Самаритянская чума
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Году примерно этак в 2013-м мне и еще паре молодых талантливых авторов Петр Разуваев из ныне канувшего в лету издательства "Астрель-СПб" предложил поработать над межавторским проектом про попаданцев. Сейчас попаданческая тема уже почти заглохла, но тогда была на самом пике популярности. Тем более, что идея была несколько более интересная, чем в большинстве подобных историй. Проект был, скажем так, "антипопаданческий". Увы, так и не увидевший свет. Первой ласточкой серии должен был стать сборник рассказов, набрасывающих общие контуры мира Империума, "Самаритянская чума" - один из них.
|
Немного необходимой информации
Году примерно этак в 2013-м мне и еще паре молодых талантливых авторов Петр Разуваев из ныне канувшего в лету издательства "Астрель-СПб" предложил поработать над межавторским проектом про попаданцев. Сейчас попаданческая тема уже почти заглохла, но тогда была на самом пике популярности. Тем более, что идея была несколько более интересная, чем в большинстве подобных историй. Проект был, скажем так, "антипопаданческий". Увы, так и не увидевший свет. Первой ласточкой серии должен был стать сборник рассказов, набрасывающих общие контуры мира Империума, "Самаритянская чума" - один из них.
Чтобы понять, о чем речь будет идти в нижеследующем тексте, обрисую кратко картину параллельного мира, в котором происходили события и куда, как это было принято, периодически проваливались наши сограждане.
Во-первых, его населяют несколько видов разумных существ.
Люди - и с ними все понятно.
Карлики - изрядно изменившиеся потомки не вымерших до конца неандертальцев, обладающие повышенным трудолюбием и покладистостью. Этакие "джамшуты", только не понаехавшие, а изначально проживающие рядом с обычными людьми. В основном работают на производствах, что исключает формирование политически подкованного пролетариата.
Акваты - ушедшие жить под воду и в связи с этим ставшие сильно напоминать мифических русалок люди. Исход имел место несколько тысяч лет назад. Владеют биотехнологиями, которыми ни с кем не делятся.
И, наконец, вилары - местные эльфы, но со своим колоритом (что-то среднее между толкиеновскими эльфами и цыганским ансамблем). Точно не обитатели того мира, то ли явившиеся из очередного провала между вселенными, то ли свалившиеся с неба в космическом корабле пять тысяч лет назад. Именно с их помощью появились акваты. На настоящий момент уже не владеют технологиями, позволявшими им проделывать подобные вещи. В основном - богема, художественная интеллигенция.
В мире Империума как факт отсутствует нефть. Ну как-то так вышло. На дворе начало двадцать первого века, а кругом полнейший вундервафельный паропанк, законы физики тоже, скорее всего, несколько отличаются от нашего мира. Зато есть свой митрил, он же армаферрит, и супержидкость, позволяющая из малого ее объема создавать гораздо больший объем пара. Название уже не помню, переписка с обсуждением мира канула в лету на форуме одной экс-дружественной нам страны. Монополия на супержижу принадлежит акватам, а вот армаферрит и всякие вундервафли - это епархия Ордена.
Орден, если коротко - бывший орден тамплиеров (куда же без них!), который сперва из закулисья, а потом открыто управлял развитием цивилизации и технологий. По социальному устройству, мир находится где-то в районе конца благородного девятнадцатого века. Сам Орден не правит ни одной страной, у них есть только штаб-квартира - город Лиссабон, и представительства по всему миру. В свое время учредители Ордена то ли посмотрели на плоды технического прогресса в одном из других миров, то ли просто шибко умные были, но в итоге решили не допустить ни боевого хлора под Ипром, ни ковровых бомбардировок, ни Хиросимы. А заодно и вообще всяких Адольфов Шикельгруберов. Справились успешно - на момент начала событий серии ни одна известная нам мировая война не случилась, хотя в мире достаточно неспокойно, он в состоянии перманентной холодной войны. Нами обсуждалась и возможность поставить мир на грань первой в нем "горячей" мировой войны. Главные рычаги Ордена - армаферрит, договор с акватами и бронированный спецназ. Армаферрит Орден производит и продает всем для поддержания паритета, но изготовить его самостоятельно ни одна страна не может. Кто с Орденом поссорился - сидит без всего, что из него сделано (подсказка - почти все, что связано с машинерией, из армаферрита делается все от мощных паровых двигателей до оружия). Договор с акватами, по сути, такая же кабала - тем, кто перейдет дорогу Ордену, ни грамма супержижи не продадут. То есть работать никакая современная, по тамошним меркам, техника не будет (в принципе есть масса паровых технологий, работающих без помощи эти веществ, но мощности они дают совсем не те). Ну а для самых несговорчивых - специальные боевые отряды Ордена, вооруженные отнюдь не пневматическими винтовками, а, например, теслаганами.
В общем, кто смотрел "Last Exile", понимают, что этот Орден сильно смахивает на тамошнюю Гильдию.
Ну и, напоследок, о попаданческой теме. Поскольку гости из нашего мира (ходоки) по условиям задачи валятся в Империум регулярно, в России была создана Особая экспедиция Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии (в других странах есть свои аналоги Особой экспедиции). Которая отловом и приведением в чувство подобной публики занимается. То есть, чтобы никаких десантников с "калашом" и РПГ на императорском троне не образовалось. Ибо это неполезно весьма для главенствующих в том мире империй, базирующихся на принципах престолонаследия, христианской морали и прочих викторианских штучках. А тут, понимаешь, понаехало всяких - Символа веры наизусть не знают, в голове всякое нехорошее, а как-то раз танк в расщелину между мирами провалился - вообще нехорошо вышло для местного населения... Поэтому Особая экспедиция бдит и к нарушителям межмировых границ принимает жесткие оперативные меры. Так что, увы, никакой перекройки мира и истории шибко эрудированными инженерами и знатоками вооружения.
Вот, вроде бы, и все.
Тишину в жарко натопленном кабинете начальника пудожской полицейской части Михаила Петровича Урицкого нарушали лишь завывания мартовского ветра за окном да равномерный перестук массивных напольных часов "Павел Буре". Солидный этот механизм опротивел всякому уездному полицейскому до чертиков, ибо был вручен Урицкому лично губернатором за заслуги перед Отечеством на десятилетие восхождения на престол Александра Четвертого, о чем Михаил Петрович считал своим долгом упомянуть по любому подходящему поводу. А поводов у него всегда находилось достаточно - и плохих, и хороших. Так что если к самому начальнику, отправленному в местную глухомань отнюдь не за успехи в борьбе с преступностью, местные сыщики относились снисходительно, посмеиваясь между собой, то злосчастные часы постепенно стали предметов всеобщей ненависти.
Не подозревая об этом, детище потомков мастера Буре исправно продолжало отмерять утекающее в никуда время. Ибо заняться Михаилу Петровичу было решительно нечем.
Перекидной календарь на обитом зеленым сукном столе раскрылся на страничке "20 марта 2002 года". Далее шел длинный список церковных праздников на этот день - "Памяти сщмчч. в Херсонесе епископствовавших: Василия, Ефрема, Капитона, Евгения, Еферия, Елпидия и Агафодора, сщмч. Николая пресвитера, прмч. Нила..." Список тянулся на пол-листа, а Урицкий хоть и старался не пропускать служб в церкви, понятия не имел и о половине упомянутых в календаре святых и мучеников.
Михаил Петрович вздохнул и перевел взгляд с календаря на стопку рассмотренных заявлений - наследие широкого четверга, ежегодно всплывающее аккурат в первые дни Великого Поста. Ибо протрезвевшие и заговевшиеся обитатели Пудожа как-то совсем не по-христиански начинали вспоминать все причиненные на потехах увечья и ушибы.
О посте напомнил и уныло урчащий желудок. Не отличающийся миниатюрностью организм Урицкого в полном соответствии с крамольными дарвинистскими теориями требовал мяса.
Помотав головой, Михаил Петрович отогнал от себя навязчивые видения пятничного застолья у тещи, и заставил вчитаться в набитый на расхлябанном "зингере" доклад околоточного Разова о хищении и побоях, приключившихся с некой девицей Вилюйской в Прощеное Воскресенье.
К тому моменту, когда начальнику полиции удалось дойти до выводов бравого околоточного о том, что девица Вилюйская, будучи изрядно навеселе, сама поскользнулась в Двукирпичном переулке, потеряла сумку и выбила зуб, дважды ударившись лицом о фонарный столб, в приемной возникло некоторое оживление.
Через дверь донеслись крики секретаря "Беспокоить не велено!", перебиваемые нервным голосом нежданного посетителя. Повышенные тона разговора и не позволили Михаилу Петровичу сперва опознать гостя.
- Павлуха, а ну пусти! - гаркнул Урицкий, застегивая верхнюю пуговицу мундира и вставая из-за стола.
Перебранка смолкла, дверь распахнулась, и в кабинет ввалился главврач уездной больницы Савенков.
- Иван Алексеевич, дорогой! - Урицкий шагнул навстречу главврачу, распахивая объятия. - Какой неожиданный, но приятный...
Урицкий не договорил. Обычно аккуратный и с иголочки одетый Савенков предстал перед начальником полиции без головного убора, в расстегнутом пальто, заляпанном начинающим подтекать снегом, со свалившимся с плеча шарфом. Лицо главврача при этом выглядело так, словно за рулем авто, на котором он, судя по несезонной одежде и кабинетным туфлям, прибыл в управление, восседал сам черт.
- Неужели ограбили? - промелькнула в голове Урицкого скорая мыслишка.
- Вот, - Савенков сунул в руки опешившему Урицкому медный цилиндр. - Читайте!
- Иван Алексеевич, ну что ж вы так с ходу, - Урицкий повертел в руках контейнер пневмопочты. - Присядьте, успокойтесь, Павлуша вам сейчас чайку заварит!
Контейнер отдавал резким химическим запахом.
- Читайте, Михаил Петрович, черт вас дери! - взвился главврач. - Я вас уверяю, сейчас вам станет не то, что не до чаю, вообще не до чего!
Урицкий отвернул крышку цилиндра и вытащил покрытый неровным строками листок бумаги, крошащийся по краям. На то, чтобы разобрать послание у Михаила Петровича ушло не больше минуты.
- Это что, шутка такая, Иван Алексеевич? - едва закончив читать, спросил Урицкий.
- Да какая уж тут шутка! - вяло отмахнулся Савенков. - Горелов человек серьезный, служил на границе с Халифатом, и с чувством юмора у него плохо.
- Ну, может пьян-с был, - нервно хихикнул Урицкий. - Или морфием балуется...
Спина под мундиром как-то нехорошо стала намокать. Пусть умом Михаил Петрович не блистал, зато потенциальные неприятности чуял за версту.
- Ага, это Горелов-то, - Савенков закатил глаза. - Да он капли в рот не берет, уж с кем только на почве этого отношения себе не перепортил! Вот и сидит в земских врачах, а по уму пора отделением заведовать! Упрям он, честен и неглуп. Так что, Михаил Петрович, не шутка это и не розыгрыш. Что делать-то будем?
Урицкий нашарил рукой один из расставленных вокруг стола для совещаний стульев и грузно рухну на него. Ножки у несчастной мебели протестующе заскрипели, но выдержали.
- Срочно сообщение генерал-губернатору и в главную губернскую больницу... - Урицкий оттянул вдруг ставший чудовищно тесным воротник. - И пошлю-ка я депешу Матвееву в гарнизон. Если уж этот ваш Горелов так заслуживает доверия, сами понимаете - надо делать, как он пишет!
В наступившей тишине порыв ветра громко шлепнул в окно горстью мокрого снега.
Вечер, как говаривал один персонаж нежно любимого женой Михаила Петровича столичного спектакля, переставал быть томным.
"Граф Андропов" вынырнул из ватного одеяла туч и по стеклу сбежали холодные струйки влаги, оставляя на иллюминаторе карты фантастических рек, исчезнувших спустя несколько мгновений. Отшвартовавшееся пару часов назад от причальной мачты Пулковского воздушного порта судно спешно приближалось к месту назначения.
Идя на небольшой высоте в погоду получше нынешней, "Андропов" неизменно привлекал бы внимание населения всех попадающихся по пути населенных пунктов Олонецкой губернии младше пятнадцати лет, ибо относился к числу новейших моделей дирижаблей, что начали выходить из эллингов архангельских воздуховерфей не больше года назад. Жесткий сигарообразный баллон "Андропова" имел в длину сто двадцать метров. Под ним крепилась бронированная гондола с двумя скорострельными трехдюймовками на носу и корме. Еще одна сдвоенная скорострелка, невидимая с земли, обшаривала стволами небо с хребта баллона. От гондолы отходило два пилона с закрепленными в них легкими самолетами "стриж". В движение дирижабль приводили три рубящих винтами промозглый мартовский воздух орденских мотора. Одновременно и без особой тесноты на борту "Графа Андропова" могло разместиться до пятидесяти персон.
Однако сейчас эта удивительная машина, помимо восьми человек экипажа, несла всего двух пассажиров, с комфортом расположившихся за обеденным столом в салоне нижней палубы гондолы.
Первый, начинающий грузнеть, но не расплывшийся еще мужчина лет сорока пяти имел примечательную лысину, биллиардным шаром сверкающую под потолочными светильниками. В противовес зеркально гладкой макушке, лицо его украшали пышные рыжеватые усы со скобелевскими бакенбардами. Нос картошкой и позолоченные квадратные очки придавали бы их обладателю добродушный вид, если бы не тяжелый гладко выбритый подбородок с жесткими складками в углах губ. Да и взгляд за стеклами очков скрывался цепкий и внимательный к деталям.
Второму пассажиру, расположившемуся в кресле напротив, едва перевалило за двадцать пять. В движениях его проскальзывала та легкость и скупость, что присуща профессионалам рукопашного боя. Серьезное впечатление, впрочем, портило совсем мальчишечье безусое лицо и не поддающиеся ни парикмахерам, ни бриолину залихватские вихры русых волос. И все же большинство знакомых молодому человеку столичных дам находили его внешность вполне очаровательной.
Оба пассажира носили плотной вязки свитера с кожаными нашлепками на локтях и плечах, входящие в обмундирование офицеров воздушного флота, и шерстяные брюки, заправленные в тяжелые армейские ботинки. На поясе молодого висела кобура, из которой торчала увесистая рукоять револьвера. На плечах красовались нашивки поручика. Старший пассажир знаков различия не носил, оружия при себе не имел, однако методично орудовал ершиком в чубуке закордонной вересковой трубки. К столу с его стороны прислонилась лакированная трость, перехваченная по шафту армаферритовыми кольцами, со стальным набалдашником в форме волчьей головы.
- Вот она, Ерофей Алексеевич, показалась! - молодой человек подался к иллюминатору.
- Что ты какой неспокойный-то, Максим! - Ерофей Алексеевич опустил чубук и ершик в стоящую на столе пепельницу. - Неужели думал, что целое село вдруг куда-то денется?
Он поднял заглушку с амбюшура переговорной трубы, медной змеей выныривающей из-под стола.
- А ну-ка, голубчик, дай-ка нам круг над этим захолустьем.
- Будет сделано, Ерофей Алексеевич, - отозвался из рубки старпом Трофимов.
Под дном гондолы поплыли серые с проталинами лоскутные одеяла полей. То там, то здесь всплывали нетронутые пашней островки леса и ленты ветрозащитных посадок. Дорог не было видно совсем, их скрывал набухший влагой снег - хоть весна в этом году оказалась несколько ранней, северная зима так просто своих позиций не сдавала.
Из-под едва покачивающегося на пилоне "стрижа" показались первые дворы. Село было не из бедных - половина домов построена из кирпича, в основном в два этажа. Центральная улица вела на площадь с торговыми рядами и церковью. Дальше она разделялась, вдоль правого ответвления шли еще людские дворы, по левому двухэтажные деревянные бараки - общежития карликов. Еще дальше, за бараками, окруженная забором, темнела выстроенная буквой "П" льнотрепальная фабрика.
Ни во дворах, ни на улице не видно было ни души.
- Ерофей Алексеевич, - удовлетворив свое любопытство, Максим сел на место. - Случай, я конечно понимаю, из ряда вон выходящий, но почему все-таки нас вызвали?
Тут все ж больше по части Главного Управления Государственного Здравоохранения...
- А вот потому и вызвали, что случай из ряда вон выходящий, - Ерофей Алексеевич вновь взял в руки чубук и провел по внутренней стороне чаши перочинным ножиком. - Не понимают они, Максим, что там в этой Грачевке происходит. А куда наш брат чиновник бежит, если что не понимает? Правильно, в Третье Отделение собственной Е.И.В. канцелярии.
Ерофей Алексеевич несколько раз провел лезвием ножа по чаше трубки, стряхнул едва видимое облачко нагара и аккуратно вытер лезвие об салфетку.
- Так что привыкай. Я вот сам лично дважды на беса ходил с отцом нашим Павлом. Я с револьвером, отче с кадилом наперевес.
- И что, действительно беса изловили? - в глазах Максима загорелся огонек любопытства.
- Да ты шутишь что ли? - усмехнулся Ерофей Алексеевич. - Первый раз какой-то сумасшедший оказался, отправили болезного в Кащенку. А во второй раз взяли, да только не беса, а английского шпиона. Он как с отцом Павлом пообщался, чуть только не впереди нас в Третью экспедицию побежал во всем признаваться. Уж больно у батюшки радикальные методы бесогонства оказались. Я так думаю, будь тот бедолага и в самом деле черт, он бы тоже лучше признался, что шпион, чем с отцом Павлом дело иметь.
Унылый пейзаж за стеклом поплыл влево. Дирижабль разворачивался на новый круг, и в глаза Максиму бросилась россыпь огоньков - Грачевку по периметру окружали костры. И, как уже знал Максим, невидимая с такой высоты колючая проволока.
- Но, друг мой, дыма без огня тоже не бывает, - Ерофей Алексеевич насадил мундштук на трубочный чубук. - И задача наша - проверять все подозрительные сигналы, хоть сто раз, хоть тысячу. Потому что на тысяча первый что-нибудь, да и случится.
- Ерофей Алексеевич, нам с земли семафорят, - раздался голос старпома из переговорной трубы.
- И чего хотят?
- Требуют назваться и предъявить разрешение на полет в карантинной зоне.
Ерофей Алексеевич приложил к губам мундштук и изо всех сил в него дунул. Результат чистки его, видимо, удовлетворил, так как он положил курительную принадлежность на стол и наклонился к амбюшуру.
- А ответь-ка им, друг любезный, что прибыл действительный статский советник Столбин из Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии для проведения проверки по подозрительным обстоятельствам, - Столбин бросил быстрый взгляд на своего спутника. - И с ним сыскной агент Хромов.
В палатке гудели газовые лампы, ярко освещая стол с расстеленной картой. На раскладных походных стульях вокруг стола разместились вновь прибывшие Столбин и Максим, а с ними также начальник уездной полиции Урицкий и командир Петрозаводского 103-го пехотного полка полковник Алексей Иванович Матвеев.
- И где этот ваш Шенберг? - Столбин, повертел в руках исходящий паром граненый стакан в серебряном подстаканнике и отставил его в сторону.
- Обещал прибыть с минуты на минуту, - взявший на себя смелость отвечать Урицкий выглядел нездоровым.
За прошедшие с момента внезапного визита Савенкова несколько дней, начальник уездной полиции страшно осунулся и потерял всякий аппетит, так что соблюсти строгий пост труда ему не составляло. Кажется, он даже скинул несколько килограммов, чего не могли добиться ни новомодные диеты, на которые его сажала жена, ни периодически просыпающаяся в нем страсть к здоровому образу жизни. Но, учитывая обстоятельства, не радовало это Михаила Петровича ни капли.
- Ладно, черт с ним, с этим светилом науки, - вздохнул Столбин. - Вы-то сами в состоянии мне доложить обстановку?
Урицкий бросил на особиста затравленный взгляд и кивнул, костеря в душе губернское полицейское начальство, которое предпочитало руководить наспех созданным оперативным штабом из безопасного Петрозаводска.
- В среду двадцатого марта пневмопочтой из села Грачевки получено сообщение земского врача Горелова о начавшейся эпидемии, - начал Урицкий. - Поступило сообщение в уездную больницу, начальник которой сообщил о случившемся мне. Я поставил в известность руководство губернского УВД, сообщил генерал-губернатору. Главврач уездной больницы Савенков меня поддержал. В УВД нам, конечно, не поверили, потребовали, чтобы я послал людей на проверку... - Урицкий поперхнулся. - Я отказался. Не стал брать грех на душу. Отправил депешу в 103-й полк полковнику Матвееву...
- У меня начальник санитарной части служил с Гореловым на границе, - заговорил Матвеев. - Не такой это был человек, чтобы дурака валять.
- И что, на свой страх и риск дальше действовали? - спросил Столбин.
- А мне не привыкать, - набычился Матвеев. - Меня учили если что действовать, а не сопли жевать. Ложная тревога оказалась бы - так и ответил бы как положено перед дисциплинарной комиссией. Я в округ сразу срочную депешу послал. И вон видите, господин полковник, какая штука - прав оказался, что ответа ждать не стал. Михаил Петрович с пожарных частей по уезду собрал нам защитных костюмов, да масок с воздушными баллонами, так что в Грачевку мои люди подготовленными вошли. Как раз вовремя успели, чтобы первых ходоков завернуть обратно.
Слово "ходоки" заставило Максима насторожиться, но мгновение спустя он понял, что это просто совпадение, и Матвеев имел в виду обычных беглецов.
- Сообщение Горелова где? - спросил Столбин.
Урицкий молча подвинул на середину стола потертый контейнер пневмопочты. В окошко для адреса была вставлена пластинка с тремя перекрещивающимися полумесяцами. Надпись крупными буквами гласила "Главврачу уездной больницы Савенкову И.А. Без защиты не вскрывать". Ерофей Петрович развинтил цилиндр, вытащил хрупкий бумажный лист и пробежался по нему глазами, затем передал Максиму.
"С 17 марта 2002 года в селе Грачевка происходит вспышка высокозаразной эпидемии. На настоящий момент из тысячи человек проживающих в селе заражено более половины, скончалось восемьдесят три, из которых девятнадцать детей. Рост числа заболевших продолжается. Симптоматика, сходная с проявлениями легочной чумы, характеризуется быстро наступающим развитием пневмоний. Процесс сопровождается обширным поражением легких с большим количеством крови в мокроте. Заболевание протекает бурно, с явлениями тяжелой общей интоксикации, с нарастающим поражением сердечно-сосудистой системы, резким падением кровяного давления, помрачением сознания, и быстро наступающим смертельным исходом. Возбудитель мной не установлен. Учитывая обстоятельства, необходимо срочно известить Главное Управление Государственного Здравоохранения, и в первую очередь Противочумную комиссию. Во избежание распространения болезни настаиваю на применении эпидемиологического протокола. Грачевку необходимо оцепить войсками и не выпускать местное население за карантинную зону. Проверить близлежащие села на предмет проявления заболевания. Подписано: земский врач Горелов Д.В. Заверено: урядник Прохоров С.П. 20 марта 2002 года".
Деловой и спокойный тон письма резко контрастировал с неровным, рваным почерком, которым оно было исполнено. Из-за частокола пляшущих букв проглядывалась смертельная усталость и отчаяние пишущего, скорее всего самого уже заболевшего. Больше всего Максима поразила приписка мелкими буквами в конце письма "Бумага простерилизована в автоклаве".
На шутку пьяного сельского медика, на взгляд Максима, это вовсе не походило.
- Продолжайте, - Столбин кивнул Урицкому, убедившись, что Максим прочитал записку.
- А чего продолжать? - пожал плечами Урицкий. - Когда Матвеев оцепил село, ему поверили сразу. Пошли сообщения в Петербург, прислали кое-какое оборудование и светило с кафедры архангельской медакадемии. Больше пока ничего не дадут, эпидемиологический протокол не позволяет. Да и от всего, что сделано, толку никакого... как никто не знал, отчего люди мрут, так и не знает до сих пор. Вам про это лучше Шенберг расскажет. Вот он, легок на помине.
Входной полог откинулся и вошел давно ожидаемый профессор Шенберг - дородный, с покрытой крупными каплями бородой. Вслед за ним в палатку шагнула низкорослая угловатая девица - с некрасивым лицом, как отметил про себя Максим. Коротко кивнув присутствующим, Шенберг уселся на свободный табурет. Девушка осталась стоять, прислонившись к опорному столбу.
- Грачевка сейчас по периметру обнесена проволочным заграждением и оцеплена войсками, - продолжил Урицкий. - Земской врач Горелов еще жив, но болеет и очень слаб. По нашим данным, скончалось по меньшей мере сто пятьдесят жителей. Незараженных почти нет. Шестеро крестьян застрелено оцеплением при попытке нарушить карантин...
- А без этого никак было? - нахмурился Столбин.
- Никак, - отрезал полковник. - Они с самострелами шли. Остальных просто обратно заворачивали. В селе обстановка тяжелая, мои солдаты патрулируют улицы, но в дома не суются. И обстановку нагнетать не хотят, и самим, чего уж греха таить, страшно - кругом покойники. Вся санчасть здесь, но они простые костоправы - что военный хирург может в такой ситуации? Порошки да пилюли раздают.
- Так, а вы, профессор, что скажете? - Столбин повернулся к Шенбергу.
- Ничем, увы, порадовать не могу, - откликнулся тот. - Этиология заболевания остается неизвестной, улучшения состояния у больных не наблюдается. Пока только мрут, хотя кое-кто из первых заболевших демонстрирует признаки реконвалесценции. Но незначительные. Хорошая новость одна - нигде в окрестных селах больше заболевания не выявлено, оно локализовано в Грачевке. А значит мера с оцеплением поспела исключительно вовремя. Страшно представить, что было бы, доберись хоть один местный до города!
- И что вы теперь планируете делать?
Шенберг пожал плечами.
- Учитывая, что антибиотики на возбудитель не действуют - это проверено еще Гореловым и военными - скорее всего мы имеем дело с вирусом. А значит никакого лечения, кроме симптоматического, не существует.
- Неужели нельзя получить вакцину? - спросил Максим.
- Вакцина, молодой человек, появится, когда будет выявлен возбудитель, что произойдет не раньше, чем я смогу сделать вскрытия и поработать с образцами тканей. Но грачевцам она уже не поможет. Вакцина, молодой человек, позволит только предотвратить заболевание здоровых людей.
- То есть вы еще ничего не сделали? - уточнил Столбин. - И не делаете, так?
- В земской больнице нормальных условий для работы нет, - брезгливо фыркнул Шенберг. - Горелов нам помочь не в состоянии, и уж тем более у него нет должных навыков для работы с препаратами и возбудителем. Также как и у военных. Я... увольте, но я в Грачевку не пойду. И выносить из карантина тела не дам. Слишком опасно - это вам не ветрянка. Остается только ждать, кто выживет. Тогда можно будет исследовать и их, и тела погибших - когда передвижная лаборатория прибудет.
- Профессор, а на кой тогда ляд тогда вы здесь сами сдались? - спросил Столбин.
- Послушайте, милейший, да вы вообще такой, чтобы меня здесь строить?! - взвился Шенберг.
- Заместитель начальника Особой экспедиции Третьего отделения Собственной Его Величества канцелярии, статский советник Столбин, - отчеканил Ерофей Алексеевич таким тоном, что, казалось, пар изо рта застыл.
- И что, позвольте вас спросить, здесь делают жандармы? - Шенберг, резко сделавшийся Максиму неприятным, нарывался на скандал. - Разве болезнь крестьян дело политическое?
Самым сообразительным оказался полковник Матвеев. Видя назревающую проблему, он прервал Шенберга.
- Третье отделение, Лев Сергеевич, сюда вызвал я. И занимается Особая экспедиция делами совсем не политическими. В любом случае, учитывая полномочия Ерофея Алексеевича, я полагал бы неблагоразумным требовать от него какого-либо отчета.
При этих словах Шенберг побагровел, но благоразумней не стал.
- Ну, так поведайте нам, любезный Алексей Иванович, что вас сподвигло на такой шаг?
- А вы, профессор, сами разок заглянули в Грачевку, глядишь и не задавали бы глупых вопросов, - огрызнулся Матвеев. - Вы в отчетах видели, чтобы там проскочили сведения о заболевших карлах? Хоть об одном? А ведь их там не меньше полутора сотен сейчас при фабрике живет.
Взгляд Шенберга красноречиво говорил о том, что он думает о малых людях.
- Так вот, докладываю вам, любезный профессор - все грачевские карлики чувствуют себя прекрасно. В отличие от людей.
- И что?
- Не знаю пока что, вот может Ерофей Алексеевич нам на этот вопрос и ответит, раз вы не можете. Вы все так же не горите желанием нам компанию составить завтра утром, когда мы в Грачевку пойдем? Осмотримся, так сказать на месте.
На этот раз Шенберг заткнулся.
- Я, с вашего позволения, выйду немного, - робко подал голос Урицкий. - А то что-то тут душновато стало.
С места начальник полиции поднялся с трудом и, шаркая ногами, выбрался за полог. Не говоря ни слова, Шенберг вылетел вслед за ним.
- Вы позволите? - подпиравшая столб некрасивая девица достала пачку папирос с фильтром.
Столбин кивнул.
- Меня Варвара Кольцова зовут, - сообщила девушка, сделав первую затяжку.
- А по батюшке? - уточнил Столбин.
- Варвара Ивановна. Вы не обижайтесь на Шенберга, у него жена и дети.
- Милейшая Варвара Ивановна, у меня тоже жена и дети, - устало вздохнул Столбин. - И даже внуки со дня на день появятся. Но я все-таки здесь и, скорее всего, завтра в Грачевке буду. А по кой черт тогда этот ваш Шенберг сюда приперся, если он только штаны за периметром протирает?
- Формально, вообще-то, он прав, - Варвара выпустила сквозь желтые, прокуренные зубы, дым. - Делать в селе нечего - все население заражено, заболевание протекает скоротечно. В том, что это вирус, Лев Сергеевич тоже, скорее всего, прав. А там, где дело доходит до вирусов, остается только руками развести - вот уже больше ста лет мы о них знаем только то, что они существуют. Вирусы - это такая дрянь, что ни в один микроскоп не видна и что они из себя на самом деле представляют, мы можем только догадываться. Так что эпидемиологический протокол как раз и обязывает нас изолировать зараженных и держать их под наблюдением, тем более при такой вирулентности и числе погибших. Помочь мы и в самом деле никому не сможем.
- А если завтра такой же вирус Петрозаводске хозяйничать начнет? - Столбин постучал чубуком трубки по карте. - Это не глухая деревня, там так просто все пути-выходы не перекроешь!
- Ну, так не хозяйничает же пока.
- Но ведь нельзя так просто сидеть и смотреть, как люди гибнут! - не выдержал Максим.
- Да вы уж пожалейте семью профессора, - девушка желчно усмехнулась. - У него простатит, жена-истеричка и две дочки-дуры на выданье. Но если вы, с вашими полномочиями, действие протокола отмените, я с вами в село пойду. Мне, в отличие от Шенберга, терять нечего.
- Что вы чушь какую-то несете! - буркнул Максим.
- Да ладно вам, господин поручик, что мне в жизни с такой рожей светит? - усмехнулась Варвара.
- Ну что вы... - начал было Максим.
- Я же говорю - ладно вам, видела я, как вы на меня глянули, когда я в палатку вошла. Чай, каждый день на себя в зеркале пялюсь. Шенберг просто дурак, вот и лезет в каждую дырку затычкой, лишь бы доказать, что это не так. А как до дела доходит, тут у него ручки-то и опускаются. Так что я пойду с вами в село, а то если Лев Сергеевич вскрытие делать начнет, того гляди еще и в обморок упадет. Все нужное у меня с собой, если позволите - размещу в больнице, и не в таких условиях приходилось работать. Пока передвижная лаборатория из Архангельска по железке прибудет, да сюда ее по частям на дирижаблях доволокут, может уже и будут какие результаты. А я, между прочим, тоже доцент кафедры эпидемиологии.
Подумав, Варвара добавила:
- Только, вы уж меня извините, я что-то не пойму, чем вы, господин подполковник занимаетесь?
- Никогда с Особой экспедицией не сталкивались? - усмехнулся Столбин. - Да вы не переживайте, меньше знаете, лучше спите. Впрочем, разрешение на работу в Грачевке, можете считать, вы уже получили. А вот Алексей Иванович, должно быть, о нас хорошо знает, поэтому спит плохо. Даже круги под глазами заработал. Так что же вас и в самом деле побудило нас вызвать, а, Алексей Иванович?
- Вы не поверите, Ерофей Алексеевич, интуиция. А я ей с Халифата привык доверять. И, да, инструкции Третьего отделения я хорошо знаю - хоть в них и прямо о таком, как здесь, не говорится. Однако обо всем необычном докладывать обязывают.
- То есть, по-вашему, ситуация здесь необычная?
- Издеваетесь? Да тут же настоящий мор идет! Да еще, эти...
- Карлики?
Матвеев кивнул.
- Я в Иваново вырос, там ткацкие карлы с нами на одних улицах жили. И если грипповать люди, начинали, карлы от них моментом подхватывали. Даже корью мы с ихними детьми вместе болели. А тут - все село слегло, а у этих только сопли да кашель.
- Что-то я не пойму, в чем тут закавыка? - удивился Максим.
- Закавыка, господин поручик, как я понимаю в том, помимо того, что никто в мире, насколько я знаю, с таким заболеванием не сталкивался, - заговорила вновь Варвара. - Карлики, люди и водяные от одних предков произошли. И болезни у нас с ними, как правило, общие.
- А вилары? - спросил Максим.
- Что - вилары? - удивилась Варвара.
- Я до того, как в Особую экспедицию пришел, в Пятой работал по виларской линии. До сих пор не пойму - люди они или нет?
- А бес их разберет, - хмыкнула девушка. - Если бы у нас такой микроскоп был, чтобы гены разглядывать, может что определенное и можно было сказать. А так, еще раз повторюсь - бес их разберет, кто они. Вилары и есть.
- Ну, а болезни у них с нами тоже одинаковые?
- И снова - бес их разберет. Я еще в людской больнице ни одного тощака не видела. Они сами лечатся по своему, - Варвара затянулась. - А если вас, господин поручик, интересует, как вилар отреагирует на местную заразу, так притащите одного сюда и суньте в село.
- За что вы их так ненавидите? - поинтересовался Столбин.
- А за что их любить? - пожала плечами девушка. - Только я тоже в толк не возьму, чем же вас-то эта болезнь заинтересовала.
- А меня, Варвара Ивановна, не болезнь интересует. А тот, кто ее сюда притащил. Вот вы, дама неглупая, скажите мне, как в этом медвежьем углу вдруг такая зараза возникнуть могла, да еще и столь избирательная?
Девушка задумалась, нервно сминая фильтр папиросы.
- То есть, вы хотите сказать, что ее в деревню кто-то со стороны занес? Нет, исключено, учитывая малый инкубационный период, о ней до Грачевки стало б известно. Да и зима здесь такая, что порой до Козьмы-огородника безвылазно сидят. Сюда сейчас только на дирижаблях добираются... но ведь откуда-то же болезнь взялась! Не с неба же ее носитель свалился...
- С неба, я думаю, милейшая Варвара Ивановна, он не свалился. А вот явился на нашу голову из таких мест, которые вам и не снились. И уж, будьте, покойны, лучше б никогда и не снились. Идите спать, утро вечера мудренее.
Варвара бросила на Столбина странный взгляд.
- Что ж, господа офицеры, спокойной вам ночи.
Она затушила папиросу об пепельницу и вышла прочь.
Проводив девушку взглядом до выхода, Матвеев хмыкнул:
- Сумасшедшая баба. И крепко, видать, жизнью обиженная.
- Хотя бы не робкого десятка, - пожал плечами Столбин.
- Значит все-таки оттуда гость, да? - спросил Матвеев. - И все это их, безбожников, рук дело?
- Очень может быть, Алексей Иванович, очень может быть, - Столбин разжег трубку и затянулся. - Идите-ка вы тоже спать ложитесь. А то на вас лица нет.
Утром с неба посыпался редкий мокрый снег.
Выбравшись из палатки, Максим сгреб с полога тающий в руках влажный белый комок, растер им лицо, и повторял процедуру пока щеки не потеряли чувствительность. Только после этого сон прошел окончательно.
Теперь хотелось есть.
Сунув руки в карман куртки, Максим огляделся.
Солдатские палатки стояли ровно, словно шоколадные конфеты в коробке. Над трубами обогревающих их походных печей танцевал горячий воздух. Самих обитателей платок видно не было, только несколько человек в комбинезонах колдовали над разложенными по снегу траками бронехода. Оттуда доносились приглушенные поминания всяческой матери, гул паяльной лампы да редкие удары по металлу.
Чуть поодаль в землю вросла лебедка с тяжелым чугунным основанием. От нее в небо убегал трос, на конце которого лениво покачивался чуть полощущийся по ветру аэростат. В корзине Максим разглядел двоих наблюдателей. То один, то другой прикладывали к глазам бинокли. Несложно было догадаться, что объектом их внимания служила невидимая из-за ветрозащитной полосы Грачевка.
Больше в небе ничего не было - "Граф Андропов" еще ночью вернулся обратно в Петербург.
Рядом с Максимом раздался протяжный вздох, затем еще и еще, пока, наконец, механические легкие не заработали в полную силу. Обернувшись, Максим узрел выгруженный из гусеничного кунга компрессор, подсоединенный к машинному котлу.
- Утро доброе, вашвысблародь! - козырнул Максиму солдат в ватнике, ворочавший дыхательные баллоны.
Максим кивнул.
Служивый подсоединил к запущенному компрессору баллон и постучал пальцем по манометру. Рядом с ним громоздилась целая батарея армаферритовых цилиндров. В распахнутой двери кунга виднелись развешанные под потолком пожарные костюмы с лупоглазыми латунными масками.
- Ну, Максим, как спалось?
Столбин, накинув на плечи шинель, стоял перед палаткой, разжигая трубку.
- Спасибо, Ерофей Алексеевич, плохо, - отозвался Максим, облизнув осевшие на губах тяжелые капли. - И есть хочется.
- Вот этого я бы тебе делать не советовал, - покачал головой Столбин. - Поверь мне, блевать в глухую маску дело не самое приятное. А в карантине еще и смертельно опасное.
- Да вы что, Ерофей Алексеевич! - возмутился Максим. - Я что, выпускница Смольного что ли, чтобы мне от вида жмуров поплохело!
- Не говори "гоп", пока не перепрыгнешь, - Столбин выпустил клуб дыма. - Не думаю, что мы с тобой такое, что ждет нас в Грачевке, хоть раз в жизни видели. И, Максим, моли Бога, чтобы никогда больше и не увидели.
Из-за кунга вышел Матвеев в тонком полотняном исподнем, поверх которого набросил шинель.
- Утро доброе, господа, - кивнул он, нисколько не смущаясь собственному непотребному виду, и, заметив удивленный взгляд Максима, добавил. - Я бы вам тоже советовал раздеться. В этих пожарных костюмах как в бане - через полчаса отжимать можно.
Матвеев подошел к солдату, заправлявшему воздухом баллоны.
- Ну что, Кучма, все готово?
- А то, вашвысблародь, - отозвался солдат, не отрываясь от своего занятия. - Ровнехонько на шесть часов каждый, только что золотники не вышибает!
- Вам с нами идти обязательно? - спросил Столбин. - Вполне достаточно сопровождающего.
- Да ничего, я там уже не один раз бывал, а солдаты у меня все на счету. Одно оцепление на сколько километров выставлено.
- Воля ваша, - Столбин выдернул из снега трость и полез в кунг.
Там при помощи Кучмы Матвеев напялил на себя мешковатый защитный костюм. Покрытая огнеупорной пропиткой ткань лоснилась, источая резкий химический запах, а металлические кольца, укрепляющие локтевые и коленные сгибы, покрывали пятна коррозии. Надевался костюм довольно чудно. Сперва Кучма затянул у Матвеева на поясе плотную ленту ткани с жесткими вставками - ну чисто дамский корсет, затем застегнул на шее кожаную горжетину. Верхняя часть защитного костюма натягивалась через голову, эластичный ворот при этом плотно охватывал горжет. Нижняя часть, этакие штаны-чулки, натягивалась до корсета и плотно прижимались к нему пропущенным по поясу жгутом. Поверх дополнительно затягивался ремень. Матвеев сунул ноги в растоптанные кирзачи, отчего брючины костюма вздулись на бедрах как шаровары. Следующим Матвеев надел латунный шлем, плотно севший резиновым основанием на горжет. Кучма ловко соединил вентили на шлеме с баллоном, который закинул на спину полковнику. Мгновение спустя клапан на свином рыле маски щелкнул и выпустил первый выдох.
Шлем полностью скрывал всю голову, превращая Матвеева в какое-то странное насекомое.
- Присоединяйтесь, господа, - из-за маски Матвеева будто с набитым ртом говорил. - Через пятнадцать минут в Грачевку идет свежий патруль, мы войдем с ним.
Максим споро разделся и предоставил Кучме делать свое дело. С помощью солдата они управились за пару минут.
Когда на голову опустился шлем, в ушах зашумело. Изнутри маска была обшита мягкой тканью с подбивкой, уже изрядно пропитавшейся застарелым потом. В ноздрях у Максима запершило, глаза заслезились, и он едва не чихнул, но в этот момент Кучма воткнул соединительный шланг воздушного баллона и в то же мгновение заработал насос. Под шипение и щелчки приводимых в движение армаферритовой пружиной поршней в маску хлынул свежий воздух.
Повертев головой, Максим убедился, что шлем неподвижен и это было чертовски неудобно. Хорошо хоть окуляры оказались достаточно широки, чтобы компенсировать ограничение свободы движения.
На вопросительный взгляд Кучмы он показал большой палец. Тот кивнул и перешел к Столбину.
Потоптавшись на месте, Максим наклонился к лавке со своей одеждой, подобрал портупею с револьвером и принялся застегивать ее поверх пожарного костюма.
С непривычки справиться с ней удалось, только когда Кучма уже одел Столбина, и спина к этому моменту у Максима оказалась полностью сырой.
Матвеев подошел к Максиму, обхватил шлем на его голове руками и сильно надавил, насаживая на горжет. Одновременно что-то щелкнуло, и в ушах снова зазвучал внешний мир.
- Мембраны открыл, - пояснил Матвеев. - Они каучуковые и воздух не пропускают. Без них не слышно нишиша. Пожарные их закрывают только когда в огонь идут, а нам это не грозит. Когда выходить будем через обеззараживатель, я их снова вам закрою.
- Вы готовы? - в дверях в кунг появилась Варвара.
В отличие от наспех приспособленных для карантина пожарных комбинезонов, костюм девушки изначально предназначался для защиты от всякой заразы. Он был заметно тоньше и удобнее, а широкое стекло шлема давало куда больше обзора, чем окошки в пожарных шлемах.
У ног Варвары стояла два пузатых саквояжа. На шее висела фотокамера с огромной вспышкой.
Отчаянно чертыхаясь, и одновременно моля Бога, чтобы не сверзиться в неудобных сапожищах, Максим сделал несколько шагов и оказался на улице.
- Доброго вам утра, - пробормотал он, наклонился и поднял один из саквояжей Варвары.
Веса в нем было, прямо скажем, преизрядно.
- Оставьте ваши светские манеры, сама управлюсь! - Варвара неожиданно попыталась выдрать саквояж из рук Максима.
- Да вы совсем больная?! - Максим рванул сумку к себе. - Чертова феминистка! Нисколько не сомневаюсь, что нагрузить вас можно как осла, и вы такая же упрямая! Только и тащить вы все это будете на своем горбу два часа! Мы вас все это время ждать, что ли, будем?
В ответ девушка вперила в Максима горящий взгляд.
Раздавшийся за его спиной смех Матвеева и Столбина больше походил на далекое утиное кряканье. Кучма, отвернулся, но плечи его заметно подрагивали.
Максим, не говоря больше ни слова, развернулся и с саквояжем в руке затопал к ветрозащитной полосе, за которой находилось село.
За полосой, там где показались первые заборы, стояли здоровенные деревянные катушки, меж которыми в три ряда тянулась колючая проволока. На проволоке висели латунные колокольцы, слишком тяжелые, чтобы их мог поколебать ветер, но исправно гремевшие если через ограждение ломилось что-то живое. Вдоль ограды, в переделах взаимной видимости, находились пикеты, греющиеся вокруг костров. Солдаты не носили ни масок, ни защитных костюмов - ограждение протянули почти в сотне метров от окраины села.
Максим проволок саквояж до грубо сколоченного шлагбаума, перекрывавшего въезд в Грачевку. Накатанная траками бронеходов, здесь более-менее угадывалась дорога. Шлагбаум охраняло с десяток солдат под командованием унтера, со стороны лагеря проезд держали под прицелом два пыхтящих в холостом режиме пулемета.
А за шлагбаумом, чуть в стороне от дороги, возвышалась совсем уж необычная штуковина - здоровенный, в два человеческих роста железный бак с дверью на затворном колесе. К баку тянулись толстенные шланги от вкопанных в снег баков поменьше, на одном из которых красовался череп с костями, а во втором Максим признал обычный паровой котел на газу.
- Обеззараживатель.
У ног Максим врезался в снег знакомый саквояж.
- Сперва, на две минуты, подается пар, потом формалин из опрыскивателя, потом снова пар, - похоже, Варвара сменила гнев на милость. - Обрабатываем всех на выходе из села. В пожарных костюмах почти не успеваешь вспариться... Главное, чтобы дыры где не оказалось...
Следом подошли Матвеев и Столбин. Отличить их одного от другого под масками оказалось возможно только по трости в руке Столбина. Такими же близнецами выглядели выстроившиеся в ряд перед шлагбаумом солдаты, похожих на вставших задние лапы увальней-бегемотов в страшенных апокалиптических масках, с громоздкими баллонами и болтающимися на груди винтовками. Лишь у прапорщика красовался наспех приетанный к портупее погон.
Глядя на патрульных, Максим вдруг сообразил, что спусковая скоба на винтовках-то рассчитана на толстую солдатскую перчатку, а вот его револьвером теперь можно разве что по голове глушить, если за ствол ухватишься.
- Равняйсь! Смирна! - прохрюкал прапорщик сквозь маску.
Ответ строя, даже если он и прозвучал, слышен не был.
Прапорщик, придерживая винтовку, подбежал к Матвееву и доложил о готовности выдвигаться. Тот махнул рукой часовым у шлагбаума. С протяжным скрипом березовый ствол с приколоченным фанерным знаком поднялся, открывая проход. Патруль вразнобой, не соблюдая никакого строевого шага, затопал по дороге.
- Идемте, - Варвара подхватила свой саквояж и двинула за военными.
Максим последовал его примеру. Через несколько шагов нагнали Столбин и Матвеев.
Дорога протянулась между добротными крашеными штакетниками. За заборами виднелись укрытое сугробами хозяйство, и не из бедных. Однако, как и вчера, ни в одном дворе не было видно ни души. Тишина в Грачевке стояла гадкая, давящая на уши даже сквозь мембраны шлема.
Хотя, подумал Максим, возможно, это лишь игра воображения, накачанного вчерашними разговорами.
Навстречу попался возвращающийся с обхода патруль. Матвеев с прапорщиком коротко переговорили с командиром, и вернулись обратно.
- Пока все без изменений, - сообщил Матвеев. - За ночь умерли еще двое, родственники привезли тела в земскую больницу. Скорее всего, еще кого-нибудь упрятали под снег или в погреб.
- Как-то это все не по-христиански, - пробормотал Максим.
- Зато безопаснее, - ответила ему Варвара. - Грешно, конечно, так говорить - но хоть повезло, что зима...
Патруль вышел на торговую площадь, где еще торчали столбы с разноцветными лентами. Между ними бродил одинокий отощавший пес, при виде людей бросившийся наутек.
- Нам сюда, - Матвеев махнул рукой, указывая направление.
С ним пошли двое солдат.
Ворота во двор с двухэтажным зданием больницы были распахнуты настежь. Внутрь вела накатанная колея от полозьев. Во дворе, под навесом, стоял шестиколесный вездеход, судя по толщине снежного покрова не приводившийся в движение с Рождества, зато рядом угрюмо жевала сено впряженная в сани лошадь.
- Подождите немного, - остановил своих спутников Матвеев.
Сам он протопал прямо на больничное крыльцо, открыл незапертую дверь и скрылся внутри.
- Порядок, заходите, - полковник выглянул наружу через минуту. - В прошлый раз какие-то скоты прямо в приемный покой труп бросили, так он там сутки валялся, пока мои не заглянули. Горелов еще слишком слаб, чтобы самому тело выволочь...
В приемном кабинете царил сущий хаос. Повсюду валялись разодранные картонные упаковки, в углу навалены окровавленные тряпки, стекла в шкафчике для лекарств выбиты. Под тяжелыми подошвами сапог хрустели осколки ампул и шприцов.
Доктор Горелов в грязной, с пятнами крови, полосатой пижаме, сидел на кушетке для пациентов. На пижаму он набросил овчинный тулуп, из которого торчали синюшные как у мертвеца руки. Вообще, принять Горелова за покойника было несложно - кожа на лице посерела, подбородок и щеки поросли щетиной, глаза запали, волосы слиплись сосульками. О том, что доктор не помер, первое время свидетельствовал только дробный звон ложки о край стакана с кипятком, который Горелов сжима в ладонях.
- Здравствуйте, Дмитрий Валентинович, - поздоровался Матвеев. - А я вот к вам с гостями...
Горелов с трудом повернул голову и уставился на прибывших. Потом кивнул.
Вперед выступила Варвара.
- Я Варвара Кольцова, доцент кафедры эпидемиологии Архангельской медакадемии, - она протянула было руку, но вовремя опомнилась. - Как себя чувствуете?
- Спасибо, хреново, - прохрипел Горелов едва слышно. - Но хотя бы еще жив.
- Если уже зубоскалить можете, значит, худшее позади, - Варвара деловито придвинула к кушетке табурет и уселась на него. - Можете рассказать, как все началось?