переглянулись и в ужасе бросились к лестнице... но было поздно. Старая лестница неожиданно вся перекосилась, снова поползла, но теперь уже в другую сторону, и устремилась к земле. Вслед за ней, крича благим матом, обламывая по пути сучки и ветки, летел вниз начальник турбазы.
  Внизу, на земле, его встретил куст бузины. На него-то он и угодил; за ним следом веером сыпались иголки и сосновая кора.
  Приятели разинули рты и уставились на барахтавшегося в кусте бузины Валентина. Опомнившись, бросились его поднимать. Подняли, выволокли из кустов всего исцарапанного и истерзанного, стали осматривать со всех сторон... и оба точно остолбенели, тупо глядя на его одежду. Левая штанина нового костюма была разодрана напрочь от колена до живота, до самой резинки. Видимо, при падении Валентин напоролся на сук, который заодно процарапал ему ногу от бедра до пояса. И это не считая ободранных в кровь рук, нескольких царапин на лице и сильного ушиба руки, на которую он неудачно приземлился.
  Что было дальше, описать невозможно, думается, и так понятно. Гремела площадная ругань, висел в воздухе отборный мат, имело даже место рукоприкладство начальника по отношению к подчиненным; под занавес послышались жалобные сетования на злосчастную судьбу. Наконец Чукаев увидел свои разорванные штаны. Долго стоял он с искаженным от ужаса лицом и держась руками за голову, не в силах выговорить ни слова, только хватал ртом воздух, как вытащенная из воды рыба. Его рабочие, опустив головы, молча и исподлобья взирали на дело рук своих.
  - Пропал Чукай, - негромко вынес Игорь печальный вердикт. - Баба его приедет, она ему за эти штаны с ходу рожу набок своротит.
  Глубоко и тяжело вздохнув, Валентин глубокомысленно изрек:
  - Говорил же ей, обмыть надо...
  Но... все окончилось благополучно. Репродуктор Валька все-таки успел повесить, высокое начальство вышел встречать в серых суконных брюках (это в тридцатиградусную жару!) и слегка прихрамывая на одну ногу. А на вопросы, посыпавшиеся на него по поводу крестиков из лейкопластыря, изменивших до неузнаваемости его лицо, Игорь Горшков со свойственным ему прямодушием и не свойственным лаконизмом отвечал:
  - Да Чукай за грибами пошел и на медведя напоролся, ну и дал дёру по кустам.
  Валентин, слушая его и хмуря лоб, потирал то ушибленную руку, то ногу и, бросая на Игоря косые взгляды, отворачивался.
  Перед обедом, когда мы сидели на лавочке у столовой, мимо нас прошли две женщины, заводские. В это время из кухни вышла судомойка, старушка, маленького росту. Увидев ее, они остановились.
  - Баб Шур, кто это утром так орал благим матом? - спросила одна из них.
  - Иде? - не поняла баба Шура.
  Обе кивнули на сосну, где висел, вызывающе глядя сверху вниз на людей, серебристый репродуктор:
  - Там, в кустах, где бузина. Аж из домика слышно было.
  - А-а... - судомойка улыбнулась и махнула рукой. - Да начальник наш, Валентин.
  - Ну-у?.. - протянули обе. - А чего это он так?
  - Ругался-то? Да радио вешали.
  - Это вон то, что ухнулось с дерева?
  - Да энто, туды б ему...
  - А на кого же он так орал?
  Баба Шура покашляла:
  - Дакить... на кого же... на рабочих на своих.
  - Это на Горшкова, что ли, с Яблоковым? - вскинула брови одна из женщин. - Ну, на этих можно. Давеча попросила Игоря скамейку поправить, так он поправил... Только он ушел, я села - она и рухнула.
  - Это у его, поди, голова болела, - попыталась встать на защиту третьего сословия баба Шура.
  Женщина криво усмехнулась:
  - Ну да, голова, скажешь тоже... она у него здесь никогда не болит. Она болит только на заводе. И не оттого, что обожрался, а потому что отдавать надо.
  - Ну, Яблоков-то вроде не такой, тот и отдает всегда вовремя, и работящий, - попробовала добавить оптимизма в разговор ее спутница.
  Пышногрудая тетя не сдавалась и продолжала "добивать" злополучное сословие:
  - Ага, как же, работящий! Защищай... Полез у нас лампочку вкручивать, а сам трясется весь, руки ходуном ходят, будто ему в одно место фазу воткнули. Минут десять вкручивал, две лампочки выронил, разбились вдребезги. Как сам-то не навернулся со стула. Думала, вот-вот загремит оттуда вместе с патроном и проводами. А потом чего-то сказал, как дыхнул... мама моя! У меня свет померк перед глазами. Спичку зажги - полыхнет все вокруг синим пламенем.
  - Да-а, работнички, - качнула головой другая.
  - Других нету, - подала обреченный голос баба Шура. - Хучь эти есть. А так никто не согласный, почти задарма-то...
  - Да уж, - согласились обе и, покачивая бедрами, поплыли себе дальше.
  А вечером после ужина, когда "бугры" уехали, оба приятеля в искупление своей вины усадили Валентина за стол и, как выразился Игорь, "усугубили это дело белым снадобьем, а потом покрыли лачком". После этого все трое долго и от души смеялись над тем, как начальник турбазы стартовал с космодрома "Сосна" в пункт прибытия "Я - земля".
  
  
  3. Сапог
  
  Как-то вечером в столовой во время раздачи пищи Мишка предложил мне пойти на рыбалку.
  - На рыбалку? - удивился я. - Да ведь ты не любитель, сам говорил. У тебя даже удочек нет.
  - У меня бредень есть.
  - Бредень? Любопытно... А что, можно попробовать.
  - Вот вечерком и побродим по травке.
  - Кто еще пойдет-то? - спросил я.
  - Да надо бы кого-то найти, чтобы рыбу сгонял в середину. Хотел Горшку сказать, но он уже в "ауте", что называется вдрызг. А Яблоков чего-то не "горит". У тебя там нет никого на примете?
  Пожав плечами, я ответил, что в это время все знакомые рыболовы рассаживаются с удочками на берегу: вечернюю зорьку не пропускал никто.
  - Ладно, - сказал Мишка, - попробую Яблокова сагитировать, может, пойдет. Часиков в восемь подходи к столовой, раньше я не смогу. На ноги что-нибудь возьми, а то как бы не поранить о коряги.
  На том и решили. Я подошел к столовой без пяти восемь; Мишка уже стоял там и курил.
  - Пойдем за бреднем, он у меня дома. Яблоков сейчас тоже придет. Правда, он... того...
   И он выразительно щелкнул пальцем по горлу.
  - Готов, что ли?
  - Еще не готов, но хорош. И весьма изрядно. Я бы, конечно, не взял его, ну куда в таком виде, но больше некого, никто не хочет. А третий нужен, без третьего никак нельзя.
  - Ничего, работа у него будет не пыльная, скорее мы измучаемся, чем он.
  Мы сходили с Мишкой в его домик, взяли бредень и по пути завернули к Яблокову. Он сидел на кровати и курил, молча глядя в пол.
  - А, рыбаки! - воскликнул он, увидев нас. - Ну что, собрались, что ли? Тогда пошли. Вперед!
  Он поднялся с кровати, его изрядно качнуло. Мы заботливо поддержали его и все втроем направились к выходу.
  Вдруг Мишка остановился.
  - А на ноги взял что-нибудь? - спросил он у Яблокова.
  - А чего, я в сапогах. - Володька бойко притопнул каблуками резиновых сапог. - У меня тапочек нет. У меня есть, но... мне работать завтра на кухне, я чего, в мокрых буду, да? Они за ночь не высохнут.
  - Ладно, дело твое, - согласился Мишка, - в сапогах, так в сапогах.
  - Ну вот, я же тебе говорю... Да я в них!.. Да они у меня!..
  Пока шли до речки, он нам все уши прожужжал о своих сапогах; наконец он вспомнил, куда мы идем, и решительным тоном изрек:
  - Когда наловим, надо ее сразу в костер.
  - Почему в костер? - поинтересовался Мишка.
  - А куда ж еще? - удивленно воззрился на него Яблоков.
  У Володьки в этом плане была особенность: кроме испеченной в костре, другой рыбы он не признавал.
  И тут мы начали спорить, вернее, дискутировать. Я убеждал, что рыбу лучше всего засушить, а потом подать к пиву; Яблоков мечтал ночью развести костер и испечь рыбу в углях. Что касается Мишки, то он предлагал весь улов положить пока что в холодильник ("хватило бы только места" - добавил он при этом), а утром пожарить и подать к столу для всех желающих. Мишка вообще отличался широкой натурой, мог отдать всё тому, кто в чем-либо нуждался.
  Пока мы так шли и рассуждали, за нами увязались вездесущие мальчишки, увидевшие у нас бредень, так что когда мы спустились с лестницы и подошли к мостику, с которого обычно ныряли, нас уже окружала толпа сорванцов, человек семь.
  Мишка бросил бредень на траву и стал раздеваться. Я с грустью посмотрел на запад: солнце уже село. Какой была вода - не известно, но лезть в нее и в том и в другом случае почему-то не очень хотелось. Хотя я и прихватил с собой полотенце, но при одной мысли о том, как будут потом стучать зубы, пропадала всякая охота к подобного рода рыбалке.
  Пока я так размышлял, Мишка спустился к воде и погрузил в нее ногу по щиколотку.
  - Ну как? - хрипло спросил у него Володька.
  Мишка обернулся и захохотал. Поглядев на Яблокова, я тоже рассмеялся. Он стоял в длинных черных семейных трусах и высоких резиновых сапогах на босу ногу. Честное слово, не надо никакого цирка, достаточно было увидеть этот момент, когда он в таком виде, покачиваясь, умиленно смотрел на нас осовевшими глазками.
  - Ну как? - снова спросил он.
  - Годится! - ответил Мишка, для убедительности вытянув кверху большой палец.
  - Вам все годится, - пробурчал Володька, сел на траву и закурил.
  Мишка вдруг дико вскричал. Я подумал, что он как минимум увидел змею, собирающуюся его ужалить, но оказалось, что это он нырнул. Живо представив, что сейчас и мне предстоит та же экзекуция, я инстинктивно потянулся к штанам.
  - Чего ты? - крикнул мне Мишка. - Передумал, что ли? Давай-ка бредень сюда. Что? Как вода? Отличная! Сегодня солнце целый день жарило. Нагрелась.
  Глядя на него, я переборол себя, спустился к мостику и бултыхнулся в воду. Кажется, мой крик был не слабее Мишкиного, потому что мальчишки дружно захохотали.
  Не скажу, что вода была теплой, только сумасшедший или пьяный стал бы сейчас купаться. Но минут на пятнадцать меня должно было хватить, поэтому я заторопился:
  - Быстренько растаскиваем бредень, я - слева, ты - справа, и правим к тому берегу. Здесь нам с головкой, нырялка все же.
  Мишка кивнул и обернулся:
  - Володька! Чего, так и будешь сидеть на травке? Давай газуй сюда, вместе поплывем. Мешок взял? Да, да, вот этот, с ручками. Всё, давай веселее.
  - Это мы ща! - вскричал Яблоков. - Это мы сделаем! А ну-ка, молодежь, расступись!
  Он как-то сразу сорвался с места и, широко расставляя ноги, быстро направился к нам. Я поглядел на мостик, весь залитый водой, и предупредил его:
  - Смотри не поскользнись, доски мокрые.
  Володька уже шустро спускался по маленьким ступенькам, их там штук пять было.
  - Не боись, - ответил он, - не такие бастионы брали.
  И ступил на доски.
  Мы с Мишкой все еще стояли, едва не по шею в воде, по обе стороны мостика. Оттолкнувшись от дна, я уже собрался плыть к другому берегу, как вдруг Мишка испуганно закричал:
  - Тащи бредень!
  Еще раньше я услышал всплеск, но подумал, что это Яблоков нырнул. Оказалось, он свалился с мостика, поскользнувшись на мокрых досках, и угодил прямо в середину бредня.
  Я обернулся. Володьки нигде не было видно, и я сразу же понял, что случилось, особенно, когда увидел страшные Мишкины глаза.
  - Тащи скорее же, ну! Он там!!!
  Быстро развернув бредень по горизонту, мы потянули каждый за свою жердь. Тяжело. Не поднять. Еще бы! Но вот в сетях показалась спина, потом семейные трусы, наконец сам Володька Яблоков поднял голову и разразился чудовищным матом.
  Выпустив бредень, мы подхватили его под руки и уложили на мостик. Он ковырялся там, как червяк, облепленный водорослями и грязью, потом сел по-турецки, уставился на нас (мы чуть животы не надорвали от смеха) и вдруг совершенно серьезно спросил:
  - Мужики, а где мой сапог?
  На мгновение мы притихли, но когда увидели, что у него и в самом деле на правой ноге нет сапога, вновь разразились хохотом.
  Володька стал клясть судьбу-индейку:
  - Мужики, да вы чего, озверели? Как же я теперь без сапога-то? Да разве его тут найдешь: глубина-то какая, и вода черная, как... как ж... у негра; тут же ни черта не видно!.. Ну что за жизнь такая, и чего мне всё так не везёт...
  Вода, действительно, была грязной, - это мы уже успели замутить ее. К тому же уровень после недавних дождей стоял выше обычного, временами мы даже не доставали ногами дна. Найти утонувший сапог в таких условиях представлялось гиблым делом.
  Мы предложили Володьке отложить поиски на утро, но он стал умолять нас немедля искать пропажу. Без сапог никак нельзя, не в летних же туфлях, в самом деле, ему работать на кухне! Там, куда ни сунься, кругом вода: что на мойке, что в разделочной, что у плиты, куда надо без конца подносить и относить оттуда тяжелые баки и кастрюли. (А ведь совсем недавно говорил, что будет работать в тапочках; ну, да разве он теперь помнит?)
  Мы не стали спорить, выразили согласие с его доводами и стали искать.
  Прошло, наверное, минут десять. Мы шарили ногами по дну, если позволяла глубина, но дальше - шаг в сторону - уже было, как говорится, с головкой. Черт его знает, куда мог вильнуть сапог? Мы ныряли и на глубину, и уходили вниз по течению (хотя оно в этом месте было совсем слабым), а Володька сидел на досках и весь дрожал то ли от холода, то ли оттого что хмель выходил. Он с отчаянием смотрел на нас и уже не спрашивал, а с тоской отворачивался и буравил глазами глубину, словно призывая исчезнувший сапог вернуться. Потом он переводил грустный взгляд на свою осиротевшую правую ногу и недоуменно качал головой. Одинокий левый сапог насмешливо глядел на него своей блестящей черной резиной; Яблоков виновато отводил от него взгляд и вновь с надеждой смотрел на нас. Но мы не могли отыскать пропажу, как ни старались, а Володьку в воду не пускали: чего доброго, последует за своим сапогом.
  Через четверть часа, когда мы покрылись гусиной кожей, губы посинели, а зубы стали выстукивать чечетку, Мишка решительно заявил:
  - Всё, Яблоков, мы уже дуба дали. Нету твоего сапога. Как и не было. Завтра будет день, будет пища, придешь поутру, глянешь с мостика в чистую воду - и сразу его найдешь. А сейчас - сам видишь... Ну, чего, - это он ко мне, - на берег?
  Я даже не смог ответить ему: зуб на зуб не попадал. Понятно, ни о какой рыбалке не могло уже идти и речи. Ребятишки, разочарованные, стали расходиться. Осталось двое, самых смешливых, которые решили, видимо, до конца досмотреть забавную сценку о том, как дядя Володя будет возвращаться домой в одном сапоге. Остальные умчались по лестнице наверх, торопясь разнести свежую новость по турбазе.
  Мы вытащили бредень, быстро оделись и, дрожа от холода, направились к лестнице, неся бредень на плечах. Володька, кляня судьбу-разбитое корыто, печальный, шел за нами в одном сапоге. Мишка остановил его.
  - Ты что, так и пойдешь? Нас-то хоть не позорь, засмеют ведь. Сними! Бабье там на лавочке... они тебя с ходу сфотографируют. А так - вроде как босиком... ну и босиком.
  - Да на х.. я их видел! - обозленный на весь свет, воскликнул Володька, но, сделав еще несколько шагов, все же внял совету и снял левый сапог.
  
  На другой день рано утром Яблоков вошел в комнату, где спал Мишка, и разбудил его.
  Тот повернул голову:
  -А, это ты... Чего тебе?
  - Мишка, слушай, ты не знаешь, где мой сапог? Я чего-то куда-то ходил с вами вчера и пришел в одном сапоге. Катастрофа! Мне уже сегодня сказали, будто мы на рыбалке были...
  Мишка все никак не мог проснуться и, видно, не понимал, чего от него хотят.
  - Яблоков, ты что, сдурел? Какой сапог? - Он покосился на будильник. - Ты знаешь, сколько времени? Иди, спи, после завтрака найдем.
  И снова отвернулся к стене.
  - Да мне сейчас надо искать! - не отставал Володька. - Чукай кричит: подвал затопило, воду вычерпывать надо, а куда я без сапог-то? Горшок там один колдует, всех богов и чертей уже вспомянул.
  Мишка высунул нос из-под одеяла, снова повернулся:
  - Мы же вчера на рыбалке были, не помнишь?
  Володька вытаращил глаза:
  - На какой еще рыбалке? Когда?
  - Вечером. С Володькой, втроем, у мостика, сразу как спускаешься с лестницы... Там, под мостиком, и сапог. Всё, Яблоков, я сплю.
  И скрылся под одеялом.
  Володька направился к двери, по дороге обронил:
  - Так чего же мы его вчера-то не нашли?
  Но Мишка не ответил, наверное, уже спал.
  И Яблоков заторопился к реке.
  Было шесть утра. Над водой стлался туман. Чистое небо вновь предвещало ясный день, но солнце пока еще дремало, скрываясь за макушками деревьев.
  - Яблоков, ты куда? - остановил его у столовой Валентин. - А кто воду будет вычерпывать? Там же вся картошка погниет! Ты чего это в тапочках, а сапоги где? В подвале воды чуть не по колено!..
  - Да я щас, щас... Ну ща приду, ну! Сей секунд... Я быстро.
  И, чуть не бегом, Володька стал спускаться к реке.
  На мостике мальчишки удили рыбу.
  - Ну-ка, пацаны!.. - закричал он, раздеваясь на ходу и подбегая к ним.
  Ребята оглянулись и обалдело уставились на него:
  - Вы что, купаться будете, дядь? А вода-то холодная, тут уж купались одни...
  - Да знаю...
  Он стал ходить по мостику влево-вправо, широко раскрытыми глазами всматриваясь в воду, пытаясь, кажется, проникнуть взглядом в самые заповедные уголки ее глубин. Но ничего не находил. Река ревниво хранила тайну и не собиралась открывать ее никому.
  Руки у Володьки тряслись, сигарета в уголке рта тоже дрожала, глаза беспокойно бегали по воде, изо рта вырывалось частое, хриплое дыхание.
  Минуты через две он отошел, сел на траву, разделся, подкрался к воде и пощупал ее ногой.
  Если до того рыба здесь клевала слабо, то после его испуганного крика она наверняка разбежалась отсюда метров на пятьдесят.
  Мальчишки с мольбой смотрели на Яблокова.
  - Дядь, может, в другом месте, а? Мы тут ловим...
  - Нет, ребятки, нельзя, - решительно отрезал Володька. - Только здесь.
  Он глянул с мостика в глубину и свесил ноги по колено. Один бог знает, чего стоило Володьке Яблокову войти рано утром в ледяную воду, но он все-таки окунулся и, фыркая и отплевываясь, принялся ходить по дну, в то же время глазами отыскивая что-то на глубине.
  Ребятишки разочарованно повыдергивали удочки и, побросав их в траву, с удивлением глядели на странного дядю, то бродившего по дну с высоко задранной головой, то совсем скрывавшегося в воде на глубоких местах.
  Тут с лестницы спустился еще один юный рыболов с удочкой и подошел к ним. Некоторое время он не без интереса наблюдал процедуру закаливания подсобным рабочим своего увядающего организма, потом спросил:
  - Дядь Володь, а вы чего там ищете? Может, сапог?
  Яблоков поднял голову; уставившись на мальчишку, моргнул раз, другой:
  - Сапог! А ты откуда знаешь? Ты что, видел его?..
  - Да тут дядьки купались недавно, они нашли под мостиком какой-то сапог и забросили его на берег.
  - Куда?.. Куда забросили?.. - вскричал Володька, отчаянно торопясь к мостику.
  - А вон туда, - мальчишка махнул рукой в сторону кустов, - в крапиву.
  Яблоков пулей выскочил из воды.
  - Чего ж ты раньше молчал?!
  - Да я же только пришел, - резонно ответил рыболов.
  - Откуда же ты знаешь, что они тут сапог нашли?
  - Так я еще раньше приходил, хотел на хлеб ловить, а на хлеб не клевало. Вот тогда они и нашли этот сапог. А я побежал домой за червями.
  Володька уже оделся. Потом повернулся к ребятам:
  - А вы чего ж не сказали?
  - Когда мы пришли, те мужики уже вылазили, - ответили юные рыболовы. - Откуда же мы могли знать про сапог? Они нам не говорили.
  Он посмотрел на мальчишку с жестяной банкой в руке:
  - Долго же ты искал своих червей... Не мог раньше прийти? А я вот тут искупался сдуру... На рыбалку идешь, надо всё с собой брать. А то - не клевало у него...
  Под хихиканье ребятишек Яблоков, возведя перед собой крест, полез в заросли полутораметровой крапивы. С минуту оттуда слышался его рев и отборная ругань. Наконец он, энергично почесываясь, показался оттуда с крупными каплями пота на лице. И, тем не менее, Володька Яблоков торжествовал: в руке он победно, как знамя, держал заветный сапог. Он вылил из него воду и, морщась, натянул на правую ногу. Потом надел второй, который предусмотрительно захватил с собой, и побежал на кухню.
  Как назло, на скамейке у подвала сидели три женщины: повариха Валя, судомойка баба Шура, и третья - тоже Шура, агент по снабжению.
  - Ты чего это, Яблоков, какой-то запыхавшийся весь, - сразу вставила вилы в бок Валя, - спортом, что ли, стал заниматься? Бег на короткие дистанции? Ай на длинные?
  - Никак с энтим делом завязал? - поддакнула баба Шура, щелкнув пальцем под скулой. - Ить ты утром-то с речки никогда не ходил, завсегда из дому еле идешь, а ноне бегом чегой-то...
  Другая Шура молча оглядела Яблокова с ног до головы, посмотрела внимательно на мокрые спереди и сзади штаны и окончательно "добила" Володьку:
  - Гляди-ка, да он по утрам холодные ванны стал принимать! Нет, Яблоков, ты уж лучше пей потихоньку, чем в ледяную воду-то бросаться. Как бы мотор не заглох ненароком, не молодой ведь.
  Володька поглядел на них, словно на пустое место, махнул рукой и полез в подвал черпать ведрами воду.
  
  
  4. Зонтик.
  
  На этом можно было бы и закончить наш рассказ, если бы не еще один маленький, но любопытный своей незаурядностью случай. Его можно назвать незначительным, но он продолжает собою цепочку смешных приключений наших героев, и без него рассказ оказался бы неполным, во всяком случае, по отношению к тому времени, в течение которого я там отдыхал.
  Вечером того же дня, когда вешали репродуктор, едва укатило начальство и весь обслуживающий персонал турбазы вздохнул свободно, неожиданно полил дождь. Словно Бог с небес посылал проклятия представителям заводской администрации за то, что они обнаружили массу недостатков, которые и надлежало незамедлительно устранить Чукаеву в тесном контакте с доверенной ему рабочей силой.
  Валентин некоторое время размышлял над поставленными перед ним задачами, потом вышел на крыльцо и посмотрел в небо. Дождь грозил затянуться: повсюду угрюмо ползли в небе темно-серые грозовые облака. А между тем ему, как начальнику, необходимо было именно сейчас отдать важные распоряжения по хозяйственной части. Он вернулся, взял большой черный зонт и, раскрыв его, направился к столовой, надеясь увидеть там рабочих.
  Он шел размашисто, глядел вниз. Был какой-то весь по-деловому собранный, серьезный.
  У дверей подсобки стояла баба Шура. Стояла и беспомощно глядела себе под ноги, а там - огромный бак алюминиевый с двумя ручками. В баке вода.
  Валентин подошел, вперил в нее сердитый взгляд.
  - Баб Шур, где Яблоков?
  Баба Шура с удивлением подняла голову:
  - Дакить... тама, иде и Горшок.
  - А Горшок где?
  - Где... А бог его знает.
  Помолчали. Валентин крутнулся, повел туда-сюда головой - нет никого.
  - А ты чего? - поглядел он на бабу Шуру. - Чего там увидела-то? - кивнул на бак.
  Старушка тяжело вздохнула, опять уперлась глазами в глубину котла:
  - Дак вот же... поднять надо-ть ирода да отнесть на плиту. Мне ж рази под силу? А их нетути.
  - Кого?
  - Обормотов твоих, кого же.
  Валька зыркнул в сторону речки - нет, не видать никого. Обернулся к танцплощадке: бывало, дружки резались там в теннис. Нет, и там пусто. Тут неожиданно перестал дождик. Валька отошел, встал под сосну, закурил. Постоял, снова поглазел туда-сюда - и опять дым коромыслом.
  И тут - идут оба, два брата-акробата, со стороны медпункта вывернулись. Яблоков пил, нет ли - не определишь. А Горшок - тут к бабке не ходи: глаза по рублю, по тому, олимпийскому, сам весь дерганый.
  Баба Шура это дело с ходу просекла:
  - Гляко-сь, - кивнула на Горшка, - должно, не вышло тяпнуть-то. Вишь, глазищи у Игоря - как у сучки при течке.Иде вас тольки лихоманка носить! - Это уже к обоим.
  Валька, как ни крепился, все же не совладал с собой, прошелся матерком. Да еще каким! Баба Шура аж перекрестилась.
  Яблоков виновато дергал бровями, переминался с ноги на ногу. Горшок приплясывал - ну вылитый чертик на веревочке - и то и дело хлопал по животу резинкой от штанов. Тут уж баба Шура не преминула вставить - дескать, какие ж еще улики нужны:
  - Во-ка, гляди на его,заблоцкал резинкой-то. Стало-ть, не обломилось ни тому, ни энтому.
  Валька нервно махнул рукой, увлекая подсобников куда-то.
  - Эй, куды? - всполошилась баба Шура. - А ирода-то? Надо-ть греть...
  - Какого ирода?
  - Да чувал-то, чтоб ему... - Она ткнула пальцем в бак.
  - Ах да! - Валька повернулся к подсобникам. - Ну-ка, живо бак на место, бабушка все глаза уж проглядела.
  Игорь настроился на волну оптимизма:
  - Да это мы ща! Это мигом! Сей секунд, баб Шур, и котел твой взлетит как фанера над Парижем.
  - Ну и слава тебе господи! - поспешно очертила крестик старушка. - Так вот, так вот его, демона... уж кипеть должон, а он всё тут мух собирает, эвон, две уж тама.
  Приятели, крякнув, потащили бак на плиту.
  И тут снова полило. Валентин раскрыл зонт. Стоит, ждет. Яблоков вышел один.
  - А Горшок?..
  - Пошел за зонтиком.
  - А твой где?
  - Где... вот он!
  Вальку парализовало. Долго стоял, смотрел на чудо. Зонт у Володьки был настолько дряхлым, что, казалось, он числился в реквизите киностудии, снимавшей фильм "Броненосец Потемкин".
  - Идем, покажу, чего делать надо, - буркнул Валентин и пошел вперед, к дому.
  Яблоков задержался: с реликвией что-то стряслось, замок заело...
  Резкими порывами налетал ветер, временами едва не вырывая зонт из рук, и Валентин откинул его за спину, но так, чтобы при этом не мочило голову.
  Яблоков, наконец, справился с проблемой, отправился догонять начальника. Как вдруг его потащило назад, потом его студийный реквизит неожиданно вывернуло наизнанку. Володька выругался, вновь с трудом поймал ветер, выставил зонт и, таким образом, видя перед собой только асфальтовую дорожку, двинулся вперед.
  Они встретились и стали беседовать о делах прямо здесь, под дождем, на порывистом ветру.
  Странное поведение иногда обнаруживается у человека. Вроде бы здравый ум подсказывает ему сделать именно так и не иначе, тем не менее он делает все наоборот, а потом сам же и ругает свою голову, которая непонятно где была. Словно затмение находит на него в определенные моменты жизни, или внутри него сидит плутоватый бесенок, которому вздумалось посмеяться, заставив человека делать что-либо вопреки здравому смыслу.
  Нечто подобное произошло и тут. Казалось бы, отчего не уйти под навес столовой или хотя бы под крышу клуба, на худой конец вернуться в домик и там, в тепле и уюте, всё обговорить? Так нет же, надо было именно здесь и сейчас обсуждать дела, будто для этого не нашлось ни другого места, ни времени.
  У Яблокова опять чуть не вырвало зонт, и снова ветер вывернул его наизнанку. Володька ругнулся и хладнокровно вернул зонт в прежнее положение.
  Они поговорили еще, наверное, минут пять, может быть, десять. Неожиданно дождь перестал, будто и не было его, а что асфальт мокрый - так это от поливочной машины.
  Валентин робко выглянул из-под черного купола и поднял голову.
  - Смотри-ка, пока мы тут стояли, небо посветлело. Надо же, кто бы мог подумать, а мне казалось, это надолго.
  Он опустил зонт, сложил и воскликнул, не без самодовольства оглядывая себя:
  - Во, ни единого мокрого пятнышка! Как сухим из воды вышел. Рубашечка свеженькая, чистенькая, только из-под утюжка, брючата тоже, стрелочка - порезаться можно...
  - Да-а, - протянул Яблоков и потянулся левой рукой к своему зонту, собираясь сложить его, - видок геройский, сразу видно - начальник, не какой-нибудь там...
  И он опустил зонтик с намерением точно так же стряхнуть наземь дар небес. И тут... ну кто бы мог подумать! На Чукаева сверху вдруг обрушился целый шквал воды, будто кто-то нарочно окатил его из ведра. Он даже отойти в сторону не успел, только застыл на месте, как памятник, и удивленно воззрился на свою рубашку и брюки. Потом растерянно посмотрел на Яблокова. Володька, раскрыв рот и вот-вот готовый разразиться хохотом, виновато глядел на свой опять-таки вывернутый зонтик, в который, пока они стояли, как в кадушку набиралась вода.
  Валентина прорвало:
  - Яблоков! Чтоб тебе пусто было, чтоб тебе не опохмелиться!.. Ты когда расстанешься с этой рухлядью?! С ним на Зимний ходили! Да я же... Да у меня теперь надеть нечего, понимаешь ты это? Вот так бы начальство приехало - в чем встречать?..
  - Ну, оно уже уехало...
  - Слава богу, паразит ты несчастный! Ведь только рубашку погладил, брючки с вешалки снял, вышел как человек, ну, думаю, пройдусь гоголем по турбазе, людей посмотрю, себя покажу... На тебе, прошелся! Это в каком же я теперь виде предстану перед людьми? Зачем я тогда зонтик брал с собой, не знаешь? Что с ним был, что без него. Даже еще меньше вымок бы под дождем, чем меня Яблоков окатил... Ну надо тебе было свою реликвию опустить прямо на меня! В сторону не мог?
  - Черт его знает, - пробормотал Володька, пожимая плечами, - бес попутал. То-то я подумал - вроде как потяжелел...
  - Подумал, подумал... Ну, работничков дали! Мало того, что одни штаны порвали, теперь еще и эти... - Он снова удрученно оглядел свои мокрые брюки. - Нет, чего мы торчали тут, как два волоска на лысине, не знаешь? Что, нельзя было в столовую зайти?
  - А я знаю? - развел руками Володька. - Ты начальник, тебе виднее.
  Чукаев вновь поглядел на себя, пощупал рукой рубашку и брюки.
  - Да, денек сегодня... прямо не задался. Ну надо же, с утра не везет. Сегодня не понедельник?
  - Как же, понедельник.
  - Тогда чему удивляться, - криво усмехнулся Валентин и, вздохнув, прибавил: - Ладно, пойду приводить себя в порядок. Хорошо еще, никто не видел...
  И вдруг - не иначе как проделки дьявола - снова зарядил дождь.
  Яблоков раскрыл свой зонт.
  - Валька, а ты чего? Дождь же полил...
  Валентин посмотрел на него, потом на небо. Махнул рукой:
  - А, чего уж теперь.
  Он отошел, наверное, шагов на пять, как вдруг из-за медпункта показался Игорь Горшков. Глаза широко раскрыты, над головой победно высится зонт с длинным металлическим штырем, гордо устремленным ввысь. Архаика, да и только.
  Валька остановился, кивнул на зонтик:
  - Тоже Зимний брал?
  Игорь с раскрытым ртом уставился на него, явно не восприняв сарказма.
  - Ну-ка, Горшок, поставь зонт по ветру.
  Горшков переглянулся с Яблоковым, удивленно посмотрел на начальника:
  - Зачем это? Мне же лысину намочит.
  - Ну поставь, одна секунда ведь...
  Игорь передернул плечами и сделал так, как просили. Ветер сию же минуту ворвался в зонтик и вывернул купол наизнанку.
  Валентин засмеялся, покачал головой и направился к домику.
  
   Август 1992 г.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"