Никита Сергеевич Хрущев осенью 1960 года в Нью-Йорке был на Генеральной Ассамблее ООН (по-моему, их даже целых две в это время случилось) и гостил там довольно продолжительное время. Самолеты из Союза к нему летали, связь поддерживали. А поскольку Хрущев в те времена был для державы нашей самой ценной фигурой, то безопасность и ему, и всему этому мероприятию Соответствующие Органы обеспечили со всей мощью и серьезностью. Уж не знаю, как обустраивали дорогу до Америки по суше, а вот Атлантический океан, на пути в логово американского супостата, показался, наверное, этим Органам чересчур и даже пугающе пустынным. Да и вообще, Океан - дело темное, водяное... Но на то они и Органы, чтобы находить выход из любого положения. Пустынный, - так заселим! Расчертили Атлантику коридорами, а в них Точек понаставили, словно Станций на ямщицких путях. А в каждую Точку рыбацкое или торговое судно определили. Типа плавучих маяков получилось. Никаких проблем!
В одну из таких Точек, восточнее полуострова Лабрадор, сняли с промысла и поставили наш "Лев Толстой". Сказали: "...не обидим, заплатим средне сдельную...". Сдельщина за прошедший месяц у нас получилась неплохая и поэтому капитан Владимир Николаевич Иванченко особенно не раздумывал, получив такое распоряжение. Да и какие могли быть раздумья, если задание было получено по закрытой связи! Тут уж само собой подразумевалось, что дискуссий не будет, все за тебя и продумано и взвешено. Только курс осталось проложить.
Путь от Флемиш-капа до нашей Точки был недалеким, погода еще тихая, осенняя, в основном солнечная. Быстренько дотопали, обосновались. В смысле, - в дрейф улеглись.А делать-то нечего! Непривычно! Океан пустынный, под килем километры, видимость миллион на миллион. Из 106 человек только у штурманов да у радистов работа. Одни следят, чтобы не унесло из заданных координат, другие эфир щупают да на пеленг работают по запросу. Но разве сравнишь это с промыслом! Ну, механики..., у них всегда работа отыщется, Да только тут особь статья - крупное ничего не затеешь, в готовности приказано быть!
Сначала отсыпались, но много ли молодым-здоровым надо? Боцман Ваня Скворко только радовался - ржавчину отшкрябали, матов шпигованных столько наплели, что от них средние начальники, ответственные за судовые помещения, уже отказываться начали, все судно обложили. Особенно в этом деле мы, курсанты, поднаторели. А нас человек пятнадцать на судне было.
После напряженных промысловых вахт расслабляет такое безделье. Тем более, как яуже говорил, при хорошей погоде -- солнышко и ветерок не более двух - трех баллов. Водичка, правда, всего около двух градусов выше нуля - Лабрадорское течение холодное. Но до воды, с палубы БМРТ, вон сколько метров..., не чувствуется холод этот. Вот и уговорила капитана судовая интеллигенция на развлечение, разрешил он им на нашей деревянной рабочей шлюпке под парусом покататься. Уверили они капитана, что все сплошь яхтсмены: и четвертый помощник Толя Лысь, и трегий - Саша Шугай. Старший тралмастер, Толя Невинчаный, по его словам, вообще под парусом родился. Электрорадионавигатора, правда, Юру Щеголютина, эти трое на свою ответственность брали, но зато он был сыном бывшего капитана этого судна.
На другой день, с утречка стрелы на баке настроили, шлюпочное вооружение подготовили, а сразу после обеда и спустили ялик с четырьмя яхтсменами на воду. Красиво он под прямоугольным оранжевым парусом смотрелся на фоне моря цвета индиго. Пологая океанская зыбь плавно покачивала его, словно мать долгожданного ребенка. Да и ребята наши выглядели на все сто - молодые, веселые, красивые. Полэкипажа, наверное, высыпало на палубу, провожали, махали руками.
Завидно, само собой, тоже хочется праздника для души. Но, во-первых, по должности не дорос еще до такого фарта, а во-вторых, на вахте я стоял, рулевым - впередсмотрящим у второго помощника Охотина Вениамина Николаевича. Дал мне Второй бинокль и велел глаз с ялика не спускать - мало ли что...
Не помню, сколько времени прошло, зрители разбрелись. Мы со Вторым тоже привыкать к этому зрелищу стали. Он в штурманскую рубку ушел астрономией заниматься, а я на минутку бинокль отложил, чтобы пару кадров сфотографировать - уж больно день был хорош! И вдруг, оранжевое пятно в видоискателе исчезло. Яснова схватился за бинокль, второпях еле нашарил ялик, ёшкин кот! - красивый оранжевый парус распластался на воде, а от ялика торчал только нос, возле которого с трудом просматривались над водой головы наших яхтсменов. "Николаич,- истошно заорал я Второму, - оверкиль, вроде!".
Ну, дальше все по схеме пошло: капитана от сиесты оторвали, сыграли тревогу "Человек за бортом". Главный двигатель еле растолкали (второй механик, несмотря на запрет, разобрал в нем что-то, за что капитан Деду полную пазуху матерков напихал). Спасательная шлюпка не лучше, чем обычно, завелась. Ну и так далее, как всегда, когда врасплох.
Короче, через полчасика, когда мы подошли к нашим пловцам, старший тралмастер, изображавший на ялике корабельную носовую фигуру, только задом-наперед, еще жалко улыбался, остальные трое в разных позах, уцепившись кто за что в шлюпке, уже слабо реагировали на внешние раздражители. Взглянув на их позы, капитан понял, что в данном случае, дело спасения утопающих чисто наше дело и спасательную шлюпку спускать все же придется. Пока шлюпку спускали и маневрировали на ней, прошло еще минут десять и улыбаться уже ни у кого из яхтсменов сил не было. Холод воды сковал все мышцы. Хуже всех пришлось Саше Шугаю - получилось так, что одна тесемка спасательного нагрудника замоталась ему за шею, а вторая зацепилась за мачту и, когда шлюпка отыгрывала на зыби, его затягивало под воду.
- "Тесемка мокрая, не распутать, - рассказывал он позже, - решил перерезать ее, сунул руку в карман за ножом, а рука не сжимается, занемели пальцы от холода. Пришлось приноравливаться: шлюпка под воду - я выдыхаю, шлюпка выныривает - я делаю вдох";
- "А чего ж вы перевернулись-то?";
- "Так ведь, сбили оскомину, надоело шкоты в руках держать, вот и намотали их на утки, а тут шквалик ... Ну, не приспособлена бескилевая шлюпка для океанских прогулок! Хорошо еше, что деревянная, не утонула".
Мрачное зрелище представляли все четверо, что-то вроде фрагмента из заключительных сцен "Титаника" - неподвижные, почти бездыханные. Тут еще и солнышко за облака спряталось, океан стал тяжело-свинцовым. По-моему, никто из членов экипажа, высыпавших на палубу или выглядывавших в иллюминаторы, даже не улыбнулся, не запустил никакой шутки. У меня духу не хватило сфотографировать этот неэстетичный процесс - как вытаскивали ребят из воды и поднимали на борт. Сверху, со шлюпочной палубы каждого тянули страховочным концом, а снизу, дюжие матросы-добьгтчики подталкивали их безжизненные тела плечами, коленями вверх по штормтрапу.
А на верхней палубе, среди толпы зрителей и добровольных помощников металась наша врачиха, добрейшая и наивнейшая Тамила Фрицевна. Она-то знала, какую задачку подкинула ей судьба ее морская! Ведь почти полрейса прошло и о каком-таком спирте могла уже идти речь? Разве, что ватку для укола намочить осталось, а тут четыре бревна растирать надо, к жизни возвращать. Что же делать - то? Господи!
Но, моряки народ понятливый, сообразительный. Быстренько вникли в ситуацию и побежали по коридорам и каютам. У кого выпросили, у кого экспроприировали немудрящую, по тем временам, парфюмерию. Кстати, кто помнит, "Тройной" и "Шипр" для этих целей - "самое то", как говорится. Плохо ли, хорошо ли, но "закрыли проблему", даже внутрь влили каждому.
Наверно, все же, хорошо было дело сделано, потому что на следующий день все яхтсмены трудились на своих рабочих местах, даже насморка ни у кого не случилось! А мне, за мою деликатность, от третьего штурмана выговорешник достался: "Почему самые пикантные кадры не сфотографировал?"
Давно уже это произошло, но на всю мою дальнейшую морскую жизнь мне была сделана прививка против шлюпочных прогулок. И став капитаном, я всегда "с большим скрипом" и только по большой производственной необходимости разрешал спускать шлюпки, даже если погода нашептывала самые ласковые мотивы. Море - есть море!