Монахов Владимир Васильевич : другие произведения.

Едоки хлеба

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Господи, прости! Я не виноват, что встретил любимую женщину и она родила мне мальчика. Но не успел сын подрасти, как ты призвал меня к себе, решив - так будет лучше. Остался мальчик без отца и запомнил обо мне только то, как однажды я угощал его мороженым...
  
  МОЛИТВА ОТЦА
  
  Господи, прости!
  Я не виноват, что встретил любимую женщину и она родила мне мальчика.
  Но не успел сын подрасти, как ты призвал меня к себе, решив - так будет лучше.
  Остался мальчик без отца и запомнил обо мне только то, как однажды я угощал его мороженым... Господи! Из этого крошечного воспоминания он возвёл меня в статус
  великого человека, а я ведь всего лишь умел точить на станке детали, играть на гитаре модные песни и яростно любить его мать...
  Но сын, придумывая меня в своем неисчерпаемом воображении, стал поэтом и теперь пишет стихи против тебя, Господи! Боже, прости дитя неразумное!
  Он всего лишь дразнит, задирает тебя, пытаясь вывести из божественного равновесия, надеясь, что ты смилостивишься и отпустишь к нему отца - поговорить!
  Сыну так не хватает разговора с отцом.
  Вспомни, Господи, и ты спускался к своему Иисусу, когда распяли его на кресте. Спускался утешить словом. Вспомни, как твой сын метал в тебя слова, мучаясь от боли неизвестности. И все выросшие без отцов сыновья одинаковы.
  Господи, не сердись, не призывай его так рано к ответу.
  Дай ему выговориться со своими детьми и внуками.
  
  Боровск Владимира Овчинникова
  
  Вы, живописцы, покрывающие стены
  Загадочными фигурами нашей истории,
  Откройте младенцам глаза,
  Развяжите уши...
  Николай Заболоцкий
  
  Россия задохнулась от продолжительного бега за экономическими достижениямиЗапада и Востока, улеглась между ними, демонстрируя особый способ наложения красок Боровска, куда я приехал званым гостем, хотя и с опозданием в несколько лет. Но меня здесь ждали все продолжительное время моего отсутствия.
  
  Пешая жизнь по древнему городу замирает перед скважиной неба.
  Из тюбиков звёздного чрева в замкнутое пространство пейзажа среднерусской полосы художник Владимир Овчинников выдавливает краски. А затем мазками проталин рисует весну, по итогам которой богатый урожай огурцов соперничает с космическими замыслами Циолковского, а Николай Фёдоров регулярно думает будущим воскрешать постоянное прошлое, чтобы поэты вслед за колесом истории гоняли колесо рифмы и спорили до хрипоты абзаца:
  - А доедет это колесо до будущего или не доедет?
  Я ощущаю всем своим внутренним содержанием, как здесь время повзрослело и отправилось путешествовать верхом на яблоне по временам года: то прошелестит молодым листочком, то упадёт оземь плодом созревшим, соперничая с падалицей звезд,
  то зависнет под луной снежной шапкой, отражая небо, а то замрёт сухостоем-поводырём для ветра, напевающего в отогретую флейту сада... Иногда время глубинки, как ребёнок, задремлет в жаркий день плодоношения в тени кроны и сквозь две проталины глаз с любопытством наблюдает, как целуются двое под вечно цветущим деревом- путешественником...
  
  А трудолюбивый художник, нанятый за бесценок красотой, как заправский маляр, закрашивает стены города сюжетами русского прошлого, настоящего и будущего, с раннего утра вписываясь душой в опасный поворот будней заспанной провинции, где толпа с наступлением темноты плотно садится у телевизоров, на экранах которых бурным потоком гонят сквозь русский чистый разум сериал за сериалом засвеченного враньём бытия кино.
  
  И не подозревают едоки хлеба, что их настоящее крепко спит по ночам в тюбиках художника Владимира Овчинникова...и лишь писающий мальчик перед уличной фреской
  на случайной фотографии корреспондента "Огонька" заставляет очнуться на время Боровск, у которого на заднике покоится изящное, и с ним легче всего заходить в будущее.
  
  - Может, зайдём в церковь? - вопросом приглашает меня художник.
  - Нет, я не люблю в них бывать. Меня раздражает религия, хотя о Боге как научной формуле я постоянно думаю, - ответил я Овчинникову. - Но вокруг меня стало столько людей, которые обивают пороги храмов, что я избегаю этого. Вам кажется это странным?
  - Нет, все люди разные. Те живут под куполами, и выше им уже не подняться даже в своих молитвах, а вы под Богом, который вам многое позволяет, - быстро нашёл Владимир ответ на мой вечный вопрос самому себе.
  
  И в темноте вслед за художником Владимиром Овчинниковым выхожу к ночному краю, вдыхаю чистый глоток неба, поперхнувшись остроконечностью замертво падающей в мировую ноосферу звезды, что прорезает, как хлебный мякиш, тишину, звучащую с того света. Только в Боровске с подлинностью действа я ощутил, как Бог прячет концы в человеке, а человек - отдает концы Богу!
  Проснувшись среди ночи, долго-долго хриплю всем своим внутренним содержанием песню безмолвия, цепляясь за последнее слово светотехники жизни, где по морщинам истории ползает божья коровка провинциальной мечты, обрушивая края памяти, где часы - чучело вечности, по стрелкам которых нам никогда теперь не узнать - сколько осталось будущего у Бога. И потому - в одиночной камере бытия перестукивается со временем. Художник - сердцем. Вечность - часовым механизмом у пульса на его руке.
  Только в Боровске понимаешь: мы на пару с художником из тех - кому больше всех мало!
  
  Бестселлер,
  или Лучше всего молчать с Богом
  
  В глубине вселенной старичок сидит и перелистывает Библию.
  Прочтёт главу - задумается. Прочтёт другую - и воскликнет:
  - Ну, фантазёры! Ну, сказочники!
  И тут же сделает закладку из звёзд.
  Почитает-почитает и разорвёт страницы, а клочки развеет над бездной.
  
  - Ну, выдумщики!- прокричал старик на весь мир. Захлопнул сердито Книгу Книг
  и швырнул её подальше от себя с возмущением:
  - Долой щелкопёров!
  И тут же принялся писать ответ под названием "АПОКАЛИПСИС".
  
  ооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооо
  
  А на Земле изворотливый издатель
  Радостно потирает от волнения потные руки:
  
  - Будет, будет ещё один настоящий БЕСТСЕЛЛЕР!
  
  Душа есть, а бога нет?!
  
  Рано утром спускаюсь по лестнице. На первом этаже сталкиваюсь с соседом, несущего лицо не выспавшегося, после тяжкого ночного перепоя, гражданина Российской Федерации. Поздоровались и стали расходиться. Но тут он спохватывается и пытается что-то мне сказать:
  - Э-э-э,- видимо, не может вспомнить имя, а попросить денег у безымянного соседа, ему еще сложно.- Слушай, дорогой, ты...в Бога веришь!? - наконец-то он выдавливает из себя свою первую утреннюю мысль, от которой я запнулся, и тщательно оглядел его пропитое лицо. Лицо как лицо - скованное синдромом мучительного похмелья.
  - Нет, не верю!- быстро выпалил без запинки я.
  - Вот и я тоже не верю!- поддержал меня сосед - И нас таких неверующих в подъезде только двое - ты и я .
  - А ты откуда знаешь? - интересуюсь.
  - Я всех уже опросил, остался только ты! Сомневающихся, правда, много, но все они склоняются больше к тому, что верят в Бога. А ты первый сказал не задумываясь - не верю! И баста. Молодец!
  - Но о Боге, хоть и не верю, все-таки думаю,- решил я уточнить и расширить свою мысль.
  - И я вот много о нём думаю, но не верю. И теперь нас двое! - настаивал на своем сосед.
  И он стал подниматься вверх по лестнице, я потрясенный вышел из подъезда - не каждый день меня встречали по утрам таким простым, но все же неординарным вопросом. И вот теперь весь день размышляю, почему в России первый встречный спивающийся мужик с утра задает вопросы о боге, и к чему бы это?
  
  КУХНЯ - МОЯ МАСТЕРСКАЯ
  
  Крошки на столе каждое утро напоминают - вчера был день с хлебом.
  Кухня - моя мастерская!
  Ножом извлекаю из чрева каравая мякиш, а затем выращиваю хлебные крошки, движением свободных рук сбивая их в стаи на поверхности стола, который незаметно для
  пресытившегося глаза переходит в бесконечность обитаемого пространства, где закадычные гурманы соперничают в активности аппетита. Тикающее оперенье часов из окна кухни будит летающие заросли весны аккомпанементом позирования.
  Мои часы гоняют на велосипеде за мальчишками, которые прячутся в трущобах осени,
  стреляют из рогаток в соперников неба и ломают крылья о звёзды.
  Ощущаю - во мне поселился ангел.
  Такой крупнокрылый, сучит по просторам души, пытаясь нащупать взлётную полосу. Но так мало места для взлёта внутри одного отдельно взятого человека! И даже мало места для ангела вместе с тобой, когда ты приближаешься на расстояние любви в промежуток поцелуя.
  И даже мало места вместе с теми, кто был раньше до тебя в круговороте объятий.
  Бедный мой ангел, угомонись! Загляни на глубину линии жизни моей ладони, где добрый хозяин, затупив ножи, собрал запасы хлебных крошек. Кушай, мой ангел, будь ручным.
  Ты лучше меня знаешь: рабство - внутреннее состояние свободного гражданина. И нам
  незачем слушать чернильных героев и выдавливать из себя по капле раба. Мы уже знаем, что с последней каплей из тела уходит человек, свободный человек, едок хлеба!
  
  Без одного - не бывает второго
  
  Без одного - не бывает второго...
  Без Иисуса Христа не было бы Иуды.
  Христос научил нас любить ближнего своего,
  А Иуда научил - разлюбить.
  Как трудно не сопротивляться злу насилием,
  Как больно накормить собой голодных львов... веры.
  
  ЗА БУТЫЛКОЙ ВИНА
  
  Патологоанатом Виктор Шумеев третий час сидит в ресторане, заказывая через каждые полчаса бутылку вина, и пьёт стакан за стаканом.
  - Какой ужас! - когда заканчивается вино и официант обновляет выпивку, возмущается вслух Шумеев.
  - И в чём дело? - после пятой бутылки спросил равнодушный официант.
  - Сегодня я вскрывал убитого бандита, а у него в груди, не поверишь, -
  небо в звёздах, - выкрикнул патологоанатом.
  - Ну и что?- всё так же равнодушен официант. - Мало ли что случается в жизни пацанов.
  - А вдруг это Иисус Христос?!- заплакал горько патологоанатом.
  - Не преувеличивайте, Виктор Михайлович.
  - А вдруг?
  
  КОГДА НЕ ПОБЕЖДАЮ...
  
  Кто-то приходит к финишу первым, но и второй добивается награды, и даже третьего не обходит приз...
  Но как много проигравших какие-то доли секунды лишь одному- единственному победителю!
  Всем не хватает места на пьедестале почёта, и кто-то же должен замыкать цепочку бегущих изо всех сил к финишу!
  Никто не хочет быть проигравшим на старте.
  Но все же сила воли победителя расставляет по своим местам каждого: первый, второй, третий...... последний.
  Я больше не боюсь замыкать цепочку активно устремившихся вперед,
  
  ибо:
  
  И доблести, и подвиги - всё мимо.
  И слава не коснулась рукавом.
  Но чувствую себя непобедимо,
  Когда не побеждаю никого!
  
  МИЛИЦЕЙСКИЙ ПРОТОКОЛ
  
  - Вы кто?
  - Я - жукописатель!
  - А чем вы занимаетесь?
  - ЖУКОПИШУ!
  - Расписываете жуков?
  - Нет, ЖУКОПИШУ!
  - Пишете жуками?
  - Совершенно верно!
  - А что даёт нам жукописание?
  - Жукороманы, жукоповести, жукорассказы,жукостихи, жукопьесы, жукопоэмы, если хотите - жукодоносы. Одним словом, жуколитературу!
  - А кто такую литературу читает?
  - Жукочитатели!
  - А это кто такие?
  - А это те, кто не задаёт дурацкие вопросы жукописателям!
  
  ДЬЯВОЛ РАЙОННОГО МАСШТАБА
  
  В Большом театре Мировой истории Военный оркестр фальшивил на весь белый свет музыкой Шнитке и Губайдуллиной...
  А дирижёр нажимает на спусковой крючок прошлого, стреляя в вечную память Господа,
  который тянул на себя одеяло каждого мгновения и держал язык за зубами Дьявола районного масштаба, что встречал рассвет словами:
  "Пусть ваше будущее застрелится из пушки нашего прошлого!"
  Тогда Бог нажал на курок Земли и пустил жизнь в висок бытия - так родилась смерть. И Дьявол - раскрепощенный Бог банальности. Он открыл нам глаза на то, что всем мёртвым хватает места на том свете, а живым зачастую тесно на этом. И теперь самолёт моего сердца расправил крылья и ударился начинкой человечности в самую душу регулярно жующих хлеб.
  
  СЮЖЕТ ДЛЯ АНТИ-РОМАНА
  
  Какой бы сюжет кто ни взял,
  для большинства в нём всегда
  будет высказано слишком мало,
  но для людей умелых всегда
  будет сказано слишком много.
  
  Люка де Клапье маркиз де Вовенарг
  
  Как только в мире завелась литература и у нее образовались кружки читателей, родилась крамольная мысль: "И моей жизни хватит на целый роман". У кого родилась? Да у каждого, кто хоть раз прочитал до конца толстую книгу и прожил, по крайней мере, лет сорок. Такой читатель, захлопнув мечтательно- увлекательный томик прозы или стихов, начинал думать, что ежели кому-то из этих бойких ребят рассказать свою жизнь, то он из нее настрочит добротную книжицу, которую с удовольствием прочитает полтора миллиона образованных людей. Эта мысль давно мучила Платонова, и он мечтал ее осуществить в реальной жизни. Рассказов у него хватало, и слушатели даже иногда встречались, но только не было среди них ни одного, кто бы мог это складно изложить на бумаге.
  Но однажды Платонов такого человека встретил. Правда, книжечка у него была тонкая, и не прозы вовсе, а стихов, и прочитало ее не больше ста человек, поскольку тираж ее был всего двести и сто первый экземпляр с дарственной надписью Платонов получил от автора. Дело было даже не в книжке стихов - Платонову поручили сопроводить его к герою труда. Это было время, когда редакция газеты, где работал поэт, интересовалась рабочими людьми и регулярно публиковала о них героические очерки. Вот и нашего поэта направили в бригаду Никиты Петровича Зосимова, чтобы создать портрет бригадира-орденоносца. А Платонов был над этой бригадой мастером.
  Пока находились в пути, журналист расспрашивал Платонова о бригадире. Но, к своему удивлению, мастер, хотя проработал с Зосимовым лет двадцать, ничего существенного рассказать не мог - только голые факты биографии, проценты выработки, общественные нагрузки, перечень грамот и правительственных наград. По вопросам журналиста чувствовалось, что тот недоволен собеседником.
  Особенно недоволен тем, что Платонов как-то незаметно переводил разговор на себя и пытался обстоятельно рассказать новому знакомому свою жизнь. Журналиста жизнь Платонова не интересовала. И он как-то быстро скис. В лесу, в рабочем вагончике, Зосимова не обнаружили, хотя вся бригада была в сборе и судорожно хлебала чай. Чувствовалось, что парни с большого похмелья.
  - А где бригадир? - поинтересовался Платонов.
  - Готовит новую площадку, - ответили вяло рабочие.
  - А вы прохлаждаетесь?
  - Успеем еще наработаться - нам сегодня в две смены, - буркнул один из лесорубов.
  - Это за вчерашний прогул? - проявил свою осведомлённость Платонов.
  - Всё-то вам известно!
  - На то и поставлен, - усмехнулся Платонов.
  Разговор не клеился. По всему было видно, где-то у них припасена бутылочка водки. И рабочий класс демонстрировал недовольство ранним прибытием хоть и небольшого, но всё же начальства, да еще с непрошеным чужаком журналистом. Доставать бутылку при гостях они не решались.
  - Ну, расскажите товарищу журналисту про вашего орденоносного бригадира!- настаивал Платонов.
  - А чё рассказывать - работает как лошадь и другим покоя не дает! Только нам от его орденов ни холодно ни жарко, - буркнул всё тот же работяга.
  - Ну, ну, полегче, - одернул болтуна Платонов.
  - Полегче так полегче, - согласился с ним рабочий и замолчал.
  - Что, грозный бригадир? - задал первый вопрос журналист.
  - Злой на работу! - сказал все тот же голос. - Выработка самая высокая.
  - А разве это плохо? - цеплял журналист.
  - Начальству хорошо, а подчинённым тяжко!
  - А когда у кассы стоите за зарплатой? - вмешался Платонов.
  - У кассы хорошо! - согласились с ним рабочие. - Кому ж у кассы плохо?
  - То-то! - развеселился Платонов и добавил больше для журналиста: - Я над всеми начальник, а получаю меньше вашего.
  - Так идите к нам на валку, будете тоже при больших деньгах! - съязвили рабочие.
  - А ты на моё место? - огрызнулся Платонов.
  - Образованием не вышел!
  - Тогда помалкивай. Ну что, поедем к Зосимову? - спросил у журналиста Платонов.
  - Поехали, - быстро согласился журналист, чувствуя, что из трудового коллектива ничего вразумительного сейчас не вытянуть.
  Зосимов принял гостей тоже сдержанно.
  - Времени нет разговаривать. Ну, задавай свои вопросы, - сказал журналисту и, закурив крепкую папиросу, присел на бревно, разминая натруженные ладони.
  Журналист быстро достал блокнот, стал энергично задавать вопросы, Зосимов отвечал однозначно. Разговор явно не клеился. Минут через десять минут Зосимов поднялся:
  - Надо работать.
  Не обращая внимания на возражения журналиста, включил бензопилу.
  - Эдак я ничего не напишу, - впервые растерялся журналист, обращаясь к Платонову за помощью.
  - Бесполезно спорить! - отреагировал Платонов.
  Постояв пять минут и понаблюдав за работой бригадира, спросил:
  - Ну, что будем делать?
  - Я не знаю! - растерянно смотрел на мастера журналист. - Мне без материала никак нельзя возвращаться.
  - Зосимов, слышь, человек ведь тоже работает. Ему без материала возвращаться в редакцию нельзя.
  - А я тут причем! На все его вопросы я ответил. Он что ли за меня кубометры даст? - ответил Зосимов.
  - Понимаете, - начал объяснять журналист, - надо поговорить без спешки, на это нужно время.
  - Некогда! - отрубил Зосимов.
  
  Платонов и журналист отошли в сторону. Молчали.
  - Я не знаю, чем вам помочь, - сказал Платонов. - Всё, что можно рассказать о нашем орденоносце, я вам рассказал.
  - Этого хватит только для короткой заметки, а мне надо написать большой материал! Всё это я в отделе кадров прочитал. Мне нужно что-то живое. Необычное. Яркое.
  - Да что тут необычного. Весь день стоит с бензопилой, валит да режет древесину. Вся яркость в ведомости на зарплату да когда орден очередной дадут.
  - Но другие тоже валят да разделывают, а выделили этого.
  - Больше всех валит...
  - Но этого мало для очерка....
  - Для очерка? - удивленно встрепенулся Платонов. Это малознакомое ему слово почему-то поразило его. - Да, наверное, мало. Эй, бригадир, ну-ка, пилу выключай, - решительно скомандовал Платонов.
  Но тот даже ухом не повел.
  - Я же говорил: бесполезно, - сник Платонов. - Вспомнил! У него жена в соседней бригаде кашеварит. Поехали к ней...
  
  Возвращались Платонов с журналистом в город к вечеру. Журналист что-то там дописывал в блокнот.
  - Ну, теперь то хватит для очерка? - поинтересовался Платонов. Ему уже надоело молчать.
  - Не густо, но выкручусь, - сказал журналист.
  - Ну и работка у вас. Если народ друг про друга ничего сказать не может, откуда вы столько материала берете?
  - Сами догадайтесь!
  - Выдумываете?
  - Фантазируем! - улыбнулся журналист.
  - А если к вам вот так неожиданно подойти и потребовать рассказать о себе - много напишете? - перехватил инициативу Платонов.
  - Черт его знает! Мне никто таких вопросов не задавал, про меня ведь не писали.
  - Как же - вы целую книжку стихов выпустили, я, как читатель, вот интересуюсь.
  - Вы первый, кто проявил ко мне интерес.
  - Не может быть?!
  - Почему же не может, очень даже может. Люди живут рядом всю жизнь, а трёх слов друг про друга вымолвить не могут.
  - Вы имеете в виду жену Зосимова? Так она неотесанная тётка, три класса образования, повариха.
  - И с высшим образованием люди не лучше. Это вообще проблема - рассказать о человеке. Поверьте мне, я-то уж знаю. А если люди рассказывают, то столько вранья.
  - Вранья?
  - Конечно! Тютчевым сформулировано: слово сказанное - ложь!
  - А, ну да, ну да! - Платонов как-то быстро скис и погрузился в свои мысли.
  А журналист тоже гонял мысли в голове, радуясь, что Платонов от него отстал.
  
  А Платонов думал: как же так, вот сколько раз он мечтал рассказать о своей жизни грамотному человеку, чтобы он сложил из его жизненного пути книгу. Не обязательно с его фамилией, не обязательно точно о нём, но как герой он бы сгодился для хорошего романа. Прожил сорок лет, а ведь и про него, может быть, тоже рассказать нечего. Зосимов, вон какой человек, на доске почёта, в орденах, а едва наскребли на очерк какой-то. Ещё надо почитать, сколько там той правды будет в газете. И люди рядом с ним годами. А трёх добрых слов сказать не смогли. Как в характеристике из отдела кадров. Так же будет и о нём. Платонов свою жизнь представлял раньше иначе, всю в достижениях, каждый день ему казался важным. А возьми для книги его биографию - и нет ничего в его жизни ценного. Даже на газетный очерк не хватит.
  В городе они попрощались у гостиницы, и Платонов пошел домой. Шёл один, никого не замечая, только мысли преследовали его, не оставляли в покое, и он перекручивал, словно на мясорубке, свою жизнь, которую мог бы рассказать журналисту. Но тот им даже не интересовался. Обидно.
  Поужинав без аппетита, Платонов лёг спать. Сразу уснул. Но среди ночи проснулся. Жена не спала - читала какой-то женский роман. Платонов толкнул её в бок.
  - Слушай, жена, а ежели спросит тебя какой-нибудь писатель о моей жизни, что ты ему расскажешь?
  - А чё это он будет у меня спрашивать? - удивлённо посмотрела на него супруга.
  - Ну, мало ли, захочет книгу обо мне написать.
  - И с какого перепуга о тебе книгу будут писать?
  - Это сейчас я никто, а вдруг прославлюсь?
  - Господи, спи, ты сорок лет никто, звать тебя никак, и не думаю, что станешь кем-то важным.
  - И это всё, что ты можешь обо мне сказать? - рассердился Платонов.
  - Да спи, дурачок, - захлопнула супруга книгу и выключила свет.
  А Платонов в темноте всё прокручивал слова жены - дурачок и сорок лет ты никто. "Блядь, - подумал он, - и на хрена этот журналист попался сегодня, книжку подарил". Только сейчас Платонов вспомнил про стихи. Он поднялся.
  - Ты куда? - поинтересовалась жена.
  - Куда даже король пешком ходит!
  - А! - перевернулась жена на другой бок.
  Платонов достал из сумки книгу стихов, закрылся в туалете, раскрыл первую страницу и начал читать. Слова были знакомые, но, сложенные вместе, становились такими, что ни одной строчки стихотворения Платонов не понимал. Прочитав всю книгу, Платонов начал её терпеливо перечитывать. Но от второго чтения книга понятней не становилась. Он в сердцах разорвал книгу и бросил в унитаз. Резким движением спустил воду. Клочья страниц тоненькой книжки не тонули, ворочались в водовороте, и Платонов вынужден был несколько раз ждать, когда наполнится сливной бачок, и спускать воду, чтобы смыть все эти стихи к чёртовой матери. Только когда последний бумажный клочок со стихами исчез навсегда, Платонов успокоился и пошёл спать. Спал он долго и крепко, но, проснувшись утром, с удивлением вспомнил, что всю ночь во сне что-то пытался написать, и чем больше он писал, тем гуще становилась неизъяснимая пустота, которая окружила его во сне, и теперь вот стояла крепко-накрепко вокруг него в реально текущей жизни. Никогда Платонов не чувствовал вокруг себя такой опустошающей пустоты, и ему впервые стало страшно жить дальше.
  
  фото П.Байкова
  
  О КНИГАХ
  коммерческое предложение:
  
  Если Вас заинтересуют мои тексты, то вы можете заказать сборники, воспользовавшись услугой сайта "письмо автору", в котором сообщите куда и кому выслать, а также подтвердите готовность оплатить бандероль. Я высылаю несколько небольших книжек верлибров, стихов и прозы с автографом автора. Эти книги изданы на средства читателей. Пересылка стоит 150 рублей, а цену книжек каждый читатель волен опрелить сам. Полученные деньги пойдут на издание новых книжек. Если читатель сочтет, что сборники ничего не стоят, то на том и порешим, автор не будет в обиде, получив затраченные на пересылку 150 рублей.
  
  НОВЫЕ КНИГИ:
  
  "Мёртвая книга мёртвых" (иллюстрированная поэма)
  
  http://proza.ru/2005/03/17-56
  
  "Пятьдесят пять" (пятистишия)
  
  http://proza.ru/2006/06/26-226
  
  "На обочине дороги" (хокку)
   http://www.stihi.ru/2007/06/15-429
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"