Аннотация: Попытка фанфика по "Шерлоку", вызванная легкой ненавистью к идее сериала. Попытка провалена. Намешано черт знает чего, действия почти нет, герои еще менее естественные, чем в писанине по сериалу. Буду пытаться еще.
Безделье гения
Нота автора
Камертоны уже канули в Лету, но симфонические оркестры и сейчас настраиваются по звуку, взятому пианистом. Последуем же примеру собратьев по служению обитательницам Парнаса.
По тому, как яростно фанаты вооружают Холмса и Ватсона ноутбуками, ваш покорный слуга женского грамматического рода заключает, что непочтительные авторы сериала перенесли героев в наше время. Я не знаю, да и не хочу знать, во что может превратиться утонченный, хотя и употребляющий порою морфий, английский детектив во времена, когда преступления связаны со взрывами и разбросанными на несколько метров кишками. Однако незнание истории вынуждает меня усвоить из не виденного мной сериала хотя бы эту условность.
Общественный вкус не получит ни пощечины, ни пилюли рыбьего жира, ни камня в стекло. Он уже достаточно испорчен и, несомненно, приобрел свои очистные сооружения. Поэтому я просто попытаюсь что-то написать.
Герои не умирают
Великие литературные герои не умирают. Прежде всего, конечно, потому, что умирать некому и нечему - они не рождались. Далее - им просто не дадут умереть. Писателя, если он будет жив, забросают письмами и устными просьбами написать еще что-нибудь. Более самоуверенные и менее благоговеющие, а также вовсе в себе не уверенные, но не видящие другого выхода, непременно напишут что-то сами. И - живет герой, хоть и боится порой смотреть в зеркало, чтобы не увидеть там кого-то совсем незнакомого.
Эту сторону вопроса мы (дурацкая привычка королей, авторов и математиков говорить о себе во множественном числе!), делая попытку создать художественное произведение, деликатно свернем. Зайдем с другой стороны.
Если героев можно переместить в наше время, как многие и поступают, можно превратить в других существ, можно услать на другую планету - то подарить им бессмертие - это так, милый пустячок.
Поэтому и Шерлок Холмс, и Джон Ватсон живут где-то в тщательно скрываемой от широкой общественности немногими оставшимися чопорными англичанами викторианской деревне и служат своего рода музейным экспонатом для утонченных натур. Ушла в небытие жена Ватсона, давно умерли все те, чьи громкие дела успел описать Конан Дойл. Миссис Хадсон просили остаться, но зов мистера Хадсона был сильнее.
Консервированная жизнь
Есть где-то в глубине Англии, между станциями железнодорожной ветки, уходящей куда-то в глушь, деревеньки, где время остановилось. Туристу дотуда не дойти - грозные "частные владения" гораздо раньше ощетинятся перед ним сплошной стеной оград и натрут свое яркой окраской глаза тем, в ком может еще проснуться любовь к тишине и природе. Если же какой турист и отыщет заветную тропинку, ему навстречу непременно попадется мирный деревенский житель, который вежливо объяснит, что в этом направлении до остановки любого транспорта идти будет долго и очень болезненно. Турист затоскует по необъятным просторам своей многоликой родины (самые одиозные путешественники живут, конечно, в России) и повернет назад.
В одной из таких деревушек, в которой полтора века назад прогремело загадочное убийство, а потом окончательно воцарились тишь и благодать, живут два мужчины средних лет. Местные старожилы клянутся, что их соседи не стареют. Во всяком случае, каждый рассказчик вынес из детства воспоминание о звуках скрипки, которые слышны из их дома и сейчас. Полвека назад скрипка пыталась штурмовать все более быстрые и дикие ритмы, теперь же ее владелец сдался и играет то, что знают все деревенские парни по сигналам своих телефонов, - ставшие безымянными произведения семнадцатого-восемнадцатого века.
Странных людей зовут Шерлоком Холмсом и Джоном Ватсоном. Они живут здесь уже больше сотни лет и не утратили сходства со старомодными знатными дачниками. Они рано встают и отправляются бродить по полям, а вечерами мистер Холмс набивает трубку и изводит мистера Ватсона воспоминаниями о раскрытых им делах, на мысль о которых его может навести любая мелочь: вновь сыгранная скрипичная пьеса, запах полевой травы, лицо соседского правнука.
Ватсон терпеливо слушает, хотя и устал уже поражаться проницательности бывшего коллеги и вечного спутника. Он сам взялся донести до мира истории о его гениальности - теперь оба они прочно вошли в историю британской литературы, стали интеллектуальной собственностью мира и сокровищем души каждого пятого, если не больше, человека во всем мире. И теперь они не могут исчезнуть.
Ватсон понимает, что Холмс продал бы целую вечность за возможность разгадать, как в старину, загадку кражи или преступления. Однако теперь преступления не те. От них не идет тонкий аромат тайны, хитрости, несчастной любви. От них разит бензином, они гремят бомбами и грохочут стрельбой. Ничего не остается от места преступления, да и не обследовать его теперь. Всюду авторские права, частная собственность - и всюду это попирают. Даже соваться не хочется - воняет и буквально, и фигурально.
Сказками о дивном новом мире Ватсона в детстве не кормили. Это пришло потом, с научной фантастикой, бесконечными революциями и распространением привычки забывать, что люди пришли в мир трудиться и страдать во имя других. Два бессмертных джентльмена успели увидеть, что мир портится, и отделились от него, поселившись в одной из тех редких деревень, жители которых не очень-то отличают круглую Землю от бесконечной Вселенной и обходятся что без одного, что без другого.
Гости
В нашем информационном обществе секреты хранить сложно, поэтому знатоки находят дорогу к двум викторианским джентльменам. И начинается...
Что бы вы сказали Богу, если бы встретили его? Точнее, о чем бы вы его спросили, как задают этот вопрос под этим солнцем. Почти каждый скажет, что начал бы задавать длинные и страшные вопросы, начинающиеся с "почему" и "зачем". Тем, кто стоит особняком от нас, положено знать все. Особенно тем, кто выдуман.
Если же выдуманный вдруг материализуется, всеведущим он не будет совершенно точно. Видимо, при воплощении воображаемого все же выполняются какие-то законы реальности. Как бы то ни было, ни одна высшая сила еще не давала ответов на все вопросы, да еще таких, которые бы удовлетворили спросившего.
Поэтому к знаменитому детективу и его помощнику лезут любители книг и фанаты сериалов. Рассказывают загадочные истории из своей жизни, не видя, как морщится мистер Холмс, просят что-то подписать, не видя, как коробит Ватсона, и - все время задают вопросы.
- Я - вымышленный! - однажды в сердцах ответил Холмс. - Меня создали из бумаги и чернил, распустили миллионными тиражами и промариновали на Земле больше века. Меня нет. Я не помню своих родителей. Я не помню своего детства. Я помню только бесконечные дела и процессы.
- Простите... - неловко сказал тот, кто спровоцировал это высказывание.
- Вы не виноваты, - отмахнулся сыщик. - Виноват тот, кто все это организовал. И будь я не я, если в течение вечности не выясню, кто же это.
От своих слов Холмс впоследствии не отказывался, только замечал, что ему понадобятся теории, которые человечеством еще не разработаны. Он - бессмертный. Ему - можно.
С надеждой глядя в будущее, Холмс частенько хандрит и, называя Ватсона Уотсоном, жалуется ему, что устал от современного мира. Особенно его коробит фамильярность молодежи, которая, добравшись до него, бросается обниматься с воплями:
- Шерлок! Джон!
Ужасное общество. И морфий уже так просто не достанешь. Траву - сколько угодно, но она пользовалась спросом у богемы где-то между времен.